В стране вещей

Счастье

Жил на земле человек, который считал себя глубоко несчастным. Все в его жизни складывалось не так, как ему хотелось, а ведь мелкие неудачи, если их много, способны больше досадить человеку, чем крупное горе.

И жил этот человек в ожидании счастья, которое — он верил — обязательно должно прийти. Но какое оно из себя — он не знал, потому что никогда его не видел, и очень беспокоился, что счастье придет, а он не узнает его и не удержит возле себя.

Была зима, снежная и солнечная, одна из тех зим, с которыми не сравнится самое яркое лето. Но человек не любил зимы. Его пугали холода и студеные ветры, он был склонен к простудам и страдал хроническим насморком.

Поэтому он предпочитал, лежа у теплой печки, размышлять о неустроенности жизни, о судьбе, которая так несправедливо его обошла.

Человек лежал на диване и думал…

И вдруг он услышал песню:

«Кто бы это мог петь?» — удивился человек. В доме, кроме него, не было ни души.

И вдруг он услышал легкое потрескивание, напоминавшее голос, только что распевавший песню. Потрескивание шло от печки, в которой горели дрова.

Человек прислушался — и постепенно стал различать отдельные фразы. Оказывается, это поленья разговаривали. Понять их человеку было нетрудно, потому что говорили они о том же, о чем думал он, — о счастье.

И вот что человек услышал.

У самого берега лежали два камня — два неразлучных и давних приятеля. Целыми днями грелись они в лучах южного солнца, и казалось, счастливы были, что море шумит в стороне и не нарушает их спокойного и мирного уюта.

Но вот однажды, когда разгулялся на море шторм, кончилась дружба двух приятелей, одного из них подхватила забежавшая на берег волна и унесла с собой далеко в море.

Другой камень, уцепившись за гнилую корягу, сумел удержаться на берегу и долго не мог прийти в себя от страха. А когда немного успокоился, нашел себе новых друзей. Это были старые, высохшие и потрескавшиеся от времени комья глины. Они с утра до вечера слушали рассказы Камня о том, как он рисковал жизнью, какой подвергался опасности во время шторма. И, ежедневно повторяя им эту историю, Камень в конце концов почувствовал себя героем.

Шли годы… Под лучами жаркого солнца Камень и сам растрескался, и его уже трудно было отличить от его друзей — комьев глины.

Но вот набежавшая волна выбросила на берег блестящий Кремень, каких еще не видали в этих краях.

— Здравствуй, дружище! — крикнул он Растрескавшемуся Камню.

Старый Камень был удивлен.

— Извините, я вас впервые вижу.

— Эх, ты! Впервые вижу! Забыл, что ли, сколько лет провели мы вместе на этом берегу, прежде чем меня унесло в море?

И он рассказал своему старому другу, что ему пришлось пережить в морской пучине и как все-таки там было здорово интересно.

— Пошли со мной! — предложил Кремень. — Ты увидишь настоящую жизнь, узнаешь настоящие бури.

Но его друг, Растрескавшийся Камень, посмотрел на комья глины, которые при слове «бури» готовы были совсем рассыпаться от страха, и сказал:

— Нет, это не по мне. Я и здесь прекрасно устроен.

— Что ж, как знаешь! — Кремень вскочил на подбежавшую волну и умчался в море.

…Долго молчали все оставшиеся на берегу. Наконец Растрескавшийся Камень сказал:

Повезло ему, вот и зазнался. Разве стоило ради него рисковать жизнью? Где же правда? Где справедливость?

И комья глины согласились с ним, что справедливости в жизни нет.

Жил на свете Художник.

Однажды, еще в детстве, он нарисовал портрет старика. Старика этого он выдумал, но на портрете старик получился совсем как живой. Маленький Художник никак не мог расстаться со своей работой: он все что-то добавлял, подмалевывал и так увлекся, что старику это надоело. Он сошел с портрета и сердито сказал:

— Довольно! Ты меня совсем замучаешь!

Маленький Художник растерялся: ему не приходилось прежде иметь дело со стариками, которые сходят со своих портретов.

— Кто вы такой? — спросил он. — Может быть, колдун?

— Нет, не то!

— Фокусник?

— Не то!

— Ага, теперь я понимаю, — догадался мальчик. — Вас, вероятно, зовут Нето. Только я, признаться, никогда не слыхал такого имени.

— На этот раз ты угадал, — сказал старик. — Меня действительно так зовут. И знаешь почему? Все, кто имеет со мной дело, считают, что я — это совсем не то, что им нужно.

— А какие у вас дела? — спросил мальчик.

— Ну, — важно ответил старик, — работы у меня достаточно. Все лучшее, что создано на земле человеком, — создано при моем участии. Когда-нибудь ты это поймешь.

И старик удалился на свой холст.

Маленький Художник теперь уже не осмеливался прикасаться к нему. Он спрятал портрет старика и вскоре о нем забыл.

Шли годы. Маленький Художник вырос и стал настоящим Художником. Его искусство признали и полюбили, его картины украшали залы лучших картинных галерей. Многие завидовали Художнику — его славе, его успеху, считали Художника счастливым человеком.

А на самом деле это было не так.

Художник был недоволен своими картинами. Они доставляли ему радость лишь тогда, когда он над ними работал. А кончалась работа — и возникали сомнения. Каждая новая картина казалась ему неудачей.

Однажды, вернувшись домой с очередной выставки своих картин, он долго не мог уснуть.

Он перебирал в уме картины, и ему было досадно за людей, которые ими восхищались.

— Не то, все не то! — воскликнул Художник. И вдруг перед ним появился старик.

Это был тот старик, которого Художник нарисовал в детстве.

— Здравствуй, — сказал старик, — ты меня, кажется, звал?

— Кто вы такой? — удивился Художник.

— Ты, видно, меня не узнал, — огорчился старик. — Вспомни портрет, который ты когда-то нарисовал.

— Не говорите мне о моих работах, — попросил Художник. — Ничего у меня с ними не получается, сколько ни бьюсь. И почему только всем нравятся мои картины?

— Как это всем? — возразил старик. — Мне, например, не особенно нравятся.

— Вам не нравятся мои картины? — спросил Художник, не в силах скрыть своего удивления.

— А что ж тут такого? Ведь тебе они тоже не нравятся.

Очень расстроил Художника этот разговор. Правда, он и раньше критически относился к своим работам, но его утешало то, что он в этих суждениях одинок и, может быть, ошибается.

Никогда еще Художник не работал так напряженно. Новые картины принесли ему еще большую славу и окончательно развеяли все сомнения.

«Если бы старик увидел эти картины, — думал он, — они бы, наверно, ему понравились».

Но старик больше не появлялся.

Прошло еще много лет.

И вот однажды Художник, уже больной и старый, роясь в своих архивах, нашел портрет старика.

«Что это за рисунок? — подумал он. — Я его совсем не помню».

— Ты меня опять не узнал, сказал старик, сходя со своего портрета. — Я все ждал, что ты меня позовешь, но ты так и не позвал. Ты видно, вполне доволен своей работой и поэтому забыл про старика Нето, который один может помочь создать что-нибудь путное. Вот перед тобой твои картины — посмотри на них моими глазами.

И вдруг все картины словно преобразились. Художник смотрел на них и не верил, что это им он посвятил всю свою жизнь.

— Что это! — крикнул он. — Разве это мои картины? Нет, это не то! Не то! Не то, не то, не то!..

— Ты зовешь меня, — грустно сказал старик. — Но теперь уже поздно. К сожалению, поздно.

Пустые Ведра на полке вагона дребезжали о каких-то мелочах, молодой Саквояж что-то наскрипывал своей соседке Корзине, сердито сопел толстый Портфель.

Потом все умолкли — стали прислушиваться к тому, о чем говорил старый Чемодан.

Случилось это много лет тому назад, в дни моей молодости. Мне кажется, что ехал я тогда в этом же вагоне и что те же лица окружали меня. Но только тогда во мне были книги — много умных и интересных книг.

Здесь, на этой же полке, я встретил молоденькую Сумку. Нам было по пути, и мы всю дорогу проговорили — о литературе, о книгах, обо всем прекрасном, что видели на земле.

Долго я не мог забыть этой Сумки. И вот случилось так, что мы с ней снова встретились — несколько лет спустя.

Я к тому времени стал уже солидным, семейным чемоданом и полон был дорогих отрезов и прочных надежд на будущее. А Сумка осталась такой же, как была, и в ней, как и в первую нашу встречу, были одни книги. И как мы оба ни старались, разговор у нас не клеился. Мы расстались, недовольные друг другом, и больше с тех пор не встречались.

Теперь я уже стар, — закончил Чемодан, — и во мне нет ничего, кроме сала. И все же иногда мне кажется, что я в чем-то ошибся, и самая сильная моя грусть — это грусть о той, первой встрече.

Кончил Чемодан, и все стали высказывать свои соображения: и толстый Портфель, набитый булками, и молоденький Саквояж с открытками знаменитых артистов, и даже пустые Ведра.

Молчал только серый, некрасивый Мешок с книгами. Да мнения его и не спрашивали: Саквояжу, Ведрам и Портфелю как-то не верилось, что можно услышать что-нибудь умное от простого, грубого мешка.

Это был маленький-маленький Гвоздик. Происходил он из древнего, славного рода сапожников, но себя отдал другому делу — искусству. И у него были способности: если б вы видели, как искусно поддерживал он на стене старую картинку с медвежатами, то и вы бы сказали: да, Гвоздик знает свое дело!

К сожалению, эта картинка только однажды привлекла внимание своих хозяев — лет десять назад, когда они купили ее в магазине канцпринадлежностей. С тех пор на нее никто не обращал внимания — так, как будто ее и не было в комнате.

Хозяева приходили, уходили, радовались, смеялись, обращали внимание абсолютно на все, кроме его картинки. И постепенно Гвоздику стало казаться, что его дело — совсем не самое главное в жизни, что есть какие-то другие, более важные дела.

Гвоздик был маленький, тоненький, и он не вынес такого разочарования. Он почувствовал себя плохо, у него закружилась голова, и он выпал из стенки на пол. А с ним вместе и его картинка.

«Ну что ж, это самое подходящее в моем положении. Чем делать то, что никому не нужно, лучше уж ничего не делать».

Таким печальным мыслям предавался Гвоздик до самого вечера. А вечером пришли с работы его хозяева, и хозяйка сказала:

— Смотри-ка, что-то в комнате у нас изменилось!

— Конечно, изменилось, — согласился хозяин. — Медвежата наши упали. Видно, Гвоздик был плохой.

«Гвоздик был плохой», — сказал хозяин. Маленький Гвоздик это хорошо слышал. Но он нисколько не обиделся. Сейчас он боялся, как бы вместо него не взяли другой гвоздик, в наказание за то, что он не справился с работой.

Но другого гвоздика поблизости не нашлось, и маленький Гвоздик был водворен на место.

Все кончилось благополучно, и хозяева опять забыли о своей картинке. Но теперь Гвоздик был умнее, он только посмеивался: «Можете не смотреть. Я-то знаю, о чем вы думаете!»

И он снова поверил в то, что его дело самое важное, самое нужное.

А ведь этого вполне достаточно для счастья.

В старину в одном городе люди потеряли улыбку…

Уверяю вас, что это очень страшно, гораздо страшнее, чем кажется на первый взгляд.

Никто не знал, откуда взялась эта загадочная болезнь, и местные светила науки изо дня в день изучали причины ее возникновения.

— Очевидно, это что-то желудочное, — говорил доктор Касторка.

— Нет. Нет, нет… Скорее это явление простудного характера, — возражал ему доктор Стрептоцид.

— Чепуха! — категорически заявлял профессор Пенициллин. (Злые языки утверждали, что именно это магическое слово принесло ему профессорство.)

Между тем болезнь с каждым днем принимала все более угрожающий характер. Люди забыли о весне, о солнце, о друзьях, и на улицах вместо приветливых и дружелюбных слов только и слышалось:

— Не твое дело! Не суй свой нос! Иди своей дорогой!

И как раз в это трудное время с гор спустился молодой Лесоруб. Подходя к городу, он увидел человека, который барахтался в реке, силясь выбраться на берег.

— Тонешь? — спросил Лесоруб, собираясь броситься на помощь.

— Не твое дело, — мрачно ответил утопающий и ушел под воду.

Лесоруб больше не стал тратить время на разговоры, а бросился в реку и вытащил человека на берег.

— Ты что же это сопротивляешься, когда тебя спасать хотят? Смотри, чудак, так и утонуть недолго.

— Да кто ж тебя знал, что ты всерьез спасать надумал? У нас это не принято.

Пожал плечами Лесоруб и отправился в город.

На одной из улиц дорогу ему преградила огромная толпа народа. В центре толпы маленький старичок трудился над опрокинутой телегой и никак не мог поставить ее на колеса.

— Давай-ка, дед, вместе! — сказал Лесоруб. — Одному-то тебе не под силу.

— Не твое дело, — буркнул старик, не поднимая головы.

— Ишь ты, гордый какой, — засмеялся Лесоруб. — У меня-то сил побольше твоего. А вдвоем не справимся — люди подсобят: вон их сколько собралось тебе на подмогу.

При этих словах толпа начала расходиться. Задним уйти было легко, а передним — труднее, и поэтому они волей-неволей взялись помогать старику.

Вскоре в городе только и разговоров было, что о молодом Лесорубе. Говорили, что он во все вмешивается, о каждом хлопочет, что ему до всего дело. Сначала к этому отнеслись с улыбкой (это была первая улыбка, появившаяся в городе за время эпидемии), а потом многие захотели составить Лесорубу компанию, потому что он был веселый парень и делал интересное дело.

Однажды утром профессор Пенициллин выглянул в окно, и слово «чепуха» застряло у него в горле: на улице он увидел сотни улыбающихся лиц. Однако борьба с эпидемией была в плане работы больницы на весь следующий год, поэтому профессор решил закрыть глаза на факты. Он уже открыл рот, чтобы сказать: «Не мое дело», но его перебил Лесоруб, который как раз в это время входил в Зал заседаний:

— Пожалуйста, профессор, не произносите этой фразы: ведь она и есть причина заболевания, которую вы так долго искали.

Так кончилась эпидемия.

Лишь только у жителей города исчезла из употребления фраза «Не твое дело», к ним тотчас вернулась улыбка, они стали веселыми и счастливыми.

А Лесоруб ушел в горы — у него там было много работы.

Дрова в печи умолкли, и сколько человек ни напрягал слух, больше ему ничего не удалось услышать. Он подошел к печке, заглянул в нее и увидел, что все поленья сгорели, от них осталась только зола.

Только зола да перенка, которую человек напевал, впервые забыв о своих тяжелых думах: