В тени больших вишневых деревьев

Тут Андрей перестал умолять, сел на корточки, закрыл лицо руками и заплакал…

Героин прочитал еще пару строк и осекся…

55

– Ладно, Козлик, на, забери свое хозяйство, – и он подошел

к нему, тыча в закрытое лицо портмоне с вытащенным из него фото и письмами.

Но Андрей не убирал рук от своего лица, а только еще силь-нее плакал, содрогаясь всем своим исхудалым телом. Разведчик еще постоял так несколько секунд и, бросив бумажник вместе с письмами и фото на стол, отошел в сторону.

А гвардии рядовой Андрей Козлов уже повалился на спину и, продолжая закрывать свое лицо руками, рыдал все сильнее и сильнее. Разведчики вместе с поваром молча смотрели на него, а он все увеличивал обороты. И наконец у него началась истерика. Андрей перестал издавать звуки, убрал руки с лица и начал колотить ими по бетонному полу, открывая рот, подобно рыбе, выкинутой на берег… Так продолжалось секунд 15–20, потом из его уст сорвался крик:

– А-а-а-а! Не хочу, не хочу! Не могу больше! А-а-а-а! Как я устал… Убейте меня, не хочу больше жить!..

– Да ладно, Козлик, перестань, упокойся. Никто не напишет никуда, – буркнул Игорь.

– Козлик, заткнись, возьми себя в руки, а то я в натуре тебя пристрелю,– добавил Героин.

Но Андрей не слышал их, он бился в истерике, как в агонии, уже лежа на животе, продолжая стучать кулаками по бетону, прося своих мучителей прикончить его. Пацаны постояли еще с пару минут, и Пожидаев предложил:

– Ладно, пойдем в подсобку, свернем стингер. По ходу, это надолго, – и, развернувшись, пошел к каморке. За ним молча последовали разведчики.

Прямо в сердце – это был контрольный выстрел, в самую душу Андрея. То святое, чистое, светлое во всем этом мраке, окружающем его, было только что растоптано и поругано. То, ради чего он все это переносил, перестало существовать. Его лавочка, укрытая тенью больших вишневых деревьев, была сожжена… Душу Андрея Козлова наполнила холодная тьма, страх, безысходность…

Еще минут пять пацаны слышали крики, доносящиеся из посудомойки, потом все стихло. Когда они докурили гашиш,

56

Пожидаев, еле шевеля языком в пересохшем рту, с трудом вы-молвил:

– Пойду посмотрю, что там, – и, взяв банку сгухи и банку тушёнки, пошел в посудомойку.

Козлов, всхлипывая, надевал бушлат, весь трясясь при этом.

– На, похаваешь, – протянул Сергей ему банки, но Андрей отвернулся, взял шапку со стола и направился в выходу. Тут Пожидаев увидел в мусорном бачке бумажник и разорванные

в мелкие клочья письма и фотографии.

– Ты что, Козлик, обалдел? На фига ты это сделал?! – удив-ленно спросил Сергей, но Андрей молча шел к выходу. – Стой, Козлик, кому говорят, стой! – вдогонку закричал Сергей, но Андрей уже не слушался и продолжал идти.

Пожидаев услышал, как хлопнула входная дверь. Потом все стихло… Он глянул еще раз на мусорный бак с порванными фотографиями и письмами, подошел к нему, достал портмоне: «Вот ништяк. Мне как раз бумажник нужен. А то таскаю все свои документы в кулечке. Надо только будет его бензином хорошо обработать, чтобы бэтээров не подхватить». Потом взял швабру, брезгливо морщась, скинул со стола в мусорный бак нательную рубаху и простынь…

Через четыре дня на вещевом складе, где возвышались кучи угля, был найден окоченелый труп Андрея Козлова. Он просто замерз. Одет Андрей был в новое летнее нательное белье, а хэбэ, сапоги и бушлат нашли на другой стороне кучи с углем. Так никто и не узнал, где все же он прятался.

Сергей все пытался докопаться, сколько дней он там про-лежал. Но толком так ничего и не узнал. Его почему-то очень беспокоило, в ту ночь он замерз или нет…

Потом, по прошествии времени, Сергей понял, когда в оче-редной раз ему снились огромные, красивые глаза с длинны-ми ресницами, безмолвно молящие о пощаде, что неважно, в какой день замерз Андрей Козлов. Ведь контрольной выстрел был произведен там, на посудомойке. Нет, не духами, а тремя обкуренными чижами. Так, ради хохмы, от нечего делать…

Много еще Пожидаев, идя по жизни, сделает неправильных, плохих поступков, о которых потом будет сожалеть, но этот,

57

хотя уже прошло тридцать лет с тех пор, всегда вызывает в нем наиболее острое желание отмотать все назад. Но время вспять не повернешь, и история не знает сослагательных наклонений.

И когда часто по неведомым причинам в его голове возника-ют огромные глаза, то им вторит давно ставшая хронической тихая, тупая боль в сердце…

А бумажник Андрея Сергей зачем-то носил еще много-много лет. Портмоне от времени истрепывалось, но он упорно чинил его, подклеивая и подшивая, хотя давно мог купить себе новый… Но потом все же, проносив лет пятнадцать, Сергей потерял его. Но как и при каких обстоятельствах, Пожидаев не имел понятия. Бумажник как в воду канул…

***

С еще одним подобным «выстрелом» Сергей столкнулся уже дома. Только в этот раз не он жал на «курок», но произведен он тоже был там, в далеком Афганистане, смертельно ранив его знакомого, и «пуля», засевшая в сердце, убила его через несколько лет…

В военкомате, войдя в кабинет, который ему указали, По-жидаев столкнулся нос к носу со своим старым знакомым, которого знал еще с детства. Тот получал юбилейную медаль: «70 лет Вооружённых сил СССР», за которой, в общем-то, Се-рега и приперся туда.

– Привет, Толик! Ты что, тоже там был?! – радостно вос-кликнул Сергей, протягивая руку для приветствия.

Но Хмырь, такая кличка была у Толика с детства, особо не обрадовался и как-то вяло ответил, пожимая протянутую руку:

– Привет, да, был.

– А где? – на той же пафосной ноте продолжил Пожидаев.

– В Шинданде, – все так же вяло и сухо ответил Толик.

– Да ладно… Я там в госпитале лежал, да и так, покуда был поваром, много раз ездил на продуктовые склады. (В Шинданде дислоцировалась 5-я Гвардейская мотострелковая дивизия, одним из ее полков был 12-й Гвардейский мотострелковый).

А я в Герате служил вначале поваром, потом в пехоте. А ты кем?

58

– В артиллерии. Ну ладно, мне надо идти, – и Толик, как-то пряча глаза, начал протискиваться к двери, проход к которой перегородил Пожидаев.

– Да ты что, Хмырь? Подожди меня. Сейчас я медаль по-лучу – пойдем в парк, пива для рывка хряпнем.

Но Толик, совсем смутившись, начал что-то бубнить себе под нос, продолжая протискиваться к двери, отстраняя с про-хода Сергея. Пожидаев, опешив от такого поведения, взял за руку Толика и, слегка дернув за нее, спросил:

– Хмырь, да ты что? Что с тобой? – заглядывая ему в глаза. Но Толик, окончательно оттиснув Пожидаева от двери,

выскользнул в коридор и спешно пошел по нему к выходу. Что-то знакомое показалось Сергею в его походке, незаметной, вкрадчивой и в то же время быстрой. Где -то такое он уже ви-дел. Это неприятно потеребило его душу. И он задумчиво еще некоторое время смотрел вслед Хмырю, который уже давно исчез из виду…

Динская – относительно небольшая станица. И сверстники, проживающие в ней, как правило, тогда, в далеком 1988-м, зна-ли друг друга если не по имени, то визуально точно. Сергей по возвращении из Афганистана вел достаточно бурную жизнь, прожигая молодость, тусовался на всевозможных движухах, посещая разные компании и отвисая на разных блатхатах, но Толика Пожидаев не встречал нигде. Когда он спрашивал о нем, никто не знал, где он, и никто его не видел.

Шло время. Сергей забыл про Хмыря совсем, тем более он был ему просто знакомый из детства. Где-то лет через шесть или семь с тех пор, как Пожидаев вернулся из армии, он, со-брав разный мусор из дома и загрузив в машину, повез его на свалку, которая была сразу за станицей. Подъехав к ней, он стал выгружать мусор. К нему, как обычно, подбежали ее жители и сразу же начали перебирать выбрасываемый им хлам. Среди них мелькнуло знакомое лицо. Сергей внимательно всмотрелся

в закопчённое, загорелое, худое лицо и тут же узнал Толика.

– Хмырь, это ты? – задал он нелепый вопрос, еще не веря увиденному.

– Да, я, – ответил тот.

59

– А что ты тут делаешь? – еще большую нелепость спросил Пожидаев.

Но Толик не ответил и, перестав рыться в мусоре, быстро зашагал в глубь свалки. Сергей молча смотрел ему вслед… И опять что-то неуловимо знакомое он увидел в быстрой и в то же время неприметной походке Толика… И тут его осенило: точно так же шел Андрей Козлов тогда по коридору в столовой…

А примерно через полгода Пожидаев узнал, что Толик умер, выпив на свалке какую-то гадость, – чей-то «выстрел» из да-лекого Афганистана все же достиг своей цели, просто «пуля» была замедленного действия…

60

Глава V

Все же молодость – это круто, когда ничего не болит, даже после страшного перепоя бражкой. Только путаются мысли, события и лица, как в песне у Высоцкого: «Ой, где был я вчера». Еще один огромный плюс в молодости – это энергия, которая движет человеком, несмотря на все физические, химические и биологические законы. Но все же есть допустимый предел и

у молодого организма. Наверное, к нему и подошел Сергей в тот день, когда, пошатываясь, он ходил по варочному цеху… Уже пошел третий месяц с тех пор, как полк был в рейде, а Пожидаев так и продолжал готовить один на 300 человек. Все его попытки найти себе подсобника потерпели фиаско. Он не-сколько раз подходил к зампотылу, прося хоть кого-нибудь себе в помощь, но в ответ только слышал: «Хорошо. Я понял. Скоро будет. Потерпи немного». И тут можно вспомнить другого классика: «Да только воз и ныне там». Тяжелый ежедневный физический труд без выходных и проходных; отсутствие нор-мального сна – три-четыре, максимум пять часов в день – плюс частое злоупотребление по ночам с разведчиками чарса и браги

подточили силы Сереги…

Ночью они неслабо посидели с разведкой, нажравшись бражки, шлифанув ее хорошим пакистанским чарсом. И теперь Сергей, слабо соображая, что происходит вокруг, пытался при-готовить обед. Еще пару недель назад после таких посиделок он легко бы прыгал по варочному цеху, но теперь его «моторе-сурс» был на исходе: все плыло в глазах, и голова совершенно отказывалась работать. Завтрак каким-то чудом прошел, хотя он смутно помнил, как его готовил. Да и он, если честно, не пытался этого делать. Раз никакой офицер «не подъехал с предъявами», значит, все прошло нормально.

Вот так, пошатываясь, он шарахался между пятисотлитро-выми котлами, смотря мутными глазами на наряд по столовой, что-то ему говоря и одновременно мечтая: «Эх, загаситься бы где-нибудь и проспать суток двое-трое кряду не вставая». В его мечты о сне непрерывно вмешивался свист предохранительного клапана, который истошно шипел и свистел, выпуская струю пара вверх, сбрасывая избыточное давление кипящего внутри котла горохового супа.

61

«Ладно, сейчас дорежу картошку, тогда открою котел, и ты заткнёшься, – мысленно заговорил Серый с клапаном. – Под давлением быстрее сварится горох, если что. Свисти, хоть засвистись, меня этим не прошибешь», – продолжал он свой диалог, хотя свистящая железка вряд ли читала его мысли и поэтому, не обращая внимания на его аргументы, продолжала выть на весь варочный цех.

Дорезав картофель и слив воду из пятидесятилитровой ка-стрюли, Пожидаев потащил ее волоком по полу к свистящему котлу. Став на бетонный приступок, он начал снимать запоры

с крышки, намереваясь забросить картофель в суп, и при этом продолжил прерванный «разговор»:

«Ну, что, все воешь? – спросил он клапан и, не дожидаясь ответа, добавил: – Ну-ну, ваша песенка спета. Сейчас будет фокус-покус: раз, два, три – закрой свой рот», – и в этот момент Сергей открыл последний запор…

Сплошной туман в голове у Пожидаева, застлал в его разуме элементарную вещь, которую он знал, как «Отче наш»: когда кипит гороховый суп в котле, то необходимо выключить пар и минут пять лить холодную воду на крышку котла для ее охлаждения, и только тогда можно осторожно открывать. Го-рох при варке имеет свойство повышенного пенообразования, вследствие чего наружу стремится вырваться не только пар, но и кипящая вода…

Тяжелая крышка от бешеного давления подлетела с огром-ной скоростью, и из недр котла, словно светло-желтый гейзер, вылетел гороховый суп, залив все вокруг, в том числе и По-жидаева… Какие-то секунды Сергей не понимал, что произо-шло, он так и продолжал стоять на бетонном приступке, но то, что что-то произошло, его затуманенный мозг все же осознал. Окинув себя взглядом и увидев подымающийся пар от своего хэбэ и полуразваренные горошины на нем, Сергей понял, что полностью облит кипящим супом. «Немедленно в холодный душ», – это первая мысль, которая осенила его затуманенный разум.

Как спортсмен стартует с низкого старта после выстрела судьи, так Пожидаев кинулся от котла, но тут же поскольз-нулся и растянулся на бетонном полу. Боль словно гналась за ним, и, как только он упал, она сразу накрыла его, став адской.

62

«Теряю время», – сквозь боль пронеслось у него в голове. И, моментально вскочив на ноги, он снова рванул к душу… и вновь упал на скользкий пол, покрытый гороховым супом, пробежав всего пару шагов. Хотя было непонятно, зачем он бежал в душ, до которого было метров двадцать пять, плюс ему нужно было открыть две двери, когда в шаге от котла был кран с холод-ной водой с прикрученным к нему шлангом для мытья пола.

В третий раз он подскочил, уже ничего не понимания, т. к. боль захватила весь его разум, но подсознание врубило его двигательную функцию на полный газ, предав направление в сторону душа. За происходящим с застывшими лицами на-блюдали два бойца из наряда по столовой, и когда Сергей все же побежал по коридору, то они почему-то кинулись за ним.

Влетев в душ, Пожидаев на автомате тотчас скинул сапоги и снял штаны. Гимнастерку он сорвал с себя еще по дороге. Даже при тусклом свете в мутном зеркале он увидел, что весь фасад: лицо, грудь, живот, руки и ноги – были алого цвета. И только в районе сапог ноги были по-прежнему белы. Эта кар-тина немного вернула его к реальности, вырвав разум из лап боли. «Вроде кожа не слезла», – подумал он и моментально крутанул вентиль крана…

Говорят, спешка нужна только при ловле блох, имея в виду, что в противном случае она приводит к нежелательным резуль-татам. Так вот, это – правда! Сергей крутанул вентиль крана горячей воды… Тут верно еще одно наблюдение: не всегда плоды цивилизации облегчают жизнь человеку. Хорошо, что тогда еще не был изобретен керамический кран, поэтому струя горячей воды, вырвавшаяся из аэратора, была небольшой, но достаточной, чтоб он вылетел из душевой, наконец открыв уста:

– А-а-а-а!!! Твою мать!!! – озвучил он свое катапультирование из кабинки, чуть не сбив с ног двух бойцов, которые продол-жили преследование повара до самой двери душевой и стояли возле нее. Еле успев отскочить в стороны, они продолжали наблюдать, как орущий Серега схватил трусы и, прикрыв ими гениталии, босиком выскочил из душевой… Застывшие их лица преобразились в немой вопрос с оттенком полной растерянно-сти, и, наверное, поэтому дальше преследовать Пожидаева они не решились, боясь, что в следующий раз их близкая встреча с поваром может закончиться чем-то похуже.

63

А Пожидаев, выскочив на улицу, сломя голову понесся в санчасть, но уже без звукового сопровождения. Хоть до сан-части от столовой было всего метров двести, не больше, но все же этого было достаточно, чтобы к вечеру в полку знали все о том, как голый повар почему-то алого цвета босиком бегал по расположению части. И по этому поводу тут же были сочинены различные небылицы: от того, что у него поехала крыша, до того, что зампотыл застукал повара с поварихой из офицерской столовой, так сказать, на месте преступления. А она, повариха, была тайной зазнобой самого подполковника… В общем, все зависело от рассказчика и количества выпитой им бражки или выкуренного чарса.

Медик-лейтенант вколол Сергею промедол1, потом какое-то седативное средство, чем-то обильно всего намазал, уложив на кровать. И через минуту Пожидаев спал мертвым сном. Про-спал он аж до вечера. Почему аж? Да потому, что вечера сле-дующего дня, т. е. спал он около полутора суток. Ему повезло, он получил 2-ю степень ожога, хотя в процентном отношении не очень – 60% тела было поражено, но, опять же, некритич-но. Лишь местами у него повылазили волдыри, наполненные какой-то жидкостью.

Да, молодость – это круто еще и потому, что Сергей быстро восстановился, и ожог, исчезнув со всего тела, не оставил и следа. И нет худа без добра: за те двенадцать дней, что он прова-лялся в санчасти, Пожидаев наконец-то выспался, но главное – ему дали двух помощников…

***

И все пошло своим чередом, в лучших традициях 12-го Гвардейского. Сергей большую часть работы взвалил на двух новых поваров. Хотя они были одного призыва и звания с По-жидаевым, но почти три месяца, проведенные на кухне, давали ему авторитет и привилегии. Да и сам зампотыл объявил вновь прибывшим на кухню, что он будет у них старшим. У рядового Пожидаева появилось свободное время, и это не ускользнуло от внимания прапорщика Гуляева, хронического алкоголика и стукача с наклонностями лизоблюда.

1

Промедол

–

сильнодействующее обезболивающее средство.

64

Гуляев имел ярко выраженное пристрастие «сидеть на рации»1 и лизнуть всякого, кто хоть немного выше его по зва-нию или должности. Прапорщик с таким качеством мог бы под-няться до небес и сидеть где-нибудь в дивизии, на центральном складе, под кондиционером, воруя продовольствие КамАЗами. Но большая любовь к горячительным напиткам, как кандалы, держала его возле земли. Хотя должность заместителя началь-ника столовой капитана Ковалева – это тоже не хухры-мухры,

и ее даже можно сравнить с бреющим полетом над землей. На тот момент он был прямым командиром Сергея и в при-

казном порядке сказал ему вернуться в палатку на прачку, в общем, он явно не любил Пожидаева. Да и вообще, прапорщик ненавидел весь белый свет и при любом удобном случае под-ставлял кого-нибудь или напрягал. Пожидаев платил ему тем же: органически не переваривал Валеру Гуляева. И дело даже не в том, что прапорщик тогда ударил его, когда не мог попасть

в подсобку. Сергей этого даже и не помнил. А в том, что в свои восемнадцать он первый раз в жизни встретил такого подлого человека. Там, в грезах Пожидаева, под сенью вишен, тоже были ссоры, обиды, драки, но там все это было «по честноку» и не было этих интриг, этой низости…

Война, как лакмусовая бумажка, определяет, кто есть кто, и, как катализатор, возводит в степень темные или светлые сторо-ны человека. Из маленьких подлецов, способных на небольшую пакость, она взращивает стервятников, не гнушающихся ничем, даже человеческой жизнью, для достижения своих меркантиль-ных целей. И, наоборот, из людей, способных делать хорошие дела, она выкристаллизовывает Человека с большой буквы, способного действительно на настоящий поступок, вплоть до самопожертвования ради других.

И, когда Сергей, вернувшись домой, в очередной раз смотрел прекрасный советский фильм «Белорусский вокзал», где поют и плачут, встретившись после долгих лет разлуки, бывшие однополчане, командиры и подчиненные, то он поймал себя на том, что если он встретит Валеру Гуляева, то как минимум заедет ему в морду, хотя с тех пор прошло почти тридцать лет и прапорщику уже далеко за шестьдесят…

1

Сидеть на рации

–

стучать.

65

Гуляев прекрасно осознавал, чем обернется для Пожидаева его приказ. И речь тут идет вовсе не об армейской дисци-плине, а о дедовщине, которая очень хорошо была встроена

в военную машину 12-го Гвардейского полка. Хуже всего то, что прапорщик это делал намеренно, типа для профилактики, чтобы не расслаблялся поваренок. Как говорится, должен быть порядок: каждый сверчок знай свой шесток. Просто подлая натура этого человека получала моральное удовлетворение, когда кому-то было плохо, и его разум, практически полно-стью съеденный алкоголем, как у животного, инстинктивно стремился унижать своих подчиненных, чтобы на их фоне казаться выше.

Отработав смену, Сергей вернулся в палатку на прачке. Войдя в нее, он как ни в чем не бывало прошелся по продо-лу и сел на свою кровать, на которой не сидел больше двух месяцев. Даже в приглушенном свете он краем глаза видел, как, вытаращив шары из орбит, на него смотрели кладовщики, прачки, писари, банщики и прочая гоп-компания, загасившаяся на отшибе полка.

Вообще-то, войска искренне ненавидели всю эту «гоп-компанию», резонно полагая, что им выпала халява и все тяготы армейской службы в боевых условиях они скинули на них, при этом снимая все сливки от войны. Не секрет, что все писари, кладовщики, банщики домой возвращались как минимум с медалью «За б/з»1. Участвуя в разграблении раз-личных складов вместе со своими командирами, они неплохо набивали карманы афошками2 и на дембель тащили баулы шмоток не меньше, чем у офицеров. Ежедневное облизывание своих командиров давало им возможность выезда с ними в Герат на шопинг в дуканы, что было табу для обычного сол-дата. Они еще имели много маленьких, но очень приятных привилегий, которые и не снились какому-нибудь младшему сержанту, стоящему в карауле на пятидесятиградусной жаре и глотающему раскаленную пыль, поднимаемую афганцем3.

1

«За б/з»

–

медаль

«За боевые заслуги».

2 Афошки, афгани – местные деньги.

3 Афганец – ветер, который ежедневно в летнее время поднимался при-мерно с 10 утра и стихал ближе к 7 вечера, различной интенсивности: от легкого бриза до урагана.

66

Но у всей этой братии абсолютно не было обратной до-роги назад: в войсках их зачморят по-любому, независимо от того, дембель он или чиж. Другой вариант для них там не был предусмотрен. Вернувшись домой, Сергей увидел, как имен-но эта публика гнет пальцы и рвет рубахи на груди, говоря, что мешками свою кровь проливали в Афгане, тыча боевыми медалями, к которым они на самом деле никакого отношения не имеют. А те, кто действительно хапнул по самое не хочу, предпочитают молчать и уходить от расспросов на данную тему, лишь иногда, хорошо закинув за воротник, выдавить из себя пару пьяных фраз и тут же осечься.

Вот такой ОКСВА наполнял палатку на прачке. И местные старослужащие играли по правилам войск, изображая из себя дембелей, дедов и черпаков, гоняя тамошних чижей. В за-предельной дедовщине в полку была хоть какая-то честность: солдаты , обозленные тяжелыми условиями быта, службы, голодом и войной, вымещали ее на молодых , а тут она была нелепой. И все же вопреки всему она там была. Повара с кладов-щиками совсем недавно примкнули к этой братии по приказу нового зампотыла Фурса , и их неприкасаемость была снята с них, потому что местная гоп-компания и так неплохо жила.

– Э-э… Ти что, попуталь? Кто тебе разрешаль садиться на шконарь? – вставая с кровати и направляясь к Пожидаеву, спросил его узбек по имени Назим.

Он был банщиком, дедушкой и почему-то авторитетом на прачке, хотя его физические данные были весьма далеки от совер-шенства. Назим был довольно высок, но узок в плечах, с которых свисали тоненькие руки. Его впалая грудь сразу за диафрагмой резко переходила в живот, похожий на футбольный мяч, который несуразно торчал, напоминая о голодных детях в Африке. Все это венчала треугольная голова, приплюснутая в районе затыл-ка. За те две недели, прожитых на прачке, после коих Пожидаев пропал оттуда больше чем на два месяца, он помнил, как Назим постоянно «делал на бицепс» самодельной гантелей, и сейчас, смотря на него, Серый видел: это ему не помогло.

– Приказ прапорщика Гуляева вернуться в расположение, – ответил Сергей, прекрасно понимая, чем закончится этот раз-говор.

67

– А садиться на шконарь тоже приказаль? – приблизившись вплотную к Сергею и смотря на него сверху вниз, продолжил задавать вопросы узбек.

– Нет, это следствие приказа, – продолжая сидеть, парировал Пожидаев глупый вопрос.

– Что-то я за последние два месяца даже вонючей банки рыбных консервов здесь не наблюдал, – вмешался в разговор прачка Миша и перевел свое тело на кровати из горизонталь-ного положения в сидячее. – И вместо того, чтоб попросить прощение за то, что не уделял внимание, поварешка умничает. На что это похоже, Назим?