В сибирских лагерях. Воспоминания немецкого пленного. 1945-1946

Предчувствие

Слова майора звучали у меня в ушах, даже когда мы закончили свою работу и нас распустили по домам. Происходившее вокруг подтверждало то, о чем он говорил. С начала осени много беженцев двигалось на запад. Эти же люди раньше бежали на восток, ища спасения от бомбежек, проводимых американцами и англичанами. Сейчас они возвращались на запад Германии, так как русские наступали с противоположной стороны. В основном бежали женщины и дети, и этот поток увеличивался день ото дня.

Когда новости с передовой стали носить все более зловещий характер, наша семья и некоторые работники прекратили работу. Неожиданно повалил снег, а так как до этого стояла сырая погода, то лошади еще не были подкованы. Молочный фургон, ежедневно развозивший молоко с нашей и с соседних ферм деревни в город, внезапно прекратил свои поездки. Предполагая, что причиной этому послужил выпавший снег, мы с братом стали возить молоко на маслобойню на санях. Там-то мы и увидели солдат в камуфляжной форме с пулеметными лентами и ручными гранатами. При въезде в город стоял огромный танк. Увидев отлично экипированных военных, мое бешенство сменилось чувством спокойствия; солдаты были хорошо подготовлены, и казалось, победа будет за нами.

Не успели мы с братом вернуться домой, как отец дал нам другую работу. Я пошел к кузнецу, чтобы попросить его подковать лошадей, но оказалось, что он болен.

– Я не могу, потому что заболел, – ответил он на мою просьбу.

– А помощник? Где помощник? – поинтересовался я.

– Он не пришел на работу сегодня, – ответил мастер, покачав головой.

Я возвратился домой ни с чем. Отец становился все более раздраженным. Он решил, что нужно сесть на лошадь и поехать домой к помощнику кузнеца, который жил вместе со своими родителями в двух милях от нашей деревни. Это задание отец поручил мне.

Дома пустеют

Я скакал по проселочной тропинке, а затем вдоль дороги, где стоял казавшийся бесконечным поезд с беженцами. Около дома помощника я спрыгнул с лошади, привязал ее и негромко постучал в дверь. Ответа не последовало. Тогда я стукнул сильнее и снова остался без ответа. В конце концов я забарабанил в дверь что было мочи. Все без изменений. Затем я увидел, что дверь не заперта. Это показалось мне странным, и я тихонько вошел. Оглянувшись по сторонам, я никого не заметил; никого не было дома.

Выйдя на улицу, я постучался в несколько соседних домов. Результат был тот же. Никого не оказалось дома. На заднем дворе одного из домов я увидел лужу крови. Я остановился как вкопанный. И тут все стало понятно: жители этих домов в спешке резали свиней и покидали свои жилища. Ближайший дом помещика также стоял брошенным. Когда я медленно проходил по пустым комнатам, то не слышал ничего, кроме звука собственных шагов. Неприятное чувство заставило меня поспешить на улицу.

Я услышал мычание коров, доносившееся из стойла. Очевидно, их разбудил стук копыт моей лошади. «Коровы остались здесь? – задал я вопрос самому себе. – Логично, что убегавшие люди должны были уводить с собой скотину». Жалобное мычание продолжалось; животные просили есть. «Может, их покормить? – мелькнуло у меня в голове. – Нет, лучше ехать домой».

Я решил скакать без дороги через поля, чтобы быстрее добраться до места. Все время я оглядывался, не наблюдает ли за мной кто-нибудь. Но, увидев нетронутую ровную поверхность снежного поля, я успокоился, поняв, что после меня здесь никто не проезжал.

Дома все в спешке упаковывали вещи. Здесь царил полный беспорядок. Ковры, столовое серебро, посуда, картины и еда – все было подготовлено к отправке. По команде моего отца все в доме собирали пакеты и тюки.

Отец очень огорчился, когда я рассказал о своей поездке. Это означало, что лошади остаются неподкованными, а значит, наш отъезд переносится на неопределенное время из-за того, что на дорогах сильная гололедица.

Телефон не смолкал. Либо мы звонили соседям, либо они спрашивали нашего совета, либо возникали другие вопросы. В военных новостях сообщалось о том, что русские войска уже у Остероде, который находился всего лишь в шестидесяти километрах от нас. Но эта информация дошла до нас сутки назад, а это значило, что теперь они, скорее всего, были еще ближе. А может, они все же отступили тем временем? Может быть, у нас все-таки есть шанс? На эти вопросы мы жаждали знать ответ – от него зависели наши жизни.

Взрывы и пожар

С наступлением сумерек мы услышали взрывы вдалеке и подумали, что, возможно, это отступают наши. Беженцы, приехавшие на нашу ферму, собрав наспех свои пожитки, просили ночлега. Взрывы продолжали греметь. Небо на юге окрасилось в красный цвет. Не было сомнений, что это светится зарево пожара. Значило ли это, что русские уже находятся в Прусской Голландии, на территории, располагавшейся всего в двенадцати милях от нас? Пока мы не слышали стрельбу и взрывы гранат, а телефон продолжал звонить – значит, связь не была нарушена.

Спать мы легли не раздеваясь. Было непросто заснуть из-за мучительных мыслей и внутреннего напряжения, не дающего нервам расслабиться. На следующее утро солнце поднялось над горизонтом, залив светом своих лучей снежный ландшафт. Толстый слой намерзшего снега висел на ветках деревьев и телефонных проводах.

На ферме жизнь продолжала идти своим чередом, все работали как обычно. После утренней дойки молоко разлили по бидонам. Но все усилия были бесполезны, потому что фургон так и не появился. Не зная, что предпринять, отец решил позвонить на маслобойню. Он поднял телефонную трубку, но телефонист не ответил. Связь не работала. Отец послал меня на телефонный узел, находившийся в километре от нас. Застегнув крепления на лыжах, я заторопился. Снег скрипел подо мной, а в воздухе, каркая во все горло, кружила стая ворон. Когда я добрался до телефонного узла, то обнаружил, что там никого нет.

А тем временем уже стали слышны взрывы, раздающиеся с регулярными интервалами и, очевидно, где-то недалеко. Мне не терпелось узнать подробности. Я снова встал на лыжи и покатил по дороге, ведущей вверх. Наконец я добрался до места, где лишь небольшой холмик отделял меня от соседней деревни. Прошло немного времени, и меня озарило огненной вспышкой, а потом послышался грохот орудий. Я различил очертания танка, катившего словно привидение, с пушкой, направленной в сторону города.

«Должно быть, это русские! – подумал я. – А грохот орудий, раздающийся в ночи, похоже, исходит от танков, ведущих бой где-то неподалеку». Постепенно стрельба стала слышна только со стороны атакующих русских танков. Немецкие войска отступали. Позже, у своих товарищей по плену, я узнал, что мои предположения оказались верными. Повсюду валялись пустые снарядные гильзы.

Ловушка

И вновь вражеский танк, открывший огонь, прервал мои мысли. Он стоял как раз на пересечении нашей дороги с главной; таким образом получилось, что все наши пути к отступлению перекрыты. Бежать было слишком поздно. Ничего не оставалось, как повернуть в обратную сторону и возвращаться домой.

На обратном пути я снова проехал телефонный узел, откуда пытался позвонить. Там стояла полная неразбериха. Причиной хаоса были четыре немецких солдата, которые сбились с главной дороги и завязли в глубоких сугробах. Утомленные дорогой и ведомые страхом попасть в плен к врагу, они говорили, что русские уже вошли в центр Эльбинга и что нет сомнений в том, что мы окружены. Услышав такие разговоры, я скатился с холма и бросился к дому так быстро, как только мог.

По пути мне встретились несколько повозок. У уставших путешественников не было карты, они понятия не имели, где приблизительно находятся, они заблудились и ездили кругами по одному и тому же месту. На их лицах читалось отчаяние и безнадежность, когда я объяснял им ситуацию, рассказывая, что, похоже, русские уже захватили нас. Они проехали несколько сотен миль в надежде избежать плена и не попасть под обстрелы и огонь, но сейчас судьба одним безжалостным ударом уничтожила все их усилия.

Вернувшись обратно в свою деревню и рассказав о последних невеселых событиях, я обломил ту соломинку, до последнего служившую надеждой. В этом безграничном море разочарования оставался лишь один островок надежды – вера в то, что немецкие войска пойдут в контрнаступление. На нас с юго-востока шли дивизии русских танков. Ни пехота, ни артиллерия не сопровождала танки, а без них полный захват территории был невозможен.

Я не мог дольше оставаться дома. Будучи молодым, я жаждал новых приключений. На этот раз я решил отправиться в противоположную сторону. Прямо за нашей деревней находилось имение, которое сдавало в аренду ферму поменьше, располагавшуюся на шоссе. Около главной фермы я встретил сына хозяина. Поздоровавшись и обменявшись последними новостями, он рассказал мне, что русские заняли вторую ферму, выставив свою охрану. Мысль о том, что такое может произойти и с нами, бросила меня в дрожь.

Я повернул обратно и, чтобы не терять времени, решил срезать путь через поле. Тут я обнаружил следы на снегу. Возможно, их оставили спасающиеся бегством немецкие солдаты, и я пошел в их направлении, пока не наткнулся на старую шинель. Я поднял ее и, проверив карманы, из одного достал большую луковицу; здесь же лежала красноармейская звезда! Очевидно, солдат из армии Власова потерял шинель, которая могла вывалиться из его вещей, а может, специально выбросил из-за того, что было тяжело нести лишнюю громоздкую вещь. Несколько дней назад я как раз видел много отступающих солдат-власовцев. Эти солдаты являлись добровольцами, служившими в немецкой армии под командованием бывшего русского генерала Власова. Позднее он был взят в плен Красной армией и казнен за измену Родине.

Солдат, которому принадлежала шинель, должно быть, держал советскую звезду на случай, если ему снова придется вернуться в лагерь русских.

Я улыбнулся. Но сразу же вспомнил эмблему, которую носил на своей фуражке, обозначавшую мою принадлежность к гитлеровским войскам. Я снял ее и положил себе в карман. Найденную звездочку я убрал туда же. С ухмылкой я подумал о том, что два значка, характеризующие диаметрально противоположные миры, нашли друг друга у меня в кармане.

Я вернулся домой к обеду, но ни у кого из нас не было аппетита. Все были в подавленном настроении. Немецкая пропаганда в прессе и на радио и даже свидетельства очевидцев готовили нас к тому, что скоро мы будем «освобождены». Мы со страхом ожидали этих русских «спасителей».

С тех пор как работники нашей фермы вместе с другими сельхозрабочими из соседних четырех деревень были призваны в фольксштурм, полувоенную организацию, образованную в конце войны, и отправлены в Эльбинг, нам пришлось самим по очереди ухаживать за скотом. Выполняя эту работу, я чувствовал себя немного легче. Здесь все было тихо и спокойно, и я даже радовался, что не вижу суматохи и беспокойства, которые угнетали меня.

Но это чувство облегчения длилось недолго. Жители соседних деревень приехали к нам и рассказали, что русские держат под контролем все и уже заняли здание почты. Вдобавок ко всему русские дали понять, что к вечеру займут и нашу деревню, а те, у кого найдут какое-либо оружие, будут расстреляны.

Мой отец выбросил свой армейский пистолет в снег за домом, а охотничьи ружья я спрятал на крыше свинарника. Затем отец, уже знавший по опыту Первой и Второй мировой войны, как русские любят часы и ботинки, велел нам с братьями надеть их на себя, полагая, что солдаты не станут снимать ботинки у нас с ног.

Ближе к вечеру неожиданно над нашими головами раздался звук двигателей моторов. «Возможно, это наши истребители!» – подумал я. Мы выбежали из домов, глядя в небо. Девять мессершмиттов открыли огонь из пушек и сбросили бомбы на русские танки. Затем все самолеты заняли свои места в строю и, взяв курс на север, скрылись из вида.