В заповедной глуши

Мартынов Александр Игоревич

В заповедной глуши

Леший

В

ЗАПОВЕДНОЙ

ГЛУШИ

Дети зубров твоих

Не хотят вымирать,

Беловежская Пуща!

"Песняры"

1.

Памяти

Николая Ивановича Дубова,

автора книг

"Огни на реке", "Сирота", "Небо с овчинку", "Горе одному",

"На краю земли", "Мальчик у моря", "Колесо Фортуны",

"Отдельно стоящее дерево" -

и других забытых произведений

о действительно счастливом детстве даже для тех, кто осиротел,

в великом и справедливом государстве-сказке, называвшемся СССР

и разрушенном жадными нелюдями ради своих шкурных интересов -

посвящает Автор эту книгу.

ПРОЛОГ.

МЕЖ ВЫСОКИХ ХЛЕБОВ

Я иду дорогой.

На затылке - кепи...

С. Есенин

Начинало отчётливо вечереть, а я всё ещё шагал полевой дорогой, на которую вы-шел ранним июньским утром. Признаков человеческого жилья не было, не встречались и не обгоняли машины. В конце лета тут будет не протолкнуться от грузовиков, комбай-нов и УАЗиков, снующих туда-сюда - но лето фактически только начиналось, и я уже к середине дня начал свыкаться с мыслью, что придётся ночевать где-нибудь на обочине, поставив палатку. Хотелось бы, конечно, найти ручеёк или колодец - в моей фляжке не осталось воды. Ещё немного хотелось вернуться в утро и позвонить со станции на кор-дон, чтобы меня встречали. Понадеялся на попутку, захотел пройтись своими ножками километров пять по белорусским просторам - так теперь не жалуйся.

В принципе, я ничего против такого ночлега не имел. Вес рюкзака с палаткой был привычен, впереди лежал большой отпуск, никто за меня не волновался, и где-то впереди вставала зелёной стеной (я хорошо себе это представлял!) загадочная и никогда ранее мною не виденная Беловежская Пуща. Но дорога задалбывала, как сказали бы мои юные подопечные, своим красивым однообразием: зелёные хлеба слева и справа, серая пыль под ботинками, синее небо без единой тучки над головой. Во всём мире двигались только я, да сошедшее к невидимому отсюда горизонту солнце. Тишину нарушали только шорох моих привычно бесшумных шагов, а ещё - птичье пение во ржи, негромкое и уже прощальное.

День кончался - в летней жаркой пустоте.

Поэтому я внутренне напрягся, когда увидел впереди - довольно далеко, после того, как миновал плавный широкий поворот дороги (зачем её так прокладывали, что объезжа-ли?) - две человеческие фигуры. Люди шли рядом посередине дороги, и даже отсюда, то-лком ничего не различая, я понял, что они идут устало.

Ну что ж, это были попутчики. Может быть, они добираются до какой-то неиз-вестной мне деревушки, или хоть полевого стана, затерявшегося "меж высоких хлебов" - и укажут дорогу мне. А если и нет, и кому-то пришла фантазия заночевать на дороге, как мне - я не имел ничего против компании. Неожиданностей и неприятностей я не бо-ялся, будучи уверен на сто процентов, что, случись они, сумею справиться с любыми. Да и редки, судя по отзывам, такие неприятности на белорусских дорогах, это вам не Феде-рация, тут власть прочно держит в руках "батька Лука" - президент Лукашенко. Дура-ков по-настоящему нарушать его законы - нет. Никому не охота добывать сланец в пин-ских болотах...

Обдумав это, я поднажал. Секрет пешей ходьбы в том, чтобы всегда оставлять в

2.

себе вот такой резерв, НЗ, который можно пустить в ход в нужный момент. Если это умеешь - нет транспорта надёжней собственных ног.

Шедшие впереди стали приближаться. Они не оглядывались, я усмехнулся: я бы сам давно ощутил, что кто-то сзади, посмотрел...Эти - не умеют так. Или просто очень устали?

Я нажимал таким образом минут пять - и наконец ясно понял, что впереди шага-ют двое мальчишек. Когда сомнений в этом уже не оставалось, один из них оглянулся, а через секунду - и второй.

Они остановились, сдвинувшись поближе друг к другу и глядя на меня. Я подходил - ровным шагом, не спеша и не замедляясь, но внимательно рассматривая обоих. Лет по тринадцать-четырнадцать, где-то так, плюс-минус полгода. Примерно одинакового ро-ста - высокие, но худощавые, хотя и не тощие. Босиком оба. Один - тот, что оглянулся первым - коротко стриженый, светлые волосы поблёскивают медным отливом под захо-дящим солнцем, широкая камуфляжная куртка висит поверх закреплённой на спине спор-тивной сумки, на светло-серой с чёрной отделкой майке - надпись

DRUM, RING ! (1.)

и рисунок - расправляющий крылья орёл на фоне пламени.

Джинсы подвёрнуты под колено, растоптанные кроссовки с засунутыми в них носками висят снизу сумки, подвязанные за шнурки. У второго - одетого полностью в камуфляж - куртка и более новые кроссовки тоже висели за спиной, на пятнистом рюкзаке - не туристском, а просто школьном. Камуфляжная майка была выпущена из штанов, но я различил кончик висящих на поясе ножен. С таким видом немного не вязались длинные - не до плеч, но длинные - русые волосы (впрочем, схваченные широкой красной повязкой с надписью Я ПРАВ, по обеим сторонам от которой весело скалились над скрещенными костями белые черепа), и длиннющие, загнутые вверх ресницы.

Фляжек не было ни у того ни у другого, и по блестящим разводам на лицах, выпа-ренных белых пятнах на майках и даже штанах, сухим губам я понял: мальчишки не пили с утра. Да, тяжеловато в такой день. И глупо.

Они смотрели на меня, на то, как я подхожу, похожими серыми с золотистыми искрами глазами, и я понял, что это - мои земляки. У белорусских детей, выросших при тоталитарном режиме "батьки", не бывает таких глаз - настороженных глаз людей, ____________________________________________________________________________________________________________________1. Бей, барабан! (англ.)

3.

ждущих от мира взрослых только пакостей и бед. Такие глаза массово появляются толь-ко в демократических странах, когда в силу основного демократического принципа "де-лай, что твоя левая пятка захочет", homo homine lupus est (1.) У длинноволосого это было заметно чуть меньше, а рыжеватый смотрел практически взглядом волчонка. Собствен-но, я их понимал. Они видели молодого мужика в полувоенном, пропылённого, с рюкзаком, к которому прицеплены палатка и коврик, с ножом и топориком на поясе, в несокруши-мых, тоже серых от пыли "берцах" и с чёрным беретом, заткнутым под погон: кто его знает, что ему надо-то?

Я решил взять инициативу на себя.

- Приветствую вас на территории свободной Беларуси, земляки, - я поднял над плечом правую руку и добавил: - Хау. Или Рот Фронт, как пожелаете.

Они переглянулись слегка растерянно. Коротко стриженный пожал плечами. Длин-новолосый наклонил голову:

- Добрый вечер...

- Очень точно отмечено, - согласился я. - Вечер. Может быть, вы меня обрадуете и скажете, что идёте в находящуюся в паре миль отсюда корчму, где наливают эль и на-резают жареный окорок как раз к вашему приходу?

Мальчишки опять переглянулись и неуверенно посмеялись. Видимо просто потому, что пошутил взрослый. Я пояснил:

- Таверна - это "макдональдс" по-старинному. Его так при динозаврах называли, - на этот раз смех был искренним и громким. Я начал закреплять успех: - Я не убийца. По кра-йней мере, не сейчас, сейчас я в отпуске. Я так же не маньяк, если не считать нездорово-го пристрастия к мальчикам... - они заморгали, придвигаясь ближе друг к другу, и я про-должал: - Я обожаю их воспитывать, встретив на вечерней дороге. Как правило, воспи-тываю, пока они не сбегут от меня в армию, но вы, судя по всему, бежать уже не може-те... Так как насчёт таверны?

- Не, таверны тут нет, - пояснил длинноволосый. - Мы хотели в лесничестве заноче-вать, а его тоже всё нет и нет...

- Мда, - я поднял брови. - Судя по моей карте, до лесничества ещё около тридцати ки-лометров, так что заночевать там вы никак не сможете. Даже если побежите бегом. Вы летать не умеете?

- А вы туда идёте? - впервые подал голос коротко стриженный, игнорируя мою шутку. Я кивнул и пояснил:

- Но вообще-то я собирался устроить привал у ближайшего родника. Правда, пока род-ников не видно, но как знать?.. Так что? Я могу поднажать, сделать вам ручкой и мы ра-зойдёмся, как в море корабли, а завтра, может быть, встретимся в лесничестве... если вы правда идёте туда. А можем прошагать ещё сколько-то - и начать устраиваться на ночлег.

Они переглянулись опять и о чём-то зашептались. Я запретил себе слушать, хотя с моим слухом вполне мог. Наконец длинноволосый вызывающе и прямо сказал, тем самым выдав свой страх - вопрос был искренний и потому глупый:

- Вы нас не убьёте?

- Кино, - вздохнул я. - Серия сороковая... Мальчик. Если бы я хотел вас убить, я бы уже сделал это. И потом, кто мне мешает вас обмануть, сказав "нет"? Вы или верите мне - или адьё, ма шер ами.

- Мон шер, - поправил длинноволосый. - Ма шер - "моя дорогая". Вообще-то вы правы... А вы зачем в лесничество?

- Контрвопрос, - поднял я палец. - А вы зачем? Может быть, вы - знаменитые малоле-тние братья-маньяки Гоп, Саша и Паша, которых вот уже пять лет разыскивает мили-ция Мелитополя за изнасилование сорока постовых собак? Вы знаете, где Мелитополь? __________________________________________________________________________________________________________________

1. Человек человеку - волк (лат.)

4.

Нет уж, давайте без вопросов, - я отстегнул фляжку с пояса и подал мальчишкам. - Там стакана два... было, - закончил я слегка растерянно, глядя, как они по очереди присасыва-ются к фляжке, булькая и давясь. Коротко стриженый потряс горлышко над широко открытым ртом и со вздохом вернул фляжку мне. - Да-а...И как же вы вообще отправи-лись в путь без воды?

- Так получилось, - длинноволосый утирал губы рукой, развозя грязь. Посмотрел веселее. - Ну... тогда и представляться не будем. Я так и буду Саша. А он - Паша.

- Лёва, - я подал ему руку. -Задов. Фамилие такое.Но можно просто Лёва.Устраивает?

- Устраивает, - он пожал руку. Я задержал его пальцы на миг и спросил:

- Фехтованием давно занимаешься? - он отдёрнулся, я постучал по ладони: - Мозоли... Ладно, - и я, не переспрашивая, пожал руку "Паше". За это рукопожатие успел заме-тить, что ноги у него в куда более порядочном состоянии, чем у "Саши" - у того сильно сбиты. "Из села или беспризорный... - я вгляделся в лицо. - Беспризорный. Фехтовальщик, знающий французский, волосы ухожены были ещё недавно - и с ним вместе шагает явный "бесик". Оба русские, из России. Идут вдвоём полевой дорогой в Белоруссии. Обувь бере-гут, а барахло недешёвое. Воды нету. Уже интересно..."

Но говорить ничего не стал.

Мальчишки зашагали слева от меня, держась чуть в стороне, но не пытаясь отс-тать или обогнать. Я пошёл медленней и, как обычно бывает после остановок, понял: ус-тал я здорово. А они и вообще едва волоклись; "Саша" явно захромал. Я услышал, как они вполголоса переговариваются, то ли думая, что я не слышу, то ли им просто было всё ра-вно: " - Устал? - Да ладно... - Давай скажем остановиться... - А воды-то всё равно нет. - Я жрать хочу, знаешь..."

- Петь умеете? - поинтересовался я, не оборачиваясь, потому что было ясно - им ос-тановка тоже на пользу не пошла, вот-вот начнут "выпадать в осадок". А значит, надо было их как-то подтянуть.

- Всё перепели уже, - сказал "Саша". - С утра орали, пока не охрипли. Думали, машина какая-нибудь подберёт...

- Знаете такую? - я посмотрел на них. - Только учтите, у меня ни слуха, ни голоса...- я прокашлялся и начал одну из своих любимых, из Третьякова:

- В нашей жизни всё взаимосвязано.

Вот наешься варенья - и слипнется!

Ведь недаром по поводу сказано:

Как аукнется - так и откликнется!

И какой тебе жизнь представляется -

Так она непременно и сложится.

В равной мере всем предоставляется.

Сам не сможешь - само, брат, не сможется!

Но если хочешь быть правым - не бегай налево,

Если хочешь быть первым - не спи за рулём!

А захочешь, чтоб рядом была королева -

Для начала попробуй сам стать королём!

Они ничего, шагали по пыли и слушали, правда слушали, не вид делали.

- Ничего просто так не прибавится.

Пустота непременно заполнится.

И если сверху чего-нибудь свалится -

Значит, тут же чего-нибудь вспомнится!

Вот такая, браток, философия!

Не смотри на меня, как на шизика...

"Нету, - скажешь, - по жизни пособия!"...

...Да это ж просто - начальная физика!..

5.

И, когда я допел куплет, "Паша" неожиданно поддержал припев:

- Но если хочешь быть правым - не бегай налево,

Если хочешь быть первым - не спи за рулём!

А захочешь, чтоб рядом была королева -

Для начала попробуй сам стать королём!

- В нашей жизни всё взаимосвязано, - завёл я третий куплет под их одобрительное мол-чание:

- Каждый сам принимает решения...

А в учебнике физики сказано,

Что, - я поддёрнул рюкзак и поднял палец:

Угол падения равен углу

Отражения...

- Ничего песенка, - сообщил "Саша". - И поёте вы не так уж чтоб плохо... Ваша?

- Да ну что ты, с чего взял? - искренне удивился я. "Саша" пожал плечами:

- Да... вид у вас такой. Я вообще думаю, что вы врёте и в какой-нибудь группе играете. Типа "Коловрата" или "Вандала".(1.)

Я заржал - искренне, весело. Мальчишки уставились на меня сердито, и я сообщил:

- Вон впереди родничок. Вы мне принесли удачу... Палатку ставить умеете?..

...Во всяком случае, "Саша" палатку ставить умел. Зато "Паша" отлично развёл костёр. Правда, перед этим они минут пять булькали и урчали, швырнув майки и покла-жу на траву, под холодной струёй, льющейся из обрезка ржавой трубы в склоне свобод-ного от ржи холмика. Рядом висела на воткнутом в землю деревянном столбике мятая алюминиевая кружка с выцарапанной многозначительной надписью:

С НАМИ НАШ БОГ !

Я тоже напился и умылся как следует. В принципе, я не люблю раскладываться на ночлег на дорогах или даже около них - старое туристское суеверие и вполне современная опа-сливость вместе взятые... Правда, тут выбора просто не было. Как, кстати, не было и топлива для костра... Но "Паша", пока мы ставили палатку, припёр откуда-то коряжи-ну, которую разделал моим топором, взглядом спросив разрешения.

А "Саша" скис. Хромал он уже на обе ноги и, присев у огня, начал, морщась, разгля-дывать ступни. Кое-где сквозь пыль сочилась кровь. Следовало ожидать.

- Дурак, - сказал я. Он вскинул обиженные глаза. - Беречь надо не обувь, а ноги. Держи, - я перебросил ему тюбик и бинт. - Это солкосерил. Мажь и бинтуй... стой, промой сна-чала, как следует промой, не жалей, до крови.

Он похромал к воде.

"Паша" из пятнистого рюкзака достал два одеяла - хороших, тонких, но тёплых. Потом - консервы, разные, но подобранные без ума, явно просто так хватали с полок и клали в рюкзак. Два котелка, новеньких... Свою сумку он не только не трогал - аккуратно поставил в тень палатки и нет-нет, да и поглядывал, хотя в сгущающихся сумерках её уже и видно не было.

Во ржи усыпляющее посвистывал перепел. Потом раздался скрипучий звук, и "Па-ша" вскинулся:

- Что это?

- Коростель, - я прилаживал над огнём котелки. - Не слышал ни разу?

- Не... - он покачал головой, посидел, свесив между колен руки, в одной из которых был зажат нож "Саши" (опс, складной "спайдерко", дорогой и надёжный...). Сказал: - Я во-обще вот так в первый раз.

- Не ходил в походы? - я надорвал пакетик с супом. "Паша" опять покачал головой. - Зря. Здорово.

- Наверно, - он вздохнул. - Вы колбасу будете?

6.

Я присмотрелся и посоветовал:

- Выкинь. Весь день в рюкзаке на жаре, а она варёная... Давай кашу, если есть.

"Саша" прихромал уже с забинтованными ногами, сел, облегчённо перевёл дух и признался:

- Гудят, как колонки на концерте...Но уже не больно, спасибо.Только щиплет. Немного.

Ни тот, ни другой ни разу не выматерились. Меня стесняются? Может быть. А может, и нет. Может, воспитание. Даже у этого, который стопроцентно бывший бес-призорный. Беспризорными становятся в нашей счастливой стране разные ребята. И по разным причинам.

Они сидели молча. Мне почему-то показалось, что, не будь тут меня, то они всё ра-вно молчали бы. Сидели и глядели в костёр, над которым урчал мой котелок с гречневой кашей с говядиной, один из их котелков - с гороховым супом с копчёностями, другой - с чаем.

Я тоже смотрел в огонь, не пытаясь завести разговор. Зачем? Если захочется, то расскажут сами... Когда же я поднял глаза от огня, то понял, что стемнело окончате-льно. Разве что на западе упорно горела узкая алая ниточка.

- Готово, - заявил я, ловко и быстро снимая котелки и расставляя их в траве. - Пусть остынет... Жрать хотите?

- Очень, - признался "Саша".

- Значит, ещё потерпите... - я посмотрел вокруг. - Сейчас роса ляжет. Хороший день будет завтра.

"Паша" молча поднялся и, подойдя к палатке, взял свою сумку. Хотел переставить её под откинутый полог у входа, но потом шагнул с ней обратно к костру.

И споткнулся о растяжку.

Удержал равновесие, но сумка хлопнулась на бок. И из неё как-то плавно, скользя-ще, лентой выпали затянутые в банковские упаковки пачки. Не зелёные долларовые. И не унылые рублёвые. Радужные упаковки "еврейских денег". Сумка была набита ими.

"Саша" охнул. Это был единственный звук. "Паша" молча и быстро сел на корто-чки, глядя на меня потемневшими глазами, на ощупь стал сгребать пачки обратно в сум-ку. Вжикнул молнией. Вернулся к костру и сел, отодвинув сумку за спину.

Всё это время я оставался абсолютно неподвижен.Потом протянул руку, поправил дровишки. Мальчишки смотрели на меня через огонь. Пламя плясало на их окаменевших лицах. Сейчас им могло придти в голову, что угодно, поэтому я был настороже, тем бо-лее, что в руке у "Саши" оказался нож, а он явно с ним умел обращаться. Но именно "Са-ша" убрал его в чехол и молча посмотрел на "Пашу". Тот кивнул: - Давай. Чего теперь...

- Ладно... - "Саша" передёрнул плечами и снова посмотрел на меня. - Вы, конечно, мо-жете нас убить и забрать деньги. Там пять миллионов евро. И ценные бумаги на предъя-вителя - ещё на восемь миллионов. Я честно... Вы говорили, что не убьёте, но это огром-ные деньги, за них почти любой пойдёт на преступление. И они не фальшивые. Но это не наши деньги. Мы их не украли, мы их просто... должны донести.

Кажется, они ожидали вопросов. Но я молчал, играл веточкой. И "Саша" продол-жал, набрав в грудь воздуху:

- Мы не "Саша" и "Паша", конечно. Меня зовут Валька Каховский, а его, - кивок в сто-рону приятеля, - Витька Палеев. Это настоящие имена и фамилии.

- Я Леший, - сказал я, бросая веточку в огонь. - Дойдём до лесничества - может быть, скажу вам имя. Но прозвище тоже... настоящее.

- Ты начнёшь? - спросил Валька. Витька помотал головой и как-то съёжился. - Ладно, - повторил Валька. - Понимаете, ему... ну, трудно вспоминать. Поэтому я первый буду рассказывать. Про всё. А он пока... соберётся, что ли...

И я устроился удобнее, давая понять, что готов слушать сколь угодно долго.

____________________________________________________________________________________________________________________

1. Мальчишка называет группы национал-патриотического направления, играющие т.н. "White Power-рок".

7.

ЖИЗНЬ ПЕРВАЯ.

УЧИТЕЛЬ ФЕХТОВАНИЯ

Мальчик, дальше!

Здесь не встретишь ни признанья, ни сокровищ!

Но я вижу - ты смеёшься, эти взгляды - два луча...

Что ж, владей волшебной скрипкой,

Загляни в глаза чудовищ...

Н. Гумилёв

1.

Под дворовым грибком звякала гитара - монотонно и лениво, под стать городско-му летнему вечеру, уже плавно переходящему в ночь. Разбрелись по домам мамаши с дет-ками несознательного возраста, отгуляли своё собачники, вернулись с работы обитате-ли квартир-коммуналок - и ещё не расселённых, набитых полудюжиной семей каждая, и выкупленных бизнесменами и чиновниками, а потом возвращённых в своё прежнее доре-волюционное состояние - состояние роскошных палат. Дремали у подъездов и в разнока-либерных гаражах, сменивших когда-то стоявшую во дворе хоккейную коробку, машины - отечественные и иномарки, в трогательном братстве, колесо к колесу. Одиноко горели несколько уцелевших фонарей. Короче говоря, наступили те часы, которые отлично опра-вдывают старую, ещё советскую пословицу: "Темнота - друг молодёжи."

Уединившаяся под грибком компания была такой же разношёрстной, как и обита-тели самого дома. Среди дюжины мальчишек и девчонок были и те, у кого часы на запя-стье стоили пятьдесят евро - и те, у кого вся одежда стоила едва ли не столько же. Иногда это служило причиной для мелких и крупных конфликтов, в которые часто ока-зывались вовлечены родители. Но сейчас - не то. Вечер был слишком тёплым и тихим, даже петь в общем-то оказалось лень, и гитарист просто щипал струны. По кругу гу-ляли три бутылки пива, из них прихлёбывали по очереди, причём едва ли не у половины в этот момент на лицах проступало отвращение. Пиво было горьким и противным, но пить его - значило быть в образе крутого, в образе своего, а что ещё нужно от жизни? Отвращение пряталось, и малолетние дурачки (среди которых были и школьные отлич-ники, и ребята, всерьёз увлекавшиеся спортом - умнее это не делало ни первых, ни вто-рых!) степенно кивали, передавая коричневые пузырьки дальше и с неприязнью ожидая, когда же они вернутся.

Впрочем, кое-кто прихлёбывал пиво со вкусом, лихо, давно привыкнув к этой бурой жиже, на которую переводят лучший русский хлеб сомнительные заводики, работающие по загадочным "иностранным технологиям". Среди таких дегустаторов был и специаль-но приглашённый гость - парень из частного сектора, о котором остальные знали толь-ко, что его зовут Борян (от Борьки) и что он - с одной из здешних девчонок, Лизи (Лиз-кой). Судя по всему, Боряну здесь нравилось. Пиво поставил он и несколько раз порывался начать разговор на какую-то мелокоуголовную тему. В другой раз его бы, может, и под-держали (в милиции никто из присутствующих не был ни разу, и подобный разговор то-же казался им "мужским"), но сейчас настроение не соответствовало, и Борян посте-пенно увял. Но по сторонам по-прежнему смотрел благожелательно - видимо, погода и на него оказала умиротворяющее действие.

Однако, в какой-то момент его умиротворение схлынуло. Борян подался чуть впе-рёд всем корпусом, поморгал и спросил с искренним удивлением:

- Это что за чудо?

Все - несколько заторможено - оглянулись посмотреть на "чудо". Оно как раз поя-вилось в свете очередного фонаря на другой стороне двора - и пересекало чахлый садик по прямой, направляясь к одному из подъездов.

Вообще-то ничего особо чудесного тут не было. Мягко ступая спортивными туф-лями по траве и покачивая небольшим кейсом в правой руке, к компании приближался та-

8.

кой же, как они сами, мальчишка, одетый очень по-взрослому и солидно: в серую тройку. Такие костюмы, чего греха таить, носили многие из присутствующих, но, как правило, на разных обедах и вечерах, а в обычное время искренне не могли их терпеть. А этот парень был явно доволен жизнью здесь и сейчас - он шёл и улыбался. Да и в остальном выглядел совершенно обычно - худощавый, высокий, с очень правильным лицом. Необычной дета-лью были длинные светло-русые волосы, но в конце концов в наши дни можно видеть и ку-да более странные вещи...

Мальчишка прошёл мимо компании, кивнув и отчётливо сказав: "Добрый вечер." Борян впал в столбняк. Но остальные сидящие под грибком вполне приветливо ответили на эти странные слова, а девчонки украдкой завздыхали и запереглядывались. Мальчишка в костюме удалялся к дому походкой принца, но у подъезда остановился и, достав из-под пиджака мобильник, с кем-то неслышно заговорил.

Обнаружив, что Лизи тоже смотрит вслед этому чуду, Борян вскипел. Пора было начинать толковище. Чувство мужской гордости, разбавленное пивом и попранное ви-дом незнакомца, взывали к мести здесь и сейчас.

Борян не знал бессмертных слов Высоцкого: "Неудобно сразу драться - наш мужик так не привык." Но следовал этому правилу интуитивно-генетически. Поэтому он воз-высил мужественный голос:

- Это что за педик?

Мальчишка услышал, не мог не услышать, но даже не повернулся. Это подбодрило Боряна. Удивило его другое: на него посмотрели не то что с удивлением,но как-то стран-но соседи по беседке. Кто-то пояснил:

- Валька это. Валька Каховский из пятой.

- Ах, Валька! - Борян нехорошо обрадовался. - Ну, пойду его на свидание приглашу.

И он стал выбираться из беседки, разминая кулаки.

- Э, кончай, - сказал другой голос. - Не надо. Наскребёшь на свой лысый череп.

- У него чё, папик крутой? Или... - Борька хохотнул и сострил, - ...старший дрю-южо-ок?

- Папик, - пояснила ему одна из девчонок, - у него и правда крут. Но тут не в папике заморочка. Он тебя сам...

Впрочем, Борян этого уже не слышал. Он двигался к Вальке Каховскому, который как раз убрал мобильник и улыбнулся каким-то своим мыслям. Когда Борька положил ла-пу на плечо пиджака, Валька обернулся с лёгким недоумением:

- Да?

- Слышь, ты, дятел, - начал Борька испытанную процедуру наезда, - ты мне на ногу на-ступил. Чё, по ногам, как по бульвару?

- Извини, я не заметил, - голос Вальки был ровным, без малейших признаков страха, гне-ва, волнения или заискиванья. Смотрел он уже немного недоумённо. Борян обрадовался:

- А, не заметил? А чего не заметил, ты чего, в глазки долбишься? Или я для тебя типа это - микроб? Короче, ты попал. Сейчас мне будешь кроссы чистить. Языком. Начинай, ну? - и Борян сделал быструю и довольно ловкую попытку схватить мальчишку за запяс-тье, чтобы заставить его согнуться лицом в землю. Для этого он убрал руку с плеча Ва-льки - на какую-то секунду.

То, что произошло с ним дальше, Борян потом очень не любил вспоминать. Это бы-ло непонятно. Не больно, а именно - непонятно. Больно ему делали не раз, боль бы он вы-терпел. А тут... страшновато было, что так его "сделал" длинноволосый мальчишка с глупым именем и странными привычками.

Не сходя с места, Валька каким-то диким образом перегнулся всем телом - без вы-криков или экзотических ката-таолу(1.). Его рука - левая - оперлась в песок, правая - с ди-пломатом - закрыла пах, а правая нога - носком врезалась Боряну под правое ухо.

___________________________________________________________________________________________________________________

1. Название формальных упражнений (без партнёра) в японских и китайских "боевых искусствах".

9.

- Ай! - тоненько успел сказать Борян - и рухнул на асфальт без малейших признаков со-знания.

- Извини ещё раз, - сказал Валька. Вздохнул, сделал странный изящный жест правой ру-кой.

И, набрав код, вошёл в подъезд.

2.

Принято думать, что дети "новорусских" никуда не высовываются без охраны.

В отношении Вальки Каховского это было неверно. И не то чтобы у его отца не имелось нужных людей - просто ни в городе, ни в области не нашлось бы никого, кто соз-нательно посмел причинить хоть малейший вред сыну Сергея Каховского, одного из соз-дателей и владельцев "группы "РУС - HOLD & HOME" ", чей строительный (и не толь-ко) бизнес охватывал почти весь Юго-Запад. Все знали, что за люди создавали эту группу и какими методами они пользовались при этом.

Принято думать так же, что все "новорусские" живут в роскошных особняках за высокими заборами.

Опять-таки в отношении семьи Каховских это было неверно. Они занимали двух-этажную (впрочем - собранную из четырёх обычных) квартиру всё в том же доме, где когда-то Сергей Каховский жил с родителями,и не помышляя о карьере бизнесмена, "вла-дельца заводов, газет, пароходов", как он шутил. Пароходов, правда, не наблюдалось, но заводов имелось аж три, и газета тоже была. Кстати, особняк в общем-то был - дача за городом, вполне соответствовавшая классическим представлениям о "новорусских". Но Каховские наезжали туда нечасто. Главе семьи не позволяли дела,Ирине - матери Ва-льки - тоже, а сам Валька не очень-то любил этот особняк. Кроме того, дел хватало и у него.

Принято думать ещё, что жизнь в "новорусских" семьях - это вечное непонимание отцов и детей, взаимная нехватка времени и всё такое прочее.

Но и это не касалось семьи Каховских...

...Размешивая ложечкой сахар в какао, Валька не без опаски прислушивался к тому, как отец подбирается к наиболее скользкой части разговора. При этом Валька делал вид, что всецело поглощён бокалом.

- И тогда он мне говорит, - Каховский-старший закинул ногу на ногу и прикурил, держа спичку внутрь кулака. Жена немедленно конфисковала сигарету и отправила в пачку, ми-моходом затушив. - Хм... Ну так вот, тогда он мне говорит: "И, между прочим, Вален-тин тоже отсутствовал на этом занятии." Я так удивился... Валентин, что ты на это скажешь?

- Дождик будет... - задумчиво произнёс Валька, глядя за окно. - Интересно, гроза уже, или ещё рано? Ма, у кого сказано про грозу в начале мая?

- Кхгм... - кашлянул Каховский-старший. Валентин сделал большие глаза и посмотрел на отца изумлённо:

- Папа?.. Извини, я задумался.

- И правильно сделал, - одобрительно кивнул отец. - До меня дошли слухи, что ты уже два месяца не посещаешь элективный курс по изобразительному искусству. Как это по-нимать, наследник?

- Но папа, - Валька захлопал ресницами, - это просто ошибка. Дело в том - ты же ви-дел нашу аудиторию? - что там есть колонна... большая такая колонна, на ней ещё на-писано повыше "Серый+Ирок=LOVE"... так вот я просто сижу за этой колонной, и...

- Мой юный друг, - угрожающе сказал отец, - я великолепно знаю эту колонну. И по сло-вам Якова Марковича, ты одиннадцатый, кто за ней сумел разместиться. Это есть про-гресс, так как в дни моего детства она скрывала максимум двоих...

- Мгм, - вмешалась Ирина. Муж грозно посмотрел на неё и воинственно повторил:

10.

- Да, двоих!!! Да и то - если прижаться потеснее...

- Мгм, - повторила жена. Валька с энтузиазмом подхватил:

- Папа, это же очень интересно! И к кому ты там... прижимался?

- Почему ты не был на элективке?! - раненым в подвздошье мамонтом взревел Каховс-кий-старший. Сбавил тон и пожал плечами: - Ты же сам записался, даже настаивал...

Валька вздохнул и опять посмотрел за окно. Чему-то улыбнулся, пожал плечами:

- Настаивал... Пока у нас Игорь Игоревич вёл, я что, разве не ходил? Ходил, и рисовал, потому что было интересно. А сейчас просто скучно.

- Вообще-то Яков Маркович - известный художник, насколько я знаю, - сердито заме-тил отец, наливая себе кофе, который немедленно конфисковала и уничтожила жена. - Мне в этом доме что-нибудь можно?!

- Можно, - с глубокой убеждённостью кивнула Ирина. - Приносить деньги... А что до Якова Марковича - то он художник не только известный, но и независимый - рисует не-зависимо от наличия таланта. Уж я-то в этом разбираюсь. В отличие от тебя.

- Вот-вот, - подхватил Валька обрадовано, - как начал разных Шагалов, Кандинских и Малевичей нам втюхивать...

- Остальные-то сидят - и ничего, - возразил Каховский-старший. Валька нагло заявил:

- У них вкуса нет, а я в маму, меня от этого тошнит. Да и потом - не все сидят, мно-гие тоже бросили.

- Ну и ты бы ушёл, - сердито сказал отец. - Я что - против? Перевёлся бы ещё куда, но скрывать-то зачем?! Всякие разные жи... люди будут мне насчёт сына выговаривать...

- Прости, - искренне сказал Валька, - я честное слово как-то не подумал. Я же не рисо-вать бросил, а просто туда ходить, ну мне и казалось, что всё как надо.

- К Игорю ходил, что ли, домой? - сердито спросил отец. Валька посмотрел на него и отчётливо поправил:

- К Игорю Игоревичу, пап. Ходил. И не я один.

- Твой Игорь И... - начал Каховский-старший, но в этот момент вмешалась жена:

- У Тютчева, - сообщила она.

- Что? - не понял Каховский-старший.

- Про грозу в начале мая сказано у Тютчева, - пояснила ему жена.

- Это заговор, - объявил в пространство глава семьи. - Я голодный и усталый, мне не дают покурить, выпить кофе, и это - заговор... - он тяжело вздохнул и обратился к сы-ну: - Покажи, что нарисовал хоть за это время.

- Ага, сейчас! - Валька вскочил и взбежал по лестнице наверх.

- Ты чего насчёт Игоря? - тихо спросила Ирина. Сергей поморщился:

- Да ну его, дурака... Руки не подаёт, отворачивается... Сколько можно?!

- Он и в школе был принципиальный, ты что, не помнишь? - Ирина поморщилась, но не с неприязнью, а как-то странно.

- Дурак он был, что тогда, что сейчас.

- Если тебя это так волнует, сделай, чтобы его в школе восстановили.

- Он не вернётся, если узнает, что это я помог.

- За что его хоть выгнали?

- Отказался конкурс проводить с ребятами. На тему: "Почему мои родители должны голосовать на выборах?"... Давай, что там у тебя?

Это относилось к Вальке, который появился на лестнице, неся большую папку из тё-много пластика на "молнии". Вжикнув на ходу застёжкой, он достал и осторожно, поч-ти ласково, пристроил на широкий подоконник листы специального картона - квадраты семьдесят на семьдесят сантиметров. Пряча за шутливостью волнение, объявил:

- Минивернисаж Валентина Сергеевича Каховского считаю открытым настежь. Кри-тику не надо, только положительные отзывы. Опс.

Он откинул папиросную бумагу, подклеенную для сохранения рисунка к каждому ли-

11.

сту. Каховский-старший недовольно нахмурился, но мать Вальки чуть откинулась назад и подняла левую бровь.

Широкими небрежными мазками - из тех, что дают ощущение реальности только на расстоянии, вблизи распадаясь на цветную мешанину - был написан на картоне маль-чишка, летящий на воздушном змее: руки и ноги косым крестом, лицо полузакрыто при-тиснутыми ветром длинными волосами, но видна улыбка и восторженные глаза. Вокруг - только небо, пронзительно-чистое, безоблачное; солнца не видно, но всё пронизано его присутствием. На просвеченном насквозь змее вилась по кругу алая надпись:

ЛЕТЯЩИЙ К ВОСХОДУ

- Опять символизм... - пробормотал Каховский-старший. - Узнаю руку Игоря...

- Па, - не без ехидства ответил Валька, - на змеях летали, это документальный факт. В Первую мировую поднимали наблюдателей...

- Ну-ну... Что там дальше?

- Слишком контрастно, - заметила Вальке мать. - Пропадает ощущение реальности.

- Может быть, - не стал спорить Валька, открывая следующий лист.

Эта картина оказалась строже и вся в тёмных тонах. Единственным ярким пят-ном была багровая роза - крупная переводная картинка, наклеенная на корпусе гитары в руках девчонки. Девчонка - в высоких шортах и топике, босиком - шла по канату через пустоту. Не глядя под ноги, глядя перед собой; было ясно, что девчонка поёт и играет. На коротко стриженых волосах горел металлический сумрачный блик.

- Подаришь для офиса? - сразу спросил отец, пряча в глазах восхищение.

- Не-а, - отозвался Валька, - я её подарю. Есть кому... Вот для офиса, хочешь?

Каховский-старший захохотал. На листе был он сам - просто сидящий за столом в своём кабинете во время совещания. Но Валька сумел придать отцу какое-то неуловимое сходство с огромным медведем, выглядывающим из берлоги, отчего вся картина приобре-тала оттенок шаржа. Кроме того, взятый ракурс позволял видеть, что под столом Ка-ховский-старший скинул с ног шикарные туфли и шевелит пальцами.

- Мобильником снял, по-быстрому, - признался сын, - ты меня тогда ещё выгнал... А по-том просто перерисовал... Берёшь?

- Беру, - махнул рукой отец. - А дальше?

Картина вроде бы была яркая, цветная, но вот только все цвета отдавали раздра-жающей кислотой. Единственным "нормальным" пятном среди потока людей, машин и света - Валька нарисовал вечерний центральный бульвар - был обтрёпанный мальчишка лет 10. Сидя с поджатыми ногами на ограждении подземного перехода, он обмакивал па-лец в стоящую рядом бутылку с молоком и кормил прижатого к груди крошечного щенка. На чумазом лице мальчишки сияла - другого слова подобрать было нельзя - улыбка.

Родители долго молчали. Валька тоже молчал, глядя в окно. По нему шуршал весен-ний дождь.

- Валь... - тихо сказала Ирина, - а эту - мне? Хорошо? Как раз в галерею...

- Бери, - не поворачиваясь, ответил Валька. Снова воцарилось молчание, и Каховский-старший излишне оживлённо поинтересовался:

- Ну а дальше-то, дальше что?

Валька повернулся, переложил листы. Отец засмеялся:

12.

- Ну конечно, куда без него! Ир, смотри, как он Делароша разрисовал!

- Де ла Роша, - поправил Валька. И, тоже посмотрев на картонный лист, невольно улы-бнулся вслед отцу.

3.

Клод-Антуан де ла Рош, тренер Деларош, как называли его те, кто его плохо знал, был похож на героя старого фильма про фехтовальщиков - высокий,изящный, стройный, как танцор, мужчина лет сорока с худым смуглым лицом , узкими губами, на которых ча-сто появлялась тонкая улыбка и ярко-синими глазами. Всегда прямой, длинноволосый, с пружинистым шагом и сильным французским акцентом (хотя он жил в России уже лет десять), он сперва "не показался" Вальке. Пять лет назад его, девятилетнего, отец при-вёз ранним утром в небольшой зальчик на окраине города, сказав, что хочет, чтобы Ва-лька занимался у хорошего маэстро. Валька не понял - что его, музыке учить собирают-ся? Но он и так играл на гитаре и на пианино, и пел... Валька хмуро качался всю дорогу на сиденье и мрачно посмотрел на неброскую вывеску над входом:

Ш К О Л А

Д Е ЛА РОШ

Он не спросил отца, что это такое, потому что привык верить отцу. Сергей Сте-панович оставил сына в машине и исчез довольно надолго. Валька успел соскучиться и да-же разозлиться, он ещё и поэтому мрачно посмотрел на незнакомого мужчину, который, не говоря худого слова, приказал Вальке раздеться до трусов и заставил то приседать, то поднимать ноги, то просто мял плечи и руки по всей длине... Пальцы у мужчины были тонкие, жёсткие, сухие и холодные. Наконец он кивнул и обратился к сидевшему тут же отцу (без него Валька ни за что не позволил бы всё это с собой выделывать):

- Ну что ж, хорошо - он сильно грассировал. - Я буду его учить, Серж. Отличный ма-териал. Пусть приходит, ты знаешь график.

Валька смолчал, когда его назвали "материалом". Но в машине потребовал объяс-нений. Отец буркнул: "Будешь учиться рукопашке."

Валька воспрянул духом. Против этого он ничего не имел и ждал первого занятия с нетерпением. Но каково было его разочарование!

Группа де ла Роша была маленькой - около дюжины мальчишек. Вместо кимоно, татами и боевых выкриков, от которых лопаются уши противника, тут было что-то, похожее на танец или гимнастику, глупое фехтование на палках, плюс - бесконечные рас-сказы об этикете и нормах поведения. Все обращались друг к другу невыносимо учтиво, мальчишки носили длинные волосы, которые перехватывали лентами, у троих были "зак-лёпки" - а эти штуки Валька тихо ненавидел. Короче, такого от отца Валька не ожидал и вернулся домой чернее тучи.

Отец сам сказал ему: "Ну что ж. если через месяц захочешь уйти - я не буду про-тив. Но этот месяц - прошу тебя - походи регулярно. Хорошо?"

Валька согласился.

Первое подозрение, что всё не так плохо, появилось у него, когда один из мальчишек - тогда Валька толком ещё никого не знал - в раздевалке сшиб с головы другого спичеч-ный коробок ударом ноги - неуловимо-плавным, красивым. Это называлось "саватта". А через две недели произошло и ещё кое-что. Валька потом долго подозревал, что это под-строил отец... пока не понял, что де ла Рош на такое не согласился бы даже под пыткой.

Де ла Рош и трое его учеников шли после занятий, припозднившись на уборке зала, к автобусной остановке. И прямо возле неё наткнулись на омерзительную, но нередкую в наши дни сцену.

13.

Трое кавказцев, скрутив молодую женщину, тащили её в кусты.

Валька помнил, как де ла Рош оказался рядом в один прыжок.

От первого удара, коротко хрюкнув, завалился носом в траву один нападающий. Второй и третий, отскочив, выхватили ножи, что-то закричали с визгливым угрожаю-щим матом... Де ла Рош не стал ждать и отступать. И через секунду один корчился на земле, держась за воткнутый глубоко в бедро свой собственный нож, а третий - самый молодой - с невероятно вывернутой рукой прыгал вокруг де ла Роша и тоненько кричал детским голосом: "Айайайай дя-дэнь-ка-а, ы-нэ-на-да-а, нэнаданэнада, нэ бу-ду, нэбуду!" Де ла Рош довернул руку - хрустнула, выскакивая наружу через одежду, кость - и бро-сил: "Прочь, падаль, - и нагнулся к сидящей на земле женщине: - Встаньте, сударыня. Я помогу вам," - и подал узкую ладонь.

До дома женщины и от него мальчишки шли, спотыкаясь - они смотрели не под ноги, а на "маэстро", настоятельно потребовав, что пойдут с ним. А тот был совер-шенно невозмутим. И лишь перед расставанием досадливо сказал: "Я поступил не по правилам чести, напав на них внезапно. Но меня извиняет то, что я защищал даму от напавших хищных зверей," - и своим обычным наставительным жестом поднял палец.

С этого момента де ла Рош для Вальки стал третьим в мире человеком - после отца и мамы. Вот таким и хотелось быть (даже больше, чем таким, как отец, если честно): холодным, воспитанным, корректным, много знающим и умеющим, никогда и никого не задевающим первым, но дающим в случае чего сокрушительный отпор, гото-вым заступиться за слабого... Де ла Рош слегка посмеивался над мальчиком. Но не оби-дно... а то, что к одиннадцати годам Валька заслужил кличку "Чокнутый Лорд", и произносилась эта кличка только в его отсутствие и с опаской, само по себе говорит о его успехах в подражании. Отца Вальки несколько раз вызывали в школу, но он каждый раз дотошно разбирал дело - и качал головой: "Виноват не мой сын." И это было прав-дой- Валька никогда не начинал первым... кроме тех случаев, когда нужна была его за-щита.

Учительница литературы как-то раз в сердцах сказала ему: "Ты Дон Кихот!" Ва-лька вежливейше поблагодарил за сравнение - "Дон Кихота" он к этому времени прочи-тал и "Рыцарь Печального Образа" ему в целом понравился. Хотя Валька и считал, что перед тем, как отправляться на подвиги, тому следовало бы подзаняться общефизичес-кой и боевой подготовкой.

Де ла Рош тоже много говорил о рыцарях. Не как об иносказании, а о настоящих. "Самураи, - делал он презрительный жест, - шаолиньские монахи... Кто там ещё герои фильмов из Голливуда? Мы - Европа. Мы корнями - в рыцарстве как воинском сословии. И не должны от него отказываться и забывать его, даже если кто-то этого хочет."

Валька видел, как тяжело он переживал извинения выжившего из ума папы римско-го - когда тот каялся перед мусульманами за участников крестовых походов. Странно было видеть, что можно так переживать за давно умерших людей. Но Валька поразмы-слил - и понял, что в этом и есть справедливость. А как же иначе? Никто же не извиняя-лся перед Европой за турецкие и татарские набеги, за алжирских пиратов, за миллионы угнанных в рабство и убитых...А перед Россией - ещё и за монгольское иго... А раз боро-дачи в зелёных головных повязках не извиняются - то и им нечего ждать извинений. С этого момента Валька ощутил как бы ниточку какую-то, что ли, протянувшуюся к нему от воинов прошлого. Они перестали быть только персонажами книг, фильмов и расска-зов де ла Роша. А что про них говорили плохо - к этому времени Валька понял, что плохо "вообще", без конкретных примеров, говорят чаще всего о хороших людях.

Кстати,де ла Рош имел к крестоносцам непосредственное отношение, Валька знал. Де ла Роши, маркизы Сорель, графы Галуа, служили своей стране со времён как раз крес-товых походов. Во время VII крестового похода - в 1248 году, в страшном по ожесточе- нию бою при Мансуре - Людовик IX Святой был поражён мужеством простого сержан-

14.

та Гиго Роша. Когда пал рыцарь, в копье которого Гиго служил, а вместе с ним был ран-ен оруженосец, сержант не только не дал остальным людям отступить, не только вы-тащил из-под клинков визжащих мусульман господина - на плече - и оруженосца - под мышкой - в безопасное место. Он вернулся в бой и с криком: "Бог нам щит!" крушил не-верных тележной оглоблей, потому что своё оружие бросил, спасая благородных людей. Вдохновлённые его примером, люди копья воспрянули духом и пошли в наступление, увле-кая за собой и всё знамя. Копья и стрелы неверных - близко те подходить страшились, потому что не только человеческие, но и конские черепа разбивало страшное оружие - изранили Гиго, но он упал наземь только услышав пение победных труб.

Людовик Святой, сам явивший в том сражении беспримерную доблесть и видевший неистовое мужество сержанта,сказал: "Если только этот воин останется жив - быть ему рыцарем." Гиго выжил - и получил титул маркиза Сорель, и небольшое поместье Со-рель, которое он с чисто крестьянской сметкой "вывел в люди". Уже его внуки стара-лись не вспоминать о "мужичьем" происхождении. Но они не утратили лучшего качест-ва своего предка - воинского духа. На протяжении семи веков не знали они иной службы, кроме воинской. Дед Клода-Антуана вместе с де Голлем эмигрировал в Англию в дни гит-леровской оккупации, а его семья попала в концлагерь Аушвиц и выжила чудом. Отец Кло-да-Антуана в 56-м подорвался на советской мине, поставленной алжирскими партизана-ми и, как когда-то отважный Гиго, уцелел. А двадцатилетний Клод-Антуан в 86-м стал лейтенантом парашютистов.

Его карьера оборвалась ровно через десять лет. Находясь в составе миротворчес-ких сил в Боснии, в бывшей Югославии, тридцатилетний майор стал свидетелем того, как мусульманские бандиты вырезали сербскую деревню, мужчин которой как раз пара-шютисты де ла Роша и разоружили за день до этого - как было приказано командовани-ем международных сил...

Де ла Рош не успел помешать. Но он нагнал банду. Он отдал приказ парашютис-там открыть огонь по извергам. Он лично расстрелял с полными штанами сдавшегося в плен главаря мусульман.

И через три месяца был лишён чинов и наград, с позором уволен из армии, без кото-рой не мыслил жизни. А с ним ушли три лучших офицера и пять сержантов его баталь-она. Не по приказу, а по доброй воле.

В том же году он уехал в Россию. Он и сам не знал, почему. Может быть, потому что ничего более далёкого от своей прежней жизни просто не мог себе представить.

Чемпион вооружённых сил по саватту, фехтованию и стрельбе стал учить маль-чишек из богатых семей тому, что умел сам. Сперва ему просто не доверяли - он ничуть не был похож на наводнивших Россию жадноватых и амбициозных "сенсеев", учивших, как надо лбом пробивать стены и ногой крошить камни, но при этом то совращавших учеников, то просто воровавших спонсорские суммы, а то и толком ничего в реальности не умевших. Но потом "братки" и "фирмачи" разобрались, что это за человек. И оробе-ли от осознания собственной незначительности. А уж тут у де ла Роша появилась воз-можность выбирать учеников - и выбирал он привередливо...

...Де ла Рош ещё дважды брался за оружие. В первый раз - весной 99-го, когда на Сербию напало НАТО. Он поехал воевать добровольцем в отрядах знаменитого Ражня-товича и, вернувшись летом того же года в Россию, отправился на Кавказ. Кое-кто по-сле Второй Чеченской с удивлением рассказывал о сухощавом длинноволосом чудаке в фо-рме, сидевшей, как влитая - чудак сражался в отряде терских казаков и прославился, как беспощадный истребитель "чичиков". А в бою многие слышали, как он что-то бормочет - вроде бы по-французски... Кто-то разобрал слова...

БОГ НАМ ЩИТ, шептал капитан французских парашютистов, БОГ НАМ ЩИТ.

Из Сербии он привёз орден. С Кавказа - казачью шашку с серой надписью по клинку:

ЗА ПРАВОЕ ДЕЛО - РУБИ СМЕЛО !

15.

Кто-то из предков де ла Роша летом 1812 года погиб от удара такой шашки в "де-

ле" под Миром - а перед тем, говорят, раскроил не одну чубатую голову своим палашом. Но это были старые дела и старые счёты. Честные дела и честные счёты, не имевшие отношения к сожжённым деревням и содранной с женских грудей коже, к живьём зако-панным в землю раненым солдатам и вынутым внутренностям детей...

...Когда наступило лето, Валька почти расстроился - он был уверен, что де ла Рош уедет куда-то в отпуск.И де ла Рош в самом деле уехал - но вместе со своими учениками. Как он это делал каждое лето, пояснили Вальке "старички".

В небольшом летнем лагере, затерянном в дебрях огромного заповедника, де ла Рош учил своих подопечных плавать, скакать верхом, стрелять из нескольких видов оружия, бегать, ночевать в лесу, снова драться... и играть в шахматы, писать сочинения и сти-хи, рассуждать о политике, усваивать манеры поведения в обществе. А ещё...возил на работу в фермерские хозяйства, расположенные по периметру лесов, заставляя мальчи-шек косить траву, ходить за скотиной, копать землю и осваивать технику. Это немного удивляло, но даже новички привыкали быстро и не спрашивали, зачем это нужно.

Однако, больше всего француз говорил мальчишкам о войне. Поднимая длинный то-нкий палец, он цитировал - а ребята слушали его, раскрыв рты:

- Есть великие вещи - две, как одна.

Во-первых - любовь. Во-вторых - война... Но любовь - развлечение, вспыхнет и гас-нет. Русские говорили - как береста, мои предки - как солома. Война - дело мужчин, на всю жизнь. Дело солдат. Но солдат - это не только умение владеть шпагой. Только уме-ние владеть шпагой - это наёмник. В его руках это умение может быть виртуозным. Но в решающий момент, когда надо драться, забыв о себе - в решающий момент он отсту-пит. Не из трусости, из расчёта - но тем, кого он защищает, будет всё равно... - а по-том добавлял: - Но воин должен, обязан помнить о труде тех, кто куёт его оружие и ко-рмит его. И уважать труд этих людей.

Десятилетний мальчишка не всё понимал из того, что говорил де ла Рош. Да тот словно бы и не стремился, чтобы его поняли. Но...Год назад именно под влиянием знаком-ства с де ла Рошем Валька нарисовал первую свою "настоящую", как он определял для се-бя, картину. Собственно, рисовал он и до этого, довольно часто, умел пользоваться и специальными карандашами, и красками разных типов. А рисовал - то карикатурки в школьную газету, то просто так - что-то для себя или для приятелей, то ещё какую-то мелочь. Тут же вдруг подкатило нестерпимое желание - именно нестерпимое! - выплес-нуть на "большое полотно" все пока самому не до конца ясные эмоции, накапливавшиеся долгие месяцы.

Валька из карманных денег купил "профессиональный" картон для работ. И долго сидел дома, оседлав стул и подперев подбородок руками, перед поставленным на импрови-зированный подрамник листом. А потом - потом начал рисовать и не останавливался, пока не закончил. За это время наступил вечер, его трижды звали есть, но Валька отде-лывался досадливыми выкриками. А на следующий день отвёз картину к де ла Рошу.

Валька страшно смущался и чудовищно покраснел, когда отдавал картон маэстро. А потом долго-долго не смотрел на де ла Роша. Пока тот не положил руку на плечо ма-льчишки. Валька поднял глаза - и увидел, что де ла Рош улыбается. Улыбка была удивлён-ной и благодарной. Де ла Рош что-то сказал по-французски, Валька не сразу понял, и де ла Рош повторил. Тогда Валька разобрался, что его благодарят - церемонно и витиевато, как в средние века. А потом де ла Рош вдруг поцеловал мальчика в лоб и бережно унёс ка-ртину к себе в кабинет. Где и повесил над рабочим столом.

Валька хорошо помнил, что нарисовал. Хотя не взялся бы объяснить, откуда на не-го свалился такой... символизм, что ли? Это не характерно для тринадцатилетних маль-чишек. Но вот поди ж ты...

Всю центральную часть картона занимала фигура могучего воина - в средневеко-

16.

вых доспехах, настоящих, не помпезных "консервах" из кино, в порванной накидке с коро-левскими лилиями. У воина было лицо де ла Роша - немного огрублённое и моложе, именно так Валька представлял себе Гиго Роша. Сержант Рош что-то кричал (наверное - "Бог нам щит!") и раскручивал над головой оглоблю. За его спиной вместе тесно - плечом к плечу, если так можно сказать - высились Нотр Дам и Кремль, Биг Бен и Кёльнский Со-

бор, памятник Русалочке и орган Святого Бавона...А спереди наползали на сержанта многочисленные фигуры. Тут был козлобородый мулла с заляпанным кровью Кораном и взглядом фанатика. Тут был звероподобный бандит с автоматом и в зелёной головной повязке. Тут был лощёный смуглый бизнесмен, прятавший за спиной длинный нож. Тут была похожая на Смерть шахидка в чёрном, обмотанная пачками динамита. Тут был носатый сопляк с палкой в руке и пеной на губах. Тут был вампироподобный "аксакал" в пёстром халате и с мешком героина. И ещё много-много других - хорошо узнаваемых! - "персонажей". Турки, пакистанцы, арабы, чеченцы... А под этой картиной Валька напи-сал размашисто и густо алой краской (и опять-таки сам не очень понимая, почему!):

ВСТАВАЙ, ЕВРОПА !

Игорь Игоревич, учитель изобразительного искусства в школе Вальки, той карти-ны не видел. Они с де ла Рошем были слишком разными, Валька интуитивно чувствовал: Игорь Игоревич не поймёт. Он был мягким и уступчивым - во всём, кроме одного: отста-ивания интересов Искусства с большой буквы. Может быть, именно поэтому и ушёл из школы после того, как там появился шумный и носатый "лауреат" и "дипломант" Яков Маркович Брицкий с его неприятной привычкой в разговоре "непринуждённо" класть ру-ку на талию мальчишкам...

Валька рассказал о поступке Игоря Игоревича де ла Рошу. И маэстро заметил, что учитель изобразительного искусства совершил достойный поступок. Валька даже хотел их познакомить. Но вовремя понял, что двум мужчинам, двум по-разному хорошим людям просто не о чем будет говорить друг с другом...

4.

Обычно Валька ложился не позже одиннадцати. Приучил себя к этому сам, хотя никто особо не настаивал. Но вечерами пятницы и субботы делал исключения из правила. Субботний вечер он посвящал "выходу в свет" - проще говоря, ходил в школу,где была от-личная дискотека. А вечер пятницы проводил дома, засиживаясь далеко заполночь - иног-да с родителями (он давно понял, что те могут рассказать много интересного), иногда один.

Сегодня - как раз один. Судя по всему, отец и мама сильно устали за день и намере-вались отсыпаться. Поэтому в тишине квартиры бодрствовал лишь Валька. Бодрство-вал за компьютером, что для него было не очень обычно. Да, в своё время он переболел "игрушками" и Интернетом - но именно переболел и с тех пор за мощную дорогую маши-ну садился лишь когда было нужно что-то сделать для школы. Да ещё иногда - вот так, чтобы развеяться.

Но сегодня всё было иначе. На него вдруг накатило грустное настроение - после своего "вернисажа" - и Валька решил спрятаться от грусти в сетях "всемирной паути-ны". Благо это легче лёгкого.

Он включил центр, поставил диск Грига. И уселся за машину.

Сперва Валька заглянул на парочку эротических сайтов и полюбовался на девчонок.

17.

Потом перескочил на "собачий" сайт и повздыхал - он давно хотел собаку, большую, си-льную, типа овчарки... но в городской квартире, сколь угодно большой, такому псу будет мучение, это он и сам понимал.

С собачьих проблем Валька отправился на сайты малых городов России. Ему нрави-лось это занятие, как нравилось путешествовать. Конечно, везде не побываешь никогда.

И поэтому, рассматривая фотографии, карты, читая статьи и рассказы, Валька как бы добавочно удовлетворял страсть к путешествиям. В некоторых "найденных" в Интер-нете городах он и в самом деле побывал - и каждый раз удивлял местных тем, что знает их города едва ли не лучше их самих. А вот чаты и форумы, даже интересные, Валька не посещал почти никогда - ему казалось противным так "беседовать" с людьми. Говорить надо глаза в глаза, лицо в лицо, чтобы и приязнь, и отвращение были видны...

Это, кстати, говорил де ла Рош.

На этот раз, впрочем, Валька попал-таки на форум, где какие-то пчеловоды из ма-ленького мордовского городка обсуждали свои пчелиные дела. Странно, но это оказалось очень интересно читать, и Валька пожалел, что ничего не понимает в пчёлах. Да и мёд ему не очень нравился.

Когда "сладкая жизнь" немного наскучила, Валька пробежался по ссылкам. Совер-шенно неожиданно после одного из нажатий экран почернел и остался таким. Валька по-днял бровь и откинулся на спинку удобного стула. Вирусов он не боялся - на его машине стояла мощная защита. Но едва он подумал о вирусах, как на чёрном фоне вдруг поплыли режущие глаз алые строчки, и Валька нахмурился.

Ты Каховский ? - спросил кто-то.

Да , - подумав(неизвестный терпеливо ждал), ответил Валька.

Старший или младший ? - уточнил посетитель.

Кто вы ? - напечатал Валька.

Старший или младший ? - повторил кто-то.

Младший , - решился Валька.

Передай отцу , чтобы зашёл www.rus.-clear.ru . Как можно быстрее , - сооб-щил собеседник. И на мигнувшем экране в оформлении из золотистых сотовых ячеек поп-лыли строчки сведений о разборных ульях.

Пультом Валька выключил Грига. Подумал. И набрал указанный адрес.

Сайт открылся быстро. Это была какая-то самопальная шарага, посвящённая стрелковому оружию. И совершенно непонятно оказалось, как она может быть связана с отцом. Помедлив, Валька набрал в местном поисковике "Сергей Каховский" - и через се-кунду, не больше, "выскочила" табличка:

Click here after password enter.

Letter for you, Mr Kahovsky

Password, please ? (1.)

В белом прямоугольном окошке мигал курсор для ввода пароля.

Валька вздохнул разочарованно. Он бы не отказался просто так заглянуть, какие там у отца дела. Но подыскивать пароль - нечестно и глупо. Мальчишка подумал, а не разбудить ли отца? Вдруг что-то очень важное - уж больно странным выглядело такое "обращение",даже не через почту. Но с другой стороны - отец устал, можно будет рас-сказать ему всё утром. Оставить на кухне записку, притянутую магнитом к холодильни-ку, как это практиковалось у Каховских.

____________________________________________________________________________________________________________________

1. Щёлкните здесь после ввода пароля. Для Вас письмо, мистер Каховский. Пароль, пожалуйста?

18.

Решив так, Валька попытался выбросить проблему из головы. Но... это не получа-лось. Просто не получалось, как он ни старался. Мышка валилась из рук, как говорится. Валька отсел от компьютера, встал, помыкался туда-сюда по комнате. Вынул диск Гри-га, подумал, порылся на полке с CD. Достал записанный из Интернета диск с песнями ба-рда Третьякова, включил...

- А как по тёмным коридорам

Всё ищу дорогу к Богу...

Но не хочется мне хором

И не ходится мне в ногу...

Вот и вышло, что мне вышло

Одиночкой к Богу - вором...

Только сзади где-то слышно -

Вновь картавит чёрный ворон...

Валька вздохнул, ощупью сед на кровать, поставил ноги на её край и откинулся за-тылком к стенке...

- Вот такая кутерьма,

Брат.

Ой, чревато задарма

Брать.

Ведь у самых у его

Врат

Не получится уже

Врать...

- А я по шарику с гитарой -

Вот и всё, чем смог разжиться...

На планете этой старой

Всё никак мне не прижиться...

Я без дома - и без дачи.

И не муж - и не любовник...

Отоварили без сдачи -

Разменяли сороковник...

Третьякова любил Игорь Игоревич. Он и дал полгода назад Вальке послушать кассе-ту этого барда - центра или хотя бы магнитолы у преподавателя ИЗО не было...

- Да хоть куда-нибудь свернуть бы!

Всё по кругу - хоть ты тресни...

Бог придумывает судьбы -

Я придумываю песни...

Песни разные - а всё же

Чем печальнее - тем ближе.

Слёзы катятся по роже...

Не звони мне. Я в Париже.

Валька и сам не заметил, как начал подпевать негромко, не открывая глаз:

- Вот такая кутерьма,

Брат.

Ой, чревато задарма

Брать.

Ведь у самых у его

Врат

Не получится уже

Врать...

Оглянулся на экран компьютера. Поерошил волосы, лежащие на плече. Встал.

19.

И вышел на лестницу.

Дверь в спальню родителей была закрыта. Валька постоял перед нею, потом прио-ткрыл и сказал в темноту, зная, что Каховский-старший проснётся тут же:

- Пап, извини, это очень важно. Можно тебя на минуту?

5.

В субботу занятий в школе де ла Роша не было, но маэстро никогда не возражал против того, чтобы его ученики собирались в помещении в любой момент, кажущийся им удобным - его-то квартира располагалась прямо над школой. Поэтому Валька ничуть не удивился, обнаружив в помещении Димку Бологого, своего тёзку Вальку Щусенко и Яна Савицкого - парнишку на два года моложе, который пришёл в школу совсем недавно. Ян и Валька Щусенко сражались на палках, Димка, сидя на вытащенном в центр зала спорти-вном "коне", пил лимонад и рассматривал большую фотографию, на которой он сам сто-ял на импровизированном пьедестале. Валька ограничился общим кивком и отправился в раздевалку.

Де ла Рош проверял шкафчики. Вернее, что-то искал - проверять их ему бы в голову не пришло, они и не запирались. Валька вспомнил произошедшую год назад с одним из но-веньких историю - тот поставил в свой шкафчик дорогущий дезодорант - и забыл про него, как и про все прочие принадлежности для мытья. После того, как общими усилиями мелкого удалось запихать в душ, де ла Рош осведомился, указывая подбородком на яркий баллончик: "Так зачем тут стоит эта вещь? - а взъерошенный, но непобеждённый нови-чок с изумлённым гневом завопил: - Но вы же сами сказали,что в шкафчике доложен сто-ять дезодорант!!!" Де ла Рош от изумления временно разучился говорить по-русски и ра-зразился длиннейшей французской тирадой, в которой большинство поняли - из-за скоро-сти произнесения - лишь многократно повторённое слово "поросёнок".

- А, Валентин, - де ла Рош кивнул своему ученику. - Ты не поможешь мне найти нагруд-ник? Один кто-то сунул куда-то и теперь он не находится.

Малосвязно, хотя и ясно по смыслу...Это, кстати, значило, что де ла Рош слегка раздражён.

...Нагрудник нашёлся за шкафчиками. Де ла Рош удовлетворённо кивнул и исчез в двери оружейки, а Валька начал переодеваться, лениво думая, чем бы заняться для нача-ла. Но де ла Рош разрешил его сомнения,выйдя в костюме для саватта и предложив спар-ринг, постукивая друг о друга своими серебряными перчатками - знаком высшей квали-фикации стрелка(1.).

К этому времени собралось ещё несколько человек и все с интересом столпились во-круг ринга. Де ла Рош и Валька приветствовали друг друга и приняли стойки.

Саватта похожа на смесь гимнастики и танца с боксом и балетом. Когда-то это французское искусство почти погибло (как погибает в наше время английский бокс, упор-но превращаемый в омерзительную месиловку быкоподобных ниггеров), но было спасено энтузиастами и в наше время процветает не только во Франции - в пику всей восточной чушпензии. Известно ведь, что европейские единоборства на голову превосходят китайс-ко-японскую заумь в чисто практическом плане, просто "сэнсэи" умело напускают тума-ну вокруг своих "искусств" - ну и Голливуд помогает. Реальная история рукопашных боёв на войне (а никакого другого показателя эффективности просто не существует, так как искусства боевые!) показывает, что европеец даже без оружия легко разделывается с двумя-тремя "восточниками" одновременно при помощи полудюжины хорошо отрабо-танных ударов и бросков. Не говоря уж о том, что большая часть рассказов и тракта-тов по "восточным единоборствам" - наглая фальсификация первой половины ХХ века.

____________________________________________________________________________________________________________________

1. В саватте бойцы называются "стрелками". В зависимости от уровня мастерства они носят перчатки (по возрастающей) голубо-го, зелёного, красного, белого, жёлтого и серебряного цвета.

20.

Де ла Рош, который и так не выглядел пожилым, на ринге вообще преображался (как и в любой "бодрящей" ситуации). Казалось, что это молодой парень - быстрый, сильный и ловкий солдат. Валька, как и все ребята, не раз познавал на своём опыте, что это не только "казалось", но и "есть"... и ещё как "есть"! Но и сам Валька недаром уже носил красные перчатки. Все неприятные мысли, оставшиеся после ночи, вылетели из го-ловы мальчишки моментально, им там просто не нашлось места. Валька продержался минуту, что было своеобразным рекордом - и де ла Рош коротко похвалил ученика, а со стороны зрителей раздались аплодисменты.

И в этот момент неприятные мысли вернулись...

... - Маэстро, мне надо с вами поговорить.

Де ла Рош поднял глаза на стоящего перед ним Вальку. Валька не переоделся и смо-трел прямо и открыто, с надеждой.

- Я весь внимание, Валентин, - наклонил голову де ла Рош. Валька покачал головой:

- Если можно... не здесь.

Де ла Рош сделал короткий жест в сторону оружейки. Вошёл первым и присел на край стола, скрестив руки на груди. Валька прикрыл дверь.

- Мастер... - начал он и замялся. Де ла Рош молчал. - Мастер, - решительно повторил Валька, перейдя на французский, - ночью отец получил какое-то сообщение... Он сильно забеспокоился и ничего не стал мне рассказывать. Но я ощущаю тревогу... явственную и определённую. Совершенно. Я боюсь. Не за себя, а за родителей.

Де ла Рош чуть поднял уголок губы:

- Я полагаю, Валентин,тебе известен специфический бизнес твоего отца? - Валька кив-нул. - Как мне известно, он давно отошёл от подобных дел, но, может быть, что-то ос-талось? Так сказать, звонок из прошлого? Они часто бывают неприятными...

Валька слегка повёл плечами:

- Нет... я не думаю... это непохоже. Отец пару раз получал такие "звонки". Но всегда только по-злому веселился, как перед боем... А сейчас... - Валька перешёл на русский: - Я бы сказал, что он испуган, если бы не знал, что это невозможно.

- Вот как? - де ла Рош указал на стол рядом с собой, и Валька присел, сцепив пальцы между колен. - Но я не могу поговорить с Сержем. Он вряд ли станет со мной откровен-ничать.

- Я знаю... - Валька вздохнул. - Я просто решил рассказать... Чтобы стало легче, труд-но носить в себе беспокойство... - он посмотрел на тренера. - Простите, маэстро.

- Ты хорошо знаешь своего отца? - вдруг спросил де ла Рош.

Валька посмотрел изумлённо, открыл рот... и отчётливо выпустил воздух.

Отец. Весёлый, сильный, смелый... Никогда не теряющийся, не унывающий, умею-щий всё на свете. И вдруг Валька понял, насколько непраздный вопрос задал де ла Рош.

А ещё - какой он, отец? Бизнесмен. Начальный капитал сделал на откровенном кри-минале, это Валька тоже знал. И не укорял отца, потому что такое было время и пото-му что он щедро тратил деньги на полезные и нужные людям вещи. До этого - служил в армии, родился и рос в этом же городе, тут же ещё в школе познакомился с мамой... И... Валька поймал себя на мысли, что мало знает об отце. Хотя бы о его деле. Недвижи-мость? Но почему несколько раз Валька видел его со странными людьми, от которых - не физически, но ощутимо - пахло сталью и порохом? Лица людей словно были обож-жены раз и навсегда невидимым огнём, слова - сухи и коротки. Что связывало с ними Се-ргея Каховского? Не бизнес - это точно. Ничего, ни капелюшечки, не было в этих людях от бизнесменов... Огромными неоновыми буквами был написан на их лбах девиз стивен-кинговского Роланда Дискейна: "Моё дело - свинец." Но и с "братковскими" боевиками у них было столько же общего, сколько у волка с бультерьером - и недолго думать, кто есть кто и за кем будет победа, случись между ними настоящее "дело"...

Так чем же занимается отец?

21.

Валька начал кусать щёку изнутри. Отрывисто спросил:

- А вы как думаете, в чём дело?

Де ла Рош смотрел на мальчишку внимательно и странно. Потом сказал:

- Если что-то случится... запомни: на меня ты всегда можешь рассчитывать. В любой ситуации. Запомни это твёрдо, мальчик. В любой.

* * *

В Парке Отдыха Валька взял напрокат коня. Вообще-то ему ужасно жалко было этих замученных животных, и он каждый раз устраивал своему "транспорту" праздник, покупая на ближайшем рынке что-нибудь вкусное.Кони это чувствовали и тянулись к ма-льчишке. Всей душой. Валька был уверен, что душа у них есть - по крайней мере, куда бо-льше, чем был уверен в наличии души у многих людей. И сами кони под Валькой вели себя так, как будто несли гусарского корнета - словно обретали утраченное достоинство...

Когда едешь верхом - отдыхаешь душой. Эту формулу Валька вывел для себя само-стоятельно, хотя подозревал, что он не первый. Конечно, по городским улицам не пусти-шься галопом. Но и шаг - занятие приятное. Да и не выезжал сейчас Валька в город - ехал себе по парку...

И всё-таки на этот раз полностью избавиться от неприятных мыслей не удалось. Конь, очевидно, чувствовал настроение всадника - косился и похрапывал. Валька успокаи-вающе похлопал его по шее, пробормотал:

- Ну-ну... - и, чтобы окончательно развеяться всё-таки, пришпорил коня каблуками уз-ких лакированных сапог. Тот моментально рванулся в галоп по аллее парка, давно ждал этого. И бешеная скачка вышибла из мыслей тошнотную тягомотину. Валька склонился к конской гриве и не думал ни о чём. Каждый раз, когда он так скакал - где бы это ни бы-ло - ему начинало казаться, что ещё секунда, другая... и он пробьёт какой-то барьер. И, может быть, увидит что-то... что-то необычное. Как в однажды виденном старом му-льтике, где в музее истории вдруг ожила под взглядом мальчишки конная пулемётная по-возка со странным названием "тачанка"...

... - Отстаньте! Помогите! На по-мо-о-ощь!!!

Валька осадил коня, от неожиданности захрапевшего нутром. Крик повторился. Девчоночий крик, отчаянный и беспомощный. А ещё через миг Валька увидел за кустами - с высоты седла - трёх парней своего возраста, выкручивающих руки девчонке.

Конь проломил кусты грудью. Из-под самых копыт с воплем ужаса порскнул кто-то - только что такой храбрый, с девчонкой-то... "Хрясть", отчётливо сказал сапог, ломая зубы не успевшему увернуться второму. Третьего уже не было видно, и Валька рванул повод.

Девчонка стояла возле дерева, прижав руки к разорванной спереди до живота ма-йке. Валька понял, что перед ним "уличная" или вообще беспризорница - его возраста, как и нападавшие (которые, кстати, уже все исчезли с поля короткого боя и никаких призна-ков близкого наличия не подавали), худая, с мокрыми серыми глазами и спутанными каш-тановыми (вроде бы - под грязью не поймёшь) волосами. Девчонка смотрела на Вальку, не отрываясь. Почему-то ощущая неловкость, он спросил:

- Чего они хотели-то?

- Деньги... я за утро насобирала... и вообще, - девчонка всхлипнула судорожно, потом криво улыбнулась: - Чего они хотеть могли-то?

- Ты где живёшь? - Валька чуть наклонился с седла. Девчонка неопределённо махнула рукой с тонким запястьем:

- Там... Спасибо... я пойду... - её взгляд стал опасливым. Жизнь на улице давно научила её, что такие вот мальчишки могут быть гуда опасней уличных гопников. Валька протя-нул руку:

- Садись, я подвезу. Куда скажешь... - и, видя, что девчонка мнётся, добавил: - Я тебе ничего не сделаю, слово чести.

22.

Взгляд девчонки стал изумлённым. Она ещё помедлила, потом нерешительно взя-лась за Валькины пальцы, готовая в любую секунду отдёрнуть ладонь. У Вальки почему-то сжалось горло, он кашлянул и помог девчонке сесть впереди. Она окаменела. Валька разобрал поводья:

- Куда везти? - спросил он.

- Всё равно, - вдруг устало ответила девчонка.

- Тогда поедем в "Солярис", - сказал Валька и сам удивился. Не собирался он ничего та-кого говорить...- Это моё любимое кафе...

...Может быть, бармен известной на Левобережье "молодёжки" и развернул бы Вальку с его спутницей, но "Солярис" на треть принадлежал Каховскому-старшему, и Валька преспокойно занял столик. Спросил усевшуюся на краешек девчонку:

- Тебя как зовут?

- Света... - тихо ответила та.

- Я Валька, - он оперся локтем на спинку стула. - Что будешь?

- Я... как ты...

Валька заказал мороженое, потом понял, что на самом деле хочет есть, добавил к заказу какао и беф-строганов. Мальчишки из группы "Анимэ", которую "раскручивало" кафе, наигрывали что-то электронное - так, для разминки. Валька успел управиться с половиной порции и обнаружил, что Света съела всё. Он отложил вилку и предложил:

- Ещё?

Девчонка подняла глаза. Вздохнула:

- Да... если можно.

- Можно, - Валька вместо того, чтобы подозвать официанта, сам подошёл к стойке, а потом подсел к музыкантам. Через полминуты "МР-3" утихла, послышались звуки рояля (конечно, тоже электронного, но что делать?), а потом - голос Вальки. Он пел, наклонив микрофон - пел всё того же Третьякова:

- Мы с тобою незнакомы пока -

Ты не знаешь даже песен моих.

Протекает между нами река,

Разделяя грусть одну на двоих.

Впрочем - я не стал бы спорить с судьбой.

Всё получится - молись не молись...

Мы пока что одиноки с тобой,

Потому что ждём друг друга всю жизнь!

Краем глаза он увидел, что Света - хотя ей уже принесли заказ - смотрит в его сторону. Валька сам себе удивлялся - и продолжал делать то, что делал...

- Погадай себе, погадай -

Видишь: звёздочка в небе светится?

Нагадай себе, нагадай

Этим летом со мною встретиться!

Позови меня, позови -

Даже если не знаешь имени,

Наугад моё назови

Ветру под небесами синими.

Он сделал длинный проигрыш:

- Ты, конечно, не такая, как все.

Мир твой соткан из фантазий и снов,

Где ты ходишь босиком по росе

И животных понимаешь без слов.

Вылетая по ночам из окна

Городской панельной клетки своей,

23.

Возвращаешься поутру одна,

Вновь не встретившись с душою моей... Спасибо, пацаны, - это он бросил ребятам из "Анимэ", вставая из-за синтезатора.

- Да не за что...

- Классно играл...

- Хоть когда давай... - посыпались разноголосые ответы.

Он вернулся за стол. Улыбнулся:

- Ешь, что же ты?..

...Узкая полоска пляжа была пустынна - не настал ещё купальный сезон. Валька остановил коня, соскочил, помог сойти девчонке. Забросил поводья коня на развилку в незапамятные времена выброшенной на берег коряги. И отошёл к самой воде. Подобрал в песке несколько камешков, начал бросать в воду. О Светке он почти забыл - вернулись тревожные мысли. И обернулся, собираясь ехать в парк.

Девчонка, нагнувшись, стягивала с себя трусики. Её джинсы, кроссовки и майка - новая, купленная Валькой с лотка при выезде из парка - лежали на коряге. Увидев, что Валька обернулся к ней, Светка выпрямилась, глаза её округлились, она отчаянным и без-защитным жестом прикрылась... но потом, закусив побелевшую губу, опустила руки и наклонила голову.

- Зачем это? - спросил Валька. Его вдруг охватила злость - не желание (он знал, что это такое, хотя ни разу не был с девчонкой), а именно злость. - Зачем это?! - звеняще повторил Валька.

- Я думала... - прошептала она. - Я же должна... с тобой... ты же...

- Оденься, - выдохнул Валька. - Немедленно. Сию секунду.

Он отвернулся, сел на корточки у воды, плеснул себе в лицо. Вода пахла цвелью и мазутом. Валька успел понять, что его тошнит...

...В медленно идущие на дно ошмётки непереваренного беф-строганова тыкались невесть откуда налетевшие мальки. Валька тупо созерцал это зрелище и не сразу понял, что света помогает ему встать и усаживает на корягу. Она успела одеться и теперь села рядом.

- Что с тобой? - испуганно спросила она. Валька помотал головой. - У тебя что, при-падки?!

- Припадки... - криво улыбнулся Валька. - Весь день сегодня наперекосяк... Нет у меня припадков, это возрастное...

Девчонка села прямо, недоверчиво переспросила:

- Нервное?.. - потом снова посмотрела на Вальку и сказала: - Если хочешь... если хо-чешь - я всё сама сделаю, ты не стесняйся... Я не обижусь... на тебя не обижусь. Чест-ное слово... Ты хороший...

- Не надо, - Валька посмотрел на неё и увидел, какие у Светки красивые глаза, и ужасну-лся тому, что девчонка с такими глазами...- Поехали ещё куда-нибудь. Просто так.

* * *

- Па, - Валька сел напротив, - у тебя денег нет? На завтра, а то я на нулях.

- Если я не ошибаюсь, - Каховский-старший потянулся на стуле, - утром у тебя было около ста евро.

- Сто тридцать, - честно ответил Валька. - Я их почти все отдал.

- Кому? - поинтересовался отец.

- Так... одной девчонке. Беспризорной...

- Интересно... - Каховский-старший нахмурился. - Надеюсь, не проститутке?

- Она хотела, - Валька смотрел в угол. - Она младше меня, и она хотела... Но я отказа-лся. Её Светкой зовут. Мы весь день были вместе, а вечером я ей отдал деньги... Мне стало стыдно, что я так живу... Па, - Валька посмотрел на отца, который внимательно его слушал, - почему так? Откуда их столько? Я же и раньше видел и всегда жалел...

24.

- Ты хочешь спросить, не виноват ли я? - медленно поинтересовался Каховский-ста-рший. - Я и такие, как я? Наверное, виноваты. Ты знаешь, что я хотел стать археоло-гом? - Валька ошарашено помотал головой. - Это правда, археологом... - подтвердил отец и чему-то улыбнулся. - Спроси у своего Игоря Игоревича, он расскажет... А вместо этого я стал бандитом, я бы не поверил, если бы мне сказали об этом в школе, я бы в дра-ку полез...Но мы не вырывали куски изо рта у стариков и детей, Валька. Мы не делили то, что должно принадлежать всем, сын. Воду, свет, тепло, знания... Это из-за них всё так, как есть. Из-за них, и из-за тех, кто по их указке правит страной. Русские им... - Каховский-старший замялся, глядя на молчащего Вальку. И решительно закончил: - Рус-ские им - кость в горле. Поэтому, чем больше беспризорных, больных, наркоманов, подо-нков - тем им лучше.

- А что делать? - тихо спросил Валька. Каховский-старший покачал головой:

- Что тут сделаешь, если пока ты помогаешь десяти таким, как твоя Светка - на улице оказываются сто... Тебе сколько денег?

- Я бы так не смог жить, - не слыша отцовского вопроса, пробормотал Валька. - Я бы просто не смог так жить...

- Человек привыкает ко всему, - Каховский-старший положил руку на плечо сыну. - Иди-ка ты спать, на тебе лица нет. На дискотеку-то не пойдёшь ведь?

Валька молча встал, не ответив на вопрос. Пошёл к двери. И не видел, что во взгля-де, которым провожал его отец, были боль и жалость.

6.

В воскресный день Валька проснулся почти в полдень - вялый, разбитый, с больной головой. Дома никого не было, только на холодильнике обнаружилась записка:

Валентин!

Будить тебя не стали, поехали по делам. Вернёмся к вечеру.

Родители.

Валька прочитал записку, скомкал, бросил в мусорный мешок. Он чувствовал себя таким же скомканным, как эта записка. Странно, неужели правда такая дикая нервная реакция? Как у истеричной девчонки...

Он обошёл квартиру, заставил себя выпить кофе. Пощёлкал пультом телевизора. Выключил его. Стало очень обидно - какие там дела в воскресенье? Захотелось, чтобы родители были дома.

Валька подошёл к окну. И вдруг увидел одну из отцовских машин.

Чёрный "хаммер" стоял почти у подъезда. Возле него никого не было, но двое пар-ней сидели под грибком, да и за тонированными стёклами ощущалась настороженная жизнь.

Интересно... Валька осторожно выглянул на лестничную площадку. Пролётом ни-же сидел на подоконнике охранник. Он оглянулся мгновенно, кивнул Вальке молча. У отца неприятности... но какого плана, если он оставил охранять сына не меньше четырёх че-ловек?

Валька попробовал позвонить отцу и матери - и с мобильного, и с обычного теле-фона - но каждый раз чутко засекал странноватые шорохи и попискиванья, свидетель-ствующие о том, что аппараты на прослушке. Но кто мог прослушивать отца - челове-ка, слово которого было законом от Волги до украинской границы, от Тамбова до Став-рополя?!

"Только ОНИ, - холодно подумал Валька. - Государство. ФСБ или кто-то вроде." Валька хорошо знал со слов отца, что все рассказы типа того, что "мафия бессмертна"

25.

- анекдотическая чушь. Любая мафия (и вообще любые организации) существует толь-ко до тех пор, пока это безразлично (или выгодно) государству. Как только нарушаются его интересы...

Он перестал названивать и вернулся к себе в комнату. Лёг в постель и уснул опять - глухо выключился, а открыл глаза уже только вечером. Первой мыслью было - до чего бездарно прошло воскресенье. Второй - где родители?

Как раз в этот момент зазвонил телефон. Валька сорвал трубку:

- Да?!

- Валь. Ты дома? - голос отца был спокойным, весёлым даже. - Мы едем, через полчаса будем. Что делал?

- Спал, - беззаботно ответил Валька. - За всю неделю отсыпался... Ну, я жду. Пока.

- Пока, - это был голос мамы, чуть подальше. Телефон выключился.

Валька перевёл дух. По крайней мере, они живы оба. Подошёл к окну - охрана нику-да не делась. Ну что ж...

...Он успел поесть, когда в прихожей послышались щелчки. Пулей Валька вылетел наружу и, сам от себя того не ожидая, повис на шее у отца:

- Пап!!!

- Ну ты чего? - Каховский-старший засмеялся, отцепил от себя сына. Тот обнял и поце-ловал мать, быстро спросил:

- Всё нормально?

- Да абсолютно, - беззаботно ответила она. - Сейчас есть будем.

- А я не голодный, - весело ответил Валька.

- Ну ещё бы, ты на выходные как медведь - поешь и в спячку...

Это было несправедливо, но Валька и не подумал обижаться или возмущаться.

Родители были дома.

Он крутнулся на одной ноге, шагнул к лестнице. Но, уже стоя на первой ступеньке, обернулся и сказал:

- А я вас очень люблю, - и побежал вверх, отчётливо отсчитывая каждую ступеньку.

Он не слышал, как Ирина сказала мужу - и в голосе была горечь, похожая на вкус яда: когда уже начал пить и с ужасом понимаешь - отравлен!

- Как же быть?

- Он справится, - ответил Каховский-старший. И, обняв жену, изо всех сил прижал её к себе - безнадёжным жестом сильного и смелого человека, который уже не может защи-тить тех, кто ему дорог...

...Уроки на понедельник Валька всегда делал в пятницу, хотя и знал, что почти все его одноклассники поступают по-другому. Поэтому вечер воскресенья остался свобод-ным, и даже мысль, что завтра в школу, не пугала - неделя-то была последней, а потом, как ни крути, как ни думай об экзаменах - всё же лето...

Сидя за роялем в холле, Валька играл Моцарта. Он знал, что мать и отец слушают сейчас у себя, и эта мысль доставляла ему удовольствие,как и льющаяся каплями музыка. Мысли были лёгкими и спокойными, от странного недомогания не осталось и следа. "Рас-ту, - подумал Валька иронично, - матерею...".

Моцарт... Валька прервал игру, сел удобнее на стульчике. Нажал несколько клавиш - просто так. Он и сам пробовал сочинять музыку, но скоро понял, что ничего не получа-ется. Так зачем мучиться, если есть чужая - но она же и твоя, когда её играешь...

Неожиданно и резко ему почудилось чужое присутствие. Не матери или отца - именно чужое. Мальчишка вскинулся. В холле царила полутьма майского вечера. И в этой полутьме Валька заметил около двери промельк - словно махнуло чёрное крыло.

Он вскочил. Бесшумно зажёг свет.

- Ва-аль? - окликнула мама.

- Всё нормально, - спокойно отозвался он, стоя возле выключателя с колотящимся серд-

26.

цем. Конечно, в холле никого не было, и в коридоре тоже. Да и не могло быть.

За несколько дней до смерти чёрный человек заказал Моцарту реквием - музыку "за упокой души", сказав, что это будут играть на похоронах одного известного лица. "Рек-вием" играли на похоронах Моцарта...

Валька помотал головой. К концу учебного года расшатались нервы,попытался сно-ва иронизировать мальчишка, но это не получилось.

Он поднялся к себе в комнату и сел возле окна, не зажигая света. Охраны не было, под грибком собралась компания. Валька тихо распахнул двойной стеклопакет окна. Май-ская ночь ввалилась в комнату - тёплая, пахнущая не городской пылью и выхлопами ма-шин,а - неожиданно! - сиренью и ветерком. Валька оперся грудью и раскинутыми руками о подоконник - и услышал, как внизу не очень умело играет гитара и кто-то поёт песню Шевчука:

- Закрылась дверь - он вышел и пропал.

Навек исчез - ни адреса, ни тени...

Быть может, просто что-то он узнал

Про суть дорог и красоту сирени?

Пропавший без вести, скажи, как мне найти?

Открыткой стать иль вырваться из Сети?

Неверный шаг,

растаявший в пути

Всеперемалывающих

столетий...

Я замечаю: вижу - ты везде.

Лежишь печально снегом на аллеях...

В листве сырой, в растрёпанном гнезде,

На мёртвых пулях - и убитых целях...

Пропавший без вести, я где-то замечал

Твои глаза, улыбку и походку...

Ты, исчезая,

что-то мне кричал

О злой любви

и требовал на водку...

Пропавший без вести - я назову тобой дорогу...

Пропавший без вести - я назову тобой дорогу...

Он отвернулся от окна, не закрывая его. Песня продолжала вплывать в тёмный прямоугольник вместе с шорохом чёрной листвы, но он уже не различал слов, бездумно рассматривая привыкшими к темноте глазами свою комнату. Шагнул, снял со стены гитару. Интересно, во дворе знают, как он умеет играть?

Валька привычно пристроил гитару на колене. Подумал несколько секунд. И, выб-рав песню, тихонько запел, подыгрывая - для себя:

- Вычту из рассвета глыбы зданий

И асфальта серую покорность.

Голубей помойных бормотанье...

Остаётся только ветра скорость...

Он пел в сумраке комнаты, закрыв глаза и представляя себе будущее лето (а вернее - кусочки прошлого, лагерь де ла Роша, своих друзей по его школе...):

- Что же может быть короче лета,

Журавлей печальней переклички?

Вновь мы не допели полкуплета,

Чтоб успеть к последней электричке...

И, допевая последний куплет, Валька вдруг с прозрачной ясностью понял: что-то в

27.

его жизни только что кончилось.

Навсегда.

7.

Это был совершенно обычный майский день - день конца календарной весны, а фак-тически - уже лето, чего уж... Восемь уроков в такой день кажутся издевательством над здравым рассудком, и Валька в душе тоже думал так. Но, будучи человеком выдер-жанным, не высказывал своих мыслей вслух, в отличие от большинства одноклассников.

И всё-таки, когда прозвенел звонок с последнего урока, и Валька вышел наружу, в коридор школы - у него вырвался довольный вздох.

А в следующую секунду Валька увидел отца. Тот стоял в дальнем конце коридора и явно ждал - смотрел на Вальку.

Это было более чем странно. Сколько Валька помнил, отец в школу не заходил ни-когда (вот только после его, Вальки, драк, чтобы "морально поддержать сына", как он говорил), заходила мама, да и то - период визитов родителей "просто так" окончился классе в третьем.

- Па? - удивлённо сказал Валька, больше для себя, быстрым шагом направляясь в сторо-ну отца. Хотел повторить то же громче, но отец резким жестом поднёс руку к губам и показал Вальке, чтобы тот шёл следом.

Недоумение мальчишки росло. Оно достигло крайних пределов, когда вместо парад-ного хода отец привёл его даже не к чёрному, а к старой двери в нижних коридорах. Ва-лька и не знал даже, что дверь открывается!

Они вышли в школьный парк, который всё собирались "окультурить", но никак не доходили руки - и он стоял заброшенный, больше похожий на чудом перенесённый в город кусочек леса. На большой перемене тут любили играть все, но сейчас уроки были позади, царили пустота и тишина. Отец шагал по заброшенной аллее молча и целеустремленно. А в душе Вальки начало расти беспокойство.

Аллея привела к пролому в заборе, свежему, только что сделанному. Отец вылез пе-рвым, потом появилась его рука, вдёрнувшая Вальку в дыру. Снаружи стояла машина - не отцовская, какие-то допотопные "жигули". Валька, повинуясь отцовскому жесту, сел на заднее сиденье - и через секунду машина рванулась с места.

Отец молчал. Валька снова и снова порывался задать ему хотя бы вопрос, куда они едут, но каждый раз обрывал себя. Машина петляла переулками крутыми подъёмами,ти-хими улочками и пологими спусками - скоро Валька перестал ориентироваться. Он уже почти был готов сердито спросить, что происходит, когда отец резко свернул, остано-вил машину и показал на дверцу.

Они въехали в заброшенный двор через висящие на перекошенных петлях ворота и свернули за буйно разросшиеся сиреневые кусты. От сладковатого запаха кружилась го-лова. За этими буйно цветущими зарослями виднелся дом - без стёкол, с просевшей кры-шей и крыльцом из серых досок.

Отец сел на какую-то колоду, лежавшую среди кустов. Похлопал ладонью рядом с собой и сказал:

- Нам надо поговорить. Может быть... - лицо Сергея Степановича дёрнулось, голос дрогнул, - в последний раз, Валентин.

- Что это значит? - тихо спросил Валька, садясь рядом. Его всё больше и больше охва-тывало опять ранее совсем незнакомое чувство страха. - Что-то с мамой? Па, скажи!

- Пока ничего, - с явным усилием сказал отец. - Но, может статься, ты и её больше не увидишь... сядь, Валя, - неожиданно мягко попросил отец, потому что Валька вскочил. - Сядь. И послушай.

Валька сел, тяжело дыша. Он мгновенно взмок и понял это с отвращением - ощу-

28.

щение прилипшей к спине рубашки было противным. Отец смотрел прямо перед собой,

потом заговорил:

- Понимаешь, Валентин... вся жизнь, которую ты знаешь наша, твоя - всё неправда.

Валька промолчал. На секунду ему показалось, что сейчас отец скажет что-то, как из глупого фильма: ты не наш сын, а теперь нашлись твои настоящие родители... или что-то вроде этого. Кажется, Сергей Степанович ожидал вопросов, но, видя, что сын молчит выжидающе, продолжал:

- Я никогда от тебя ничего не скрывал. Ты знаешь, как мы разбогатели.

- Да, - кивнул Валька. - Я знаю. Но ты же так много делаешь хорошего теперь. И время было такое...

- В том-то всё и дело, - Сергей Степанович положил тяжёлые кулаки на колени, обтя-нутые английскими брюками. - Это довольно типично для нашей среды - мне всё время было стыдно. Пока шёл период первичного накопления... - Сергей Степанович усмехнулся, - нет, тогда не было. Мы мочили и трясли друг друга и разную сволочь, я и сейчас не ощу-щаю никакой вины... Но где-то в конце 90-х я как будто на поверхность вынырнул. У нас уже всё было... и был ты. Я решил помогать людям.

- Ты и помогаешь, - недоумённо перебил Валька. Сергей Степанович сделал досадливый жест:

- Я не о том... Мы с друзьями организовали... фонд. Фонд Дальних Перспектив, как у Хайнлайна. Не для развоза пиццы и секонд-хенда по приютам, не для протезирования ин-валидов войн, хотя всё это нужные дела... Мы стали вкладывать деньги в вещи, которые могли изменить будущее России. Честное слово, Валентин, мы думали не о себе. И уже тогда вдруг начали ощущать, что нам сопротивляются. Никто конкретно, а... - Сергей Степанович поморщился. - Как бы система. Понимаешь? На пиццу она была согласна. Но вещи действительно значимые хоронили на корню. Я не буду тебе рассказывать под-робно. Незачем. Когда мы поняли,что официально ничего не сделать,то стали снабжать деньгами - большими деньгами! - и нашими разработками отдельных людей и организа-ции определённого толка. Ты слышал. По телевизору такие организации называют "фа-шистскими", но можешь мне поверить - нигде нет таких честных и искренних людей, думающих о России, как там... Мы делали это очень осторожно, опыт у нас был. Но ме-сяц назад где-то прокололись. Людей с таким бизнесом, как у нас, при желании всегда можно на чём-то поймать, как ни отмывайся от прошлого. Скорее всего, сегодня вече-ром нас с матерью арестуют. Пока не знаю, за что. Но почти уверен - арестуют.

- Папа?! - Валька вскочил. Сергей Степанович силой посадил его:

- Молчи и слушай. Это не наезд, Валя. Это не разборка образца 90-х. Этого я никогда не боялся, и ты знаешь - у меня и сейчас достаточно людей, чтобы никто и не пытался со мной проделывать такие вещи. Это даже не затея нашего государства. От него я бы откупился, как откупался не раз. Но тут речь идёт о таких деньгах и такой силе, что я перед нею - ничто.

По спине Вальки пробежал холодок. Он неверяще смотрел на отца. Сергей Степа-нович потрепал сына по волосам:

- Не нравится мне всё-таки, что ты такие носишь... Чёртов Деларош... Помнишь, год назад ты читал книжку Кропилина - "Голубятня среди одуванчиков"? - Валька непони-мающе кивнул. - Я её тоже читал в детстве... Так вот. Люди, Которые Велят - не выдумка, - Сергей Степанович приблизил лицо к лицу сына, и Валька с ужасом понял, что отец не шутит. Ему захотелось лечь на траву и уснуть. Чтобы проснуться - и всё было, как всегда. Но он понимал - не будет. И слушал, прикусив щёку изнутри. - Они не глиня-ные, к сожалению. Их не убьёшь мячиком. И они страшнее и могущественней, чем в кни-жке. Я знал это, когда начинал бороться. Я просто не мог по-другому. Ведь я... - Сергей Степанович неожиданно улыбнулся. - Я, как ни крути, родился в СССР. А эта страна дольше всех сопротивлялась Тем, Которые Велят. Может быть, ты услышишь про ме-

29.

ня и про маму ужасные вещи. Не верь. Мы любили нашу страну. И хотели, чтобы жил и

был счастлив наш народ. За это нас будут судить; всё остальное - слова. Знай это.

- Папа, - прошептал Валька. - Ты так страшно... я хочу к маме, хотя бы поговорить...

- Нельзя, - покачал головой мужчина и на миг прижал к себе мальчика. - Слушай даль-ше. Сперва я хотел отправить тебя в Светлояр. Ты не знаешь, где это, да теперь и не-важно - поздно, слишком далеко. Тебя схватят.

- Я никуда не поеду! - вскрикнул Валька.

- Поедешь, - жёстко ответил Сергей Степанович. - Если нас с мамой арестуют, то ты не сможешь оставаться на свободе. Под предлогом того, что ты несовершеннолет-ний, тебя возьмут и поместят в какой-нибудь закрытый детдом. И никакие адвокаты тут не помогут. А через тебя будут давить на нас. Они это умеют очень хорошо... - он перевёл дыхание. - На свете нет мест, где можно совсем не опасаться Тех, Которые Велят. Но есть места, где им трудно будет тебя найти. И есть люди, которые смогут тебя защитить. Слушай внимательно, Валентин. Мы очень старались, чтобы ты рос смелым, сильным и честным. У нас это получилось. Но ты ещё мальчик и тебе будет трудно и страшно. Ты должен запомнить, что тебе будет трудно и страшно. И всё-та-ки, если ты будешь умным и осторожным, ты доберёшься до безопасного места. Нам с мамой будет легче. Не пытайся с нами связаться - никак. Не смей даже думать об эт-ом. Если мы сможем вырваться - мы сами тебя найдём. Я клянусь. Только мы. Никаких "людей от нас". никаких звонков, никаких писем. Мы - или никто... - Сергей Степанович потёр лоб. - Я заговариваюсь... Так вот. Что надо делать. Сейчас ты переоденешься. В машине есть вещи. Они средненькие, ты будешь выглядеть мальчишкой из семьи - комси-комса... Молчи, слушай и запоминай! - прикрикнул Сергей Степанович на сына, умоляюще открывшего рот. - Свой паспорт, ученический билет, кредитку - всё выкинь прямо здесь. Дипломат тоже оставишь. У тебя будет другой паспорт - и всё, но и им не пользуйся без крайней нужды. Будут деньги. Я дам тебе рубли, пятьдесят тысяч сторублёвками. Ни в коем случае и нигде не доставай их все сразу, положи в разные места одежды. В эт-ом дворе ты дождёшься ночи. Не вечера, а ночи, часов двух. Выберешься из города. Пеш-ком. Запомни, твой портрет будет везде, тебя будут искать, причём будут искать в основном честные и хорошие люди, искренне старающиеся вернуть домой мальчика - может, сбежавшего, может, потерявшего память. Не знаю, что придумают. Они лег-ко используют в своих интересах честных и добрых, вот что самое страшное. Вслепую используют, заставляют воевать за себя... я опять заговариваюсь... Как можно меньше попадайся людям на глаза. Иди пешком. Иди по ночам. Днём спи в лесу, ты знаешь, как, но не забывай приводить себя в порядок, ты должен выглядеть не бомжонком, а обыч-ным мальчишкой. Карта у тебя будет, хороший атлас...

- Куда мне идти? - прошептал Валька. - Куда идти?

- Пойдёшь на запад. Сориентируешься по карте. Если возьмёшь темп, то через неделю выйдешь к белорусской границе в районе Витебска. Границу переходи в стороне от КПП. Там её и нет, в сущности. В Белоруссии тебя тоже могут искать, но вряд ли. И всё-таки не расслабляйся. Ни в коем случае не расслабляйся! Понял, сынок?!

- Понял... - онемевшими губами прошептал Валька.

- Ты пойдёшь на озеро Нарочь. Там есть кордон Свясьцы. Лесника зовут Ельжевский. Ельжевский Михал Святославич. Михал - ударение на первом слоге, это имя, а не сокра-щение... Когда придёшь на кордон, просто попросись ночевать, а потом скажи ему - если будет не один, выбери момент, чтобы с глазу на глаз - скажи: "Все мы дети одной матери, - а он тебе ответит: - И руки у нас чисты." Ты будешь жить у него и делать всё, что он скажет. Он не подведёт - скорей, небо рухнет.

- Оно рухнуло... - прошептал Валька. - Папа, папочка... а как же мама?!. Что с вами будет?!

- Не знаю, - честно ответил мужчина. Встал, поднял сына, стиснув его плечи. - Если

30.

случится... самое страшное...

- Нет! - вскрикнул Валька, его лицо исказилось. - Нет, нет, нет!

- Если случится самое страшное, - беспощадно продолжал Сергей Степанович, - ты должен поклясться мне, что никогда, ни при каких обстоятельствах, не простишь тех, кто разрушил нашу жизнь и нашу страну. Ты можешь простить наших убийц. Но тех, кто их направлял, ты не имеешь права прощать. Ты должен поклясться мне, что ста-нешь мстить. Любым оружием и любым способом. До своей смерти. Ты клянёшься мне в этом? Помни: может быть, мы видимся в последний раз. И не смей плакать, Валентин.

- Я не плачу, - мальчик сжал зубы так, что заскрипела отставшая эмаль. Вскинул глаза на отца. - Я не плачу и не буду плакать. Я всё запомнил... папа, я хочу остаться с вами! - вырвалось у него с такой мукой, что Сергей Степанович беспомощно пошатнулся. - Я не знаю... давай поедем домой, возьмём пистолеты и попробуем уйти вместе... или просто станем отбиваться, пусть даже умрём, но только вместе, я прошу, папочка!

Сергей Степанович покачал головой:

- Если мы это сделаем - то мы признаем свою вину. И тогда вместе с нами пострада-ют десятки тех, кто сейчас может избежать ареста. Я отвечаю за этих людей... А бе-жать не удастся. Дом под наблюдением... и Ирину я не оставлю.

- А я?! - выкрикнул мальчик. - Я...

- Пойми, нам будет легче, в тысячу раз легче, маме и мне, если мы будем знать, что ты - не в их руках, - тихо сказал Сергей Степанович. - Пойми и прости нас.

Огромными глазами мальчик смотрел на отца. В этих глазах горело и рушилось что-то такое, отчего Сергею Степановичу стало больно - больно под сердцем. Но он сказал непроницаемо:

- Помни: вернуться за тобой можем только мы сами. Здесь - не верь никому.

Валька медленно кивнул. И так же медленно сказал - слова падали ртутными кап-лями:

- Я клянусь честью, что сделаю всё, как ты сказал. Сейчас. И... потом тоже.

Сергей Степанович встал.

- Я люблю тебя, Валя, - сказал он тихо.

8.

Это очень страшно - когда хочешь и не можешь плакать.

Сжавшись, Валька сидел на колоде. Где-то - не очень далеко - шуршали время от времени машины, пару раз слышались людские голоса. Но всё это теперь были звуки из другой жизни. Из совершенно другой.

Нельзя было встать. Нельзя было пойти домой. Дикая мука: Валька был в родном городе, его дом стоял, наверное, совсем недалеко - но туда нельзя было пойти. Нельзя было вернуться к отцу и маме.

Страшнее этого Валька не мог себе представить ничего. Он даже не думал, что можеть быть - так.

Кто он теперь? Эта мысль пару раз скользила на краешке сознания, но тут же уходила - разве важно? Разве теперь вообще что-то может быть важно? И неужели всё-всё-всё может кончиться вот так - сразу, как, наверное, кончается для человека при взрыве: просто сразу темнота... нет, не темнота - ничего.

Ни-че-го. Валька ухватился за эту мысль и поднял голову. За кустами сирени видне-лся старый дом. Он войдёт туда. Там наверняка найдётся... что-нибудь, что можно за-крепить на балке, на каком-нибудь крюке, верёвка какая-нибудь. И... Разве он будет пер-вым? Сколько его сверстников кончают с собой, хотя у них нет и сотой доли той беды, которая обрушилась на него...А потом не будет страшно, не будет больно, а будет ни-как - и это хорошо, потому что никак - это и есть никак.

31.

Валя, сказала мама. Валька отчаянно обернулся, подталкиваемый какой-то дикой надеждой. Никого не было, но он точно слышал мамин голос. Точно.

Нет. Валька помотал головой, крепко зажмурившись. Они живы. Они с отцом пока живы. И верят, что жив он.

Значит, он будет жить.

Валька встал и начал бесшумно пробираться к выходу из заброшенного сада...

...Отдавая распоряжения сыну, Каховский-старший,наверное, просчитал не всё. Он не просчитал в первую очередь, как заметен будет четырнадцатилетний мальчишка на пустынной ночной улице. Валька же (тупое отчаянье сменилось холодной расчётливос-тью, хотя боль никуда не ушла) понял это, едва высунув нос на улицу. Он был близко к ок-раине, но и отсюда "выйти из города" - это пройти не меньше трёх километров прежде чем начнутся леса пригородной зоны.

Часы на его руке (дешёвые, китайские) показывали полвторого ночи. В центре сей-час вовсю работают клубы и бары, будь его воля - он бы пробрался именно в центр... но Валька сообразил, что в этом отец прав. В городе не спрячешься. Город внушает чувство ложной безопасности (вон сколько людей, поди найди!) - и выдаёт того, кто пытается в нём скрыться. Случайной встречей, случайно брошенным взглядом...

Насилуя себя (до физической боли), Валька понял: надо делать так, как сказал отец. Даже если каждый шаг из города, от близких, будет равен шагу босиком по раскалённо-му углю (а Валька знал, что так и будет).

Он один. И он должен спасаться...

...Валька пережидал в кустах напротив школы де ла Роша, пока проедет патруль-ная машина. Он устал, хотелось есть и - болезненно - спать. К школе его привело неосоз-нанное желание ещё раз взглянуть на неё. Ведь по пути же...

Отжавшись на руках, Валька начал вставать с росной травы. И удивлённо увидел, как открылась дверь - и на крыльцо вышел Димка. Постоял, насвистывая и отряхивая ру-ки (с низ сыпалась какая-то пыль), потом сказал за плечо:

- Я пойду, завтра доделаю. Там немного осталось, а уже в школу скоро. Посплю хоть...

- Погоди, я подвезу тебя, - донёсся голос де ла Роша откуда-то из глубин здания.

- Да не надо. Мне не влетит, мы же предупредили, - и Димка шагнул с крыльца.

И... Валька нарушил приказ отца. Нарушил его запрет. Просто в этот момент ему до такой степени стало жутко и одиноко, что он не успел себе напомнить о словах Ка-ховского-старшего: "Не верь никому!"

Да и не умел он никому не верить.

Это могло стать роковой ошибкой. Те, кто не верит никому, ошибаются редко. В этом их сила. А слабость - слабость в том, что к ним никто не подойдёт, не подбежит, как побежал к Вальке Димка, услышав шипение из кустов: "Ди-и-и-иммм, Димммм!.." И для них никто не сделает того, что было дальше.

Просто так.

Не задавая вопросов.

Бесплатно.

Потому что было ясно: в беде - друг...

... - Сделайте погромче, - попросил Валька. Де ла Рош, левой рукой ведя "Пежо", правой увеличил громкость приёмника:

- Пропавший без вести смешал весь этот мир,

Добавив в сущность ложку Человека...

Без суеты, без ксивы и квартир,

Лишь на секунду выскочив из века...

Пропавший без вести - ты знаешь обо всём,

О том, как выйти за пределы смысла...

Не воскрешён, но вечен

32.

- с ним и в нём

Уничтожаешь

формулы и числа...

Пропавший без вести - я назову тобой дорогу...

Пропавший без вести - я назову тобой дорогу...

Пропавший без вести - я назову тобой дорогу...

Валька лежал на полу между задним и передними сиденьями, прикрытый спущен-ным покрывалом. Впрочем, де ла Роша никто не останавливал, и уже минут пять как машина маэстро мчалась через пригородную зону.

- Валентин, - сказал де ла Рош, не оборачиваясь. - Мы можем сейчас поехать... в одно место. Там ты спрячешься и будешь ждать. Сколь угодно долго. Я просто предлагаю.

Это была соблазнительная мысль. Вот сейчас он скажет: "Да!" - и взрослый чело-век будет о нём заботиться, возьмёт на себя если не все, то часть проблем - хотя бы где спать, что есть...

Валька стиснул зубы. И ответил:

- Нет, маэстро. Спасибо, но - нет. Вы и так рискуете. Я даже не говорю вам, куда я отправлюсь. И я не хочу вас подводить, потому что, когда меня у вас найдут... а найдут обязательно, поверьте мне... скажут, что вы меня похитили...- Остановите, пожалуйс-та. Я пойду дальше сам.

- Жизнь дорожает, выбившись из сил,

Зализывает раны после драки...

А ты на этом полотне светил

Мне подаёшь таинственные знаки...

Пропавший без вести! Я знаю - ты живой!

Вас миллионы бродят между нами...

Смотрите

на могилы с номерами -

И на свой путь,

очерченный прямой...

"Пежо", вильнув, свернул на обочину. Валька выскочил из машины. Задержался на миг, лицо его исказилось, он хотел попроситься обратно... но повернулся и пошёл через узкую полозку луговины к смутно темнеющему в утреннем тумане лесу. Молча. И так же молча де ла Рош перекрестил его исчезающий силуэт...

...Потом он долго смотрел туда, где растаял в предутреннем сумраке его лучший ученик - превратился в туман, в шорох кустов, в росный рассвет, стал одним из сотен тысяч таких: неприметных, никому не нужных, обречённых. Растаяли картины, музыка, смех, мальчишеские надежды, сны, мечты. Было - и нет.

- Пропавший без вести - я назову тобой дорогу...

Пропавший без вести - я назову тобой дорогу...

Пропавший без вести - я назову тобой дорогу...

Я назову тобой дорогу...

Я назову тобой дорогу...

Я назову тобой дорогу...

Я назову тобой дорогу...

Я назову тобой дорогу...- пело радио. Де ла Рош медленно

опустил глаза и внезапным резким ударом вмял панель индикатора внутрь. Музыка захле-бнулась, с треском посыпались искры.

- Меrdе(1.), - тихо и яростно сказал француз. И, откинувшись на спинку сиденья, закрыл глаза. Губы его шевелились.

Майор де ла Рош молился.

____________________________________________________________________________________________________________________

1. Дерьмо (фр.)

33.

ЖИЗНЬ тоже ПЕРВАЯ, но другая.

БЕГЛЕЦ

Всё больше медных всадников в стране.

Всё больше беспризорных на вокзалах.

В. Крапивин

1.

Витька проснулся от пения птиц.

Рассвет начала лета был довольно холодным, но Витьке приходилось спать и в куда более сильный холод, поэтому он только поворочался, не просыпаясь, на подстилке из ве-ток под такими же ветками, сунул ладони между колен и затих опять. А вот птицы раз-будили, поди ж ты.

Он открыл глаза и улыбнулся муравью, торопившемуся куда-то по тоненькой тра-винке перед носом.

Неподалёку нет-нет, да и шуршали машины. Да, вроде бы, когда он, усталый до не-возможности, заваливался в свою берлогу, то видел огни - синеватые призрачные огни бензоколонки; шоссе рядом. Ну что ж...

Витька сел и помотал головой.

На бензоколонке можно было привести себя в порядок и поесть. Последние два дня Витька питался... да в сущности ничем не питался, так что желудок взбунтовался при одной мысли о еде - пронзительно запел. Наверное, в лесу было что поесть, вот только Витька в этом совсем не разбирался.

Мальчишка ощупью пододвинул к себе большую спортивную сумку-рюкзак и встал, отбрасывая ветки.

В лесу плавал туман, рассечённый на лоскуты прямыми солнечными лучами, падав-шими сквозь листву. Часы показывали полшестого.

Витька уже много лет не думал о своём будущем дальше чем на день вперёд.Сейчас ему хотелось поесть и умыться. Можно даже - поесть, не умываясь. Закинув сумку за плечи, он ещё раз помотал головой и зашагал на звук поющего асфальта.