В стране приключений. Вып. 1

I. Л-ДЕНЬ

Луммокс был в унынии. К тому же, он хотел есть. Это было его нормальным состоянием; такое существо, как Луммокс, всегда было готово слегка закусить — даже после плотного обеда. Уныние было свойственно ему куда меньше и проистекало лишь оттого, что его закадычный друг и ближайший товарищ Джон Томас Стюарт не показывался уже целый день, куда-то исчезнув со своей подружкой Бетти.

Один день без Джона Томаса — это еще куда ни шло. Луммокс глубоко вздохнул. Он понимал, в чем дело. Джон Томас вырос. Он уже достиг такого возраста, когда будет проводить все больше и больше времени с Бетти или с какой-нибудь другой девушкой и все меньше и меньше с ним, Луммоксом. Затем наступит такой долгий период, когда Джон Томас практически не будет уделять времени Луммоксу, но затем появится новый Джон Томас, который подрастет и с ним станет интересно играть.

Опыт научил Луммокса, что от этого неизбежного круговорота вещей никуда не деться. Тем не менее ближайшее будущее представлялось ему мучительно тоскливым. В апатии он бродил по заднему двору Стюартов и поисках то ли кузнечика, то ли малиновки — словом, любого, с кем можно было бы пообщаться. Наткнувшись на муравейник, он уставился на него. Похоже, что муравьи куда-то переселялись: бесконечная вереница насекомых тащила белые личинки, а навстречу спешила за новым грузом толпа муравьев. Так он убил полчаса.

Устав от лицезрения муравьев, Луммокс побрел к своему обиталищу. Его семифутовые лапы раздавили муравейник, но этот факт не привлек внимания Луммокса. Его собственный дом был достаточно велик, располагался в конце ряда постепенно увеличивающихся помещений: первое из них могло вместить разве что крохотную собачку чихуахуа.

На крыше дома сохли шесть охапок сена. Луммокс выдернул несколько соломинок и стал лениво жевать их. От второй порции он отказался, потому что первая — это было все, что, как он прикинул, можно стащить не будучи замеченным. Он мог, не моргнув глазом, сжевать целую охапку — но его останавливало сознание, что Джон Томас будет ругать его и даже, может быть, целую неделю, а то и больше, не будет чесать его граблями. По правилам дома, Луммокс не должен был есть ничего, кроме того, что ему дает хозяин, и обычно Луммокс подчинялся этому закону, потому что терпеть не мог ссориться, а когда его ругали, чувствовал себя просто ужасно. Да и, кроме того, он вообще не хотел сена. Он ел его вчера вечером, будет есть сегодня и, скорее всего, завтра. Луммоксу хотелось пожевать что-нибудь более весомое, которое бы вкусно пахло. Он прошелся вдоль низкой загородки, которая отделяла несколько акров заднего двора от садика миссис Стюарт, положил голову на штакетник и с вожделением посмотрел на розы миссис Стюарт. Загородка была лишь символом, определяющим линию, за которую он не должен был заходить. Как-то, несколько лет назад, он пересек ее и попробовал несколько роз… просто так, для аппетита, но миссис Стюарт подняла такой крик, что он не хотел даже и думать о повторении попытки. Содрогнувшись при этих воспоминаниях, Луммокс поспешно отвернулся от загородки.

Но он вспомнил о нескольких розовых кустах, которые не принадлежали миссис Стюарт и тем самым, по мнению Луммокса, не принадлежали вообще никому. Они росли в соседнем садике семейства Донахью. И Луммокс прикинул, что у него есть возможность добраться до этих «ничейных» роз…

Усадьба Стюартов была обнесена бетонной стеной вышиной в десять футов, Луммокс никогда не помышлял забраться на стену, хотя время от времени обкусывал ее верхушку. За домом в стене был небольшой проем, где дождевые и подпочвенные воды промыли маленький овражек, пересекавший линию владений Стюартов. Проем этот был заделан массивными брусьями восемь на восемь дюймов, скрепленными не менее массивными болтами. Брусья уходили своими концами в ложе ручейка, и подрядчик, оставивший их, уверил миссис Стюарт, что они смогут остановить не только Луммокса, но целое стадо слонов, если те попробуют снести ограждение.

Луммокс знал, что подрядчик ошибался, но мнения Луммокса никто не спрашивал и он оставил это мнение при себе. Джон Томас тоже никогда не высказывался по этому поводу, но, похоже, что он подозревал правду; во всяком случае, он подчеркнуто приказал Луммоксу не болтаться возле загородки.

Луммокс послушался. Он, конечно, попробовал изгородь, но деревянные брусья были отвратительны на вкус, и он оставил их в покое.

Но за естественный ход вещей он не отвечал. Как-то, месяца три назад, он заметил, что весенние дожди размыли ложе овражка, и теперь два вертикальных бруса не были утоплены в его дно, а просто упирались в землю. Луммокс думал об этом несколько недель и наконец пришел к выводу, что легкий случайный толчок может изменить положение брусьев. А если толкнуть чуть посильнее, брусья разойдутся еще шире, хотя заграждение практически останется нетронутым…

Луммокс побрел обследовать брусья. Он обнаружил, что последний дождь настолько размыл проем, что один из вертикальных брусьев просто висел в нескольких дюймах над землей, а другой, по соседству с ним, лишь слегка упирался в песок. Луммокс растянул свою физиономию в улыбке, которой могло бы позавидовать простодушное огородное пугало, и осторожно просунул голову между брусьев. Голова прошла легко и свободно.

Он услышал треск ломающегося дерева и почувствовал себя совершенно свободно. Удивившись, Луммокс вытащил голову и посмотрел наверх, откуда раздался звук. Верхний конец одного из могучих брусьев был вырван из скрепляющих его болтов, и теперь свободно вращался лишь на нижней перекладине.

Луммокс вздохнул. Ох, как плохо… Но тут уж ничего не поделаешь. Луммокс был не из тех, кто рыдает над случившимся. Что произошло, того не миновать. Спору нет, Джон Томас будет сердиться… но перед Луммоксом красовался проход через заграждение. Наклонив голову, как квартербек, готовящийся к атаке, Луммокс присел и рванулся вперед. Раздались протестующие звуки ломающегося дерева, острые концы выломанных болтов оцарапали ему кожу, но Луммокс не обращал внимания на эти мелочи: наконец он был на свободе.

Он остановился, как трактор, набравший скорость, и потоптался на месте, осматриваясь. Он испытал прилив восторга и удивился тому, что не рискнул раньше на такую попытку. Давно уже Джон Томас не выводил его гулять — даже на короткую прогулку…

Вдыхая свежий воздух, он продолжал озираться, когда внезапно на него набросилось некое недружелюбное существо, захлебываясь от рычания и лая. Луммокс знал его. Это был огромный мастиф, обросший могучими мускулами, который, гордясь своей свободой, часто бродил по соседству. Луммокс не имел ничего против собак; во время своей долгой жизни в семье Стюартов, он близко познакомился с некоторыми из них и неплохо проводил с ними время, особенно в отсутствии Джона Томаса. Но у этого мастифа был совершенно другой характер. Он считал себя хозяином всех окрестностей, оскорблял других собак, терроризировал кошек, и то и дело предлагал Луммоксу выйти и принять бой, как подобает настоящему псу.

Луммокс улыбнулся ему, открыл пошире свою пасть и шепелявым голоском, тоненьким, как у девочки, обозвал мастифа очень плохим словом. Тот онемел от изумления. Он не понял, что именно сказал Луммокс, но догадался, что его оскорбили. Оправившись, он снова кинулся в атаку, задыхаясь от громового лая и выплевывая несусветную чепуху. Он плясал вокруг Луммокса, время от времени делая вылазки, чтобы ущипнуть Луммокса за ногу.

Наблюдая за псом, Луммокс оставался недвижим. Затем он высказал справедливое предположение, откуда были родом предки мастифа, а также, чем они занимались; это привело мастифа в полное неистовство. Во время очередной вылазки мастиф оказался слишком близко от ног Луммокса, поскольку тот стоял на земле всеми восьмью конечностями; и Луммокс сделал неуловимое движение головой, напоминающее рывок лягушки, ловящей муху. Его пасть открылась, как дверь шкафа, и слизнула мастифа.

Неплохо, решил Луммокс, прожевав и облизнувшись. Совсем неплохо… хотя ошейник мог быть и помягче. Он прикинул, не стоит ли ему вернуться обратно, поскольку он уже закусил и повод для прогулки исчез. Хотя ведь еще остались те «ничейные» розы… и конечно же, Джон Томас искренне удивится, если он сразу же вернется.

Луммокс потрусил вдоль задней стены дома Стюартов и, обогнув его, оказался рядом с сараем Донахью.

Джон Томас Стюарт XI-й вернулся к обеду, проводив Бетти Соренсен почти до ее дома. Приземляясь, он заметил, что Луммокса не видно, но решил, что его питомец сидит в своем доме. Мысли Джона были заняты отнюдь не Луммоксом, а тем извечным фактом, что женщины не пользуются логикой, которая могла быть понятна мужчинам.

Он собрался поступать в Вестерн-Тех, в Западный Технологический; Бетти же хотела, чтобы они учились в университете штата. Он указал ей, что знания, которые ему нужны, он не сможет получить в этом университете; Бетти настаивала, что сможет, выдвигая различные доводы. Он возразил ей, сказав, что дело даже не столько в содержании определенного курса, а в том, кто его читает. Спор потерял всякий смысл, когда Бетти наотрез отказалась признавать авторитет Джона Томаса.

Размышляя о нелогичности женского мышления, Джон Томас рассеянно снял ремни подвесной системы своего мини-геликоптера и бросил их в прихожей, где и столкнулся с матерью, взорвавшейся при его появлении.

— Джон Томас! ГДЕ ТЫ БЫЛ?

С опозданием он подумал, что ему надо было проскользнуть в дом незамеченным. Когда она обращалась к нему «Джон Томас», это был плохой знак. «Джон, Джонни» или «Джонни-бой» говорило, что все в порядке. Но «Джон Томас» означало, что она устала, возмущена или раздражена его отсутствием.

— А? Мам, так я же говорил тебе за завтраком. Я подскочил к Бетти. Мы летали к…

— Меня это не интересует! Ты знаешь, что наделало это животное?

Значит, он все-таки вляпался. Луммокс. Джон Томас надеялся, что речь идет не о садике матери. Может быть, Лум снова перевернул свой дом. Если дело только в этом, мать быстро успокоится. Может быть, ему придется выстроить Луммоксу новый дом, побольше.

— В чем дело? — осторожно спросил он.

— В чем дело? И ты еще спрашиваешь? Джон Томас! Настало время, чтобы в нашем доме был покой! Это было последней соломинкой! Ты должен избавиться от него!

— Успокойся, мама! — торопливо сказал Джон Томас. — Мы не можем избавиться от Лума. Ты обещала папе.

Она ушла от прямого ответа:

— Когда полиция звонит каждые десять минут, и это огромное страшное животное свирепствует вокруг, и…

— Что? Подожди, мама. Лум совершенно не опасен, он ласков как котенок. Что случилось?

— Все, что хочешь!

Постепенно он вытянул из нее все детали происшедшего. Луммокс отправился прогуляться. Этого было уже достаточно. Джон Томас почти не надеялся, что ему не встретятся во время путешествия ни железные, ни стальные изделия, которые оказывают взрывоподобные действия на его обмен веществ. Джон Томас помнил, что произошло, когда Луммокс съел подержанный бьюик…

В его размышления ворвался голос матери.

— …и миссис Донахью просто вне себя! Она в ярости! И у нее есть основания! Ее выставочные розы!..

Ох, черт возьми, вот это уже плохо. Он попытался припомнить, сколько денег лежит на его счету. Ему придется извиняться и думать о том, как умаслить старую ворчунью. Ну, он надерет Луммоксу уши! Нет ему прощенья — ведь он знал о розах!

— Слушай, мам, я ужасно извиняюсь. Сейчас я пойду и вколочу в его толстую башку, как себя надо вести. Со мной он даже чихнуть не может без разрешения. — Джон Томас вскочил.

— Куда ты собрался? — спросила мать.

— Как куда? Поговорить с Луммоксом, вот куда. Когда я до него доберусь…

— Не дури. Его здесь нет.

— Что? А где же он? — Джон Томас взмолился про себя — лишь бы он не нашел свалку металлолома! В истории с бьюиком Луммокс был не виноват, и тот принадлежал Джону Томасу, и все же…

— Понятия не имею, где он сейчас. Шериф Дрейзер сказал…

— Луммоксом занимается полиция?

— Можешь быть в этом уверен, молодой человек! Патрули идут за ним по пятам. Дрейзер сказал, чтобы я спустилась в город и забрала его, но я ответила, что только ты можешь справиться с этим чудовищем.

— Мама, Луммокс послушался бы тебя. Он всегда так поступает. При чем тут мистер Дрейзер и почему Луммокс очутился в городе? Ведь шериф знает, что Луммокс живет здесь. Город пугает Лума. Бедный малыш очень робок, и он не любит…

— Вот уж действительно бедный малыш! Он не в городе.

— Но ты же сама сказала, что он там.

— Ничего подобного я не говорила. Если ты помолчишь, я расскажу тебе, что случилось.

Случилось, что миссис Донахью была несколько удивлена, увидев, как Луммокс поедает пятый или шестой куст ее роз. Нимало не раздумывая, с большим мужеством она накинулась на Луммокса, вооружившись веником, которым с воплями била его по голове. На мастифа она не походила, хотя Луммокс и ее мог слизнуть одним глотком; тем не менее, Луммокс понимал, что к чему, столь же четко, как домашняя кошка. Люди — это не еда; почти всегда люди относятся к нему по-дружески.

Поэтому он был оскорблен в своих лучших чувствах. Скорчив недовольную гримасу, он поспешил убраться.

Следующее сообщение о похождениях Луммокса поступило из точки, которая отстояла в двух милях и примерно в получасе ходьбы. Стюарты жили в пригороде Вествилла, и от города их отделял зеленый пояс. Здесь мистер Ито имел небольшую ферму, где выращивал овощи к столу гурманов. По всей видимости, мистер Ито не представлял, с кем он столкнулся, когда увидел нечто, поедающее его капусту. Существование Луммокса не было ни для кого секретом, но мистер Ито не интересовался делами других людей и никогда не видел Луммокса.

Как и миссис Донахью, он не медлил ни мгновения. Он кинулся в свой домик и выскочил из него с оружием, которое досталось ему от внука — реликвия Четвертой Мировой войны, известное, как «убийца танков». Мистер Ито установил оружие на опрокинутом горшке и навел его на Луммокса. Грохот выстрела оглушил мистера Ито (он никогда не слышал такого выстрела ранее), а вспышка ослепила. Когда он проморгался и огляделся, существо уже исчезло.

Установить, в каком направлении оно исчезло, было нетрудно. Эта стычка не оскорбила Луммокса, как веник миссис Донахью; но перепуган он был до предела. Увлеченный салатом мистера Ито, он находился неподалеку от его садового домика. Когда взрыв потряс его, а грохот почти оглушил, Луммокс с места взял предельную скорость и кинулся прямо вперед. Обычно он рысил, переставляя ноги в порядке 1-4-5-8-2-3-6-7, чего вполне хватало для средней рыси; теперь он с места сорвался в галоп, одновременно выбрасывая 1-ю и 2-ю, 5-ю и 6-ю ноги, а затем 3-ю и 4-ю, 7-ю и 8-ю.

Луммокс пролетел сквозь садовый домик прежде, чем успел его заметить, проделав проход, достаточный для грузовика средних размеров. Прямо перед ним в трех милях лежал Вествилл, и было бы куда лучше, если бы в момент выстрела его голова была направлена в сторону гор.

Слушая изложение событий, Джон Томас все отчетливее понимал, что произошло. Когда дело дошло до судьбы садового домика мистера Ито, он перестал вспоминать, сколько у него есть денег, а стал прикидывать, что он мог бы продать. Его геликоптер почти новый… ерунда, сколько бы он за него ни выручил, расходов это не покроет. Может быть, он сможет взять деньги в долг в банке? Одно было ясно: мать ему не поможет, во всяком случае, в своем сегодняшнем состоянии.

Остальные сообщения носили отрывочный характер. Луммокс наконец наткнулся на скоростную автотрассу, которая вела в город. Шофер трансконтинентального грузовика за чашкой кофе пожаловался офицеру службы безопасности движения, что видел какой-то грузовик с ногами и что эта штука не обращала никакого внимания на разграничительные полосы. Свое возмущение водитель объяснил опасностью, которую представляют роботы-водители, а так же тем, что, по его мнению, водителям, которые сидят за баранкой, не отрывая глаз от дороги, не остается места на трассах. Патрульный не видел Луммокса, потому что как раз в этот момент он отправился за очередной чашкой кофе, и считал, что водитель что-то там напутал, но все же позвонил, куда полагается.

Центр контроля за движением в Вествилле не обратил на это сообщение никакого внимания: работники центра были целиком поглощены смятением, охватившим город.

Джон Томас прервал рассказ матери:

— Кто-нибудь пострадал?

— Пострадал? Не знаю. Возможно. Джон Томас, ты должен немедленно избавиться от этого животного.

Он пропустил эти слова мимо ушей. Для споров время было неподходящим:

— Что еще произошло?

Деталей миссис Стюарт не знала. Достигнув примерно середины Вествилла, Луммокс спустился по шоссе, которое вело к городу от автострады, вознесенной на насыпь. Он двигался медленно и с остановками; оживленное движение и большое количество людей смущало его. С улицы он свернул в переулок. Земля, не предназначенная носить на себе шесть тонн живого веса, подалась под его ногами, и многочисленные пешеходы, которые в это самое оживленное время дня, наполняли торговый квартал, кинулись в разные стороны в смятении. Женщины визжали, дети и собаки бесновались от восторга, полицейские пытались восстановить порядок, а бедный Луммокс, который не собирался никого пугать и обижать и уж, во всяком случае, не предполагал навестить торговый квартал, сделал совершенно естественную ошибку… Большое окно витрины магазина Бон Марше выглядело как спасительное убежище. Витрина была закрыта непробиваемым металлизированным стеклом, но архитектор не предполагал, что этой преграде придется выдержать столкновение с Луммоксом. Луммокс вошел через стекло и попытался укрыться в модной элегантной спальне. Попытка его не увенчалась успехом.

Очередной вопрос Джона Томаса был прерван топотом ног по крыше, кто-то совершил посадку. Он посмотрел наверх.

— Ты кого-то ждешь, мама?

— Наверное, это полиция. Они сказали, что должны…

— Полиция? Ох, черт побери…

— Не удирай. Тебе надо увидеться с ними.

— Я никуда не удираю, — жалобно сказал Джон Томас и нажал кнопку, открывающую вход.

Секундой позже скрипнул неторопливый лифт с крыши, и дверь открылась. В комнату вошли сержант и патрульный.

— Миссис Стюарт? — официально обратился сержант. — Я к вашим услугам, мадам. Мы… — И тут он увидел Джона Томаса, который старался стать как можно более незаметным. — Ты Джон Т. Стюарт?

Джон сглотнул комок в горле:

— Ага, сэр.

— Тогда давай с нами. Прошу прощения, мэм. Пошли, парень. У нас всего пара минут. — Он взял Джона Томаса за руку.

Джон попытался освободиться: — В чем дело? А у вас есть ордер или что-то такое?..

Сержант остановился, медленно сосчитал про себя до десяти, а затем раздельно произнес:

— Сынок, ордера у меня нет. Но если ты Джон Т. Стюарт, который мне нужен… а я знаю, что так оно и есть… и если ты не хочешь, чтобы с этой штукой, которая свалилась на нас из какого-то глубокого космоса и которую ты приютил, не случилось неприятностей, перестань выкаблучиваться и поехали с нами.

— Иду, — поспешно сказал Джон Томас.

— Отлично. И постарайся не доставлять мне никаких хлопот.

Джон Томас замолчал и двинулся вместе с полицейскими. За те три минуты, что потребовались полицейскому геликоптеру, чтобы долететь до города, Джон представлял себе разные ужасы.

— Мистер патрульный офицер, — спросил он. — Кто-нибудь пострадал?

— Меня зовут сержант Мендоза. Надеюсь, что все целы. Хотя точно не знаю.

Джон Томас обдумал этот неопределенный ответ.

— А… Луммокс все еще в Бон Марше?

— Ты его так называешь — Луммокс? Нет, мы его выставили оттуда. Теперь он под виадуком Вест-Арройо… Надеюсь, что он еще там.

От этого ответа Джон Томас похолодел:

— Что вы имеете в виду?

— Ну, первым делом, мы заблокировали улицы Мейн и Гамильтон, а затем выгнали его из магазина с помощью огнетушителей. Ничто другое не годилось. Самые тяжелые пули просто отскакивали от него. Что за шкуру носит этот зверь? Из десятидюймовой стали?

— Ну, не совсем… — Ирония сержанта Мендозы настолько была близка к истине, что Джону Томасу не хотелось обсуждать эту тему: куда больше его волновал вопрос, не съел ли Луммокс железа. После недоразумения со съеденным бьюиком, Луммокс стал стремительно расти; за две недели он из гиппопотама среднего размера превратился в то, что он представляет собой сегодня. Он очень исхудал, и шкура обвисала на нем складками, напоминая ковер, наброшенный на шкаф, а скелет странных, неземных очертаний выпирал сквозь шкуру: потребовалось три года держать его на высококалорийной диете, чтобы он снова округлился. С этого времени Джонс Томас старался держать металл подальше от Луммокса, особенно железо, хотя в свое время отец и дедушка Джона Томаса постоянно подкидывали Луммоксу кусочки металлолома.

— Ну-с, вот так, — продолжал сержант Мендоза. — Когда огнетушители выковырили его оттуда, он чихнул и сшиб с ног двух человек. После этого мы пустили огнетушители во всю мощь, стараясь направить его по Гамильтон-стрит, где было побольше места, где он никому не угрожал бы… и в то же время мы искали тебя. Все прошло вроде как нельзя лучше, если не считать одного вывернутого фонарного столба, да опрокинутой машины, когда мы собирались завернуть его по Хиллкрест, оттуда прямая дорога к вам. Но он удрал от нас, сшиб шлагбаум и забился под виадук, где… словом, увидишь сам. Вот мы и на месте.

С полдюжины полицейских машин крутились в воздухе над выходом из виадука. В окружающем пространстве было много частных аэрокаров и даже парочка пассажирских; патрульные машины то и дело отгоняли их. Тут же вертелись и кувыркались несколько сот летунов на своих мини-коптерах. Они то и дело пикировали вниз и шныряли между машинами, затрудняя и без того нелегкую работу полиции. На земле несколько полицейских, возглавляемые офицерами с нарукавными повязками, пытались оттеснить толпу подальше от виадука и направить движение по другой дороге. Пилот в машине сержанта Мендозы прокладывал свой путь через царящую в воздухе сумятицу, одновременно докладывая что-то в микрофончик, висящий на груди. Красный аппарат шерифа Дрейзера вынырнул из скопления машин и приблизился к ним.

Обе машины, разделенные несколькими ярдами, зависли в ста футах над виадуком. Джон Томас видел большой пролом в ограде, сквозь который прорвался Луммокс, но самого Луммокса он не мог поймать взглядом, тот скрывался под виадуком. Дверца машины шерифа открылась, и шериф Дрейзер высунулся наружу; он казался раздраженным, и его лысая голова была покрыта каплями пота:

— Где этот мальчишка Стюартов!

Джон Томас опустил окно и высунул голову:

— Я здесь, сэр!

— Эй, парень, ты справишься с этим чудовищем?

— Конечно, сэр.

— Хочу надеяться. Мендоза! Высади его. Пусть он попробует.

— Есть, шеф. — Мендоза сказал несколько слов пилоту, который, снижаясь, повел свой аппарат над виадуком. Наконец Луммокс стал виден. Он забился под мост, стараясь стать как можно меньше. Джон Томас едва не вывалился из иллюминатора.

— Лум! Лумми! Иди к папе!

Беглец заволновался и покрытие виадука задребезжало. Наружу высунулось примерно двенадцать футов его туловища. Луммокс растерянно озирался по сторонам.

— Я здесь, Лум! Наверху!

Луммокс наконец увидел своего друга, и его физиономии расплылась в блаженной улыбке. Сержант Мендоза фыркнул:

— Спускайся, Слэт. А ты — на выход.

Пилот несколько снизился, но остановился в замешательстве.

— Хватит, сержант. А то как бы эта штука нас не достала…

— Ладно, ладно. — Сержант Мендоза открыл дверцу и выкинул наружу легкую веревочную лестницу, применяющуюся при спасательных работах. — Ты можешь спуститься, сынок?

— Конечно. — Придерживаясь за руку Мендозы, Джон Томас вцепился в лестницу. Но, достигнув последней ступеньки, он все еще продолжал висеть в шести футах над головой Луммокса. Он посмотрел вниз. — Подними голову, малыш, — сказал он. — И спусти меня.

Луммокс поднялся с земли еще на одну пару ног и подставил свой широкий череп под висящие ноги Джона Томаса. Слегка пошатнувшись, Джон Томас встал на его голову, и Луммокс осторожно опустил его на землю.

Джон Томас спрыгнул и тут же повернулся к Луммоксу. Похоже, что все неприятности не причинили Луммоксу заметного вреда; он вздохнул с облегчением. Теперь осталось только доставить его домой, а там уж он его осмотрит дюйм за дюймом.

Тем временем Луммокс делал вид, что внимательно изучает собственные ноги, издавая звуки, напоминающие смущенное мурлыканье. Джон сурово посмотрел на него:

— Лумми, ты плохой! Ты очень плохой! Просто тупица — понимаешь?

Луммокс был в страшном смущении. Он опустил голову почти до земли, глядя на своего друга снизу вверх и открыл пасть:

— Я не хотел, — возразил он тоненьким детским голоском.

— Ах, вот как! Ты не хотел! Я запихаю тебе в пасть твои собственные ноги! И попробуй только мне возразить! Я тебя вытряхну из твоей шкуры и сделаю из нее коврик на стенку. Обеда тебе сегодня не видать! Он не хотел!

Над ними завис красный вертолет:

— Все в порядке? — осведомился шериф Дрейзер.

— Конечно.

— Отлично. Будем действовать следующим образом. Я убираю барьеры. Ты ведешь его по Хиллстрит, где вас будет ждать эскорт; вы пристраиваетесь за ним, и он проводит вас до дому. Все понятно?

— Ясно. — Джон Томас увидел, что оба выхода из виадука заблокированы тяжелыми бульдозерами с опущенными ножами. Такой порядок был принят силами безопасности во всех городах после Великого Бунта 91-го года, но Джон Томас не мог припомнить ничего подобного в Вествилле, и он начал понимать, что день, когда Луммокс вышел в город прогуляться, не скоро изгладится из памяти.

Но он был счастлив, что Луммокс оказался настолько перепуганным, что не попытался пожевать железа или попробовать какой-нибудь ржавый обломок. Он повернулся к нему:

— Ну ладно, ты, чудовище, вытаскивай свой скелет из этой дыры. Пошли домой.

Луммокс радостно согласился, и виадук снова задрожал. — Подсади меня.

Середина туловища Луммокса преобразилась в нечто вроде седла. Луммокс был полон радостного желания повиноваться и нетерпеливо топтался на месте.

— Успокойся, — сказал Джон Томас. — Я не хочу отдавить себе пальцы. — Луммокс застыл, и мальчик вскарабкался на него, цепляясь за складки его стальной на ощупь шкуры. Верхом на Луммоксе он напоминал раджу, отправляющегося на тигриную охоту.

— Все в порядке. А теперь не торопясь, вверх по дороге. Да не туда, олух царя небесного! Вверх!

Сообразив что к чему, Луммокс огляделся и зарысил прочь.

Две патрульные машины прокладывали ему дорогу, две прикрывали с тыла. Помидорно-красный вертолет шерифа Дрейзера держался поодаль на безопасной дистанции. Джон Томас несколько расслабился, размышляя, как он, во-первых, будет воспитывать Луммокса, а, во-вторых, что он скажет матери. Первая задача была куда проще, чем вторая…

Они были уже на полпути к дому, когда им чуть ли не на голову свалился летун, не обращавший никакого внимания на красные полицейские мигалки. Джон Томас догадался, что так, очертя голову, может летать только Бетти, и был прав, еще до того, как смог рассмотреть ее лицо. Он поймал ее за ноги, когда она выключила двигатель.

Шериф Дрейзер распахнул иллюминатор и высунул наружу голову, но Бетти прервала поток возмущения, который он обрушил на них.

— Что я слышу, шериф Дрейзер! Какие ужасные выражения!

Шериф поперхнулся и вгляделся пристальнее:

— Это кто — Бетти Соренсен?

— А кто же еще? И должна вам сказать, шериф, что никогда не предполагала, что доживу до такого времени, когда вы, столько лет преподававший в воскресной школе, будете употреблять такие слова! И если вы считаете, что подаете хороший пример…

— Молодая леди, придержите язык.

— Я? Но это вам надо…

— Цыц! На сегодня с меня хватит! Здесь дело серьезное и посему — марш отсюда!

Взглянув на Джона Томаса, Бетти подмигнула ему, а затем состроила ангельски невинное выражение:

— Но шериф, я не могу.

— А? Почему это не можете?

— У меня кончилось горючее. Я пошла на аварийную посадку.

— Бетти, перестаньте сочинять.

— Я? Ради чего, декан Дрейзер?

— Я вам покажу декана! Если бак у тебя пустой, слезай с этого зверя и отправляйся домой. Он опасен.

— Лумми опасен? Да он и мухи не обидит. И, кроме того, вы хотите, чтобы я пошла домой одна? По этой глухой дороге? Когда уже темнеет? Вы меня удивляете.

Дрейзер сплюнул и захлопнул иллюминатор. Бетти мигом высвободилась из подвесной системы и устроилась поудобнее в сиденье, которое Луммокс без напоминания соорудил для нее на своей обширной спине. Джон Томас посмотрел на нее.

— Привет, Червячок.

— Привет, Упрямец.

— А я и не знал, что ты знакома с шерифом.

— Я знакома со всеми. А теперь помолчи. Я помчалась сюда изо всех сил и сломя голову, как только услышала новости по ящику. Вы, даже вместе с Луммоксом, никогда не додумаетесь, как выпутаться из этой истории — поэтому я и здесь. А теперь расскажи мне все, даже самое ужасное. Не скрывай ничего от мамочки.

— Ах ты, хитрая лиса.

— Не трать времени на комплименты. Может быть, это наш последний шанс поговорить с глазу на глаз перед тем, как тебя начнут тягать в разные стороны, поэтому давай быстрей к делу.

— Что? Ты думаешь, что в самом деле… Но если обратиться к юристу?

— Я лучше любого юриста, потому что мой мозг не забит разными случаями, которые случались раньше. Я все вижу свежим глазом.

— Ну… — Честно говоря, Джон почувствовал себя куда лучше с появлением Бетти. Теперь он и Луммокс не одиноки в этом недружелюбом мире. Он выложил всю историю, а Бетти спокойно выслушала его.

— Кто-нибудь пострадал? — спросила она.

— Не думаю. Они бы мне сказали об этом.

— Это верно. — Она выпрямилась. — Значит, нам не о чем беспокоиться.

— Что? Да Луммокс наломал дров на сотни, а то и на тысячи… Хотел бы я знать, что ты имеешь в виду «не о чем беспокоиться»?

— То, что никто не пострадал, — ответила Бетти. — Все остальное можно организовать. Может быть, еще Луммокс окажется пострадавшей стороной.

— Ну, ты даешь! Полная чушь!

— Если ты думаешь, что это чушь, значит, ты никогда не был в суде.

— А ты была?

— Не уходи в сторону от разговора. Кроме всего, Луммокс подвергся нападению с применением очень опасного оружия.

— Да он не пострадал, его только опалило.

— Не важно. Я уверена, что он испытал сильнейшее душевное потрясение. И исходя из этого, он не несет ответственности за все, что произошло. А теперь помолчи и дай мне подумать.

— Я тоже подумаю.

— Но не очень напрягайся, а то я услышу, как у тебя шестеренки трещат. Не воображай.

До дома Стюартов они двигались в молчании. И перед тем, как они прибыли, Бетти дала Джону один совет:

— Ничего не признавай. Ничего. И ничего не подписывай. Зови меня.

Миссис Стюарт не вышла встречать их. Шериф Дрейзер вместе с Джоном Томасом отправился осмотреть пролом в заграждении. Луммокс плелся за ними. Шериф молча смотрел, как Джон Томас взял шнурок и натянул его поперек прохода.

— Вот так. Теперь он не сможет выйти.

Дрейзер открыл рот:

— Сынок, у тебя, видно, не все дома.

— Вы не понимаете, сэр. Захоти он выйти, забор его не остановит, даже если мы его отремонтируем… Его ничто не остановит. Кроме этого шнурка. Луммокс!

— Да, Джонни?

— Видишь этот шнурок?

— Да, Джонни.

— Если порвешь его, я надеру тебе уши. Понятно?

— Да, Джонни.

— И пока я не разрешу тебе, со двора ни ногой.

— Хорошо, Джонни.

— Обещаешь? Лопни мое сердце?

— Лопни мое сердце.

— Вообще-то сердца в нашем понимании у него нет, — сказал Джонни. — У него все устроено по другому принципу… что-то вроде центробежного насоса. Ну, словно…

— Пусть у него будет какой угодно насос, лишь бы сидел дома.

— Так и будет. Эту клятву он никогда не нарушит.

Дрейзер вытер руки о штанины:

— Отлично. На ночь я по соседству оставлю человека с портативным передатчиком. А завтра мы вгоним сюда стальные брусья вместо этих деревянных.

Джонни уже открыл рот, собираясь сказать: «Только не стальные», но решил лучше промолчать.

— В чем дело? — спросил Дрейзер.

— Да нет, ничего.

— И ты тоже не спускай с него глаз.

— Он никуда не денется.

— И все же… Ты понимаешь, что вы оба находитесь под арестом? Но я не представляю, в какую камеру запереть этого молодчика.

Джон Томас не ответил. Теперь он понял, что неприятностей не избежать.

Дрейзер смягчил тон:

— Особенно не волнуйся. Ты хороший парень, и твоего отца все вспоминают добрым словом. А теперь мне надо поговорить с твоей матерью. А ты пока лучше побудь здесь, пока не явится мой человек… и может быть, познакомь его с этой штукой, — краем глаза он указал на Луммокса.

Джон Томас стоял недвижим, пока шериф не скрылся в доме. Теперь-то он мог всыпать Луммоксу по первое число, но у него уже не было сил.

II. ДЕЛО МЕЖЗВЕЗДНОГО ДЕПАРТАМЕНТА

Тревоги и заботы, обрушившиеся на головы Джона Томаса XI-го и Луммокса, казались им ужасными и в своем роде уникальными, а между тем, даже в Вествилле были люди, которые так же могли пожаловаться на свои заботы. Так, маленький мистер Ито страдал от болезни, для которой еще не придумано лекарство — от старости. В скором времени она одержала над ним верх. За бесчисленным количеством закрытых дверей Вествилла мужчины, женщины и дети решали про себя, как справиться с проблемами денег, здоровья, семейных дел, внешности и так далее.

А далеко от Вествилла, в столице штата, губернатор в отчаянии смотрел на груду бумаг — они доказывали, что он обязан отправить в тюрьму своего самого старого и преданного друга. А за миллионы километров от столицы, на Марсе, изыскатель покинул сломавшийся песчаный вездеход и двинулся в далекий путь к Форпосту, но никогда не достигнет его.

А в непредставимом для глаз расстоянии в двадцать семь световых лет звездный корабль «Боливар» вошел в подпространство. Маленькая неисправность в одном крохотном реле привела к тому, что оно сработало на десятую секунду позже, чем следовало бы. И теперь «Боливар» обречен долгие годы скитаться меж звезд… и никогда не найдет дороги домой.

В непостижимой дали от Земли, на полпути к расположенной в этом районе звездной туманности, раса древолазающих ракообразных медленно отступала под натиском более молодой и агрессивной расы амфибий. Пройдет еще несколько земных тысячелетий, пока ракообразные окончательно вымрут, но этот исход вне сомнений. Ситуация эта вызывала глубочайшее сожаление (по земным меркам), потому что раса ракообразных придерживалась системы ценностей, близкой к человеческой, что позволяло в будущем надеяться на сотрудничество двух рас. Но когда через одиннадцать тысяч лет на той планете совершит посадку корабль с Земли, ракообразные уже давно вымрут, и от них не останется и следа.

А если снова вернуться на Землю, мы увидим, что в столице Федерации Его превосходительство, Досточтимый Генри Гладстон Кику, магистр искусств (Оксон), доктор гонорис кауза (Кейптаун), Постоянный Заместитель Секретаря Межзвездного Департамента отнюдь не был обеспокоен горестной судьбой расы ракообразных, потому что ничего не знал о них. Не тревожился он и о судьбе «Боливара», хотя уже подходило время узнать и о нем.

В круг ответственности и забот мистера Кику входило все и вся вне ионосферы Земли. Он отвечал и за все, что касалось взаимоотношений между Землей и остальной частью исследованного Космоса. Даже те дела, которые внешне касались только Земли, находились в поле его зрения, если они тем или иным путем были связаны с внеземными, межпланетными или межзвездными проблемами — словом, круг дел, которыми он занимался, был достаточно широк.

К ним относились, например, такие, как импорт травы с Марса, великолепно мутирующей на песчаных почвах, которая должна была покрыть Тибетское плато. Служба мистера Кику пока еще не дала своего согласия на эту операцию — до тех пор, пока не будет тщательно изучено влияние марсианской травы на овцеводческую индустрию Австралии и на добрую дюжину других факторов. Акклиматизации инопланетных организмов надо проводить очень осмотрительно, потому что перед глазами постоянно стоял страшный пример Мадагаскара, где был некогда высажен марсианский лимонник. Экономические сложности не волновали мистера Кику; он никогда не обращал внимания на то, сколько пальцев ему придется отдавить — а вот другие проблемы порой не давали ему заснуть по ночам: такие, как его решение не давать полицейского эскорта для студентов с Проциона VII, направляющихся по обмену в Годдард; он принял это решение, несмотря на вполне реальную опасность, угрожающую гостям со стороны провинциалов, придерживающихся предрассудков относительно существ с щупальцами или им подобных — а, с другой стороны, цефалоподы с этой планеты — весьма ранимые существа, и вряд ли были бы в восторге от полицейского эскорта, который на их собственной планете служит наказанием при преступлениях.

Конечно, в распоряжении мистера Кику был большой штат сотрудников и, конечно же, ему помогал лично сам Секретарь. Последний произносил речи, встречал Очень Важных Персон, давал интервью и во многих других случаях освобождал мистера Кику от подобных невыносимо тяжких обязанностей — мистер Кику первый признавал это. И в той мере, в какой нынешний Секретарь корректно вел себя, занимался своими делами, заботился о связях с общественностью и не мешал Заместителю заниматься делами Департамента, мистеру Кику относился к нему с симпатией. Если же Секретарь увиливал от выполнения этих своих обязанностей, мистер Кику всегда знал, как избавиться от него. В последний раз он проявил подобную непреклонность пятнадцать лет назад.

Нынешний Секретарь не доставлял мистеру Кику больших хлопот, и сейчас он думал отнюдь не о нем.

Он просматривал стопку листов, касающихся Проекта Церебрус — весьма интересное предложение относительно исследовательской станции на Плутоне. На его панели замигал огонек, и он посмотрел на дверь, отделяющую его помещения от апартаментов Секретаря. Тот вошел, насвистывая модную песенку «Возьми меня с собой и поиграем в мячик».

— Приветствую вас, Генри. Нет, нет, вставать не надо.

Мистер Кику и не собирался вставать:

— Как поживаете, мистер Секретарь? Чем могу быть вам полезен?

— Ничего особенного. — Он остановился у стола мистера Кику и взял папку с проектом. — Что вы теперь штудируете. Никак Церебрус? Генри, пусть над этим думают инженеры. Чего ради нам беспокоиться?

— Здесь есть некоторые частности, — осторожно ответил мистер Кику, — которые касаются и нас.

— Ну да, ну да… Бюджет и все такое… — Секретарь бегло пробежал по четким строчкам: «Примерная стоимость: 3,5 МЕГАДОЛЛАРОВ и 7,4 ЖИЗНИ».

Что это такое? Я не могу предстать перед Советом с такими подсчетами и просить утвердить их. Это фантастика.

— Первоначальная прикидка давала нам, — спокойно сказал мистер Кику, — более восьми мегадолларов и более сотни жизней.

— Я имею в виду не деньги, а все остальное… Вы представляете, что значит убедить Совет подписать смертные приговоры семи и четырем десятым человека! Кстати, что это значит — часть человека, что ли?

— Мистер Секретарь, — терпеливо ответил подчиненный, — любой проект, несколько больший, чем строительство школьной спортплощадки, включает в себя возможность человеческих жертв. Но в данном случае фактор риска довольно низок.

— Ммм? — Секретарь снова проглядел конспект. — Тогда почему бы так прямо и не сказать? Изложить ситуацию в наилучшем освещении и так далее?..

— Такое изложение уже подготовлено для меня… то есть, и для вас тоже. В сообщении для Совета подчеркиваются меры предосторожности и не будет включена оценка возможных смертных случаев, которая, в конце концов, является всего лишь предположением.

— Ну, если всего лишь предположением… Да, конечно… — Секретарь вернул доклад на место, по всей видимости, потеряв к нему интерес.

— Что-нибудь еще, сэр?

— Ах, да! Генри, старина, вы знаете того сановника с Раргиллиана, которого я сегодня должен встречать? Доктор… как-бишь-его-зовут?

— Доктор Фтаемл, — мистер Кику взглянул на свою контрольную панель. — Ваша встреча состоится через час и семь минут.

— Совершенно верно. Боюсь, что мне придется просить вас заменить меня. Извинитесь за меня и все такое прочее. Скажите ему, что я по горло занят делами государственной важности.

— Видите ли, сэр… Я не могу советовать вам, но он ждет встречи с официальным лицом вашего ранга… а раргиллианцы исключительно скрупулезно относятся к протоколу.

— Ах, бросьте, эти туземцы даже не поймут разницы между нами.

— Но он поймет, сэр.

— Ну, скажите ему, что вы — это я… неважно. Но я не могу быть одновременно в двух местах. Генеральный Секретарь пригласил меня на партию в гольф — а когда Г. С. говорит «прошу вас», это значит, что я должен, вы же знаете…

Мистер Кику знал, что действительность не имела ничего общего с этими словами, но воздержался от продолжения этой темы.

— Хорошо, сэр.

— Спасибо, старина. — И насвистывая, секретарь удалился.

Когда за ним закрылась дверь, мистер Кику гневным жестом выключил все сигнальные тумблеры на панели своего стола. Теперь до него не добраться ни по телефону, ни по видео, ни по У KB-передатчику, ни через автоответчика; задействованным остался лишь сигнал тревоги, который его секретарь пустил в ход лишь один раз за двенадцать лет. Он поставил локти на столешницу, опустил голову на руки и запустил пальцы в густые шерстистые волосы на макушке.

Постоянные заботы и тревоги — здесь, там, снова здесь… и вечно под ногами толкаются какие-то идиоты! Чего ради ему бы не остаться в Африке! Откуда взялся этот зуд служения обществу? Зуд, который давно превратился в пустую привычку…

Кику выпрямился и выдвинул средний ящик стола. В нем лежали описания ферм, разбросанных по долинам Кении. Он вынул пачку листов и погрузился в сравнительное изучение данных. Вот то, что ему надо, рай земной — не больше восьмисот акров, половина из которых возделана. Он разложил перед собой карты и фотографии, чувствуя, как к нему возвращается хорошее настроение. Теперь он может сложить бумаги и вернуть их на старое место.

Он не говорил об этом шефу, но его реакция на предложение встретиться с доктором Фтаемлом коренилась в давних традициях предков, смертельно боящихся змей. Если этот доктор Фтаемл чистокровный раргиллианец, медузоподобный гуманоид… Конечно, он знал, что щупальцы, шевелящиеся на головах раргиллианцев, не имеют ничего общего со змеями — но он ничего не мог поделать со своим желудком. Будь у него время для гипнотического внушения…. нет, времени не хватит; он сможет лишь принять пилюли.

Вздохнув, он снова включил тумблеры. Корзина для входящих бумаг стала стремительно наполняться, а цепочка сигнальных лампочек замигала разноцветными огоньками. Но так как тревожных красных огней среди них не было и они отливали оттенками янтаря, мистер Кику не обратил на них внимания и потянулся за бумагами. Большинство из них было чисто информативного характера, а по некоторым его помощники или их подчиненные должны были принимать те или иные решения. Мистер Кику ставил закорючку своей подписи, набрасывал несколько слов указаний и бросал бумаги в разверзтую пасть корзинки для исходящих документов.

Поползла лента телекса, что случалось довольно редко; обычно она сообщала о существах неземного происхождения, вид и происхождение которых не удавалось установить. История, о которой шла речь, была малоинтересной — какая-то ерунда в одном из маленьких городков на западе континента. Но поскольку она имела отношение к существу неземного происхождения, местная полиция автоматически пересылала сообщение в Межзвездный Департамент, а в том случае, если отсутствовали точные классификационные данные, требовалось предпринять определенные действия, сообщение о которых автоматически шло наверх.

Мистер Кику никогда не видел Луммокса и не проявил к нему никакого интереса. Но мистер Кику знал, что каждый контакт с тем, что находилось «Вне», был в своем роде уникальным. Космос бесконечен в своем разнообразии. Принимать решения без точного знания, действовать, основываясь на аналогиях и прецедентах, закрывать глаза на неизвестное — значило подвергаться большой опасности.

Мистер Кику пробежал список сотрудников в поисках свободного человека, который мог бы заняться этим делом. Все без исключения его офицеры могли выступать в судах любого подчинения, когда шла речь о существах внеземного происхождения, но кто из них сейчас на Земле и достаточно свободен? Хм-м-м…

Сергей Гринберг — вот кто ему нужен. День-другой Системоразведка обойдется без своего шефа. Он нажал кнопку:

— Сергей?

— Да, шеф.

— Ты занят?

— И да, и нет. Я полирую ногти и пытаюсь понять, чего ради налогоплательщики платят мне зарплату.

— Интересная мысль. Высылаю тебе копии кое-каких бумаг. — Мистер Кику вложил их в щель «исходящих», нажал на телексе тумблер с фамилией Гринберга и обождал несколько секунд, пока бумаги не появились перед Гринбергом: — Прочти их.

Гринберг просмотрел бумаги:

— Итак, шеф.

— Свяжись с местными законниками, сообщи им, что мы займемся этим делом, затем отправляйся туда и посмотри, что там такое.

— Слушаюсь и повинуюсь, ваше величество.

— Совершенно верно. Посмотри, нет ли там какой-то «особой ситуации», мы должны быть в курсе дела.

— В крайней случае я займусь строевой подготовкой с местными стражниками. Где эта деревушка? Как ее — Вествилл?

— Откуда я знаю? Бумаги перед тобой.

Гринберг взглянул на них:

— Ого! Это же в горах! История может занять две-три недели…

— Попробуй задержаться больше, чем на три дня, и я вычту их из твоего отпуска. — Мистер Кику отключился и вернулся к другим делам, ответил на дюжину вызовов, опустошил до дна корзину входящих бумаг, которая тут же наполнилась снова, и заметил, что подходит время встречи с раргиллианином. Он почувствовал, как спина покрывается гусиной кожей, и поспешно нырнул в ящик стола за таблетками, относительно которых доктор предупредил его, чтобы Кику не злоупотреблял ими. Он едва успел проглотить их, как из динамика раздался голос его секретаря.

— Сэр? Прибыл доктор Фтаемл.

— Проси его. — Мистер Кику пробормотал несколько слов, которые его предки использовали, заклиная змей. Дверь широко распахнулась, и на его лице появилось выражение, приличествующее встрече высокопоставленных гостей.

III. «ВОПРОС ПОСТАВЛЕН НЕКОРРЕКТНО»

Вмешательство Межзвездного Департамента в историю с Луммоксом отнюдь не было результатом слухов; оно, скорее, усилило их. Гринберг позвонил окружному судье, попросил его разрешения использовать зал судебных заседаний и предупредил, чтобы все свидетели и участники были на месте к десяти часам завтрашнего утра. Включая, конечно, и внеземное существо, которое и было причиной всей этой суматохи. Судья О’Фаррел переспросил:

— И существо… оно вам тоже необходимо?

Гринберг уточнил, что именно оно и нужно ему больше всего, так как участие этого внеземного существа в ситуации и явилось причиной его, Гринберга, обращения.

— Судья, мы в Межзвездном не любим совать нос в ваши дела. После того, как я взгляну на это создание и задам пару дюжин вопросов, я, скорее всего, поспешу откланяться… что устроит нас обоих. Это злосчастное В.-3.-существо — единственная причина моего появления. Итак, я могу надеяться, что оно будет на месте?

— Э-э-э… видите ли, он слишком велик, чтобы его можно было доставить в суд. Я не видел его пару лет и предполагаю, что с тех пор он несколько подрос… хотя и в то время он был непомерно велик. Не могли бы вы ознакомиться с ним в том месте, где он пребывает?

— Не исключено, хотя должен признаться, у меня есть предубеждение против всего, что только запутывает столь простое дело. А где он находится?

— Там, где он обычно и живет, у своего владельца. У них небольшой домик под городом, в нескольких милях.

Гринберг задумался. Он был вполне современным человеком, который не придает значения тому, где он ест и где спит, когда находится при исполнении служебных обязанностей, но он предпочитал, чтобы все остальные исправно исполняли свои обязанности; иначе бесконечная чехарда дел в Межзвездном Департаменте никогда не кончится.

— Я предпочел бы избежать этой поездки за город, так как я предполагаю придержать мое судно и, если возможно, завтра к полудню быть обратно в столице. Дело безотлагательное… связанное с марсианской нотой. — Когда Гринберг хотел поторопить кого-то не из своих коллег, он прибегал к этому обычному приему.

Судья О’Фаррел сказал, что примет к сведению, и добавил:

— Мы постараемся возвести временную постройку на лужайке у суда.

Два дня назад, когда Луммокс отправился на свою прогулку, судья был на рыбалке. К его возвращению суматоха уже улеглась и, придерживаясь своего принципа, он избегал слухов, газетных статей и пустой болтовни, связанной с делом, которое ему предстояло рассматривать. Позвонив Дрейзеру, О’Фаррел не предполагал, что с доставкой Луммокса возникнут какие-то трудности.

Шериф встретил О’Фаррела, высунувшись из оконца на крыше.

— Судья, вы в своем уме?

— А? Что с вами?

Дрейзер попытался объяснить; судья отверг его объяснения. В конце концов они оба позвонили мэру. Но мэр был на той же самой рыбалке; поэтому он положил свой голос на чашу весов О’Фаррела:

— Вы меня удивляете, — сказал он Дрейзеру. — Мы не можем позволить, чтобы важное официальное лицо думало о нашем городе, как о каких-то задворках, где не могут сделать такое простое дело.

Дрейзер застонал и отправился связываться со Стальной и Сварной Компанией.

Шериф Дрейзер принял решение переселять Луммокса еще до рассвета, пока улицы будут относительно пустынны. Но никто не позаботился ознакомить с этим замыслом Джона Томаса; он проснулся в четыре утра в холодном поту, прервав бредовые видения, в которых с Луммоксом случилось что-то ужасное.

Пока мир вокруг него не прояснился, Джон Томас был мрачен и неразговорчив; он был типичной «совой» — одним из тех, у кого по утрам низкое содержание сахара в крови и которые ни к чему не пригодны, пока не позавтракают — на этой процедуре он и настаивал.

Шериф Дрейзер выглядел рассерженным. Миссис Стюарт использовала выражение «мама-знает-лучше» и сказала: «Дорогой мой, не думаешь ли ты, что было бы лучше…»

— Я хочу позавтракать. И Луммокс тоже.

— Молодой человек, — сказал Дрейзер, — вы неправильно ведете себя. Прежде всего, вы должны понять, что вас могут ожидать большие неприятности. Так что двигайтесь. Вы можете позавтракать в городе.

Но Джон Томас уперся.

— Джон Томас! — сказала мать. — Ты слышал, что тебе сказали? Ты становишься таким же трудным, как твой отец.

Такое сравнение с отцом поразило сына.

— Почему ты не защищаешь меня, мама? — резко спросил он. — В школе меня учили, что любой человек не может быть выведен полицией из своего дома без предъявления ордера. Похоже, что ты стараешься помочь им, а не мне. На чьей ты стороне?

Столкнувшись с таким примером упрямого неповиновения, мать изумленно посмотрела на сына:

— Джон Томас! Ты не имеешь права так разговаривать со своей матерью!

— Это верно, — согласился Дрейзер. — Будь вежлив с матерью, а то я влеплю тебе затрещину — неофициально, конечно. И если есть тут единственное, чего я не могу отрицать, так это мальчик, который грубит старшим. — Он расстегнул мундир и вынул сложенную бумагу. — Сержант Мендоза доложил мне, как ты пытался уклоняться от ответственности… так что я подготовился. Вот ордер. Теперь ты пойдешь? Или мне придется тащить тебя?

— Это предписание из суда, — сказал Джон Томас, — где сказано, что я должен явиться и доставить Луммокса.

— Так оно и есть.

— Но здесь же сказано: к десяти часам. Здесь не сказано, что я не могу сначала позавтракать… И вообще, что я должен делать до десяти часов?

Шериф раздулся и издал глубокий вздох. Его обычно розовое лицо приобрело багровый оттенок, но он промолчал.

— Мама! — сказал Джон Томас. — Я хотел бы поесть! А вы не присядете с нами?

Мать посмотрела на Дрейзера, потом перевела взгляд на сына и закусила губу.

— Не волнуйся, — наконец сказала она. — Сейчас я приготовлю завтрак. Мистер Дрейзер, не хотите ли кофе?

— А? Очень любезно с вашей стороны, мадам. Не откажусь. Я с самого утра на ногах.

Джон Томас посмотрел на них:

— Я сбегаю посмотреть на Луммокса. — Помедлив, он добавил: — Я сожалею, что был груб с тобой, мама.

Не будем говорить об этом, — холодно сказала мисс Стюарт.

Джон Томас хотел добавить еще кое-что в свое оправдание, но благоразумно сдержался и вышел. Луммокс мирно посапывал, наполовину вывалившись из своего укрытия. Его центральный глаз, как обычно во время сна, был обращен к шее; когда Джон Томас подошел к нему, он повернулся в орбите и осмотрел ero: та часть существа Луммокса, которая бодрствовала, узнала мальчика, но само звездное создание не проснулось. Удовлетворенный, Джон Томас вернулся домой.

На время завтрака атмосфера смягчилась. Когда Джон Томас умял две порции омлета, до крошки подобрал гренки и влил в себя пинту какао, он уже был готов признать, что шериф Дрейзер всего лишь выполняет свои обязанности и что он не из тех, кто лишь ради собственного удовольствия пнет собаку ногой. Что же касается шерифа, то и он, размягченный завтраком, решил, что с мальчиком не произойдет ничего страшного, если дать ему возможность время от времени почувствовать твердую руку… ведь его бедная мать вынуждена одна воспитывать его; а она, похоже, достойная женщина. Он аккуратно подобрал с тарелки остатки омлета кусочком хлеба и сказал:

— Честное слово, миссис Стюарт, я чувствую себя куда бодрее. Одинокой женщине нелегко торчать у плиты… но мои ребята обойдутся.

Миссис Стюарт приложила ладонь ко рту:

— О, я и забыла о них! Сейчас я быстренько сварю еще кофе, — добавила она. — Сколько их?

— Пятеро. Но не стоит беспокоиться, мадам, они позавтракают после дежурства. — Он повернулся к Джону Томасу. — Вы готовы, молодой человек?

— Мхм… — Джон Томас повернулся к матери. — А почему бы не покормить их, мама? Я все равно еще собираюсь будить Луммокса и кормить его.

К тому времени, как Луммокс проснулся и поел, а Джон Томас объяснил ему в чем дело, и пятеро полисменов наслаждались второй чашкой кофе после куска горячего мяса, Джон Томас уже воспринимал все случившееся не как арест, а как приключение.

А когда процессия наконец двинулась в дорогу, давно уже минуло семь.

Луммокса удалось доставить в его временное убежище позади здания суда лишь после девяти. Луммокс с наслаждением вдохнул запах стали, и едва лишь почувствовал сталь, выразил желание остановиться и попробовать ее. Джон Томас был вынужден проявить твердость. Он вошел в клетку вместе с Луммоксом, лаская его и уговаривая не волноваться, и оставался вместе с ним, пока накрепко приварили дверь. Он встревожился, увидев, сколько стали пошло на клетку для Луммокса, потому что у него не было возможности объяснить шерифу Дрейзеру, что для Луммокса нет ничего более лакомого, чем сталь.

Теперь говорить об этом было поздно, тем более, что шериф не скрывал гордости при виде клетки для Луммокса. Времени для рытья фундамента не было, поэтому помещение для Луммокса представляло собой ящик, все стенки которого, а также потолок состояли из стальных брусьев, а одна сторона была открыта.

Ладно, подумал Джон Томас, поскольку они все знают лучше и не сочли нужным даже обратиться ко мне… он просто скажет Луммоксу, чтобы тот не пытался под страхом наказания полакомиться своей тюрьмой — и остается надеяться на лучшее.

Луммокс попытался уклониться от спора. С его точки зрения, это было также глупо, как попытка заключить голодного мальчишку в тюрьму из шоколада и бисквитных пирожных. Один из рабочих прислушался, опустил свою голову и сказал:

— Похоже, что гора заговорила.

— Он таков и есть, — коротко ответил Джон Томас.

— Ага, — человек посмотрел на Луммокса и вернулся к работе. Человеческая речь, которую можно было услышать от внеземных существ, была не в новинку, особенно в стереопрограммах; и человек, похоже, воспринял ее как должное. Но вскоре он снова остановился:

— Вообще-то, это никуда не годится, чтобы животное говорило.

Джон Томас промолчал; это были не те слова, на которые стоило бы отвечать.

Наконец у него появилось время тщательнее поинтересоваться тем, что беспокоило его в Луммоксе. Впервые он заметил тревожащие его симптомы в утро злосчастной прогулки Луммокса: две припухлости, расположенные где-то в районе плеч. Со вчерашнего дня они увеличились, что обеспокоило Джона Томаса, так как он думал, что это простые синяки, хотя поставить синяк Луммоксу было не так просто.

Похоже, что Луммокс как-то случайно поранился во время своей пробежки. Выстрел из базуки мистера Ито не принес ему никакого вреда; в том месте, где ударил заряд, была лишь небольшая, чуть припудренная ссадина; взрыв, который мог бы уничтожить танк, был для Луммокса не больше, чем легкий пинок копытом… он удивил, но не принес вреда.

Луммокс мог поранить себя, прорываясь сквозь садовый домик, но это выглядело неправдоподобно. Скорее всего, он пострадал, когда обвалился виадук. Джон Томас знал, что такая катастрофа могла убить любое земное животное, способное вместиться под своды виадука, например, слона. Конечно, телосложение Луммокса было далеко не столь хрупким, как у слона… и нее же он мог пострадать при этом обвале.

Черт возьми! Припухлости стали больше, чем раньше, настоящие опухоли, и поверхности их мягче и тоньше, ничем не напоминая броню, в которую Луммокс был закован с головы до ног. Насколько Джон Томас помнил, Луммокс никогда не болел; отец тоже никогда не упоминал, чтобы с Луммоксом что-то было не в порядке. Он не менялся ни сегодня, ни вчера, ни позавчера — исключая то, что все рос и рос.

Сегодня вечером надо посмотреть дневник дедушки и записки прадедушки. Может быть, он в чем-то ошибается…

Джон Томас попытался вдавить свой палец внутрь одной из опухолей; Луммокс слегка дернулся. Джон Томас остановился и обеспокоенно спросил:

— Болит?

— Нет, — ответил детский голосок. — Щекотно.

Ответ ничего не дал. Джон Томас знал, что Луммокс боится щекотки, но обычно для этого требовалось нечто вроде лома или мотыги. Значит, опухоль очень чувствительна. Он уже был готов продолжать дальнейшее исследование, как его остановил голос из-за спины.

— Джон! Джонни!

Он повернулся. С другой стороны клетки на него смотрела Бетти Соренсен.

— Здорово, Червячок. Получила мое послание?

— Да, но только после восьми. Ты же знаешь, какие у нас в общежитии правила. Привет, Луммокс. Как ты себя чувствуешь, малыш?

— Отлично, — сказал Луммокс.

— Вот почему и я здесь, — сказал Джон Томас. — Идиоты вытряхнули меня из постели еще до рассвета. Чушь какая-то.

— Наконец-то тебе повезло увидеть рассвет. Но из-за чего вся суматоха? Я думала, что слушание будет только на будущей неделе.

— Так оно и должно было быть. Но явился какой-то столичный сундук из Межзвездного Департамента. Он и потребовал…

— Что?

— А в чем дело?

— В чем? Да во всем! Я не знаю этого человека из столицы. Я думала, что придется иметь дело с судьей О’Фаррелом… и я знаю, как его пронять. А этот новый судья… ну, тут я не знаю. А во-вторых, у меня появились кое-какие идеи, над которыми надо еще подумать. — Она нахмурилась. — Мы должны добиться отсрочки.

— Чего ради? — спросил Джон Томас. — Почему бы нам не пойти в суд и не рассказать всю правду?

— Джонни! Ты безнадежен! Будь все так просто, не нужно было бы никакого суда.

— Может, это было бы и к лучшему.

— Но… Слушай, Упрямец, перестань распускать сопли. И если нам нужно там быть меньше, чем через час… — Она взглянула на башенные часы на старинном здании суда. — Хорошенькие дела. Нам нужно двигаться побыстрее. Первым делом, нам нужно зарегистрировать Луммокса как движимое имущество.

— Глупо. Я тебе говорю, что это ни к чему. Мы не можем считать его имуществом. Он не кусок земли.

— Человек может зарегистрировать в этом качестве корову, лошадей, дюжину свиней. Плотник — свои инструменты. А актриса может объявить своим имуществом гардероб.

— Но это не значит, что можно зарегистрировать в этом качестве Луммокса. Я прослушал тот же курс коммерческого права, что и ты. Они поднимут нас на смех.

Перестань увиливать. Я говорю о втором разделе того же курса. Если бы ты представил Лумми на выставку, он был бы «орудием твоего труда», не так ли? И пусть они доказывают, что это не так. Наше дело — успеть зарегистрировать Луммокса как имущество, на которое невозможно наложить арест, до того, как дело решится не в твою пользу.

— Если они что-то затевают против меня, им придется иметь дело с моей матерью.

— Нет, это не так. Я уже узнавала. После того, как твой отец составил завещание, она не имеет права тронуть ни одного цента.

— Неужели? — с сомнением спросил он.

— Ох, да поторопись же! Если мы сумеем убедить суд, закон будет на нашей стороне.

— Ну, ты и проныра, Бетти. — Джон Томас проскользнул сквозь загородку, обернулся и сказал: — Лумми, я буду через минуту. Ты оставайся здесь.

— Почему? — спросил Луммокс.

— Не спрашивай «почему»? Просто жди меня здесь.

— Хорошо.

На лужайке перед зданием суда уже собралась толпа; люди глазели на Луммокса в его новых владениях. Шериф Дрейзер отдал приказ обнести этот участок канатами и двое его сотрудников следили, чтобы соблюдался порядок. Молодые люди поднырнули под ограждение и пробились сквозь толпу к ступенькам суда. Нотариальная контора была на втором этаже; в ней они обнаружили ее главу, сухопарую старую деву.

Мисс Шрейбер выразила ту же точку зрения на факт регистрации Луммокса, какую и ожидал Джон Томас. Но Бетти возразила, что в функции провинциального чиновника не входит решать, что именно человек волен определять как свое движимое имущество, и тут же привела совершенно фантастическую историю, как один человек потребовал зарегистрировать как свое движимое имущество двойное эхо. Мисс Шрейбер неохотно заполнила соответствующие бумаги, получила причитающийся налог и вручила им заверенную копию.

Было уже почти десять часов. Джон Томас выскочил и торопливо побежал вниз. Он остановился, лишь когда Бетти влезла на площадку напольных весов.

— Поторопись, Бетти, — попросил он. — У нас для этого нет времени.

— Я уже давно не взвешивалась, — сказала Бетти, разглядывая себя в зеркале. — И кроме того, мне надо привести в порядок макияж. Я должна выглядеть как можно лучше.

— Ты и так прекрасно выглядишь.

— О, Джонни, никак это комплимент?

— Это не комплимент. Поторопись. Я еще должен кое-что сказать Луммоксу.

— Спусти пары. Ты должен выглядеть не меньше, чем на десять тысяч. — Она разгладила брови, затем придала им окраску по модели «мадам Сатана» и решила, что это делает ее старше. Потом она решила нарумянить щеки, но отказалась от своего намерения, увидев, что Джонни уже закипает. Они выскочили из здания суда.

Несколько минут было потрачено на то, чтобы убедить полисмена, что у них есть право оказаться по ту сторону загородки. Джонни увидел, что у клетки Луммокса стоят двое мужчин. Он прибавил шагу:

— Эй! Вы, двое! Уходите отсюда!

Судья О’Фаррел обернулся и моргнул:

— Почему вы так взволнованы, молодой человек?

Его спутник повернулся, но промолчал.

— Я? Во-первых, я его хозяин. Он не любит, когда на него глазеют посторонние. Поэтому идите вон туда, за канаты. — Он повернулся к Луммоксу. — Все в порядке, малыш. Джонни с тобой.

— Привет, Джонни.

— Как поживаете, судья?

— Добрый день, Бетти. — Судья посмотрел на Бетти, словно пытаясь понять, в кого она превратилась, затем повернулся к Джону Томасу: — А ты, должно быть, из дома Стюартов. Я — судья О.’Фаррел.

— Ох, простите меня, судья, — сказал Джон Томас с пунцовыми ушами. — Я думал, вы просто зевака.

— Естественно. Мистер Гринберг, это мальчик Стюарт… Джон Томас Стюарт. Молодой человек, это Досточтимый Сергей Гринберг, специальный Посланник Межзвездного Департамента. — О’Фаррел обернулся. — Ах, да… Это, мистер Посланник, мисс Бетти Соренсен. Бетти, что за глупости ты сделала со своим лицом?

Бетти с достоинством проигнорировала это замечание:

— Имею честь приветствовать вас, мистер Посланник.

— Прошу вас — просто «мистер Гринберг», мисс Соренсен. — Гринберг повернулся к Джонни. — Вы имеете какое-то отношение к тому Джону Томасу Стюарту?

— Я Джон Томас Стюарт Одиннадцатый, — спокойно ответил Джонни. — Наверное, вы имеете в виду моего пра-пра-пра-прадедушку.

— Скорее всего, так оно и есть. Сам-то я родился на Марсе довольно далеко от той статуи. Я не знал, что ваша семья имеет отношение к этому делу. Может быть, как-нибудь попозже мы поболтаем об истории Марса.

— Я никогда не был на Марсе, — признался Джонни.

— Да? Удивительно. Хотя вы еще так молоды.

Бетти слушала их разговор, навострив уши, и пришла к выводу, что этот судья, если это именно он, должен быть мягче и покладистее, чем О’Фаррел. Ведь припомнить, что с фамилией Джонни что-то связано… это нельзя скидывать со счетов.

— Вы заставляете меня проиграть два пари, мистер Стюарт, — продолжал Гринберг.

— Простите, сэр…

— Относительно этого создания. Я думал, вряд ли удастся доказать его происхождение «откуда-то ВНЕ». Я ошибался: эта громадина родом, конечно, не с Земли. Но кроме того, я был уверен, что, если оно и окажется В.-3.-происхождения, то в моей деятельности приходилось сталкиваться с такими существами… по крайней мере на картинках. Но сейчас я просто ошеломлен. Кто он и откуда явился?

— Это всего лишь Луммокс. Так мы его зовем. Мой прапрадедушка привез его на «Летающем Лезвии»… это был его второй рейс.

— Так давно? Ну что ж, это кое-что проясняет во всей этой таинственной истории; полет состоялся еще до того, как наш Департамент стал вести свои записи… точнее, еще до того, как появился сам Департамент. Но я все еще не могу понять, как это милое создание могло исчезнуть, не оставив и следа даже в исторических книгах. Я читал о рейсе «Летающего Лезвия» и помню, что они привезли много экзотики. Но такого я не припоминаю… кроме того, все внеземные существа в те дни были большой новинкой.

— Видите ли… Словом, капитан не знал, что Луммокс на борту. Прапрадедушка пронес его на корабль в своей сумке и так же вынес.

— В своей сумке? — Гринберг не мог оторвать глаз от необъятной фигуры Луммокса.

— Да, сэр. Конечно, Луммокс был тогда куда меньше.

— В таком случае я вынужден поверить.

— У меня есть его снимки. Он был ростом со щенка колли.

— Мда… Он напоминает скорее трицератопса, чем колли. Не слишком ли дорого вам обходится его кормежка?

— О, нет. Лумми ест все. Ну, почти все, — торопливо поправился Джон Томас, бросив опасливый взгляд на стальные брусья. — И он вообще может долго обходиться без еды. Да, Лумми?

Луммокс лежал, вытянув все свои ноги и демонстрируя бесконечное терпение, что он мог делать, когда это было необходимо. Поглядывая на Бетти и на судью, он слушал болтовню своего друга и мистера Гринберга. Услышав вопрос, он открыл свою огромную пасть:

— Да, только мне это не нравится.

Мистер Гринберг поднял брови:

— Я не знал, что он относится к типу с речевым центром.

— Что? О, конечно. Лумми болтал, еще когда мой папа был мальчиком… Да, надо же вас познакомить. Эй, Лумми… Я хочу представить тебе мистера Посланника Гринберга.

Луммокс посмотрел на Гринберга без всякого интереса и сказал:

— Как поживаете, мистер Посланник Гринберг?

Привычную форму приветствия он выговорил достаточно ясно, а имя и титул пробормотал.

— Здравствуйте, Луммокс. — Гринберг рассматривал Луммокса, пока часы на башне суда не пробили десять часов. Судья О’Фаррел повернулся к нему:

— Десять часов, мистер Посланник. Я думаю, нам пора начинать.

— Не спешите, — рассеянно сказал Гринберг, — слушание все равно не начнется, пока мы здесь. В этом расследовании меня интересует один аспект. Мистер Стюарт, каков ОКИ, относительный коэффициент интеллектуальности у Луммокса в сравнении с человеческой шкалой?

— Что? Ах, это… Я не знаю, сэр.

— Господи боже, неужели никто не пытался его установить?

— В общем-то нет, сэр… То есть я имею в виду «да, сэр». Кто-то пытался предлагать ему какие-то тесты во времена моего дедушки, но дедушке так не понравилось, как они обращались с Луммоксом, что он прогнал всех. С тех пор мы стараемся, чтобы посторонние не общались с Луммоксом. Но он очень сообразительный. Можете сами убедиться.

— Это животное, — прошептал судья О’Фаррел на ухо Гринбергу, — не более сообразительное, чем такса, особенно, если оно может, как попугай, подражать человеческой речи. Я знаю.

— Я все слышал, судья, — возмущенно сказал Джон Томас. — Вы просто предубеждены!

Судья собрался было ответить, но Бетти перебила его:

— Джонни! Помнишь, что тебе говорила… все разговоры буду вести я.

Гринберг не обратил на нее внимания.

— Были ли какие-нибудь попытки изучить его язык?

— Сэр?

— Мда… скорее всего, нет. И он мог попасть сюда и таком юном возрасте, что просто еще не умел разговаривать… на своем собственном языке, я имею в виду. Но какой-то центр речи должен быть; для ксенологов утверждение, что центр управления речью имеется только у тех существ, которые могут его использовать, давно стало общим местом. Иными словами, он никогда бы не смог освоить даже зачатки человеческой речи, если бы его соплеменники не использовали вербальную форму общения. А писать он умеет?

— Каким образом, сэр. У него же нет рук.

— Мда, верно. Ну, что ж, отвлекаясь от теории, могу ручаться, что относительный индекс у него не ниже сорока. Ксенологи считают, что высокоразвитые типы, которых можно сравнивать с хомо сапиенс, всегда обладают тремя характеристиками: центром речи, способностью к манипулированию предметами и, как следствие этих двух, определенным уровнем письменности. Мы должны признать, что Луммокс остановился на первой. Вы изучали ксенологию?

— Немного, сэр, — смутившись, признался Джон Томас, — те несколько книг, которые я мог найти в библиотеке.

— Для вас неплохо. Здесь широкое поле исследований. Вы были бы удивлены, узнав, как трудно найти толковых ксенологов даже для работы у нас. Но я не случайно задал этот вопрос: как вы знаете, наш Департамент оказался вынужденным вмешаться в это дело. Из-за него, — Гринберг показал на Луммокса. — Не исключено, что ваш воспитанник принадлежит к расе, которая связана с нами договором о взаимных обязательствах. Несколько раз, как это ни странно, посетителей с других планет по ошибке принимали за диких животных, и результаты таких заблуждений были, как бы это поточнее выразиться, довольно печальны. — Гринберг невольно нахмурился, припомнив тщательно скрываемую историю, как член официальной семьи посла с Аладора был найден мертвым и выпотрошенным в виде чучела в лавке древностей на Виргинских островах. — Но здесь такой опасности нет.

— Конечно, сэр, Луммокс… ну, он просто член нашей семьи.

— Отлично. — Посланник повернулся к судье О’Фаррелу. — Могу я посоветоваться с вами, судья? С глазу на глаз, одну минуту.

— Да, сэр.

Мужчины отошли в сторону, а Бетти присоединилась к Джону Томасу.

— Дело в шляпе, — прошептала она, — если ты будешь держать себя в руках и не наделаешь глупостей.

— А что я делаю? — возмутился Джон Томас. — И с чего ты взяла, что все будет в порядке?

— Это очевидно. Ему нравишься ты, ему нравится Луммокс.

— Одно с другим не связано.

— Просто постарайся, чтобы твой пульс был в норме, и следуй за мной. И мы еще с них взыщем. Вот увидишь.

Несколько поодаль Гринберг беседовал с судьей О’Фаррелом.

— После того, что я тут услышал и увидел, мне кажется, судья, что Межзвездный Департамент должен отказаться от участия в этом деле.

— Что? Я не улавливаю вашу мысль, сэр.

— Позвольте, я объясню. Все, что я хотел бы сделать — это отложить слушание на двадцать четыре часа, в течение которых я успел бы связаться с Департаментом и изложить свои соображения. Затем я мог бы откланяться, оставив это дело на усмотрение местных властей. То есть, я имею в виду вас, естественно.

Судья облизал губы.

— Мне не нравятся такие отсрочки в последний момент, мистер Посланник. Мне всегда не доставляет удовольствия собирать занятых людей, отрывать их от дела, от семьи, а затем говорить, что им надо прийти на следующий день. Это не служит вящей славе суда.

Гринберг нахмурился:

— И то правда. Давайте подумаем, как можно поступить по-другому. Исходя из того, что рассказал мне молодой Стюарт, я уверен, что в данном случае нет необходимости рассматривать все случившееся, как нарушение ксенополитики Федерации, хотя в центре ситуации внеземное существо и таким образом, если необходимо, есть формальный повод для вмешательства. Но хотя Департамент обладает достаточными средствами воздействия, они используются лишь в том случае, если надо избежать осложнения отношений с другими планетами. На Земле сотни и тысячи внеземных существ; здесь действуют более тридцати тысяч негуманоидных инопланетян, не говоря уж о резидентах или посетителях, имеющих в связи с договорами легальный статус «человека», хотя совершенно ясно, они не имеют ничего общего с этим термином. Ксенофобия, неприязнь к инопланетянам, в сущности, тихая заводь нашей культуры… нет, нет, я не имею в виду Вествилл! Люди часто рассматривают всех этих инопланетян как потенциальный источник опасности в наших отношениях с другими государственными образованиями.

Простите, что вынужден повторять то, что вы, без сомнения, отлично знаете, но без этого не обойтись. Департамент не может заниматься тем, чтобы вытирать носы нашим инопланетным посетителям, если у них вообще есть носы. У нас нет для этого ни желания, ни работников. Если кто-то из них попадает в неприятную историю, как правило, достаточно посоветовать местным властям свериться с договором, который мы заключили с родной планетой несчастного. Департамент вмешивается лишь в редких случаях. Здесь, мне кажется, не тот случай. Первым делом, можно считать, что наш друг Луммокс подпадает под классификацию «животного» и…

— Можно ли в этом сомневаться? — в изумлении спросил судья.

— Есть место и для сомнений. Поэтому я и здесь. Но, несмотря на его ограниченные способности к вербальному общению, остальные способности позволяют предполагать, что его раса в состоянии достичь уровня, когда мы будем вынуждены считать ее достаточно цивилизованной; тем не менее, он животное. Таким образом, у него есть обычные права животных, находящихся под защитой человеческих законов. Таким образом, Департамент не видит необходимости вмешиваться…

— Я понимаю. Что ж, никто не собирается проявлять к нему жестокости, включая и состав суда.

— Без сомнения. Но есть еще одна веская причина, по которой Департамент не хотел бы проявлять интереса. Давайте предположим, что это создание является «человеком» в том смысле, который законы, обычаи и договоры вкладывают в это понятие с тех пор, как мы впервые вступили в контакт с Великой Марсианской Расой. Просто предположим.

— Условно, — согласился судья.

— Условно примем это допущение. И тем не менее, он не может представлять интереса для Департамента, потому что… Судья, вы знаете историю «Летающего Лезвия»?

— Смутно, еще со школьных времен. Я не изучаю историю исследования космоса. У нас тут и на Земле хватает хлопот.

— Вот как? «Летающее Лезвие» совершило три первых межзвездных перелета в те времена, когда они требовали такой же отваги, как путешествия Колумба. Они не знали, куда летят, и имели очень смутное представление, как вернутся обратно… во всяком случае, «Летающее Лезвие» так и не вернулось из своего третьего полета.

— Да, да, я припоминаю.

— Молодой Стюарт рассказал мне, что это неуклюжее существо с глупой улыбкой — память о втором полете «Летающего Лезвия». Это все, что мне необходимо было знать. У нас нет никаких договоров ни с одной из планет, которые посетил корабль, нет ни торговых, ни каких-либо иных отношений. Официально они для нас не существуют. И единственные законы, которые имеют отношение к Луммоксу, — это наши доморощенные правила. Поэтому Департамент не должен вмешиваться — и даже если это произойдет, специалист, такой, как я, будет вынужден руководствоваться только законами Земли. А это вы сделаете лучше, чем я.

Судья О’Фаррел кивнул:

— Иными словами, я могу приступать к делу. Может быть, начнем.

— Минутку. Я попросил об отсрочке, потому что у этого дела есть некоторые любопытные особенности. Я хотел бы снестись с Департаментом, дабы обрести уверенности в том, что мои предположения верны и я не упустил из виду какой-то существенный прецедент или статью закона. Но я готов сразу же отказаться от участия, если бы мог получить от вас заверения относительно одного аспекта. Это существо… я понимаю, что несмотря на его миролюбивый вид, оно может причинить большие неприятности, быть даже опасным?

О’Фаррел кивнул:

— Так я его воспринимаю… неофициально, конечно.

— Скажите, были ли какие-нибудь предложения относительно… его уничтожения?

— Ну, — медленно ответил судья, — говорю снова неофициально. Я знаю, что такие предложения поступят. До моего слуха дошли сведения, что наш шеф полиции собирается обратиться в суд с просьбой вынести определение об уничтожении этого зверя в качестве меры общественной безопасности. Но я не люблю получать информацию из неофициальных источников.

Мистер Гринберг не мог скрыть своего волнения:

— Дела так плохи? Скажите, судья, а что вы думаете обо всем этом? Склонны ли вы к уничтожению этого животного?

Судья О'Фаррел возмутился:

— Сэр, этот вопрос некорректен.

Гринберг покраснел:

— Прошу прощения. Но мне нужно разобраться. Вы понимаете, что это существо уникально? Несмотря на то, что оно натворило или насколько оно может быть опасным (хотя могу поклясться, что это не так), интересы науки требуют, чтобы оно осталось в живых. Можете ли вы заверить меня, что оно не подвергнется уничтожению?

— Молодой человек, вы вынуждаете меня ранее вынести решение по этому делу или хотя бы части его. Ваше поведение выходит за рамки, оно совершенно некорректно!

Шериф Дрейзер выбрал далеко не самое лучшее время, чтобы ворваться в разговор:

— Судья, я вас обыскался. Начнется наконец слушание? Я привел семь человек, которые…

О’Фаррел прервал его:

— Шериф, это мистер Посланник Гринберг. Мистер Посланник — наш шеф полиции.

— Рад познакомиться с вами, шериф.

— Добрый день, мистер Гринберг! Джентльмены, так вот об этом слушании. Я хотел бы знать…

— Шериф, — резко прервал его судья, — передайте моему бейлифу, чтобы он подготовился. А теперь, будьте любезны, оставьте нас.

— Но…

Судья повернулся, оставив шерифа объясняться с растерянным полицейским, подошел к Гринбергу.

Во время этой мизансцены у Посланника было время прийти в себя и понять, что личным эмоциям здесь не место.

— Я снимаю свой вопрос, судья, — вежливо сказал он. — У меня не было намерения посягнуть на прерогативы суда. — Он улыбнулся. — При других обстоятельствах я, пожалуй, был бы обвинен в неуважении к суду.

О’Фаррел улыбнулся в ответ:

— Возможно.

— Тюрьма у вас хорошая? Я с удовольствием провел бы в ней месяцев семь, чтобы меня никто не беспокоил.

— Не изматывайте себя работой, молодой человек. Я лично всегда нахожу время порыбачить, независимо от того, сколько дел лежит у меня на столе. Время, проведенное за удочкой, аллах не засчитывает человеку в отпущенное время жизни.

— Приятное времяпрепровождение. Но мне необходимо решить одну проблему. Вы понимаете, что я должен настаивать на отсрочке, пока я не проконсультируюсь с Департаментом.

— Конечно. Вполне возможно, что вы должны. Но ваши намерения не повлияют на мою точку зрения.

— Ни в коем случае. Я согласен с вами, отсрочка в последнюю минуту достаточно досадна. — Он продолжал думать, как бы ему добраться до Департамента, чтобы посоветоваться с мистером Кику об этом странном деле… и услышал раздраженные и ехидные замечания Заместителя Секретаря об «инициативе» и «ответственности», и «бога ради, неужели никто в этом сумасшедшем доме не может принять самое простое решение?». Гринберг задумался. — Впрочем, я думаю, Департамент предпочтет продолжить начатое. Во всяком случае, не будет возражений против предварительного слушания.

О’Фаррел широко улыбнулся:

— Я так и думал, что вы согласитесь. Я предвидел это, слушая вас. Я понимаю, что вы в Департаменте Межзвездных Дел иногда имеете дело с самыми неожиданными уложениями и законами.

— В самом деле? Надеюсь, нас минет чаша сия. Хотел бы, чтобы хватило знаний юридического колледжа Гарварда.

— Гарварда? Да ведь и я оттуда! Вы все еще ругались с Рейнхарлтом?

— Во всяком случае, когда я там учился, так оно и было.

— Ну и мал же этот мир! Жаль, что случай свел меня с однокашником именно на таком деле; боюсь, оно будет жечь, как печеный картофель.

— Разве у вас есть другие дела? Ладно, давайте разжигать костер. Почему бы нам не сесть рядком? Так и так придется кончать с этим делом.

Они направились к зданию суда. Шериф Дрейзер, который подпрыгивал от нетерпения в нескольких шагах поодаль, понял, что судья забыл о нем. Он было кинулся за ним, как вдруг заметил, что мальчишка Стюартов и Бетти Соренсен все еще находятся в клетке Луммокса. Они стояли, тесно сблизив головы и, казалось, не замечали отсутствия двух важных лиц. Дрейзер двинулся к ним.

— Эй! Эй вы там, внутри! Джонни Стюарт! Вам надо было быть в суде уже двадцать минут тому назад.

Джон Томас изумился:

— А я думал… — начал он и вдруг заметил, что судьи и мистера Гринберга уже нет рядом с ними. — Ох! Подождите минутку… Я должен кое-что сказать Луммоксу.

— Ты ему уже больше ничего не скажешь. Давай двигай.

— Но, шериф…

Мистер Дрейзер схватил его за руку и потянул за собой. Поскольку он весил больше Джона Томаса примерно на сотню фунтов, Джон Томас потащился за ним.

— Декан Дрейзер! — вмешалась в ситуацию Бетти. — Что за неприличная манера поведения!

— Я сыт вами по горло, молодая леди, — ответил Дрейзер. Он направился к зданию суда, волоча Джона Томаса за собой на буксире. Бетти не оставалось ничего другого, как замолчать и последовать за ними.

По пути она решила было еще раз сцепиться с шефом полиции, но подумав, отказалась от этой мысли.

Джон Томас подчинился тому, чего нельзя было избежать. В последнюю минуту он хотел сказать Луммоксу, что тот должен вести себя тихо и спокойно, оставаться на месте и не есть стальные брусья. Но мистер Дрейзер не дал ему такой возможности. Джон Томас пришел к выводу, что большинство пожилых людей в мире заняты лишь тем, чтобы никого не слушать.

Луммокс не заметил его исчезновения. Лишь несколько погодя он встал, заполнив своим телом все отведенное ему пространство, и посмотрел, куда уходит Джон Томас, размышляя, что ему дальше делать. Брусья крякнули, когда он облокотился на них. Бетти оглянулась и крикнула:

— Луммокс! Жди нас! Мы скоро вернемся!

Луммокс остался стоять, глядя им вслед и размышляя над сказанным. Указание от Бетти в общем-то не было приказом. Или было? В прошлом бывали такие случаи, которые сейчас ему надо обдумать.

А пока он снова улегся.

IV. ПЛЕННИК СТАЛЬНОЙ КЛЕТКИ

Как только О’Фаррел и Гринберг вошли в зал суда, бейлиф объявил: «Встать! Суд идет!» Говор стих, и посетители стали занимать места. Молодой человек в шляпе, увешанный фотоаппаратурой, преградил путь двум судьям.

— Минуту! — сказал он и щелкнул затвором. — Еще разок… Улыбнитесь нам, судья, и сделайте вид, будто Посланник сказал вам что-то смешное.

— Хватит и одного раза. И снимите свою шляпу. — О’Фаррел прошел мимо. Молодой человек пожал плечами, но шляпы не снял.

Секретарь суда привстал, когда судья и Гринберг вошли в зал. У него было красное и потное лицо, а по всему судейскому столу были разбросаны бумаги.

— Извиняюсь, судья, — сказал он. — Пол-секунды… — Он придвинул к себе микрофон и забубнил в него. — Проверка… один, два, три, четыре… Цинцинатти… шестьдесят шесть… Ну, и намучился я с этим микрофоном сегодня.

— Надо было раньше проверить его.

— Будь я проклят, судья, если что-то окажется не в порядке. А когда в десять минут десятого я включил микрофон, что-то там сломалось, и мы из сил выбились, пока нашли неисправность.

— Хорошо, хорошо, — примиряюще ответил судья, смущенный присутствием высокопоставленного гостя. — Освободите мое место.

— Если вам все равно, — торопливо сказал Гринберг, — я бы предпочел не занимать места судьи. Мы могли бы сесть все вместе за большой стол. Я думаю, это ускорит ход дела.

О’Фаррел выглядел донельзя расстроенным:

— Я всегда стараюсь соблюдать древние традиции суда. Я думаю, они имеют смысл.

— Вполне возможно. Не могу не согласиться, что те из нас, которым приходится рассматривать самые разнообразные дела и в самых разных условиях, приобретают некоторую неряшливость в привычках. Но с этим ничего не поделаешь. Возьмите для примера Минатар. Как там обращаются с судьями… пока судья не вынесет решение, его оставляют без еды и питья. Честно говоря, я не принимаю такое отношение. А вы?

Судья О’Фаррел ощутил определенное неудобство лишь при одной мысли о том, что этот бойкий молодой человек может усмотреть определенное сходство между столь ясными и понятными ритуалами его суда и практикой этих язычников. Со смущением он припомнил три куска мясного пирога, обильно политых соусом, и омлет, с которых он начал свой день.

— Ну… другие времена, другие обычаи, — пробормотал он.

— О, несомненно. И благодарю вас, что вы откликнулись на мою просьбу. — Гринберг кивнул на служителей суда, двое из которых уже начали составлять вместе столы, превращая их в один большей, — и лишь сейчас судья сообразил, что все это время подбирал выражение повесомее. Но пока суть да дело, пятнадцать человек уже уселись за этот стол, и Гринберг отослал бейлифа на поиски пепельницы. Затем он повернулся к технику, который, надев наушники, уже склонился над индикаторами контрольной панели в той неудобной позе, которая почему-то свойственна всем электронщикам. — Ваше хозяйство в порядке?

Техник сложил колечком большой и указательный пальцы:

— Как часы.

— Отлично. Суд готов.

Техник взял микрофон, четко назвал время, место и дату суда, изложил суть рассматриваемого дела и подчиненность суда, затем он назвал имя и звание специального посланника, сбившись в произношении имени Гринберга, но тот не поправил его. Появился бейлиф с охапками пепельниц в руках и торопливо провозгласил: «Внимание! Внимание! Все, кто имеет отношение к этому делу…»

— Все это неважно, — прервал его Гринберг. — Благодарю вас… Данный суд собрался на предварительное слушание, в ходе которого предстоит разобрать все детали событий, случившихся в прошлый понедельник, причиной которых было внеземное существо, постоянно проживающее здесь и известное под именем «Луммокс». Я имею в виду то огромное животное, которое в данный момент находится в клетке позади здания суда. Бейлиф, если у вас есть снимки этого существа, размножьте их.

— Будет сделано, ваша честь.

— Суд хотел бы довести до всеобщего сведения, что слушание может превратиться в судебное заседание с правом вынесения решения, если суд в силу объективных причин сочтет это необходимым. Другими словами, будьте предельно откровенны перед судом; возможно, вы будете в нем всего один день. Ах, да… суд принимает как письменные заявления, так и устные по поводу вышеупомянутого внеземного существа.

— У меня вопрос, ваша честь.

— Да?

— Мой клиент и я не возражаем против предварительного рассмотрения дела. Но я хотел бы осведомиться у суда: можем ли мы вернуться к привычной процедуре, если в этом появится необходимость.

— Данный суд, действующий в пределах Федерации и руководствующийся сводом законов, именуемых «Правила Цивилизации», а также опирающийся на соглашения, договоры, прецеденты и так далее между двумя или более планетами, входящими в Федерацию, или с другими цивилизациями, с которыми какая-либо из планет Федерации имеет дипломатические отношения, не связан местными законами. Цель данного суда — установить правду и, кроме того, провозгласить равенство… равенство всех перед законом. Суд не может слепо придерживаться местных законов и обычаев, особенно в случаях, когда они в корне противоречат высшим законоположениям. Там, где местные обычаи носят сугубо ритуальный характер, суд может игнорировать формальности и приступать непосредственно к делу. Понимаете меня?

— Э-э-э… думаю, что да, сэр, — смущенно сказал говоривший, небольшой человек средних лет. — Я хотел бы внести дополнения позже.

— Каждый участник процесса может внести их в любое время и может быть уверен, что его выслушают. Кроме того, вы можете обжаловать и мое решение. Хотя… — Гринберг тепло улыбнулся. — Сомневаюсь, чтобы это пошло вам на пользу. До сих пор мои решения не подвергались сомнению.

— Я отнюдь не утверждаю, — поспешно сказал человек, — что суд не в состоянии…

— О, конечно, конечно. Давайте к делу. — Гринберг придвинул к себе пачку бумаг. — Итак, перед нами гражданское дело. Торговая корпорация «Бон Марше» против «Луммокса», Джона Томаса Стюарта Одиннадцатого… (Это имя не дает мне покоя, — шепнул Гринберг судье О’Фаррелу)… Мэри Брендли Стюарт и… Интересы «Бон Марше» представляет Западная страховая компания. Здесь есть еще один иск, предъявленный мистером К. Ито и его страховой компанией, и еще один от города Вествилла… а также иск от миссис Изабеллы Донахью. А также несколько обвинений уголовного характера… одно за содержание опасного животного, другое за халатность в присмотре за ним, и еще одно за создание общественных беспорядков.

Джон Томас был мертвенно бледен. Гринберг посмотрел на него и сказал:

— Навалили на тебя, сынок? Держись бодрее… после приговора всегда появляется аппетит.

Джон Томас ответил кривой улыбкой. Бетти нащупала под столом его колено и потрепала.

В стопке была еще одна бумага; Гринберг, не зачитывая, сунул ее среди прочих. Это было прошение, подписанное шефом полиции, от имени жителей Вествилла, взывающее к суду о необходимости уничтожения «опасного животного, именуемого Луммокс». Вместо этого Гринберг оглядел собравшихся и сказал:

— Итак, кто есть кто? Вот вы, сэр?

Человек, к которому он обратился, был адвокатом, интересовавшимся работой суда; он представился Альфредом Шнейдером и заявил, что представляет интересы Бон Марше и Западной страховой:

— А этот джентльмен рядом со мной — мистер Де Грасс, управляющий магазином.

— Отлично. Будьте любезны, следующий. — Таким образом Гринберг установил, что все главные действующие лица на месте: кроме самого Гринберга, список включал еще судью О’Фаррела, Джона Томаса, Бетти, шерифа Дрейзера, миссис Донахью и ее адвоката мистера Бенфилда, мистера Ломбарда, советника вествиллского муниципалитета, адвоката страховой компании мистера Ито (представляющего интересы своего отца), служащих полиции Карнеса и Мендозу (свидетели) и мать Джона Томаса со своим адвокатом мистером Постлом.

— Я считаю, — сказал Гринберг мистеру Постлу, — что вы действуете и в интересах мистера Стюарта?

— О господи, конечно, нет, — прервала его Бетти. — В интересах Джонни действую я.

Гринберг поднял брови:

— А я как раз собирался спросить, что вы здесь делаете? Никак вы его адвокат?

— Н-н-ну… я его советник.

Судья О’Фаррел наклонился вперед:

— Это невозможно, мистер Посланник, — прошептал он. — Конечно, она никакой не юрист. Я знаю эту девочку. Она мне нравится… но, откровенно говоря, я совершенно не уверен, что она справится с этим делом. Бетти, вам тут нечего делать, — строго добавил он. — Идите отсюда и перестаньте валять дурака.

— Но, видите ли, судья…

— Одну минуту, молодая леди, — вмешался Гринберг. — Обладаете ли вы достаточной квалификацией, чтобы действовать в качестве советника мистера Стюарта?

— Конечно. Я стала его советником, потому что он этого хочет.

— Мда, весьма убедительно. Тем не менее, этого недостаточно. — Он повернулся к Джону Томасу. — Вы согласны?

— Да, сэр.

— Не делай этого, сынок, — прошептал судья О’Фаррел. — Ты об этом пожалеешь.

— Это то, чего я и боюсь. — тем же тоном сказал ему Гринберг. Нахмурившись, он обратился к мистеру Постлу: — Готовы ли вы представлять интересы и матери, и сына?

— Да.

— Нет! — возразила Бетти.

— Что? Вы все же считаете, что сможете лучше защитить интересы мистера Стюарта.

Джон Томас покраснел и выдавил из себя:

— Я его не хочу…

— Почему?

Джон Томас упрямо замолчал, а Бетти ехидно сказала:

— Потому что его мать не любит Луммокса, вот почему. И…

— Это неправда! — резко вмешалась в разговор миссис Стюарт.

— Правда… как и то, что это древнее ископаемое, Постл, играет с ней в одну дудку. Они хотят избавиться от Лумми, они оба!

О’Фаррел поднес ко рту носовой платок и натужно закашлялся. Постл побагровел.

— Молодая леди, — серьезно сказал Гринберг, — вам придется встать и извиниться перед мистером Постлом.

Бетти посмотрела на Посланника, моргнула и встала:

— Мистер Постл, — печально сказала она. — Простите, что вы древнее ископаемое. То есть, я имела а виду, простите меня за то, что я назвала вас древним ископаемым.

— Садитесь, — торжественно сказал Гринберг. — И впредь следите за своими манерами. Мистер Стюарт, никто не собирается навязывать вам советника без вашего на то желания. Но вы ставите нас перед дилеммой. В сущности, вы еще подросток; и вот вы выбираете себе в советники такого же подростка. Вся эта ситуация выглядит не лучшим образом. — Он потер подбородок. — Не собираетесь ли вы… или наш советник… или вы оба… внести дезорганизацию в работу суда?

— Ни в коем случае, сэр, — с подчеркнутой убедительностью сказала Бетти.

— Хммм…

— Ваша честь…

— Да, мистер Ломбард?

— Все это кажется мне достаточно смешным. Эта девочка не имеет статуса юриста. Она не является членом коллегии адвокатов. Очевидно, она никогда не выступала в суде. Я далек от мысли указывать суду, что ему надлежит делать, но совершенно ясно, что ее надо выставить с этого места и назначить официального советника. Могу ли я сообщить вам, что данное лицо находится здесь и готово приступить к своим обязанностям?

— Можете. Это все?

— Э-э-э… да, ваша честь.

— Хотел бы напомнить вам, что суд также находит вряд ли допустимым указывания на то, что ему надлежит делать; надеюсь, что этого больше не повторится.

— Э-э-э… да, ваша честь.

— Данный суд вполне в состоянии делать свои собственные ошибки. В соответствии с правилами, которыми руководствуется данный суд, отнюдь нет необходимости, чтобы советник имел формальный статус… пользуясь вашими словами, «был членом коллегии адвокатов», дипломированным юристом… Если вы находите данное правило не совсем обычным, разрешите заверить вас, что паства с Дефлая, где обязанности юристов возлагаются на священников, пришла бы от такого требования просто в изумление. Тем не менее, я благодарен вам за внесенное предложение. Здесь ли названное вами лицо?

— Здесь, ваша честь. Цирус Эндрю.

— Благодарю вас. Готовы ли вы принять участие в слушании?

— Да. Мне был бы нужен перерыв, чтобы посоветоваться с моим доверителем.

— Естественно. Ну, мистер Стюарт? Может ли суд считать мистера Эндрю вашим советником?

— Нет! — снова вмешалась Бетти.

— Мисс Соренсен, я обращался к мистеру Стюарту. Итак?

Джон Томас посмотрел на Бетти:

— Нет, ваша честь.

— Почему?

— Я отвечу на это, — перехватила слово Бетти. — Я говорю быстрее, чем он; вот поэтому я и стала его советником. Мы не хотели бы пользоваться услугами мистера Эндрю, потому что советник муниципалитета настроен против нас из-за глупостей, которые наделал Луммокс… а мистер Эндрю и советник муниципалитета — деловые партнеры; так что их спор в суде будет чистым жульничеством!

Гринберг повернулся к Эндрю:

— Так ли это, сэр?

— Видите ли, сэр, у нас в самом деле есть юридическая консультация. Вы должны понимать, что в таком небольшом городе…

— Я вполне понимаю вас. Так же, как понимаю возражения мисс Соренсен. Благодарю вас, мистер Эндрю. Садитесь.

— Мистер Гринберг?

— Что еще, молодая леди?

— Я хотела бы обратить ваше внимание вот еще на что. У меня есть смутные подозрения, что кое-кто из тех, кто любит вмешиваться в чужие дела, хотел бы отвести меня от участия в деле. Поэтому я хотела бы предупредить такое намерение. Я — полувладелица.

— Полувладелица?

— Луммокса. Посмотрите. — Бетти вынула бумагу из своей сумочки и протянула ее. — Квитанция об уплате… все правильно и законно. Все, как и должно быть.

Гринберг просмотрел документы:

— Составлены они по форме. Датированы вчерашним числом… что дает вам право в данном гражданском деле, при наличии желания, защищать свои интересы. Но это не относится к обвинениям уголовного характера.

— Фу! Здесь нет никакой уголовщины.

— Это нам и предстоит выяснить. И не употребляйте выражения «Фу»: оно не относится к применяемым терминам. Но теперь мы должны установить, кто владелец Луммокса.

— Как кто? Джонни! Так сказано в завещании его отца.

— Вот как? Это оговорено, мистер Постл?

Предварительно пошептавшись с миссис Стюарт, мистер Постл поднялся:

— Оговорено, ваша честь. Существо, именуемое «Луммокс», является движимым имуществом Джона Стюарта Томаса-младшего. Миссис Стюарт владеет им косвенно, лишь через посредство сына.

— Очень хорошо. — Гринберг протянул квитанцию об уплате налога клерку. — Присовокупите к документам.

Бетти успокоилась:

— Как хотите, ваша честь… можете назначать кого угодно. Но по крайней мере, теперь у меня есть право голоса.

Гринберг вздохнул:

— Для вас это так важно?

— Думаю, что теперь нет.

— В протоколе будет зафиксировано, что вы двое, несмотря на то, что суд настаивал и предупреждал вас, продолжали настаивать, чтобы вы оставались советником. Суд с сожалением снимает с себя обязанность по защите ваших прав перед законом.

— О, не огорчайтесь, мистер Гринберг, мы вам доверяем.

— Предпочел бы, чтобы было наоборот, — мрачно сказал Гринберг. — Но давайте продолжать. Вон тот джентльмен внизу… кто вы?

— Вы мне, судья? Я репортер из Галактик-пресс. Фамилия — Хови.

— Вот как? Секретарь суда подготовит сообщение дли прессы. Я был бы признателен, если бы интервью состоялось несколько позже — если оно кому-нибудь понадобится. Моих снимков рядом с Луммоксом не будет. Есть тут кто-нибудь еще из прессы?

Встали двое;

— Бейлиф подготовит для вас место рядом с барьером.

— Да, судья. Но, во-первых…

— Прошу вас — только за барьером. — Гринберг огляделся. — Похоже, что все… нет, есть еще один джентльмен внизу. Ваше имя, сэр?

Человек, к которому был обращен вопрос, встал. Он был одет в строгий пиджак, полосатые брюки и держал себя со сознанием собственного достоинства:

— Имею честь предстать перед высоким судом: мое имя, сэр, Т. Омар Эсклунд, доктор философии.

— Обращение в свой адрес суд не воспринимает ни как честь, ни наоборот, доктор. Имеете ли вы отношение к данному делу?

— Да, сэр. Я представляю здесь amicus curiae, я друг суда.

Гринберг нахмурился:

— Суд предпочитает сам выбирать себе друзей. Изложите сущность своего дела, доктор.

— С вашего разрешения, сэр. Я исполнительный секретарь Лиги «Сохраним Землю для Человечества». — Гринберг застонал, но доктор Эсклунд не обратил на него внимания, так как углубился в лежащую перед ним большую рукопись. — Как хорошо известно, начало безбожной практики космических путешествий, обрушившихся на нашу родную Землю, данную нам божьим соизволением, привело к тому, что мы стали затоплены существами… точнее говоря, животными… чье происхождение весьма сомнительно. И тлетворные последствия данной развратной практики ныне видны каждому…

— Доктор Экслунд!

— Сэр?

— Что привело вас в данный суд? Представляете ли вы здесь кого-нибудь по одному из исков?

— Дело значительно проще, ваша честь. В широком смысле, я адвокат всего человечества. Общество, которое я имею честь…

— Имеете ли вы что-нибудь заявить? Подать жалобу, например?

— Да, — торжественно ответил Экслунд. — У меня есть жалоба.

— Представьте ее.

Экслунд порылся в своих бумагах, вынул одну из них и протянул Гринбергу, который даже не взглянул на нее.

— А теперь кратко, для протокола, изложите суть вашего заявления. Говорите в ближайший микрофон, четко и ясно.

— Ну… если суд будет настолько любезен. Общество, административным лицом в котором я имею честь состоять… лига, которая, если можно так выразиться, выражает интересы всего человечества, просит… нет, настаивает, чтобы сие исчадие ада, которое своей яростью чуть не уничтожило сей райский уголок, было уничтожено. Это деяние предусмотрено и санкционировано — да, да! — тем святым…

— Таково ваше заявление? Хотите, чтобы суд вынес решение об уничтожении внеземного существа, известного как Луммокс?

— Совершенно верно! И, более того, я имею в своем распоряжении тщательно подобранные документы… неопровержимые аргументы, могу сказать, которые…

— Минутку. Вы употребили слово «настаивает»; имеется ли оно в вашем заявлении?

— Нет, ваша честь, оно вырвалось из моего сердца, от полноты возмущения…

— Ваше сердце полно неуважения к суду. Желаете ли вы изменить формулировку?

Эсклунд помолчал, а затем сказал с явной неохотой:

— Я беру назад свои слова. У меня не было намерения оскорблять суд.

— Очень хорошо. Ваше заявление получено и приобщено к делу. Решение по нему будет вынесено позже. Теперь относительно речи, которую вы собираетесь произнести: судя по величине рукописи, я предполагаю, что она займет не менее двух часов?

— Я предполагаю, что этого будет достаточно, ваша честь, — явно смягчившись, сказал Эсклунд.

— Ясно. Бейлиф!

— Да, ваша честь.

— Прекрасно. Вынесите его на лужайку. Доктор Эсклунд, все мы уважаем свободу речи… так же, как и вас. Ящик из-под мыла в полном вашем распоряжении на два часа.

Лицо доктора Эсклунда стало цвета баклажана:

— Вы еще о нас услышите!

— Не сомневаюсь.

— Мы знаем таких, как вы! Предатели человечества! Ренегаты! Фигляр!..

— Выведите его.

Ухмыляясь, бейлиф подчинился приказанию. Один из репортеров последовал за ним.

— Итак, все в порядке, — мягко сказал Гринберг. — Перед нами несколько исков, но, в сущности, все они излагают одни и те же факты. Перед нами выбор: мы можем слушать доказательства по всем вместе или же по каждому в отдельности. Есть ли возражения?

Адвокаты переглянулись. Затем адвокат мистера Ито сказал:

— Ваша честь, мне кажется, что было бы предпочтительнее рассматривать их каждый в отдельности.

— Возможно. Но в таком случае мы будем сидеть здесь до рождества. Я не могу себе позволить, чтобы так много занятых людей выслушивали одно и то же. Но требовать отдельного рассмотрения фактов — ваше право… тем более, что ваши доверители понимают, что они должны будут оплачивать каждый день судоговорения.

Сын мистера Ито потянул адвоката за рукав и что-то прошептал ему. Тот кивнул и сказал:

— Мы признаем необходимость совместного рассмотрения… как факт.

— Очень хорошо. Есть еще возражения?

Таковых не последовало. Гринберг повернулся к О’Фаррелу:

— Скажите, в данном зале имеется ли измеритель истины?

— А? Да, конечно. Правда, я редко им пользуюсь.

— А мне он нравится. — Гринберг повернулся к остальным. — Измеритель истины мы повесим вот здесь. Никто не обязан представать перед ним, так же, как никого нельзя заставить приносить присягу. Но данный суд имеет право оценивать с юридической точки зрения все сказанное, а также тот факт, если кто-либо откажется от использования измерителя истины.

— Смотри, осторожнее, Червячок, — прошептал Джон Томас на ухо Бетти.

— За меня-то ты не беспокойся, — прошептала она в ответ. — Следи лучше за собой.

— Нам понадобится некоторое время, чтобы откопать его, — судья О’Фаррел сказал Гринбергу. — Не сделать ли перерыв для ленча?

— Ах, да, ленч. Прошу общего внимания… суд не будет делать перерыва для ленча. Я попрошу бейлифа дать указание принести кофе и сандвичи для всех желающих, пока секретарь разыскивает измеритель. Мы перекусим здесь же, на месте. И… есть тут у кого-нибудь спички?

А на лужайке, Луммокс, размышляя над непростым вопросом о праве Бетти приказывать ему, был вынужден прийти к выводу, что она обладает особым статусом. Все, с кем Джон Томас знакомил его в течение жизни, были похожи на Бетти; таким образом, в данном случае имело смысл прислушиваться к ее словам, поскольку в них не было ничего тревожного. Он снова лег и погрузился в сон, оставив бодрствовать лишь сторожевой глаз.

Сон был тревожен, поскольку Луммокса мучительно терзал ароматный запах стали. Спустя какое-то время Луммокс проснулся и потянулся, отчего клетка затрещала по швам. Ему пришла в голову мысль, что столь долгое отсутствие Джона Томаса не вызвано необходимостью. Это во-первых. А во-вторых, ему не понравился образ действия мужчины, который уволок Джона Томаса… нет, он ему явно не понравился. Луммокс задумался, что он должен был бы делать? И что сказал бы Джон Томас, будь он здесь?

Проблема оказалась слишком сложной. Луммокс снопа лег и лизнул один из брусьев своей клетки. Нет, он не прикусил его; он просто попробовал его на вкус. Слегка суховато, решил он, но неплохо.

В суде шериф Дрейзер закончил свое выступление перед судом и уступил место Карнесу и Мендозе. Их рассказы были логичны и последовательны, и измеритель истины не шелохнулся; мистер Де Грасс выступил с требованием расширить доказательную базу. Адвокат мистера Ито признал, что доверитель стрелял в Луммокса; сын мистера Ито представил снимки последствий визита Луммокса. И чтобы завершить историю Л-дня, осталось выслушать лишь показания миссис Донахью.

Гринберг повернулся к ее адвокату.

— Мистер Бенфилд, вы хотите сами допросить своего клиента или предпочитаете, чтобы это сделал суд?

— Прошу вас, ваша честь. Возможно, я задам один или два вопроса.

— Это ваше право. Расскажите нам, миссис Донахью, что произошло.

— Это я и собираюсь сделать. Ваша честь, друзья, уважаемые посетители, хотя я и не привыкла к публичным выступлениям, тем не менее, заверяю вас, что мой безупречный образ жизни…

— Все это неважно, миссис Донахью. Только факты. Итак, полдень прошлого понедельника…

— Да, тогда это и было!

— Очень хорошо, продолжайте. И не волнуйтесь.

Миссис Донахью:

— Ну, как раз тогда я прилегла на несколько минут, решив отдохнуть… Я изнемогаю от своих обязанностей: клуб, благотворительный комитет, а также…

Гринберг наблюдал за измерителем истины над ее головой. Стрелка беспокойно колебалась, но не переходила красную черту, после которой должен был раздаться предупреждающий сигнал. И он решил, что пока нет смысла останавливать свидетельницу.

— …как внезапно я была поражена чудовищным ужасом.

Стрелка прыгнула далеко за красную черту, зажегся рубиновый сигнал, и зуммер издал громкий тревожный звук.

Кое-кто захихикал, и Гринберг торопливо сказал:

— Порядок в зале! Бейлифу дано указание вывести каждого, кто будет нарушать порядок работы суда.

Когда зуммер зазвучал, миссис Донахью сразу же остановилась. Мистер Бенфилд, помрачнев, тронул ее за локоть и сказал:

— Не обращайте внимания, моя дорогая. Просто расскажите суду о тех звуках, что вы услышали, что вы увидели и что вы делали.

— Он подсказывает свидетелю, — возразила Бетти.

— Ничего подобного, — сказал Гринберг.

— По…

— Возражение не принимается. Свидетель может продолжать.

— И… ну, словом, я услышала эти звуки и подумала, что никогда в жизни не слышала ничего подобного. Я выглянула и увидела это огромное свирепое животное, которое носилось взад и вперед…

Зуммер снова зазвучал; несколько слушателей расхохотались.

— Выключит ли кто-нибудь эту глупую трещотку? — гневно сказала миссис Донахью. — Неужели кто-то может рассказать о том, что происходило, лучше меня?

— Порядок в зале! — провозгласил Гринберг. — Если будут еще какие-то нарушения, суд сочтет необходимым принять соответствующие меры. — Он повернулся к миссис Донахью. — Если свидетель выразил согласие на использование измерителя правды, его решение не может быть изменено. Но показания измерителя носят чисто информативный характер; суд не обязан подчиняться им. Продолжайте.

— В жизни еще не сказала ни слова лжи.

Зуммер не издал ни звука.

Гринберг прикинул, что это должно было произвести на миссис Донахью впечатление.

— Я имею в виду, — добавил он, — что у суда есть свое собственное мнение. И никакая машина не вынесет приговор вместо членов суда.

— Мой отец всегда говорил, что подобные штучки — проделки дьявола. Он говорил, что честный деловой человек никогда не должен…

— Прошу вас, миссис Донахью.

Мистер Бенфилд наклонился к ее уху. Миссис Донахью стала говорить тише:

— Словом, у меня в саду оказалось это… это ужасное животное, что живет у мальчишки в соседнем дворе. Оно ело мои розовые кусты.

— А что сделали вы?

— Я не знала, что мне делать. Я схватила первое, что мне попалось под руку… кажется, это была метла… и бросилась к дверям. Зверюга рявкнула на меня и…

Бзззззззззззз!

— Не могли бы вы повторить то, что сказали, миссис Донахью?

— Оно кинулось прочь, это трусливое создание, и покинуло мой двор. Я не знаю, куда оно направилось. Но мой любимый садик…о, он весь был в руинах. — Игла качнулась, но зуммер не прозвучал.

Гринберг повернулся к адвокату:

— Мистер Бенфилд, оценивали ли вы размеры убытка, нанесенного миссис Донахью?

— Да, ваша честь.

— Будьте любезны, сообщите нам вашу оценку.

Мистер Бенфилд решил, что он скорее потеряет клиента, чем позволит, чтобы эта коварная штука зазвучала при его словах.

— Съедено пять кустов, ваша честь. Небольшие повреждения нанесены лужайке и в узорной ограде проломана дыра.

— В какую сумму все это оценивается?

— Мы предпочитаем, чтобы вы сами оцепили сумму предполагаемого ущерба, — осторожно сказал мистер Бенфилд.

— Вы рискуете, мистер Бенфилд.

Мистер Бенфилд пожал плечами и вытянул из под рук миссис Донахью листок с перечислением ущерба.

— Имуществу нанесен ущерб примерно на пару сотен, ваша честь. Но суд должен учесть те неудобства и расстройства, которые повлекло за собой данное происшествие…

Миссис Донахью всхлипнула:

— Это невероятно! Мои призовые розы!

Игла дернулась, но вернулась обратно столь быстро, что зуммер не успел отреагировать.

— Что за розы, миссис Донахью? — участливо спросил Гринберг.

— Речь идет, — вмешался ее адвокат, — о широко известных розах миссис Донахью, не имеющих себе равных. И я счастлив сообщить, что ее мужественное поведение сберегло бесценные растения.

— Имеете ли вы что-либо добавить?

— Думаю, нет. Кроме заверенных фотоснимков.

— Очень хорошо.

Миссис Донахью бросила взгляд на своего адвоката:

— А у меня есть, что добавить! Я настаиваю, слышите, настаиваю, чтобы это опаснейшее, кровожадное чудовище было уничтожено!

Гринберг повернулся к Бенфилду:

— Можем ли мы считать эти слова официальным заявлением, мэтр? Или имеет смысл отнести их на счет риторики?

Бенфилд смущенно повел плечами:

— Мы подали такую жалобу, ваша честь.

— Суд рассмотрит ее.

Бетти вскочила:

— Эй, подождите минуту! Все, что Лумми сделал — это съел ее несколько паршивых, старых…

— Потом, мисс Соренсен.

— Но…

— Прошу вас, потом. У вас будет такая возможность. В настоящий момент суд считает необходимым рассматривать лишь факты, имеющие отношение к делу. Есть ли какие-нибудь новые факты у кого-либо? Возможно, кто-нибудь хочет задать дополнительные вопросы свидетелям? Или вызвать дополнительного свидетеля?

— Мы хотим, — сразу же сказала Бетти.

— Что вы хотите?

— Вызвать дополнительного свидетеля.

— Очень хорошо. Он находится здесь?

— Да, ваша честь. Снаружи. Это Луммокс.

Гринберг задумался:

— Должен ли я понимать ваши слова в том смысле, что предлагаете Луммоксу занять свидетельское место и выступить в свою собственную защиту?

— А почему бы и нет? Он может говорить.

Один из репортеров, пошептавшись со своими коллегами, выскочил из помещения. Гринберг закусил губу.

— Это я знаю, — признал он. — Я обменялся с ним несколькими словами. Но способность говорить не идентична возможности выступать в роли компетентного свидетеля. Ребенок порой умеет говорить еще до того, как ему минет год, но исключительно редко можно полагаться на показания малыша… Ну, скажем, до пяти лет. Данный суд имеет право считать, что представители негуманоидных рас… негуманоидных в биологическом смысле, могут давать показания. Но ничто пока не убедило нас в том, что данное внеземное существо может исполнять эти обязанности.

— Видите ли, мистер Посланник, — обратилась Бетти к Гринбергу, — вы произнесли ужасно много слов, но что, в сущности, они означают? Вы готовитесь произнести приговор относительно Луммокса… и не хотите задать ему ни одного вопроса. Вы говорите, что он не может давать достаточно убедительные показания. Здесь я видела и тех, кто тоже не может этого делать. И я держу пари: если Луммокс предстанет перед измерителем правды, тот не издаст ни звука. Конечно, он делал вещи, которые не должен был делать. Он съел несколько старых трухлявых кустов роз и капусту мистера Ито. Ну и что страшного? Ведь вы тоже, когда были маленьким, таскали пирожные, когда были уверены, что вас никто не видит. — Бетти перевела дыхание: — И вот теперь представьте себе, что в тот момент, когда вы тянетесь за пирожным, кто-то бьет вас метлой по голове. Или стреляет в вас из пушки. Неужели вы не испугаетесь? Не кинетесь бежать? Лумми полон дружелюбия. Все вокруг знают об этом… по крайней мере, любой человек, если он не старается казаться глупее и раздражительнее, чем он есть на самом деле. Но пытался хоть кто-нибудь поговорить с ним, успокоить его? Увы, нет! На него кидались, били его, в него стреляли, запугали до смерти и наконец загнали под мост. Вы говорите, что Лумми ничего не понимает. А кто понимает? Все эти люди, которые травили его? А теперь добиваются его смерти. Укради маленький мальчик пирожное, они оторвали бы ему голову — только, чтобы он впредь не сделал ничего подобного. Да есть тут хоть один нормальный человек? Что за комедия разыгрывается здесь?

Она остановилась, сглатывая слезы, катившиеся по ее щекам. Искусству в нужный момент вызывать слезы Бетти научилась в школьном драматическом кружке; но сейчас, к своему удивлению, убедилась, что слезы подлинные.

— У вас все? — спросил Гринберг.

— Вроде да. По крайней мере, пока.

— Должен сказать, что ваше выступление было довольно трогательным. Но суд не может руководствоваться эмоциями. Правильно ли я понял ваши слова, что большая часть разрушений… включим сюда и кусты роз, и капусту… возникла из-за неправильных действий людей, и таким образом не может быть вменена в вину Луммоксу или его владельцу?

— Оцените ситуацию сами, ваша честь. Как правило, хвост следует за собакой, а не наоборот. Почему бы вам самому не спросить Луммокса, как он смотрит на все случившееся?

— До этого мы еще доберемся. Теперь второе: я не могу считать ваши аналогии достаточно весомыми. Мы имеем дело не с маленьким мальчиком, а с животным. И если мы примем решение о необходимости его уничтожения, мы не будем руководствоваться ни местью, ни наказанием, потому что животному недоступны такие понятия. Цель данного решения будет сугубо предупредительной, так как мы не можем допустить, чтобы потенциальная опасность обрела силу и причинила вред жизни, здоровью или имуществу любого члена общества. Вашего маленького мальчика может схватить за руку няня… а здесь мы встречаемся с созданием весом в несколько тонн, способным уничтожить человека одним неосторожным движением. Так что у него нет ничего общего с шаловливым малышом, который крадет печенье.

— Ах вот как? Ничего общего? А вам не приходит в голову, что маленький мальчик может вырасти, нажать маленькую аккуратную кнопочку — и снести с лица земли целый город? Так давайте ему голову долой — до того, как он вырастет! Не спрашивайте его, почему он стащил пирожное, вообще ничего не спрашивайте — оторвите ему голову и живите спокойно.

Гринберг опять невольно закусил губу:

— Значит, вы хотите, чтобы мы допросили Луммокса?

— Я уже сказала об этом.

— Было не совсем ясно, что вы, в сущности, сказали. Суд принимает к сведению…

— У меня возражение, ваша честь, — торопливо сказал мистер Ломбард. — Если этот экстраординарный…

— Прошу вас, придержите ваши возражения. Суд удаляется на десять минут. Всем оставаться на местах. — Гринберг встал и вышел. Вытащив из кармана сигареты, он поискал спички и, не обнаружив, сунул сигареты обратно в карман.

Черт бы побрал эту девчонку! Он уже прикидывал, как половчее разделаться с этой историей, так чтобы Департамент был доволен и ни у кого не было бы претензий… разве что у мальчишки Стюарта, но тут уж ничего не поделаешь… у мальчишки и его чудовищного питомца, которого он пригрел на своей груди.

Он не может позволить, чтобы это уникальное создание было уничтожено. Но добиться этого надо достаточно тонко… отвергнуть жалобу, с которой этот старый дурак, словно с алебардой наперевес, бросился на него (а ведь жалоба продиктована ничем иным, как злобой и раздражением), а затем уговорить шефа полиции забрать все остальные претензии. На жалобу «Спасти-Мир-От-Неандертальцев» можно не обращать внимания. Но поскольку эта дерзкая девчонка получила право присутствовать при судоговорении, она может повернуть дело так, что высокий суд, за которым наблюдает сам Межзвездный Департамент, будет вынужден выслушивать всякий сентиментальный антропоморфный бред! Ох, эти ее невинные голубые глазки!

Может статься, его еще обвинят в том, что он поддался их чарам. Ах, как плохо, что дети не сидят по домам!

Потери и убытки должен нести владелец животного; имеются тысячи прецедентов со «зверями на привязи», в которых это правило действовало неукоснительно, — тем более, что мы не на планете Тенкора. Все эти разговоры, что действия Луммокса объясняются неправильными действиями тех лиц, которые напугали его, — детский лепет. Но данный экземпляр неземного существа может представлять такой интерес для науки, что он, интерес этот, далеко перекроет нанесенные убытки; кроме того, решение суда не должно нанести мальчику большой финансовый ущерб.

Гринберг поймал себя на том, что мысли его отклонились далеко в сторону от рамок законодательства. Способен ответчик оплатить нанесенный ущерб или нет — не должно волновать суд.

— Простите, ваша честь. Я попросил бы вас не баловаться с этими вещами.

Гринберг в ярости обернулся и увидел, что к нему обращается секретарь суда. Тут он обнаружил, что в рассеянности перебирал выключатели и тумблеры на панели. Он отдёрнул руку:

— Прошу прощения.

— Человек, который не разбирается в этом, — извиняющимся тоном сказал секретарь, — может наделать неприятностей.

— Вы правы. К сожалению, вы совершенно правы. — Гринберг резко встал. — Суд продолжает заседание. Снова сев, он сразу же повернулся к Бетти:

— Суд пришел к выводу, что Луммокс не может быть свидетелем.

Бетти вздохнула:

— Ваша честь, вы делаете большую ошибку.

— Возможно.

Она задумалась на несколько секунд:

— Мы хотели бы, чтобы дело рассматривалось в другом судебном округе.

— Откуда вы набрались этих слов? Куда бы вы не забрались, Департамент будет контролировать это дело. Тем и кончится. Так что о переносе дела помалкивайте.

Бетти побагровела:

— Вы должны сами себе дать отвод!

Гринберг напрягся, стараясь сохранить присущее ему олимпийское спокойствие. Тем не менее ему пришлось сделать три глубоких вдоха и выдоха:

— Молодая леди, — отчетливо произнес он, — весь день вы пытаетесь помешать работе суда. Теперь вы можете помолчать; вы и так сказали достаточно много. Ясно?

— Я еще не все сказала и я еще буду говорить!

— Что? Повторите, пожалуйста!

Бетти посмотрела на Посланника:

— Ну уж нет. Лучше я возьму свои слова обратно… а то вы еще обвините меня в неуважении к суду.

— Нет, нет. Я просто хотел бы запомнить их. Не думаю, что мне когда-либо приходилось слышать столь смелое заявление. Впрочем, неважно. Держите язык за зубами. Если только вы знаете, как это делается. Вам будет дано слово позже.

— Да, сэр.

Он повернулся к остальным:

— Суд уже объявлял, что, если мы не уложимся в установленный срок, об этом будет сделано соответствующее оповещение. Но суд не видит причин для такого решения. Есть ли возражения?

Адвокаты помялись и обменялись вопросительными взглядами. Гринберг обратился к Бетти:

— Ваше мнение?

— Мое? Я думала, что лишена права голоса.

— Можем ли мы закончить слушание дела сегодня — ваше мнение.

Бетти взглянула на Джона Томаса и мрачно сказала:

— Не возражаю, — а затем склонилась к нему и шепнула: — Ох, Джонни, я так старалась!

Под столом он нащупал ее руку и потрепал по ладошке:

— Ты выкладывалась изо всех сил, Червячок.

Гринберг сделал вид, что ничего не слышал.

— Суд рассмотрел прошение, — сказал он холодным официальным тоном, — об уничтожении внеземного существа Луммокса на том основании, что он опасен и не поддается контролю. Факты не подтверждают эту точку зрения: прошение отклоняется.

Бетти с всхлипом глотнула воздух. Джон Томас с изумлением огляделся, а затем в первый раз за день улыбнулся;

— Соблюдайте порядок, — мягко сказал Гринберг. — Перед нами еще одно прошение о том же самом, но на другом основании. — Он приподнял листок бумаги из Лиги «Сохраним Землю для человечества». — Суд считает для себя невозможным следовать положениям данного документа. Прошение отклоняется. Из четырех исков уголовного характера я отклоняю все четыре. Суд считает…

Советник городского муниципалитета не мог сдержать удивления:

— Но ваша честь…

— Если у вас есть иная точка зрения, придержите ее при себе. Никаких преступных намерений не обнаружено, следовательно, из этого вытекает, что не было и преступления. Конструктивный подход должен проявляться в тех случаях, когда закон требует от человека принимать все необходимые меры предосторожности для защиты окружающих, и именно с этой точки зрения должны рассматриваться все представленные иски. Исходя из опыта… из опыта, который мы приобрели в прошлый понедельник, суд считает, что принятые меры должны быть достаточными. — Повернувшись, Гринберг обратился непосредственно к Джону Томасу. — Я имею в виду, молодой человек, следующее: можно считать, что вы сделали все, что могли. Но если ваш питомец снова вырвется на свободу, вам крепко достанется.

Джонни сглотнул комок в горле:

— Да, сэр.

— Остались гражданские иски о возмещении ущерба. Критерии здесь могут быть различными. Воспитатель малолетнего ребенка или хозяин животного отвечает за ущерб, нанесенный этим ребенком или животным, и суд считает, что в данном случае тяжесть закона должен почувствовать воспитатель или хозяин, а не невинная третья сторона. И кроме одного момента, который я пока оставлю в стороне, ситуация подпадает под данное правило. Первым делом должен отметить, что во всех исках говорится о преднамеренном нанесении ущерба. Что же касается его возмещения, то, поскольку Межзвездный Департамент призван действовать в интересах общества, он берет это возмещение на себя.

— Как хорошо, — шепнула Бетти, — что мы успели назвать Луммокса нашим имуществом. Ты только посмотри на этих стервятников из страховых компаний.

— Теперь о том пункте, который я пока оставил в стороне, — продолжил Гринберг. — Вопрос этот возник косвенным образом и связан с тем, что Луммокс, возможно, не животное… и тем более не имущество… а мыслящее существо, подпадающее под действие «Законов Цивилизации»… — так же, как и его хозяин. — Гринберг помолчал; теперь важно было выбрать правильную линию поведения. — Мы давно покончили с рабством. Ни одно мыслящее существо не может принадлежать другому. Но как поступить, если Луммокс в самом деле — мыслящее существо?

Может ли он находиться в чьем-то личном пользовании? И в таком случае является ли его так называемый хозяин его фактическим владельцем и несет ли он за него ответственность? Словом, все сказанное сводится вот к чему: Луммокс — имущество или свободное существо?

Данный суд в какой-то мере выразил свое мнение, когда пришел к выводу, что Луммокс не имеет права присутствовать перед судом… в настоящее время. Но суд не обладает достаточной эрудицией, чтобы прийти к окончательному решению — пусть даже суд будет полностью убежден, что Луммокс всего лишь животное.

Суд вернется к рассмотрению этого вопроса в дальнейшем, когда будет окончательно установлен статус Луммокса. А пока местные власти возьмут на себя заботу о Луммоксе и его безопасности, а также о безопасности общества. — Гринберг замолчал и сел.

Муха могла залететь в открытые рты присутствующих. Первым опомнился мистер Шнейдер, представитель Западной страховой компании.

— Ваша честь? А что же делать нам?

— Не знаю.

— Но… видите ли, ваша честь, давайте обратимся к фактам. Миссис Стюарт не имеет какой-либо недвижимости или накоплений, которые могли бы быть описаны; она пользуется лишь процентами с капитала по завещанию. То же самое и с мальчиком. Мы надеялись выручить определенную сумму непосредственно за животного; соответствующий покупатель может дать за него неплохую цену. А теперь вы, если позволите мне так выразиться, опрокидываете тележку с яблоками. Если эти научники… м-м-м, простите, ученые, начнут свои бесконечные тесты и испытания, может быть, пройдут годы. То же произойдет, если они подвергнут сомнению его статус как имущества… и что же мы получим в возмещение? Должны ли мы возбуждать дело против городских властей?

Едва Шнейдер кончил, тут же вскочил на ноги Ломбард:

— Ну нет, город здесь ни при чем! Город — одна из пострадавших сторон. С этой точки зрения…

— Призываю вас к порядку, — сухо сказал Гринберг. — Ни на один из этих вопросов нельзя дать немедленного ответа. Рассмотрение всех гражданских исков откладывается до окончательного выяснения статуса Луммокса. — Он посмотрел на потолок. — Есть и другая возможность. Имеются все основания подозревать, что это создание прибыло на Землю с «Летающим Лезвием». Если мне не изменяет память, все существа, доставленные данным кораблем, являются собственностью государства. Даже если Луммокс будет признан движимым имуществом, все равно он не может находиться в частном владении. В таком случае, вопрос о возмещении потерь и убытков станет предметом долгого судебного разбирательства.

Мистер Шнейдер остолбенел, мистер Ломбард был преисполнен гнева, Джон Томас смутился и прошептал Бетти:

— Что он там говорит? Луммокс принадлежит мне.

— Тс-с-с, — прошептала Бетти. — Я же говорила тебе, что мы выкарабкаемся. Ох, мистер Гринберг просто душка!

— Но…

— Заткнись! Мы на коне!

Все время, за исключением дачи свидетельских показаний, сын мистера Ито хранил молчание. Наконец он встал:

— Ваша честь!

— Да, мистер Ито.

— Ничего я тут не понимаю. Я простой фермер. Но я хотел бы знать одно. Кто заплатит за садовый домик моего отца?

Джон Томас вскочил.

— Я, — коротко сказал он.

Бетти дернула его за рукав:

— Идиот! Садись!

— Сама помолчи, Бетти. Вы тут много чего говорили, — Бетти поперхнулась и замолчала. — И мистер Гринберг, и все остальные. Могу я наконец сказать?

— Давайте.

— Весь день я только и делал, что слушал. Тут старались доказать, что Луммокс опасен, хотя это вовсе не так. Его старались убить, просто из-за… да, я вас имею в виду, миссис Донахью!

— Обращайтесь к суду, — тихо сказал Гринберг.

— И вы тоже много чего сказали. Все я не помню, но, простите меня, сэр, кое-что показалось мне ужасно глупым. Простите меня.

— Я понимаю, что вы не собирались меня оскорблять.

— Ну… взять хотя бы вот это — является ли Луммокс движимым имуществом или нет. Или хватит у него мозгов, чтобы голосовать. У Луммокса-то мозгов хватит, и думаю, никто, кроме меня, не знает, как он умен. Но он ничему не учился и нигде не был. Но все это не имеет никакого отношения к тому, кому он принадлежит. Он принадлежит мне. Так же, как я принадлежу ему… Мы вместе выросли. Теперь… я знаю, что несу ответственность за все, что в прошлый понедельник сделал Луммокс… да помолчи ты, Бетти! Сразу я не могу заплатить все, но заплачу обязательно. Я…

— Минутку, молодой человек. Суд не разрешает вам брать на себя ответственность без предварительной консультации с вашим советником. И если таково ваше намерение, суд вынужден обратиться к советнику.

— Вы сказали, что могу говорить сам.

— Продолжайте. Отметьте в протоколе, чтобы это не вносили.

— Нет, пусть вносят, потому что я собираюсь поступить именно так. Скоро я получу деньги по страховке за мое образование и смогу покрыть все расходы. Я надеюсь, что смогу…

— Джон Томас! — резко оборвала его мать. — Ты этого не сделаешь!

— Мама, тебе бы лучше не вмешиваться. Я хотел просто сказать…

— Ты ничего не будешь говорить. Ваша честь, он…

— К порядку! — призвал Гринберг. — В протокол ничего не заносите! Пусть мальчик говорит.

— Спасибо, сэр. Я уже кончаю. Но я хотел кое-что сказать и вам, сэр. Лумми очень застенчив. Я могу общаться с ним, потому что он мне доверяет. Но если вы думаете, что я позволю посторонним тыкать его и щупать, и задавать ему глупые вопросы, и гонять его по лабиринтам и все такое прочее, то вы глубоко ошибаетесь, потому что я не позволю этого. Сейчас Лумми себя плохо чувствует. Он нахлебался развлечений по горло. Бедняга, он…

Луммокс ждал Джона Томаса дольше, чем ему хотелось бы, потому что он не знал, куда тот делся. Он видел, как Джон Томас исчез в толпе, но не был уверен, вошел ли он в большое здание по соседству. Проснувшись в первый раз, Луммокс, было, пытался заснуть снова, но был вынужден окончательно проснуться, потому что вокруг толпилась масса людей.

Наконец, Луммокс решил, что пришло время выяснить, куда делся Джон Томас, и отправиться домой. Образно говоря, он нарушил приказ Бетти, но ведь Бетти — это не Джон Томас.

Луммокс настроил все свод органы чувств на «поиск» и начал разыскивать Джонни. Слушал он долго, несколько раз слышал голос Бетти — но она его не интересовала. Он продолжал прислушиваться.

Наконец объявился и Джонни! Луммокс напряг свой слух до предела. Хозяин находился в большом доме, и с ним все было в порядке. О! Джонни говорил точно так, будто он спорил со своей матерью. Луммокс повернулся в сторону здания суда и попытался понять, что происходит.

Люди говорили о вещах, в которых он не разбирался. Но одно было ясно: кто-то спорил с Джонни. Кто? Его мать? Да, он слышал ее голос, он знал, что у нее есть право спорить с Джонни, так же, как Джонни мог спорить с ним — все это было не важно. Но здесь был кто-то другой… точнее, другие, и ни у кого из них не было такого права.

Луммокс решил, что пришло время действовать. Он поднялся на ноги.

Едва Джон Томас дошел в своей речи до слов «Бедняга, он…», как снаружи раздался скрип и скрежет; все присутствующие в зале суда поспешно повернулись. Звуки стремительно приближались, и Гринберг уже собирался послать бейлифа выяснить, что там произошло, как внезапно в этом отпала необходимость. Дверь, ведущая в суд, выпятилась, затем крякнула и сорвалась с петель. Передняя половина туловища Луммокса вдвинулась в помещение, таща на себе часть стены, а дверной косяк украсил Луммокса как воротничок. Луммокс открыл рот и радостно пискнул:

— Джонни!

— Луммокс! — закричал его друг. — Стой на месте! Стой там, где ты стоишь! Не двигайся!

Все присутствующие, включая Специального Посланника Гринберга, с перекошенными лицами застыли от изумления.

V. ТОЧКА ЗРЕНИЯ

Высокочтимый мистер Кику, помощник Секретаря по Межзвездным Делам, открыл ящик стола и окинул взглядом свою коллекцию пилюль. Сомнений больше не было: снова начиналась изжога. Он выбрал одну из таблеток и нехотя вернулся к работе.

Перед ним лежало распоряжение Инженерного Бюро Департамента, предписывающее всем Межпланетным кораблям класса «Пеликан» оставаться на земле, пока не будет закончена очередная модификация. Мистер Кику не стал затруднять себя, вчитываясь в соответствующее инженерное обоснование, а просто черкнул на документе «К немедленному исполнению» и кинул бумаги в корзину для исходящих. Техническое обеспечение безопасности в космосе входило в обязанности этого бюро: сам Кику ничего не знал о технических тонкостях его деятельности, да и не хотел знать; он всецело полагался на мнение своего главного инженера — в противном случае он давно бы его выгнал и взял другого.

Но он догадывался, что финансовые лорды, которым принадлежали корабли класса «Пеликан», скоро примутся обрабатывать Секретаря… и тот, вынырнув из глубин своего интеллекта и преклоняясь перед политическим влиянием, которым обладают данные обаятельные джентльмены, смахнет все эти бумаги в мусорную корзину.

Он начал размышлять о новом Секретаре, но его сомнения так и не обрели законченную форму.

Следующая порция бумаг несла информацию, предназначенную только для Кику, и была направлена на его стол в соответствии с установившимся порядком, по которому все, предназначенное для Секретаря, должно было предварительно попадать к помощнику Секретаря, независимо от содержания. Содержание казалось банальным и неинтересным: как видно было из резюме, организация, именующая себя «Друзья Луммокса» и возглавляемая миссис Бейлой Мургатройд, хотела попасть на прием к Секретарю по Межзвездным Делам и была направлена к Специальному Помощнику Секретаря (по Общественным Отношениям).

Дальше мистер Кику читать не стал. Вес Роббинс может целоваться с этими Друзьями до упаду, но пусть его и Секретаря оставят в покое. Он было развеселился при мысли, какой шок испытает Секретарь, натрави он миссис Мургатройд на него, но оставил эту пустую фантазию; время Секретаря в самом деле должно быть посвящено только укладке краеугольных камней, а не общению с обществами любителей битых горшков. А все эти организации, именующие себя «Друзья Того-то и Сего-то», как правило, состоят из тех, кто только и ждет случая поточить на ком-то зубы, плюс обычный набор дураков-кисельные уши и профессиональных деляг. Но такие компании могут доставлять беспокойство… впрочем, бог с ними.

Кику засунул бумаги в соответствующую папку и принялся за меморандум из Экономбюро: в районе Сан-Луиса вирус поразил большие дрожжевые плантации и, похоже, это могло привести к сокращению протеина и введению более жесткого рациона. Даже возможность голода на Земле не входила в круг непосредственных интересов мистера Кику. Но пока данные, считанные со слайдов, не превратились в его мозгу в несколько четких понятий, он сидел, задумавшись. Затем вызвал помощника:

— Вонг, вы видели документ из Экономбюро АУ-ноль-четыреста двадцать восемь?

— Вроде, да, босс. История с дрожжами в окрестностях Сан-Луиса?

— Да. Что вами сделано?

— Э-э-э… ничего. Я думаю, то не моя епархия.

— Ах, вы думаете? Наши внешние станции разве не твое дело, а? Посмотри загрузку своих кораблей на предстоящие восемнадцать месяцев, сверься с АУ-ноль-четыреста двадцать восемь и действуй. Закупи наконец овец в Австралии. Мы не можем позволить, чтобы наши люди голодали, потому что какой-то идиот в Сан-Луисе уронил в чан с дрожжами свой носок.

— Да, сэр.

Мистер Кику вернулся к работе, с сокрушением подумав, что был слишком резок с Вонгом. Он знал, что его состояние объяснялось не ошибками Вонга, а мыслями о докторе Фтаемле.

Впрочем, и со стороны доктора Фтаемла не было никаких ошибок… Ошибки были его собственные! Он знал, что не может позволить себе никаких расовых предрассудков, во всяком случае, на этой работе. Интеллект подсказывал ему, что он относительно свободен от предубеждений, которые могут возникнуть из-за разницы в цвете кожи, формы волос или контуров лица, по той единственной причине, что для такого загадочного существа, как доктор Фтаемл, различия в человеческих особях, могут показаться совершенно несущественными.

И все же от этого никуда не деться… в глубине души он испытывал к Фтаемлу смутную неприязнь. И тут он был бессилен.

Куда ни шло, если бы этот-как-его носил тюрбан… вместо того, чтобы разгуливать с грязным клубком змей на голове, копошащихся, как куча червей. Но нет! Для раргиллиан прическа была предметом гордости. Во всех их манерах сквозило убеждение, что никто, кроме них, не достоин звания разумного существа.

Хотя… в общем-то Фтаемл неплохой парень. Кику черкнул себе, что надо, не откладывая, пригласить Фтаемла на обед. Кроме того, он, Кику, может подвергнуться глубокой гипнотической обработке, что сделает обед не таким уж трудным мероприятием. Но при одной мысли об обеде изжога снова дала себя знать.

Кику ничего не имел против раргиллианина, поставившего перед утомленными сотрудниками Департамента неразрешимые проблемы: решать такие ситуации было привычным делом. Просто… черт возьми, почему бы этой образине не сделать нормальную прическу?

Представив себе доктора Фтаемла причесанным «а ля лорд Честерфилд», мистер Кику невольно улыбнулся и почувствовал себя значительно лучше. Следующая подборка бумаг — отчет о командировке… ах, да! Сергей Гринберг. Хороший мальчик. И еще не кончив читать, Кику потянулся за карандашом, чтобы поставить утверждающую визу.

Но вместо этого он застыл примерно на полсекунды, а затем нажал на кнопку:

— Полный отчет о командировке мистера Гринберга! О той, из которой он вернулся несколько дней назад.

— Не помните ли вы его номер, сэр?

— Найдете. Хотя подождите… ага, РТ-ноль-четыре ста одиннадцать, за субботу. Жду!

Мистер Кику успел пробежать лишь пару абзацев, как пневматическая почта всхлипнула, и узкий цилиндр шлепнулся на стол. Кику засунул его в машину и расслабился, держа палец на тумблере, с помощью которого регулировал скорость появления текста на экране.

Меньше чем через семь минут он имел не только представление о процессе, но и прочел отчет Гринберга обо всем, что произошло. С помощью машины мистер Кику мог проглатывать не менее двух тысяч слов в минуту. Выслушивать многословные доклады и давать интервью Кику не любил и оставлял эти занятия на долю тех, кто не ценит время. Но в данном случае возникла необходимость в устном докладе. Наклонившись к микрофону, он нажал тумблер:

— Гринберг!

Гринберг мгновенно появился на экране:

— Привет, босс.

— Будь-ка любезен, иди сюда. — Мистер Кику, не утруждая себя любезностью, отключился.

Гринберг решил, что желудок босса снова дает о себе знать. Но было уже слишком поздно сочинять какое-нибудь неотложное дело вне Департамента; поспешив наверх, он предстал пред шефом со своей обычной веселой улыбкой.

— Доброе утро, — буркнул мистер Кику. — Я читал твой отчет.

— И?

— Сколько тебе лет, Гринберг?

— Мне? Тридцать семь.

— Хм-м-м. И в каком ты сейчас звании?

— Сэр? Я дипломатический офицер второго класса… но действую по первому.

«Какого черта! Дядя Генри все это прекрасно знает… ему даже известен номер моей обуви».

— Хватает, чтобы обладать мозгами, — задумчиво пробормотал Кику. — Да и по званию мог быть послом… или исполнительным советником по политическим вопросам при посольстве. Сергей, почему ты бываешь так непростительно туп?

На скулах Гринберга вздулись желваки, но он ничего не ответил.

— Ну?

— Сэр, — холодно ответил Гринберг, — вы старше и значительно опытнее меня. Могу ли я осведомиться, чем вызвана ваша грубость?

Мистер Кику пожевал губами, но удержался от улыбки:

— Прекрасный вопрос. Мой психиатр говорит, что я анархист, занимающийся не своим делом. А теперь садись, и мы поговорим о том, чем вызвана твоя тупоголовость. Сигареты в ручке кресла. — Гринберг сел, выяснил, что у него нет, чем прикурить, и попросил огонька.

— Не курю, — сказал Кику. — Сигареты — сплошное искушение. А как ты думаешь?

— Так оно и есть, — ответил Гринберг, прикуривая.

— Ясно. Сергей, я вижу, что глаза и уши тебе ни к чему. Если этот зверь способен говорить, ты должен был сразу же отложить процесс, пока мы не получили бы о нем всю информацию.

— М-м-м… я так и собирался сделать.

— Он собирался! Сынок, подсознательная тревога должна была оглушить тебя звоном своего колокола. А получилось, что ты оказался втянутым в это дело, и когда ты думал, что процесс окончен, все только и началось. И все из-за этой девчонки, просто ребенка! Слава богу, что я не читал протокол, держу пари, что вот там-то я бы посмеялся.

Гринберг вспыхнул. Он-то все читал.

— А теперь, когда она поймала тебя в ловушку, ты потерял ориентировку, вместо того, чтобы принять ее вызов и встретить его… Чем встретить? Первым делом, отсрочить процесс, назначить дополнительное расследование, с чего ты должен был начать и…

— Но я назначил его.

— Не прерывай меня. Я хочу, чтобы ты рассмотрел ситуацию со всех точек зрения. Ты вынес решение, равного которому не было с тех пор, как Соломон приказал разделить ребенка на две части. Где ты изучал право?

— В Гарварде, — мрачно ответил Гринберг.

— М-да… Ну ладно, не буду больше драить тебя; ты и так находишься в затруднительном положении. Но во имя семидесяти семиглазых богов Сарванчилла, скажи, что ты собираешься делать? Первым делом, ты отклонил прошение местных властей об уничтожении этого создания… потом ты дал задний ход, удовлетворил просителей и сказал им, что они могут избавиться от него… Исходя из того, что Департамент подмахнет это решение. И все за десять минут. Сынок, я не думаю, что ты хотел выглядеть дураком, но зачем надо было втягивать в эту петрушку и Департамент?

— Босс, — смиренно признался Гринберг, — я сделал ошибку. И когда я понял ее, то предпринял единственное, что мне оставалось: я дал задний ход. Зверь в самом деле опасен, и Вествилл не в состоянии держать его под контролем. И если бы это не было свыше моих сил, я бы приказал уничтожить его немедленно, не дожидаясь санкции Департамента… и вашей лично.

— Фу!

— Вы не были на моем месте, сэр. Вы не видели, как рушились массивные стены здания суда. Вы не видели, как он разметал их.

— Не старайся поразить меня. Ты когда-нибудь видел город, который одна бомба сравняла с землей? Что там стены в вашем суде… может быть, на них нажился какой-то вороватый подрядчик.

— Но, босс, вам надо было видеть клетку, которую он разворотил. Сваренные стальные первосортные брусья. Он переломил их как соломинки.

— Я не сомневаюсь, что ты их тщательно осмотрел. Но почему ты не обратил внимания, что его в ней заперли, и он не мог выйти?

— А? Ну, это не дело Департамента проверять тюрьмы.

— Сынок, все факторы, хоть каким-то боком касающиеся понятия «Вне», имеют самое прямое отношение к нашему Департаменту. И ты это знаешь. Но когда ты будешь помнить это во сне и наяву, чистя ботинки или разливая супы на благотворительном базаре, ты поймешь, что это суть нашей работы. И ты будешь держать ушки на макушке и ловить носом все, что может быть названо «особыми ситуациями». А теперь расскажи мне об этом существе. Я читал твой отчет, я видел его снимки, но я не чувствую его.

— Ну, он относится к многоногому, не сбалансированному типу. Восемь ног, примерно семь футов в холке. Оно…

Кику выпрямился:

— Восемь ног? А руки?

— Руки? Их нет.

— Какие-нибудь любые органы для манипуляций? Видоизмененные конечности?

— Ничего, шеф… будь что-то подобное, я бы сразу же приказал провести полное и всестороннее обследование. Ноги у него как бочонки, но двигается он с изяществом. Но чего ради вы…

— Неважно. Что еще? Продолжай.

— Он напоминает нечто среднее между риноцеросом и трицератопсом, хотя артикуляция у него весьма своеобразная.

Молодой хозяин зовет его Луммоксом[1], и это имя ему подходит. Обаятельное, но глупое существо. В этом и кроется опасность: он настолько огромен и могуч, что из-за своей неповоротливости и несообразительности может причинить человеку вред. Он разговаривает, но это речь примерно четырехлетнего ребенка… голос у него такой, словно он проглотил маленькую девочку.

— Почему ты считаешь его глупым? Из твоего исторического отчета я понял, что владелец считает это существо достаточно сообразительным.

Гринберг улыбнулся:

— Ему очень хочется, чтобы это было так. Я говорил с ним, босс. Оно в самом деле глупо.

— Не вижу, из чего ты сделал такой вывод. Считать, что внеземное существо глупо только потому, что оно не может разговаривать на языке землян — то же самое, что считать итальянцев неграмотными лишь потому, что они говорят на ломанном английском. Одно не вытекает из другого.

— Но, видите ли, босс, у него нет рук. Высший уровень его интеллекта не превышает обезьяний. Может быть, собачий. Но не больше.

— Могу допустить, что ты придерживаешься ортодоксальных взглядов в теории ксенологии. Но когда-нибудь твое предубеждение станет подавляющим и превратится в оскорбление для классической ксенологии. Мы обнаружили цивилизацию, которая развивается вне нашей системы понятий и не нуждается в них…

— Хотите пари?

— Нет. Где сейчас данные об этом «Увальне»?

Гринберг несколько смутился:

— Босс, я отдал все материалы в лабораторию для микрофильмирования. С минуту на минуту они будут на вашем столе.

— О’кей, ты расторопен. Изложи-ка устно…

— У меня установились добрые отношения с местным судьей, и я попросил его держать меня в курсе дела. Конечно, они не могут содержать эту гору в местной Бастилии; в сущности, у них нет таких запоров, которые могли бы остановить его… в чем они убедились на горьком опыте. И выстроить они тоже ничего не успеют… уж поверьте мне, та клетка, что он разворотил, была что надо. Но шеф полиции напряг мозги: у них есть пустой бетонный резервуар со стенками высотой в девять футов, часть противопожарной системы. Они возвели рампу, подняли по ней Луммокса, спустили его в резервуар и убрали рампу. Похоже, так они выкрутятся из положения: эта зверюга не умеет прыгать.

— Звучит неплохо.

— Да, но это не все. Судья О’Фаррел сообщил мне, что шеф полиции так взбудоражен, что решил не ждать одобрения Департамента и немедленно приступить к экзекуции.

— Что?

— Разрешите мне кончить. Он никому ничего не сказал — но входной клапан вроде бы случайно оказался открытым, и за ночь резервуар наполнился до краев. К утру Луммокс оказался на дне. Шериф Дрейзер решил, что его «забывчивость» принесла успех, и Луммокс потонул.

— Ах, вот как?

— Но Луммокс совершенно не пострадал. Находился под водой несколько часов, но когда ее спустили, он проснулся, встал и сказал «С добрым утром».

— Возможно, двоякодышащее. Какие действия ты предпринял, чтобы остановить это своеволие?

— Минутку, сэр. Дрейзер знал, что огнестрельное оружие и взрывчатка бесполезны… вы читали об этом… во всяком случае, в том объеме, который можно пускать в ход в черте города. Он решил прибегнуть к яду. Ничего не зная об этом существе, он взял полдюжины сортов и разновидностей яда в количестве достаточном, чтобы отправить на тот свет целый полк и смешал их с разной пищей.

— Ну и?

— Луммокс слопал все подчистую. Его даже в сон не потянуло; в сущности, это угощение лишь подхлестнуло его аппетит, ибо следующим блюдом для него стал тот самый входной клапан, и резервуар снова стал наполняться. Они должны были остановить насосную станцию.

Кику фыркнул от смеха:

— Он начинает мне нравиться, этот Луммокс. Ты говоришь, он съел этот клапан. Из чего тот был сделан?

— Не знаю. Думаю, обычный сплав.

— Х-хм-м… Похоже, его диета несколько суховата. А может быть, у него зоб, как у птиц.

— Я бы не удивился.

— Что шериф сделал потом?

— Пока еще ничего. Я попросил О’Фаррела предупредить Дрейзера, что он кончит в исправительной колонии в тридцати световых годах от Вествилла, если попытается свалить вину на Департамент. И сейчас он ломает себе голову, как решить эту проблему. Последняя его идея — залить Луммокса бетоном и оставить подыхать. Но О’Фаррел поставил на этом проекте крест как на бесчеловечном.

— Таким образом, Луммокс все еще сидит в резервуаре, ожидая, что мы предпримем, не так ли?

— Думаю, так, сэр. Во всяком случае, вчера он еще был там.

— Ладно, он может подождать. Пока они не придумают что-нибудь еще. — Мистер Кику взял краткий отчет Гринберга и его рекомендации.

— Могу ли я понимать, что вы не одобряете мои действия, сэр? — спросил Гринберг.

— Нет. С чего ты это взял? — он подписал санкцию на уничтожение Луммокса, которую тут же поглотила корзинка для исходящих бумаг. — Если я отменяю чьи-то распоряжения… мне остается только выгнать такого работника… а у меня есть другая работа для тебя.

— Ох, — сказал Гринберг, испытав смутное сожаление; он бы с облегчением воспринял решение шефа отсрочить приведение смертного приговора Луммоксу в исполнение. Что ж… очень жаль… но зверь в самом деле был опасен.

— Ты боишься змей? — продолжил беседу мистер Кику.

— Нет. Они мне даже нравятся.

— Прекрасно! Хотя не могу представить, как они могут нравиться. Я всегда до смерти боялся их. Еще когда я был мальчишкой в Африке… впрочем, неважно. Ты когда-нибудь работал вместе с Раргиллианинами? Я что-то не припоминаю.

Гринберг внезапно вспомнил:

— У меня был переводчик с Раргиллиана в деле Веги-четыре. Мы неплохо сработались.

— Надеюсь, что так. Сергей, на мне висит дело, в котором участвует посредник с Раргиллиана, доктор Фтаемл. Ты должен был слышать о нем.

— Да, конечно, сэр.

— Должен сказать, что когда он появляется… — Кику издал звук, напоминающий сдавленное проклятье. — Впрочем, с Фтаемлом все в порядке. Но его участие связано с каким-то запахом тревоги… и боюсь, моя личная фобия не позволяет моему носу достаточно точно улавливать этот запах. Так что я назначаю тебя моим ассистентом по вынюхиванию.

— Вы так доверяете моему носу, босс?

— Мы сейчас в положении, когда слепой ведет слепого, если ты позволишь вольное обращение с метафорой. Но, между нами, что-то мы должны выяснить.

— Пусть будет так, сэр. Могу я осведомиться, в чем сущность вашего поручения?

— Дело в том… — Но прежде, чем мистер Кику закончил, на пульте вспыхнул огонек, и голос секретаря сказал:

— Явился ваш психотерапевт, сэр.

Кику взглянул на часы:

— Как летит время… Проводи его в мой гардероб. Я сейчас буду. — Он повернулся к Гринбергу. — Фтаемл будет здесь через тридцать минут. Я должен привести себя в форму. Все, что нужно, ты найдешь в моей папке «К исполнению»… дел хватит! — Мистер Кику бросил взгляд в корзину входящих бумаг, которая за время их разговора успела наполниться до краев. — Да, пяти минут будет маловато. Не пожалей времени, чтобы разобраться с этими ворохами. Визируй моим именем, а все, что, как ты считаешь, я должен просмотреть, оставляй… но лучше, чтобы таких бумаг было не больше полдюжины — иначе я пошлю тебя обратно в Гарвард!

Мистер Кику торопливо вышел, и заглянув к секретарю, дал указание фиксировать все, что будет происходить в течение следующего получаса… Он хочет посмотреть, как парень справится с делами. Мистера Кику давно уже беспокоила мысль о преемнике, и он хотел быть уверенным, что Гринберг сможет занять его место. И пока этого не произошло, он должен безжалостно натаскивать мальчишку.

Заместитель Секретаря направился в свою гардеробную; откатившись в сторону, дверь мягко захлопнулась за ним, и Гринберг остался один. Едва только он потянулся за папкой, в которой лежали документы, требующие срочного исполнения, как в корзину входящих скользнула очередная бумага, а на панели мигнул красный огонек и зажужжал зуммер.

Он подхватил бумагу, быстро пробежал ее глазами до середины, но едва успел понять, что она срочная, как комбинация свет-звук на панели, сообщила, что его вызывают по внутридепартаментской связи. На засветившемся экранчике Гринберг узнал шефа бюро систем связи:

— А где босс? — возбужденно спросил тот.

Гринберг перекинул тумблер двухсторонней связи:

— Я за него, — сказал он. — Грею его кресло. Я получил твою памятную записку, Стен, и читаю ее.

Ибаньес раздраженно дернулся:

— Не в этом дело. Дай мне босса.

Гринберг помедлил. Проблема Ибаньеса относилась к числу простых, но достаточно занудных. На каждом корабле, регулярно совершающем рейсы Земля — Венера, врач является представителем бюро общественного здоровья. Но вот «Ариэль», уже готовящийся к посадке в Порт-Либия, внезапно был поставлен своим врачом на карантин и теперь томился в ожидании на предпосадочной орбите. На его борту был венерианский министр иностранных дел… что было как нельзя некстати, так как ожидалось, что Венера поддержит позицию Земли против Марса на предстоящей тройственной конференции.

Гринберг мог отложить решение проблемы до появления босса; мог взвалить ее решение на его плечи; мог обратиться через голову босса непосредственно к Секретарю (что, впрочем, предполагало, что он придет к нему с уже готовым решением и получит на него санкцию); или… он мог действовать сам, используя авторитет мистера Кику.

Мистер Кику не предполагал, что возникнет острая ситуация… но у босса была досадная привычка бросать щенят на глубокое место и смотреть, как они выплывают.

Гринберг быстро собрался с мыслями:

— Прости, Стен, — сказал он, — с боссом поговорить тебе не удастся. Я действую от его имени.

— С каких пор?

— Только пока он отсутствует.

Ибаньес нахмурился:

— Слушай, парень, тебе бы лучше найти босса. Может быть, ты шлепаешь его фамилию на обыкновенные бумаги… но это дело не из таких. Мы должны спешно посадить этот корабль. Тебе крепко намылят шею, если ты возьмешь на себя право отмены такой базовой установки, как карантинная политика. Пошевели мозгами.

Нарушить карантин? Гринберг вспомнил Большую Чуму 51-го года, когда все биологи были безмятежно уверены, что все живое на планете надежно защищено от инфекций из других миров.

— Карантин мы нарушать не будем.

Ибаньес болезненно сморщился:

— Сергей, мы можем поставить конференцию под угрозу… Что я говорю? Поставить под угрозу? Мы не можем допустить, чтобы работа десяти лет пошла насмарку лишь потому, что у кого-то из механиков легкая лихорадка. Карантин должен быть нарушен. Но я не хочу, чтобы ты брал это на себя.

Гринберг помедлил:

— Босса ждет тяжелая работа, и он под глубоким гипнозом. Ты сможешь увидеть его не раньше, чем через пару часов.

Ибаньес побледнел:

— Я попытаюсь убедить Секретаря. Мы не можем ждать два часа. Эта священная корова с Венеры в таком состоянии, что может приказать своему шкиперу рулить домой… и мы не можем рисковать.

— С другой стороны, мы не можем допустить возможность эпидемии. Вот что ты сделаешь. Вызови министра и скажи, что ты лично отправляешься за ним. Возьми десантную шлюпку. Посади его к себе на борт и оставь «Ариэль» на карантинной орбите. Как только он окажется на борту шлюпки… и не раньше… скажи ему, что вы оба, он и ты, примут участие в конференции, не выходя из скафандров. В скафандрах своя опрессованная система подачи воздуха; они используются при посещении планет, чья болезнетворная флора еще не исследована. Конечно, команда шлюпки должна будет тоже направиться в карантин.

— Скафандр! О, он будет в восторге! Куда лучше отменить конференцию. Такое унижение может настроить его против нас — это почти точно. Такие деятели жутко самолюбивы.

— Конечно, он будет в восторге, — объяснил Гринберг, — когда ты объяснишь ему, в чем дело. «Безопасность выдающейся личности», «нежелание рисковать благополучием нашей возлюбленной сестры» и так далее. Если у него еще будут какие-то сомнения, свяжи его с кем-нибудь из отдела общественных отношений. И позаботься, чтобы во время конференции рядом с ним был врач… в белом халате и пара сестер.

Во время перерывов, чтобы он мог отдыхать, в Зале Героев, рядом с конференц-залом, организуй ему чуть ли не больничную палату с отлаженной системой коммуникаций. Пусть он думает, что даже на краю гибели он мужественно исполняет свои обязанности. Понял? Как-то подведи его к этой мысли… еще до того, как шлюпка приземлится.

— Думаешь, это сработает? — нерешительно спросил Ибаньес.

— Зависит от тебя. Я спущу твой меморандум, прикажу соблюдать карантин, но одновременно дам тебе указание проявить инициативу, чтобы обеспечить его присутствие на конференции.

— Ну что ж… ладно. — Ибаньес внезапно улыбнулся. — Черт с ним, с меморандумом. Берусь за дело. — И отключился.

Гринберг вернулся к столу, чувствуя радостное возбуждение от мысли, что он сыграл роль господа бога. Интересно, подумал он, что бы на моем месте сделал босс?.. Могло быть много правильных решений, он выбрал одно из них и чувствовал, что не ошибся. Сергей снова обратился к папке с неотложными делами.

Внезапно он остановился. Что-то подсознательно угнетало его. Он чувствовал, что боссу не хотелось утверждать смертный приговор Луммоксу. Черт возьми, босс же говорил ему, что он не прав, что следовало бы провести полное расследование. Но босс, уважая право подчиненного на самостоятельные решения, не стал настаивать на своем.

Но теперь он сам сидел в кресле босса. И что?

Чего ради босс сунул его на это место? Не для того ли, чтобы он получил возможность исправить свои собственные ошибки? Вряд ли. Шеф проницателен, но не всезнающ; он не мог предположить, что Гринберг решит пересмотреть свои действия.

И все же… Он позвонил личному секретарю босса.

— Милдред?

— Да, мистер Гринберг?

— Это краткое резюме о вмешательстве, где я участвовал… номер РТ-ноль-четыреста одиннадцать. Оно прошло пятнадцать минут назад. Я хочу вернуть его.

— Оно должно быть уже отправлено, — с сомнением сказала Милдред. — Отдел отправки завершил все свои операции семь минут назад.

— Нужно поторопиться. Если бумага уже покинула здание, вышлите ее аннулирование и подтверждение оного, ясно? И верните мне оригинал.

Наконец Сергей добрался до папки неотложных дел. Как мистер Кику и говорил, отделение с пометкой «Фтаемл» не отличалось полнотой. Он обнаружил на обложке надпись «Чудовище и Красавица» и удивился. Босс не был обделен чувством юмора… но оно менялось столь стремительно, что люди, пытавшиеся следовать за ним, нередко попадали в трудное положение.

Внезапно брови Гринберга поползли кверху. Эти неутомимые переводчики, маклеры, посредники и истолкователи, эти раргиллиане, как правило, появлялись на сцене лишь во время переговоров между двумя расами. Присутствие доктора Фтаемла на Земле дало понять Гринбергу, что какие-то негуманоиды встревожены… Негуманоидами их можно было назвать лишь условно: психология этих существ настолько отличалась от человеческой, что общение было довольно затруднительным. Но Гринберг не ожидал, что ученый доктор будет представлять расу, о которой он ничего не слышал… «Хрошии».

Вполне возможно, что Гринберг просто забыл о существовании народа с именем, напоминающим чихание; они могли представлять совершенно незначительную популяцию, находящуюся на низком культурном уровне, с неразвитой экономикой, не способную к самостоятельным космическим путешествиям. Или же они могли быть приняты в Сообществе Цивилизаций, пока Гринберг был занят делами вне Солнечной системы. Как только человечество начало устанавливать контакты с другими расами, тоже совершающими межзвездные путешествия, семья тех, кто по праву мог считаться «гуманоидами» стала пополняться так быстро, что их всех было трудно удержать в памяти. Чем больше человечество расширяло свои горизонты, тем труднее было держать эти горизонты в поле зрения.

Или, может быть, он знал о хрошии под каким-то другим именем? Гринберг повернулся к универсальному справочнику мистера Кику и ввел в него это имя.

Машина проглотила имя, а затем на экране дисплея вспыхнуло: «ИНФОРМАЦИЯ ОТСУТСТВУЕТ».

Гринберг с трудом перевел дыхание при мысли, что информация о хрошии могла как-то исчезнуть… или ее вообще не существует.

Он расширил круг поисков. Универсальный справочник Британского Музея был осведомлен не более, чем компьютер в оффисе Заместителя Секретаря, хотя его хранилище информации занимало огромное здание в другой части Столицы, и целая армия кибернетиков, семантиков и энциклопедистов, не покладая рук, кормила фактами его ненасытное чрево. Теперь Гринберг мог быть уверен, что, откуда бы хрошии не явились, Федерация о них ничего не знала.

Что само по себе было удивительно.

Поизумлявшись не более секунды, Гринберг продолжил чтение. Он выяснил, что хрошии были рядом, в пределах досягаемости передач — на круговой орбите, в пятидесяти тысячах миль от Земли. Теперь он удивлялся целых две секунды, выяснив, что ничего не слышал об этих пришельцах лишь потому, что доктор Фтаемл настоятельно советовал мистеру Кику воздержаться от посылки патрульного корабля на орбиту и от попытки войти на борт чужеземцев.

Вскоре Гринберга отвлекло возвращение бумаг по делу Луммокса, среди которых было и утвержденное мистером Кику решение. Подумав несколько мгновений, Сергей дополнил резолюцию следующим образом: «Решение утверждаю… но оно не должно быть проведено в жизнь до завершения полного научного исследования данного существа. Местные власти по рекомендации Бюро Ксенологии должны обеспечить приемлемые условия существования данного существа, которые позволят произвести его транспортировку, а также оценку стоимости».

Гринберг удостоверил приписку подписью Кику и отправил бумаги обратно, не без смущения отметив, что ныне распоряжение имеет несколько странный вид… ибо ясно, что ка Луммокса наложил руки какой-то ксенобиолог, чего босс никогда бы не допустил. Тем не менее, на сердце у него полегчало. Все, что он делал до сих пор, было неправильно, но тут он был прав.

Внимание его снова вернулось к хрошии… и снова брови его поползли кверху. Хрошии явились сюда не для того, чтобы установить какие-то отношения с Землей; они висят над планетой, чтобы найти какую-то из своих соотечественниц. Исходя из того, что сообщил доктор Фтаемл, они уверены, что Земля держит ее в плену и намерены требовать ее освобождения.

Гринберг почувствовал себя участником дурной мелодрамы. Эти существа с именем, напоминающим астматический хрип, избрали себе явно не ту планету для таких игр. На Земле негуманоидное существо без паспорта, без досье, находящегося в их Департаменте, без веских и санкционированных причин для посещения Земли столь же беспомощно, как невеста, потерявшая церковь, где она должна венчаться. В свое время его, конечно, обнаружат… что за идиотизм! Ведь оно даже не пройдет карантина.

Чего ради босс не сказал, чтобы они собирали свои пожитки и отправлялись домой.

Кроме того, как они представляют себе приземление? Пешком? Или на крыльях лебедя? Межзвездный корабль не может садиться на Землю; его обслуживают «челноки». Неужели они считают, что их соотечественница пробралась на Землю на одном из них: «Простите меня, сэр, но я спасаюсь от своего мужа, который вон в той части Галактики. Вы не против, если я залезу под сиденье и таким образом проникну на вашу планету?»

«Бог подаст» — вот что могут ей сказать. На «челноках» терпеть не могут зайцев; Гринберг чувствовал это каждый раз, предъявляя свое дипломатическое удостоверение.

Что-то все время не давало ему покоя… наконец он вспомнил, как босс допытывался: есть ли руки у Луммокса? Он понял, что босс должен был удостовериться, не является ли Луммокс пропавшим хрошии, хотя последние, судя по словам Фтаемла, имеют восемь ног. Гринберг присвистнул. Луммокс не мог ни построить космический корабль, ни управлять им. И у него не было родственников. Естественно, бос не видел Луммокса и не представляет, насколько он страховиден.

И кроме того, Луммокс на Земле уже больше сотни лет. Что-то поздновато для розысков.

Главный вопрос заключался в том, что делать с хрошии, раз уж мы вошли в контакт с ними. Все, что имело отношение к «Вне», было интересным, познавательным и полезным для человечества, как только с ним удавалось познакомиться поближе и проанализировать… а та раса, которая была способна на самостоятельные межзвездные перелеты, без сомнения, относилась к таковым явлениям. Гринберг не сомневался, что босс постарается поводить их за нос, пока не присмотрится, что сулит будущее. Отлично — и Гринбергу остается лишь поддержать его.

Сергей пробежал оставшуюся часть сообщения. Все, что нужно, он почерпнул из краткого резюме; все остальное было цветистыми оборотами Фтаемла.

Мистер Кику объявился над его плечом и сказал:

— Корзина полна, как всегда.

— Привет, босс. Но подумайте, сколько в ней было бы, если бы каждые две секунды я не опустошал ее, не читая бумаг.

Гринберг освободил кресло.

Мистер Кику кивнул:

— Я знаю. Порой я шлепаю «согласен» на всех без разбору.

— Как самочувствие?

— Готов хоть обниматься с ним. И что в этих змеях, что я не могу их выносить?

— Это относится к области духа.

— Доктор Морган знает свое дело. Если у тебя когда-нибудь разойдутся нервы, можешь обратиться к нему.

Гринберг ухмыльнулся:

— Босс, единственное, что меня беспокоит, это бессонница в рабочее время. Никак не могу уснуть за столом.

— Это самый первый симптом. Ты еще вспомнишь о нервах. — Мистер Кику взглянул на часы. — Наш друг с шевелящимися волосами уже давал о себе знать?

— Нет еще. — Гринберг рассказал о карантине на «Ариэле» и о том, что он сделал. Мистер Кику кивнул, что было равнозначно благодарности на плацу у развернутого полкового знамени. Гринберг ощутил прилив теплого счастья и взялся рассказывать как он начал пересматривать решение о Луммоксе; он был самокритичен, но в допустимых пределах.

— Знаете, босс, когда сидишь в этом кресле, у тебя появляется совершенно особый угол зрения.

— Это я понял довольно давно.

— Ага. И пока я тут сидел, все думал об этой истории с посещением.

— Ну и что? Нам придется иметь с ними дела.

— Так я и думал. И тем не менее… хотя… — он выпалил, какую он наложил резолюцию относительно Луммокса, и застыл в ожидании.

Мистер Кику снова кивнул. Он решил было сказать Гринбергу, что его действия помогли ему сберечь лицо, но воздержался. Вместо этого он наклонился к панели:

— Милдред? Что-нибудь слышно от доктора Фтаемла.

— Только что прибыл, сэр.

— Хорошо. Западный конференц-зал, пожалуйста. — Он отключился и повернулся к Гринбергу. — А теперь, сынок, будем очаровывать змей. Флейта у тебя с собой.

VI. КОСМОС ГЛУБОК, ЭКСЕЛЛЕНЦ

— Доктор Фтаемл, это мой коллега, мистер Гринберг.

Раргиллианин склонился в глубоком поклоне. Двойные коленные суставы его ног и странная для человеческого глаза жестикуляция изобразили какой-то ритуальный танец:

— Я знаю о высокой репутации достопочтенного мистера Гринберга из уст моих компатриотов, которым выпало счастье работать с ним. Я польщен, сэр.

Гринберг ответил в том же стиле вежливых преувеличений, который был избран для космолингвы.

— Я давно таил надежду почерпнуть опыта в общении со столь высокоученой персоной, как доктор Фтаемл, но никогда не предполагал, что моя надежда распустится таким пышным цветом. Ваш слуга и ученик, сэр.

— Хм-м-м! — прервал их мистер Кику. — Доктор, то деликатное дело, в котором вы взяли на себя миссию посредника, столь важно, что до недавнего времени я со своим обычным штатом не мог уделить ему столько времени, сколько оно заслуживает. Мистер Гринберг является чрезвычайным послом и полномочным министром, выделенным в мое распоряжение Федерацией специально для этой цели.

Гринберг удивленно моргнул при этих словах босса, но сохранил каменное выражение лица. Он уже раньше обратил внимание, что босс сказал «коллега» вместо «помощник», но счел эту оговорку обычной уловкой, чтобы повысить престиж стороны, участвующей в переговорах — но он не ожидал, что ему будет выдан такой щедрый патент на следующий чин. Интересно, скажется ли это на его зарплате?

Доктор Фтаемл снова поклонился:

— Я бесконечно благодарен, что имею возможность сотрудничать с вашим превосходительством.

Гринберг подозревал, что им не удалось одурачить раргиллианина; тем не менее, благодарность Фтаемла была искренней, так как он сам был в ранге посла.

Пока секретарша расставляла угощение, они перевели дыхание. Фтаемл выбрал французское вино, а Гринберг и Кику, как им посоветовал Хобсон, раргиллианский напиток — нечто, названное «вином» лишь из-за бедности языка и напоминающее хлеб, разболтанный в молоке и отдающий серной кислотой. Пока напиток не коснулся его губ, Гринберг поторопился изобразить редкостное удовольствие.

Он с уважением отметил, что босс рискнул попробовать жидкость.

Пока ритуальная церемония, которой придерживались от семи до десяти цивилизаций, шла своим чередом, Гринберг получил время присмотреться к Фтаемлу. Медузоид был одет в дорогую пародию на земной мундир: кургузый фрак, кружевное жабо и полосатые брюки. Данное одеяние помогало скрывать тот факт, что хотя сейчас он напоминал обыкновенного гуманоида с двумя ногами, двумя руками и продолговатой головой, в сущности, в нем не было ничего человеческого.

Но Гринберг вырос в обществе Великих Марсиан и имел дело с многими различными существами; он не считал, что «человек» должен иметь только человеческое обличье и не отдавал никакого предпочтения чисто человеческим формам. С точки зрения самого Фтаемла, он был обаятелен и грациозен. Его сухая хитиновая кожа, оранжевая с зелеными подтеками, была ничуть не хуже декоративной леопардовой шкуры. Отсутствие носа ничуть не портило впечатления и компенсировалось подвижным чувствительным ртом.

Гринберг решил, что Фтаемл должен прятать свой хвост, оборачивая его вокруг туловища под одеждой, дабы избежать ненужных намеков, что он похож на кого-то из земных существ, к которым раргиллиане очень чувствительны: до сих пор им была памятна та история в Риме, когда на приеме один из них смахнул хвостом свечу. Другие раргиллиане, с которыми Гринбергу приходилось сотрудничать, старались вообще не пользоваться одеждой и носили свои хвосты гордо вздернутыми вверх, как мартовские коты. Так было, например, на Beгe-VI, воспоминания о которой заставили Гринберга содрогнуться.

Он посмотрел на вибриссы медузоида. Они отнюдь не напоминали змей. Босс явно относился к ним с излишней нервностью. Конечно, они были с фут длиной и толщиной с его большой палец, но у них не было ни глаз, ни пасти, ни зубов — это были просто вибриссы, усики, и не больше. У многих других рас тоже есть такие усики. А что такое наши пальцы, как не короткие усики?

Мистер Кику и доктор Фтаемл опустили свои бокалы на стол почти одновременно.

— Доктор, консультировались ли вы со своими доверителями?

— Сэр, мне была оказана такая честь. И могу ли я выразить вам благодарность за десантную шлюпку, которую вы столь любезно предоставили в мое распоряжение, чтобы я имел возможность, покидая поверхность вашей очаровательной планеты, снестись с теми, кого я имею честь здесь представлять. И отдавая должное тем выдающимся личностям, которым я ныне служу, должен сказать, что она куда больше подходит для моей конституции, нежели аналогичное устройство их корабля.

— Не стоит благодарности. Мы всегда рады услужить нашим друзьям.

— Вы исключительно любезны, мистер Заместитель Секретаря.

— Итак, что же они сказали?

Доктор Фтаемл содрогнулся всем телом:

— Я искренне сокрушаюсь при необходимости сообщить вам, что они непоколебимы. Они настаивают, что их малыш (он женского пола) должен быть возвращен им без промедления.

Мистер Кику нахмурился:

— Я не сомневаюсь, вы объяснили им, что мы никогда не слышали о нем, что у нас есть весомые основания считать, что он никогда не посещал нашу планету, и еще более весомые основания считать, что он… то есть, она никогда не жила на нашей планете.

— Все это я сделал. Надеюсь, вы простите мою невежливость, если я передам их ответ в выражениях грубых, но точных. — Он смущенно повел плечами. — Они говорят, что вы лжете.

Мистер Кику не возразил, зная, что когда раргиллиане исполняют роль посредника, они не вкладывают в эти обязанности ничего личного и действуют как телефон.

— Было бы куда лучше, если бы я в самом деле лгал. Тогда в конце концов я мог бы поймать их пострела и с делом все было кончено.

— Лично я верю вам, — внезапно сказал доктор Фтаемл.

— Благодарю вас. Почему?

— Потому что вы употребляете сослагательное наклонение.

— Ах, вот как. Сообщили ли вы им, что здесь есть более семи тысяч разновидностей внеземных существ, пребывающих на нашей планете, каждая из которых представлена сотнями и тысячами индивидуумов? Что из них примерно тридцать тысяч — разумные существа? Но что из них только очень немногие обладают физическими характеристиками, отдаленно смахивающими на ваших хрошии, и относительно всех их мы знаем, откуда они родом, с какой планеты?

— Я раргиллианин, сэр. Я сказал им все это и даже больше, используя их собственный язык и изложив факты гораздо яснее, чем вы могли это объяснить какому-нибудь землянину.

— Я вам верю. — Мистер Кику хлопнул по крышке стола. — У вас есть какие-то предложения?

— Минутку, — вмешался Гринберг. — Нет ли у вас изображения типичного хрошии? Оно могло бы помочь.

— Хрошиу, — поправил Фтаемл. — Или в данном случае, хрошиа. Прошу простить. Они не употребляют символику типа изображений. К сожалению, у меня нет возможности выполнить вашу просьбу.

— Раса безглазых?

— Нет, экселленц. Выглядят они вполне прилично и даже изящно. Но их глаза и нервная система несколько отличаются от наших. То, что они называют изображением, было бы для вас совершенной бессмыслицей. Даже я нахожу это довольно затруднительным, хотя общепризнано, что моя раса наиболее приспособлена для интерпретации абстрактных символов. Если раргиллианин… — Он замолчал и принялся прихорашиваться.

— Ну хорошо… опишите нам одного из них. Используйте все свои широкоизвестные семантические способности.

— С удовольствием. Корабль, созданный хрошии, относится к боевому классу и…

Мистер Кику прервал его:

— К боевому классу? Доктор, вы хотите сказать, что это военное судно? Вы мне этого не говорили.

Доктор Фтаемл изобразил боль и сокрушение:

— Я считал, что этот факт общеизвестен и достаточно непригляден.

— И я того же мнения. — Мистер Кику задумался, не стоит ли ему поднять по тревоге Генеральный Штаб Федерации. Не сейчас, решил он. Мистер Кику всегда был настроен резко отрицательно к вмешательству военной мощи в процесс переговоров, ибо он был уверен, что демонстрация силы служит признанием неудачи со стороны дипломатов, а также практически сводит на нет шансы достичь соглашения в будущем. Свое мнение он мог обосновать, но предпочитал держать его на уровне эмоций. — Продолжайте, пожалуйста.

— Хрошии-военные являются трехполыми; разница между ними не бросается в глаза и у нас нет необходимости в уточнениях. Мои доверители, руководящие экспедицией на данном корабле, примерно на шесть дюймов выше этого помещения и вдвое тяжелее вас. У каждого из них четыре пары ног и две руки. Руки у них маленькие, но сильные и исключительно ловкие. По-моему, хрошии отличаются необычной красотой и функционируют с редкой грацией. Они с большим искусством работают с машинами, инструментами и совершают очень тонкие манипуляции.

Пока Фтаемл говорил, Гринберг слегка расслабился. До этого намеки раргиллианина все же беспокоили его: вдруг это создание «Луммокс» окажется одним из хрошии… но теперь он понял, что опасения его основывались всего лишь на случайном совпадении числа ног… точно так же страуса можно было бы спутать с человеком, потому что у него две ноги! Мысленно Сергей упорно пытался определить Луммокса в какую-нибудь категорию существ, но ни одна из известных ему пока не подходила.

Доктор Фтаемл продолжал:

— …но эти выдающиеся характеристики хрошии не исчерпываются простыми данными о размерах, весе, строении тела и функциях, ибо самое потрясающее впечатление производит их интеллектуальная мощь. — Медузоид причмокнул в восхищении. — Я почти уже пришел к решению отказаться от профессионального вознаграждения и считать мою службу не обязанностью, а привилегией.

Вот это уже произвело на Гринберга впечатление. Эти хрошии в самом деле что-то представляют из себя; насколько бы честным посредником раргиллианин не был, он может позволить человеку умереть от жажды, но не скажет ему ни слова об источнике воды прежде, чем гонорар не будет у него в руках.

— Единственное, — добавил Фтаемл, — что остановило меня от подобного решения, — это понимание, что кое в чем я их превосхожу. Они не лингвисты. Их речь богата и выразительна, но, кроме нее, они не владеют никаким языком. Даже вы талантливее их в лингвистическом отношении. — Фтаемл вытянул свои гротескные руки чисто галльским жестом (или по крайней мере искусно изобразил его) и закончил: — Таким образом, я пересмотрел отношение к себе и потребовал двойной оплаты.

Он замолчал. Мистер Кику молча смотрел в стол, а Гринберг просто ждал. Наконец Кику сказал:

— Что вы предлагаете?

— Мой уважаемый друг, есть только один путь, которого вы не избежите. Хрошиа, которую они ищут, должна быть найдена.

— Но у нас ее нет.

Фтаемл изобразил глубокий вздох:

— Достойно сожаления. — Гринберг внимательно присмотрелся к нему; вздох не содержал в себе осуждения. Он чувствовал, что раргиллианин приберег что-то из ряда вон выходящее… что было смешно; приняв на себя роль посредника, раргиллианин был больше, чем кто-либо другой, озабочен успехом переговоров: любой их исход, кроме успешного, вызывал у них потерю самоуважения.

— Доктор Фтаемл, — сказал он, — когда вы принимали на себя миссию посредничества с хрошии, предполагали ли вы, что мы будем в состоянии удовлетворить их требование и доставить эту хрошиа?

Ноздри собеседника внезапно опали. Гринберг вздернул бровь и сухо сказал:

— Я вижу, что нет. Могу ли я осведомиться, почему в таком случае вы все же взяли на себя роль посредника?

Фтаемл ответил медленно и без своей обычной доверительности:

— Сэр, никто не может отказаться от сотрудничества с хрошии. Поверьте мне, — никто.

— Хм-м-м… эти мне хрошии. Доктор, надеюсь, вы простите меня, если я скажу вам, что из ваших слов нам так и не удалось составить полное представление об этих созданиях. Вы сказали, они обладают такой интеллектуальной мощью, что даже лучшие умы столь высокоразвитой расы, как ваша… я имею в виду вас… полностью подавляются ими. Вы дали понять, что они сильны и в других областях… И даже вы, гордый, свободный народ, вынуждены повиноваться их желаниям. Сейчас они прибыли к нам в единственном корабле, который висит над планетой столь могущественной, что она была способна установить свою полную и всепоглощающую гегемонию в этом секторе космоса… и все же вы говорите, что «достойно сожаления», если мы не удовлетворим их неисполнимое требование, — сказал Кику.

— Все так оно и есть, — осторожно сказал Фтаемл.

— Когда раргиллианин говорит, исполняя свои профессиональные обязанности, я не могу ему не верить. Это-то и вызывает у меня тревогу. Эти сверх-существа… почему мы никогда раньше не слышали о них?

— Космос глубок, экселленц.

— Да, да. Не сомневаюсь, — сказал Кику, — что есть тысячи великих рас, которых мы никогда не встречали и не встретим. Но неужели и для вас это тоже первый контакт с хрошии?

— Нет. Мы давно знаем о них… дольше, чем о вас.

— Что? — Гринберг кинул на Кику быстрый взгляд. Тот продолжил:

— Что за отношения между Раргиллом и хрошии? И почему Федерации о них ничего не известно?

— Должен ли я считать ваш последний вопрос упреком? Если да, то могу сказать, что я не отвечаю за действия своего правительства.

— Мы просто интересуемся, — заверил его Гринберг. — Федерация стремится постоянно расширять свои дипломатические связи. И я удивлен, узнав, что ваша раса, которая всегда декларировала дружбу с нами, зная о существовании могучей цивилизации, не поставила Федерацию об этом в известность.

— Не могу не отметить, экселленц, что я удивлен вашим удивлением. Космос глубок и неисчерпаем… а моя раса испокон веков была известна, как нация путешественников. Может быть, Федерация не догадалась правильно сформулировать вопрос? Что же касается остального, то мои соотечественники не имеют с могущественными хрошии ни дипломатических, ни каких-либо иных отношений. Они — существа, которые, как вы выражаетесь, заняты своими собственными делами, и мы очень рады… рады тому, что не имеем к ним отношения. Корабли хрошии не появлялись в нашем небе уже более пяти ваших, столетий, но вот хрошии прилетели и потребовали от нас определенных услуг…

— Чем больше я узнаю, — сказал Гринберг, — тем больше ничего не понимаю. Значит, они остановились на Раргилле, чтобы взять посредника, вместо того, чтобы направиться прямо сюда?

— Не совсем так. Появившись в нашем пространстве, они осведомились, слышали ли мы когда-нибудь о вас. Мы сказали, что да, мы знаем о вас… ибо когда хрошии спрашивают, им нельзя не ответить! Мы указали им, где находится ваше светило, и на мою долю выпала редкая удача представлять их. — Он пожал плечами. — Вот я и здесь.

— Минутку, — сказал Гринберг. — Значит, они наняли вас, двинулись к Земле, затем сообщили вам, что ищут пропавшую хрошиа. И должно быть, именно тогда вы и решили, что их миссия не увенчается успехом. Почему?

— Разве это не очевидно? Мы, раргиллиане, используя вашу любимую и довольно точную идиому, самые большие сплетники в космосе. Из вежливости вы можете называть нас «историками», но я предпочитаю более жизненное выражение. Сплетники. Мы всюду бываем, всех знаем, говорим на всех языках. Мне не нужно «поднимать документы», дабы удостовериться, что люди с Земли никогда не были в средоточии звездной системы хрошии. Окажись вы там, вы, конечно, не обошли бы их своим вниманием, результатом чего была бы война. Она могла бы превратиться в «переполох в курятнике»… кстати, интересное выражение, и я хотел бы побывать в курятнике, коль скоро я уж здесь. И эта война бы породила массу анекдотов и интересных историй, которые рассказывались бы всюду, где собирались бы два раргиллианина. Поэтому я понял, что они должны ошибаться; им не удастся найти то, что они ищут.

— Иными словами, — подвел итог Гринберг, — вы указали им не ту планету… и взвалили все проблемы на нас.

— Нет! Нет! — запротестовал доктор Фтаемл. — Идентифицировали мы вас совершенно точно. Дело было не столько в вашей планете, поскольку хрошии не знали, откуда вы пришли, сколько в вас самих. Существа, которых они хотели разыскать, были люди с Земли — до мельчайших деталей, вплоть до ногтей на руках и расположения внутренних органов.

— И тем не менее, вы знали, что они ошибаются. Доктор, я не так искушен в семантике, как вы. Но я вижу здесь определенное противоречие… или парадокс.

— Разрешите, я вам объясню. Мы, для которых слова являются профессиональным оружием, лучше других знаем их никчемность. Парадокс может существовать только в словах, а не в фактах, которые отображаются этими словами. Как только хрошии точно описали людей с Земли и как только я понял, что люди не имеют представления о хрошии, я пришел к тому выводу, к которому я и должен был прийти — что в этой Галактике есть еще одна раса, похожая на вашу как две горошины из одного стручка. Или бобы? Вам больше нравятся бобы?

— Хватит и горошины, — сказал серьезно мистер Кику.

— Благодарю вас. У вас очень богатый язык; пока я нахожусь здесь, я постараюсь освежить свои знания. Поверите ли, человек, у которого я брал первые уроки, дал мне идиомы, совершенно неприемлемые в вашем изысканном обществе. Вот как, например…

— Да, да, — поспешно сказал мистер Кику. — Я вам верю. Некоторые из наших соотечественников обладают весьма странным чувством юмора. Значит, вы считаете, что в нашем звездном скоплении есть раса, похожая на нашу, как братья-близнецы? Оценивая возможность такого совпадения, я нахожу данный факт весьма м-м-м… забавным.

— Просторы космоса, мистер Заместитель Секретаря, с точки зрения юмора, достаточно неприглядны. Тем не менее, мы на Раргилле всегда считали создателя изрядным юмористом.

— Вы познакомили с этим выводом ваших клиентов?

— Да… и впоследствии в беседах с ними я, тщательно аргументировав, излагал его не раз. Но результат можно было предсказать.

— Что вы имеете в виду?

— У каждой расы есть свои таланты, свои слабости. Когда мощный интеллект хрошии приводит их к какому-то выводу, они не отказываются с легкостью от него. Вы называете таких людей «упрямыми».

— Тупоголовыми, доктор Фтаемл, тупоголовыми!

— Прошу вас, мой дорогой сэр! Я надеюсь, что вы сможете держать себя в рамках. Если мне будет позволено, я сообщу, что вы оказались не в состоянии найти их сокровище, хотя вы провели тщательные и всеохватывающие поиски. Я ваш друг… и не надо считать, что эти переговоры завершатся неудачей.

— Я еще в своей жизни не проигрывал переговоров, — кисло ответил мистер Кику. — Если вам не удастся переспорить какого-нибудь типа, порой вы можете пережить это. Но я не вижу, что еще мы можем им предложить. Правда, есть одна возможность, о которой мы говорили в прошлый раз… вы захватили с собой координаты их планеты? Или они отказались их дать?

— Они со мной. Говорю вам, что хрошии совершенно не боятся, что какая-то другая раса будет знать, где их найти… их это просто не волнует. — Доктор Фтаемл открыл маленький плоский чемоданчик, который был такой искусной имитацией земной работы, что казалось, будто он произведен здесь же. — Тем не менее, все выяснить будет не просто. Координаты сначала должны были быть переведены из их системы единиц в те, которые в ходу на Раргилле, который считает себя центром мироздания; для этой цели мне пришлось убеждать в целесообразности такой работы, а затем соотносить их космическое время с раргиллианским. А теперь я со стыдом должен признаться, что не знаком с вашей методикой оценки космических величин, что необходимо для перевода наших мер.

— Вам нечего стыдиться, — ответил мистер Кику, — я сам ничего не знаю о наших методах астронавигации. Для таких целей мы используем специалистов. Минутку. — Он нажал кнопку, вмонтированную в стол. — Мне Астробюро.

— Они все ушли домой, — ответил бесплотный женский голос, — кроме дежурного офицера по астронавигации.

— Он-то мне и нужен. Подать его сюда!

— Доктор Вернер, — быстро отозвался мужской голос, — дежурный офицер.

— Здесь Кику. Доктор, вы можете переводить космические координаты из одной системы в другую?

— Конечно, сэр.

— Имели ли вы дело с раргиллианской системой единиц?

— Раргиллианской? — дежурный офицер присвистнул. — Это не простая штука, сэр. Тут вам нужен доктор Сингх.

— Нy-ка быстренько доставьте его.

— Так он уже ушел домой, сэр. Он будет только утром.

— Я не спрашиваю, где он; я сказал, доставьте его сюда… и побыстрее. Пусть полиция обшарит город. Можете поднять армию, если необходимо. Он нужен мне немедленно.

— Э-э-э… да, сэр.

Мистер Кику повернулся к доктору Фтаемлу:

— Я надеюсь, что смогу доказать тот факт, что ни один корабль с Земли не посещал планету хрошии. К счастью, у нас есть астронавигационные данные по каждому межзвездному путешествию. И мое мнение таково: настало время, когда обе стороны должны встретиться для переговоров лицом к лицу. С вашей неоценимой помощью мы сможем доказать им, что нам нечего скрывать, что все достижения нашей цивилизации к их услугам и что мы были бы рады помочь им в поисках их младенца… но ее здесь нет. А затем, если у них есть, что предложить, мы могли бы… — Дверь в дальнем конце комнаты отворилась, и мистер Кику остановился, а затем сказал ровным тоном:

— Как поживаете, мистер Секретарь?

Высокочтимый мистер Рой Макклюр, Секретарь Межзвездного Департамента Федеративного Союза Цивилизаций, вошел в помещение. При виде мистера Кику его взор загорелся:

— Вот вы где, Генри! А я уж обыскался. Эта глупая девчонка не знает, куда вы делись, но я прикинул, что вы еще не покидали помещение. Вы должны…

Мистер Кику решительно взял его за локоть и громко сказал:

— Мистер Секретарь, разрешите мне представить доктора Фтаемла, посланника де-факто могущественных хрошии.

— Как поживаете, доктор? Или вы предпочитаете титул «Ваше превосходительство»? — У Макклюра хватило ума не отводить глаз.

— «Доктор» звучит как нельзя лучше. Благодарю вас, я чувствую себя прекрасно. Могу ли осведомиться о вашем здоровье?

— О, неплохо, неплохо… если бы не навалилось все сразу. В связи с этим… позволите ли мне похитить у вас моего заместителя? Я приношу свои извинения, но возникла неотложная необходимость.

— Конечно, мистер Секретарь. Я полон искреннего желания сделать все для вашего удовольствия.

Мистер Макклюр с подозрением взглянул на медузоида, но пришел к выводу, что не в состоянии прочесть выражение на его лице… если оно вообще может иметь выражение, уточнил он про себя.

— Э-э-э… надеюсь, о вас позаботились, доктор?

— Да, благодарю вас.

— Отлично. Право, я очень извиняюсь, но… Генри, можно вас?

Мистер Кику поклонился раргиллианину и вышел из-за стола, с маской такой невозмутимости на лице, что Гринберг содрогнулся. Он подошел к Макклюру, и они стали переговариваться шепотом, который Гринберг смог уловить:

— Да, да! Но это исключительно важно, я уверяю вас, Генри, чего ради вы вздумали посадить этот корабль, не посоветовавшись предварительно со мной?

Ответ мистера Кику расслышать не удалось. Макклюр продолжил:

— Чепуха! Вы должны были просто выйти и встретит их. Вы не могли…

Мистер Кику резко отвернулся от собеседника:

— Доктор Фтаемл, намеревались ли вы вернуться к хрошии сегодня вечером?

— Спешить нет оснований. Я всецело в вашем распоряжении, сэр.

— Вы очень любезны. Могу ли оставить вас на попечении мистера Гринберга? Мы побеседуем попозже.

Раргиллианин поклонился!:

— Почту за честь.

— Я предвкушаю удовольствие увидеть вас завтра.

Доктор Фтаемл еще раз поклонился:

— До завтра, мистер Секретарь. Ваш слуга, мистер Заместитель Секретаря.

И Секретарь и Заместитель Секретаря покинули зал. Гринберг не знал, что ему делать; то ли плакать, то ли смеяться. Ему было стыдно за все человечество. Медузоид молча наблюдал за ним.

Гринберг криво усмехнулся и сказал:

— Доктор, есть ли ругательства в раргиллиаиском языке?

— Сэр, я могу богохульствовать более, чем на тысяче языков… например, сравнение с тухлым яйцом имеет сотни разновидностей. Не желаете ли с моей помощью освежить некоторые из них?

Гринберг сел и от души рассмеялся:

— Доктор, вы мне нравитесь. Нет, вы мне в самом деле нравитесь… безотносительно к тому, что мы должны проявлять обоюдную вежливость.

Фтаемл сложил свои губы в гримасу, которая неплохо напоминала улыбку:

— Благодарю вас, сэр. Я испытываю к вам такие же чувства… и благодарю вас. Могу ли я откровенно сказать, что мое мнение по поводу всего происходящего таково, что ко всему надо относиться философски.

— Я понимаю. Извините. Большинство из моих соотечественников искренне убеждены, что предрассудки, которые они вынесли из своего городка, санкционированы самим господом богом. Я хотел бы, чтобы это было не так.

— Вам нечего стыдиться. Уверяю вас, сэр, такие же предрассудки свойственны всем расам и распространены повсеместно… включая и мою собственную расу. Если бы вы знали языки… Все они несут в себе портрет их владельца, а сквозь все идиомы прослеживается одна настойчивая мысль: «Он чужеземец и поэтому варвар».

Гринберг мрачно усмехнулся:

— Ничего приятного, не так ли?

— Неприятного? Почему, сэр? Это очень забавно. Это единственная шутка, которую господь бог не перестает повторять, потому что чувство юмора никогда не покидает его. — И медузоид добавил. — Каковы ваши намерения, сэр? Продолжим исследования данной темы? Или вы хотите просто поболтать, протянуть время до возвращения вашего… коллеги?

Гринберг понял, что раргиллианин со всей возможной вежливостью дал ему понять, что он, Гринберг, не может действовать без Кику. Спорить не имело смысла… и, кроме того, он был голоден. — Мне кажется, что сегодня мы уже поработали достаточно, доктор. Не окажете ли мне честь отобедать вместе со мной?

— Я буду в восторге! Но… вы знаете особенности нашей диеты.

— Конечно. Ведь я провел несколько недель с одним из ваших соотечественников. Мы можем отправиться в отель «Универсал».

— Да, конечно, — без особого энтузиазма согласился доктор.

— Но, может быть, есть нечто лучшее?

— Я слышал, что у вас есть рестораны с варьете…. это возможно? Или это?..

— Ночной клуб? — Гринберг задумался. — Да! «Космик»! Кухня такая же, как в «Универсале».

Они уже собрались уходить, как дверь приоткрылась и в нее заглянул невысокий смуглый человек:

— О, простите. Я думал, мистер Кику здесь.

Гринберг немедленно вспомнил, что шеф искал специалиста по релятивистской математике:

— Минутку. Вы, должно быть, доктор Сингх?

— Да.

— Мистеру Кику пришлось выйти. За него я.

Он познакомил математика с раргиллианином и объяснил, в чем суть проблемы. Доктор Сингх проглядел расчеты раргиллианина и кивнул:

— Потребуется время.

— Могу ли я помочь вам, доктор? — спросил Фтаемл.

— В этом нет необходимости. Ваших записей вполне достаточно. — И получив это заверение, Гринберг и Фтаемл направились в город.

Варьете в «Космике» включало в себя жонглеров, которые восхитили Фтаемла, и девочек, которые понравились Гринбергу. Было уже довольно поздно, когда Гринберг оставил Фтаемла в одном из специальных номеров, резервированных Межзвездным Департаментом в «Универсале» для негуманоидов. Спускались вниз в лифте. Гринберг не мог сдержать зевоты, но решил, что с точки зрения хороших отношений, вечер отнюдь не был потерян. Несмотря на усталость, он все же остановился около Департамента. В ходе вечера Фтаемл выболтал нечто, о чем шефу стоило бы знать… если Кику нет на месте, он хотя бы оставит ему на столе записку. Наслаждаясь мастерством жонглеров, раргиллианин все же высказал сожаление, что, увы, все должно скоро кончиться.

— Что вы имеете в виду? — спросил Гринберг.

— Когда могущественная Земля превратится в прах. — начал было медузоид, но осекся.

Гринберг пристал к Фтаемлу, как с ножом к горлу, но медузоид отговорился, что пошутил.

Гринберг не был уверен, что слова Фтаемла значили что-то существенное. Но раргиллианский юмор обычно отличался тонкостью. И Сергей решил как можно скорее сообщить боссу об этом разговоре. Может быть, это странное судно нуждается в обработке парализующими частотами или в ударе вакуумной бомбой.

У дверей Сергея остановил ночной стражник:

— Мистер Гринберг, мистер Заместитель Секретаря искал вас полчаса тому назад.

Он поблагодарил стражника и поспешил наверх. Гринберг обнаружил своего шефа за столом; корзинка для входящих была, как обычно, набита до краев, но он не обращал на нее никакого внимания.

— Добрый вечер, Сергей, — взглянув на Гринберга, тихо сказал Кику. — Посмотри эти бумаги.

В бумагах был результат обсчета доктором Сингхом заметок доктора Фтаемла. Гринберг быстро просмотрел геоцентрические координаты и подвел итог:

— Больше девятисот световых лет! — сказал он. — И в том направлении. Не удивительно, что мы не принимали их в расчет.

— Не в этом дело, — сказал Кику. — Не в цифрах. Эти выкладки подтверждают утверждения хрошии о том, когда и где их планету посещал один из наших кораблей.

Гринберг еще раз просмотрел расчеты и почувствовал, как у него зашевелилась кожа на лбу. Повернувшись к компьютеру, он хотел набрать код вопроса, но Кику остановил его:

— Не трудись. Твое предположение совершенно верно. «Летающее лезвие». Второй полет.

— «Летающее лезвие» — тупо повторил Гринберг.

— Да. Мы никогда в точности не знали, где они были, и поэтому не могли ничего и предполагать. Но мы совершенно точно знаем, когда был совершен этот полет. Все сходится. И это куда проще, чем гипотеза доктора Фтаемла о двух расах-близнецах.

— Конечно. — Сергей посмотрел на босса. — Значит, это — Луммокс?

— Да, это Луммокс.

— Но этого не может быть. У Луммокса нет рук. Он глуп. Глуп, как кролик.

— Да, этого не может быть. Но это есть.

VII. «МАМА ЗНАЕТ ЛУЧШЕ»

В резервуаре Луммокса уже не было. Он устал и отправился домой. Для этого надо было сделать пролом в стенке, чтобы без хлопот выбраться наружу, и Луммокс постарался проломить стену как можно аккуратнее, с минимальным ущербом для резервуара. О таких пустяках он даже не собирался спорить с Джоном Томасом — о чем тут говорить?

Кое-кто из людей всполошился, когда Луммокс выбрался наружу, но он не обратил на них внимания. Главным для него было ни на кого не наступить, и двигался он с горделивым достоинством. Даже когда пожарники стали поливать Луммокса из брандспойтов, он уже не стал реагировать так, как в тот день, когда вышел на прогулку; он просто прижмурил глаза, закрыл ноздри, опустил голову и затрусил домой.

Джон Томас встретил Луммокса на полпути, ибо его взбудоражили чьи-то истерические крики о помощи. Луммокс остановился, и после взаимных приветствий Джон Томас вскарабкался ему на спину и они отправились домой.

Шериф Дрейзер был непоколебим.

— Разворачивай животное, — рявкнул он, — гони его обратно!

— Сами попробуйте, — мрачно сказал Джон Томас.

— Я с тебя шкуру спущу! Я… я…

— А что я сделал?

— Ты… лучше бы ты ничего не делал. Эта зверюга вырвалась и…

— Я там даже не был, — сказал Джон Томас.

Луммокс продолжал двигаться неторопливой рысью.

— Да, но… все равно! Он на свободе. Твоя обязанность — оказать содействие закону и водворить его обратно. Джон Стюарт, тебя ждут крупные неприятности!

— Не понимаю, что вы имеете в виду. Вы его у меня забрали. Вынесли ему приговор и сказали, что он мне больше не принадлежит. Вы пытались убить его, не дожидаясь, пока правительство утвердит приговор. Если он принадлежит мне, я должен подать на вас в суд. Если он мне не принадлежит, то меня ни капельки не волнует, как Луммокс выбрался из той идиотской банки. — Джон Томас наклонился и посмотрел вниз. — Почему бы вам не залезть в свою машину, шериф, вместо того, чтобы с вашей одышкой бегать вокруг нас?

Вряд ли шерифу Дрейзеру пришелся по душе этот совет, но он влез в машину и приказал шоферу гнать вперед. Едва придя в себя, он высунулся из окна:

— Джон Стюарт, — прорычал он, — я не бросаю слов на ветер. И не твое дело, что я делаю или что я собираюсь делать. Горожане возложили на меня обязанность поддерживать мир и покой в общине. Я обращаюсь к тебе официально — и учти, магнитофон в машине включен — ты должен мне помочь вернуть это животное в резервуар.

— И после этого я могу идти домой? — с невинным видом спросил Джон Томас.

— А? Конечно.

— Спасибо, шериф. А как вы представляете себе — долго ли будет Луммокс торчать в резервуаре после того, как я водворю его туда и пойду домой? Или вы планируете дать мне постоянную должность в вашей полиции?

Шериф Дрейзер задумался. Луммокс тем временем продолжал двигаться к дому.

Тем не менее, Дрейзер решил, что столкнулся лишь с временным затрудением; настойчивость, которая сделала его хорошим полицейским офицером, была его врожденной чертой. Он должен был признать, что в округе станет куда спокойнее, если зверь будет находиться под присмотром дома, пока он не найдет безошибочный способ покончить с ним. Распоряжение Заместителя Секретаря Межзвездного Департамента, разрешающее ему уничтожение Луммокса было у него на руках, и он чувствовал себя достаточно уверенно, хотя старый судья О’Фаррел лишь саркастически ухмылялся, когда он хватался за пистолет.

Отмена же этого приказа и последующее распоряжение, откладывающее уничтожение Луммокса, не попали к нему. Новый клерк из бюро связи Департамента, сделал маленькую ошибочку, всего лишь переставив один символ. Отмена приговора пошла на Плутон… и все последующие бумаги под тем же шифром последовали за ней.

Дрейзер сидел в своей конторе, крутя в руках смертный приговор Луммоксу и размышлял, как лучше привести его в исполнение. Электроток? Может быть… но он не знал, какое напряжение потребуется в данном случае. Перерезать Луммоксу горло? Шериф никак не мог представить, какой придется подбирать нож и что будет делать в это время зверь.

Ни взрывчатка, ни огнестрельное оружие тут не подойдут. Хотя подождите! Если заставить чудовище как можно шире открыть пасть, тогда можно зашвырнуть ему в глотку заряд, который выпотрошит его дочиста. Так точно, сэр — оно сразу же подохнет! Броню носят многие животные — черепахи, крокодилы, например — но у всех она снаружи, а не внутри. И эта зверюга не исключение; шериф несколько раз заглядывал ему в пасть, когда пытался скормить яд. Броневые плиты у Луммокса только снаружи; а внутри все розовое, влажное и мягкое, как и у всех.

Значит, так: он скажет, чтобы мальчишка Стюарт приказал зверюге открыть пасть, и… нет, тоже не пойдет. Мальчишка увидит, что я собираюсь делать, и тогда… еще одна вдова полицейского будет получать пенсию. Мальчишка совершенно от рук отбился… просто удивительно, как мальчик из хорошей семьи катится по наклонной плоскости прямиком в тюрьму.

Нет, мальчишку надо под каким-нибудь предлогов отправить вниз в город и в его отсутствие все сделать. Они могут предложить животному какую-нибудь вкуснятину и сказать: «Ах, какая прелесть!», а оно откроет пасть…

Он посмотрел на часы. Сегодня? Нет, ему еще надо выбрать оружие и кое с кем переговорить, чтобы все шло, как часы. Завтра рано утром… лучше всего убрать мальчишку сразу же после завтрака.

Луммокс был счастлив очутиться дома, всем своим видом показывая — кто старое помянет, тому глаз вон. Он ни словом не обмолвился о шерифе Дрейзере и, если даже знал, что кто-то к нему настроен неблагожелательно, то делал вид, что все в порядке. Его прекрасное настроение выражалось в том, что он то и дело старался водрузить свою голову Джонни на колени, чтобы тот поласкал его. Прошло много времени с тех пор, как он был достаточно мал для таких игр; теперь он просто клал переднюю часть морды Джонни на колени, держа тяжесть тела на весу, пока Джонни чесал ему нос осколком кирпича.

Джонни был счастлив, но не совсем. С возвращением Луммокса он чувствовал себя значительно лучше, но знал, что ничего еще не решено; шериф Дрейзер обязательно предпримет попытку убить Луммокса. И Джонни постоянно, до головной боли, думал, что предпринять.

А тут еще и мать подлила масла в огонь, издав громкий вопль, когда увидела, что «это животное!» возвращается в дом Стюартов. Джон Стюарт пропустил мимо ушей ее крики, угрозы и приказания, а стал кормить и поить своего друга. Несколько позже шторм продолжался уже в доме, когда мать заявила что позвонит шерифу Дрейзеру. Джонни ждал шторма, но был совершенно уверен, что ничего не произойдет… Так оно и случилось, мать осталась дома. Джонни погрузился в размышления; опыт долгих лет жизни бок о бок с матерью научил его обходиться с ней, уступая и повинуясь. Вступать с ней в конфликт было для него гораздо мучительнее, чем для нее. Каждый раз, когда его отец улетал или возвращался, он говорил Джонни: «Заботься о своей матери, сынок. Не причиняй ей горя…»

Ну что ж, он пытался… он в самом деле сделал все, что мог. Но совершенно ясно, отец никогда не мог себе представить, что мать постарается избавиться от Луммокса. А уж она-то должна была знать: она выходила замуж за отца, прекрасно понимая, что Луммокс — неотъемлемая часть их жизни. Так что же она?..

Вот Бетти никогда бы так не поступила.

Или и она тоже?..

Женщины вообще очень странные существа. Может быть, он и Луммокс должны собрать свои пожитки и попробовать пожить самостоятельно. Он размышлял обо всем этом до самого вечера, пока возился с Луммоксом и играл с ним. Припухлости Лумми по-прежнему беспокоили его. Одна из них, похоже, была готова лопнуть. Может, эту припухлость надо вскрыть? Но никто не знал о предмете его беспокойства больше самого Джонни, а он сам ничего не знал.

Не хватало, чтобы ко всему Лумми еще заболел!

Обедать Джонни не пошел. И в конце концов мать пришла во двор с подносом.

— Я думаю, ты можешь позавтракать здесь вместе с Луммоксом, — мягко сказала она.

Джонни подозрительно посмотрел на нее:

— Спасибо, мама. В самом деле, и… словом, спасибо.

— Как Лумми?

— О, с ним все в порядке.

— Это хорошо.

Она ушла, и Джонни посмотрел ей вслед. Плохо, когда мать сердится, но его еще больше обеспокоило ее мягкое, ласковое обращение и этот хитрый кошачий взгляд. Тем не менее, обед был отличным, и Джонни съел его подчистую — после завтрака у него крошки во рту не было. Мать вернулась через полчаса:

— Ты поел, дорогой?

— Да… все было отлично, спасибо, мама.

— И тебе спасибо, дорогой. Не можешь ли ты отнести поднос? И будь, пожалуйста, дома; к восьми часам должен прийти мистер Перкинс, который хочет поговорить с тобой.

— Мистер Перкинс? Кто это? — Но мать уже скрылась за дверью.

Джонни нашел ее в холле, где, расположившись в кресле, она штопала его носки. Улыбнувшись, она сказала:

— Ну? Как ты себя чувствуешь?

— Отлично. Скажи, мама, что это за мистер Перкинс? Почему он хочет встретиться именно со мной?

— Он позвонил и попросил о встрече. Я сказала ему, что он может подойти к восьми.

— Он сказал, что ему надо?

— М-м-м… он что-то там говорил, но я считаю, что мистер Перкинс должен объясниться непосредственно с тобой.

— Насчет Луммокса?

— Перестань меня допрашивать. Скоро ты сам все узнаешь.

— Но, видишь ли, я…

— Давай больше не будем говорить об этом. Сними ботинки, дорогой. Я хочу примерить тебе носки.

Сбитый с толку, он стал снимать обувь, но внезапно остановился:

— Мама, не надо мне штопать носки.

— В чем дело, дорогой? Но маме нравится что-то делать для тебя.

— Да, но… Видишь ли, я не люблю штопаных носков. Они мне натирают ногу, и я уже много раз показывал тебе.

— Не говори глупости! Как могут мягкие шерстяные носки натирать тебе ногу? Знал бы ты, сколько приходится платить за носки из натуральной шерсти и ручной вязки! Любой сын был бы только благодарен!

— Но я же тебе сказал, что они мне не нравятся!

— Иногда, сынок, я прямо не знаю, что с тобой делать, честное слово. — Мать вздохнула и отложила в сторону вязание. — Иди вымой руки… и лицо тоже. Причеши волосы. Мистер Перкинс будет с минуту на минуту.

— Скажи, этот мистер Перкинс…

— Поторопись, дорогой. Матери и так трудно…

Мистер Перкинс оказался сама любезность; несмотря на все подозрения, Джону Томасу он понравился. После обмена вежливыми общими словами за ритуальным столиком с кофе он перешел к делу.

Перкинс представлял лабораторию Экзотических Форм Жизни Музея Натуральной Истории. И услышав об истории Луммокса, увидев его изображения и узнав о процессе… Музей решил купить Луммокса.

— К моему удивлению, — добавил он, — просматривая архивы музея, я выяснил, что мы уже пытались купить это существо… у вашего дедушки, насколько я понимаю. Все данные совпадают. Известно ли вам…

— Это был мой пра-пра-прадедушка, — прервал его Джонни. — И скорее всего, это был мой дедушка, у которого пытались купить Луммокса. Но он не продавался тогда — не продается и сейчас!

Миссис Стюарт подняла глаза от вязания и сказала:

— Будь поумнее, мой дорогой. У тебя сейчас не то положение.

Джон Томас упрямо молчал. Мистер Перкинс продолжал с мягкой улыбкой:

— Я уважаю ваши чувства, мистер Стюарт. Но прежде, чем я поехал сюда, наш юридический отдел исследовал суть дела, и я знаком с вашими насущными проблемами. Поверьте, я прибыл не для того, чтобы усложнять их; у нас есть предложение, в результате которого ваш питомец окажется под защитой, а ваше беспокойство будет устранено.

— Я не буду продавать Луммокса, — настойчиво сказал Джон Томас.

— Почему? А если это будет единственный выход из положения?

— Ну… потому что я не могу. Если бы даже хотел. Он достался мне не для продажи, еще до того, как я появился на свет… еще до моей матери. Вот в чем дело. — Джонни строго посмотрел на мать. — Мама, я не понимаю, к чему ты клонишь?

— Хватит об этом, — тихо сказала она. — Мама знает, что лучше для тебя.

Джон Томас помрачнел, и мистер Перкинс ловко сменил тему разговора:

— Во всяком случае, раз уж я проделал такой путь, не мог бы я познакомиться с вашим питомцем? Мне очень интересно…

— Почему же нельзя, — Джон Томас медленно поднялся на ноги и пошел к выходу.

Увидев Луммокса, мистер Перкинс сделал глубокий вдох и с шумом выпустил воздух:

— Восхитительно! — Он обошел вокруг Луммокса, изумляясь на каждом шагу. — Просто потрясающе! Уникально! Это самое большое внеземное существо, которое я когда-либо видел! Ума не приложу, как его доставили на Землю!

— Ну, с тех пор он немного подрос, — признал Джон Томас.

— Понимаю. Я слышал, он немного подражает человеческой речи. Не могли бы вы попросить его произнести несколько звуков?

— Чего? Он не подражает… он говорит.

— В самом деле?

— Конечно. Эй, Лумми, мальчик мой, как ты поживаешь?

— Отлично, — пискнул Луммокс. — А что ему надо?

— Да ничего особенного. Он просто хочет посмотреть на тебя.

— Он говорит! — Мистер Перкинс в изумлении вылупил глаза. — Мистер Стюарт, лаборатория просто обязана получить этот образец!

— Я уже сказал вам — с этим покончено.

— Я с самого начала был готов выложить приличную сумму, а теперь, когда я увидел… и услышал его.

Джон Томас почувствовал, что сейчас взорвется, но сдержался и сказал:

— Мистер Перкинс, вы женаты?

— Да. А что?

— И дети есть?

— Девочка. Ей всего пять лет. — Лицо Перкинса смягчилось.

— Я предлагаю вам сделку. Давайте обменяемся. И без всяких вопросов. И пусть каждый делает со своим «образцом» все, что захочет.

Перкинс залился румянцем, а затем улыбнулся.

— Туше! Я сражен наповал. Но, — продолжал он, — давайте не будем торопиться. Вы не представляете, какое искушение представляет это существо для человека науки. В самом деле. — Он с тоской посмотрел на Луммокса и спросил: — Не вернуться ли нам?

Когда они вошли, миссис Стюарт взглянула на них. Мистер Перкинс отрицательно качнул головой. Они расположились в креслах, и мистер Перкинс сложил кончики пальцев:

— Миссис Стюарт, вы предупреждали меня, что разговор будет нелегким, но если я скажу директору Лаборатории, что мы даже не смогли договориться, я буду выглядеть просто глупо. Могу ли я рассказать вам конкретнее о предложениях музея… просто ради информации?

— Ну что ж… — Джон Томас нахмурился. — Я думаю, беды в этом не будет.

— Спасибо. Я должен сделать хоть что-нибудь, чтобы оправдать расходы на дорогу. Разрешите мне проанализировать ситуацию. Это создание… ваш друг Луммокс… или лучше «наш друг Луммокс», ибо я влюбился в него, как только увидел… наш друг Луммокс под угрозой смертного приговора, не так ли? Таково было решение суда.

— Да, — вынужден был признать Джон Томас. — Но приговор еще не утвержден Межзвездным Департаментом.

— Я знаю. Но полиция уже готовится привести его в исполнение, не дожидаясь формального утверждения. Так?

Взглянув на мать, Джон Томас удержал ругательства, готовые сорваться с языка:

— Тупые идиоты! Но как бы там ни было, им не удастся убить Луммокса, они слишком глупы.

— Я согласен с вашей оценкой… в частном порядке. Этот буйвол, шеф полиции… Но ведь они все же могут уничтожить совершенно уникальное создание! Непостижимо!

Откашлявшись, миссис Стюарт сказала:

— Шериф Дрейзер — прекрасный джентльмен.

Мистер Перкинс повернулся к ней:

— Миссис Стюарт, я не собирался порочить вашего приятеля. Но я должен сказать прямо: у шерифа нет прав самолично решать эту проблему. Такое отношение нетерпимо со стороны любого гражданина, тем более — представителя закона.

— Он должен думать о безопасности общества, — настойчиво сказала миссис Стюарт.

— Совершенно верно. Возможно, у него есть какие-то смягчающие обстоятельства. Я беру обратно свои слова. В данном случае я не настаиваю на своей точке зрения.

— Я рада слышать, что вы не собираетесь продолжать эту тему. Но можем ли мы вернуться к предмету разговора?

Джон Томас почувствовал, что в нем начинает просыпаться теплое чувство к ученому — мать обошлась с Перкинсом точно так, как не раз поступала с ним. И кроме того, Перкинсу нравился Луммокс.

— В любую минуту, завтра или даже еще сегодня, Межзвездный Департамент санкционирует уничтожение Луммокса и…

— А вдруг они откажутся…

— Можете ли вы класть на чашу весов жизнь Луммокса, а на другую — столь слабую надежду? Шеф полиции снова возьмется за дело — и на этот раз он обязательно доберется до Луммокса.

— Нет! Он не знает, как это сделать! И мы посмеемся над ним!

Мистер Перкинс печально покачал головой:

— Это голос не разума, а сердца. Шериф не будет терять времени даром. Он только выглядит глупым; второй раз он не попадется впросак. Если он сам не догадается, то обратится к экспертам, специалистам. Мистер Стюарт, любой биолог, лишь посмотрев на Луммокса, сможет прикинуть два или три верных способа, как покончить с ним быстро и эффектно. Даже я, лишь увидев его, подумал об одном.

Джон Томас с тревогой посмотрел на ученого:

— Но ведь вы не станете подсказывать шерифу Дрейзеру?

— Конечно, нет! Я скорее себе язык откушу. Но есть тысячи других, которые с удовольствием придут ему на помощь. Или он может нащупать путь сам. И будьте уверены: если вы будете ждать утверждения или отмены смертного приговора, будет слишком поздно.

Джон Томас не нашелся, что ответить. Миссис Стюарт тихо добавила:

— Ты не можешь в одиночку выступать против всех. И ты должен понять: твое упрямство приведет к гибели Луммокса.

Джон Томас вцепился зубами в костяшки сжатого кулака:

— Что же я могу сделать? — еле слышно сказал он.

— Многое, если вы позволите мне помочь вам. Прежде всего, давайте внесем ясность. Если вы доверите нам своего питомца, никто не сможет причинить ему вред. Вы, наверное, слышали разговоры о вивисекциях и всем таком прочем… так вот — забудьте их. Наша цель — создать для животного среду, как нельзя больше похожую на ту, в которой он жил на своей родной планете, и изучать его. Мы хотим, чтобы животные были здоровы и счастливы, и прилагаем немало усилий, чтобы достичь этого. И когда в конце концов Луммокс умрет естественной смертью, его скелет и шкура займут свое место на нашей постоянной выставке.

— А вы бы хотели, чтобы вас выпотрошили и выставили? — резко спросил Джон Томас.

— Что? — Перкинс сначала удивился, а потом рассмеялся. — Меня лично это не волнует; я уже завещал свой скелет медицинскому колледжу моей альма матер. Да и Луммокса это не будет волновать. Суть дела в том, чтобы вырвать его из лап полиции… и чтобы он мог в спокойствии дожить до своих преклонных лет.

— Подождите. Ведь если вы его купите, он никуда не денется отсюда. Так и так они доберутся до него и убьют. Разве не так?

— И да, и нет. Скорее, нет. Продажа его Музею не означает отмену приговора, но, верьте мне, он никогда не будет приведен в исполнение. Я консультировался с нашим юридическим отделом. Во-первых, вы дадите мне расписку в получении денег, и это сразу же обеспечит Музею легальное положение. Должен сказать, что сегодня вечером я уже беседовал с вашим судьей и получил временное распоряжение, откладывающее приведение приговора в исполнение на несколько дней. Это решение он принял сам, дабы наконец выяснилась ситуация с окончательным владельцем. Теперь, если в этом возникнет необходимость, мы можем прямиком отправиться к Секретарю Межзвездного Департамента… и я обещаю вам, что как только права Музея будут обеспечены, Луммокс будет в полной безопасности.

— Вы уверены в этом?

— Достаточно, чтобы рисковать деньгами Музея. Если я ошибаюсь, меня просто выгонят с работы. — Перкинс улыбнулся. — Но я не ошибаюсь. Как только я получил временное распоряжение, я позвонил в Музей, чтобы сделать его постоянным. Следующим моим шагом будет устранение всех опасностей. Средств для этого хватит… и они произведут соответствующий эффект. Как только это будет сделано, против нас останется один шериф полиции… и если в вас он еще видит препятствие, с которым может справиться, он никогда не сможет противостоять той силе, которую в случае необходимости, выдвинет против него наш Музей. И все будет в порядке, все будут счастливы! — Перкинс снова улыбнулся. — Все продумано!

Джон Томас прошелся по комнате, сел и уставился в потолок:

— Видите ли, мистер Перкинс, я понимаю, что должен что-то делать для спасения Луммокса. Но сегодня я не вижу никакого пути… и, наверное, у меня не хватает смелости посмотреть фактам в лицо.

— Значит, вы согласны?

— Прошу вас, не торопитесь! Во всем этом нет ничего хорошего. Лумми будет тосковать в одиночестве. Он никогда не привыкнет к нему. Ему лучше умереть, чем быть пожизненно заключенным. Не знаю… но ему, наверно, в самом деле лучше умереть, чем мучиться от одиночества, в окружении чужих существ, которые будут тыкать и тормошить его и приставать с разными тестами. Но я не могу спросить его, чего он хочет, потому что он просто не понимает, что такое смерть. Но он знает, что такое чужаки.

Мистер Перкинс закусил губу и подумал, что с этим молодым человеком очень трудно сговориться:

— Мистер Стюарт! А устроит ли вас, если вы отправитесь к нам вместе с Луммоксом?

— Что? Как?

— Думаю, что могу обещать вам должность при животных… Во всяком случае в моем отделе есть вакансия; я могу оформить вас на работу тотчас же, а бюрократическими формальностями займемся позже. Кроме того, неплохо, если экзотическими животными будет заниматься человек знающий.

Но прежде, чем Джонни ответил, подала голос его мать.

— Нет!

— Простите, что вы сказали, миссис Стюарт?

— Это не тема для разговоров, мистер Перкинс. Я надеялась, что вы найдете приличный способ помочь нам выпутаться из этой дурацкой ситуации. Но с вашим последним предложением согласиться не могу. Мой сын должен поступить в колледж. Я не позволю, чтобы он тратил свою жизнь, убирая в клетках за животными… как мусорщик! Ни за что!

— Мама, но ведь если…

— Джон Томас! Прошу тебя! Все разговоры кончены!

Мистер Перкинс перевел взгляд с опечаленного лица мальчика на суровое выражение его матери.

— Хочу уточнить, — сказал он, — что для Музея это не представляет трудности. Разрешите я вам все объясню, миссис Стюарт. Я буду держать это место… ну, скажем, месяцев шесть… о, прошу вас, миссис Стюарт! Примет ли ваш сын мое предложение или нет — это ваши проблемы… и я уверен, что вы не нуждаетесь в моих советах. Я только хотел бы уверить вашего сына, что Музей отнюдь не собирается разлучать его с питомцем. Разве в этом есть что-то плохое?

Спицы миссис Стюарт пощелкивали как отлаженный механизм;

— Думаю, что нет, — признала она.

— Мистер Стюарт?

— Подождите. Мама, ты же не думаешь, что я…

— Прошу вас, Мистер Стюарт. Музей Естественной Истории не интересуют ваши семейные отношения. Вы знаете наше предложение. Принимаете ли вы его?

— Мне кажется, вы не упоминали о финансовой стороне вопроса, мистер Перкинс, — вмешалась миссис Стюарт.

— О, в самом деле! Ну, скажем, двадцать тысяч…

— Чистыми?

— Чистыми? Вряд ли… сумма включает в себя и накладные расходы.

— Чистыми, мистер Перкинс, — твердо сказала она.

Перкинс пожал плечами:

— Хорошо.

— Договорились.

— Отлично.

— Эй, постойте! — запротестовал Джон Томас. — Ни о чем еще мы не договорились. Нам надо еще кое-что уладить. Я не позволю, чтобы Луммокса…

— Тихо! Дорогой мой, я терпела, сколько могла, но всему есть предел. И глупостям тоже. Мистер Перкинс, он согласен. Бумаги у вас с собой?

— Мы еще не договорились!

— Минуту! — Мистер Перкинс поднялся. — Мадам, правильно ли я понял вас, что должен получить подпись вашего сына на платежных документах?

— Вы ее получите.

— Хм-м-м… Ну, мистер Стюарт?

— Я ничего не буду подписывать, пока мы не договоримся, что я буду вместе с Луммоксом.

— Миссис Стюарт?

— Это смешно.

— Я тоже так думаю. Но тут уж я бессилен. — Мистер Перкинс встал. — Спокойной ночи, мистер Стюарт. Благодарю вас за то, что дали возможность изложить мое предложение, и за то, что я увидел Луммокса. Нет, нет, не провожайте меня; дверь я найду.

Перкинс двинулся к выходу. Мать и сын не смотрели друг на друга. У дверей он остановился:

— Мистер Стюарт?

— Да, мистер Перкинс.

— Не можете ли вы сделать мне одолжение? Сделайте как можно больше снимков Луммокса. Если можете, в цвете, стерео, в движении, со звуками. Я мог бы вызвать сюда профессионалов… но, думаю, у нас уже нет времени. Вы понимаете, о чем я говорю. Мы не оберемся стыда, если для науки не останется никаких следов от него. Поэтому сделайте все, что в ваших силах. — И он снова двинулся к выходу.

Джон Томас сглотнул комок в горле и выскочил из кресла.

— Мистер Перкинс! Эй! Вернитесь!

Через несколько минут он уже подписывал бумаги. Буквы подрагивали, но подпись была четкой и разборчивой.

— А теперь, миссис Стюарт, — мягко сказал Перкинс, — будьте любезны подписаться внизу, там, где слово «опекун»… благодарю вас! Ах, да! Всей суммы у меня нет с собой: я приехал уже после закрытия банка. Поэтому сейчас вы получите то, что у меня в наличии, а остальное — до того, как мы перевезем Луммокса.

— Нет, — сказал Джон Томас. — Я забыл вам сказать. Музей может возмещать свои расходы, как хочет, но я не возьму никаких денег. Я буду чувствовать себя Иудой.

— Джон Томас! — резко сказала мать. — Я запрещаю тебе…

— Ты лучше помолчи, мама, — вспыхнул он. — Ты же знаешь, что бы обо всем этом сказал отец.

Мистер Перкинс громко откашлялся:

— Мне надо еще привести в порядок кое-какие дела. Времени у меня маловато: судья О’Фаррел сказал, что ложится в десять часов. Миссис Стюарт, Музей считает себя связанным моим предложением. Мистер Стюарт, я оставляю вас улаживать отношения с матушкой, как вы найдете удобным. Спокойной вам ночи! — Он положил документы в карман и быстро вышел.

Через час они все так же сидели в гостиной, и на лицах их были усталость и раздражение. Мать заставила Джонни согласиться на предложение, что деньги будут лежать нетронутыми, пока он не даст на то своего согласия. «Я должен был пойти на это, подумал он, взамен разрешения на работу с Луммоксом».

Мать покачала головой:

— Мы забыли еще об одном вопросе. Кроме всего прочего, ты должен поступить в колледж. И ты не можешь взять с собой это животное. Так что у тебя нет оснований предполагать, что ты вечно будешь с ним.

— Да? Но я помню, что ты обещала заботиться о нем… ты обещала отцу.

— Оставь отца в покое! Теперь-то я могу тебе сказать, что давным-давно решила, что в тот день, когда ты кончишь школу, зверюга отправится в зоосад. Эта история опередила мое решение всего на несколько дней.

Он смотрел на нее, не в состоянии что-либо сказать.

— Джонни… Мой дорогой Джонни…

— Да?

— Посмотри на меня, дорогой. Мы наговорили друг другу немало горьких слов, и я жалею, что они были сказаны… я уверена, что ты не хотел их говорить. Но ты понимаешь, что мама думает только о том, чтобы тебе было хорошо? Не так ли?

— Ну… я надеюсь.

— Мама только об этом и думает… чтобы ее большому мальчику было хорошо. Ты еще молод, а когда человек молод, некоторые вещи кажутся ему куда более важными, чем они есть на самом деле. Но когда ты вырастешь, ты поймешь, что мама все знала лучше. Разве ты этого не понимаешь?

— Мама… вот насчет той работы. Если бы я только мог…

— Прошу тебя, дорогой. У мамочки ужасно болит голова. Мы больше не будем говорить на эту тему. Иди выспись, а завтра все станет на свои места. — Миссис Стюарт потрепала Джонни по щеке, наклонилась и поцеловала. — Спокойной ночи, дорогой.

— Ага…

После того, как она ушла, Джонни еще долго сидел в холле, пытаясь понять, что происходит. Он знал, что должен чувствовать себя победителем… ведь кто, как не он, спас Лумми?

Но спокойствия не было; он чувствовал себя, как зверь, который спасаясь от капкана, отгрыз себе лапу… боль и ужас, а не спасение и облегчение.

Наконец он встал и пошел посмотреть на Луммокса.

VIII. БЛАГОРАЗУМНЫЕ ПОСТУПКИ

С Луммоксом Джон Томас пробыл недолго, потому что правду он ему сказать не мог, а больше говорить им было не о чем. Луммокс чувствовал, что Джон Томас чем-то расстроен, и все время задавал ему вопросы; наконец Джон Томас обнял его, шлепнул по боку и сказал:

— Да все в порядке! Замолчи и спи! И дай мне слово, что ты никуда не уйдешь со двора, а то я тебе ноги переломаю.

— Честное слово, Джонни. Наружи мне не нравится. Люди такие странные.

— Вот запомни это и больше не повторяй того, что ты делал.

— Не буду, Джонни. Лопни мое сердце.

Расставшись с Луммоксом, Джон Томас залез в постель. Но ему не спалось. Полежав, он кое-как оделся и полез на чердак. Дом был очень старый и у него был самый настоящий чердак, куда надо было взбираться по лестнице и затем лезть через люк в потолке. Мансарда принадлежала только Джону Томасу. Хотя уборка своей комнаты входила в его обязанности (впрочем, он делал это с охотой), мать иногда «прибирала» в ней. И тогда могло произойти все, что угодно. Кое-какие бумаги могли исчезнуть, затеряться, или мать, уверенная, что между родителями и детьми не должно быть никаких секретов, могла прочесть их.

Поэтому все, что Джонни считал нужным хранить в тайне, он держал на чердаке; мать никогда не поднималась сюда — на лестничке у нее кружилась голова. Чердак представлял собой маленькую, душную и захламленную комнату, нечто вроде семейного склада. На самом же деле чердачная комната предназначалась для самых разных целей: несколько лет назад он выращивал на чердаке змей; здесь же хранилось несколько книг, которые каждый мальчишка читает, но не считает нужным ставить о них в известность своих родителей. На чердаке у Джонни был даже телефон, который он сам сделал с помощью инструментов, хранившихся в спальне. Телефон был результатом его занятий курсом физики и прекрасно работал, хотя Джон Томас позаботился, чтобы мать не догадалась о его существовании, после чего к ним обязательно явился бы техник с телефонной станции.

В этот вечер он не стал ни с кем говорить, тем более, что было слишком поздно звонить в общежитие, где жила Бетти. Ему хотелось побыть одному… и снова перелистать кое-какие бумаги, в которые он уже давно не заглядывал. Нырнув под свой рабочий стол, он нажал потайную защелку, и в стене открылась панель. На полке лежали кое-какие книги и бумаги. Он вынул их.

Вот блокнот из тонкой бумаги — дневник его прадедушки, который он вел во время второго исследовательского полета «Летающего лезвия». Бумагам было более ста лет, и чувствовалось, что они прошли через много рук. Джон Томас перечитывал дневник десятки раз и подозревал, что его отец и дедушка делали то же самое. Страницы были хрупкими и многие почти рассыпались в руках.

Осторожно перелистывая страницы, Джонни скорее проглядывал их, чем вчитывался. Его глаза остановились на запомнившихся строчках:

«…Кое-кто из ребят в панике, особенно женатые. Но они должны были думать обо всем раньше, прежде, чем поставили свою подпись. Теперь известны границы, к которым мы стремимся; мы сделаем рывок и вынырнем где-то далеко от дома. Кто знает, что нас ждет. Мы уходим в дальнее плавание».

Джон Томас перевернул еще несколько страниц. Историю «Летающего Лезвия» он знал почти наизусть, и теперь она не вызывала в нем ни благоговения, ни трепета. Один из первых межзвездных кораблей — и его команда уходила в неизвестность с теми же чувствами, с которыми пускались в плавание по загадочным морям моряки золотого пятнадцатого века, под ногами которых была шаткая дощатая палуба их суденышек. «Летающее Лезвие» и его братья двинулись в тот же путь, одолели эйнштейновский барьер, надеясь, что не упустят своих шансов на возвращение. Джон Томас Стюарт VIII был на борту «Летающего Лезвия» во время второго путешествия, вернулся домой, женился, произвел на свет сына и стал устраиваться… именно он пристроил чердак на крыше дома.

А затем в одну ночь он услышал клич диких гусей, вечных бродяг, и снова подписал контракт. И уже не вернулся.

Джон Томас нашел первое упоминание о Луммоксе.

«Эта планета как нельзя лучше напоминает добрую старую Землю, и мы поистине отдыхаем после последних трех, хаос которых бросился нам в глаза еще до посадки. Но эволюция, которая приучила нас к парности, пошла здесь по другому пути… похоже, что все сущее вокруг имеет по восемь ног. Здешняя „мышь“ похожа на сороконожку, кроликоподобное создание с шестью короткими ногами и двумя толчковыми, когда взлетает вверх, то достигает высоты жирафа. Одного такого малыша я поймал (если так можно выразиться… в сущности, он сам подошел ко мне и вскараб кался на колени) и за это время так привязался к нему, что попытаюсь взять его с собой, как талисман. Он напоминает мне щенка, только несколько ловчее. Постараюсь протащить его на борт, чтобы его никто не увидел, и пуще всего — биологи».

В событиях следующего дня Луммокс не упоминался, потому что автор был занят более серьезными вещами.

«Это неожиданно, как горшок с полки, свалилось нам на голову… Цивилизация. Наши офицеры в таком восторге, что потеряли головы. Одного из представителей господствующей расы я видел на расстоянии. То же обилие ног, но, с другой стороны, не можешь не думать, что станет с нашей бедной Землей, если эти динозавры соберутся к нам в гости».

И дальше…

«Я все время ломал себе голову, чем кормить Сосунка. Но беспокоиться не о чем. Он любит все, что я для него таскаю… но он может сгрызть все, что не привинчено и не приклепано. Недавно он съел мое вечное перо, что заставило меня немного поволноваться. Не думаю, чтобы чернила отравили его, но вот как насчет металла и пластика? Он же как ребенок: все, до чего может дотянуться, тащит себе в рот.

Сосунок развивается с каждым днем. Похоже, эта маленькая дворняжка пытается разговаривать; общаясь со мной, он поскуливает, а я ему отвечаю тем же образом. Затем он взбирается ко мне на колени и откровенно сообщает, что очень любит меня. И провалиться мне сквозь землю, если я отдам его биологам, даже если они застукают меня. Эти умники готовы распотрошить любое живое существо, лишь бы посмотреть, что там у него внутри тикает. А малыш мне доверяет, и я никого не подпущу к нему».

Джон Томас-юниор никогда не пускался в дальнее плавание. Он погиб при аварии этажерки, которая только-только получила название «аэроплана». Это было как раз перед первой мировой войной.

Д. Т. Стюарт III погиб, стремясь к более высокой цели: подлодка, на которой он был артиллеристом, проникла в Цусимский пролив, но так и не вернулась.

Джон Томас Стюарт IV нашел свой конец во время первого броска на Луну.

Джон Томас V эмигрировал на Марс. Его сын, самая известная личность династии — Джонни вспомнил, как его утомляли, пока он рос, постоянные упоминания, что он носитель того же имени, что и генерал Стюарт, первый губернатор Марсианской Общины после революции. Джонни подумал, чтобы случилось с его пра-пра-прадедушкой, если бы революция не увенчалась успехом? Наверно, его повесили бы… а теперь ему ставят статуи.

Много страниц и строк были посвящены попыткам дедушки Джона обелить имя своего собственного дедушки — сын генерала Стюарта отнюдь не был героем в глазах общества: последние пятнадцать лет своей жизни он провел в исправительной колонии на Тритоне. Его жена вернулась к своей семье на Землю и взяла девичью фамилию, которую унаследовал и ее сын.

Но он подрос, и настал день, когда ее сын гордо предстал перед судом, чтобы сменить свою фамилию с «Карлтон Джиммидж» на Джон Томас Стюарт VIII. Именно он притащил Луммокса на Землю и потратил все наградные за второе путешествие «Летающего Лезвия», чтобы восстановить старое благосостояние семьи. Он много говорил своему сыну о неприятной истории, случившейся в его семье; в его записках ей было посвящено немало страниц.

Защищая свое имя, дедушка Джонни стал своим собственным адвокатом. В записках коротко упоминалось, что Джон Стюарт IX ушел в отставку и никогда больше не был в космосе; но Джонни знал, что поступил он так не по собственной воле, а по приговору суда; отец рассказывал ему об этом… но кроме того, он сообщил, что дедушка мог полностью обелить себя, будь у него на то желание. «Джонни, — добавил отец, — я бы предпочел, чтобы ты был всегда верен своим друзьям, нежели бы у тебя грудь была в наградах».

В то время старик был еще жив. Позже, при случае, когда отец нес патрульную службу, Джонни попытался дать ему знать, что он кое о чем осведомлен.

Дед пришел в ярость.

— Болтун! — рявкнул он. — Он меня в гроб загонит!

— Но папа сказал, что шкипер был одним из тех, кто…

— Твой папа не был там. Капитан Доминик был лучшим шкипером из тех, кто когда-либо задраивал за собой люк… пусть его душа почиет в мире. Расставь лучше шашки, сынок. Я сейчас разложу тебя на лопатки.

После того, как дедушка умер, Джонни попытался все выяснить до конца, но отец уходил от ответа на прямые вопросы:

— Твой дедушка был сентиментальным романтиком, Джонни.

Джонни спрятал книги и бумаги, уныло подумав, что воспоминания о предках не дали ему ничего хорошего; Луммокс по-прежнему не выходил из ума. Джонни решил, что надо бы спуститься вниз и немного поспать.

Он уже двинулся к выходу, как загорелась лампочка вызова на телефоне; он схватил ее прежде, чем зазвучал сигнал, ибо не хотел, чтобы проснулась мать.

— Да?

— Это ты, Джонни?

— Ну да. Я не могу тебя увидеть, Бетти: я на чердаке.

— Не только поэтому. Я отключила видео. В холле темно, как в могиле, и мне не разрешают звонить так поздно. А твоя графиня не подслушивает?

— Нет.

— Тогда я быстренько. Мои шпионы донесли, что Дрейзер получил одобрение своим действиям.

— Нет!

— Да. Что нам теперь делать? Мы не можем сидеть сложа руки.

— Ну, я уже кое-что сделал.

— Что именно? Надеюсь, никаких глупостей. Не надо было мне сегодня уезжать.

— Тут я с мистером Перкинсом…

— Перкинсом? С этим типом, который сегодня вечером виделся с судьей О’Фаррелом?

— Да. Откуда ты знаешь?

— Слушай, давай не будем терять времени. Я все знаю. Рассказывай, чем кончилось.

— Ну… — Смущаясь, Джон Томас все рассказал. Бетти слушала его молча, что придало ему бодрости; он поймал себя на том, что излагает, скорее, точки зрения матери и мистера Перкинса, чем свою. — Вот так нынче обстоят дела, — грустно закончил он.

— Значит, вот что ты им сказал. Хорошо. Следующий наш шаг. Если это может сделать Музей, значит, и мы можем. Все дело в том, чтобы уговорить дедушку О'Фаррела на…

— Бетти, ты не понимаешь. Я продал Луммокса.

— Что? Ты продал Луммокса?

— Да. У меня не было другого выхода. Если бы я не…

— Ты продал Луммокса.

— Бетти, я ничего не…

Но она отключилась.

Он попытался созвониться с ней снова, но услышал только голос автоответчика: «Аппарат отключен до восьми часов утра. Если вы хотите что-то сообщить, то…» — Он повесил трубку.

Джонни сидел, поникнув головой, и думал, что ему было бы лучше умереть. Хуже всего, что Бетти права. Он позволил себя загнать в угол и сделал ошибку. Просто потому, что ему показалось: ничего другого он не может сделать.

Но Бетти вокруг пальца не обведешь. Может быть, ее намерения тоже ничего бы не дали… но она, по крайней мере, знала — надо что-то предпринять.

Так он сидел, мучась и не зная, где выход. И чем больше он размышлял, тем больший гнев охватывал ого. Он позволил, чтобы ему втолковывали какие-то глупости… потому что глупости эти выглядели столь рассудительными… столь логичными… столь полными здравого смысла.

Черт побери этот здравый смысл! Никто из его предков не придерживался этого проклятого здравого смысла, никто! И кто он такой, чтобы изменять их традициям?

Никто из предков не был благоразумен. Взять хотя бы его пра-пра-прадедушку… когда дела перестали ему нравиться, он вверг планету в кровавый хаос семи лет войны. Да, теперь его называют героем… Но началась бы революция, если бы он руководствовался только здравым смыслом?

Или взять… Проклятье, взять любого из них! Пай-мальчиков среди них не было. Неужели дедушка мог бы продать Луммокса? Да он бы весь этот суд разнес голыми руками. Будь дед здесь, он бы встал с кольцом рядом с Луммоксом — и будь против него хоть весь мир, он не позволил бы тронуть и волосок на спине Лума.

Нет, он не притронется ни к одному центу из грязных денег Перкинса: это он знал точно.

Но что ему делать?

Улететь на Марс? В соответствии с Законом Лафайетта, он является его гражданином и может претендовать на участок земли. Но как попасть туда? И, что хуже всего, как ему переправить Луммокса?

В этом все и дело. Надо все обдумать на спокойную голову.

Наконец, Джонни набросил план, в котором была лишь одна ценность: здравый смысл не присутствовал; и в равной мере были перемешаны глупость и риск. И Джонни решил, что дедушка был бы доволен.

IX. Обычаи, правила и гадкий утенок

Джонни спустился вниз и постоял, прислушиваясь, у дверей в комнату матери. Он не ожидал услышать ничего тревожного; действие это было скорее инстинктивным. Затем он вернулся к себе и стал спешно собираться, начав с того, что натянул походное обмундирование и горные ботинки. Спальный мешок лежал в ящике стола; Джонни вытащил его оттуда, приторочил к рюкзаку и засунул в боковой карман мешка маленькую силовую установку. Все остальное, необходимое для бродячей жизни под открытым небом, он рассовал по остальным карманам и клапанам.

Подсчитав наличность, Джонни тихо присвистнул: все его деньги лежали на срочном вкладе и не было никакой надежды раздобыть их оттуда. Ну что ж, ничего не поделаешь… он стал спускаться вниз, но, вспомнив нечто важное, вернулся к своему столу.

«Дорогая мама, — написал он. — Пожалуйста, скажи мистеру Перкинсу, что наши с ним дела кончены. Ты можешь использовать деньги, отложенные на мой колледж, чтобы расплатиться с пострадавшими. Мы с Лумом уходим, и искать нас не стоит. Прости меня, но я должен это сделать». Пробежав записку, Джонни решил, что добавлять к ней ничего не стоит, приписал «С любовью» и подписался.

Он начал набрасывать записку к Бетти, порвал ее, попытался написать снова и наконец сказал себе, что отправит ей письмо, когда у него будет что сказать. Джонни спустился вниз, положил записку на обеденный стол и направился в кладовую за припасами. Через несколько минут, таща большой мешок, набитый пакетами и банками, он вошел в домик Луммокса.

Его друг спал. Сторожевой глаз узнал Джонни, и Луммокс не пошевелился. Джон Томас подошел к Луммоксу и шлепнул изо всей силы:

— Эй, Лум! Просыпайся!

Зверь открыл остальные глаза, сладко зевнул и потянулся.

— Здравствуй, Джонни, — пискнул он.

— Поднимайся. Мы уходим в путешествие.

Луммокс вытянул ноги и встал. По его спине, от ушей до копчика пробежала сладкая дрожь.

— Хорошо.

— Сделай мне сиденье и возьми вот это. — Джонни подхватил мешок с припасами. Луммокс повиновался без комментариев. Джонни закинул припасы Луммоксу на спину и влез сам. Скоро они уже были на дороге, которая вела от дома Стюартов.

При всей импульсивности своих действий, Джон Томас понимал, что скрыться и спрятать Луммокса — дело почти неосуществимое; в любом месте Луммокс будет привлекать к себе внимание, как турецкий барабан в ванной. И все же во всех действиях Джона Томаса была толика логики: как ни странно, в окрестностях Вествилла были места, где можно спрятать Луммокса.

Город лежал в открытой долине между горами; сразу к востоку от равнины хребты поднимались в небо. В нескольких милях от городка над ним простирались тысячи квадратных миль девственных лесов, которые выглядели точно так же, как в те времена, когда индейцы встречали Колумба. В течение короткого охотничьего сезона леса кишели охотниками в красных камзолах, которые гоняли оленей, лосей и другую живность, но большую часть года в лесах было тихо и безлюдно.

Если он с Луммоксом сможет незамеченным добраться до этих мест, вполне возможно, что они и спасутся от погони — по крайней мере, пока у него хватит припасов. А когда они кончатся… что ж, он будет жить так; как Луммокс… питаться тем, что ему удастся раздобыть, может быть, олениной. Или, скажем, он спустится в город без Луммокса и ни за что не скажет, где тот находится, пока его не согласятся выслушать. Сейчас он не хотел прикидывать, как развернутся события; пока главной заботой было укрыть Луммокса от преследования, а потом уже обдумывать их положение… словом, надо было засунуть Луммокса куда-нибудь, где старый хорек Дрейзер его не найдет.

Джон Томас решил повернуть Луммокса к востоку и через долину направиться к горам. Луммокс мог идти по любой почве, будучи зависимым от нее не более, чем танк… но на мягкой земле он оставлял следы столь же отчетливые, как тот же танк. Для движения надо было найти твердое покрытие.

Джон понял, что делать. Столетие назад трансконтинентальная трасса пересекала эти места к югу от Вествилла и, извиваясь, уходила еще выше к Большому Каньону. Она была проложена задолго до появления энергетических дорог, которые прорезали горы вместо того, чтобы карабкаться по ним. Но старая дорога, заброшенная и местами заросшая, покрытие которой растрескалось от морозов и жары, все же сохранилась… и вполне годилась для могучей поступи Луммокса. Они обогнули дом, пересекли три мили открытого пространства и достигли того места, где экспресс-трасса ныряла в первый туннель и где от нее, поднимаясь в гору, ответвлялся старый путь. Джонни направился не прямо к развилке, а, остановившись в сотне ярдов от нее, замаскировал Луммокса, строго наказав ему не шевелиться, и отправился на разведку. Он не хотел рисковать, неосмотрительно переводя Луммокса через экспресс-трассу.

Память его не подвела: петля развилки ныряла под трассу. Дорога в этом месте была утрамбована гранитной крошкой, и Джонни понадеялся, что даже тяжелые ноги Луммокса не оставят на ней следов. Вернувшись, он обнаружил, что Луммокс меланхолично доедает какое-то объявление. Поругав его, он отнял объявление, но затем, решив, что лучше не оставлять следов, вернул его Луммоксу. И когда тот перестал чавкать, они тронулись в путь.

Джонни расслабился только на старой дороге. Первые несколько миль дорога была в хорошем состоянии. Но сквозного движения по ней не было, поскольку она кончалась тупиком. Пару раз над ними пролетали аэрокары, доставляя домой припозднившихся посетителей театров, но если водители и заметили огромное животное, трусившее по дороге внизу, то не подали виду.

Дорога, извивавшаяся по краю каньона, вынырнула на равнину, где их встретил барьер поперек трассы: «ДОРОГА ЗАКРЫТА… ПРОЕЗД ЗАПРЕЩЕН». Джонни слез со спины Луммокса и осмотрелся.

Шлагбаум представлял собой обыкновенный брус, поддерживавшийся противовесом.

— Лумми, ты можешь перешагнуть через это бревно, не притрагиваясь к нему?

— Конечно, Джонни.

— Отлично. Давай — только помедленнее. Ты не должен его ронять. Даже не прикасайся к нему.

— Не буду, Джонни. — Вместо того, чтобы переступить через барьер, подобно лошади, перешагивающей через небольшое препятствие, Луммокс подобрал все свои ноги и перелетел через препятствие.

Джонни ожидал его, присев за барьером.

— Я и не знал, что ты можешь так.

— Я тоже.

Дорога круто пошла вверх. Джонни остановился, чтобы покрепче примотать груз. Веревку он пропустил под брюхом Луммокса, а оставшуюся бухту положил себе на колени.

— Все в порядке, Лумми. Ну-ка, прибавь скорости. Но только не прыгай, я не хочу свалиться.

— Держись, Джонни! — Луммокс ускорил шаг, не меняя, впрочем, его обычного порядка. Перешел на быструю рысь. Джонни почувствовал, что крепко притомился и духом и телом. Теперь, когда он понял, что здесь, вдалеке от домов и оживленных дорог они в безопасности, он позволил усталости овладеть им. Он прилег на спину, почувствовав, как Луммокс устраивает для него удобное ложе. Мерное движение и ровный топот могучих ног усыпили его.

Луммокс продолжал уверенно прокладывать себе путь по каменному крошеву. Сейчас он пользовался ночным зрением и шел, не опасаясь, что споткнется. Он знал, что Джонни спит, и старался двигаться как можно более плавно. Наконец и он притомился и решил подремать. Все то время, что Луммокс провел вне дома, ему не удалось как следует выспаться… вокруг творились разные глупости и он, кроме того, беспокоился, не зная, где Джонни. Поэтому теперь он вытаращил свой сторожевой глаз, прикрыл остальные и переключился на задний мозг, который располагался около крестца. Луммокс продолжал двигаться в глубоком сне, оставив бодрствовать лишь небольшую часть мозга, которая вела его по правильному пути, предупреждала о препятствиях на дороге и обеспечивала ровную неутомимую работу восьми огромных ног.

Джон Томас проснулся, когда звезды уже начали меркнуть в утреннем небе. Передернувшись от холода, он потянулся. Вокруг стояли высокие горы, дорога вилась вокруг одной из гор, а затем ныряла к реле далеко внизу. Джонни приподнялся:

— Эй, Лумми!

Ответа не последовало. Джонни снова окликнул друга. Луммокс ответил сонным голосом:

— В чем дело, Джонни?

— Да ты спал!

— А ты не говорил, что нельзя, Джонни.

— Ну ладно… Мы на той же самой дороге?

Луммокс проконсультировался со своим вторым мозгом.

— Конечно. А ты хотел на другую дорогу?

— Нет. Но нам надо сойти с нее. Становится светло.

— Почему?

Джон Томас не знал, что ответить; попытка объяснить Луммоксу, что над ним висит смертный приговор и поэтому они вынуждены скрываться, не увенчалась бы успехом.

— Надо, вот почему, — сказал он. — А сейчас продолжай идти. Я скажу, где свернуть.

Русло потока поднималось им навстречу; пройдя милю или около того, они обнаружили, что дорога лежит всего лишь в нескольких футах над стремниной. Вскоре вышли к месту, где речная долина, заваленная валунами, расширялась.

— Здесь! — крикнул Джонни.

— Будем завтракать? — осведомился Луммокс.

— Еще нет. Видишь эти скалы внизу?

— Да.

— Я хочу, чтобы ты прошел между ними. Только не ступай своими лапами туда, где мягко. Иди между скалами по булыжникам. Понял меня?.

— И не оставлять никаких следов? — недоверчиво спросил Луммокс.

— Совершенно верно. Если кто-нибудь спустится и увидит следы, тебе придется отправиться обратно в город — потому что по следам нас могут найти. Понимаешь?

— Я не буду оставлять следов, Джонни.

Луммокс сполз вниз в сухое русло, извиваясь, как гигантский червяк. Спасаясь от падения, Джон Томас одной рукой схватился за веревку, а другой — за мешок с припасами и завопил.

Луммокс остановился:

— С тобой все в порядке, Джонни? — спросил он.

— Да. Просто ты удивил меня. Спустись пониже и оставайся на камнях.

Затем подошли к потоку, нашли брод и перебрались на другую сторону. Скоро они оказались в нескольких сотнях ярдов от дороги. День стоял во всей красе, и Джонни обеспокоился, как бы их не заметили с воздуха, хотя вряд ли тревога могла подняться так быстро.

Впереди и вверху сосны спускались к берегу. Сосняк был достаточно густ, даже чтобы скрыть Луммокса, хотя с высоты он выглядел как огромный горный валун. Но искать лучшего места уже не было времени.

— Вверх и под те деревья, Лум. Только не обвали берег. Ступай аккуратнее.

Они вошли под сень ветвей и остановились. Джонни спрыгнул на землю. Луммокс оборвал охапку веток и стал жевать их. Джон Томас вспомнил, что тоже давно уже не ел, но он настолько устал, что не ощущал голода. Он хотел спать, только спать… потому что всю дорогу он, придерживаясь за веревку, дремал в полглаза.

Но Джонни боялся, что если он пустит Луммокса пастись, пока спит, то этот большой увалень может выбраться на открытое место, откуда его легко можно засечь.

— Знаешь что, Лумми? Давай вздремнем перед завтраком.

— Зачем?

— Ну, видишь ли, Джонни смертельно устал. Ты просто приляг здесь, а я пристрою рядом с тобой мой спальный мешок. А потом, когда встанем, мы поедим.

— А пока не встанем, есть не будем?

— Не будем.

— Что ж… ладно, — печально сказал Луммокс.

Джон Томас вытащил из укладки спальный мешок.

Раздернув легкую мембрану, он сунул внутрь силовую установку и, включив нагреватель, принялся надувать матрац. Разряженный горный воздух заставил его запыхаться; надув матрац лишь наполовину и подрагивая от холодного воздуха, Джонни скользнул внутрь и задернул мембрану, оставив лишь дырочку для носа.

— Спок-ночи, Лумми.

— Спок-ночи, Джонни.

Мистер Кику спал плохо и рано поднялся. Позавтракал он сам, решив не будить жену, и отправился в Межзвездный Департамент. В огромном здании еще было совершенно тихо и пусто, только несколько ночных дежурных. За столом мистер Кику пытался погрузиться в размышления.

Всю ночь подсознание не давало ему покоя, заставляя вспоминать, что же такое важное он упустил из виду. Мистер Кику относился к своему подсознанию с большим уважением, придерживаясь теории, что подлинный процесс мышления происходит отнюдь не в коре больших полушарий, которые всего лишь окошко дисплея, на котором высвечивается ответ.

Молодой Гринберг что-то говорил… что-то относительно того, что раргиллианин верит в серьезную опасность, которую несет для Земли даже единственный корабль хрошии. Мистер Кику оценил это утверждение как неуклюжую попытку хитрого мальчишки оправдать собственную слабость. Но теперь переговоры практически закончены… осталась лишь одна деталь, которая еще имела отношение к хрошии.

Однако подсознание так не считало.

Он наклонился к панели видеофона и вызвал ночного дежурного:

— Говорит Кику. Дайте мне отель «Универсал». Найдите в нем доктора Фтаемла, раргиллианина. Как только он закажет завтрак, свяжите меня с ним. Нет, не будите его, пусть отдыхает.

Сделав то, что необходимо было сделать, Кику вернулся к рутинной работе по расчистке накопившихся бумаг.

В первый раз за несколько дней его корзина входящих полностью опустела, а здание только начало оживать, когда на панели вспыхнул красноватый огонек срочного вызова.

— Кику.

— Сэр, — на экране появилось встревоженное лицо, — я относительно этого звонка в отель «Универсал». Доктор Фтаемл не заказывал завтрака.

— Наверно, поздно лег. Это его право.

— Нет, сэр. Я думаю, он вообще отказался от завтрака. Он направляется в космопорт.

— Как давно он выехал?

— Пять-десять минут тому назад. Мне только что это стало известно.

— Отлично. Вызови космопорт, скажи им, чтобы они не торопились с его кораблем. Дай им понять, что речь идет о дипломатических тонкостях и что они должны пошевелить мозгами… а не просто нацарапать разрешение на старт, и снова завалиться спать. Затем найди доктора Фтаемла и передай, что я приветствую его и осведомляюсь, не окажет ли он мне честь подождать меня несколько минут? Я отправляюсь в космопорт.

— Да, сэр.

— Моя просьба имеет особое значение и для вас… поняли, Знедов? Приложите все усилия, и я посмотрю, на что вы способны.

— Понял вас, сэр.

Мистер Кику отключился и вызвал транспортный отдел:

— Говорит Кику. Я вылетаю в космопорт, как только поднимусь на крышу. Обеспечьте мне «молнию» и полицейский эскорт.

— Есть, сэр!

Мистер Кику остановился только, чтобы сказать своему секретарю, куда он направляется, и взлетел на крышу.

В космопорте доктор Фтаемл ждал его у прохода для пассажиров, наблюдая за взлетным полем и пытаясь раскурить сигару. Мистер Кику подошел и поклонился:

— Доброе утро, доктор. Очень любезно с вашей стороны, что вы дождались меня.

Раргиллианин широким жестом отвел сигару в сторону:

— Это честь для меня, сэр. Отправляться в путь, провожаемым особой вашего ранга, столь занятой… — Он закончил пожатием плеч, выражавшим и изумление и удовольствие.

— Долго я вас не задержу. Но я не хотел лишать себя удовольствия увидеть вас сегодня и не знал, что вы собираетесь нас покинуть.

— Это моя вина, мистер Заместитель Секретаря. Я собирался обернуться туда и обратно и завтра ожидать удовольствия встречи с вами.

— Ясно. Ну что же, возможно, уже завтра я смогу представить вам на рассмотрение приемлемое решение проблемы.

Фтаемл был несколько удивлен:

— Успешное?

— Надеюсь. Данные, которые вы вчера нам предоставили, дали ключ к ее решению.

— Должен ли я понимать, что вы нашли пропавшую хрошиа?

— Возможно. Знаете ли вы сказку о гадком утенке?

— О гадком утенке? — У раргиллианина стал такой вид, словно он спешно перелистывает свое досье. — Да, мне знакома эта идиома.

— Используя данный вами ключ, мистер Гринберг напал на след гадкого утенка. И если он окажется тем лебедем, которого мы ищем, то…

Казалось, раргиллианин с трудом верил в сказанное:

— И это… тот самый «лебедь», мистер Заместитель Министра?

— Увидим. Логика говорит, что он должен быть им, но так ли это, трудно сказать.

— М-м-м… могу ли я сообщить эти сведения моим клиентам?

— Я бы предпочел подождать, пока я не свяжусь с мистером Гринбергом. Он покинул Столицу с целью провести расследование. Могу я проводить вас до шлюпки?

— Конечно, сэр.

— Доктор… есть еще кое-что.

— Да, сэр?

— Прошлой ночью в разговоре с мистером Гринбергом вы обронили несколько странных слов… возможно, это была шутка… или, может быть, он вас неправильно понял. Вы сказали что-то вроде того, что Земля может «испариться».

Несколько мгновений раргиллианин молчал. Но, заговорив, он ушел от темы разговора:

— Скажите, сэр, какое логическое умозаключение подвело вас к мысли, что гадкий утенок окажется лебедем?

Мистер Кику тщательно обдумал свой ответ:

— Один земной корабль посетил некую странную планету в то время, которое совпадает с вашими данными. Главенствующей расой там были хрошии; идентификация доказывает это. Одна из форм жизни была доставлена на Землю. Прошло около ста двадцати лет, но она до сих пор жива; мистер Гринберг хочет доставить ее для опознания вашим доверителям.

— Должно быть, все так и есть, — мягко сказал доктор Фтаемл. — Я не верю, но так должно быть. — Он заговорил громче и веселее. — Сэр, вы доставили мне огромное счастье.

— В самом деле?

— Огромное. В то же время вы дали мне возможность говорить совершенно открыто.

— За время нашего сотрудничества вы всегда могли говорить совершенно свободно. Правда, я не знаю, что за инструкции вы получили от ваших клиентов.

— Они не накладывали никаких ограничений на мою речь. Но… Обращали ли вы внимание, как обычаи той или иной расы находят отражение в ее языке?

— Пару раз у меня была возможность отметить данный факт, — осторожно ответил мистер Кику.

— Я был в этом уверен. Когда вы посещаете своего друга в больнице и знаете, что он должен умереть, а вы ничем не можете ему помочь, — неужели вы будете с ним говорить о его беде?

— Нет. Во всяком случае, пока он сам не заговорит об этом.

— Совершенно верно! Общаясь с вами и мистером Гринбергом, я был вынужден приспосабливаться к вашим обычаям.

— Доктор Фтаемл, — медленно сказал мистер Кику, — давайте будем совершенно откровенны. Правильно ли я вас понял? Вы уверены, что этот единственный корабль представляет серьезную опасность для нашей планеты, которая в данном случае обладает достаточными средствами защиты?

— Я буду совершенно откровенен, сэр. Как только хрошии придут к выводу, что в результате действий данной планеты или же отдельных ее обитателей их соплеменник умер или же исчез навсегда, Земле не будет причинен какой-либо вред; Земля будет просто уничтожена.

— Этим одним кораблем?

— Одним единственным.

Мистер Кику покачал головой:

— Доктор, я убежден, что вы верите в правоту своих слов. Я — нет. Всеобъемлющая защитная мощь основной планеты Федерации вряд ли известна вам во всей полноте. Я не могу предположить, что ваши доверители столь глупы и не представляют, что у нас есть зубы.

У доктора Фтаемла был печальный вид:

— Даже используя языки всех цивилизованных народов, я не смогу найти слов, чтобы убедить вас. Но верьте мне… все, что вы можете им противопоставить, будет столь же беспомощно, как камешки против ваших ракет.

— Увидим. Или, к счастью, не увидим. Мне не нравится оружие, доктор; это последний довод, который пускает в ход примитивная дипломатия. Говорили ли вы с ними, что Федерация была бы не против принять их в Сообщество Цивилизаций?

— Мне было очень нелегко объяснить им сущность вашего предложения.

— Неужели они настолько воинственны?

— Они совершенно не воинственны. Как бы мне это объяснить вам? Считаете ли вы себя воинственным, когда вы гоняете… шлепаете… давите мух? С вашей точки зрения, да и с моей, хрошии практически бессмертны. Они настолько неуязвимы для обычных опасностей, что они ведут себя, как… что за идиома у вас?., да, олимпийцы… они смотрят на нас с олимпийских высот. Они не видят никакого смысла в общении с низшей расой; поэтому ваше предложение не было воспринято всерьез, хотя, верьте мне, я приложил все усилия…

— Они сущие идиоты, — мрачно сказал Кику.

— Отнюдь, сэр. Они совершенно точно оценивают и вашу расу, и мою. Они понимают, что любая культура, овладевшая межзвездными путешествиями, обладает хотя бы определенным уровнем способностей. К тому же они знают, что вы считаете себя довольно могущественными. Именно поэтому они рассматривают возможность применения силы как средства убедить вас, что вы должны вернуть им их хрошиа… они считают, что это будет чем-то вроде стрекала для быка: указание, которое он способен понять.

— Х-м-м… И вам известно, как они собираются это продемонстрировать?

— Известно. Этим утром я направлюсь к ним с целью убедить их помедлить. Они собираются, так сказать, легонько притронуться к поверхности вашего спутника, оставив на нем выжженную полосу длиной примерно в тысячу миль, дабы убедить вас, что они… м-м-м… не собираются шутить.

— На меня это не произвело бы впечатления. Мы можем отдать нашему флоту соответствующий приказ и оставить такой же знак. Но мы этого не собираемся делать.

— Неужели вы можете сделать это всего лишь одним кораблем, за несколько секунд, без всяких приготовлений и с дистанции в четверть миллиона миль?

— А вы считаете, они могут?

— Я уверен в этом. Всего лишь небольшая демонстрация. Мистер Заместитель Секретаря, в этой части небосклона появилась новая звезда, у которой нет аналогов в природе.

Мистер Кику помедлил. Если все это правда, то тогда ситуация, при которой хрошии покажут свои когти, может служить и его собственным целям. Потеря нескольких бесполезных лунных гор ничего не значит… но эвакуировать даже нескольких обитателей этих мест будет довольно трудно.

— Вы говорили им, что наша Луна обитаема?

— Их хрошиа там не обитает — и это все, что имеет для них значение.

— М-да… я понимаю. Доктор, могли бы вы сообщить им, что, во-первых, мы практически обнаружили их хрошию, и, во-вторых, она находится на одном из спутников, что и объясняет столь затянувшиеся поиски?

Раргиллианин изобразил широкую человеческую улыбку:

— Сэр, я восхищаюсь вами. Я буду счастлив доставить подобное известие. Я уверен, что демонстрации силы не будет.

— Доброго вам здоровья, доктор. Я буду на связи с вами.

— И доброго вам здоровья, сэр.

На обратном пути мистер Кику обнаружил, что присутствие медузоида уже не производит на него отталкивающего впечатления… то есть, внешность Фтаемла была столь же ужасна, но доктор Морган в самом деле оказался умелым психотерапевтом.

Корзина для бумаг, как обычно, была полна до краев. Кику выкинул всех этих хрошии из головы и с наслаждением погрузился в работу. Несколько позже полудня отдел связи оповестил его, что с ним хочет поговорить мистер Гринберг.

— Давайте его сюда, — сказал мистер Кику, чувствуя, что, куски головоломки, наконец, складываются в законченную картину.

— Босс? — начал Гринберг.

— Да, Сергей. Какого черта ты выглядишь таким расстроенным?

— Потому что я ломаю себе голову, как мне наняться рядовым во Внешний Легион.

— Кончай бродить вокруг и около. Что случилось?

— Птичка улетела.

— Улетела? Куда?

— Хотел бы я знать. Скорее всего, в леса к западу от Вествилла.

— Тогда чего ради ты тратишь время на болтовню со мной? Отправляйся и доставь мне ее.

Гринберг вздохнул:

— Мне бы вашу уверенность. Видите ли, босс, эти заросли покрывают примерно десять миллионов квадратных акров — высокие деревья, огромные горы и ни одной тропинки. А местный шеф полиции со своей всей командой наступает мне на пятки. Он отдал приказ стрелять во все, что движется, и такой же приказ получили все разведывательные корабли.

— Что?

— То, что я сказал. Пришла ваша роспись на приговоре суда; а отмена его где-то затерялась… как, я не знаю. А шериф — ископаемое с психологией мелкого клерка. Он тычет пальцем в приказ и его ни в чем не убедить… он даже не позволил мне использовать полицейскую систему связи. И поскольку наше вмешательство не предусмотрено, я не могу сдвинуть его ни на йоту.

— И ты с этим смирился? — едко спросил мистер Кику. — Скоро дождешься, что тебя будут бить по физиономии.

— Близко к этому. Я дозвонился до мэра — его нет в городе. До губернатора — он на сессии. Сунулся к главному лесничему… похоже, он в отпуске. После нашего разговора я пойду выламывать руки этому деятелю, пока у него в глазах не потемнеет и…

— Тебе давно надо было это сделать.

— Я не трачу времени зря. Я позвонил вам, чтобы вы поддали им жару. Мне нужна помощь.

— Ты ее получишь.

— Да, но не только для того, чтобы дозвониться до губернатора и обеспечить ваше вмешательство. Даже, когда я доберусь до этого полицейского идиота и уговорю его отозвать своих псов, мне все равно нужна будет помощь. Босс, десять миллионов квадратных акров сплошных гор… это означает люди и корабли, много людей и много кораблей. Это работа не для одного человека с дипломатом. Нет, я все-таки завербуюсь во Внешний Легион.

— Мы оба туда пойдем, — хмыкнул Кику. — Ладно, давай. Двигай.

— Как приятно было поговорить с вами.

Отключившись, мистер Кику начал стремительно действовать, обеспечивая вмешательство Департамента: он послал сверхсрочные телеграммы губернатору штата, мэру Вествилла и в Вествиллский окружной суд. Совершив все необходимое, он несколько секунд сидел в неподвижности, перебирая в памяти, что ему еще надо было бы сделать… затем отправился к Секретарю предупредить его, что, может быть, потребуется помощь военной мощи Федерации.

X. ЗАКОН СИГНИ

Проснувшись и вспомнив, где он находится, Джон Томас ощутил беспокойство. В спальном мешке было тепло. Чувствовал Джонни себя хорошо отдохнувшим и расслабленным. Постепенно перед его глазами всплыли картины окружающей местности; вспомнив как и почему он здесь очутился, Джонни высунул нос из спальника. Солнце стояло уже высоко и вокруг разливалось приятное тепло. Луммокс бродил поблизости.

— Эй, Лумми!

— Хей, Джонни! Ты долго спал. И храпел.

— Неужто? — Выбравшись наружу, Джонни собрал одежду, скатал спальный мешок. Сделав это, он повернулся в сторону Луммокса — и застыл.

— Что это?

Рядом с Луммоксом лежал мертвый медведь гризли — расплющенный в лепешку. Изо рта и носа зверя тянулись струйки засохшей крови.

— Это завтрак, — повернувшись, объяснил Луммокс.

Джонни с отвращением посмотрел на то, что осталось от медведя.

— Только не для меня. Где ты его раздобыл?

— Я поборол его, — сказал Луммокс и смущенно улыбнулся.

— Не поборол, а поймал.

— Но я в самом деле поборол его. Он хотел добраться до тебя, и мы с ним поборолись.

— Ну ладно. Спасибо тебе. — Джон Томас снова посмотрел на медведя, отвернулся и открыл мешок с припасами.

Вынув банку, где была яичница с ветчиной, он отвинтил крышку и стал ждать, пока содержимое банки согреется.

Луммокс воспринял его действия как сигнал, что настало время позавтракать и для него, что он немедленно и сделал — первым делом запихнул в пасть медведя, затем пару сосенок и пустую банку от завтрака. Когда они спустились к воде, Джонни осторожно оглядел небосклон, а Луммокс запил свой завтрак чистой горной водой. Встав на колени, Джонни тоже напился и, вымыв лицо и руки, вытер их подолом рубашки.

— Что мы теперь будем делать, Джонни? — спросил Луммокс. — Пойдем гулять? Может быть, еще кого-нибудь поборем?

— Нет, — отрезал Джонни. — Мы вернемся под эти деревья и будем лежать там до темноты. Ты должен вести себя, точно камень. — Джонни поднялся на берег в сопровождении Луммокса. — Садись, — приказал он. — Я хочу посмотреть на твои опухоли.

Луммокс повиновался, и его хозяин начал осмотр. Ощупывая опухоли, Джонни чувствовал растущую тревогу. Опухоли заметно увеличились, и Джонни пытался припомнить, к чему это может привести. Кожа на них воспалилась и натянулась, заметно утончившись и теперь ничем уже не напоминала могучую броню, прикрывавшую тело Луммокса. На ощупь опухоли были сухими и горячими. Джонни осторожно ощупал левую: Луммокс отпрянул.

— Беспокоит? — с тревогой спросил Джонни.

— Я так больше не могу, — запротестовал Луммокс. — Он вытянул ноги, поднялся и, подойдя к сосне, стал тереться об нее опухолью.

— Эй! — крикнул Джонни. — Не делай этого! Ты повредишь себе…

— Но оно зудит, — сказал Луммокс, продолжая чесаться.

Твердо намереваясь добиться своего, Джон Томас подошел к другу. И в тот же момент опухоль лопнула. Джонни в ужасе отпрянул.

Что-то непонятное, мокрое и темное, облепленное клочьями разодранной кожи, вывалилось из опухоли, повисло, а затем развернулось как змея, повисшая на лианах в джунглях. В эти ужасные мгновения Джонни пришло в голову, что он видит нечто… нечто вроде гигантского червя, который, паразитируя, поедает изнутри своего хозяина. С запоздалым раскаянием он вспомнил, как заставлял Лумми карабкаться в гору… когда эта штука грызла его.

Луммокс облегченно потянулся и вздохнул:

— Ух! — сказал он с удовлетворением. — Теперь мне куда лучше.

— Луммокс! Ты в порядке?

— А что со мной должно быть, Джонни?

— Но… но что это такое?

— Что? — Луммокс огляделся: странное образование свисало вниз и Луммокс посмотрел на него. — Ах, это… — небрежно сказал он.

Оконечность отростка развернулась, как распустившийся цветок, и Джонни увидел, что это было.

Луммокс вырастил Руку.

Скоро рука высохла, обрела окраску и начала твердеть. Луммокс не обращал на нее особого внимания, но Джон Томас следил, как она обретает законченную форму. У руки были два сустава, типа локтевых, и кисть с пальцами. Пальцев было пять, каждый состоял из семи фаланг, и средний палец был более длинным и гибким, напоминая маленький слоновый хобот. От человеческой кисти рука эта отличалась, но не было никаких сомнений в ее предназначении — во всяком случае, если сначала фаланги пальцев двигались довольно беспомощно, то постепенно их движения становились все увереннее.

Луммокс не возражал против того, чтобы Джон Томас изучал его руку, но не проявлял особого интереса к ее развитию; он вел себя так, словно с ним после завтрака всегда случалось нечто подобное.

— Дай я посмотрю на вторую опухоль, — сказал Джонни. Нарост с правой стороны набух еще больше. Как только Джон Томас притронулся к нему, Луммокс отпрянул и направился к соседнему дереву. — Подожди! — окликнул его Джон Томас. — Постой!

— Но мне надо почесаться.

— Ты изувечишь себя. Стой тихонько. Я кое-что попробую сделать.

Луммокс неохотно повиновался; из ножен на поясе Джонни вынул клинок и сделал осторожный надрез в центре опухоли.

Разрез стремительно расширился и вылетевшая правая рука Луммокса едва не шлепнула Джонни по лицу. Он отпрянул.

— Спасибо, Джонни!

— Всегда пожалуйста. — Джонни спрятал нож и задумчиво посмотрел на новорожденную руку.

Он не мог еще представить, что Луммокс будет делать со своими так неожиданно появившимися новыми органами. Но он понимал, что они меняют дело. Каким образом, Джонни еще не знал. Может быть, теперь ему не придется заботиться о Лумми так, как прежде. С другой стороны, теперь за ним надо присматривать, потому что Лумми обязательно сделает что-то, чего делать не должен. Джонни с сокрушением вспомнил поговорку, гласящую: Слава богу, что у кошек нет рук… А Луммокс был любопытнее любого котенка.

Но как бы там ни было, без колебаний решил Джонни, одного это не меняет: шериф Дрейзер до них не доберется!

Сквозь ветви он оглядел небо, прикидывая, можно ли их заметить сверху.

— Лум…

— Да, Джонни?

— Подогни ноги. Пора стать похожим на скалу.

— Ой, давай лучше погуляем, Джонни.

— Мы пойдем гулять вечером. А пока не стемнеет, я хочу, чтобы ты оставался на месте и не шевелился.

— Ой, Джонни!

— Слушай, ты же не хочешь снова отправиться в город, не так ли? Так что перестань болтать.

— Что ж, если ты так считаешь… — Луммокс опустился на землю. Джон Томас сел рядом, прислонился к нему и задумался.

Возможно, он как-то выкрутится, и они с Лумми смогут зарабатывать себе на жизнь… например, будут участвовать в карнавалах. Ни один карнавал не обходится без В.3.-существ — даже если половина из них всего лишь чучела — а Луммокс самый что ни на есть настоящий внеземной. Возможно, Джонни научит его делать какие-нибудь штуки своими руками, играть там или что-то еще. Может быть, в цирк им пойти?..

Нет, все это не годится для Лумми; в присутствии толпы он начинает нервничать. Черт, как бы им заработать… не говоря уж о том, что должна улечься вся эта шумиха! Заняться фермерством? Луммокс сильнее любого трактора, а с руками он может делать любые работы на ферме. Может, в этом и есть выход, хотя, честно говоря, он никогда серьезно не думал о работе на земле.

Джонни представил перед своим мысленным взором себя и Луммокса, обрабатывающими землю… колосья ржи… грядки с овощами… и не заметил, как уснул.

Пробудил его странный звук, и он смутно припомнил, что уже слышал нечто подобное. Открыв глаза, он огляделся и увидел, что лежит рядом с Луммоксом. Тот оставался на старом месте… но во всю размахивал руками. Одну, с зажатым в кисти камнем, он занес над головой. Раздался тот же самый звук… и небольшая осинка неподалеку внезапно рухнула. Несколько других осин уже лежали на земле.

Джон Томас вскочил на ноги.

— Эй, прекрати!

Луммокс остановился.

— В чем дело, Джонни? — обиженно спросил он. Перед ним лежала куча булыжников, за одним из которых он потянулся.

— Перестань бросать камни в деревья.

— Но ты это сам делаешь, Джонни.

— Да, но я не ломаю их. Можешь есть их на здоровье, но не надо выдирать их с корнем.

— Тогда я пойду есть их.

— Отлично. — Джонни огляделся. Уже смеркалось, через несколько минут солнце должно было закатиться. — Иди и подкрепись. Хотя подожди минутку. — Он осмотрел руки Луммокса. Они уже были такого же цвета, как и остальное тело и начали заметно твердеть. Но самое удивительное, что руки стали примерно вдвое толще, чем при появлении, и теперь достигали объема бедра Джонни. Кожа с них почти вся слезла, а оставшаяся шелушилась, Джонни ободрал ее. — Ладно, давай.

Пока Джонни готовил себе еду, Луммокс расправился с обломанными осинками и закусил на сладкое консервной банкой. Стемнело. Они выбрались на дорогу.

В эту вторую ночь происшествий было еще меньше, чем в первую. Чем выше они взбирались, тем холоднее становилось; наконец, Джонни засунул силовую установку прямо под свитер. Скоро он согрелся и перестал дрожать.

— Лум. Если я засну, разбуди меня, когда начнет светать.

— О’кей, Джонни, — Луммокс переадресовал приказ своему заднему мозгу — просто так, на всякий случай. Холод Луммокса не беспокоил, он его просто не чувствовал, потому что терморегуляция тела у него была гораздо эффективнее, чем у Джонни, эффективнее даже, чем у силовой установки.

Джон Томас дремал, просыпался и снова проваливался в дремоту. В таком состоянии он находился, когда первые лучи солнца коснулись далеких вершин, и Луммокс окликнул его. Джонни сел и стал оглядываться в поисках места, которое могло бы дать им приют. На этот раз счастье от них отвернулось: они были прямо на открытом месте, которое кончалось глубоким мрачным провалом. По мере того, как шли минуты и становилось все светлее, его охватывала паника.

Ничего другого не оставалось, кроме как идти дальше вперед. Далеко над ними прошел стартоплан. Он услышал лишь рев его моторов, но самого корабля не увидел, понадеявшись, что он не послан на их розыски. А через несколько минут, оглядевшись, он заметил лишь пятнышко в небе, смахивающее на орла.

Но очень быстро ему пришлось убедиться, что над ними висит на крыльях одинокая человеческая фигурка.

— Стоп, Луммокс! Замри, как камень.

— Как камень, Джонни?

— Заткнись и делай, что тебе говорят! — Луммокс замолчал и повиновался. Джон Томас скользнул вниз и скорчился под головой Луммокса, стараясь стать как можно меньше. Он надеялся, что флаер пролетит мимо.

Но флаер в знакомом залихватском стиле сделал петлю и пошел на посадку. Джонни с облегчением вздохнул, увидев, что на пятачок, который он приметил впереди, садится Бетти Соренсен.

— Привет, Лумми! — крикнула она, затем повернулась к Джонни, уперла руки в бока и сказала: — Ну! Хорош! Удрал, не сказав мне ни слова!

— Да я… я хотел, Червячок, честное слово. Но у меня не получилось… извини меня.

Гневное выражение исчезло с ее лица и она улыбнулась:

— Ну, ладно. Раньше я думала о тебе куда хуже. Наконец-то ты что-то сделал, Джонни. Я уж боялась, что ты сам станешь таким же увальнем, как Луммокс, который только и ждет, чтобы его кто-то растолкал.

Джон Томас был слишком обрадован ее появлением, чтобы спорить.

— Слушай…, а как ты нас нашла?

— Чего? Ты, умная голова, две ночи уходил от города, а находишься всего лишь на расстоянии одного короткого перелета… как было тебя не найти?

— Понимаю, но как ты вычислила, где надо нас искать?

Она пожала плечами:

— Старое правило: я представила себя упрямым ослом и пошла прямо, куда глаза глядят. Я прикинула, что ты обязательно пойдешь по этой дороге, поэтому и крутилась над ней. А если ты не хочешь, чтобы тебя через несколько минут заметили, тебе надо побыстрее убираться отсюда куда-то под прикрытие. Так что давай! Лумми, старина, включай свою машину.

Она протянула руку, Джонни помог Бетти взобраться на спину Луммокса, и они двинулись в путь.

— Я хотел уйти с дороги, — волнуясь, объяснил Джонни, — но мы так и не нашли подходящего места.

— Вижу. Теперь выпусти пары… за этим поворотом — водопад Адама и Евы, и мы можем сойти с дороги как раз над ним.

— Вот мы где оказались!

— Да. — Бетти наклонилась вперед, тщетно пытаясь рассмотреть дорогу из-за поворота скалы. И в это время она впервые увидела руки Луммокса. — Джонни! — воскликнула она, схватив его за плечо. — На Луммокса напал боа-констриктор!

— Что? Не глупи. Это всего лишь его правая рука.

— Его что? Джонни, ты с ума сошел!

— Успокойся и перестань меня тискать. Я сказал «рука»… помнишь те опухоли? Так вот, в них были руки.

— Опухоли… руки? — Бетти вздохнула. — Я встала слишком рано и еще не позавтракала. И тут еще такое потрясение. Ладно, скажи ему, чтобы он остановился. Я хочу посмотреть на них.

— А как быть с укрытием?

— Ах, да! Ты прав. Ты всегда прав — правда, с опозданием на две-три недели.

— Не заводись. Вот и водопад.

Они подошли к воде поближе, подножье каньона поднималось к их ногам, как бы встречая путешественников. Здесь была единственная возможность сойти с дороги и разбить бивуак в месте, напоминающем их предыдущую стоянку. Джонни чувствовал себя гораздо спокойнее, когда Луммокс был укрыт под густой сенью деревьев.

Пока Джон Томас готовил завтрак, Бетти изучала новорожденные конечности Луммокса.

— Луммокс, — укоризненно сказала она, — ты ничего не говорил маме о них.

— А ты не спрашивала меня, — возразил Луммокс.

— Прошу прощения! Ну ладно, а что ты можешь делать своими руками?

— Я могу бросать камни. Джонни, я хорошо бросаю камни?

— Нет! — торопливо сказал Джонни. — Бетти, ты будешь пить кофе с молоком?

— Обыкновенное, — ответила Бетти, продолжая изучать руки Луммокса. Что-то не давало ей покоя, и Бетти надеялась, что скоро сообразит, в чем тут дело. Но теперь — первым делом завтрак.

После того, как они скормили пустые банки Луммоксу, Бетти откинулась на спину.

— Имеешь ли ты представление, невинное дитя, — сказала она Джону Томасу, — какую бурю ты вызвал своим исчезновением?

— Я думаю, шерифу Дрейзеру пришлось побегать.

— Не сомневайся. Ты совершенно прав. Но оставь его в покое; есть еще кое-что.

— Мистер Перкинс?

— Точно. Еще?

— Конечно, ма.

— Естественно. Она разрывается между рыданиями по поводу ее исчезнувшего ребенка и угрозами в твой адрес, криками, что ты ей больше не сын.

— Представляю, — невесело согласился Джонни. — Я знаю свою маму. Ладно… я знал, что доставлю всем беспокойство. Но я был должен…

— Конечно, ты должен, мой дорогой упрямец, хотя ты проделал все с грацией гиппопотама. Но я не о них вела речь.

— Что?

— Джонни, в штате Джорджия есть маленький городок… ну, скажем, Адриан. Он так мал, что в нем нет даже отделения полиции, всего лишь один констебль. Знаешь ли ты, как его зовут?

— Чего? Конечно, нет.

— Очень плохо. Ибо, насколько я смогла выяснить, этот констебль является единственным полицейским в Америке, который не разыскивает тебя. Поэтому я и полетела разыскивать тебя — хотя как ты мог, подлое животное, исчезнуть, не потрудившись поставить меня в известность?

— Я же говорил тебя, что извиняюсь!

— И я простила тебя. Я буду тебя прощать не меньше десяти лет.

— Что за глупости с этим констеблем? И почему все должны меня разыскивать? Мне вполне хватает одного шерифа Дрейзера.

— Он объявил общую тревогу и назначил награду за Луммокса, живого или мертвого… желательно мертвого. Они серьезно взялись за дело, Джонни… очень серьезно. Поэтому какие бы планы ты ни строил, мы должны их отбросить и продумать новый, получше. Что ты об этом думаешь? И думаешь ли вообще?

— Ну… я думал продержаться таким образом ночь-другую, — побледнев, медленно ответил Джонни, — пока мы не найдем места для укрытия.

Бетти покачала головой:

— Не годится. Если идти таким путем, они без труда догадаются, в каком месте поблизости от Вествилла есть место, где может укрыться такое создание, как Луммокс. И…

— Да мы уйдем с дороги!

— Конечно. И они будут прочесывать этот лес, дерево за деревом. Они в самом деле собираются это сделать.

— Ты не дала мне кончить. Знаешь старую урановую шахту? Власть и Славу? Ты идешь наверх по дороге Мертвого Волка, потом берешь к северу на гравийную дорогу. Вот там мы и спрячемся. Большой туннель вполне подходит, чтобы скрыть Луммокса.

— Проблеск здравого смысла в этом есть. Но его не хватает, чтобы противостоять всем…

Бетти замолчала. Джонни поерзал и сказал:

— Ну, ладно. Если это не годится, что делать?

— Умолкни. Я думаю. — Бетти лежала на спине, глядя в синее небо над горами. — Твоя мысль о шахте «Власть и Слава» не так уж плоха; пока я не придумаю чего-нибудь лучшего, она вполне годится.

— Не понимаю, как они смогут там обнаружить. Шахта расположена так далеко…

— Поэтому не сомневайся, ее обыщут. Хотя это может ввести в заблуждение шерифа Дрейзера; я уверена, что он свою собственную шляпу не возьмется искать без ордера на обыск. Но он организовал воздушную разведку, которая пригодилась бы небольшой армии, и они уверены, что обнаружат вас. В полиции знают, что ты взял спальник и припасы; это значит, что ты будешь останавливаться на дневки. Нашла я тебя, найдут и они. Я обнаружила тебя, потому что знала, как ты будешь действовать, а они прибегнут к логике, которая срабатывает медленнее. Но безошибочно. Они найдут вас… и это будет конец для Луммокса. Шансов вам они не оставят… может быть, разбомбят его.

Джон Томас живо представил себе столь мрачное будущее:

— Тогда какой смысл прятать его в шахте?

— Чтобы протянуть день-другой, потому что я еще не готова вытащить его оттуда.

— Как?

— Вот так. Мы спрячем его в городе.

— Что? Червячок, на тебя действует высота.

— В городе и под крышей… единственное место в большом-пребольшом мире, где его не будут искать, может быть, в домике мистера Ито, — добавила она.

— Что? Нет, я теперь ясно вижу, что ты сошла с ума.

— А тебе известно более безопасное место? Сын мистера Ито ничего не имеет против тебя; не далее, как вчера мы с ним очень душевно поговорили. Я пошла прямо к нему и все ему объяснила. Один из его садовых домиков вполне подойдет… может, домик и неказистый, но подключен к электропитанию. Никому не придет в голову, что за его матовыми окнами скрывается Лумми.

— Не понимаю, как мы все это сделаем.

— Предоставь это мне. Если я не доберусь до садового домика, а я доберусь… тогда я раздобуду какой-нибудь пустой сарай или что-то вроде этого. Сегодня вечером мы отведем Лумми к шахте, а я улечу и все организую. Завтра вечером я с Лумми отправлюсь в город и…

— Что ты несешь? Нам потребовалось две ночи, чтобы дойти сюда и остается еще хороший кусок вечера, чтобы добраться до шахты. Ты иге сможешь доставить его обратно за одну ночь.

— Как быстро Лумми может двигаться, если постарается?

— Но никто не усидит на нем, когда он идет галопом. Даже я.

— А я и не собираюсь ехать на нем верхом; я буду лететь над ним, указывая дорогу и помогу ему осторожно спуститься с кручи. Три часа, примерно так?., и еще час, чтобы укрыть его в садовом домике.

— Ну… разве что так.

— Так, потому что ничего лучшего нет. А потом ты даешь себя поймать.

— Чего ради?

— Мы их поводим за нос. Они поймают тебя, а ты скажешь, что отправился на поиски урановых залежей… я снабжу тебя счетчиком Гейгера. Где Луммокс, ты не знаешь; ты поцеловал его на прощание и ушел себе, оставив его там, где он был, а теперь вернулся, потому что не хочешь больше ни с кем ссориться. Ты должен убедить их… ни в коем случае не позволяй, чтобы использовали измеритель истины.

— Да, но… Слушай, Червячок, а какой в этом смысл? Луммокс не может вечно оставаться в садовом домике.

— Мы просто тянем время. Как только они его увидят, они прикончат его… И они это сделают. Поэтому мы будем скрывать его, пока не сможем изменить положение вещей.

— А я-то думал, что смогу его спасти, продав Музею, — грустно сказал Джонни.

— Нет! Твой внутренний голос был совершенно прав, Джонни, хотя у тебя самого мозгов не больше, чем в дверной ручке. Слушай… ты помнишь Закон Сигни?

— Закон Сигни? Мы проходили что-то такое, когда изучали основы Обычаев Цивилизации.

— Совершенно верно. Припомни его.

— Как там было? — Сдвинув брови, Джон Томас стал копаться в памяти. — Ага! «Факт владения речью и манипуляторами должен восприниматься таким образом, что их владелец является мыслящим существом и, следовательно, обладает всеми неотъемлемыми человеческими правами — пока не будет убедительно доказано обратное». — Джонни вскочил. — Вот оно что! Они не могут теперь убить Луммокса!.. У него есть руки!

XI. «Слишком поздно, Джонни»

— Шевели мозгами, — сказала Бетти. — Ты знаешь историю об одном типе, которого адвокат уверял, что за это его в тюрьму не посадят?

— За что «за это»?

— Неважно. А клиент ответил: «Но ваша милость, пока мы об этом только говорим». Суть дела в том, что Закон Сигни — это только теория; пока мы не заставим суд изменить свою точку зрения, мы должны спрятать Луммокса.

— Ну да, понятно. Наверное, ты права.

— Я всегда права, — с достоинством признала Бетти. — Джонни, я прямо умираю от жажды: думать — очень утомительная работа, и у меня всегда горло пересыхает. Ты захватил воды из ручья?

— Нет.

— Ведра не было?

— Где-то оно есть. — Джонни порылся в мешке, нашел складное ведро и расправил.

— Дай мне его, — сказала Бетти. — Я хочу размять ноги.

— Следи за флаерами!

— Поучи свою бабушку. — Взяв ведро, Бетти, держась в тени деревьев, побежала по склону, пока не достигла берега. Джонни смотрел, как ее стройная фигура мелькает в лучах солнца, пробивающихся меж сосен, и думал, какая она симпатичная… С головы до ног настоящий товарищ, лучше любого пария, И не будь у нее этого дурацкого стремления командовать, которым вообще отличаются все женщины, Бетти была хоть куда…

Осторожно неся пластиковое ведро, Бетти поднялась наверх:

— Пей!

— Ты первая.

— Я уже напилась из ручья.

— Ну ладно. — Джонни жадно припал к ведру. — Знаешь, Бетти, не будь у тебя коленки вывернуты, ты была бы ничего.

— У кого коленки вывернуты?

— А мордашка симпатичная, — невозмутимо продолжал Джонни. — Не будь этого небольшого недостатка, ты бы…

Он не успел закончить — Бетти поднырнула и сшибла его на землю. Вода облила Джонни с головы до ног. Они продолжали возиться, пока Джонни не перехватил и не зажал Бетти руки:

— Говори «Прошу пощады!» — посоветовал он.

— Черт бы тебя побрал, Джон Стюарт! Ладно, прошу пощады. А теперь дай мне встать.

— Идет.

Джонни поднялся. Бетти осталась сидеть, поджав ноги. Взглянув на Джонни снизу вверх, она рассмеялась. Оба они были в грязи и царапинах, которые кое-где переходили в синяки, но чувствовали себя как нельзя лучше. Луммокс наблюдал за их шутливой борьбой не без интереса, но спокойно, поскольку Джонни и Бетти никогда не дрались по-настоящему.

— Джонни весь мокрый, — прокомментировал Луммокс исход поединка.

— Конечно, Лумми, — он самый мокрый из нас. — Бетти оглядела приятеля сверху донизу. — Будь у меня две прищепки, я бы подвесила тебя на дереве. За уши, естественно.

— Сегодня такой день, что мы высохнем через пять минут.

— Я не промокла, ведь я в комбинезоне. А ты выглядишь, как драный кот.

— Ну и пусть. — Джонни прилег, нашел сосновую иголку и задумчиво прикусил ее. — Какие здесь прекрасные места, Червячок. Может, нам не стоит идти в шахту?

— Знаешь что — после того, как вся эта неразбериха кончится, перед школой мы вернемся сюда и разобьем здесь на несколько деньков лагерь. И Луммокса возьмем… пойдешь с нами, Лумми?

— Конечно, — согласился Луммокс. — Буду ловить. Бросать камни. Весело.

— И что бы о нас говорил весь город?

— Не капризничай. Мы здесь — и это главное.

— Это исключительный случай.

— Беспокоишься о своей высоконравственной репутации?

— Ну, кто-то же должен думать и о таких вещах.

Мать говорит, что мальчишкам не нравится, если девочки проявляют уж очень большую активность. Она говорит, что все должно быть наоборот.

— Конечно, так было — и будет. — Бетти задумалась. — Но, Джонни, ты уделяешь слишком много внимания словам матери.

— Наверное, так оно и есть.

— Старайся жить своим умом. А то ни одной девочке не придет в голову выйти за тебя.

Джонни улыбнулся:

— Я этим и страхуюсь.

Бетти моргнула и покраснела:

— Я не говорю о себе! Ты-то мне и даром не нужен!..

Джонни решил сменить предмет разговора.

— Честно говоря, — сказал он, — когда человек привыкает к чему-то, ему трудно жить по-другому. Вот, например, ты помнишь мою тетю Тесси? Она верит в астрологию.

— Не может быть!

— Точно тебе говорю. А ведь она выглядит вполне нормальной, не так ли? Но с ней ничего не поделаешь, и я прямо схожу с ума, потому что она только об этом и говорит, а мать настаивает, чтобы я был с тетей вежливым. Скажи я ей, что у нее что-то с головой не в порядке, на нее это не подействует. Куда там! Я должен выслушивать ее бред и делать вид, что тебя совершенно нормальна, хотя она может сосчитать до десяти только на счетах.

— Счеты?

— Ну, такие прутики с нанизанными костяшками. Ей нравится, чтобы ее слушали, открыв рот, а я должен доставлять ей это удовольствие.

— А ты не доставляй, — внезапно сказала Бетти. — Не обращай внимания на то, что говорит мать.

— Червячок, ты оказываешь на меня плохое влияние.

— Конечно, Джонни, — согласилась Бетти. — Я рассказывала тебе, почему я развелась с моими родителями?

— Нет, никогда. Это были ваши дела.

— Так оно и есть. Но я подумала, если я тебе расскажу, ты будешь лучше понимать меня. Наклонись. — Притянув Джонни за мочку уха, Бетти стала что-то шептать. По мере того, как она говорила, на лице Джона Томаса появилось выражение искреннего изумления.

— В самом деле?

— Факт. Они этого никогда не оспаривали, поэтому я никому и не должна была говорить. Но так оно и было. Я пришла в суд и развелась, и мне дали профессионального опекуна без всяких нудных идей. Но, понимаешь, Джонни, я не для того все это рассказывала, чтобы ты хлопал глазами. То, что тебе досталось в наследство, еще далеко не все; ты сам должен быть личностью, индивидуальностью. Ты — это не твои родители. Не мать, и не отец. Но ты слишком поздно стал понимать это. — Бетти выпрямилась. — Так что будь самим собой и имей смелость принимать собственные решения. И никому не подражай.

— Червячок, когда ты говоришь обо всех этих вещах, ты выглядишь такой… такой рассудительной.

— Потому что я всегда такая. А теперь я хотела бы заняться твоими припасами. Очень проголодалась.

— Ну прямо, как Луммокс. Мешок с припасами наверху.

— Перекусим? — встрепенулся Луммокс, услышав свое имя.

— М-м-м… Бетти, я бы не хотел, чтобы он обламывал деревья, особенно днем. Сколько им потребуется времени, чтобы засечь меня?

— Думаю, что не больше трех дней.

— Ладно. Я захватил еды дней на пять, просто на всякий случай. — Джонни отобрал двенадцать консервных банок и дал их Луммоксу. Открывать он их не стал, потому что Луммокс любил проглатывать их целиком и потом ощущать, как в животе у него внезапно становится тепло. Луммокс покончил со своей порцией консервов раньше, чем Бетти вскрыла свою банку.

После еды Джонни вернулся к старой теме.

— Бетти, ты в самом деле думаешь, что… — Он оборвал себя. — Ты что-нибудь слышишь?

Бетти прислушалась и серьезно кивнула.

— Как далеко?

— Не больше двухсот.

Джонни кивнул:

— Они прощупывают. Луммокс! Замри!

— Замру, Джонни. А почему я должен замереть?

— Молчи!

— Не сходи с ума, — сказала Бетти. — Скорее всего, они просто прочесывают все подряд. Они не смогут обнаружить нас под этими деревьями даже в телескоп. — Но теперь и Бетти выглядела встревоженной. — Как бы я хотела, чтобы Луммокс уже был в туннеле. Если у кого-то хватит ума просканировать нашу дорогу, пока мы здесь… ну, тут уже ничего не поделаешь.

Джон Томас не слушал ее. Он весь наклонился вперед, приставив ладони к ушам, как рупоры.

— Т-с-с! — прошептал он. — Бетти! Они возвращаются!

— Не паникуй. Это просто нас захватило другое крыло поисков.

Но говоря эти слова, Бетти уже знала, что ошибается. Звук прошел над ними, взмыл и превратился в ровный стон. Они посмотрели вверх, но плотность крон и высота не дали им ничего увидеть.

Внезапно в глаза им ударила вспышка света такой яркости, что, когда она погасла, свет солнца, казалось, поблек. Бетти сглотнула комок в горле:

— Что это?

— Сверхчувствительная аппаратура. Ультрафлешь, — мрачно ответил Джонни. — Теперь они приглядываются к тому, что разглядели в телескоп.

Звук у них над головами стал еще выше, а затем почти исчез; снова сверкнула ослепляющая вспышка.

— Стереоснимок сделали, — с такой же мрачностью объяснил Джонни. — И если раньше они только подозревали, то теперь-то они нас точно увидят.

— Джонни, мы должны уводить Луммокса отсюда!

— Как? Пустить его вверх по дороге, чтобы его разбомбили? Нет, девочка, наша единственная надежда, что они примут его за большой валун — слава богу, что я заставил его стоять, не шевелясь. И мы не должны двигаться, — добавил он. — Может, они уйдут.

Но и эта последняя надежда исчезла. Они услышали, как один за другим подошли еще четыре корабля. Джонни вычислял, как движутся аппараты:

— Один занял позицию с юга. Третий, похоже, пошел к северу. Теперь они закрывают запад… сукины дети. Они нас взяли в коробочку, Червячок.

Когда Бетти посмотрела на Джонни, лицо у нее было мертвенно-бледным:

— Что нам делать, Джонни?

— Что делать? Скорее всего, ничего… Хотя подожди. Ныряй между деревьями вниз, к ручью. Возьми с собой крылья. Затем вниз по потоку, уйди подальше — и в воздух. Держись пониже, пока не вырвешься из-под их зонтика. Тебя они выпустят — ты им не нужна.

— А что ты будешь делать?

— Я? Я остаюсь здесь.

— И я тоже.

Джонни вышел из себя:

— У меня и так хватает забот, Червячок. Ты должна уже быть в пути!

— Как ты думаешь, что они могут сделать? У тебя нет даже оружия.

— Есть, — ответил Джон Томас, притрагиваясь к ножу, висевшему у него на поясе. — А Луммокс может кидать камни.

Бетти посмотрела на Джонни, а затем истерически расхохоталась.

— Что? В самом деле — камни! Ох, Джонни…

— Во всяком случае, голыми руками они нас не возьмут. А теперь удирай отсюда — и быстро!

— Нет!

— Слушай, у нас нет времени спорить. Все ясно и понятно. Я остаюсь с Луммоксом, это мое право. Он мой.

Бетти залилась слезами:

— А ты — мой, ты, большой глупый дурачок!

Джонни попытался ответить ей и не смог. Лицо его исказилось спазмой, как у человека, который пытается сдержать слезы. Луммокс переступил с ноги на ногу:

— В чем дело, Джонни?

— А? — хрипло переспросил Джонни. — Ничего. — Он встал и потрепал своего друга по спине. — Ничего, старина. Джонни с тобой. Все в порядке.

— В порядке, Джонни.

— Да, — еле слышно подтвердила Бетти. — Все в порядке. Это будет быстро, Джонни? — прерывающимся шепотом спросила она. — Мы ничего не почувствуем?

— Я надеюсь! Эх, всего полсекунды мне не хватило, чтобы дать тебе по загривку и спихнуть вниз… и все бы у тебя было в порядке!

Бетти спокойно покачала головой, и на лице ее теперь не было ни гнева, ни страха:

— Слишком поздно, Джонни. И ты это знаешь. Не ругай меня… только держи меня за руку.

— Но… — Джонни остановился. — Слышишь?

— Их становится все больше.

— Точно. Скорее всего, они строят вокруг нас восьмиугольник… чтобы мы уж точно не ушли от них.

Внезапный громовой раскат избавил Бетти от необходимости отвечать. Стало ясно, что один из кораблей снижается, и вот они уже могли его увидеть в тысяче футов над их головами. Затем оттуда раздался металлический голос чудовищной силы:

— Стюарт! Джон Стюарт! Выходи на открытое место!

Джонни вырвал нож из ножен, закинул голову и крикнул:

— Приходи и возьми меня!

Бетти вся просияла, она с гордостью посмотрела на Джонни и вцепилась ему в рукав.

— Скажи им, Джонни! — шепнула она. — Мой Джонни!

По всей видимости, человек с металлическим голосом имел микрофон направленного действия:

— Ты нам не нужен, — ответил он, — и мы никому не хотим причинять вреда. Выходи!

Джонни выплюнул односложное ругательство и крикнул:

— Мы не выйдем!

Громовой голос продолжал:

— Последнее предупреждение, Джон Стюарт. Выходи с пустыми руками. Мы высылаем за тобой шлюпку.

— Высылайте! — крикнул в ответ Джонни. — Мы взорвем ее! Собери побольше камней, Лумми! — хрипло приказал он Луммоксу.

— А? Конечно! Можно, Джонни?

— Еще нет. Я скажу когда.

Голос молчал. Ни одно судно не спускалось к ним.

Вместо этого другой, не командирский корабль приблизился и завис в ста футах над вершинами сосен и примерно на таком же расстоянии сбоку от них. Медленно, с черепашьей скоростью, он начал описывать круг вокруг них.

Немедленно снова раздался режущий уши грохот, и гигантское дерево рухнуло навзничь. За ним последовало другое. Словно гигантская невидимая рука, протянувшаяся с зависшего корабля, проламывала просеку, отжимая их в сторону, но скоро круговая просека обложила их со всех сторон.

— Почему они это делают? — прошептала Бетти.

— Это судно лесной службы. Они выживают нас.

— Но зачем? Почему бы им разом не покончить со всем этим? — Бетти начала бить дрожь, и Джонни обхватил ее за плечи.

— Не знаю, Червячок. Здесь они командуют.

Судно завершило круг и зависло прямо перед ними, похоже, собираясь совершить посадку. С осторожностью зубного врача, выдирающего зуб, оператор, опускаясь, нацелился на одно дерево, выдернул его из земли и отбросил в сторону. Затем другое — и еще одно. Постепенно сквозь мачтовый сосняк пролегла широкая тропа, которая вела как раз к их убежищу.

Им не оставалось ничего, кроме как ждать. Корабль, в котором, как понимал Джонни, уже ждали встречи с ними рейнджеры, отбросил последнее дерево, которое еще как-то скрывало их, и пополз к ним, заставив их задрожать, а Луммокса взвизгнуть от страха. Джон Томас ласково шлепнул Луммокса по боку:

— Спокойнее, мальчик. Джонни с тобой.

Он подумал было, что они могли бы куда-нибудь отступить с той прогалины, которая окружала их, но понял, что смысла в этом уже нет.

Теперь на атакующую позицию вышло другое судно. Оно внезапно вынырнуло из-за лесного танка и резко спикировало в конце коридора. Джонни сглотнул и сказал:

— Давай, Лумми! В любого, кто только высунется из этого корабля — и без промаха!

— Держу пари, Джонни! — Луммокс набрал в обе руки по пригоршне боеприпасов.

Но ему не пришлось пустить их в ход. Джон Томас почувствовал, что словно опускается в мокрый бетон, который поднялся ему до груди. Рядом хрипло дышала Бетти и вскрикивал Луммокс. Затем он пискнул:

— Джонни! Вязну…

— Все в порядке, мальчик, — попытался выдавить из себя Джон Томас. — Не сопротивляйся. Спокойней, Бетти, как ты?

— Не могу дышать, — прохрипела она.

— Не сопротивляйся. Они нас взяли.

Из открытой двери люка показалось восемь фигур. В них не осталось почти ничего человеческого, с головы до ног были покрыты тяжелой металлической чешуей. На каждом шлем, напоминающий маску фехтовальщика, а за спиной — горб полевого антигравитатора. По двое нападавшие осторожно выдвинулись на открытое пространство прохода между деревьями и замедлили шаги; что-то заискрило, и каждого из них окружил фиолетовый ореол, после чего солдаты продолжили движение.

Вторая четверка тащила большой цилиндр из металлической сетки, в вышину и ширину по размерам человека. Они легко вели его по воздуху. Мужчина во главе группы приказал:

— Растягивайтесь пошире, подальше от зверя. Сначала вытащим ребят, а потом займемся им. — Командовал он четко и весело. Стараясь держаться подальше от Луммокса, команда приблизилась к странной троице. — Полегче! Давай этих двух! — приказал командир. Продолговатая клетка нависла над Бетти и Джоном Томасом, медленно опускаясь им на головы; командир щелкнул каким-то тумблером — сетка заискрила и, упав, накрыла обоих.

— Неплохая шумовка, чтобы вытащить вас из патоки, а?

У Джонни дрожал подбородок, но он посмотрел прямо на командира, и, напрягая все мускулы, чтобы высвободить ноги, выкрикнул оскорбление в его адрес.

— Ну, ну, — мягко ответил офицер. — Не стоит себя так вести. Вы нас сами к этому вынудили. — Он посмотрел на возвышавшегося над ним Луммокса. — Ну и создание! В самом деле громадина!

Вот уж с кем не хотел бы встретиться на лесной тропинке и без оружия.

Джонни почувствовал, что слезы хлынули потоком, и он не может сдержать их.

— Ну, давай! — крикнул он прерывающимся голосом. — Кончайте, наконец!

— Что?

— Он никому не приносил вреда! Поэтому убейте его побыстрее… не надо играть с ним в кошки-мышки. — Джонни опустился на колени и зарыдал, закрыв лицо руками. Бетти обхватила его за плечи и рыдала вместе с ним.

Офицер растерянно огляделся:

— О чем ты говоришь, сынок? Мы здесь не для того, чтобы причинять ему вред. У нас приказ доставить его без царапинки — пусть даже я потеряю своих людей. Самый идиотский приказ, который я когда-либо получал.

XII. И ТУТ ПРИШЛА ПИГГИ-ВИГГИ

Мистер Кику чувствовал себя прекрасно. Завтрак не лежал горячим комом у него в желудке, прибегать к таблеткам не было необходимости — так же, как углубляться в созерцание его будущего поместья. Трехсторонняя конференция прошла как нельзя лучше, и даже марсианская делегация наконец взялась за ум. Не обращая внимания на мерцающие желтые огоньки на своей панели, он принялся распевать: «Франки и Джонни любили друг друга… ах, ребята, как они любили друг друга… и в верности клялись…»

Мистер Кику обладал приятным баритоном и полным отсутствием слуха.

Больше всего его радовало, что эта глупая, ни с чем несообразная история с хрошиа наконец подошла к концу… и никто себе не поломал шеи на ней. Старый добрый доктор Фтаемл намекнул, что имеются неплохие шансы на установление дипломатических отношений, ибо хрошии были предельно обрадованы, обнаружив наконец свою пропавшую соотечественницу.

Да, дипломатические отношения с такой могучей расой, как хрошии, были бы весьма полезны… они должны стать нашими союзниками, хотя это не так просто, скорее всего, придется подождать какое-то время. Возможно, не очень долго, прикинул Кику, пока они перестанут сходить с ума от Луммокса; они ею… или ее прямо обожествляют.

Вспоминая все происшедшее, можно понять их реакцию. Кто мог предположить, что существо величиной в полдома и возрастом в сто пятьдесят лет все еще ребенок? Или что у представителей этой расы руки появляются лишь тогда, когда ребенок становится достаточно взрослым, чтобы пользоваться ими? Интересно, почему эта хрошиа значительно крупнее, чем ее соотечественники? Именно ее размеры смутили Гринберга, да и его самого сбили с толку. Интересно, в чем тут дело… надо посоветоваться с ксенологами.

Хотя не стоит. Наконец Луммокс отправился… точнее, отправилась на корабль хрошии. Без шума, без хлопот, без особых церемоний. Опасность позади. Неужели они в самом деле могли испепелить, испарить Землю? Хорошо, что мы так и не выяснили это. Все хорошо, что хорошо кончается. Кику снова замурлыкал.

Мистер Кику продолжал напевать, когда тревожно замерцал сигнал «срочный вызов», и промурлыкал последние строфы прямо в лицо Гринбергу: «…пика будут звезды сиять, мы..»

— Сергей, ты можешь петь тенором? — спросил он.

— Чего ради вас это волнует, босс? Никогда не пробовал.

— Ты просто завидуешь. В чем там дело, сынок? Все в порядке?

— Видите ли, босс… тут маленькая заминка. Со мной доктор Фтаемл. Можем ли мы с вами встретиться?

— В чем дело?

— Поговорим, когда будем одни. Годится комната для совещаний?

— Приходи в офис, — мрачно сказал мистер Кику. Отключившись, он открыл ящик стола и потянулся за таблетками.

Гринберг и медузоид явились тотчас же; Гринберг, демонстрируя крайнее изнеможение, сразу же шлепнулся в кресло, вытащил из кармана сигареты, но обронил их. Вежливо поприветствовав доктора Фтаемла, мистер Кику сразу же обратился к Гринбергу:

— Ну?

Луммокс не хочет трогаться с места.

— Что?

— Отказывается. Хрошии носятся с места на место, как муравьи, буквально выходят из себя. Пришлось поставить заграждения, и теперь та часть космопорта, где они сели, блокирована. Что-то надо делать.

— Чего ради? Тут есть чему удивляться, но я отказываюсь считать, что это наше дело. А почему она отказывается грузиться?

— Ну… — Гринберг беспомощно посмотрел на Фтаемла.

— Разрешите мне разъяснить ситуацию, — вежливо сказал раргиллианин. — Видите ли, сэр, хрошиа отказывается идти на борт судна без своего хозяина.

— Хозяина?

— Без мальчика, босс. Без Джона Томаса Стюарта.

— Совершенно верно, — согласился Фтаемл. — Хрошиа утверждает, что она растила и воспитывала «Джонов Томасов» долгое время, и она отказывается возвращаться домой без Джона Томаса. И тут она непоколебима.

— Вижу, — согласился мистер Кику. — Иными словами, мальчик и хрошиа привязаны друг к другу. Ничего удивительного; они вместе росли. Но Луммоксу придется примириться с этой разлукой — так же, как Джону Томасу. Насколько я помню, он доставил нам немало хлопот; пришлось сказать ему, чтобы он держал язык за зубами, и отправить его домой. Вот что должны они сделать: сказать ей, чтобы она помалкивала, запихнуть ее, если понадобится, силой на корабль и отправляться восвояси. В конце концов ради этого они и явились к нам.

— Разрешите сказать вам, сэр, — ответил раргиллианин, — что используя привычные термины, вы ошибаетесь, оценивая существо проблемы. Я говорил с ней на ее собственном языке.

— Что? Неужели она успела так быстро выучить его?

— Она давно уже знает его. Хрошии, мистер Заместитель Секретаря, знают собственный язык с колыбели. Это инстинктивное знание языка служит объяснением того, почему им так трудно осваивать другие языки и пользоваться ими. Хрошиа говорят на вашем языке примерно на уровне четырехлетнего ребенка, хотя, насколько я понимаю, она познакомилась с ним довольно давно. Но на своем собственном языке она говорит совершенно бегло… и достаточно резко, что с сожалением вынужден я признать.

— Ах вот как? Ну что ж, изложите. Слова не могут нас задеть.

— Она сказала… она отдала командиру экспедиции приказ немедленно найти ее любимца. Немедленно. В противном случае, заявила она, она останется здесь и будет растить «Джонов Томасов».

— И, — добавил Гринберг, — командир предъявил нам ультиматум: немедленно представить Джона Томаса… или же…

— И это «или же» означает то, что я предполагал? — медленно сказал Кику.

— То самое, — просто сказал Гринберг. — И после того как я увидел их корабль, я не сомневаюсь в их возможностях.

— Вы должны понять, сэр, — серьезно добавил Фтаемл, — что командир расстроен так же, как и вы. Но он должен приложить все усилия, чтобы удовлетворить желание хрошии. Определенное сочетание генов было запланировано более двух тысяч ваших лет назад; и они не могут столь легко отказаться от него. Он не может позволить ей остаться… и не может заставить ее силой отправиться в путь. Он очень встревожен.

— Так же, как и мы, не так ли? — Мистер Кику взял еще две пилюли. — Доктор Фтаемл, у меня есть послание вашим доверителям. Прошу вас передать его совершенно точно.

— Будет исполнено, сэр.

— Передайте им, пожалуйста, что мы с возмущением отвергаем их ультиматум. Я прошу вас…

— Сэр! Я вас умоляю!

— Я прошу вас точно следовать моим указаниям. Не пытайтесь смягчить то, что я скажу. Скажите, что мы устали всемерно помогать им. Что мы добились успехов, но не приемлем, когда на нашу любезность нам отвечают угрозами. Скажите, что их поведение нетерпимо среди цивилизованных существ и что мы отзываем свое предложение вступить в Сообщество Цивилизаций. Скажите, что я плюю им в физиономии… найдите столь же выразительную идиому. Скажите им, что свободный человек может умереть, но никогда не подчинится силе.

Широко ухмыляясь, Гринберг похлопал в ладоши, изображая древний знак одобрения. Казалось, что внешняя хитиновая оболочка доктора Фтаемла покрылась смертельной бледностью.

— Сэр, — сказал он, — я выражаю огромное сожаление в связи с тем, что вынужден доставить ваше послание.

Мистер Кику холодно усмехнулся:

— Передайте все, что я сказал. Но прежде, чем вы это сделаете, найдите возможность поговорить с этой хрошиа… с Луммоксом. Можете вы это сделать?

— Могу вас заверить в этом, сэр.

— Скажите ей, что командир экспедиции, одержимый непомерным рвением, собирается убить этого человека, Джона Томаса Стюарта. Проследите, чтобы она точно поняла, в чем смысл угрозы.

Раргиллианин растянул ротовое отверстие в широкой улыбке:

— Простите меня, сэр, я вас недооценивал. Оба послания будут доставлены — именно так, как вы и сказали.

— Это все.

— Желаю вам доброго здоровья, сэр. — Раргиллианин, повернувшись к Гринбергу, обнял его за плечи свободной рукой. — Брат мой, Сергей, в каком бы лабиринте мы с вами не оказались, мы всегда найдем тот или иной выход — не так ли?

— Совершенно правильно, док.

Фтаемл покинул их. Кику повернулся к Гринбергу и сказал:

— Доставь мне сюда этого мальчишку, Стюарта. Сам, лично — и поскорее. М-м-м… захвати и его мать. Ведь он еще несовершеннолетний?

— Да. Босс, что вы планируете? Вы же не хотите передать его этим?., особенно после того, как они получили от вас хорошую зуботычину?

— Конечно, хочу. Но на моих собственных условиях. Ни в коем случае я не дам этому зверинцу основания думать, что они могут диктовать нам условия Мы используем ситуацию, чтобы добиться своих собственных целей. А теперь отправляйся!

— Иду.

Мистер Кику остался сидеть за столом, рассеянно перебирая бумаги, пока его подсознание решало проблему Луммокса. Он подозревал, что прилив достиг высшей точки… для людей. Надо было прикинуть, каким образом удастся справиться с ситуацией. Он как раз обдумывал эту проблему, когда дверь открылась и вошел досточтимый мистер Рой Макклюр.

— Вот вы где, Генри! Собирайтесь и пойдем… Бейла Мургатройд будет ждать встречи с вами.

— Бейла — кто?

— Бейла Мургатройд. Та самая Бейла Мургатройд.

— Я должен ее знать?

— Что? Человече, неужели вы никогда не смотрите стереовидение?

— Если я могу избежать этого — никогда.

Мистер Макклюр осуждающе покачал головой:

— Генри, вы заработались. Вы похоронили себя в этих четырех стенах, вы лишь нажимаете свои кнопки и даже не знаете, что делается в мире.

— Возможно.

— Так оно и есть. Вы стали неприкасаемым… хотя это хорошая штука, если вам не приходится иметь дело с людьми.

Мистер Кику позволил себе беглую усмешку:

— Я тоже так думаю, сэр.

— Ставлю три против одного, что вы даже не подозреваете, кто выигрывает в Мировых Сериях.

— Мировые Серии? Бейсбол, что ли? Прошу прощения, но в свое время я не мог даже следить за матчами по крикету.

— Теперь вы понимаете, что я имел в виду?.. Если вы могли спутать крикет с бейсболом… впрочем, неважно. Раз не знаете, кто такая знаменитая Бейла Мургатройд, я вам скажу. Она, так сказать, мать Пигги-Вигги.

— Пигги-Вигги? — непонимающе откликнулся мистер Кику.

— Я сойду с вами с ума. Она придумывает для детей истории с Пигги-Вигги. Ну, вы же знаете — «Пигги-Вигги на Луне», «Пигги-Вигги отправляется на Марс», «Пигги-Вигги и пираты космоса».

— Боюсь, что не знаю.

— Трудно поверить. Разве у вас нет детей?

— Трое.

Мистер Макклюр продолжил тираду:

— Теперь она подняла Пигги-Вигги на такую высоту, что это в самом деле нечто. Естественно, для детей, но все это, так уморительно, что и взрослые смотрят. Видите ли, Пигги-Вигги — кукла, примерно с фут величиной. Она летает в космос, спасает людей, борется с пиратами, она воспевает добрые старые времена… и детям она очень нравится. А в конце каждого выпуска появляется миссис Мургатройд, они берут по стакану «Ханки» и очень мило болтают. Вам нравится «Ханки»?

Мистер Кику пожал плечами:

— Нет.

— Ну, есть-то вы его ели. Это самая сногсшибательная реклама завтраков, все ее знают.

— Это так важно?

— Важно? Человече, знаете ли вы, сколько людей едят завтрак по утрам?

— Нет, не знаю. Надеюсь, что не так много. Во всяком случае, я не завтракаю.

Мистер Макклюр посмотрел на свои часы:

— Мы должны спешить. Техники уже готовят аппаратуру. Она сможет быть здесь каждую минуту.

— Техники?

— Разве я не сказал вам? Миссис Мургатройд будет интервьюировать нас, а на коленях у нее будет сидеть Пигги-Вигги и принимать участие в разговоре. Затем они вставят наш с вами разговор в передачу. Прекрасная реклама для Департамента.

— Нет!

— Что? Мистер Кику, правильно ли я вас понял?

— Мистер Секретарь, — сдерживаясь, сказал Кику. — Скорее всего, я не смогу участвовать… Я… я испытываю страх перед публичными выступлениями.

— Что я слышу? Это абсурд! Вы помогали мне открывать Трехстороннюю Конференцию. Вы говорили без малейших записей полчаса.

— Это другое дело. Это был деловой разговор между профессионалами.

Секретарь нахмурился:

— Я терпеть не могу настаивать, тем более если это заставляет вас нервничать. Но миссис Мургатройд специально попросила, чтобы вы участвовали. Видите ли… — Макклюр слегка смутился. — …Пигги-Вигги выступает за расовую терпимость и все такое. Под разной кожей все мы братья… словом, такие штуки, за которые все мы ратуем, не так ли?

— Простите, — твердо сказал мистер Кику. — И тем не менее.

— Да перестаньте, Генри! Вы ведь, конечно, не хотите, чтобы я настаивал?

— Мистер Секретарь, — тихо ответил Кику, — вы без труда можете выяснить, что мои рабочие обязанности не требуют участия в качестве актера в стереовизионных передачах. Если вы дадите мне письменное распоряжение, я буду вынужден представить его на рассмотрение в соответствующую инстанцию, которая и даст вам официальный ответ.

Мистер Макклюр нахмурился:

— Генри, каким упрямым маленьким созданием вы можете иногда быть! Могу только удивляться, каким образом вам удалось так высоко взобраться?

Мистер Кику промолчал, а Макклюр продолжал:

— Я не хочу, чтобы вы подсовывали мне книгу приказов; я слишком стар, чтобы играть роль лисы, которая загоняет кроликов. Я должен сказать, что никогда не предполагал, что вы можете поставить меня в такое положение.

— Простите, сэр. Мне в самом деле неудобно.

— И мне тоже. Я все же попытаюсь убедить вас, что это очень важно для нашего Департамента… хотя мы не можем приказывать его работникам делать то или то. Видите ли, Бейла Мургатройд выражает интересы «Друзей Луммокса». Таким образом…

— «Друзей Луммокса»?

— Я знал, что теперь вы посмотрите на это по-другому. Кроме того, вся эта суматоха заварилась не без вашей помощи. И отсюда следует…

— Ради всех святых, что это значит — «Друзья Луммокса»?

— Участвуя в интервью, вы можете задать этот вопрос им самим. И если бы я не был вынужден спешить на ленч с Весом Роббинсом, мы с вами оказались бы в одной лодке.

— Я должен заняться бумагами. Как всегда.

— Миссис Мургатройд — это не как обычно, я все время пытаюсь вам это доказать. Ваши мальчики погрязли в своих протоколах и прецедентах и потеряли всякий контакт с людьми. И если вы не учтете мои слова, вам никогда не забраться на самый верх.

— Меня это меньше всего интересует, — вежливо сказал мистер Кику.

— Да? — Секретарь слегка смутился. — Я имел в виду, туда, где обитают самые обычные политики вроде меня, которые держат руку на пульсе… хотя, должен признать, у меня нет ваших способностей. Понимаете?

— В этой работе найдется применение талантам любого из нас, сэр. Но продолжим. Упоминание о «Друзьях Луммокса», возможно, проскочило мимо меня, не оставив следа в памяти.

— Возможно. Я ни в коем случае не критикую ваше отношение к работе. Что говорить, она достаточно тяжела… космос требует постоянного внимания. Но что касается истории с этим «Д. Л.» — мы были вынуждены принять участие в какой-то глупой истории на западной окраине. Вы должны знать о ней, потому что посылали туда кого-то из своих ребят — и дело это было связано с какой-то… м-м-м… хорушией Луммокс. Приговор суда… то есть, наш приговор, можете вы уточнить, требовал уничтожить животное. Кстати, Генри, добьетесь ли вы когда-нибудь дисциплины от своих работников?

— Нет, сэр.

— В чем дело?

— Он не проявил недисциплинированности, сэр. Исходя из имеющихся данных, он был совершенно прав.

— Я смотрю на это по-другому… Лучше перешлите это дело в мой офис. Я хочу лично ознакомиться с ним.

— Сэр, — мягко спросил Кику, — не думаете ли вы упрекнуть меня в пренебрежении административной дисциплиной?

— Что? Я всего лишь хочу просмотреть дело.

— Ибо в таком случае вы можете тотчас же получить мое прошение об отставке. Если я не могу больше исполнять свои обязанности…

— Что вы имеете в виду? Генри, не торопитесь. — Секретарь побарабанил пальцами по столу мистера Кику. — Успокойтесь, человече, и давайте откровенно поговорим друг с другом. Я понимаю, что ваши ребята, стоит вам захотеть, представят любое дело так. как вам выгодно… и завтра мне уже в политике делать будет нечего. Но пока я тащу этот груз, я буду настаивать на соблюдении дисциплины. Имею я на это право?

— Да… право вы имеете.

— Не говоря уж об ответственности. Возможно, вы и правы относительно этого работника, кто бы он ни был… вы обычно правы, в противном случае, у нас бы все застопорилось. Но когда я считаю необходимым ознакомиться с каким-то делом, это мое право. Если я считаю, что вы должны подписать какой-то документ, вы его подписываете, потому что я прошу вас это сделать. Если же не прошу, то держитесь в определенных рамках. Я достаточно ясно выразился?

— Яснее некуда. Я поторопился, мистер Секретарь. Досье с делом будет на вашем столе.

— И во-вторых, не волнуйтесь. Если речь идет об одном из ваших любимчиков…

— У меня нет любимчиков, мистер Макклюр. Я ко всем отношусь одинаково, невзирая на личности.

— Иногда мне кажется, что вы ненавидите сами себя. Итак, на чем мы остановились? Ах, да! Так вот, когда мы оказались впутаны в эту ужасную историю с хорушиямн, миссис Мургатройд увидела шанс для неплохого дела. Конечно, она увидела в нем и возможность оживить свою собственную программу, но это к делу не относится. Так или иначе, Пигги стала рассказывать всем малышам об этих ужасах и обратилась к ним с просьбой писать и вступать в ряды Друзей Луммокса. В первые двадцать четыре часа было получено три миллиона посланий. А теперь половина ребятишек нашего континента и бог знает сколько еще во всех остальных местах входят в число «Друзей Луммокса» и умоляют спасти его от преследований.

— Ее. — поправил мистер Кику.

— Что?

— Прощу прощения. Думаю, что в данном случае ни одно из местоимений не является верным. У хрошии шесть различных полов. Вы можете звать Луммокса «он» или «она», но, в сущности, нам нужно какое-то новое слово. Но имеет ли это значение?

— Во всяком случае, не для меня, — согласился Макклюр. — Но если бы мы в самом деле вынесли Луммоксу смертный приговор, я верю, что эти детишки начнут революцию. Честное слово, Я уже не говорю просто о поклонниках, о фанах Пигги-Вигги. Но Бейла Мургатройд хочет во что бы то ни стало нам помочь. Значит, она проинтервьюирует нас, и я отвечу на основные вопросы, а вы уточните детали. Ну, словом, все, касающееся того, как Департамент защищает права наших негуманоидных друзей и о том, что все обязаны проявлять терпимость… наша обычная линия. Потом Пигги-Вигги спросит вас, что случилось с Луммоксом, а вы расскажете малышам, что Луммокс на самом деле оказался заколдованным принцем… или принцессой… и как Луммокс улетит к себе домой в небо. Это будет сногсшибательно. Это все, что вы должны будете сделать, — добавил Макклюр. — Они сделают снимок, как Луммокс поднимается в корабль и делает на прощание ручкой. А мы съедим по тарелке «Хапки» — не беспокойтесь, я уж позабочусь, чтобы ваша тарелка была пуста! — а Пигги-Вигги споет своего «Жаворонка». Конец. Займет все это не больше двадцати минут, но мы сделаем большое дело для Департамента. О’кей?

— Нет.

— Ну, Генри… Ладно, вы можете не есть эти «Ханки».

— Нет.

— Генри, вы невозможный человек. Разве вы не согласны, что это наше прямое дело — помогать детям осознавать их ответственность и учить, как правильно поступать в наш сложный век, век Сообщества Цивилизаций?

— Нет, сэр, не согласен. Это дело родителей и учителей, а не правительства. Департамент делает больше, чем в его силах. Перед лицом растущих ксенологических проблем. — И про себя мистер Кику добавил: даже, если бы я согласился, все равно бы не ел эти «Ханки»!

— Хм-м-м… Довольно узкий подход, Генри. Бюрократический, позволю себе сказать. Вы прекрасно знаете, что во всей этой истории мы чувствовали себя, как на горячей сковородке, тем более, что нас подогревали со всех сторон — вопило «Общество за Сохранение Статус-Кво», а Лига «Сохраним Землю для Людей» прямо накидывалась на нас. Совету пришлось нелегко. И вот у нас появляется возможность настроить общественное мнение против этих любителей бить горшки, а вы отказываетесь нам помогать. Вам никогда не приходилось иметь дело с типами из Статус-Кво и шутами из «Земли для Людей» — потому что именно я оберегал вас.

— Простите, сэр. Но вам не стоит тратить на них время. Вне всякого сомнения, вы знаете, что за спинами этих шумных организаций кроются чисто денежные интересы. Пусть с ними борются люди и организации, придерживающиеся противоположной экономической ориентации — импортеры, владельцы транспортных линий, ученые. Наше дело — международные отношения. Если на нас будут оказывать давление различные группы, мы выпустим на них группы специалистов по общественному мнению; для этого они и существуют.

— А кто же я, как не тот самый высококвалифицированный специалист? — гневно спросил Макклюр. — И у меня нет никаких иллюзий относительно этой чертовой работы.

— Неправда, сэр. Вы берете на себя политическую ответственность. Я же стараюсь держаться в стороне от нее — насколько мне позволяет моя работа.

— Ха! Политикой заправляете именно вы. А потом пришпориваете меня. Я начинаю это понимать.

— Простите, сэр. Насколько я понимаю, все занимаются политикой… даже швейцар в пределах своих возможностей. Это неизбежно. Я стараюсь делать свою работу.

Личный секретарь мистера Кику обратился к нему:

— Мистер Кику, у вас ли Секретарь? Его ждет миссис Бейла Мургатройд.

— Сейчас буду, — отозвался мистер Макклюр.

— Милдред, — тихо добавил мистер Кику, — посмотрите, чтобы ею занялись. Мы немного задерживаемся.

— Да, сэр. Помощник Секретаря позаботится о ней.

— Отлично.

— Задерживаться мы не будем, — сказал Макклюр мистеру Кику. — Не хотите, как хотите… хотя вы меня разочаровали. Но я не могу заставлять ее ждать.

— Садитесь, мистер Секретарь.

— Что?

— Садитесь, сэр. Есть вещи, из-за которых даже могущественная миссис Мургатройд должна подождать. Большая беда свалилась нам на голову. Вы должны предстать перед Советом, зная о ней… возможно, нам придется собрать специальную сессию уже сегодня вечером.

— Что? Почему вы мне ничего не говорили?

— Я как раз прикидывал, как вам сообщить об этом, когда вы вошли. И последние несколько минут я уже не раз пытался дать вам понять, что у Департамента есть куда более важные дела, чем продавать «Ханки».

Секретарь посмотрел на него, затем подошел к столу Кику. — Милдред! — вызвал он секретаря. — Это я. Скажи коммодору Мэрти, что я задерживаюсь по неотложному делу и что он должен из кожи вон вылезти, но развеселить миссис Мургатройд.

— Да, мистер Секретарь.

Макклюр вновь повернулся к Кику:

— Итак, Генри. Прекратите читать мне лекции и приступайте к сути.

Мистер Кику исчерпывающе изложил состояние дел с новым кризисом. Мистер Макклюр слушал молча, без комментариев. Когда мистер Кику подошел к тому пункту, как он отверг ультиматум, снова ожила связь.

— Шеф? Здесь Мэрти. Миссис Мургатройд ждет еще одно свидание.

— Она спешит?

— Конечно, сэр.

— Слушай, Джек, я буду через несколько минут, займись ею.

— Но…

— Обольсти ее, если понадобится. А теперь отключайся. Я занят! — Нахмурившись, Макклюр повернулся к мистеру Кику. — Генри, вы снова повесили меня на гвоздик. Вы не оставили мне ничего другого, кроме как играть в ваши игры.

— Могу ли осведомиться, что вы можете сделать?

— М-м-м? — Макклюр снова нахмурился. — Думаю, что могу повторить только то, что вы сказали… только в более крепких выражениях. Признаю, что, скорее всего, и не предполагал вмешиваться в эту историю с Луммоксом. Вы проявили находчивость.

— Понимаю, сэр. Перед лицом того факта, что мы отвергли их ультиматум, что в предварительном порядке может предпринять Секретарь? Я должен добавить, что хотел бы избежать необходимости от имени Департамента намекать Совету, что необходимо привести в боевую готовность наши станции на внешних планетах.

— О чем вы говорите? Ничего такого не понадобится! Я могу приказать Внутренней Гвардии приблизиться и вышвырнуть их в небо — на мою ответственность. Кроме того, они в нашей внутренней защитной зоне… это будет простая полицейская акция.

Это то, что, как я и предполагал, он собирается сделать, подумал мистер Кику…

— Вы предполагаете, — сказал он, — что их корабль кубарем улетит в небеса… а если наоборот?

— Что? Это абсурд!

— Мистер Секретарь, единственная вещь, которую я усвоил за сорок лет работы на этом посту — это то, что когда вы имеете дело с тем, что «Вне», такие слова употреблять не стоит.

— Ну, я бы… Генри, а ведь вы серьезно верите, что они могут угрожать нам. Вы по-настоящему напуганы. — Он всмотрелся в лицо мистера Кику. — Вы что-то недоговариваете? У вас есть доказательство того, что они могут привести в исполнение свои абсурдные угрозы?

— Нет, сэр.

— Ну и?

— Мистер Макклюр, в моей стране более трехсот лет назад существовало могучее и мужественное племя. Кучка европейцев чего-то потребовала от них… какие-то налоги, как они их называли. Вождь племени был очень храбр, его окружали многочисленные опытные воины. Он знал, что у чужеземцев есть оружие, по свое оружие было и у них. Но полагался он, главным образом, на храбрость своих воинов и на их численность. Он умно продумал план боя и завлек врагов в каньон.

— И что дальше?

— Люди племени никогда не слыхали о пулеметах. Знакомство с ними было последним, что они узнали в жизни — потому что они были очень смелыми и шли на врага стройными рядами. Племени больше не существует, ни одного человека.

— Если вы хотите запугать меня, то… впрочем, неважно. Но свидетельств вы мне так и не представили. Кроме того, мы отнюдь не какое-то племя дикарей. Ничего общего.

— Возможно. Но пулеметы тех лет были лишь немногим лучше обыкновенного оружия. Да, у нас есть то, по сравнению с чем пулемет будет чем-то вроде перочинного ножа. И тем не менее…

— Вы имеете в виду, что эти хорушии обладают оружием, которое способно превратить все наши достижения в металлолом. Честно говоря, мне не хочется верить в это, и я не верю. Выше мощи атомного ядра в космосе нет ничего. Вы знаете это и я знаю это. У нас оно есть. Не сомневаюсь, что у них оно есть тоже, но нас больше в миллионы раз и мы на своей земле.

— Так думал и вождь племени.

— Совершенно разные вещи.

— Может быть, — устало ответил мистер Кику. — Я не запугиваю вас каким-то таинственным оружием, которое лежит вне пределов нашего понимания; просто я каждый раз удивляюсь, видя, как незначительное усовершенствование может преобразить известное оружие… а возможности для такого подхода предоставляет любая теория. Конечно, я не знаю точно…

— В общем-то и я, но уверен, что… Вот что, Генри, я сейчас же отдам приказ начать полицейскую акцию.

— Да, сэр.

— Ну! Да не сидите же с каменным лицом — «Да, сэр!» Вы же не знаете — так? Так почему я должен знать?

— Я не осуждаю вас, сэр. Вам потребуется прямая связь? Или вы предпочитаете, чтобы командир базы прибыл сюда?

— Генри, вне всякого сомнения, на всех семнадцати планетах вы самый ужасный человек. Я спрашиваю вас, почему я не должен этого делать?

— Причин к тому я не вижу, сэр. Я могу только изложить свои соображения, почему я не рекомендую вам так поступать.

— Ну?

— Потому что я не знаю. Потому что я чувствую только страх перед гуманоидами которые могут быть и куда более контактными, чем мы сами, но которые, руководимые суеверным страхом, могут наделать массу бед. И пока я не буду знать, я не собираюсь играть в русскую рулетку, ставя на карту судьбу своей планеты. Я предпочитаю использовать словесное оружие, доколе это возможно. Итак, вы хотите отдать приказ, сэр? Должен ли я позаботиться о дальнейших деталях?

— Перестаньте меня доводить! — Макклюр, побагровев, посмотрел на своего заместителя. — Думаю, что сейчас вы будете угрожать мне отставкой.

Мистер Кику позволил себе легкую улыбку:

— Мистер Макклюр, я никогда не подаю прошения об отставке дважды в течение одного дня. Я подожду с ним до окончания полицейской акции, — добавил он. — И если оба мы останемся живы и я должен буду признать, что ошибался в главном, моя отставка станет необходима. Я надеюсь, сэр, что вы окажетесь правы. Я предпочту доживать свой век не у дел, но в мире и покое, чем посмертно доказывать свою правоту.

Макклюр пожевал губами, но не ответил. Мистер Кику продолжал тихим голосом:

— Могу ли я в рамках моих обязанностей внести предложение?

— Конечно. Вы отвечаете только перед законом. Говорите..

— Можем ли мы начать атаку через несколько кинут? Стремительность поможет нам компенсировать то, что мы потеряли при задержке. Астробюро может дать элементы орбиты вражеского корабля. — Кику наклонился к панели.

Она ожила прежде, чем он прикоснулся к ней!

— Шеф? Это Мэрти. Я лезу из кожи вон, но она…

— Скажи ей, что я не могу встретиться с ней!

— Сэр?

— Ну… подольстись к ней. Ты знаешь, как это делается. А теперь заткнись и не мешай мне.

— Понял, сэр.

Мистер Кику снова вызвал Астробюро:

— Главного баллистика… и немедленно. А, Картье… подбивайте итоги — и побыстрее. Словом, мне нужны элементы…

Макклюр потянулся и прервал связь.

— Ладно! — гневно сказал он. — Будем считать, что вам удалось взять меня на пушку.

— Я не брал вас на пушку, сэр.

— Хорошо, хорошо, вы меня убедили, что у вас на плечах мудрая голова. Я не более, чем вы, хочу вслепую рисковать пятью миллиардами жизней. Ну, хотите, я встану перед вами на колени?

— Ни в коем случае, сэр. Но я испытываю большое облегчение. Благодарю вас.

— Ах, это вы испытываете облегчение? А как насчет меня? А теперь скажите, как вы собираетесь распутывать этот клубок? Я в полных потемках.

— Я понял вас, мистер Секретарь. Первым делом, я послал за этим мальчишкой Стюартом…

— За Стюартом? Зачем?

— Надо убедить его ехать. Мне нужно его согласие.

Секретарь посмотрел на мистера Кику так, словно он не верил своим ушам:

— Должен ли я понимать вас, мистер Кику, так, что после того, как вы отвергли их ультиматум, вы собираетесь капитулировать — и это все, что вы можете предложить?

— Вы неправильно поняли меня.

— Меня не интересуют ваши дипломатические выражения. Мы никогда не уступим им мальчишку. Я не хочу рисковать вслепую, но это другое дело. Какое бы на меня ни оказывалось давление, я никогда не отдам ни единого человека… и могу вас уверить, что Совет согласится со мной. Есть такое понятие, как человеческое достоинство. Должен добавить, что я изумлен… и возмущен.

— Могу я продолжать, сэр?

— Ну что ж… продолжайте. Излагайте свои мысли.

— Мысль о том, чтобы отдать мальчика, не приходила мне в голову. Наука дипломатического умиротворения давно уже разработана теорией. И собирайся я принести мальчика в жертву, я должен был бы аплодировать вашему возмущению.

— Но вы сказали…

— Прошу вас, сэр. Я знаю, что я сказал. Я послал за мальчиком, чтобы получить представление о его собственных желаниях. Вполне возможно, что и он хочет быть вместе с Луммоксом, даже страстно желает этого.

Макклюр покачал головой:

— Даже если парень настолько сошел с ума, мы все равно не можем ему позволить делать это. На расстоянии девятисот световых лет от любого человеческого существа? Я бы скорее предпочел отравить ребенка…

— Это не совсем верная картина, сэр. Если я заручусь его согласием, я не собираюсь выкладывать на стол этот факт во время переговоров… а буду вести игру с тузом в рукаве. И тут нам будет о чем поторговаться.

— Например?

— Их наука. Их торговля. Новые горизонты в космосе. Остальные возможности даже я с трудом могу проследить.

Макклюр обмяк:

— Я в этом не уверен, но что нам делать, только атаковать? Человек должен быть готов к риску. Раздавить гадину, которая нам угрожает… но мне это не нравится.

— Мистер Секретарь, если мой план не сработает… или же не получит вашего одобрения, я вместе с вами брошу вызов небу. Но мы должны попробовать заключить сделку… не забывая о своем человеческом достоинстве.

— Ну что ж… начинайте. Держите меня в курсе дела, — вздохнул Макклюр.

XIII. «НЕТ, МИСТЕР СЕКРЕТАРЬ»

На следующее утро жена мистера Кику разбудила его очень поздно. Она делала это время от времени, резонно полагая, что нет такого кризиса, из-за которого человек не мог бы поспать, если ему надо отдохнуть. Поднявшись в свой офис, он обнаружил там Весли Роббинса, специального помощника Секретаря по связям с общественностью, который спал в его кресле. Роббинс был далеко не дипломатом, не собирался им быть и демонстрировал это при каждом удобном случае.

— Доброе утро, Вес, — мягко сказал мистер Кику.

— Как вам это нравится? — Вес бросил на стол Заместителя Секретаря пачку «Столичной газеты». — Это вы видели?

— Нет, — мистер Кику развернул газету.

— Двадцать три года имею дело с газетами… и меня обошли как мальчишку.

«ИНОЗЕМНЫЕ ЗАХВАТЧИКИ УГРОЖАЮТ ВОЙНОЙ!!!

Вражеский вызов!

Столица. 12 сент… Секретарь по делам космоса Макклюр сообщил сегодня, что иноземные пришельцы, именуемые „хрошии“. приземлившиеся в космопорту Столицы, угрожая военными действиями, выдвинули требование, чтобы Федерация…»

Кику просмотрел заметку, отметив, что искажение его ответа хрошии и сам ответ были приписаны Макклюру и что нигде не упоминалась возможность мирного соглашения. Анонс оповещал, что, по мнению Генерального Штаба, у всех планет Федерации нет ни малейшего повода беспокоиться из-за наглого вызова пришельцев. Сенатор из Южной Азии обратился с запросом, какие шаги предпринимаются… Кику просмотрел все полосы, отбросив 90 процентов их содержания, включая взрыв возмущения со стороны Лиги «Сохраним Землю для Людей» и редакционную колонку «Мы стоим на распутье». Было здесь и интервью с миссис Мургатройд, но у Кику не было времени выяснить, на чьей стороне Пигги-Вигги.

— Что за суматоха? — спросил Роббинс. — Где вы прячете сигареты?

— Похоже, что мы слишком щедро тратим бумагу, — согласился Кику. — Сигареты в ручке кресла для гостей.

— И как вам все это нравится? Я застигнут врасплох. Почему никто мне ничего не сказал?

— Минутку. — Мистер Кику наклонился к панели на своем столе. — Отдел безопасности? А., это вы, О'Нейл… разместить дополнительные специальные полицейские силы вокруг корабля хрошии!..

— Уже сделано, босс. Но почему нас никто не поставил в известность?

— Прекрасный вопрос. Какие бы силы вы не использовали, пусть их будет как можно больше. Не должно быть не только волнений; мы не можем допустить ни малейшего инцидента. Наскребите как можно больше специалистов по умиротворению толпы, обратитесь к другим агентствам. Затем обратите особое внимание на организацию лунатиков… и всех ксенофобов, я имею в виду. Что вас еще беспокоит?

— Ничего, с чем бы мы не могли справиться. Но я ничего не обещаю. Все же я думаю, что кто-то должен выступить и…

— Конечно. Держите со мной связь, — Кику повернулся к Роббинсу. — Как появилось это интервью?

— Разве я имею к нему отношение? Он отправлялся на обед, посвященный Трехсторонней Конференции, спокойный, как сейф. Речь, которую я ему подготовил, он одобрил. Я вручил ему одну копию, а остальные роздал ребятам, намекнув, как лучше ее обыгрывать. Все были спокойны и счастливы. Утром я проснулся, как ни в чем ни бывало, а после того, как выпил кофе, уже кипел и булькал. Если бы кто-нибудь знал, чем мне приходится заниматься! Нет, уйду и буду валяться на пляже.

— Разумная мысль. Вес, разрешите мне ввести вас в курс дела. Ничто не предвещало такого развития событий, но теперь… — Кику кратко обрисовал последний кризис.

Роббинс кивнул:

— Я понимаю. И Номер Первый выдернул из-под вас одеяло. Ловко сработано.

— Надо с ним увидеться. Он здесь?

— Да. Я вас дожидался, старина. Вы его придержите, пока я ему врежу. Или придумаем что-то другое?

— Все, что хотите. Двинулись?

Секретарь был у себя; о них было доложено, и Макклюр встал, чтобы усадить их. После того, как все уселись, Роббинс помедлил, ожидая, что слово возьмет мистер Кику, но тот сидел с невозмутимым лицом, напоминая статую из черного дерева.

Макклюр начал нервничать:

— Ну, Генри! Нелегкое утречко выдалось… я уже завяз по горло с…

— Я предполагал, что вы хотите проинструктировать нас, мистер Секретарь?

— Насчет чего?

— Вы просматривали утренние газеты, сэр?

— М-м-м… да.

— Наша политика изменилась. Помощник Секретаря Роббинс и я хотели бы получить инструкции относительно новой политики.

— Какой новой политики?

— Вашей новой политики, касающейся хрошии, мистер Секретарь. Или газеты ошибаются?

— А? Ну, это не совсем точно. Они, конечно, несколько преувеличили. Но политика не меняется. Я просто сказал людям то, что они должны знать.

— То, что они должны знать. — Мистер Кику сцепил пальцы рук. — Ах, да. В правительстве, действующем на основе свободного волеизъявления свободных людей, это действительно так. А некий старый бюрократ, подобный вашему покорному слуге, иногда забывает эту фундаментальную истину. Спасибо, что вы. мне ее напомнили. — На минуту он потерял свое космическое спокойствие, а затем добавил: — Думаю, что сейчас самое время исправить мое упущение и сказать людям все.

— Что вы имеете в виду?

— Ну как же, всю историю целиком, мистер Секретарь. Как из-за нашего пренебрежения и неуважения к правам других существ и сейчас, и в прошлом, мы похитили члена цивилизованной расы. Как только слепой случай сохранил этого инопланетянина в живых. Как в результате этих действий мы поставили нашу собственную планету на грань уничтожения — и как высокоинтеллектуальные личности, представляющие дружественную нам силу (я имею в виду доктора Фтаемла), дали нам понять, что эти хрошии могут в самом деле уничтожить нас. Необходимо также сообщить человечеству, что вчера лишь несколько минут отделяли нас от того, чтобы отдать приказ о нападении на этих инопланетян — но у нас сдали нервы, и мы решили поторговаться, так как не имели точного представления об их силе, кроме трезвого мнения доктора Фтаемла. Да, вы должны это сказать.

Во время этой тирады рот Макклюра был открыт так же широко, как его глаза.

— Силы небесные, Генри! Вы что — хотите вызвать бунт!

— Сэр! Я уже принял все меры, чтобы предотвратить бунт… ксенофобия всегда готова вспыхнуть, а это… — он указал на газеты, — может сыграть роль детонатора. Но пусть вас это не останавливает. Мы, бюрократы, страдаем патерналистским отношением, когда проще делать то, что нам кажется благом, и потом уже сообщать об этом… скажем о том, как мы раздумывали, вступить ли в переговоры или же взорвать корабль. Мистер Секретарь, помните ли вы, что этот Секретариат, членом которого вы являетесь, несет ответственность не только перед Северо-Американским Союзом, не только перед людьми Земли, но и перед всеми суверенными членами Федерации, и на Земле, и где бы то ни было?

— Ну, и что с того? Главная сила — это мы.

— Что вы имеете в виду, говоря «мы»? Конечно, не мою маленькую страну. Я думаю сейчас, что если эта проблема будет вынесена на голосование в Совет, сможет ли он проголосовать за то, чтобы отдать одного малозначащего гражданина, дабы избежать риска межзвездной войны? И как, интересно, проголосует Марс?

Секретарь встал и стал мерить шагами свой кабинет. Кабинет занимал большое помещение, куда больше, чем у Кику. Остановившись в дальнем его конце, Макклюр стоял и смотрел на Башню Трех Планет, на Зал Цивилизаций. Кику сидел молча. Вес Роббинс заворочался в кресле, вытянув перед собой длинные ноги. Он полировал ногти карманным ножом; длинные и черные, они давно уже нуждались в уходе.

Макклюр внезапно повернулся к Кику:

— Видите ли, Генри, если бы вы не играли словами, мне не пришлось бы оказаться в таком положении.

— В таком положении?

— Да, именно. О, я знаю ваше искусство говорить витиевато и запутанно, но я не вчера родился. Вы отлично знаете, что если бы мы сообщили прессе все эти несущественные детали… все эти глупости, которыми вас снабдил доктор Фатима… или как там его имя… это раргиллианское чудовище… да, и вы угрожаете сообщить прессе, что я недрогнувшей рукой был готов отдать приказ о нападении… о чем я впервые слышу!., эти шакалы получили бы все, что им необходимо, и в Совете поднялся бы такой шум, что он был бы слышен отсюда и до Плутона! Все правительства снабдили бы своих делегатов специальными инструкциями и, возможно, блок Земли был бы забаллотирован. И как раз во время этой сложной Трехсторонней Конференции… это было бы гибельно! Да, именно так… гибельно. — Макклюр перевел дыхание. — Нет, вы так просто не уйдете! Вы уволены… понимаете меня? Уволены! Я позабочусь, чтобы найти подходящий предлог или уволить вас на пенсию, но это будет сделано — и незамедлительно! Я увольняю вас. Можете отправляться домой.

— Очень хороню, мистер Секретарь, — бесстрастно сказал мистер Кику и, встав, направился к дверям, ведущим в его кабинет.

В тишине громко щелкнул складной ножик Веса Роббинса. Роббинс встал:

— Подождите, Генри! Мак…

Мистер Макклюр оглянулся:

— Что? А вам что тут делать? И я вам не «Мак»; здесь Официальное учреждение. Здесь я Секретарь, как только что дал понять Кику.

— Да, пока еще вы Секретарь — на ближайшие два часа, не больше.

— Что? Не будьте смешны! Вес, вы вынуждаете меня уволить и вас, если вы будете говорить подобным образом. Мистер Кику, вы можете идти.

— Не уходите, Генри! И перестаньте лезть из кожи, Мак. Вы не можете уволить меня; я ушел со службы десять минут тому назад. Мак, вы в самом деле ничего не понимаете? Вспомните, я знал вас еще тогда, когда вы были свежеиспеченным сенатором, мечтающим, чтобы ему посвятили пять строчек в колонке светских сплетен. Тогда вы мне нравились. У вас было чисто звериное чутье, которое так редко встречается. А теперь вы готовы выбросить меня на свалку, и вы мне больше не нравитесь. Но в память старых дней, скажите мне: почему вы так стремитесь перерезать собственное горло?

— Что? Ну, уж только не мое. Я не из тех, кто позволяет перерезать себе горло. Я видел, как это делалось… но Кику не на того напал.

Роббинс медленно покачал головой:

— Мак, вы сами пускаете себя ко дну. Вам лучше отрезать Генри язык прежде, чем газетчики доберутся до него. Можете использовать мой нож.

Макклюр потерял дар речи. Повернувшись, он рявкнул:

— Мистер Кику! Вы не имеете права говорить с прессой. Это приказ!

Роббинс откусил заусеницу, сплюнул и сказал:

— Ради бога, Мак! Вы не можете одновременно увольнять его и запрещать ему говорить…

— Секреты Департамента…

— Эти департаментские секреты — мое больное место! Может быть, в соответствии с ними, вы имеете право назначить ему какое-то особое выходное пособие, но неужели вы думаете, что это его остановит? Генри — человек, у которого нет страхов, нет надежд, нет иллюзий; и вы не можете дотянуться до него. И, если все, что он может рассказать репортерам, вы окрестите «секретами», это принесет вам куда больше вреда, чем, если вы не будете дурачить их.

— Могу я сказать несколько слов? — вставил Кику.

— А? Пожалуйста, мистер Кику.

— Благодарю вас, мистер Секретарь. Я не собираюсь сообщать прессе аспекты этого дела. Я просто хотел доказать, доводя ситуацию до абсурда, что правило, по которому народ должен быть информирован… может, как и каждое правило… привести к неприятным результатам, если его применять слепо. Я вижу, что вы действовали непродуманно, сэр. Я хотел удержать вас от дальнейших необдуманных поступков, пока мы не выработаем меры, которые смогут предотвратить неприятности.

Макклюр внимательно посмотрел на Кику.

— Что вы имеете в виду, Генри?

— Я всегда имею в виду только то, что говорю. Это экономит время.

Макклюр повернулся к Роббинсу:

— Вы видите, Вес? Не на то дерево вы лаете. Генри благородный человек, если даже мы и расходимся с ним во мнениях. Видите ли, Генри, я поторопился. Я решил, что вы мне угрожаете. Давайте забудем все, что я говорил относительно вашей отставки и принимайтесь за дело. Ну?

— Нет, сэр.

— Что я слышу? Хватит, человече, не будьте ребенком. Я был вне себя. Я был оскорблен, я сделал ошибку. Я извиняюсь. Кроме того, мы не должны забывать о благе общества.

Роббинс оскорбительно хмыкнул. Мистер Кику был вежлив:

— Нет, мистер Секретарь, на меня это не действует. После того, как я один раз был вами уволен, я не могу больше пользоваться тем вашим доверием, которого требует работа под вашим руководством. Дипломат может действовать, только если ему доверяют; часто это его единственное оружие.

— М-м-м… ну, я готов признать, что ошибался. В самом деле.

— Я верю вам, сэр. Могу ли я высказать последнее и совершенно неофициальное предположение?

— Что за вопрос, конечно, Генри.

— Кампф будет самым подходящим человеком для обыденной работы, пока вы не подберете новую команду.

— Да, да, конечно. Если вы так считаете, так оно и должно быть. Но, Генри… он будет исполнять эти обязанности только временно, пока вы все не обдумаете. Потом мы скажем, что он плохо себя чувствует или что-то в этом роде.

— Нет, — холодно ответил мистер Кику и направился в свой офис.

Но прежде чем он сделал несколько шагов, Роббинс гаркнул:

— Вы, двое, успокойтесь. Ничего еще не решено. Макклюр! Вы сказали, что Генри благородный человек. Но вы кое-что забыли.

— Да? Что именно?

— Генри всегда играет строго по правилам. Что же касается меня, я вырос на заднем дворе и меня все эти тонкости не интересуют. Я соберу ребят и все им выложу. Я им расскажу, где собака зарыта, кто тележку опрокинул и кто кладет ноги на стол.

— Если вы сообщите такие непроверенные сведения, — гневно сказал Макклюр, — не рассчитывайте, что вам когда-нибудь удастся получить работу при нынешней администрации!

— Не угрожайте мне, вы, перезревшая тыква! Карьера меня не интересует, и без работы я не останусь. После того, как я спою свою песенку, меня ждет работа в «Столице — от и до», где я буду вести колонку и с удовольствием рассказывать читателям, как живут наши супермены.

Макклюр воззрился на Роббинса:

— Вам совершенно чужды всякие понятия о верности и благородстве.

— В ваших устах, Мак, это звучит поистине прекрасно. А чему верны вы? Только стремление сберечь свою политическую физиономию?

— Это в самом деле не совсем благородно, Вес, — мягко вмешался мистер Кику. — Секретарь совершенно твердо высказался относительно того, что мальчик не должен быть принесен в жертву.

Роббинс кивнул:

— О’кей, Мак, запишем это на ваш счет. Но вы хотели принести в жертву сорок лет беспорочной службы Генри, чтобы спасти свою собственную отвратную физиономию. И не беспокойтесь: что касается меня, я позабочусь, чтобы она украсила первые полосы всех газет. Мак, больше всего газетчики терпеть не могут тех, кто рвется в заголовки. В стремлении человека видеть свое имя набранным большими буквами есть что-то омерзительное и отвратное. Я не могу переделывать вас, да и не хочу, но будьте уверены, что ваше имя будет вынесено во все заголовки, вот такими буквами… но это будет в последний раз, пока…

— Что вы имеете в виду?., «пока»?

— Пока мы не соберем Шалтая-Болтая опять.

— Ах, вот как? Смотрите, Вес, я ни с чем не посчитаюсь.

— Конечно, вы так и будете действовать, — Роббинс нахмурился. — Яснее ясного. Можно преподнести голову Генри на блюде. Взвалить на него всю ответственность за вчерашнее интервью. Он дал вам неправильный совет. Он уволен — все довольны и ликуют.

Мистер Кику кивнул:

— Так я и предполагал. И я буду рад помочь… советом, как завершить всю эту историю с хрошии.

— Но вы не радуйтесь, Мак, — рявкнул Роббинс. — Это вполне приемлемое решение и оно сработает… потому что Генри мыслит гораздо шире, чем вы, и не изменяет своим взглядам. Но это не то, что мы собираемся делать.

— Но если сам Генри согласен, то ради высших интересов…

— Бросьте! На блюде будет голова не Генри, а ваша.

Их взгляды встретились. Наконец Макклюр сказал:

— Если вы собираетесь так действовать, можете убираться. Если вы хотите драки, вы ее получите. И первая история, которая получит огласку, будет о том, как я уволил вас обоих за нелояльность и некомпетентность.

Роббинс нахально ухмыльнулся:

— Надеюсь, вы так и поступите. Вот тогда-то я и посмеюсь. Хотите послушать, как пойдут дела?

— Ну что ж… попробуйте.

— Так или иначе, с вами все ясно. А теперь помолчите и дайте мне сказать! С вами покончено, Мак. Я не специалист по ксенологии, но даже я вижу, что может дать цивилизации ваш подход. Вы действуете как сельский судья в таком тонком и деликатном деле, как отношения с негуманоидными расами. Именно поэтому вы дошли до точки. Вопрос стоит так: хватит ли у вас сил выбрать нелегкий путь? Или вы изберете путь полегче, чтобы заработать пару напыщенных фраз в учебнике истории?

Макклюр был мрачен, но не прерывал Роббинса.

— Я вынужден выложить то, что мне известно, — продолжил Вес. — Произойдет одно из двух. Или же Генеральный Секретарь вышвырнет вас к чертовой матери или же он рискнет вернуть вас и быть готовым к тому, что Совету будет выражено недоверие. Так оно и будет. Марсианская Община с визгом и воплями ударится в паническое бегство, Венера последует за ней, а внешние колонии и присоединившиеся к нам ксенокультуры примкнут к ним. И в конце концов вы обнаружите, что большинство народов Земли требуют, чтобы Северо-Американский Союз выдал виновную личность, чтобы избежать окончательного банкротства Федерации. Единственное, что вы должны сделать — это толкнуть первую костяшку домино; остальные упадут сами собой… и вы будете погребены под ними. Вас не выберут даже ловцом бродячих собак и кошек. Но есть и более простой путь. Вы уходите в отставку… но мы не сообщаем об этом примерно в течение двух недель… Генри, как вы думаете, двух недель хватит?

— Должно хватить, — серьезно сказал мистер Кику.

— В течение этого времени вы и нос не высунете без разрешения Генри. Слова не скажете, пока я это слово не одобрю. Затем на вершине славы, после окончания Дела Хрошии, которое увенчает вашу карьеру, вы уйдете в отставку. Может быть, со временем появится возможность дать вам какую-нибудь должность попышнее… если только вы будете хорошим мальчиком. А, Генри?

Мистер Кику кивнул.

Макклюр перевел взгляд с беспристрастного лица Кику на Роббинса.

— Вы двое устроили заговор против меня, — горько сказал он. — А как вы посмотрите на то, если я вас обоих пошлю к дьяволу?

Роббинс зевнул:

— Поверьте мне, это ничего не изменит. После того, как администрация рухнет, новый Генеральный Секретарь вернет Генри из отставки, на ваше место сядет надежный человек, и Генри начнет выкручиваться с хрошии. Будет потеряно три дня или того меньше. Отмыть вас добела почти невозможно, но мы хотим дать вам шанс. Так, Генри?

— Так будет лучше всего. Не будем выносить сор из избы. Грязное белье не стоит перетряхивать на людях.

Макклюр пожевал губами:

— Я должен все это обдумать.

— Отлично! Я подожду, пока вы с этим справитесь. Генри, почему бы вам не вернуться к работе. Держу пари, что эта чертова панель светится как рождественская елка.

— Очень хорошо, — мистер Кику покинул помещение.

Его панель в самом деле напоминала праздничный фейерверк, в котором выделялись три красных огонька и дюжина желтых. Он справился с самыми срочными вызовами, быстро разделался с остальными и принялся разгребать свою корзину, стремительно подписывая все, что ему попадалось.

Едва он задробил выездную визу весьма выдающегося лектора, вошел Роббинс и бросил на стол бумагу:

— Его отставка. Надо сразу же показать ее Генеральному Секретарю.

Мистер Кику взял документ:

— Я это сделаю.

— Я не хотел, чтобы вы присутствовали при том, как я ему выкручивал руки. Без свидетелей легче говорить «Ой, дяденька!» Понимаете?

— Да.

— И не роняйте слез. С нас хватит. А теперь я отправлюсь писать речь, которую он произнесет перед Советом. Затем я постараюсь найти ребят, с которыми он говорил прошлой ночью, и ради блага нашей старой милой планеты, к которой мы все так привыкли, убедить их в дальнейшем придерживаться правильной линии. Им это не понравится.

— Думаю, что нет.

— Но им придется с этим смириться. Нам, людям, надо держаться вместе, ведь нас так мало.

— Это я всегда чувствовал. Спасибо, Вес.

— Не стоит благодарности. Я не сказал ему одну вещь…

— А именно?

— Я не сказал ему, что мальчика зовут Джон Томас Стюарт. Я не уверен, что Марсианская Община проглотила бы, не разжевывая, этот факт. Кроме того, Совет мог поддержать Мака… и тогда у нас был бы шанс убедиться, держит ли свое слово хрошианская леди.

Кику кивнул:

— Я тоже думал об этом. Не нашлось времени высказать сомнения.

— Это точно. Так много возможностей держать язык за зубами, что… Чему вы улыбаетесь?

— Я думаю, — объяснил мистер Кику, — как хорошо, что хрошии не читают наших газет.

XIV. «СУДЬБА? ЧУШЬ!»

Миссис Стюарт газеты читала. Гринберг выбился из сил, убеждая ее отправиться в столицу вместе с сыном. Он не имел права объяснить ей, в чем дело. Но убедил ее встретиться с ним на следующее утро. И в конце концов он добился своего, миссис Стюарт согласилась поехать в столицу на следующее утро.

Когда же он явился за ними, то выяснил, что он уже «персона нон грата». Миссис Стюарт была вне себя от ярости и просто сунула ему газеты в лицо.

— Ну и что? Я просмотрел ее в отеле. Сущая ерунда.

— Это я и хотел сказать маме, — мрачно сказал Джон Стюарт, — но она меня не слушает.

— Вам бы лучше помолчать, Джон Томас. Ну, мистер Гринберг? Что вы теперь скажите?

Гринберг не мог подобрать нужных слов. Как только он увидел интервью Секретаря, сразу же попробовал созвониться с мистером Кику, но Милдред сказала, что босс и мистер Роббинс у Секретаря и их нельзя беспокоить. Он сказал ей, что позвонит позже, смутно догадываясь, что хлопот у него еще хватит.

— Миссис Стюарт, вы, конечно, знаете, что газетные сообщения бывают преувеличены. Не было и речи о заложниках и кроме того…

— Что вы мне рассказываете, когда здесь все сказано совершенно ясно! Это интервью, которое дал Секретарь по делам космоса. Кто знает лучше? Вы? Или Секретарь?

У Гринберга было свое мнение на этот счет, но он предпочел придержать его при себе.

— Прошу вас, миссис Стюарт. Газетные сообщения нельзя принимать на веру. Бывает, что они не имеют ничего общего с действительностью. Я просто прошу вас прибыть в Столицу для спокойного разговора с Заместителем Секретаря.

— Ничего подобного! Если Заместитель Секретаря хочет видеть меня, пусть он приезжает сюда.

— Мадам, если это будет необходимо, он непременно приедет. Мистер Кику — джентльмен, придерживающийся старомодных воззрений, и он никогда бы не заставил леди ехать к нему, если бы это не было связано с общественными делами. Вы же знаете, что сейчас идет межпланетная конференция?

— Я взяла за правило, — чопорно ответила миссис Стюарт, — никогда не интересоваться политикой.

— Кое-кто из нас должен этим заниматься. — Гринберг вздохнул. — Из-за этой конференции мистер Кику не может прибыть сюда. Но мы надеемся, что вы пойдете ему навстречу.

— Мистер Гринберг, я дала свое согласие с большой неохотой. Теперь я выяснила, что вы обманывали меня. Почему я должна верить вам? Вы готовите какой-то фокус? Заговор, чтобы отдать моего сына этим чудовищам?

— Мадам, клянусь честью офицера Федерации и заверяю вас…

— Избавьте меня, мистер Гринберг. А теперь вы должны извинить меня…

— Миссис Стюарт, я прошу вас. Если вы только…

— Мистер Гринберг, не заставляйте меня проявлять невежливость по отношению к гостю. Мне нечего больше сказать.

Гринберг ушел. На пороге он огляделся, надеясь увидеть мальчика, но Джон Томас тихонько исчез. Гринберг вернулся в отель. Он не собирался возвращаться в столицу, не завершив свою миссию, но он понимал, что сейчас, пока миссис Стюарт не остыла, говорить с ней бесполезно.

В надежде избежать репортеров, он попросил водителя аэротакси опуститься на крышу отеля, но репортер с диктофоном уже ждал его там:

— Полминутки, мистер Посланник. Мое имя Хови. Нельзя ли несколько слов относительно заявления мистера Макклюра?

— Комментариев не будет.

— Иными словами, вы согласны с ним?

— Комментариев не будет.

— Значит, не согласны?

— Комментариев не будет. Я спешу. — Это было правдой; он торопился позвонить и выяснить, во имя всех голубых галактик, что же там в самом деле произошло.

— Простите, одну секунду. Вествилл — довольно отдаленное место, и я хотел бы узнать все из первых уст прежде, чем из центральной конторы приедет тяжеловес, который меня просто задвинет в угол…

Гринберг задумался… как бы он не относился к прессе, парень прав; Сергей знал, как это бывает, когда кто-то постарше отнимает у тебя из-под носа тему.

— О’кей. Но давайте побыстрее. Я в самом деле спешу. — Он вынул сигареты. — Огонька не найдется?

— О, конечно! — Они закурили, и Хови продолжил. — Люди говорят, что эта бомба Секретаря — всего лишь дымовая завеса и что вы явились сюда, чтобы заполучить мальчишку Стюарта и передать его этим типам хрошии. Как насчет этого?

— Комментариев не… Впрочем сделаем так: точно процитируйте меня. Никто из граждан Федерации не был и не будет выдан заложником кому бы то ни было.

— Это официальное заявление?

— Официальное, — твердо сказал Гринберг.

— Тогда что вы здесь делаете? Я понимаю, что вы хотите доставить Стюарта и его мать в Столицу. Но Анклав Столицы не является легальной частью Северо-Американского Союза, не так ли? Если они окажутся там, наши местные и национальные власти будут не в состоянии защитить их.

Гринберг гневно вздернул голову:

— Каждый гражданин Федерации находится у себя дома в Анклаве. Он обладает теми же правами, что и у себя на родине.

— Чего ради они нужны там?

Гринберг соврал легко и без запинки:

— Джон Томас Стюарт знает психологию хрошии лучше других людей. И поскольку мы имеем с ними дело, мы нуждаемся в его помощи.

— Вот это да! «Мальчик из Вествилла становится дипломатическим послом». Как вам такой заголовок?

— Звучит отлично, — одобрил Гринберг. — Ну, хватит с вас? Я спешу.

— Вполне, — согласился Хови. — Растяну на тысячу слов. Спасибо, Посланник. Увидимся позже.

Спустившись, Гринберг запер двери и направился к телефону, твердо решив дозвониться до Департамента, но его опередили. С экрана ожившего аппарата на него смотрел шериф Дрейзер.

— Мистер Посланник Гринберг…

— Как поживаете, шериф?

— Неплохо, благодарю вас. Но мистер Гринберг… мне только что позвонила миссис Стюарт.

— Да? — Гринберг ощутил острое желание съесть одну из пилюль своего шефа.

— Мистер Гринберг, мы всегда старались относиться к вам по-джентльменски.

— Неужели? — едко отпарировал Гринберг. — Неужели, когда вы пытались уничтожить хрошиа, не дожидаясь утверждения решения, это тоже было джентльменским отношением?

Дрейзер побагровел:

— Это было ошибкой. Но это не имеет ничего общего с тем, что я должен вам сказать.

— Например?

— Сын миссис Стюарт исчез. Она считает, что он должен находиться у вас.

— Вот как? Она ошибается. Я не знаю, где он.

— Это правда, мистер Посланник?

— Шериф, я не привык, чтобы меня называли лжецом.

Но Дрейзера уже понесло:

— Извиняюсь. Но вот что я должен добавить. Миссис Стюарт не хочет, чтобы ее сын покидал город. И полиция дала ей стопроцентную гарантию в этом.

— И правильно сделала.

— Не сбивайте меня с толку, мистер Посланник. Вы очень важное официальное лицо — но если вы выходите за рамки своих полномочий, вы становитесь обыкновенным гражданином. Я читал это сообщение в газете, и оно мне не нравится.

— Шериф, если вы считаете, что я делаю что-то недозволенное, прошу вас выполнять свои обязанности.

— Так я и буду действовать, сэр. Именно так.

Отключившись, Гринберг стал снова названивать, но потом задумался. Будь у босса новые инструкции он обязательно выслал бы их… но Кику терпеть не мог тех полевых агентов, которые, едва их просквозит неожиданным ветерком, начинают кричать «мама!». Он должен переубедить миссис Стюарт — или сидеть ему здесь до зимы.

Пока он предавался размышлениям, аппарат снова ожил; ответив, он обнаружил, что смотрит на Бетти Соренсен. Она улыбнулась и сказала:

— Это мисс Смит.

— М-м-м… как поживаете, мисс Смит?

— Хорошо, спасибо. Но к делу. У меня есть клиент, мистер Браун. Он спешно хочет отправиться в путешествие. И вот что он хочет знать; в том городе, куда он намеревается отправиться, у него есть друг; и если он решится на путешествие, сможет ли он увидеть своего друга?

Гринберг быстро обдумал ситуацию. Хрошии кишат вокруг Луммокса как мухи; отпустить к ним мальчика было бы опасно, и мистер Кику никогда бы не стал настаивать на этом.

Но ведь, если необходимо, полиция может окружить космопорт непроходимой «липучкой»! А хрошии отнюдь не сверхсущества:

— Сообщите мистеру Брауну, что он увидит своего друга.

— Благодарю вас. Скажите, может ли ваш пилот взять нас на борт?

Гринберг помедлил с ответом:

— Для мистера Брауна лучше отправиться в путешествие на коммерческой линии. Минутку. — Он нашел расписание полетов, которое висело в каждой комнате отеля. — Корабль отправляется примерно через час. Он успеет?

— О, да. Но… видите ли, вопрос упирается в деньги.

— Не позволите ли предоставить вам небольшой заем? Вам, а не мистеру Брауну.

Бетти расплылась в улыбке:

— Это было бы прекрасно!

— Не подскажите ли, как я могу его вам передать?

Бетти подсказала — в закусочной «Шоколадный бар», напротив Центральной школы. Через несколько минут Гринберг ждал ее там, потягивая кофе с молоком. Бетти влетела в кафе: он передал ей конверт и она исчезла. Сергей оставался, пока не опустошил стакан, а затем вернулся в отель.

Подождав пару часов, он позвонил миссис Стюарт:

— Я только что получил сообщение, что ваш сын самостоятельно отправился в Столицу.

Подождав, пока она успокоилась, он добавил:

— Миссис Стюарт, пока я еще в Вествилле, не собираюсь лететь в Столицу. Не хотите ли отправиться вместе со мной? Мой корабль быстрее, чем коммерческие линии.

Через полчаса они приземлились в Столице.

Первым с Джоном Томасом встретился мистер Кику. Достаточно старый, чтобы быть его дедушкой, он встретил Джона Томаса как равного и, поблагодарив за приезд, предложил закусить и освежиться. Затем он сжато рассказал ему, в чем дело: Луммокс отказывается возвращаться домой без Джона Томаса.

— А для хрошии исключительно важно, чтобы Луммокс оказался дома. Важно это и для нас — но по другим причинам.

— Вы хотите сказать, — прямо спросил Джон Томас, — что если я не соглашусь, они угрожают нам войной? Так сказано в газете.

Какое-то мгновение мистер Кику помедлил.

— Они могут пойти на это. Но я хотел посоветоваться с вами не только поэтому. Я сомневаюсь, что они решатся на что-то, если ваш друг Луммокс будет против этого. А Луммокс, конечно же, возмутится, если что-то будет угрожать вам смертью, например, нападение на нашу планету.

— В этом-то я уверен. Но чего ради они будут слушать его? Он что — королевская персона или что-то в этом роде?

— Возможно, именно так, хотя мы пока не разобрались в их обычаях. Но во всяком случае, желания Луммокса очень важны для них.

Джон Томас в изумлении покачал головой:

— Смешно. А я его еще учил все время…

— Во всяком случае, я не прошу вас спасти нас от возможного военного столкновения. Я прошу лишь об одной услуге, которая принесет только пользу, а не вред: мы хотим установить с ними дружественные отношения. И я пригласил вас сюда, чтобы услышать ваши намерения. Если бы я счел возможным, чтобы вы отправились с Луммоксом на эту планету — они называют ее Хрошииюд — что бы вы сказали? Хорошенько подумайте, не торопитесь с ответом.

Джон Томас сглотнул:

— Мне не надо обдумывать. Я поеду.

— Не торопитесь.

— Я не тороплюсь. Я необходим Лумми. С чужими он никогда не будет счастлив. Кроме того, он мне тоже нужен. Вы же не думаете, что я его брошу?

— Нет, не думаю. Но это серьезное решение. Вам придется отправиться примерно за тысячу световых лет от дома.

Джон Томас пожал плечами:

— Там был мой пра-прадедушка. Почему я не могу?

— М-м-м… да. Я запамятовал, чей вы потомок. Не хотите ли поинтересоваться, кто еще из людей отправится вместе с вами? Или вам все равно?

— Что? — Джон Томас задумался. — Это решится само по себе. Такие детали — не мое дело.

— Мы тщательно проработали их, — ответил мистер Кику. Он встал. — Спасибо, что пришли.

— Не стоит благодарности, сэр. И… когда я смогу увидеть Луммокса?

Мистер Кику задумчиво закусил губу:

— Не сразу; первым делом кое-что еще надо отрегулировать. Пока у вас есть время, повеселитесь. Я выделил специального человека, который будет сопровождать вас и оплачивать ваши расходы. Кроме того, он будет вашим телохранителем.

— Телохранителем? Чего ради? Я уже вырос.

— Без сомнения. Но, кроме всего прочего, мне бы не хотелось, чтобы вас донимали репортеры. Понимаете? Конечно, я могу вас только просить об этом.

— О да, мистер Кику… если это вам нужно.

— Нужно.

Джона Томаса мистер Кику принимал в своем кабинете; миссис Стюарт — в роскошно убранном помещении рядом с конференц-залом, обстановка которого была тщательно продумана психологом с целью произвести впечатление на посетителей. Мистер Кику понимал, что ему предстоит нелегкая встреча.

Он вежливо предложил ей чай, придерживаясь вначале разговора общих мест:

— Очень любезно с вашей стороны, мадам, что вы откликнулись на приглашение. Сахару? Лимона?

— Благодарю вас, не надо. Мистер Кику, первым делом я хочу внести ясность…

— Попробуйте эти маленькие пирожные. Удобно ли устроил вас мистер Гринберг?

— Что? Ах, да, прекрасный номер, с великолепным видом на Небесный Сад. Но, мистер Кику…

— Прошу прощения, что вынудил вас явиться ко мне. Но я узник своих обязанностей. Понимаете, в каком я положении? — Он беспомощно вскинул руки. — Я никак не могу покинуть Столицу.

— Да, я это понимаю, но…

— Я ценю вашу отзывчивость. Вы можете оставаться здесь в качестве нашего официального гостя, сколько вам заблагорассудится. В Столице есть что посмотреть, даже если вы бывали в ней не раз… в чем я не сомневаюсь. Уверен, что магазины доставили вам много радости.

— Ну, строго говоря, раньше я здесь не бывала. Что касается магазинов, то некоторые из них в самом деле выглядят интригующе.

— Так пусть они доставляют вам удовольствие, моя дорогая леди. Нет никакого смысла из-за дел лишать себя радости. Что же касается дела, я беседовал с вашим сыном.

— Мистер Кику…

— Прошу прощения. Я буду короток. Мы готовим на планету хрошии обширную миссию с культурными и научными целями. Я хочу включить в ее состав вашего сына, как специального посла. Он согласен. — Мистер Кику помедлил, ожидая взрыва.

— Это немыслимо! Это даже не подлежит обсуждению.

— Почему миссис Стюарт?

— Мистер Кику, неужели вы настолько бесчеловечное существо? Я знаю, что вы имеете в виду… вы намереваетесь отдать моего сына, моего единственного сына в качестве заложника этим чудовищам. Невероятно!

Кику покачал головой:

— Мадам, вас, скорее всего, ввели в заблуждение эти дикие газетные статьи. Но видели ли вы последнюю? Речь Секретаря в Совете?

— Нет, но…

— Я подготовлю для вас экземпляр. Там объяснено, как это глупое недоразумение проникло в печать. И там же подчеркнуто, что Федерация придерживается своей древней и неизменной политики. «Все За Одного…» — если даже необходимо встать против всей Галактики. В данном случае, ваш сын и есть этот «Один»; за ним стоит много планет. Но главное в том, что ваш сын будет участником мирной миссии, направляющейся к дружественной расе. Он поможет строить мост культуры между двумя цивилизованными, но очень разными расами.

— Хм-м-м! В газетах сказано, что эти хрошии потребовали от вас, чтобы вы немедля доставили им моего сына. Объясните мне это, если сможете!

— Тут виноваты трудности перевода. Да, они говорили конкретно о вашем сыне, называя его по имени, но выражая желание видеть его от имени того, кто в течение долгих лет жил у вас, Луммокса. Потому что Луммокс глубоко привязан к вашему сыну. Эта дружба между двумя существами, столь разными по форме, по образу мышления, по конструкции — одна из самых величайших удач, которая выпала на долю нашей расы с тех пор, как выяснилось, что мы не единственные избранники Всевышнего. Это стечение обстоятельств позволит нам одним махом перекинуть мост через пропасть взаимного непонимания, преодоление которой обычно связано с годами заблуждений и трагических ошибок. — Он помолчал. — Я не могу не думать о вашем сыне, как о подарке судьбы.

Миссис Стюарт фыркнула:

— Судьбы? Чушь!

— Вы в этом уверены, мадам?

— В этом-то я могу быть уверена: мой сын никуда не отправится. На следующей неделе он проследует в свой колледж.

— Вас беспокоят проблемы его образования, мадам?

— Что? Да, конечно. Я хотела бы, чтобы он получил хорошее образование. Его отец специально для этого оставил средства; и я настаиваю на том, чтобы выполнить его золю.

— Я могу успокоить вас. Вместе с посольством мы высылаем миссию по вопросам культуры, экономики и торговли, научную миссию и много других специалистов самого высшего класса. Ни один колледж не может собрать у себя такое созвездие талантов. Это представило бы трудности даже для больших институтов. Ваш сын будет проходить обучение, и не от случая к случаю, а систематически. Если он получит ученую степень, она будет утверждена… м-м-м, ну, скажем, в Институте Внешних Наук. — Он улыбнулся. — Это вас устроит?

— Господи, в жизни не слышала такого глупого предложения. Кроме того, институт — это не колледж.

— Степени он присуждать может. Но это не самое важное, мадам. Суть дела в том, что ваш сын получит высшее образование, не имеющее себе равных. Я знаю, что он хочет изучать ксенологию. Не только у его учителей будут для этого прекрасные возможности, но и он, в сущности, будет жить в подлинной ксенологической лаборатории и принимать участие в исследованиях. Мы так мало знаем о хрошии; ваш сын будет работать на переднем фронте науки.

— Он не будет изучать ксенологию.

— Вот как? А он говорил мистеру Гринбергу, что хотел бы…

— Да, у него есть эти глупые идеи, но я не намерена поддерживать их. Он будет изучать какую-нибудь настоящую профессию — юриспруденцию, например.

Брови мистера Кику поползли вверх.

— Прошу вас, миссис Стюарт, — мягко сказал он. — Я сам юрист. И он может оказаться на моем месте.

Миссис Стюарт подозрительно взглянула на Кику. Он продолжал:

— Не можете ли вы сказать мне, почему вы собираетесь помешать ему?

— Но я не… Я не вижу причин, почему я должна. Мистер Кику, эта дискуссия не имеет смысла.

— Думаю, вы ошибаетесь, мадам. Могу ли я вам рассказать одну историю. — Получив согласие, Кику продолжил рассказ. — Эти хрошии совершенно не похожи на нас. То, что привычно для нас, вызывает у них удивление и так далее. Единственное, что нас сближает — это то, что обе расы разумны.

Их недружелюбие по отношению к нам настолько непреодолимо, что я бы впал в отчаяние, если бы не одна вещь. Вы не догадываетесь, какая?

— Откуда? Не могу себе представить.

— Ваш сын и Луммокс. Их отношения доказывают, что мы можем многого добиться, если очень постараться. Но я отвлекся. Много лет назад, больше сотни, молодая хрошиа, встретив приятного незнакомца, последовала за ним. Вы знаете нашу половину истории. Разрешите, я поведаю вам ее продолжение, я услышал его с помощью переводчика и наших ксенологов. Маленькая хрошиа была очень важна для своих соплеменников; они сбились с ног в ее поисках. У них для продолжения рода необходимо сплетение шести различных генетических разновидностей… словом, в этих тонкостях надо долго разбираться.

Своя роль была у маленькой хрошиа, роль, предназначенная ей две тысячи лет назад, во времена Иисуса Христа. Ее участие было необходимым звеном в огромном мероприятии для расы, которая должна была развиваться. Развитие ее длилось, должен сказать, тридцать восемь тысяч лет, наших лет. Можете ли вы представить себе это, миссис Стюарт? Мне лично трудно. План этот реализовывался в те времена, когда кроманьонец спорил с неандертальцем за нашу планету… но, может быть, мое беспокойство объясняется тем, что мы самая недолговечная раса из тех, что встретились нам в космосе.

Что бы сделали мы, если бы наш ребенок пропал и о нем ничего не было бы слышно более ста лет? Не стоит даже говорить об этом; но наши возможные действия не имеют ничего общего с поведением хрошии. Ее благополучие не очень беспокоило их; не думали они о ней, как о мертвой… они считали, что она находится в другом месте — и все. Так просто они не умирают. Даже голодая, они не умирают. Может быть, вы слышали о плоских червях? Об эйпланариях?

— Я никогда не проявляла интереса к ксенобиологии, мистер Кику.

— Мне было свойственно то же заблуждение, мадам. Я всегда спрашивал: «А что это за планета?» Эйпланарии — наши родственники; на Земле гораздо больше плоских червей, чем людей. Но их характеризует нечто общее с хрошии: и те, и другие особи растут, когда их кормят, и усыхают в периоды голодовки… что делает их практически бессмертными, если исключить несчастные случаи. Я все время удивлялся, почему Луммокс значительно больше остальных хрошии. Тайны здесь нет… вы кормили Луммокса слишком хорошо.

— Сколько раз я говорила об этом Джону Томасу!

— Ничего страшного не произошло. Они уже пытаются вернуть ее к нормальным размерам. И похоже, хрошии не гневаются на нас за кражу, или похищение, или умыкание их младенца. Они знали, что ее порода характеризуется живостью и любовью к приключениям. Но она была нужна им, и они искали ее год за годом, исходя из того, что она могла исчезнуть лишь с помощью определенной группы визитеров из космоса; они знали, как те выглядят, но не знали, из какой части космоса они явились.

Такая неопределенность могла бы обескуражить нас… но только не их. Я лишь смутно представляю себе, как в течение ста лет они просеивали слухи, задавали вопросы, исследуя одну странную планету за другой — для них это время прошло, как для нас несколько месяцев. Наконец они нашли ее. Они не проявили в наш адрес ни гнева, ни благодарности; они просто не брали нас в расчет.

Это может быть нашим единственным контактом с благородными хрошии, если мы не используем представившуюся нам возможность для развития отношений. Хрошиа, ныне выросшая до столь внушительных размеров, но продолжающая оставаться ребенком, отказывается покидать Землю без своего друга, своего чудовища — с их точки зрения. Они находятся в ужасном положении, но они не могут ее заставить. И я прошу вас представить, какое горькое разочарование они испытывают в настоящий момент… все готово для продолжения рода, запланированного в те времена, когда Цезарь завоевывал Галлию, все остальные генетические разновидности, полные сил, готовы к исполнению своих функций… а Луммокс отказывается возвращаться домой. Она не проявляет никакого интереса к своему предназначению… учтите, она еще очень молода: наши собственные дети в таком возрасте так же далеки от понятия социальной ответственности. Во всяком случае, она не двинется с места без Джона Томаса Стюарта. — Мистер Кику простер руки. — Понимаете ли вы сложность положения, в котором они находятся?

Миссис Стюарт поджала губы:

— Простите, но меня это не касается.

— Понимаю. В таком случае, самое простое, что мы можем сделать, это вернуть Луммокса домой… к вам домой, я имею в виду… и…

— Что? О, нет!

— Мадам?

— Вы не имеете права возвращать это животное! Я не позволю.

Мистер Кику потер подбородок:

— Я не понимаю вас, мадам. У Луммокса есть дом; он был им задолго до того, как стал вашим. Луммокс, как я прикидываю, прожил в нем в пять раз дольше вас. И если мне не изменяет память, он принадлежит не вам, а вашему сыну. Не так ли?

— Я не хочу иметь с ним ничего общего! Вы не имеете права навязывать мне это животное!

— Суд может решить, что за него отвечает ваш сын. Но к чему так осложнять? Я все время пытаюсь понять, почему вы столь явно противитесь благополучию вашего сына?

Миссис Стюарт сидела молча, с трудом переводя дыхание, и мистер Кику не прерывал ее молчания. Наконец она сказала:

— Мистер Кику, я потеряла в космосе мужа, я не позволю сыну идти по тому же пути. Я настаиваю на том, чтобы он оставался и жил на Земле.

Кику печально покачал головой:

— Миссис Стюарт, сыновей мы теряем, едва только они появляются на свет.

Вынув платок, миссис Стюарт приложила его к глазам:

— Я не могу позволить ему уйти в космос… он всего лишь маленький мальчик!

— Он мужчина, миссис Стюарт. На поле битвы умирали те, кто были моложе его.

— Неужели, по вашему мнению, это единственный удел мужчин?

— Я не знаю лучшей доли. Я зову моих помощников «мальчиками», — продолжал он, — потому что я стар. Вы считаете своего сына мальчиком, потому что вы относительно немолоды. Простите меня. Но считать, что мальчик становится мужчиной после определенного дня рождения — это заблуждение. Ваш сын — мужчина; и у вас нет морального права относиться к нему, как к ребенку.

— Вы говорите ужасные вещи! Это неправда: я всего лишь стараюсь помочь ему и уберечь от неверных шагов.

Мистер Кику печально усмехнулся:

— Мадам, самое распространенное заблуждение, свойственное нашей расе, — это способность рационально объяснять своекорыстные интересы. Я повторяю, у вас нет права ломать его характер.

— У меня больше прав, чем у вас! Я его мать.

— Неужели «родитель» означает то же, что и «владелец»? В любом случае, мы на разных полюсах: вы стараетесь подавить его, я же стараюсь помочь ему делать то, что он хочет делать.

— Исходя из самых низменных мотивов!

— Ни ваши, ни мои не являются таковыми. — Кику встал. — Если вам нечего больше сказать, дальнейший разговор представляется мне бесплодным. Приношу свои извинения.

— Я не пущу его! Он еще маленький… у меня есть право!

— Ограниченное право, мадам. Он может разойтись с вами.

Миссис Стюарт вздрогнула:

— Он не посмеет! Со своей родной матерью!

— Отчего же? Наш суд по вопросам детства давно пришел к выводу о необходимости арбитражного рассмотрения в тех случаях, когда авторитет родителей превращается в давящее препятствие, мешающее человеку выбирать свой собственный путь; и обычно все эти дела решаются однозначно. Миссис Стюарт, я думаю, что лучше всего принять все случившееся с искренней благодарностью. Не препятствуйте ему, иначе вы потеряете его окончательно. Он улетит.

XV. НЕДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ

Мистер Кику вернулся в свой офис, когда его желудок начали сжимать голодные спазмы, но он не позволил себе помедлить, успокоить его. Вместо этого, он, наклонившись над панелью, сказал:

— Сергей! Немедленно ко мне!

Войдя, Гринберг положил на стол две катушки записанной пленки:

— С удовольствием избавляюсь. Фу!

— Сотри их, пожалуйста. А также забудь, что когда-нибудь слушал их.

— Буду счастлив. — Гринберг кинул кассеты с пленками в открывшуюся полость. — Неужели вы не могли дать ему что-нибудь успокаивающее?

— К сожалению, нет.

— Вес Роббинс был ужасно груб с ним. Я чувствовал себя, словно подглядываю в замочную скважину. Чего ради вы пожелали, чтобы я там присутствовал и все слышал? Я не хочу иметь с этим дела. Или я обязан?

— Нет. Но тебе полезно знать, как это делается.

— М-м-м… Босс… хотели ли вы остаться, когда он выгонял вас?

— Не задавай глупых вопросов.

— Простите. А как вы завершили другое нелегкое дело?

— Она его не пускает.

— Вот как?

— Но он улетит.

— Она будет сходить с ума.

— Она сама этого хотела. — Мистер Кику снова наклонился над панелью. — Все?

— Мистер Роббинс на похоронах венерианского министра иностранных дел, — ответил женский голос, — вместе с Секретарем.

— Ах да. Попросите его связаться со мной, когда он вернется.

— Да, мистер Кику.

— Спасибо, Шицуки, — Заместитель Секретаря повернулся к Гринбергу. — Сергей, твой ранг, когда вы приступили к этому делу был дипломатический офицер Первого класса?

— Был.

— Совершенно верно. Теперь ты будешь действовать в роли старшего дипломатического офицера. Но я не буду оповещать об этом три месяца, чтобы никто не совал сюда носа.

Гринберг оставался невозмутимым.

— Прекрасно, — сказал он. — Но чем я заслужил? Тем, что регулярно чищу зубы? Или кому-то нравится, что мой атташе-кейс всегда отполирован?

— Ты отправишься на Хрошииюд как представитель и глава миссии. Мистер Макклюр будет послом, но я сомневаюсь, что он сможет выучить язык… Это потребует от тебя дополнительных усилий по исполнению и его обязанностей. Поэтому ты должен освоить их язык хотя бы в рабочих пределах. Понимаешь меня?

Гринберг прикинул, что его ждет: Макклюр будет говорить с хрошии через него, что сделает Макклюра полностью зависимым и заставит его ходить по струнке.

— Да, — задумчиво ответил он. — но как насчет доктора Фтаемла? Посол будет использовать его как переводчика куда чаще, чем меня.

Мысленно Сергей добавил: не делайте этого; если рядом будет Фтаемл, Макклюр обойдется без меня… и я останусь на бобах в девятистах световых годах от Земли, без всякой помощи.

— Ты уж прости меня, — ответил Кику, — но я не могу уступить тебе Фтаемла. Я предпочту видеть его здесь как переводчика при миссии хрошии, которую они оставляют здесь. Он согласен.

— Если мне придется иметь дело с хрошии, — нахмурился Гринберг, — я буду с грустью вспоминать его ум. Но когда они успели обо всем договориться? Или я что-то проспал? Или когда я был в Вествилле?

— Они еще не договорились. Но договорятся.

— Я преклоняюсь перед вашей уверенностью, босс. Пока вы вели бои с миссис Стюарт, Фтаемл рассказал, что хрошии продолжают настаивать на прибытии мальчишки Стюарта. Теперь, когда вы знаете, что с ним все в порядке, может быть, стоит их успокоить? Фтаемл уже нервничает. Он говорит, что единственная вещь, которая удерживает их от того, чтобы задать нам жару, это опасение разгневать нашего старого приятеля Луммокса.

— Нет, — сказал Кику, — мы ничего не будем им говорить. И Фтаемлу тоже. Я хочу, чтобы он сам все понял.

Гринберг принялся грызть костяшки пальцев:

— Босс, — медленно сказал он, — не напрашиваемся ли мы на неприятности? Или вы считаете, что у них нет подавляющего преимущества над нами? И если нам придется помериться с ними, может, мы выиграем?

— Я серьезно сомневаюсь в этом. Но Стюарт — моя козырная карта.

— Так я и думал. Я далек от мысли подсказывать вам, как и что надо делать… но если риск так велик, не вправе ли люди знать, что их ждет?

— Вправе. Но мы ничего не скажем.

— Как и раньше?

Мистер Кику нахмурился:

— Сергей, — медленно сказал он, — это общество было знакомо с кризисами задолго до того, как первая ракета достигла Луны. В течение трех столетий ученые, инженеры и исследователи раз за разом осваивали новые рубежи, сталкивались с новыми опасностями. И каждый раз политики лезли из кожи вон, чтобы собрать все воедино, напоминая жонглера запустившего в воздух слишком много предметов и ловящего их. Все это неизбежно.

Но мы избрали республиканскую форму правления, стараемся придерживаться демократических обычаев. Мы можем гордиться этими обычаями. Но настоящей демократии у нас нет и быть не может. И я считаю, наша обязанность — служить обществу, когда оно сталкивается со странными и пугающими мирами. Было бы куда как приятно подвергать каждую проблему широкому обсуждению, выносить ее на голосование, а если коллективное решение оказывается ошибочным, повторять все снова. Мы редко можем позволить себе такую роскошь. Сплошь и рядом мы, как пилот, который действует в минуты смертельной опасности. Его ли дело затевать дискуссии с пассажирами? Обязанность пилота в том, чтобы используя свои знания и свой опыт, доставить их в безопасности на землю.

— Говорите вы весьма убедительно, босс. Боюсь, что вы правы.

— Боюсь, что так, — сказал мистер Кику. — Я приказал приготовить на завтра конференц-зал для встречи с хрошии.

— О’кей. Я скажу Фтаемлу. Пусть за ночь они успокоятся.

— Так как они все равно взбудоражены, мы еще потянем время до завтрашнего дня и доведем их до точки кипения. — Мистер Кику задумался. — И пусть Фтаемл скажет им вот что. Наши обычаи требуют, чтобы сторона, желающая вступить в переговоры, предварительно высылала подарки: то есть, они должны нас одарить. Скажи им, что богатство подарков будет говорить о серьезности, с которой сторона относится к предмету разговора; неказистые подарки вызовут предубеждение к их предложениям.

Гринберг нахмурился:

— Вы задумали какую-то хитрую штуку, но я пока ничего не понимаю. Фтаемл знает, что наши обычаи не требуют этого.

— Так постарайся убедить его, что он просто не знаком с этим обычаем. Или уговори Фтаемла, что так надо. Я вижу, что его мучает: он должен хранить верность своим хозяевам, но его симпатии принадлежат нам.

— Лучше я его не буду дурачить. Заставлять раргиллианина врать, когда он находится при исполнении служебных обязанностей… сомневаюсь, что он сможет это сделать.

— Тогда сформулируй наше требование так, чтобы оно не было ложью. Скажи ему, что это очень старый обычай… что является правдой… и что мы прибегаем к нему только в исключительно важных случаях… как, например, сейчас. Пусть он видит, что ты откровенен, к чему ты стремишься.

— Это можно. Но чего ради, босс? Только, чтобы выиграть дело?

— Совершенно верно. Мы вступаем в переговоры с позиции слабости; начинаем игру со второй руки. И я надеюсь, что проситель, приносящий подарки, — это универсальный символ для всей вселенной и даст нам определенное преимущество.

— А вдруг они не примут наше предложение?

— Тогда будем сидеть до последнего, пока они не согласятся. Начинай собирать свою команду, — добавил Кику. — Завтра покажешь мне список.

Гринберг тяжело вздохнул:

— А я еще хотел сегодня пораньше лечь спать.

— При вашей профессии на это трудно рассчитывать. Да, и еще… Как только закончится наша конференция, пошлите знающего человека… Возможно, Питерса… на их корабль, чтобы посмотреть, какие переделки нужно сделать, для размещения пассажиров-землян. Затем мы сообщим об этом хрошии.

— Минуточку, босс. Я предпочел бы наш корабль.

— Наши корабли последуют за ними, но хрошиа Луммокс полетит с остальными хрошии, а молодой Стюарт будет вместе с Луммоксом. Поэтому ваша миссия также разместится на их корабле, мальчика должны сопровождать земляне.

— Да, понимаю.

— Тогда за дело, мой друг.

XVI. КОНФЕРЕНЦИЯ

Первый этаж здания Управления Межпланетных Дел был выбран для конференции потому, что двери в его комнатах и залах были достаточно высоки, а полы — достаточно прочны. Безопаснее, конечно, было провести конференцию в космопорте, как и предполагал доктор Фтаемл, но мистер Кику настаивал, чтобы хрошии явились к нему, чтобы соблюдены были все формальности дипломатических церемоний. Исходя из требований протокола, мистер Кику и настоял на встрече в конференц-зале, что был у него под боком.

Первыми были доставлены подарки.

Они громоздились по обе стороны огромного зала, впечатляя своим количеством; хотя их ценность и предназначение пока оставались неизвестными, ксенологи департамента вели себя как дети, рвущиеся к сверткам под новогодней елкой, но мистер Кику приказал им держаться в стороне, пока не окончится конференция.

Сергей Гринберг присоединился к мистеру Кику в комнате для отдыха. Он был встревожен:

— Не нравится мне все это, босс.

Кику взглянул на Гринберга:

— Почему?

Гринберг посмотрел на остальных присутствующих — Макклюра и двойника Генерального Секретаря. Двойник, неплохой актер, кивнул и вернулся к изучению речи, с которой ему предстояло выступать, а Макклюр раздраженно сказал:

— В чем дело, Гринберг? Эти черти что-то замышляют?

— Надеюсь, что нет, — Гринберг обращался к Кику. — Я все осмотрел с воздуха. Выглядит неплохо. На Бульваре Солнца, отсюда и до порта, стоят баррикады, а за ними сил столько, что хватит для небольшой войны. Колонна хрошии только что двинулась из космопорта и я пролетел над ней. Каждые четверть мили стоят их силы, и в каждом узловом пункте они оставляют какие-то приспособления. Возможно, это всего лишь устройства связи, но я что-то сомневаюсь. Я думаю, это оружие.

— Я тоже, — согласился Кику.

Секретарь разволновался:

— Но, послушайте, мистер Кику…

— Прошу прощения, мистер Макклюр. Сергей, Начальник Штаба уже сообщал мне об этом. Я сказал Генеральному Секретарю, что, по моему мнению, мы не должны ничего предпринимать, пока они не попробуют пересечь линию наших заграждений.

— Мы потеряем уйму людей.

— Может быть и так. Но что бы сделал ты, Сергей, будучи приглашенным во вражеский лагерь на переговоры? Полностью доверился бы врагам? Или попытался бы как-то прикрыть свой отход?

— М-м-м… да.

— Я рассматриваю сложившуюся ситуацию, как наиболее благоприятную для нас из всех, что были раньше. Если они тащат за собой оружие, на что я надеюсь, это значит, что они относятся к нам достаточно серьезно. Никто не будет стрелять из пушек по воробьям. — Он огляделся. — Не пора ли нам идти? Думаю, что мы достаточно их потомили. Вы готовы, Артур?

— Конечно, — двойник Генерального Секретаря отбросил в сторону исписанные листки. — Этот парень Роббинс знает свое дело. Ни одно из предложений не перегружено согласными, а первые пять строк я выплесну прямо фонтаном!

— Отлично. — Они двинулись: актер первым, затем Секретарь, а за ним — Постоянный Заместитель Секретаря в сопровождении своих помощников.

Из всей длинной процессии хрошии, которая покинула космопорт, в зал вошла только дюжина из них, но даже и сейчас зал оказался заполненным. Мистер Кику с интересом посмотрел на них: ведь он в первый раз оказался лицом к лицу с хрошии. Он удостоверился, что этим существам отнюдь не было свойственно выражение дурашливого кукольного добродушия, которое было у Луммокса, хотя парламентеры были мельче Луммокса. Прямо перед платформой стоял один из них, сопровождаемый по бокам двумя спутниками и все они смотрели в упор на Кику. Взгляд этот был холодный и оценивающий. Мистер Кику ощутил определенное неудобство: ему захотелось опустить глаза. Вместо этого он выпрямился и припомнил, что, по мнению его гипнотерапевта, взгляд он умеет выдерживать не хуже хрошии.

Гринберг тронул его за локоть.

— Они и сюда притащили оружие, — шепнул он. — Вон там, видите? Сзади?

— Мы не должны показывать, что нам это известно, — ответил Кику. — Будем считать, что это их аппаратура для трансляции конференции.

Доктор Фтаемл стоял рядом с передним хрошии, и Заместитель Секретаря сказал ему:

— Сообщите, что здесь присутствует наш Генеральный Секретарь. Представьте его как главу семнадцати могущественных планет.

Раргиллианин помедлил:

— А как быть с Президентом вашего Совета?

— В таких случаях обоих представляет Генеральный Секретарь.

— Очень хорошо, мой друг. — Раргиллианин заговорил на высоких тонах, которые напомнили Кику писк игрушечной куклы. Хрошии кратко ответил ему в том же тоне, и внезапно Кику перестал чувствовать напряжение, которое охватило его при виде этих существ. Невозможно испытывать почтение и преклонение по отношению к существу, которое пищит, как брошенная кукла. Но он заставил себя вспомнить, что смертельно опасный приказ может быть отдан на любом языке.

Фтаемл обратился к нему:

— Рядом со мной… — Фтаемл издал короткий визг на странном языке, — тот, кто является командиром корабля и главой экспедиции. Она… нет, пожалуй, «он» будет лучше… он — потомственный маршал и… — раргиллианин остановился и обеспокоенно дернулся. — В вашем языке нет обозначения соответствующего ранга. Я бы предпочел сказать «владелец дворца».

Гринберг внезапно вмешался:

— А как насчет слова «босс», док?

— Прекрасное предложение! Да, он — Босс. Ее… его положение в обществе, может быть и не столь высоко, но его авторитет практически не имеет пределов.

— Достаточен ли его чин для того, чтобы вести и заключить переговоры? — спросил Кику.

— О, вне всякого сомнения!

— Тогда приступим. — Кику повернулся к актеру и кивнул. Затем, наклонившись к панели, стоящей перед ним, включил систему аварийной связи и спросил: — Все в порядке?

— Да, сэр, — раздался тихий голос в его ушной раковине. — Один раз картина пропала, но сейчас все в порядке.

— Видят ли нас Генеральный Секретарь и Начальник Штаба?

— Думаю, что да, сэр. Их кабинеты на связи.

— Отлично. — Мистер Кику стал слушать речь Генерального Секретаря. Она была немногословной, но преисполнена большим достоинством. Актер говорил так, чтобы Фтаемл успевал переводить. Генеральный Секретарь приветствовал прибытие хрошии на Землю, заверил их, что все люди Земли испытывают большую радость из-за того, что наконец был найден их потерянный ребенок, и добавил, что этот счастливый случай должен стать для хрошии поводом занять подобающее им место в Обществе Цивилизаций.

Затем двойник Генерального Секретаря сел на место и, поскольку никаких практических действий от него больше не требовалось, сразу же отключился, оставшись горделиво сидеть с открытыми глазами. В такой позе римского императора он мог сидеть часами, не обращая никакого внимания ни на какое зрелище или церемонию, в которых был вынужден участвовать.

Столь же краток был и Макклюр. Он повторил слова Генерального Секретаря, добавив, что теперь Федерация готова обсудить все деловые вопросы взаимоотношений между Федерацией и благородными хрошии.

Гринберг наклонился к Кику и шепнул:

— Хлопать надо, босс?

— Заткнись, — дружелюбно сказал Кику. — Доктор Фтаемл, собирается командир судна и экспедиции выступить с ответным словом?

— Думаю, что нет. — Он переговорил с главой хрошии и снова повернулся к мистеру Кику. — Его слова представляют собой не столько формальный ответ, сколько достаточно весомый комментарий к двум прослушанным речам. Он говорит, что хрошии не нуждаются в других… м-м-м… низших расах и говорит, что не собирается заниматься ничем другим, кроме того, что уже было обговорено.

— Если они в самом деле не испытывают нужды ни в ком, спросите его, чего ради они явились к нам и почему предлагают нам подарки?

— Но вы сами настаивали на них, мой друг! — в изумлении сказал Фтаемл.

— Благодарю вас, доктор, но в данный момент я не нуждаюсь в ваших комментариях. Потребуйте от него ответа. И пожалуйста, не подсказывайте ему.

— Попытаюсь. — Фтаемл обменялся несколькими визгливыми звуками с командиром хрошии. — Прошу прощения. Он говорит, что они приняли ваше детское требование как простейший способ достичь своей цели, А сейчас он хотел бы поговорить о выдаче им Джона Томаса Стюарта.

— Скажите им, пожалуйста, что в данный момент этот вопрос не подлежит обсуждению. Повестка дня предполагает, что первым делом мы должны обсудить установление дипломатических отношений.

— Простите, сэр. Понятие «дипломатические отношения» довольно трудно для перевода. Я работал над его осмыслением и истолкованием несколько дней.

— Тогда скажите ему, что в настоящий момент он видит перед собой образец дипломатических отношений. Свободные существа, беседующие как равные, с мирными намерениями, для общей выгоды.

Раргиллианин сделал вид, что вздохнул:

— Каждое из этих понятий достаточно сложно для перевода. Но я попытаюсь.

Наконец он перевел:

— Потомственный маршал говорит, что, если все, что мы делаем, является дипломатическими отношениями, то они у вас есть. Где мальчишка Стюарт?

— Не так быстро. Повестка дня должна быть исчерпана пункт за пунктом. Они должны допустить к себе наше посольство и миссию, ставящую перед собой цели торговли, культурного и научного обмена. Аналогичные посольство и миссия должны остаться у нас. Должно быть запланировано регулярное сообщение между двумя нашими суверенными образованиями. И прежде, чем все эти вопросы не будут отрегулированы, не будет никакого разговора о Стюарте.

— Я еще раз попытаюсь. — Фтаемл долго втолковывал что-то «Боссу» хрошии; ответ последнего был краток. — Он сказал, чтобы я передал вам следующее: все эти предложения отвергаются как несущественные для цели встречи. Где мальчишка Стюарт?

— В таком случае, — тихо сказал мистер Кику, — скажите им, что с варварами мы дела не имеем. Скажите им, чтобы они забирали свое барахло, — и чтобы перевод был совершенно точным! — которым они замусорили наш дом, и немедленно убрались на свое судно. Им предлагается немедленно покинуть Землю. Они могут забирать с собой свою драгоценную хрошиа, пусть даже силой, если они хотят когда-нибудь увидеть ее — потому что им никогда больше не будет разрешена посадка на Землю.

Фтаемл выглядел так, словно он с трудом сдерживает слезы.

— Прошу вас! Я умоляю вас не настраивать их против себя. Я буду изгнан из корпорации… я нарушаю свои профессиональные обязанности… но должен сообщить вам, что они в состоянии сразу же разрушить город, даже не прибегая к ресурсам своего судна.

— Передайте то, что я сказал. Конференция окончена. — Мистер Кику встал, непреклонным взглядом поднял с места всех остальных и во главе их направился в комнату за конференц-залом.

Двойник Генерального секретаря вышел вперед. Макклюр придержал мистера Кику за руку. — Генри… вы блестяще провели встречу, благодарю. Но не увлеклись ли вы? Ведь они — дикие животные. Это может…

— Мистер Макклюр, — мягко сказал Кику, — как сказал один ваш достойный предшественник, в обращении с определенным типом существ вы должны им наступать на ноги, пока они не начнут извиняться. — Он вежливо пропустил Секретаря в двери.

— А если они не сделают этого?

— Да, тут есть определенный риск. Но прошу вас… не надо обсуждать эту тему в их присутствии. — Они вошли в комнату для отдыха и дверь за ними закрылась.

— Прекрасно, босс, — Гринберг повернулся к Кику, — но что мы будем делать?

— Ждать.

— О’кей. — Гринберг, нервничая, подошел к стенной панели и, пощелкав тумблерами, включил изображение покинутой аудитории. Хрошии все еще находились на месте. Он с трудом различил Фтаемла, окруженного существами, значительно превосходящими его по размерам.

— Я вам больше не нужен, сэр? — двойник спросил Кику.

— Нет, Артур. Вы хорошо справились.

— Благодарю вас. Мне осталось только снять грим — и мчусь подменять другого.

— Ясно. Смотрите, чтобы не произошло путаницы.

— Ерунда. Фотографы знают свое дело.

Насвистывая, он ушел. Макклюр сел, закурил сигарету, выпустил кольцо дыма, стряхнул пепел.

— Генри, вы должны поставить в известность Начальника Штаба.

— Он знает. Нам остается только ждать.

Они сидели и ждали. Внезапно Гринберг сказал:

— Идет Фтаемл. — Рванувшись к дверям, он впустил раргиллианина.

Доктор Фтаемл выглядел предельно уставшим:

— Мой дорогой мистер Кику, командир хрошии сообщил мне, что они согласятся с вашими пожеланиями ради стремления к конечной цели. Он настаивает, чтобы доставили мальчика Стюарта.

— Будьте любезны, сообщите ему, что он заблуждается, пытаясь понять сущность дружеских отношений между цивилизованными народами. Мы не отдаем в залог свободу любого нашего гражданина против его желания — в любом случае. Затем сообщите им, что я приказываю им немедленно убраться.

— Я сделаю это против своей воли, — серьезно сказал Фтаемл.

Вернулся он почти сразу же:

— Они согласны на ваши условия.

— Отлично. Идем, Сергей. Мистер Макклюр, пока в вашем присутствии нет необходимости. — Кику вышел в холл, сопровождаемый Гринбергом и Фтаемлом.

Кику показалось, что окраска «Босса» хрошии стала бледнее, чем обычно. Но необходимость уточнения массы вопросов тут же заняла все его внимание — необходимо было отобрать равное количество людей и хрошии в состав миссий, обеспечить доставку всего необходимого на корабль хрошии, определить, кто будет послом от хрошии в Федерации, и так далее. Фтаемл заверил их, что ранг того, кто предназначен быть послом, лишь на одну ступень уступает командиру экспедиции.

— А теперь, — перевел Фтаемл требование маршала, — настало время получить в наше распоряжение Джона Томаса Стюарта. Я думаю, вы отдали все необходимые распоряжения, мой друг? — встревоженно добавил Фтаемл. — Мне не нравится, что все так затянулось. Надо торопиться.

Чувство напряжения, сковывавшее желудок, стало отпускать, и мистер Кику с облегчением сказал:

— Я не вижу трудностей. Теперь, когда между нами установлены подобающие отношения, Стюарт не будет иметь ничего против поездки. И со всей убедительностью дайте им понять, что он отправляется как свободный гражданин, а не как раб или чья-то игрушка. Хрошии обязаны гарантировать его статус и возможность свободного возвращения, на их корабле, когда бы он ни выразил это желание.

Фтаемл перевел.

— Их все устраивает, — сообщил он в ответ, — кроме того, что я перевел бы как «несущественная деталь». Мальчик Стюарт будет относиться к имуществу хрошиа Луммокс. И естественно — я стараюсь переводить как можно точнее — вопрос о его возвращении будет личной прерогативой его владельца — хрошиа Луммокса. Если он устанет от его присутствия или захочет расстаться с ним, корабль будет к его услугам.

— Нет.

— Что нет, сэр?

— Простое отрицание. Обсуждение вопроса о мальчике Стюарте завершено. — Фтаемл повернулся к своим клиентам.

— Они говорят, — сообщил он, — что в таком случае не будет и договора.

— Я знаю. Договоры не могут быть подписаны… есть у них слово означающее «слуги»?

— У них есть слуги нескольких рангов, есть высшие, есть и низшие.

— Используйте слово, обозначающее самый низкий сорт. Скажите им, что никакого договора не будет, потому что слуги не имеют права подписывать договор. Наконец скажите им, чтобы они убирались — и побыстрее.

Фтаемл с грустью посмотрел на Кику!

— Я восхищаюсь вами, мой друг, но не одобряю вас.

Он повернулся к командиру экспедиции и пропищал несколько фраз.

Тот широко открыл рот и, уставившись на Кику, заверещал, как кукла, которой наступили на живот. Фтаемл дернулся и отступил на несколько шагов назад:

— Ужасное богохульство… непереводимо… — Чудовище продолжало издавать звуки, Фтаемл содрогаясь, пытался успеть за ним. — Полное презрение… низкие животные… съесть вас с потрохами… и все ваше потомство до седьмого колена… вашу презренную расу надо учить хорошим манерам… похитители детей… умыкатели младенцев… — Он остановился в крайнем возбуждении.

Огромный хрошии двинулся к краю платформы и остановился, оказавшись нос к носу с Кику. Гринберг сунул руку под стол и нащупал контрольную кнопку, которая опускала платформу на нижний этаж… устройство было необходимо, потому что в этом зале, случалось, бывали острые баталии.

Но мистер Кику сидел с каменной неподвижностью. Они не мигая смотрели друг на друга — массивное существо откуда-то «Извне» и маленький пожилой человечек. В огромном зале стояла мертвая тишина, никто не шевелился.

Наконец сзади прорезался визгливый вопль, словно из корзины вылезла целая куча говорящих кукол. Командир хрошии резко повернулся, заставив содрогнуться перекрытия, и визгливо рявкнул на сопровождающих. Получив ответ, он пропищал несколько коротких команд. Все двенадцать хрошии кинулись к дверям, двигаясь неуклюже, но очень быстро.

Встав, Кику смотрел им вслед. Гринберг схватил его за руку.

— Босс! К вам рвется Начальник Штаба!

Кику предостерегающе поднял руку:

— Скажи ему, чтобы он не торопился. Это сейчас самое важное — чтобы он не торопился. Наша машина на месте?

XVII. «ПРОСТИТЕ, МЫ ВАМ ТУТ ВСЕ ПЕРЕПУТАЛИ»

Джон Томас Стюарт XI ждал, когда его пригласят на конференцию; сам он из своих апартаментов выбраться не мог. Он обитал в отеле «Универсал» в номере, предназначенном для него и его матери. Он играл в шашки со своим телохранителем, когда впорхнула Бетти Соренсен в сопровождении мисс Хольц. Майра Хольц была оперативным работником Бюро Безопасности Департамента и исполняла обязанности женщины-полицейского под прикрытием приятного фасада своей внешности. Инструкции мистера Кику относительно Бетти, полученные ею, были просты: «Не спускать с нее глаз. У нее вкус к приключениям».

— Привет, Джонни, — сказала Бетти. — А я уж думала, что ты сидишь на верхушке вулкана.

— Они меня не пускают.

— Меня тоже, — Бетти огляделась. — А где ее высочество графиня?

— Побежала по магазинам. По крайней мере меня не трогает. Она купила уже двенадцать шляпок. Что ты сделала со своим лицом?

Бетти повернулась к зеркалу:

— Ах, это? Называется «Контуры Космоса». Последний крик моды.

— Ты выглядишь, как размалеванная зебра.

— А ты неотесанный чурбан. Эд, а вам нравится?

Эд Коуэн глянул из-за доски и торопливо ответил:

— Не могу понять. Но моя жена говорит, что у меня нет вкуса.

— Как и у большинства мужчин. Джонни, мы с Майрой хотели б пригласить вас обоих прогуляться по городу. Как вы насчет этого?

— Я бы не советовал, Майра, — сказал Коуэн.

— Это ее идея, — ответила Майра.

— Но почему бы и нет? — сказал Джон Томас Коуэну. — Меня уже тошнит от этих шашек.

— Ну что ж… думаю, надо связаться с конторой. Ты можешь понадобиться в любой момент.

— Фу! — вмешалась Бетти. — У вас же есть микрорации. Во всяком случае, у Майры.

Коуэн покачал головой:

— Давайте не будем рисковать.

— Неужели я арестована? — настаивала Бетти. — А Джонни?

— М-м-м… нет. Можно считать, что находитесь под охраной.

— Значит, вы можете охранять его в любом месте. Или оставайтесь здесь и играйте в шашки сами с собой. Идем, Джонни.

Коуэн взглянул на Майру, та, подумав, ответила:

— Я думаю, что все будет в порядке, Эд. Мы же будем с ними.

Коуэн пожал плечами и встал. Джонни сказал Бетти:

— Пока у тебя такая физиономия, я не покажусь с тобой на людях. Иди умойся.

— Но, Джонни! Мне потребовалось два часа, чтобы…

— Они оплачены, не так ли?

— Да, но…

— Иди умойся. Или мы никуда не пойдем. Как вы считаете, мисс Хольц?

Левую щеку специального оперативного работника Майры Хольц украшал только скромный цветочек, наложенный на общий тон.

— Бетти вполне может обойтись, — задумчиво сказала она. — Во всяком случае, в ее возрасте…

— Ах, вы, компания пуритан! — горько сказала Бетти, показала язык Джонни и побрела в ванную. Она вышла оттуда с розовым и сиящим лицом. — Я чувствую себя прямо голой. Идем!

У лифта произошла очередная стычка, которую выиграл Эд Коуэн. Вместо того, чтобы спуститься на улицу, он вынудил их подняться на крышу, чтобы взять аэротакси и полюбоваться городом с высоты.

— Вам, ребята, — сказал он, — надо бы внимательнее проглядывать газеты за последние несколько дней. В этом городе психов выше головы. И я не хочу никаких историй.

— Они бы все равно не цеплялись к нам — с таким лицом, как у меня было, никто бы нас не узнал…

— И тем не менее..

— Мы и вас могли бы раскрасить. Любого мужчину можно преобразить с помощью макияжа.

В конце концов Бетти безропотно вошла в лифт. Все поднялись на крышу, где и взяли аэротакси.

— Куда прикажете, шеф?

— Значит, так, — сказал Коуэн, — сделайте большой круг и покажите нам город сверху. Рассчитывайте на час.

— Как прикажете. Я не могу только пересекать Бульвар Солнца. Какой-то парад или что-то в этом роде.

— Знаю.

— Слушайте, — вмешался Джонни, — а что, если нам слетать в космопорт?

— Нет, — уточнил Коуэн. — Только не туда.

— А почему, Эд? Я так и не видел Луммокса. Я хочу на него посмотреть. Может быть, ему плохо без меня.

— Это как раз то, что ты не должен делать, — сказал ему Коуэн. — Мы не должны приближаться к кораблю хрошии.

— Но ведь с воздуха я могу на него посмотреть, не так ли?

— Нет!

— Но…

Оставь его в покое, — посоветовала Бетти. — Мы просто возьмем другое такси. Деньги у меня есть. Пошли, Джонни! Пока, Эд.

— Послушайте, — взмолился пилот. — Я могу доставить вас хоть в Тимбукту. Но я не могу до бесконечности болтаться на посадочной площадке. Коп меня выставит.

— Давай в космопорт, — сдался Эд.

Обширное пространство, где расположились хрошии, было окружено сплошным кольцом заграждений. Лишь в одном месте, через которое двинулась делегация, в заграждениях был проем. Весь Бульвар Солнца был наглухо перекрыт баррикадами, тянущимися вплоть до места встречи. Внутри огороженного пространства стоял огромный и неуклюжий грузовой корабль хрошии, не уступающий по размерам и земным кораблям межзвездных рейсов. Джонни посмотрел на него и подумал, как он будет выглядеть на Хрошииюде. Он испытал дискомфортное ощущение при этой мысли — но не потому, что боялся, а потому, что еще не сказал Бетти, что его ждет. Пару раз он пытался поговорить с ней на эту тему, но каждый раз что-то мешало ему сказать, что они должны расстаться.

И так как она не пыталась возвращаться к этому разговору, он решил, что пока она ничего не должна знать.

В воздухе болталось порядочно зевак; немало их стояло и по обе стороны заграждений. Впрочем, пустое любопытство не было свойственно обитателям Столицы; они гордились своей невозмутимостью, да и в самом деле хрошии ничем в принципе не отличались от дюжины других дружественных рас, некоторые из которых были даже членами Федерации.

Хрошии, как муравьи, копошились у основания своего корабля, делая что-то непонятное при помощи каких-то инструментов и орудий. Джонни попытался подсчитать их число, решил, что их там, как в муравейнике. Несколько дюжин, это точно… но сколько их на самом деле?

Аэротакси заложило вираж неподалеку от полицейского вертолета. И вдруг Джонни заорал:

— Эй! Вон Лумми!

Бетти чуть не вывернула шею:

— Где, Джонни?

— Вон он, вышел из-за того конца их судна! Вон! — Он повернулся к пилоту. — Скажите, мистер, не могли бы вы подлететь к тому концу и опуститься пониже?

Пилот посмотрел на Коуэна. Тот кивнул. Они обогнули полицейских и подлетели к кораблю хрошии с другой стороны. Выбрав удобный момент, водитель аэротакси снизился. Теперь Луммокс был ясно виден. Его сопровождала группа хрошии, над которыми он высился подобно башне.

— Жаль, что нет бинокля, — пожаловался Джонни. — Я не могу его толком разглядеть.

— Поищи слева от себя, — посоветовал водитель.

Бинокль оказался самым обыкновенным, оптическим, без системы электронного увеличения, но Луммокс стал виден куда яснее. Он смотрел прямо на своего друга.

— Как он выглядит, Джонни?

— Вроде неплохо. Хотя немного отощал. Они его, наверное, не кормят, как следует.

— Мистер Гринберг сказал мне, что они вообще его не кормят. Я думала, что ты знаешь.

— Что? Они не имеют права так относиться к Лумми!

— Но я не представляю, что мы тут можем сделать?

— Ну, ладно… — Джонни опустил иллюминатор и высунулся из него, пытаясь получше рассмотреть то, что происходит внизу. — Слушайте, а нельзя ли поближе? Я хочу дать им хорошую взбучку.

Коуэн отрицательно покачал головой. Пилот проворчал:

— Я не хочу связываться с полицией. — Все же он еще приспустил аппарат, пока не оказался на одном уровне с полицейскими.

В ту же секунду рявкнул громкоговоритель на полицейском вертолете:

— Эй, вы! Номер четыре-восемьдесят четыре! Куда вы претесь на своей жестянке? Убирайтесь отсюда!

Пробормотав что-то, водитель начал разворачивать машину.

— Эй! — крикнул Джонни, не отрывая бинокля от глаз. — Слышит ли он меня? Лумми! — изо всех сил крикнул он, перекрывая свист ветра. — О, Луммокс!

Хрошиа поднял голову и с волнением стал оглядываться вокруг.

Коуэн отбросил Джонни от иллюминатора и потянулся закрыть его. Но Джонни высвободился из его рук. — Вы все яйцеголовые! — в гневе закричал он. — Хватит водить меня за нос! Луммокс! Это я, Джонни-бой! Я над тобой! Иди ко мне!..

Коуэн оттащил его в глубь салона и задраил иллюминатор. — Я знал, что нам нельзя быть здесь! Пилот, в другую сторону!

— С удовольствием!

— Выходите за линию ограждения. Я хочу посмотреть, что там будет происходить.

— Как вам будет угодно.

Теперь увидеть, что делалось внизу, можно было и без бинокля. Луммокс рванулся прямиком на барьер, и пчелиный рой такси, сновавших взад и вперед, рассыпался во все стороны. Заграждения не остановили хрошиа ни на секунду, Луммокс просто разметал их.

— Прыгающий танк! — с уважением сказал Коуэн. — Но «липучка» его остановит.

Он ошибся. Луммокс только несколько замедлил свое неудержимое движение вперед, его могучие ноги стали двигаться с некоторым усилием, словно воздух вокруг него превратился в трясину. Но он продвигался с неудержимостью ледника, пробиваясь к тому месту, где над ним висело аэротакси.

Остальные хрошии тоже хлынули через проем. Иммобилизационное поле притормаживало их, но они продолжали двигаться вперед. Коуэн увидел, что Луммокс первым освободился из пут поля и кинулся в галоп; люди рассыпались перед ним во все стороны.

— Майра, — рявкнул Коуэн, — немедленно связь с военным командованием! Вызываю Штаб!

Бетти схватила Коуэна за рукав;

— Нет!

— Что? Снова ты? Заткнись или я дам тебе затрещину?

— Мистер Коуэн, вы должны меня выслушать! — Она говорила быстро, захлебываясь и глотая слова. — Не надо вызывать подмогу. Луммокс не будет слушать никого, кроме Джонни — а они не будут слушать никого, кроме Луммокса. И вы это знаете. Поэтому отпустите такси пониже, чтобы Джонни мог поговорить с Луммоксом, а то пострадает масса людей, и вы будете в этом виноваты.

Оперативный работник Службы Безопасности Первого Класса посмотрел на Бетти и быстро прикинул, что в таком случае останется от его надежд и намечающейся карьеры. Это отняло не больше секунды, и он почти немедленно принял смелое решение:

— Вниз! — рявкнул он. — Выпусти ее с мальчиком и нас!

Пилот застонал:

— И зачем только я связался с вами. — Но он бросил машину вниз столь стремительно, что внутри все задребезжало. Коуэн распахнул дверь и вместе с Джоном Томасом выскочил наружу. Майра Хольц попыталась придержать Бетти, но безуспешно. Она сама выпрыгнула в последний момент, когда пилот уже стал подниматься.

— Джонни! — вне себя запищал Луммокс и простер могучие руки в универсальном для всего космоса знаке приветствия.

Джон Томас рванулся к звездному зверю.

— Лумми! Как ты себя чувствуешь? С тобой все в порядке?

— Конечно, — согласился Луммокс. — Почему бы и нет? Привет, Бетти.

— Привет, Лумми.

— Правда, есть хочется, — задумчиво сказал Луммокс.

— Мы тут все наладим.

— Тогда хорошо. Я еще ничего не ел.

Джон Томас продолжал обниматься с Луммоксом, отвечая на его вопросы, и сам спрашивал, когда заметил, что один из хрошии оттирает от них мисс Хольц. Остальные столпились вокруг, словно прикидывая, как им надлежит поступать в такой ситуации. Когда Джонни увидел, как Эд Коуэн, выхватив пистолет, кинулся между хрошии и Майрой, он быстро сказал Луммоксу:

— Слушай! Это мои друзья. Скажи своим приятелям, чтобы они оставили их в покое и пропустили сюда внутрь. И быстро!

— Как скажешь, Джонни. — Хрошиа высоким визгливым голосом обратилась к своей родне и все мгновенно повиновались.

— И сделай нам седло. Мы пойдем с тобой и будем долго говорить.

— О, конечно, Джонни.

Вскарабкавшись на загривок Луммоксу, Джонни за руку подтянул Бетти и они двинулись сквозь пролом в барьере. Дойдя до границы «липучки», все остановились, но «липучка» уже исчезла и дальнейшее движение не представляло трудностей.

Когда мистер Кику, Сергей Гринберг и доктор Фтаемл прибыли в космопорт, они обнаружили вереницу боевых бронированных машин, занявших позиции. Все хрошии были внутри проломанного заграждения, но полицейские патрули уже были сменены военными формированиями, а где-то далеко вне поля зрения тяжелые бомбардировщики были готовы для последнего рывка, который должен был превратить окружающее пространство в радиоактивную пустыню.

Генеральный Секретарь и Начальник Штаба встретили их у баррикады. Генеральный Секретарь был мрачен и серьезен:

— Это вы, Генри! Похоже, что мы проиграли. В этом нет вашей ошибки.

Мистер Кику посмотрел на сгрудившихся хрошии:

— Может быть.

Начальник Штаба добавил:

— В радиусе взрыва мы постараемся эвакуировать все живое, и как можно быстрее. Но если до этого дойдет… я не знаю, что делать с двумя молодыми людьми там внутри.

— Поэтому давайте пока ничего не будем делать. Пока.

— Думаю, что вы не понимаете всей серьезности ситуации, мистер Заместитель Секретаря. Например, мы разместили вокруг данного места иммобилизационное поле. Его больше не существует. Они просто отшвырнули его. И не только здесь. Повсюду.

— Ясно. Мне кажется, что это вы не понимаете всей серьезности положения, генерал. Во всяком случае, несколько слов не принесут вреда. Идем, Сергей. А вы, доктор? — Мистер Кику покинул группу, столпившуюся вокруг Генерального Секретаря, и двинулся к пролому в баррикаде. Ветер, свирепствовавший на плоской равнине в милю радиусом, заставил его согнуться и придержать шляпу. — Не люблю ветреную погоду, — пожаловался он доктору Фтаемлу. — Есть в ней какая-то беспорядочность.

— Нас ждут еще более сильные ветра, — печально ответил раргиллианин. — Друг мой, достаточно ли мудро вы поступаете? Меня-то они не тронут; я у них на службе. Но вы…

— Что еще я должен делать?

— Не знаю. Но бывают ситуации, в которых смелость становится бесцельной.

— Возможно. Я еще не сталкивался с такими.

— Сегодня мы находимся именно в таковой.

Они достигли огромной массы хрошии, закрывавших Луммокса. Две человеческие фигурки на спине Луммокса были от них не ближе ста ярдов. Кику остановился.

— Скажите им, чтобы они освободили мне путь. Я хочу увидеть хрошиа Луммокс.

Фтаемл перевел. Ничего не произошло, хотя хрошии и зашевелились.

— Босс, — сказал Гринберг, — а если попросить Луммокса и ребят подойти сюда? От этой толпы пахнет неприятностями.

— Нет. Я не могу перекрикивать этот ветер. Мне это не нравится. Так что позови сам парнишку Стюарта и попроси его проложить нам дорогу.

— О’кей, босс. Вот посмеются мои внучата… если вообще они у меня будут. — Гринберг приложил руку ко рту и закричал: — Джонни! Джон Стюарт! Скажи Луммоксу, пусть они нас пропустят!

— Обязательно!

Перед ними мгновенно, словно выметенное метлой, открылось пространство, достаточное, чтобы по нему проехала колонна грузовиков. Маленькая процессия двинулась мимо хрошии вперед. Гринберг почувствовал, что по спине у него ползут мурашки.

Казалось, что мистера Кику беспокоила только борьба с ветром, который стремился сорвать с него шляпу. Они остановились перед Луммоксом.

— Как поживаете, мистер Кику? — крикнул Джон Томас. — Нам спускаться?

— Наверно, это будет лучше всего.

Соскользнув, Джонни поймал Бетти:

— Простите, что мы тут вам все перепутали.

— Это я должен извиняться. Будьте любезны, не могли бы вы представить меня своему другу?

— О, конечно, Луммокс, это мистер Кику. Он прекрасный человек и мой друг.

— Как поживаете, мистер Кику?

— Здравствуйте, Луммокс. — Мистер Кику задумался. — Доктор, нет ли здесь, среди хрошии того командира? Ну, того, кто так свирепо смотрел на меня.

Раргиллианин огляделся:

— Да, он здесь.

— Ясно. Спросите его, сообщил ли он о результатах конференции?

— Очень хорошо. — Медузоид поговорил с командиром хрошии. — Он говорит, что нет.

— Ага. Джон Томас, мы были готовы заключить договор с хрошии относительно того, о чем мы с вами говорили. Внезапно они разорвали соглашение, когда выяснили, что мы решительно отказываемся выдавать вас просто заложником без всяких гарантий. Не можете ли вы помочь мне выяснить, было ли это желанием вашего друга?

— Вы имеете в виду Луммокса? Сейчас.

— Отлично. Подождите минутку. Доктор Фтаемл, будьте любезны, сообщите суть нашего соглашения Луммоксу — но обязательно в присутствии командира. Или все эти понятия вне ее понимания?

— С чего вы взяли? Да ей было не меньше двухсот земных лет, когда она попала сюда.

— Так много? Тогда излагайте.

Почтительно взвизгнув, раргиллианин обратился к Луммоксу. Несколько раз Луммокс прерывал его вопросами, а затем снова продолжал слушать. Когда доктор Фтаемл закончил, Луммокс обратился к командиру экспедиции. Фтаемл сказал людям:

— Она спрашивает: «Неужели это правда?»

Командир оттеснил всех остальных настолько далеко, насколько мог, и теперь стоял перед Луммоксом рядом с маленькой группкой людей. Переминаясь с ноги на ногу, он напоминал включенный трактор. Уткнувшись физиономией в землю, он пропищал ответ.

— Он признает, что все было именно так, но просит принять во внимание…

— Поскорее бы они разобрались, — поежился Кику. — А то я начинаю мерзнуть. — Его колени в самом деле подрагивали.

— Объяснение не принято. Я могу передать вам смысл слов, но интонации их непередаваемы!

Внезапно Луммокс издал пронзительный визг и четырьмя ногами сдал назад, освободив перед собой пространство. Подняв голову, огромное существо размахнулось и влепило несчастному командиру сокрушительную затрещину.

Оторвавшись от земли маршал пролетел несколько метров и рухнул на толпу хрошии. Медленно и неуверенно поднявшись на ноги, он подполз к Луммоксу.

Луммокс принялся говорить.

— Она говорит… о, я хотел бы, чтобы вы услышали, как она говорит!., что так долго, как будет существовать Галактика, друзья Джонни будут ее друзьями. Она говорит, что те, кто не являются друзьями ее друзей, для нее ничто, меньше, чем ничто, она их просто не замечает. И она призывает в подтверждение сказанного имена… ну, тут идет перечисление всех ее предков, со всех сторон, что довольно утомительно. Переводить дальше?

— Не трудитесь, — сказал мистер Кику. — «Да» — это «да» на любом языке.

— Но с какой изысканностью она излагает, — сказал Фтаемл. — Какие ужасные и удивительные события она вспоминает, простираясь памятью в далекое прошлое.

— Меня интересует только ее оценка будущего… и как нам спрятаться от этого проклятого ветра, — поежился мистер Кику. — Я тронут.

Доктор Фтаемл снял свой плащ и набросил его на узкие плечи мистера Кику:

— Мой друг… брат мой… простите меня.

— Нет, нет, вам будет холодно.

— Ни в коем случае.

— Тогда давайте поделим его.

— Для меня это большая честь, — растроганно ответил медузоид, и его ноздри задрожали от наплыва эмоций. Он нырнул под плащ, и они вдвоем тесно прижались друг к другу, пока Луммокс кончал свою речь. Бетти повернулась к Джонни.

— Ты бы этого для меня никогда не сделал.

— Так ведь, Червячок, тебе ведь никогда не бывает холодно.

— Хотя бы просто обними меня!

— Да? Перед всеми? Иди обнимайся с Луммоксом.

Все хрошии почтительно слушали Луммокса. И по мере того, как красноречие его достигало пределов, они все больше приникали к земле, вытягивая ноги, пока все не застыли в той же униженной позе, что и командир. Наконец, все было закончено, и Луммокс бросил короткое резкое замечание. Хрошии задвигались.

— Она говорит, — перевел Фтаемл, — что сейчас она хочет побыть со своими друзьями.

— Спросите ее, — указал Кику, — может ли она заверить своего друга Джона Томаса, что все, сказанное ею, свято и нерушимо?

— Секунду, — и пока все остальные хрошии торопливо покидали их, Фтаемл сказал Луммоксу несколько слов.

Послушав их, Луммокс повернулся к Джону Томасу. Из огромной пасти раздался голос маленькой девочки:

— Это так, Джонни. Лопни мое сердце.

Серьезно и торжественно Джон Томас кивнул Луммоксу в ответ.

— Не беспокойтесь, мистер Кику. На Луммокса вы можете положиться.

XVIII. ДЕВЯНОСТО СЕМЬ БЛЮД С УГОЩЕНИЯМИ

— Запускайте ее.

Мистер Кику нервничал. Окинув взглядом сервировку чайного столика, он убедился, что уютная небольшая комнатка для совещаний узкого круга выглядит так, как он хотел. В это время дверь распахнулась, и в помещение впорхнула улыбающаяся Бетти Соренсен.

— Здравствуйте, мистер Кику, — сказала она и непринужденно устроилась в кресле.

— Как поживаете, мисс Соренсен?

— Зовите меня Бетти. Все мои друзья так обращаются ко мне.

— Благодарю вас. Хотел бы я быть одним из них. — Посмотрев на Бетти, мистер Кику невольно вздрогнул. Бетти только что кончила экспериментировать с новой раскраской, и сейчас лицо ее напоминало нечто вроде шахматной доски. Кроме того, чувствовалось, что она не обошла своим вниманием магазины, и на ней был наряд, явно не подходящий ей по возрасту. Мистер Кику был вынужден напомнить, что к моде надо подходить осторожно.

— Видите ли… моя дорогая юная леди, мне довольно затруднительно объяснить вам цель нашей встречи.

— А вы не торопитесь. Мне лично спешить некуда.

— Разрешите предложить вам чаю?

— Давайте я вам налью. Будет совсем по-домашнему. — Кику не спорил, и, взяв чашку чая, растянулся в кресле с чувством облегчения, которого давно не испытывал.

— Думаю, вам нравится ваше сегодняшнее положение?

— Еще бы! Мне никогда еще не доводилось ходить по магазинам, не тратя ни пенни. Только счета подписываю.

— Так пусть вас это радует. Заверяю вас, что ваши траты не пройдут ни по какой статье бюджета. Для этого у нас есть специальный фонд. Вы же сирота, не так ли?

— Сирота по закону. Я — Дитя Свободы. Мой опекун — Вествиллский Дом для Детей Свободы. А в чем дело?

— Значит, вы еще несовершеннолетняя?

— Это зависит от точки зрения. Я лично считаю, что уже совершеннолетняя, а суд придерживается другого мнения. Но, слава богу, долго он не будет упорствовать.

— Мда. Наверно, мне надо было сказать, что все это я знаю.

— Я так и думала. А в чем дело?

— М-м-м… Разрешите начать несколько издалека. Вы когда-нибудь выращивали кроликов? Или держали кошек?

— Кошки у меня были.

— Мы столкнулись с определенными трудностями относительно хрошиа, которую мы знаем под именем Луммокса. Ничего страшного; договор с ними в порядке, поскольку она дала слово. Но, как бы это поточнее выразиться, если бы нам удалось поставить Луммокса в определенное положение, он… она бы еще теплее относилась к нам, и наши будущие отношения стали бы еще лучше…

— Я думаю, что мы можем говорить совершенно откровенно. В чем суть дела, мистер Кику?

— Мда… Оба мы с вами знаем, что хрошиа Луммокс в течение долгих лет был воспитанником Джона Томаса Стюарта.

— Это верно. Сейчас об этом смешно говорить, правда?

— В общем-то, да. А до этого Луммокса воспитывал отец Джона Томаса, а до этого… словом, с ним имели дело четыре поколения.

— Да, совершенно точно. И лучшего воспитанника нельзя было и пожелать.

— В этом-то все и дело, мисс Соренсен… Бетти. В точке зрения Джона Томаса и его предков. Но всегда есть, как минимум, две точки зрения. Как считает Луммокс, он… она… отнюдь не воспитанник. Наоборот. Это Джон Томас его воспитанник. Цель жизни Луммокса — воспитывать Джонов Томасов.

Глаза Бетти расширились, а затем она засмеялась.

— Мистер Кику! Не может быть!

— Я говорю совершенно серьезно. Все дело в точке зрения, а если принять во внимание отрезок времени, эта точка зрения выглядит вполне резонной. Это его единственное хобби, единственный, повторяю, смысл жизни. Пусть это звучит по-детски, но ведь Луммокс, в сущности, еще ребенок.

С трудом подавив приступы смеха, Бетти наконец взяла себя в руки.

— «Воспитывать Джонов Томасов!» А сам Джонни знает об этом?

— В общем-то да, но я объяснил ему все это несколько по-иному.

— А миссис Стюарт знает?

— Э-э-э… я не счел необходимым сообщать ей об этом.

— Можно я расскажу ей? Хотела бы я видеть ее лицо. «Джонов Томасов»… о, господи!

— Я думаю, что это будет для нее слишком жестоко, — твердо сказал мистер Кику.

— Да, наверно. Ладно, я не буду этого делать. Но помечтать-то можно?

— Все мы можем мечтать. Но я продолжаю: это невинное занятие доставляет Луммоксу огромное удовольствие. И он намерен продолжать его до бесконечности. В этом-то и причина того, что мы столкнулись с любопытной ситуацией, когда хрошии, обнаружив своего исчезнувшего младенца, оказались не в состоянии покинуть Землю. Луммокс хочет продолжать… м-м-м, воспитывать Джонов Томасов. — Кику помедлил.

Наконец Бетти сказала:

— Ну же, мистер Кику! Продолжайте!

— Э-э-э… каковы ваши собственные планы, Бетти… мисс Соренсен?

— Мои? Я их еще ни с кем не обсуждала.

— Мда. Простите, если я слишком назойлив. Видите ли… возникла необходимость в продолжении… и Луммокс очень обеспокоен этим. Если бы мы имели дело с кошками… или с кроликами… — Он остановился в изнеможении, не в силах дальше продолжать.

Бетти внимательно посмотрела на измученное лицо Кику:

— Мистер Кику, вы, очевидно, хотите сказать, что необходимо как минимум два кролика, чтобы появился третий?

— В общем-то да…

— Ах, вот в чем дело? Стоило ли из-за этого огород городить? Всем это известно. Я хочу сказать, что и Луммоксу известно это правило, относящееся к Джонам Томасам?

Кику мог только кивнуть.

— Ах вы, бедняга, вам стоило черкнуть мне пару слов — и все. И вам бы не пришлось так мучиться. И я бы сообразила, что должна вам помочь. Вы именно это имели в виду, когда спрашивали о моих планах?

— Я не имею намерений вмешиваться в вашу жизнь… просто я хотел осведомиться о ваших намерениях.

— Собираюсь ли я выходить замуж за Джона Томаса? А никаких других намерений у меня и не было. Естественно.

Мистер Кику вздохнул.

— Благодарю вас.

— Я это делаю отнюдь не для того, чтобы порадовать вас.

— Ни в коем случае! Я благодарю вас за помощь и содействие.

— Благодарите Луммокса. Добрый старый Луммокс! Вы не имеете права обманывать его.

— Значит, я могу считать, что вы обо всем договорились?

— Что? Я ему еще не делала предложения. Но я сделаю… хотя обожду, пока будет ближе к отлету. Вы же знаете, каковы эти мужчины — нервничают, суетятся. Я не хочу, чтобы у него было время для волнений. А как было у вас? Жена сама сделала вам предложение? Или она ждала, пока вы созреете и перезреете?

— Видите ли, обычаи моего народа несколько разнятся от ваших. Ее отец договорился с моим отцом.

Бетти ужаснулась:

— Просто какое-то рабство, — уверенно сказала она.

— Без сомнения. Тем не менее, я бы не сказал, что был несчастлив. — Мистер Кику встал. — Я очень рад, что наш разговор окончился на столь приятной дружественной ноте.

— Минутку, мистер Кику. Кое-что еще надо урегулировать. Например, что получит Джон Томас?

— Э?

— Контракт.

— А, это! С финансовой точки зрения ему не на что будет жаловаться. В основном, он будет заниматься образованием, но я подумываю о том, чтобы дать ему какой-нибудь номинальный титул в посольстве — специальный атташе или помощник секретаря или что-то еще.

Бетти молча слушала.

— Конечно, поскольку вы отправляетесь вдвоем, было бы неплохо и вам дать какой-нибудь полуофициальный статус. Скажем, вас устроит специальный помощник на полставки? Это вам обоим даст прекрасную возможность свить уютное гнездышко, если вы вернетесь… то есть, когда вы вернетесь.

Она покачала головой:

— Джонни не честолюбив. Честолюбива я.

— Да?

— Джонни должен быть послом у хрошии.

Мистер Кику с трудом нашелся, что ответить. Наконец он выговорил:

— Моя дорогая юная леди! Это совершенно невозможно.

— Это вы так думаете. Смотрите сами — мистер Макклюр был туп, как пень, и всюду прикрывался вами, не так ли? И не наводите тень на плетень: теперь-то у меня есть хорошие друзья в вашем Департаменте. Так оно и было. Так что этот пост должен принадлежать Джонни.

— Но, моя дорогая, — слабо пытался сопротивляться мистер Кику, — это не та должность для неподготовленного мальчика… хотя я питаю к мистеру Стюарту искреннее уважение.

— Макклюр — пустое место, не правда ли? Это знают все. А Джонни отнюдь не пустое место. Кто больше всех знает о хрошии? Джонни.

— Моя дорогая, я охотно признаю богатство его знаний и искренне благодарен судьбе, что мы имеем возможность использовать их. Но послом? Нет.

— Да.

— Полномочный Посол? Это исключительно высокое звание, но я хотел бы вот на что обратить внимание. В сущности, послом будет мистер Гринберг. Нам нужны дипломаты.

— А что трудного в том, чтобы быть дипломатом? Или, говоря другими словами, что Макклюр может, чего не мог бы мой Джонни сделать еще лучше?

Мистер Кику глубоко вздохнул:

— Все, что я могу сказать, — в данном случае мы имеем дело с ситуацией, которую я вынужден принимать как таковую, даже зная ее порочность, а также другие недостатки, которые я не собираюсь излагать. И будь вы моей дочерью, я бы отшлепал вас. Словом — нет.

Бетти мило улыбнулась мистеру Кику:

— Держу пари, вы бы со мной не справились: мы в разных весовых категориях. Но дело не в этом. Мне кажется, что вы не понимаете положения дел.

— Не понимаю?

— Не понимаете. В этой сделке для вас важны Джонни и я. Особенно Джонни.

— Да. Особенно Джонни. Ваше присутствие не столь существенно… даже для… э-э-э, появления новых Джонов Томасов.

— Хотите пари? Неужели вы думаете, что могли бы оторвать Джона Томаса Стюарта хоть на дюйм от поверхности этой планеты, если я буду против?

— Мда… тут есть над чем подумать.

— Вот и я о том же. Я могу все поставить на карту. И если бы не я, что бы с вами было? Один в пустынном поле под ветром, вы старались бы снова и снова и снова пробиться сквозь эту толпу… но рядом не было бы Джонни, который пришел к вам на помощь.

Мистер Кику подошел к окну и выглянул из него. Внезапно он повернулся.

— Хотите еще чаю? — вежливо спросила Бетти.

— Спасибо, нет. Мисс, имеете ли вы хоть какое-то представление, что такое чрезвычайный посол и полномочный министр?

— Я слышала эти термины.

— Это звание того же ранга и так же оплачивается, как и полномочный посол, не считая особых случаев. Здесь мы имеем дело с таковым. Мистер Гринберг будет послом с вытекающими из этого обязанностями; особый ранг будет присвоен Джону Томасу Стюарту.

— И ранг, и зарплата, — уточнила Бетти. — Я почувствовала, что мне нравится ходить по магазинам.

— И зарплата, — согласился Кику. — У вас, молодая леди, мораль упрямой черепахи и хватка лесной сороки. Ладно, можете считать, что мы договорились… если вы уговорите нашего молодого человека согласиться с вами.

Бетти хмыкнула:

— Вот это-то меня не беспокоит.

— Я о другом. Как бы его врожденная скромность не возмутилась вашей хваткой. Я считал, что его устроит пост помощника секретаря посольства. Впрочем, увидим.

— Увидим. Кстати, где он?

— Простите?

— В отеле его нет. Вы его видели?

— Он должен быть здесь.

— Тогда все в порядке. — Встав, Бетти погладила мистера Кику по щеке. — Вы нравитесь мне, мистер Кику. А теперь тащите Джонни сюда и оставьте нас одних. Минут на двадцать. И вам не о чем беспокоиться.

— Мисс Соренсен, — сказал мистер Кику, — как случилось, что вы не потребовали должности посла для себя?

Луммокс был единственным негуманоидом, который присутствовал на бракосочетании. Мистер Кику стоял рядом с невестой. Он отметил, что на этот раз она обошлась без макияжа, что заставило его задуматься.

Жених и невеста получили, как полагается, девяносто семь блюд с подношениями, большинство из которых они не могли ни взять с собой, ни использовать, включая полностью оплаченное путешествие на Гавайские острова. Миссис Стюарт плакала, хотя картина происходящего доставляла ей удовольствие: как бы там ни было, свадьба прошла как нельзя лучше. Мистер Кику пролил несколько слез во время церемонии, но надо учесть, что он был очень сентиментальный и чувствительный человек.

На следующее утро он сидел за своим рабочим столом, разложив перед собой проспекты ферм в Кении, но он не смотрел в них. После того, как столь удачно поженили детей, они с доктором Фтаемлом покинули церемонию и пустились в долгое путешествие по городу — и сейчас он чувствовал приятное расслабленное ощущение. И хотя в голове у него позванивало, а координация оставляла желать лучшего, с желудком все было в порядке. Словом, чувствовал он себя отлично.

Мистер Кику сделал над собой усилие и попытался припомнить все, что произошло. Слава богу, все эти тревоги и беспокойства, начало которым было положено неким недальновидным космонавтом столетие назад, теперь не имели смысла и можно было унестись мыслью к сельским просторам, поскольку все бумаги и протоколы были подписаны. Ох, люди, люди!

Затем Кику сказал себе, что не стоит угрызаться допущенными ошибками.

Прошлой ночью добрый старый Фтаемл что-то сказал ему… что-то… но что именно? Во всяком случае, он пришел к выводу, что у хрошии никогда не было оружия, способного причинить Земле серьезный урон. Конечно, раргиллианин не в состоянии врать, он же профессионал… но можно понять, что он скользнул по касательной рядом с правдой, чтобы столь трудные переговоры завершились успехом.

Ну что же, если все завершилось без серьезных катаклизмов, он может только радоваться. Но он должен помнить, что угроза, которая может в очередной раз свалиться на него с неба, будет подлинной. И тут уж придется снова ломать себе голову.

До Кику донесся голос Милдред:

— Мистер Кику, вас ждет рандавианская делегация.

— Скажите им, что у меня линька!

— Сэр?

— Впрочем, неважно. Скажите им, что я сейчас буду. В восточном конференц-зале.

Кику вздохнул, кинул в рот очередную пилюлю, поднялся и направился к дверям, в очередной раз чувствуя себя мальчиком, которому предстоит затыкать пальцем дыру в плотине. Китайские церемонии, подумал он, но коль скоро ты уж включился в них, они будут вечно с тобой.

Благодушное настроение по-прежнему не покидало его, и он замурлыкал единственную известную ему песенку: «…у этой сказки нет конца, у этой сказки нет морали. И я вам только покажу, что люди вечно в мире врали..»

А в это время, далеко в пространствах космоса, новый Секретарь по Межзвездным делам, беседовал с благородными хрошии. И Ее Императорское Высочество, Инфанта своего народа, 213-я по прямой восходящей линии, наследница матриархата Семи Солнц, будущая правительница восьми миллиардов своих соплеменников, некогда известная под именем «Луммокс», с наслаждением принимала двоих своих питомцев на борту имперской яхты.