В тенетах смерти

Глава 2

Максим Калан, глядя на сидящую на диване и улыбающуюся ему молодую женщину, поднял рюмку. Он хотел понять, что скрывала ее кажущаяся открытой и в то же время такая странная улыбка.

— За нас, Кристина, — сказал он.

Женщина прищурила глаза и отпила глоток коктейля. Ей нравился Калан, его гибкий и сильный силуэт, дикий блеск его глаз.

— За нас, Максим.

На ней была широкая юбка из плотной ткани цвета опавших листьев. Бежевая блузка подчеркивала крепкую грудь.

— Вы действительно не хотите выходить из дома? — спросил он.

— Сядьте рядом со мной, Максим. Чем вас не устраивает интимный вечер в моей компании?

Калан поставил рюмку. Ему нравился голос этой женщины, ее неприступный вид, опровергаемый теплотой ее взгляда. В какую игру она играла? Он знал ее только десять дней, но уже почти полностью находился в плену своих чувств. Ему даже не хотелось с ними бороться. Было страшно любопытно, как далеко она зайдет, но особенно занимало его то, как далеко зайдет он.

Максим Калан был соблазнен и сбит с толку.

Он любил утонченную атмосферу квартиры Кристины, ее спокойную нежность и безукоризненный вкус в выборе мельчайших предметов. Здесь жизнь шла не спеша, вне времени.

Он присел, однако, на довольно почтительном расстоянии от молодой женщины.

Она улыбнулась ему:

— Можно подумать, что вы боитесь меня, Максим?

— Вы находите? — спросил он, полузакрыв глаза.

Она придвинулась к нему.

— Я не играю в вашу игру, Кристина.

Она удивленно взглянула на него. Он не так прост…

— Что вы хотите этим сказать?

Он не ответил. Он прекрасно знал, что произойдет, если он попадет в ловушку этих зеленых, таких же глубоких и таинственных, как океан, глаз.

Он обхватит ее гибкую талию, она прильнет к нему с пылкими поцелуями и вздохами «Максим» и… Это она умела делать хорошо. Он будет ласкать ее плечо, а когда рука его соскользнет на ее грудь, она неожиданно станет холодной и отстраненной и решительно, что она тоже хорошо умела делать, скажет:

— Нет, Максим.

Он подскочил и грустно улыбнулся, обнаружив, что не только представил себе эту сцену. Кристина поправляла свою блузку, глядя на Калана своими лучезарными глазами.

— Я никогда не пойму вас, Кристина, клянусь, — сказал он.

— Не клянитесь, дорогой, — мягко сказала она. — Это оттого, что я вас люблю.

— Именно поэтому…

Он поморщился, заранее зная, что она ему скажет. Затем встал, взял рюмку и задумчиво взглянул на Кристину. Он желал эту женщину, но с тревогой осознавал, что его желание идет дальше простого физического чувства. Он осознавал также, что это был результат ловкой игры молодой женщины.

Кристина, как бы чего-то ожидая, не сводила с него глаз. Он залпом выпил рюмку и подошел к бару, чтобы налить себе еще одну.

Пластинка в углу играла какую-то южноамериканскую мелодию, сменившую предыдущую джазовую импровизацию. «Контраст, — подумал Калан, — вот что зачаровывает меня. Я пал жертвой иллюзии, искусственной атмосферы».

— Максим?

Он медленно повернулся.

— Я пью, чтобы забыть, — сказал он с улыбкой.

Он не сказал, что именно хотел бы забыть. Она полулежала на диване, словно предлагая себя, но Калан знал, что это ничего не значит. Ее юбка как бы случайно обнажила безупречно вылепленную ногу. Калан подумал, что он с равным успехом мог бы провести вечер с манекеном.

Залпом выпив, он поставил рюмку с большим, чем ему бы хотелось, шумом.

Калан отдыхал уже три недели и жил в постоянном ожидании звонка Коста, способного разрушить любую мечту как мыльный пузырь. В обществе Кристины Калан чувствовал себя глуповатым и заранее побежденным.

— Нет! — сказал он громко.

Кристина встала и, подойдя к нему вплотную, прижалась к его груди.

— Что с вами, Максим?

При виде этого невинного лица и искусно уклоняющегося от него тела Калан готов был взорваться. Он резко ответил:

— Вам не кажется, что с меня довольно? Может быть, я должен напомнить вам о том, что я не мальчик?

Он и на самом деле вел себя как идиот, как мальчишка. Положив голову ему на грудь, Кристина вздохнула:

— Я дорожу вами, Максим.

Калан обхватил ее руками:

— Тогда к чему эта игра?

Она спросила:

— Какая игра?

— Я должен уточнить? Разве вы не видите, как я вас хочу и как мне надоело играть роль вашего любимого пуделя или чичисбея?

Внимательно глядя на него, она подумала, что несколько переиграла.

— Значит, вы ничего не поняли? — прошептала она. — Я люблю вас, Максим. Считайте меня глупой романтичной особой, но я еще не осмеливаюсь в это поверить.

Она умолкла, подумав, что из нее могла получиться великолепная актриса. Калан наблюдал за ней.

— До сих пор все шло именно так, как я себе это представляла в своих мечтах, Максим. Вы хотите разрушить это очарование?

— Нет.

Он нежно оттолкнул ее и налил себе новую рюмку.

— Я живу необычной жизнью, Кристина, в которой нет места любви. Моя жизнь — это чередование не связанных между собой эпизодов. Вы были одним из них…

Он замолчал. Кристина оперлась на буфет. Он прикусил язык и повернул к ней голову:

— Кристина, вы бы хотели, чтобы этот эпизод продлился… надолго? — Калан невесело рассмеялся, но взгляд его оставался непроницаемым и смущающим. Подойдя к молодой женщине, он заявил:

— Я хочу жениться на вас.

Наступило молчание. Кристина прильнула к Калану. Это было так легко… и так грустно.

— О, Максим!.. Моя мечта продолжается…

Калан взял ее за подбородок, наклонился, чтобы поцеловать, и почувствовал, что готов на все, лишь бы не потерять этой женщины. Он тут же сказал ей об этом.

— Я твоя, дорогой, — выдохнула она.

Максим вздрогнул. Она впервые говорила с ним на «ты». Он крепче сжал ее, но молодая женщина высвободилась из его объятий.

— Максим, — сказала она дрожащим голосом, — сейчас вы должны уйти. Так надо… из-за моей мечты.

Она проводила его до передней и подала шляпу.

— Кристина… — начал он.

— Ни слова больше, мой дорогой. Поверьте, мне не легче, чем вам.

«И это святая правда», — с отчаянием подумала она.

Калан улыбнулся и наклонился к молодой женщине:

— Разве я не сказал вам, что люблю вас?

Он вышел, а она стояла в дверях, глядя на его удаляющийся силуэт. Она могла еще окликнуть и вернуть его… Но потом… Она закрыла дверь и подошла к окну. Калан появился на тротуаре, сел в свою машину и уехал.

Облокотившись о подоконник, Кристина плакала. Когда красные фары исчезли за поворотом, она вытерла слезы и отошла от окна.

Окинув взглядом комнату и как бы ища следы присутствия Калана, она медленно подошла к телефону. Борясь с собой, набрала номер. Услышав на другом конце провода голос своего собеседника, она коротко сказала:

— Калан возвращается к себе. Он только что сделал мне предложение.

Собеседник хмыкнул, и она сухо добавила:

— Вы отвратительны. Вам никогда не приходило в голову, что можно быть не только пешками?

Она положила трубку, упала на диван и разрыдалась.

Калан любил ездить ночью, когда улицы были пусты. Легкий туман окутывал дома, стирая их силуэты и создавая иллюзию брошенного города.

Он включил радио, и кабину наполнили нежные и ностальгические звуки слоу. Музыка соответствовала его настроению.

Калан закурил сигарету. Он ни о чем не жалел. Кристина была той женщиной, которая была ему нужна. В тридцать пять лет он не мог ошибиться. Разумеется, новая ситуация создавала уйму проблем, не последней из которых была и его профессия.

Кристина еще не знала, что он был сотрудником разведывательной службы, и думала, что он инженер нефтеразведки, вынужденный часто перемещаться по службе. Сможет ли он молчать дальше?

Другой проблемой был Жорж Анри Кост, не любивший женатых сотрудников. Он считал, что у этих агентов много отвлекающих их от дела семейных проблем.

Калан улыбнулся. Если Кост плохо воспримет эту новость… Он поменяет работу и будет прекрасно зарабатывать на жизнь…

Он подумал о Кристине, и все показалось ему гораздо более простым, чем минуту назад. Он благодарил его Величество Случай, предоставивший ему отпуск в тот самый момент, когда скучающая Кристина решила посмотреть все спектакли парижских театров.

Они встретились в Народном Театре. Тогда Кристина случайно оказалась рядом с ним. Он вспомнил, как покраснела молодая женщина, когда он впервые обратился к ней.

Кристина была нежной и трогательной, и у мужчин должно было возникать желание опекать ее. Неожиданно для себя Калан обнаружил, что он идеально подходил для этой роли.

Он проехал по мосту Альма и вскоре остановился перед своим домом.

Поднявшись по лестнице, он вынул ключи, вошел к себе, снял шляпу и прошел в салон, где налил себе скотч. Медленно посасывая спиртное и оглядывая комнату, Максим представлял Кристину в этой обстановке. Она прекрасно вписывалась в его современный интерьер.

Неожиданно он почувствовал страшную усталость. Войдя в ванную, он взглянул в зеркало.

Тридцать пять лет, твердые черты лица, две складки у рта. «Я старею, — подумал он, — это опасно. Мне надоело колесить по свету».

Он развязал галстук.

Спустя десять минут он уже спал.

Резкий, ослепляющий свет. Калан вскочил на кровати, открыл глаза и снова закрыл их. На него были направлены четыре фонаря. Жаль, что револьвер в чемодане.

— Максим Калан?

— Чего вы хотите?

— Быстро одевайтесь!

Постепенно глаза Калана привыкли к яркому свету фонарей. Не будучи всерьез обеспокоенным, он пытался понять, в чем дело. Это походило на дурной сон.

— Вы в своем уме? Сейчас четыре часа ночи.

— Встать! — приказал голос.

Их было четверо, и, застигнутый врасплох. Калан был беспомощен. Он отбросил одеяло и встал. Ища объяснение ночному визиту, не спеша оделся. Он был в отпуске и в настоящее время не выполнял никакой миссии.

Прием, использованный сейчас его нежданными визитерами, напоминал ему методы применявшиеся гестапо во время войны. Но сейчас ведь войны не было.

— Что дальше? — спросил он.

— Следуйте за нами.

— Куда, черт возьми?

На него направили пучок света и обыскали. Сопротивление бесполезно. На минуту зажегся свет, и Калан увидел, что в их руках были не только фонари. У двоих были автоматы, а двое других были вооружены девятимиллиметровыми маузерами.

Четверо здоровяков были как на подбор. Жуткие непроницаемые лица. Орудия непостижимого рока.

Один из типов ткнул дулом автомата в спину Калана.

— Идите. И без глупостей.

Калан хотел что-то спросить, но передумал и стал спускаться.

В машине он оказался на заднем сиденье между двумя головорезами.

Навстречу им ехал молоковоз. Калан подумал, что он оказался вдруг оторванным от этого простого мира. С горькой иронией он вспомнил о своем недавнем объяснении в любви. Когда это было? Несколько часов назад. Два часа, два мира.

Его беспокоило то обстоятельство, что от него даже не скрывали дороги. Он легко ориентировался и, когда машина остановилась, узнал бульвар Распай.

Они вышли из машины и вошли в обычное с виду здание, но вместо того, чтобы подняться на один из этажей, начали спускаться по лестнице.

Две двери: одна деревянная, другая железная, и Калан оказался в крохотной комнате — камере. Окон не было, стены побелены известью, в одной из стен вентиляционное отверстие. В двери тоже отверстие. На жалкой кровати одеяло в черную и красную клетку. Камера была освещена мигающей желтоватым светом лампой.

Калан разжал челюсти:

— Что это значит?

— Раздевайтесь!

— Что?

В камеру вошел только один тип, остальные остались в коридоре. Гнусная история.

Кто может выдержать пытки и не заговорить? Трудно выбрать момент своей смерти.

Калан изо всей силы ударил парня под печень, и тот согнулся пополам. Они покатились по полу, и Максим схватил громилу за горло.

Незнакомец высвободил правую руку и ударил Калана прикладом. Максим почувствовал сильную боль, из уха потекла кровь.

Он поднялся, но удар по затылку поставил его на колени. Его тошнило, комната плыла перед глазами.

— Раздевайтесь!

Калан медленно встал. Побежденный, он разделся. На нем не осталось ничего: ни трусов, ни часов.

Дверь захлопнулась. Калан, дрожа всем телом, опустился на кровать…