Вампир в такси

Фантастическая история, случившаяся в библиотеке

В библиотеке было необычайно тихо. Все звуки поглощались книгами.

Интересно, куда деваются эти звуки? Да никуда. Звуки не пропадают, книги лишь поглощают колебания воздуха.

А что с этими колебаниями? Ничего. Они просто затухают. Рано или поздно. Вот и все. Потому что в этом мире нет вечного движения. Вечное движение не может существовать вечно.

Время – не вечное движение. Ведь нынешняя неделя существует без будущей, и она же существует без прошлой.

А будущая неделя – без нынешней...

Стоп! На этом хватит.

Как бы там ни было, я сидел в библиотеке. И в библиотеке было необычайно тихо.

Тихо сверх всякой необходимости. На мне были недавно купленные кожаные ботинки марки «Поло», и серый линолеум резко поскрипывал у меня под ногами. Звук был какой-то чужой – казалось, мои ботинки тут совсем ни при чем. К новой обуви, к тому, как она поскрипывает, привыкаешь далеко не сразу.

За стойкой, где выдавали книги на дом, сидела средних лет женщина – раньше я ее здесь не видел – и читала. Книга была очень толстая, на двух языках: правая страница – на иностранном, левая – на японском. Причем тексты, похоже, были разные. Отличались не только абзацы, иллюстрации тоже были разные. На левой странице я заметил схему солнечной системы, а на правой была какая-то металлическая штуковина – что-то вроде кингстона на подводной лодке. Непонятная книга. Качая головой, женщина пробегала глазами страницы. Понаблюдав за ней, я подумал, что она одновременно читает сразу обе страницы: левым глазом – левую, правым – правую.

– Извините, – подал я голос.

Женщина отодвинула книгу и перевела взгляд на меня.

– Вот, хочу сдать. – Я выложил на стойку две книжки – «Историю создания подводных лодок» и «Воспоминания одного пастуха». Эти «Воспоминания» меня сильно позабавили.

Женщина взглянула на заднюю обложку, где ставились отметки, – убедиться, не задержал ли я книги. Ясное дело, нет. В таких делах я человек дисциплинированный. Так воспитан. В том же духе, что и пастухи. Ведь у пастуха все овцы разбегутся, если он не будет следить за временем.

Привычными движениями она пробежала по картотеке выданных книг, поставила на место карточки на сданные мной книжки. После чего вернулась к чтению.

– Я еще хотел книги поискать... – сказал я.

– Вниз по лестнице и направо. Комната № 107.

Спустившись по ступенькам, я оказался в очень глубоком полутемном подвале. Повернул направо и действительно увидел дверь с номером 107. Появилось ощущение, что стоит открыть дверь, как тебя сразу перенесет в какую-нибудь Бразилию. Я сто раз бывал в этой библиотеке, но про подвал никогда не слышал.

Ну да бог с ним.

Я постучал. Хотел легонько, а получилось так, что петля отскочила. Где только такие двери делают? Приспособив дверь на место, я осторожно отворил ее.

В комнате стоял какой-то доисторический столик, за которым примостился старичок с лицом, усеянным мелкими пятнами. Старик был лыс и носил очки с толстыми линзами. Лысина у него оказалась какая-то неухоженная. Остатки спутанных седых волос будто спеклись на черепе, как после лесного пожара. Уж лучше бы он их совсем сбрил, подумал я. Хотя это, конечно, не мое дело.

– Добро пожаловать! – приветствовал меня старичок. – Что-нибудь ищешь?

– Да вот... – ответил я. – Но если вы сейчас заняты, я могу в другой раз...

– Нет, нет, нет. Что значит – занят? Это же моя работа. Найдем все, что хочешь? Что нужно?

– Хотелось бы узнать о системе сбора податей в Османской империи.

Глаза у старичка заблестели:

– Ага-а! Сбор податей в Османской империи... Мне стало жутко неудобно. Не такой уж большой интерес у меня был к этим османским податям. Ехал в метро и вдруг подумал: а как у них там, в империи, налоги собирали? С таким же успехом в голове могло всплыть что угодно, например, методы лечения аллергии, вызываемой цветением криптомерии.

– Система сбора податей в Османской империи, – повторил старичок.

– Да вы не беспокойтесь, – сказал я. – Мне, собственно, не к спеху. Это же такая специальная тема. Попробую в парламентской библиотеке поискать.

– Шутить изволите, молодой человек? – Старичок, похоже, рассердился. – У нас точно есть несколько книг о сборе налогов у османов. Подождите здесь немного.

– Хорошо.

Он открыл стальную дверь в глубине комнаты и скрылся за ней. Не присев, я дожидался его минут пятнадцать. Несколько раз появлялась мысль сбежать, но, что ни говори, это было бы свинством по отношению к старому библиотекарю. По «тарелке», освещавшей комнату, ползала мелкая черная мушка.

Старичок вернулся с тремя довольно толстыми томами, ужасно древними с виду и в ветхих переплетах. По комнате поплыл запах старой бумаги.

– Вот, – проговорил старик. – «История сбора налогов в Османской империи», «Дневник сборщика податей в Османской империи» и «Движение против уплаты податей в Османской Турецкой империи и его подавление». Как раз то, что нужно.

– Большое спасибо. – Я принял из его рук три фолианта и направился к выходу.

– Погоди-погоди, – остановил меня библиотекарь. – Эти книги на дом не выдаются.

Действительно, на задней стороне обложек были наклеены красные ярлычки с надписью «Не выносить».

– Если хочешь почитать, здесь есть еще помещение.

– Но... – Я посмотрел на наручные часы. Двадцать минут шестого. – Ведь библиотека уже закрывается, да и мама волноваться будет, если я к ужину не вернусь.

– Ну, с библиотекой-то проблем нет. Если я говорю «можно», значит – можно. Или тебе на мое доброе отношение наплевать? Зачем я тогда искал эти книги? А? Ради физкультуры?

– Извините. Я ничего такого не имел в виду... Просто не знал, что их на дом не дают.

Старичок зашелся кашлем, сплюнул мокроту в бумажную салфетку и, внимательно посмотрев на результат, бросил салфетку в картонную коробку на полу, заменявшую урну. Пятна у него на лице тряслись мелкой дрожью.

– Дело не в том, знал ты или не знал. – Он заговорил резко, словно выплевывая слова. – Я в твои годы только и читал, запоем.

– Тогда я почитаю полчасика, – сказал я еле слышно. Для меня отказать кому-нибудь – всегда проблема. Слабое место. – Больше не могу. Мама очень переживать будет. В детстве меня как-то собака укусила, и с тех пор она прямо с ума сходит, стоит мне хоть немного задержаться. Я еще в воскресенье приду, почитаю.

Выражение лица старичка немного смягчилось, и я вздохнул с облегчением.

– Давай сюда. – Библиотекарь отворил стальную дверь и поманил меня рукой.

За дверью оказался плохо освещенный коридор. Свет от старой лампы мерцал как сквозь облако пыли.

– Иди за мной, – сказал старичок и зашагал по коридору. Странный это был коридор. Через несколько шагов он раздваивался направо и налево.

Старичок свернул вправо и тут же по обе стороны пошли многочисленные, как ходы в муравейнике, ответвления. Не раздумывая, библиотекарь нырнул в одно. Я шел за ним, прижимая к груди книги и плохо соображая, что к чему. Старичок оказался куда проворнее, чем можно было подумать, на него глядя, и скоро я запутался, пытаясь сосчитать повороты. Еще одно ответвление, потом Т-образный перекресток...

В голове все перемешалось в кашу. И кто додумался устроить под городской библиотекой огромный лабиринт? Полный абсурд! С чего это власти раскошелились на такую стройку? Я уже собрался было спросить об этом старичка, но в конце концов решил не высовываться.

В конце очередного закоулка находилась такая же стальная дверь. На ней табличка – «Читальный зал». Тишина вокруг стояла как на кладбище. Единственным источником звука были мои ботинки – скрип! скрип! Старичок же передвигался совершенно бесшумно.

Он полез в карман пиджака и со звоном вытащил большую связку ключей. Встав под фонарем, выбрал один и сунул в замочную скважину. От этих манипуляций мне почему-то сделалось нехорошо.

– Ну что же ты? – сказал старичок. – Заходи.

– Там темно, – запротестовал я.

Мой провожатый недовольно кашлянул и, потянувшись, повернулся ко мне. Он вдруг сразу как-то вырос. Глаза у него горели, будто у козла в сумерках.

– Вот молодежь! Что же ты хочешь, чтобы тут никого не было и целый день свет горел? Так прикажешь?

– Да нет. У меня и в голове...

– Все, хватит! Надоело! Ступай отсюда. Иди на все четыре стороны.

– Простите. – Я чувствовал, что у меня едет крыша. Библиотекарь казался мне каким-то злобным существом и одновременно просто несчастным раздражительным старикашкой. Вообще-то старики для меня – темный лес, поэтому я абсолютно не представлял, как себя вести в такой ситуации.

– У меня и в голове такого не было. Извините, если не так сказал.

– Все вы одинаковые, – заключил старичок. – Язык без костей.

– Что вы! Темно так темно. Я правда лишнего сболтнул. Прошу прощения.

– Хм-м... – Он заглянул мне в глаза. – Ну ладно. Так ты войдешь или нет?

– Войду, – сказал я уверенно. Со мной всегда так – думаю одно, а говорю и делаю совсем другое.

– Там сразу лестница, – предупредил старичок. – Хватайся за перила, а то свалишься.

Я ступил в темноту первым. Библиотекарь закрыл за нами дверь, со щелчком провернув ключ в замке.

– Зачем вы дверь на ключ закрыли?

– Правила такие, правила. Начальство их тысячами придумывает. А ты поменьше болтай.

Смирившись, я начал спуск. Ну и лестница! Кто ее только соорудил такой длины? Как колодец у инков. Вдоль стены тянулись старые ржавые перила. Ни единого лучика, ни пятнышка света. Мрак кромешный, будто кто-то нахлобучил мне на голову капюшон.

Только мои подошвы скрипели в темноте. Без этого я бы вообще забыл про свои ноги.

– Стоп! Пришли, – скомандовал старичок. Я остановился, а он, отодвинув меня, загремел ключами, доставая их из кармана. Послышался лязг ключа в замке. В полной темноте библиотекарь орудовал как у себя дома.

Дверь отворилась, и на меня пролился желтоватый, но такой желанный свет. Хоть он был и тусклый, все равно глазам пришлось к нему привыкать. На пороге возник маленький человечек. То ли человек, то ли овца – толком не разберешь. Он взял меня за руку:

– А-а... Добро пожаловать! – проговорил Человек-Овца.

– Здравствуйте, – сказал я. Что за чертовщина!

Человек-Овца был с головы до пят закутан в настоящую овечью шкуру. Руки в черных перчатках, на ногах черные рабочие ботинки, лицо скрыто черной маской, из-под которой дружелюбно косились маленькие глазки. Что это он так вырядился? Хотя маскарад был ему очень к лицу. Внимательно посмотрев на меня, Человек-Овца скользнул взглядом по книгам, которые я держал в руках.

– Значит, почитать сюда пришел?

– Да.

– Сам? Добровольно!

Как-то странно он выражается. Я замялся, не зная, что сказать в ответ.

– Ну, отвечай же! – торопил меня старичок. – Добровольно или нет? Что ты мнешься? Опозорить меня хочешь?

– Добровольно, – выдавил я.

– Вы поглядите на него! – с видом триумфатора заявил старичок.

– Однако, сэнсэй, – обернулся к нему Человек-Овца, – он ведь еще ребенок.

– Эх! Отстань! – Библиотекарь вдруг выхватил сзади из-за пояса коротенький ивовый прутик и хлестнул Человека-Овцу по лицу. – Шевелись, давай. Веди.

Со смущенным видом Человек-Овца опять взял меня за руку. У рта сбоку у него набухала красная полоса.

– Ну, идем.

– Куда?

– В читальню. Ты же читать пришел?

Мы двинулись по узкому, извилистому, как дорожка в муравейнике, коридору. Человек-Овца возглавлял процессию.

Шли довольно долго. Несколько раз поворачивали направо, потом налево. Коридор изгибался под немыслимыми углами, вился змейкой в виде латинской «s». Из-за этого определить, как далеко мы ушли, было невозможно. Я уже не пытался запомнить обратный путь и всю оставшуюся дорогу не сводил глаз с крепкой спины Человека-Овцы. Сзади к его костюму был прицеплен коротенький хвостик, покачивавшийся в такт ходьбе вправо-влево как маятник. Человек-Овца неожиданно остановился:

– Вот и пришли.

– Подождите, – сказал я. – Это что, тюрьма?

– Ну да, – кивнул Человек-Овца.

– Совершенно верно, – подтвердил старик.

– Как же так? Вы же говорили про читальный зал. Вот я с вами и пошел.

– Тебя надули, – не мудрствуя, заявил Человек-Овца.

– Я тебя обманул, – сказал старик.

– Но это...

Старик дернул из-за спины ивовый прут и ударил меня по лицу:

– Молчать. Заходи. Прочтешь эти три книги и выучишь наизусть. Через месяц я тебя лично проэкзаменую. Выучишь все как следует – выйдешь на волю.

– Это же ерунда! – запротестовал я. – Разве можно за месяц такие толстые книги выучить! Мама сейчас дома...

Старик взмахнул прутом. Я увернулся, и удар пришелся Человеку-Овце по лицу. Потом взбешенный старик ударил его еще раз.

Зачем такая жестокость?

– В общем, запихивай его туда как хочешь, – сказал старик и торопливо удалился.

– Больно? – спросил я у Человека-Овцы.

– Ничего. Я привык. А теперь я должен тебя туда посадить.

– Я не хочу.

– Я тоже. Но так уж устроено в этом мире.

– А если я откажусь?

– Тогда мне опять достанется. Он меня изобьет.

Я пожалел Человека-Овцу и послушно вошел в камеру. Кровать, стол, туалет. На умывальнике – зубная щетка и стакан, грязнее не бывает. Зубная паста – клубничная. Терпеть ее не могу. Вверху тяжелой металлической двери зарешеченное смотровое окошко, внизу – узкий лоток для еды. Человек-Овца пощелкал выключателем стоявшей на столе настольной лампы, посмотрел на меня и улыбнулся.

– Ну как? Неплохо?

– Да так, – ответил я.

– Еда полагается три раза и еще в три часа – пончики и апельсиновый сок. Пончики я сам делаю. Очень вкусные получаются. С хрустящей корочкой.

– Спасибо за заботу.

– А теперь вытяни ноги.

Я послушался. Человек-Овца выкатил из-под кровати тяжелый с виду металлический шар, обмотал вокруг моей лодыжки прикрепленную к нему цепь и запер на замок. А ключ положил в устроенный на груди в овечьей шкуре карман и застегнул его на молнию.

– Как же здесь холодно, – пожаловался я.

– Что? Ничего, скоро привыкнешь, – утешил меня Человек-овца. – Вечером ужин принесут.

– Погодите, – остановил его я. – Мне что, и вправду целый месяц тут сидеть?

– Да, – подтвердил он. – Вот так.

– А через месяц меня точно выпустят?

– Не-е.

– И что будет?

– Трудно сказать.

– Ну пожалуйста, скажите. У меня же мама дома переживает.

– Хм-м... Может, голову пилой располосуют и мозги через трубочку будут высасывать.

Сидя на кровати, я обхватил руками голову. Они что, с ума посходили? Я же никому ничего плохого не делаю.

– Все будет хорошо. Успокойся. Подкрепишься – сразу легче станет.

– Послушайте! А зачем у меня мозги высасывать?

– Хм-м... Потому что ученые мозги, говорят, уж очень хороши. Густые, комочками такими...

– Значит, целый месяц я буду накачиваться знаниями, чтобы их потом высосали?

– Вот-вот. Точно.

Человек-Овца достал из пришитого кармана пачку «Севен Старз» и прикурил от дешевой зажигалки.

– Вот влип. Но это же несправедливо, жестоко.

– Ну как сказать... – протянул Человек-Овца. – Такое во всех библиотеках происходит. Короче, не повезло тебе, брат.

– Во всех библиотеках?

– Да-да. Ведь библиотеки знания в долг дают. Им от этого одни убытки. Правильно? Ты не представляешь, сколько в библиотеках типов, которые ради всех этих знаний готовы чужие мозги высасывать. Вот ты зачем пришел? Решил здесь поднабраться того, чего в других местах не получишь?

– Вовсе нет. Просто в голову пришло. Ни с того ни с сего.

Человек-Овна с озадаченным видом слегка наклонил голову:

– Надо же, как вышло! Жалко.

– Может, вы меня выпустите?

– Не-е. Ничего не выйдет. Мне тогда такое устроят! Мало не покажется. Электропилой по животу. Кошмар, скажи?

– Кошмар.

– Как-то раз, давно, они со мной проделали этот номер. Две недели срасталось. Две недели! Так что ты брось.

– Ну хорошо. А если я откажусь эти книги читать?

Человек-Овца задрожал как осиновый лист:

– Об этом и думать забудь! И не говори! Под этим подвалом есть еще подземелье пострашнее. Так что высасывать мозги – еще не самое ужасное.

Человек-Овца ушел, я остался в своей тюрьме один. Повалившись ничком на жесткую кровать, целый час плакал навзрыд. Подушка в голубой наволочке промокла от слез.

Что же делать? Я не имел ни малейшего понятия. С отвращением думал о том, как у меня будут высасывать мозги, и так же с ужасом представлял еще более ужасный мир, лежащий где-то там, внизу.

На часах полседьмого. Время ужина. Мама наверняка вся извелась. А если я и ночью домой не вернусь, она же с ума сойдет. Такой человек. Ей всегда только плохое мерещится. Или о плохом думает, или телевизор смотрит. Интересно, скворца моего покормит или нет?

В семь послышался стук, дверь отворилась и на пороге появилась девочка. Она катила перед собой столик на колесах. Я никогда не видел таких красивых девчонок. Даже глазам больно стало. Лет ей было примерно сколько мне. Руки, ноги, шея – такие тонкие, что, казалось, возьмут сейчас и сломаются с хрустом. Длинные волосы блестели, как расплавленные драгоценные камни. Существо, которое всякий человек когда-то видел во сне и которое только во сне и приснится. Внимательно посмотрев на меня, девочка молча принялась расставлять привезенную еду. Я, словно завороженный, наблюдал за ее спокойными движениями.

Еда была изысканная. Суп из икры морского ежа, макрелевая сметана, салат из спаржи с кунжутным дрессингом, виноградный сок. Выставив все это на стол, девочка знаками сказала: «Не плачь, поешь лучше».

– Ты что, говорить не можешь?

«Не могу. Связки порвались, в детстве».

– Человеку-Овце помогаешь?

«Да, – еле заметно улыбнулась девочка. От ее чудесной улыбки у меня чуть сердце не разорвалось. – Человек-Овца – добрый. Только я старика очень боюсь».

Не вставая с кровати, я пристально посмотрел на нее. Она опустила глаза и тут же вышла из камеры. Выпорхнула легко, точно майский ветерок. Я даже не услышал, как за ней закрылась дверь.

Все было вкусно, но я съел от силы половину. Больше просто не лезло. В желудке будто лежал свинцовый комок. Убрав посуду, я лег на кровать и стал обдумывать свое положение. Вывод напрашивался только один: надо бежать. Никакого лабиринта в подвале библиотеки быть не должно, и никто не имеет права у людей мозги высасывать. И не должно быть такого, чтобы мама с ума сошла, а скворец околел с голоду.

Но как отсюда можно сбежать? Я не имел ни малейшего представления. К ноге прикована гиря, дверь заперта на ключ. Даже если удастся покинуть камеру, что дальше? Как выбраться из этого темного лабиринта?

Я вздохнул, и слезы снова полились из глаз. Я очень слабохарактерный. В такой момент думаю только про мамочку и про скворца. Почему все так получилось? Не иначе из-за собаки, которая меня укусила.

Я еще поплакал немного, потом, вспомнив, что сказала девочка, решил встряхнуться. Надо что-то делать. Хотя бы то, что можно. Это куда лучше, чем просто сидеть и горевать. Человек-Овца, девочка... Не такие уж они плохие люди. Должен появиться какой-то шанс. Наверняка.

Я взял «Дневник сборщика податей в Османской империи», повернувшись к столу, полистал. Чтобы поймать свой шанс, надо для начала прикинуться смирным, послушным... Это в общем-то совсем нетрудно. У меня от рождения характер такой.

Книга оказалась сложной, да еще написана была на старом турецком языке. Однако, как это ни странно, я легко его понимал. Вдобавок прочитанное запоминалось как-то само собой, от первой до последней буквы. Это замечательно – ощущать, что ты поумнел. Читаешь – и все ясно. Как тут не понять тех, кто хочет стать умнее всего за какой-нибудь месяц. Многому можно научиться, высасывая чужие мозги.

Перелистывая страницы, я превращаюсь в сборщика податей ибн Армуда Хасюра (полное его имя куда длиннее). Пристегнув к поясу кривую саблю, обхожу улицы Багдада, заставляя горожан раскошеливаться. Улицы, как в стоячей воде, утопают в ароматах куриного мяса, табака и кофе. На базарах идет бойкая торговля диковинными фруктами.

Тихий человек Хасюр, у него три жены, пятеро детей и два попугая в придачу. Таких же милых, как мой скворец. Хасюр, то есть я, не забывает одарять своих жен супружеским вниманием. Как это странно...

В половине десятого Человек-Овца принес кофе и печенье.

– Ого! Молодец! Уже занимаешься?

– Да, – ответил я. – Очень интересно.

– Вот и славно. Но надо все-таки перерыв сделать, кофейку попить. С головой в это дело тоже влезать ни к чему.

Мы выпили кофе, похрустели печеньем.

– Я хотел у вас спросить... А как это, когда мозги высасывают? Какое чувство?

– Хм-м... Да ничего особенного. Не так плохо, как ты думаешь. Как будто из головы вытягивают спутанные нитки. Бывало даже, некоторые просили повторить.

– Дану!

– Факт. Можешь не сомневаться.

– А потом что? После того, как мозги высосут?

– Потом вся оставшаяся жизнь как в тумане. Точно спишь. Ни тебе страданий, ни боли. Ни о чем не переживаешь, о времени не беспокоишься, домашние задания – по боку. Чем плохо, а?

– Но вы же говорили, что пилой голову будут пилить.

– Ну, это немножко больно. Зато быстро. Раз – и все.

– Да-а? – протянул я. Что-то уж больно здорово у него получается. – А у девочки... ну у той, красивой... у нее мозги не высасывали?

Человек-Овца подскочил на стуле сантиметров на двадцать, взмахнув пришитыми ушами.

– Чего? Какая еще девочка?

– Та, что еду приносила.

– Ты чего говоришь-то? Еду я тебе принес. А ты в это время дрых. Я что, на девочку похож?

У меня опять голова пошла кругом.

На следующий вечер девочка снова появилась в моей комнате.

Привезла на своей тележке ужин – тулузскую колбасу с картофельным салатом на гарнир, фаршированную рыбу, вроде морского судака, салат из молодых побегов и в придачу крепкий чай в симпатичном чайничке, расписанном крапивными листьями. Чашка и ложка тоже были идеальной старинной формы.

«Ешь, не спеши. И чтобы ничего не оставалось», – показала она и улыбнулась. Фантастическая улыбка! Казалось, небо сейчас разлетится на куски.

– Ты кто? – спросил я.

«Я – это я. Вот и все». – Я не мог слышать ее слов, они проникали прямо в душу. Поразительное чувство.

– А Человек-Овца говорит, что ты не существуешь. И еще...

Она приложила пальчик к губам, приказывая мне молчать.

И я замолчал. Я мастер выполнять чужие приказы. Можно даже сказать, у меня к этому особые способности.

«У Человека-Овцы свой мир, у меня свой и у тебя тоже свой. Так?»

– Так.

«Выходит, в мире Человека-Овцы меня нет, но это же не значит, что я вообще не существую в природе».

– Хм-м, – сказал я. – То есть все эти миры в этом месте смешались в кучу. Где-то они пересекаются, где-то нет.

«Правильно».

Все-таки голова у меня работает. Не все так плохо. Просто после того как меня собака укусила, внутри что-то немножко сдвинулось.

«Ну, раз ты все понял, ешь скорее».

– А если я все съем, посидишь со мной чуть-чуть? – попросил я. – Одному знаешь как скучно.

По лицу девочки пробежала улыбка. Она устроилась на краю кровати и, аккуратно положив руки на колени, стала смотреть, как я ем. Девочка напоминала мне стеклянную статуэтку, облитую ласковым светом наступившего утра.

– Знаешь, недавно я видел девочку, похожую на тебя, – сказал я, поглощая картофельный салат. – И лет ей примерно сколько же. Такая же красивая, и пахло от нее так же.

Она снова улыбнулась.

– Хорошо бы ты познакомилась с моей мамой. Еще я бы тебе скворца показал. – У нас такой классный скворец живет.

Девочка еле заметно повела головой.

– Мама тоже классная, конечно, – добавил я. – Только она слишком за меня переживает. А все потому, что в детстве меня собака укусила. Но это я был виноват, мама ни при чем. Зря она так из-за этого беспокоится. Ведь собака...

«А какая это была собака?»

– Большая, черная. В кожаном ошейнике с драгоценным камнем. Глаза зеленые. Лапы толстенные и на каждой по шесть когтей. Кончики ушей раздвоенные, нос коричневый, как будто на солнце загорел. Тебя собаки когда-нибудь кусали?

«Нет. Но ты доедай».

Я молча продолжал. Покончив с ужином, сложил тарелки, выпил чай.

«Давай убежим отсюда и вместе вернемся к твоей маме и к скворцу?»

– Хорошо бы, – сказал я. – Но отсюда не убежишь. Все двери заперты, а за ними темный лабиринт. А потом, если я убегу, Человека-Овцу накажут. Очень строго.

«Но ты же не хочешь, чтобы у тебя мозги высосали? Тогда мы с тобой больше никогда не увидимся».

Я покачал головой.

Как все перемешалось! Ничего не поймешь. Кому нужно, чтобы в его мозгах кто-то копался? И с девочкой расставаться не хотелось. Но в то же время я боялся снова оказаться в темноте. Да и разве можно Человека-Овцу так подставлять?

«Человек-Овца пойдет с нами. Убежим втроем – ты, я и он».

– Это другое дело, – обрадовался я. – А когда? «Завтра. Завтра старик будет спать. Он спит только в ночь перед новолунием».

– А Человек-Овца согласится? «Не знаю. Он должен сам решать».

– Понятно.

«Мне уже пора. Не говори ничего Человеку-Овце до завтрашнего вечера».

Я кивнул. А девочка, как и накануне вечером, выскользнула в неплотно прикрытую дверь.

Только я погрузился в чтение, как пришел Человек-Овца с подносом – принес пончики и лимонад.

– Ну что, продвигаешься? – поинтересовался он.

– Продвигаюсь.

– Я пончики принес, как обещал. Только что пожарил. Корочка хрустит. Ешь, пока свежие.

– Спасибо.

Я убрал книгу и принялся за пончики. Они и впрямь оказались что надо – хрустящие и необыкновенно вкусные.

– Как? Годится?

– Объедение, – похвалил его я. – Нигде таких пончиков не найдешь. Вам бы пончиковую открыть. От посетителей отбоя не будет.

– Эх! Я тоже об этом думал. Как было бы хорошо.

– Просто замечательно.

Человек-Овца уселся на кровать – на то самое место, где до него сидела девочка. Его хвостик свешивался с краю.

– Ничего не получится, однако, – возразил он. – Куда мне с такой внешностью. Да и зубы я редко чищу...

– Я вам помогу. Пончики буду продавать, тарелки мыть, салфетки раскладывать, деньги считать. А вы бы на кухне пончики жарили.

– Если так, то, конечно, – грустно проговорил Человек-Овца. Что же он хотел сказать?

А в результате меня здесь так и будут хлестать ветками по морде, а из тебя скоро мозги высосут?..

Помрачневший Человек-Овца взял поднос и вышел из комнаты. Я подумал, не рассказать ли ему о плане побега, но, вспомнив слова девочки, промолчал. Как бы там ни было, надо дождаться завтрашнего дня. Тогда все и выяснится.

Я взялся за «Дневник сборщика податей» и снова превратился в ибн Армуда Хасюра. Днем я хожу по улицам Багдада, а вечерами кормлю попугаев. В ночном небе плывет острая как бритва полоска месяца, откуда-то издалека доносятся звуки свирели. Чернокожий слуга курит благовония и отгоняет от меня мошек маленьким опахалом.

В постели меня дожидается одна из трех жен – та самая красивая девочка.

«Прекрасная луна. Завтра новолуние».

– Надо попугаям корма дать, – – говорю я. «Ты же совсем недавно их кормил».

– Неужели? – У меня вечно одни попугаи на уме.

Девочка начинает раздеваться, и я тоже снимаю одежду. Ее гладкая кожа источает изумительный аромат. Месяц-бритва льет на нее таинственный свет. Свирель звучит, не смолкая. Я обнимаю жену на широком ложе, накрытом балдахином, – таком огромном, что на нем могли бы поместиться несколько автомобилей. Из соседней комнаты раздаются крики попугаев.

«Прекрасная луна, – говорит – она некоторое время спустя. – Завтра новолуние».

– Да, – вторю ей я.

Новолуние... Что-то связано с этим словом. Какие-то воспоминания. Я зову слугу и, не вставая с кровати, раскуриваю кальян.

Новолуние, новолуние... Я пытаюсь вспомнить, но не могу.

«Наступит ночь новолуния и все выяснится».

Она права: наступит ночь новолуния и все выяснится.

И я заснул.

Ночь новолуния подплыла, как слепой дельфин. Из подвала библиотеки небо, конечно, не разглядишь. И все же чернильно-синяя тьма просочилась сквозь тяжелую металлическую дверь в подземный лабиринт и беззвучно заполнила пространство вокруг меня. Ночь новолуния наступила.

Вечером явился старик – проверить, как у меня идут дела. В том же самом костюме. За поясом все тот же ивовый прут. Узнав, насколько я продвинулся, он, похоже, остался доволен. Я тоже обрадовался, поняв, что угодил.

– Хм-м. Не ожидал. Толковый ты парень. – Старик с хрустом поскреб подбородок.

– Спасибо. – Я очень люблю, когда меня хвалят.

– Чем быстрее ты с этими книгами разделаешься... – Он вдруг умолк и уставился на меня. Смотрел в глаза долго-долго, не отрываясь. Я несколько раз безуспешно пытался отвести взгляд. Две пары глаз будто связала намертво какая-то неведомая сила. Глаза старика вылезли из орбит, и стены комнаты покрыла белая и черная краска, наполнявшая его белки и зрачки. Старая, поблекшая, тусклая краска. Все это время он не моргнул ни разу. Наконец выкатившиеся глазные яблоки старика стали отдаляться, словно их уносило течением, и вернулись на свое место. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

– Чем быстрее разделаешься, тем скорее выйдешь отсюда. Ни о чем другом думать не надо. Понял?

– Да, – ответил я.

– Как тебе тут? Всем доволен?

– Как там моя мама и скворец, не знаете?

– Мир движется сам по себе, – отвечал старик. – Каждый думает о себе и живет, пока не придет его день. И твоя мать, и твой скворец. Все одинаковые.

Не очень понимая, что он имеет в виду, я все равно поддакнул и кивнул.

Не прошло и получаса после ухода старика, как в комнату, так же неслышно ступая, вошла девочка.

– Ночь новолуния, – сказал я. «Да».

Она тихо опустилась на край кровати. Тьма, которую принесла с собой эта ночь, колола глаза.

– Ну что, уходим сегодня? – спросил я. Девочка молча кивнула.

Она показалась мне страшно усталой, необычайно бледной, почти прозрачной. Ее тело было будто соткано из еле заметно дрожащего воздуха.

– Что-нибудь не так?

«Есть немного. Это из-за новолуния. С наступлением новолуния начинаются разные отклонения».

– А со мной вроде ничего.

Девочка улыбнулась:

«С тобой ничего. Тогда все в порядке. Ты обязательно отсюда выберешься».

– А ты?

«О себе я сама позабочусь. А ты думай о себе».

– Но я не смогу без тебя.

«Тебе так кажется. Правда. Ты стал сильнее и дальше будешь быстро набираться сил. Никто не сможет тебя одолеть.

– Правда? Вот уж не подумал бы, – удивился я. «Как отсюда выбраться, знает Человек-Овца. Идите первыми. А я потом. Честно».

Я кивнул, и она исчезла – как растворилась в воздухе. И на меня накатила такая тоска! Я почувствовал, что больше никогда ее не увижу.

Около девяти появился Человек-Овца с полной тарелкой пончиков.

– Ну что? – заявил он. – Бежим сегодня вечером?

– Откуда ты знаешь? – удивился я.

– Мне девочка рассказала. Очень красивая. Я понятия не имел, что здесь есть такая девочка. Подружка твоя?

– Угу, – буркнул я.

– Вот бы мне такую подружку, – сказал Человек-Овца.

– Выбраться бы отсюда. Тогда ты себе много подружек заведешь. И друзей тоже.

– Хорошо бы, – мечтательно протянул Человек-Овца. – Но если не получится, нам такое будет... И мне, и тебе.

– Понятно. – То, что будет, – это факт. Что же с нами сделают?

Мы ели пончики, запивая их виноградным соком. Есть совсем не хотелось, но я все-таки запихал в себя два пончика. Человек-Овца умял целых шесть штук. Вот это аппетит...

– Перед тем как дело начинать, надо как следует подкрепиться, – сказал он и толстым пальцем вытер перепачканный в сахарной пудре рот.

Откуда-то донесся бой стенных часов. Девять. Человек-Овца встал, приноравливаясь, тряхнул рукавами. Время!

Мы вышли из комнаты и, крадучись, чтобы не разбудить старика, двинулись по мрачному коридору-лабиринту. По дороге я разулся и сунул ботинки в какую-то щель. Жалко, понятное дело, целых двадцать пять тысяч иен за них отдали, но ничего не поделаешь. И как это меня сюда занесло... Мама, наверное, рассердится, когда увидит меня босиком. Я, разумеется, объясню ей, почему их выбросил – чтобы мозги не высосали, – только вот поверит ли она? Вряд ли. Скорее всего, подумает, что я вру. Наверняка. Кто ж в такое поверит – что в подвале библиотеки у людей мозги высасывают? Как же тяжело, когда говоришь правду, а тебе не верят!

Вот какие мысли крутились у меня в голове, пока мы шли до металлической двери. Человек-Овца молча шел впереди. Ростом он был на полголовы ниже меня, и его пришитые уши болтались у меня прямо перед носом.

– Эй? – окликнул его я. – Может, я схожу, ботинки подберу? Можно?

– Чего? Ботинки? – в легком недоумении спросил Человек-Овца. – Ты что? Какие еще ботинки? Забудь о них. Тебе что дороже: ботинки или мозги?

– Хорошо, – сказал я. Пришлось смириться.

– Старик сейчас спит, конечно, но, знаешь, какой он чуткий. Так что смотри!

– Все понятно, – согласился я.

– Что бы ни случилось, не повышай голоса. Если старик проснется и вскочит, я ничего сделать не смогу. Хлестнет меня ивовым прутом и все – сдаюсь, лапки кверху.

– У него этот прут какой-то особенный, что ли?

– Да вроде нет, – задумавшись на секунду, сказал Человек-Овца. – С виду обыкновенный прут. Хотя не знаю.

Я тоже не знал.

– Ну как? – спросил Человек-Овца, немного погодя.

– Что?

– Забыл про ботинки?

– Забыл, – отозвался я, хотя он мне как раз напомнил о потере. Очень ценные ботинки, мамин подарок ко дню рождения. Замечательная вещь, а скрипели как! Просто песня! А вдруг из-за этих проклятых ботинок мама на скворце станет обиду вымещать? Она считает, что он ее достает.

Хотя он совсем ненадоедливый. Очень тихая и аккуратная птичка. Куда тише, чем собака, к примеру.

Собака.

При мысли о собаке у меня холодный пот выступил. Почему это все держат собак? Чем скворцы-то хуже? И почему мама скворцов не любит? И зачем только я поперся в эту библиотеку в таких дорогих ботинках?

Наконец мы достигли металлической двери. Возле нее пришедший с новолунием мрак казался еще гуще. Человек-Овца подул на кулаки, помахал руками, сводя и разводя их в стороны.

После этих упражнений он сунул руку в карман и, достав связку ключей, с улыбкой посмотрел на меня:

– Тишина!

– Есть, – прошептал я.

Еле слышный скрежет ключа в замке эхом отозвался во всем теле. Выждав несколько секунд, Человек-Овца тихонько надавил на дверь. В образовавшуюся щель мягко хлынула непроницаемая тьма. Новолуние нарушает гармонию воздушных сфер.

– Не бойся, – похлопав меня по руке, сказал Человек-Овца. – Все идет как надо.

Ой ли? – подумал я.

Человек-Овца извлек из кармана электрический фонарик, нажал на кнопку. Рассеянный желтоватый луч осветил ступени той длинной лестницы, по которой старик вел меня в подземелье. Там, на верхней площадке, начиналась другая часть непонятного лабиринта.

– Эй? – позвал я Человека-Овцу. – Что?

– А ты наверху дорогу найдешь?

– Думаю, вспомню, – не очень уверенно ответил он. – Хотя я уже года три-четыре Там не был, так что не знаю точно. Уж как-нибудь разберемся.

Я огорчился, но вида не показал – решил промолчать. Какой смысл сейчас об этом говорить? Будь что будет, в конце концов.

Бесшумно ступая, мы стали подниматься по лестнице. Человек-Овца в старых кроссовках, я вообще босиком. Он шел впереди, освещая себе дорогу фонариком, а я тащился следом в полной темноте, то и дело утыкаясь ему в зад. Шажки у него были маленькие, и мне никак не удавалось приспособиться к его походке.

Над холодной и скользкой лестницей тянулся обшарпанный каменный свод. Можно подумать, этим ступенькам несколько тысяч лет. Я не чувствовал никаких запахов, но местами воздух напоминал слоеный пирог, причем каждый слой – со своими плотностью и температурой. Спускаясь в подземелье, я этого не заметил. Скорее всего, просто не обратил внимания.

Время от времени я на что-то наступал. Мягкое, вроде слизняка, и жесткое – оно с хрустом лопалось под ногами. Не иначе, какие-нибудь насекомые. Впрочем, в темноте все равно не разберешь. В любом случае ощущение было отвратительное. И зачем я только ботинки скинул...

Наконец подъем, казавшийся бесконечным, закончился, и мы перевели дух. Ноги совершенно одеревенели.

– Ничего себе лестница! – сказал я. – Когда мы спускались, мне она такой длинной не показалась.

– В давние времена здесь был колодец, – объяснил Человек-Овца. – Но он высох – вода ушла, и его стали использовать для другого.

– Вот так?

– Хотя точно не знаю, просто такой разговор слышал.

Передохнув немного, мы вступили в лабиринт. На первой развилке Человек-Овца повернул было направо, но, подумав, вернулся и двинулся в левую сторону.

– Ты уверен? – забеспокоился я.

– Угу. Все так. Нам сюда.

Его слова меня не убедили. Коварство лабиринта в том, что, пока не зайдешь в него поглубже, не поймешь, на правильном ли ты пути. А когда сообразишь, что идешь не туда, уже поздно. В этом вся штука.

Несколько раз Человек-Овца сбивался и поворачивал обратно. Останавливался и, проведя пальцем по стене, облизывал его, прикладывал к полу ухо, бурчал что-то паукам, раскинувшим сети на потолке, принюхивался, с шумом втягивая в себя воздух. Словно осваивал новые, непривычные для него контуры памяти.

Время летело – похоже, уже приближался рассвет. Человек-Овца то и дело доставал фонарик, чтобы посмотреть, который час.

– Без десяти три, – сказал он. – Новолуние слабеет, теперь надо быть осторожнее.

Он был прав: окутывавшая нас тьма вроде и в самом деле меняла плотность. Острая резь в глазах немного отпустила.

Мы торопились. Нужно добраться к последней двери до рассвета. Не успеем – старик проснется, увидит, что нас нет, и тут же бросится в погоню. Тогда нам конец.

– Ну как? Успеваем? – спросил я.

– Угу. Все в порядке. Дальше я дорогу знаю. Вспомнил. Не беспокойся. Я тебя выведу. Положись на меня.

Он действительно вспомнил. Поворот, еще один, еще... Лабиринт заканчивался, наконец мы оказались в прямом коридоре. Человек-Овца повел лучом фонарика, и впереди замаячила та самая дверь. Из щелей в дверном проеме пробивался зыбкий бледный свет.

– Гляди! Я же говорил! – торжествовал Человек-Овца. – Дальше уже ерунда. Откроем дверь и все.

– Спасибо вам.

Человек-Овца снова полез в карман за ключами и открыл дверь. Перед нами был подвал библиотеки. С потолка свисала лампочка, под ней стоял стол, за которым сидел старик и в упор смотрел на нас. Рядом пристроился большой черный пес. С зелеными глазами, в кожаном ошейнике с драгоценным камнем. Лапы толстенные и на каждой по шесть когтей. Кончики ушей раздвоенные, коричневый нос. Та же самая псина, которая меня тогда тяпнула! В окровавленной пасти она держала скворца.

Не помня себя, я закричал. Протянув руку, Человек-Овца поддержал меня.

– А я уж вас заждался, – проговорил старик. – Что вы так долго-то?

– Сэнсэй, тут много причин.

– Заткнись! – заорал на него старик. Выхватив ивовый прут, он со свистом хлестнул им по столу.

Псина навострила уши. Человек-Овца умолк. В подвале повисла мертвая тишина.

– Итак, как же ты сюда дотащился?

– А вы разве не спали? – спросил я.

– Хе-хе-хе! – гнусно захихикал старикашка. – Ну ты нахал! Уж не знаю, кто тебе это сказал. Думаешь, я так прост? Я же вас насквозь вижу.

Я вздохнул. Вот как получилось... Еще и скворец пропал ни за что.

– Ты! – старик ткнул прутом в Человека-Овцу. – Я тебя на куски порежу и брошу в яму на корм сороконожкам.

Человека-Овцу у меня за спиной колотила дрожь.

– А тебя... – Старик обратился ко мне. – Тебя я скормлю псу. Только сердце и мозг оставлю, остальное он сожрет. Весь пол кишками и кровью вымажет.

Он с чувством рассмеялся. Зеленые глаза псины сверкнули.

И тут вдруг скворец в зубах пса стал расти на глазах. Вот он уже раздулся с курицу, распирая как домкратом собачью пасть. Собака взвыла, но было уже поздно – пасть порвалась, захрустели кости. Старик в панике хлестнул скворца прутом. Никакого толку. Птица надувалась все больше, пока не прижала старика к стене. Теперь она уже была размером со льва.

Скворец оглушительно замолотил крыльями, заполняя собой всю тесную комнату.

«А теперь беги», – послышался у меня за спиной голос девочки. Я оглянулся в изумлении, но увидел только Человека-Овцу, который, как и я, обалдело крутил головой.

«Ну же, скорее!» – подгонял нас ее голос. Я схватил Человека-Овцу за руку и рванулся вперед, к двери. Распахнул ее и пробкой вылетел наружу.

В этот ранний час в библиотеке не было ни души. Мы пронеслись по холлу и через окно читального зала выскочили на улицу. Бежали, пока хватало дыхания, а потом без сил повалились на газон в парке.

Неожиданно до меня дошло, что я один. Человек-Овца исчез.

Я громко окликнул его, ответа не было. Уже совсем рассвело, первые лучи утреннего солнца побежали по деревьям, играя с листвой. Человек-Овца растворился без следа.

Дома меня ждала мама, готовила завтрак.

– Доброе утро, – сказала она.

– Доброе утро.

Мы сели за стол. Скворец что-то мирно клевал в своей кормушке. Все выглядело так, будто ничего не случилось. На то, что я заявился без ботинок, мама никак не отреагировала. Только лицо ее в этот раз показалось мне чуточку грустнее, чем обычно. Хотя, может, просто показалось.

После того случая я больше ни разу не бывал в библиотеке. Иногда кажется, что»я снова там, ищу выход из подвала. Нет желания даже близко подходить к этому месту. Стоит посмотреть в сумерках на библиотечное здание – ноги подкашиваются.

Иногда вспоминаю оставшиеся в подвале новые ботинки. Вспоминаю Человека-Овцу, вспоминаю девочку. Но сколько о них ни думаю, так и не могу понять, что там было на самом деле. Оставаясь в неведении, я все дальше удаляюсь от этого подвала.

Мои ботинки и сейчас стоят там в уголке, а Человек-Овца бродит где-то по этой Земле. Горестно становится от этой мысли. Все ли тогда я сделал правильно? Не знаю. Не уверен.

На прошлой неделе, во вторник, умерла мама. Похороны были тихие, и я остался один. Сейчас два часа ночи. Я сижу в темноте и вспоминаю подвал в библиотеке. Ночь чернее чернил. Совсем как в новолуние.