В тени монастыря (СИ)

Глава 19. Судьба чародея

Гедеон очнулся.

Он лежал на диване все в той же квартире на улице Латаля, 395. Голова болела – Хйодр, скотина такая, вложил в удар все свои хилые силы. Парень осторожно огляделся по сторонам. Мирта сидела за столом в двух шагах от него и раскладывала пасьянс – лицо ее выражало такую задумчивость, словно от результата зависела судьба всего Сегая. Помимо карт, на столе была остатки ужина, вместе с полупустой бутылкой вина. Женщина, очевидно, уже отметила успешное завершение нелегкого дня. Вот ведь сука. Осторожно пошевелившись, Гедеон понял, что не был связан. Это безумие нужно остановить. Прямо сейчас… что бы ни было нужно Мирте в монастыре, ничего, кроме беды, из ее затеи не получится. Киршта посадят в тюрьму, да и меня, как сообщника, прихватят! Если обезвредить ее и спрятать горн…/ Гедеон собрался с силами, досчитал до двадцати, вскочил, чтобы набросится на женщину.

И тут же рухнул на пол от пронзившей его тело боли. Не просто боли, как от ушиба или перепоя, а агонии: каждая мышца, каждая косточка корчились, кричали от нее. Парень рухнул на пол и забился в судорогах. Он попытался вскрикнуть, но из его рта вырвался лишь хрип, а горло разодрала все та же боль. Покорчившись, он затих, не пытаясь двигаться. Все это заняло несколько мгновений, но Гедеону они показались часами, проведенными на дыбе. Мирта оторвалась от карт.

– Давай без этого. До штурма осталось два дня, и нам придется провести их вместе, так что…

– Ведьма, – прошептал Гедеон, обретя способность говорить, – что ты со мной сделала?

– Ничего особенного. Ничего, что не делала бы с тобой Церковь. Посмотри на свой палец.

Послушавшись, Гедеон увидел на указательном пальце левой руки толстое, тяжелое металлическое кольцо. Оно напоминало Кольцо Призыва – Гедеону такое надевали перед тем, как он поступил в Академию – но было черным, и сделано было не из кости, а из чугуна или чего-то подобного: парень не был силен в алхимии.

– Узнал? Конечно, это не совсем то. Хотела бы я знать, почему так выходит… Странная штука: вроде то же самое делаю, а получается чуть-чуть иначе, и так со всем. Но я не жалуюсь, нет, скорее наоборот. Это, если хочешь знать, и была изначальная идея… Приблизить Империю к предначертанному Латалем Эдему, покончить с преступностью – с помощью Колец, которые помешают ослушникам нарушить закон во второй раз. Только вот не вышло. Тогда они так и не заработали, как следует. Латунские Кольца ни в какую не желали запрещать действия, только побуждали к ним. Казалось бы, такая крошечная разница между деянием и недеянием, всего-то две буквы – а вышла разница между законом и рабством. Принудить человека к службе, превратить его в спешащего по вызову раба – это запросто. Но даже раб способен напакостить. А вот ты – нет. Ты не будешь пытаться сбежать, напасть на меня или позвать на помощь. И снять кольцо ты тоже не сможешь. Не получится.

И вправду не получалось. Даже мысль об этом отзывалась болью. Так что Гедеон решил пока не пытаться. Может быть, потом… Голову словно прострелило молнией. Гедеон поднялся и тихонечко двинулся в сторону дивана. Его тело помнило о муках, и он двигался осторожно, боясь, что неловкое движение снова принесет боль. Хотя дело было не в движениях, а в намерениях. Не думать о… Боль. Просто не думать.

– Вы заплатите за это, – прошептал Гедеон.

Мирта вздохнула.

– Ты даже не представляешь себе, насколько ты прав. Будешь? – она протянула Гедеону бокал, но он лишь злобно посмотрел на нее. – Ну и зря. Кругу все это совершенно не понравится. Да и мне, веришь или нет, тоже не нравится. Тоже мне, нашли воительницу – ни дать ни взять, воплощенная Амалькирия! А ведь я всего лишь исследователь. Это была просто рабочая версия! Не так уж и много мест силы на Сегае, почему бы не попытаться раскрыть их природу? Простое любопытство. Куда оно, это любопытство, меня только не заводило! И вот теперь я знаю, что оно в Монастыре, и что этот старый сукин сын тоже там… Я просто не могу оставить это в его руках!

Да ведь она сомневается! Гедеон задумался. Исследователь? По собственному опыту общения с профессорами он знал – ученые никогда не бывают ни в чем до конца уверены. Если подобрать слова, то, возможно, удастся подтолкнуть ее в правильном направлении… Может, она и передумает?

– Но ведь Империя когда-то остановила бесовские орды, победив их прямо здесь, в Щачине. Кому, как ни ей, доверить хранение источника силы, даже если он действительно здесь. А вот эти, в Альянсе, как раз однажды выпустили бесов на волю…

Промах. Мирта лишь устало вздохнула:

– Хочешь верь, хочешь не верь, но я ни разу в жизни даже не видела никого из стран Альянса. И почему вы считаете, что обязательно нужно выбирать из двух вариантов? Всегда есть и третий, нужно только поискать хорошенько… Но неважно. Я еще кое-чего понять не могу. Если ты так любишь Церковь, что ты вообще делал на площади?

– Я не то чтобы люблю Церковь, но…

– Но что? Ну ладно, я ужасная, пусть так. Мне Источник доверить нельзя. Но с чего ты взял, что Церковь распорядится им лучше?

– Ну… Если все, что вы говорите – правда, то Источник у них хранится с войны, и пока ничего особенного не произошло…

– Да ну? Может, ты просто дальше своего носа не видишь?

– Ну, – Гедеон подумал, и решил с ней согласиться, авось, сговорчивее станет, – не спорю, они, конечно, не идеальны. Ввели, конечно, запреты, притеснили народ, но…

Мирта в голос захохотала:

– Какие запреты, сына, о чем ты? Запреты! Народ! Да плевать я хотела на ваш притесненный народ! Вы сами усадили этих выродков на свою шею, сами и расхлебывайте. Меня интересует совсем другое. Волшебство.

– Причем тут волшебство? – казалось, эта женщина просто витала в облаках. Пустые теории о колдовстве – вот что ее интересовало! Никакого внимания к по-настоящему важным вещам.

Мирта сделала еще глоток вина, на некоторое время вновь вернулась к пасьянсу, переложила несколько карт. Она не была пьяна, но ее язык был, видимо, успел развязаться – а может быть, она просто хотела поговорить, без разницы с кем?

– Наплевать, – наконец, сказала она, – это не моя тайна, и, по мне, чем больше людей об этом узнает – тем лучше. И, в любом случае, это дела давно минувших дней. Дай-ка я расскажу тебе кое-что. Сорок лет назад… Тогда только что закончилась война, страна лежала в руинах, а отстраивать ее было некому. Во время Освободительной войны чародеи почти полностью повывелись: кто-то сбежал, а кого-то истребили по приказу Тарешьяка. Империя начала с того, что вырастила новое поколение. Они собирали талантливых ребят по всем закоулкам страны – так и я попала в Латальградский университет, и, выучившись, стала одной из лучших колдуний своего времени. О, что это было за время! Мы воздвигли новые, огромные города и в вечной мерзлоте, и в южных горах, мы выпустили в мир десятки, сотни кораблей и поездов, проложили путь через Железный лес, открыли Джирбинский пролив, связав Серединное море с Океаном Утренней Зари. Нам это стоило больших усилий, а стране – больших жертв, но только так и свершаются великие дела.

– В те времена Щачин, мой родной город, был другим. Сейчас это тюрьма, из которой каждый мечтает сбежать на запад, но тогда он больше походил на турнирную арену – здесь соревновались две идеи, две веры, две дороги, по которым пошли Восток и Запад Сегая. Обе стороны разлома тогда лежали в руинах, и вопрос был в том, чей город вырастет на этом пепелище больше, выше, быстрее. Тогда, после войны, никто не знал, что выйдет из Альянса, собранного по лоскуткам из всевозможных графств, герцогств, вольных городов и прочих осколков былого величия Владычества. Точно также было непонятно, во что превратится империя. Галык вовсе не обязан был оказаться таким же кровожадным упырем, как Тарешьяк. Здоровое соревнование, состязание идей – вот чем это было. До поры до времени. А потом мы проиграли это состязание – и чем дальше, тем больше зрители голосовали ногами, попросту сбегая в Западный Щачин.

– Нужно было что-то менять. Вся эта белиберда с верой, равенством и единством просто не работала! Но все вышло совершенно не так, как мы, чародеи, думали. Каким-то непостижимым образом Церковь открыла собственное колдовство. Чтоб я сгорела, если понимаю, какое именно! Мне удавались некоторые из их трюков, но далеко не все, и я так и не поняла, как оно работает. Оно другое. Темное. Чернее, чем самая черная бесовская магия. Их колдовство так и не построило Эдем – оно заставило людей поверить, будто они уже живут в Эдеме. Так Кольца призыва. Так появились еженедельные соборы, проповедники – почему, по-твоему, они всегда носят на одежде знак Глаголя? А потом спустился Туман, и соревнование закончилось навсегда. Вовремя он появился, ты не находишь? Пфа! Их могущество зиждется на этой странной магии Латуна, и даже но даже там им не удавалось создать ничего подобного. Просто таков уж Сегай – он живет той же жизнью, что и люди. После десяти лет войн он породил бесов, а когда люди сами, по собственной глупости, разделили мир надвое – помог им. Понять бы еще, как.

– Как бы то ни было, как только мы стали не нужны, нас для острастки отправили в пампасы, на юг да на север, несмотря на все, что мы успели сделать для страны. Надо поднимать образование на местах, сказали они. Ну что ж, я поднимала… До поры до времени. Но сейчас я вернулась.

– И что вы собираетесь делать? – ошеломленно спросил Гедеон. Все было гораздо, гораздо серьезнее, чем он опасался.

– Ты скоро узнаешь. Помнишь притчу о Каркальщице? Так вот, она была не права. Чародеи не исчезнут – всегда найдутся люди, способные связать между собой несколько варгов, – паровозы не встанут, и тьма на Империю сама по себе не опустится. Но мы принесем ее. И для этого нам – мне – нужны силы.

– Все поняла? – спросил Ярин у Илки.

Они стояли перед подъездом матушки Алтемьи: Ярин подговорил Илку разведать у Акиры, куда девалась целительница. После того, как парень покрыл соседку матом, та вряд ли решит рассказать ему что-то полезное, но, может быть, Илке повезет больше? Ярин нюхом чувствовал, что произошло что-то странное. А ведь он уже почти убедил себя в том, что Орейлия и вправду уехала к сыну. На это указывал и Штрельмский сундук – очевидно, что она не просто так взяла с собой именно эту, самую нужную в хозяйстве вещь – и предсказания Илки, которая несколько раз отвечала, разными словами, что Орейлия находится с семьей. Но еще одно исчезновение? Посреди города? На этот раз он твердо решил докопаться до истины, и действовать быстро, по горячим следам.

– Поняла, поняла, – кивнула Илка. Ей всегда нравилось разгадывать загадки и тайны, так что затея пришлась девочке по вкусу.

Илка поднялась на этаж Алтемьи, а Ярин остался одним пролетом ниже, чтобы ничего не упустить. Стук в дверь, скрип, звон цепочки…

– Добрый день, тетушка Акира! Как ваше здоровьице?

– Да как, внученька, – довольная вниманием, проскрипела старушенция, – потихонечку. Старость не радость.

– Ох, да какая старость, вы такая бодрая! Сколько вам, сорок?

– Да какое там, за шестьдесят уже, внученька, – кокетливо ответила Акира, и Ярин почти услышал в ее голосе, как она слегка порозовела.

– Не может быть! Надо же, а вы прямо цветете. Но ведь я к вам по делу, бабушка Акира.

– По какому делу, внученька?

– Я в соседнем доме живу, и у меня брат приболел. Умом стал слабовал, – Илка не смогла удержаться от язвительности в голосе, – Я слышала, вы хорошего лекаря знаете и можете прием устроить? А в благодарность за ваши хлопоты я вам конфеток принесла.

– Ох, внученька, был лекарь… Был – да сплыл, – в голосе Акиры явственно проступило раздражение.

– Как же так?

– А вот так! В воздухе растворилась, ведьма проклятая! Бросила всех нас на произвол судьбы!

– В воздухе?

– Ну! Сейчас я тебе все расскажу, как было. Жила тут Алтемья, лекарша. Ничего особенного из себя не представляла, тьфу, а не лекарша, и воображала о себе слишком много… Но соседка ведь, а как разболеешься, не побежишь же в лечебницу, и в очереди стоять несподручно. По первости-то она нос от нас воротила – не хотела по-хорошему, по-добрососедски помочь, но ничего, собор ее быстро на место поставил, как миленькая стала соседей принимать бесплатно, в порядке очереди. Есть у народа сила! Условились, что на одного пришлого, с которого она деньги имеет, принимает одного местного за спасибо, из добрых чувств.

– Так вот, сижу я, значит, дежурю – у меня тут и глазок специальный в двери, пониже, видишь? Это что удобнее дежурить было. Так вот, дежурю, – бабке явно нравилось это слово, – чтоб если к ведьме прошмыгнет кто, соседа по списку пригласить. Сама-то она никогда не скажет! И вот, идет какой-то эльф, молодой, идет бодро, рожу кривит – ну совершеннейший симулянт! Я таких сразу же вычисляю! Ну я, значит, побежала до Тилмы, она в списке на первом месте была. Приходим, прислушались через дверь – разговаривают о чем-то. Не разобрать из-за двери, ишь, поставила себе толстую, секретничает!

– Ну мы с Тилмой ко мне ждать. Сидим мы, значит, час, другой, смотрим, чтоб как эльф уйдет, сразу Тилма пошла, а то знаем мы эту ведьму, убежит еще куда… Вообще бы поторопить ее, конечно, надо было, да Алтемья из-за этого такие скандалы устраивает! Цирк да и только! Вообще она любит скандалить. Маку недавно до слез довела, а у той сердце слабое. Ну ничего, она уж сообщила, куда следует!

– Куда?

– Так в Церковь, что ведьма тут живет.

– Но… зачем? Она же вас бесплатно лечила?

– А чтоб не задавалась.

У Ярина отвисла челюсть. Илка тоже молчала, видимо, переваривая услышанное.

– Так вот, сидим мы с Тилмой, ждем, глядь – вечер начинается. Я уж думать начала, может, не пациент это вовсе? Может, Алтемья молодых хахалей водить начала? А я ведь старшая по подъезду! У меня с этим строго, никакого разврата, и вообще – передовой подъезд-то у нас! Постучались мы к ней, значит. А она не открывает! Другой раз постучались, потом посильнее… Не открывает. Ну, мы кликнули Райка, он у нас слесарем трудится, чуток поковырялся, и замок – тю. Зашли мы с Тилмой в квартиру, а там – никого. Ни эльфа, ни ведьмы. И такой беспорядок! Ковер со стены снят да на пол брошен, половины книг нет, склянок кой-каких не хватает, а, к примеру, шуба ее да валенки целехоньки. Глупая она! Если куда собралась, так шубу надо брать, зима ж на носу, а книги-то зачем, можно другие купить. Ну я прибрала шубку, чтоб, значиться, если вернется – в целости ей обратно передать. У нас как раз размерчик один. Но самое странное – не выходила она. И эльф не выходил. Мы с Тилмой как услышим шаги в подъезде – сразу к глазку. Не было никого! Так я потом и страже докладывала – не было никого и не было. Я вот знаешь как думаю? Алтемья, паскуда эдакая, с бесами спуталась, вот они ее и унесли. Я даже батюшку покликала, чтобы он тут все обработал. Так что нету теперь Алтемьи. Доигралась, ведьма этакая.

– Как ты думаешь, что этой было? – спросил Ярин у Илки.

– Понятия не имею, – откликнулась она.

– Я тоже.

Действительно, история была донельзя странной. Алтемье вместе с загадочным посетителем, удалось неведомым образом выбраться из запертой квартиры – точно также, как сталкинский механик умудрился просочиться куда-то из вокзальной уборной. Нет, это не совпадение, если только…

– Может быть, Акира проглядела?

– Эта? Исключено, – уверенно ответила Илка, – ты просто не видел, там целый наблюдательный пост оборудован. Погоди-ка…

Илка остановилась, выудила из-под свитера кожаный мешочек, прикрыла глаза, что-то прошептала и просунула в горловину пальцы, нащупывая подходящую Кость. Да, «История и темное колдовство Тролльих земель» Тагра из Нимца определенно помогла ей – из предсказаний Илки ушла театральность и наигранность. Она больше не работала на публику, не повторяла движения и интонации своей бабушки – она была с волшебством наедине. Покрутив в руках вытянутую кость, она сказала:

– Это Кузнец.

– Кузнец? В смысле, ее похитил кузнец?

– Может, конечно, и так случиться, но это слишком просто. А может, она находится там же, где кузнец… или, – Илка наморщила лоб, – или видит вокруг себя то, что видит кузнец. Что окружает кузнеца? Инструменты. Железо! Да, именно, железо.

– Решетки.

– Да, может быть… Хотя…

– Это достаточное доказательство, я считаю. Заточение.

– Нет, нет… «Заточение» – это слишком мрачно для той кости. Я бы сказала, что тюрьму может означать Мудрец, который сидит, понимаешь? А это… Не тот аспект.

– Да брось, – с некоторым пренебрежением отозвался Ярин, которого вдруг разобрала досада. Сам же купил ей эту книжку, а теперь она мне мозги пудрит какими-то аспектами, – все сходится. Алтемья в заточении, и поместила ее туда Церковь. Кому еще могут удасться такие фокусы? Конечно, в воздухе Алтемья не растворилась, просто церковник вывел ее, наведя на Акиру морок. И на вокзале также.

– Может быть, – с ноткой обиды отозвалась Илка, – но мне так не кажется. Может, я ошибаюсь. Ладно, тут мой поворот, мне пора домой.

Попрощавшись, Ярин некоторое время смотрел ей вслед. Илка была все еще так неуверена в своем таланте! Ему бы следовало быть поделикатнее, хотя ничего обидного он не сказал, просто тон был немного резким. Решив извиниться в следующий раз, парень, погрузившись в свои мысли, пошел в общежитие.

Итак, Церковь. Но почему? Зачем? Что объединяло всех троих? Орейлия была знатного рода, двое других – нет. Механик не ладил с начальством, а у женщин и начальства-то не было. Но… все трое были чародеи. Могло ли это стать причиной?

Что ж, возможно. Империя возникла из противостояния Церкви с последователями Владыки, и с тех самых времен за волшебниками тянулась дурная слава. Простой люд привык именовать их ведьмами, чернокнижниками, идолопоклонниками: никак не мог простить им порабощение Сегая под знаменами Владыки. Ведь колдуны создавали не только тракторы, поезда и другие полезные штуки, но также и арбалеты, и боевые колесницы. После завоевания они использовали свои силы для личного обогащения, а не для народного блага – и Орейлия тоже была в этом, как ни крути, повинна. Именно про эту собственническую, ростовщическую жилку писал Латаль в своих трудах, верно угадав чаяния простых людей. И Империи так и не удалось перевоспитать чародеев. Вот и Ярин не хотел перевоспитываться – примкнув к черному братству и работая в «выгребной яме» вместо официального, распланированного Церковью производства, он чувствовал себя таким свободным, таким счастливым!

Император Тарешьяк пытался избавить чародеев от их гнилой сути своими методами, ссылками и казнями – в ответ колдуны принялись мстить. Они ломали машины, проклинали поля и скот – именно в этом была причина разрухи, наставшей после Освободительной Войны. По крайней мере, так говорили на церковных проповедях. Всех выслали и перевешали, конечно, так что при императоре Галыке пришлось набрать новых, из простых, не испорченных семей. Эти уже не вредили открыто, но – вот ведь удивительное дело! – по-прежнему были недовольны. И, опять же, не сказать что безосновательно. Чародеям, чтобы они не задавались, платили меньшую зарплату: Ярин, например, потерял в деньгах, когда отказался от рабочей профессии и перешел в подмастерья к Эжану, хотя нарезать болты мог каждый, а с тонкими механизмами справлялись единицы. За свое изобретение Ярин получил премию, которой хватило лишь на покупку зимних вещей – и все! Идеи и творчество волшебников были ограничены планами, приказами, распоряжениями и сотнями церковных служащих, приглядывающих за ними. Оттого-то и вырастали, как грибы после дождя, цеха черного братства по всей Империи. Может быть, церковники решили, наконец-то, это прекратить? И начали с Алтемьи? Что ж, все возможно.

Проблема была в том, что церковь так и не смогла уравнять чародеев с остальными, обезличить их. Легко сделать общество равенства из простых людей: распределить между ними работу, деньги и товары согласно плану, примерно поровну – и готово дело. Законы Империи гарантировали, что у каждого приблизительно равная собственность – одежда да хозяйственные мелочи. Даже дома не принадлежали жильцам, а выдавались государством – и потому продать, скажем, квартиру было нельзя, только обменять. Садовые участки также распределялись в порядке очереди, были строго ограничены в размерах, и тоже не принадлежали своим обладателям в полной мере: каждый был обязан собирать с них определенный урожай, а строительство многоэтажных и отапливаемых домов запрещалось, чтобы никто не понастроил себе вилл да дворцов. Равенство! О пароходах, паровозах и фабриках и говорить нечего – все это принадлежало Империи. И это вполне работало с обычными людьми, чья личность, по сути, складывалась из принадлежащих человеку вещей. Но при этом, к величайшему раздражению Церкви, у некоторых было нечто, гораздо более ценное, чем вещи – колдовской талант. Он не поддавался распределению и учету, и всегда оставался со своим хозяином. Этот талант не желал примиряться с идеями всеобщего равенства.

Итак, мотив у Церкви действительно был. Но как все-таки Алтемья выбралась из квартиры, а сталкинский механик – из уборной? Морок? Ярин сказал это, не подумав, и был совсем не уверен, что это возможно. В книгах ничего об этом не было сказано. С другой стороны, в книгах ничего не говорилось и о том, чтобы отпирать замки ударами кулака. Вполне может статься, Церкви известен какой-то фокус… специально для этих целей? Это выглядело натяжкой. Да и вообще, зачем устраивать весь этот цирк, если можно прислать двух солдат и произвести арест по всем правилам? Зачем Алтемья забрала с собой книги, а Орейлия – Штрельмский сундук? Едва ли им это понадобится в Монастыре, если, конечно…

Ярина пробрал холод.

Если они не должны были там работать. В неволе. Под арестом.

Кузнец, помимо того, что был окружен железом, еще и работал. Все сходится.

Могло ли кому-нибудь придти в голову что-то подобное? Арестовывать провинившихся чародеев, и затем принудительно отправлять их на работы в Монастырь, силой и шантажом ставить их силу на службу народу?

Ярин сам не заметил, как подошел к общежитию. Ему нужно подумать. Ему нужно поговорить с кем-нибудь, с мастером Ритцем, наверное, с кем угодно. Это было очень серьезно. Если он прав, то над Черным Братством нависла смертельная опасность! Он поднялся на свой этаж и прошел в комнату, даже не заметив, что дверь не заперта. Его уже ждали: Калыта, Жирка и двое стражников, которые, едва парень пошел, подхватили его под руки и потащили в черный решетчатый фургон, стоящий чуть поотдаль от подъезда.

– Так зачем, говорите, вам этот замок? Нехорошо выходит, отгораживаетесь от соседей… Вам есть что скрывать?

Ярин уже битых два часа сидел у дознавателя в угрюмом, прокуренном кабинете, грязно-салатовые стены которого были увешаны приблизительными портретами разыскиваемых преступников. Вот вроде полно работы должно быть у него, чего он ко мне пристал? На покосившемся столе, отделявшем Ярина от дознавателя, лежали вещественные доказательства: рыбья чешуя, которую Илка выбросила после готовки, «История и темное колдовство Тролльих земель», зимняя шапка и сапоги, и этот самый врхский замок, выломанный из двери комнаты Ярина. Плитка и холодильник стояли рядом, а Яриновы наручные часы почему-то красовались на запястье следователя.

– Разве установка замков противозаконна? – удивился Ярин. «Зачем вам замок», тоже мне. То, что соседи не побрезговали копаться в его мусоре, было прекрасным ответом на вопрос – но Ярин об этом промолчал. Эх, еще бы он запер его перед тем, как нестись к матушке Алтемье! Очевидно, в тот вечер кто-то – скорее всего, любопытная бабка Калыта – проник в его комнату, и тут же донес куда следует.

– Ну не то чтобы противозаконна, но… подозрительна. Как и кое-что другое. Вот рыба, например. Красная рыба! Откуда она у вас?

– В магазине купил.

– Разве такая рыба продается в магазинах?

– Конечно, как же иначе? В магазине «Океан», – спокойно ответил Ярин. В этом магазине уже несколько недель не продавали вообще ничего – все полки были совершенно пустыми. Но, по идее, рыба там должна была быть. Отрицать это было равносильно признанию, что в городе и вправду есть проблемы с продовольствием – один словом, ереси.

– Так-то оно так, – протянул следователь, – но вот плитка и холодильник? Недешевые вещи. Откуда они у вас? Вы всего лишь ученик в мебельном цеху.

– Так в цеху и собрал, из обломков всяких, – Ярин врал на голубом глазу.

– А одежда зимняя?

– На премию купил, которую мне отец Герсиний выдал, вместе с грамотой. И часы на нее же.

– Какие часы? – удивился дознаватель.

Помолчали. Ничего у этого дознавателя на меня нет. Помурыжит и отпустит.

– А хватило ли премии?

– Так я скромно живу, вот и хватило. Да и зарплата неплохая, как и у всех рабочих. Вы в цеху спросите!

– Спрашивали мы в цеху, спрашивали. Вот и характеристику на тебя сослуживцы написали. «Заносчив, надменен, склонен к ереси, за что была своевременно наложена епитимья». А еще поговаривают, будто с черным братством путаетесь.

– С кем, с кем?

– Вот и я думаю, с кем? На кого работаешь?

– Не понимаю о чем вы.

Дознаватель раздраженно надулся.

– А откуда плитку-то с холодильником взяли?

– Я ж говорю, в цеху собрал, из обломков всяких.

– Это ж фабричная вещь, сразу видно.

– Так я способный, сам такие штуки и делаю и выдумываю. Мне даже отец Герсиний грамоту выдал. И премию. На которую я зимнюю одежду купил. И часы.

– Какие часы?

Снова повисло молчание. Наконец, следователь склонился к бумагам и начал писать.

– Придется тебе посидеть чуток, подумать…

– На каком основании? – удивился Ярин. Он ответил на все вопросы, складно и правдоподобно, что еще нужно этому жирному дебилу?

– А просто так, без основания, – спокойно ответил дознаватель, – ты, конечно, складно выкручиваешься, да только мне на твои увертки, на твои доводы – тьфу! Что, думаешь, самый умный? Фу-ты ну-ты, на все ответ готов! – он начал злиться, – а я вот вижу – с говнецом ты! Я твою породу наизусть знаю. Лишь бы себе выгоду выкружить, обхитрить, объегорить. Ишь ты, и пли-и-итка у него, и холоди-и-ильник, и рыбу, падла, жрет! А на какие шиши? Трутень! Одни беды от вас, ничего путного, – следователь ударил кулаком по столу, и Яриновы часы бряцнули на его запястье.

– Ты хуже даже, чем вот эти! – следователь ткнул пальцем в висящие на стене портреты воров и грабителей, – те, может, от бедности воруют, а ты – от жадности своей. Вор ты! Вот и посиди с ворами. Раскаешься, сдашь своих хозяев – может, условкой отделаешься, а так – сидеть тебе до морковкина заговения. Я не удивлюсь, если выяснится, что ты еще и с бесамии путаешься! Эй, стража! Увести его!

Стоявший за дверью стражник вошел в кабинет, защелкнул наручники на руках Ярина, поднял парня за шиворот, и повел по коридору.

Они спустились в подвал, где были расположены камеры, и стражник остановил Ярина у одной из них. За решетчатыми дверями он увидел своих новых соседей – полтора десятка или около того, они были набиты в камеру столь плотно, что в ней едва оставалось место. Сидели тут по большей части тролли и гоблины. Их лица были пусты и злобны, а тела были покрыты рисунками – каждый из них рассказывал о своем обладателе. Тот был убийцей, а этот – разбойником. Услышав приближение стражника, они обернулись, уставившись в проход. Некоторые улыбались, встречая Ярина взглядом – злобным, интересующимся. Новая игрушка.

Парень нервно сглотнул. Он только сейчас понял, что шутки кончились. Это казалось невероятным, абсурдным, но это происходило: из-за найденной рыбьей чешуи и холодильника он действительно оказался в мире существ, которых даже в Империи считали отбросами. Никакие аргументы, никакой разум не мог помочь ему. Он поймал на себе оценивающий взгляд какого-то заматерелого тролля, и его наполнила паника. Ярин был силен, но не умел драться, и в любом случае не смог бы справиться с такой толпой. Один раз, тогда, в поезде на Назимку, ему удалось одержать верх над троими – но здесь противников было гораздо больше, и потом, таинственная сила лишь дважды за все это время удостоила его своим появлением… О, почему он не пытался лучше! Бесовщины испугался, дурак ты эдакий…

Вдруг Ярин услышал негромкий звук трубы, доносившийся из камеры в углу. Стражник, уже подносивший ключи к замочной скважине, готовясь открыть дверь в новую, страшную жизнь, предначертанную Ярину, вдруг замер и повернулся на звук. Сидящие в камере тоже перевели глаза в его сторону. Они как-то подобрались, вытянулись, словно ожидая чего-то. Стражник убрал ключи в карман, и медленно, словно нехотя, повел Ярина дальше. Они вновь остановились около камеры, маленькой и пустой, в самом конце коридора. Зазвенела дверь, и дверь камеры закрылась за парнем.

Когда глаза парня попривыкли в полумраку, он обнаружил, что был не один.

На нарах, заложив руки за голову, растянулся Эжан.