Вампиры Восточной Европы

Любить, чтобы пить

и чем вампир так не похож на человека, как в своей любви к противоположному полу. Она настолько укоренилась в культуре, что стала казаться само собой разумеющейся и не нуждающейся в обосновании, в отличие от пития крови. Невольно вспоминается архаическая взаимозаменяемость крови и семени, которая прослеживается в мифах. Так, древнеегипетская Исида забеременела от крови, сочащейся из расчлененного трупа (!) Осириса, а в южноамериканском мифе женщину оплодотворила кровь, вытекшая из змея.

В лопарском мифе девушка отвечает на сватовство сына Солнца: «Смешаем нашу кровь, соединим наши сердца для горя и радости». У некоторых индийских народностей во время брачного ритуала из мизинцев жениха и невесты пускали кровь, которой они помазывали друг друга. Иногда эту кровь примешивали к пище для новобрачных. У папуасов Новой Гвинеи муж и жена делали друг другу на лбу надрезы и выпускали кровь. В австралийском мифе охотник, ранивший одну из речных дев, мажет ее тело своей кровью, после чего она не может вернуться в иной мир и становится женой человека.

Все эти обряды, по верному замечанию В.Я. Проппа, знаменовали собой вступление жены в род мужа, а мужа в род жены, то есть имели целью, как и обмен кровью между людьми, достижение кровного сродства.

Мы найдем любовника (любовницу) среди кровососов древности, маскирующихся под человека. Байки о сексуальности Лилит и ламии возникли позднее, но вот у Филострата в «Жизни Аполлония Тианского» (4: 25) описан случай с красивой девушкой из предместья Коринфа, завлекшей юношу Мениппа и оказавшейся эмпусой. Ее подлинный облик открывается благодаря вмешательству Аполлония: «И вот она призналась, что она и вправду эмпуса и что хотела она откормить Мениппа удовольствиями себе в пищу, ибо в обычае у нее выбирать в пищу прекрасные и юные тела ради их здоровой крови»[80].

Эмпуса была скорее людоедкой, чем кровососом, но в комедии Аристофана «Женщины в народном собрании» один из юношей, которого тащит старуха, произносит знаменательную реплику: «Ты — чудовище! Пузырь, пузырь ужасный, кровью налитый!»[81] Юноша сравнивает старуху с эмпусой, но в такой форме, что Саммерс не преминул назвать ее вампиром.

В средневековой датской балладе об Оге и Эльсе мертвый жених, навестивший свою невесту, жалуется, что его гроб наполняется кровью, когда она оплакивает их разлуку. Мы уже видели, сколь важную роль играет кровь в любовной магии. Приведу замечательный пример из «Римских деяний». Жена императора рассказывает ему о своей любви к одному рыцарю. Она подозревает рыцаря в колдовстве и боится умереть, если ее чувство не найдет удовлетворения. Император приказывает убить виновника и намазать его кровью супругу. Женщина сразу же исцеляется от недуга. Мы наблюдаем тот же метод, что применялся позднее для обезвреживания ведьмы, но в контексте любовных отношений его смысл яснее: с кровью возлюбленного императрица получает и его самого, обретая покой без измены мужу.

Ламия. Картина Д. Уотерхауса (1905).

Соотнесенность потребления крови с актом любви демонстрирует странноватая трактовка евхаристической трапезы, которую дает Хадевейх Антверпенская (Брабантская), бегинка XIII в.: «Эта связь соединяет любящих так, что один полностью проникает в другого в боли, покое или ярости любви, и ест его плоть, и пьет его кровь. Сердца поглощают друг друга, дух набрасывается с жаром на дух и сразу же овладевает им…»

Приход на дом инкуба и суккуба питием крови не сопровождался (мару я не отношу к демонам-любовникам), однако первые менструации, по рассказу Жана Бодена (XVI в.), могли быть вызваны визитом незнакомца. Одна девица, найденная в луже крови, истекшей из носа и рта, сказала своему отцу, «будто какой-то большой тяжелый мужчина подошел к ее кровати и без всяких церемоний распростерся на ней… на следующий день у нее случились обильные месячные, после которых ее жалобы прекратились». О падкости духов на менструальную кровь мы уже говорили. Ее подтверждает и Парацельс, согласно которому демоны изготовлялись из менструальных выделений.

Перейдя к фольклорному вампиру, мы не удивимся, обнаружив у него любовный пыл. В книге С. Клера и Брофи «Двенадцатилетнее исследование восточного вопроса в Болгарии» сказано: «Сверхъестественно красивые вампиры, которые высасывают жизненные силы у спящих девушек, никогда не существовали в воображении людей, а были придуманы или, по крайней мере, приукрашены сочинителями средневековых романов сенсуальной (чувственной) школы». Думаю, средневековые сочинители здесь ни при чем. Эти красавцы возникли в XVIII–XIX вв. на основе данных, почерпнутых из фольклора. Тамошние вампиры, хотя и не красивы, весьма охочи до женщин.

Один из первых мертвецов, считающихся вампирами, — Юре (Джуре) Грандо, крестьянин из Истрии, чьи посмертные приключения описаны в труде Иоганна фон Вальвазора «Слава герцогства Крайна» (1689), — по ночам приставал к женщинам и насиловал собственную вдову. Однако кровь в этой истории не участвовала, ее не было даже в гробу, где покоился Грандо.

В связях с вдовами и другими женщинами подозревались сербские вукодлаки, румынские варколаки, русские упыри. У них даже рождались дети, отличительными признаками которых были отсутствие хряща в носу, большая голова, умение замечать и убивать настоящего вампира (вспомним дампира-борца). Весьма интересно сербско-болгарское поверье о вампире, у которого отросли кости и который уехал в другое село, где женился на ничего не подозревающей женщине. Этот вампир сумел очеловечиться раньше своего литературного собрата.

Александр фон Коттвиц, служивший в Белграде в звании фенриха (кандидата на присвоение первого обер- офицерского звания), получив копию протокола комиссии Флюкингера, направил письмо к профессору анатомии и физиологии из Лейпцига, в котором, в частности, отметил: «Еще отвратительнее, что похороненный гайдук, довольно изнуренный, явился на следующую ночь к своей жене и… сделал свое дело так же хорошо, как при жизни, за исключением того, что семя было весьма холодным, и она забеременела и… в 40 недель родила ребенка, каковой имел все пропорции мальчика, однако же не имел ни единой конечности и был словно кусок мяса, и на третий день даже весь сморщился, подобно колбасе».

Восточноевропейские вампирши-любовницы встречаются реже, но преемницы эмпусы отыщутся среди других фольклорных персонажей. Например, карпатская дiка баба, пьющая кровь детей и соблазняющая юношей, или украинская мавка (нявка), сопоставляемая с русалкой. В гуцульской быличке она навещает овчара, пасущего стадо, живет с ним как жена, а по ночам высасывает из него кровь, в результате чего он гибнет. Цыганские вампиры (мулло) отличаются повышенным сексуальным аппетитом, среди них есть и женщины, возвращающиеся после смерти, выходящие замуж и изнуряющие мужа.

Родственницами этих чудовищ являются шотландская бааван-ши, высасывающая кровь из загулявших юношей; шотландская Гластих («зеленая женщина»), совокупляющаяся с мужчиной в лесу, перекусывающая ему горло и выпивающая кровь; чечено-ингушская Гамсилг (старуха или девушка), предпочитающая кровь мужчин, но не сожительствующая с ними; малайская понтианак, которая подстерегает ночью одиноких мужчин, соблазняет их, зверски убивает и выпивает кровь.

Литераторы очень рано обратились к теме вампира- любовника. Уже в 1748 г. немецкий поэт Г.А. Оссенфельдер в стихотворении «Вампир» рассказывал о мужчине, чья любовь была отвергнута благочестивой девушкой. Обидевшись, он грозит явиться к строптивице посреди ночи, выпить ее кровь и, что немаловажно, подарить соблазнительный поцелуй вампира. Таким способом он хочет посрамить христианскую веру героини и ее матери.

Разница в религиозных воззрениях обыгрывается Гете в «Коринфской невесте». Только здесь вампиром становится умершая христианка, которую ее мать лишила языческих радостей. Образ ламии (без пития крови) разрабатывался Анджело Полициано из Флоренции (полемическая поэма «Ламия», 1492) и англичанином Джоном Китсом (поэма «Ламия», 1819).

В английской литературе слово «вампир» было впервые употреблено Робертом Саути в поэме «Талаба Уничтожитель» (1797), где в одном из эпизодов, не влияющем на основной сюжет, выведен покойный возлюбленный героини, превратившийся в вампира. В рассказе немецкого романтика Людвига Тика (до 1819 г.) фигурировала вампирша Брунхильда, возвращенная к жизни дворянином Вальтером. Однажды несчастный Вальтер обнаружил, что любимая жена пьет его кровь.

Обаяние «задумчивого» лорда Рутвена заставляло трепетать сердца девственниц, и Нодье имел право заявить: «Вампир своей ужасной любовью будет тревожить сны всех женщин».

Кристабель и Джеральдина. Иллюстрация Г. Форда и Л. Спида (1891).

Но самым чувственным вампиром эпохи романтизма была женщина по имени Джеральдина из поэмы англичанина С.Т. Кольриджа «Кристабель» (между 1797 и 1801 гг., издана в 1816 г.). В ней впервые прозвучала тема лесбийской любви, которая станет одной из самых популярных в вампирской культуре:

Однако Джеральдина не пьет кровь соблазненной Кристабель, а лишь делает девушку «безвольной», выпивает до дна «полную чашу сладкого сна» (что это за аллегория?) и гипнотизирует свою жертву «взглядом змеи». При желании в поэме можно отыскать (за сто лет до Стокера!) мотив приглашения. Кристабель встречает подозрительную незнакомку в полночном лесу и сама приводит ее в замок, сделав его обитателей беззащитными перед колдуньей.

Богатый бей прокусил жилу на шее своей жены и сосет ее кровь (Мериме. «Прекрасная Софья»). Красавица Зденка поет песню о расставании сербского короля и его невесты: «А коли клятву нарушу, приди ко мне из могилы и высоси кровь моего сердца». Маркиз д’Юрфе дает обещание девушке, не догадываясь о его двусмысленности: «Зденка, ты дороже мне моей души, моего спасения… И жизнь моя и кровь — твои» (Толстой. «Семья вурдалака»). Ведьма пьет кровь из сердца своего возлюбленного, и тот засыпает навеки (О.М. Сомов. «Киевские ведьмы», 1833).

Все жертвы вампира либо выражают протест, либо не понимают, что происходит, пока не умирают. Лишь у Готье человек, влюбленный в вампира, добровольно отдает свою кровь. Даже узнав тайну Кларимонды, священник Ромуальд не в силах заставить себя разлюбить ее и готов «по доброй воле отдать ей всю кровь, которая… нужна, чтобы поддержать ее призрачное существование».

Готье выступил новатором — такая гармония между вампиром и его жертвой для XIX в. не характерна. В анонимном рассказе из Германии «Таинственный незнакомец» (перевод опубликован в Англии в 1860 г.) дворянин ухаживает за дочерью соседа-помещика и пьет кровь у нее из шеи, пока девушка не втыкает гвоздь ему в голову. Герой Шарля Бодлера, сойдясь с красавицей, «чей рот подобен землянике», наблюдает затем «раздувшийся бурдюк, в котором гной»[83] («Метаморфозы вампира», 1857).

В черновом варианте повести И.С. Тургенева «Призраки» (1864) героя настораживает поведение встреченного им духа. «„У тебя есть кровь“, — промолвила моя спутница, и мне показалось, что она улыбнулась. Сердце во мне екнуло. Рассказы об упырях, о вампирах пришли мне на ум. Неужели я во власти подобного существа?» В книге Е.П. Блаватской «Разоблаченная Исида» (1875–1877) приведен рассказ о ревнивом губернаторе, который после смерти ездил в карете[84] и сосал кровь у своей молодой вдовы, вышедшей замуж за другого.

Инициативу Кольриджа поддержал Ле Фаню. В викторианской «Кармилле» лесбийские мотивы не столь очевидны, тем не менее Кармилла нежно жмет руку Лоры, устремляет на нее «томный и горящий взгляд» и взволнованно дышит. Жаркие губы вампира блуждают по щеке жертвы, и Кармилла шепчет, почти рыдая: «Ты моя, ты должна быть моей, мы слились навеки». Лора, однако, проявляет большую выдержку, чем впавшая в транс Кристабель: «Это походило на пыл влюбленного; это приводило меня в смущение; это было отвратительно, и все же этому невозможно было противиться».

Лора и Кармилла. Иллюстрация Д.Г. Фристона (1872).

Антонов усматривает в повести Ле Фаню открытый вызов «пуританским условностям» Викторианской эпохи, «ее жесткому, обезличивающему, подавляющему человеческую сексуальность (в особенности женскую) морально-поведенческому кодексу». Довольно неожиданный поступок для писателя, чьи остальные произведения почти не затрагивают вопросы взаимоотношения полов. Нет, описание страсти Кармиллы преследует другую цель. Ле Фаню как выразителю викторианских «условностей» (он, хотя и был ирландцем, происходил из протестантской семьи) было важно подчеркнуть преступный характер действий Кармиллы, поэтому он наделил ее страстностью, присущей тому самому духу, что движет вампиром: «Вампир никогда не отступается, пока не насытит свою страсть… он с утонченностью эпикурейца будет лелеять и растягивать удовольствие и умножать его». Но это не высокое чувство, а маскирующаяся под него жажда крови.

Подлинный вызов «условностям» мы отыщем в рассказе графа Э.С. Стенбока «Правдивая история вампира» (1894), написанном под впечатлением от «Кармиллы». Его герой граф Вар далек выглядит как типичный вампир-аристократ — высокий, с красивыми вьющимися волосами, холеными руками, милой улыбкой и печальными глазами. Однако ухаживает он не за девушками, а за… мальчиком: «Габриель подбегал к нему, бросался в объятия и целовал его в губы. При этом тело графа сотрясала странная дрожь, и несколько часов спустя он вновь молодел и наполнялся силой… „О, Габриель! Любимый! Ты моя жизнь. Да, жизнь! А что такое жизнь? Мне кажется, это самое малое из того, что я хотел бы взять у тебя. Конечно, при твоем изобилии ты мог бы и дальше делиться жизнью с тем, кто уже мертв“»[85].

Позиция автора сомнений не вызывает — в свое время Стенбок прославился благодаря сборнику гомоэротических стихов. Поэтому Вардалека не протыкают колом, как исчадие ада, а он сам исчезает из замка после смерти Габриэля. Читателям, возмущенным процитированным отрывком, я напомню о благородстве писателя, мужественно… нет, это слово не подходит… прогрессивно отстаивающего «человеческую сексуальность».

Литературоведы, исследующие роман «Дракула», доискиваются истоков его любовных коллизий, копаясь в грязном белье — в непростых отношениях между Стокером и его женой. Идею о любовном треугольнике с участием вампира Стокер, вероятнее всего, почерпнул из романа Мари Низе «Капитан Вампир» (1879). В нем слабо развит собственно «вампирский этикет», зато много интриг, волшебных колец, свадеб, роковых выстрелов и т. п. Низе в свою очередь вдохновлялась поэмой Zburatorul (1843) И.Э. Радулеску о девушке и инкубе с длинными черными волосами.

Стокер, питавший склонность к сантиментам, обращался к теме любви человека и волшебного существа в романе «Тропа змей» (1890). Однако юная красавица, встреченная героем на ирландских холмах, оказалась мнимой феей, и роман завершился свадьбой (мнимым вампиром стала затем героиня романа «Леди в саване»).

Жертвы графа Дракулы ненавидят вампира и чувствуют себя «нечистыми» после его визитов. Бедная Мина, отведавшая крови Дракулы, не может обнять своего мужа: «Нечистая, нечистая! Я не должна более прикасаться к нему или целовать его! О, как мог случиться такой ужас! Ведь теперь я его злейший враг, прикосновения которого он имеет полное основание бояться!»

Однако сам Джонатан, угодивший в объятия трех вампирш[86], испытывает иные чувства: «В душе моей пробудилось какое-то мерзкое желание, чтобы они меня поцеловали своими красными чувственными губами… Я спокойно лежал и, прищурившись, глядел на них, изнемогая от предвкушения наслаждения». Белокурая вампирша, истекая слюной, наклоняется к горлу Джонатана и прикасается к нему зубами, а он, закрыв глаза, в томном восторге ждет укуса, «трепеща всем существом».

Три вампирши. Кадр из фильма «Ван Хельсинг» (2004).

Довольствие, которое, если помните, получал и герой рассказа Нисбета «Девушка-вампир», постепенно окрашивает приход вампира в радужные тона, а по мере сексуального раскрепощения этот приход будет казаться и вовсе завлекательным. Да и сами вампиры делаются обаятельнее. Граф так сексуально прижимает Мину к своей обнаженной груди, выглядывающей сквозь разорванное платье! А блондинка сразу же показалась знакомой Харкеру. С вьющимися, густыми золотистыми волосами, с глазами цвета бледного сапфира, со сладким дыханием и языком, по-звериному облизывающим пунцовые губы. Вероятно, Стокер усмотрел ее в одном из притонов, которые якобы посещал.

Пока жертвам удается сохранять хладнокровие. Герой рассказа Э. Уоррелла «Канал» (1927) жаждет приникнуть губами к красному рту соблазняющей его вампирши, но одновременно испытывает непреодолимый ужас, подпитываемый «гнетущей духотой и отвратительной вонью», наполняющей воздух. Против влечения к чудовищу восстает «все хорошее», что еще осталось в «испорченной натуре»[87] юноши.

Пить, чтобы любить

Но в обществе явно назревают перемены. Жевинже, персонаж романа Ж.К. Гюисманса «Без дна» (1891), осуждает нездоровый интерес людей к мертвецам, идущим на смену инкубам и суккубам: «Современный человек, дабы удовлетворить извращенную похоть, сам призывает души умерших, усугубляя тем самым свою одержимость кровожадной чувственностью вампиризма»[88]. Джойсовские роскошные дамы «сбрасывают все и визжат и стонут, глядя, как мужчина-вампир растлевает монашенку совсем юную свеженькую в dessous troublants (фр. соблазнительное белье). (Громко щелкает языком.) Оля-ля! Ce pif qu'il а! (фр. Ну у него и хобот!)»[89]

Вампир. Рисунок Э. Штера (1899).

Кинематограф не мог пройти мимо столь выгодной темы. Роковая женщина с претензией на вампиризм (так называемая женщина-вамп) была выведена еще в немом фильме «Жил-был дурак» («То был дурак»), снятом Ф. Пауэллом в 1915 г.[90] К. Дрейер свободно адаптировал «Кармиллу» для фильма «Вампир» (1932). В фильме «Дочь Дракулы» (1936) вампирша, охваченная неодолимым желанием, нападала на полураздетую натурщицу. Повальное увлечение вампиром- любовником началось в годы сексуальной революции. Главными героями эротических и порнографических фильмов о вампирах стали граф Дракула и его потомство, Елизавета Батори и, конечно, Кармилла во всех ее ипостасях.

Суть этих дивных произведений раскрывают их названия. В 1960 г. Р. Вадим снова экранизировал повесть Ле Фаню под названием «Умереть от наслаждения» («Кровь и розы»). А вот краткий список вампирских порнофильмов Ж. Роллена: «Насилие вампиров» (1968), «Обнаженный вампир» (1969), «Дрожь вампиров» (1971), «Окровавленные губы» (1975), «Очарование» (1979), «Сиротки-вампиры» (1997), «Невеста Дракулы» (2002).

Другие режиссеры осваивали лесбийскую тематику. Классикой жанра стали такие «шедевры», как «Любовницы-вампирши» (1970), «Вампирши-лесбиянки» (1971), «Страсть к вампиру» (1971). Весьма плодовитый X. Франко ухитрился снять «Графа Дракулу» (1970) с участием Кристофера Ли, а в 1973 г. создал фильм о графине Ирине Карлштейн, потомке Кармиллы, которая убивала мужчин посредством фелляции.

Позднейшие вариации темы сексапильных вампиров (боевики, комедии, мелодрамы) отдавали дань их организаторским талантам. Вампиры часто работали в борделях и стрип-барах («Вамп», 1986; «От заката до рассвета»; «Кровавый бордель», 1996; «Византия», 2012) или влюблялись в стриптизерш («Танец проклятых», 1988). Завершающим аккордом можно считать сцену из трагикомедии Т. Бёртона «Мрачные тени» (2012), в которой ведьма запирает вампира в гробу, связав цепями и положив ему на лицо свои трусики.

«Порнуха» 70-х привлекала зрителей с примитивными вкусами, в основном сексуально озабоченных мужчин, но женщинам она не нравилась. Во-первых, там было мало психологизма и намека на любовь до гроба (или за гробом). Во-вторых, вампирша- лесбиянка, несмотря на свою неотразимость, в финале проигрывала, что давало повод феминисткам сетовать на мужскую неприязнь к женщинам нетрадиционной ориентации.

Этот путь вел в тупик. Вампир-любовник не мог очеловечиться. Ведь он по-прежнему преследовал корыстную цель, желая добыть кровь партнера. Настала пора избавить его от неискренности. Вампир должен полюбить как человек, и тогда его сексуальный аппетит будет казаться не дьявольской привычкой, а естественным дополнением к «настоящей» любви.

Вампир-соблазнитель. Кадр из фильма «Любовницы-вампирши» (1970).

Будущее было не за гигантами секса, а за наследниками Белы Лугоши, который целовал женщинам ручку под лозунгом: «Самая странная любовь, какую видел человек» (под этим слоганом фильм вышел на экраны 14 февраля 1931 г., в День святого Валентина). Первые романы Райс были отчасти реакцией на бесчувственность порнофильмов. Ее эмоциональные, вечно страдающие вампиры за юбками не гонялись, но испытывали глубокие переживания и страстные увлечения.

Живые люди-вампиры из фильма «Голод» (1983), экранизации романа У. Страйбера (1981), искренне привязаны к своим жертвам. Вампирша Мириам соблазняет докторшу Сару, их сексуальная игра перетекает в кровавый обряд соединения. Прежняя лесбиянка убила бы свою жертву или бросила ее на произвол судьбы, получив кровь. Но Мириам заботится о Саре и приводит в дом другого человека, чтобы накормить возлюбленную. Затем Сара умерщвляет разыскивающего ее мужа и, впав в отчаяние, сводит счеты с жизнью. Терзающаяся от горя Мириам превращается в иссохшую мумию, как и все соблазненные ею партнеры (Мириам бисексуальна). Таким образом, вампирская однополая любовь выливается в психологическую драму. Из недавних образцов этой любви можно отметить романтический фильм «Дневник вампирши» (2007)[91].

С окончанием сексуальной революции проститутки и лесбиянки отошли на второй план. Появились даже классические экранизации «Кармиллы». Но тема любви вампира-мужчины зазвучала в полную мощь. Неизвестно в точности, добивался ли стокеровский Дракула мирового господства, воевал ли он с Богом, но Дракула из знаменитого фильма Ф.Ф. Копполы (1993) публично отрекался от Творца и предавался силам тьмы. Правда, власть над миром его не заботила. Он обиделся на Бога, потеряв свою возлюбленную Элизабет, покончившую с собой. В Дракуле еще сохранился прежний вампир — на нимфоманку Люси он набрасывается как зверь и буквально впивается в ее тело. Но, угадав в Мине свою давнишнюю любовь, он заметно смягчается. Как следствие, ригоризм и жестокость Ван Хельсинга вызывают недоумение у чересчур впечатлительного зрителя. Ван Хельсинг не ведет спор с Богом и не знает, как страшно потерять того, кого любишь.

Гораздо страшнее, когда теряешь не одну любовь, а несколько. Именно это происходит с Дракулой из популярного чешского мюзикла (1995). Он и так мучается от своей жестокости — ему пришлось, например, загнать перепуганных крестьян в монастырь и убить их, — а тут еще умирает при родах любовь всей его жизни Адриана.

Влюбленный Дракула (Г. Олдмен). Кадр из фильма «Дракула Брэма Стокера» (1993).

На прощание она успевает спеть с мужем красивый дуэт.

Гремят проклятия: священник проклинает Дракулу, Дракула проклинает Бога. В результате Дракулу обрекают на вечную жизнь. Поскольку предыдущая жизнь окончилась и началась новая, должна появиться новая любовь. Она и появляется в лице девушки Лоррейн. Ее брат, аббат Стивен, пытается влезть с очередным проклятием, но сестра его не слушает — на дворе XIX в. Воспылав страстью к графу, она сама (!) просит сделать ее вампиром. Вторую любовь Дракула теряет в наши дни, когда бессмертная Лоррейн спивается с горя. Но грядет третья любовь — байкерша Сандра, влюбившаяся в обходительного незнакомца. Она тоже не удовлетворяет Дракулу, ожидавшего найти в ней Адриану. Поняв, что байкерша — это не средневековая дама, он совершенно теряется, страдает, и тогда ему дозволяют умереть с последующим вояжем в преисподнюю. Перед смертью он попадает на суд, где встречает всех своих жертв, врагов и любовниц.

В квебекском мюзикле «Дракула: между любовью и смертью» (2006) несчастный Влад, осерчавший на потерю своей любимой Эльмины, злодействует напропалую и в 2050 г. наконец-то находит ожившую супругу. Но это не байкерша, а активистка движения антиглобализма. Суровая расплата за бессмертие!

Героиня фильма У. Крейвена «Вампир в Бруклине» (1995), родившаяся от связи вампира и смертной женщины, мечется между честным полицейским и циничным вампиром, но в конце концов выбирает первого и всаживает второму кол в сердце. Девушки-тинейджеры XXI в. с ней бы не согласились. К их услугам стройные, прыгучие вампиры фэнтези и боевиков и смазливые «душки» из книг американских домохозяек, готовые спасти жизнь подруге, выдернув ее из-под колес автомобиля, из рук хулиганов, прийти на помощь в любую минуту.

Девушек привлекает в вампире то же, что байкершу — в Дракуле. Он не такой, как все. У него философск… тьфу, опять вчерашний день! — психоаналитический склад ума, сильно развитые экстрасенсорные способности, умение читать мысли и угадывать желания. А главное — он по своей природе может влюбиться только один раз, и любовь длится вечно, и она не слабеет, и… мне трудно говорить… если возлюбленная погибает, душевная травма остается на всю жизнь («Сумерки»). На всю бессмертную жизнь!!! И без интрижек а-ля граф Дракула!

Хорошо, когда рядом с тобой проворный вампир-«душка» (Р. Паттинсон). Кадр из сериала «Сумерки» (с 2008 г.)

Поскольку на «душек» падки исключительно девушки, образ вампирши в наши дни изрядно поблек, на что обратила внимание Михайлова. Она объяснила его отсутствие тем, что любящая или любимая женщина не вписывается в схему расправы с вампиром: проткнуть, ударить, сбить с ног. Но этот вывод касается только «монстров», а не «душек».

В романе Ю.А. Линдквиста «Впусти меня» (2004), дважды экранизированном (2008, 2010), мальчика Оскара, обижаемого школьниками, защищает маленькая девочка-вампир Эли. Она привязана к нему и не может его убить, хотя мучается от жажды. Когда Оскар предлагает скрепить их дружбу кровью, Эли, почувствовав ее запах, в страхе убегает.

В романе выведены два педофила. Один из них, сорокалетний бродяга, снабжал Эли кровью, пока не попался на очередном убийстве, а другой, богатый барон, в XVIII в. сделал ее вампиром. В ту пору Эли была крестьянским мальчиком. Барон в стиле Жиля де Рэ, Елизаветы Батори и прочих знатных негодяев забрал Эли в свой замок, кастрировал и заразил, превратив в бесполое существо (за два века до первой хирургической коррекции пола!). Эта деталь не позволяет считать Эли в полном смысле слова девочкой, но такая эквилибристика с полами нынче в моде.

Вампир — близкий друг. Кадр из фильма «Впусти меня» (2010).

В японской манге «Rosario + Vampire» (выпускалась с 2004 г., аниме — с 2008 г.) юная ученица вампирской академии, влюбившись в смертного юношу, оберегает его от своих коллег, но сама подобно Кларимонде попивает его кровь.

Актуальность образа вампирши, не требующей расправы, подтверждает случай Кейн Пресли из Техаса, чья любовь к «стаканчику крови» нашла благосклонный прием у читающей публики. Людей Кейн не убивает, обходится кровью животных или добровольно отданной кровью сексуальных партнеров, имеет бледное лицо с тонкими чертами, носит черную одежду, красит губы в кроваво-красный цвет и т. д. Весьма интересна ее оценка пития крови, данная в газетном интервью: «Это намного приятнее секса и гораздо более интимно. Причем не только для меня. Люди, отдающие свою кровь, сильно привязываются ко мне». Пресли не столь щепетильна, как Эли. Доноры с радостью шлют ей письма с предложениями. А расправа сделалась прерогативой боевиков и фильмов ужасов.

Месть обиженной женщины

Вампир-любовник и особенно любовница получили свою порцию комментариев со стороны шарлатанов от науки, борцов за права женщин и, конечно же, фрейдистов.

Насколько кровь потворствует любви, демонстрируют следующие «научные» данные. Человек, неоднократно получавший чужую кровь посредством инъекций, утрачивал индивидуальность, и его организм полностью обновлялся. Перед нами фактически другая личность, сильно зависящая от личности донора.

Ну а если этот донор — юная дева, которую так любят и вампир, и вампирша? Ученый и врач И.Г. Кохаузен в трактате Hermippus redividus (1742) предлагал следующий рецепт: «Пусть приготовят маленькую, наглухо закрытую комнату и поставят в ней пять маленьких односпальных кроватей. Пусть уложат в эти пять постелей пять юных девственниц не моложе тринадцати лет и крепкого сложения. Пусть весной, в начале мая месяца, в стене этой комнаты проделают дыру, в которую просунут горлышко реторты, стеклянное тело коей будет находиться снаружи, на свежем воздухе.

Поцелуй. Иллюстрация из графического романа М. Эрнста „Неделя доброты“ (1934).

Легко понять, что когда маленькая комнатка наполнится дыханием и испарениями юных дев, пары станут постоянно через горлышко реторты проходить внутрь сосуда и там, под воздействием окружающего реторту прохладного воздуха, они сконденсируются в очень чистую воду, то есть в настойку самых восхитительных свойств, которую с полным правом можно назвать настоящим Эликсиром жизни». Речь идет всего лишь о дыхании и испарениях тел. Что уж говорить о кровавой настойке!

По мнению Х.Д. Ли, вампиризм не просто переворачивает с ног на голову относительное положение субъекта и объекта, но разрушает или уничтожает обычные способы отличить одно «я» от другого. Страх потерять себя угнетает Лору, атакуемую Кармиллой, и женщин, преследуемых Дракулой. Возможно, героини и берегут свое «я», мы же заметим следующее: «я» самого вампира сомнений уже не вызывает. Кроме нововведений по части «вампирского этикета», произведения Ле Фаню и Стокера фокусируют внимание на межличностных отношениях, и вампирское «зло» (кавычки Ли) проявляется не в охоте за кровью жертвы, а в подчинении или разрушении ее индивидуальности.

С. Пшибышевский в романе «Синагога Сатаны» (1897) попытался объяснить феномен женщины-кровопийцы традиционными клише об ее униженном и забитом положении. «Порабощенная мужчиной, отвергнутая Церковью, презираемая даже Богом, который создал ее из кривого ребра Адама, женщина была совершенным зверем». Постоянно растущая жажда наслаждения и малокровие заставляли ее кидаться на мужчин и выпивать кровь детей[92]. Странно, что современная культура не развила эту мысль, предпочтя женщине неизменно влюбленного графа Дракулу.

Видимо, гипотеза Пшибышевского не прижилась из- за того, что она допускала реальность женских преступлений, пусть и оправданных в глазах потомков. В наше время эти преступления считаются плодом выдумки мужчин. Естественно, мужской выдумке тоже нашлись исторические обоснования. Например, страх перед венерическими заболеваниями. Тут очень пригодились хождения Стокера по притонам. По Л. Дроумеру, превращение умирающей Люси в вампира символизирует связь между сексуальной активностью и смертью: «В гробу лежала Люси, но такой она могла нам привидеться лишь в страшном сне: острые зубы, окровавленные, сладострастные губы, на которые без содроганья невозможно было смотреть, — мертвое, бездушное существо, дьявольская насмешка над чистотой и непорочностью Люси». Когда вампир будет признан живым человеком, бедняжку Люси наделят не предсмертной, а прижизненной похотливостью, как в фильме Копполы или в сериале «Дракула» (с 2013 г.), где она соблазняет Харкера и не прочь переспать с Миной.

Фрейдист Э. Джонс приложил старую идею Ранфта и Свитена о меланхолии к тоске жены по умершему мужу и мужа — по жене. Эта тоска проецируется в различных визитеров с того света, включая и вампира. Неудовлетворенное либидо правит бал, воплощаясь то в мечту об истинной любви, то в эротические сновидения, то в боязнь сексуального насилия (при наличии чувства вины перед мертвецом).

Самая известная фрейдистская гипотеза базируется на североамериканском мифе о зубастой вагине. Этот вампирский рот, поначалу манящий обещанием розовой мягкой плоти, а затем обнажающий острые клыки, норовит не только высосать мужскую энергию, но и лишить мужчину его человеческого «я». Да-да, того самого. А вот графиня из фильма Франко действовала обыкновенными зубами.

В мифах и, возможно, в сказаниях об античных «вампиршах» кровь изредка подменяла семя, но в восточноевропейском фольклоре эта ее функция значения не имеет хотя бы потому, что кровь там пьет в основном мужчина. Средневековые инкубы и суккубы не испытывали тяги к крови, а большинство кровопийц древности не отличались сексуальной активностью. Вампир XVIII в. приходил к своей вдове, так как предпочитал родственников, и преследовал девушек оттого, что обожал молодую кровь. Но в условиях начавшегося очеловечивания он приобрел ранг мужа и любовника и даже обзавелся детьми, хотя красавцем не сделался.

На протяжении всего XIX столетия вампир продолжал ухаживать за девушками, чтобы пить их кровь. Обретя физическую красоту и светский лоск, он стал представляться не столько кровопийцей, сколько лидером, подавляющим чужое «я». В связи с этим мы могли бы ревизовать древнюю идею о подчинении души через кровь, но скорее вампир, как обычно, маскировался и потому выдавал себя за человека, нуждающегося в близости. Ну а жертва, теряя кровь, начала испытывать наслаждение сродни сексуальному.

Одно время кровь и секс были неотделимы друг от друга. Тем историческим деятелям, кто подозревался в вампиризме, сразу же выносилась фрейдистская оценка. Чаша сия не миновала даже Влада Цепеша с его мнимой импотенцией. Маньяк XX столетия, насилуя своих жертв в извращенной форме, пытался пить их кровь, хотя его тошнило от нее, как и зрителя от изобилия бутафорской крови в кино. Порнофильмы должны были возбуждать не кровожадность, а совсем другие инстинкты.

Приоритеты менялись. Оставшись сексуально привлекательным, вампир переключился на чувства, и кровь мгновенно утратила ведущие позиции. Добрый вампир и вовсе ее отверг. В вопроснике Каплана ничего не сказано о реакции больного на кровь, зато возведено в догму влечение к противоположному полу. В современных интерпретациях вампира-любовника кровь практически отсутствует, а в драмах о Дракуле и в мелодрамах о вампирах ее роль условна. Имидж «душки» от крови не зависит. Вампир отличается от окружающих не потому, что пьет кровь, а потому, что превосходит их физически, психологически, морально. Он не просто человек, он — сверхчеловек.

В повседневности кровь может употребляться для укрепления привязанности между любящими. Таково было ее назначение и в древних обрядах. Но только в них участвовали родственники, друзья, заговорщики, жених и невеста, а теперь на месте людей очутились вампиры.