Куда плыть? Да Кино забыл и думать об этом, выплыв из реки в море. Увидев громадных плавающих рыбоящеров, которых подстерегала ужасная акула, он спрятался в дупле дерева. Он сидел неподвижно и дрожал. Не сам ли он превознес себя, преувеличил свои подвиги? Не за это ли разгневалась на него Красная Змея и возбудила гнев ящеров против сумчатых?
— О мои бедные родители и братья по лесу. Я заставил вас страдать. Вот-вот придут ящеры, наделенные исполинской силой; они сломают леса и уничтожат всех млекопитающих. По моей вине настигнет гибель лесных животных.
Так плакался Кино в глубоком раскаянии. Но как и через кого послать известие родным о грозящей им опасности? Если их нельзя спасти, надо дать им возможность своевременно бежать. Но здесь не было послов. Верь самому себе — самому себе, маленькому Кино? И он поверил себе, а точнее голосу, говорящему в нем. То был не его собственный голос, а голос Красной Змеи, говорившей не только в нем, но во всем, что имело к нему отношение — в его роде, в лесу, в млекопитающих и их бедах, в солнце, в тепле, в его безотчетной тоске…
Черепаха сказала, что море единое и потому требует не мудрости, а повиновения. Чтобы повиноваться единому… земля тоже должна стать единой. Многое должно превратиться в единое, чтобы все мы на земле не противоречили друг другу. Единое должно быть в нас, и когда мы найдем путь к нему, то получим единый закон — закон Красной Змеи.
Становясь частью единого, я узнаю в себе то, что есть во всех. Я буду этому верен. Каждый в себе, но для всех. Я понимаю и верю тому, чего хочет Красная Змея. Любой путь ведет к тому, чтобы получить единое. И если даже не станет маленького Кино, то сделанное и понятое им поможет другим найти единое.
Глаза Кино сделались еще больше. Он ничего не видел и не слышал вокруг себя. Это был уже не Кино. В нем говорил голос, который должен был звучать в последующих поколениях, пока они не найдут слово для того, что Кино называл единым, что влекло его к желанной цели в образе Красной Змеи.
Оно сверкало в мерцании звезд, шумело в волнах моря, клубилось в огненном потоке вулкана и дрожало в деятельном мозгу маленького предка человека, хотя еще в виде магической формулы, но уже пробуждало в тайниках его сознания мысль!
Кино очнулся от своих мечтаний и больше уже не боялся.
Начинался прилив. Быстрое течение несло древесный ствол к берегу. Кино выждал благоприятный момент и прыгнул на высокое дерево, стоящее в воде недалеко от берега.
Он вцепился в один из далеко торчащих вперед сучьев и, дрожа от радости и волнения, уселся на нем…
Он был спасен. Он быстро добрался до первого лесного дупла и крепко заснул. Проснувшись и кое-как позавтракав, Кино возобновил свои поиски. Едва заметное белое облако указывало на близкое соседство белой горы. Чем выше он забирался, тем ниже становилась трава, сильнее жгло солнце. Но вот начался спуск, которому не видно было конца.
И тут Кино увидел нечто необыкновенное, чего до сих пор не видел ни разу. Он увидел маленькие голубые звездочки с желтеньким глазком посредине. С удивлением смотрели они на него, качаясь на стебельках, вросших в землю. Были тут и другие глазки, сиявшие розоватым, красным и белым цветом. Среди глазок слышалось тихое жужжание, которое издавали полосатые жуки, похожие на мух, только красивее. Они забирались в глазки и выбирались оттуда с ножками, покрытыми тонкой желтой пылью. Некоторые из глазков принялись порхать по воздуху.
Кино шепотом спросил:
— Кто вы такие, прекрасные глазки, что вы делаете здесь?
Глазки не отвечали, зато послы, летавшие между ними на лугу, зажужжали и запели:
Мы пыльцу собираем с цветочных глазков,
Воспеваем тепло и свободу.
И на крыльях прозрачных готовы собрать
Много вкусного сладкого меду.
Большой толстый шмель уселся против Кино и приветливо спросил его:
— Неужели ты не знаешь, что такое цветы?
— Таких прекрасных и разнообразных цветов я еще не видел; что они делают здесь?
— Они кормят нас медом, который мы очень любим. А мы переносим цветочную пыль с одного цветка на другой. Делая их красивее и разноцветнее.
— А сами-то они что делают?
— Стараются быть красивыми и сладкими.
— Но летающие цветы еще красивее этих. У них, наверное, самый сладкий мед?
— Что ты! Это ведь бабочки. Они лентяи. Нам нет до них дела.
— У вас, значит, нет никаких забот. Вы не боитесь злых ящеров и других животных, нарушающих законы Красной Змеи?
— Я не знаю, кто такие ящеры и что значит быть злым. Что такое закон? Кто такая Красная Змея? Когда солнце светит, то цветы благоухают, мед течет, а пчелы жужжат. Когда оно не светит, мы спим в темноте, ничего не зная и не чувствуя. Что может быть лучше? Но сейчас светит солнце, и я должен собирать мед. Прощай же, прощай!
Шмель улетел. Кино сидел неподвижно, не зная, что ему думать. Он увидел, как из длинной личинки выползло маленькое существо. Через минуту по бокам его стали развертываться два пестрых блестящих крылышка. Они развернулись во всю длину, зашевелились, и удивительно красивая бабочка уселась на обломке скалы, освещенная лучами солнца.
Кино захотелось поближе рассмотреть красавицу, но пока он взобрался на скалу, та уже улетела. Зато он увидел за этой скалой другие крутые скалы и стал карабкаться по ним, с трудом сознавая, зачем он это делает. В нем что-то тихо звучало, чего он раньше не слышал. Он увидел, что идти выше некуда. Неужели он один в этом мире? Ни травы, ни цветка, никаких животных, ни единого звука кругом.
Под ним зияла пропасть, за нею громоздились новые горы, а над ними, на невероятной высоте, среди голубого эфира, поднималось что-то ослепительно белое. И оттуда тянулся серый столб, разливаясь вверху белым облаком…
Священный трепет охватил Кино. Он был вблизи Красной Змеи.