Часть третья В СЧАСТЛИВОМ БРАКЕ

Глава 15


Когда самолет набрал высоту, Бонни отдала свое пальто стюардессе и пошла в туалет, чтобы переодеться. Полет в Бостон обещал быть очень приятным. Бонни ела омара и пила шампанское. Затем посмотрела на свою соседку. У нее был очень усталый, даже изнуренный вид.

Само собой, они завели разговор. Марион работала в Англии врачом.

— Собираюсь навестить сестру. Она живет в Хэртфорде, штат Коннектикут. — Марион бросила беспокойный взгляд на Бонни. — У нее опять проблемы с мужем. Он — маньяк, но каждый раз, когда кто-нибудь из семьи помогает ей начать новую жизнь, она возвращается к нему снова. Слава Богу, что у них нет детей.

— Может, она любит его, — сказала Бонни.

— Невозможно любить, если к тебе плохо относятся и оскорбляют.

— Кажется, есть такая поговорка, но теперь я в ней не уверена, — сказала Бонни. — Я знаю, что никогда не позволю ни одному мужчине оскорблять меня. — Она серьезно посмотрела на Марион. — Я не могу представить свою жизнь без Энгуса.

Марион улыбнулась.

— Ну, я думаю, он тебя не обидит, а если обидит, ты перестанешь его любить. Но с моей сестрой все по-другому. Салли знала, что за страшный человек ее муж еще до замужества. Он бил ее, когда они были помолвлены. И все равно она пошла за него, хотя все ее предупреждали. «Он изменится, вот увидите», — говорила она, бывало, нашей матери.

Марион откинулась на кресле.

— В последний раз лечу ее спасать. Она только что провела семь недель в больнице. В следующий раз он убьет ее.

— Как ужасно. — Бонни была напугана.

— Не знаю. — Марион закрыла глаза. — Иногда мне кажется, что ей нравится это. Когда мужа нет рядом, она говорит только о драках. Это смешно. В своей клинике я лечу наркоманов. У них такой же исступленный взгляд, когда они говорят об иглах. Не знаю. Любой нормальный человек должен стремиться избавиться и забыть о такой жизни.

Бонни покачала головой.

— Не понимаю людей, которых так бьют. Но моя мать сама себя избивала, только не так, как вы говорите.

Марион бросила на Бонни бесстрастный взгляд.

— Бонни, слава Богу, что ты молода и многого не знаешь. Но я каждый день сижу на приеме и ужасаюсь тому, как много женщин живут с мужьями, избивающими их. Иногда, после того, как я вижу в моем кабинете жестоко избитую плачущую женщину, женщину со сломанным носом, синяками по всему телу и ее мужа, который требует любви, а потом избивает до полусмерти, я не могу удержаться от слез. Я знаю, что надо сдерживать свои эмоции. Нас, докторов, учат не задавать лишних вопросов. Но я так беспомощна. Было время, когда женщина могла вернуться назад к родителям. Сейчас же все рушится, женщине некуда идти. В семьях нет больше места для дочерей или внуков. А что касается богатых женщин, — она вздохнула, — посмотри на Салли. Ее бьет муж — богатый, элегантный, обаятельный. Но ей никто не верит. Мы все думаем, что такие вещи происходят только у бедных. Как мы говорим, они многого лишены в социальном плане. Какая чушь! Можно подумать, мы можем избежать этой опасности. Если во всем обвинять общество, то никто не захочет нести ответственность.

— Думаю, что понимаю вас. Моя мать всегда винила во всем своего отца, но мой отец говорил, что за то, как она себя ведет, ответственность лежит только на ней. Но она никогда его не слушала.

Марион покачала головой.

— Вот именно. Политические споры прекращаются, когда ты видишь, что женщины все делают для себя сами. Большой дом, деньги, красивая жизнь — все. И это при всем том, что их бьют мужья. Долго приглядываясь к жизни, могу сказать, что однажды все оправдания прекратятся. Мы будем вынуждены признать факт, что насилие — заученная модель поведения.

Бонни откинулась на сиденье, а Марион улыбнулась.

— Извини, я не хотела читать лекцию. Я лучше посплю. Мне нужны силы, чтобы завтра разобраться с Салли. — Марион легла и закрыла глаза.

Бонни достала из кармана кольцо Энгуса. «Бедные женщины, — думала она. — Энгус никогда бы не поднял на меня руку». Она крепко сжала кольцо в ладони и погрузилась в сон.

Бонни проснулась, когда самолет шел на посадку. Она хотела переодеться в костюм, но затем решила остаться в джинсах. В конце концов, это Америка.


Особняк Августины выглядел точно таким, каким она его запомнила перед своим отлетом.

Бонни побежала в гостиную, где, по словам водителя, ее ждала бабушка. Августина встала поприветствовать ее. Всего лишь три месяца пролетело с тех пор, как она видела Бонни в последний раз, но она все время очень беспокоилась о внучке: от Маргарет пришло письмо, где сообщалось о плохом настроении Бонни. Девушка подбежала к бабушке и крепко обняла ее.

— Бабуля, как приятно быть дома.

В комнате стоял привычный аромат — смесь лимона и сосны, которая, сгорая, потрескивала в камине. Бонни взяла Августину под руку и села рядом с нею.

— Я привезла тебе рождественский пудинг от Маргарет, — сказала Бонни и принялась рассказывать о поездке, а потом подошло время переодеться к ужину.

Бонни с радостью оглядела свою комнату. Ничего не изменилось. Затем она заметила длинную серую коробку с золотыми буквами, лежавшую на кровати. «Не верю своим глазам», — прошептала она. Внутри коробки лежал один василек. Бонни затаила дыхание. К цветку была приколота маленькая записка. «К твоим голубым глазам», — было написано там. Бонни с удивлением изучала почерк — маленькие, неразборчиво написанные буквы. Записка была без подписи, но Бонни знала, что ее написал сам Энгус. «Смешно, я думала, что у такого уверенного человека, как Энгус, рука должна быть гораздо тверже». А потом вспомнила, что думала о нем, как об обиженном ребенке. Волна сострадания захлестнула ее.

Бонни поставила цветок в стакан и отправилась в ванную. Там, лежа в ванной, она смотрела на цветок и вспоминала Энгуса. «Может быть, если я буду много думать о нем, то и он вспомнит обо мне», — она так погрузилась в свои мысли, что Море пришлось сильно стучать в дверь спальни.

— Августина просит побыстрее. Ужин на столе.

Бонни выпрыгнула из ванной, закрутилась в полотенце и открыла дверь.

— Мора! Как хорошо дома. Видишь тот чемодан? Там сверху лежит твой подарок.

Мора обрадовалась.

— Как красиво. — Она надела берет и шаль и посмотрелась в зеркало. — Спасибо, Бонни. Я скучала по тебе.

— И я тоже. Как тут бабушка?

— Пока тебя не было, мы сблизились. Я очень полюбила ее. Она больше не позволяет мне быть прислугой, так что теперь я вроде компаньонки. Ты себе не представляешь, с каким нетерпением мы тебя ждали.

Бонни усмехнулась:

— Боже мой, как здорово вернуться в хороший, роскошный дом. Что касается комфорта, то Англия сильно отстает.

— Августина говорит, это из-за того, что они пуритане.

— Наверное. Долго к этому надо привыкать. — Бонни быстро надела платье, заколола волосы на макушке.

— Ты похудела, — сказала Мора.

— Я знаю. Я влюбилась.

Мора рассмеялась:

— Если бы я от любви похудела. Когда я влюблена, все что я делаю — так это налеты на холодильник, ем шоколад коробками. Кстати, я буду ужинать с тобой.

— Здорово.

Девушки, болтая и смеясь, спустились по лестнице вниз.

Августина ждала их за столом.

— Расскажи мне о семье Бартоломью, — попросила она Бонни.

— Ну ладно. Сначала нужно рассказать про их пищу. Кроме того, что мы ели у Уинни, их домоправительницы в Саффолке и одного вечера, где хозяйка — не англичанка, пища была ужасной.

Бонни принялась рассказывать о пудингах и их различных степенях загустевания. Августину это сильно удивило, а Мора смеялась.

— Какой стыд. До времен королевы Виктории английская кухня и умение развлекаться считались лучшими в мире. — Августина вытерла рот краем салфетки. — Думаю, Англия потеряла свое сердце, когда рухнула империя. Странные люди эти англичане. Живут на крошечном острове и все еще хотят править миром. Тогда как другие страны Европы довольствуются лишь захватом небольших колоний. Нет, англичанам надо помочь и выселить их куда-нибудь с острова. Вот тогда они будут вспоминать свою родину с любовью. Странно. Мне всегда казалось, что у англичан должно быть что-то, ради чего стоит умирать, тогда как у американцев должно быть что-то, ради чего стоит жить.

Бонни знала, как умна ее бабушка.

— Ты права. Мэтью хочет поехать за границу спасать языческие африканские души. Они не работают в других странах. Джон говорит, что чувствует себя обманутым. А я не могу себе представить, что пятьдесят шесть миллионов человек толкутся в таком замкнутом пространстве. В Лондоне не хватает места для всех.

После обеда Мора оставила Бонни с бабушкой наедине. Бонни сидела в кресле-качалке, не сводя глаз с огня.

— У тебя усталый вид, девочка, и ты похудела.

— Я знаю, я влюбилась, бабушка. Только не говори никому. Я имею в виду, никому из Бартоломью.

Августину это удивило.

— Почему нет? Тебе нечего скрывать, не так ли?

— Нет, это не так. Я хочу подождать, пока не буду в нем уверена. — Бонни чувствовала себя виноватой, потому что никогда раньше не кривила душой. Она еще точно не знала, что скажет родным, но понимала, что все будут шокированы. Она осторожно заговорила о печальном прошлом Энгуса. — …Вот видишь, бабушка, ему нужна моя любовь.

Несмотря на свою мудрость, Августина очень мало знала о делах сердечных.

— Хорошо, — сказала она, — конечно, нас создает прошлое, но люди могут улучшить свое положение. Ты сделала это, а вот Энгус?

— Да, я уверена. Ни один злой или нечувствительный человек не смог бы додуматься присылать цветы каждый день. И, — добавила она, — он прислал мне свою печатку. Подожди, я сейчас принесу. — Бонни умчалась наверх.

Августина смотрела на огонь. Внезапный страх закрался в ее сердце. Все эти годы она помнила лицо своего сына Джеймса, лицо, охваченное заботой о молодой девушке, которая использовала его ради собственных целей. «Хорошо, — думала Августина, — что он хотя бы не гоняется за ее деньгами. Все звучит так, как будто он может обладать любой женщиной, какой захочет. Может быть, тот факт, что у него хороший вкус, и он выбрал Бонни, поможет ему».

— Давай, я посмотрю, — сказала она, взяв кольцо. — Боже мой, Бонни, принеси мою генеалогическую книгу.

Бонни подошла к книжному шкафу и достала тяжелую книгу с полки.

— Ты знаешь эту семью?

— Ну, мне кажется, да. Надо же, такое совпадение. — Она стала перелистывать страницы и остановилась на цветной картинке. Держа кольцо рядом с ней, она видела, что это то самое кольцо.

— Крест говорит о том, что это орлы Макфирсона. — Она перевернула страницу и начала читать: — В битве при Каллодене в 1745, Стюарт Макфирсон, глава клана Макфирсонов, спас жизнь своего друга Джеймса Фрейзера, заслонив его своим телом…

Глаза Бонни сияли.

— Итак, кто-то из семьи Энгуса много лет назад спас кого-то из нашей семьи, вот как Малкольм Фрейзер попал в Бостон. — Бонни встала и подошла к древнему портрету Джеймса Фрейзера. — Боже мой, это в самом деле поразительно. Ты знаешь, мы оба при первой же встрече догадались, что что-то значим друг для друга.

Августина вздохнула.

— Не сомневаюсь, что у тебя есть глубокие чувства. — Она закрыла книгу. — История Макфирсонов леденит кровь. Но я готова доверять твоему выбору.

Бонни улыбнулась.

— Спасибо, бабушка. Идем спать. Ты выглядишь усталой. Я тебя совсем заболтала. Можно мне взять эту книгу?

— Конечно.

Бонни помогла ей встать и проводила наверх до дверей комнаты.

— Спокойной ночи, — сказала Августина и поцеловала Бонни. — Мы скоро тебя откормим, твои щеки порозовеют снова. Тебе нужно подышать нашим воздухом.

Бонни взяла бабушку за руку.

— Он тебе понравится. Обещаю.

— Я знаю. Иди спать.


Бонни сидела на кровати, читая историю семьи Макфирсонов. Бедный Энгус. Неудивительно, что люди о нем все время сплетничают: история убийств и предательств… Бедный Энгус. Она легла и посмотрела на василек. Дорогой Энгус…

Хотя Бонни наслаждалась домашним уютом и комфортом, она испытывала неясную тоску. Ей казалось, что Англия, как старый плющ, который цепляется за стены зданий, глубоко проникла в ее душу. Она вспомнила Темзу, крестьян, встающих на заре, стада белоснежных овец на полях. Она улыбнулась при воспоминании о маленьких деревнях с аккуратными домиками, стоявшими прямо возле дороги на Саффолк. И тут она решила позвонить матери.

— Как приятно тебя слышать. Ты приедешь? — холодно спросила Лора.

— Я приеду двадцать шестого на два дня. Я прилетела на неделю и потом собираюсь на Новый год в Шотландию.

Лоре стало легче. Она не хотела, чтобы ей кто-нибудь мешал в ее маленьком домике. Воображаемое отпущение грехов превратилось в ритуал, и у нее больше ни на кого не оставалось времени. День начинался с молитв и очищений от похотливых мыслей или ночных поступков. Так как Лора постоянно фантазировала о сексе, у нее набралось много исповедей. Затем шло отпущение грехов. Лора хорошо изучила манеры отца Джона. Она исполняла обе роли. Став на колени, она сбивчиво признавалась во всех своих грехах. Затем, вскочив на ноги, она занимала место в другом конце спальни. Подражая голосу отца Джона, она брала шесть или двенадцать плетей в зависимости от того, сколь долгой будет исповедь.

В течение дня Лора подсчитывала свои злодеяния. К десяти вечера она была опять готова исповедоваться в своих грехах. Избитая, в кровоподтеках она продолжала хлестать себя в неистовом раскаянии. Затем, измученная и уставшая, ложилась спать.

Ее внутренний мир был таким болезненным, что она ни с кем не общалась. Если ее не было дома, она была в церкви. Отец Джон не сомневался в том, что каждый месяц получит от нее чек. Он подсчитал, что ему необходимо будет потакать навязчивым бредням Лоры лишь несколько лет, и тогда он сможет уехать в Рим с огромной суммой в своем распоряжении. Еще несколько лет были ничем по сравнению с тем, что в его церкви можно было провести всю жизнь, жизнь, которая тянулась бы бесконечно, если бы не Лора.

— Бонни, — голос Лоры дрогнул. — Я заново обставляю твою комнату. Знаешь, там ужасный беспорядок. К тому же…

— Не волнуйся, мама, я остановлюсь у Мици. Я в любом случае хотела навестить ее.

Обеим, и матери и дочери, стало легче.


Бонни замечательно отпраздновала Рождество с Августиной и Морой. Августина решила, что собирать большое количество людей утомительно, поэтому было решено отпраздновать Рождество в тихом семейном кругу. В полночь перед Рождеством Бонни, Августина и Мора отправились в семейную часовню. Вся прислуга уже собралась здесь и ожидала хозяйку. После молитвы отца Грегори, которая была прочитана на латыни, все три женщины отправились в дом. Небо было усыпано яркими звездами.

Утром особняк наполнился весельем и праздничным настроением. Дворецкий распорядился, чтобы нарядили елку. Под ней Бонни нашла подарок от Августины.

— Какая прелесть, — сказала она, открывая коробочку духов. — А теперь посмотри на мои подарки.

Бонни протянула Августине три коробки, запакованные в яркую бумагу. В первой был гусиный паштет, во второй — известный сыр «Стилтон». Августина в предвкушении того, что же окажется в третьей коробке, села. Ее глаза горели.

— Бонни, подарки просто чудо. Но что же здесь? Не могу представить, что может быть такого размера. И как это влезло в твой чемодан?

— Открой, — засмеялась Бонни. Августина достала пару блестящих резиновых сапог. — Думаю, ты можешь гулять в них по саду.

— Какая забота. Ты знаешь, когда я рассматривала картинки с изображением англичан, одетых в это, всегда тайно мечтала о таких же сапогах. — Августина протянула руки, и Бонни бросилась к ней в объятия.

Стол был накрыт к праздничному обеду. В конце застолья, следуя указаниям Бонни, внесли рождественский пудинг. Когда Бонни ела свой кусок, она вдруг почувствовала что-то твердое на зубах. Это была монетка в три пенса.

— Я совсем забыла! — воскликнула она. — Уинни говорила, что тому, кто найдет в пудинге монетку, улыбнется удача.


Мици очень обрадовалась приезду Бонни.

— Ты выглядишь прямо как манекенщица, — сказала она, вытирая руки о фартук.

Бонни поставила чемодан посреди маленькой гостиной. Двое черноглазых ребятишек выскочили из кухни.

Бонни посмотрела на Мици.

— Ты опять беременна. Ты мне ничего не говорила.

Мици застенчиво улыбнулась.

— Я думала, ты мне будешь читать целую лекцию.

— Обещаю, что нет, Мици. Не теперь. Я изменилась.

— Да, я вижу, что ты изменилась. — Мици уселась в мягкое велюровое кресло. — Мне кажется, ты влюблена.

— Откуда ты знаешь?

— Запомни, я эксперт по этим вопросам. И я вижу здесь молодую, модно одетую, выхоленную женщину. Но у нее отсутствующий взгляд. У тебя все симптомы. Диагноз легко поставить.

— Мици, так приятно опять с тобой разговаривать. Никто не понимает меня так, как ты.

Мици вздохнула.

— Ты всегда целиком отдавала себя тому, что тебя интересовало. Расскажи мне, кто он.

Мици внимательно слушала восторженный рассказ об Энгусе. Рассказ Бонни был прерван пронзительным визгом и грохотом, донесшимся из кухни.

— Извини, — сказала Мици, — сейчас я успокою своих милых детишек. — Макс! Ребекка! Вы меня сведете с ума! — крикнула она. — Перестаньте, либо я отшлепаю вас!

В ответ послышалось хихиканье.

— Ладно, мамочка, — в один голос ответили дети.

— Все понятно. Выходит, ты только видела этого парня?

Бонни нахмурилась.

— Мы не похожи на других. С первого взгляда мы поняли, что предназначены друг для друга. Смотри. Вот кольцо, которое он мне прислал. Знаешь, его предок спас моего предка. Он закрыл Джеймса своим телом от пули. Вот так Джеймс выжил в те годы. А потом его сын Малкольм приехал в Бостон и построил наш дом.

— Невероятно, — прошептала Мици. — Все это так романтично. Тебе повезло, Бонни. Конечно, — быстро добавила она, — я люблю Рея, но с двумя детьми да еще в ожидании третьего вряд ли в моей жизни прибавится сколько-нибудь романтики. Идем на кухню. Я приготовлю бутерброды.

— Ты знаешь, это смешно, — сказала Бонни, держа Макса на коленях. — Никогда не представляла себя замужем и с детьми. А теперь я думаю, что дети необходимы в жизни. — Она прижалась щекой к Максу. — Я думаю, природа-мать нажимает на какой-нибудь биологический курок, если ты влюблен. А потом делает всех женщин, даже самых строгих, хлопотливыми наседками.

Мици засмеялась:

— Да, в этом что-то есть. Я просто обожаю детей и люблю быть дома. Я понимаю, что это не модно, но каждый вечер, когда Рей приходит домой, мне нравится целовать его, удивлять вкусной едой. Он говорит, что я готовлю так здорово, что ему приходится пропускать ланч, чтобы оставить побольше места для обеда. — Она поправилась, но выглядела счастливой и спокойной.

— Я тоже хочу этого. Дом для Энгуса, дом для моих детей.

После того, как дети поели, Мици отправила их играть во двор.

— Сейчас мое время. Я обычно пишу или читаю письма.

Бонни улыбнулась.

— Ты первая, кто не сказал ничего ужасного про Энгуса.

Мици вздрогнула.

— Что тут скажешь? Ты говоришь, у него было ужасное детство, да ведь у тебя тоже. Я помню, как твоя мать била тебя и как она напивалась. Честно говоря, Бонни, ты заслуживаешь самой прекрасной любви в мире. Таких счастливых людей, как мы с Реем, немного. Мы счастливы, и я желаю тебе того же.

Бонни оглядела чистую кухню.

— Я уверена, что все будет хорошо. Я знаю, моим знакомым странно то, что мы с Энгусом не говорили друг с другом, но нашей любви не нужны слова. Мне кажется, что на самом деле он застенчивый и спокойный. Когда мы поженимся, все будет нормально. Мы будем вместе сидеть у камина, и я буду читать ему стихи. — Она засмеялась. — Видишь, я уже все спланировала.

— Да, Бонни, это звучит замечательно.

— Ой, я должна бежать. Я обещала, что мы встретимся с мамой в городе. Она хочет посмотреть фильм «Потомки Сатаны». У нее ужасный вкус на фильмы, но ей очень хочется в кино. Знаешь, нам с ней даже не о чем разговаривать.

— Хорошо, — Мици встала. — Если придешь поздно, заходи через заднюю дверь. Она будет открыта для тебя.

— Я не задержусь. — Бонни поцеловала подругу и, схватив сумку, понеслась к автобусу.

Фильм оказался длинным и нудным. Лора обсуждала сюжет в течение целого обеда, который они заказали в ресторане.

— Мама, послушай, — Бонни прервала ее, — я хочу что-то тебе сказать. Я собираюсь выйти замуж.

Лора подняла брови.

— Замуж? Кто же этот счастливчик?

Бонни достала золотое кольцо.

— Вот. Энгус не прислал бы его мне, если бы у него не было серьезных намерений.

Лора посмотрела на дочь.

— Кто он? Я имею в виду, как он зарабатывает на жизнь?

— Ну, он… имеет большое владение в Шотландии и дом в Лондоне. Тереза знает о нем больше, чем я. Я думаю, он так богат, что ему не надо работать.

Лора посмотрела на Бонни с возрастающим интересом.

— Он лорд или что-нибудь в этом роде?

Бонни кивнула.

— Почти. Кстати, он унаследует все, когда умрет его отец, и будет лордом Макфирсоном, а я буду леди Макфирсон. Как тебе все это?

Лора была потрясена.

— Боже мой, Бонни. Кто бы мог подумать, что моя малышка поедет в Англию и выйдет замуж за лорда! Он преданный католик?

— Да.

Лора коснулась рукой щеки дочери. Бонни покраснела. Она не привыкла к проявлениям нежных чувств со стороны матери.

— Послушай, дорогая, что бы ни случилось, пусть он даст тебе денег до того, как вы поженитесь. Помни, что случилось со мной.

Возникла неловкая пауза. Бонни подняла бокал с вином.

— Честно говоря, мама, мое замужество будет не таким. Я полностью доверяю Энгусу. Он никогда меня не бросит.

Лора посмотрела в свою тарелку.

— Я так тоже когда-то думала. Но твой отец бросил нас.

— Я знаю, — Бонни вздохнула. — Я до сих пор чувствую свою вину в том, что он ушел и умер в одиночестве. Надо было попытаться остановить его. Я всегда чувствую свою вину.

— Ну, ты была маленькой девочкой и росла без него все эти годы. Ты училась в школе, у тебя были друзья.

Бонни ужаснулась.

— Я отказалась от него?

Лора поняла, что будет мудро не расстраивать Бонни. Слезы уже подступили к ее глазам.

— Нет, не совсем, — пояснила она. — Он отрекся от нас, и я не знаю, что бы делала, если бы не твоя помощь. — Теперь уже и Лора пустила слезу.

Бонни возразила:

— Это не помощь. Я всегда буду присылать тебе столько денег, сколько смогу. Я уверена, когда мы поженимся, Энгус разрешит посылать тебе еще больше.

— Это было бы здорово, дорогая. Я это очень ценю. Но не волнуйся обо мне. Я проживу. — Она посмотрела на часы. — О, мне пора на исповедь в церковь.

— Мама, — сказала Бонни с удивлением, — ты только и делаешь, что ходишь на исповеди и служишь Богу и отцу Джону.

Лора улыбнулась. Она даже стала как-то моложе. Ее лицо прояснилось, глаза засверкали, будто в лихорадке.

— Да. Я служу Богу. А там, где есть Бог, есть и Дьявол. — У нее был безумный взгляд. — Мне действительно пора идти, Бонни. Передай мои лучшие пожелания Мици.

— Хорошо. — Бонни встала. — Я оплачу счет.

— Как это мило, большое спасибо. Увидимся.

— Увидимся, — засмеялась Бонни, — надеюсь, мы увидимся в церкви на моем венчании.


— А затем он взял длинную цепь и приковал меня в подвале к стене. На нем была черная…

«…черная кожаная маска, в руках плеть», — это предложение отец Джон договорил про себя, прежде чем Лора успела произнести его вслух. Он знал наизусть почти все слова Лоры. «Ну, ладно, — думал он. — На этой неделе только плеть. Хоть сменила пластинку. Прошлые две недели она висела под потолком на кожаных ремнях».

Прочитав две молитвы, Лора тихо сидела в тени алтаря. Она наблюдала за тем, как отец Джон выключал свет в церкви. Теперь только свет одной красной лампы тускло освещал алтарь. Когда он пошел к двери, то почувствовал, что рядом кто-то есть.

— Боже мой, Лора! — воскликнул он, потупив мрачный взгляд. — Ты меня напугала.

— Неужели, отец? — Ее губы растянулись в улыбке. — В самом деле? Я не хотела.

Отец Джон задергался.

— У меня есть новости, отец Джон. Моя дочь Бонни выходит замуж за английского лорда и будет жить в замке в Англии.

— В самом деле? — Отец Джон вдруг проявил к этому интерес. — А этот молодой человек католик?

Лора торжественно кивнула.

— Конечно. Моя дочь никогда бы не подумала отлучаться от церкви. Однажды я приведу сюда их обоих.

Отец Джон был потрясен.

— Ну, должно быть, вы счастливы. Вот что. Сейчас я все закрою, и мы можем пойти ко мне, выпить по чашке кофе. Хотите?

Это привело Лору в восторг.

— Конечно, — без колебаний ответила она.

Позже, дома, она хлестала себя до тех пор, пока ее не покинули похотливые мысли о совокуплении с самим отцом Джоном.


Вернувшись домой, Бонни было приятно увидеть еще два цветка, которые доставили в ее отсутствие. Августина улыбнулась, когда внучка зашла в столовую, держа цветы в руках:

— У тебя счастливый вид.

— Да, я счастлива. Я еще счастливее, чем была, когда приехала. Меня смущали собственные чувства к Энгусу, мнение людей, которые настраивали меня против него. Но сейчас, — она замолчала и посмотрела на цветы, — сейчас я знаю, что люблю его. Я хочу выйти за него замуж, и никто не переубедит меня. Наплевать, если первые несколько лет будут трудными. Я знаю, что ему будет непросто принять мою любовь и научиться доверять мне, но я готова к этому. Я переживу трудности. В конце концов, я знаю, что такое жить, если ты несчастлив. Посмотри на мою мать. Она все пережила, а теперь посвятила себя церкви и отцу Джону.

«Скорее только священнику», — подумала Августина, но ничего не сказала. Если Лора занимается своими делами и не лезет к Бонни, то Августине все равно. «Кроме того, — рассудила Августина, — лучше Бонни думать о том, что мать посвятила себя церкви, чем знать, что она путается с пьянчужками Мерилла».

— Я так рада это слышать, — сказала она. — Кстати, я позвонила Маргарет и поблагодарила ее за подарки. Она сказала, что Джон встретит тебя в аэропорту.

Бонни с Морой поехали по магазинам, чтобы купить бальные платья.

— Макгрегоры будут давать новогодний бал. А потом, Тереза говорит, что в полночь мужчины должны пойти в гости.

Они пересмотрели все платья в магазине.

— Думаю, стоит купить это атласное, цвета слоновой кости. Бабушка говорит, что даст мне свою чернобурку. Если уж в английских домах так холодно, представляю какой холод будет в шотландских замках. — Она вздрогнула. — Как бы не пришлось спать в пальто.

Мора достала черное шифоновое платье.

— Примерь, Бонни. Ты такая красивая в черном.

— Тогда его нельзя показывать бабушке.

Мора улыбнулась.

— Если ты уже стара для замужества, тогда пора носить черные платья. Ой… — она зажала ладонью рот. — Я не хотела, чтобы это прозвучало так грустно.

Бонни засмеялась.

— Да, я знаю. Но мы не будем покупать такое. Я становлюсь суеверной.

Оставшиеся дни пролетели быстро.

— Я вернусь летом, — сказала Бонни Августине. — Даже если мы обручимся, я пока не буду выходить замуж. Если все будет хорошо, мы поженимся в октябре.

— Бонни, я хотела спросить тебя, — сказала Августина с беспокойством в голосе. — Ты собираешься учиться дальше? Это было бы мудрым решением. В конце концов, все может провалиться, и тебе будет необходимо закончить образование.

Бонни была непоколебима.

— Не провалится. Я никогда в жизни не была ни в чем так уверена. Я даже не могу думать о том, чтобы жить без Энгуса. Я чувствую, что я жива, только когда думаю о нем. Он — моя жизнь. Он заставляет меня чувствовать все так остро, что все остальное в мире не имеет значения. Во всей вселенной существуем только мы вдвоем.

На прощанье Августина поцеловала внучку.

— Помни, если что-то случится в твоей вселенной, для тебя всегда есть место здесь, в Лексингтоне.

— Запомню, но этого не произойдет.

Мора провожала Бонни в аэропорт.

— До свидания, — сказала она Бонни, когда объявили посадку. — Счастливо. И обязательно пришли мне фотографию Энгуса.

Бонни кивнула, и они обнялись.

— До свидания, Бостон, — сказала она, когда самолет сделал круг и начал подниматься. — До свидания. — Она легла и стала думать о том, как однажды вернется с Энгусом.

Глава 17


Джон встретил Бонни в аэропорту. Серебристый мех касался ее лица.

— Бонни, — сказал Джон, обнимая ее, — ты стала еще красивее.

— Это оттого, что меня бабушка откормила. Я поправилась на пять фунтов.

Бонни была в восторге от заснеженной Шотландии. Она старалась выведать у Джона побольше новостей.

— Кто будет на вечеринках?

— Все. Много людей приехало из Лондона. Сегодня самый большой бал. Надеюсь, ты не слишком устала.

— Нет, полет не был утомительным, я всю дорогу спала. Кстати, Энгус вернулся?

Джон посмотрел на Бонни, которая беззаботно теребила перчатки.

— Не знаю, но если он и вернулся, его бы не пожелали здесь видеть. Все его слишком хорошо знают.

При мысли о том, что Энгуса бойкотируют местные богачи, сердце Бонни сжалось.

— Да, — сказала она, — какой стыд, что несчастный человек становится изгнанником.

— Он этого заслуживает, — твердо сказал Джон. — Бонни, ты ведь не собираешься пойти на жертву ради него. Даже у Терезы хватило ума выбросить из головы этого человека.

— Не знаю, Джон. Посмотрим, что будет. — Она представила себе, как танцует с Энгусом.

Тереза ждала Бонни в доме Макгрегоров. Макгрегоры выглядели, как английские овчарки. Все они имели пышные шевелюры и бледно-голубые глаза. В семье было семь братьев и сестер. Сэр Ян Макгрегор был глухим. С собой он носил медную слуховую трубку, которую часто вставлял в ухо, но редко кого мог выслушать до конца. Он крикнул Бонни:

— Бонни? Ты не можешь быть Бонни! Это не имя, это слово![6]

Его жена Шарлотта, носившая очень высокую прическу, крикнула ему в трубку:

— Дорогой, она ведь американка. У американцев смешные имена.

— А! — понимающе кивнул он. — Ты жуешь жвачку?

Бонни кивнула. Старик остался доволен. Тереза увела ее от шумной семьи, окружившей девушку.

— Я покажу тебе твою комнату. — И она взяла Бонни за руку.

— Хорошая идея, — с облегчением вздохнула Бонни.

Она раньше никогда не останавливалась в замках и сразу же дала себе слово никогда больше этого не делать. Одно дело — гулять по замку Уиндзоров, чувствовать историю, смотреть на красивую мебель и гобелены, но совсем другое дело подниматься по винтовой лестнице. Вскоре они с Терезой очутились в каменной камере с узенькими окнами. Бонни присела на одну из коек больничного вида.

— Здесь немного пустовато.

Тереза прыгнула на кровать.

— К счастью, я не буду сегодня здесь спать. Я влюбилась в Патрика Фитцгиббона и планирую соблазнить его именно сегодня.

В дверь постучали. Мальчик, одетый в шотландскую юбку, держал огромный букет цветов. Девушки застыли в ожидании.

— Для мисс Бонни Фрейзер, — произнес мальчик.

— Ой, какая прелесть, — воскликнула Бонни. Она разорвала целлофан. — Весенние цветы. Ну не прекрасны ли они? Только представь: весенние цветы глубокой зимой.

Бонни заметила записку, которая была нацарапана знакомым почерком: «Я буду с тобой сегодня». Она посмотрела на Терезу.

— Джон говорит, что его не пустят в дом.

Тереза ухмыльнулась:

— Возможно, он придет через трубу, схватит тебя длинными когтями и утащит в ночь.

— Нет, правда. Не глупи.

Тереза засмеялась.

— Я не переживаю за Энгуса. Если он захочет тебя увидеть, никто его не остановит.

— Хорошо, — Бонни таяла от счастья.

— Я думаю, лучше давай приведем в порядок нашу комнату. Все-таки мы здесь будем несколько недель.

Бонни примеряла, и сбрасывала с себя, и снова примеряла платья, выбирая наряд для вечера. Сначала она решила, что наденет бледно-красное, из шелка. Но потом передумала и достала кремовое из атласа.

— Предлагаю поторопиться и решить побыстрее, иначе он исчезнет, — сказала Тереза. — И кстати, если ты думаешь принять ванну, то я не советую. Вода просто ледяная.

Бонни вздохнула.

— Иди вперед. Я скоро буду. — Ей хотелось побыть одной.

Тереза удалилась, а Бонни прекратила метаться. «Успокойся, — твердо сказала она себе. — Надень кремовое платье и туфли ему в тон. Так. Решено». Она достала бриллиантовое колье. Увидев себя в зеркале, улыбнулась.

— Он придет. Энгус скоро будет здесь, — ее глаза сверкали.

Одевшись, Бонни слегка сбрызнула себя духами, которые подарила Августина. Легко сбежав по лестнице, она остановилась на балконе. Отсюда можно было рассмотреть всех гостей. Стены зала украшали ряды оружия и старинные знамена. Бонни минутку постояла, разглядывая весь зал. Энгуса она не видела.

Мужчины выглядели шикарно в национальных шотландских костюмах. Бонни видела как-то шотландскую юбку, но никогда прежде не видела стольких мужчин в ярко-голубых, зеленых, красных юбках, принадлежавших разным кланам. Другие мужчины, с косичкой, выглядели, как сувенирные куклы.

— Тебе нравится. Нравится! — рядом был Зейкервель. — Дорогая, ты так красива. — Взгляд дизайнера скользнул по атласному платью. — Тебе очень идет. — Он посмотрел на бриллианты. — Мелковаты, — сказал он, наклонив голову. — Но с другой стороны не стоит носить бриллианты более двух карат на шее. И, — он поклонился, — ты самая красивая на балу.

— Перестань разглядывать юбку Джона, — крикнула Тереза.

— Как грубо, — сказал Зейкервель.

Джон улыбнулся Бонни:

— Ты сказочно выглядишь.

— Пусть перестанет смотреть на мужские ноги, — Тереза уколола Зейкервеля.

Тот вздрогнул.

— Тереза, дорогая, это же больно. — Он повернулся к Бонни. — Понимаешь, эти волосатые ноги… Не знаю, как себя сдержать.

Джон увел ее.

— Не слушай его. Он развратит кого хочешь. Отстань, дорогой.

Зейкервель положил руку на бедро и отошел.

— Однажды я тебе понадоблюсь, Бонни. Такие люди, как я, склонны понять таких людей, как ты, — сказал он на прощанье.

Бонни была озадачена.

— Что он хотел этим сказать?

— Не обращай внимания. Зейкервель — славный парень, когда он не выпячивается.

Бонни видела, как он растворился в толпе, и поняла, что почему-то ей без него скучно. В этом человеке было что-то глубокое и сложное. Люди, которые ее окружали, казались ей простыми и понятными, живущими обычными земными заботами, хотя Бонни и понимала, что в действительности все гораздо сложнее и многое скрыто от постороннего взгляда. Из тех, кого она встретила в Англии, Зейкервель был единственным, кто не пытался утаить от окружающих другую, темную и грешную, сторону своей жизни.

— Мне нравится Зейкервель. Он меня смешит, — сказала она Джону.

Тереза и Джон медленно шли за Бонни через толпу по направлению к столу. Мэри и Сирил были уже там.

Мэри хотелось покомандовать.

— Мама с папой сидят с Макгрегорами. Бонни, садись с Сирилом, а ты, Джон, сюда, иначе ты замучаешь Бонни за вечер.

Слуги внесли огромные серебряные блюда с фазанами и олениной. Зал освещали лампы, стоявшие на каждом столе. Женщины, одетые в шелка и атлас проплывали мимо Бонни. На некоторых дамах в белых платьях девушка заметила клетчатые ленты, приколотые к правому плечу.

— Не могу поверить, что я здесь, — сказала Бонни.

— Я тоже, — заморгал Сирил. — Надо среди этого родиться, иначе все покажется, как в кино. Вот где я узнавал жизнь — в местном кинотеатре.

Бонни кивнула.

— Согласна, но все равно очень красиво.

Неожиданно во время еды многие встали из-за столов.

— Что это? — спросила Бонни, желая последовать их примеру.

— Сиди, — сказал Сирил, — это не для нас.

— Да здравствует король! — Один старик стоял, прижимая к груди стакан с вином. Он подержал его, поднес его к губам и осушил до дна. Все присутствующие последовали его примеру. Вдруг Бонни услышала звуки волынки. Они становились ближе и ближе, затем распахнулась огромная дверь зала. Печальная музыка зазвучала совсем близко, появился волынщик и медленно прошелся по всему залу.

Бонни слышала, как рыдала и всхлипывала волынка: «Ты не вернешься? Не вернешься?» Эта музыка напоминала о том, как однажды жестокие, гордые люди потеряли своего короля. Вместе с династией Стюартов люди утратили гордость и независимый дух, теперь все они были рабами Лондона и Англии. Некоторые старики заплакали, услышав музыку, заполнившую зал. А Бонни подумала о Малкольме Фрейзере и его отце. Ее сердце наполнилось скорбью.

Медленно стихала музыка. Музыкант ушел. Гости опять принялись за еду. Разговоры постепенно заполнили зал и заглушили последние всхлипывающие звуки волынки.

Сразу после того, как заиграл оркестр, появился Мэтью. Он зажимал уши руками.

— Боже, я ненавижу эту музыку.

Во время танцев Бонни увидела Терезу с Патриком Фитцгиббоном. «Он очень симпатичный», — подумала Бонни.

Бонни больше не могла есть и с нетерпением ждала, когда же Энгус найдет ее. Она танцевала все подряд, и вот Джон пригласил ее. Только они стали танцевать, как музыка стихла. Гости застыли в молчаливом ожидании. Даже слуги стояли не шелохнувшись. Джон посмотрел на часы.

— Полночь, — прошептал он Бонни. — Все ждут первого гостя, того, кто придет, и…

Он не успел договорить, как в переднюю дверь замка громко постучали. Сэр Ян подошел к тяжелым деревянным дверям и распахнул их. Там, под светом железной лампы, освещавшей арку, стоял Энгус. Он был в костюме из ткани, рисунок которой свидетельствовал о принадлежности к роду Макфирсонов. Тускло сияли серебряные пуговицы на его бархатном жилете и пряжки на ботинках. Белый кружевной воротник подчеркивал густоту черных волос. В руке он держал уголек.

Сэр Ян был потрясен. Как и многие другие, он поклялся никогда не впускать Энгуса Макфирсона в свой дом. Но Энгус был первым гостем в новом году, и сэр Ян знал, что если он его не впустит, то тем самым навлечет беду на свою семью, на свой дом, на свою землю.

— Добро пожаловать, — холодно сказал он.

— Я ненадолго. У меня здесь есть дело, — произнес Энгус.

Нервное возбуждение пробежало по толпе. Энгус шел, и люди перед ним расступались. Его суровые глаза обыскали весь зал, и вот он увидел Бонни. Она медленно двинулась ему навстречу. В зале воцарилась полная тишина: они шли друг к другу — Бонни, такая светлая и божественная, и Энгус — таинственный, полный зловещего мрака. Они встретились на середине зала. Энгус обнял ее.

— Я пришел сюда за тобой.

Бонни улыбнулась.

— Я знаю. — Эти слова прозвучали без малейшего сомнения. «Я знаю, я знаю, я знаю», — ее звонкий голос подхватило эхо.

Бонни и Энгус прошли по залу мимо лорда и леди Бартоломью, мимо Макгрегоров и вышли в ночь.

— Мое пальто…

Энгус взял ее за руку.

— Тебе не нужно пальто. У меня есть толстый меховой плед.

Он укутал им девушку. Они спустились с высоких каменных ступеней. Энгус усадил ее в серебристый «Роллс Ройс». Машина тронулась с места.

— Куда мы едем?

Энгус откинул голову и засмеялся. Бонни опять заметила отколотый передний зуб.

— Мы едем в мой замок — замок Драмосси, и завтра официально объявим о нашей помолвке.

— Правда, Энгус?

— Правда, моя Бонни.

Их губы сомкнулись в поцелуе.

Глава 18


Когда дверь за Бонни и Энгусом закрылась, гости пришли в возбуждение.

— Какой наглец! — сказал сэр Ян своей жене.

Другие гости обсуждали между собой происшедшее и только покачивали головами. Зейкервель, танцевавший с Терезой, вздохнул:

— Бедная дурочка. У нее нет ни малейшего представления о том, куда она попала.

Тереза посмотрела на него.

— Я думаю, что это самое романтичное, что я видела в своей жизни.

— В этом и проявляется Энгус. Ему нравится жить, как если бы весь мир был театром. Он всегда делает постановки великих драм. Возможно, он долго думал и над этой сценой. Бонни не понимает, что она всего лишь один из персонажей, как и я, — он приглашает меня декорировать его дом или развлекать за ужином. Смотри. Он получит большое наслаждение, женившись на Бонни, потому, что все ее любят и не хотят, чтобы он был с ней. Если твои родители не будут обращать на него никакого внимания, ему скоро наскучит эта игра. Ему вообще все очень скоро наскучит, и он вернет ее назад.

Тереза была шокирована.

— Ты хочешь сказать, что он ее не любит?

Зейкервель нахмурился.

— Такие люди не любят никого, кроме самих себя. Он убедил себя в том, что ему нужна такая жена, как Бонни. У него всегда была навязчивая идея жениться на девственнице. Он чудовищно ревнив. Вот почему он так жестоко избил Соню. Я ремонтировал ее кухню несколько месяцев назад, и она рассказывала, что он заставил ее исповедаться. Через несколько дней он напился и припомнил ей все это.

Маргарет остановила их.

— Тереза, ты не думаешь, что нам стоит предостеречь Бонни? В том смысле, что она плохо знает Энгуса. Может, стоит позвонить в Драмосси и сказать ей ничего не предпринимать в спешке, если ты, конечно, понимаешь, о чем я говорю.

Тереза усмехнулась.

— Ты имеешь в виду не спать с ним. Но мне кажется, это не совсем мудрое решение. Думаю, что Зейкервель прав. Если мы оставим ее в покое, и если это одна из очередных драм Энгуса, ему это скоро наскучит. В конце концов, он привык к темпераментным женщинам, а не к двадцатитрехлетним американским девственницам.

— Застрелить его! — проревел Саймон прямо под ухом Зейкервеля. Тот подпрыгнул. — Да я не тебя имею в виду, дурак. Энгуса. Давайте устроим охоту и застрелим его.

— Прекрасная идея! Вздернуть его! — предложил сэр Ян.

Мэри вздохнула.

— Не знаю. Мне кажется, это касается их обоих, это не только прихоть Энгуса. Вы видели, как они смотрели друг на друга?

Паулина кивнула.

— Это было похоже на разряд электрического тока. Мне казалось, я вижу искры. — Она глубоко вздохнула. — Но если бы мне предложили все, что ей пообещает Энгус, я бы сказала нет. Он и за мной пытался ухаживать.

— Да? Я и понятия об этом не имела.

— Да. Это было много лет назад. На одной вечеринке он затеял ужасную драку. Потом все кончилось, мне стало жаль его, когда он выскочил на улицу. — Она помолчала. — А затем он сказал: «Пойдем со мной». Я ответила: «Нет». Вот в чем разница между Бонни и мной. Нас так учили мать и отец. Мы видели, как они заботятся друг о друге. Я инстинктивно почувствовала, что в тот момент нужна была ему, чтобы мною закрыть ту черную дыру, которая образовалась внутри него. После этого прошло бы какое-то время, и он бы меня выкинул. Бедная Бонни. — Она вздрогнула.

Мэри была удивлена. Паулина никогда так откровенно не рассказывала о себе.

— Я знаю, что все это звучит очень драматично, — Паулина улыбнулась, — но такие мужчины, как Энгус, возбуждают. Они опасны, и уже только из-за этого можно сделать выбор. Я сделала выбор в своей жизни и предпочла человека, который будет любить меня и наших детей, пусть даже он скучноват. Впрочем, я тоже.

— Но мы знали, что у нас был выбор, — сказала Мэри, — а знает ли об этом Бонни? Она ушла с ним, как будто это ее судьба.

Теперь заговорил Сирил.

— Она ждала Энгуса всю свою жизнь. Бонни говорила, что чувствует себя виноватой за боль и горечь своего отца и думает, что предала его, когда он ушел. Всю жизни она искала кого-то с такой же глубокой скорбью, как у ее отца. И вот она нашли Энгуса. Нет никаких сомнений: она верит в то, что спасет его. — Лицо Сирила выглядело грустным. — Моя тетя, которая жила в Ист-Энде, поступила так же. Ее отец всегда бил мать. Надо полагать, что она должна была выйти замуж за человека другого склада. Моя мать так и сделала, но моя тетя…


Джон просто сходил с ума.

— Мы должны что-то предпринять, — сказал он Луке и Мэтью.

— Оставьте ее в покое. Если мы вмешаемся, от этого она станет только упрямее. Давайте надеяться на то, что он отколет какую-нибудь штучку, и она вернется. Если мы станем надоедать ей, она не бросит его. Я буду ждать, потому что хочу остаться ее подругой.

Джон с уважением посмотрел на сестру.

— Знаешь, а ты права.

Зал был пронизан радостным возбуждением, но теперь, когда Энгус и Бонни уехали, все померкло и стало грустно. Женщины хотели домой, чтобы в тишине помечтать о таком же изумительном моменте. Им хотелось верить, что их тоже кто-то может так любить, так же как Энгус, ворваться в замок и увезти их от этой тоскливой бессмысленной жизни. Мужчины мечтали о красивой женщине, которая всегда будет их ждать. Много снов приснилось гостям замка той ночью.


— Спокойной ночи, Саймон, — Маргарет была вся в слезах.

— Не плачь, — хрипло сказал Саймон. Он сел и обнял жену. — Маленькая моя глупышка расстроилась.

— Кажется, так. Завтра же я позвоню ее бабушке. Я чувствую беду.

— Не глупи. Ты замечательная женщина. Я тебя люблю.

— Я знаю, — Маргарет улыбнулась. — Ты сделал бы для меня то, что Энгус сделал для Бонни?

Саймон кивнул:

— Конечно, дорогая.

Маргарет вздохнула и крепче прижалась к мужу.

Глава 19


Бонни открыла глаза. Какую-то минуту она думала, что находится у себя дома в Лексингтоне. Затем девушка вспомнила события прошлой ночи. Она села и огляделась. Она лежала в огромной кровати с красно-желтой узорчатой драпировкой. Портьеры на окнах были подобраны ей в тон. Стены комнаты отделаны светлым деревом. В камине догорал огонь. Около камина стояли два удобных бархатных кресла, а у стены напротив дверей — ниша из красного дерева для книг. Она заметила батарею и улыбнулась. «Но мне нечего надеть, кроме бального платья», — вспомнила она.

Бонни вылезла из кровати и подошла к окну. Глубокий ров вокруг замка был наполнен водой. Заснеженные поля убегали за горизонт. Огромные деревья с голыми ветками стояли, как часовые, охраняя стены древнего замка.

В дверь постучали.

— Кто там?

«Наверное, Энгус», — подумала она.

— Это Джинни, ваша горничная. Хозяин дал платье для вас.

Бонни открыла дверь. Горничная была очень удивлена. Она ожидала увидеть одну из самых обычных женщин, которых хозяин часто приводил домой. Вместо этого перед ней стояла красивая молодая женщина ее же возраста с невинным лицом и теплой улыбкой.

— Хозяин хочет, чтобы вы позавтракали с ним. Я вас провожу в столовую.

Бонни оживилась:

— Дайте мне пять минут, и мы пойдем вместе.

Она взяла шелковое платье и закрыла дверь. Она старалась пока не думать об Энгусе, и вдруг ей вспомнился вчерашний разговор.

— Что ты думаешь о моем представлении?

— Представлении?

— Да, — нетерпеливо подтвердил он.

— А, — Бонни это задело. — И часто ты делаешь такие вещи?

— Как только подворачивается случай, — засмеялся он. — Мне нравится смотреть в их глупые бессмысленные лица. Я знал, что Макгрегор не посмеет не впустить меня. Это было бы плохой приметой. Знаешь, мне пришлось потратить много времени, чтобы узнать, где ты.

Бонни смягчилась. Тот факт, что Энгусу пришлось преодолеть столько преград, чтобы найти ее, успокоил ее. Она улыбнулась.

— Что будет теперь?

Энгус не ответил. Вдруг Бонни поняла, что все ее мечты о том, чтобы заняться с Энгусом любовью, могут очень скоро осуществиться. Она не знала, хочет ли он, чтобы эти фантазии осуществились, и чувствовала себя неловко.

— Я знала, что ты прекрасен. Когда я увидела тебя в дверях, то сразу поняла, что ты приехал за мной.

Энгус был доволен.

— Вот в этом моменте я не был полностью уверен.

— Опять игра?

— И да, и нет. — Он приблизил Бонни к себе. — Да, вся моя жизнь — игра. И нет. Я так люблю тебя, Бонни. С первой минуты, как увидел тебя, я понял, что мы предназначены друг для друга. Вот тут я не играю.

Голова Бонни лежала на груди Энгуса. Даже в этот поздний час девушка не утратила ни свежести, ни великолепия, которое ему хотелось оберегать, а потом, как он понял, погубить. Он задумался. «Почему я всегда ищу счастья, а потом причиняю боль? — спрашивал он себя. — В этот раз, — пообещал он себе, — все будет по-другому».

Бонни почти спала.

— Я могла бы лежать так всегда, — пробормотала она, когда он нежно разбудил ее.

— Мы приехали.

Они вошли в тень замка. Энгус повел ее вверх по лестнице и распахнул одну из дверей. Это была спальня.

— Спокойной ночи, дорогая, — сказал он, поцеловав ее в лоб. Она была удивлена. — Я не насильник, — сказал он, — хотя, может, ты слышала совсем другое. — Он нежно поцеловал Бонни. — Завтра мы все обсудим. — Он нежно подтолкнул ее к комнате и закрыл дверь.

В своей спальне, где огромная люстра свисала с потолка, Энгус открыл простую бархатную коробочку. Сверкнули бриллианты. В последний раз он видел это кольцо на руке матери.

Он вспомнил, как стоял у подножия каменной лестницы, которая вела из спальни в главный зал. Ему было почти четыре года, в руках он держал плюшевого медвежонка и красный паровозик из дерева. Энгус смотрел на свою мать. Она лежала на спине, шея была вывернута так, как будто бы она смотрела в его сторону. Глаза были пусты, рот приоткрыт. Тонкая струйка крови сочилась по лицу.

Мальчик выронил игрушки и сделал шаг к матери. Тут он услышал какие-то звуки. Он увидел неясные очертания отца, который стоял наверху и смотрел на тело мертвой женщины.

— Убирайся! — кричал он. — Убирайся!

Энгус бросился наутек. Он слышал, как отец сбежал по лестнице и гнался за ним по комнатам замка.

— Я убью тебя! — орал он. — Я убью тебя так же, как эту шлюху — твою мать!

Энгус побежал на боковую лестницу, туда, где были слуги. Он знал, что если сможет добежать до Джона, одного из охотников, то будет спасен.

Джон не боялся отца Энгуса. Мальчик прибежал на кухню и бросился к нему.

— Успокойся. — Джон погладил дрожавшего ребенка. — Ничего плохого не случится, парень. За тобой гонится отец?

Мальчик кивнул.

— Он убил маму!

Тут зазвонил колокольчик.

— Это твой отец. Подожди у камина. Я успокою его, — сказал Джон.

— Он убил мою маму! — закричал Энгус.

— Нет, нет, малыш. Он бы не мог этого сделать. Он… — колокольчик яростно зазвонил снова. — Будь здесь, пока я не вернусь.

Энгус кивнул. Он очень долго сидел у огня. Мальчик знал, что его мама умерла, потому что у нее были такие же глаза, как у оленихи, которую он однажды нашел в лесу. Глаза закатились, кровь стекала на землю. Он также знал, что отец убил его мать, которая беззаветно любила сына и никуда от себя не отпускала. Энгус любил мать за то, что она любила его. Он ненавидел мать за то, что она любила отца, который их бил. Он ненавидел своего отца, потому что тот истязал мать, мать плакала, и Энгус ненавидел себя за то, что не мог защитить ее. «Теперь я один», — подумал он. Уже тогда он понял, что потерял последнюю опору в жизни. Жестокое одиночество окутывало его.

Джон вернулся на кухню.

— Дела плохи, — сказал он, — твоя мать поскользнулась на лестнице и упала вниз. — Он взял мальчика на руки. — Твоя мать умерла, малыш, но отец не убивал ее. Она поскользнулась.

Мужчина и ребенок посмотрели друг другу в глаза. Джон прочитал правду в глазах Энгуса. Слезы бежали по его лицу. Джон пытался сдержать свою скорбь, так как тоже любил нежную хозяйку, которая жила, как тень, в этом огромном замке.

— Я сказал хозяину, что возьму тебя к себе домой. Ты там побудешь несколько дней с Шейлой и детишками.

Поздно ночью, когда Энгус уснул, Джон сказал своей жене перед сном.

— Старый ублюдок пьян, как свинья. Мальчик говорит правду. Он толкнул ее. Но они напоили как следует этого осла-доктора, который зафиксировал ее смерть, как несчастный случай. Мальчик будет знать правду. Тяжелое бремя для человека.

Энгус положил коробочку с кольцом на столик. Обычно, вспоминая этот и другие жуткие моменты, он прикладывался к бутылке виски. Но сегодня он поборол желание напиться и крушить все подряд, чтобы заглушить боль. С тех пор, как он увидел Бонни, в его сердце поселился покой. От нее исходило такое же мягкое сияние, которое излучала его мать. Его воспоминания о матери были отрывочны и смутны. Они потерялись во мгле ужасов и насилия. Волосы его матери были черного цвета, а Бонни была блондинкой, но у нее такая же улыбка. В ее обществе он чувствовал безмятежность, безмятежность, которой не знал целых двадцать девять лет. Он знал, что расскажет Бонни о своем отце, он доверял ей, даже не зная ее. Она поймет.

Глава 20


Надев черное шелковое платье, Бонни умылась в маленькой уютной ванной. Ей казалось, что все это сон, и если она будет слишком много обо всем думать, то проснется и снова окажется в маленькой каменной комнатке замка Макгрегора. Бонни вытерла лицо толстым полотенцем. «Нет, все-таки это реальность», — решила она.

Бонни подошла к кровати и взяла в руки халат из тяжелого шелка. На его лацкане красовался герб Макфирсонов, расшитый золотом. Девушка накинула его на плечи. Халат складками свисал до пола. Бонни ощущала мягкость нежного шелка. «Нет, надо себя ущипнуть, тогда пойму, на самом ли деле все это происходит». Она сделала это и рассмеялась. В этот момент открылась дверь и вошла Джинни.

— И что тут смешного?

— Я решила проверить, не снится ли мне все это. Нет, это не сон. Это все на самом деле.

Джинни кивнула.

— Конечно же. В доме такое волнение по поводу вашего приезда. Раньше сколько гостей не приезжало, хозяин еще ни разу так не хлопотал.

Но Бонни не слушала ее. Она разглядывала стены, на которых висели полотна английских, голландских, итальянских и французских мастеров. Джинни вела ее через богато украшенные комнаты, и Бонни казалось, что они в настоящем дворце. Почти вся мебель была привезена из Испании. Бонни вспомнила, что мать Энгуса была испанкой.

Проходя по огромному залу, она увидела портрет женщины, очень похожей на Энгуса.

— Это, — объяснила Джинни, — последняя хозяйка замка. Красива, правда?

Бонни посмотрела на спокойное выдержанное лицо.

— У нее такой печальный взгляд.

Джинни хотела что-то сказать, но передумала. «Она скоро сама все поймет, если останется», — подумала Джинни. Когда хозяин был дома, он часто брал бутылку виски и стоял перед портретом матери. Иногда ночами он был спокоен. А бывало, что слуги просто ужасались от его криков и стонов по ночам. Окна и мебель в большом зале меняли столько раз, что Джинни давно сбилась со счета. Только старый Джон мог успокоить его. «Бедный Джон, — думала Джинни. — Под его опекой находится старый хозяин, запертый наверху в своей комнате. Он обучает молодых слуг, ему бы и о себе позаботиться не помешает, да еще нужно присматривать за молодым хозяином».

— Нам нужно поторопиться, а то хозяин будет нервничать, — сказала Джинни.

Бонни улыбнулась.

— И часто он бывает таким?

Джинни только округлила глаза.

Энгус ничем не выдал своего нетерпения. Он встал, чтобы поприветствовать вошедшую Бонни. Девушка бросилась в его объятия. Она запуталась в платье, когда уже подбежала к нему, и спросила:

— Я заставила тебя ждать, дорогой?

— Нет. Я ждал этого момента так долго, что мое нетерпение только бы испортило все.

Она улыбнулась.

— Какие планы у нас на сегодня?

Энгус задумался.

— Думаю, что нам позвонят Бартоломью. Маргарет без сомнения сообщит все твоей бабушке.

— Почему ты так решил?

— Я знаю все, — сказал он, по-детски радуясь, что удивил ее. — Например, я знаю, что у твоей бабушки есть компаньон — Мора, — Бонни кивнула, а он продолжал: — И у тебя в спальне огромная кровать, обитая цветным гобеленом.

Бонни была ошеломлена.

— Откуда ты это знаешь?

— Я называю это моей «магией». Когда я был маленьким, то проводил много времени один и привык узнавать все о тех, кто работал у нас. Каждую маленькую деталь, и тогда… — Его лицо стало очень странным, мягкий голос тоже изменился, теперь он звучал отрывисто и холодно. — И тогда, — продолжал он, — когда я знал практически все, что можно узнать о человеке, я контролировал их. Я мог «залезть» в их мозг, мог быть ими, мог думать, как они. Мог делать все, что делали они. — Его глаза горели. Вдруг он заметил тревогу на лице девушки.

— Ты ведь уже этим не занимаешься? — неуверенно спросила она.

Лицо Энгуса изменилось. Он нежно поцеловал ее в губы.

— Нет, дорогая. Больше нет. Мне только хотелось узнать, как ты жила, что тебе нравится, чтобы сделать тебе приятное.

— Ну, тогда все в порядке. Кстати, что мне делать с одеждой?

Энгус позвонил, чтобы принесли завтрак.

— Мы не можем поехать по магазинам, потому что сегодня праздник и все закрыто. Но мы можем позвонить твоей кузине Терезе и попросить привезти сюда твои вещи. Но перед этим я хочу предложить тебе руку.

— Да? — Бонни была потрясена. — Я всегда мечтала о настоящей помолвке. С красными розами и так далее…

Энгус кивнул. «Она как маленький несмышленый утенок», — подумал он.

— Затем ты позвонишь Терезе, и она всех оповестит, что мы уже помолвлены.

Тут зазвонил телефон.

— Доброе утро, Тереза, — сказал он, даже не поинтересовавшись, кто звонит.

— Откуда ты знаешь, что это я? — удивилась Тереза. В комнате, откуда она звонила, было полно людей, слышавших каждое слово.

— Ты хочешь поговорить с Бонни? — заботливо спросил он.

— Да, хочу, спасибо тебе. — Тереза посмотрела на Маргарет, которая «ломала» руки. — Бонни? У тебя все в порядке?

Бонни засмеялась.

— Да. Честно, Тереза. Конечно, все в порядке. Послушай, ты можешь взять мои вещи и привезти их сегодня?

— Ты что, уезжаешь домой?

Бонни посмотрела на Энгуса.

— Я возвращаюсь домой? — спросила она, зажав трубку ладонью.

Он покачал головой.

— Нет. Не сейчас. Но у меня есть для тебя замечательная новость.

Голос Терезы стал резким.

— Новость? Что за новость?

— Подожди, и ты узнаешь. Ой, несут завтрак. Увидимся, я жду тебя.

— Хорошо. — Тереза положила трубку и повернулась к Джону. — Она хочет, чтобы я собрала вещи и привезла ей.

Маргарет заплакала.

— О Боже, только бы она не решила выйти замуж за Энгуса!

— Она всегда так осторожно вела себя с мужчинами, не думаю, что она позволит, чтобы дело сразу зашло так далеко. С другой стороны, я помню, как однажды она сказала, что относится к тому типу женщин, которые способны потерять голову и посвятить себя полностью одному мужчине. Только я не думала, что это будет Энгус. И конечно, не предполагала, что все это произойдет так быстро.

Джон посмотрел на мать.

— А я знал. Я узнал ее лучше, чем кто-либо. Под ее холодной внешностью прячется необычайная впечатлительность. Проведя с ней один вечер, я чувствовал себя обессиленным. Каждую минуту, проведенную вместе, надо было прожить так, чтобы она ничуть не сомневалась в твоей искренности.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. С Энгусом у нее будет полно хлопот. Все, что мы можем сделать — ждать и надеяться, что она одумается, — сказал Сирил.

Маргарет вытерла глаза.

— Я позвоню Августине, может быть, она сможет что-то сделать. А сейчас оставьте меня одну, мне нужно сосредоточиться.

К большому удивлению Маргарет, Августина приняла эту новость спокойно.

— Это сын Макфирсонов? Бонни рассказывала о нем, когда была здесь. Я ей пообещала ничего не говорить, пока она сама не узнает его получше. Она по-своему очень импульсивная девушка. — Августина вспомнила, как четыре года назад Бонни собрала свои вещи и уехала из Мерилла, оставив свою мать без присмотра.

— Не волнуйся, Маргарет. Я полностью доверяю Бонни. Я попрошу привезти парня домой и тогда поговорю с ней.

— Правда? — Маргарет сразу стало легче, и она была благодарна Августине за это. — Все, что мы можем сделать здесь, — ждать, пока она позвонит нам, и сделать вид, что все очень рады. Я не хочу давать Энгусу повод разлучить ее с нами.

Маргарет повесила трубку, и в первый раз после отъезда Бонни у нее появилась какая-то надежда на лучшее. Может быть, он изменится. Любовь прекрасной женщины… Она вспомнила эту старую пословицу. Затем Маргарет встала и пошла искать мужа.


После обильного завтрака Бонни откинулась на спинку кресла и вздохнула.

— Я обычно столько не ем, но вчера в ожидании тебя мне вообще ничего не хотелось.

Энгус улыбнулся:

— Сейчас унесут тарелки, и я покажу тебе кольцо.

Бонни широко раскрыла глаза от удивления.

— Оно у тебя здесь?

— Да. — Он похлопал по карману. — Гарри! — крикнул он.

В комнату вошел молодой человек.

— Да? — он внимательно посмотрел на Бонни.

— Черт возьми, Гарри, ты ведь слуга. — Тот побелел. Лицо Энгуса стало холодным и злым. — Убери все со стола.

— Да, — сказал Гарри.

«Подожди, — подумал он, убирая со стола. — Подожди, ты еще напьешься, тебе будет плохо, а я помогать не буду. — Он посмотрел на Бонни сквозь длинные ресницы. — И ты дождешься. Однажды твое лицо превратится в кровоточащую массу. Корова».

Гарри был, по сути, собутыльником и дружком Энгуса, сопровождавшим его повсюду. Он с ним мотался по всему миру. Он видел, как Энгус однажды ночью в Сингапуре бил проститутку. Слава Богу, у Гарри хватило сил ударить Энгуса до того, как тот успел проломить девчонке голову.

Когда Гарри ушел, Энгус взял Бонни за руку.

— Идем.

Она послушно пошла за ним. Отсюда они прошли в огромный солярий, где росло множество различных пальм. Его зубчатые стены были застеклены сверху и комната казалась просторной. Вид местности, покрытой вереском, вызывал у Бонни восхищение.

— Вот… — нежно сказал Энгус. Она оглянулась и увидела, что в руках он держит огромный букет белых роз. — Я выбрал белые розы, потому что красные напоминают мне кровь, — серьезно сказал он.

— Ой, Энгус, это у тебя болезненная впечатлительность.

Он посмотрел на нее пустыми, ничего не видящими глазами. «Она не понимает, — подумал он. — Она не видела, как здесь лежала моя мать». Он почувствовал прилив ярости, но прежде, чем эта ярость нашла выход, он сумел успокоиться. Энгус встал на одно колено и правой рукой протянул ей цветы.

— Бонни, ты выйдешь за меня замуж? — спросил он.

— Да, Энгус. — Её глаза были полны слез. — Конечно, я выйду за тебя замуж.

Энгус достал из кармана маленькую коробочку, открыл ее и достал кольцо.

— Тогда это кольцо будет знаком нашей помолвки.

Он надел кольцо на палец Бонни и встал. Энгус взял Бонни на руки и поцеловал ее так страстно, что она забыла, кто она и где находится. Энгус отпустил ее, но она не могла дышать. Она посмотрела на кольцо: три бриллианта сверкали на ее пальце.

— Какое красивое!

— Оно принадлежало моей матери.

— Да? — Бонни серьезно посмотрела на него. — Ты часто думаешь о ней?

— Все время.

Незабытые муки прошлого исказили черты его лица, и Бонни бросилась к нему.

— Бедный мой Энгус. Расскажи мне, что случилось.

Она свернулась калачиком возле него и слушала ужасный рассказ о смерти матери. Рассказ был прерван шумным приездом Терезы.

— Вот это да, — сказала она. — Что-то здесь мрачновато для двух влюбленных пташек. — И замолчала. — Энгус, ты снова не в духе?

Энгус заставил себя улыбнуться. Он долгие недели был обходительным с Терезой, узнавая информацию о Бонни. Ему не стоило злить ее.

— Мы говорим кое о чем, что ты не поймешь. Его упрек остался незамеченным. Тереза издала громкий вопль и схватила Бонни за руку.

— Вы помолвлены!

— Пожалуйста, Тереза, — он поднес руки ко лбу. — Пожалуйста, не ори. Ты распугаешь всю округу.

— Боже мой, — продолжала Тереза, — у нас тоже есть бриллианты, но не такие.

Бонни улыбнулась Энгусу.

— Да. Это не такие бриллианты, Тереза.

— Ах, да. Я кое-что слышала о сентиментальности помолвок. И что же, Энгус, надеюсь, ты не падал на колени и не молол всю эту старомодную чушь?

Энгус фыркнул. Бонни, увидев его лицо, вступилась за него.

— Это не старомодная чушь, и к тому же это не твое дело.

Тереза закинула голову и захохотала.

— Ну подожди, я всем расскажу, что ужасный Макфирсон встал на колени перед женщиной.

Бонни поняла, что Тереза зашла слишком далеко. Лицо Энгуса горело, он сжал кулаки.

— Где мой чемодан, Тереза?

— Ах да, я сдала его горничной, которая назвалась Джинни.

— Ну спасибо. Теперь, я думаю, тебе лучше уехать.

— Да? Я ведь только что приехала. Я же тебе еще не рассказала о том, как прошла ночь с Патриком. После вашего маленького шоу он сказал, что все это было неподражаемо и отправился спать. Но не переживай за меня. Еще представится случай. А на вас двоих стоило посмотреть. Я никогда не видела ничего подобного. Так романтично! Ой, да если вы хотите побыть наедине, я, конечно, удаляюсь. — Тереза была явно разочарована. — Мама просила, чтобы ты ей сегодня позвонила.

— Хорошо, позвоню. Я должна принести ей свои извинения, наверно, все это выглядит ужасно неблагодарно с моей стороны. — Вдруг Бонни почувствовала себя виноватой из-за того, что выпроваживает свою подругу и кузину. — Энгус, своим счастьем мы обязаны Терезе. Если бы она не привезла меня к Сиборнам, мы бы никогда не встретились.

Она увидела, что Энгус смягчился.

— Это правда.

Тереза усмехнулась.

— И я буду свидетельницей.

Бонни кивнула.

— Конечно.

Глава 21


— Бонни? — Августина с тревогой ожидала звонка внучки. В Лексингтоне было пять часов вечера. Августина сидела в своем любимом кресле, а рядом с нею — Мора.

— Все в порядке, дитя мое? — она хотела узнать новости именно от Бонни.

— Ой, бабушка, ты ни за что не догадаешься, что случилось, — Бонни просто пела от счастья. — Я здесь с Энгусом, и мы уже помолвлены. — Бонни любовалась обручальным кольцом. — Я никогда не была так счастлива. Все так замечательно. Я извинилась перед Маргарет за свой побег, но она не сердится. Она говорит, что счастлива, если счастлива я. — Бонни перевела дыхание. — Тереза будет моей свидетельницей. Я хочу, чтобы Мора тоже была свидетельницей. Вы приедете на свадьбу?

— Подожди, подожди, — Августина засмеялась, — это слишком неожиданно для старой женщины. Когда вы хотите пожениться?

— Энгус говорит, что апрель — прекрасное время для этого. В его поместье есть небольшая церковь, и отец Макбрайд обвенчает нас. Мне бы хотелось повенчаться здесь и не устраивать бурного торжества в Лондоне.

— Все это прекрасно звучит, но сначала я хочу встретиться с твоим молодым человеком. — Тон Августины не допускал возражений. — Я доверяю твоему выбору, но чувствую, что мне необходимо встретиться с Энгусом до того, как ты примешь окончательное решение выйти замуж.

Бонни посмотрела на Энгуса, который не спускал с нее глаз.

— Бабушка хочет с тобой познакомиться, — сказала она, прижав трубку к плечу.

Энгус улыбнулся. Он всегда нравился пожилым женщинам.

— Замечательно, — сказал он, — передай бабушке, что через несколько дней приедем в Лондон, а затем в течение двух недель заедем и к ней.

Бонни передала все это бабушке.

— Отлично, — сказала Августина, — мы ждем вас обоих, Бонни. Надеюсь ты не собираешься жить с Энгусом до свадьбы?

Бонни засмеялась.

— Бабушка, ты старомодная. Но не волнуйся, мы об этом уже поговорили. Энгус будет в своем клубе, а я буду жить в его лондонском доме.

— Очень хорошо, — у Августины отлегло от сердца.

Мода приходит и уходит, а девушке с подмоченной репутацией будет трудно потом найти приличного мужа. «Энгус похож на достойного, приличного мужчину», — подумала она.

— Я рада за тебя, моя дорогая. Я всегда знала, что ты удачно выйдешь замуж и будешь счастлива. Я люблю тебя, моя детка, очень люблю.

— Я знаю, — ком подступил к горлу Бонни, — Я знаю это, бабушка. Я так хочу быть рядом с двумя самыми дорогими мне людьми на свете. Тебе что-нибудь привезти?

Августина задумалась.

— Да. Привези мне английских сосисок. Мне кажется, они очень вкусные.

— Будет сделано. Спокойной ночи, бабушка, — сказала она счастливым голосом, — да хранит тебя Бог.

Бонни положила трубку и представила, как бабушка сидит у огня, свет от которого падает на ее седые волосы.

— Двое, которых ты любишь больше всех на свете? — спросил Энгус.

— Да. — Бонни бросилась к нему и обвила руками его шею. — Бабушку и тебя.

— Сначала меня, потом ее.

Бонни удивила холодность в его голосе. Она смутилась.

— Но ведь моя любовь к бабушке и любовь к тебе — это совершенно разные вещи.

Пальцы Энгуса крепко сжимали кисть ее руки.

— Конечно, нет. Любовь — это любовь. И я хочу, чтобы ты меня любила больше всех в мире. — Его глаза сверкнули. — Я это и имею в виду. Я не согласен на меньшее.

Бонни нахмурилась.

— Энгус, мне больно. Идем. — Но он не отпустил ее.

Его рот вытянулся в узкую полоску.

— Я серьезно, Бонни. — В голосе зазвучали металлические нотки, которых она прежде не слышала.

— Конечно, я люблю тебя больше всех на свете, — она его нежно поцеловала.

— Больше, чем бабушку?

— Больше, чем бабушку. — Бонни почувствовала свою вину, но решила, что так как Энгус потерял свою мать очень рано, то ему было необходимо ее утешение. — Я буду всегда любить тебя, — пообещала она.

Энгус успокоился. Сердитое выражение лица исчезло, глаза подобрели. Он погладил ее волосы и прижался губами к щеке Бонни. Она никогда не ощущала такого физического напряжения. Медленно его губы отыскали ее. Бонни застонала от удовольствия.

— Нам нужно остановиться.

Он отстранил ее и усадил на стул, напротив дивана.

Она изумилась его самообладанию. Лишь минуту назад он сгорал от страсти. Еще через минуту он был холоден и спокоен. Она же все еще была возбуждена. Сердце Бонни сильно стучало, и она не знала, выдержат ли ее ноги.

— Завтра, — объявил Энгус, — мы поедем на лошадях, а потом я хочу показать тебе Лох-Несс.

Он составил список дел, которые заняли остальные дни.

Время пролетело так быстро, что Бонни не заметила, как пришлось собираться и ехать в Лондон.

Энгус позвонил Зейкервелю и попросил быть дома, когда они приедут.

— Ходят слухи, что ты собираешься на ней жениться?

— Да.

— Она же не в твоем вкусе.

— Что может дизайнер-гомосексуалист знать о моем вкусе? — враждебно спросил Энгус.

— Ну, ну, не надо со мной так. Мы много вместе пережили.

Энгус смягчился.

— Ладно, я знаю, что ты имел в виду. Бонни не такая, как все, поэтому я и женюсь на ней.

— Не делай ей ничего плохого, ладно?

— Постараюсь, — искренне ответил Энгус.

В ночь перед отъездом в Лондон Энгус заглянул в комнату отца. Старик лежал в кровати в чистой комнате без мебели. Его мужчины-сиделки давно устали от бешенства старика, поэтому из комнаты были убраны столы и стулья.

Энгус смотрел на изможденное лицо отца. Он был напичкан наркотиками и не мог узнать Энгуса. Его пустые голубые глаза смотрели в никуда.

— Ты грязный ублюдок, — сказал ему Энгус, — я женюсь на девушке, такой же красивой, какой была моя мать, пока ты не стал лапать ее своими грязными мерзкими руками.

Энгус почувствовал, как в нем поднимается волна ужасной черной ненависти.

— Я ненавижу тебя. Ты убил мою мать. Ты хотел убить меня. Ты, грязное похотливое чудовище.

Он плюнул отцу в лицо. Слюна потекла по щеке старика. Он заморгал, как удивленный ребенок.

Позади Энгуса открылась дверь, и вошел старый Джон. Он положил руку на плечо Энгуса.

— Оставь его. Он очень далек от того, чтобы тебя услышать. Оставь его.

Энгус вспылил.

— Может быть он очень далек и от того, что сделал с моей матерью, а потом со мной?

— Иди и ложись спать. Уже поздно. А тебе рано утром вставать на поезд.

Энгус согласился. Старый Джон всегда его успокаивал.

Джон вытер слюну с лица лорда Макфирсона. На этот раз ему повезло. Думая о женитьбе, Энгус не стал набрасываться на отца. Много раз слугам приходилось оттаскивать его от старика.

— Если ты убьешь отца, то проведешь всю свою жизнь за решеткой, — предупреждал его Джон.

Сейчас он глубоко вздохнул и покачал головой.

— У парня есть веская причина ненавидеть тебя, — сказал он лорду.

Глаза старика дернулись. Джон помнил тот день, когда его позвали к подножию лестницы, где в луже крови лежала бедная хозяйка. Еще более отчетливо он помнил инцидент, который имел место спустя четыре года. Джон сидел на кухне, когда услышал душераздирающий крик, доносившийся из гостиной. Джон понесся по коридорам, стены которых эхом разносили крики. Он ворвался в комнату.

— Отнеси его в кровать, — приказал Александр Макфирсон. — Я наказал его.

Джон взял мальчика на руки. Хотя ребенку было восемь лет, он был худеньким и легким, как пушинка. Джон принес мальчика в свою комнату.

— Скажи мне, — сказал Джон, — что твой отец делал с тобой?

Кровь сочилась из-под юбки мальчика. Ребенку было так больно, что он выл и стонал, а затем бросился на кровать.

Раздался стук в дверь. В комнату вошел Филипп Мактаггарт, кузен Александра.

— Я проходил мимо. С парнем все в порядке?

— Нет, ему нужен врач.

Филипп, заметив кровь, немедленно отправился звонить.

Старый доктор Роджерс был пьян, но менее чем обычно. Осмотрев Энгуса, он протрезвел.

— Мальчика изнасиловали, — сказал он. — Наверное, кто-то из слуг…

Он глянул на Джона. Джон смотрел в пол.

— Его нужно отвезти в больницу, — добавил доктор, — наложить швы. — Он помолчал. — Это очень серьезное преступление. Можно выдвинуть обвинение.

«Старый сумасшедший пропойца, — подумал Филипп. — Надо же, что сделал с собственным сыном».

— Нет, спасибо, доктор. — Они все трое знали, кто так жестоко изнасиловал мальчика. — Я… уезжаю в Лондон через неделю и заберу мальчика с собой. Джоан обожает детей, а своих у нас нет.

Доктор вздохнул: «Сначала умерла леди Макфирсон, теперь это…» Единственное, чего он хотел, — снять с себя ответственность.

— Я поговорю с Александром, — сказал Филипп и удалился.

Доктор собрал свою сумку.

— За мальчиком я пришлю машину скорой помощи. Я хочу наложить швы, пока действует обезболивающее, которое я ему дал. Я поговорю в больнице, чтобы не расползлись никакие слухи.

Старый Джон на всю жизнь запомнил яростные глаза ребенка, когда он мертвенно-бледный уезжал в Лондон. Теперь, через четверть века, тот же самый гнев гонял Энгуса по свету.

— Может, — пробормотал Джон, стоя над лордом Макфирсоном, — любовь молодой красивой девушки залечит его раны. — Он вздохнул.


Энгус следил за выражением лица Бонни, когда они в Лондоне пришли к нему домой. Девушка ожидала, что дом будет такой же, как и у Бартоломью, и была приятно удивлена тем, что здесь ее окружали комфорт и роскошь.

— Да, — сказал Энгус, заметив ее удивление, — в каждой ванной здесь есть свой душ.

Бонни сразу же полюбила дом и сад. Дом был построен еще во времена королевы Виктории дедушкой Филиппа Мактаггерта. Дедушка построил этот дом на деньги, которые заработал в Индии. Когда дом перешел Филиппу в наследство, он переделал интерьер, убрал нелепые ноги слонов, предназначенные поддерживать мокрые зонты и трости, кожаные пуфы, привезенные из Азии, громоздкую мебель. И все это из-за того, что обстановка раздражала его жену. К ее большому разочарованию Филиппу не удалось ничего сделать с зубчатыми башнями, которым позавидовал бы даже замок Драмосси.

Бонни засмеялась.

— Боже мой, это же смесь баварского чудовища и свадебного торта.

Уже через несколько минут после приезда Бонни была в саду. Она с удовольствием разглядывала лужайки и клумбы.

— А здесь есть огород? — спросила она мужчину, который полол траву.

— Да, мадам.

Энгус подошел к ней на лужайке.

— Бонни, это Бен. Он здесь с детства, а его отец был садовником до него.

Бен кивнул.

— Здравствуйте.

— Это мисс Фрейзер. Мы поженимся с ней весной.

Бен снова кивнул.

— Мир быстро меняется.

— Идем Бонни, я хочу показать тебе дом изнутри.

Они шли, держась за руки. Бонни оглянулась.

— Как только устроюсь, сразу же посмотрю огород.

— Хорошо, мисс Фрейзер, — сказал Бен.

Бонни улыбнулась Энгусу:

— Я люблю сады, — и описала оранжерею в Лексингтоне.

— Ну вот, — сказал Энгус, показывая ей светлые просторные апартаменты. — Это будет твоя комната, когда мы поженимся. — Он нахмурился. — Иногда по ночам я люблю быть один. — Бонни удивилась. — У меня головные боли, — объяснил он, — и я не выношу, чтобы кто-то был рядом со мной. В эти минуты я лежу, пока они не пройдут.

— Бедный Энгус, — сказала Бонни с нежным сочувствием. — И ничего нельзя сделать?

— Нет. Я везде был и все перепробовал.

«К счастью, — подумал он, — здесь хорошая звукоизоляция». Он не хотел, чтобы Бонни знала о его болезни.

Звукоизоляцию комнаты ему делал Зейкервель, и он был единственным человеком, который знал о его припадках и о том, что в детстве Энгуса изнасиловал отец. У Зейкервеля даже был с ним небольшой роман, и он знал Энгуса больше, чем кто-либо.

— Ты ведь ненавидишь женщин, Энгус, — сказал он ему однажды. — Почему бы тебе от этого не отказаться и не жить с мужчиной?

Энгус вспомнил про тот разговор только теперь, когда послышались шаги Зейкервеля, взбегавшего по лестнице.

— Бонни, дорогая, — он поцеловал ее в щеку. — Теперь, когда ты собираешься замуж за этого демона, я буду единственным человеком, которому будет позволено целовать твою руку. И все это потому, что он знает, что я безопасен.

Бонни усмехнулась. Она заметила, что Энгус всегда держит ее в поле зрения, даже несмотря на то, что они только неделю были вместе. Бонни вспомнила случай, который произошел по дороге в Лондон. Сев в поезд, какой-то молодой человек попытался вступить в разговор с Бонни.

— Занимайся своими делами, не суй сюда свой нос, — грубо отрезал Энгус. Позже, когда он пришел к Бонни в купе, чтобы пожелать спокойной ночи, она заметила его дурное настроение.

— Ты ему приглянулась, — сказал он.

— Ну и что? Мне-то он совсем безразличен.

У Бонни появилось странное ощущение силы и безопасности, когда Зейкервель сообщил о ревности Энгуса. «Он меня любит, и ему просто страшно подумать, что он может потерять меня. Наверное, Энгус привык к женщинам, которые все время обманывают своих мужей».

— Энгус, не волнуйся, что я могу тебя предать. Я никогда этого не сделаю, никогда. Ты веришь мне?

Он улыбнулся.

— Говорят, что женщинам нельзя доверять. — Его глаза блеснули.

— Ну, мне ты можешь доверять, — сказал Зейкервель. — А сейчас, Бонни, сосредоточься. Давай подумаем, что мы можем здесь… Энгус, мы с Бонни должны подумать, как привести эту комнату в порядок. Но что здесь делать?

Энгус засмеялся.

— Хорошо, думаю, я должен доверять моей любимой. Ладно, Зейкервель. Я только сделаю несколько телефонных звонков. Оставляю Бонни в твоих руках. Ну и получишь же ты, если вздумаешь настраивать ее против меня. Она ничего не будет слушать. Правда, дорогая?

— Конечно, — ответила Бонни с улыбкой.

Энгус поцеловал ее.

— Что мы будем делать с этой комнатой? — деловым тоном спросил Зейкервель.

Раньше это была спальня экономки, но потом Энгус переселил ее из дома в небольшую квартиру рядом с конюшней.

— Я не смогу слушать, как его жена будет кричать, — сказала экономка поварихе. Она уже всякого насмотрелась и наслушалась и хотела пожить спокойно. Тех слуг, которые пробовали во что-нибудь вмешаться, сразу же увольняли без предупреждения, а теперь, с потоком иммигрантов, готовых работать за мизерное жалованье, было трудно найти хорошо оплачиваемую приличную работу.

Энгус хорошо платил за молчание, но экономка не любила его, впрочем, как и другие женщины из прислуги. Мужчины же считали, что женщины, которые приходят к Энгусу, получают то, что заслужили. Разнесся слух, что будущая невеста Энгуса, молодая девушка-иностранка, понятия не имеет, во что она влипла. Экономка, миссис Тернер, была доброй женщиной, и она, устраиваясь в новой маленькой квартире, беспокоилась за Бонни.

Зейкервель тоже прикусил язык. Но ему хотелось, чтобы Бонни сошла с этой опасной тропы. Хорошо зная Энгуса, он мог ручаться, что тот не способен изменить себя.

— Какой ты представляешь себе эту комнату? — спросил он снова.

— Может, сделать из нее что-то типа гостиной и поставить кровать? Не думаю, что буду проводить здесь много времени. Это все из-за головных болей Энгуса. Он не выносит никого рядом, когда у него болит голова. Но, — она доверчиво посмотрела на Зейкервеля, — я думаю, что все головные боли прекратятся, как только мы поженимся. Ему необходима такая женщина, как я, которая готова посвятить свою жизнь ему и его детям.

Зейкервель бросил скептическое замечание:

— Энгус ненавидит детей.

— Он только так говорит. Он полюбит своих детей. Многие мужчины ненавидят детей, но стоит им взять своего ребенка на руки, как они сразу же влюбляются в него.

— Бонни, есть ли в твоих мечтах место для черных дней?

Девушка посмотрела ему в глаза.

— Нет, — твердо ответила она, — я не думаю о плохом. Если будешь думать о плохом, то все так и будет. — Она улыбнулась. — Я знаю, что у Энгуса пылкий нрав, но…

— Мягко сказано, — не выдержал Зейкервель.

— Я знаю, знаю. Но у него никогда не было дома и любимого человека.

— Бонни, у него было навалом женщин, и большинство из них пытались создать уютный дом и любовь.

— Да, но те женщины не могли сделать его счастливым, иначе он женился бы на какой-нибудь, ведь правда?

Зейкервель тяжело вздохнул.

— Никогда не спорь с женщиной, — сказал он. — Хорошо, Бонни, я буду молчать. Давай завтра отправимся выбирать мебель, если Энгус отпустит тебя.

Энгус был невероятно счастлив, что Зейкервель водит Бонни повсюду. В отличие от Гарри, который спал с Энгусом всего несколько раз, Зейкервель был не болтлив и предпочитал не обсуждать гомосексуальные наклонности Энгуса.

— Конечно иди, дорогая, — говорил он Бонни, желая ей спокойной ночи. — Делай все, что хочешь. Осталась еще неделя, а потом мы полетим к твоей бабушке.

Бонни засыпала, мечтая об Энгусе. Энгус засыпал, мечтая о немолодой женщине, преследующей его с кнутом наездника в руках.

Бонни купила небольшую резную кровать из красного дерева с белым балдахином. Зейкервель подобрал два стула с изогнутыми спинками в викторианском стиле, обтянутых розовым бархатом. Розовый подходил к тяжелым портьерам, а потом они нашли толстый ковер белого цвета для пола.

— Из маленькой комнаты слева я сделаю отличную ванну, и тебе нужен будет туалетный столик, — сказал Зейкервель.

Бонни подумала.

— Мне всегда хотелось такой столик, чтобы на нем было зеркало и по бокам электрические лампочки. На нем должны быть полочки, которые завешиваются. У Ланы Тернер был такой в старом фильме, который я видела еще в университете.

— Ваше желание принято, моя принцесса. — Он взял Бонни за руку. — А теперь мне нужно отвезти тебя к этому людоеду, иначе он откусит мою голову и швырнет ее в проезжающий автобус.

— Почему ты так ужасно отзываешься об Энгусе?

— Потому что очень нежно и тонко пытаюсь предостеречь Бонни Фрейзер.

Она вздернула подбородок.

— Хорошо, считай, что предупредил. И если хочешь, чтобы мы остались друзьями, больше не предупреждай меня об этом.

Зейкервель кивнул.

— Кстати, о друзьях, — сказал он, чтобы переменить тему разговора. — Я слышал, что Тереза и ее толпа вернулись в Лондон. Почему бы не позвонить ей?

— Позвоню, но в субботу мы улетаем в Бостон, и у нас много дел.

Зейкервель усадил Бонни в машину, и водитель повез ее домой.

— Я подготовлю ваше гнездышко к приезду из Штатов, — пообещал Зейкервель, когда машина притормозила у его небольшого домика на Итон Мьюз Вест.


Энгус был очень недоволен тем, что Бонни собралась рано лечь спать.

— Если ты не пойдешь со мной, то я пойду один, — сказал он твердо. — Я очень часто вечерами хожу играть в азартные игры.

Бонни сидела в гостиной. На ней было черное шелковое платье и бриллиантовое колье. Они сидели друг против друга за маленьким столиком. Бонни настояла на том, чтобы от этого стола отвинтили откидные доски. Она хотела быть ближе к Энгусу. И сейчас, сидя от него на расстоянии вытянутой руки, Бонни чувствовала, как он раздражен.

— Пожалуйста, Энгус. У меня болит голова, и я устала.

— Черт возьми, Бонни, никогда не спорь со мной. Прими аспирин и едем.

Она пила кофе, а в руках Энгуса был стакан с бренди. Он переминался с ноги на ногу от нетерпения.

— Я действительно не хочу идти, Энгус, — она увидела как вспыхнуло его лицо. — Не понимаю, почему ты меня заставляешь. Ты лучше проведешь время без…

Энгус бросил стакан с бренди в стену. Затем рванулся вперед и вцепился Бонни в шею. Бонни дернулась назад, и он выпустил ее горло, но его пальцы ухватили колье, и оно порвалось. В ярости Энгус подбежал к окну, распахнул его и изо всех сил швырнул колье наружу.

Бонни была шокирована и не могла пошевелиться.

Энгус вышел из комнаты. Через минуту Бонни услышала, как хлопнула входная дверь. В комнату вбежала Джинни с совком для мусора и шваброй в руках.

— Убрать со стола? — вежливо спросила она.

Бонни кивнула.

— Я устала, Джинни. Мне лучше лечь.

Она лежала, глядя в потолок. Да, мать тоже швыряла вещи, но ведь она изменилась. Бонни заплакала.


Энгус вернулся домой под утро. Он проиграл много денег и был очень пьян. К тому же он обругал богатого араба, и вышибала вывел его из клуба. Энгус так часто проигрывал, что несмотря на его плохой характер, перед ним никогда не закрывались двери. Вышибалы знали, что в определенный момент нужно выставить его за дверь. После драки с вышибалами Энгус успокаивался.

Но в этот раз ему было не по себе. Он оставил Бонни в слезах. Показал-таки свой мерзкий характер. Он любил Бонни.

— Брайтон-стрит, — сказал от таксисту, которого остановил у клуба. В руку водителя он сунул пять фунтов, и через три минуты они остановились у ювелирного магазина. — Подожди, я недолго, — он дал водителю еще пять фунтов.

— Рад служить, — сказал тот. «Вот странный», — подумал он, видя как Энгус ломится в запертую дверь.

В окне над магазином появился свет, оттуда выглянули.

— Мне нужно самое лучшее бриллиантовое колье, которое у вас есть, — прокричал Энгус хозяину.

— А, это ты, Энгус. Подожди. Я должен был узнать. Спускаюсь.

Энгус зашел в магазин. Через несколько минут он, довольный, сидел в такси.

— Едем в Хэмпстед, и там ты меня подождешь, — скомандовал он.

— Как скажете сэр. — Ничего подобного таксист еще не видел.

Энгус зашел в дом, на цыпочках поднялся по лестнице. Он прокрался в спальню Бонни и положил голубую бархатную коробочку на столик рядом с кроватью. Он посмотрел на ее заплаканное лицо. «Как смешно заставлять женщину плакать», — подумал он. Он повернулся, тихо вышел и попросил: таксиста отвезти его в клуб. «Она должна будет простить меня, — думал Энгус. — Это чертово колье обошлось мне в сорок тысяч долларов».

Бонни открыла глаза. «Вот мы и поссорились в первый раз», — подумала она и тут увидела на столике коробку от ювелира. Бонни открыла ее и загляделась на изумительное колье. Бриллианты были в три раза крупнее, чем те, которые подарила бабушка. Это Энгус так извиняется. Она улыбнулась: «Мне придется научиться не спорить с ним». Бонни все еще улыбалась, спускаясь на завтрак вниз по лестнице.

Когда Энгус приехал днем, Бонни уже ждала его. На ней было скромное серое платье с треугольным вырезом. Колье висело на шее.

— Спасибо, Энгус, — сказала она, бросаясь к нему в объятия. — Какой красивый подарок. — Она поцеловала его. — Прости меня за то, что спорила с тобой. Я не буду больше.

— Все в порядке, дорогая. Те, кто любят, обязательно ссорятся. Мы поцелуемся и помиримся, ладно?

Бонни прижалась к нему.

— Я не люблю ссор.

Энгус засмеялся.

— Ну не дуйся. Это же смешно.

Бонни ничего не сказала. Она «училась».

Бриллианты Бонни лежали незамеченными в двадцати ярдах от дома, а в субботу, через несколько недель какой-то мальчик подобрал их и показал матери. «Это, должно быть, от новогодней хлопушки, — подумала она. — Очень милая вещица». И спрятала ее в комод.

Глава 22


Поездка в Бостон оказалась очень приятной. Энгусу понравился дом. Он плавал на спине в огромном мраморном бассейне и глядел в потолок.

— Давай построим бассейн, как этот, — сказал он Бонни, которая сидела на краю.

— Ой, это будет замечательно. Мне так недостает бассейна!

Громко засмеявшись, он подпрыгнул, схватил Бонни за колени и стащил ее, отбивающуюся и кричащую, в воду.

«Какая прелестная приятная пара», — подумала Августина. Она увидела их во время купания. — «Как он заботится о ней. Никогда ее не оставляет».

— Пора обедать, — крикнула она с улыбкой.

Энгус вышел из воды, отряхнулся.

— Мы сейчас придем, — он помог Бонни выбраться из бассейна. — А что у нас на обед?

— Жареный барашек.

— Замечательно. У вас, вероятно, огромное хозяйство.

Глаза Августины сверкнули.

— А вы, молодой человек, не должны растрачивать свое обаяние на пожилых дам.

— Августина, вашей красоте время не грозит. Женщина, как вино, только хорошеет с годами.

Августина была приятно польщена.

— Да ну вас обоих.

Она задумчиво посмотрела на них. «Такой страстный молодой человек, — думала она, — такой волнующий. Счастливая Бонни». Она медленно побрела в столовую.

Лора была заинтригована Энгусом. Она заказала им тот же отель, где останавливались они с Джеймсом, когда приехали в Мерилл. Это был обычный отель, но в Мерилле он считался самым лучшим. Она объяснила Энгусу и Бонни, что в ее маленьком доме им будет неудобно.

— Надо переселить твою мать в дом поприличнее, — сказал Энгус. Он подумал, что Лора живет в лачуге.

Бонни посмотрела на него.

— Знаешь, у нее очень милый домик.

Скоро Энгус распознал в Лоре родственную душу.

— Ну, посмотрим, — сказал он себе.

Энгус был мил с Лорой и очень вежлив со священником. Его удивили раболепные манеры отца Джона во время службы. Энгус наблюдал за Лорой и отцом Джоном и молча улыбался. Итак, она «охотится» за священником. Она нисколько не изменилась, что бы Бонни ни говорила. Женщины не меняются. Энгус не слушал службу. Он посмотрел на Бонни, которая пела гимн, забыв обо всем на свете. Она пела с радостью. Здесь, в Мерилле, городе, который оставил столько грустных воспоминаний в ее жизни, она была теперь с любимым человеком.

Энгус заметил, что Лора тоже пела с большим чувством. Ее дочери крупно повезло. Она не только посмотрит мир, но и отвалит достаточно денег, чтобы своей щедростью удержать отца Джона в церкви. Отец Джон, в свою очередь, был так ей благодарен, что вынужден повиноваться.

Лора посмотрела на Энгуса. Между ними стояла Бонни. Лора улыбнулась ему, и они обменялись взглядами. Обоим все стало ясно — будто ворота ада открылись перед ними. Лора вздрогнула. «Бедная Бонни, — подумала она. — Это же сущий дьявол». Она опустила глаза к служебнику и начала отчаянно молиться.


Мици обрадовалась, увидев Бонни и Энгуса. Она суетливо бегала по гостиной, в которой пахло отполированной мебелью и вкусной пищей.

— Вот, Энгус, попробуй пудинг. Дети так его любят.

Энгус бросил отчаянный взгляд на Бонни, когда Мици поставила перед ним тарелку.

— В чем дело? Разве у них в Шотландии нет пудинга? — спросила Мици.

Бонни заметила, что Энгус начинает нервничать.

— Ты привыкнешь к Мици, — сказала Бонни, смеясь.

— Это правда, — подхватила Мици, — не обращай на меня внимания. Заставляя человека есть, мы тем самым выказываем симпатию к нему.

Энгус улыбнулся.

— А ты не говорила, что он такой симпатичный, — сказала она Бонни.

— Мама говорит, что Джейн Эшли вышла замуж, — сказала Бонни.

— Да. А помнишь Майкла Эдвардза? Он тоже женился. На той маленькой мышке Каролине.

— Да, — Бонни нахмурилась, пытаясь вспомнить Каролину.

Макс выбрал момент и схватил пудинг Энгуса своей маленькой ручкой.

— Убирайся, — фыркнул Энгус.

Он посмотрел на Бонни и увидел удивление на ее лице, затем положил вилку и посадил Макса на колени. Энгус попытался играть с ним, но мальчик, напуганный такой злостью в голосе, начал хныкать.

— Дети меня не любят, — беспомощно сказал Энгус.

Бонни взяла Макса к себе и успокоила его.

— Подожди, будут у нас свои дети, — сказала она.

— Я не хочу детей. Я никогда не хотел детей, — Энгус внимательно посмотрел на Бонни.

Мици улыбнулась.

— Не волнуйся. Ты не первый мужчина, кто говорит это. Но все любят своих детей. — Она благожелательно посмотрела на Энгуса. — Кто же не любит детей?

Энгус уставился в одну точку. Его лицо побелело, глаза ожесточились.

— Ты никогда не знала моего отца, — сказал он. В его памяти всплыли цепкие пальцы отца и его противный рот.

Бонни нежно взяла его за руку.

— Дорогой, нам нужно идти. Мы должны успеть на самолет в Бостон.

Энгус кивнул. Он пытался овладеть собой.

— У нас не будет детей, ладно? — сказал он в такси по дороге в отель.

Бонни вздохнула.

— Энгус, мне хотелось бы иметь детей. Много. Представь маленького мальчика, который будет похож на тебя.

— Нет, Бонни. Нет. Я не хочу детей.

— Почему? — Бонни была очень удивлена. — Ты будешь замечательным отцом.

— Я последний из рода Макфирсонов. — Он посмотрел в пол, нахмурился. — Мы очень плохие. У нашей семьи ужасная история. Пусть она лучше закончится на мне. — Он серьезно посмотрел на Бонни. — В любом случае, я не хочу тебя ни с кем делить, даже с детьми.

Бонни неуверенно улыбнулась.

— Думаю, если ты так яростно не хочешь детей, мне придется это принять.

— Да, именно так, яростно. Я не хочу детей. Никогда.

— Ладно, — сказала Бонни, — решено.

Но в глубине сердца она знала, что придет и ее время. Счастливый брак превратит Энгуса в другого человека. Она пока подождет.

Бонни с Энгусом вернулись в Бостон, но ему было явно скучно.

— А бостонцы занимаются спортом? — спросил он, сидя рядом с Бонни в ее самом любимом месте города — во дворе Бостонской публичной библиотеки.

— Да, летом — футбол, зимой — баскетбол в Бостон-гарден. И еще хоккей. Знаешь, что, — оживилась Бонни, — если ты хочешь посмотреть хоккейный матч, поедем в Браун, мой университет, и посмотрим игру университетской команды. К тому же посмотришь, где я училась.

Энгусу был совсем не интересен университет, но ему понравилась идея посмотреть матч.

— Если тебе доставит удовольствие, — и он чмокнул ее в щеку.

Провиденс в Род-Айленде был всего лишь в часе езды на поезде от Бостона. Но Энгус, тем не менее, предпочел самолет, думая о том, что это будет быстрее и более комфортабельно. Однако самолет оказался маленьким и неудобным, к тому же в нем было полно народу. Наконец, он приземлился в хмуром Провиденсе. Дорога из аэропорта в город была долгой и скучной. Маленький город утопал в тумане, который поднимался от залива. Энгус уже презирал этот город.

Они оставили вещи в номере отеля «Балтимор», взяли машину напрокат и поехали в университет.

Энгуса раздражала игра и толпа зрителей. Бонни же, наоборот, наслаждалась каждой минутой. Когда третий период подходил к концу, форвард команды Брауна забил гол в ворота соперников и вывел свою команду вперед.

— Эй! — кричала Бонни. — Давай! Давай!

Вдруг чья-то рука легла ей на плечо. Энгус резко обернулся, Бонни тоже. Это был Майкл Эдвардз со своей женой Каролиной.

— Привет, Бонни! Как приятно тебя видеть! — сказал Майкл.

Бонни улыбнулась.

— Майкл, мы как раз недавно о тебе говорили. Вот. Познакомься с Энгусом. Мы обручились и скоро поженимся.

Майкл переложил банку пива из левой руки в правую и энергично пожал руку Энгуса.

— Приятно познакомиться, — добродушно сказал он. Повернувшись к жене добавил: — Это Бонни и, кажется, ты сказала Энгус?

Каролина кивнула.

— Мы когда-то учились с Бонни.

Энгус ничего не слышал. Он ненавидящим взглядом смотрел на Майкла.

— Итак, — сказал Майкл, — наконец-таки кто-то разбудил спящую принцессу и предъявил на нее свои права. — В его голосе прозвучала такая тоска, что Бонни поразилась.

— Идем, — Энгус встал. — Мне все надоело.

— Ой, извини, — Бонни быстро встала.

Энгус выскочил из зрительного зала. Вопли и крики публики остались позади, когда он выходил на улицу. Он шел к стоянке не говоря ни слова; Бонни, затаив дыхание, пыталась не отставать. На обратном пути Энгус вел машину сам.

— Мы разобьемся! — воскликнула Бонни, прижимаясь к сиденью, когда Энгус проехал на красный свет на Норе Мейк-Стрит.

— Нет, — спокойно сказал Энгус. — Но я убью этого ублюдка Майкла.

— Почему? — поразилась Бонни. — Что же такого сделал Майкл?

— Он влюблен в тебя. — Он посмотрел на Бонни. — А ты влюблена в него?

— Не глупи, Энгус. Я знаю Майкла с детства. Мы выросли вместе в Мерилле. К тому же, он женат.

— Это никогда не останавливало мужчин.

— Послушай, если бы я хотела быть с Майклом, я бы это сделала еще во время учебы. Но я этого не сделала. Я выбрала тебя.

— Не говори мне о том, что было до меня. Я не хочу слышать ни о каких грязных подробностях.

— Энгус, — Бонни поняла, что спорить бесполезно, — Энгус, не злись, пожалуйста. Нам так хорошо вместе. Жаль, что тебе не понравилась игра. Обещаю больше тебя ни во что не втягивать. Хорошо?

Энгуса невозможно было успокоить. Он хлопнул дверью машины, которую остановил у отеля, и ворвался в вестибюль. Бонни бежала за ним следом.

— Ты поужинаешь в своей комнате. Я ухожу.

Бонни знала, что дальнейшая дискуссия только усложнит обстановку — он полезет в драку. Ей совсем не хотелось драки.

— Ладно, — спокойно сказала она. — Уходи. Я буду спать, — Бонни улыбнулась. — Спокойной ночи, дорогой. — Она положила руку на его плечо, придвинулась к нему.

Он сбросил ее руку.

— Увидимся за завтраком, — бросил он через плечо.

Бонни содрогнулась.


После того, как Энгус вышел из отеля, он еще целый час бродил по морозу. Он знал, что ему нужно напиться или подраться с кем-нибудь. Он шел, сжав кулаки, и смотрел на прохожих, ожидая, что кто-нибудь заденет его или задержит взгляд на его лице. Энгус был на взводе, ему необходимо было «разрядиться». Все разрешилось, когда он подошел к автостанции и увидел большую неоновую рекламу. «Бокс на всю ночь», — прочитал он.

Энгус заплатил за билет и прошел в зал с ярко освещенной ареной. Впереди на скамье сидели боксеры, ожидая своей очереди. Энгус пробрался поближе и подсел к ним, с удовольствием вдыхая тяжелый запах пота. «Вот это настоящие мужчины», — подумал он. Вскоре первая пара поднялась на ринг. Толпа ревела от восторга, приветствуя черного, как смоль, боксера. Несмотря на свои двести пятьдесят фунтов веса, он легко передвигался по арене. Его противник, коренастый, с бледной кожей и рыжими волосами, хмуро смотрела на публику, довольную, что есть над кем поиздеваться.

Прозвучал сигнал, и матч начался. Энгус трепетал. Он ревел вместе с толпой. Он ожил и с удовольствием смотрел, как после шестого раунда у негра из раны над глазом хлестала кровь.

— Бей его! — прокричал Энгус.

И как будто следуя его совету, белый осыпал его градом ударов с новой силой. Ослепленный потоком крови, которая заливала лицо, негр оказался не в состоянии уклониться от мощного удара в пояс. Он грузно шлепнулся на пол.

— Нарушение! — ревела толпа. — Нарушение! Слишком низкий удар.

Вдруг Энгус взбесился. Тот, за кого он болел, дрался нечестно. Он нанес удар слишком низко. Энгус вскочил с места и побежал к рингу. Он заорал на судью, который пытался вместе с двумя тренерами оттащить белого от скорчившегося на мате тела.

— Проваливай отсюда, — рявкнул он на Энгуса, но тот стал взбираться на ринг. Чьи-то руки тянули его назад. Повернувшись назад, Энгус увидел огромного полного решимости мужчину, рука которого цепко держала его воротник.

— Сядь ты, ублюдок, — сказал мужчина. — Сядь, а не то я заставлю тебя сесть.

Энгус ухмыльнулся.

— Это мы еще посмотрим, — с угрозой ответил он.

В следующую минуту Энгусу показалось, что его сбил скорый поезд, и это привело его в ярость. Он бросился на обидчика. Они сцепились и молотили друг друга, пока их не растащили зрители.

— Выбросьте их, — твердо сказал судья крепко державшим их вышибалам.

Энгус улыбнулся. Ему стало лучше, намного лучше. Отделавшись от вышибал, он пожал руку своему противнику.

— Идем, покажешь мне, где тут можно выпить?

— Конечно. Я знаю такое местечко. — Они вышли в слякоть зимней ночи.


— Что случилось с твоим лицом? — спросила Бонни за завтраком.

— Да ничего, — солгал Энгус. — Я споткнулся о пожарный кран, упал и ударился о тротуар.

Бонни радовалась, что у Энгуса было хорошее настроение.

— Давай поедем в Бостон сегодня. Я попрощаюсь с бабушкой, и вернемся в Лондон.

Энгус был счастлив. Кроме омаров в баре на причале, ему ничего в Бостоне не понравилось. Он посмотрел на Бонни.

— Собирайся, уедем днем. Только поездом, не хочется лететь опять в этом ужасном самолете.

Она улыбнулась.

— Хорошо, и я позвоню, чтобы на вокзале нас ждала машина.


Вернувшись в Лексингтон, Энгус продолжал очаровывать Августину. Перед их отлетом Августина пообещала, что приедет в Англию вместе с Морой.

— Приезжайте на неделю раньше свадьбы, чтобы мы выбрали Море платье. Потом мы поедем в Драмосси, отдохнем, а в субботу наступит самый прекрасный день в моей жизни, — Бонни посмотрела на Энгуса.

Он улыбнулся:

— Кого еще ты хочешь пригласить?

— Конечно, маму! Могу поспорить, что она захочет взять с собой отца Джона. Еще бы мне хотелось пригласить Мици и ее семью. Ее мать всегда была так добра ко мне.

Энгус был само великодушие. Его уже утомила спокойная жизнь у Августины, где он наслаждался роскошью ее дома.

— Это отличная идея, Бонни. Приглашай столько гостей, сколько тебе захочется. Нужно сказать миссис Тернер, чтобы она все организовала через моего агента.

— Спасибо, Энгус, — радостно сказала Бонни. — Ты такой щедрый.

«Я куплю дом побольше», — подумал он.

— Я куплю тебе дом в подарок, — сказал он.

Бонни удивилась:

— Но ты же потратил столько денег на мою комнату.

— Верно, но мне хочется жить на набережной.

— Как здорово! Ночью река такая красивая.

Энгус нахмурился.

— Откуда ты знаешь? — подозрительно спросил он.

— Меня однажды туда возила Тереза.

(«Боже мой, мне его лучше не расстраивать?»)

— Поиграем в бридж? — вдруг спросила Августина.

— Хорошая идея. Я пойду и все приготовлю, — ответила Мора.

Когда Бонни попрощалась с бабочками в теплице, она увидела, что за ней идет Мора.

— Бонни, — сказала она, — пойми меня правильно, ведь ты здесь последний день, — она колебалась.

— Говори, Мора. Что тебе беспокоит?

— Мне нравится Энгус. Но я чувствую, что он опасный человек. Я вчера вечером наблюдала за ним во время ужина. Его настроение меняется, как ветер. Сначала он был счастлив, потом что-то случилось… Он начал злиться…

Бонни немного помолчала. Она обняла Мору, и они вместе пошли домой.

— Ты права, Мора. У него быстро меняется настроение, он собственник. Но это потому, что он сомневается во всем. У него было ужасное детство. Он рассказал мне о своем отце. Должна сказать, что несколько раз видела лорда Макфирсона в замке со слугами и, честно сказать, ужаснулась. Я знаю, что Энгус изменится, если он на самом деле поверит, что я его не предам.

Мора не была в этом уверена.

— Бонни, люди так сильно не меняются, если только они сами не хотят измениться. Мне жаль отца Энгуса, но плохое детство — не оправдание его поведения. У большинства людей было плохое детство. С чего ты взяла, что Энгус изменится?

— Моя мать изменилась.

Мора видела, что напрасно тратит слова.

— Хорошо, хорошо. Я уверена, что ты права, Бонни. Но будь осторожна.

Они вошли в холл, держась за руки. Там Энгус нетерпеливо ждал Бонни.

— Ты опоздала на десять минут.

Бонни улыбнулась.

— Я только сбегаю и поцелую на прощанье бабушку.

— У нас нет времени, — зло сказал он.

— Я вернусь через минуту. — Она побежала наверх.

— До свидания, бабушка, — сказала Бонни, целуя ее. — Увидимся в апреле.

Августина улыбнулась.

— Ты выбрала себе красивого мужа. — Она была очарована Энгусом. — У него прекрасные манеры, и он просто без ума от тебя.

Бонни кивнула.

— Я должна бежать. Он не любит ждать.

Она сбежала вниз по лестнице, поцеловала Мору и прыгнула в машину. Когда Энгус злился, он становился похожим на маленького обиженного ребенка. Его нижняя губа выдвигалась вперед, глаза были опущены. Бонни, вместо того чтобы злиться, всегда защищалась.

— Извини, что заставила тебя ждать, Энгус. Я знаю, что ты не любишь, когда я опаздываю. Я больше не буду.

— Не в этом дело, — ему было приятно то, что она извиняется. — Я не хочу, чтобы эта лесбиянка была твоей свидетельницей.

— Энгус, — Бонни вдруг рассердилась. — Возьми свои слова назад. Мора не лесбиянка. Она моя подруга. И даже если бы она была лесбиянкой, я все равно хочу, чтобы она была моей свидетельницей.

Энгус никогда раньше не видел, чтобы Бонни злилась. Он понял, что зашел слишком далеко. Он усмехнулся:

— Ладно, если ты настаиваешь. Пусть будет так, но не жди, что я буду любезен с ней.

Бонни все еще сердилась.

— И не жди, что Мора будет любезна с тобой.

— Я знаю. Меня не очень любят.

Бонни почувствовала себя виноватой.

— Нет, Энгус, ты восхитителен.

Она была рада тому, что стекло между ними и водителем было поднято и водитель не слышал их беседу. К Энгусу вернулось хорошее настроение.

Глава 23


Бонни понравилась ее новая спальня. Зейкервель гордо расхаживал вокруг нее.

— Ну не умница ли я?

Бонни обняла его.

— Конечно, да. А Энгус говорил тебе? Мы покупаем новый дом.

— А, опять.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, он всегда покупает дома. Но не волнуйся. Вы туда не переедете. Такие мужчины, как Энгус, привыкают к одному месту. Они никогда не бросают свои берлоги. Ему быстро все надоедает, и если он не путешествует, то покупает дома или лошадей. Затем он их продает или раздаривает. Но это неважно. Расскажи о вашей поездке.

Бонни подробно рассказала о поездке в Америку.

— Ты учишься, Бонни, — сказал Зейкервель, после того как она описала, как вел себя Энгус на хоккейном матче. Он серьезно посмотрел на нее. — Жить с Энгусом — это все равно, что быть рядом с непредсказуемым животным. Если ты не будешь следить за тем, что делаешь, то будешь в большой опасности.

Девушка молчала, ее голубые глаза рассматривали озабоченное лицо Зейкервеля.

— Я знаю, — сказала она, — и после того, как провела несколько недель с Энгусом, поняла, почему все пытаются предостеречь меня. Я все это понимаю. Но они не могут видеть, какой он добрый внутри. — Она подняла брови. — Сколько невест идут к алтарю девственницами из-за того, что на этом настаивает жених?

— Как благородно с его стороны. — Зейкервель был в затруднительном положении. «Я ведь не могу сказать ей, что он ненавидит заниматься любовью с женщинами?» — спрашивал он себя.

— Опять сплетничаете? — Энгус вошел в комнату. — Зейкервель, я хочу купить большой дом на набережной. Я хочу большую оранжерею и бассейн.

Зейкервель обрадовался:

— Я знаю такой дом. Тебе понравится.

Энгус широко улыбнулся.

— Энгус, ты так ничего и не сделал с этим дурацким сломанным зубом.

Энгус улыбнулся снова.

— Я и не буду ничего делать. Мне нравится иметь небольшой изъян.

Зейкервель бросил быстрый обеспокоенный взгляд на Бонни, но она предпочла мило улыбнуться Энгусу.

— А мне нравится, как ты выглядишь. Это делает тебя особенным, Энгус. — Она поцеловала его в щеку. — А что случилось с твоим зубом?

— Несчастный случай в мои шальные годы. Но с этим покончено. — Он улыбнулся Бонни. Только Зейкервель не улыбался. — В любом случае, — Энгус повернулся к Зейкервелю, — поедем покупать этот дом прямо сейчас.

Они стали составлять план действий.

Бонни позвонила Терезе сразу, как только передохнула от полета.

— Как ты думаешь, могу я попросить сэра Саймона быть моим посаженым отцом?

Тереза засмеялась.

— Не знаю. Отец ужасно относится к Энгусу. Я спрошу маму, подожди. — Она побежала по коридору, затем через минуту взяла трубку. — Мама говорит, что отец согласится с радостью, и говорит, чтобы ты приехала. Она поможет тебе со всеми приготовлениями.

— Большое спасибо, Тереза. Я так об этом беспокоилась. У меня нет ни малейшего представления, как все это делается.

Тереза фыркнула.

— Зато мама очень рада. Она говорит, что это будет для нее тренировка перед моим замужеством. Сирил и Мэри собираются венчаться в синагоге, и отец говорит, что даже стадо диких кабанов его туда не загонит. Хотя он сдастся. Поломается день или два, но он любит Мэри.

Бонни засмеялась.

— У них будет настоящая еврейская свадьба.

— Да. Мэри берет уроки иврита и учится всему. Она перейдет в другую веру. — Тереза захихикала. — Мэри выходит замуж перед тобой. Ты уже наметила дату?

Бонни задумалась.

— Я думаю, что весна в Англии — самое прекрасное время. Я спрошу Энгуса и сообщу тебе.

— Тебе нужно будет составить список, что дарить. — Тереза явно наслаждалась, — иначе у тебя будут тысячи ненужных серебряных кухонных безделушек.

— Думаю, что нам ничего не нужно, — Бонни вспомнила, сколько посуды у Энгуса дома.

— Это неважно. Составь список, а потом отдашь все это на благотворительность.

— Ладно, — сказала Бонни, — я засыплю какой-нибудь благотворительный фонд своими свадебными подарками.

— Да не просто благотворительный фонд, дурочка. В Англии все пожертвования сначала идут животным, а что остается — людям.

— Конечно, дорогая, я забыла про это.

— Кстати, мне не следовало бы это говорить тебе, но Джон решил подарить тебе Моргана.

— Тереза, он рассердится из-за того, что ты сказала мне это.

— Я знаю, — безразлично заявила она. — Он учит Моргана рычать, когда произносят «Энгус».

— Ну и ну, — засмеялась Бонни.

— Джон очень хорошо к тебе относится.

— Знаю, и я тоже. Мне очень хочется получить Моргана в подарок. Надеюсь, что Энгус полюбит его. Тереза, мне нужно идти. Можно я приду к вам на следующей неделе?

— Ладно. В среду в четыре. Проведем организационное собрание вместе с Мэри, Паулиной и мамой.

— Прекрасно. Очень хочу вас снова увидеть. И Моргана тоже. — Она положила трубку.

«Так много дел», — подумала она.


Следующая среда была первым днем, когда собралась вся семья. Мэри и Сирил сидели рядом, как голубки. Сирил приходил каждый раз на эти семейные совещания по вечерам или сразу после работы, а Энгус вообще решил туда не ходить.

— Пока там нет этого Джона, я не возражаю, чтобы ты ходила туда, — сказал он накануне сбора семьи. — Даже несмотря на то, что там находится эта твоя черная глупая скотина. А Джон вообще всегда был сопляком.

— Не смей так говорить о моей семье. Они мои друзья.

— Твои друзья? Зачем тебе нужны все эти люди? И почему именно Бартоломью? Это такая скучная компания. — Он видел выражение ее лица. — Ладно, — сказал он сквозь зубы, — если ты ставишь этих людей выше, чем меня, я уйду. Будешь ужинать одна.

— Я никого не ставлю выше, — запротестовала она.

— Да нет… — Энгус выругался.

Бонни смутилась. Она и прежде слышала, что Энгус ругается, но чтобы это звучало так зло…

— Энгус, почему ты говоришь эти ужасные слова?

— …твою мать? Это ты имеешь в виду? — фыркнул он. — Вы никогда не слышали этого слова раньше, моя маленькая принцесса?

Бонни посмотрела на его перекошенное лицо.

— Да, слышала много раз. Эти слова произносила моя мать, пока не изменилась. Эти слова и многие другие. Знаешь, Энгус, на самом деле ты не шокировал меня. Ты просто напомнил мне кое-что из моей жизни, что я пыталась забыть.

Эти слова были сказаны с такой болью, что Энгус моментально пришел в себя.

— Я не хотел тебя расстраивать, дорогая, — сказал он, обнимая ее. — Я так тебя люблю, что не могу спокойно выносить, что ты заботишься о ком-то еще. — Он стал ее искусно целовать, осторожно коснулся груди. — Ты только подумай, — пробормотал он, целуя нежно ее шею, — когда мы поженимся, будем заниматься любовью целыми днями и ночами.

Бонни представила комнату с большим камином, и как они будут в объятиях друг друга.

— Наша брачная ночь… — прошептала она.

Энгус отклонился и посмотрел на нее.

— Где ты хочешь провести наш медовый месяц?

— Не знаю. Где тебе больше всего нравится?

Энгус улыбнулся. Он подумал об одном борделе Каира. Нет, пожалуй, в баре бисексуалов в Касабланке. Но с недавнего времени он зачастил в один бар в Берлине.

— Берлин, — сказал он.

Взять Бонни в Берлин было все равно, что представить заснеженную Аляску пылающим адом. «Очень интересно» — подумал он.

— Тебе понравится Берлин. Это сказочный город.

Бонни улыбнулась.

— Дорогой Энгус, ты так добр ко мне. Извини, если ты на меня злишься. Знаешь, я люблю тебя больше всех на свете.

— Больше Моргана?

— Ну конечно.

— Хорошо. Я прощаю тебя и даже возьму сегодня с собой на ужин.


Бонни была очень занята перед свадьбой. Ее поражало количество работы, которое вмещало простое слово «трудиться». Маргарет была для нее большой поддержкой, и после долгих уговоров Саймон согласился стать посаженым отцом Бонни.

— Мне никогда не нравился этот парень, Бонни. Говорят он жульничает в картах, — сказал Саймон.

Бонни наклонила голову.

— Говорят, он много чего делает, но я знаю его лучше других. Я знаю, что Энгус никогда не будет жульничать. Вы полюбите его, когда узнаете, — Бонни улыбнулась Саймону.

Саймон что-то проворчал. Тереза взяла отца за руку.

— Он не такой плохой, папа. Я уверена, Бонни сотворит чудо. Посмотри на Патрика. С тех пор, как мы вместе, он больше не носит старомодных костюмов из твида и дурацких жакетов. Он сейчас прилично выглядит. Мы, женщины, меняем жизнь мужчины до неузнаваемости.

Саймон промолчал. Он вспомнил, каким застенчивым и робким был сам, пока не встретил Маргарет. Он пожал руку дочери.

— Да, твоя мать совершила чудо. И твой молодой человек, Тереза, хороший парень. Знал я его отца. Охотился в его поместье в Ирландии. Хороший стрелок был его отец. Парень много от него взял. Меткий глаз, твердая рука, он будет хорошим мужем.

Тереза засмеялась.

— Он станет у меня косоглазым, и руки его будут трястись. — И подмигнула Бонни.

Саймон вышел из комнаты и отправился на поиски Маргарет.

— Ну, — сказала Бонни, — кажется, у тебя все наладилось с Патриком.

Тереза сморщилась.

— Да. Он не такой, как Энгус. У меня не сжимается сердце при виде его. И нет мрачного отчаяния и злости. Мне не нужно ждать у телефона или плакать в подушку от того, что Патрик не показывается. Он всегда звонит, он добрый и милый. Интересно, почему у меня нет той боли, которую мне причиняют другие?

— Не знаю, — серьезно ответила Бонни — Энгус часто приходит поздно и редко вспоминает о том, чтобы позвонить мне. Я думаю, это из-за того, что он не привык к тому, что его любят. Он забывает про то, что я жду его.

— И Патрик, — прервала ее Тереза, — никогда не побежит ночью по поросшему вереском болоту в поисках Терезы. Я говорила со всеми его друзьями. Все говорят одно и то же. Женщинам нужно, чтобы у них сжимало сердце. Ты читала книгу «Последняя любовь»?

— Да, читала, когда мне было четырнадцать лет. Кэти напоминает мне мою мать в те ужасные дни. Боже мой, я не могла бы полюбить того, кто был таким жестоким.

Тереза подняла брови.

— А ты не находишь Энгуса жестоким?

Бонни покачала головой.

— Нет, — убежденно произнесла она. — Он иногда бывает деспотом, на все это можно изменить.

— Надеюсь, ты права, но, — Тереза усмехнулась, — жизнь с Патриком будет скучной, чего не скажешь о жизни с Энгусом.

— Потом посмотрим. Идем. Будем составлять список гостей?


Мелькали недели. Энгус проявлял очень мало интереса к свадебным приготовлениям и жил своей обычной жизнью. Он занимался новым домом на набережной. Дом какое-то время пустовал, и Энгус купил этот огромный особняк за наличные, оформив покупку за сорок восемь часов. Он менял интерьер и строил огромный бассейн.

— Этот бассейн будет побольше, чем у Августины в Америке, — сказал он Зейкервелю.

— Соперник, сукин ты сын, — нежно ответил тот. — Все это делается для того, чтобы Бонни жила здесь в большей роскоши, чем если бы она осталась дома.

Энгус оскалил зубы в своей акульей улыбке.

— Я хочу, чтобы у нее было все самое лучшее. Вот посмотри на эту мозаику. Она подойдет для холла?

Зейкервель не ответил. Скоро Энгусу все наскучило.

— Делай, что хочешь. Я заберу Бонни. Поедем с ней на скачки.

— А ты думаешь, ей не надоедает сидеть с тобой, пока ты целыми днями ставишь на лошадей и играешь в азартные игры ночами?

— Нет. Она уже привыкла к этому. Она уже знает, как определить хорошую лошадь. К тому же, она никогда от меня не устает. — Он засмеялся. — А еще, я ужасно возбуждаю ее.

— Ах, да, — усмехнулся Зейкервель. — Все это время ты был хорошим мальчиком. Как долго это продлится?

— Бонни направляет и сдерживает меня. Она — то, что мне нужно.

Зейкервель внимательно посмотрел на Энгуса.

— Весь Лондон говорит, что ты покончил с распутной жизнью.

Энгус мрачно взглянул на друга.

— Я очень надеюсь на то, что изменился. Я чувствую, что когда женюсь, стану менее злым. Хотя не знаю. Надеюсь, что не буду чувствовать себя, как в ловушке.

Зейкервель положил руку на его плечо.

— Не вижу, отчего ты можешь чувствовать себя, как в ловушке. Бонни не из тех, кто сможет держать тебя на коротком поводке.

«Скорее будет по-другому», — эту мысль он оставил при себе. В конце концов Энгусу было несвойственно выражать сомнение или озабоченность, так что Зейкервель чувствовал себя спокойно после его признаний.

— Я взгляну на танцевальный зал. Ты хочешь оставить все это стекло на стенах?

— Тебе решать. Я ухожу. Не хочу заставлять Бонни ждать.

Бонни в самом деле стала каким-то экспертом в мире скачек. Она поняла, что азартные игры и скачки — неотъемлемая часть жизни Энгуса. Энгус знал, что большим удовольствием для Бонни будет неожиданная поездка или, как он это называл, «приключение». Они провели неделю в Париже, потому что Энгус захотел выследить одну картину, принадлежавшую какой-то старой французской проститутке. Бонни была заинтригована этим «приключением». За годы, проведенные отдельно от матери, ей никогда не приходилось видеть «темную» сторону жизни, которую они нашли в Париже.

Энгус преследовал свою цель с фантастическим рвением. Наконец, после многочисленных расспросов проституток в борделях, им дали адрес. Было три часа утра. Энгус настоял на том, чтобы пойти к старухе, у которой была картина. Холст поразил Бонни. Там, на заднем плане, растянувшись, лежала обнаженная женщина. Интимные части ее тела были покрыты густым черным волосом. Бонни посмотрела на старуху, которая явно была загипнотизирована Энгусом.

— Это вы? — спросила Бонни.

Старуха кивнула.

— Да. Много лет назад.

Энгусу не терпелось купить картину.

— Сколько вы за нее хотите?

Старуха колебалась.

— Вот, — сказал Энгус, — я даю вам девять тысяч франков. — Он протянул ей наличные.

Старуха безмолвствовала. Наконец она пробормотала:

— Монсеньор так щедр.

Энгус схватил картину и сделал Бонни знак, что они уходят.

— До свидания! — прокричала им вслед старуха. Она услышала, как хлопнула дверца машины, села на старый диван. В комнате пахло чесноком и травами. «Как все это странно, — подумала она. — Все это, эти деньги… Он даже не посмотрел на мою картину. Но девушка с ним… Ах, какая она красивая». Старухе вдруг стало одиноко. Сидя у пустого камина, она заплакала. На стене, где висела ее картина, было теперь пустое место.


Картину повесили в новом доме в столовой. Энгус смеялся, когда Бонни жаловалась на то, что она не может есть, глядя на обнаженную женщину. Он тайно улыбнулся Зейкервелю, который обедал с ними.

— Скоро ты увидишь мою коллекцию.

— Твою коллекцию? Коллекцию чего? — Бонни была заинтригована.

Энгус опять взглянул на Зейкервеля.

— Потом скажу, может, когда ты станешь немного старше. Это будет лучшая коллекция в Европе. Правда, Зейкервель?

Зейкервелю было не по себе. Бонни — сама невинность, и он не думал, что девушка сможет оценить коллекцию эротического искусства. Энгус сменил тему разговора, вернувшись к проекту оранжереи.

— Я хочу теплицу для орхидей и камелий.

— Может, завести попугаев? — предложил Зейкервель.

— Хорошая мысль. — Энгус обрадовался. — После обеда, Бонни, давай поедем в магазин и купим десяток птиц.

— Разве не лучше подождать, пока мы переедем?

— Нет. Давай сделаем это сегодня. Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.

— Терпение — вот ценное качество.

— Жизнь слишком коротка, чтобы упражняться в терпении. Быстрее, Бонни, ты так медленно ешь.

— Не задирай ее, — сказал Зейкервель. — Бонни, не обращай на него внимания. Если позволишь ему задирать себя, он сядет тебе на шею.

— Извини, Бонни. Я не хотел тебя задирать.

Бонни смутилась. Она привыкла к тому, что Энгус почти всегда доминирует, но очень часто ошибается, и от этого ей было мучительно больно за него.

— Не извиняйся, дорогой. Я знаю, что иногда бываю медлительна. Моя мать всегда на меня кричала за то, что я такая. Идем. — Она отставила тарелку.

Зейкервель остался сидеть в тишине, а они ушли. «Удивительно, — подумал он, — Энгус на самом деле меняется. Может, он действительно любит ее? Боже мой, надеюсь, он научится сдерживать себя рядом с Бонни». Он пошел в танцевальный зал.

— Добавьте еще немного красного, — сказал он художнику, разрисовывающему стену. — Еще немного красного. — Художник послушно окунул кисть в краску.


Ночью Бонни слышала щебет одинокого попугая, который горестно оплакивал разлуку со своими друзьями из магазина. Энгус был в ярости оттого, что в магазине оказался только один попугай.

— Я думал, что вы можете предоставить мне все, что я захочу. Мне нужно шесть попугаев.

Директор был очень вежлив.

— Мы можем доставить вам остальных к концу недели.

— Не пойдет. Они нужны мне сегодня.

— Извините, но это невозможно.

— Да вы знаете, кто я? — Энгус был в бешенстве.

— Да, сэр. Я читаю газеты, и, — он улыбнулся Бонни, — видел фотографию вашей помолвки. Должен сказать…

— Ничего не говори, грязный ублюдок, — произнес Энгус повышенным тоном.

Попугай, чувствуя напряженность, начал стрекотать. Бонни быстро выписала чек на двести фунтов и вытащила все еще оравшего оскорбительные слова Энгуса на улицу. Она бросила извиняющийся взгляд на директора. Она несла клетку с щебечущим попугаем, а Энгус, ругаясь, уселся в ожидавшую их машину. Всю дорогу до дома он не мог успокоиться.

Бонни улыбнулась в подушку. Она постепенно привыкала к его вспышкам гнева. «Завтра он обо всем этом пожалеет, — думала она, — слава Богу, что попугай уснул. Завтра попытаемся найти для него зеркало».

На следующее утро, во время завтрака, вошла миссис Тернер. Она была очень расстроена.

— Очень неприятно говорить вам это, но ваш попугай был найден в клетке мертвым. Бен пошел утром, чтобы напоить его, и сказал, что у птицы сломана шея. Не могу представить, как это могло произойти.

— Я тоже не могу, — Бонни посмотрела на Энгуса. — Я слышала, как он щебетал ночью, но потом уснул.

— Он все время щебетал, пока я был в библиотеке, а потом около двух ночи я уехал в клуб.

Энгус вспомнил тот момент волшебного наслаждения, когда птица, не дававшая ему сосредоточиться, лежала мертвой в его руке. К нему пришло знакомое ощущение вседозволенности, когда что-то очень слабое, ранимое было беспомощным против его силы. Птица заслужила смерть. Он снял ткань с клетки, птица не выполнила его команды. Он просунул руку в клетку и спокойно сдавливал ей шею, пока из ее глаз исчезли последние признаки жизни. Он всегда наслаждался моментом смерти. Ему казалось, что он посвящается в какую-то великую тайну. Ночью птица была уже мертва, а утром он завтракал с Бонни. Никто в доме, кроме него, не знает, что же случилось на самом деле.

— У нас ничего подобного не случалось с тех пор, как были задушены крольчата один за другим. Ты помнишь? — сказала миссис Тернер.

Энгус кивнул.

— Я похоронил их в коробке из-под обуви.

— Как ты тогда плакал! — сказала миссис Тернер. — Мы думали, что никогда его не успокоим.

— Как ужасно. — Бонни стало страшно.

— Я покажу тебе, где я их похоронил. — У него опять поднялось настроение.


У Энгуса был огромный старый фермерский дом в Испании. Он принадлежал его матери, и Энгус любил ездить туда и смотреть из верхних окон на огромную равнину, которая простиралась за домом. Существовала легенда о том, что по этому пути из Испании в Альпы шел Ганнибал.

Бонни понравилась идея слетать в Испанию. Она прочла все книги Хэмингуэя, и ей казалось, что она почти все знает о гордых, сильных людях этой страны. Они прилетели за две недели до свадьбы. Их встречал шофер Паоло.

— Как тут дела? — спросил Энгус.

— Хорошо. Очень хорошо. Урожай в прошлом году превзошел все ожидания. Собрали много фруктов. Мы получили свою долю и наши семьи сыты всю зиму.

Энгусу было приятно это слышать. Бонни осмотрела местность.

— Надо сказать, что здесь очень красиво. Я представляла себе, что так и будет. Посмотри на зеленые тени.

Дорога из аэропорта в маленькую деревушку Сан Мартин блестела от яркого, жаркого апрельского солнца. Вдоль дороги зеленели деревья. Тут же брели ослы, подгоняемые кнутами мальчишек. Воздух наполнился сладким ароматом сосец, яркие цветы ковром устилали холмы.

— Как чудесно, правда? — спросила Бонни, взглянув на Энгуса.

У Энгуса было хорошее настроение.

— Да, — сказал он, — подожди, что ты скажешь о «La Massa». Это мой самый любимый дом.

Вскоре они подъехали к дороге в Сан Мартин.

— Боже великий, — Бонни невероятно удивилась. — Вся деревня выглядит так, как будто она встроена в стену.

— Да, в оригинале это укрепленная греческая деревня. Затем сюда пришли римляне и построили вон там город. — Он указал на большое здание, которое виднелось позади деревни. — Паоло, давай подъедем к дому с другой стороны. Я хочу, чтобы мисс Фрейзер увидела равнину.

Когда машина остановилась у задних ворот, Бонни вышла и посмотрела вдаль. Они с Энгусом стояли на мысе, который выдавался вперед, словно нос корабля, под которым находились сотни футов земли. Солнце садилось за плоской далью горизонта. Длинные лучи его касались цветов, пышных от весенних дождей. Чуть позже равнина станет мертвой, как пустыня, а сейчас она переливалась волшебными красками. Бонни взяла Энгуса за руку, они стояли так молча. Бонни представляла большой караван слонов Ганнибала, шедший через поля. Она видела смуглых солдат, идущих вслед за огромными животными.

— Знаешь, — сказала она Энгусу, — я слышу, как звенят их доспехи и трубят трубы. Ты слышишь?

Энгус засмеялся.

— Не дури, дорогая. У тебя слишком богатое воображение.

Бонни отвернулась.

— Давай отправим Паоло, а сами пешком дойдем до дома, — сказал он.

Паоло открыл большие ворота и въехал. Бонни и Энгус медленно пошли по дороге. Энгус вел Бонни через зону деревьев, и вдруг перед ними появился огромный дом, похожий на большую каменную крепость с крошечными оконцами.

Энгус быстро нашел дорогу к маленькой двери в этой непроницаемой стене. Бонни сразу попала в огромный коридор, выложенный кафелем. Из коридора Энгус провел ее в еще большую комнату со старой испанской мебелью. Бонни была потрясена.

— Боже мой, я чувствую себя лилипутом.

Энгус улыбнулся.

— Этот дом служил убежищем для всей деревни, если надвигалась какая-то опасность. Запомни, это был центральный зал, где размещали коров и овец. В те времена животные были очень ценными, чтобы их оставлять бандитам или продавать. Я покажу тебе твою комнату. — Он повел Бонни наверх. — Здесь, — он открыл дверь.

Бонни понравилась ее комната. Она ожидала увидеть мрачную комнату со старой мебелью. Напротив, она оказалась в маленькой веселой комнатке со множеством кукол. Здесь были куклы из Китая, Японии, даже английская кукла в морской форме и маленький соломенный гребец.

— Чья это комната? — спросила Бонни.

— Моей матери.

— Да, — Бонни затаила дыхание. — Ты действительно хочешь, чтобы я спала здесь?

— Да. Я позову тебя, когда ты переоденешься к ужину.

Часы показывали восемь. Бонни сняла серый дорожный костюм и надела длинное белое платье с голубым поясом. Энгус был пунктуален, они вместе спустились вниз.

Мария подавала национальные блюда. Шафран окрасил рис в золотистый цвет, розовые креветки лежали рядом с серо-голубыми мидиями. Бонни взглянула на маленькие щупальца, свернувшиеся в узелки, они лежали среди помидоров и лука.

— Попробуй хотя бы один, — предложил Энгус.

Бонни положила маленький клубок в рот.

— Фу, — сказала она.

Энгус тут же разозлился.

— Не будь такой брезгливой, Бонни. Они едят почти все, что движется. Ты привыкнешь к испанской кухне.

— Мне непременно это нужно съесть?

Она вспомнила, как ее мать стояла над ней, когда Бонни была ребенком. Оставить на тарелке даже крошку считалось серьезным преступлением, и ее мать всегда за это ругала. «Я в твоем возрасте умирала от голода, а ты теперь выбрасываешь пищу. Ешь, ты, маленькая сука», — бывало говорила Лора. Бонни вздрогнула.

— Да, тебе придется съесть это. — Он не шутил. — Мария очень обидится, если что-нибудь останется на твоей тарелке.

Бонни радовалась, что Энгус был просто раздражен, а не в ярости.

— Хорошо, — сказала она, — я научусь есть все, что передо мной поставят.

«Кроме тапиоки,[7] — подумала она. — К счастью, Энгус, кажется, не любит детскую пищу».

Она пожалела о своем обещании на следующий же день. Они провели его, бродя по римским развалинам и музеям. На обратном пути через поле, заросшее дикой петрушкой, Бонни нашла осколки старой римской посуды и стекла.

— Какая прелесть! — радостно воскликнула она. — Мне всегда хотелось найти что-нибудь такое. — Ой, смотри! — Она нагнулась. — Посмотри, что я нашла.

— Что? — Энгус с ненавистью относился ко всему, что напоминало о прошлом.

— Это половина амфоры, посмотри. — Она держала выпачканную землей находку в руке. — Ты можешь себе представить, что две тысячи лет назад через это поле шел римлянин держа в руках эту мерцающую лампу. Ее, наверное, уронили, и теперь, через столько лет, эта амфора дождалась меня, чтобы я ее нашла. Подержи ее, Энгус. Ты чувствуешь историю?

Энгус на самом деле не слушал, но видел счастливое лицо Бонни. Ему не нравилось ее радостное лицо, ведь причиной этого счастья был не он. Он занес руку назад и прежде, чем Бонни успела возразить, бросил лампу в поле так далеко, как только мог.

— Почему ты это сделал? — Бонни взбесилась.

— Потому, что мне так захотелось, — просто сказал он. — К тому же там было только пол-амфоры. Я тебе куплю другую, новую, если хочешь.

— Это совсем не то, — простонала Бонни. — Эта амфора ждала меня.

— Не глупи. Как мог маленький кусок глины ждать тебя? Давай быстрей, мы идем на ужин, а ты только теряешь время.

Бонни пыталась держаться бодро, когда он торопливо шел к дому. «О Боже, — подумала она, — я надеюсь, что больше не разозлю его».

За ужином Энгус разошелся еще больше. Блюдо тапа оказалось неприятной смесью потрохов.

— А, — сказал Энгус, подцепляя сероватое ссохшееся месиво вилкой, — это часть поросячьих яичек.

Он положил кусок Бонни на тарелку. Бонни подавила дрожь. Она знала, что придется это съесть. Она не смела рисковать и расстраивать Энгуса.

Они сидели в ресторане на деревенской площади. Вокруг них сидели семьи и парочки. Обычно в это время погода была недостаточно теплой для того, чтобы ужинать на улице, но в этом году апрель выдался необыкновенно теплым. В начале месяца хозяин ресторана выставил столы, застелив их красными скатертями. На каждом горели маленькие свечи. На площади бегали дети. Бонни и Энгус сидели под большим деревом. Двое влюбленных рядом с ними что-то шептали друг другу, держась за руки. «Miamor, te amo», — услышала она. «Если бы Энгус только… — она прервала эту мысль. — Он — англичанин, а они ведут себя не романтично», — напомнила она себе.

— Давай, — Энгус злобствовал, — посмотрим, как ты ешь поросячьи яички.

— Ладно, — мягко сказала Бонни. Она мысленно вернулась к старой уловке, которой пользовалась, когда была ребенком. Она представила себе сочный бифштекс и в это время проглотила тапа.

— Совсем неплохо, — сказала она.

В самом деле, если отвлечься от основного ингредиента, его соус оказался изысканным на вкус.

Энгус откинулся на спинку. Он позвал официанта. К столу подбежала молодая девушка. Характер Энгуса хорошо знали в деревне.

— Принеси меню, — приказал он.

Через минуту девушка стояла с меню в руках. Энгус вырвал его из рук и стал читать. Он посмотрел на заказные блюда.

— Мы закажем креветок и барашка. А теперь принеси бутылку «Sangre de Тора», и немедленно. Я имею в виду прямо сейчас. Тебе ясно? — Девушка кивнула.

«Богатая свинья», — пробормотала она, неся вино.

Энгус с отвращением проворчал:

— Они с каждым годом становятся хуже. Одно время здесь совсем не было туристов. Сейчас богачи из Барселоны покупают крестьянские дома, и летом теперь здесь большой наплыв туристов. Крестьяне совсем испортились. Они уже даже ничего не выращивают. Старые порядки умирают.

— Может, молодежь не хочет на всю жизнь здесь оставаться, — сказала Бонни. — Может, они хотят накопить денег и уехать учиться.

Она подумала о неухоженных руках Марии.

— Вы, американцы, — фыркнул Энгус. — Вы и ваше сентиментально-либеральное мышление! Вы понятия не имеете об истории. Крестьяне должны оставаться крестьянами. Как рабочий класс в Англии. Они должны работать на своих заводах и в мастерских. Посмотри, что происходит, когда они начинают переплывать Ла-Манш. Они слишком много пьют, блюют повсюду и носят эти ужасные носовые платки на головах на пляжах. Им следует проводить свои отпуска в Блэкпуле, где они не смогут своим видом пугать нас.

Бонни не прерывала Энгуса. Пока он говорил с таким злом, все было в порядке. Но стоило прервать в такой момент, — она уже знала это, — он сразу же лез в драку. Поэтому она научилась слушать внимательно, не перебивая.

— А когда англичане стали приезжать сюда? — спросила она, надеясь перевести разговор на более миролюбивую тему.

Появилась официантка с вином. Энгус жадно осушил стакан. «О Боже, — подумала Бонни, — он хочет напиться». Она нервно потягивала вино из своего бокала. Когда принесли креветки, Энгус был готов приступить к еще одной бутылке. Она пыталась наполнять свой стакан и тайком выливать вино под столом, но это удалось сделать только несколько раз.

Веселый, дерзкий черноглазый официант и одновременно музыкант, взял в руки гитару и запел серенаду. Бонни улыбалась, когда он подошел к их столу, но она тут же вспомнила реакцию Энгуса на мужчин, которые обращали на нее внимание. Бонни опустила глаза.

— Барашек очень вкусный, — сказала она, чтобы отвлечь Энгуса от официанта. Ей показалось, что все прошло удачно.

После того, как принесли кофе, Энгус заказал себе большой стакан бренди. «Пока все хорошо», — подумала Бонни. Он был пьян, но весело болтал о лейбористской партии в Англии. Казалось, у него зуб на каждого члена лейбористского правительства. Бонни расслабилась. Их стол был загружен тарелками. Шелуха от креветок плавала в остатках томатного соуса. Тарелки, на которых лежал розовый сочный барашек, были завалены костями. Над всем этим хаосом возвышались две пустые бутылки из-под вина. Бонни наелась, и теперь ее клонило ко сну.

Официант сменил гитару на овальный поднос. Он поставил его на их стол и заставил поднос тарелками и стаканами. Привычным жестом он поставил все это сооружение на плечо. В этот момент Энгус лениво вытянул ногу прямо перед официантом. Тот рухнул вместе с огромной горой посуды. Бонни была в ужасе. Она вскочила и быстро пошла к дому.

Энгус догнал ее у комнаты.

— Бонни, я не хотел делать это. — Он раскаивался. То удовольствие, которое он испытал при виде падающего официанта, немного отрезвило его.

— Нет, хотел. Я видела. Ты специально подставил свою ногу. Может, мне надо было прислушаться ко всем предостережениям. Ты жестокий человек. Ты на самом деле жесток. — С этими словами она скользнула в спальню.

Энгусу стало больно от этих слов. «Я не жесток», — думал он. Он поднялся к шкафу с напитками. «Я не жестокий», — сказал он вслух, наливая себе еще один стакан бренди. Энгус стоял перед камином и смотрел на портрет матери. Мир вокруг показался ему добрее. Он отчаянно добавил, пристально глядя на мать:

— Я не буду таким, как мой отец.

Ему тут же захотелось получить поддержку Бонни. Он взлетел по лестнице и ворвался в ее комнату.

— Я не похож на отца. Яне хочу быть таким, как он.

Он обнял Бонни. Она не спала, думая о том: не делает ли она ошибку, выходя замуж за Энгуса. Слезы застилали его лицо.

— Не позволяй мне быть таким, как мой отец.

Бонни прижалась к нему.

— Не позволю, я тебе обещаю, — прошептала она.

— Спасибо, — Энгус был ей благодарен. Он глубоко вздохнул. Слезы на щеках высохли, и сейчас он спал прямо в одежде в объятиях Бонни.

Бонни рассматривала его лицо под лунным светом. Линия губ была очень мягкой, длинные темные ресницы чуть вздрагивали. Он казался таким потерянным, таким одиноким. «Я сделаю все», — подумала она. Скоро Бонни тоже спала, и ей снился Энгус. Энгусу тоже снился сон. Он видел маленький гладкий зад Гарри. Энгус улыбнулся во сне. Луна отошла от окна, старое искривленное абрикосовое дерево дрожало на ветру.

Глава 24


День их свадьбы выдался солнечным и ясным. Бонни встала, как только солнце лучами коснулось гор. Она высунулась из окна своей маленькой комнаты, расположенной в одной из башен замка. Роса, лежавшая на траве, переливалась под солнечными лучами. Коровы выходили на пастбище.

Бонни подумала о бабушке. Августина приехала и выглядела очень бледной и усталой, но уже через несколько дней она полностью оправилась от перелета. Втроем, вместе с Морой, они исследовали окрестности замка.

— Я чувствую историю, — сказала Августина, стоя у озера Лох-Несс, где Малькольм Фрейзер мечтал о дальних странствиях.

Бонни улыбнулась.

— Когда мы с Энгусом поженимся, то объединим две большие семьи.

Августина просто сияла.

— Знаю, дитя мое. Я так счастлива за тебя. Кто бы мог подумать, что тот дружеский поступок, совершенный много лет назад, отзовется через столько лет.

И сегодня, в день свадьбы, Бонни вспомнила ликующую улыбку на лице Августины. «Как хорошо, что бабушка всем довольна», — подумала она.

Лора, как Бонни и ожидала, приехала вместе с отцом Джоном.

— Он может зарегистрировать ваш брак, — сказала Лора.

— Нет, спасибо, — твердо ответила Бонни, — Это сделает отец Макбрайд.

Бонни нравился этот священник. Это был лысый маленького роста мужчина с приятными голубыми глазами. Он провел много времени, беседуя с Бонни об их с Энгусом будущем. Он был личным священником семьи Макфирсонов уже около сорока лет. Отец Макбрайд не очень хорошо знал Энгуса, так как тот провел свою юность в Лондоне.

Сейчас Энгус тоже редко посещал семейную часовню. Но отец Макбрайд хорошо знал лорда Макфирсона и ежедневно боролся за душу этого сумасшедшего и измучавшегося человека.

— Он хочет присутствовать на вашей свадьбе, — сказал Бонни отец Макбрайд после исповеди.

— Я не против, — Бонни не придала этому значения.

Энгус совсем этому не обрадовался.

— Старый ублюдок, — сказал он, узнав про эту просьбу.

Бонни расстроилась.

— Энгус, ну почему ты так отзываешься о своем отце?

Энгус посмотрел на нее.

— Ты не понимаешь?

— Нет, понимаю. Моя мать тоже была ужасна, но я ей все простила.

Энгус ядовито улыбнулся, а Бонни показалось, что он ее сейчас укусит.

— Я простил его, Бонни, — издевательски сказал он. — Почему бы мне не простить его, тот огромный корабль, севший на мель у острова боли и смятения.

Бонни чувствовала, как он напрягся. Она подошла к Энгусу и обняла его.

— Ничто не испортит наш праздник. Я не допущу этого.

Энгус прижался к Бонни, уткнулся лицом в ее волосы.

— Я люблю тебя, Бонни. Люблю больше, чем кого-либо в своей жизни.

Она поцеловала его в шею, ее губы прижались к мочке уха.

— Дорогой, мы соединяем наши жизни. Ничто никогда нас не разлучит.

Глаза Энгуса затуманились. Он хотел любить эту женщину до конца своих дней. Но одна половина его души знала: несмотря на то, что он признается в этой любви, существует другая половина души — темная, куда женщина никогда не будет допущена. Его потребность причинять боль, как причиняли ему, всегда будет превышать потребность любви. Он вздохнул.

— Мне нужно пойти к Гарри.

Бонни не возражала.

— Знаешь, он меня не любит.

— Он никого не любит, Бонни. Такой уж он. Но не волнуйся, почти все время мы будем жить в Лондоне, а он здесь. — Энгус принял решение держаться подальше от удовольствий, которые ему доставляло красивое тело Гарри. Он чувствовал себя самой добродетелью.

Бонни обрадовалась при известии о том, что Гарри с ними не будет. Что-то в его манерах настораживало Бонни. Посмотрев в окно, Бонни улыбнулась: «Это самый прекрасный день в моей жизни!»

Этот замечательный день шел своим чередом, и вот настало время церемонии. К трем часам гости собрались в часовне. Энгус стоял перед алтарем, а рядом с ним Зейкервель. В его руках, как в руках лучшего друга, находилось обручальное кольцо, которое Энгус снял с руки мертвой матери. Зейкервель был очень любезен и молчалив. День выдался жарким. По ярко-голубому небу плыли белые облака, края которых цеплялись за башни средневекового замка. Во рву с водой плавали важные лебеди. Утки, как будто понимая в чем дело, казалось, стали обсуждать гостей.

Вдруг все голоса и шумы смолкли. Из массивной двери замка вышла невеста и ее чета. Первой шла Бонни. На ней было облегающее белое платье из шелка с обычным вырезом. Шлейф платья казался очень длинным. Расшитый жемчугом, это был тот же самый шлейф, в котором Евангелина шла к венцу вместе с Малкольмом Фрейзером. В руке Бонни держала белые розы на длинных ножках. Позади нее шли шестеро детишек — три мальчика и три девочки, все одетые в белое. Сзади, одетые в бледно-розовые платья, шли Мора и Тереза.

Медленно и молчаливо Бонни спустилась по лестнице замка. Казалось, она плыла по зеленой лужайке, потом остановилась перед Саймоном Бартоломью, который ждал ее у дверей часовни. Сияя от любви к Энгусу, она взяла Саймона под руку, и они вошли внутрь.

— Ты очень красивая, — нежно пробурчал он и сжал ее руку.

При виде Бонни у Августины перехватило дыхание. Глаза Бонни горели под вуалью. «Как же она похожа на Евангелину», — подумала Августина, вспоминая портрет невесты Малкольма, который висел в ее доме.

Бонни шла мимо скамеек, на которых сидело все семейство Бартоломью. Маргарет была рядом с сыновьями. Мэтью и Лука смотрели на Бонни широко открытыми глазами. Джон наблюдал за ней взглядом, в котором смешались острая тоска и невольное восхищение.

Отец Макбрайд поприветствовал невесту и жениха. В глубине души он боялся церемонии. Он знал репутацию Энгуса. То, что Энгус женится на такой невинной великолепной девушке, беспокоило его.

— Ты, Бонни Фрейзер, берешь Энгуса Чарльза Яна Макфирсона в законные мужья и обещаешь…

— Да, — голос Бонни прозвучал твердо и радостно.

В этот момент Сирил сжал руку Мэри, недавно ставшей его женой. Мэри счастливо вздохнула.

— И ты, Энгус Чарльз Ян Макфирсон, берешь Бонни Фрейзер себе в…

— Да. — И Энгус сам поразился тому, как страстно прозвучало это слово.

Позади, в плохо освещенной части церквушки, охраняемый двумя слугами, лорд Макфирсон издал пронзительный визг:

— Какой отец, таков и сын!

Слуги, повинуясь приказу Энгуса, поспешили вывезти сумасшедшего старика из церкви. К счастью, он был напичкан лекарствами, и его слова прозвучали не очень громко. Тем не менее, эхо от его возгласа коснулось золотого колечка, которое Энгус надел Бонни на палец. Бонни была слишком поглощена своим счастьем, чтобы слышать это. Ее мысли были только об Энгусе.

— С этим кольцом я беру тебя в жены, — сказал Энгус.

С этого момента Бонни оказалась навсегда связанной с Энгусом, привязанной к его любви, к его ненависти, прикованной цепями страсти и жалости. Пути назад не было.

Как будто для того, чтобы подчеркнуть важность происходящего, Морган, который пришел сюда вместе с Джоном, принялся выть. Все гости поразились этому. Его волчьи завывания разрушили безмятежность церемонии. Бонни не обращала внимания на этот вой. Повернувшись медленно, так, чтобы дети смогли подобрать шлейф, она пошла по проходу церкви. Бонни улыбалась всем присутствующим: первый поцелуй ее супруга не остывал на ее губах. Она шла, откинув вуаль назад. Играла музыка. Уносилась ввысь веселая музыка, брызги солнца пронизывали жемчуга на шлейфе Бонни. Девушка крепко держала Энгуса за руку, а когда они остановились перед Августиной, в ее глазах блестели слезы.

— Спасибо, бабушка. Спасибо тебе за то, что этот день наступил.

Августина улыбнулась им.

— Я знаю, что вы оба будете очень счастливы.

— И вам спасибо, — Бонни повернулась к Маргарет, которая сидела позади Августины. — Если бы вы меня не приняли, я никогда бы не встретила Энгуса. Вы так мне помогли. Спасибо вам. — Она наклонилась и поцеловала Маргарет в щеку.

Процессия вышла из церкви на солнечный свет.

— Она могла бы и на меня обратить внимание. — Лора была вне себя. — В конце концов, я ее мать.

Отец Джон умиротворенно положил руку на ее плечо. Он был в восторге от замка и того, как богаты новые родственники Лоры.

— Дай ей время, — сказал он. — В конце концов, за все платит старуха. — Отец Джон не мог дождаться момента, чтобы поговорить с Энгусом с глазу на глаз.

— Наша очередь идти, — мягко напомнила Лора.

Они присоединились к потоку гостей, которые вышли из церкви и направились в столовую. Слуги подавали роскошные вина и шампанское. Энгус пил очень мало. Он был занят гостями.

— Поздравляю! — Мици пробралась через толпу, чтобы поздравить Бонни. На ее руках был новорожденный ребенок. Рядом стоял Рей и тепло улыбался, а Макс с Ребеккой, уставшие от всего, путались у ног родителей.

— Ты такая красивая невеста, — с восхищением отметила Мици. — Боже мой, какой красивый жених. Знаешь, Бонни, тебе повезло. Я надеюсь, что вы оба будете счастливы. — Она поцеловала Бонни в щеку.

Рей пожал руку Энгуса.

— Поздравляю тебя. Все было прекрасно. С твоей стороны было очень любезно пригласить нас. Большое спасибо.

— Ничего особенного, — сказал Энгус, — Бонни не могла бы сделать иначе. Друзья очень важны для нее.

— Мы все ее так любим. Спасибо еще раз. Идем, Мици, — Рей взял ее под руку. — Пусть молодые поговорят с остальными гостями. Удачи, Бонни. — Он поцеловал невесту и повел Мици с детьми к столу.

Энгус обрадовался, когда они ушли. «Что за ужасные люди», — подумал он, но ничего не сказал. Он мило, как только мог, улыбнулся Бонни и удалился в поисках своих друзей.

— Ну, моя маленькая роза, — подошел к Бонни Зейкервель, — теперь еще немного, и ты расцветешь.

— Не будь таким грубым, — покраснела Бонни.

— Я не груб, дорогая. Должен сказать, никогда не думал, что наступит день, и я увижу женщину, которая остепенила бы Энгуса Макфирсона. — Вдруг его лицо посуровело. — Бонни, пообещай мне одну вещь. — Бонни посмотрела на него. Редко когда Зейкервель был серьезен. — Пообещай мне, если он будет плохо с тобой обращаться, ты уйдешь от него.

Бонни улыбнулась.

— Ты не умеешь вести подходящие для такого случая беседы, не так ли? Он не будет плохо со мной обращаться, Зейкервель. К тому же я дала клятву Богу, что ничто не разлучит нас. Я ведь сказала «только смерть разлучит нас». Это навсегда, Зейкервель. Я католичка, и для меня грех — уйти от него.

Зейкервель покачал головой. Он знал, что нет смысла ей противоречить.

— Говорите обо мне? — Энгус прервал затянувшуюся после разговора паузу.

— Да, — ответил Зейкервель. — Я говорю Бонни, если ты будешь плохо к ней относиться, я приеду к тебе с кнутом.

Энгус посмотрел на друга.

— Я не буду к ней относиться плохо. Обещаю тебе.

Зейкервель состроил гримасу. Их дружба была просто завалена невыполненными обещаниями Энгуса.

— Отлично. Я ухожу, чтобы проверить, готова ли машина к вашему отъезду в аэропорт.

Энгус и Бонни собрались улететь в Берлин семичасовым рейсом.

— Хорошо. — Бонни улыбнулась Энгусу. — Я иду наверх переодеться.

Через полчаса она вернулась. На ней было бледно-голубое платье. В руках Бонни держала пальто из верблюжьей шерсти. Энгус дожидался ее на ступеньках замка. Гости, стоявшие по обе стороны, махали им на прощанье. Бонни бросила свои цветы Терезе. Та поймала цветы, улыбнулась. Поцеловав Августину и попрощавшись с матерью, Бонни никак не удалось избежать пожатия липкой руки отца Джона.

— Желаю хорошо провести время, — его глаза недвусмысленно блеснули.

— Спасибо вам, — холодно сказал Бонни и скользнула в «Роллс Ройс».

— Ты счастлива, дорогая? — заботливо спросил Энгус.

— Очень.

Глава 25


Любовь с Энгусом была пределом всех ее мечтаний. Он нежно учил Бонни вершинам чувственного наслаждения. Обращаясь с ее телом, как с бесценной скрипкой, он извлекал из этого «инструмента» такие восторженные звуки, каким удивлялась сама Бонни. Губы Энгуса исследовали все ее тело, Бонни в свою очередь страстно обнимала его. Потом, обессиленные, они лежали рядом. Бонни испытала истинную радость.

«Какой чудесный сегодня день», — думала она. Бонни уснула и ей приснилась маленькая церковь, а вокруг — море белых лебедей.

Их отель находился на улице Курфюстендам. Бонни встала рано, ей хотелось посмотреть город.

— Никто не приезжает в Берлин, чтобы его смотреть, — сказал Энгус. — Большую часть города разбомбили во время войны. Сюда приезжают поразвлечься в ночное время. — Его глаза сверкнули. — Сегодня я покажу тебе клуб «Флим Флэм».

Бонни попыталась изобразить радость. Она была сыта ночными похождениями Энгуса. «Но, — успокаивала она себя, — через несколько лет, с парой детей, он остепенится и будет оставаться со мной дома». Бонни улыбнулась.

— Это звучит заманчиво. А сейчас давай прогуляемся.

— Сначала займемся любовью. — Энгус был в восторге от проведенной ночи.

Он протянул руки, и Бонни, сбросив с себя сорочку, кинулась к нему.

— А ты большая шалунья, — Энгуса удивила ее открытая страсть.

— Я знаю, — ответила Бонни, затаив дыхание, — Я всегда знала, что любовь стоит того, чтобы ее ждали. Я видела, как девушки гоняются за отвратительными мужчинами. Но всем своим обожателям я говорила «нет», — она улыбнулась. — Я знала, что однажды у меня будешь ты. Я всегда это знала.

Вдруг Энгусу стало страшно от этого признания.

— Не люби меня так сильно, Бонни, — сказал он, отталкивая ее от себя. — Не жди от меня слишком многого. Все эти годы я вел разгульную жизнь и не смогу быстро измениться.

— Я и не жду, что ты сразу изменишься, — призналась Бонни. — К тому же я не хочу, чтобы ты сильно менялся.

Энгус вздохнул. Перспектива прогулки уже наскучила ему, а от напряженного разговора он разнервничался.

— Думаю, мне нужно позвонить Фриде, — сказал он.

— Фриде? Кто это, Фрида?

— Это моя старая знакомая, жена Гюнтера. Им принадлежит большая кораблестроительная фирма. Я хожу с ними в плаванье время от времени.

Он протянул руку к телефону. Через несколько минут он договорился пообедать с ними в одном из ресторанов. Бонни была разочарована. Она редко проводила время наедине с Энгусом. Его всегда окружали друзья. Даже когда они находились дома, там всегда был Зейкервель. Энгус видел, что она обижена, но быстро подавил растущую в нем тревогу. Почему после прекрасной ночи любви ему так хотелось разразиться бранью? Он был озадачен. Часто в своей жизни, сталкиваясь с любовью и доверием, он отчаянно разрушал их, Казалось, будто он стоит по ту сторону окна и смотрит на мир, который существует вокруг него. За тем окном он чувствовал себя беззащитным ребенком, которого переполняла любовь и добрые чувства. Но когда он вырос и пришел в этот мир, то был уже другим человеком. Никакие эмоции не трогали его, кроме боли и ненависти. И если ребенок понимал и чувствовал любовь, то взрослый человек отрицал это чувство и превращал все самое прекрасное и возвышенное в ставший привычным и успокаивающим пламень зла. Прекрасно зная, что Бонни обиделась, он не мог удержаться от наслаждения видеть ее оскорбленное лицо.

— Они тебе понравятся. Они очень веселые.

Фрида и Гюнтер были уже пьяны, когда подъехали к Энгусу и Бонни в ресторан на Курфюстендам. День стоял жаркий, и Энгус предложил пообедать в тени под полосатым тентом. В ресторане было полно бизнесменов с толстыми животами и пустыми глазами. Когда показались его друзья, Энгус изучал список вин.

Фрида была полной женщиной. Ее рыжие локоны доставали до плеч, губы были накрашены толстым слоем красной помады, а узкое зеленое платье облегало пышную фигуру. Гюнтер был высоким, выше Энгуса. Он щелкнул каблуками и наклонился, чтобы поцеловать руку Бонни. Бонни Гюнтер нисколько не понравился.

После шумных приветствий они уселись обедать. Энгус заказал артишоки под голландским соусом, свинину и кислую капусту.

— Тебе понравится это блюдо, — сказал он Бонни.

Бонни попыталась улыбнуться. Она никогда не любила свинину. Это мясо казалось ей слишком тяжелым, но теперь пришлось согласиться, потому что Энгус никогда не спрашивал, что заказать.

— Мне хочется, чтобы ты ела то же самое, что и я, — объяснил он ей однажды, — так будет легче официанту.

Но в душе Бонни понимал, что Энгус спокоен только тогда, когда полностью контролирует ее. Она видела, что любая попытка отстоять свою независимость приводила его в бешенство. Ей нельзя водить машину. Ее единственная попытка сесть за руль «Роллс Ройса» так разозлила Энгуса, что Бонни решила больше никогда не повторять этого.

Бонни решила быть приветливой с его друзьями. Фрида заказала двойную водку и откинулась на спинку кресла.

— Дорогая, — сказала Фрида Бонни, — я видела вашу фотографию в газетах.

— Правда? В Берлине? — удивилась Бонни.

— Да, новости про Энгуса разносятся повсюду. На этот раз новость была просто прекрасной.

Энгус нахмурился:

— Хватит, Фрида. Я изменился.

— Да? — ее накрашенные брови вскинулись вверх. — Никогда, — выдохнула она, — пока ты дышишь, ты не переменишься. Ты всегда останешься тем же Энгусом. Не меняйся, дорогой. Нам будет скучно без твоих проказ. Правда Гюнтер?

— О да, конечно, — сказал Гюнтер, уткнувшись в бокал с пивом. Он рукавом вытер усы и хитро посмотрел на Энгуса: — Сегодня в клубе «Флим Флэм» будет вечеринка. Сходим, отпразднуем твою свадьбу?

Энгус посмотрел на Гюнтера. Последний раз, когда они приезжали в этот клуб, то подцепили шестнадцатилетнего парнишку и по очереди переспали с ним. Фрида в это время громко храпела в соседней комнате. От возбуждения и страсти у Энгуса загорелись глаза.

— Пойдем, — сказал он и заказал себе еще виски.

«О Господи, — подумала Бонни, — если он начинает пить виски уже сейчас, то просто невозможно представить, каким он станет к вечеру». Но ее волнения оказались напрасными. Весь день Энгус был просто прелестным. После завтрака они договорились встретиться в этом же ресторане и поужинать. Попрощавшись с друзьями, Энгус повел Бонни по магазинам.

— Берлин очень красивый город, — заметила Бонни.

— Да, — Энгусу вдруг стало скучно. Он хотел вернуться к своим друзьям. Завтрак с Гюнтером и Фридой навел его на мысль, что Бонни может быть очень скучной. В ней не было ни капли отрицательного.

— Ну вот, — Энгус решил, что единственный способ скоротать день — это тратить деньги. — Давай зайдем в этот магазин, я куплю тебе часы.

— Восемь тысяч долларов? Только за часы? — Бонни ужаснулась, услышав цену часов, которые ей понравились.

Энгус смеялся. Ему нравилась непосредственность Бонни. Он купил часы и повел ее в небольшой магазин, находившийся в центре города. Там Энгус часто покупал одежду для своих любовниц. Бодрая веселая хозяйка магазина обрадовалась Энгусу. Через несколько минут в магазине царил полный беспорядок, все было перевернуто вверх дном. Энгус поставил Бонни в центре зала и отбирал платья, протягивая их владелице.

— Я беру вот это. А сейчас дайте подумать, — сказал он. — Нет, нет, мне не нравится такой вырез. — Он откинул желто-зеленый халат. — Я не хочу, чтобы ты носила зеленый цвет.

— Хорошо, — Бонни обрадовалась, потому что никогда не любила зеленый.

Отобрав примерно тридцать различных нарядов, Энгус распорядился доставить все эти вещи к пяти часам в отель.

— А теперь, — сказал он, когда они вышли на оживленную улицу, — мы поищем обувной магазин.

Там он: купил Бонни десять пар туфель разных цветов на «шпильках» и пять пар вечерних туфель.

— Пожалуйста, Энгус, — Бонни даже заволновалась, — мне не нужно столько одежды. Давай вернемся в отель.

— Заедем еще в один магазин, — Энгус остановил такси. — Отвезите нас в боди-шоп, — сказал он по-немецки водителю.

Боди-шоп продавал то, что называется интимной одеждой. Энгус выбрал несколько экзотических сорочек из атласа.

— Я никогда не носила таких открытых сорочек, — нервно сказала Бонни. Она помнила, что Энгус сегодня выпивал, и пыталась выразить свое недовольство как можно мягче, лишь бы только не расстроить его.

— Ты будешь носить то, что я тебе покупаю, — раздраженно ответил Энгус. — Я трачу полдня на то, чтобы купить тебе красивую одежду, а ты еще недовольна.

— Нет, честно, Энгус. Я очень благодарна тебе. Просто я никогда не придавала большого значения одежде.

— Я заметил, — Его голос был все еще резок. — Но теперь ты моя жена, и тебе придется доверять мне. Я не могу позволить, чтобы ты выглядела, как неотесанная деревенщина.

— Разве я так выглядела? — Бонни была уязвлена.

— Да, но теперь это неважно. Я все изменю. — Он взял в руки черный халат с глубоким вырезом и разрезами до бедер и посмотрел на Бонни. Его глаза сияли.

— Это тебе пойдет.

Он представил, как будет сочетаться невинность его жены с таким халатом. Это будет просто неотразимо.

— Эту стопку я тоже беру, — сказал он, указав на гору лифчиков и трусиков. Добавьте к этому дюжину чулок, у которых сзади есть шов, и пришлите все это в отель.

Управляющий магазина кивнул.

Бонни чувствовала себя несчастной. «Ну ладно, — думала она в такси, — я привыкну к этим модным нарядам, но смогу ли когда-нибудь ходить на таких каблуках?»

— Я хочу, чтобы ты надела желтое платье, которое примеряла в магазине, — сказал Энгус.

Бонни кивнула. Платье только казалось простым, на самом деле оно было скроено так, чтобы подчеркнуть стройную фигуру Бонни и ее длинные ноги. Во время поездки в Испанию она загорела и в этом платье выглядела, как прекрасный нарцисс. Мысль о том, какое впечатление ее невинное лицо произведет в клубе «Флим Флэм», раззадорила Энгуса. Он заплатил за такси и обнял Бонни за талию.

— Я хочу заняться с тобой любовью, — прошептал он ей на ухо.

Бонни улыбнулась. Энгус затащил ее в пустой лифт и прижал к стене. Он был таким нетерпеливо-страстным. Его губы так впились в ее рот, что она даже всхлипнула от боли. В спальне он сорвал с нее одежду и повалил на кровать. Бонни была удивлена всем этим и молчала. Энгус, заметив ее взгляд, ухмыльнулся.

— Разве тебе не нравится настоящий секс?

— Я не знаю, что ты имеешь в виду, — глаза ее были полны слез. — Это больно, а я не люблю, когда мне причиняют боль.

Он снова ухмыльнулся:

— Я тебя многому научу. Иногда в боли находят наслаждение.

— Это не для меня, — ответила Бонни. — Я вообще не выношу никакой боли.

Энгус перевернулся на живот. Он любил такой «скоротечный» секс.

В дверь постучали. Энгус поправил одежду и медленно пошел в роскошную гостиную. Вошла целая процессия носильщиков и горничных отеля. Они несли горы коробок и пакетов — результат дневной прогулки по магазинам.

— Поставьте все это здесь, — сказал он, — и потом повесьте всю одежду в левую часть шкафа. Все понятно? Положите туда туфли и все остальное.

Служащие посмотрели друг на друга, затем на Энгуса.

— А куда деть эту одежду? — спросили они.

Энгус вздрогнул.

— Выбросьте ее, если хотите. Побыстрее избавьтесь от нее и повесьте все новое.

Энгус вернулся в спальню. Ему не терпелось увидеть лицо Бонни, когда она узнает о том, что вся одежда, которую она так тщательно подготавливала к медовому месяцу, пропала. «Ведь у нее, — подумал Энгус, такой невыразительный вкус. Ее нужно научить одеваться. Теперь я буду выбирать, что ей носить».

Энгус всегда приказывал своим женщинам, чтобы те носили облегающие платья и туфли на высоких каблуках. Он возбуждался при виде острых, как гвоздь, каблуков, от того, как черный шов натягивался на ноге и скрывался под юбкой. Он не признавал новые нейлоновые колготки. Он испытывал страстное желание, расстегивая подтяжки чулок. «Бонни придется привыкнуть к моим взглядам», — подумал он.

Дверь за служащим захлопнулась, и Энгус улыбнулся. Они были вдвоем в номере, и Энгус спросил Бонни, не хочет ли она принять душ. Разгоряченная, она немедленно согласилась. Бонни чувствовала себя, как будто ее избили, но мысль о том, что Энгусу было с ней приятно, радовала ее. Она вылезла из постели и обнаженная пошла в ванную. На полу лежал толстый белый ковер. Там висела новая одежда. На полках рядами стояли новые сверкающие туфли. Бонни нахмурилась и открыла другую дверь. Там было пусто.

— Энгус, — позвала она, — здесь какая-то ошибка. Кто-то унес мою одежду.

В комнату вошел Энгус.

— Здесь нет никакой ошибки. Никакой ошибки! Это я приказал убрать весть старый хлам.

— Но ведь все, кроме халата, было совершенно новое. Да и он — все равно что талисман.

— Теперь я твой талисман, — твердо сказал Энгус. Он притянул Бонни к себе. — Я люблю тебя, моя милая.

Глядя на ее обнаженное тело, Энгус с удовольствием отметил, что у Бонни не полные бедра. Он не любил женщин с тяжелыми ягодицами. Бонни уткнулась ему в грудь, ей пришлось сдержать свои эмоции, пока они не в душе. Там Энгус не сможет разглядеть слезы не ее лице.

«Мне кажется, ему необходимо чувствовать, что я принадлежу ему», — подумала Бонни, сидя за столиком в ванной и накладывая грим.

— Что мне надеть к желтому платью? — спросила она у Энгуса, который завязывал галстук.

— Надень золотые серьги. В Италии мы купим еще и другие драгоценности.

— В Италии?

— Да. Я хочу купить там новую машину. К тому же мне нравится Рим. Такой декадентский город. В нем полно проституток и священников.

Бонни подумала об отце Джоне.

— Туда хочет уехать отец Джон.

— Да, — кивнул Энгус. «Он зажал меня в углу на свадьбе. Он явный педераст. Интересно, что он делает с Лорой, — подумал Энгус. — Как бы то ни было, эта женщина — исчадие ада».

— Я пообещала бабушке, что приеду к ней в конце лета.

— Хорошо. — У Энгуса было прекрасное настроение. Он протянул ей помаду. — Попробуй эту.

Бонни повиновалась.

— А ты хочешь поехать?

— Нет. В доме твоей бабушки я тебе полностью доверяю, — засмеялся он.

Бонни посмотрела на себя в зеркало.

— Ты можешь доверять мне везде. Я знаю, что сейчас ты мне не веришь, но поверишь обязательно.

Энгус поцеловал ее в макушку.

— Надо ехать, иначе мы опоздаем.


Они обедали в ресторане. Фрида и Гюнтер запаздывали. Они приехали уже слегка навеселе. Для себя и Бонни Энгус заказал омаров и салат из апельсинов и киви. Во время еды Фрида и Энгус болтали о своих друзьях. Гюнтер попытался завязать с Бонни дружескую беседу, но вскоре отказался от этого. У Бонни не лежала душа к болтовне. К тому же она неловко чувствовала себя в новом нижнем белье. Она не привыкла ни к бюстгальтерам с подкладкой и на косточках, ни к чулкам на эластичном поясе с подтяжками. Одним словом Бонни чувствовала себя не в своей тарелке. «И все-таки Энгус, должно быть, любит меня по-настоящему, если так заботится о том, во что я одета и как выгляжу», — подумалось ей.

Ей хотелось веселиться, как Энгус и Фрида. Энгус улыбался и хохотал над сплетнями, которые рассказывала ему Фрида.

— Лучшее место для берлинцев сейчас — это Дакар. Французы нас по-прежнему ненавидят. Так забавно ходить на вечеринки при посольстве, там французам приходится с нами разговаривать.

— А в Дакаре можно поохотиться? — заинтересованно спросил Энгус.

— Нет, не думаю, но можно отлично покататься на водных лыжах.

Энгус улыбнулся Бонни.

— Это будет прекрасная поездка.

Они поужинали и сели в «Мерседес» Гюнтера. Около клуба «Флим Флэм» Бонни бросила на Энгуса озабоченный взгляд. На тротуаре толпились люди, выглядевшие так странно, что невозможно было понять, кто из них мужчина, а кто женщина.

Энгус повел ее в клуб. Сквозь завесу дыма Бонни различала фигуры-призраки, смолкавшие при виде девушки. Бонни была в ужасе, когда узнала, что это клуб трансвеститов. Во второй раз в этот день она расплакалась.

— Не глупи, Бонни. Пора тебе повзрослеть, — сказал Энгус.

Через полчаса Бонни заметила, что Энгус исчез. Она спросила Фриду, где Гюнтер. Фриду передернуло.

— Он где-нибудь с Энгусом. Не волнуйся. Мы вызовем такси, и я отвезу тебя в отель.

Бонни почувствовала приступ боли, а Фрида, зевнув, сказала:

— Идем, уже поздно. Мы с Гюнтером завтра едем в Стамбул.

До того, как такси подъехало к отелю, Бонни осторожно спросила Фриду, знает ли она, где их мужья.

— Никогда не задавай мне таких вопросов. Гюнтер побьет меня, если я буду вмешиваться.

Бонни не поверила:

— Побьет тебя?

Фрида кивнула. «Совершенно очевидно, что Энгус ее еще и пальцем не касался», — подумала она.

— Послушайся моего совета: никогда не перечь Энгусу, если сможешь. — Фриде понравилась эта девушка.

— Не буду. Я постараюсь не злить его, но это очень трудно.

— Я знаю. Пусть он идет, если хочет идти. Таких мужчин называют в Америке «котами». Им нужна свобода.

— Хорошо, — кивнула Бонни. — Надеюсь, мы еще увидимся.

— Конечно. — Фрида улыбнулась. — С такими мужчинами, как наши, нам необходимо быть друзьями. Возможно, увидимся на Рождество. Мы будем в Лондоне, там я хочу купить подарки. — Она на прощанье поцеловала Бонни. — Спи спокойно и не волнуйся. К рассвету он явится.


В широкой кровати Бонни еще долго ждала Энгуса. Но когда он пришел, она спала. После распутной ночи с Гюнтером Энгус чувствовал прилив сил.

На следующее утро Энгус сказал, что они уезжают в Италию.

— Возьми с собой несколько вещей, — сказал он Бонни. — Остальное мы отошлем в Лондон. — Бонни безразлично слушала его, сидя на кровати. Она чувствовала усталость. — Не дуйся, Бонни. Я не выношу, когда дуются.

— Ты хотя бы мог мне сказать, что уйдешь с Гюнтером.

— Ну уж нет. Я не хочу жить с женщиной, которая пытается контролировать каждый мой шаг. Я знал, что Фрида отвезет тебя домой. Тебе было весело, и я не хотел беспокоить тебя, поэтому и ушел. Тебе было бы скучно смотреть на новую коллекцию оружия Гюнтера.

Бонни недоверчиво посмотрела на него, и он понял, что ему не верят. Он заметался по комнате.

— Ты ведь мне не веришь, да? Ты думаешь, что я развлекался с женщинами? Этого не было. Если ты мне не веришь, то позвони Гюнтеру и спроси у него.

— Нет, — запротестовала Бонни, — я не хочу разговаривать с Гюнтером. Я верю тебе.

Но было слишком поздно. Энгус как будто был накачан адреналином. Его бешенство должно было как-то вылиться. Он схватил Бонни за шею, как берут котов, и швырнул ее к телефону:

— Набирай!

Она набрала номер, который он сказал. Казалось, телефон звонил несколько минут.

— Да? — вежливо ответил Гюнтер.

— Говори же что-нибудь! — прошипел Энгус.

— Гюнтер, — сказала Бонни плачущим голосом, — ты не можешь сказать мне, что вы делали вчера ночью?

— Конечно, — Гюнтер захихикал. — Мы смотрели мою новую коллекцию оружия. Мы уезжаем в Стамбул, и нужно было перед отъездом смазать ружья.

— Спасибо. Понятно.

— Ничего, дорогая. Я слышал, вы приятно провели время с Фридой.

Бонни положила трубку.

— Посмотри на меня, — сказал Энгус.

Бонни посмотрела на него. Она все равно не верила.

— Извини, Энгус, — сказала она, но он видел, что эти глаза не светятся доверием и любовью. Он занес руку и дал ей пощечину. Бонни побледнела. На ее щеке остались отпечатки его пальцев.

— Ты, сука! — заорал он. — Я все делаю для тебя, а ты мне даже не доверяешь.

— Доверяю. Я не вру, потому что слишком люблю тебя.

— Одевайся. Мы сейчас же уезжаем в Рим. Хватит с меня этого отеля.

Он вышел из комнаты.

В самолете они молчали. Энгус смотрел в окно и пил виски. Бонни читала книгу и пыталась забыть про пощечину.

Толстый слой грима скрывал синяк, а левый глаз слегка напух. «Он очень нервничает, — рассудила Бонни. — Это Гюнтер на него так плохо влияет». Ко времени приземления она решила забыть про это и наслаждаться Римом. Увидев улыбку на лице жены, Энгус простил ее.

Такси остановилось напротив отеля «Спиноза» около Колизея. Только в Италии мог быть такой шикарный отель. Огромные мраморные залы, ряды портретов, казалось, ожидали их прибытия. Энгуса здесь хорошо знали. Много вечеров провел он с друзьями в баре этого отеля. Сообщения о веселых похождениях Энгуса не сходили с газетных полос.

Альфонсо, управляющий отеля, поприветствовал их у двери. «Ах, — подумал он, — заметив грим на лице Бонни, — он уже начал».

— Добро пожаловать. — Он наклонился и поцеловал ей руку.

Бонни улыбнулась. Сердце старого итальянца было тронуто. «Такая женщина не для Энгуса, — подумал он. — Интересно, сколько потребуется времени, чтобы она поняла, за кого вышла замуж?»


Загрузка...