Александр Омильянович В тылу врага (документальная повесть)

Отцу моему Петру Омильяновичу и брату Людвику, замученным на сувалкской земле, посвящаю эту повесть

Верность родине

12 октября 1939 года немцы захватили Сувалыцину. Присоединив её к Восточной Пруссии, они переименовали город Сувалки в Судауне. Всю свою ненависть оккупанты обратили против жителей этого клочка земли, единственного из Белостокского воеводства оказавшегося в гитлеровском рабстве.

На террор врага, на его злодеяния население сувалкской земли ответило всенародной борьбой. Уже в октябре 1939 года была создана первая подпольная группа движения Сопротивления, которую возглавил Станислав Белицкий. Член группы Белицкого, агент гестапо (кличка Ранек), предаёт организацию. В ноябре 1939 года гитлеровцы её ликвидируют. Следствие по делу арестованных патриотов продолжалось несколько месяцев. Приговор — смертная казнь. 26 апреля 1940 года в лесу около Сувалок Белицкий и его товарищи были расстреляны.

Это не сломило дух народа. На рубеже 1940–1941 годов в этом районе начинают действовать две сильные группы движения Сопротивления, руководимые Станиславом Выдорником и Якубом Сливиньским. Подполье насчитывает уже несколько сот человек. Устанавливается связь с советской разведкой.

Но активно действует и гестапо. Его агенты Эдвард Варакомский, Мариан Богданович и другие нападают на след подпольной организации. В мае 1941 года было уничтожено около трёхсот членов движения Сопротивления. Жестокие пытки в застенках гестапо продолжались почти два года. В марте 1943 года в Кенигсберге специальный суд Восточной Пруссии рассматривал вопрос о сувалкской подпольной группе. Многие борцы Сопротивления были приговорены к смертной казни. Приговор был приведён в исполнение в мае 1943 года в кенигсбергской тюрьме Нейбау.

Ликвидация этих подпольных групп лишь на короткое время ослабила антифашистское движение на Сувалыцине. На место казнённых борцов вставали новые.

В 1942–1943 годах почти на всей сувалкской земле действовала хорошо организованная сеть Польского повстанческого союза. Патриоты, невзирая на гибель предыдущих организаций, ужас концентрационных лагерей, постоянные облавы, давали присягу па верность Родине в борьбе с ненавистными захватчиками. Росло число людей, вынужденных скрываться. Надёжным убежищем становился лес.

Южная часть Сувалкского повята от озера Вигры покрыта густыми вековыми лесами. В 1943 году там можно было встретить вооружённых людей, пробирающихся в одиночку и группами. Это были партизаны.

Опасаясь ареста, люди уходили в лес, где доставали припрятанное ещё в 1939 году оружие, объединялись в небольшие группы, которые быстро росли. Начиналось время организованного сопротивления, время возмездия.

Первый такой отряд на Сувалыцине организовал Витольд Пелецкий — Жвирко. Во время сентябрьской кампании 1939 года он был простым солдатом, но не сложил оружия. Схваченный и вывезенный в глубь рейха, он продолжал и там вести подпольную работу. Судом в Ростоке приговорён к смерти. Пелецкий совершил дерзкий побег из тюрьмы и, пройдя сотни километров через вражескую территорию, пробрался на Сувалыцину, где в родных лесах нашёл убежище. За несколько месяцев он объединил вокруг себя свыше ста партизан. Отряд Жвирко и боевые действия его партизан были широко известны в тех районах.

Позже в августовских лесах были созданы отряды Конвы — Альбина Джевецкого, Житневского — Яна Ольшевского, Романа — Юлиана Вежбицкого, Лесного — Франтишека Гаворовского и других.

Все они размещались в Августовской пуще и действия свои развернули в северной части Августовского повята и на всей Сувалыцине. Они входили в состав 8-го округа Армии Крайовой (АК), который возглавлял Заремба — Пташиньский.

Эти несколько сот людей, сведённых в партизанские отряды, не имели общего командования и вооружения, что в значительной степени отразилось на их действиях. Людей в отрядах становилось всё больше и больше, но оружия не хватало. К тому же командование округа сдерживало огромное стремление патриотов к борьбе. Немалое влияние на партизанское движение оказал жестокий террор врага. В районе Августовской пущи, на её окраине и в сёлах немцы разместили гарнизоны жандармерии и полиции. Наиболее сильные гарнизоны стояли в Сейнах, Бежниках, Поможе, Гибах, Сухой Речке и других пунктах. За каждую партизанскую операцию гитлеровцы жестоко мстили, зверски расправляясь с мирными жителями, — жгли сёла, проводили публичные казни и массовый вывоз польского населения в концентрационные лагеря.

В свою очередь партизанские группы и отдельные отряды, несмотря на приказ руководства АК выжидать, уничтожали фашистов. Рядовые бойцы Армии Крайовой имели в своём активе не одну удавшуюся операцию. Партизанскому движению на Сувалыцине и августовских землях ещё предстоит сделаться предметом глубокого изучения, и поэтому в книге показана лишь общая картина деятельности Армии Крайовой.

Жестокое проведение гитлеровской расовой политики на Сувалыцине вызвало наглость фольксдойче[1]. Поэтому партизанские отряды в первую очередь приступили к обузданию распоясавшихся пруссаков. За счёт реквизиции продовольствия в хозяйствах фольксдойче шло снабжение партизанских отрядов.

В гмине Старый Фольварк свирепствовал присланный из Восточной Пруссии гитлеровец Вигура. Он исполнял обязанности комиссара по хозяйственным вопросам, определял объём поставок мяса, зерна и выделял поляков на принудительные работы. Он отбирал последнюю домашнюю живность, избивал местных жителей дубинкой, которую постоянно носил при себе. Люди при его появлении в страхе разбегались. Вигура безнаказанно бесчинствовал и всё больше наглел. Он устроил себе резиденцию в костёле Вигры, в доме приходского священника. Сюда со всех сторон свозили награбленное. Пруссак, чувствовавший себя неограниченным властителем, часто передавал в деревню через сельского старосту распоряжение: в назначенный день к нему в дом должна была приходить девушка или молодая замужняя женщина. Невыполнение приказа похотливого негодяя означало немедленную отправку на принудительные работы. Осенью 1943 года в партизанский отряд Швирко от крестьян стали поступать просьбы о помощи. Было принято решение ликвидировать гитлеровца.

На операцию пошли семеро партизан во главе с Владиславом Кушелем — Бабиничем. Старинный монастырь Вигры расположен на острове, соединённом с берегом дамбой. Недалеко за озером находились жандармерия и бандеровцы, поэтому надо было соблюдать крайнюю осторожность. Бабинич с несколькими партизанами незаметно вошёл в дом священника.

Комнаты Вигуры были заперты. Пруссак имел оружие — раздались выстрелы. Бабинич в ответ выстрелил в замок. Пуля свалила Вигуру. Партизаны ворвались в комнату. Несколькими выстрелами они добили фашиста, забрали списки обязательных поставок, оружие и документы…

Партизанские пули не миновали также многих фашистских ставленников — немецких сыщиков, старост, полицейских, которые бесчинствовали в деревнях. Не было почти ни одного партизанского отряда, который не имел бы на своём счету разгромленного жандармского отделения. Таким путём добывали оружие. Кроме того, разрушали шлюзы на Августовском канале, жгли лесные сторожки, выкуривая оттуда немцев, отбирали принудительно собранное продовольствие. Партизаны сражались, не жалея жизни.

Зимой 1944 года отряд Конвы стоял в окрестностях деревни Червонный Кшиж. Шпик из деревни донёс об этом немцам. Началась облава. Бой продолжался несколько часов с переменным успехом. Немцам не удалось захватить партизан врасплох. Однако отряд не смог сразу пробиться из окружения. Немцы получили подкрепление, а полякам явно недоставало оружия и боеприпасов. Командир отряда пошёл на хитрость. Предприняв ложную атаку в одном направлении, он все основные силы бросил на участок, который занимала местная полиция. Кольцо было прорвано. Партизанам удалось выйти из окружения с небольшими потерями.

Трагичной была судьба деревни Червонный Кшиж. От местных шпиков шли доносы о связях её жителей с партизанами. 23 июня 1944 года деревню окружили гитлеровцы. Население вывезли в концентрационные лагеря, а деревню сожгли дотла, и она на этом месте больше не возродилась.

Такая же участь постигла и деревню Ясенево в Августовском повяте, где 26 августа 1943 года за помощь партизанам гитлеровцами были расстреляны шестьдесят человек, в том числе дети и старики, а деревня сожжена.

Особый раздел в истории отрядов Армии Крайовой на Сувалыцине составляет их взаимодействие с советскими партизанскими отрядами и десантными группами. Сувалкские отряды АК — Жвирико, Лесного, Конвы, Романа и Житневского — не запятнали себя братоубийственной борьбой, они сотрудничали с советскими партизанами, проводя совместные боевые операции. В Августовской пуще сохранились до наших дней братские могилы, где похоронены советские и польские партизаны.

В предместье Сувалок в 1941 году гитлеровцы создали большой лагерь для советских военнопленных. Всего в сувалкском лагере гитлеровцы замучили сорок шесть тысяч советских пленных солдат и офицеров. Множились побеги из лагеря. За помощь беглецам местным жителям грозила смерть. Спасение было только в лесу. Военнопленные, бежавшие из лагеря, пробирались туда и таким путём попадали к партизанам. Многие беглецы из лагерей смерти вступали в польские партизанские отряды. В частности, советские военнопленные были в отрядах Жвирко, Конвы, Житневского.

До весны 1944 года в августовских лесах не было самостоятельных советских партизанских отрядов. Время от времени туда заглядывали только отдельные группы из бригад, действовавших в Белоруссии. Весной 1944 года сюда прибыло свыше ста тридцати советских партизан. Командовал этим отрядом майор Владимир Орлов — Калиновский. Советский отряд разбил свой основной лагерь в недоступных болотах около деревни Грушки. Майор Орлов установил контакты с командованием 8-го округа Армии Крайовой. Произошла встреча командиров. Они договорились о совместной борьбе и взаимной помощи. Были выделены офицеры связи. Со стороны партизанских отрядов Армии Крайовой офицером связи при штабе советских партизан был назначен местный старший лесничий — Михаил Чатырко, который с тремя своими товарищами, также лесничими, постоянно находился в советском отряде. Они хорошо знали все тропы Августовской пущи и были проводниками у советских партизан, помогая им устанавливать связи с местным населением и доставать продовольствие.

Отряд майора Орлова был хорошо вооружён, имел постоянную радиосвязь с Москвой. К советским партизанам регулярно прилетали самолёты. Главной их задачей являлось нарушение коммуникаций в тылу гитлеровцев и осуществление военной разведки. Большинство диверсий советских партизан совершалось на железнодорожных линиях и шоссе в районе Гродно. Туда часто направлялись боевые группы, которые взрывали эшелоны и нападали на автоколонны.

Польские партизаны на Сувалыцине провели много совместных операций с советскими товарищами. 1 мая 1944 года отряды Жвирко, Лесного, Конвы, Житневского и Романа, поддерживаемые несколькими десятками советских партизан, атаковали штаб-квартиру карательного отряда и жандармерии в Сухой Речке. В этой местности, расположенной в центре Августовской пущи, немцы разместили сильный гарнизон, парализовавший действия партизан. Было принято решение его уничтожить. Однако плохо подготовленная операция сорвалась. Опорными пунктами обороны гитлеровцев овладеть не удалось. Были уничтожены только две автомашины с эсэсовцами, которые спешили на помощь осаждённым.

Особую известность получили диверсионные вылазки польских и советских партизан в Восточной Пруссии. Они взрывали поезда и уничтожали оборудование на железнодорожных станциях. Совместные акции против немцев весной 1944 года были регулярным явлением. Отряд майора Орлова, хорошо вооружённый, имеющий большие запасы боеприпасов, помогал польским партизанам военным снаряжением.

Командование округа Армии Крайовой на белостокской земле, состоявшее в большинстве своём из высших офицеров с весьма умеренными взглядами, не слишком дружелюбно смотрело на развивающееся в Августовской пуще сотрудничество между бойцами АК и советскими партизанами. Руководством округа был даже издан приказ, запрещающий брататься с большевиками. Но законы борьбы с фашистами рушили все эти запреты. Несмотря ни на что, сотрудничество между польскими и советскими партизанами расширялось.

Однако были отряды АК, которые хотели разорвать дружеские отношения между советскими и польскими партизанами и препятствовать их совместной борьбе с врагом, хотели посеять вражду, а если удастся, развязать братоубийственную войну между ними. Для этого в военных условиях нужен был только предлог.

В этом отношении характерен один случай. Командующим 7-м округом Армии Крановой в 1944 году был Бронислав Яспньский. Весной 1944 года в его партизанский лагерь, который временно размещался в районе деревни Кольница, прибыл командир советской разведывательной группы лейтенант Семёнов. Его сопровождал один партизан. Советский офицер вёл по заданию командования фронта военную разведку. Вблизи деревни Нетта стоял отряд АК Петра Миляновского, с которым Семёнов через посредничество командующего округом хотел установить связь. Речь шла о глубокой разведке немецкой обороны Августовского канала.

Ясиньский согласился помочь Семёнову установить связь с Миляновским. Проводниками Семёнова он назначил трёх партизан: Станислава Побоевского, Валентина Клевяду и Владислава Стефановского. Лейтенант Семёнов, советский партизан и три польских партизана-проводника двинулись в сторону Нетты. Неожиданно поляки потребовали, чтобы Семёнов сдал оружие. Семёнов и сопровождавший его партизан отказались это сделать. Раздались выстрелы. Советский офицер и его товарищ были ранены, но сумели скрыться в лесу.

Нечисто выполненная работа напугала исполнителей и инициаторов преступления. Посвящённым в это грязное дело лицам было дано распоряжение любой ценой ликвидировать лейтенанта Семёнова.

Но теперь это сделать было не так просто. Провокация обнаружилась. Штаб майора, Орлова известил о ней польские отряды Армии Крайовой на Сувалыцине. Возмущению поляков не было границ. Командиры партизанских отрядов, и особенно рядовые партизаны, потребовали созыва специального суда и наказания провокаторов. К сожалению, этот суд не состоялся.

Эта провокационная выходка не помешала дальнейшей совместной борьбе советских и польских партизан. 22 июля 1944 года, когда в

Люблине был обнародован Манифест Польского комитета национального освобождения, группа из шестидесяти советских партизан при поддержке тридцати партизан отряда Зайонца направилась к шоссе Августов — Гродно с целью атаковать отступающих немцев. Со стороны Гродно ехала санитарная машина. Было решено её проверить. Из машины брызнуло свинцом. Оказалось, что на ней пытались бежать семнадцать гестаповцев из Лиды.

Тем временем со стороны Августова приближался батальон гитлеровцев, направлявшихся на фронт. Партизаны встретили их огнём. Более ста немцев было убито, около двухсот ранено. Батальон перестал существовать.

Отряд майора Орлова постоянно пополнялся. Время от времени в Августовскую пущу сбрасывали разведчиков-парашютистов. Партизаны отрядов Конвы, Жвирко и Романа обеспечивали приём советских десантников, помогали разведчикам пробираться на территорию Восточной Пруссии.

Несмотря на то что отряды Армии Крайовой на Сувалыцине не совершали важных операций, их деятельность имела определённое значение. Они сковывали в районе Августовской пущи значительные силы врага. Партизан поддерживало местное население. В различных операциях и схватках с гитлеровцами на Сувальщине погибло свыше ста партизан.

В конце апреля 1944 года в район деревни Рыголь прибыла немецкая карательная экспедиция. 29 апреля 1944 года командир отряда Жвирко с двадцатью пятью партизанами организовал засаду около деревни. Вскоре немцы показались на лесной дороге. По приказу Жвирко их должны были подпустить на двадцать метров. Неожиданный выстрел одного из партизан выдал место засады. Разгорелся бой. Жвирко руководил им стоя. Гитлеровская пуля попала ему в бок. Патруль унёс смертельно раненного командира с поля боя, и ночью его похоронили на деревенском кладбище в Микашувке.

Летом 1944 года закончилась партизанская эпопея на Сувальщине. Район был освобождён Красной Армией. Как грозные обвинители, стояли повсюду осмолённые пожарами остатки крестьянских домов. На партизанских могилах уже зеленела молодая трава.

Это было в августовской пуще

1

Генрику в 1939 году исполнилось семнадцать лет. Каникулы, как и каждый год, он проводил у отца (мать умерла) в Немцовижне Сувалкского повята. Старый Мерецкий хорошо вёл хозяйство и считался в округе образцовым хозяином. Дом Мерецких стоял на окраине деревни. Белые каменные стены утопали в зелени фруктовых деревьев. Неподалёку был лес. В доме всегда царила весёлая и беззаботная атмосфера. С младшими братьями и сёстрами, а особенно с братом Эдвардом, Генрик мог вволю резвиться в близлежащем лесу, устраивать конные состязания и всевозможные игры. Для своих лет он был высоким и очень сильным парнем. Его стройная фигура, большие чёрные глаза, тёмные волнистые волосы вызывали восхищение у местных девушек. Им хотелось, чтобы он бывал на гулянках и посиделках, но Генрик предпочитал скачки на лошадях, спорт и книги.

Тяжёлая атмосфера августовских дней 1939 года давала о себе знать и в Немцовижне. Война чувствовалась повсюду.

Генрик уже готовился к отъезду в Сувалки. Новый учебный год он должен был начать в третьем классе гимназии. Однако события, разразившиеся 1 сентября 1939 года, всё изменили в его жизни.

Немцы захватили сувалкскую землю быстро и почти без боя. Пришла оккупация. Фольксдойче принялись жестоко расправляться с польским населением. Началось массовое выселение поляков. Бандитскими методами крестьян изгоняли из родных гнёзд, грабили их имущество.

Взгляды Мерецкого известны были окружающим, но его выселение всё же оказалось внезапным. Только один час был дан на то, чтобы упаковать пожитки. Хозяйство Мерецких занял фольксдойче Яруч.

Их выселили ближе к литовской границе, в село Иодалишки. Генрик быстро сжился с местным населением, научился говорить по-литовски. Освоил также и немецкий — он понимал, что, когда придёт час расплаты, знание языка врага может очень пригодиться.

Жизнь в Иодалишках была однообразной. Немцы сюда заглядывали редко. Вести в основном приносил Генрик, а они были разными. Однако всегда говорилось о скором окончании войны.

Работы в хозяйстве отца было немного, поэтому Генрик часто на несколько дней исчезал из дому. Бывал в Плочичне у лесника Александра Попко, с которым целыми днями бродил по пуще. В Сувалках навещал семью Мадоньских, где встречался со своей школьной подругой Крысей. В этом доме собиралось много старых знакомых. Обмепивались вестями, предсказывали скорый конец войны. Надежды связывали с весной и летом 1940 года.

Хотя люди и говорили, что конец войны близок, Генрик в своём тайнике понемногу накапливал оружие. Отт имел уже пистолет, несколько винтовок, гранаты, боеприпасы и другое, военное снаряжение.

Весна и лето 1940 года развеяли надежды на быстрое окончание войны. Оккупационный террор усиливался. Арест и расстрел группы Белицкого, массовые облавы и вывоз интеллигенции, прежде всего учителей, в концлагеря были большим потрясением для всей Сувальщины. Это переживал, пожалуй, каждый человек. Затронуло это и Генрика. Многие из его близких оказались в концентрационных лагерях или были вывезены в глубь Германии на принудительные работы.

Генрик быстро установил связь с одной из подпольных групп. Уже осенью 1940 года он стал членом этой организации. Среди подпольщиков он знал двоих: Тадеуша Лютостаньского и Анджея Дзичковского (подпольная кличка — Гроза). Он поддерживал с ними связь. По их поручению вербовал новых людей, собирал оружие, распространял подпольные газеты. Агент гестапо и предатель Эдвард Варакомский не знал Генрика, поэтому во время массовых арестов парень уцелел.

Когда Германия напала на Советский Союз, люди начали смотреть на события другими глазами. Гитлеровский террор дошёл и до тихой деревушки Иодалишки. В доме Мерецких скрывался дядя Генрика — Казимеж. Его разыскивало гестапо, и ему часто приходилось менять местопребывание. Однако Казимеж Мерецкий всё-таки попал в лапы жандармерии в Краснове. Арестовали также отца и самого Генрика. Спустя несколько дней, когда гестапо закончило следствие, их, жестоко избив, освободили. Казимеж Мерецкий был замучен в концентрационном лагере.

Годы оккупации тянулись медленно. Наступил 1943 год. Ничто не предвещало окончания войны. В лесах появились новые группы людей с оружием.

Путь Генрика в движение Сопротивления был прямым. В деревне Вялогуры жил крестьянин Владислав Чокайло, и Генрик часто его навещал. С момента возникновения лесных отрядов Чокайло и его дочь Мелания стали связными отряда Жвирко. Именно у них весной 1943 года Генрик встретил партизанский патруль. Партизаны нуждались в оружии, а Генрик его имел. Он быстро нашёл с ними общий язык. Передал партизанам оружие, себе оставил только пистолет, винтовку и гранаты. Хотел идти с ними, но ему велели пока оставаться на месте и исполнять функции связного.

Он собирал сведения, развозил подпольные издания, часто бывал у Попко в Плочичне, у Мадоньских в Сувалках и у Чокайло в Бялогурах. Им был организован тайник для связи под условным названием «белый домик». Встречи с партизанами происходили часто. Генрик не расставался с оружием и с нетерпением ждал дня, когда уйдёт в отряд.

2

1944 год был снежным и морозным. Во многих домах родные и близкие встречали украдкой Новый год. Вспоминали убитых, вывезенных в Германию и тех, кто эту ночь проводит во фронтовом окопе или партизанской землянке. Высказывали предположения. Хватались за каждую мелочь, которая говорила бы о близком конце войны. Искали вещие слова в творениях великих национальных поэтов. И пожалуй, в эту новогоднюю ночь родилась уверенность о годе окончания войны, основанная на фразе из III части «Дзядов» — «а имя его: сорок и четыре».

Да, 1944 год оправдает мечты, принесёт победу, он будет золотыми буквами вписан в историю Польши. Через сто с лишним лет после того, как были написаны «Дзяды», пророчество великого польского поэта прозвучало особенно многозначительно именно на пороге этого года.

Простые люди, которые даже никогда не перелистывали «Дзяды», повторяли это мистическое пророчество Мицкевича, комментировали его на свой лад и упорно в него верили.

3

Был хмурый январский день. Порошил мелкий снег. В избе за столом сидели старший Мерецкий, Генрик и Эдвард. Минута расставания приближалась. Старик и два его сына ожидали её спокойно, говоря об обычных повседневных делах.

Генрик взглянул на часы и сказал:

— Отец, мне пора.

Подперев подбородок руками, отец ничего не ответил.

— Мне пора, — повторил парень. — Сейчас вечер, в шесть я должен быть у Чокайло.

Его душило волнение. Несмело он подошёл к отцу.

— Я должен идти, отец, — сказал он. — Благослови.

Пожилой мужчина, продолжая молчать, поднялся со скамьи. Сиял со стены почерневший дубовый крест.

— Ты знаешь, что это, сынок, — сказал он. — Носил его твой дед Александр в шестьдесят третьем году. Он боролся мужественно. Так, видать, нам на роду написано, что каждое поколение должно сражаться за Польшу. Иди, сынок, иди, борись… и возвращайся. И возвращайся! — добавил он торжественно.

Эдек всхлипывал в углу избы. Через полчаса, крепко обнявшись с отцом, они расстались.

В сумке, переброшенной через плечо, Генрик пёс немного хлеба и сала. За поясом был пистолет, в карманах — гранаты и запасные магазины. Он обходил дороги и деревни. В сумерках постучал в дверь Чокайло. Открыла Мелания.

— Готов?…

— Да.

— Сейчас поедем.

Погода благоприятствовала поездке. Лёгкие сани скользили по лесным дорожкам. Лошадьми управляла Мелания. Генрик смотрел на её мягкий профиль и молчал.

— Только бы не задержали, — сказал он.

— Держи наготове гранаты. На всякий случай дай мне пистолет.

— Хорошо, — ответил он.

Лошадь шла резво. В лесу их обступила полная темнота.

— Не заблудишься, Меля?

— Что ты, знаю эту дорогу с детства.

— Ночью легко заблудиться.

— Не бойся, — ответила она, натянув вожжи.

Вдруг лошадь захрапела и дёрнула в сторону, чуть было не перевернув санп. Генрпк соскочил в снег и снял с предохранителя винтовку.

— Что это?… — прошептал он.

Лес стоял угрюмый, таинственный. Между верхушками деревьев гулял ветер. Генрик подошёл к лошади, которая нетерпеливо поводила ушами и фыркала.

— Может, почуяла волка? — сказал он вполголоса. — Садись, Меля, едем дальше.

Взяв лошадь под уздцы, он провёл её несколько метров, потом вскочил в сани. В полночь они должны были быть уже в Рыголе.

— Боишься волков? — спросил Генрик.

— Ужасно, — шепнула Мелания. — Больше всего.

— А поехала…

— Да.

— Что там волки! — сказал он. — Хорошо, что не засада.

— Этого не боюсь, — ответила она бодро.

Генрик молчал и задумчиво грыз соломинку.

Эта заснеженная январская ночь означала в его жизни поворот, последствия которого нельзя было предвидеть. Он знал только, что жаждет борьбы и через несколько часов будет у заветной цели.

Партизанский патруль вырос перед несущимися санями как из-под земли. Девушка назвала пароль. Ворота во двор дома Халецких были распахнуты. Из избы вышли два партизана. Здесь обосновался командир отряда Конва. Он поздоровался с Меланией и Генриком, внимательно к нему присматриваясь. Просмотрел его документы и оружие. Несколько находившихся в избе партизан тоже разглядывали парня с любопытством. Любой новый человек всегда вызывал интерес.

После часового отдыха Мелания попрощалась с Генриком и в сопровождении двух партизан уехала в Бялогуры. Тут же, в избе Халецких, партизанам приказали построиться. Генрик повторял за Конвой слова присяги. После того как он пожал руку командиру, его считали посвящённым в партизаны. Кличку выбрал не очень поэтическую: первое слово, которое пришло ему в голову, — Клюска (клёцка).

Под утро Конва снял посты, и отряд двинулся в лесную чащу.

В лагерь прибыли, когда уже светало. Он располагался в густом, малодоступном лесном молодняке. Там стояли сложенные из ветвей шалаши, горел большой костёр, у которого грелись и варили в котлах пищу партизаны. Конва поручил командиру группы ознакомить Генрика с существующими в отряде обычаями. Новичка сразу же посвятили в секреты партизанской жизни. После продолжавшейся несколько часов беседы он узнал, что здесь можно, а чего нельзя и какие каждый имеет обязанности и права…

Немного ошеломлённый этими сведениями, Генрик кружил по лагерю, с интересом присматриваясь к людям. Не всё совпадало с недавними его представлениями. Слишком прозаично выглядели партизаны, стоящие у костра и вылавливавшие вшей в белье и верхней одежде. Со страхом подумал он, что и сам вскоре познакомится с этими насекомыми.

4

По ночам партизаны ходили в разведку, но Генрика, хотя он изъявлял желание добровольно идти с ними, пока не брали, и он вынужден был оставаться в лагере. Только на третий день, в полдень, в шалаш, где он сидел с товарищами, заглянул Конва. Он вкратце изложил задание, которое надо было выполнить сегодня же. Было получено несколько донесений о том, что один из жителей деревни Плочично, фашистский шпик, уже выдавший несколько человек гестапо, интересовался партизанами. В последнем донесении сообщалось, что этот шпик ездит в пущу по узкоколейке, бывает среди рабочих и выпытывает у них сведения о партизанах. Патруль должен был устроить засаду у деревни Глубокий Брод, задержать поезд, захватить гитлеровского сыщика и привести его в лагерь.

В путь отправились немедленно. Из глубины Августовской пущи до лесопилки Плочично на многие километры протянулась узкоколейка. Немцы безжалостно валили стройные сосны, вывозя в рейх тысячи кубометров ценной древесины. Партизаны иногда портили колею и пускали под откос вагоны. Дорогу восстанавливали, и хищническое истребление пущи продолжалось.

Около деревни Глубокий Брод на рельсы положили большое бревно. Вскоре должен был пройти поезд в сторону Плочично. На нём возвращались рабочие. Среди них должен был находиться шпик. Ждать пришлось недолго.

Паровозик, приблизившись к препятствию, замедлил ход и остановился у бревна. Партизаны быстро проверили документы у рабочих. Донесение, полученное Конвой, оказалось ошибочным. Шпика здесь не было, но вместе с рабочими ехал лесничий из Плочично, немец Мейер. Генрик толкнул его прикладом винтовки в спину, приказав относиться к рабочим как подобает. Ему не причинили ничего плохого и освободили. Поезд ушёл в сторону Плочично. Операция не удалась.

Не спеша партизаны возвращались вдоль шоссе в сторону деревни Махарце. Приближался вечер. Генрик и командир группы шли рядом, тихо беседуя. Из-за поворота виднелся длинный ровный отрезок шоссе. Вдруг вдали показалась едущая на большой скорости автомашина. Как говорится, сама судьба отдавала её им в руки. В одно мгновение партизаны укрылись в засаде.

Генрик, держа поставленную на боевой взвод винтовку, вышел на шоссе и поднял руку. Автомобиль был уже недалеко и резко сбавил скорость. Можно было различить сидящих в нём людей. Генрик стоял на обочине шоссе. Пространство, отделявшее его от машины, быстро сокращалось. Того, что произошло потом, никто не смог бы точно воспроизвести. Звякнуло лобовое стекло, в сторону Генрика брызнула автоматная очередь, швырнувшая его на землю. Автомобиль, взревев мотором, рванулся вперёд.

Из кустов раздались одиночные выстрелы, но было слишком поздно. Машина через несколько секунд скрылась за поворотом. После неё остался лишь шлейф из выхлопных газов.

Партизаны подскочили к Генрику. Голова и грудь его были залиты кровью, которая на снегу разлилась большим пятном. Его положили на сооружённые из винтовок и плащей носилки и быстро унесли в лес. Одна пуля из автомата вошла Генрику в левую щёку, выбив зубы, и застряла где-то у шеи. Вторая разорвала кожу на лбу и засела под волосами. Третья попала в грудь. Лагерный санитар достал пулю из-под волос обычным перочинным ножом. Наложил временную повязку. Генрик был без сознания, состояние его ухудшалось.

По приказу командира ночыо два партизана пошли к Чокайло, чтобы подготовить раненому соответствующее убежище.

Невдалеке от построек Чокайло, на лугу, стояла курная баня. Никто в неё не заглядывал. Старый Чокайло и Мелания подготовили её надлежащим образом. Партизанский патруль ночыо перевёз сюда раненого.

Тяжёлые раны и высокая температура лишили Генрика самообладания. Он корчился на полу бани, срывая мокрые от крови тряпки. Днём и ночью Чокайло, его жена Мария и Мелания ухаживали за раненым, меняли повязки. К сожалению, единственным лекарством, которым они располагали, была вода. О случившемся сообщили старому Мерецкому. Генрик нуждался в срочной медицинской помощи и лекарствах. В Сейнах жил аптекарь Анджей Домославский, имевший связь с подпольем. Бинты и лекарства немного приглушили боль раненого, но не принесли заметного улучшения.

Холод в полуразвалившейся бане ухудшал состояние раненого. Нужно было искать для него более удобное укрытие. Чокайло с Мерецким выгребли в стоге сена у коровника глубокое отверстие и здесь, ближе к дому, поместили Генрика. Несмотря на тяжёлое состояние, он не расставался с гранатами и пистолетом, так как вокруг было небезопасно. В Сейнах стоял батальон украинских фашистов и полевая жандармерия. Они постоянно обшаривали местность. Как тени, вокруг шныряли шпики.

Через несколько недель состояние раненого стало улучшаться. Спала температура, и затянулись раны, но рваные дёсны гноились. Он не мог есть, ему грозила голодная смерть. Необходима была операция. Но где, как?

У Генрика в деревне Щепки был приятель Генрик Шибинский. Он был связным партизанского отряда Романа. Шибинский, узнав о случившемся, прибыл с партизанским патрулём к Чокайло, забрал Генрика в лагерь Романа и приложил все усилия, чтобы переправить его на лечение в Сувалки.

Поездка на телеге была небезопасной. На дорогах проверялись документы, проводились обыски. Раненого провезли спрятанным глубоко в сене.

В Сувалках на улице 11 Ноября (ныне улица Галая) жил фольксдойче Эдвард Морыц. Он имел «фолькслист» и по происхождению был связан с немцами, но с начала оккупации помогал партизанам, передавал информацию, лекарства и сведения, услышанные по радио. Кристина Мадоньская знала Морыца, его квартира стала убежищем Генрика.

Фельдшера Немуниса, жившего па улице Эмилии Платер, во время оккупации называли партизанским хирургом. Не раз ночью с сумкой медицинских инструментов он пробирался за город, откуда его увозили в лес. При свечах или фонарях он извлекал пули, зашивал раны, производил ампутации, не интересуясь историями болезни и фамилиями необычных пациентов. Кристина 'пошла к Немунису, который спросил только, куда он должен явиться еёчером.

Рапу Генрика фельдшер осматривал долго. Нужна была сложная операция дёсен, и он успешно её сделал. Только пулю, засевшую где— то под черепной коробкой, Немунис не брался извлечь. Впрочем, она в последующем не слишком досаждала. Генрик стал выздоравливать.

Партизаны не забыли о нём и ждали его возвращения в отряд. Постоянную связь с Су— валками поддерживал Шибинский. Опасаясь, чтобы Генрик случайно не попал в руки гестапо, командование отряда передало ему приказ возвращаться в лес. Рана во рту у него уже заживала, но высокая температура ещё держалась. До партизанских отрядов в Августовской пуще было слишком далеко, чтобы Генрик мог туда добраться пешком, однако от Сувалок в сторону Августова шла железнодорожная ветка через пущу. Генрик решил из Сувалок доехать на поезде до станции Близна, а оттуда пешком добираться до партизанского отряда.

22 марта 1944 года он распрощался в Сувалках с заботливыми друзьями, взял небольшой свёрток, собранный Кристиной, и направился к станции.

5

Зима не хотела уступать, п весна была ещё далеко. Генрик поднял воротник куртки, засунул руки в карманы и знакомыми переулками дошёл до станции. Здесь царило большое оживление. В Пруссию, Литву и в. сторону Августова постоянно отходили эшелоны. Повсюду сновали военные. Генрик купил билет, немецкую газету и вышел на перрон. Было послеобеденное время. На перроне стояло два поезда: один до Августова, второй на Тракишки. Они вот-вот должны были отойти.

Проходя по оживлённому перрону, Генрик остолбенел. Навстречу ему шёл лесничий Мейер из Плочично, которого они задержали на железнодорожной ветке около Глубокого Брода. Не было временя бежать и скрыться от взгляда немца. Генрик сделал вид, что его не заметил.

Не спеша он прошёл ещё несколько шагов, оглянулся через плечо и сел в вагон поезда, который должен был отойти в Тракишки. Поскольку поезда в Тракишки и в Августов отходили почти одновременно, Генрик рассчитывал на то, что обманет Мейера и, когда тронется поезд в Августов, быстро перейдёт в пего.

Поезд в Августов уже двигался полным ходом, когда Генрик, едва не опоздав, прыгнул на ступеньки последнего вагона.

Мейер сразу узнал Генрика и не упускал его из виду. На обдумывание времени не было. Он заметил, как Генрик прыгнул в другой поезд, и начал преследовать его. В вагоне он нашёл его без труда и сел в противоположном купе.

Генрик стал незаметно наблюдать за каждым движением врага. «Если немец здесь, значит, он не успел сообщить жандармерии. Поеду в лес и, когда около Плочично поезд замедлит ход, выпрыгну. В поезде, пожалуй, нет жандармов», — думал он.

Плочично находится на расстоянии восьми километров от Сувалок. Вокруг станции — посёлок, лесопилка и лес. Прошло немного времени, и поезд, скрипя тормозами, напал замедлять ход.

Геприк приготовился прыгать. Мейер, казалось, не обращал па него внимания. Ещё немного, ещё несколько метров…

Внезапно дёрнув дверь, он оторвался от ступеней и прыгнул. Но немец, не колеблясь, выпрыгнул вслед за ним, крича: «Стой! Стой!» Он догнал Генрика, и оба, схватившись врукопашную, покатились по насыпи вниз.

Поезд остановился. Из него выскочили люди.

Начальник жандармерии в Плочично Мазур имел привычку выезжать на мотоцикле в сопровождении жандарма почти к каждому прибывающему на станцию поезду. Он проверял документы у подозрительных людей, вытаскивал из женских кошёлок куски масла, яйца, иногда самогон. И в этот раз, стоя около мотоцикла, он ожидал прибытия поезда. Прыжок из вагона двух человек и борьба на насыпи происходили у него на глазах. Мазур позвал жандарма, и они оба бросились к месту происшествия. От вагона уже бежали немцы. Они окружили Генрика и Мейера. Гитлеровец, запыхавшись, объяснял, что произошло. Генрик еле держался на ногах, изо рта у него текла тоненькая струйка крови. Жандарм, не дожидаясь выяснения дела, огрел его прикладом и погнал к станции. Генрику приказали тащить мотоцикл Мазура к жандармскому посту. Сам Мазур и Мейер шли за жандармом. До Генрика доносился их разговор.

Лесничий напомнил начальнику жандармерии, как задержали поезд узкоколейки около Глубокого Брода, описал, как выглядели все партизаны, и уверял, что схваченный «бандит» является одним из них.

Мазур поздравил Мейера с успехом, заявив, что в остальном разберётся гестапо.

Генрик тащил мотоцикл. Между посёлком Плочично и лесопилкой тянется небольшой лесок, уходящий по одной стороне шоссе крутым спуском к озеру. На краю этого леска находится кладбище немецких солдат, погибших в 1914 году, и большой овраг, поросший соснами и можжевельником. Генрик хорошо понимал, что его ожидало: сначала допросы в жандармерии, потом гестапо, пытки, смерть…

Когда они были уже в лесу, он взглядом прикинул расстояние до оврага. Комендант и Мейер шли с правой стороны, жандарм с винтовкой — слева.

Не было времени обдумывать. Толкнув мотоцикл изо всех сил на жандармов, он прыгнул в овраг.

Винтовочный выстрел жандарма прогремел звонким эхом в лесу. Генрик бежал что было мочи.

Деревья мелькали перед глазами. На бегу он сбросил куртку, меховой жилет, шапку, заметно удаляясь от шоссе. Ещё несколько больших кустов, затем деревья…

После второго выстрела он перекувырнулся на лету и вновь вскочил на ноги. Ему стало очень жарко, кровь сочилась на спине и животе. Ноги сразу стали тяжёлыми. Третья пуля швырнула его на землю. Он хотел подняться, обхватив сосну, но уже не мог. Палачи приближались. Новые выстрелы уже не были нужны. Две пули попали ему в живот, две другие в плечо. Прежде чем подбежали немцы, он потерял сознание.

Жандарм задержал проезжавшую по шоссе крестьянскую подводу, бросил в неё окровавленное тело Генрика и направился к участку. Арестантская, в Плочично размещалась в грязном свинарнике. Там и оставили лежать полумёртвого Генрика, предварительно проверив его карманы. Кроме разной мелочи там нашлись и его документы. Они были пропитаны кровью, но Мазур всё же смог прочитать необходимые данные. Вскоре текст донесения в гестапо был готов.

6

Начальник сувалкского отделения гестапо гауптштурмфюрер Герман Кастендик в последнее время был буквально завален работой. Долгие часы проводил он, читая донесения агентов, материалы следствий и поступающие из Тильзита инструкции и приказы.

Вечером 22 марта 1944 года шеф гестапо сидел, как обычно, в своём кабинете. Кроме него здесь были его заместители Гениг и Рихард. Неожиданно забренчал телефон. Кастендик поднял трубку. Звонил Мазур, начальник жандармерии Плочично, докладывал о взятии Генрика Мерецкого. Вкратце он сообщил некоторые обстоятельства, напомнил дело около Глубокого Брода и рассказал, каким образом «бандит» был схвачен. На вопрос, тяжело ли ранен Мерецкий, Мазур доложил, что тот имеет несколько ранений и находится в бессознательном состоянии. Выслушав доклад, Кастендик ответил, что если Мерецкий не сдохнет в жандармерии до утра, то завтра за ним пришлют машину.

Положив трубку, он повторил обоим, гестаповцам полученное от Мазура сообщение. Они подошли к висевшей на стене карте повята. Нашли деревню Иодалишки. Тёмная ночь и далёкая опасная дорога не вдохновляли их на немедленную поездку в Плочично. Рихард ушёл к себе в отдел за документами по делу о задержании поезда узкоколейки у Глубокого Брода и нападении на автомобиль старшего лесничего Бимана.

Шеф гестапо соединился по телефону с пограничным отделением в Сейнах. К телефону подошёл гестаповец Бернард Тумольке. Кастендик приказал ему вместе с жандармерией провести в деревне Иодалишки обыск в доме у Альбина Мерецкого. Всех взрослых арестовать и немедленно доставить в гестапо.

Рихард и Гениг во время разговора шефа с Сейнами просмотрели папку с документами, прочитали показания Мейера и Бимана, особенно те места, где речь шла о том, как выглядели партизаны. Без труда сопоставили несколько фактов. Вероятно, Мерецкий принимал участие в задержании поезда. Именно он, судя по описанию, пытался задержать машину старшего лесничего Бимана. Во время нападения «бандит» был ранен, очевидно, вынужден был лечиться, а возможно даже, ему была сделана операция. Всё это должно было происходить в Сувалках с участием местного подполья.

Они пришли к выводу, что, вылечившись, Мерецкий возвращался в отряд и по счастливой для них случайности натолкнулся на Мейёра. В рассуждениях шефа и обоих гестаповцев личность Генрика приобретала особое значение. Впрочем, для гестаповцев любой факт, связанный с движением Сопротивления, был очень важен. Дело поручили вести Рихарду. Завтра должны были из Сейн доставить отца и братьев задержанного.

7

Генрик лежал на полу свинарника. Его тело боролось со смертью. Когда из уст его исходил глухой стон, тёмно-бурая овчарка, привязанная к двери, кривила кудлатую морду и с каким-то собачьим состраданием всматривалась в лежавшего человека.

Ночь была морозной. Генрик ненадолго приходил в сознание, чтобы опять сразу же погрузиться в беспамятство. На одежде и грязном полу образовались большие пятна крови, которые овчарка подозрительно обнюхивала. В моменты, когда Генрик приходил в себя, он смотрел на собаку, не испытывая страха, не в силах отодвинуться от её опасных клыков. Жажда смерти была настолько сильной, что заслоняла все другие чувства. Мартовская ночь тянулась бесконечной полосой мучений.

На рассвете Мазур вышел из участка, отомкнул дверь свинарника, отодвинул лежащую овчарку и ногой толкнул Генрика. Раненый застонал. Немец старательно вытер сапог, выпачканный кровью. С минуты на минуту должна была прибыть машина. Вскоре во дворе послышался шум мотора. Из кабины автомашины вышел гестаповец. Эсэсовцы бросили Генрика в машину. В Сувалках Рихард срочно поехал с раненым в госпиталь. Генрика немедленно положили на стол. Его жизнь для гестапо представляла теперь определённую ценность, и Рихард внимательно выслушал мнение врачей. Он был убеждён, что в своё время добьётся от раненого показаний.

Операция продолжалась долго. Резали, сшивали, вырезали… Из-под черепной коробки, около левого уха, извлекли пулю. Генрих, к удивлению хирургов, успешно перенёс продолжавшуюся несколько часов операцию. Выдержал и жил.

Всего перебинтованного, его перенесли на нижний этаж госпиталя, где помещался тюремный изолятор. Под потолком находилось небольшое, заделанное решёткой окошко. Дверь была обита железом. На одной из коек в лазарете лежал с покалеченной ногой партизан Казимеж Поплавский.

Весть о том, что Мейер помог жандармам схватить кого-то на станции, молниеносно разнеслась по Плочично. То, что схваченный был партизаном или членом подполья, не вызывало сомнения. Оставался только вопрос: кто он?

Лесник Александр Попко, расспрашивая некоторых свидетелей происшедшего, установил, как выглядел и во что был одет схваченный человек. Потом нашли крестьянина, который отвозил раненого в участок. Все данные подтверждали: схвачен был Генрик. Надо было действовать, и действовать быстро. Попко справедливо полагал, что жандармы перевезут Генрика в Сувалки. Он послал донесение в лагерь Романа, описав случившееся, расположение свинарника, где лежал раненый, а также силы расквартированной в Плочично жандармерии. Речь шла о том, чтобы спасти Генрика,

8

Начинало светать, когда из Сейи в сторону Иодалишек направились пятеро жандармов и более десятка эсэсовцев. Деревня ещё спала. Жандармы расставили охрану вокруг дома Ме— рецких. Дверь в избу вышибли прикладами. Окружённая кучкой детей, в кухне стояла родственница Мерецких — Бронислава Жубров— ская. На вопрос об Альбине и Эдварде Мерецких Жубровская заявила, что они куда-то выехали. Начался обыск, который не дал никаких результатов. Через несколько часов жандармы забрали Жубровскую и уехали в участок Красного, сообщив в Сейны о неудавшейся операции.

Гестапо приказало ликвидировать хозяйство Мерецких. Возвратившись, жандармы всё ценное разграбили, остальное побили и разломали так, что после их отъезда остались только пустые постройки. Эдвард дождался ночи, вылез из убежища, где он пережидал налёт карате— лей, забрал четырнадцатилетнего брата Романа и отправился к Чокайло. Там он встретился с отцом. Родные чувствовали, что с Генриком произошло несчастье. В Иодалишки возвращаться было нельзя. После короткого совещания старый Мерецкий решил пока скрываться. Эдвард и Роман должны были уйти в партизанский отряд. Старшему было шестнадцать лет, младшему — четырнадцать. В ту же ночь пришла весточка от Александра Попко о том, что в Плочично Генрика взяли живым.

Братьев Мерецких в Руголь отвёз Чокайло. Ехали тем же путём, каким в январе Мелания везла Генрика в партизанский отряд. К утру были на месте. Командир отряда забрал обоих парнишек в лагерь. Эдеку дали винтовку и подпольную кличку Правдзик, а Ромеку — кличку Врубелек. Так братья стали партизанами.

9

В сувалкской больнице в то время работала медсестрой Леокадия Милек (теперь доктор Маркевич). Она была связана с движением Сопротивления, помогая партизанам прежде всего лекарствами и перевязочными материалами. Она осторожно разузнала, кого гестапо доставило в больничный изолятор. Когда Генрик пришёл в себя, Леокадия Милек снабдила его бумагой и карандашом.

Дрожащей рукой он написал Кристине короткое письмецо:

«Дорогая Кристина! Пуля врага вторично уложила меня в постель. Такая, очевидно, судьба. Я готов к худшему. Знаю, что ждёт меня в гестапо. Возможно, ещё до того момента, как я предстану перед моими палачами, моя душа распрощается с телом. Клянусь тебе и всем, кто меня знал, что уйду из этого мира один. Ничего не бойтесь. Я ничего не помню, никого не знаю, а следовательно, никого не могу предать. Не забывайте никогда обо мне.

Твой Генрик».

Письмо через Леокадию Милек быстро попало в руки Кристины.

10

31 марта 1944 года начальник сувалкского отделения гестапо Кастендик находился на совещании в Тильзите. Его замещал Гениг, который с нетерпением ожидал возвращения начальника, так как не мог справиться с накопившимися делами. Шеф вернулся в полдень и приказал Генигу через полчаса созвать совещание. Назревало что-то весьма важное. Когда все собрались, Кастендик, молча выслушав доклад о событиях последних трёх дней, без какого-либо вступления перешёл к делу. Штаб гестапо в Тильзите был недоволен их работой и считал, что в округе слишком активно развернулась партизанская деятельность, должных мер против которой не принимается. Руководство гестапо в Тильзите приказало на каждую акцию врага, даже самую незначительную, отвечать жестоким возмездием. Независимо от этого необходимо было подготовить несколько эшелонов поляков для концлагерей. Списки должны были составить гестаповцы и вместе с жандармерией произвести срочные аресты.

Совещание скоро закончилось. В комнате остались только руководители отделов. На столе лежала кипа дел и длинный список арестованных, содержащихся в тюрьме и застенках гестапо. Кастендик ознакомил присутствующих с секретной инструкцией шефа окружного управления гестапо в Тильзите.

Речь шла не только об активизации борьбы с партизанами, но и об усилении репрессии против мирного населения. На сувалкской земле было приказано провести несколько публичных экзекуций. Из тюрем в Тильзите и Рагните было решено прислать десять поляков родом из Сувалкского района и включить их в списки первых жертв публичной казни. Эту демонстрацию жестокости немецкого закона следовало провести именно в городе Сувалки, и она должна была быть хорошо подготовлена.

Совещались не долго. Общие указания не вызвали возражений у гестаповцев. Мнения разделились только по вопросу, где провести казнь — в парке или на рыночной площади? В конце концов выбрали рыночную площадь. Для постройки виселицы решено было согнать польских плотников.

Затем приступили к выбору арестованных. Каждый из присутствующих выдвигал кандидатуры своих «подопечных». Кастендик вносил людей в список смертников без возражений. Гениг подсунул шефу папку с надписью: «Генрик Мерецкий».

— Как его здоровье? В сознании? Говорит? — спросил Кастендик.

Гениг доложил о состоянии здоровья заключённого. Он сомневался, чтобы пойманный партизан, после того как вылечится, что-либо рассказал на следствии. Он советовал скорее покончить с ним, заявив, впрочем, что право решать судьбу этого человека остаётся за шефом.

— Это человек Рихарда, — ответил Кастендик. — Как только он возвратится, пусть выскажет своё мнение. Пока оставим этого Мерецкого, придёт и его срок.

Папка Генрика была отложена. Через час список приговорённых к смерти был готов. Он насчитывал шестнадцать человек различных профессий и возрастов, членов движения Сопротивления и партизан. Гестаповец Шрёдер должен был проследить за постройкой виселицы. Казнь была назначена на пять утра. Её обеспечение и исполнение было поручено жандармерии.

В тот вечор на рыночной площади в Сувалках долго стучали в дрожащих руках сувалкских плотников топоры и скрежетали о камни лопаты. Виселицу поставили прочную и высокую. С её поперечной балки свисало шестнадцать верёвок с петлями.

Утро 1 апреля 1944 года было хмурым. Ещё стоял полицейский час, когда на рыночную площадь начали толпами сходиться жандармы и блокировать все перекрёстки улиц, дворы и площадь. Со стороны тюрьмы показалось две машины. Свернув на площадь, они задним ходом медленно подъехали к виселице. В каждой из них находилось по восемь приговорённых к смерти. Их руки были крепко связаны сзади. Машины остановились под висящими верёвками.

Шеф гестапо Кастендик и несколько гестаповцев, несмотря на раннее время, стояли недалеко от виселицы. Жандармы надели на приговорённых петли.

— Готово! — раздалось из первой машины.

— Готово! — ответили из второй.

Шеф гестапо поднял руку:

— Отъезжай!

Обе машины рванули вперёд. Два громких крика заглушили шум моторов:

— Да здравствует Польша!

Тела казнённых описали дугу, ударившись друг о друга. Две жертвы выскользнули из петель и упали. Гестаповец Гениг подскочил и прикончил смертников выстрелами из пистолета. Тела остались на мостовой.

Гестаповцы уехали первыми, медленно расходились жандармы. Среди шестнадцати казнённых в глаза бросалась фигура маленького, не старше четырнадцати лет, парнишки-партизана, оставшегося неизвестным.

Люди, идущие рано утром на работу, с негодованием смотрели на виселицу, передавая из уст в уста известие о страшном преступлении.

11

На окраине деревни Кшиве, в четырёх километрах от Сувалок, в живописном месте находилась небольшая усадьба. До 1939 года в ней проживала семья Маларевичей. Немцы их выселили, в доме поселился гитлеровец из Литвы по фамилии Беник. Помимо полученного фольварка он присвоил себе много земли соседних хозяйств, а местных крестьян сгонял на барщину. Четвёртый год бесчинствовал Беник. Чувствуя себя безнаказанным, он всё больше наглел. В ста метрах от усадьбы проходило оживлённое шоссе Сувалки — Сейны. Со второго этажа дома был виден город. Недалеко на холме стояла наблюдательная вышка ПВО, где постоянно находился часовой.

В районе деревни Чимоховизна на озере Вигры, в глухом лесу, находилась партизанская землянка. Там преимущественно располагались диверсионные группы партизанского отряда Коивы. В землянке печатались приказы, листовки, туда поступали известия от связных. В начале апреля 1944 года эту землянку заняла диверсионная группа из десяти человек под командованием Александра Рыдзев— ского, по кличке Кос. О том, что гитлеровец Беник терроризирует местное население, командир этой группы знал давно. Новые данные от Связных из Кшиве дополнили эти Сведения.

На все серьёзные операции партизанские боевые группы должны иметь разрешение коменданта округа. На этот раз Рыдзевский постановил действовать без разрешения.

В ночь на 6 апреля 1944 года группа Рыдзевского, минуя деревню Кшиве, приблизилась к усадьбе Веника. В 22 часа партизаны заняли позиции. Через плохо занавешенные окна можно было различить Веника, которому местный житель Пелецкий выплачивал налог.

Среди людей Рыдзевского был силезец Шилинг, служивший когда-то в вермахте, блестяще владевший немецким языком.

— Господин Беник, откройте! Жандармерия! — крикнул через окно Шилинг.

Прошла минута. Гитлеровец не отвечал. Дальше ждать не было смысла.

— Взломаем дверь и возьмём шваба живым! — крикнул Рыдзевский.

Под ударами прикладов дверь поддалась. В узкий длинный коридор бросились двое партизан. Раздался выстрел, последствия которого были страшными: Веник одной пулей ранил обоих. В доме раздались беспорядочные выстрелы. Немец звал на помощь и стрелял вслепую.

Командир бросил в окно гранату. Веник упал. Взрыв вызвал пожар. Партизаны ворвались в дом. Немец лежал на ковре раненый. Рыдзевский пригвоздил его штыком к полу и в этот момент сам был задет случайной пулей.

Вокруг всё пылало. Из Сувалок в усадьбу спешили машины с жандармерией. От поста ПВО бежали солдаты. Оставив тела погибших, группа, забрав раненого командира, отступила в близлежащий лес. За их спиной светилось зарево горевшей усадьбы Веника.

12

Было далеко за полночь. Шеф сувалкского гестапо и его заместитель Гениг сидели в кабинете и нервно поглядывали на часы. Скоро из Кшиве должны возвратиться Вашкевич и Швайнберг, выехавшие выяснить на месте, как происходило нападение на усадьбу Веника и что сделала жандармерия, чтобы схватить бандитов.

Наконец те вошли в кабинет. Вашкевич отдал рапорт. Он красочно описал нападение партизан и оборону Веника. По его рассказу, партизан было более десяти. Кто из них был убит, установить не удалось, так как тела убитых партизан и Веника сгорели.

После рапорта в кабинете наступила тиши— па, и только Кастендик пальцами барабанил по стеклу на столе.

— Да, значит, наша первоапрельская шутка ничему не научила поляков, — обратился он к присутствовавшим. — Посмотрим. Эта история им даром не пройдёт. Сколько человек находится у нас под арестом?

— Тридцать четыре, — ответил Гениг.

— Скольких допросили?

— Около двадцати.

— Что интересного в тюрьме?

— Пятеро из леса. Следствие закончено, — информировал шефа Гениг.

И опять повторилась сцена, имевшая место 31 марта 1944 года. Одни дела откладывались налево, другие направо. К трём часам ночи список двенадцати жертв был готов. Шеф гестапо позвонил коменданту жандармерии, обеспечил охрану и карательный взвод. Они уже хотели расходиться, когда вспомнили, что не согласовали места экзекуции. Она должна была состояться в Кшиве, но где именно? Вашкевич вспомнил, что невдалеке от усадьбы Веника, около шоссе, в долине растёт одинокий развесистый дуб.

После тёмной дождливой ночи ярким солнцем загоралось наступавшее утро 6 апреля 1944 года. По шоссе из Сувалок в сторону Кшиве мчалось два грузовика. Остановились они перед самой деревней. Над пепелищем усадьбы Веника ещё вился дым.

Дуб стоял одиноко в поле. Рядом золотилась песком свежевыкопанная могила. Из машин жандармы вытолкнули двенадцать человек со связанными руками. Смертники шли молча, прощаясь с апрельским утром и с жизнью. Стреляли жандармы. Добивали из пистолетов гестаповцы.

Могилу сровняли с землёй. В Тильзит в гестапо пошло донесение о нападении польских «бандитов» на Веника и немедленном расстреле двенадцати захваченных членов движения Сопротивления.

13

Раненого Рыдзевского партизаны донесли до деревни Нова Весь. Там взяли подводу и, приняв все меры предосторожности, привезли в деревню Жубрувка, где жили его мать и отчим Павловский. Через день или два партизаны должны были вернуться и забрать его в лагерь. Требовалось длительное лечение. Очевидно, всё закончилось бы благополучно, если бы не донос шпика.

На хуторе Варшавка, близ деревни Жубрувка, жил Антони Войткевич. После прихода немцев он установил контакт с комендантом жандармерии, устроился работать в местном отделении жандармерии кучером и стал шпионить. Войткевич хорошо знал местных жителей. С большим рвением он приступил к выполнению своих обязанностей: давал так называемые «характеристики» и подстрекал жандармов к различным террористическим акциям.

В знак признания заслуг шпика Войткевича комендант жандармерии подарил ему в 1941 году большое хозяйство. Поскольку служба в жандармерии мешала самому хозяину работать в поле, жандармы принуждали крестьян отрабатывать барщину у Войткевича. Это хозяйство давно было бы ликвидировано, если бы жандармерия соответственным образом его не охраняла. В деревне было объявлено, что если что-либо произойдёт с Войткевичем, то будет расстреляно более десяти человек. Поэтому шпик бесчинствовал безнаказанно, засыпая гестапо доносами.

Недалеко от построек Войткевича был фольварк Рыжувка, принадлежавший Александру Бучки. С момента возникновения партизанских отрядов этот фольварк стал местом частых встреч боевых групп партизан. Войткевич подозревал, что на фольварке что-то происходит, однако узнать, что именно, не мог. Не раз он доносил об этом жандармам и получил указание вести наблюдение за Рыжувкой.

Масленица в 1944 году пришлась на 22 февраля. Вечером в фольварк, лежащий около шоссе, прибыл почти со всем своим штабом командующий 8-м округом Армии Крайовой Заремба и несколько партизан.

Стол ломился от закусок. Несмотря на предписание соблюдать строгую конспирацию, в доме разговаривали слишком громко. Войткевич имел хороший слух и понял, что настал долгожданный случай…

Жандармы в Старом Фольварке донесение от агента получили ночью, а поскольку они не отличались большой храбростью, то решили обождать с выездом до рассвета.

Утром в дом Бучки ворвались четыре жандарма, а другие окружили усадьбу. На столах они увидели бутылка самогона и остатки трапезы. Партизаны успели подняться на чердак. Большинство из них были пьяны. Полагали, что приезд жандармов — дело случайное. Количество столов и посуды убедило немцев, что здесь только что было много людей. Двое жандармов начали подниматься на чердак, откуда доносился подозрительный шорох. Один из партизан не выдержал нервного напряжения и выстрелил в них из пистолета. И тогда началось… Пули ударили по крыше, партизаны стали отстреливаться, жандармы отступили из квартиры во двор. Положение становилось весьма опасным. Шоссе было рядом, а лес далеко. От него партизан отгораживало озеро Довчень. Партизаны начали отходить рощей в сторону замёрзшего озера. Жандармы наступали.

Старый партизан из Сувалок Феликс Свяцкий, по кличке Дуб, пробежал несколько метров и был сражён пулей в спину. Он упал на лёд, и к нему на помощь бросился его племянник Пётр Свяцкий, молодой, красивый парень. Раненный, он всё же дополз до дяди. Несколько прощальных слов, потом раздалось два выстрела… Когда подошли жандармы, они уже были мертвы.

Александр Рыдзевский в феврале был ещё дома. У него скрывался также Шилинг. Услышав стрельбу, они схватили винтовки и берегом озера поспешили на помощь. Жандармы, развернувшись в цепь, пытались согнать партизан к озеру. На льду их подстерегала смерть. Первыми выстрелами Рыдзевский и Шилинг уложили двух карателей, затем был убит третий жандарм.

Неожиданно подоспела помощь с другой стороны. Недалеко от фольварка в деревне с группой партизан ночевал Ян Высоцкий. Услыхав перестрелку, он также поспешил на помощь и атаковал гитлеровцев слева. Жандармы, полагая, что они имеют дело с большим отрядом, беспорядочно отступили к шоссе. Это спасло партизан от гибели. Убиты были только дядя и племянник Свяцкие.

Немедленно было поднято по тревоге гестапо в Сувалках. Прибыв па место, гестаповцы приказали все постройки фольварка Рыжувка сжечь. Схваченных членов семьи Бучки вывезли в концентрационные лагеря. Тела двух убитых партизан долго лежали на льду озера Довчень.

Войткевич ликовал. Многомесячные наблюдения за усадьбой Бучки не пропали даром. К тому же его авторитет вырос в глазах гестапо. Он не упустил из виду и того, что Рыдзевский куда-то исчез. Войткевич не торопился, он хотел получить конкретный материал, а только потом донести. 7 апреля 1944 года он установил, что Рыдзевский ранен и находится дома. 8 апреля неожиданно нагрянули гестаповцы. Раненого Рыдзевского взяли живым. Арестовали также его отчима Зигмунда Павловского. Оба были подвергнуты жестоким пыткам. Командир партизанской боевой группы Александр Рыдзевский, по кличке Кос, был расстрелян в неизвестном месте. Его отчим Павловский в числе 22 смертников 18 мая 1944 года был вывезен в деревню Беж— ники и там публично повешен.

14

Генрик уже второй месяц лежал в сувалкской больнице. Доктор Ясевич делал всё, чтобы этот необычный пациент был здоров. Всё чаще в больничный изолятор заглядывали гестаповцы. Врачи старательно скрывали действительное состояние здоровья раненого, стараясь продлить его пребывание в больнице.

По мере восстановления сил мысль о побеге всё чаще приходила Генрику. Сам этого сделать он не мог. Помощь должна была прийти извне. С Кристиной он постоянно переписывался, просил её помочь в организации побега.

Весной усилилась активность партизан, но одновременно нарастал и террор врага. Увеличилось число облав, засад, массовых арестов, усиливались гарнизоны на местах. Помочь Генрику было нелегко. Однако Кристина решила действовать.

Она собрала все письма Генрика, поехала в Щепек, нашла там Шибинского, и они сообща начали изучать возможности спасения Генрика. Кристине удалось связаться с командиром отряда Романом, который очень внимательно выслушал её просьбу. По его приказу Шибинский направился в Сувалки. Вместе с Кристиной они стали собирать необходимые сведения. Медсестра сообщила состав больничного персонала и график ночных дежурств. Эдвард Морыц узнал, когда и где патрули ходят ночью по городу. От других связных удалось получить более точные данные об охране больницы. Ситуация складывалась не совсем благоприятно для осуществления намеченной операции.

Совсем рядом с больницей, в помещении, которое прежде занимала организация местной самообороны, размещалась рота эсэсовцев. В нескольких метрах от главного входа стоял пост СС. Оттуда просматривалась вся южная и восточная часть здания. Рядом, в бывшей школе, располагалось много солдат. За больницей, на холме, с северной стороны, находились казармы вермахта. В ста метрах было здание гестапо. По мнению немцев, больница находилась в безопасном месте, тем более что её часто навещали патрули жандармерии и гестаповцы.

С этими не очень утешительными сведениями возвратился Шибинский к командиру отряда. Общий вывод был таков: наносить удар по больнице, чтобы освободить Генрика, бессмысленно. Нужно прибегнуть к хитрости.

В Немцовижне, родной деревне Генрика, жил фольксдойче Савицкий. Его сына Эдварда немцы мобилизовали в армию и направили в танковую дивизию СО в Африке. Старый Савицкий, понимая, что конец фашистской Германия близок, через свою дочь установил связь с партизанским отрядом Романа, стараясь помогать ему продовольствием и информацией. В апреле 1944 года сын Савицкого Эдвард получил отпуск и вместе со своим другом Куртом, родом из Познани, приехал в Немцовижну. В разговоре с отцом и сестрой он не скрывал своего нежелания сражаться за третий рейх. Когда приблизилось время возвращения в часть, Эдвард Савицкий и Курт начали искать связь с местными партизанами. Сестра Эдварда сообщила об этом Роману, п командование согласилось принять их в отряд. Но надо было проверить их добрую волю и честность, поскольку немцы часто прибегали к различным хитростям.

Первое задание, данное им, заключалось в том, чтобы выйти на шоссе Сувалки — Августов, задержать проезжающую машину с солдатами, разоружить их, а машину сжечь. Оба пошли на боевую операцию с большой охотой. Эсэсовские мундиры, подлинные военные документы, хорошее вооружение облегчало выполнение задания. Партизанский патруль, который следовал за ними в некотором отдалении, наблюдал за этой операцией.

Они шли вдоль шоссе. Появился грузовик, который приближался со стороны Августова. Курт поднял руку. Шофёр остановил машину. Четверо солдат сидели в кузове и один в кабине. Савицкий спросил у водителя, откуда и куда они едут. В подходящий момент оба направили на солдат автоматы. Немцы остолбенели и по одному стали выпрыгивать из грузовика. Курт собирал винтовки, ему помогали подошедшие партизаны. Савицкий подложил под кабину взрывчатку, вверх взметнулось пламя. Лесная чаща укрыла партизан и пленных.

Оодумывая возможные способы похищения Генрика из больницы, партизанское командование вспомнило о Савицком и Курте. Вскоре план был готов.

15

22 мая 1944 года во второй половине дня в больницу явился гестаповец Шрёдер. Доктор Ясевич по его требованию открыл изолятор. Шрёдер взял историю болезни Генрика, который в общем был уже здоров, но у него ещё держалась высокая температура и слабость из-за большой потери крови. Доктор Ясевич попытался объяснить гестаповцу, что состояние здоровья больного пока плохое. Шрёдер обругал врача, заявив, что довольно лечить «бандита».

Генрик сообщение доктора Ясевича выслушал спокойно. Кристина уверяла в письмах, что спасение придёт и что его боевые товарищи помнят о нём. Неужели в последний момент они могут опоздать?…

В ночь на 23 мая лесом из деревни Щепки в сторону Сувалок пробиралось восемь человек. Это были Генрик, Ипполит и Тадеуш Зарембы, Генрик Шибинский, Эдвард Савицкий, Курт, а также партизаны Сова и Палант. Шли быстро, то и дело прислушиваясь к ночным звукам. С большой осторожностью обходили занятые воинскими частями районы, расположенные в лесах между деревнями Плочично и Дубово. Была уже полночь, когда около деревни Кежек они вышли на опушку леса. Обогнув аэродром Дубово-Паперня, пересекли шоссе, железнодорожную линию Сувалки — Олецко и осторожно приблизились к реке Чарна Ханьча. За ней уже видны были тихие и тёмные Сувалки.

Савицкий и Курт в эсэсовских мундирах шли впереди. Больница находилась недалеко от реки. Единственный безопасный подход был с западной стороны. Поочерёдно партизаны перелезли через забор, пробрались на больничный двор и заняли намеченные посты.

Шибинский и Сова подползли к главному входу. В нескольких метрах от них, за забором, ходил часовой. Держа наготове автоматы, они не отрывали от него глаз. Из караульного помещения, где находились эсэсовцы, доносился шум разговоров.

Савицкий и Курт подошли к больничной двери и позвонили. Послышались шаги. Вначале спросили, кто там. Когда они ответили по-немецки, что это инспекция, ключ заскрежетал в замке, дверь открылась. Фуражки с черепом, мундиры войск СС и оружие не требовали объяснения. Оба вошли в больницу, и за ними — командир группы Заремба. Операция происходила молниеносно.

Перерезан провод телефона, быстро нашлись ключи от изолятора. Заремба пожал руку Леокадии Милек, которая в это время дежурила.

Генрик не спал. Этой ночью, как бы предчувствуя свободу, он жадно ловил любой шоpox за окном и внутри больницы. Когда в коридоре раздались шаги множества людей он вскочил, волнение сжало горло.

Гестапо или свои?…

Глазами впился в дверь. Кто-то неловко возился с замком. Мурашки пробежали по спине, когда в дверях появились эсэсовские мундиры. Но когда вслед за ними он увидел изображение орла на конфедератке партизана, огромная радость охватила узника. Без слов, дрожащими руками он поспешно натянул принесённую одежду. Ему помогали, поскольку времени было мало.

Больничный персонал заперли в изоляторе. Генрика взяли под руки. Ноги у него подкашивались, он буквально повис на шее Шибинского. Своим освобождением он был обязан именно ему.

Слышно было, как перед помещением эсэсовцев происходила смена часовых. Стоявший у главного входа солдат докладывал разводящему, что за время несения службы никаких происшествий не было.

Группа партизан успешно переправилась через речку, обошла Сувалки и, несмотря на то что Генрика приходилось нести, под утро уже была далеко в глубине Августовской пущи. После длительного отдыха ночью они добрались до партизанского лагеря.

Гестапо и жандармерия, получив утром донесение о похищении заключённого, разъярились, как звери. Персонал больницы в своих рассказах во много раз преувеличил число партизан, принимавших участив в нападении на больницу. Народная молва придала этому событию небывалую известность. Это поднимало моральный дух людей.

С больницей в Сувалках, откуда был похищен Генрик, связана ещё одна история. В партизанском отряде Романа были два брата Зарембы из деревни Новинка Августовского понята. Узнав об этом, гестапо ворвалось в деревню и арестовало их родителей. Младший сын Тадеуш, активный партизанский связной, после ареста родителей продолжал скрываться в своей деревне.

Осенью 1943 года он совершенно случайно наткнулся на жандармский патруль, бросился бежать, был ранен в голову и схвачен жандармами. В тяжёлом состоянии ого отвезли в Сувалки и поместили в больницу. После сложной операции парень быстро выздоравливал, окружённый заботливым уходом доктора Ясевича и больничных медсестёр. О том, что он попал в лапы гестапо, узнали в партизанском отряде. Все отдавали себе отчёт в том, что схваченный знает много, а гестапо умеет соответствующими методами добиваться признания.

После проведения разведки командир отряда Роман решил вырвать своего связного из рук немцев. На рискованную операцию он пошёл сам с девятью добровольцами. Среди них был также Генрик Шибинский. За ночь группа добралась до лесной сторожки Паперня, где лесничий предоставил партизанам убежище. В следующую ночь смельчаки сумели пробраться на больничный двор. Роман с тремя партизанами проникли внутрь больницы, сильно напугали медицинский персонал и, перерезав телефонную связь, увели Тадеуша Зарембу. Подвиг группы Романа тогда наделал много шуму, а похищение Генрика из той же самой больницы ещё больше усилило славу народных мстителей.

16

Партизанский лагерь Романа расположился невдалеке от деревни Щепки. Лесной воздух, лекарства и лечебные травы, а прежде всего пожалуй, то, что он был среди своих, возвращали Генрику силы и здоровье. Спустя несколько дней в лагерь пришёл приказ о передислокации.

Со всех сторон Августовской пущи партизанские отряды стягивались к лесному урочищу, расположенному за деревней Грушки. Здесь ещё в 1863 году действовали польские повстанцы. В недоступных болотах, недалеко от деревни Грушки, стоял советский партизанский отряд под командованием майора Орлова.

На место сосредоточения прибыли партизанские отряды Конвы, Жвирко, Лесного, Житневского и Романа, действовавшие на сувалкской земле. Здесь должен был обсуждаться план операции «Буря». В лесных дебрях было много партизан. Встречались знакомые, рассказывали друг другу различные боевые эпизоды. Генрик направился в лагерь отряда Жвирко и нашёл своих братьев, которые ничего не знали о его судьбе и были убеждены, что он давно погиб. Известие о спасении Генрика быстро дошло и до его отца.

В это время произошёл трагический по своим последствиям случай, который чуть не привёл к братоубийству.

От имени высшего командования Армии Крайовой на место сосредоточения партизан прибыл инспектор Богатерович, по кличке Земста. Это был старый офицер буржуазной Польши, служивший до 1939 года в 5-м уланском полку в Остроленке. Земста пытался ввести в отрядах солдатскую муштру. Инициатива в принципе, может быть, была и правильной, но в существовавших условиях неисполнимой — прежде всего из-за постоянной нехватки различного снаряжения и продовольствия. Отряды, особенно сосредоточенные в болотистой местности, испытывали голод. Авитаминоз, цинга и другие болезни ослабляли ряды партизан, вынужденных в соответствии с приказом бездействовать. Строго запрещалось выходить за пределы сосредоточения и предпринимать какие бы то ни было боевые акции против оккупантов. Обнаглевшие гитлеровцы усиливали и без того жестокий террор среди населения, судьба которого полностью находилась в их руках.

Командиром одного из партизанских соединений был Франтишек Гаворовский, по кличке Лесной. Неожиданно он получил сообщение, что жандармы арестовали его жену вместе с семьёй, но есть шансы на их спасение. Гаворовский обратился вначале к инспектору Земств, а затем в штаб округа с просьбой разрешить ему совершить со своим отрядом налёт и спасти жену. Земста категорически запретил эту операцию, мотивируя отказ соображениями «высшей стратегии». Лесной неоднократно умолял разрешить ему попытку отбить семью, но каждый раз получал отказ.

Отчаявшийся партизан собрал своих людей и решил, вопреки запрету, покинуть место сосредоточения. Не следует забывать, что командиры отрядов в то время пользовались полной самостоятельностью, а власть высшего командования носила чисто формальный характер. Её условно признавали, чтобы иметь общее руководство, но такая структура имела только видимость военной организации, а в действительности партизанские отряды были разрознены. Поступок Лесного не был чрезвычайным событием, и его, естественно, нельзя было в тех условиях рассматривать сугубо с позиций уставов регулярной армии. Иного мнения был инспектор Земста, знавший жизнь этих лесных парней лишь по нескольким встречам с ними.

Гаворовского арестовали и предали военно-полевому суду, в состав которого вошли кадровые офицеры высшего командования АК. Никакие смягчающие обстоятельства не были приняты во внимание: ни трагическое положение семьи, ни большие заслуги в трёхлетней борьбе с оккупантами. Его приговорили к расстрелу, и приговор был немедленно приведён в исполнение. Этот случай вызвал в партизанских лагерях бурю возмущения.

Издавна существующие разногласия между высшим командованием отрядов АК и рядовыми партизанами вспыхнули с удвоенной силой. Втихомолку и открыто критиковалась политика «панов офицеров», их бездействие. Жестокий приговор бил по чувствам людей, сеял недоверие и гнев, был посягательством на неписаный партизанский закон, предоставлявший командирам известную свободу действий. Гаворовский хотел уйти, чтобы освободить своих близких. Он не был дезертиром, не был преступником; он был только человеком. Партизанские массы были с ним солидарны, поскольку каждый чувствовал, что в подобном положении, возможно, он сам не мог бы поступить иначе. Грозной волной из лагеря в лагерь шло недовольство.

Земста своевременно понял, чем это угрожает, и потихоньку улизнул из района сосредоточения. Партизаны об этом не знали. Взрыв близился с каждым часом. Один из партизан отряда Гаворовского без согласования с товарищами подполз к палатке командования и бросил внутрь гранату. Она поразила командира лагеря Бабинича и ранила нескольких партизан. Утром покушавшийся, узнав о трусливом бегстве Земсты и о том, что он, возможно, убил невиновного человека, ушёл в лесную чащу и подорвал себя гранатой.

Так закончилась разработка известного плана операции «Буря», о котором среди партизан говорилось многие месяцы. После этих событий партизанские отряды отказались повиноваться командованию округа и начали расходиться в районы своих действий. Братья Мелецкие остались в отряде Жвирко.

Отряд Романа возвратился в район деревни Щепки. Рядом базировалась группа из двадцати советских парашютистов-десантников. Они имели радиостанцию и передавали своему командованию сведения о передвижении немецких войск в районе Августова. На все боевые операции советские парашютисты ходили вместе с партизанами отряда Романа.

В связи с приближением фронта гитлеровцы всё больше свирепствовали. Они сгоняли тысячи людей копать окопы, грабили имущество. Население уходило в леса, забирая с собой жалкие пожитки и скот. Для этих беженцев создавались специальные лагеря, которые охраняли партизаны. Отряды гитлеровцев и украинских фашистов прочёсывали леса в поисках беженцев. Однажды такой отряд в лесу близ деревни Щепки случайно наткнулся на советских парашютистов. Стоявший на посту часовой автоматной очередью уложил двух эсэсовцев. Десантники, не знавшие сил немцев, начали быстро отходить в глубь пущи.

Роман, услыхав перестрелку, разделил своих партизан на три группы и поспешил на помощь советским парашютистам. Группа, которой он командовал, атаковала фашистов, и те отошли со значительными потерями. В сражении автоматной очередью был убит наповал сам Роман — Юлиан Вежбицкий, лесничий из Щебры, один из первых партизан Августовской пущи.

У разведчиков

1

Июнь 1944 года был насыщен важными событиями. На Восточном фронте бои пока ещё шли на советской земле. Говорили о скором наступлении Красной Армии. Его ожидала вся Польша. Немцы, видимо, это понимали и свои главные силы направляли на укрепление Восточного фронта.

Данные немецкой разведки говорили об огромных силах, которые Советский Союз накопил против немецких групп армий «Север» и «Центр».

Группа армий «Север» занимала территорию Эстонии, Латвии и частично Литвы, обороняя на этом направлении подступы к берегам Балтики, а также имея задачей не допустить вступления Красной Армии на территорию Восточной Пруссии. В Прибалтике гитлеровцы сгруппировали свыше сорока дивизий. Лесисто-болотистая местность, пересечённая реками, благоприятствовала постройке там широко разветвлённой системы укреплений. В 1944 году командующим группой армий «Север» был генерал Линдеман.

Группа армий «Центр» занимала полосу, простирающуюся от Прибалтики через Белоруссию до Украины. Эта группировка имела свыше шестидесяти дивизий, в том числе много танковых. Её задача состояла в том, чтобы любой ценой не допустить прорыва Красной Армии на этом участке, где проходил самый близкий путь в Германию. Группой армий «Центр» командовал фельдмаршал Буш. С января 1944 года здесь не было крупных боевых действий. Все усилия Красной Армии в тот период были направлены на подготовку наступления, ведущую роль в котором должны были сыграть три Белорусских фронта.

23 июня 1944 года войска 1-го Прибалтийского, 1, 2 и 3-го Белорусских фронтов перешли в наступление. Это была настолько сокрушительная сила, что ничего уже не могло противостоять её напору. Танковые армии буквально разрывали гитлеровскую оборону, замыкая целые соединения в котлы и смелыми манёврами выходя в глубокий тыл противника.

Группа армий «Север» также была атакована тремя Прибалтийскими фронтами, которые теснили немцев к морю. В начале июля 1944 года атакующие советские войска дошли до северной окраины полесских болот, достигнув линии Козяны, Молодечно, Барановичи, откуда неудержимо двинулись вперёд, сея замешательство в боевых порядках врага. До середины июля передовые танковые части овладели Пинском, Пружанами, Волковыском, Гродно, а на участке группы армий «Север» к концу месяца вышли на линию Двинск, Псков.

Эти сокрушительные удары и молниеносное продвижение Красной Армии нагнали смертельный страх на правителей третьего рейха. Гитлер, который находился в ставке в Оберзальцберге, в момент начала советского наступления срочно перебрался вместе со штабом в ставку «Вольфшаице» около Кентшина в Восточной Пруссии. Отовсюду стягивались части вермахта и эсэсовские подразделения и посылались на Восточный фронт. Успех наступления советских войск Гитлер объяснял бездарностью своих генералов. Он отстранил фельдмаршала Буша от командования группой армий «Центр». Его место занял не полководец, а тупой исполнитель приказов Гитлера — фельдмаршал Вальтер Модель, который должен был остановить и отразить наступление советских войск. Генерал Линдеман также был отстранён от командования группой армий «Север», а его пост занял фашистский фанатик генерал-полковник Шернер.

Однако эти изменения не принесли никаких результатов. Целые полки вермахта сдавались в плен. Шоссе на главных направлениях наступления были завалены разбитыми и брошенными танками, артиллерией, машинами. Одна за другой рассыпались гитлеровские дивизии.

При проведении Белорусской операции из состава немецкой группы армий «Центр» были полностью уничтожены семнадцать дивизий и три бригады, а пятьдесят дивизий потеряли от шестидесяти до семидесяти процентов своего состава.

В направлении Витебск, Орша 23 июня 1944 года начал наступление 3-й Белорусский фронт под командованием генерала армии Черняховского. Войска этого фронта, прорвав оборону противника, смелым ударом форсировали памятную по 1842 году реку Березину, освободив ряд городов. Отсюда один танковый клин нанёс удар в сторону Вильнюса и далее на Каунас, второй на Лиду, Августов — границу Восточной Пруссии. Немалую роль в разгроме группы армий «Центр» сыграли партизанские отряды, действовавшие в Белоруссии. Партизаны нападали на гитлеровские гарнизоны, взрывали мосты и дороги, уничтожали транспорт врага.

Местность, которой пришлось овладевать войскам генерала Черняховского, помимо бесчисленных оборонительных сооружений имела много естественных препятствий. Необходимо было детально изучить полосу наступления, разведать группировку гитлеровских войск и многое другое.

Фронтовая разведка играла в этой войне огромную роль. Для получения нужных сведений о противнике на парашютах в тыл врага сбрасывали специальные группы. Снабжённые радиостанциями, они вели разведку группировки фашистских войск, важных узлов коммуникаций, передавая командованию сведения о передвижении живой силы, перевозке техники, снаряжения, об оборонительных рубежах, о планах и намерениях врага. Разведывательные группы также брали «языков», осуществляли диверсии в глубоком тылу противника, указывали цели для советской авиации. Сведения, полученные разведкой, имели для фронта весьма важное значение. Они помогали принимать правильные решения командованию советских соединений и объединений, точнее выбирать направления главных ударов в наступательных операциях. В разведывательные группы набирались в основном советские воины и антифашисты-иностранцы, хорошо знавшие радиотехнику, шифр, подрывное дело и армию врага. Туда шли отважные, сильные люди, ловкие, презирающие смерть.

2

В конце июня 1944 года в разведотделе штаба 3-го Белорусского фронта собралась группа офицеров. Усталые лица и покрасневшие глаза говорили о том, что эти люди уже много дней не спали. Наступление ставило перед разведкой новые задачи, которые надо было срочно решать.

На штабных картах Белоруссии, Литвы и Восточной Пруссии была нанесена оперативная обстановка. Темой разговора был анализ сил противника в Литве, которого предстояло атаковать войскам генерала Черняховского. Разведка располагала сведениями, что в Литву из Пруссии прибывают всё новые части и соединения, сразу же направляющиеся на фронт. Там происходит перегруппировка войск и укрепляется оборона противника. Литва являлась оборонительным заслоном перед Восточной Пруссией.

Поскольку стратегической целью 3-го Белорусского фронта был захват Литвы, выход в Восточную Пруссию и создание там плацдармов, разведка получила задание добыть исчерпывающие сведения о силах врага на этом направлении. В Литву надо было срочно направить разведывательные группы. Дискуссия шла по вопросу о том, какой пункт был самым важным и откуда могла поступить наиболее ценная информация.

Наконец и этот вопрос был решён. В пятнадцати километрах от польско-литовской границы, в районе Сувалок, расположено небольшое литовское местечко Шостакаи, или, по-польски, Шостакув. В этом местечке, окружённом лесами и болотами, скрещивались важные коммуникации. Здесь проходили железнодорожные линии из Сувалок на Олиту, Ораны, Вильнюс, а также шоссе Сувалки — Кальвария и Лождзее — Сейны, идущие далее на Мариамполь, Олиту, Ораны. Через этот неприметный пункт постоянно в сторону фронта шли подкрепления из Восточной Пруссии. Здесь происходила перегруппировка гитлеровских дивизий, направляющихся навстречу войскам генерала Черняховского. Именно этот пункт разведка 3-го Белорусского фронта выбрала для работы одной из своих специальных разведывательных групп. Положение Шостакува создавало благоприятные условия для ведения разведывательной работы.

3

Сумерки июньской ночи долго не хотели спуститься на землю. На одном из полевых аэродромов в районе Смоленска ждали сигнала к вылету тяжёлые бомбардировщики и стройные истребители. Шум моторов не стихал ни на минуту. Одни самолёты приземлялись после выполнения задания, другие — механики готовили к полёту.

Невдалеке на траве, у парашютов, лежала группа людей с автоматами. Они весело разговаривали, курили, посматривали на небо, которое, как назло, разгоралось яркой вечерней зарёй. Отлёт опять перенесли, на час. Завтрашний день, навстречу которому они собирались лететь, спокойствия не сулил.

Была уже полночь, когда бомбардировщики один за другим начали взлетать. Спустя минуту вслед за ними поднялся специальный транспортный самолёт с парашютистами на борту.

Шли на северо-запад. Кроме экипажа в транспортном самолёте находилась группа разведчиков из двенадцати человек. Командовал ими молодой лейтенант Василь. Каждый разведчик чётко знал свою задачу. Две радиостанции и шифры, которые взяла с собой радистка Ольга, обеспечивали бесперебойную связь с разведотделом. Десант предстояло сбросить на так называемый Бухчанский лес, расположенный в десяти километрах севернее Шостакува. Чтобы отвлечь внимание немцев, одно звено бомбардировщиков должно было совершить налёт на близлежащую Кальварию, другое — на Красне.

Ясная ночь не благоприятствовала сбрасыванию группы. Но фронт не мог ждать. Через иллюминаторы разведчики видели внизу погруженную во мрак землю, а над головами время от времени проносились силуэты ночных истребителей сопровождения. Где-то недалеко перед целью машина внезапно нырнула вниз, все попадали, затаив дыхание. В следующую секунду самолёт сделал внезапный разворот влево и затем круто пошёл вверх. Яростно застучал турельный пулемёт.

Пилот сообщил командиру группы, что их звено бомбардировщиков атаковали немецкие ночные истребители и с ними вступили в бой самолёты охранения. Пилот дал команду приготовиться к прыжку. Разведчики быстро поправили снаряжение и лямки парашютов. Положение становилось опасным. Через небольшие оконца ничего не было видно. Время от времени доносился треск пулемёта. Машина опять сделала несколько виражей вниз, вверх, вбок. На секунду в окне блеснула полоса огня, тянувшаяся за сбитым самолётом — своим или вражеским, они не знали.

Очередь трассирующих пуль прошла рядом с левым бортом и задела крылья и кабину. Самолёт на какой-то момент как бы потерял равновесие и начал падать. Василь получил от пилота сообщение, что левый мотор не работает, ранен второй пилот и пули повредили несколько важных бортовых приборов. Где в данный момент находится самолёт, пилот не знал. Внизу виднелся какой-то лес. Раздался приказ: прыгать.

Прыгали быстро — один за другим. Парашютисты не знали, что это была за местность — Литва, Польша или Пруссия. Только бы в первый момент не попасть в руки врага! Одни опустились на лесные поляны, другие на деревья или в болото. С трудом освобождались от лямок и стаскивали с деревьев парашюты. Ветра не было, поэтому радиус разноса при приземлении был небольшим. До рассвета все собрались. Кроме лёгких ушибов, никто не получил никаких травм.

Быстро светало. Парашюты утопили в болоте. Для укрытия выбрали густые кусты. Днём решили не трогаться с места, дождаться вечера и потом идти искать «языка».

Залегли в кустах близко друг к другу. Василь и Саша всматривались в разложенную карту, прикидывая, где они могут находиться. Всё указывало на то, что они приземлились или недалеко от польско-литовской границы, или на сувалкской земле.

Перед наступлением темноты стали решать, в каком направлении следует идти. Мнения расходились: одни предлагали на север, другие на юг. Выбрали юг.

Шли осторожно. Незнакомая местность могла таить много неожиданностей. Через час ходьбы лес кончился. Невдалеке показались какие — то постройки. Василь и Вадим пошли на разведку. Остальные подстраховывали.

Тихо подкравшись к дому, разведчики постучали в окно. Высунулась взъерошенная мужская голова.

— Кто там? Чего нужно?… — спросил по— польски крестьянин.

— Поляк, — шепнул Вадиму Василь.

Попросили хозяина выйти, чтобы объяснил дорогу. Появился пожилой дрожащий от страха крестьянин. Десантники долго уверяли его, что они не немцы и не власовцы, а только хотят знать, как эта местность называется и где немцы. Оказалось, что это выселки деревни Калетник Сувалкского повята. На вопрос о немцах мужик не ответил. Внимательно посматривая на неизвестных вооружённых людей, он неохотно буркнул пару слов о том, что в направлении литовской границы всюду полно немцев и лучше туда не ходить, так как можно попасть в облаву. Советовал добраться до Августовской пущи.

Ориентировались по карте. Деревню Калетник отыскали без труда. До границы было далеко, и дорога вела через местность, лишённую леса. Как попасть к Шостакуву?

После короткого совещания Василь решил добираться до Августовской пущи. Он рассчитывал на то, что, возможно, по дороге они встретят польских партизан и те им помогут выполнить задание. Наметили маршрут — по лесу около деревень Бобровиско, Петровизна, Нова Весь и далее на юг.

Шли быстро, насколько позволяли темнота, усталость и тяжёлое снаряжение. За ночь хотели углубиться в пущу. На какой-то лесной стёжке около деревни Петровизна их остановил оклик «Стой!». Никого не было видно. Тот же голос крикнул по-польски:

— Кто идёт?

— А кто спрашивает? — откликнулся по-русски Василь.

— Отвечайте на вопрос! — В голосе слышалась угроза. — Вы окружены. Мы польские партизаны.

— Мы тоже партизаны, — ответил Василь, — только советские.

— Пусть двое подойдут, — раздалось в темноте.

Василь пошёл с Вадимом. Перед ними как из-под земли выросли два человека с автоматами. Последовали вопросы и ответы. Василь сразу признал в этих людях польских партизан, они же не очень верили в то, что имеют дело с советскими парашютистами. Постепенно всё же договорились идти вместе.

Оказалось, что это партизанский патруль Армии Крайовой, который был выслан на разведку из лагеря Жвирко и теперь возвращался в Августовскую пущу. Василь узнал от командира патруля о советском партизанском отряде майора Орлова, который действовал в этом районе. Поляки обещали помочь десантникам установить связь с этим отрядом, и обе группы двинулись к пуще.

4

Юзеф С. был в Калетнике агентом гестапо. При «крещении», то есть во время вербовки осенью 1940 года, он получил служебную кличку Франц. На сотрудничество с гитлеровцами его толкнули страсть к наживе и желание свести личные счёты с соседями. Он был связан с шарфюрером СС Мечиславом Вашкевичем, который в гестапо значился также под кличкой Кимонт. Донесения, передаваемые время от времени агентом лично Вашкевичу, не представляли большой ценности: один без разрешения властей забил свинью, другой гонит самогон, третий ненавидит Гитлера и говорит об этом вслух… Вот и всё. Под нажимом своего начальника, который требовал прежде всего сведений о движении Сопротивления, агент начал в своих донесениях сообщать вымышленные факты. Он выдумывал, что кто-то имеет оружие, где-то проходят собрания и к кому-то заходят партизаны. Это Вашкевича уже начинало интересовать. Он отсчитывал несколько шелестящих бумажек и совал их в дрожащие руки шпика.

Проверкой донесений гестапо не занималось. Обыски сваливались внезапно, потом арест, затем могила или крематорий. Однако сам агент постоянно переживал, что не может сообщить что-нибудь действительно ценное и получить большую награду, о которой при встречах упоминал Вашкевич.

В одну из июньских ночей 1944 года агент Франц потихоньку выскользнул из хлева, где часто ночевал, и пошёл в сторону деревни Дембово. Он там давно приметил одного хозяина, к которому, как он слышал, заходят партизаны. Выбрав удобное для наблюдения место, он притаился в кустах у речки. Ночь была душной. Где-то справа, на востоке, с шумом пересекли небо истребители. Через минуту уже в северном направлении от Дембова пролетело несколько тяжёлых самолётов. Там, вверху, происходило что-то необычайное. Самолёты, завывая моторами, прорезали небо в разных направлениях.

Агент вышел из кустов и начал всматриваться в темноту. На востоке можно было различить и взрывы, и яркие полосы трассирующих снарядов. Где-то вверху над его головой пронёсся самолёт, а с востока уже подлетал следующий, таща за собой искрящийся хвост. Агент проводил его взглядом.

От самолёта отрывались как бы зонтики и исчезали за холмом, поросшим лесом. Агенту приходилось слышать о том, что из самолётов люди прыгают с парашютами и приземляются. Однако, видя это сейчас, он не мог понять, что происходит. Может, какие-то секретные учения немцев? Может, большевики сбили немецкий самолёт? А может?…

Эта мысль ошеломила агента. Может, это советский самолёт и из него прыгал экипаж? Докладывать в гестапо или не докладывать.

Сидеть в кустах больше не имело смысла. Агент перебрался через речушку и медленно пошёл к дому.

Жена Юзефа С. удивилась, видя мужа с самого утра возящимся на дворе с телегой. Она знала, что он должен был в этот день косить траву. Муж уклончиво объяснил ей, что в Сувалках хочет «обделать важное дело».

Всю дорогу агент составлял текст донесения. Он видел только три парашюта, но, подумав, решил сообщить, что их было десять. Так всегда лучше, ведь всё равно его сведений никто не проверит. Приблизительно рассчитал, где это произошло, в какое время, сколько летело самолетов. Если, прикидывал он, это донесение не имеет ценности, тогда он доложит, что видел, как в дом К. зашли партизаны. Только какой рапорт подать первым? Шпик всё быстрее погонял лошадёнку. Он чуял, что эти сведения заинтересуют пана Вашкевича.

Остановился Франц в одном из дворов на улице Ноневича, где уже стояло несколько подвод. Он распряг лошадь, привязал к лестнице, подсунул ей клевер, забрал кнут и медленно двинулся на улицу 3 Мая.

Там около бывшего дома солдата находился ресторан. Владельцем его с 1940 года был некий Павловский. В своё время он действовал в Литве как гитлеровский агент. Когда у него начала гореть земля под ногами, он вместе с агентом абвера Мечиславом Вашкевичем пересёк литовскую границу и попал в сувалкское гестапо. Вашкевич, который был более оборотистым и опытным, сразу получил там работу. Его повысили до шарфюрера СС и включили во II отдел, которым руководил Пауль Рихард, прослывший в Сувалках палачом и мучителем.

Павловского решили использовать иначе. Поскольку он не особенно рвался на штатную работу, прежний шеф гестапо в Сувалках Вальдемар Махолл приказал на средства гестапо открыть для него приличный ресторан. Помещение подобрали на многолюдной улице 3 Мая. Открытие ресторана преследовало двойную цель. Во-первых, здесь всегда можно было хорошо выпить и повеселиться, а во-вторых, Павловский, как доверенное лицо, должен был служить посредником в контактах с агентами. В здание гестапо шпики, как правило, не заходили, поскольку это грозило разоблачением и партизанской пулей. В ресторане же Павловского услужливый хозяин всегда знал, как и кого известить. Таких «точек» в Сувалках было в своё время открыто несколько.

Франц остановился перед рестораном Павловского. Увидев, что знакомых на улице нет, толкнул дверь и вошёл. Павловский выглянул из-за газеты. Поздоровались как старые знакомые.

— Туда… — Павловский указал рукой на боковую дверь ресторана. Агент кивнул головой.

Комнатка за ресторанным залом была небольшой. Столик, два стула, тяжёлые шторы на окне, вторая дверь выходила во двор. На столике стоял телефон. Павловский поднял трубку.

Спустя несколько секунд он улыбнулся и невольно встал по стойке «смирно».

— Господин Вильде, есть в продаже свежая рыба. Придержать?… Хорошо, спрошу… Слушайте, — обратился он к Францу, — господин Вильде спрашивает, есть ли что-нибудь срочное. Если нет, то беседа с вами состоится только после полудня.

Агент заколебался. А может, шеф обругает его за такую чепуху. Может, это не стоящее?

Покачав головой, Франц ответил, что дело может подождать несколько часов.

Павловский повторил слова агента и положил трубку на рычаг.

— Господин Вильде сможет с вами поговорить только в пять часов вечера. Можете идти в город.

Это агента не устраивало. Насупившись, он вышел из ресторана Павловского и потащился в сторону улицы Костюшко. Было только девять часов утра.

Бесцельно шатаясь по улицам, он глазел на кричащие витрины немецких магазинов. Плёлся дальше, не зная, как убить время.

Витрина с галантерейными товарами так его увлекла, что он на какой-то момент замедлил шаг и, сам того не заметив, толкнул проходящего жандарма. Привело его в чувство восклицание: «Проклятый поляк!» Удар в грудь свалил его с ног. Жандарм ещё раз дал ему пинка так, что шпик очутился на другой стороне улицы, робко озираясь по сторонам. Немец погрозил ему кулаком и пошёл дальше.

Франц пощупал лицо и сплюнул в ладонь. Во рту было полно крови. Горели щека и оцарапанная о камни рука. Он поднял кнут, отряхнул шапку и пошёл уже не по тротуару, а по краю дороги. Около пяти, зайдя в ресторан Павловского, он скользнул в комнатку, объяснив хозяину, что его сбил велосипедист.

Дверь со двора тихо открылась, и вошёл одетый в светлый костюм Вашкевич. Агент покорно встал у стены. На столе лежали завёрнутые в тряпку десяток яиц и кусок масла.

— Что с тобой, Франц? — спросил Вашкевич на чистом польском языке, указывая на опухшую щёку агента.

— А это, господин комендант, ерунда: велосипедист зацепил, я упал, но ничего, всё пройдет…

Гестаповец сел к столу.

— Ну, что имеешь?

Швырнул на стол блокнот и взял ручку.

— Сегодня ночью, — начал агент, — я был в Дембове. Там около полуночи к одному крестьянину пришли пятнадцать бандитов, — соврал он. — Сидели они у него примерно три часа, хозяин вышел с ними, и они направились…

— Медленнее. Медленнее и подробнее, — сказал гестаповец.

— И… и… пошли в сторону деревни Линувки. Когда хозяин возвратился, я не знаю, так как больше не наблюдал.

Гестаповец бросал короткие вопросы. Сколько лет крестьянину? Что он делал до войны? С кем дружит? Как выглядели бандиты? Агент выдумывал ответы.

— Это всё?

— Нет… Видел и другое, не знаю, заинтересует ли вас, господин комендант…

— Говори, дурак, коротко и быстро.

Здесь последовал рассказ агента о самолётах, стрельбе, каком-то хвосте дыма за одним из аэропланов и об этих «зонтах», которые в действительности называются иначе.

Гестаповец, не слишком восторженно реагировавший на предыдущее донесение — таких он ежедневно получал от шпиков множество, — теперь слушал с возрастающим интересом. Он попросил повторить весь рассказ. Когда агент сообщил ему, что этих «зонтов» было десять, Вашкевич сорвался с места и схватил его за лацканы сюртука:

— Ты идиот, понимаешь?! Дурак! Кретин! И ты мне только сейчас, в пять вечера, докладываешь об этом?!

Он толкнул агента к стене и постучал себя по лбу, ругаясь по-немецки. Тот стоял, сбитый с толку, и пытался объяснить, что он пришёл в восемь, но господин комендант был занят. Вашкевич приказал ему молчать и, приблизив своё лицо к испуганной физиономии шпика, переспросил:

— Это всё правда о «зонтах»?

Получив подтверждение, гестаповец взглянул на часы, приказал агенту не двигаться с места, а сам, не забрав даже свёртка с яйцами и маслом, выскочил из комнаты. На улице люди уступали ему дорогу.

В кабинет Кастендика — шефа гестапо — он влетел как угорелый. Здесь был и Гениг. Шар— фюрер быстро доложил о сенсационном известии. Оба гестаповца засыпали Вашкевича вопросами. Десант? Невозможно! Кто сообщает?

Услыхав, что это от Франца, оба скривились. Они хорошо знали ценность его донесений.

— Минуточку, проверим.

Кастендик взял трубку одного из телефонов. Отозвалась команда поста воздушного наблюдения, снабжённого радарной установкой и расположенного на специальной вышке около деревни Мала Гута. Кастендик спросил, нарушали ли русские самолёты воздушное пространство в Сувалкском районе в последнюю ночь. Командир наблюдательного поста ответил утвердительно и сообщил количество самолётов и направление их полёта, а также результаты воздушного боя, происходившего между гитлеровскими ночными истребителями и советскими бомбардировщиками и их сопровождением.

Следовательно, донесение Франца имело основания. Каждая минута была дорога. Кастендик давал точные и короткие распоряжения. Вашкевичу он приказал срочно доставить в гестапо Франца, вызвал на совещание всех начальников отделов, а телефонистке на станции велел держать наготове все линии связи с жандармерией и местной полицией.

Гениг под диктовку шефа писал текст телеграммы полицейским постам всех районов.

Агент Франц, которого втолкнули в кабинет, стал у стены.

— Почему не сообщил сразу же о парашютистах? — рявкнул Кастендик.

— Я… я… господин…

— Молчать! Иди ближе. Знаешь карту?

— Нет… Я, господин, окончил три класса ещё при царе…

— Рассказывай тогда ещё раз, как это было.

Агент, проглатывая от страха слова, вновь рассказал обо всём, что заметил. Все столпились около карты, прикасаясь пальцами к пятнам лесных массивов около Калетника и Вятролужи.

— Вашкевич и Швайнберг, немедленно выезжайте с двумя машинами жандармерии в район этих лесов. Его, — Кастендик подбородком указал на агента, — забирайте с собой. Пусть укажет место, где стоял, и направление, где видел парашюты. Гениг, передавай телефонограммы в район. Соедини меня также с Тильзитом.

Агент не понимал по-немецки. Он взглядом следил за лицами собравшихся. Вашкевич объяснил ему, в чём дело. Шпика охватил ужас, он упал на колени:

— Господа, помилуйте, жена, дети, люди увидят меня…

Закончить агент не успел. Шарфюрер Вашкевич схватил его за воротник и выволок в коридор, приказав заткнуть глотку.

Через десять минут перед зданием гестапо остановилось две машины с жандармами. Вашкевич втащил в одну из них насмерть перепуганного агента, который что-то бормотал о брошенной телеге и лошади. Жандармы, думая, что имеют дело с арестованным, угостили его для первого знакомства ударами прикладов, приказали сесть на пол машины и молчать. Легковой автомобиль с гестаповцами занял место между машинами жандармов, и колонна двинулась по большаку в сторону деревни Окуневец.

В это время выезжали из Сувалок и другие группы, направляясь в сторону Сейн, Пуньска и других посёлков. Вся служба безопасности и полиция, находившаяся в распоряжении шефа сувалкского гестапо, были поставлены на ноги. Перекрывались шоссе и полевые дороги, лесные просеки и броды на реках. Невидимые щупальца охватывали территорию района. Тихо гудящие телефонные провода несли новые приказы и распоряжения шефа гестапо.

Во дворе дома на улице Ноневича стояла одинокая забытая крестьянская подвода, а около неё с опущенной, мордой худая лошадёнка.

5

Душная июньская ночь не позволяла передвигаться быстрее. Впереди шёл партизанский дозор, выставив по бокам походное охранение, сзади — советские парашютисты. Подошли к опушке леса. Невдалеке находилась Нова Весь. Командир дозора объявил короткий привал для перекура, а сам с двумя партизанами отправился на разведку.

Командир вернулся из деревни чуть ли не бегом. Его обступили со всех сторон. Он рассказал о том, что ему удалось узнать: с вечера жандармы обшарили все постройки на хуторе, только что через деревню проследовала колонна автомашин, и вообще у немцев заметно какое— то необычное оживление. Все сошлись на том, что немцы, по-видимому, узнали о сброшенной в их тыл десантной группе и приступили к поискам парашютистов.

Лейтенант Василь, Саша и командир дозора, расположившись под кустом, водили фонариками по разложенной на земле карте, пытаясь найти наиболее безопасную дорогу в пущу. Они пришли к выводу, что немцы наверняка охватили этой операцией весь повят. Командир партизанского отряда прекрасно знал этот район и показывал парашютистам маршрут. Было решено попытаться проскочить между деревнями Петровизна и Высока Гура, а затем пройти холмами возле деревни Еглинец и оврагами у Красив, выйти около Александрова на шоссе Сувалки — Сейны и болотами возле Гремздув Польских пробраться в пущу.

Держа оружие наготове, они снова углубились в лес. Рассвет был уже близок, а пройти предстояло немало. Связные, которых по пути встречал командир дозора, рассказывали об одном и том же: повсюду немцы. Разведчики чувствовали, что над группой нависла смертельная опасность, что рядом с ними — притаившийся враг. Шли быстро. Лишь бы успеть пересечь шоссе Сувалки — Сейны. А там уже рукой подать до спасительного бора. Пока им везло — они не наскочили ни на одну из засад.

Шоссе миновали благополучно. До пущи оставалось ещё двенадцать километров. Они смертельно устали, но на отдых не было времени. Шли всё дальше и дальше. В лес должны были войти возле деревни Бяла Жечка. Только там можно было передохнуть. На рассвете добрались до безопасного места.

Перед ними лежала лесная дорога, ведущая из деревни Бяла Жечка в бор. Шедшие в охранении трое партизан раздвинули кусты и окинули взглядом дорогу. Она казалась пустынной. Начали переходить на другую сторону.

Вдруг справа раздались выстрелы. Это явилось для партизан полной неожиданностью, и они, хоть и привыкли к засадам, на миг остолбенели. Двое бросились назад, один остался лежать на дороге. Кусты на её противоположной стороне ожили. Загрохотали автоматы, на дорогу полетели гранаты. Обстановка требовала молниеносных действий. Немцы могли оттеснить партизан и десантников в поле и там уничтожить. Спасение лишь в одном — пробиться через дорогу в глубь бора.

Василь и командир дозора решили атаковать немцев на каком-то одном участке и прорваться через засаду. Отдали необходимые распоряжения. Василь выхватил из рук своего разведчика ручной пулемёт; рядом с ним лежали командир польского отряда, тоже с ручным пулемётом, и трое партизан. Немцы беспорядочно стреляли по кустам. Разведчики вскочили и бегом бросились к дороге. Надо было забрать раненого.

— Ура! Вперёд! — раздались в лесу возгласы на русском и польском языках. Дорогу преодолевали перебежками, ведя на ходу огонь. Пули срезали листву кустов, где прятались жандармы. Слышны были обрывистые слова немецких команд. Огонь не затихал. Василь залёг за развесистой елью и длинными очередями вёл огонь по кустам.

Почти все проскочили уже на другую сторону дороги, успели забрать и раненого. Ждали трёх оставшихся бойцов. Немцы наступали слева и справа. Один из партизан, перебегая через дорогу, вдруг упал, но Саша успел схватить его за пояс и втащить в кусты. Понадобилось всего несколько секунд, чтобы сориентироваться в обстановке. Немецкая цепь была довольно редкой. Увидев, что партизанам удаётся проскочить сквозь неё, жандармы пытались теснее сомкнуть полукруг. Однако густой покров леса благоприятствовал беглецам. Они всё дальше и дальше углублялись в пущу. Четверо несли раненых, а остальные огнём и гранатами задерживали немцев. Позади ещё некоторое время доносились одиночные выстрелы.

Надо было помочь раненым. С них сняли верхнюю одежду. Ольга вынула из рюкзака полевую аптечку. У одного на правой стороне груди виднелась сквозная рана. Быстро перевязав её, удалось остановить кровотечение. Рана оказалась не особенно опасной. У другого были прострелены обе ноги, шея и живот. Он был ещё очень молод. Никто не знал его фамилии. Парня звали просто Васильком, — возможно, из-за больших голубых, словно васильки, глаз, украшавших его юношеское лицо. Каждую минуту он открывал глаза, и его отсутствующий взгляд скользил по лицам стоящих рядом людей. Он хотел что-то сказать. Изо рта вытекла струйка пенившейся крови. Боль исказила лицо. Слабеющей рукой он показал на карман гимнастёрки. Там в газетной бумаге лежало письмо от матери и фотография женщины в старомодной одежде с надписью на обороте: «Сыну». Дата и подпись стёрлись от дождя или пота.

Мальчик умирал. Василь подложил ему под голову свой рюкзак. Командир дозора держал его руку. Стоявшие вокруг вооружённые люди, ещё разгорячённые недавним боем, перестрелкой, прорывом вражеской цепи, сняли фуражки и молча смотрели, как уходил из жизни один из их товарищей. Большие, василькового цвета, глаза его так и остались открытыми. С него сняли ремень с пистолетом, отстегнули гранаты. Василь достал своё одеяло, на него положили тело и молча пошли в глубь леса. Спустя некоторое время деревья начали редеть. На небольшой поляне росла старая берёза. Белизной своей коры и ярко-зелёной листвой она чётко выделялась на фоне елей. Могилу под ней копали по очереди. Земля была рыхлой. Проснувшееся солнце золотило верхушки деревьев, а птицы немилосердно галдели. День вставал погожий, полный летнего очарования, но этой красоты никто не замечал. В сложенные на груди руки убитого командир вложил фотографию его матери. Тело завернули в одеяло. Могила была неглубокой. Бросали по горсти земли и отходили в сторону. Под одинокой берёзой остался холмик свежей земли и над ним — две связанные крест-накрест ветки с висящей на них конфедераткой.

Для отдыха выбрали густой, недоступный кустарник в болотах и, забыв о еде, тут же заснули крепким сном.

Партизанские отряды Жвирко, Романа, Кон— вы и другие сосредоточились в болотах возле деревни Грушки. Невдалеке от них расположился отряд майора Орлова. Между польскими и советскими партизанами поддерживалась постоянная связь.

Расстояние от места отдыха до базы польских партизан они преодолели ночью без осложнений. Оттуда десантники были доставлены прямо к командиру советских партизан. Наконец-то они оказались среди своих! Василь рассказал о событиях двух последних ночей. Майор Орлов обещал помочь группе в выполнении её задач. Тут же была составлена радиограмма в Центр, в которой Василь информировал командование о сложившейся обстановке. В ответ пришло указание любой ценой добраться до Шостакува и выполнять задание. Центр сообщил также, что их самолёт благополучно возвратился.

В палатке майора Орлова вокруг разложенной карты толпились люди. Дорога до Литвы предстояла далёкая. Судя по карте, лесов не было. Имелись сведения, что на пути следования группы в деревнях немцы держали сильные гарнизоны.

Партизаны майора Орлова не знали местности, на которой предстояло действовать десантникам. Поэтому на следующий день майор Орлов и Василь вынуждены были обратиться к командиру отряда Жвирко с просьбой выделить им проводников. Поляки лучше знали те районы. От майора Орлова Василь узнал подробности партизанских боёв в Августовской пуще, а также о сотрудничестве советских и польских партизан.

6

Бабинич был тяжело ранен и лежал в палатке. Ему доложили о прибытии советских партизан. С Орловым он был знаком и сотрудничал давно. Зашёл разговор о последних событиях на фронте и в Августовской пуще. Орлов рассказал, с чем пришёл, просил помочь и дать;в проводники смелых и хорошо знающих местность партизан.

В отряде было несколько сот людей. Кого выбрать? Бабинич перебирал в памяти знакомые лица. Вызвал к себе командиров подразделений.

Генрик, Эдек и Ромек Мерецкие лежали на траве возле сплетённого из веток шалаша. Они увидели, как появился майор Орлов, и Генрик, остановив проходившего мимо дежурного, спросил, не готовится ли какая-нибудь операция. Дежурный сообщил ему, зачем прибыл майор Орлов. Генрик, не раздумывая, поднялся и быстро зашагал к палатке Бабинича. Командиры обсуждали, кого лучше выделить в качестве проводников. Генрик протиснулся между ними и доложил:

— Рядовой Клюска просит назначить его проводником. Местность знаю хорошо, литовский и немецкий языки тоже. Я их доведу до места назначения.

Орлов, Василь и Бабинич взглянули на партизана.

— А как ваше здоровье? — спросил Бабинич. — Вы же были тяжело ранены. А братья?

— Эдек мог бы пойти со мной, а Ромек останется. Что касается меня, то я здоров. Чувствую себя хорошо. Задание выполню лучше, чем кто-либо другой.

— Ну, не будьте так самоуверенны, — улыбнулся Бабинич.

Майор Орлов спросил Генрика, хорошо ли он знает местность.

— Он родом из тех мест, — сказал Бабинич, — из пограничных районов.

Василю, который молча рассматривал Генрика, этот рослый парень сразу же понравился. Обменявшись с ним несколькими фразами, он обратился к командиру отряда:

— Разрешите, товарищ Бабинич, одолжить у вас этого партизана. Это как раз тот, кто нам нужен.

7

Генрик, лейтенант Василь и Эдек шли во главе десантной группы. Обоим братьям майор Орлов выдал новые автоматы. Едва только наступил вечер, они двинулись на север. Чарну Ханьчу пересекли возле деревни Микашувка, миновали Плоское озеро, деревню Дворчиско и вступили в непроходимый лес. Небо заволокло тучами. Назойливо жужжали комары.

Казалось, что бор не имел ни начала, ни конца. Обходили стороной перекрёстки, мосты, на которых могли подстерегать немецкие засады. Идти было тяжело. Приходилось нести оружие, радиостанцию и снаряжение. Начался дождь. Барабаня по листве и хвое, он заглушал шаги. Было уже далеко за полночь, когда группа достигла опушки бора и направилась в сторону деревни Бялогуры. Генрик с Василем подошли к дому Чокайло.

Спустя минуту все сидели в избе. Чокайло не видели Генрика с того времени, когда он, раненный, лежал у них, поэтому очень обрадовались встрече. Хотя жизнь крестьян во время оккупации была нелёгкой, хозяйка дома выставила на стол всё, что имела. Чокайло и Мелания рассказали Генрику об обстановке в окрестностях деревни. Повсюду разведчиков подстерегала опасность. Хозяева уговаривали их отдохнуть как следует, но время не ждало, они могли остаться здесь лишь до рассвета.

Попрощавшись с гостеприимными хозяевами, двинулись дальше. Шли полями. На рассвете добрались до деревни Скустеле, через которую проходило шоссе с оживлённым движением. Мимо них следовали колонны автомашин и войска. По другой стороне шоссе тянулся лес. Там они провели весь следующий день. Трое разведчиков установили наблюдение за шоссе. Сторожевые посты залегли на опушке леса. Натянули антенну, и Ольга передала в эфир зашифрованную радиограмму, в которой сообщила местонахождение группы и полученные разведывательные данные.

Едва спустились сумерки, партизаны двинулись дальше к границе с Литвой, обходя стороной деревни Романовце, Михновце, Жвикеле и другие. Границу пересекли между деревнями Полюньце и Станкуры. Теперь они были уже на литовской земле. В лесу между деревнями Вингранце и Бунишки остановились на целый день. Шёл дождь, смывая следы. Недалеко от деревни Вежболы увидели одиноко стоявшую хату. Генрик и Василь отправились на разведку. Литовец, услышав, что Генрик говорит на его родном языке, гостеприимно принял пришельцев и ответил на все их вопросы. До места назначения оставалось ещё несколько километров, но остаток пути не предвещал особых трудностей. На ближайшем привале Генрик и Эдек стали советоваться, что им делать дальше. Задание, которое они взяли на себя, было выполнено: они привели десантную группу в Литву. Надо было возвращаться в отряд. Однако это их не особенно устраивало. Их увлекла перспектива борьбы с врагом в новых условиях. Разведка, засады, сбор информации непосредственно для фронта — это было ново и заманчиво. Хотя они знали десантников всего несколько дней, но успели крепко подружиться с ними. Рассказы о фронтовой жизни, молодость, весёлость и непосредственность парашютистов располагали к себе.

Братья рады были бы остаться, но не знали, как будет встречено это предложение. Как-никак парашютисты представляли собой подразделение регулярной армии, и неизвестно, имели ли они право принимать добровольцев, тем более другой национальности. Одно дело — временное сотрудничество, другое — постоянная работа в разведке. На эту тему они никогда но разговаривали ни с Василем, ни с другими. Они не хотели навязываться и боялись получить отказ.

Партизаны тактично отошли в сторону, не мешая десантникам совещаться, хотя и предполагали, что это совещание связано с тем, что группа прибыла к месту назначения. Лишь спустя некоторое время к братьям подсел Василь. Он закурил и выжидательно взглянул на Генрика. Наступила минута неловкого молчания. Первым нарушил его Генрик.

— Слушай, Василь, — промолвил он. — Мы должны были довести вас до Литвы.

— Да, Генрик.

— Задание мы выполнили. Нам пора возвращаться.

— Ваше право, — сказал Василь. — Но мне почему-то кажется, что вы останетесь с нами.

— А можно?

— А почему нет? — удивился Василь. — Я тебе откровенно скажу, Генрик: вы нам пришлись по душе. Ты парень смелый. Как тебя не полюбить!

— Мы сами думали над тем, чтобы остаться с вами. Но как это сделать?

Василий рассмеялся:

— А вот так! Дай руку!

Он крепко пожал протянутую руку Генрика и продолжал:

— Главное, чтобы вы хотели. А формальностей никаких не будет, никакой бумажки вы не получите. Если немцы схватят нас, то всё равно убьют — неважно, кто ты: поляк или русский. Позже, когда сюда придут наши, оформим вас по всем правилам.

— Значит, нас примут в Красную Армию?

— Конечно.

— Но мы же поляки.

— Ну и что? Это наше общее дело — бить фашистов. А разве мало среди нас поляков? Много. И для вас найдётся место, я гарантирую.

— Мы согласны, — промолвил Генрик. — Остаёмся.

Ударили, как положено, по рукам, а остальные разведчики, узнав в чём дело, подошли к ним и начали обнимать и поздравлять от всей души. Сразу стало легче, у всех поднялось настроение.

Так состоялся их приём в разведывательную группу. Генрик остался Генриком, а Эдека окрестили Аликом.

Пополнившись ещё двумя партизанами, десантная группа снова двинулась в путь. Разведчики обходили стороной деревни, шли через леса и поля. Спустя два дня без особых приключений вошли в огромный бор, тянувшийся до самого Шостакува — конечного пункта их пути. В нескольких километрах от деревни Видзгалляй в глубине леса разбили базу. По радио сообщили в Центр о местонахождении группы. На следующий день на разведку под Шостакув отправилось два дозора. Один из них должен был следить за движением к железнодорожному узлу, другой — на перекрёстке дорог. С помощью сильных биноклей разведчики установили постоянное наблюдение за перевозками противника, фиксируя следовавшие по железной дороге платформы с танками и артиллерией, а также проезжавшие по шоссе автомашины и их опознавательные знаки. (Каждая немецкая часть имела свой отличительный знак в виде льва, быка, птицы, рыбы и т. п. Эти знаки были нарисованы на танках, орудиях, автомашинах и других средствах передвижения. По ним можно было установить, в состав каких дивизии или армий они входят.)

Весь день дозоры вели наблюдение, а когда опустились сумерки и видимость ухудшилась, они вернулись на базу. Уже в первый день удалось собрать весьма ценные сведения. Василь составлял радиограммы в Центр. Радистка Ольга ночью передавала их.

Когда на шоссе или железной дороге наблюдалось что-нибудь особенно важное, шифрованные радиограммы посылали в эфир немедленно. Не один транспорт противника был встречен в пути советской авиацией и не дошёл до фронта. Помимо постоянного наблюдения за движением на железнодорожном узле Шостакув разведчики совершали и более дальние вылазки: под город Кальварию и в другие пункты. Вели наблюдение, собирали информацию у литовцев. Так проходили день за днём. Продовольственные запасы разведчиков довольно быстро истощились, и им пришлось доставать продукты у местных жителей.

8

Подходила к концу первая неделя их пребывания в лесу под Шостакувом. В один из вечеров Генрик, Эдек и Саша возвращались с задания на базу. Запутанная лесная тропинка вилась среди кустов. Разведчики шли осторожно. Вдруг впереди послышались голоса. Разговаривали по-немецки. Разведчики притаились. По тропинке шли двое немцев. Рукопашная схватка была короткой. Связанные, с заткнутыми ртами, пленные были доставлены на базу. Они оказались унтер-офицерами артиллерийского полка, стоявшего в близлежащей деревне. Генрик и Василь начали допрос. Численность полка, количество орудий, командный состав и десятки других подробностей были переданы радиограммой в Центр.

Исчезновение унтер-офицеров вызвало переполох в их части. Начались поиски. Высланные Василем дозоры доложили, что немцы готовят артналёт на лес и облаву. Необходимо было избежать боя и сменить месторасположение. Ночью двинулись к бухтянским лесам. В глубине их находились болота и непроходимые топи. Лучшее место для базы найти было трудно. Проскользнув мимо расставленных на каждом шагу вокруг леса постов, разведчики пересекли оживлённое шоссе и железнодорожную линию. В бухтянских лесах почувствовали себя как дома.

С каждым днём вести наблюдение становилось всё труднее. В деревнях было полно немцев. Они рыли окопы, устанавливали минные заграждения, артиллерия занимала огневые позиции. Но, несмотря на всё это, группа не прекращала своей работы. Информация регулярно поступала в штаб.

Однажды пятеро разведчиков возвращались на базу после вылазки в деревню Рамново. Едва они вошли в лес, на тропинке из-за поворота появились четверо полицаев. Разведчики, на которых были защитного цвета накидки, с виду не отличались от немцев, за которых их и приняли полицаи. Генрик подошёл и начал орать на них по-немецки — они, мол, бродят по лесу неспроста и, наверное, связаны с советскими партизанами. Те, ударяя себя в грудь, клялись, что, наоборот, они помогали вылавливать коммунистов, принимали участие во многих облавах и в ликвидации еврейских гетто. Этого было достаточно. Полицаи не оказали сопротивления, когда их разоружали. Их увели в лес и под развесистой елью подвергли тщательному обыску. Помимо документов они имели при себе значительное количество долларов, золотых монет, колец и даже золотых зубов — красноречивое доказательство совершённых преступлений. Их расстреляли.

Фронт приближался с каждым днём. Тихими погожими ночами до базы разведчиков отчётливо доносилась глухая артиллерийская канонада. Это стреляли тяжёлые орудия. Штаб фронта нуждался в постоянной и более подробной информации о передвижениях войск противника в районе Шостакува. Находясь в непосредственной близости от немцев, разведчики днём и ночью наблюдали за шоссе, собирали сведения и передавали их в штаб. Минуты отдыха были редкостью. Иногда ночью, усталые, обросшие, они садились возле палаток и предавались воспоминаниям. Это было их единственным развлечением.

В район, где действовала группа Василя, прибыла зондеркоманда, состоящая из отборных эсэсовцев и снабжённая самыми разнообразными средствами уничтожения. Эсэсовцы минировали мосты, приводили в негодность телеграфные столбы, взрывали отдельные объекты, поджигали деревни, уничтожали целые километры железнодорожного полотна, поскольку эшелоны в сторону фронта уже не ходили. Деятельность этой группы не ускользнула от внимания разведчиков. Василь знал категорический приказ штаба избегать столкновений с противником но разрушения, чинимые зондеркомандой, особенно взрывы мостов и железнодорожных путей, могли задержать наступление советских частей. Василь принял решение ликвидировать эсэсовскую группу. По сведениям разведчиков, она насчитывала двадцать пять человек и переезжала в течение дня с места на место на большой грузовой автомашине с прицепом.

План ликвидации зондеркоманды был довольно прост. В лесу между деревнями Вартаи и Рамново находилась возвышенность, через которую пролегало извилистой лентой шоссе. Было решено на следующий день организовать там засаду. С самого утра во все стороны были высланы дозоры с целью установить, где в данное время находится эсэсовский отряд. Генрик, Вадим и Саша в полицейских мундирах направились к деревне Красне. Поскольку эсэсовцев там не оказалось, они повернули в сторону Голендрова. По дороге навстречу им мчалось два военных мотоцикла с колясками. Генрик, подняв руку, остановил их.

— Ну что ещё? — рявкнул немец, сидевший в коляске.

— Мы разыскиваем кого-нибудь из зондеркоманды по важному делу, — сказал по-немецки Генрик.

— Они на шоссе, в семи километрах отсюда, минируют мост в Цегельни, — сообщил немец. Если хотите их там застать, то спешите, а то они скоро должны выехать в Красне. А в чём дело?

— По их распоряжению мы охраняли мост в Красне, но туда прибыло какое-то подразделение, и нам было приказано убираться. Мы не знаем, что нам теперь делать.

— Ах так! Тогда спешите, вы их ещё застанете.

— Благодарю! — Генрик приложил руку к козырьку.

Немцы небрежно козырнули в ответ и уехали. Разведчики двинулись в лес. Необходимо было как можно скорее попасть на базу.

На операцию пошли вдесятером. Четверо остались охранять радиостанцию. В случае провала операции и гибели её участников они должны были своими силами продолжать вести разведку.

Из Людвинова в Красне шоссе поднималось всё время вверх. Выбрали место для засады. С одной стороны шоссе залегли Василь с четырьмя разведчиками, с другой — Генрик с остальными. Минул полдень. Где-то вдали был отчётливо слышен грохот артиллерии. Время от времени по шоссе проезжали автомашины. Эсэсовцы должны были ехать на большом дизеле, окрашенном в защитный цвет. Разведчики следили в бинокли за участком шоссе от поворота. Вот-вот должен был показаться долгожданный дизель.

Жаркий июльский день покрыл потом их лица. Характерный гул донёсся до них уже издалека. Машина, осевшая под тяжестью груза, вынырнула из-за поворота и, ревя мощным мотором, начала медленно взбираться в гору. Стрелять договорились с близкого расстояния. Фигуры сидящих в полном боевом снаряжении эсэсовцев были уже отчётливо видны. Василь наклонился к лежащему рядом Эдеку.

— Боишься?… — шепнул он.

Тот отрицательно покачал головой и крепче прижал щеку к прикладу автомата.

— Хорошо. Стреляй короткими очередями, но целься получше. Зря на рожон не лезь…

Василь прижал к плечу приклад ручного пулемёта, ещё раз поправил прицел.

— Огонь!

Грохот пулемётов на минуту оглушил всех. Грузовик уткнулся носом в кювет. Пулемётные очереди разведчиков безжалостно косили немцев. Эсэсовцы, сбившись в кучу, метались по кузову автомашины.

Бежать им было некуда. Несколько немцев, спрыгнув с грузовика, пытались ползком забраться под машину. Разведчики кинулись к ним. Один из эсэсовцев начал отстреливаться, но был убит.

Бой продолжался не более двух-трёх минут. Двадцать пять эсэсовцев остались лежать на шоссе. Ни одному из них не удалось уйти живым. Разведчики быстро собрали сумки с инструментами, оружие и планшеты. Василь забрался на прицеп, накрытый брезентом. Ровными рядами стояли ящики с взрывчаткой, лежали мотки бикфордова и детонационного шнуров, коробки с взрывателями.

— Ребята, свяжите три гранаты вместе и подайте сюда! Только поскорее! — крикнул Василь, бросив с прицепа вниз клубок шнура. — Двоим остаться в охранении, а остальным быстро тянуть шнур в лес.

Ему подали гранаты. Он привязал их проволокой к замку одного из ящиков, просунул конец шнура через кольца взрывателей гранат. Разведчики в это время тянули шнур далеко в лес. Послышался гул мотора. Василь с Генриком, отбежав от автомобиля, спрятались за небольшим холмом, окинув в последний раз взглядом творение своих рук. Через минуту всё это должно было взлететь в воздух. Машина, мчавшаяся вниз по шоссе из Вартан, едва успела затормозить. Несколько солдат спрыгнули на ходу и подбежали к лежащим на шоссе эсэсовцам. В этот момент раздался взрыв, который на несколько секунд прижал разведчиков к земле. Рядом падали куски металла, камни и сломанные ветки. Желтоватый, с едким запахом дым щекотал ноздри.

Молча, с сияющими от радости глазами возвращались разведчики на базу. С интересом рассматривали захваченные трофеи. На прикладе автомата, который Генрик забрал у убитого офицера, была начертана краткая хроника войны. На оксидированном металле эсэсовец нацарапал чем-то острым:

«Польша — 1939 г., Франция— 1940 г., Восток –1942/43 гг. Густав Визенберг, оберштурмбанфюрер СС, Мюнхен». Последнюю дату фашист не успел записать.

Разведчики вернулись на базу в возбуждённом, приподнятом настроении. Всё было ясно и без расспросов: оставшиеся возле радиостанции слышали выстрелы и взрывы. Гул в ушах не мешал оживлённым разговорам. Предусмотрительный Саша не забыл забрать из машины несколько бутылок коньяку, якобы помянуть лёгкую смерть фашистов.

В этот июльский вечер на базе царило веселье. Пили трофейный коньяк. Беседовали, рассказывали острые анекдоты, сопровождавшиеся взрывами хохота. Пели песни. Генрика и Эдека упросили пополнить несколько польских песенок — «Как на войне хорошо», «Распускались почки» и другие, которые знали Василь и разведчики. Радистка Ольга, сидевшая всё время с надетыми наушниками, приняла радиограмму. Центр требовал сообщить, как проходит отступление немцев по близлежащим шоссе. Поскольку уже наступили сумерки, выполнение задания отложили на следующий день. С востока доносились глухие раскаты артиллерийской канонады. Время от времени над лесом пролетали звенья бомбардировщиков. Чувствовалась атмосфера большого наступления.

Никто не мог заснуть. Василь лежал на траве рядом с Эдеком и перебрасывался с ним шутками. Потом свернул толстую, в палец, козью ножку, прикурил от уголька из костра и сказал, обращаясь к Генрику:

— Ну что, Генрик, не жалеешь? Скучать не пришлось. Через день-два придут наши, доберёмся до штаба, отдохнём, повеселимся, а потом снова айда в тыл.

— Конечно, не жалею. Здорово было, что и говорить!

— Будет ещё лучше, — пообещал Василь.

— Самое главное — это уничтожать фашистскую сволочь. Именно об этом я и мечтал.

— Вот и сбылись твои мечты. А в отношении немцев не бойся. Этого добра на всех хватит.

— Скоро окажемся, наверное, в наших краях.

— Конечно, — сказал Василь.

Их весёлую беседу прервали орудийные залпы, неожиданно грохнувшие совсем близко так, что задрожали даже листья на кустах. Один из разведчиков, старый артиллерист, объяснил, что это ведут огонь расположенные где-то недалеко отсюда немецкие стодвадцатимиллиметровые пушки.

— Василь, — промолвил Генрик, — если ото правда, то, может быть, рискнём ещё раз? Удалось один раз, удастся и второй. Подползём, обстреляем орудийную прислугу, бросим несколько гранат — и ходу.

— Вот герой! — добродушно улыбнулся Василь. — Так и лезет в драку!

— Я ещё не рассчитался за старое, — сказал Генрик.

— Надо подумать, — произнёс Василь.

Результатом его раздумий явилось решение через час выступить в путь.

9

На операцию отправились двенадцать человек. Только Ольга и один из бойцов остались возле радиостанции. Через известные им проходы среди болот разведчики вышли к опушке леса. Залпы орудий громыхали где-то совсем рядом. Между двумя крупными лесными массивами возвышался холмистый пригорок, покрытый мелколесьем. На нём и находились огневые позиции артиллерии. Спрятавшись в кустах, разведчики стали прислушив!ться.

Лёгкие тучки на небе слегка порозовели. Начало светать. Разведчики тихо крались среди травы и кустов к орудиям. На расстоянии ста метров они развернулись в цепь. Неожиданный шорох заставил Эдека и Вадима прижаться к земле. Навстречу им через кусты пробирались двое солдат. Орудия грохотали не переставая. К Вадиму подполз Василь, и они вдвоём кинулись на идущих немцев. Покатились по земле. Подбежали ещё двое разведчиков. Вскоре тот немец, на которого прыгнул Василь, уже лежал связанным, с наброшенной на голову плащ-па— латкой. Второй был убит. Вернувшись на прежнее место, Василь прикинул на глаз расстояние до видневшейся впереди батареи и установил прицел ручного пулемёта. Нажал на гашетку и выпустил длинную очередь. Застучали и автоматы. Орудия умолкли. Поднялся переполох.

— Товарищи, ура! — крикнул Василь.

Разведчики подхватили его возглас. Полетели гранаты. Немцы в панике разбежались, не понимая, кто и откуда их атакует. Генрик с тремя бойцами вырвался далеко вперёд. Однако немцы пришли в себя и открыли огонь из автоматов. Хотя они стреляли наугад, всё же разведчики вынуждены были отступить. Они поодиночке исчезали в лесу. Немцы стреляли не переставая. Отходя, разведчикам пришлось нести на себе связанного и оглушённого немецкого артиллериста. Почти падая от усталости, они дотащили его до палатки. Генрик с Василем начали допрос. Пленный оказался словоохотливым, а сведения, сообщённые им, интересными. Быстро составили радиограмму в Центр.

Время не ждало. Снова десять человек отправились в разведку. Шли к нескольким заранее намеченным пунктам шоссе Красне — Людвиков и Красне — Кальвария. Оба путепровода были забиты автомашинами, танками и артиллерией. Разводчики с трудом успевали записывать количество, виды и опознавательные знаки отступавшей военной техники. По всему чувствовалось, что появление советских войск — это вопрос лишь нескольких часов. Бронированные ручьи и человеческие потоки хлынули по всем дорогам из Литвы в Пруссию.

В полдень все разведчики собрались на базе. В эфир полетела очередная радиограмма. Учитывая оживлённое движение немцев даже на лесных дорогах, после обеда никто не покидал базы. Было около трёх часов, когда небо над лесом со свистом разрезала эскадрилья советских истребителей. За ними шли бомбардировщики. Бомбы, сброшенные на проходящее вблизи шоссе, всколыхнули землю. Вой пикирующих самолётов и огонь пулемётов и бортовых пушек слились в сплошной рёв. Василь обнял Эдека и начал отплясывать между кустами какой-то сумасшедший танец, крича от радости:

— Наши, наши!.. Наши боевые ребята, лётчики!

Самолёты проносились над лесом в ту и другую сторону. К вечеру в небе всё затихло.

— У меня есть предложение! — крикнул возбуждённый Василь. — Завтра придут наши. Давайте отправимся утром и ликвидируем участок литовской полиции. Это будет, наверное, наша последняя операция…

Разведчики предлагали идти немедленно. Однако из-за наступивших сумерек операцию отложили до утра. Всю ночь были слышны грохот орудий и стрельба.

К месту, где находился полицейский участок, двенадцать разведчиков подошли на рассвете. Василь командовал одной группой, Генрик — другой. Поползли по-пластунски. Но полицаи не спали. Разведчики были ещё в двухстах метрах от колючей проволоки, когда загрохотали выстрелы. Обе группы ответили огнём. Атаковали перебежками. Вдруг из блиндажа, расположенного во дворе, застучал тяжёлый пулемёт. Этого разведчики не предвидели. Огонь полицаев был настолько сильным, что невозможно было даже поднять головы.

До колючей проволоки осталось около ста метров. Василь схватил ручной пулемёт, крикнул «ура!» и кинулся вперёд. Пробежав несколько шагов, дал очередь и снова побежал. Несмотря на яростный огонь, он приблизился к колючей проволоке. Пулемёт полицаев лаял не умолкая. Разведчики закричали:

— Василь! Василь! Вернись! Убьют!

Но Василь был уже возле самого заграждения. Разведчики поддержали его огнём. Он выпустил очередь и начал карабкаться на проволоку. Однако перелезть не успел, зашатался и повис на ней. Из-за усилившегося огня противника они даже не смогли забрать его тело.

Отступили в лес. Дорогой не проронили ни слова. Некоторые плакали.

В полдень по шоссе двигались советские войска. Разведчики отправились к участку литовской полиции. Там уже никого не было. Василь лежал на том же месте, где и упал. Его грудь и ноги были изрешечены пулями. Молча выкопали могилу. Из найденных досок сколотили гроб. Осторожно положили командира. Ольга причесала его тёмные волнистые волосы. Опустили гроб в могилу. Саша, заместитель Василя, прошептал:

— Прощай, Василь… — Бросил горсть земли на гроб и отошёл в сторону, вытирая рукавом гимнастёрки глаза.

10

Задание группой было выполнено. Необходимо было связаться с Центром. Разведчики направились в Красне, где расположился штаб одной из дивизий. Сообщили пароль. После проверки их направили в Вильнюс, где в то время находился штаб 3-го Белорусского фронта. Дорога из Красне в Вильнюс оказалась отнюдь не близкой и не лёгкой. Ночевали в разрушенной Олите. Немецкая авиация бомбила город, через который непрерывно шли советские танковые части. После трёх дней отдыха в Олите нашли грузовую автомашину и поехали в Вильнюс. По дороге проезжали сожжённые деревни и разрушенные города. С трудом пробирались через забитые войсками шоссе. К вечеру, когда грузовик въехал на затемнённые улицы Вильнюса, Саша и Вадим отправились искать разведотдел, а остальные разместились в полуразрушенном доме. Едва только начало светать, у их дома остановился вездеход. Из него вылезли Саша, Вадим и ещё двое офицеров. Разведчики не успели даже подробно доложить о своих делах. Приехавшие полковник и майор, называя их по именам, тепло пожимали им руки. Засыпали вопросами. Генрик и Эдек стояли несколько в стороне, смущённые этой неофициальной обстановкой. Офицеры подошли к ним.

— Так это вы братья Мерецкие? — спросил полковник. — Давайте знакомиться. — Он пожал им руки. — Товарищи нам о вас рассказывали, многое рассказывали, особенно, Генрик, о тебе. Разрешите мне от имени начальника разведки выразить вам благодарность.

Генрик хотел было что-то сказать в ответ, но лишь пробормотал: «Служу родине!»

В тот же день они переехали в дом по улице Мицкевича, 32. Трудно было привыкнуть спать в кровати после лесного мха и кустов. Их часто навещали советские офицеры. Они подолгу беседовали с Генриком и Эдеком, расспрашивая их о пребывании в партизанском отряде и жизни во время оккупации на Сувальщине.

Братья остались в Красной Армии. Они получили новое обмундирование, оружие, были зачислены на довольствие. Жизнь в Вильнюсе протекала беззаботно. Целыми днями разведчики бродили по городу, загорали на берегу Вилии, вспоминали недавние бои, засады, Василя.

Как-то в дождливый день после обеда в квартиру разведчиков неожиданно нагрянул полковник из разведотдела. Все вскочили со своих мест. Тот приказал быстро навести порядок в их холостяцком жилье. Спустя минуту в сопровождении нескольких; офицеров вошёл начальник разведки генерал Алёшин. Саша доложил о наличном составе группы. Генерал окинул взглядом загоревшие лица разведчиков, вынул бумаги и приказал разведчику Генрику Мерецкому выйти из строя. К удивлению всех, генерал торжественно зачитал приказ о присвоении ему звания младшего лейтенанта. Остолбеневший Генрик не помнил, как попрощался с генералом и офицерами. Лист с текстом приказа переходил из рук в руки. Быстро накрыли стол, достали припрятанные бутылки со спиртом. Саша побежал к соседям за аккордеоном. Присвоение Генрику офицерского звания обмывали до самого утра.

Спустя несколько дней они получили приказ покинуть Вильнюс. Друзей посадили в пассажирский «Дуглас», который должен был доставить их в Каунас. Туда только что переехал разведотдел штаба 3-го Белорусского фронта. Переброска в Каунас означала, что их ждут новые задания.

Каунасский аэродром был буквально забит самолётами. Разведчиков доставили с аэродрома в деревню Мурава. Туда одна за другой прибывали группы, вышедшие из тыла врага. Здесь из них формировали новые десантные отряды и вели их интенсивное обучение.

В тылу врага

1

После ожесточённых боёв и победоносного шествия по земле Белоруссии и Литвы войска 3-го Белорусского фронта достигли границ Восточной Пруссии. Край тысячи озёр с самых давних времён был связан с, Польшей. Этот красивый лесистый район на протяжении последних столетий оказался ареной не одного драматического события. Крестоносцы огнём и мечом искоренили местное население, превратив цветущий край в пустыню. Здесь возникла база хищного пруссачества, отсюда начинались все походы на восток. Возле деревни Гросс-Егерсдорф в 1757 году полчища Фридриха II сразились с русскими царскими войсками. Речь шла о господстве в Европе! Во время наполеоновских войн Восточная Пруссия снова вошла в историю. 27 января 1807 года возле Илавы Прусской Наполеон провёл победоносное сражение с царскими полками, и здесь же позже, в 1813 году, Кутузов громил остатки его армии.

Спустя сто лет на прусской земле разыгралось одно из величайших сражений предшествующей войны — Таннснбергская битва. В августе 1914 года 1-я русская армия перешла в наступление. Командовал ею генерал-адъютант Репненкампф. Одержав победу под Гумбпненпом над 8-й немецкой армией, войска Ренненкампфа двинулись вперёд. 2-я русская армия генерала Самсонова вступила в Восточную Пруссию с юга, из района Осовец, Гродно, Ломжа. Положение прусских войск становилось трагическим. Генерал Притвиц, командующий 8-й немецкой армией, слал кайзеру отчаянные донесения о том, что путь в Германию для русских открыт. Однако верховное командование царской армии не сумело воспользоваться первыми успехами. Определённую роль сыграла и измена. Немецкое командование было подробно информировано о намерениях 1-й и 2-й царских армий. Гинденбург и Людендорф, приняв командование 8-й армией, главные силы её направили на разгром войск генерала Самсонова. Под Танненбергом недалеко от Грюнвальда они преградили им путь. Окружённые корпуса 2-й армии потерпели поражение, а немцы раструбили о танненбергской победе на весь мир. Для её увековечения пруссаки воздвигли на полях Танненберга памятник-мавзолей. Его простота и строгость должны были символизировать непобедимость прусского духа. В мавзолее был устроен музей. Ежегодно в Танненберге проходили торжества по случаю годовщины битвы, там покоились останки Гинденбурга и его жены.

После Версальского договора Пруссия на протяжении двадцати лет, словно грозовая туча, висела над Польшей. Её территория стала базой агрессии и рассадником захватнических идей. Здесь воспитывались банды эсэсовцев, гестаповцев и прочих кровавых преступников. Здесь вынашивались планы новой войны, а из многочисленных шпионских школ выходили диверсанты, специалисты по убийствам, провокациям и интригам.

Слепо веря в доктрины военных теоретиков Клаузевица и Шлиффена, утверждавших, что Восточная Пруссия сможет противостоять самому сильному врагу, немцы годами возводили там фортификационные сооружения. Впрочем, каждая эпоха вносила что-то новое в оборону Прусспп. Крестоносцы оставили замки с многочисленными казематами и подземельями. Юнкерство времён фридрихов и вильгельмов — бункеры из кирпича и города-крепости. Последующие годы принесли бетон, сталь, современные оборонительные рубежи.

С территории Восточной Пруссии в 1939 году армии фон Бока и фон Кюхлера, составляющие группу армий «Север», нанесли Польше коварный удар. В 1941 году Восточная Пруссия стала местом сосредоточения новой группы армий «Север» генерала фон Лееба и исходным стратегическим районом, дороги из которого вели на Москву и Ленинград. Летом 1944 года 2-й и 3-й Белорусские фронты остановились на линии Балтийское море, река Неман, Сувальщина, Августовский канал.

В конце сентября — начале октября 1944 года командование 3-го Белорусского фронта начало сосредоточивать силы для нанесения удара по Восточной Пруссии. Особенно сильная концентрация войск происходила в районе Голдапа.

В октябре войска 3-го Белорусского фронта начали наступление, в ходе которого были взяты Голдап, Сувалки и Августов. Советские войска вышли к Августовскому каналу. Обстановка на этом участке фронта становилась для немцев всё более угрожающей. Однако командующий 4-й немецкой армией генерал Госбах успел подтянуть резервы и перешёл в контрнаступление. Советские войска были вынуждены отойти.

2

Погода в ноябре не сулила ничего хорошего. Дни стояли пасмурные, шли дожди со снегом. Часто наступали заморозки. Свирепствовали холодные пронизывающие ветры. Война на всём растянувшемся на многие километры фронте словно затаилась, изредка лишь ощериваясь пастями орудийных и миномётных стволов.

В штабах усталые офицеры, склонившись над картами, рассчитывали направления будущих ударов, маршруты движения, места сосредоточения войск. Старались разгадать намерения противника, разузнать, какими он располагает силами на данном участке фронта, где размещены его резервы. Каждая возвышенность, опушка леса, берег реки на вражеской стороне таили опасность. Они могли встретить наступающих толстыми шероховатыми стенами бункеров, извилистыми линиями окопов, минными полями и тысячами других нёсших смерть неожиданностей. Надо было всё это разузнать, нанести на штабные карты и произвести на огромной шахматной доске боевых сражений необходимые стратегические перемещения. В то время, когда фронт стоял неподвижно, всё напряжённее становилась схватка разведок. Обе стороны вели как бы невидимое наступление, стремясь разгадать планы противника и сообщить своим штабам о его намерениях. От работы разведчиков зависели во многом судьбы будущего наступления. В тылу врага они являлись глазами и ушами далёких штабов. В расположении разведывательных групп 3-го Белорусского фронта, разместившихся в деревне Мурава, возле Каунаса, день и ночь шла напряжённая работа. С разведчиками проводились занятия.

Генрик и Эдек Мерецкие виделись редко. Они не хотели расставаться друг с другом, но их принудила к этому необходимость. Оба добровольно изъявили желание вновь отправиться в тыл врага. Генрика зачислили в разведывательную группу, а Эдека, учитывая его молодость и порок сердца, не позволявший прыгать с парашютом, не взяли. Его направили на курсы радистов.

Пришлось распрощаться и со старыми боевыми товарищами из группы, которая была с братьями в Литве. Им поручили выполнение других заданий. Генрик же оказался во вновь сформированной группе разведчиков. Это были молодые, тщательно отобранные ребята. Генрик быстро со всеми познакомился. С каждым днём между ним и его товарищами устанавливалась всё более тесная дружба.

Теоретических и практических занятий было много. Заучивали по таблицам и экспонатам форму одежды и знаки различия солдат и офицеров отдельных родов войск фашистской армии. Учились распознавать силуэты самолетов, танков, орудий и других видов вооружения. Пришлось запомнить наизусть весь набор знаков, которыми обозначались гитлеровские дивизии. Разведчиков научили разбираться в планах строительства различных укреплений, бункеров, размещения минных нолей и в десятках других деталей, необходимых для работы в тылу противника. К этому следует добавить приёмы рукопашного боя, методы ведения допросов и прыжки с парашютом.

Генрик довольно легко овладел этой наукой. Имея врождённые задатки разведчика, немалый опыт и смекалку, он поражал преподавателей логичностью своих ответов и оригинальным подходом к решению тактических задач. Полковник — заместитель начальника отдела — часто навещал проходивших подготовку разведчиков. Приходил как на занятия, так и на квартиры. К Генрику он питал особую симпатию.

В конце октября разведчикам начали читать специальный цикл лекций. Всю стену занимала огромная карта Восточной Пруссии, испещрённая различными знаками. Указка медленно двигалась вдоль линии фронта. Квадрат за квадратом, знак за знаком рассказывали о земле врага: о наиболее сильных опорных пунктах, о предполагаемых местах сосредоточения войск. Всё это разведчики должны были хорошо запомнить. Переводя взгляд с одного лесного пятна на другое, невольно искали место, которое вскоре станет их домом.

3

Адъютант никого не впускал к заместителю начальника отдела. Вот уже целый час Генрик и разведчики Андрей и Сергей не выходили из его кабинета. На столе для заседаний была разложена карта. Разговор шёл о размещении главных сил и резервов 4-й армии генерала Госбаха и 3-й танковой армии генерала Рауса. Об этих двух армиях разведка должна была собрать как можно больше сведений. С этой целью требовалось подыскать базы для десантников. Внимание собравшихся привлекло два лесных массива: Борецкая пуща и леса западнее Инстербурга. Их размеры и местоположение отвечали намерениям разведчиков. Лесной массив в окрестностях Инстербурга находился в тылу 3-й танковой армии генерала Рауса. Через него проходила важная трасса коммуникаций Гумбинен — Инстербург — Кенигсберг, по которой шло снабжение 3-й армии.

Борецкая пуща лежала в центре четырёхугольника Венгожево — Гижицко — Олецко — Голдап. Это был район действий 4-й армии генерала Госбаха. Учитывая усилившуюся активность советской авиации, гитлеровцы стремились максимально использовать проходившие через пущу дороги, а в самой пуще разместили немало складов. На западных её границах, а особенно в окрестностях Гижицко, немцы продолжали воздвигать мощные фортификационные сооружения. Разведывать Борецкую пущу было приказано группе Генрика.

4

К дому в Мураве, где была расквартирована группа Генрика, подъехала автомашина полковника. На этот раз он прибыл не для чтения лекций, а для того чтобы предупредить о вылете, намеченном на вечер следующего дня. За оставшееся время они должны были приготовить необходимое снаряжение.

С самого утра в группе царило необычайное оживление. Получали специальную одежду, оружие, боеприпасы, взрывчатку, продовольствие, палатки, верёвки и много всякой мелочи. Радистки Тамара и Наташа проверяли новые радиостанции, уточняли программы связи. Снаряжение укладывали частично в рюкзаки, а частично — в мешки грузовых парашютов. Ноябрьские сумерки наступали быстро. Обычная суета перед дорогой. Ждали полковника, последних напутствий и сообщения о месте выброски десанта. Полковник прибыл в сопровождении своих помощников. Разведчики были уже в полном боевом снаряжении. Инструктаж перед отлётом, как и любое прощание, всегда носил несколько торжественный характер. Расставались, возможно, навсегда, но никто не хотел об этом думать. Для работы в тылу врага, полной трудностей и риска, требовались люди твёрдые, мужественные, верящие в свою счастливую судьбу. Малейшая тень сомнения, крохотная доза пессимизма могли иметь чуть ли не решающее значение для судьбы того или иного разведчика, п даже всей группы. Все были взволнованы не только потому, что впереди их ожидало множество опасностей. По глазам этих людей чувствовалось, что они понимают серьёзность боевого задания, от которого зависела жизнь тысяч солдат. Они читали это во взгляде полковника, стоявшего, как и они, по стойке «смирно».

— Младший лейтенант Генрик Альбинович Мерецкий, выйти из строя! — скомандовал он.

Генрик сделал два шага вперёд. Полковник положил ему руку на плечо.

— Вот ваш командир, — сказал он.

Его голос звучал тепло, дружески. Генрик покраснел. Собственно говоря, все ожидали, что командиром группы назначат именно его, и только сам он сомневался: он был поляком и не предполагал, что будет удостоен такой высокой чести. Генрик лишний раз убедился, как мало он знал русских. Он волновался. Стоял, вытянувшись в струнку, не чувствуя под собой ног.

Заместитель начальника отдела повернулся к нему:

— Ну что ж, Генрик, я думаю, справишься.

Старый бывалый советский разведчик и польский партизан посмотрели друг другу в глаза. Полковник заключил его в объятия.

— Держись! — сказал он.

Не было времени на разговоры. Заместителем командира группы был назначен молодой лейтенант Андрей.

Последние слова прощания, рукопожатия, последние советы и наставления не носили уже официального характера. Спустя полчаса автомашина доставила разведчиков на аэродром. Здесь сновали цистерны с горючим, машины с боеприпасами и людьми, ревели моторы. Отсюда по ночам поднимались в воздух звенья бомбардировщиков. Вокруг аэродрома стояли замаскированные машины. В стороне проверял моторы десантный самолёт.

На толстые ватники и полушубки надели лямки парашютов, рюкзаки и мешки со снаряжением. Из темноты вынырнул, слабо помигивая затемнёнными фарами, грузовик. Кто-то спрыгнул на ходу и направился к группе разведчиков. Это был Эдек. Братья молча обнялись. Слова прощания застревали в горле. Подбежали Саша, Вадим и Ольга. Посыпались шутки. Желали бодрости, успехов и счастливой встречи после наступления. Братья отошли на минутку в сторону. Генрик собирался многое сказать Эдеку, но слова, которые он приготовил на прощание, вдруг выскочили из головы.

— Помни, Эдек, — начал он, — я могу не вернуться. Скажи отцу, скажи нашим партизанам из отрядов Швирко, Романа и Конвы, которые меня знали, что я не нарушил присяги. Расскажи всё, как было. Как нас приняли и как поверили мне, польскому партизану. Пусть они знают… — Он минуту колебался, затем тихо добавил: — Если я не вернусь, Эдек, поцелуй за меня Кристину и скажи ей… и скажи, что я всегда о ней думал.

— Вернёшься, — сказал Эдек.

— Постараюсь, — ответил тот шутливо. — Прощай…

От самолёта донеслись нетерпеливые возгласы — это звали его.

5

В небольшом салоне самолёта разведчики сидели, тесно прижавшись друг к другу. В 20 часов на аэродроме, где ни на минуту не умолкали моторы, раздался такой грохот, что фюзеляж их самолёта начал дрожать как в лихорадке. Мимо них с рёвом проносились тяжело гружённые бомбардировщики и взмывали вверх, выстраиваясь над аэродромом в эскадрильи и звенья, медленно набиравшие высоту и уходившие на запад. Наступила очередь и десантного самолёта. Он взревел моторамп, задрожал, медленно, неуклюже подпрыгивая, разогнался и взлетел.

В ночной темноте ничего не было видно. Закурили. Генрик узнал от пилота, что их сбросят не раньше чем через час. Было время подумать обо всём. Последнее решение командования нарушило его душевное равновесие. Ещё несколько месяцев тому назад он был лишь одним из многих партизан. Сегодня, сейчас он, младший лейтенант победоносной армии, является командиром десанта, отвечает за группу людей, успех операции, а может быть, даже за успех наступления на этом участке фронта. Всё это показалось ему нереальным. Он поднял голову, взглянул в полумрак салона, увидел силуэты молча сидевших товарищей. И всё же это правда, так же как и всё то, что должно начаться уже через несколько часов.

Через тонкие стенки салопа проникал и, несмотря на тёплую одежду, заметно пощипывал тело пронизывающий холод. Самолёт летел на большой высоте. Ни один огонёк не выдавал признаков жизни внизу на земле. Но только бомбардировщики достигли линии фронта, как из ночной темноты устремились вверх лучи прожекторов и разноцветные бусинки трассирующих пуль и снарядов. С того момента они сопровождали самолёт в течение всего полёта.

— Где мы? — спросил Генрик у пилота.

— Миновали Вижайны, справа Голдап, слева Сувалки, летим на Олецко.

Генрик взглянул в небольшое круглое окошко. Где-то там, внизу слева, были Сувалки, Немцовижна, родной дом. Ему представился госпиталь в Сувалках и всё, что он пережил там. Сидевший рядом Тони повернулся к нему:

— Ты что такой грустный? Что увидел внизу?

— Ничего. Где-то там моя родная деревня, дом…

— Ну да, — пробормотал Тони и умолк.

Бомбардировщики разделились. Одно звено полетело на Ольштый, а два — в район Гижицко и Венгожева. Самолёт с разведчиками оказался среди тех, которые должны были бомбить Гижицко. Несмотря па бешеный зенитный огонь, самолёты волна за волной подлетали к цели и сбрасывали бомбы. Их взрывы напоминали фейерверки. Кое-где вспыхнули пожары. В салоне замигала красная лампочка. Генрик взял наушники. Пилот сообщал, что через пять минут они будут на месте. Встали лицом к дверце, приготовившись к прыжку. На земле их никто не ждал, никто не разжигал костров. Вся надежда была лишь на хорошую ориентировку пилота. Борт-стрелок открыл дверцу. Мощный поток холодного воздуха ворвался в салон.

Генрик первым прыгнул в темноту. Через несколько секунд салон самолёта опустел. Тяжело нагруженные разведчики быстро падали вниз. Где-то вверху над ними кружились самолёты. По мере приближения к земле тело обдавала приятная волна тепла. Генрик помнил по карте, что место, где они должны были приземлиться, находилось в болотистом районе. Когда внизу уже отчётливо различалась земля, он отпустил привязанный на верёвке мешок п спустя минуту сам упал в кусты.

Он был па территории врага. Где-то поблизости приземлился другой разведчик. Генрик быстро собрал парашют, взвалил на спину мешок, взял в руки автомат и направился в сторону товарища. Это был Максим. Вместе они вышли на открытое пространство. Часы показывали 21.30. Максим начал издавать звуки, имитирующие уханье филина. В ответ вдали послышалось два похожих крика. Двинулись в том направлении. Встретили Тамару и Павла. Остальных восемь человек найти не смогли. Генрик приказал двум разведчикам отойти на некоторое расстояние от места стоянки и поискать товарищей. Пошёл на поиски и сам. Возвращаться они должны были к тому месту, где оставили Тамару с радиостанцией. После трёхчасовых поисков нашли ещё пятерых. Вернулись к Тамаре. Высчитали, каков радиус рассеивания при прыжках с этой высоты и куда могло отнести остальных. Во внимание принималось только западное направление. Снова отправились на поиски. Измученные, отыскав ещё двоих, около четырёх часов утра собрались в условленном месте. Не хватало лишь Наташи. Обеспокоенные её судьбой, снова начали поиск. На этот раз Максиму повезло. Он нашёл Наташу под деревом. Она так сильно ушиблась, что не могла даже сама нести вещи. Девушка приземлилась на крону сосны и, не сумев освободиться от парашюта, обрезала стропы и упала.

Парашют висел на дереве. Сняв его, чтобы он не привлекал внимания противника, сразу же двинулись на запад. Там должны были находиться густые еловые заросли, в которых можно было установить радиостанции и сообщить в штаб о благополучном приземлении. Прошли через старый лес и забрались отдыхать в кусты. Поскольку никто не знал окрестностей, палатки решили разбить позже, после проведённой в течение дня разведки. Ждали утра, дремали, прижавшись друг к другу. Кучевые облака низко стлались над лесом. Накрапывал мелкий дождь. Генрик со своим заместителем Андреем распределили задачи. Три дозора, по три человека в каждом, должны были разойтись в разные стороны, найти какие-нибудь дорожные указатели и по ним определить местонахождение группы.

Спустя несколько часов дозоры возвратились. Удалось узнать, что южнее с востока на запад проходит шоссе, на котором заметно оживлённое движение. Повсюду простирался лес, но всё же разведчики сумели установить координаты теперешней стоянки. Необходимо было взять чуть-чуть на север. Ещё раз проверили оружие. Три ручных пулемёта, шесть автоматов, четыре винтовки с глушителями, пистолеты, гранаты, финки и к тому же большие запасы патронов придавали разведчикам уверенность в своих силах.

Лагерь разбили в густо поросшей невысокими елями котловине. На спиртовках приготовили еду. Два дозора, по четыре человека, одетые в маскхалаты, отправились наблюдать за шоссе. Генрик переоделся в гражданское, с буквой «П» (поляк), платье, засунул за пояс пистолет, в карман — запасные обоймы, гранаты и фиктивные документы, перебросил через плечо топор и направился к обозначенной на карте за пущей деревне Гасово[2]. Обходя стороной тропинки и дороги, он через несколько часов вышел к опушке пущи. Поблизости проходило шоссе. Он догадался об этом по шуму проезжавших автомашин.

Вокруг деревни были разбросаны хутора. Генрик хотел найти работника-поляка и получить от него какую-нибудь информацию. Миновал несколько домов. Везде ни души. Вдруг с боковой полевой дороги выехала телега и направилась к хутору, расположенному возле леса. Немец или поляк?… Генрику повезло. На телеге ехал старый усатый мужчина с такой же буквой «П», как и у него. Генрик поздоровался и подсел к нему.

Быстро завязалось знакомство. Крестьянин был родом из-под Варшавы. Генрик выдал себя за беженца. Ехали медленно. Крестьянин охотно отвечал на вопросы, объяснял, где находятся посты жандармерии и СА, какие мосты охраняются, что за люди лесники, где размещаются войска и многое другое. Видно было, что он любит поболтать и ему доставляет явное удовольствие щегольнуть лишний раз знанием окрестностей. Самое большое движение было, по его словам, на двух шоссе: из Гижицко через Борецкую пущу к фронту и из Венгожево в Голдап. Генрик поблагодарил его за информацию и советы и, когда они подъехали к лесу, спрыгнул с телеги. Вскоре он добрался до базы. Палатки были разбиты и тщательно замаскированы ветками. Вместе с Андреем Генрик сел составлять первую радиограмму. Два дозора в ходе наблюдения за шоссе добыли немного сведений. Тамара и трос разведчиков отправились в глубь леса передать первую шифровку. Это делалось для того, чтобы, если немцы запеленгуют передачу, не дать возможности быстро обнаружить базу.

Разведчики натянули антенну. Тамара развернула радиостанцию. Накрывшись плащ-палаткой, светя себе фонариком, она подключила провода, прижала плотнее наушники и, немного волнуясь, положила пальцы на ключ. Через минуту Центр в Каунасе будет знать о судьбе группы. Через минуту немецкие станции, занимающиеся радиоперехватом, зафиксируют позывные ещё одного неизвестного радиопередатчика в своём тылу.

— «ВБФ-3», «ВБФ-3», «ВБФ-3»…

Тамара несколько раз постучала ключом и повернула рукоятку на приём, настраиваясь на волну радиостанции в Каунасе. Эфир молчал. Спустя минуту повторила позывные. Наконец Каунас ответил. Тамара расшифровала принятый текст радиограммы. Ежи и Ян встали в охранение, а Коля, сидевший под плащ-палат— кой, светил фонариком. Два часа спустя они вернулись на базу.

От костра доносился запах подогреваемых консервов и варившегося кофе. Первый ужин в Борецкой пуще пришёлся всем по вкусу. Усевшись вокруг костра, покуривая, Генрик с Андреем и Сергеем разработал план действий на ближайшие дни. Он и Тони в одежде польских работников должны были отправиться в дальнюю разведку.

Утром разведчики вышли на опушку пущи. У Генрика за спиной висел топор, у Тони пила. Пистолеты были спрятаны под куртками. Шоссе проходило где-то поблизости. От опушки пущи до Гижицко было двадцать километров. Взглянули на карту — невдалеке должна была находиться деревня Можджаны. Решили обойти её стороной. Железную дорогу Гижицко — Олецко пересекли беспрепятственно и вышли на шоссе уже за деревней. Мимо них проехало несколько грузовиков. Тони насвистывал весёлую мелодию. Тяжело грохоча, с запада проследовала колонна автомашин. Через короткие промежутки времени один за другим шли мощные дизели, тащившие за собой нагруженные доверху прицепы. Колонна ехала около часа. Разведчики фиксировали в памяти количество автомашин и их отличительные знаки. Всё указывало на то, что колонна принадлежала танковой дивизии.

Движение на шоссе усиливалось. Автомашины следовали в обе стороны. На разведчиков никто не обращал внимания: тогда на дорогах можно было встретить немало гражданских лиц. Недалеко от населённого пункта Живки Мале возле шоссе стояла железнодорожная будка. Шлагбаум был закрыт. По железной дороге со стороны Круклянок шёл длинный состав из крытых вагонов, охраняемых солдатами. На вагонах были видны наклейки с характерным изображением взрыва, что свидетельствовало об их содержимом.

— Эх, Генрик… — шепнул Тони. — Если бы взять и подложить мину, а?… Вот было бы зрелище!

— Не время, — ответил тот с сожалением.

У закрытого шлагбаума стояло несколько грузовиков. Из одного из них вылез шофёр и начал копаться в моторе.

— Добрый день! — поздоровался с ним по-немецки Генрик. — Вы случайно не в Гижицко едете?

— Может, и в Гижицко, — ответил шофёр.

— Возьмите нас с собой, заплатим.

Шофёр окинул их любопытным взглядом:

— А сколько дадите?

— Бутылку шнапса, — бросил коротко Генрик, — и десять марок. Больше у нас ничего нет.

— Без брезента наверху замёрзнете. Ну ладно, давай шнапс.

Генрик вытащил поллитровку, десять марок и протянул немцу.

В кузове чертовски дуло. Шофёр гнал машину с бешеной скоростью. Отсутствие брезента давало возможность вести наблюдение. В Круклянках разведчики заметили два поста — при въезде и выезде из городка, а также несколько рядов траншей и противотанковый ров. Линия обороны тянулась от озера Голдапиво до озера Круклин. Тони наблюдал, а Генрик, присев за кабиной водителя, заносил всё на листок бумаги. При выезде на шоссе, ведущее из Гижицко в Венгожево, им пришлось долго ждать. Заняв чуть ли не всю проезжую часть дороги, в направлении Венгожева шла колонна танков, противотанковой артиллерии и автомашин. Стали считать танки, следовавшие куда-то на северный участок фронта. Шофёр вылез из кабины и начал чертыхаться по поводу задержки.

До Гижицко оставалось ещё восемь километров. Их проехали быстро. Вылезли у центральной площади и поблагодарили шофёра.

Гижицко, старопрусский укреплённый город, разросшийся при крестоносцах, а затем и немцах, охранял проход между двумя большими озёрами: Негоцином и Кисайном. Это были ворота к сердцу Пруссии. Здесь сходились линии коммуникаций между востоком и западом: железные дороги и шоссе из Кентшина, Элка, Венгожева, Олецка, Ожиша. Гижицко являлось важным стратегическим пунктом. В нём всегда стоял большой гарнизон. Ещё до 1939 года в городе были построены мощные фортификационные сооружения. Когда Восточный фронт начал приближаться к границам Пруссии, в Гижицко и его окрестностях развернулось строительство дополнительных укреплений. Само положение города, а также рельеф окружающей местности способствовали сооружению фортов и обороне. Несколько рядов траншей прикрывало город с востока, юга и севера. Бункеры с тяжёлыми орудиями, противотанковые рвы, минные поля давали гарантию безопасности. Немцы рассчитывали, что, если даже советские войска и прорвут фронт под Голда— пом и Олецком, крепость Гижицко не будет взята. Ежедневно через город во всех направлениях тянулись войска, колонны автомашин, танков, артиллерии, шедшие на фронт либо с фронта. Помимо постоянного гарнизона в Гижицко находились резервы 4-й армии генерала Госбаха.

Генрик и Тони с интересом рассматривали город, кишевший войсками. Трудно было удержать всё в памяти, но ещё труднее было записывать. Они делали ото, заходя через определённое время в туалеты, расположенные во дворах. Колонны автомашин и солдат, как им удалось установить, двигались из Гижицко в трёх направлениях: на Голдап, Элк и Ожиш. Таким образом, это были либо пополнения для 4-й и 2-й армий генерала Вайса, либо части, которые должны были их сменить. Аналогичная картина наблюдалась и на железнодорожной станции, растянувшейся вдоль озера Негоции.

Хотя после нескольких часов пребывания в Гижицко Генрик и Тони собрали уже немало интересных сведений, они считали полученную информацию ещё слишком поверхностной. Генрик обязательно хотел установить численность гарнизона в Гижицко и систему его обороны. Бродя по городу, они не раз встречали патрули жандармерии и вермахта. Своим внешним видом разведчики не вызывали подозрений. Таких людей, как они, на улицах было много.

Когда они свернули на Гданьскую улицу, Генрик решил попытать счастья. Навстречу им шёл высокий мужчина с лопатой на плече, одетый в польскую шинель и пилотку. Разведчики остановили его, спросив, где тут можно перекусить. Незнакомец, польский рабочий, военнопленный из-под Кутно, производил впечатление интеллигентного и сообразительного человека. После короткого разговора Генрик предложил ему пойти куда-нибудь вместе, намекнув, что у них есть водка, но нет закуски.

Квартира, в которую привёл их новый знакомый, помещалась на чердаке. Здесь жила его невеста, которая была ещё на работе. Сам же он жил в бараках. Звали его Айтони. За рюмкой водки разговорились. Сказали ему, что приехали из поместья в Круклянках, чтобы грузить лес. Антони рассказал о себе. В прошлом он был пехотным сержантом, а с 1939 года работал в Гижицко. Он хорошо знал город, окрестности и вообще многое. Перешли на военные темы. Генрик начал осторожно расспрашивать его о численности гарнизона, укреплениях. Антони недоверчиво взглянул на него.

— А зачем это вам? Кто вы такие?… — спросил он внезапно.

— Тише, — шепнул Генрик. — Не понимаешь?

— Я сразу догадался, — буркнул тот, — что вы за птицы.

— Ну, тогда не спрашивай, а говори, что знаешь.

Антони хорошо разбирался в военных делах. Он буквально сыпал цифрами, называя расположенные в Гижицко немецкие части, дал им краткую характеристику.

Тони отпорол подкладку куртки и вынул карту. Антони карандашом отмечал на ней линии траншей и противотанковых рвов, которые сам недавно копал, позиции артиллерии, проволочные заграждения, минные поля. В самом Гижицко, по его словам, немцы в последнее время оборудовали в подвалах домов, выходящих на перекрёстки, дзоты, установив в них пулемёты и противотанковые орудия. Разведчики записывали названия улиц, номера домов.

Информация, которую они получили от Антони, была весьма ценной. Сами они не сумели бы установить многие детали, касающиеся обороны этого осиного гнезда. Антони посоветовал также съездить в Венгожево, где, как он уверял, не меньше немцев, чем в Гижицко.

Приближался вечер, а с ним и комендантский час. Надо было позаботиться о ночлеге. Антони предложил пойти к нему в барак. Однако бдительность не позволяла воспользоваться его гостеприимством. Антони загорелся желанием помогать им в добывании информации. Генрик согласился и рассказал ему, за чем он должен в течение двух недель наблюдать, как вести записи, а также где, кому и на какой пароль можно будет передать собранные сведения. Оставили ему несколько сот марок и продовольственные карточки, вселили в него надежду, что свободы осталось ждать недолго, и распрощались.

Сумерки опускались на город. Необходимости бродить по улицам больше не было. Антони предупреждал, что немцы проводят тщательную проверку документов и обыски. Теперь вся надежда была на удачу, смелость и смекалку.

Пустынными улицами разведчики добрались до шоссе, идущего в сторону поместья Пёрку— ново. Недалеко от сараев стояли скирды хлеба. Выбрали самую большую. В укрытии, сделанном в снопах, было тихо и уютно. Прижавшись друг к другу, светя фонариками, они исправляли записи в блокнотах и пометки на карте. Удача первого дня пребывания в Гижицко окрылила разведчиков. Решили, что, как только рассветёт, они снова пойдут в город, до обеда будут вести наблюдения, а затем поездом отправятся в Венгожево.

Спали чутко, часто просыпаясь от шума проезжавших по шоссе автомашин или гула летевших в чёрном небе самолётов.

Чуть свет были уже в Гижицко. Над городом ещё висели сумерки. Генрик отправился на станцию, а Тони остался на перекрёстке улиц. Поезд в Венгожево уходил в 11 часов. За время наблюдения за вокзалом и движением на улицах они пополнили имевшуюся уже информацию новыми сведениями. Билеты купил Генрик, предъявивший заготовленный в Центре пропуск. Они сели в переполненный военными вагон и спустя некоторое время уже ехали в сторону Венгожева. Поезд обогнул город и подошёл к лежавшей чуть в стороне станции. Смешавшись с толпой солдат и гражданских лиц, разведчики двинулись в город. Антони сказал правду: войск в Венгожеве было не меньше, чем в Гижицко, да и движение было здесь довольно оживлённым. Воинские части носили преимущественно опознавательные знаки 2-й танковой армии генерала Рауса и 4-й армии генерала Госбаха. Поскольку Венгожево было городом меньшим, чем Гижицко, каждый незнакомец здесь был заметен. Требовалось удвоить бдительность, быстро выполнить задание и исчезнуть. После нескольких часов пребывания в Венгожеве им удалось установить состав эшелонов, проследовавших в направлении Голдапа, опознавательные знаки снующих по городу автомашин и направление, в котором из Венгожева двигалось больше всего войск.

В оборонительной системе Восточной Пруссии Венгожево также играло серьёзную роль. Оно лежало на пути наступления советских войск и представляло собой мощный бастион, ощетинившийся с восточной стороны самыми современными средствами обороны. Гарнизон Венгожева состоял из бригады самокатчиков и моторизованной дивизии «Бранденбург». Генрику и Тони удалось собрать некоторые сведения об оборонительных сооружениях в городе, однако данных было гораздо меньше, чем о

Гижицко. Здесь не нашлось такого хорошего информатора, как Антони.

На имевшиеся у разведчиков немецкие карточки они купили сигарет, немного продуктов п водки. В 15 часов выехали поездом в Гижицко, решив вернуться сюда через неделю. Сошли на станции в Круклянках, откуда до Борецкой пущи было всего четыре километра. Лес подходил сюда длинным узким выступом. Станция в Круклянках находилась чуть в стороне от городка. Стало темнеть, когда заскрежетали тормоза и поезд начал сбавлять ход. Разведчики вышли из вагона. Оглядевшись, они поняли, что попали в трудное положение. Здание станции, железнодорожные пути и поезд окружало плотное кольцо жандармов. Несколько патрулей с овчарками останавливали выходящих и внимательно проверяли документы. Расспрашивали: кто, откуда и куда едет. Была ли это случайная облава, из тех, которые по распоряжению гестапо во множестве проводились на железных дорогах, или приготовленная для них ловушка, этого Генрик и Тони не знали.

Генрик приказал Тони сохранять хладнокровие: пусть жандармы проверят документы, а если задержат, то бежать только тогда, когда их поведут со станции.

Они шли с группой людей прямо на патруль жандармерии. В руках держали удостоверения личности, трудовые книжки и пропуска на поезд. Офицер взял в руки документы Генрика и начал внимательно просматривать их. Второй проверял документы Тони.

— Где работаешь? — бросил офицер, освещая фонариком лицо Генрика.

— В поместье Сальник Дольны, — без запинки ответил Генрик.

— Откуда едете?

— Из Венгожева.

— Что там делали?

— Грузили лес, который наш хозяин поставляет для нужд армии.

— Почему сошли в Круклянках?

— Завтра должны грузить здесь лес.

Им задали ещё несколько вопросов, затем офицер вложил их документы за отворот рукава шинели и кивнул двум жандармам, чтобы те отвели их в сторону. Там уже стояло несколько задержанных. Генрик пытался было протестовать, но, получив пинок в спину, умолк и встал между жандармами.

Проверка документов затянулась. Становилось всё темнее. Генрик, воспользовавшись минутной невнимательностью жандармов, шепнул Тони:

— За станцией будь готов… Я прикончу одного, ты — другого. Освободи предохранители на гранатах. Если разбежимся в разные стороны, двигай прямо на восток, в лесу держись шоссе, потом повернёшь на север. Как-нибудь доберёмся до своих.

Тони попросил у жандарма разрешения закурить. Тот кивнул головой. Тони полез за сигаретами. Долго искал спички, отгибая в кармане «усики» предохранителей на взрывателях гранат. Спокойно закурил и начал рассматривать жандармов. Только у некоторых были автоматы, у остальных же винтовки. Овчарок оказалось всего три.

Проверка подходила к концу. Жандармы задержали около десяти человек. Руководивший операцией офицер подошёл к задержанным, разделил их на две группы, и спустя минуту все двинулись к выходу.

Генрик и Тони оказались во второй группе. С ними вели ещё троих неизвестных. Конвой состоял из пяти жандармов. Сзади на небольшом расстоянии от них шли двое офицеров, жандарм с овчаркой и какой-то человек в штатском. Опи оживлённо разговаривали. До Генрика долетали лишь отдельные слова: «…на этой линии… видимо, произошла ошибка… ото было вчера…» По обрывкам фраз трудно было догадаться, о чём шла речь.

Из темноты вынырнули первые дома. Генрик легонько толкнул Топи. Тот незаметно развязал верёвку, которой была привязана его пила.

Звон упавшей под ноги жандармам пилы и прыжок Топи были настолько неожиданными, что жандармы и трое задержанных на миг оцепенели. Это длилось не больше секунды.

Топор в руке Генрика описал в воздухе полукруг и обрушился на жандарма с автоматом. Тот, даже не охнув, упал. Двумя выстрелами Тони уложил второго. Отозвался и пистолет Генрика. Оба прыгнули в канаву. Тони дёрнул взрыватель и изо всех сил швырнул гранату в бегущих к ним жандармов. На минуту огонь и дым заслонили всё вокруг. Разведчики бросились бежать. Вдогонку им всё чаще грохотали выстрелы. Они мчались мимо каких-то садов, заборов. Только бы вырваться поскорее из Круклянок, за шоссе, сбить со следа овчарок! Остановились, тяжело дыша. Кровь стучала в ушах, мешая прислушиваться. Побежали дальше. Выстрелы доносились теперь откуда-то справа. На минуту сумерки озарились двумя красными ракетами. Они чувствовали, что окружены со всех сторон. Но долгая осенняя ночь и темнота были союзниками беглецов.

Шоссе, ведущее из Живки Мале в поместье Бжозувка, не было ещё оцеплено. Они одним махом перескочили его. До спасительного леса осталось меньше двух километров. От него их отделяло ещё одно шоссе. Если немцы не успеют его оцепить, они спасены.

6

На шоссе возле Круклянок лежали двое жандармов. Одному из них топор Генрика раздробил череп. Второго уложили пули Тони. Трое были ранены. Спустя несколько минут на месте происшествия уже толпились жандармы, военные и агенты в штатском. Автомашина увезла убитых и раненых. Несколько жандармов, стреляя наугад, побежали за беглецами. Только организованная по горячим следам погоня могла принести результаты. Полетели радиограммы в Гижицко и в соседние жандармские посты с просьбой о помощи. Склонившись над картой, офицеры обсуждали план операции. Необходимо было немедленно отрезать беглецам дорогу в лес. В Круклянки прибывали всё новые и новые подкрепления. Одна автомашина, битком набитая жандармами и отрядами СА, выехала оцепить дорогу из поместья Бжозувка к шоссе Круклянки — Можджаны. Спустя некоторое время прибыло ещё три автомашины жандармерии и СС из Гижицко. Офицер коротко объяснил задачу. Плотные цепи жандармерии и СС перекрывали дороги, тропинки и просеки, ведущие на восток. Повсюду были разосланы телеграммы с описанием беглецов. Прибывшие из Гижицко на место происшествия гестаповцы со знанием дела рассматривали их документы. Поместье Сальпик Дольны, с которым был заказан срочный разговор, не подтвердило, что эти люди там работают. Их вообще там никто не знал, так же как никто из поместья нигде не грузил лес. Гестаповцы поняли, что имеют дело с разведчиками. Необходимо было любой ценой поймать беглецов. В тот же вечер шеф гестапо в Гижицко гауптштурмфюрер СС Цюпфельберг и начальник отделения разведки СД Оскар Шиммель получили подробные донесения о происшествии в Круклянках. Экспертиза показала, что документы были поддельными.

7

Ноябрьские ночи бывают тёмными, как чернила. Именно такая ночь окутала своими заботливыми крыльями Генрика и Тони. Светящаяся стрелка маленького компаса была единственным проводником в этой кромешной тьме. Шли всё время на восток. Каждый куст или дерево, маячившие в темноте, могли таить опасность. Пистолеты держали наготове. Они не сомневались в том, что немцы тотчас же организуют облаву. Наткнулись на густые кусты и старые высокие камыши. Углубились в них. Наклонили головы и при тусклом свете фонарика разглядывали карту. Подсчитали, сколько времени они бежали из Круклянок. По их расчётам они должны были находиться недалеко от дороги, идущей из поместья Бжозувка к шоссе. Судя по карте, спасительный лес был недалеко. Дорога из поместья была наверняка перекрыта. Решили идти как можно дальше на север, затем повернуть на восток и лишь оттуда пробраться в пущу. В такую тёмную ночь собаки были более опасны, чем люди. Дорогу из Бжозувки определили по гулу мотора проехавшей автомашины. Приближались к дороге, соблюдая особую осторожность. Так как местность была открытой, решили передвигаться ползком. До них донёсся топот кованых сапог — до дороги уже было рукой подать.

Лёжа на земле, разведчики на фоне тёмного неба видели насыпь, силуэты столбов и деревьев. Снова до них донеслись чьи-то голоса. Грохот колонны танков, ехавших по расположенному поблизости шоссе, заглушил всё. Они благословляли про себя эту неожиданную помощь. Генрик и Тони ползли рядышком. Кювет, насыпь, неширокую дорогу миновали удачно. Никто не стрелял. Отползли подальше, встали, немного размялись и двинулись быстрым шагом к лесу.

Близилась полночь. С момента их бегства прошло уже почти десять часов. Изредка посматривая на компас, разведчики убеждались, что идут правильным путём. Лес вырос перед ними неожиданно. Они встретили его вздохом облегчения. Прошли несколько километров на восток и только теперь почувствовали нечеловеческую усталость. Забрались в еловые заросли, с облегчением растянулись па мху. Закурили. Начали делиться впечатлениями о пережитом дне. Тони было жаль топора и пилы, оставленных па шоссе. Потом оба рассмеялись и полезли в мешок за продуктами.

8

До лета 1944 года, то есть до ликвидация абвера, III отдел, во главе которого стоял полковник Бентивегни, размещался в Берлине на бульваре Тирпитца, 74/77. В задачу отдела входила борьба с разведками иностранных государств, действовавшими на территории третьего рейха. Одной из наиболее важных секций III отдела абвера была секция Ш — «Р», или секция радио. Эта секция занималась выявлением работавших на территории Германии разведывательных радиостанций иностранных государств или радиостанций движения Сопротивления. Для своих целей секция Ш — «Р» разместила в оккупированных странах Европы станции радиоперехвата и пеленгации, с помощью которых вылавливала в эфире вражеские передатчики. Станции секции Ш — «Р» имели в своём распоряжении самую современную радиоаппаратуру и даже самолёты «Физелер-Шторх-115», оснащённые гониометрами. Работая круглые сутки, они записывали на магнитную плёнку позывные вражеских радиостанций, над которыми затем ломали голову специалисты из Центрального разведывательного управления в Берлине. Данные радиопеленга поступали в группу ликвидации, которая занималась уничтожением раскрытых радиостанций. После краха абвера и убийства адмирала Канариса функции абвера перешли к СД. Подверглась реорганизации и секция III — «Р», обязанности которой были возложены на III отдел СД, возглавлявшийся группенфюрером СС Олендорфом. Туда было передано её оборудование и почти все люди. Таким образом, станции радиоперехвата и пеленгации продолжали свою работу. Одна из наиболее мощных станций находилась в Восточной Пруссии, в небольшом курортном городке Кранц, расположенном у входа на вытянувшуюся Вислянскую косу. С самого начала войны группа специалистов занималась здесь систематическим радиоперехватом и пеленгацией, и до осени 1944 года ей удалось обнаружить многие радиостанции иностранной разведки и способствовать их ликвидации.

Осенью 1944 года, когда фронт остановился у границ Восточной Пруссии, у операторов радиостанции в Кранце голова шла кругом от сотен перебивавших друг друга разговоров в эфире, которые вели между собой штабы обеих сторон. Только многолетняя практика сотрудников станции позволяла их опытному слуху различать в этом невообразимом шуме позывные и шифрограммы разведывательных радиостанций. Количество раскрытых ими вражеских станций в учётной книге составило уже не одну сотню. В одну из ноябрьских ночей 1944 года работник станции в Кранце, манипулируя механизмами аппаратов и ловя в эфире знакомые знаки азбуки Морзе, вдруг задержал на минуту направляющую антенну пеленгатора, настроился на какую-то новую волну и начал внимательно слушать. В эфире довольно отчётливо звучали позывные: «ВБФ-3», «ВБФ-3», «ВБФ-3». Затем наступил небольшой перерыв, и вот вслед за трижды переданными позывными понеслись кодированные знаки зашифрованной радиограммы.

То, что обнаруженные им позывные и шифрограмма принадлежат советской радиостанции, сотрудник понял сразу и не был этим особенно удивлён. За время своей работы в Кранце он раскрыл не одну советскую разведывательную радиостанцию. Его поразило другое, а именно — чёткость передачи, свидетельствующая о том, что радиостанция находится недалеко от Кранца. Он записал свои наблюдения, подал соответствующий рапорт начальнику и снова принялся вслушиваться в таинственно гудевший эфир. На следующую ночь, почти в то же самое время, вся аппаратура станции в Кранце была подготовлена для пеленгации неизвестной радиостанции «ВБФ-3». Она отозвалась пунктуально. Магнитофонная лента записывала передаваемую шифрограмму. Точная гониометрическая аппаратура зафиксировала направление волн, их силу и другие детали. Длительные и сложные подсчёты, сделанные на основании полученных данных радиопеленга, позволили приблизительно определить место, откуда радиостанция вела свои передачи. Судя по специальной подробной карте, это были квадраты, расположенные в юго-восточной части Восточной Пруссии. Способ расхождения волн, позывные и мощность радиостанции указывали на то, что она принадлежит советской разведке п действует в непосредственной близости от линии фронта. Всё это, несомненно, означало, что где-то в районе Гижицко среди лесов п озёр сброшена группа советских разведчиков. Чем такие группы занимаются за линией фронта, начальник станции хорошо знал. Об этом не раз говорилось на совещаниях в Берлине.

Специальный бланк с грифом «секретно» начальник радиостанции в Кранце заполнил ровным, каллиграфическим почерком. Кратко изложил данные, состоящие из цифр, букв и чисто технических терминов. Через, несколько минут зашифрованное донесение полетело в Берлин.

9

Шли ввосьмером. Было ещё не совсем темно. План операции разработали до мельчайших деталей, и каждый разведчик знал свою задачу. Недельное наблюдение за оживлённым шоссе, проходившим через пущу к фронту, принесло немало интересных сведений. Так, например, было установлено, что по шоссе в обе стороны, чаще всего утром и вечером, проносились десятки мотоциклистов. Это были связные штабов. Разъезжая поодиночке, они представляли для разведчиков лакомую добычу. Было решено организовать на них охоту.

Тони нёс тонкий стальной трос со специальными крюками, а Ежи — кляп и мешок. В середине пущи шоссе круто поворачивало. Разведчики подошли к повороту с северной стороны, подползли поближе к шоссе и залегли. Тони и Максим перебрались на другую сторону. Юрий наблюдал за участком шоссе западнее поворота, а Коля — восточнее. Они хотели захватить курьера, ехавшего с фронта. Движение на шоссе ни на минуту не прекращалось. Наступившие сумерки мешали различать опознавательные знаки на машинах. Мимо них уже пронеслось несколько мотоциклистов, но все, как нарочно, из Гижицко в сторону фронта. С востока па мотоцикле никто не появлялся. После почти часового ожидания вдруг подбежал запыхавшийся Коля.

— Едет… Едет… — зашептал он.

Юрий кинулся с тросом па другую сторону шоссе, где сидели Тони с Максимом. Когда мотоциклист был уже в полукилометре от поворота, увидели, что сзади него едут несколько грузовых автомашин. Кляня весь белый свет, Андрей начал быстро сматывать трос. Мотоциклист медленно проехал поворот и скрылся. Следом за ним промчалось семь грузовиков. Разведчики проклинали в душе курьеров, которые, как назло, не ехали. Пронизывающий холод всё больше давал о себе знать. Грузовые и легковые машины проезжали довольно часто. Узкие щёлочки света их затемнённых фар напоминали волчьи, глаза. Разведчики то и дело поглядывали на часы и темневшее перед ними шоссе. От нетерпения они начинали нервничать.

Коля, сидевший в кустах перед поворотом и наблюдавший за длинной, прямой как стрела, лентой шоссе, до боли напрягал зрение. Каждый огонёк, который появлялся вдалеке, он принимал за фару мотоцикла. После некоторого затишья вдали на шоссе снова появилось два огонька автомашины. Разведчик проводил их ненавидящим взглядом. Сразу же за ними замелькал одинокий огонёк. Коля вскочил и побежал к Генрику и Андрею. Юрий с тросом был уже на другой стороне. Тони и Максим помогали ему крепить трос к дереву. Юрий выскочил ещё раз на шоссе п проверил его высоту и натяжение.

Огонёк затемнённой фары рос буквально на глазах. Слышно было, как работает мотор. Перед поворотом мотоциклист сбавил скорость, тем не менее удар о трос оказался сильным. Мотоцикл отбросило в сторону, свет погас. Курьер, пролетев в воздухе несколько метров, шлёпнулся на шоссе, перекувырнулся и покатился в кювет. Разведчики подбежали к нему. Он и вскрикнуть не успел, как Тони заткнул ему рот кляпом, надел на голову мешок и оттащил в кусты. Спустя минуту на шоссе не было уже ни троса, ни мотоцикла. Курьера доставили на базу. Тучный веснушчатый фельдфебель от страха не мог выговорить ни слова. Когда Генрик задал ему первый вопрос, он в ответ лишь беззвучно пошевелил губами. После тщательного обыска его втащили в палатку. Здесь было светлее. Генрик, Андрей и Сергей просматривали документы, взятые у фельдфебеля. Он оказался связным пехотного полка и ехал в штаб дивизии в Гижицко. Документы представляли собой донесения командования полка об обстановке на переднем крае, отчёт о его боевом и численном составе, какие-то списки. Бегающие глазки фельдфебеля, в которых отражались страх, беспокойство и недоумение, скользили по лицам собравшихся в палатке. Генрик расспрашивал его, Андрей и Сергей записывали показания. Фельдфебель сообщил номер и отличительный знак своего полка, назвал командиров, перечислил батальоны, роты, вооружение, предполагаемое обеспечение боеприпасами. Его полк занимал участок обороны севернее Филипова вдоль озера Розпуда. Он показал на карте это место, а также приблизительное расположение соседей.

Информация фельдфебеля заняла не один лист бумаги. Уже светало, когда они закончили допрос. Двое разведчиков вывели его из палатки в лес.

Генрик и Андрей начали составлять радиограмму. Она получилась довольно длинной и содержала много ценного. Решили, что Тамара с радиостанцией и охраной направится лесом на юг в район озера Ленкук, откуда и передаст текст. Затем они проведут там целый день, собирая новые сведения, а вечером из района озера Лазьно передадут вторую радиограмму. Ночью вернутся на базу. На выполнение этого задания пошёл Андрей с пятью разведчиками.

10

Андрей с товарищами вернулся на базу лишь на следующую ночь. Радиограммы были переданы. Генрик с оставшимися разведчиками весь день наблюдал за шоссе и вёл записи. Все очень устали от напряжённой работы и бесконечных лесных переходов. До утра спали как убитые. Шла уже вторая неделя их пребывания на вражеской земле. Подходили к концу взятые с собой запасы продуктов. Необходимо было поставить об этом в известность штаб в Каунасе и выбрать место для приёма груза. Большинство разведчиков были недовольны результатами своей работы. Им казалось, что сделано пока ещё очень мало.

На север от Борецкой пущи тянулись шоссе и железная дорога из Голдапа через Бане Мазурске в Венгожево. Они проходили по открытой местности или через небольшие кустарники, исключавшие возможность наблюдения. Только в окрестностях деревни Бочвинки два небольших лесных выступа подходило почти к шоссе и железной дороге. Генрик, Андрей и Сергей рассматривали штабную карту, десятки раз пробегая глазами шоссе и железную дорогу, ведущие из Венгожева в Голдап. По этому шоссе должны были одна за другой следовать колонны автомашин, снабжавшие всем необходимым участок фронта в районе Голдапа.

Шести разведчикам предстояло добраться ночью до деревни Бочвинки, занять наблюдательные посты и в течение дня наблюдать за шоссе и железной дорогой. Местность была неизвестна. Шли осторожно, поскольку местами лес был редким. Когда снова появились островки кустарника, прибавили шагу.

Вдруг Тони, шедший несколько впереди, упал на землю. Остальные последовали его примеру. Генрик подполз к нему. Между деревьями видны были силуэты немцев. Подсчитали — оказалось шестеро. Они шли по тропинке, ведя перед собой велосипеды. Деваться было некуда. Узкая полоска кустарника не была достаточным укрытием. Немцы могли заметить их и поднять тревогу. Действовать надо было молниеносно.

У Максима и Яна были винтовки с глушителями. Живьём хотели взять только одного. Разведчиков в защитной одежде, распластавшихся во мху, не было видно. Хлопнули приглушённые выстрелы. Двое немцев упали на землю. Дальше события развивались в ускоренном темпе. Выстрелами из винтовок уложили ещё одного немца. Оставшиеся трое не успели опомниться, как Генрик, Сергей и Тони с возгласами «Хенде хох!» бросились к ним. Немцы послушно подняли руки. Отобрали у них оружие, ремни, забрали документы. Тони ловко связал им руки, заткнул рты кляпами.

— Кто командир? — спросил Генрик.

Показали на лежащего на земле немца. Его подстрелил Максим. Одного из пойманных самокатчиков Генрик велел оставить для допроса, а двоих отвести в лес. Убрали также тела убитых. Велосипеды, рюкзаки, оружие, обмундирование и документы решили забрать на базу на обратном пути.

Связанного самокатчика вели с собой, пока не встретился густой кустарник. Там допросили пленного, который сообщил (что, кстати, вытекало и из документов), что он является солдатом части, входившей в состав 10-й бригады самокатчиков. Вшестером они отправились из Бане Мазурске в Олецко, куда перебрасывалась их часть. Они хотели, идя через пущу, сократить дорогу к шоссе. Встреча с разведчиками оказалась для них неожиданной — и гибельной.

Информация, полученная от самокатчика, обогатила сведения о противнике и одновременно сократила его силы на шесть солдат. Это была незапланированная операция. Разведчики обещали друг другу по возвращении обмыть свой успех водкой, которую нашли в рюкзаках самокатчиков.

Лес кончился. Шли полем. Справа осталась деревня Борек. Между деревнями Кальнишки и Керзки углубились в лес, который узким выступом тянулся до самых Бочвинок. На востоке он доходил до железной дороги и шоссе. Вскоре добрались до места. На обеих дорогах, несмотря на ночное время, царило оживлённое движение. Поскольку ничего не было видно, разведчики решили дождаться рассвета, спрятавшись в кустах.

Утром по двое с биноклями залегли на опушке леса. Тони ловко вскарабкался на развесистую ель, откуда ему было хорошо видно шоссе и железную дорогу. Наблюдения подтвердили усиленное движение транспорта между Венгожево и Голдапом. Один за другим заполнялись листочки бумаги, фиксируя знаки автомашин и их количество. В окрестностях деревни Бочвинки они заметили укрепления и множество солдат. Дальнейшее наблюдение за местностью представлялось опасным, поскольку узкий выступ леса мог быть внезапно занят немцами.

В безопасности почувствовали себя лишь в глубине пущи. Продолжать наблюдение за трассой Венгожево — Голдап не имело смысла. Из показаний связного вытекало, что в окрестностях Голдапа была сконцентрирована основная группа частей армии генерала Госбаха, курьеры которых сновали по этому шоссе. Зашёл разговор о возможности организации новой засады. Забрав снаряжение самокатчиков, разведчики к полуночи были уже на базе. Устроили настоящее пиршество из найденных в рюкзаках консервов. Хотя от усталости слипались глаза, чуть ли не до самого утра делились впечатлениями о последних событиях, результатах наблюдений и планах на будущее.

11

Запасы продуктов иссякли. Чтобы не оставлять следов, не ходили даже за картошкой. Однажды Максиму удалось убить кабана. Некоторое время питались его мясом, которое без хлеба и соля было невкусным. Обещанные штабом продукты, снаряжение и боеприпасы должны были сбросить этой ночью. Об этом накануне была получена радиограмма.

После долгих поисков выбрали место между озёрами Волиско и Лазьно среди болот, подальше от человеческих жилищ. Решили сообщить его точные координаты в штаб незадолго до вылета самолёта, с тем чтобы, в случае перехвата радиограммы, немцы не успели бы расшифровать её и помешать операции.

Приняв по радио условный сигнал, отправились в путь вдесятером и через два часа были на месте. Самолёт должен был прилететь в 22.30. Расположились треугольником. В середине его, на поле, заросшем редким леском, должны были сбросить парашюты с грузом. Светящиеся стрелки часов медленно отсчитывали время, может быть, даже слишком медленно. Было около 22.00, когда с востока послышался вначале слабый, а затем постепенно усиливающийся гул моторов. Одновременно где-то вдалеке ночную темноту начали разрезать ножницы прожекторов и светящиеся ленты трассирующих пуль и снарядов, Вспышки разрывов и лучи прожекторов то и дело озаряли небо. Видимо, летела большая группа советских самолетов.

Издалека до разведчиков доносилось глухое эхо взрывов сброшенных бомб; замёрзшая земля и морозный воздух усиливали звук. Затем такое же эхо начало доноситься чуть ли не со всех сторон леса, а сильнее всего — из района Гижицко и Венгожева. Воздух дрожал от бомб, рёва проносившихся над пущей самолётов. Бомбёжка фашистских очагов сопротивления была, судя по всему, широко задумана.

Стрелки часов приближались к 22.30. В грохоте бомб и зенитных орудий, а также рёве бомбардировщиков трудно было разобрать гул их самолёта.

Он появился неожиданно со стороны Круклянок, низко летя над лесом. Тамара услышала в наушниках условный сигнал. Три фонарика — Генрика, Андрея и Тамары — вспыхнули одновременно, а мгновение спустя засветились огоньками остальные две вершины треугольника. Разведчики размахивали фонариками над головой. Самолёт развернулся и прошёл над лесом так низко, что на фоне чёрного неба они увидели его силуэт. Три приближавшихся к земле парашюта были уже отчётливо видны. Ветер относил их на восток. Побежали за ними. Гул самолёта доносился всё тише и тише. Два парашюта с мешками нашли сразу же. Третий искали около часа.

До базы, которая находилась в зарослях над Чарчей Стругой, было далеко, и разведчики добрались туда лишь на рассвете. Сразу же начали распаковывать мешки. Там были батареи для радиостанции, боеприпасы, консервы, сигареты, спирт, шоколад и другие необходимые вещи. Разведчики с жадностью набросились на хлеб, которого не видели уже давно.

В тот день вести наблюдение за шоссе отправился лишь один дозор. Остальные приводили себя в порядок, брились, меняли бельё, чистили оружие и подгоняли по своей фигуре одежду самокатчиков и фельдфебеля. Семь разведчиков после долгой возни с великоватыми им немецкими мундирами, шинелями и фуражками приняли вид солдат вермахта. В этот день отмечали небольшой юбилей — третью неделю пребывания во вражеском тылу, па земле врага, где на каждом шагу их подстерегала опасность. Тамара и Наташа приготовили праздничный ужин. Было горячее, консервы, спирт. За исключением двух разведчиков, стоявших в охранении, все остальные уселись на плащ-палатках. Тони и Максим сыпали остротами, донимая прежде всего Тамару, в которую были тайком влюблены чуть ли не все разведчики. Она с улыбкой отмахивалась от их ухаживаний, заявляя, что в Ленинграде у неё остался жених.

Пошёл дождь с мокрым снегом, в ветвях деревьев бушевал ветер. В лесу время от времени слышались какие-то жуткие завывания и вопли. Спирт согревал тело и прибавлял бодрости. Ожили воспоминания. Тони был москвичом. Он тосковал по московским бульварам и какой-то Ольге, сомневался, останется ли она ему верна, не получая от него столько времени писем.

Андрей был родом из Крыма. Все завидовали тому, что он живёт в этом чудесном солнечном крае, в одном из прекраснейших уголков мира, а он с гордым видом затянулся дымом папиросы и попросил минуту внимания.

— Как только кончится война, я приглашаю всех вас к себе, — сказал он с улыбкой на смуглом лице. — Отец мой садовод, мать и брат тоже. У нас отличный домик на склоне горы. Оттуда открывается вид на море. Если бы вы только знали, как хорошо у нас в Крыму!.. Я не умею рассказывать. Чтобы описать всю эту красоту, надо быть Пушкиным. Для всех место найдётся. Тебя, Тамара, с Тони, чтобы вы не ругались, помещу в красивой беседке в саду.

Тамара запротестовала, а все разразились смехом. Андрей продолжал:

— Генрик, ты тоже приедешь. Будешь почётным гостем. Мы друзья навсегда. Ты понимаешь русское слово «навсегда»? Объездим весь Крым.

А Тамару такая перспектива явно привела в мечтательное настроение.

— Послушайте, — сказала она. — Генрик приедет в Ленинград, по дороге заберём Тони и других и нагрянем к тебе, Андрей, все вместе. Наймём яхту и поплывём по Чёрному морю…

Сергей, выполняя обязанности тамады, снова наполнил кружки. Андрей, едва не пролив спирт, обнял Генрика за шею:

— Генрик, выпьем за дружбу навсегда.

Чокнулись кружками так, что они даже звякнули, и всем вдруг захотелось обнять Генрика. В результате чуть было не сбили палатку. Он, немного смущённый этим коллективным проявлением дружбы, благодарил всех, точно не зная за что.

Тони, который был уже навеселе, умолял разрешить ему спеть. К его просьбе присоединились и другие. Генрик и Андрей выглянули наружу. Ветер и дождь со снегом ворвались в палатку. Тамара и Наташа затянули «Тёмную ночь», остальные подхватили. Слова песни как нельзя лучше передавали атмосферу этой ночи в лесу. Долго палатки гудели, как ульи. О том, что они находятся на вражеской земле, далеко от своих, что повсюду их подстерегает безжалостная, беспощадная смерть, все, казалось, забыли.

Где-то после полуночи легли спать. Закутавшись в плащ-палатки и полушубки, первыми захрапели Андрей и Сергей. Генрик не спал. Не мог понять, то ли выпитый спирт, то ли недавние беседы и песни шумели у него в голове. Яростные порывы ветра рвали брезент палатки. Генрик перевернулся несколько раз с боку на бок, подложил поудобнее руку под голову и начал прислушиваться к стонам бушевавшего ветра. Мысленно возвратился на родную Сувальщину, к своим, обошёл все уголки родного дома в Немцовижне. Вспомнил, что окна в комнате, где он спал с братьями, выходили в лес. Раньше в такие ночи, как сегодня, он любил, погасив свет, отдёрнуть занавеску на окне и всматриваться в таинственно шумевший бор. Мысли побежали дальше. Кристина… Сувалки уже освобождены от немцев. Интересно, что она сейчас делает? Предчувствует ли, что с ним происходит? Думает ли о нём временами? От этих размышлений сон не приходил, и он невольно вернулся мыслями к действительности. Начал вспоминать, что сделано ими с того момента, как они покинули Каунас: наблюдение за шоссе и железной дорогой, вылазки в Гижицко и Венгожево, встреча с жандармами в Круклянках, фельдфебель, шестеро самокатчиков. Много или мало? Скорее всего, мало. Что бы ещё сделать? Он хорошо знал своих разведчиков. Каждый был смел до безрассудства и находчив. А что, если попытаться организовать налёт на какой-нибудь штаб?… Захватить документы, планы… Кого-нибудь из высокого начальства… Но как? Кого? Где? Мысли перескакивали с события на событие, с одного лица на другое. В голове рождались различные проекты, реальные и фантастические. Помехой в реализации многих из них было установившееся затишье на фронте, отсутствие наступательных операции. Неизвестно было самое главное: когда придут наши? Здесь, в этих редких лесах, если немцы организуют крупную облаву, долго не продержаться.

Он заснул лишь под утро.

12

Палатки стояли всё ещё сдвинутыми, как в прошлый вечер. Сидели, сбившись в кучу, склонившись над картой. Рассуждали вслух, на каком участке шоссе Голдап — Бане Мазурске — Венгожево устроить засаду — то ли между деревнями Глувка и Бочвинка, то ли между Бочвинкой и Сурминами. Опасность тут и там была одинаковой. Пришли к выводу, что до леса ближе всего от деревни Глувка и что лучше всего организовать охоту в её окрестностях.

Восемь разведчиков с наступлением вечера отправились в путь. Вышли на опушку леса, кустарником вдоль небольшого ручейка добрались почти до самой Глувки и свернули влево. В стороне фронта на небе были видны вспышки от снарядов зенитной артиллерии и лучи прожекторов. Откуда-то сверху доносился гул моторов советских бомбардировщиков. Они шли волна за волной на запад, сопровождаемые прожекторами и огнём артиллерии. От этого притаившимся в кустах разведчикам стало как-то теплее на душе. Они почувствовали себя на вражеской земле менее одинокими. Там, в небе, были их боевые товарищи — с той лишь разницей, что, выполнив задание, они уже сегодня пересекут линию фронта и вернутся на базу, домой, а разведчики после выполнения задания останутся в тылу врага. Не вернутся к своим ни сегодня, ни завтра. А когда же?… Об этом они не хотели думать. Только Андрей, толкнув локтем Генрика, спросил полушутя, не хотел бы он полететь с лётчиками к своим? Генрик невольно вздохнул. Они подползли к самому шоссе. Уже видны были силуэты столбов и деревьев. То ли из-за появления советских бомбардировщиков, то ли по другим причинам движение на нём было небольшим. Время от времени мимо них проезжали грузовики, бесшумно промчалось несколько легковых автомашин — и всё. Более оживлённым было движение на железной дороге. С грохотом один за другим непрерывно шли эшелоны. Не составляло особого труда подложить под рельсы мину, но партизан удерживал строгий запрет совершать диверсии.

После полуночи поднялся ветер и начал порошить снег. Серп луны, который время от времени бросал из-за туч скупой свет, скрылся, наступила полная темнота. Отгоняя сон, разведчики шептались между собой, поджимая и вытягивая онемевшие ноги. Примерно в два часа ночи услышали гул самолётов. Это возвращались с ночной бомбёжки советские бомбардировщики. Шли легко, освободившись от смертоносного груза. Тони приложил пальцы к губам, посылая, как девушка, лётчикам воздушный поцелуй.

Прошёл ещё час. От холода, вынужденной неподвижности, долгого ожидания и нервного напряжения пришла страшная усталость, а в голову лезли мрачные мысли. И вот, когда они уже было усомнились в успехе операции, со стороны Голдапа вначале неясно, а затем всё более отчётливо донеслось тарахтение мотоцикла. Сергей, который мог безошибочно определить по звуку марку любого мотоцикла, шепнул Генрику, что это двухцилиндровый «БМВ», а значит, наверняка с коляской. Поскольку до рассвета оставалось недолго и вскоре им надо было возвращаться на базу, решили воспользоваться этой последней возможностью.

Тони и Максим бросились с тросом на другую сторону шоссе и прикрепили его к столбу. Тарахтение мотоцикла нарастало. Спустя минуту со стороны Глувки замелькал тусклый огонёк фары. Проводили его взглядом. Ещё немного… Ещё секунда… Удар!

Раздался скрежет и грохот железа о камни. Мотоцикл тёмным силуэтом перевернулся несколько раз в воздухе и упал на левую сторону шоссе. Трос выдержал удар. Из-под опрокинутого мотоцикла доносились стоны.

В коляске оказался укутавшийся в полушубок офицер. Мёртвый солдат-водитель лежал на земле. Генрик осветил фонариком лицо немца и расстегнул его полушубок, под которым виднелись погоны майора. Заткнув немцу рот, Максим поставил его на ноги. Из коляски вынули набитый документами портфель, опрокинули на тело водителя мотоцикл, взяли майора под руки, и спустя минуту вся группа скрылась во мраке пущи.

13

Тёмная морозная декабрьская ночь стояла над Гижицко. Недалеко от вокзала, в парке, где в голых ветвях деревьев пронзительно завывал ветер, расположился двухэтажный особняк, отрезанный от внешнего мира иглами высокой железной ограды. Закутавшись в полушубок, с переброшенным через плечо автоматом вокруг особняка мерно расхаживал часовой, посматривая на бурую немецкую овчарку, бегавшую от дерева к дереву. Из одинокого особняка не долетало ни единого звука, окна его были наглухо зашторены. Лишь стоявшие у входа автомашины указывали на то, что в нём кто-то есть.

Небольшой зал на втором этаже, обитый дубовыми панелями, был обставлен стильной мебелью, привезённой сюда из далёкой Франции. Красивый письменный стол, книжные шкафы, два сейфа, огромная карта Восточной Пруссии, мягкие кожаные кресла и даже электрическая кофеварка. Писк одного из многочисленных телефонов оторвал на минуту от бумаг писавшего что-то офицера. Нахмурив брови, он снял телефонную трубку и, взглянув на часы, произнёс:

— Пусть заходят!

Дверь бесшумно отворилась, и в кабинет вошли несколько мужчин. Часы показывали 23.00.

Особняк, о котором идёт речь, служил резиденцией разведки СД. До лета 1944 года в нём помещалось одно из отделений абвера. Однако после ликвидации Канариса и его службы место абвера заняла зарубежная разведка СД. Руководитель её отделения в Гижицко майор Оскар Шиммель, получивший за заслуги в абвере звание штурмбанфюрера СС, остался фактически на прежнем посту. Изменилось лишь название организации, а цели были те же. Отделение СД в Гижицко продолжало заниматься разведкой, диверсиями и контрразведкой. Помимо разведки СД, круг обязанностей которой был довольно широким, в Гижицко действовала ещё одна организация, занимавшаяся исключительно военной разведкой на фронте. Она носила название «Иностранные армии Востока». Эти разведки тесно сотрудничали друг с другом.

В ту декабрьскую ночь в кабинете Шиммеля собрались на совещание шеф гестапо в Гижицко гауптштурмфюрер СС Цюпфельберг, руководитель отделения «Иностранные армии Востока» капитан Хайнерт, начальник станции радиоперехвата и пеленгации на Восточную Пруссию капитан Шиффер и заместитель Шиммеля капитан Грундманн. Шиммель открыл дверцу сейфа, вынул одну из папок и начал посвящать собравшихся в курс операции, которая носила невинное название «Лотта». Рассказал вначале об убийстве двух жандармов в Круклянках. Потом подробно описал случай на шоссе Мерунишки — Гижицко с курьером, который бесследно исчез вместе с мотоциклом. Тщательно проведённое следствие исключало возможность дезертирства.

Капитан Грундманн наливал из кофеварки кофе. Шиммель прочитал далее докладную об исчезновении в окрестностях Бане Мазурске шести самокатчиков, которых тоже до сих пор не обнаружили. Последнее донесение касалось происшествия на шоссе Голдап — Венгожево, где были найдены разбитый вдребезги мотоцикл и труп водителя, но не удалось найти трупа майора, работавшего в интендантстве 4-й армии генерала Госбаха. Шиммель, подливая себе кофе, начал связывать все эти факты в единое целое, приводя одновременно данные радиоперехвата со станции в Кранце и из других мест. В итоге он сделал вывод, что в Борецкой пуще либо в её окрестностях действуют разведчики противника, с которыми немецкая контрразведка уже не раз имела дело. Развернулась дискуссия. Никто не сомневался в том, что за линией фронта работают советские парашютисты-разведчики и что таинственное исчезновение людей на шоссе является делом их рук. Выдвигались даже предположения, что захваченных курьера и майора разведчики могли переправить через линию фронта.

Взяв слово, капитан Шиффер подробно ознакомил собравшихся с данными радиоперехвата со своей станции. Произведённые пеленг и подсчёты указывали на то, что на территории Восточной Пруссии действует немало вражеских радиостанций, в том числе наверняка в Борецкой пуще, Пиской пуще и в лесах возле Инстербурга. Это подтверждал также капитан Хайнерт, руководитель отделения «Иностранные армии Востока». Участники совещания знали последнее распоряжение из Кенигсберга по поводу усилившейся деятельности советской разведки. Под угрозой самого сурового наказания всем предписывалось принять необходимые меры для ликвидации советских десантно-разведывательных групп и недопущения расшифровки обороны отдельных районов. Взгляды собравшихся устремились к зелёным пятнам на штабной карте, обозначавшим леса. Где-то в них и скрывались разведчики.

Каждый выдвигал своё предложение, которое затем обсуждалось. Долгая декабрьская ночь близилась к концу. В кабинете Шиммеля висело густое облако табачного дыма. Пахло кофе. Заканчивалась разработка плана операции против советских разведывательных групп. Во внимание принималось три лесных массива.

План операции в Борецкой пуще выглядел следующим образом: в тот же день капитан Шиффер должен был выделить из подчинённой ему спецчасти три группы, оснащённые аппаратурой для радиоперехвата и пеленгации, которые должны были направиться в населённые пункты Гасево, Орлово и Дунайки. Этим группам вменялось в обязанность день и ночь прослушивать эфир и, в случае обнаружения вражеской радиостанции, немедленно засечь её местоположение в данном треугольнике. Независимо от этих групп два подвижных гониометра должны были разъезжать по ночам по Борецкой пуще. Из Кенигсберга был вызван также самолёт «физелершторх», оснащённый пеленгационной аппаратурой. В его обязанности входило патрулирование в воздушном пространстве над лесами. Это были меры, так сказать, технического порядка. Оперативные же меры, предусматриваемые планом, выглядели ещё более грозно. Шефу гестапо Цюпфельбергу предписывалось в тот же день провести совещание с лесниками Борецкой пущи и обязать их удвоить бдительность и о всём подозрительном сообщать немедленно в гестапо. Кроме того, гестапо должно было создать на базе жандармерии, СС и СА несколько оперативных групп, которые, взяв собак, должны были прочесать пущу. Были учтены мельчайшие детали, выделены резервы на случай расширения операции, продуманы способы использования бродячей агентуры и десятки других мелочей, которые должны были в конечном счёте гарантировать успех.

Аналогичные оперативные меры были приняты также в отношении Пиской пущи и леса возле Инстербурга. С копией плана специальный курьер отправился утром в Кенигсберг. Рассвет уже окрасил небо в розовый цвет, когда Шиммель закрыл сейф и покинул прокуренный кабинет. Он мысленно пробежал ещё раз весь план предстоящей операции: этот план казался настолько логичным в своей основе, что его реализация, несомненно, должна была в течение ближайших дней привести к уничтожению советских разведчиков. Но Шиммель был старым, опытным шпионом. И хотя всё свидетельствовало о том, что разработанный им план безупречен, всё же некое подсознательное ощущение злорадно нашёптывало, что не исключена ошибка. А может быть, советские разведчики действуют в каком-то селе? Имеют там свою агентуру? Хотя ночь и прошла в напряжённой работе, Шиммель долго не мог заснуть. Его всё больше терзали сомнения.

14

Вот уже несколько часов Генрик, Андрей и Сергей сидели в палатке, листая записанные показания майора Грюнфельда, одного из интендантов штаба 4-й армии генерала Госбаха. Допрос длился почти целый день. Записи заняли толстый блокнот. Просматривая их, а также захваченные документы, разведчики выбирали наиболее интересные сведения, из которых затем Сергей составлял донесения в Центр. Остальные разведчики свёртывали палатки. Генрик решил перебраться на несколько дней на юг от шоссе в леса между озёрами Волиско и Лазьно. Радиограмму должны были передать с того места, где находилась база, а затем двумя группами уйти на юг.

В полночь Тамара вызвала радиостанцию в Каунасе и быстро отстучала в эфир длинную радиограмму. С первой группой шёл Генрик, со второй — Андрей. Шоссе должны были пересечь возле озера Лазьно. Генрик со своей группой уже приближался к шоссе, когда над их головами низко пролетел самолёт. По звукам мотора узнали «шторх». Самолёт продолжал кружить над лесом. Небо покрывали редкие тучи. Ветер раскачивал верхушки деревьев. Движение на шоссе было небольшим. Переходить должны были, как всегда, поодиночке. Генрик двинулся первым, за ним — Тони, Тамара и другие.

Три взлетевшие одновременно ракеты очертили на небе полукруг и, оставляя за собой снопы искр, упали на лес. В ту же минуту со стороны Червонного Двора застрочил ручной пулемёт и загрохотали одиночные выстрелы. Было слышно, как с запада по шоссе мчатся автомашины. Ракеты взлетали теперь одна за другой, а эхо выстрелов, крики и лай собак доносились уже слева и справа, постепенно приближаясь к ним. Разведчики успели перебежать шоссе. Никто из них не был ранен. В нескольких километрах от шоссе тянулись болота и густой кустарник. Тони, который прикрывал отход группы, посыпал следы специальным порошком. Собаки не могли взять след. Облава, по всем признакам, была широко организована и тщательно продумана.

Запыхавшись, остановились на минуту. С севера отчётливо доносилась стрельба. Они различали длинные очереди ручного пулемёта и короткие автоматные очереди разведчиком. Группа Андрея вела бой. Пуща наполнялась всё большим гамом. Очевидно, немцам удалось засечь место работы радиостанции, результатом чего и явилась эта облава. Генрика беспокоила судьба товарищей из группы Андрея.

Шли осторожно, как умеют ходить по лесу только разведчики. Дорогу внезапно преградила широкая вырубка. Начали обходить её стороной. Прошли уже половину, как вдруг где-то рядом послышался лай собак и в небо взвились ракеты. В их свете разведчики увидели бегущих со стороны леса вооружённых людей в штатском с овчарками. Это были люди из боевых отрядов СА. Сергей, не дожидаясь приказа, дал по ним очередь из ручного пулемёта. Его поддержали: Пётр — вторым пулемётом, остальные — автоматами. Встреченные огнём гитлеровцы, громко перекликаясь, отступили в лес. Оттуда они пускали попеременно жёлтые и красные ракеты, требуя помощи. Обстановка для разведчиков становилась всё более угрожающей.

После нескольких часов утомительного марша, обходя стороной вырубки, дороги и просеки, группа Генрика добралась наконец до болота. Начали всё чаще попадаться кусты. Разведчики углублялись в них всё дальше и дальше, ища место для отдыха. Ждали Андрея и товарищей, не зная, живы ли они и сумеют ли найти отряд в этих непроходимых дебрях. Темнота сменилась рассветом, а группа Андрея не появлялась.

И только на следующую ночь Андрей и его разведчики нашлись, вернее, их нашёл дозор, когда они брели среди болот невдалеке от места, где остановилась группа Генрика. Все были целы и невредимы. Группа Андрея нарвалась на сильную засаду возле самого шоссе. Ответили огнём, с трудом прорвав кольцо окружения, в которое эсэсовцы хотели их загнать. Теперь уже не было никаких сомнений и том, что их разведывательная деятельность в Борецкой пуще раскрыта. Немцы, бесспорно, примут все меры к тому, чтобы ликвидировать группу. Создавшаяся обстановка требовала правильной оценки и принятия необходимых решений.

Разведчики сидели в кустах, обдумывая, как действовать дальше. К тому, что гитлеровцы рано или поздно их обнаружат, они были готовы ещё до отлёта в пущу. Схватки с врагом, к которым они привыкли, не страшили. Их беспокоило лишь одно: чтобы в Центр регулярно поступала информация о движении на близлежащих шоссе и о местах концентрации немецких войск, а об этом пока не могло быть и речи.

Долго раздумывали над сложившейся обстановкой, пока не пришли к выводу, что действовать надо по-новому. Они знали, что облава будет продолжаться минимум несколько дней. Решили на это время тщательно соблюдать осторожность и не мозолить немцам глаза. Группу разделили на две части. Андрей со своими разведчиками должен был отойти дальше на восток. Если немцам удастся уничтожить одну из групп, вторая сможет продолжать свою деятельность. Генрик со своими людьми остался на прежнем месте, чтобы, как только немцы успокоятся, снова приступить к выполнению задания.

Время тянулось страшно медленно. Спали по очереди, навёрстывая упущенное в предыдущие дни. Низко над лесом кружил ненавистный «шторх», высматривая сверху огонь или дым костра и чутко вслушиваясь в эфир. Уже третий день разведчики не имели связи со штабом и не покидали своей базы. Необходимо было отправиться в разведку.

Двинулись втроём — Генрик, Тони и Сергеи. Захватили ручной пулемёт, винтовку с глушителем и гранаты. Болотами дошли до озера Волиско. Местами передвигались ползком. В лесу стояла такая тишина, что был слышен даже малейший шорох. Они беспрепятственно добрались до шоссе, залегли и стали ждать. Как всегда, ночью шло много машин. Темнота ограничивала видимость. Обратили лишь внимание на автомашину специальной конструкции с круглой антенной на крыше, которая дважды в течение ночи проехала по шоссе. Это была автомашина с гониометром, она выслеживала радиостанцию, действовавшую в пуще.

Едва только растаяла темнота, разведчики начали различать опознавательные знаки на автомашинах, следующих по шоссе. Благодаря сведениям, полученным от пленных немцев, многие знаки знали уже на память. Тони, лёжа рядом с Генриком, провожал взглядом каждый мотоцикл. Он уже не владел собой. Генрик пытался сдержать его порывы, но Тони не сдавался, умоляя разрешить ему подстрелить из винтовки с глушителем хотя бы одного фрица и забрать документы, которые тот везёт. Пришлось позволить Тони поохотиться за курьерами.

Как назло, автомашины шли в этот день одна за другой, так что проезжавшие мотоциклисты не были в одиночестве. Поскольку уже наступали сумерки, Тони решил уложить из винтовки первого попавшегося курьера.

Он протёр перчаткой линзу оптического прицела, установленного на винтовке, проверил глушитель и улёгся поудобнее под свисающими над ним ветками. Вскоре с запада донеслось тарахтение мотоцикла. Тони повернул в его направлении винтовку. Генрик и Сергей следили в бинокли, как по шоссе нёсся мотоциклист. Его очертания росли в оптическом прицеле винтовки. Тони медленно навёл точку, где перекрещивались линии в прицеле, на прыгающий силуэт, отпустил предохранитель, выждал секунду— две, чтобы мотоциклист приблизился ещё немного. Генрик и Сергей затаили дыхание.

Глухо хлопнул выстрел. Мотоцикл полетел в кювет, а водитель покатился по шоссе. За руки и ноги его уволокли в кусты. Сергей вытащил из кювета мотоцикл. Отойдя на несколько сот метров от шоссе, они замаскировали в кустах труп водителя и мотоцикл, забрали трофеи — туго набитую сумку, оружие, документы и обмундирование — и, не скрывая своей радости, быстро двинулись на базу. Там их уже ждал связной Пётр, прибывший от Андрея с информацией, добытой его группой.

День оказался удачным. К сожалению, пока нельзя было передать полученные сведения. Генрик знал, что немцы, как правило, особенно внимательно следят за эфиром ночью, поэтому днём шансы на безопасную передачу радиограммы были большими. Они с Сергеем составили её ночью и долго раздумывали, откуда удобнее вести передачу. Выбор пал на место, расположенное в нескольких километрах от шоссе, откуда, в случае чего, можно было скрыться в глубь пущи. Охрану Тамары и радиостанции составляли четверо разведчиков.

Радиограмма была короткой и содержала лишь самую необходимую информацию. Разведчики встали в охранение. Тамара начала передавать донесение…

15

Эдвард Мерецкий, изучая радиодело, постоянно находился в деревне Мурава, под Каунасом. В те дни, когда тоска по брату становилась невыносимой, он отправлялся в Каунас, к знакомому дому, где располагался разведотдел, и пытался узнать, нет ли новостей о Генрике. Ему отвечали немногословно. Он, однако, не отступал и доходил до самого полковника, настойчиво добиваясь у него ответа. Добытая им информация зачастую ограничивалась тем, что брат здоров и бьёт фрицев. Однажды Эдек поймал в коридоре разведотдела полковника и спросил:

— Товарищ полковник, а что с Генриком?

Тот взял его под руку и провёл в свой кабинет. Эдек понял, что ему должны сообщить какое-то важное известие. Хорошее или нет? Предчувствие подсказывало, что известие должно быть плохим, однако выражение лица полковника, казалось, говорило о другом. Он предложил Эдеку сигарету, закурил сам, спросил, как жизнь, учёба, а затем, как бы подбирая слова, стал говорить о Генрике. О том, что он здоров, как и все в его группе, что они сообщили в последнее время много интересных сведений о враге. Эдек старался не проронить ни слова, а когда полковник замолчал, стал просить его, чтобы тот хоть как-то подсказал, где сейчас находится Генрик со своей группой и когда можно ожидать его возвращения.

Полковник встал и отодвинул занавеску с висящей на стене карты Восточной Пруссии, на которой наряду с детально вычерченной линией фронта виднелись л какие-то другие таинственные обозначения. Секунду поколебавшись, полковник указал на район Борецкой пущи. Так, значит, там? Там, где-то в лесных дебрях, находится в эту минуту его брат? Эдеку хотелось спросить ещё о многом, но полковник задёрнул занавеску и приложил палец к губам, как бы предупреждая, что теперь необходимо забыть то, о чём только что шёл разговор. На вопрос, обнаружили ли немцы существование группы, полковник ответил утвердительно, сказав, однако, что разведчики знают, как вести себя, чтобы не попасться.

В заключение этой доверительной беседы Эдеку было сказано, что его брат геройский парень, из чего Эдек сделал вывод, что брат выполняет действительно какое-то очень важное задание. Весь день после этого разговора он ходил в приподнятом настроении.

Полковник и другие офицеры разведки фронта знали, вероятно, о группе разведчиков и Генрике значительно больше. Радисты день и ночь прослушивали эфир, принимая сообщения не только от группы Генрика. На основании получаемых шифровок, а также данных из других источников штаб обобщал сведения о противнике, обороняющем подступы к Восточной Пруссии. Каждое, пусть самое незначительное, известие, содержавшееся в скупых строчках радиограмм, имело для разведотдела огромную ценность. Знаки и номера на автомашинах и других видах транспорта, например, говорили о том, где размещаются те или иные дивизии, проясняли пути и источники их снабжения, свидетельствовали о перемещении частей. Однако самые ценные данные заключались в показаниях перехваченных курьеров и захваченной при этом документации. Весь разведотдел штаба фронта буквально жил деятельностью разведывательных групп. Любое известие ожидалось с нетерпением. И когда случалось, что позывные группы Генрика не появлялись в эфире в положенное время, отдел охватывало беспокойство. А если… Впрочем, никто в таких случаях не допускал никаких предположений вслух о том, с чем могли столкнуться члены группы там, в борецких лесах. Большое беспокойство вызвало у полковника донесение о том, что группа обнаружена, что произошло несколько вооружённых столкновений с противником и по этой причине выход в эфир затруднён. Все прекрасно знали, что леса Восточной Пруссии невелики. Если немцы начнут прочёсывать местность, разведчикам придётся туго. А поскольку всё говорило о готовящемся наступлении наших войск, потребность в разведданных о положении противника в том районе возрастала с каждой минутой. Разведчики должны были действовать невзирая на любые обстоятельства.

16

Место, выбранное для нового лагеря в лесном урочище, выглядело безопасным. Палатки с трудом разместились в густых зарослях. С декабрём пришли морозы, превратившие землю в камень, а воду в лёд. Стужа приносила всё больше беспокойства. Несмотря на тёплую одежду, мороз по ночам пробирал до костей, немилосердно терзал уставшие тела. Огонь разжигать опасались и днём, и ночью. Давно не знавшая бани, обмороженная кожа покрывалась струпьями. Простуда, повышенная температура были нормальными явлениями их повседневной жизни. И только сила воли, вера в необходимость своего дела поддерживали настроение партизан. Ни одной жалобы не слышалось в разговорах. Они считали, что добытые ими сведения всё ещё недостаточны и необходимо любой ценой сделать что-то более значительное. Хотя было решено в течение следующей недели соблюдать строжайшую осторожность и ни в коем случае не попадаться фрицам на глаза, каждый день регулярно на шоссе выходила патрульная группа из двух человек, проводившая тщательное наблюдение. В результате этого поступали сообщения не только о количестве транспорта, проследовавшего по шоссе, но и другая информация. На автомагистралях, пересекавших леса, немцы начали строительство противотанковых заграждений. Всюду устанавливали мины, выкапывали рвы, минировали мосты. Эти приготовления, конечно, не ускользнули от внимания разведчиков.

Внимательные глаза, наблюдавшие за шоссе целый день, подмечали всё новые и новые детали, связанные с положением на линии фронта, его оборонительными рубежами, а также то, что касалось живой силы противника. В последнее время внимание разведчиков приковывал один факт, на первый взгляд совсем обычный: с некоторого времени по оживлённой фронтовой автостраде проезжал то в одну, то в другую сторону штабной «мерседес» защитного цвета. Это повторялось регулярно, с интервалами в несколько дней. Его окраска, отличительные знаки и прежде всего изображение быка, нарисованное на его кузове, позволяли сделать предположение, что машина принадлежит штабу танкового соединения, размещавшегося на участке к югу от Голдапа. В бинокль удалось рассмотреть, что в «мерседесе» всегда сидят три— четыре офицера. Интуиция разведчика, как и логическое сопоставление фактов, подсказывала, что в этом автомобиле ездит на совещание куда-то в штаб армии или корпуса командный состав ближайшей танковой части.

«Мерседес», а точнее говоря, его груз начинал возбуждать у разведчиков всё больший интерес, и вечерами в палатках всё чаще шли разговоры о нём. Хотя риск, связанный с захватом машины и находящихся в ней офицеров, был велик, но хорошо продуманный план нападения давал немалые шансы на успех.

Генрик, Андрей и Сергей, дымя сигаретами, целыми часами обсуждали вопрос о загадочном «мерседесе». Одни планы его захвата казались чересчур рискованными и фантастическими, другие как будто имели более реальную основу. В процессе обсуждения предстоящая операция постепенно начала приобретать более чёткие очертания. Генрик нанёс на лист бумаги план шоссе, крестиками обозначил отдельных разведчиков, радиопередатчик, большой крест означал место проведения атаки на штабную машину. Каждая деталь вызывала оживлённую дискуссию, и в окончательный план выносились только те элементы, которые получали единодушное одобрение.

В результате нескольких бессонных ночей схема операции была готова. Юношеский запал его авторов не оставлял в ней места для возможных опасностей, смерти пли провала группы. Дело выглядело простым и обычным.

Вечером, когда Максим, Ян и Пётр вернулись с пункта наблюдения за шоссе, а Тамара и Наташа накормили всех, собрался экстренный совет. Генрик ещё раз доложил группе составленный план.

Сон был забыт. От этой операции ждали многого. Только бы машина показалась на дороге в назначенный день, только бы в ней были действительно ценные документы! Операция должна была состояться через два дня, то есть в субботу. Предварительные наблюдения подсказывали, что всегда в этот день штабной «мерседес» мчался в сторону Гижицко. Теперь оставалось только тщательно проверить оружие.

17

Наступила суббота. Хмурый декабрьский рассвет долго не мог рассеять лесную тьму. Моросил мелкий дождь со снегом, наполнявшим воздух пронизывающей стужей, а лес — серой мглой. Разведчики спешно скатывали палатки, запаковывали их в мешки, которые складывали под деревьями.

Генрик в мундире взятого в плен майора выглядел настоящим немцем. Остальные семь разведчиков тоже ничем с виду не отличались от солдат вермахта.

На назначенные места выходили небольшими группами. Те, кто шёл с Генриком, несли с собой кроме рации три брезентовых мешка, кляпы, верёвки. Выражение лиц у всех было серьёзное, почти торжественное. И лишь весёлый, как обычно, Тони, помогавший Тамаре тащить рацию, говорил ей, что, как только они высадят фрицев из машины, нужно будет обязательно поехать в Гижицко за водкой, так как запас спирта во флягах кончился. Тамара отвечала на болтовню Тони весёлым смехом.

Всю прошедшую неделю группа не предпринимала никаких действий. В лесу также было спокойно. Подошли к шоссе. Генрик с Андреем подползли к его обочине, чтобы ещё раз убедиться в том, что место выбрано правильно. Да, всё верно. Перед ними в утреннем сумраке, окутанное туманом измороси, лежало ровное полотно шоссе. Здесь пару часов спустя должна была разыграться схватка — одна из многих, которые ежедневно происходили в тени бурных военных событий. Примерно в трёх километрах к востоку отсюда разместился наблюдательный пункт Павла и Наташи, снабжённый радиостанцией. Они отправились туда из лагеря ещё раньше.

Осмотрев место будущей операции, Генрик и Андрей присоединились к остальной группе. Пётр, получив последние инструкции, исчез в зарослях, отправившись на точку, где ему полагалось быть по плану. По условному сигналу он должен был выбросить на шоссе горсть шипов для прокола шин. Коля с таким же поручением двинулся в противоположном направлении.

Время приближалось к семи утра. Тамара подсоединила питание к рации, надела наушники, отрегулировала аппаратуру и, настроившись на нужную волну, перешла на приём.

Ровно в семь в наушниках послышалось несколько равномерных радиосигналов. Это был условный знак от Наташи. Тамара подтвердила приём. Связь действовала.

Время тянулось всё медленнее. Движение на шоссе становилось оживлённым. Со стороны линии фронта прошло пять грузовиков, несколько мотоциклов, потом в обратном направлении проследовала небольшая автоколонна, а за ней — более десятка тягачей с орудиями. Через некоторое время на восток потянулся длинный хвост хозяйственных машин и полевых кухонь. До притаившихся в кустах разведчиков долетали обрывки немецкой речи. Вдруг в каких-нибудь ста метрах от них остановилось две машины. Из покрытого брезентом кузова спрыгнули несколько пожилых солдат и зашагали в кусты. Разведчики замерли в ожидании. Из-за этих несчастных интендантских крыс вся операция могла пойти прахом. Однако опасность миновала. Вернувшись на дорогу и попрыгав, чтобы разогреть озябшие ноги, фрицы отправились дальше.

Напряжение ожидавших возрастало с каждой минутой. Сейчас внимание всех было направлено на стрелки часов и полотно шоссе. Генрик то и дело спрашивал себя: удастся или нет?… Ведь этот день мог оказаться их последним днём в Борецкой пуще. Риск операции был слишком велик, однако он возвращался мыслями ко многим другим, не менее рискованным делам и утешал себя надеждой, что и это будет, непременно должно быть удачным. Но лучше всего, говорил он себе, не думать об этом, переключиться на что-нибудь другое. Вот хоть о том, что сейчас декабрь, через несколько дней Новый год. Он старался представить себе родной дом, ёлку, новогодний вечер, отца, братьев, подарки, песни в кругу семьи… А, чёрт! Это тоже нехорошо: такие воспоминания здесь, в зарослях борецких лесов. И вообще глупо заставлять себя думать о чём-то другом, кроме ответственности, которая легла на сердце тяжёлым камнем. Чтобы прервать эти размышления, он тронул Сергея за плечо, приказав записывать проезжавшие машины.

Тамара, ежеминутно встречаясь глазами с Генриком, потирала покрасневший на ветру кончик носа и, плотнее прижимая наушники, напряжённо всматривалась в рацию, стоящую перед ней. В наушниках, однако, по-прежнему было тихо.

— Слушай, Генрик, — шёпотом произнёс Юрий, — у меня предчувствие, что всё пройдет отлично.

— Откуда такая уверенность? — спросил тот, убеждаясь, что все они думают в эти минуты об одном и том же.

— А я сон видел. Интересный.

— Э, тоже мне, сон, — бросил кто-то из разведчиков. — Комсомолец, а в сны верит…

— Одно другому не мешает, — сказал Андрей. — Временами бывает, что приснится, то и исполнится. Давай, Юра, расскажи, что за сон.

— Мне приснился сад, точь-в-точь как у нас дома.

Тони расхохотался:

— И под яблонькой Маруся. Передаю по буквам: М — «мерседес»…

— Не перебивай, — сказал Юрий. — В том саду было полно яблок, таких спелых и красных, что я их столько нарвал, что унести не

Мог. А это хорошая примета. Бывало, дома как приснятся яблоки, так обязательно в школе четвёрка или пятёрка. Потом тоже: после яблок всегда с Настей встреча.

— То есть как: после яблок или после сна? — с серьёзным видом уточнил Тони.

— Конечно, после такого сна. Да и на фронте всегда, как только во сне яблоки, значит, всё в порядке. Сами увидите.

— А мне снилось, — сказал Тони, — что я ел ватрушки с творогом. А я уж подметил, что после ватрушек обязательно с каким-нибудь дуралеем повстречаюсь. И правда!

Все рассмеялись. Лес шумел угрюмо. Мокрый снег так усилился, что временами шоссе тонуло в его белёсой пелене.

В томительном ожидании прошло полдня. Они сидели в своих укрытиях молча, желая только одного: скорее бы началось, скорее бы бой, а не это проклятое бездеятельное нервное напряжение! Сразу после обеда на лес стали медленно наплывать ранние декабрьские сумерки. На операцию по захвату машины оставался час, от силы два. Потом в лесу окончательно стемнеет, и тут уж недалеко до оплошности. Правда, по предыдущим наблюдениям, «мерседес» мог проехать в сторону Гижицко и совсем под вечер.

— Помнится, — напряжённую тишину прервал шёпот Тони, — сбросили меня с одним десантом в Литве, так мы там целый штаб дивизии немецкой в плен взяли.

Все повернулись в его сторону.

— Сбросили нас, пятнадцать человек, вот в такие же леса, — продолжал он. — Дали задание: выяснить местонахождение штаба, не помню уж, дивизии или корпуса. Мы должны были либо захватить их всех в плен, либо уничтожить.

Командиром нашей группы был капитан. Боевой парень, не раз участвовавший в такой работе. Мы быстро установили связь с местными партизанами, захватили пару попавшихся фрицев и довольно быстро выяснили, где следует искать штаб.

Штаб этот, — продолжал Топи, — размещался в одном поместье, вернее, в его старых просторных винных погребах, настоящих пещерах, пролегавших на разных уровнях под домом.

В усадьбе проживал садовник, который ещё при владельцах хозяйничал в этих подземельях. Там хранилось вино, продукты и многое другое. Наш капитан познакомился с тем садовником. Старик, ненавидя фашистов, согласился помочь нам, и то, что он рассказал, было для нас дороже золота.

Часть погребов была разрушена. Один довольно длинный подземный коридор шёл от дома к реке и имел выход среди огромных камней в зарослях орешника. О существовании этого хода было известно только садовнику и самому хозяину поместья, который был далеко от этих мест. Подойдя к реке, можно было отодвинуть камень и через этот ход очутиться в самом немецком штабе.

Наш командир радостно потирал руки и чуть не сломал рёбра старику, сжав его в объятиях. План, таким образом, определился: ночью добраться по реке до места, где расположен вход в подземный коридор. По нему в штаб, по дороге пристукнуть охрану и всех остальных, кроме офицеров, а тех забрать с собой. Подземелья размещались на такой глубине, что хоть стреляй — наверху не услышат, как уверял садовник. Вокруг усадьбы и в ней самой находилось много эсэсовцев.

Участвовать в операции должны были десять человек. Было это, кажется, в июле или августе. Партизаны провели нас высокими хлебами к речке. Там, в условном месте, уже ожидал нас старичок. Мы разделись, старик тоже, подняли одежду и оружие над головой и потихоньку зашли по шею в воду.

Шли мы так чёрт знает сколько времени через какие-то тростники, камыш, по вязкому илу. Наконец видим: на берегу белеет барская усадьба, а меж деревьев — движущиеся тени фрицев.

Осторожно, шаг за шагом, выкарабкались мы на берег и, дрожа от холода и волнения, обжигаясь крапивой, поползли за стариком. Спустя минуту все мы очутились в пещере, откуда тянуло гнилым, затхлым воздухом.

Зажгли фонарь, и при его свете все надели эсэсовские мундиры. Проверили оружие, мешки, верёвки. Командира своего я любил и доверял ему во всём, но, когда оказался в этой вонючей, затхлой дыре, невольно подумалось: а ну как наш старик, на вид такой хороший, милый, возьмёт и заведёт нас в капкан, как крыс. А там, ребята, ни тебе сопротивляться, ни бежать — бесполезно, потому что, как оттуда выйти, знал один лишь проводник.

Капитан оглядел нас, спросил, помнит ли каждый свою задачу, и мы двинулись по катакомбам дальше, за стариком.

Не помню, как долго мы шли, но мне это показалось вечностью. Подземный ход крутил то влево, то вправо, то вверх, то вниз. Наконец остановились. Отсюда слышна была немецкая речь. Ещё минуту мы передохнули, вспотевшие, как мыши, от духоты, напряжения, спешки.

Старичок с капитаном начали что-то делать у стены. Мы находились в просторном помещении. Штаб, видимо, размещался рядом, в нескольких хорошо оборудованных винных погребах. И только мы собрались было двинуться дальше, как из-за поворота коридора прямо на нас налетел здоровенный эсэсовец. Он так и остолбенел. Наш капитан в форме офицера СС подошёл к нему: «Где штаб? Мы здесь со специальным поручением от генерала…» Фамилию скомкал, послышалось только что-то вроде «берг» или «дорф». Эсэсовец окинул нас подозрительным взглядом и, показав жестом за спину, дескать, там, спросите, поинтересовался: «А кто вас сюда впустил?»

С нами был один парень с Урала, про которого рассказывали, что он чуть ли не на медведя с ножом ходил. Как уж оказался в его ручищах тот эсэсовец, я и не приметил, только что-то заклубилось, охнул немец, хрустнуло у него в костях, и спустя мгновение он уже лежал неподвижно на каменном полу погреба. Мы тем временем побежали дальше за капитаном. Перед нами открылся коридор, ярко освещённый электричеством; в конце его, у дверей, за столиком, сплошь уставленным телефонами, сидел другой эсэсовец и что-то писал. Он успел лишь поднять глаза, как мы уже накрыли его.

И тут один из телефонов па столике зазвонил. Капитан рванул дверь…

В эту минуту внимательно слушавшая рассказчика Тамара вдруг быстро опустилась на колени и обеими руками плотно прижала к ушам наушники. Разведчики встрепенулись.

— Есть! Есть! Три точки, три точки! — выпалила она одним духом.

Юрий выбежал из зарослей и несколько раз взмахнул куском привязанной к палке материи.

— Все по местам! Спокойно! Не суетиться и не стрелять! — распорядился Генрик, отряхивая пальто от хвои и мха.

Восьмёрка разведчиков вышла на шоссе, и, разделившись по двое, все двинулись в восточном направлении. На горизонте появилась и стремительно приближалась к ним машина. На её пути уже должны были лежать брошенные /Петром шипы.

«А что, если Наташа ошиблась?… Если это не штабники, а какие-нибудь снабженцы?… А если Пётр плохо разбросал шипы?…»

Тысячи таких мыслей проносились в разгорячённом мозгу.

Выйдет ли? Всё ли продумано?

Прошло несколько секунд. Когда автомобиль был в каких-нибудь трёхстах метрах от разведчиков, его вдруг начало заносить то в одну, то в другую сторону. Двигаясь с большой скоростью, он чуть не влетел в кювет. «Мерседес» остановился, из него вылез шофёр, осмотрел колёса и сказал что-то сидящим внутри. Затем вылезли ещё трое.

— Спокойно, спокойно, — произнёс Генрик. — И без спешки… Каждый помнит, кто кого берёт.

Чеканя шаг, Генрик и его группа направились к машине. Теперь уже можно было различить двух офицеров, шофёра и четвёртого гитлеровца, вероятно адъютанта, помогавшего водителю снимать проколотое колесо.

Офицеры, закурив сигареты, насторожённо наблюдали за приближавшейся группой.

— Хайль Гитлер! — бросил Генрик отрывисто.

— Хайль Гитлер! — Не сразу, с некоторым колебанием поднял в ответ руку офицер в форме полковника.

— Что случилось? Резина? — В голосе Генрика слышалось волнение.

Полковник быстрым движением протянул руку к кобуре:

— А вы кто такие? Что здесь делаете в это время?…

Договорить полковник не успел. Стоящий ближе всех к нему Генрик прыгнул и сбил его с ног. Сергей бросился на другого офицера, оба покатились по скользкому асфальту. Нагнувшегося к колесу шофёра Тони так двинул автоматом, что тот, не издав ни звука, свалился под машину. Тоня и остальные разведчики бросились на помощь Генрику п Сергею.

Случилось так, что адъютант, откручивавший колесо, находился с другой стороны машины. Когда Генрик напал на полковника, а Сергей свалил на землю другого офицера, Ян занялся адъютантом. Но тот или отпрянул, пли успел отклонить голову, только удар автоматного приклада пришёлся в плечо немцу. Адъютант кинулся бежать. Ян и Юрий бросились за ним вдогонку. Приказ был — стрелять лишь в случае крайней необходимости. Фриц перескочил кювет и был уже в нескольких шагах от леса.

В наступивших сумерках у него было немало шансов скрыться. Тогда Юрий на бегу выпустил в него очередь. Немец упал, но тут же вскочил и исчез в зарослях. Вслед ему прозвучало ещё несколько очередей.

В лесу было уже совсем темно, и адъютант пропал бесследно. На месте его падения виднелись следы крови, — значит, его ранило, но что с ним произошло потом, было неизвестно.

Обоих связанных офицеров втащили в лес. Максим, Юрий и ещё двое разведчиков спешно монтировали колёса. Это заняло всего несколько минут. Исчезновение адъютанта беспокоило всех. Если он остался жив, это грозило большими неприятностями.

Заменив проколотые камеры, Максим и Юрий втолкнули на заднее сиденье труп шофёра, вскочили в машину и задним ходом; осторожно, чтобы не наткнуться на шипы, отъехали с десяток метров, а затем свернули на просёлочную дорогу, ведущую в лес.

Остальные члены группы, пробираясь сквозь чащу и посыпая за собой следы специальным порошком, быстро уходили в противоположном направлении. Ходьбу затрудняли пленные. Изрядно помятые, с кляпами в зубах, они не могли, а возможно, и не хотели идти. Разведчики тянули их за собой на верёвках, но и это не слишком помогало. Приходилось нести на руках пойманную с таким трудом добычу. Они остановились, вырубили четыре длинные слеги, соорудили что-то вроде носилок, и только тогда группа двинулась дальше.

Тёмная декабрьская ночь вступала в полное владение лесом. Снег сыпал всё гуще. На шоссе было пусто.

«Мерседес»), в котором сидели Юрий о Максимом, с трудом пробирался лесной дорогой. Корня деревьев, рытвины, замёрзшие глыбы осенней грязи местами сделали дорогу почти непроезжей. Выручил только мощный, шестидесятисильный мотор штабной машины. До озера Литыгайно от шоссе было свыше семи километров. Слабые лучи света из затемнённых фар не могли пробить ночную тьму и плотную завесу мокрого снега. И когда уже стало ясно, что мотор вот-вот откажет, а из радиатора с шипением выбрасывались струйки пара, среди деревьев замаячил берег озера. Юрий остановил машину, и они с Максимом вышли на замёрзшую поверхность. За зарослями камыша они накануне замерили глубину и вырубили большой квадрат льда. Достаточно было вкатить автомобиль на это место, чтобы лёд проломился и «мерседес» скрылся под водой. Проверив, всё ли в порядке, разведчики возвратились к машине. Максим с раскрытой дверцей кабины медленно въехал на лёд и остановился в метре от проруби. Посредине ветрового стекла на цветном шнурке висел талисман — маленькая пушистая обезьянка. Максим сорвал её и положил в карман — на память. На заднем сиденье лежало тело убитого шофёра.

Открыли все дверцы машины.

— Хороша машинка, жаль, пригодилась бы, а? — вздохнул Максим.

— А ну её к чёрту, толкай! — сказал Юрий.

Они упёрлись вдвоём в задний бампер.

Роскошный «мерседес» легко покатался вперёд, передние колёса въехали на подрубленную льдину, которая, перевернувшись, встала дыбом. «Мерседес» плавно скользнул под лёд. Разведчики аккуратно выровняли осколки льда над полыньёй, присыпали её кое-где снегом а уничтожили следы на льду, берегу озера и ведущей к нему дороге. Спустя несколько минут они уже пробирались по компасу в северном направлении — к условленному месту встречи.

18

В густых еловых зарослях, недалеко от того места на шоссе, где около часа назад разыгралась сцена захвата автомобиля, лежал человек.

Это был раненый адъютант. Весь окровавленный, он то и дело терял сознание. Холод приводил его в чувство, и тогда он пытался ползти в сторону шоссе. У адъютанта было несколько ран: в ноги, спину и одна — самая тяжёлая — в голову. С трудом ему удалось подползти к придорожным кустам, и он скатился в кювет. Вылезти оттуда он уже не смог: слишком глубокий был ров. Долгое время немец лежал без движения, затем медленно вытащил из кармана пачку сигарет и карандаш. На ощупь, почти теряя сознание, он начал царапать на коробке кривые каракули: «Здесь сегодня на нас напали, все погибли, русские…»

Коробка из-под сигарет осталась в холодеющей руке немца. Его голова упала в снег и больше не поднялась.

Прошло около получаса, когда со стороны Гижицко показалась колонна автомобилей. В том месте шоссе, где Коля разбросал шипы, у двух машин были проколоты камеры. Остальные грузовики объехали неудачников и продолжали свой путь в направлении фронта. Однако тут же вынуждены были остановиться ещё два грузовика, также получив проколы.

Шофёры, ругаясь на чём свет стоит, занялись ремонтом. Из брезентовых кузовов выскочили укутанные в тулупы солдаты и запрыгали по шоссе, проклиная собачий холод. Двое из них, дымя сигаретами, побрели по дороге, о чём-то разговаривая. Они отошли метров па сто от машин, когда их внимание привлёк какой-то тёмный предмет, лежащий в придорожном кювете. Они подошли ближе и посветили фонариками. Это был окровавленный труп адъютанта. Солдаты бросились бегом к машинам, чтобы доложить командиру об обнаруженном.

Мертвеца перевернули на спину. В окоченевшей руке он что-то сжимал. Офицер наклонился и вынул из пальцев убитого смятую сигаретную коробку. С трудом, по можно было прочитать нацарапанные вслепую, корявые, запачканные кровью буквы. Офицер приказал перенести труп в машину и занять оборону вокруг грузовиков. Затем он отозвал в сторону фельдфебеля и вручил ему найденную коробку, приказав тотчас же мчаться на одной из уже отремонтированных машин обратно в Гижицко. Этой же машиной отправили и труп. У страха глаза велики. В воображении старшего по автоколонне уже мерещился многочисленный советский парашютный десант, сброшенный в окрестных лесах. А когда одна из отремонтированных машин снова наехала на шипы там, где их разбросали Наташа с Павлом, ужас, охвативший немцев, не поддавался описанию.

Грузовик с фельдфебелем, пятью солдатами и трупом адъютанта помчался в Гижицко. Была уже глубокая ночь, когда они влетели на затемнённые улочки городка и остановились у здания военной комендатуры. Фельдфебель доложил дежурному офицеру о случившемся. Дежурный осмотрел сигаретную коробку, заглянул в кузов грузовика, где лежал убитый, и сообщил по телефону начальству — в штаб армии и в местный отдел гестапо.

Спустя полчаса к комендатуре подкатили две легковые автомашины и фургон «скорой помощи». Начальник гестапо в Гижицко Цюпфельберг и начальник местного отдела разведки СД Шиммель, а с ними и ещё несколько офицеров в течение продолжительного времени выясняли у фельдфебеля различные подробности: где и при каких обстоятельствах найден труп, что было причиной прокола автомобильных шин и прочее. Коробка из-под сигарет несколько раз переходила из рук в руки.

Тело адъютанта перенесли в санитарный фургон, который в сопровождении других автомобилей двинулся в направлении военного госпиталя. В морге над телом убитого склонились эксперты-медики, а также начальник гестапо и Шиммель. Из бедра и брюшной полости адъютанта извлекли две пули. Доктора приблизительно установили время его ранения и смерти. Одежду и документы по распоряжению Шиммеля забрали и перенесли к нему в отдел.

Разобравшись в личных документах погибшего, разведка связалась со штабом танкового соединения, размещавшегося под Мерунишками. Оттуда сообщили, что вчера в 14 часов штабным автомобилем марки «мерседес» номер ВХ-0488 выехали в направлении Гижицко на совещание в штаб армии полковник Бургсдорф, майор Ханфнер и лейтенант Фукс. Были получены также подробное описание их внешности и перечень имевшихся с ними документов. Затем Шиммель связался со штабом 4-й армии генерала Госбаха. Там ему подтвердили, что представители штаба танкистов до сих пор на совещание не прибыли, хотя должны были явиться ещё вчера. В штабе армии обеспокоены этим.

Шиммель знал, что делать в таких случаях. Он уже диктовал своему помощнику текст депеши в Кенигсберг.

В кабинете кроме Шиммеля и его офицеров, а также шефа отдела гестапо находились начальник фронтовой разведки капитан Хайнерг и начальник станции пеленгации и подслушивания капитан Шиффер. Взгляды всех были устремлены в то место на карте, где находилась Борецкая пуща. Определили квадраты, которые необходимо было тщательнейшим образом прочесать крупными армейскими подразделениями, включая проводников с собаками. На перекрёстках дорог и мостах решено было установить посты гестапо и армейской службы безопасности для проверки каждой автомашины. В помощь им выделялись отряды вермахта. С рассветом специальные следственные группы направились к месту происшествия на поиски следов пропавшей машины. Для обнаружения радиопередатчиков партизан капитану Шифферу придавалась техника от соседей. Над пущей с этого дня вводились разведывательные полёты специально оборудованного самолёта.

Совещание ещё не закончилось, когда на столе у Шиммеля зазвонил телефон. Он схватил трубку и вытянулся по стойке «смирно». Звонил сам шеф разведки СД из Кенигсберга, сообщивший, что на помощь Шиммелю уже выехали его люди, и пригрозивший, что если советские разведчики не будут найдены, то ему, Шиммелю, не поздоровится. Шиммель сам хорошо знал, какую ценность имеют для советской разведки попавшие в её руки документы, и понимал ярость начальника.

Собравшиеся быстро покидали кабинет. Спустя несколько минут в сторону фронта уже мчались три легковые автомашины и пять грузовиков, набитых солдатами, жандармами и агентами службы безопасности. Шиммель сидел, держа автомат на коленях и напряжённо всматриваясь в тёмную полосу леса, проносившуюся по обеим сторонам шоссе. Где-то недалеко должно находиться и место вчерашнего происшествия. Как нарочно, немного не доезжая до него, «мерседес» чуть не занесло в придорожную канаву. Офицеры вышли из машины. Из камеры со свистом выходил воздух. Шофёр, удручённо качая головой, взялся за ремонт.

Шиммель пересел в другую машину, и колонна двинулась дальше. Когда приехали, небо уже розовело, наступал день. Офицеры с Шиммелем начали осмотр места происшествия. Определили место стоянки штабного автомобиля, нашли несколько стреляных гильз от автомата, в кустах и кювете в нескольких местах сохранились следы крови, оставленные, по всей вероятности, адъютантом. Несколько десятков солдат, ползая на коленях, пядь за пядью просматривали шоссе, тут и там подбирая металлические шипы. И только пять собак-ищеек беспомощно скулили и скребли лапами землю: взять след им не удавалось. Участников операции Шиммель разделил па две группы. Их задачей было внимательно прочесать лес на расстоянии до пяти километров с обеих сторон вдоль шоссе. Сам Шиммель с несколькими солдатами остался на месте. В его машине была установлена рация, принимавшая очередные сообщения. Ничего нового в них, однако, не было. Подслушивание тоже было безрезультатным: эфир молчал.

Примерно спустя два часа с начала поисков поступило донесение, что на глухой лесной дороге обнаружены следы какой-то автомашины. Шиммель с группой патрульных поспешил в том направлении. Ошибки не было: на просёлочной дороге отчётливо виднелись следы «мерседеса», ведущие в сторону озера Литыгайно. Обнаружить прорубь не представляло труда. Шестами нащупали под водой и машину. Затем подогнали два грузовика и с их помощью попытались на тросах вытащить затопленный автомобиль. Это оказалось делом довольно сложным, так как то рвались тросы, то не выдерживал бампер «мерседеса», за который зацепили трос. Наконец по приказу Шиммеля вызвали артиллерийский тягач и специалиста-водолаза. Машину вытащили на берег. Внимательно обследовали её кабину и тело убитого шофёра, но ничего наводящего на след не обнаружили. В Кенигсберг пошло донесение о найденном «мерседесе» и ещё одном убитом.

19

Группа разведчиков с трудом пробиралась по лесу. Гитлеровцы, которых приходилось нести на руках, казалось, становились всё тяжелее и тяжелее. Остановились на короткий привал. С пленных сняли мешки, наброшенные на головы, вытащили изо ртов кляпы. Они с трудом дышали. Генрик подошёл к полковнику и пригрозил, что если они откажутся идти дальше сами, то он тотчас же прикажет их расстрелять. Угроза подействовала. Связанные немцы двинулись с разведчиками в глубь леса. По пути захватили оставленные утром вещи. Генрик рассчитывал на то, что противник будет вести поиски скорее всего ближе к линии фронта, так как немцы должны предполагать, что конечной целью похищения был переброс захваченных штабистов на советскую сторону. Место для нового лагеря выбрали в густых еловых зарослях. Несколько последних километров пришлось буквально ползти на коленях под опускавшимися до самой земли ветвями елей. В двух метрах перед собой ничего нельзя было разглядеть.

Было далеко за полночь, когда группа добралась до места. Разбили две палатки. На спиртовках приготовили еду. В одной из палаток Генрик, Андрей и Сергей разбирали найденные у немцев документы. Там было несколько штабных карт, планы, рапорты и донесения. Словом, добыча даже на первый взгляд представляла немалую ценность. Подробный просмотр бумаг отложили на следующий день.

Андрей привёл в палатку полковника. Генрик кратко сообщил ему, кто они и чего от него хотят. А интересовало их немало: данные об оперативной обстановке на этом участке фронта, ближайшие планы, перемещения и стыки отдельных соединений и частей, местонахождение штабов. Как следовало из документов, полковник Бургсдорф командовал одним из механизированных полков на линии Голдап, Филиппов. Его часть входила в состав бронетанковой дивизии «Бранденбург» и была откомандирована в распоряжение 4-й армии Госбаха. Полковник был кавалером Рыцарского креста и провёл почти всю военную кампанию на Восточном фронте. С типично прусским надменным выражением лица он молчал. Его интересовал лишь вопрос, что разведчики намерены с ним сделать. Генрик заверил его, что они поступят так, как поступили бы немцы в подобной ситуации, и посоветовал не испытывать их терпения.

Это подействовало. Теперь, для того чтобы успевать записывать показания полковника, пришлось трудиться по очереди. Некоторые данные казались и впрямь сенсационными, особенно те, что относились к готовящемуся контрнаступлению в районе Голдапа. Необходимо было срочно передать всё это в штаб. Однако основная трудность заключалась в многочисленности добытых сведений. Нужно было выбрать из них самое первоочерёдное.

Близился рассвет, когда Генрик, Сергей и Андрей вышли из душной палатки, чтобы наметить план ближайших действий.

— Если бы можно было отправить этих фрицев в тыл! — вздохнул кто-то.

Увы, эту мысль надо было отбросить и искать другой выход. Пока что решили допросить майора, а затем уже передать три сообщения с самыми важными сведениями.

Наташа и Тамара, тоже не спавшие эту ночь, принесли известие, что где-то неподалёку работает несколько немецких радиостанций. Это могло означать только то, что противник начал поиски. Как бы в подтверждение такого предположения над их головами показался самолёт— наблюдатель. Густой лес, однако, скрывал их надёжно. Несмотря на огромную физическую и нервную усталость, никому и в голову не приходила мысль об отдыхе. В разные стороны на опушку леса отправились три группы дозорных. Остальные оставались на месте.

Генрик с Андреем начали допрос майора Ханфнера. Тот отвечал охотно, частично повторив то, что уже известно было от полковника, но некоторые вещи представляли несомненный интерес. Большинство планов и чертежей, найденных у пленных, было выполнено самим майором, поэтому «язык» имел особую ценность. Со знанием дела он объяснял, что представляют собой те или иные документы, расшифровывал условные обозначения отдельных частей, укреплений, минных полей, расположения резервов, артиллерии. Важным известием было то, что по шоссе очень часто проезжают и высшие чины, в том числе сам генерал Госбах. На основании услышанного от майора Генрику удалось также нанести на свою карту целые звенья системы обороны в районе Голдапа.

Одним словом, немцы рассказали обо всём, что интересовало разведчиков. В других сведениях не было необходимости, да и трое допрашивавших так устали, что не было сил задавать новые вопросы. Воздушный разведчик, как ястреб, подстерегающий свою жертву, время от времени пролетал совсем низко над верхушками деревьев. Хотя ни выстрелов, пи других признаков облавы по-прежнему не было слышно, опасность надвигалась с каждым часом всё ближе и ближе.

20

Неподалёку от деревни Червонный Двор, на поляне среди деревьев, стояли несколько легковых автомашин, два автофургона и огромный грузовик-радиостанция, кузов которого был превращён в своеобразный зал заседаний. В нём находились Шиммель, начальник гижицкого гестапо, начальник службы радиоразведки и ещё несколько офицеров. На привинченном ко дну кузова столе лежали штабные карты п специальный план борецких лесов. Офицер, сидящий в наушниках за пультом радиостанции, время от времени оборачивался к собравшимся и сокрушённо разводил руками. Каждые полчаса в эфире раздавались сигналы оперативных групп, находящихся в пуще и вокруг неё. Они сообщали о результатах поиска. Собственно, никаких результатов до сих пор не было. Густая сеть подслушивающей аппаратуры также не перехватила ни одного сигнала, который мог бы принадлежать чужой радиостанции.

Шиммель не отрывал взгляда от карты, а точнее сказать, от обозначенных на ней лесных массивов. Где-то там скрывались вражеские разведчики. Где-то там, возможно, в эти минуты шёл допрос захваченных штабистов, расшифровывались планы и документы с грифом «секретно». Но где именно? Где? На всякий случай после короткого совещания Шиммель решил бросить одну оперативную группу па прочёсывание узкой полосы леса, протянувшейся вдоль речушки Лазьно до озера Ласьмяды. Другой группе поручался осмотр леса около Бане Мазурске, а третьей — у деревни Грабово. Он рассчитывал на то, что разведчики, пытаясь ввести его в заблуждение, временно укрылись в этих небольших лесах. В течение нескольких часов эти лесные квадраты были тщательно прочесаны. Собаки нигде не обнаружили никаких следов. Шиммель даже думать боялся о предстоящем рапорте в Кенигсберг. Ранние декабрьские сумерки не позволяли продолжить осмотр леса. Поэтому во все концы полетели приказы оперативным группам установить посты на всех лесных просеках, дорогах и перекрестках. Некоторые из находящихся в штабной машине офицеров стали даже склоняться к мысли, что партизан и пленных уже забрал неприятельский самолёт. Домыслы эти быстро развеял Шиммель, который соединился по радио со штабом противовоздушной обороны Восточной Пруссии, где ему сообщили, что в течение последней ночи ни одного вражеского самолёта не было обнаружено над Борецкой пущей. Оставалась ещё слабая надежда на то, что ночью заговорит молчавшая до сих пор рация разведчиков. Но и эта надежда не оправдалась. Ночь не принесла изменений: подслушивание по-прежнему не давало результатов. Шиммель с тяжёлым сердцем поехал в Гижицко, чтобы оттуда передать донесение в Кенигсберг, и вернулся перед рассветом совершенно подавленный и удручённый.

В течение всей недели день и ночь без перерыва продолжались в борецких лесах поиски дерзких разведчиков, но те как в воду канули. Ни многочисленные прочёсывания лесных массивов, ни тщательно налаженное прослушивание эфира не принесли ничего. Перед лицом этого факта руководство операции пришло к выводу, что дальнейшие поиски бессмысленны, поскольку неприятельской группе, по-видимому, удалось каким-то образом перейти линию фронта. Большинство отрядов, принимавших участие в акции, вернулось обратно в Гижицко. В лесу остались лишь две патрульные группы, контролировавшие дороги и время от времени проверявшие отдельные лесные массивы.

Приближался конец декабря. Однажды в послеобеденные часы немецкая поисковая группа двигалась лесом по направлению к деревне Будзиска. Уже смеркалось. Вдруг идущие в авангарде солдаты буквально остолбенели. Всего в нескольких шагах перед ними выросла как из-под земли группа вооружённых людей. Столкновение было случайным и настолько неожиданным для тех и других, что на некоторое время все застыли в оцепенении. Затем почти одновременно с обеих сторон раздались выстрелы. Разразившийся моментально шквал огня был настолько сильным, что трудно было разобраться, кто стреляет. Пули с визгом срезали ветви деревьев, откалывали щепки от стволов елей и сосен, подбрасывали вверх клочья мха. Под прикрытием огня разведчики быстро отошли, бросив мешки с уложенными в них палатками. Андрей подгонял Тамару и Наташу, чтобы они с радиостанцией отходили первыми.

Тамара перебегала от дерева к дереву. Какой-то гитлеровец прицелился в неё, но, к счастью, автоматная очередь, пущенная вдогонку, её не задела. Лишь когда она, пробежав несколько шагов, уже хотела укрыться за деревом, несколько пуль всё-таки угодило в радиостанцию. Тамара упала. Тони, вместе с другими отстреливавшийся из автомата, забыв на мгновение об опасности, бросился ей на помощь. Он перевернул её, заглянул в лицо. Крови нигде не было, но Тамара была без сознания. Тони поднял девушку и под прикрытием товарищей бросился дальше, в глубь леса. Огонь ручных пулемётов Яна, Петра и Максима охладил наступательный пыл немцев. Разведчики, рассеявшись, оторвались от преследователей и, путая следы, исчезли в глубине леса. Немцы уносили с собой раненых и одного убитого.

Тамара не была ранена. Пули только разбили радиостанцию. Кроме того, разведчики лишились палаток и значительного количества продовольствия. Положение после этой неожиданной встречи с немцами становилось особенно угрожающим.

Склонившись над картой, разведчики решили, что необходимо тотчас же переместиться в южную часть лесов, так как к месту, где произошло столкновение, немцы, вне всякого сомнения, стянут крупные силы. Группа двинулась в путь так быстро, как только позволяла темнота. Но и ночь теперь уже перестала быть их союзником. Два раза они пытались пересечь шоссе и оба раза натыкались на немецкие засады. Под утро, смертельно уставшие, они забрались в глубь каких-то болотистых зарослей и там остановились на отдых.

21

Немецкие поисковые группы снова активизировались в лесах. Несколько раз разведчики натыкались на них. Жертв, правда, не было. Забившись в непролазную чащобу, среди болот, без палаток, с остатками еды и почти без сна, разведчики не двигались с места. О продолжающихся поисках в пуще, они, однако, знали хорошо. Дальнейшая деятельность в этих местах становилась невозможной. Информация, полученная от пленных офицеров, как и сведения, содержавшиеся в документах, с каждым днём теряли свою ценность. Разведчики с нетерпением вслушивались в каждое сообщение о положении на фронте, передававшееся по радио. Они надеялись, что вот-вот начнётся наступление, советские войска войдут на территорию Борецкой пущи и тогда они будут спасены.

Но на этом направлении фронт как бы замер, застыл без движения. Артиллерийская перестрелка, действия авиации, отдельные столкновения — таково было содержание фронтовых Сводок. На основании таких данных трудно было гадать, когда же наконец начнётся…

Со времени нападения на штабной «мерседес» разведчики передали в Центр только три кратких сообщения, в которых содержались наиболее важные сведения и говорилось о положении группы. Штаб рекомендовал соблюдать крайнюю осторожность.

Сейчас, лёжа в зарослях, Генрик усталым взглядом обводил лежащих и сидящих товарищей. Утомлённые, давно не бритые лица, воспалённые от бессонницы глаза. Куда девались обычные шутки и весёлые разговоры? Многие дни лесных скитаний, наполненные ежеминутным ожиданием опасности, наложили свои отпечаток на всех. Последнее время его самого начала тревожить мысль: правильно ли он поступил, решившись на операцию с «мерседесом». Полученные сведения как будто оправдывали риск. Ему отлично было известно, что никакие наблюдения, ни один перехваченный курьер не предоставили бы столько ценнейших для фронта данных, сколько оба пленных офицера. Его, однако, беспокоило то обстоятельство, что проведением последней операции они, по существу, перечеркнули возможность дальнейших наблюдений на шоссе, ну и, конечно, то, что это вызвало ответные действия немцев против его группы. Генрик терзался, не в состоянии ответить на вопрос, правильно ли он действовал как командир. Желая отвлечь товарищей от их невесёлых раздумий, он пробовал узнать их мнение на этот счёт. Но и у них не было единства взглядов. Кроме того, в данный момент всех волновало одно: как найти выход из создавшегося положения? Никто не хотел навсегда остаться здесь, в Борецкой пуще, лежащим под густым мхом, что щедро покрывал её землю. Попасться живым в руки врагу — об этом ни один из разведчиков даже не думал.

Лёжа в густых зарослях и прислушиваясь к шуму леса, Генрик подумал вдруг о своём деде, участнике восстания 1863 года. Вспомнились рассказы деда о том, как он стрелял в жандармов из двустволки, о повстанческих биваках в Августовской пуще, о захватах помещичьих фольварков. Эти воспоминания — скорее, не воспоминания, а сравнения тех боёв с теперешними — невольно вызвали у него усмешку.

Дед восстал против русского самодержавия, рассуждал он, а внук вместе с внуками тех русских, которым и тогда ненавистен был царизм, сражается с куда более грозным врагом — фашизмом. А понял бы это дед? Понял бы он, что сейчас иная эпоха, время всенародной борьбы против общего врага двадцатого столетия?

И ему вдруг захотелось одного: чтобы отец узнал о нём всё. Захотелось, чтобы и его бывшие товарищи поляки увидели сейчас, как этот Клюска, теперь лейтенант Красной Армии, выполняет задание разведки, узнали о делах его группы во имя одной дели — разгрома фашизма. Эти мысли привели его к сравнению их прежних боевых дел с сегодняшними, и он почувствовал, как удовлетворение и гордость наполняют его сердце.

В потоке этих размышлений Генрик внезапно подумал: а не попытаться ли перейти линию фронта? Вначале он испуганно отбросил эту мысль, противоречащую приказу штаба. Но в их положении она не казалась такой уж неверной. И Генрик поделился этой мыслью с Андреем и Сергеем, а затем о разговоре тройки узнали и все остальные. Все оживились. Ещё бы: вернуться к своим с ценной информацией, отдохнуть, поесть досыта, а потом спать, спать, не думая о пуще, немцах, не опасаясь каждого шороха! Все радовались как дети, как будто их возвращение — дело окончательно решённое и произойдёт само собой, легко и просто. А ведь риск, связанный с переходом фронта, был ничуть не меньшим, чем все их последние приключения! Но, видимо, сама мысль о возможном возвращении притупляла сознание опасности.

План родился быстро. Они проинформируют штаб о создавшейся ситуации, сообщат о своём решении возвратиться, укажут место намеченного перехода линии фронта, чтобы свои не подстрелили, наденут немецкую форму и двинутся. При переходе передовой они надеялись и на везение. Самое же главное в том, что они доставят действительно важные документы.

Прежде чем приступить к зашифровке радиограммы, партизаны долго изучали карту в поисках кратчайшего маршрута к линии фронта и подходящего места для её пересечения. Ближайшее расстояние до линии фронта от борецких лесов составляло около двадцати километров. Их можно было преодолеть за ночь. После длительных споров, после уточнения с пленными линии обороны немцев место для перехода выбрали между деревнями Гурне и Битково, располагавшимися в районе Голдап, Филиппов. Затем Сергей занялся зашифровкой, а Наташа — проверкой радиостанции.

22

Один из последних декабрьских дней 1944 года близился к вечеру. С востока дул морозный ветер, время от времени начинал падать снег. Темнота наступила рано, и ночь становилась всё более непроглядной и холодной.

Разведчики пробирались лесом, взяв с собой лишь самое необходимое. Даже остатки неприкосновенного запаса уже были съедены. В руках у них было только оружие, за поясом висели сумки с патронами и гранаты. Часть добытых документов нёс сам Генрик, часть — Андрей. На всех были немецкие мундиры. Предусмотрительно сохранённой одежды с фашистских офицеров, перехваченных связных и курьеров хватило на всех. Даже Тамара и Наташа были одеты в трофейное. План действий каждый знал назубок: прежде всего избегать встреч с противником, в случае чего, в переговоры вступает лишь Генрик. Если подвергнутся нападению, сражаться до конца. Последнюю пулю или гранату — себе.

Между деревнями Дунайки и Вербянки Борецкая пуща тупым клином далеко врезается в глубь поля. Оказавшись на краю этого мыса, группа остановилась. Пуща лежала позади. Отсюда в двадцати километрах — фронт, а там — свои.

Каждый из десантников по-своему прощался с этим угрюмо гудевшим под порывами ледяного ветра лесом, который в течение нескольких недель был для них домом. Тони в радостном возбуждении обнял ствол молодой ёлочки, прижал её к груди, благодаря за гостеприимство, ночлег и укрытие от врага. Генрик вырвал из земли кустик мха и положил на память в карман.

— Прощай, прощай, пуща, — шептали они, как бы обращаясь к живому существу, столько дней бывшему им другом. Пуща распрощалась с ними монотонным шумом.

Наташа быстро отстучала в эфир короткий текст радиограммы. Пошли. Откуда-то сквозь вьюгу, как наваждение злого духа, показались контуры строений. Их обошли стороной. Генрик, Андрей и Сергей в немецких офицерских мундирах шли впереди, придерживаясь направления по компасу. В такой пурге посреди пустынного поля заблудиться было нетрудно. Свистевший ветер оглушал, иногда казалось, что сквозь его порывы слышатся звуки погони, даже выстрелы. Все замирали тогда на мгновение и напрягали слух. Но, кроме бессвязных завываний метели, в ночной темноте ничего не было слышно.

Они шли дальше. Слева осталась деревня Тихоляски, потом Рудзи. Ползком пересекли шоссе Погожель — Грабово. Им предстояло перейти ещё одно шоссе и железнодорожную линию, связывающую Олецко с Голдапом. Уже чувствовалось приближение прифронтовой зоны. С дороги отчётливо слышался шум автомашин, откуда-то издалека ветер доносил глухое бухание орудий и миномётов.

Спустя несколько часов, измученные нервным напряжением, они вплотную приблизились к линии фронта. Здесь уже трудно было избежать встреч с немцами.

Насыщенность войсками здесь была очень велика. 4-я армия генерала Госбаха, стоящая на этом направлении, пока успешно закрывала доступ в Восточную Пруссию.

Генрик с Андреем то и дело сверялись с картой и компасом. Судя по всему, они были на правильном пути и где-то неподалёку находился маленький лесок, краем которого, согласно немецким картам, проходила передовая. Поскольку её близость была почти осязаемой, решено было не ползти и не прокрадываться, что. теперь их могло лишь демаскировать, а двигаться обычной колонной по двое до тех пор, тюка это будет возможно, а через передовую прорываться с оружием.

Они были настолько возбуждены и измучены ночным маршем, напряжением и голодовкой последних дней, что, несмотря на стужу и ледяной ветер, то и дело вытирали вспотевшие лица. Снова короткий отдых. До рассвета оставалось ещё пять часов. Они отлично понимали, что, если рассвет застанет их здесь, на линии фронта, если им не удастся в темноте проскочить к своим, они останутся здесь навсегда.

Снежная пелена то редела, то снова окутывала поле белёсым туманом. Временами её в восточной части неба прорезали полосы света, оставляемые ракетами и прожекторами, доносились пулемётные выстрелы.

Они приняли немного в сторону, огибая покатый холмик. Внезапное «хальт!» на мгновение парализовало всех и заставило инстинктивно схватиться за оружие. Немца заметили не сразу. Он стоял, одетый в белый маскировочный комбинезон. Генрик решительно распорядился по-немецки: «Тихо, свои!» Солдат подошёл ближе и, увидев перед собой Генрика в мундире офицера, взял под козырёк.

— Sondergruppe mit Geheimaufgabe[3], — коротко бросил Генрик и, повернувшись к своим, махнул рукой: — Los, weiter gehen[4].

Только теперь все заметили, что один из склонов холма представлял собой бетонированную стену бункера, из которой торчал ствол орудия. Удаляясь от него, они невольно ускорили шаг, чуть не угодив в широкий и глубокий ров. Теперь они шли краем этого рва. И снова на их пути вырос бункер, со стороны которого доносился разговор. Посреди какой-то полянки с протекавшим по ней ручьём ров неожиданно кончился. Разведчики вышли на протоптанную тропинку и повернули по ней на восток, по направлению к видневшейся в темноте группе деревьев, миновали двух солдат с поднятыми воротниками шинелей, оживлённо беседовавших между собой. Где-то впереди них, совсем близко, взвилось в воздух несколько ракет. Разведчики прильнули к земле.

Стёжка, петлявшая между редкими деревьями, привела их к мощному бункеру. Из его амбразуры пробивались свет и клубы пара. Тони без слов в несколько прыжков очутился у амбразуры. В тесном помещении несколько немцев спали, один брился, другой что-то писал. Генрик, бросившийся следом, опасаясь, чтобы Тони не натворил чего-нибудь, тоже заглянул внутрь. Тони шёпотом стал умолять Генрика, чтобы тот согласился «угостить» немчуру на прощание хотя бы одной связочкой гранат, но Генрик не разрешил этого делать.

Невдалеке направо от них темнел лесок. По их расчётам, там должна была проходить передовая. Об этом свидетельствовали и вспышки ракет, появлявшиеся то и дело в воздухе. Близость цели была настолько ощутима, что иногда Генрику казалось, что вот-вот все ринутся вперёд, забыв об опасности, в попытке каким— то одним нечеловеческим прыжком очутиться на той стороне смертоносной полосы. Рассудок же требовал отказаться от всяких эмоций, необходимо было выждать подходящий момент.

Вот наконец и лесок. Время близилось к пяти утра. В нос ударил запах полевой кухни. Они снова шли тропинкой. Пулемётные очереди раздавались, казалось, совсем близко. Какой-то одинокий солдат, тащившийся этой же тропкой, не обратил на них никакого внимания. За ним из темноты выступили фигуры двух других. Генрик, упредив их, подошёл к ним ближе и бросил: «Хайль Гитлер!» Не дав им времени ответить, он попросил провести его группу на передовую до блиндажа командира роты.

Солдаты при виде офицерской формы Генрика и магического «Sondergruppe» повернули обратно. Снежная пурга усиливалась. Генрик осторожно выспрашивал у немцев, как далеко до передовых окопов, есть ли где проволочные заграждения и минные поля. К своему удивлению, он услышал, что ещё вчера на этом участке противник предпринял несколько атак. Относительно заграждений и мин солдаты ничего не знали.

Они шли всё быстрее, минуя полевые кухни и автомашины, укрытые под деревьями. Роща начинала редеть. Солдаты придержали шаг, а один из них, указав на восток, сказал, что там, в двухстах метрах отсюда, передовая. Блиндаж командира был направо. Поскольку солдаты куда-то спешили, а до землянки ротного было ещё несколько сот метров, они, окликнув проходившего солдата, попросили его проводить разведчиков к командиру.

Двинулись дальше с новым проводником. Он повёл их не к передовой, а вдоль неё. Генрик незаметно кивнул Тони. Тот приблизился к немцу, некоторое время идя с ним в ногу, и в следующее мгновение молниеносный удар автоматным прикладом оглушил гитлеровца. Максим и Пётр связали его, заткнули рот и втащили в кусты, опорожнив его карманы.

Следующие сто метров преодолели бегом. Потом поползли. Миновали один пустой окоп, второй, третий. Затем на их пути встретился ход сообщения. Пошли по нему. Ослепительная вспышка ракеты, выпущенной где-то рядом, на мгновение задержала их. Затем ещё и ещё — ракеты взлетали беспрерывно. В их свете можно было разглядеть противоположную, советскую сторону обороны.

Наступал решающий момент. Сознание того, что в нескольких сотнях метров свои, а значит, и свобода, стесняло дыхание, а сердце готово было выскочить из груди.

Молча обнялись, пожали друг другу руки. Кому из них суждено добраться живым на ту сторону? Вылезли из окопа и поползли. Впереди показался бруствер другого окопа. Вероятнее всего, это и был край немецкой обороны. Тони с Максимом подползли ближе. Справа виднелась землянка, откуда слышалась немецкая речь.

Они свернули чуть влево и, затаив дыхание, один за другим, соскользнули в зигзагообразный окоп. Первыми из него выбралась Тамара с Наташей, за ними поползли остальные. Замыкали группу Генрик, Андрей, Сергей и Тони.

Прильнув к застывшей земле, метр за метром всё дальше удалялись они от вражеской линии. Сейчас они находились в ничейной зоне. За ними был враг, впереди — свои.

Оказалось, что фашисты были начеку. Не успели разведчики проползти и ста метров, как небо вспыхнуло несколькими ракетами и по ним открыли огонь. На счастье, поле было усеяно бесчисленными воронками и рытвинами от снарядов и бомб, где можно было укрыться. Генрик выхватил ракетницу и выстрелил по направлению к своим цветной ракетой. Напротив немая темнота ночи мгновенно ожила. Откуда-то справа и слева застрочили советские пулемёты, а по немецким окопам шарахнули миномёты. Немцы не оставались в долгу.

Двенадцать разведчиков продолжали ползти вперёд. Только бы не ранило! Каждое углубление, каждый холмик укрывали их от огня немцев, чьи пули своим свистом создавали теперь какую-то адскую какофонию. Обстрел нейтральной полосы начали и немецкие миномёты. Тишину, царившую здесь совсем недавно, сменила бешеная канонада.

Теперь уже ничего не оставалось, как броситься вперёд перебежками, как в атаку. По команде разведчики срывались с места по двое, по трое, падали, за ними бежали другие. Оставалось ещё метров двести.

Тони, едва приготовившись к броску, упал и покатился по земле. Не выясняя, жив ли он, Пётр и Максим подхватили его под руки и поволокли вперёд.

Первыми в окоп скатились Тамара, Наташа и Ян. Остальные ещё были на ничейной земле. Им помогала пурга, которую даже свет ракет пробивал с трудом. Последними были Генрик, Андрей и Сергей. Сначала рванулся Андрей. Серия выстрелов прошла рядом. Затем сорвался с места Генрик. В ту же секунду он почувствовал в ноге как бы укус осы и тепло крови, стекающей в ботинок. Он мягко опустился в снег. Рядом очутился Сергей, подполз Андрей, подхватили его под руки. Какой-то упорный фашистский пулемётчик строчил без конца длинными очередями то справа, то слева. Заметив, что волокут раненого, из окопов бросились на помощь несколько солдат. Андрей и Сергей скатились с Генриком на дно окопа.

Стрельба не утихала. Но они уже были в безопасности…

У Тони было сквозное ранение в правый бок, у Генрика прострелено бедро. Появилось несколько советских офицеров. Вокруг разведчиков собиралось всё больше солдат, недоверчиво смотревших на немецкие мундиры. Затем их провели в штабную землянку.

23

Крытый грузовик со специально обшитым кузовом, отчего там было тепло и уютно, немилосердно трясло на выбоинах полевой дороги. Генрик лежал рядом с Тони на дне кузова, где были набросаны одеяла и бараньи тулупы. Остальные разместились на лавках или, укутанные тулупами, примостились рядом с ранеными. Несмотря на страшную усталость и убаюкивающее тепло, никто даже не вздремнул. Все, перебивая друг друга, обсуждали события минувшей ночи. Капитан из разведотдела, который уже несколько дней находился на передовой в ожидании группы, поминутно открывал оконце из кабины в кузов и справлялся о состоянии раненых, о том, всем ли тепло, не хочет ли кто спать. Тони, тайком морщась от боли и тихонько охая при толчках, громко шутил, что умрёт, не доехав ещё до Каунаса, если капитан не смажет его изнутри хорошенькой порцией спирта.

Проехали Мариамполь. До Каунаса оставалось меньше сорока километров. Мимо проносились длинные колонны грузовиков, направлявшиеся в сторону фронта. Разведчики всё ещё были одеты так, как при переходе линии фронта. Им хотелось показаться в таком виде в штабе, а заодно и сохранить на память одежду, которая столько дней служила им камуфляжем. Чтобы убить время, Тамара с Наташей весело обсуждали план вечеринки, которую они устроят по случаю счастливого возвращения. Тони умолял их подождать до его выздоровления, когда ему можно будет и выпить по-настоящему, и потанцевать, в противном же случае он умрёт от огорчения. Тамара, по обыкновению, подтрунивала над ним, уверяя, что его подстрелил тот самый немец, которого он уложил прикладом. Как видно, немец очухался раньше положенного — вот и подарил ему пулю па память.

Все сочувствовали Генрику, поскольку это было уже третье его ранение в сорок четвёртом году. А Генрик, хотя нога у пего была как в огне, отшучивался, говоря, что это лишь должок, который он обязательно должен оплатить. Мысленно он уже подбирал слова для рапорта, который через каких-нибудь полчаса отдаст руководству разведотдела. Думая об этом, он чувствовал, как безудержная радость переполняет его сердце, особенно после того, как встречавший их капитан рассказал ему о нетерпении, с каким в штабе ждут их возвращения. И было от чего радоваться: все вернулись живыми, задание по мере сил выполнили, с собой имели немаловажные документы и сведения. Всё это настраивало Генрика на радостный лад. Тамара и Наташа, прижавшись друг к другу, с разрешения командира затянули популярную на фронте песню, остальные подхватили. Машина промчалась по улицам

Каунаса, свернула в один из переулков и наконец въехала во двор знакомого дома.

Шесть недель тому назад другой грузовик отвозил их отсюда на аэродром. Теперь они возвратились. Один за другим выпрыгивали из кузова. Тони вынесли на носилках, помогли сойти Генрику, который, опираясь на суковатые палки, заменявшие костыли, счастливыми глазами искал вокруг знакомые лица. К нему направлялся заместитель начальника отдела с несколькими офицерами. Генрик поднёс руку к козырьку немецкой фуражки:

— Товарищ полковник…

Он не успел докончить. Полковник стремительно обнял его и, повторяя: «Генрик, Генрик…» — целовал, сжимая всё крепче и крепче. Затем он попал в объятия других встречавших. То же происходило с Андреем, Сергеем, Тамарой и остальными разведчиками. Все что— то одновременно говорили, о чём-то расспрашивали, целовали друг друга, как будто не виделись много-много лет. А ведь их разлука продолжалась всего только полтора месяца! Но из вражеского тыла возвращается далеко не каждый…

Затем их торжественно провели в здание. Лишь Тони увезли в больницу. Поначалу хотели прихватить туда и Генрика, но тот категорически отказался, попросив прислать врача сюда, в штаб. Все собрались в одной комнате. Генрик с Андреем по очереди рассказали о своих приключениях со времени последней операции с «мерседесом» и до перехода фронта. На лицах собравшихся было написано удивлённое восхищение. Лица пришельцев с той стороны всё ещё носили следы лихорадочного возбуждения, были исхудавшими, тёмными от пыли и ветра и выражали нечеловеческую усталость. Полковник запретил их утомлять дальнейшими расспросами, приказав приготовить баню, чистое бельё и постель, прислать парикмахера. Он попросил остаться только Генрика, которому прибывший врач сделал перевязку ноги. У Генрика не хватило сил даже дойти до кабинета полковника. Его внесли туда на руках. Там уже находились Андрей с Сергеем. Генрик расстегнул мундир, достал из внутреннего кармана толстый пакет с документами, картами, схемами и передал полковнику. То же сделал и Андрей.

24

После бани, в чистой постели и тихой комнате, Генрик проспал почти сутки. Докучала лишь рана: поднялась температура, а с ней пришли и разные сны — хорошие и плохие. Он проваливался куда-то в тёмную пропасть, а парашют никак не хотел раскрываться. Генрик просыпался в холодном поту, но спустя мгновение опять погружался в сои. Ему снилось, что он снова очутился в Борецкой пуще, увидел шоссе, сидел в засаде, стрелял, а потом всё изменилось, и он уже брёл не спеша прекрасным зелёным лугом.

Его не будили, так как знали, что сон для него теперь — лучшее лекарство.

Когда он проснулся, то не сразу понял, где находится. Он чувствовал себя хорошо отдохнувшим, только рана в ноге продолжала гореть. Попробовал встать. В это время в комнату заглянул один из офицеров и, увидев, что

Генрик не спит, приоткрыл дверь пошире. И тотчас же пулей влетел Эдек и со смехом и слезами бросился брату на шею. Они замерли без слов, прижавшись друг к другу и забыв на мгновение обо всём на свете. Затем Генрику опять пришлось рассказывать о своих похождениях в борецких лесах. Эдек слушал как зачарованный, с раскрытым ртом.

Воспоминания были прерваны голосами в коридоре. В следующую секунду дверь раскрылась настежь, и па пороге появились Тамара и Наташа с букетом невесть где раздобытых цветов, а за ними — остальные разведчики. Генрик даже не сразу узнал их: такие все были бодрые, принаряженные и радостные. Тут же они сообщили ему о самочувствии Тони, дела у которого быстро шли на поправку.

— Слушай, Генрик, — с серьёзным выражением лица обратилась к нему Наташа, — прошу тебя, выздоравливай скорее. Помни, что на нашем вечере первый танец ты танцуешь со мной. Ведь ещё в пуще ты обещал провести меня в полонезе, как-никак это ваш национальный танец.

Что делать, пришлось снова заверить Наташу, что, как только нога поправится, он не только полонез, но и польку, и другие танцы с ней станцует.

Андрей с Максимом втащили в комнату Генрика стол и несколько стульев. Тамара с Наташей вынимали из рюкзаков продукты, а мужчины доставали из карманов бутылки.

Когда в комнату вместе с санитаркой вошёл пожилой седой врач, у него при виде такого нарушения больничного режима даже дыхание перехватило. Укоризненно покачивая

головой, почтенный эскулап в то же время улыбался понимающе. Однако, несмотря на просьбы Генрика отложить перевязку до утра, он остался непреклонен. По его команде сестра начала снимать бинты. Все, вытянув шеи, с опаской смотрели на большую сквозную рану. Доктор долго и тщательно осматривал места входа и выхода пули, бурча что-то под нос. Но на вопрос о серьёзности ранения уверенно ответил, что это сущий пустяк и что через пару недель Генрик сможет хоть вприсядку пускаться.

После таких слов отпустить врача просто так было нельзя. Открыли бутылки и наполнили стаканы.

— За твоё здоровье, Генрик! — крикнул кто-то.

— Нет! — возразил тот. — За здоровье пущи!

Все посерьёзнели. Смысл тоста был понятен.

Только доктор смотрел на всех вопросительно. В комнате становилось всё веселее. С сожалением вспоминали Тони: уж он бы тут показал себя! Ну ничего, на намечаемой вечеринке он своё возьмёт!

Позже подошли офицеры разведотдела. Поскольку их приход явно не носил служебного характера, то и им пододвинули стулья, нашлась и посуда.

Полковник присел на край кровати Генрика. Они чокнулись и, не произнеся ни слова, пристально посмотрели друг другу в глаза.

Дома

1

В первые дни сорок пятого года зима разгулялась вовсю. Мороз достигал двадцати п более градусов. Выпали глубокие снега, загудели колючие ветры. В Арденнах, на Западном фронте, немцы продолжали наступление. Союзники на этом участке отходили.

На Восточном фронте от Балтики до Карпат немцы упорно сопротивлялись. Красная Армия вела напряжённые бои к югу от Карпат, на территории Венгрии. Там войска 2-го и 3-го Украинских фронтов громили фашистов, очищая венгерскую землю.

Линия фронта, начинавшаяся у Балтийского моря южнее города Клайпеды, пролегала вдоль Немана, затем сворачивала на юг, вклинивалась в районе Голдапа на территорию Восточной Пруссии, тянулась по старой границе Польши с Пруссией, около Августова она шла по каналу, по рекам Бебжа и Нарев, доходила до Вислы. Несмотря на то что на этом участке фронта протяжённостью в тысячу двести километров установилось относительное спокойствие, обе стороны неустанно пополняли свои силы, готовясь к новому удару. Осенью 1944 года войска 3-го Белорусского фронта после ожесточённых боёв заняли исходные позиции, готовясь к решающему штурму извечного прусского гнезда агрессии. Они должны были нанести главный удар на Велау, а вспомогательный — на Тильзит, с дальнейшим наступлением на Кенигсберг. 2-му Белорусскому фронту предстояло разгромить млавскую группировку и развивать наступление на Мариенбург — Эльбинг. Выходом к Балтийскому морю войска этого фронта должны были отсечь восточнопрусскую группировку от остальных сил германской армии. Это было огромное сосредоточение людских сил и техники, готовившееся к уничтожению продуманно и тщательно организованной обороны на рубежах Восточной Пруссии.

Подготовка советских фронтов к наступлению продолжалась несколько месяцев. Данные, касающиеся обороны Восточной Пруссии, систематически пополнялись свежими материалами. Показания захваченных пленных, разведывательные патрули, авиация, а в особенности деятельность таких специальных разведгрупп, как отряд Генрика, позволили штабам обоих фронтов хорошо разобраться в системе обороны и группировке сил противника, защищавшего своё волчье логово.

По существу, вся Восточная Пруссия представляла собой одну мощную крепость, трудную для взятия, потому что па её территории была масса природных преград — озёра, реки и болота, которыми отлично дополнялись инженерно-сапёрные оборонительные сооружения. Полоса обороны, проходившая между этими озёрами, представляла собой три огромных полукружия, ощетинившиеся многочисленными бункерами, фортами, тысячами орудий и подкреплённые минными полями и разного рода заграждениями. В пограничных районах даже стены, окна, а особенно подвалы строились с расчётом на оборону. Тысячи военных поселенцев, хозяйничавших вдоль прусских границ, намеренно приспосабливали свои имения к условиям войны. Поэтому немцы считали Восточную Пруссию практически неприступным районом. На своём победном пути к польской земле Красная Армия действительно ещё не встречалась с подобного рода фортификациями и укреплениями.

В стратегических планах Гитлера Восточной Пруссии отводилось особое место. Исходя из мистической веры в неприступность обороны Восточной Пруссии, немецкий генштаб рассчитывал, что с её территории можно будет нанести удар в южном направлении — в стык советских фронтов. Для этого фашисты сосредоточили здесь огромные силы. Перед войсками 2-го Белорусского фронта стояла 2-я армия генерал-полковника Вейса. 3-му Белорусскому фронту от района Сувалок до самого Немана противостояла 4-я армия генерала Госбаха. Подступы к Балтийскому морю и Кенигсбергу с востока обороняла 3-я танковая армия генерала Рауса. Кроме этих трёх армий, размещавшихся непосредственно на линии фронта, в тылу Пруссии были сосредоточены сильные резервы. Под Цеханувом стояла 7-я танковая дивизия, под Хожелами — танковая дивизия корпуса «Великая Германия», 18-я танковая дивизия располагалась в районе Пиша, 23-я пехотная — в районе Миколаек, 10-я пехотная — недалеко от Мронгово, а танковая дивизия «Бранденбург» — в районе Срокув — Венгожево. Кроме того, на северо-востоке от Гумбинена размещался танковый корпус «Герман Геринг», а под Бартошицами — 5-я танковая дивизия. Независимо от этих мощных резервов каждый город располагал своим сильным гарнизоном.

Кровожадный гауляйтер этого юнкерского гнезда Эрих Кох, уверенный в его неприступности, запретил всякую эвакуацию населения на запад.

По его поручению национал-социалистская партия и отряды штурмовиков формировали из стариков и детей отряды «фольксштурма», мобилизовали всё население на строительство противотанковых укреплений и защитных рвов. Ежедневно и ежеминутно населению вдалбливался лозунг: «Каждый немецкий дом — это крепость». При этом распространялись несусветные небылицы о якобы имевшей место резне немцев в Голдапе и Неменсдорфе, временно взятых Красной Армией осенью 1944 года.

Вся система обороны Восточной Пруссии входила в состав группы армий «Центр», командующим которой в январе 1945 года был генерал-полковник Рейнгардт.

Хотя гитлеровцы и сосредоточили в Восточной Пруссии значительные силы, численность их, а также обеспечение, по сравнению с войсками Красной Армии, не оставляли обороне никаких шансов на успех. Зная это соотношение сил, многие трезво мыслящие немецкие штабисты ясно представляли себе, каким будет конец битвы за Восточную Пруссию.

По расчётам советского командования план наступательной операции в этом районе выглядел следующим образом. Войска 2-го Белорусского фронта наносили удар с плацдарма, занимаемого ими по реке Нарев, и, двигаясь в северо-западном направлении на Цеханув, Млаву, Сериц, а затем — на Нидзицу, Илаву, Оструду, Мальборк, Эльблонг, развивали наступление в западном направлении с выходом к Балтийскому морю, чтобы отрезать Восточную Пруссию от Германии. Войскам 3-го Белорусского фронта ставилась задача нанести удар по 3-й танковой армии противника и стремительным, смелым манёвром выйти к крепости Кенигсберг, а также подавить сопротивление противника в северной части Пруссии.

В первых числах января 1945 года штаб генерала Черняховского закончил подготовку ударной операции в Восточной Пруссии. В оперативные планы вносились последние штрихи, заканчивалась разработка последних деталей предстоящих военных действий. Погода, однако, не благоприятствовала планируемой операции. День и ночь шёл снег, его становилось всё больше и больше.

Но вот наконец настал долгожданный день. На рассвете 12 января 1945 года войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов после сокрушительной артиллерийской подготовки перешли в наступление.

На следующий день концентрированный удар по противнику нанесли войска 3-го Белорусского фронта под командованием генерала Черняховского. Советская артиллерия обрушила лавину огня на позиции 2-й танковой армии врага. Казалось, что артиллерийские снаряды разнесут в пух и прах не только оборонительную полосу противника, но и саму землю на глубину нескольких метров. И едва только первые солнечные лучи развеяли темноту ночи, на основном участке наступления бросились на штурм укреплений врага советские воины соединений генерал-полковника Крылова, танкисты генералов Бурдейного и Буткова, пехота генерала Галицкого. Группировка гитлеровской обороны на участке Эбенроде — Шлоссберг была необычайно сильной: полосу протяжённостью девять километров защищало три дивизии. Такого в обороне ещё не встречалось в этой войне. До сего времени немцы удерживали силами дивизии по крайней мере 10– 12-километровую полосу. Здесь на каждом километре стояло по семьдесят орудий. Но, несмотря на это, наступление развивалось, хотя дополнительные трудности в действиях авиации и артиллерии создавал туман, приползший с Балтики. В первый день наступления советские войска овладели только тремя первыми траншеями, продвинувшись вглубь всего на полтора километра. На другой день натиск усилился. Стремясь задержать его, немцы бросили в бой новые подкрепления и десятки раз переходили в контратаку. Всё новые пехотные и танковые соединения вводил в бой и генерал Черняховский. Рушились немецкие укрепления, бетонные форты, падали под ударами советских войск превращённые фашистами в крепости хутора и фольварки. Сражение шло почти за каждый дом. Часто доходило до рукопашных схваток.

14 января 1945 года с рубежей к югу от Пултуска двинулись в наступление на Восточную Пруссию войска 2-го Белорусского фронта. Были взяты города Пшасныш, Цеханув; одна часть войск наступала в направлении Насельск, Торупь, другая ломала сопротивление 2-й армии Вейса на рубеже Щитно, Оструда, Илава, направляя основной удар на Эльблонг, в сторону моря. Ничто не могло остановить продвижение советских танковых соединений под командованием генералов Панова, Фирсовича., Попова, Вольского, а также пехоты генералов Федюнинского и Гусева. Одновременно с войсками 2-го Белорусского фронта двинулись на врага с плацдармов под Пулавами и Магнушевом войска 1-го Белорусского фронта.

Прорыв обороны Восточной Пруссии и всё расширяющееся проникновение на её территорию советских войск вызвало замешательство главного командования вермахта. Гитлер, которого целиком захватили успехи наступления в Арденнах, при виде трагической ситуации на Восточном фронте, особенно на рубеже реки Вислы, откуда шёл кратчайший путь до Берлина, приказал командующему группой армий «Центр» перебросить часть сил из Восточной Пруссии в район Кельце, чтобы не допустить прорыва фронта в направлении Познани. Так из Восточной Пруссии были отведены танковый корпус «Великая Германия» и танковая дивизия «Герман Геринг». Этой операцией руководил генерал Заукен. Отвод этих двух соединений совпал с наступлением в Восточной Пруссии войск 2-го Белорусского фронта. Подвергавшийся беспрерывному обстрелу и бомбардировкам корпус Заукена с трудом смог передислоцироваться в намеченный район. Оборона Восточной Пруссии тем самым была в значительной степени ослаблена.

Командующий 4-й армией генерал Госбах, видя трагическую ситуацию на флангах своего фронта, разгром 2-й и 3-й армий и угрожающую ему в связи с этим опасность оказаться в окружении, рискнул самовольно оставить обороняемые позиции в районе Голдап, Сувалки, Августов, рассчитывая отойти за мазурские озёра и атаковать оттуда фланги ворвавшихся в Восточную Пруссию с юга советских войск. Когда Гитлер узнал от Коха о самовольном шаге Госбаха и о том, что без боя оставлена мощная прусская крепость Гижицко и полоса мазурских озёр, он объявил командующего группой армий «Центр» генерал-полковника Рейнгардта и генерала Госбаха предателями, приказав немедленно отстранить их от командования. Место Рейнгардта занял генерал-полковник Рендулич, а Госбаха заменил генерал Мюллер. Войска, сосредоточенные в Восточной Пруссии, получили название группы армий «Север». Немецкое командование всё ещё рассчитывало на то, что может повториться история прошлых боёв за Восточную Пруссию и что на полях Танненберга, как в 1914 году, один только стратегический манёвр сможет изменить весь ход войны. В своих расчётах они не учитывали, однако, того, что со времени первой мировой войны минуло уже более тридцати лет и теперь им противостояла уже не царская армия.

В течение первых пяти дней наступления войска 3-го Белорусского фронта продвинулись вперёд почти на тридцать километров. Основной натиск шёл вдоль Писы и Немана. 20 января был взят Тильзит, 21-го — Гумбинен, 22-го — Инстербург, 23-го — Лебау, расположенный тоже на берегу Балтики на расстоянии около сорока километров от Кенигсберга. Генерал Черняховский, зная о том, что район Гижицко, Венгожево хорошо укреплён, не стал атаковать 4-ю армию Госбаха, а, узнав о её отходе, нанёс удар по левому флангу. 26 января были взяты Гижицко и Кентшин с одновременным наращиванием натиска на отходящую 4-ю армию.

Получив сообщение о проникновении советских войск в глубь территории Пруссии, гауляйтер Эрих Кох отдал приказ об эвакуации гражданского населения. Прусские юнкеры навьючивали повозки, грузились на тракторы и автомашины и бесконечными колоннами двигались по шоссе, ведущим на запад. Поскольку путь уже был перерезан войсками 2-го Белорусского фронта, многотысячные толпы убегавших немцев устремились к морю, загромождая дороги, мосты и затрудняя передвижение войск.

22 января войска маршала Рокоссовского ворвались в Ольштын, заняли железнодорожную станцию и принудили начальника немецкой службы движения бесперебойно принимать эшелоны. Так удалось захватить двадцать два вражеских состава, прибывших из Кенигсберга и других городов. Когда 26 января войска 2-го Белорусского фронта взяли Толькмицко, а 10 февраля овладели Эльблонгом, непрерывно расширяя наступление на запад, немецкие войска, находящиеся в Восточной Пруссии, были обречены. Их оборона была настолько дезорганизована, что сплошь и рядом немецкие штабы не имели представления о том, где проходила линия фронта.

После многодневных ожесточённых боёв 31 января 1945 года войска 3-го Белорусского фронта сомкнули кольцо окружения вокруг Кенигсберга. Первая фаза уничтожения гитлеровцев в Восточной Пруссии была завершена.

18 февраля 1945 года 3-й Белорусский фронт и вся Красная Армия понесли тяжёлую утрату. Во время объезда линии фронта в районе города Мельцак (Пененжно) был смертельно ранен дважды Герой Советского Союза генерал И. Д. Черняховский. Командование 3-м Белорусским фронтом принял маршал Василевский.

На всей территории Восточной Пруссии продолжалась ликвидация отдельных очагов сопротивления фашистов. Начался период весеннего половодья. Войска продвигались вперёд по грязи, через болота, переправлялись через разлившиеся реки, тесня немцев к Вислинскому заливу. Побережье было превращено советской артиллерией и авиацией в сущий ад. Ища спасения, немцы взорвали прибрежную дамбу. Воды залива хлынули па сушу, в большей своей части ещё занятую войсками. Тысячи гитлеровцев, большинство которых составляли раненые, потонули.

Толпы людей с поднятыми руками шли по воде, направляясь к расположению советских войск. На поле боя, протянувшемся вдоль залива, в период с 13 по 29 марта было уничтожено более девяноста трёх тысяч фашистов и свыше сорока шести тысяч взято в плен. Было захвачено шестьсот пять танков и штурмовых орудий, а также около пяти тысяч орудий и миномётов. 4-й и 2-й гитлеровских армий больше не существовало. Восемь вражеских дивизий были оттеснены на Самбийский полуостров, около двадцати — прижаты к Вислинскому заливу, а остальные находились в окружении в Кенигсберге и на узкой Балтийской косе. Остатки недобитых войск в Восточной Пруссии немцы вынуждены были снабжать с воздуха, что в этот период войны было уже делом нелёгким. Все попытки врага вырваться из гигантских котлов остались безуспешными. Красная Армия всё теснее смыкала кольцо, готовясь нанести решающий удар.

Маршал Василевский планировал штурм Кенигсберга. К нему необходимо было тщательно подготовиться. Гитлеровцы превратили город в мощную крепость. Работы по его укреплению велись в течение всего периода окружения до последнего дня. По приказу Коха в черте города был оборудован специальный аэродром. Гарнизон Кенигсберга состоял более чем из ста тысяч солдат и двух тысяч офицеров, имевших в своём распоряжении тысячи орудий и танков и другие виды вооружения. Комендантом кенигсбергской крепости был генерал Лаш.

Гауляйтер Кох до последнего дня находился на территории Пруссии. Пользуясь специальным разведывательным самолётом, он постоянно поддерживал непосредственную связь с остатками войск на узкой полоске Балтийской косы. Узнав в начале советского наступления о самовольном отходе Госбаха с рубежей обороны в районе Голдапа, он не преминул тотчас же информировать об этом Гитлера и стал домогаться наказания генерала. Он лично уверял фюрера, что находящиеся на Самбийском. полуострове и Балтийской косе немцы отобьют все атаки Красной Армии и даже перейдут отсюда в контрнаступление. Когда, однако, положение на этом участке стало совсем трагическим, Кох потихоньку, ночью, отправился на заранее приготовленном ледоколе с Балтийской косы в Данию.

Штаб маршала Василевского завершал последние приготовления к штурму Кенигсберга. На очень подробном макете города офицеры знакомились с расположением улиц, площадей, изучали форты и другие оборонительные сооружения крепости, которую вскоре предстояло брать. Формировались специальные штурмовые группы, в состав которых вошли пехотинцы, танкисты, артиллеристы и сапёры. К городу были стянуты тысячи орудий. Апрельский ветер и весеннее солнце подсушили раскисшую землю. Сама природа создавала благоприятные условия для штурма.

6 апреля войска двинулись на Кенигсберг. Части армии генерала Людникова отрезали Кенигсберг от Самбийского полуострова и порта Пиллау. С юга и запада город атаковали войска генералов Галицкого и Белобородова. Танки крушили систему обороны немцев. На город обрушилась лавина артиллерийского огня и авиабомб — он пылал. Последним днём битвы за Кенигсберг было 9 апреля. Остаткам гарнизона, ещё продолжавшим сопротивление, маршал Василевский предъявил ультиматум. По городской радиосети генерал Лаш объявил о капитуляции. Девяносто две тысячи немцев сложили оружие, и среди них — значительное количество офицеров и генералов. Морская крепость Пиллау пала 25 апреля. Балтийская коса, где скопились остатки «непобедимых» гитлеровских армий и тысячи гражданских беженцев, капитулировала 9 мая 1945 года.

Гнездо агрессии и воинствующего юнкерского духа, логово шпионских интриг и скопление «неприступных твердынь», каким была Восточная Пруссия, перестало существовать.

Тюрьма Нойбау, что находилась на Бернекерштрассе в Кенигсберге, осталась почти невредимой. И почти до последних дней сражения за город гитлеровские палачи вершили там расправу. Полным ходом работала гильотина. Её три раза разбирали, и три раза, когда напряжение боёв за город несколько спадало, это приспособление монтировалось опять и спешно совершалась очередная серия казней. В день, когда войска 3-го Белорусского фронта приступили к решающему штурму Кенигсберга, палачи из застенка Нойбау в последний раз демонтировали это орудие своих преступлений. Ночью из тюремных ворот выскользнул автомобиль и улицами, на которые сыпался град снарядов, помчался по направлению к реке Преголи. Там изверги из Нойбау, скрываясь от людских глаз, воровски выносили из машины отдельные детали гильотины и швыряли их в мутные воды реки, освещённые заревом пожаров. Вода поглотила преступное орудие, топор которого лишил жизни, по самым скромным подсчётам, около десяти тысяч людей.

2

Даже в самые напряжённые часы работы заместитель начальника разведотдела умел выкроить минутку свободного времени. Генрик своим ушам не поверил, когда полковник, заехав однажды, велел ему одеться потеплее и сказал, что они поедут навестить его отца. Этого Генрик никак не ожидал. Об отце и семье он думал постоянно. Однако мысленно дал себе зарок, что увидится с ними не раньше чем закончится война. Уж он-то хорошо знал радость встреч и горечь расставаний! Поэтому лучше было не мечтать об этом.

Машину вёл полковник. Генрик сидел рядом. Полковник, едва заметно улыбнувшись, спросил, как он думает, узнает ли отец его в мундире лейтенанта и что на это скажет.

От Кальварии свернули на Кросну, проехали Шостакув. Генрик вспоминал хорошо знакомые места, где в придорожных кустах они часто сидели с Василем в дозоре. Проехали Лозьдзее — теперь уже было недалеко.

Сразу же после освобождения старик Мерец— кий вместе с младшими детьми вернулся в пустой дом в Иодалишках. Здешние люди знали его и уважали. В знак уважения ему доверили пост старосты в местной общине. Он принял это без особого энтузиазма. В качестве первого шага он огласил крестьянам декрет Польского комитета национального освобождения и декрет об аграрной реформе, который тут же провёл в жизнь с участием конюхов из ближайших поместьев. Вообще, как староста, на недостаток работы он не мог пожаловаться. Хотя и подумывал старый Мерецкий вернуться в Немцовижну, но вплоть до января его родная деревня ещё находилась в прифронтовой полосе. К концу января фронт, правда, отодвинулся далеко на территорию Восточной Пруссии, и всё же зимой не было смысла возвращаться в Немцовижпу. Так и сидел он в Иодалишках, весь в думах о сыновьях, судьбы которых он не знал. В самых чёрных своих мыслях он представлял Генрика и Эдека убитыми. Но человек всегда надеется на лучшее, и в глубине души он верил, что сыновья живы.

В этот день, как обычно, он сидел в правлении и занимался разными делами, когда под окном остановилась легковая машина, хлопнули дверцы, и из неё вышли двое высокого роста офицеров.

— Смотри-ка, гости… — бросил крестьянин, сидевший у окна.

Взглянул в окно и Мерецкий. Фигура одного из офицеров показалась ему чем-то знакомой.

Первым вошёл полковник, за ним — Генрик. Мерецкий поднялся им навстречу. Генрик подошёл уставным шагом, чётко вскинул руку к козырьку фуражки и взволнованно отчеканил:

— Отец, лейтенант Мерецкий просит разрешения поприветствовать вас…

Старик обомлел. Раскинув руки, он двинулся вперёд, затем попятился, а вслед за этим с криком: «Геню!.. Сынок!.. Сынок!..» — схватил его в объятия. Некоторое время, кроме звонких поцелуев и возгласов «отец!» и «сынок!», ничего нельзя было услышать. Но и в этой безудержной радости старик на минутку посерьёзнел, взглянул сыну в глаза и спросил:

— А Эдек?

— Жив, здоров, учится.

Опять пошли объятия и слёзы. Полковник молча наблюдал за этой встречей. В Москве и его ждали седой как лунь отец и старушка мать.

Затем все вместе поехали в Иодалишки. Сёстры и младший братишка не слезали с колен Генрика, примеряли его офицерскую фуражку, трогали погоны и болтали, болтали наперебой, За столом, уставленном бутылками, Генрику не хотелось вспоминать о своих боевых приключениях. Он пытался было отговориться, что, дескать, в этом не было ничего особенного, а при случае когда-нибудь он расскажет. Его выручил полковник. Подсев поближе к старику, он начал длинное повествование. До Генрика, сидевшего с младшими сёстрами и братом, долетали лишь отдельные слова: «Шостакув… Вартай… Борецкая пуща… штаб… связные…»

Похвал в адрес Генрика полковник, видимо, не жалел, потому что старик вдруг подошёл к сыну и горячо обнял его.

— Да, больше года уж прошло, товарищ полковник, — проговорил он, обращаясь к гостю, — как я здесь вот, в этой избе, благословил его перед уходом в леса. Во имя памяти деда, во имя мученической крови всех павших за родину я призывал его не посрамить имени семьи. Ну и, как видно, не нарушил он клятвы, поддержал честь нашей фамилии, да и мою, старика.

Разговоры затянулись далеко за полночь. Отец ни на шаг не отходил от сына; он сам, казалось, помолодел на добрый десяток лет.

3

Война подходила к концу. «Тысячелетняя империя» держалась только на немногочисленных отрядах фанатиков, продолжавших яростное сопротивление. Две лавины фронтов, двигавшиеся с востока и запада, неуклонно сближались. Чуть дышал добиваемый Берлин, Фашистская Германия была повергнута.

Разведгруппа Генрика по-прежнему размещалась в деревне Мурава, под Каунасом.

В конце апреля 1945 года Генрик, Андрей и офицеры из разведотдела выбрались в автомобильную поездку по Восточной Пруссии. Они миновали развалины Голдапа и направились к Борецкой пуще. Попав в знакомые места, попросили шофёра остановиться. Всё здесь оставалось таким, как и прежде. Сколько же воспоминаний нахлынуло на, них!..

Затем поехали через Гижицко, Кентшин, Ольштын. Осмотрев эти разбитые гнёзда пруссачества, они добрались до руин Танненберга. Полковник, хотя и никогда здесь прежде не бывал, отлично знал окрестности. Сколько раз видел он их на макете в период учёбы в Военной академии! История гибели армии генерала Самсонова оставалась в памяти. Он, как и другие слушатели академии, изучал все детали той операции, чтобы никогда больше не повторить её ошибок. В молчании осмотрели могилы солдат, оставшихся здесь навсегда в 1914 году, памятник-мавзолей.

Отсюда помчались в Кенигсберг. Город пугал своими развалинами и пустотой. Его окутывал густой смрад разлагавшихся трупов. Разведчики брели по этому огромному кладбищу. Генрик искал таблички с надписью «Бернекерштрассе». С трудом отыскали её, висевшую на наполовину разрушенном здании. Подъехали к дому, значившемуся под номером 2/4.

Да, это было здесь. Генрик мысленно представлял себе тех, кого по этой широкой лестнице вводили в помещение. Сейчас разбитые двери и ворота были распахнуты настежь. Шаги гулким ухом разносились по пустым коридорам и ажурным галереям. Вполголоса он рассказывал своим спутникам о Сливиньском, Выдорнике, Дзичковском и остальных, кого помнил, с кем работал в подполье.

Большинство камер было открыто. Они всматривались в выцарапанные ногтями на оштукатуренных стенах фамилии, в чёрточки, видневшиеся рядом с ними, которые обозначали время, проведённое в заключении…

Затем спустились в подвальные казематы. Где-то рядом должно было находиться место казни. Подсвечивая себе фонариками, узким коридорчиком они вышли в большую комнату, где пол вокруг разбитого стола был засыпан засохшими цветами. Рядом находилось помещение поменьше с водопроводными кранами, отверстиями для стока в полу, со стенами, обложенными маленькими плитками чёрного кафеля. Теперь здесь явно чего-то недоставало.

Генрик снял фуражку, то же сделали и остальные. Он вынул из стены одну плиточку и взял её на память. В молчании все вышли на улицу. Огромные ворота, качаясь на ветру, издавали неприятный скрип.

4

Победу праздновали в Каунасе. Несколько дней подряд длилось веселье с воспоминаниями о прожитом и планами на мирное будущее, теперь уже становившееся реальностью. Наступивший мир изменял всю их жизнь.

Несколькими днями позже заместитель начальника отдела приехал в Мураву и приказал собрать личный состав всех разведгрупп. Пришли все — радостные, принаряженные. Широкую площадь заливало солнце. Здесь уже находилось несколько легковых машин, доставивших офицеров разведки. Бойцы стояли, выстроившись в две шеренги. Командовал всем полковник.

На площадь вкатилось два лимузина. Маршал Василевский в сопровождении группы генералов направился к разведчикам. Полковник подал команду «Смирно!» и отрапортовал маршалу. Маршал Василевский тепло приветствовал разведчиков.

На площади установилась тишина, нарушаемая только порывами ветра и звенящими в лазури неба голосами жаворонков. Чётко выговаривая каждое слово, генерал Алёшин читал приказ о присвоении офицерских званий. Одна за другой назывались фамилии. И вот:

— «…присвоить звание «старший лейтенант» Мерецкому Генрику Альбиновичу…»

Прочитав приказ до конца, генерал подал команду:

— Старший лейтенант Мерецкий, выйти из строя!

Генрик остановился перед маршалом. Генерал снова начал читать:

— «Приказом командующего фронтом за проявленную доблесть в боях с фашистскими захватчиками наградить орденом Красного Знамени Мерецкого Генрика Альбиновича…»

Маршал вынул из открытой коробочки поблёскивающий золотом и пурпурной эмалью орден, прикрепил на грудь герою и пожал ему руку. Генрик тихо произнёс в ответ: «Служу Советскому Союзу!» Кровь, от волнения ударившая ему в голову, не давала расслышать произносимых в его адрес поздравлений. Автоматически он сделал поворот и вернулся в строй, крепко сжимая в руке удостоверение о награждении. Краешком глаза Генрик ежеминутно посматривал себе на грудь.

Награждены были и другие разведчики.

После окончания церемонии официальная обстановка сменилась непринуждённой беседой. Все окружили начальство. Маршал расспрашивал разведчиков о планах на будущее. Тамара с Наташей обратились к нему и генералам с просьбой прийти на вечер, который их группа устраивала ещё согласно уговору в Борецкой пуще. Приглашённые, пожелав им хорошо повеселиться, поблагодарили, но отказались. У командования ещё было слишком много неотложных дел.

Вечеринка собрала гораздо больше участников, чем ожидалось. Верховодил всем весёлый и живой как ртуть Тони. Он прошёлся с Тамарой в польке так, что пыль столбом стояла, потом один пустился отплясывать трепака. Ну и конечно, не обошлось без тостов: за Победу, за награды, за Борецкую пущу…

5

Наступило, по мнению Генрика и Эдека, время возвращаться в родные края. По этому вопросу они и пошли посоветоваться с полковником. Их намерение не вызвало у него удивления. Задание, возлагавшееся на них, было выполнено. С Эдеком всё обстояло просто: оформление его демобилизации и возвращение в Сувалки было делом двух дней. С Генриком же разведотдел расставаться не хотел. Полковник предложил ему остаться на постоянной службе, поступить в военное училище. Но Генрик считал, что его место в новой Польше, что там он теперь нужнее. Правда, наскоро и не до конца залеченные раны всё ещё давали о себе знать, но он на это особого внимания не обращал. 15 мая 1945 года Эдек отправился в свою родную Немцовижну, где уже находился отец. Генрик тем временем исполнял последние формальности, связанные с переводом в польскую армию.

В Сувалки он поехал вместе с советскими офицерами на их автомашине. Уже подъезжая к знакомым местам, Генрик почувствовал, как у него сильнее забилось сердце. Он попросил, чтобы машина шла медленнее. Когда из-за холма вынырнула старая крыша больницы, он показал своим спутникам то место, куда его доставили в прошлом году; неподалёку, по левой стороне, зияло пустыми глазницами обгоревших окон здание гестапо.

Ему хотелось прямо сейчас, сию минуту выскочить из машины и броситься в объятия первого попавшегося прохожего, чтобы рассказать ему, другим, всему городу обо всём, что переполняло его сердце в эти минуты.

Они остановились перед домом Мадоньских. Кристина уже знала о его возвращении. Они поздоровались довольно сдержанно и несмело. Слишком много было свидетелей их встречи. Позже он отправился в город. По тем самым тротуарам, по которым во время войны пробегал украдкой, он теперь шёл гордо и свободно.

Шёл и ласкал взглядом знакомые дома, башни костёлов, парк, оголённый, без ограды, — весь этот родной, любимый город. Почти вбежал в старое здание гимназии. Те же с трудом открывающиеся двери, тот же коридор, классные комнаты. Волнение перехватывало ему дыхание. В глазах у него стояли все те, кто беззаботной шумливой ватагой заполнял эти классные помещения до 1939 года. Многих из них уже не было в живых, и их могилы были рассеяны по всему свету. Сегодняшние ученики и их преподаватели с удивлением смотрели на советского офицера, который с фуражкой в руке в задумчивости брёл по коридору, погруженный, видимо, в воспоминания. Старый седой учитель Томаш Иодоховский внимательно приглядывался к чем-то знакомой фигуре офицера. Увидев его, Генрик бросился ему в объятия. Глаза обоих были полны слёз.

6

Эдек приехал за ним в старой дребезжащей бричке. Из Сувалок выехали в Немцовижну перед обедом. Была суббота 30 июня 1945 года. Лето в самом разгаре. Солнце припекало, а лёгкий ветерок едва поднимал пыль на дороге. Лошади шли бойкой рысью. Проехали военный аэродром в Паперни, весь покрытый воронками от бомб и рваными кусками бетонных плит.

Позади осталось уже Дубово, подъезжали к хутору Баканюка. Вот-вот должна была показаться и Немцовижна. На полях то тут, то там шрамами извивались зигзаги окопов. Краснела покрытая ржавчиной колючая проволока, разверзались пугающие своей глубиной воронки от бомб, виднелись таблички с надписью «Мины». Кое-где среди глиняных мазанок торчали закопчённые печные трубы. На лугах косили траву. Дрожащие волны нагретого солнцем воздуха висели над полями. Колыхались под ветром подоски земли, засеянные хлебом. Генрик наслаждался этой картиной лета, спокойствием природы. Он глядел вокруг, вдыхал полной грудью ароматный воздух, и на сердце у него становилось всё радостнее.

С шоссе свернули на просёлок, ведущий к Немцовижне. Они ехали теперь вдоль близко подступившей к дороге стены хвойного бора, который в летнем солнце казался голубым. Генрик попросил Эдека подстегнуть коней. Поднялись на пригорок. Генрик привстал в двуколке. Вначале показались верхушки приусадебных деревьев, а затем, на холме, — вся деревня, и вот уже постепенно из её общих очертаний выделились печная труба, крыша и наконец белые стены его родного дома, буквально тонувшего в зелени. Дом был таким, каким он всегда снился ему в Борецкой пуще.

— Ты помнишь, Эдек, как нас отсюда выселяли? Как мы уходили в изгнание? Здесь, на этом пригорке, отец говорил мне тогда, что мы вернёмся сюда опять, что мы должны вернуться. Эдзю, но как трудно было сюда вернуться, как нелегко!.. Но теперь уже нас отсюда никто не выгонит!

Лошади, подхлёстнутые хворостиной, пошли рысью, а Генрик похлопывал Эдека по спине и заливался смехом, как ребёнок, всё повторяя:

— Эдзю, ведь это дом, родной дом! Ты понимаешь, что это значит — дом?!

Эдек понимающе кивал головой.

Отец и сестра вышли встречать его на дорогу. Он спрыгнул с двуколки прямо в объятия отца. Младшие сёстры и братишка но могли дождаться своей очереди. Он сжимал их в объятиях, поднимал вверх и целовал, целовал без конца, удивляясь тому, как они все выросли. Потом его торжественно провели в избу, рассказывая наперебой о здешних новостях и о том, какие из любимых им блюд ожидают его па обед.

За обеденным столом его усадили на почётное место. Наконец-то после многих лет потемневший от старости стол собрал всю семью. Счастье этого момента с особой силой чувствовали отец и Генрик.

После обеда все вышли в сад, что перед домом. Начали собираться и соседи, которые не верили глазам своим — так вырос, возмужал Генрик. Мужчины уселись на траве в кружок, скрутили цигарки и стали расспрашивать Генрика о его приключениях, которые невесть каким эхом донеслись и до Немцовижны.

Старый Мерецкий принёс жбан настоянного на ягодах самогона, угощал соседей, с гордостью посматривая на сына, не успевавшего отвечать на вопросы. Иногда, не в состоянии спокойно выслушивать чересчур сдержанные ответы Генрика, он вставлял свои замечания, принёс из избы его китель с орденом, счастливый за сына. Собравшиеся передавали орден из рук в руки и не переставали выпытывать у Генрика всё новые и новые подробности о том, как он там ловил фрицев.

Раскалённое солнце начало уже прятать свою огненную корону за верхушки леса, день клонился к вечеру, а соседи всё не покидали сада Мерецких. Наслушавшись рассказов Генрика, сами наперебой заговорили о своём пережитом и о первых днях жизни в новой Польше. Ругали на чём свет стоит «лесных братьев», что выходили по ночам с оружием и на словах являлись якобы защитниками прежней Польши, её веры и прав простых крестьян, а на деле оказывались обыкновенными бандитами, отнимающими у бедняка последнюю рубаху, последнюю скотину. А тех, кто сопротивлялся, «лесные братья», как гитлеровцы, секли розгами, а то и убивали. Каждый из соседей считал своим долгом пригласить Генрика к себе в гости, а сверстники его звали на танцы, которые должны были состояться завтра. Он никому не мог отказать, жалуясь, правда, на боль в ноге.

Опускался тихий деревенский вечер. С мокрых луговин доносилось кваканье лягушек, а в воздухе зазвенели комары. Со стороны какого — то двора слышался собачий вой. В темнеющем небе замигали вечерние звёзды, и из-за горизонта медленно выплыл серп луны. В саду меж деревьев с писком носились друг за другом летучие мыши.

Мерецкие молчали. Никому не хотелось спугнуть настроение, навеянное природой. Одни лишь назойливые комары не давали покоя.

Вошли в дом. Генрик уселся в старое кресло, положив больную ногу на стул. Плохо зажившая рана постоянно напоминала о себе. Луна сквозь застеклённые двери и открытое окно, выходящее в сад, вливала в комнату струи серебристого света. Эдек принёс аккордеон, сел на подоконнике и тихонько стал перебирать клавиши.

— Такое чудесное лето! — тихо произнёс старый Мерецкий. — Жить хочется. Только бы мир был. Как думаешь, после всего того, что пережили, установится мир?

— Да, отец, наверняка. Достаточно уж люди натерпелись: сколько расстреляно, повешено, сожжено в крематориях, обезглавлено! Мир теперь придёт надолго.

Аккордеон в руках Эдека заиграл какую-то задушевную мелодию.

— На следующий год ко мне в гости приедут Тони, Андрей, Сергей, Тамара. Обещали твёрдо. Вот будет радости! Эдзю, сыграй-ка «Тёмную ночь», что-то мне пуща вспомнилась.

И Генрик вполголоса стал подпевать.

Тихо отворились двери. В комнату вошли двое с оружием наизготовку, сильные лучи карманных фонариков ослепили отца и сыновей. Аккордеон замолк на половине топа. Минута выжидающей тишины, а затем топот многочисленных ног. Вошли ещё шестеро вооружённых людей.

— Мерецкие? — спросил один из них.

Отец ответил утвердительно.

— Руки вверх! Стать лицом к стене! — раздалась команда.

Старик встал и задержался у кресла, где сидел Генрик. Эдек, положив аккордеон, стал у окна.

— Я не поднимусь, — спокойно произнёс Генрик, — фашистская рана мне мешает.

Они взглянули на него с издёвкой, приказав поднять руки в кресле.

— Часы, перстни, кольца, бумажники, другие драгоценности! Быстро, быстро! — командовал их старший по кличке Тадеуш. Станистав Внуковский, по прозвищу Псих, из деревни Кежек, что под Сувалками, которому кивнул Тадеуш, принимал бумажники и часы.

Генрик взглядом пересчитал бандитов и взглянул на шкаф. Там лежал его пистолет. До шкафа было три шага.

— Подвода пришла? — спросил Тадеуш одного из бандитов.

— Как раз подъезжает…

В полумраке комнаты, залитой лунным светом, мерцали стволы автоматов, пряжки ремней, орлы с коронами на конфедератках и большие посеребрённые значки с изображением Божьей Матери на груди с надписью «Вольность и независимость — Бог — Честь — Отчизна»[5].

Тадеуш принялся измываться над людьми, взятыми на прицел:

— Эх вы, прихвостни большевистские, защитники коммуны, христопродавцы, против кого идёте?…

— Против фашистов, — спокойно ответил ему Генрик.

Потрясая перед его лицом пистолетом, Тадеуш крикнул:

— А ты присягу АК помнишь?!

— Помню. Я её не нарушил, я сражался с фашистами, а вы?… — всё так же спокойно произнёс Генрик.

— Ты предал её, растоптал, пошёл на службу к большевикам, в коммунию! Ах ты собака! Предатель родины! Армии Крайовой! Бога! Чести! Свободы! — Он замолчал, тяжело переводя дыхание. — Настоящие члены АК сейчас здесь, с нами, в лесах.

Старик Мерецкий упал на колени. Сквозь слёзы он говорил о невиновности их всех. Умолял оставить в живых сыновей ради ран и крови, пролитой Генриком. Но его никто не слушал.

Генрик, сидящий в кресле с поднятыми руками и всматривающийся в лица бандитов, внезапно вздрогнул, узнав Внуковского.

— Стах, это ты? Ты ли это делаешь?…

Он не успел договорить. Тадеуш выстрелил в упор из парабеллума ему в грудь, считая при каждом выстреле:

— Два! Три! Четыре! Пять! Шесть! Семь! Хватит с тебя!.

Крик отца прервала длинная очередь из автомата, выпущенная в него Внуковским.

Эдек стоял с поднятыми руками рядом с открытым окном, задёрнутым занавеской. В тот момент, когда Тадеуш выстрелил в грудь Генрику, один из бандитов, Станислав Зубович, по прозвищу Волк, из деревни Гибы Сейновского повята, направил свой автомат в сторону Эдека, но тот в ту же секунду прыгнул через открытое окно в кусты, подступавшие к самому дому. Зубович лишь на какое-то мгновение опоздал нажать на спусковой крючок. Автоматная очередь прошила занавеску, оконную раму и стену. Бандиты подскочили к окну и длинными очередями наугад стреляли по зарослям сада. С улицы застрочило два ручных пулемёта, а в воздух взлетела ракета. Несколько фигур бросились между деревьями вдогонку за беглецом.

* * *

Эдек не помнил, сколько времени он бежал. Может быть, час, а может быть, и два. Наконец, уже где-то в поле, он потерял сознание. Его привёл в себя ночной холод и роса, катившаяся по его лицу. В ушах стоял беспорядочный гул из голосов бандитов и выстрелов. Он заплакал, как ребёнок. Вокруг было пусто, и его плач тонул в ночи. Затем on побрёл полем, стараясь держаться в направлении Сувалок. Где-то неподалёку разбили лагерь харцеры. Оттуда донеслась исполняемая молодыми голосами песня: «Мы — это будущее народа»…

* * *

Генрик как бы уснул в кресле, слегка наклонив голову влево.

Отец лежал у его ног. Луна, поднявшаяся уже над верхушками деревьев, замерла светлым пятном на седой голове Мерецкого и осветила тело Генрика. Кровь тонкой струйкой стекала с кресла на пол. Её становилось всё больше.

Лёгкий ночной ветерок шевелил занавеску. Пахло кровью и порохом. Последняя июньская ночь 1945 года близилась к концу.

Загрузка...