Вампиры. Антология

Английский писатель-фантаст Нил Гейман родился 10 ноября 1960 года в Портсмуте (Великобритания). После окончания школы в 1977 году Гейман отказался от возможности получить высшее образование в пользу журналистики. Однако прошло целых шесть лет прежде чем его первая профессиональная публикация — интервью с Робертом Силвербергом, появилась в английском издании журнала «Penthouse» в 1984 году. В мае того же года увидел свет первый рассказ автора — «Featherquest», напечатанный в «Imagine».

Нил Гейман решает попробовать свои силы в создании оригинальной серии комиксов. Для этого он берет порядком подзабытого героя ужастиков 30-х годов, и в 1989 году появляется первый номер комикса «Sandman». Издателем его стало издательство DC (Detective Comics), основанное в 1937 году и создавшее таких сверхпопулярных героев, как Супермен и Бэтмен. Гейман не особенно надеялся на успех своего детища, но это был как раз тот случай, когда он ошибся. «Sandman» стал пользоваться невероятной популярностью, расходясь многотысячными (а позже и миллионными) тиражами. В 1991 году девятнадцатый выпуск «Sandman» даже завоевал World Fantasy Award — это был первый в истории случай, когда престижную литературную награду дали комиксу.

В 1990 году Нил Гейман вместе с Терри Пратчеттом выпустил роман «Добрые предзнаменования» /Good Omens/ — юмористическую историю о грядущем… Конце Света. Книга 17 недель продержалась в списке бестселлеров «Sundy Times».

«Был период — восемь или девять лет, когда я работал очень много как писатель комиксов. И я очень хорошо это делал. С другой стороны, — рассказывает Нил Гейман, — когда я писал „Sandman“, то существовало еще множество вещей, которые я хотел сделать, но у меня не было на это времени».

Еще несколько лет Гейман старательно выкраивал время между очередными выпусками приносящих деньги комиксов (среди них были три части «Death: The High Cost of Living» — первая из которых разошлась тиражом в триста тысяч экземпляров и была куплена Warner Brothers для экранизации, а также выпуски «Batman», «Spawn» и др.), чтобы заниматься другими, более интересными ему вещами: он написал еще несколько графических романов, работал для телевидения над сериалом «Neverwhere», создал сценарий одного из эпизодов сериала «Вавилон — 5» и английским вариантом перевода культового японского мультфильма «Princess Mononoke», за что был номинирован на Nebula Award.

Работа для телевидения вдохновила Геймана на написание новой книги — романа «Задверье» /Neverwhere/ (1996), основанного на мотивах одноименного телесериала. Этот готический хоррор о мрачных и сырых лондонских подземельях получил весьма благоприятные отзывы и был номинирован на British Fantasy Award, Bram Stoker Award и Mythopoeic Award.

«Я начал ценить свои кошмары, когда писал Сэндмана, — рассказывал Нейл Гейман. — И мне кажется, любой, кто пишет что-то, что содержит в себе чуть-чуть хоррора, или хотя бы чуть-чуть странности или испорченности… В какой-то момент ты просыпаешься и думаешь: „Ооо, это было ужасно! Это было кошмарно!! Все эти штуууки и то, как они… Когда я взглянул в зеркало, и черви начали вылезать у меня из груди и… Да, это просто здорово! Я обязательно это использую!“»

0. Дурак

— Чего надо?

Молодой человек приходил каждую ночь на кладбище вот уже целый месяц. Наблюдал, как луна омывает свои ледяным светом холодный гранит и свежий мрамор, мох на старых каменных плитах и статуях. Вглядывался в тени и смотрел на сов. Созерцал влюбленные парочки, пьяниц и подростков, нервно петлявших среди усыпальниц, — всех, кто мог оказаться на кладбище в ночную пору.

Днем он спал. Кому какое дело? В ночи он стоял один и дрожал от холода. Ему казалось, что стоит он на краю пропасти.

Голос раздался из ночи, окружавшей его, зазвучал у него в голове и вне ее.

— Чего надо? — повторил он.

Молодой человек подумал, осмелится ли он повернуться и посмотреть, и понял, что нет.

— Ну? Ходишь сюда каждую ночь, сюда — где живым не место. Я тебя видел. Чего тебе?

— Я хотел встретиться с вами, — ответил молодой человек, не оборачиваясь. — Я хочу жить вечно. — Голос его дрогнул при этих словах. Шаг с края пропасти сделан. Возврата нет.

Он уже воображал, как острия клыков вонзаются ему в загривок, — пронзительная прелюдия к вечной жизни.

Начался звук. Низкий и печальный, словно гул подземной реки. Лишь через несколько долгих секунд молодой человек сообразил, что это смех.

— Это не жизнь, — произнес голос. Он не сказал больше ничего, и через некоторое время молодой человек понял, что он на кладбище один.

1. Маг

У слуги графа Сен-Жермена спросили, действительно ли его хозяину тысяча лет, как об этом твердит молва.

— Откуда мне знать? — ответил лакей. — Я служу хозяину всего триста лет.

2. Верховная жрица

Ее кожа была бледна, глаза — темны, а волосы — выкрашены в цвет воронова крыла. Она появилась в дневном ток-шоу и объявила себя королевой вампиров. Оскалила перед камерами свои вылепленные протезистами клыки и вытащила на сцену бывших любовников, которые с различной степенью смущения признались, что она действительно пускала им кровь и пила ее.

— Но ведь вас можно увидеть в зеркале? — спросила ведущая.

Хозяйка шоу была самой богатой женщиной в Америке — а помогло ей в этом то, что она ставила перед своими камерами всяких уродов, калек и заблудших, чтобы они являли свою боль всему миру.

Женщину, похоже, это несколько задело.

— Да. Вопреки тому, что думают люди, вампиров можно видеть в зеркалах и телевизионных камерах.

— Ну, хоть это вы, наконец, поняли, дорогуша, — ответила хозяйка дневного ток-шоу. Но при этом накрыла микрофон рукой, так что в эфир эти слова так и не попали.

5. Иерофант

Се тело мое, — сказал он две тысячи лет назад. — Се моя кровь.

Единственная религия на свете, давшая то, что и обещала: жизнь вечную для всех своих приверженцев. Некоторые из нас, живущих и посегодня, еще помнят его.

И некоторые из нас утверждают, что он был мессией, а некоторые просто считают его человеком, наделенным особыми талантами. Да какая вообще разница? Кем бы он там ни был, мир он изменил.

6. Влюбленные

Умерев, она начала являться к нему по ночам. Он все больше беднел, под глазами появились темные круги. Поначалу считали, что он ее оплакивает. А потом, однажды ночью он исчез из деревни.

Было трудно получить разрешение на ее эксгумацию, но им это удалось. Они выволокли наружу гроб и развинтили его. А затем смогли оценить то, что обнаружили в ящике.

На дне было шесть дюймов воды: все железо окрасилось темно-оранжевой ржой. В гробу лежали два тела: ее, разумеется, и его. Он разложился больше. Потом кто-то задался вопросом, как могли два тела поместиться в гроб, сработанный под одного. А особенно — если учитывать ее состояние, сказал этот любознательный; поскольку она, совершенно очевидно, была весьма и весьма беременна.

Поднялось некоторое смятение, поскольку, когда ее хоронили, беременность была не столь заметна.

Потом ее выкопали еще разок — по требованию церковных властей, до которых докатились слухи о том, что обнаружили в могиле. Живот ее был плосок. Местный лекарь сказал всем, что живот ей просто раздуло газами. Горожане глубокомысленно покивали в ответ — как будто действительно поверили.

7. Колесница

Генная инженерия в самом лучшем виде: создали породу людей, что долетит до звезд. Им нужны были невозможно длинные сроки жизни, поскольку расстояния между звездами велики; места в кораблях мало, поэтому запасы пищи должны быть очень компактными; они должны уметь обрабатывать местные ресурсы и своим собственным потомством колонизовать миры, которые откроют.

Родной мир пожелал колонистам удачи и доброго пути. Все упоминания о собственном местоположении из бортовых компьютеров, однако, стерли — просто на всякий случай.

10. Колесо фортуны

Куда вы девали доктора? — спросила она и рассмеялась. Мне показалось, она вошла сюда десять минут назад. Извините, ответил я. Я проголодался. И мы оба рассмеялись. Схожу найду ее вам, сказала она. Я сидел в кабинете врача и ковырялся в зубах. Немного погодя ассистентка вернулась. Простите, сказала она. Должно быть, доктор просто вышла. Могу ли я назначить вам прием на следующую неделю? Я покачал головой. Я позвоню, сказал я. Но впервые за тот день солгал.

11. Справедливость

— Это не по-человечески, — сказал мировой судья, — а потому не заслуживает человеческого суда.

— Ах, — вымолвил адвокат. — Но мы ведь не можем казнить без суда: имеются прецеденты. Свинья, сожравшая младенца, упавшего в ее хлев. Свинью признали виновной и повесили. Пчелиный рой признали виновным в том, что он зажалил до смерти старика, и его публично сжег городской палач. Дьявольскому отродью подобает точно то же самое.

Улики против младенца были неопровержимы. Вина его сводилась к следующему: женщина привезла младенца из деревни. Сказала, что ребенок ее, а муж у нее умер. Остановилась она в доме каретника и его жены. Старый каретный мастер жаловался на меланхолию и усталость — его самого, его жену и их жилицу слуга обнаружил мертвыми. Младенец в колыбельке был жив — бледный, с широко распахнутыми глазенками. Губы и лицо его были измазаны кровью.

Присяжные определили малютку виновным вне всякого сомнения и приговорили к смерти.

Палачом служил городской мясник. На виду у всего города он разрубил младенца пополам, а куски швырнул в огонь.

Его собственный младенец умер несколькими днями раньше. Детская смертность в те дни была высока — явление тяжелое, но обычное. Жена мясника была безутешна.

Она уже уехала из городка — повидать сестру в большом городе, а через неделю к ней приехал и мясник. Втроем — мясник, его жена и младенец — были такой славной семейкой, что просто загляденье.

14. Умеренность

Она сказала, что она вампир. Одно я уже знал совершенно точно — врать она горазда. Это по глазам видно. Черные как угли, но прямо на тебя никогда не смотрели: пялились на невидимок у тебя за плечом, за спиной, над головой, в паре дюймов у тебя перед носом.

— Ну и как на вкус? — спросил я.

Дело было на автостоянке за баром. В баре она работала в ночную смену — готовила великолепные коктейли, но сама ничего не пила.

— Как сок V8, — ответила она. — Только не тот, где пониженное содержание натрия, а оригинальный. Или как соленый гаспаччо.

— Что такое гаспаччо?

— Это такой холодный овощной суп.

— Ты меня подкалываешь.

— Нисколько.

— Так ты, значит, пьешь кровь? Как я пью V8?

— Не совсем, — ответила она. — Если тебя от V8 начнет тошнить, ты можешь пить что-нибудь другое.

— Ну да, — сказал я. — Я на самом деле, не очень люблю V8.

— Вот видишь? А в Китае мы пьем не кровь, а спинную жидкость.

— А она на что похожа?

— Да ничего особенного. Бульон и бульон.

— Ты пробовала?

— Других знаю.

Я попробовал разглядеть ее отражение в боковом зеркальце грузовичка, у которого мы стояли, но было темно, поэтому наверняка сказать не получилось.

15. Дьявол

Вот его портрет. Посмотрите на эти плоские желтые зубы, на его цветущее лицо. У него имеются рога, и в одной руке он держит деревянный кол длиною в фут, а в другой — свою деревянную колотушку.

Никакого дьявола, разумеется, не существует.

16. Башня

17. Звезда

Те, кто постарше и побогаче идут вслед за зимой, наслаждаясь долгими ночами, когда удается их найти. Все равно они предпочитают северное полушарие южному.

— Видите эту звезду? — спрашивают они, показывая на одну в созвездии Драко — Дракона. — Мы пришли оттуда. Настанет день, и мы туда вернемся.

Те, кто помоложе, презрительно ухмыляются, фыркают и смеются над этим.

Но все равно — годы складываются в столетия, и их одолевает тоска по тому месту, где они никогда не бывали; а северный климат утешает их, если Драко скручивается в вышине вокруг Большой и Малой Медведиц, возле самой льдистой Полярной звезды.

19. Солнце

— Представь себе, — сказала она, — если бы в небесах было что-нибудь такое, что могло бы тебе навредить, возможно даже — убить тебя. Какой-нибудь громадный орел или что-нибудь. Представь себе, что если бы ты вышел наружу днем, этот орел бы тебя сцапал. Так вот, — продолжала она. — С нами все точно так же. Только это не птица. А яркий, прекрасный, опасный дневной свет. Я его уже сто лет не видела.

20. Страшный суд

Это способ говорить о вожделении, не упоминая вожделения, сказал он им.

Это способ говорить о сексе, о страхе секса, о смерти, о страхе смерти — а о чем еще можно говорить?

22. Мир

— Знаешь, что самое грустное? — спросила она. — Самое грустное: мы — это вы.

Я ничего не ответил.

— В ваших фантазиях, — сказала она, — мой народ — такие же, как вы. Только лучше. Мы не умираем, не старимся, не страдаем от боли, холода или жажды. Мы лучше одеваемся. Мы владеем мудростью веков. А если мы жаждем крови — ну что ж, это ничем не хуже вашей тяги к пище, любви или солнечному свету; а кроме того для нас это повод выйти из дома. Из склепа. Из гроба. Из чего угодно. Вот ваша фантазия.

— А на самом деле? — спросил я.

— Мы — это вы и есть, — ответила она. — Мы — это вы, со всеми вашими продрочками и всем, что делает вас людьми. Вашими страхами, одиночеством, смятением… лучше ничего не становится. Но мы холоднее вас. Мертвее. Я скучаю по свету солнца, по еде, по тому, чтобы кого-нибудь коснуться, заботиться о ком-то. Я помню жизнь, помню, как встречалась с людьми как с людьми, а не как с источником пищи или объектом контроля. И я помню, каково это — что-то чувствовать, все равно, что: счастье, грусть, что угодно… — Тут она замолчала.

— Ты плачешь? — спросил я.

— Мы не плачем, — был ответ.

Я же говорил, что врать она мастерица.