В стране минувшего

Глава I ВЕЧНОЖЕНСТВЕННОЕ

Теперь каждое утро Леон Беран, выходя из своего помещения, встречал Мечу, поджидавшую его на террасе.

Вдвоем целыми днями блуждали они то под покровом леса, малейшие извилины которого были ей хорошо знакомы, то между скалами, куда он часто ее увлекал. Он не отказывался от мысли о бегстве и хотел ближе узнать топографию окружающей местности.

Меча подчинялась всем его фантазиям, но о цели их она не догадывалась. Учить его своему языку она продолжала, и вскоре он мог говорить на нем почти в совершенстве. Поэтому они в состоянии были вести продолжительные беседы. В них она обнаруживала большую понятливость, чем предполагал Беран, и любила его расспрашивать.

— Вао, — так она его называла, — знает все. Меча не знает. Но Меча слушает Вао.

Когда Меча впервые увидела, что он курит трубку, она была необыкновенно удивлена. Но вдыхаемый дым показался ей очень неприятен, и она никак не могла понять, зачем ее новый друг занимается такими упражнениями. Объяснить это Берану было очень трудно. Зато огниво, которым он пользовался, не восхищало ее. Она знала искусство добывать огонь, ударяя острым кремнем по колчедану и зажигая полученной искрой высохший мох. Инструмент исследователя, конечно, был очень удобный, более соразмерный его росту — вот и все. Но часы на толстом кожаном браслете у его кисти постоянно приводили ее в какое-то смущение. Она только очень смутно понимала, что этот предмет может служить для измерения времени, несмотря на старания Берана показать ей, что тому или иному положению солнца на горизонте соответствует и определенное положение стрелок. Деление циферблата на двенадцать частей, приводящее стрелки в то же самое место два раза с сутки, чудовищно осложняло проблему. Но больше всего вызывало ее удивление непрерывное тиканье. Ничего не смысля в элементарнейшей механике, она продолжала думать, что там внутри скрыто какое-то чудесное живое существо: тиканье слишком напоминало ей биение ее собственного сердца.

Беран любезно открывал перед ее глазами часовой колпачок, и Меча испуганным взором смотрела на быстрое движение пружины. Но за отсутствием слов объяснить механизм он не мог. Как-то утром, встав до восхода солнца, он вышел на террасу и был очень удивлен, увидев там группу людей, стоявших в безмолвии и как будто чего-то поджидавших. Заинтересованный этой картиной, он уселся в глубине террасы за выступом и, сдерживая дыхание, стал ждать. На горизонте забелелось. Потом как-то вдруг, как всегда бывает под тропиками, пылающий солнечный диск поднялся над лесом. В этот момент все люди простерли к нему свои руки, испуская хриплые звуки со странными интонациями. Несколько минут продолжали они восклицать, не изменяя позы. Затем повернулись, забрали свое лежавшее на земле оружие и направились к выходному коридору.

— А, это охотничья экспедиция, — подумал молодой человек. — Стало быть, у этих людей есть какой-то неопределенный культ солнца с первобытными обрядами и ритуальным гимном. В нем я, однако, не мог ухватить никакого смысла. Единственное, что я уловил, это — слово «Вао», т. е. солнце. Но самая молитва господину дня перед отправлением на охоту — в этой обстановке является чем-то величественным. Надо сказать моим двум ученым. Они, вероятно, не знают этой характерной подробности.

Они действительно не знали ее и горячо благодарили своего компаньона за его сообщение.

— Как-нибудь утром мы тоже пойдем посмотреть этот ритуал, — сказали они.

Они, как заметил Беран, вообще неохотно разлучались друг с другом. Происходило это не столько от их взаимной симпатии, хотя она несомненно имелась, сколько из боязни, как бы один из них не сделал какого-нибудь открытия, не поделившись им с другим. Этот постоянный шпионаж чрезвычайно забавлял Леона Берана.

Раз, когда он проходил утром по скалистому коридору, по обыкновению сопровождаемый Мечей, перед ними выскочил какой-то человек и принялся ругать молодую девушку. Беран узнал в нем того самого, который в день его захвата проявлял грубость по отношению к Мече. Теперь он резко упрекал ее за ее постоянные прогулки с пленником, за то, что она совсем забросила и охоту, и рыбную ловлю. Меча отвечала ему в том же тоне, и наконец с презрением приказала ему замолчать и направила к своему отцу. При имени вождя этот человек, как казалось, был смущен. Он ничего не сказал, только задвигал челюстями и бросил на Берана взгляд, полный ненависти.

Беран и Меча пошли дальше. Молодая девушка стала объяснять своему спутнику, что этот воин хотел купить ее себе в жены. Уже несколько месяцев по этому вопросу тянулись переговоры между ним и ее отцом. Но Меча не хотела его, и вождь, и в качестве отца, и в качестве верховного судьи, прервал переговоры.

— Почему же? — спросил Леон Беран. — У него мало шкур, мало слоновой кости?

— Нет, много. Но Меча не хочет. — Дальнейших объяснений она не давала.

Несколько раз, когда ученые уходили на прогулку, Беран сводил ее в их помещение и делал ей перевязки. Рана, несмотря на глубину, благодаря этому врачеванию быстро заживала. И еще через несколько дней он мог совсем снять повязку.

Счастливая молодая девушка в знак благодарности излюбленным своим жестом погладила ему лоб и голову.

Она с каждым днем привязывалась к нему все больше и больше, и он испытывал от этого — как сам должен был себе признаться — какую-то тихую радость. Он старался увеличить ее познания, но, конечно, отдавал себе отчет и в примитивности ее умственных сил и в ограниченности тех средств образования, какими он мог располагать. И все-таки она проявляла поразительную способность усвоения.

Однажды Меча устроила ему приятный сюрприз. Утром, по обычаю, она дожидалась его на платформе. Потом пошли в коридор. На полпути Беран заметил, что никто за ними не следует. Он выразил большое удивление.

— Меча говорила вождю, — сказала молодая девушка с торжествующей улыбкой.

За несколько шагов до выхода она остановилась, пошарила в углублении скалы и вытащила оттуда карабин Берана и подала ему.

Тот стоял в недоумении.

— Меча говорила вождю, — повторила она, наслаждаясь удивлением своего спутника.

Он настолько был озадачен, что не решался верить своим глазам. Осмотрел оружие. Оно было в полном порядке. Не было только тех двух зарядов, которыми он выстрелил, защищая Мечу в ее схватке с лемурийцами.

— Вао доволен? — спросила молодая девушка со смехом в глазах.

Леон воскликнул:

— Очень доволен, Меча. Благодарю.

Он протянул ей руку. Меча тихо ее пожала.

Они шли по пути первой своей прогулки. Дошли до пляжа и там расположились.

Было очень жарко. Ни малейшего ветерка. Ни один лист не двигался.

В один момент Меча скинула свой передник, бросилась в воду и стала там резвиться.

Наяда с правильными, почти скульптурными линиями тела, она с чудесной гибкостью проделывала разные умопомрачительные фигуры, без малейшего усилия плавала, ныряла, поднималась, потрясала своими пышными волосами, фыркала и весело смеялась. Жестом она приглашала своего компаньона последовать ее примеру.

— Смешон я буду рядом с этой юной нимфой, — подумал Леон Беран.

Но вода манила его, и, поддаваясь искушению, он разделся и бросился туда.

Теплые струи приятно ласкали его кожу. Мускулы его распускались в какой-то сладостной ноте. Он заметил, что плотность этой воды превышает даже плотность моря. Он без усилий держался на поверхности, и каждый из взмахов относил его на значительное расстояние.

Беран пользовался репутацией очень хорошего пловца, и теперь он решил поспорить быстротой со своей спутницей. Она только засмеялась и без всякого труда далеко опередила его. Несколько смущенный, он от дальнейших попыток отказался.

Они долго продолжали свое купанье. Леон Беран первый выскочил на берег, солнце высушило его в один миг, и он тотчас же оделся.

Наяда последовала за ним и свободно разлеглась на солнце, ни мало не смущаясь полным отсутствием костюма.

— Очевидно, — бормотал молодой человек, в тысячу раз более смущенный, чем она, — стыд, это — по преимуществу чувство искусственное.

И все-таки он невольно отводил свои взоры. Несмотря на все различие в умственном складе, самой физической природе, вид этой блестящей, здоровой и ослепительной наготы волновал его.

С этого дня Беран мог располагать своим оружием, мог свободно уходить, не сопровождаемый никем, кроме Мечи.

Шел период тяжкой жары. Почти каждый день они доходили до реки, в излюбленный Мечей уголок, и там вместе купались.

Меча держалась с ним с каждым разом все свободнее: нередко она первая выходила из воды и поджидала его, растянувшись на солнце, и мягко заставляла его по окончании купанья расположиться около нее.

Белизна его кожи восхищала ее. Сравнивать и строение соответствующих мускулов доставляло ей большое наслаждение. Иногда она несколько резкими жестами схватывала его голову и с странным блеском в глазах прижимала ее к своей пышной груди; затем медленно и тихо ласкала его лицо, замедляя движение своих пальцев на его тонких усах, на его ресницах, на его волосах.

Эта близость, этот опьяняющий аромат молодого, здорового тела с линиями удивительной чистоты, с крепкими мускулами, с поразительно мягкой кожей — все более и более окутывала молодого человека волнующей физической истомой. Случалось иногда, что он быстро вскакивал на ноги и надевал свое платье, шепча какие-то невнятные слова, а Меча в это время оставалась неподвижной, только дыхание ее учащалось, да из-под ее полузакрытых ресниц просвечивал влажный, сверкающий взгляд.

Глава II БЕГСТВО РЕШЕНО

Не доверяя самому себе, Леон Беран в течение нескольких дней никуда не выходил из пещеры. Ученым, удивленным этой неожиданной причудой, он объяснил, что чувствует сильную усталость. Они в расспросы не вдавались и оставляли его в одиночестве, уходя на свои научные экскурсии. А он пользовался этим временем, чтобы тщательно изучить внутренность подземелья, чтоб составить достаточно точное представление о его форме, о том, как расположено оно в отношении к грандиозному водоразделу и к реке. Большую помощь в этом изучении оказывал компас.

Таким образом, он обошел ряд широких коридоров, углублявшихся в разных направлениях и соединявших многочисленные подземные камеры. Он намеренно оставил без внимания часть этих коридоров, ближайших к общей зале. Он знал, что там каждый из гротов занят отдельной семьей, принадлежавшей к этому племени.

После двух дней таких разведок он направился по галерее, выходившей из одной из наиболее отдаленных от центра камер. Эта галерея, несмотря на некоторые отклонения, оказалась почти параллельной течению реки. Очень широкая в самом начале, она потом несколько суживалась, но продолжала вести далеко вперед. Леон Беран шел по ней более пяти часов, но конца он еще не видел.

Он решил в этот день дальше не идти и, чтоб не опоздать к ужину, пошел обратно. Дойдя до грота, откуда выходила галерея, он сделал отметку на выступе скалы, которая давала ему возможность сразу найти галерею.

Когда он вернулся, обычный час ужина давно уже прошел. Ученые испустили вздох облегчения, когда увидали его.

— Мы беспокоились, — упрекнул его Леопольд Мессен. — Давно уже ночь.

— Но я наружу не выходил, — сказал в свое оправдание Беран.

— Где же вы до сих пор бродяжничали?

— Я обследовал подземелье.

— Боже мой, зачем это?

— Посмотреть, не открывается ли там возможность для бегства.

— Как, вы все думаете о бегстве?

— Да, я о том думаю. И в меру своих сил и средств я не спеша подготовлю его.

Оба ученых обменялись взором. Упорство их компаньона смущало их.

— Но, — заметил Жан Норе, — ведь вы как будто примкнули к нашему решению дожидаться прибытия вспомогательной экспедиции.

— Вспомогательной экспедиции! Но, любезнейшие наставники, право же, я никогда в нее не верил. Ведь отдаете же вы себе отчет в затруднениях, какие встретило бы снаряжение ее при тех слабых ресурсах, которыми располагает пост Инонго? Да и вся колония Конго?

— Но, — запинаясь возразил Леопольд Мессен, — метрополия…

— О, да, она, конечно, в конце концов обеспокоится вашим исчезновением; в этом я не сомневаюсь. Но пока она решит снарядить экспедицию, сколько месяцев пройдет? Ведь вам известна наша административная волокита? Да и во Франции дела делаются не быстрее.

— Конечно, не быстрее, — согласился Жан Норе.

— Да и решатся ли там отправить экспедицию? Ничто не побуждает нас в это верить. Доклад администратора Инонго после возвращения Шифта, сошедшего с ума, после смерти Беккета, наконец после моего исчезновения, а ведь я — простите, что мне приходится об этом говорить, — имею признанную опытность при встречах с опасностями в тропических лесах, с засадами в пустынях… В результате, — эта экспедиция не может ли показаться рискованной, чересчур продолжительной, с сомнительными шансами на успех? Тогда…

Леон Беран умолк. Молчали и ученые. В нескольких фразах он представил им все в таком освещении, в каком они никогда еще не смотрели на вопрос. Трудиться, пополнять свои знания, подготовляться к опубликованию сенсационнейших открытий — все это было очень хорошо. Но представится ли им возможность приступить к опубликованию этих открытий? А если нет, блекнет и слава, на которую рассчитывали они по возвращении в Европу.

Хуже того: их открытия, остающиеся неизвестными ученому миру, их усилия двинуть науку еще на один новый — и притом на гигантский шаг — все это пропадает. Первый нарушил молчание Жан Норе.

— Надо сознаться, дорогие коллеги, с этой точки зрения мы еще не смотрели на наше положение.

— К сожалению, вы правы, — согласился бельгиец.

— Ваш соотечественник предвидит возможность, что отправлявшие нас сюда откажутся от дальнейших поисков, и этот вопрос, мне кажется, должен теперь привлечь все наше внимание.

— Я совершенно с вами согласен.

— Не о нашем скромном существовании идет сейчас речь. Не оно заботит меня и вас. Не наша жизнь, а исключительная важность наших открытий. Если они ни до кого не дойдут, какая страшная получится потеря для науки.

— Потери неисчислимые, — воскликнул Леопольд Мессен.

— Далее, лучшая почесть, какую можем мы воздать памяти сэра Эдварда Беккета и доктора Шифта — мы ведь на него также, к сожалению, должны смотреть как на умершего по крайней мере для науки — лучшая почесть, говорю я, не состоит ли в том, чтобы оповестить мир о наших трудах, участвовать в которых до конца не пришлось им по одной лишь жестокой случайности?

— Конечно, да.

— Во имя этих двух жертв долга, мы не должны, следовательно, рисковать вечным молчанием о наших открытиях, а обязаны тщательно взвесить соображения нашего молодого сотоварища.

— Да, это нужно, — вздохнул Леопольд Мессен.

Берану удалась таким образом затронуть у ученых самую чувствительную струнку. Но внутренне он забавлялся их торжественными речами.

— Посмотрим же теперь, — начал после глубокого молчания бельгийский ученый, — как вы представляете себе возможность бегства?

— Я рисую себе три этапа, — объяснил Леон Беран, — выход из пещеры, переход через лес и, наконец, с помощью лодки, приведшей меня сюда, возвращение в Инонго.

— Третья часть представляется мне легко осуществимой, — сказал Жан Норе. — Но первые два этапа… я вижу здесь страшные трудности.

— Да, — поддержал Леопольд Мессен, — за нами слишком бдительно следят.

— Но я и не думаю искать для вас выхода там, где обычно выходят из подземелья, — сказал Беран.

— Но как же? — воскликнули оба ученые.

Он рассказал им о своих наблюдениях в последние дни, об открытии галереи, по которой шел в течение нескольких часов и все-таки не дошел до ее конца.

— Эта галерея, — заключил он, — должна к чему-то примыкать. В момент, когда я решил не двигаться дальше, она начинала представлять легкий подъем. И, несомненно, она дальше направляется к поверхности, к подножию косогора, расположенного против крутых скал. Оттуда с компасом в руках мы направим свой путь через лес к водному потоку.

— Но здешние люди двигаются быстрее нас, и очень скоро могут нас захватить.

— Не захватят, если мы примем необходимые меры предосторожности, чтоб затушевать наш след. Пока они еще откроют, что мы бежали — я не думаю, чтобы они прежде всего стали искать нас в подземелье, — мы успеем достаточно далеко отойти. Расстояние между нами и ими еще более удлинится, если мы пустимся на плоту по речке, которая, наверное, соединяется с болотом.

— Но ведь вы говорили, что нам надо найти вашу лодку. А следовать по течению реки, значит отдаляться от этого места.

— Согласен. Ну что же? Мы удлиним наш путь, можем обогнуть на плоту остров. Ведь вы уверены, что земля, на которой мы теперь находимся, остров?

— Несомненно, — сказал Леопольд Мессен.

— И таким образом, мы ускользнем от преследования наших нынешних хозяев. Идя вдоль берега в направлении к северо-востоку, мы доберемся до узенького заливчика, в глубине которого я спрятал свою лодку.

Оба ученые размышляли. Программа Берана казалась им трудно осуществимой, но они невольно поддавались энергии, который был проникнут молодой исследователь.

— Чем мы будем питаться? — спросил потом Жан Норе.

— В моем мешке сохранилось достаточно консервов на случай нужды. А главное, все время, пока мы будем соприкасаться с лесом, мой карабин в состоянии будет обеспечить нам пропитание.

— А наши коллекции? Неужели мы должны оставить их здесь? — робко проговорил Леопольд Мессен.

— Нет, дорогой профессор, — смеясь, ответил Леон Беран, — не все, конечно, но каждый из вас возьмет столько, сколько в состоянии будет понести. Мадемба будет нагружен в достаточной мере. А я беру на себя мешок с провизией и оружие.

— При таких условиях, дорогой коллега, я думаю, что нам следует сделать попытку к бегству, — заявил Жан Норе.

— Совершенно с вами согласен, — подал свою реплику бельгийский ученый.

— Наше бегство, дорогие друзья, — сказал Леон Беран, в высшей степени довольный согласием ученых, — состоится в ближайшие дни. Мне нужно еще время, чтобы лучше к нему приготовиться. На долю случая мне хочется оставить возможно меньше. И момент надо будет избрать исключительно благоприятный. У вас еще достаточно времени, чтобы пополнить ваши заметки и наблюдения…

Оба ученые вздохнули облегченно после этого снисходительного и успокаивающего заключения.

Глава III В ПОДЗЕМНОМ МРАКЕ

Замкнувши себя на несколько дней в подземелье, молодой исследователь на следующее утро очень рано вышел на воздух.

— Меча, должно быть, устала меня дожидаться, — подумал он. — Но если прежнее распоряжение не изменено, то я могу и один походить. А если новые правила появились, то меня будут сопровождать два стража; но это меня особенно стеснять не будет. Только бы не отобрали вновь мой карабин.

Он прошел террасой. Никто его не потревожил. Обернувшись, он увидел, что за ним никто не следует. Свободно пропустили его и часовые, стоявшие у входа.

— Браво, — сказал он. — Я пользуюсь теперь полной свободой.

Он стал взбираться на скалу по довольно опасной тропинке, по которой он уже взбирался раньше в компании Мечи, одолел крутизну и добрался до вершины утеса.

Усевшись на порфировой глыбе, он стал осматривать окружающую местность.

Массив простирался на ширину в несколько километров. Противоположная сторона упиралась в совершенно гладкую стену, на вершине которой не было никакой растительности.

А дальше, на довольно большом расстоянии, начинался лес.

Он пошел по возвышенности дальше, до расщелины, которая, разрезая скалу, служила подступом к платформе, ведущей в пещеру.

Оттуда он мог своими глазами проследить течение реки на очень большом пространстве. Она выходила из леса, потом опять загибала туда, пройдя по ущельям скалистой местности. До известного предела он мог следить за ее изворотами и в лесу по той пустоте, какая образовывалась среди богатейшей растительности, но дальше ему уже не было видно, в какую сторону направлялось ее течение.

Потом его взгляд обратился к скалистой равнине у подножия массива.

— Галерея, которую я открыл, должно быть, оканчивается как раз там, внизу, а может быть, даже ведет в лес.

Он пошел обратно, стараясь вычислить, на какое пространство и на какую глубину возвышался порфировый кряж. Но взор Берана не мог этого уловить.

— Так как непосредственный спуск к скалистой равнине абсолютно невозможен — там голая отвесная стена, — то для преследования нас им придется сделать обход. И как бы быстро они ни двигались, но на это уйдет не меньше двух дней — стало быть, для нас два дня выиграны.

И, рассмеявшись, он прибавил:

— Впрочем, чтобы наш след затерялся, я знаю средство, очень простое: пересечь на плоту реку, потом этот плот разбить и идти под покровом леса вдоль противоположного берега.

Довольный своим планом, он дошел до той тропинки, по которой взбирался, и опустился вниз.

Утро только еще кончилось, но жара стояла уже страшная, как и в дни его последних прогулок.

— Хорошо сейчас выкупаться, — подумал он, и эта мысль заставила его вспомнить Мечу.

— Этот примитивный ребенок, кажется, сильно привязался ко мне. Но при той степени развития, в каком находится его мозг, впечатления подобного рода долго не держатся. Мое отсутствие в последние дни, вероятно, направило ее мысли совсем по другому направлению. Я уверен, что в настоящий момент она отдается радостям охоты.

Он вспомнил ее безукоризненную фигуру, живо представил себе красоту ее телодвижений.

— Какое чудеснейшее животное, — подумал он… — Животное… впрочем, нет, это слишком сильно сказано. У ней замечательная понятливость, если принять в расчет, на какой ступени развития она стоит. Но ее бессознательная наивность иногда все же бывает стеснительна.

Несмотря на жару, он шел быстро и скоро достиг пляжа.

Крик удивления вырвался у него.

Меча сидела у бананового дерева, где она обычно любила отдыхать. Она услыхала его шаги и, повернувшись, посмотрела на него большими глазами, в которых отражалась глубокая печаль.

Остановившись на миг, он подошел к ней и спросил ее на местном языке:

— Меча купалась?

Молодая девушка отрицательно покачала головой. Ее обычная улыбка была грустна и не открывала ее жемчужных зубов. Она продолжала смотреть на своего товарища по прогулкам тихим, но крайне меланхолическим взором.

Взволновавшись больше, чем он сам в том себе признавался, Леон Беран сел около нее, положив рядом с ней свой карабин.

В глазах молодой девушки, следившей за каждым его движением, он прочел оттенок презрения.

— Она недовольна мной, — сказал он себе, — конечно, за то, что за ее услугу, за возвращение мне оружия, я так плохо отплатил ей неожиданным проявлением полного равнодушия.

Эта мысль была ему очень неприятна.

— Но, черт возьми, ведь не могу же я объяснить ей, почему я уклонился от встреч, — раздраженно подумал он.

Однако он тотчас же подавил в себе раздражение.

— В конце концов во многих отношениях это сущий ребенок. Так и будем с ней обращаться.

Он протянул руку молодой девушке, не прерывавшей своего молчания. Она охватила ее своей и сказала:

— Меча думала: Вао сердится…

Леон Беран покачал отрицательно головой и улыбнулся ей. На этот раз в ее глазах и на губах показалась улыбка. Мягким движением она привлекла к своей груди голову молодого человека и покрывала ее своими обычными ласками — одновременно и неловкими, и грациозными.

Через некоторое время она отодвинула от своей груди голову Берана и стала долгим взглядом в него всматриваться, как бы желая прочесть его мысли. Затем она быстро поднялась, разделась, бросилась в воду и позвала туда и его.

Беран последовал за ней. Около часу они вместе плавали и ныряли и, забавляясь, как дети, брызгали друг в друга.

Леон Беран первый вышел на берег. Меча как будто бы стала понимать, что, слишком интимно касаясь его своим телом, она стесняет молодого человека, и потому она еще немного поплавала и вышла только тогда, когда он уже оделся, и сама немедленно одела свою короткую тунику. Затем она сейчас же пригласила молодого человека следовать за ней и, несмотря на ранний еще час, провела его прямо в пещеры.

Но вместо того, чтобы расстаться с ним при входе, как это бывало обыкновенно, она повела его в коридор, прошла с ним через большую общую залу и галерею, доселе ему неизвестную, привела его в грот меньших размеров, где благодаря большому отверстию сверху было достаточно светло.

— Меча спит здесь? — спросил Беран, думая, что она хотела показать ему свою комнату.

Жестом она дала отрицательный ответ.

Приведя его к самому светлому месту, она велела ему сесть, а сама порылась в более темном углублении и вынесла оттуда ряд небольших предметов, которые и разложила перед ним.

— Смотри, Вао, — оказала она.

С большим удивлением Леон Беран начал рассматривать их один за другим.

Здесь были грубейшей работы статуэтки, высеченные или вырезанные из порфира, нефрита, слоновой кости, рога, — статуэтки, в которых художник старался представить человеческую фигуру или голову с воспроизведением черт лица… были здесь цветочные венчики, сделанные довольно тонко, с явным желанием верно передать природу, вырезанные пластинки, то с неправильными линиями, выражающими какой-то декоративный мотив, то с профилями людей или животных.

При тех первобытных орудиях, какими располагал художник, можно было только дивиться полученным результатам, и молодой человек искренне восхищался ими. Полулежа на полу, Меча с улыбкой забавлялась удивлением Берана.

— Это все один человек сделал, Меча?

— Много людей, — ответила она.

Коллекция была довольно значительная.

— Это все принадлежит вождю?

— Нет, племени, — объяснила она.

Леон Беран не скрывал своего удивления. Итак, эти первобытные люди имели в своей среде настоящих артистов. И самое любопытное было то, что они сознавали ценность этих изделий, которые составляли как бы особого рода сокровище, коллективную собственность всего племени, свидетельствующую о его благородных вкусах.

— Да, это сокровище, — проговорил Леон Беран. — И какую необъятную ценность представляет оно, если подумать о глубочайшей старине некоторых из этих предметов.

— Я не моту говорить о нем, — решил он, — моим ученым до нашего бегства. Они могли бы оказаться такими варварами, что в состоянии были бы ограбить наших хозяев и лишить их части сокровищ под предлогом собирания необходимых вещественных документов.

Затем, взглянув на Мечу, которая с почтением относилась к его размышлениям, не спуская с него блестящего взора, он подумал:

— Чтобы показать свое ко мне доверие, зная, что это доставит мне удовольствие, этот ребенок, наверное, нарушил какой-нибудь строгий приказ. Ее привязанность ко мне прямо поразительна.

Он погладил ее по волосам. Меча потрясла головой и улыбнулась счастливой улыбкой, показав все свои зубы.

Затем она тщательно переложила все эти произведения искусства на то место, откуда их взяла. И потом через узкий проход, минуя общую залу, она привела Берана к его помещению.

Здесь она повторила свои странные жесты, которые она проделывала уже два раза. Они состояли в том, что Меча поочередно клала свою руку на грудь молодого человека, а затем его руку на свой лоб. На этот раз она проделала церемонию жестов в обратном порядке. Затем она остановилась в каком-то ожидании.

Леон Беран, не понимая значения такого ритуала, оставался неподвижным и только разводил руками. Тогда улыбка снова исчезла с ее губ, и, понурив голову она удалилась, не оглядываясь.

Он думал было окликнуть ее, попросить объяснить ему, в чем тут дело, но в конце концов пожал только плечами и сказал себе:

— Еще одна ребяческая причуда. Настоящий ребенок, только исполинского роста.

Европейцы, по обыкновению, обедали все вместе, а затем оба ученых, утомленные дневной экскурсией, легли спать.

Леон Беран вышел из своего помещения. Он хотел отдать себе отчет, может ли он ощупью, с помощью сделанных им зарубок, отыскать опять путь по той длинной галерее, по которой он думал бежать.

— Трудно предполагать, — размышлял он, — чтобы мы в состоянии были уйти днем. Внутри этих пещер бесконечно много аллей и проходов. Это слишком рискованно: нас могут заметить. Но, с другой стороны, если мы двинемся ночью, нам нельзя будет воспользоваться факелом: это привлекло бы все племя. Необходимо, поэтому, чтобы я поупражнялся в отыскивании дороги в ночной темноте.

Опыт оказался неудачным, он стал искать обратный путь к своему помещению, как вдруг ему показалось, что где-то совсем рядом слышится какой-то странный шум.

И действительно, в нескольких шагах, направо, в густом мраке коридора стала вырисовываться более ясно чья-то тень. Шум, казалось, исходил от нее.

Леон Беран направился туда. Он очутился у входа в небольших размеров грот. Свет луны, падавшей в отверстие, отбрасывал внутри слабое сияние. Благодаря ему можно было различить распростертую фигуру с лицом, обращенным к земле, с плечами, вздрагивавшими от рыданий… Слышался жалобный стон. Он узнал Мечу.

— Но почему же она плачет? — подумал он.

Встревоженный ее несомненно большим горем, он наклонился к ней и старался поднять ее голову. Она не давалась.

Он сел тогда рядом с ней и с тихими ласковыми словами гладил ее по голове.

Мало-помалу рыдания прекратились. Продолжая лежать, она повернула к нему голову, заставила молодого человека лечь рядом с ней и прошептала ему в ухо:

— Вао — очень злой.

— Да нет же. Почему?

Она молча прижала его к себе, прильнула лицом к его груди и стала как бы укачивать, играя его волосами.

Он слышал, как около его уха прерывистыми ударами билось сердце Мечи. Его щека прижата была к ее упругой груди. Все ее юное тело дышало ароматом — каким-то таким волнующим. И почти бессознательно он сам стал отвечать ей ласками, сначала вполне невинными. Дыхание Мечи все учащалось. И вдруг он почувствовал на своих губах ее уста, ее дыхание. Она еще крепче сжала его, и с натянутыми нервами он ринулся в область страстных, пьянящих грез, прорезаемых молниеносными искрами, затем сознание его совсем померкло — он погрузился в глубокий сон.

Глава IV УДОБНЫЙ СЛУЧАЙ

Жаркий дневной свет освещал грот, когда Леон Беран проснулся. Он был один. И вспоминая события прошлой ночи, никак не мог провести определенную грань между грезой и действительностью.

— Откуда это вы так поздно? Ушли вы очень рано, и мы поджидали вас к завтраку. — Этими словами встретил его соотечественник.

Уклонившись от точного ответа, он неопределенным жестом указал на пещеры:

— Мои разведки, — коротко сказал он.

Его опыт показал ему, что ночью, без освещения, почти невозможно найти дорогу, ведущую в отдаленную галерею.

— Я должен изменить свой первоначальный план, — подумал он, — выходить надо днем, хотя этим мы, может быть, навлекаем на себя ряд опасностей.

Этот и три следующих дня он не встречался с Мечей. Раз как-то он заметил ее издали, в коридоре, ведущем из общей залы на внешнюю террасу. Но когда он вышел на вольный воздух, он ее не нашел.

Очевидно, она его избегала.

Это вызвало в нем какую-то бессознательную грусть.

В течение последних дней трое европейцев откладывали ломти дичи от своих обедов, всегда очень обильных. Леон Беран еще раз прожаривал эти ломти по вечерам на находившемся в их помещении очаге. Потом он тщательно завертывал их в приносимые им с воли свежие листья одного растения: о нем он узнал от Мечи, сообщившей ему, что эти листья предохраняют от порчи мясо и фрукты.

— Итак, — сказал он ученым, заинтересованным его действиями и жестами, — мы будем располагать известным запасом в дополнение к нашим ящикам с консервами.

Мадемба, который по целым дням слонялся по подземелью и завязывал самые сердечные отношения с его обитателями, получил приказ заготовить сала с убиваемых животных.

Он ловко справился с этим заданием и небольшими кусками заготовил несколько фунтов сала.

Пришлось подумать и о свечах. Леон Беран взял тростниковый стебель, выдолбил внутренность и получил форму свечи. Из полосы легкой материи он свил толстые фитили. Затем растопил сало, влил его в свою форму, ввел туда фитиль и подождал, пока масса не отвердеет. Отняв пробку, которой он заменил один из концов стебля, приготовленным заранее прутом (такого же диаметра, как и тростниковый стебель) он вытолкнул свечу из ее формы. Таким образом, получено было три толстых и длинных свечи.

— У нас хватит освещения на несколько часов. Я не думаю, чтобы нам понадобилось больше, — сказал он.

В одну из экскурсий он пошел по течению речки, отыскивая бамбук. Один куст он нашел, но при нем не оказалось никакого орудия, которым он мог бы его срубить.

Вдруг в кустарнике послышался шум и треск. Через чащу быстро выскочила молодая лань и, подбежав прямо к речке мимо Берана, бросилась туда. Через несколько секунд из лесу показалась человеческая фигура.

— Меча, — воскликнул Леон Беран.

Молодая девушка бросила преследование. Впрочем, и лань поплыла по реке с большой быстротой и скоро оказалась в безопасности.

Все еще возбужденная охотой, с полуоткрытым ртом, с раздувающимися ноздрями, с натянутыми мускулами, — она казалась поистине восхитительной.

Она прочла это восхищение на лице своего друга, и счастливая улыбка озарила ее черты. Затем с тихой покорностью во взгляде она подошла к молодому человеку, страстно обняла его, но скоро отошла.

Он заметил, что на плече своем она несла нефритовый топор.

— Вот как раз то, что мне надо, — воскликнул он. Он протянул руку к орудию.

Она отрицательно покачала головой и с легкой иронией в уголках глаз сказала:

— Очень тяжело для Вао… Что хочет делать Вао?

Задетый за живое этой репликой, Беран все же должен был признать ее основательность. Он указал на бамбуковое дерево и объяснил, что ему надо его срубить.

Двумя ударами дерево было срублено, после этого Меча взглядом спросила его, не нужно ли еще что-нибудь сделать.

Он указал два нароста на стволе.

— Обрубить здесь и там.

Смеясь, девушка сделала и это.

Теперь у Берана был под рукой бамбуковый ствол, имевший в длину около пятидесяти сантиметров, а в диаметре около тридцати.

— Надо выдолбить внутренность, — сказал он себе. — Только чем? Я боюсь сломать свой нож.

Тем не менее, усевшись на песок, он стал орудовать своим ножом.

Меча уселась рядом с ним, и с веселым недоумением стала смотреть на его работу. Но тотчас же она сообразила, что ему нужно, взяла ствол из его рук, вынула из кожаного футляра нефритовый нож, висевший у ее пояса, и принялась работать.

Менее чем через полчаса цилиндр был очищен от внутренности.

Леон Беран взял его и посредине ствола сделал своим ножом довольно широкое отверстие и затем из одной из веток вырезал пробку, который можно было это отверстие закрывать.

Крайне заинтересованная, Меча не упускала из виду ни одного из его движений.

Теперь надо было устроить крышки, которые бы плотно закрывали цилиндр с обоих концов. Леон Беран концами своего ножа начертал два-три кружка, параллельных один другому и перпендикулярных к оси цилиндра.

— Меча может так вырезать?

Меча вынула свой топор. Леон Беран жестом остановил ее.

— Нет, Меча, не так.

Удивленная, она, наморщив брови, старалась понять, в чем дело. Наконец она догадалась, что другу нужны правильно вырезанные кружки, а для этого топор не пригоден.

Она опять взяла свой нефритовый нож; одна сторона его была отточена, как клинок, другая была покрыта тонким зубцами и представляла собой род ручной пилы.

Меча стала на колени и при помощи этой пилы скоро вырезала из бамбука два нужных кружка. Кружки хорошо были прилажены; оставалось проверить водонепроницаемость. Леон Беран наполнил цилиндр водой из реки. Опыт удался прекрасно.

Меча была в полном восхищении и сначала выказала детскую радость. Но затем брови ее опять нахмурились; она спрашивала себя, зачем весь этот труд, но ответа не находила. В задумчивости следовала она за Бераном, который с своим бочонком под мышкой направился в подземелье.

Он не заметил озабоченности Мечи. Довольный работой, он спокойно с ней беседовал.

Она сообщила ему, что послезавтра на рассвете все мужчины отправляются в охотничью экспедицию. Приближался сезон дождей, и, следовательно, необходимо было сделать к этому времени запасы мяса. К тому же в последние дни охотники заметили приближение значительного стада зубров.

— Меча пойдет с охотниками, — с гордостью заключила она.

— Ее долго не будет в пещере? — спросил Беран, заинтересованный ее сообщением.

Она пожала плечами, показывая, что не знает. Затем на пальцах она отсчитала сперва два, потом три.

— Три дня отсутствия, — сосчитал молодой исследователь. — Я думаю, что для нас это более, чем достаточно.

Меча искоса следила за его лицом, видела, какое чувство удовлетворения появилось на нем. Ее мозг работал интенсивно. Но ни одним словом она не выдала своей озабоченности.

Пройдя коридор, они пришли на платформу. Вопреки обычаям, Меча на этот раз последовала за молодым человеком. На полпути в темноте она опять прижала его к своей груди и долго держала в своих объятиях. Потом порывисто отскочила и побежала назад.

Взволнованный больше, чем он сам себе в этом признавался, Леон Беран дошел до своего места, где в это время находились оба его товарища.

Он выложил на пол свой бочонок.

— Что это такое? — спросил Леопольд Мессен.

— Маленький бочонок, как вы видите.

— Для?..

— Для того, чтобы нести в нем воду. Я возьму его себе на спину, подвязавши ремнями от мешка. Стало быть, если нам придется идти довольно долго вдали от реки, то не будем рисковать умереть от жажды.

— Положительно, вы обо всем подумали… Леон Беран улыбнулся с неопределенным жестом.

— Привычка… — сказал он.

Затем, принимаясь за ужин, он провозгласил:

— Мы идем послезавтра.

Ошеломленным, но не решавшимся протестовать ученым он объяснил, как облегчает им бегство эта неожиданная экспедиция охотников.

Глава V БЕГСТВО

Весь следующий день ученые занимались приготовлениями к бегству. Эти приготовления состояли в тщательной упаковке образчиков минералов, раковин, костей, растений, собранных ими за время своего пребывания в пещерах. К этому присоединялись кой-какие первобытные орудия, частью подаренные их хозяевами, а частью — к чему только не приведет любовь к знанию честных людей — таинственно похищенные ими к ущербу племени.

Оба ученых все время подозрительно наблюдали друг за другом, и ни один из них ни за что не согласился бы взять с собой меньше, чем другой. Сначала Леона Берана забавляло это, но, видя, что багаж все растет, он решительно заявил о невозможности нагрузить Мадембу таким количеством предметов и предложил им убавить свои коллекции. Его распоряжению пришлось подчиниться, и ученые снова принялись за пересмотр и переборку своего драгоценного груза, а сам Беран решил подышать свежим воздухом и вышел на волю. Он направился к обычному месту своих купаний и там, к удивлению своему, нашел Мечу, одиноко и меланхолично сидевшую у бананового дерева.

— Любопытно, — проговорил он про себя. — Положительно, какой-то таинственный инстинкт говорит ей о нашей неминуемой разлуке.

Однако она встретила его обычной своей улыбкой, видимо, очень обрадованная его появлением. Но она была менее экспансивной на этот раз, выказывала себя не столь наивной самкой, как при предыдущих встречах.

Впрочем, теперь он сам вызвал интимные объятия, снова охваченный свежестью ее тела и ее пьянящим ароматом. Затем они направились к подземелью, рука об руку, как в первые дни. Он не говорили. Сознание неизбежного конца этой мимолетной связи, полной какой-то дикой прелести, давило на душу цивилизованного человека, и настроение его гармонировало с меланхолией его подруги.

Скоро, однако, он вернулся к себе. После сытного ужина все четверо улеглись; приготовления их были кончены, груз их поставлен был в угол, бочонок налит водой из водоема, находившегося в их помещении, и тщательно закупорен.

Леон Беран поднялся до рассвета и вышел на террасу, чтобы убедиться в уходе охотников. Он присутствовал при их торжественной церемонии в честь солнца.

Когда гимн был кончен, к группе мужчин присоединилась Меча. Вооруженная с головы до пят, со своим топором, гарпуном и чем-то вроде кожаного колчана, наполненного небольшими дротиками и переброшенного через плечо, она имела вид настоящей воительницы, отважной амазонки. Она как будто не видала Берана и, не оглядываясь, сошла с террасы, идя почти во главе кортежа, рядом со своим отцом, вождем племени.

Несколько женщин, несших запасное оружие, следовали за охотниками.

Как только этот многочисленный отряд исчез в скалистом коридоре, Леон Беран ринулся внутрь подземелья, быстро пересек почти совсем опустевшую общую залу и, вбежав в свое помещение, коротко сказал вставшим и уже дожидавшимся его ученым:

— Охотники ушли. Удобный момент настал… В путь…

С этими словами он нагрузил себе на спину свой мешок, бочонок с водой и взял карабин.

Мадемба помог снарядиться в путь неловким ученым и потом взвалил на себя увесистый груз, поморщившись от сознания, что приходится нести эти бесполезные коллекции.

— В путь, господа, — повторил Леон Беран. Сам он пошел впереди, время от времени оглядываясь назад, не следует ли за ними кто-нибудь из племени — из женщин или детей. Но ничего подозрительного он не заметил.

Благодаря своим разведкам в бесконечной путанице подземного лабиринта он легко прокладывал путь и скоро достиг грота, откуда был выход в длинную галерею. Найдя сделанную им несколько дней тому назад пометку, он сказал:

— Вот мы и здесь.

Он вышел в галерею, сопровождаемый обоими европейцами и негром. В течение более четверти часа они шли быстрым ходом.

Догадываясь, что ученые, как менее сильные и менее привычные, нуждаются в отдыхе, он остановился, предложил им сложить свой груз и немного посидеть. Не заставляя более просить себя, они сейчас же подчинились распоряжению. Через четверть часа он хотел уже дать сигнал к движению вперед, как вдруг заметил, что позади виднеется какая-то тень. Тревога охватила его. Неужели бегство открыто и их уже преследуют?

— Что же делать? Признать себя побежденными, вернуться в старое помещение, поджидая другого случая, или попробовать защищаться, пустить в ход оружие?

Он никак не мог ни на что решиться. А тень все приближалась, хотя в полумраке нельзя еще было разобрать, мужчина это или женщина.

Ученые и негр не замечали ничего. Наконец, преследующее их существо подошло к ним на расстояние в несколько десятков метров и очутилось под лучом света, проникавшем через узкую расщелину в скалистой массе.

— Да это Меча, — вскрикнул Беран, узнавший свою подругу. Вздох облегчения вырвался у него.

Оба ученые и негр на миг остолбенели от этого восклицания. А молодая девушка уже подходила к ним. Она остановилась подле Леона Берана и глубоко вдохнула воздух.

— Она бежала несколько часов, — подумал он. — Она совсем задыхается.

Ласковым тоном он спросил ее:

— Куда идет Меча?

— С Вао, — просто ответила она.

Пораженный простотой этого заявления, он не находил, что сказать. Она продолжала:

— Меча видела это, — она указала на багаж. — Меча знала, что Вао уйдет. Меча покинула охотников. Меча пойдет с Вао.

— Это невозможно, — воскликнул он, и на языке ее племени повелительно произнес:

— Меча вернется в пещеру. Меча не может идти с Вао.

Кротко, но упорно, она настаивала на своем.

— Меча покинет племя… Меча пойдет, куда пойдет Вао.

Тронутый этой привязанностью, Леон Беран чувствовал себя в величайшем затруднении.

Вмешался Жан Норе, понимавший их разговор.

— Почему же не взять ее, если она хочет? Она скорее будет нам полезна, а не обременительна, так как она прекрасно знает лес.

Его поддержал и Леопольд Мессен.

— Отправить ее к своим — кажется мне очень опасным. Она может поднять тревогу.

— О нет, этого быть не может, — запротестовал Леон Беран, — Меча не донесет.

Слыша свое имя и понимая, что спор идет о ней, она, обратив к Берану умоляющий взор, повторила:

— Меча пойдет с Вао.

Он все еще ни на что не решался. Конечно, профессор Норе прав, Меча может оказать неисчислимые услуги, но ее судьба? Ведь нельзя взять ее с собой в Конго, еще менее — в Европу. Да и новые климатические условия могут оказаться губительными для нее.

Вслух он высказал только это последнее соображение.

— Простите, любезнейший соотечественник, — возразил Леопольд Мессен. — В Европе, конечно, Меча жить не может, но в Конго — дело другое. Да сами мы, менее сильные, европейцы, ведь приспособились же мы к температуре и атмосфере местности, из которой она выходит. Почему не допустить и обратную возможность?

— Вы подумайте, — добавил Жан Норе, — какой исключительный интерес будет представлять присутствие Мечи в доступной для всех части Конго. Какую иллюстрацию даст она нашим открытиям и докладам.

— Интерес капитальный, — воскликнул Леопольд Мессен.

Леон Беран поморщился. Видеть свою дикую подругу выставленной в качестве музейного животного, — эта перспектива ему не улыбалась.

— Они неисправимы, — пробормотал он сквозь зубы. — Ну да, в случае надобности, я сумею остановить их нелепые поползновения.

Но необходимость решать немедленно, и прежде всего сознание трудности убедить Мечу, заставили его в конце концов согласиться и, обернувшись к молодой девушке, он сказал на ее языке:

— Вао возьмет Мечу.

Великая радость отразилась на ее лице и жестом признательности она взяла его за руку.

Чтобы положить конец этим излияниям, до крайности смущавшим его в присутствии ученых европейцев, он скомандовал:

— В путь, господа!

Меча шла вслед за ним, потом, тронув его за плечо и прошептав, что она сейчас вернется, отошла в обратном направлении и скрылась в мраке подземелья. Часа через два, когда ученые стали уже тревожиться ее отсутствием, она появилась опять, принеся с собой карабин Мадембы, два револьвера, топор и кирку…

— Так как чужеземцы уходят, то им может понадобиться их оружие, — решила она.

Тронутый обнаруженной ею разумной предусмотрительностью, Леон Беран поблагодарил ее словами и улыбкой.

Они не останавливались и еще несколько часов продолжали свое подземное путешествие.

Глава VI МИНА

Чем дальше они подвигались вперед, тем темнее становилось. Путешественники находились теперь почти в полном мраке. Мечу это не смущало: ее глаза видели и в темноте, но мужчинам это затрудняло движение.

— Мои разведки доходили приблизительно до этого места, — заявил Леон Беран. — Мне кажется, что мы начинаем понемногу подниматься.

Чувствуя, что спутники его утомились, он сделал новый привал. Этим временем он воспользовался для расспросов Мечи о галерее. Оказалось, что Меча здесь никогда раньше не была и не думает, что она выводит из подземелья, так как из пещер, по ее словам, все выходы расположены только с противоположной стороны.

Это несколько смутило Берана, но у него все же оставалась надежда, что подземелье не все исследовано или что оно, из опасения вторжения в него, в давние еще времена было искусственно закрыто с той стороны. Конечно, и тогда перспектива получалась не из приятных.

— Ну что ж — посмотрим! Если придется копать, будем копать, — с помощью захваченных Мечей орудий — это возможно.

После получасового отдыха путники пошли дальше. Несмотря на протесты Леона Берана, Меча взяла его багаж и понесла его на голове.

Так с небольшими остановками они шли до семи часов вечера. Ученые выбивались из сил. Леон Беран сам чувствовал усталость. Путь в разреженном воздухе становился очень тяжелым. И уже в течение нескольких часов они должны были идти с зажженной свечой, одной из тех, которые приготовил Леон Беран. Дойдя до места, где галерея расширялась и округлялась, они решили остановиться.

— Здесь мы отдохнем, — распорядился молодой исследователь, бесспорный глава экспедиции. — Несколько часов мы соснем и пустимся дальше, когда достаточно восстановим свои силы.

Прикрепив свечу к выдвинувшейся части скалистой стены, он уселся, и Меча заняла место рядом с ним. Их примеру последовали оба ученых и Мадемба.

Из своего мешка исследователь извлек ломти жареной дичи и оделил ими всех. Один ломтик он передал и Мече.

Та, к великому его изумлению, отказалась.

— Меча никогда не ест на пути… Меча ест вот это.

И из маленького мешка, висевшего у ней за поясом рядом с ножом, она вынула какой-то особенный орех, очень твердый, разгрызла его своими стальными зубами, часть отдала своему другу, а остальное начала медленно жевать.

Из любопытства исследователь попробовал. Орех оказался вкусным, слегка терпким, но оставлявшим во рту впечатление свежести. Через минуту он почувствовал, что усталость исчезает, уступая место бодрости.

Он рассказал об этом своим спутникам.

Жан Норе объяснил:

— Без сомнения, по своим качествам этот плод походит на кокосовый орех. В Южной Америке индейцы также пользуются им, когда приходится испытывать сильное утомление. Но частое употребление таких средств несомненно опасно.

По окончании ужина Леон Беран предложил всем уснуть и потушил свечу. Меча улеглась рядом с ним и на ухо ему прошептала:

— Меча довольна.

Спали они долго. Спертый воздух подземелья, бедный кислородом, уменьшал их энергию.

Первая проснулась Меча и разбудила своего друга, погладив его по голове. Он зажег огонь, увидел по своим часам, что они спали десять часов, и предложил немедленно идти дальше.

Они прошли снова более шести часов и не видели еще конца своему путешествию. Оптимизм Леона Берана уменьшался. Он начинал уже задавать себе вопрос, не втянул ли он своих сотоварищей в какую-нибудь безумную авантюру.

— А впрочем, — успокаивал он себя, — в худшем случае мы вернемся. Присутствие Мечи послужит к нашему спасению. Подумают, что мы просто совершали экскурсию вроде тех, какие так часто делали оба ученых. Но, конечно, это не ускорит нашего освобождения и нашего возвращения в Европу.

Наконец они решили отдохнуть и расположились позавтракать. Открыли коробки с консервами — к великому удивлению Мечи. Потом она встала и, указывая на галерею, сказала:

— Меча пойдет вперед.

— Иди, Меча, — согласился Леон Беран.

— Она быстрее нас, — объяснил он ученым, — она осмотрит дорогу, по крайней мере часть ее, пока мы завтракаем. Мы узнаем, не представляет ли дальнейший путь каких-нибудь особенностей.

Четверо путников подкрепились и оказали большую честь бочонку с водой. Легкая лихорадка вызывала у них сильную жажду.

После еды оба ученых улеглись, чтобы дать некоторый отдых разбитым членам. Исследователь, погруженный в думы, закурил свою трубку.

Прошел час. Легкими, неслышными шагами Меча подошла к ним.

— Ну что, Меча? — спросил исследователь.

— Больше нет подземелья, — коротко ответила она.

Леон Беран привскочил.

— Как? Что ты говоришь?

Потом, более мягким тоном, на ее гортанном языке он ее переспросил:

— Что говорит Меча?

— Меча прошла галереей… Меча встретила скалу.

— Пойдем, посмотрим, — сказал он. — Иди, Мадемба.

Обращаясь к ученым, он сказал:

— Я оставлю вам свечу. Вы подойдете к нам. А мы пойдем вперед.

Он спешно двинулся дальше, сопровождаемый Мадембой. Меча шла впереди.

Они шли довольно скоро, в продолжение трех часов.

— Как поразительно быстро ходит этот ребенок, — думал Беран, — если в такое короткое время она успела пройти дорогу в двух направлениях.

Внезапно они очутились перед скалистой стеной. После самых тщательных изысканий со свечей в руках Леон Беран нигде не мог заметить продолжения пути. Но в противоположность тому, что наблюдалось до сих пор, здесь чувствовалась большая влажность. Этот факт вызвал у исследователя крик радости.

— Или я ошибаюсь, — сказал он, — или мы совсем недалеко от земной поверхности… Проникновение влажности несомненно указывает на то, что мы в данный момент находимся под лесом, подпочва которого отличается большой сыростью.

Он стал раздумывать, как им можно выйти на свежий воздух. Нельзя ли где-нибудь прокопать?

Он велел Мадембе взять кирку и постараться проделать вверху отверстие. Но, несмотря на усилия негра, ничего не выходило. Порфир не поддавался стали.

В это время подошли и ученые. Беран объяснил им вкратце, в чем дело и в каком затруднении он находится. Как вдруг он ударил себя по лбу и вскрикнул:

— Черт возьми. Да ведь у меня есть некоторое количество динамита.

Пошарив на дне своего мешка, он извлек оттуда двадцать доз динамита и положил их на землю, в сухом месте.

— Остается заложить мину. Но это не так-то просто.

Он сам взялся за кирку, но результата никакого не получилось.

— Что хочет сделать Вао? — вмешалась Меча.

— Провертеть в скале дыру, вот такую. — И он показал руками, какой величины нужно сделать отверстие.

— Меча сделает, — сказала молодая девушка.

— Чем?

— Вот этим.

Она указала на свой топор.

— Ах, да нефрит, пожалуй, тверже порфира, — проговорил он про себя.

Меча сейчас же принялась за работу. Ей удалось пробуравить скалу, потом после долгих, терпеливых усилий отломать большие куски порфира и, наконец, сделать отверстие около десяти сантиметров ширины, столько же — вышины и в несколько сантиметров вглубь.

— Этого мало, — сказал Леон Беран.

Он показал ей, что отверстие должно быть глубже. Оставив тогда свой топор, Меча вынула свой нож и стала орудовать пилообразной стороной. Она выполнила задание, но на это ушло несколько часов. Исследователь посмотрел на часы и заявил:

— Теперь слишком поздно взрывать мину. Мы очутились бы на воле в полном мраке, не зная где. Лучше подождать до утра. А теперь будем спать. Я надеюсь: это — последняя ночь в подземелье.

На этот раз первым проснулся Леон Беран и тотчас вызвал Мадембу помогать закладывать мину. Подумав с минуту, сколько класть динамита, он решил положить его весь.

— Может быть, стена толще, чем мы думаем. И чем больше мы положим, тем шире образуется отверстие.

Он уложил в глубь дыры все двадцать доз, затем извлек пули из трех карабиновых патронов, а лежавший под ними порох высыпал в кусок ткани, который он свил.

— Много хуже, чем бикфордов шнур, — проворчал он, — но, надеюсь, этого довольно.

Он кончал последние приготовления, как Меча вдруг схватила его за руку.

Живое беспокойство отразилось на ее лице. Она повернулась в ту сторону, откуда они шли, и сказала:

— Племя…

Исследователь прислушался. Но его слух, менее тонкий и менее изощренный, не уловил ничего.

— Нет, Меча. Ты ошибаешься.

— Меча знает. Меча слышит шаги.

— Тогда надо спешить, — подумал он и, повернувшись к ученым, крикнул:

— Отходите возможно дальше. Я зажигаю.

Он вставил импровизированный огнепровод, приблизил свечу к его пустому концу и бросился назад, увлекая за собой Мечу.

Он наблюдал, как медленно горел кусок материи. А издалека теперь уже явственно доносился шум.

— Она права, — проговорил Беран, — приближаются.

Глава VII КОНЕЦ МИРА

Раздался страшный взрыв, по всему подземелью отразился он, и среди ужасающего крушения скал Леон Беран почувствовал, что он поднимается, подбрасывается вверх.

В одну секунду он потерял сознание.

Ощущение сырости было первое, какое он испытал, придя в себя. Он оказался в плотной, смрадной воде.

Вокруг него болотные растения, водоросли. А наверху — солнце и голубое небо. Инстинктивно он пустился вплавь. Заметив над водой скалистый пригорок, он направился к нему, вышел и огляделся кругом.

— Но ведь это болото, — воскликнул он.

Он стал искать глазами своих спутников. И вскоре увидел, что два человеческих существа, с трудом плывя, направляются к нему. Он признал сначала Жана Норе, потом Леопольда Мессена. И тот, и другой сохранили свой багаж, несмотря на его тяжесть. Француз пристал первый. Леопольду Мессену надо было помочь, и Беран вновь бросился в воду и извлек его на скалистый островок.

Но он тщетно искал на поверхности воды следы Мечи и негра.

В трех или четырех километрах высился гигантский лес. А почти рядом, в расстоянии каких-нибудь нескольких сот метров, заметен был страшный водоворот. Вода сильным движением низвергалась куда-то в глубину.

Исследователь понял. Сырость, которую он заметил в конце подземной галереи, объяснялась просачиванием болотных вод. Подземелье лежало под жидким покровом, и теперь вода устремлялась туда через огромное отверстие, проделанное взрывом.

Теперь у него не было сомнения, что и молодая девушка, и Мадемба погибли, убитые куском скалы или брошенные взрывом на какой-нибудь выступ.

— Бедная Меча, — подумал Леон Беран, — такая милая, такая преданная… Но, по существу, это, пожалуй, для нее — самое лучшее… Каких радостей можно было ждать для нее после…

Его глаза увлажнились слезами, волнение давило ему сердце. С грустью подумал он и о Мадембе, — простом, боязливом, но верном.

— А наши преследователи, конечно, все погибли, застигнутые ринувшимся навстречу им потоком. Боюсь даже, как бы не затоплено было все подземелье — ведь оно ниже уровня воды, — как бы и все остальные члены племени не подверглись той же участи… Ужасно.

Он направился к ученым. Они были в полной прострации и плохо воспринимали то, что их окружало.

— Где же мы? — слабым голосом спросил Жан Норе.

— Положение наше не блестящее, — сказал Беран. — Изолированные на этом островке, без оружия, без орудий, с одной только провизией, сохранившейся в моем мешке, — я, право, не знаю, как мы выпутаемся.

Страшный шум прервал его слова.

Слышался треск, гремели обвалы. Дрожал и тот скалистый островок, на котором они находились.

Наконец, пораженные до оцепенения, они увидели, что и лес стал передвигаться, деревья стали принимать невероятные положения, как будто бы почва, на которой они росли, колебалась от небывалого землетрясения. Потом медленно весь занавес, замыкавший горизонт, опустился, точно схваченный подземными силами.

Безумные крики гигантских животных раздирали воздух. Вокруг них уровень воды быстро понижался.

Очнувшись от своего столбняка, оба ученые наблюдали теперь это апокалипсическое зрелище.

— Я понимаю, — сказал Леопольд Мессен, печально качая головой. — Вода, проникшая после взрыва в пещеры, вызвала крушение порфирового массива. А он представлял собой арматуру острова. Один за другим стали падать внутри скалистые выступы, как части карточного домика. Под этой скалистой корой, должно быть, находится огромное пустое пространство. И весь остров мало-помалу погружается туда. Это конец одного из миров… Не знаю, каким чудом, но он пережил столько катаклизмов, отовсюду уносивших следы отдаленнейших веков. Но нынешний катаклизм кладет конец и этому необъяснимому пережитку… Мы будем единственными людьми, которые его видели…

И действительно, вдали, в громе сейсмического потрясения, берег острова постепенно исчезал.

— Да, — повторил задумчиво исследователь, — конец одного из миров…