Вариант Пата

Глава седьмая

Ловко орудуя деревянной черпалкой, Крон с удовольствием съел из глиняного горшочка жирную и густую мясную похлёбку и запил обед несколькими глотками вина. И только затем посмотрел на молчавшего всё это время Плуста.

Плуст боялся. Боялся отчаянно. Это было видно по его лицу, ещё более вытянувшемуся, по нервно бегающим глазам, ловящим взгляд Крона с мольбой и надеждой. Привыкший к паразитическому образу жизни, когда за него всё решали другие, в этот критический для себя момент Плуст просто не способен был предпринять что-либо сам. Даже для своего спасения. Вот уже второй день он постоянно таскался за Кроном, бормоча что-то бессвязное и надоедая ему стенаниями и жалобами. Известный всему Пату как бабник, сплетник, обжора и пьяница, Плуст резко изменился. Бросил всех своих содержанок, абсолютно перестал интересоваться частной и политической жизнью — его занимали только два вопроса: насколько близко взбунтовавшиеся рабы подошли к Пату и как уберечь свою жизнь. Он практически перестал есть и, странное дело, начал поправляться. Страх пропитал его до такой степени, что он, беспробудный пьяница, ни с одного застолья на вышедший своими ногами, даже не мог пить.

— Что нового в Пате? — спросил Крон. Хотел, посмеиваясь над Плустом, сыто рыгнуть, но побоялся, что получится ненатурально. Да Плуст сейчас и не понял бы издёвки.

Плуст судорожно сглотнул.

— Бунтовщики уже в двух переходах от Пата… — выдавил он. Суетливо схватил кубок с вином, поднял его, но тут же поставил.

— Как вы думаете, сенатор, Тагуле удастся разбить их?

Столько муки было в его вопросе, что, скажи Крон «да», лицо Плуста осветилось бы радостью. Крон не стал экспериментировать. Криво улыбнулся и покачал головой.

— Ну хоть задержать их до подхода легионов Лагана он сможет?

— Не строй иллюзий, — жёстко сказал Крон. — Пату суждено пасть.

Плуст обмер.

— Что же мне делать? — слезливо спросил он.

— То, что положено делать каждому гражданину Пата. Взять в руки меч и с оружием в руках защищать отечество.

Плуст совсем сник. На это он был не способен. Не для него эта прописная истина. Ему нужен был совет, как спасти свою шкуру.

— Хочешь, я скажу тебе, как ты умрёшь? — безразличным тоном проговорил Крон. — Ты не умрёшь от меча. Ты умрёшь от страха, обмаравшись за мгновение до того, как меч опустится на твою голову.

Это не произвело впечатления. Плуст находился всё в том же каталептическом состоянии. Он уже умер.

Чувство гадливой жалости шевельнулось в сенаторе и, чтобы хоть как-то заглушить его, он взял с блюда солёную сочну. И тут в зал вбежал Шекро.

— Господин! — крикнул он с порога. — Господин! К вам Кикена!

Крон не выразил удивления. Визита консула следовало ожидать. Он неторопливо прожевал сочну, выплюнул на ладонь косточку и аккуратно положил её на край столика.

— Один? — спросил он.

— С ним десять стражников…

«Начинается», — подумал Крон. Он встал с коврового тюфяка.

— Консула положено встречать лично, — назидательно проговорил он и вздохнул. — Валург где?

— Ждёт вас у выхода, мой господин.

Крон кивнул и пошёл встречать Кикену. У выхода из зала он оглянулся Плуст сидел в той же отрешённой позе. Похоже, он ничего не слышал.

В коридоре у парадного входа в виллу выстроилась шеренга стражников в полном боевом облачении. Перед ними прохаживался Валург и давал наставления. Увидев сенатора, он заспешил навстречу, придерживая меч, бряцавший о накладные медные пластины на панцире.

— Я думаю, что вы мне не понадобитесь, — предупреждая доклад начальника стражи, сказал Крон.

— Но…

— Знаю, — снова оборвал сенатор Валурга. — Если ты так уж хочешь, пусть сидят в людской и будут наготове. Чем бастурнак не шутит!

Валург кивнул, и стражники, сломав шеренгу, нестройной гурьбой, гремя латами, потянулись в людскую. Крон за локоть придержал Валурга.

— Пойдёшь со мной. — Он оглянулся. — А где управитель?

Из-за завеси выглянуло испуганное лицо.

— Ты тоже пойдёшь с нами, — бросил управителю Крон и, быстро прошагав по коридору, вышел на крыльцо.

Полуденный зной вязким плотным воздухом стекал по каменным ступеням виллы на посыпанный песком двор, расплавленной медью застывая на латах и шлемах консульского конвоя, полукругом стоявшего у входа в виллу. В центре полукруга, опёршись правой ногой о нижнюю ступеньку, ждал Кикена. Как ферзь среди пешек. Что-что, а театральные эффекты консул обожал. Нашивки листового золота на кожаном панцире, на плечах и груди, на наколенниках и даже на сандалиях слепили глаза; плюмаж дымно-фиолетовых перьев колышущимся облаком повис над золочёным шлемом; а по спине спадал чуть ли не до земли кроваво-багряный плащ. Консулу в полуденную жару в полном боевом облачении было явно несладко.

— Приветствую консула на пороге моего дома! — сдержанно наклонил голову Крон.

— Приветствую и тебя, сенатор!

Кикена смотрел на сенатора снизу вверх, исподлобья, долгим, неподвижным, недобрым взглядом.

— Проходите в дом, консул. Я вижу, вас привели ко мне государственные дела. Их лучше решать в прохладе комнат, а не на жаре под открытым небом.

Кикена кивнул и в нерешительности оглянулся на конвой. Случилась заминка. Конвой в дом не приглашали, и консул не знал, как ему поступить. То обстоятельство, что предводитель бунтовщиков в своё время был рабом в доме сенатора, не давало ему серьёзного повода для вторжения в дом силой, поскольку Крон объявил на Атрана розыск, как на сбежавшего раба.

Консул снова повернулся к сенатору, но тот молчал.

— Останьтесь здесь, — наконец решился Кикена и, махнув рукой конвою, стал подниматься по ступеням.

Крон указал глазами управителю в сторону консульского конвоя. Управитель сбежал вниз, перебросился несколькими фразами с десятником и повёл легионеров в тень деревьев.

Кикена с явным облегчением снял шлем, обнажив редкие, коротко обрезанные волосы, слипшиеся от пота. В битве Кикена, конечно, участвовать не будет, войска поведёт Тагула, но пускать зайчиков в глаза толпы блеском своего боевого облачения консул начал уже дня три назад.

— Трудная битва будет для нас по такой жаре, — проговорил Кикена, отдавая Крону шлем и проводя руками по волосам. Затем расстегнул застёжку плаща.

Крон благоразумно промолчал. Он подхватил падающий плащ и передал его вместе со шлемом Валургу.

— Проходите, консул, — снова предложил сенатор, пропуская Кикену вперёд. И уже за его спиной подозвал Шекро и шёпотом приказал:

— Смени Калецию. Пусть к столу подаёт другая рабыня.

Кикена неторопливо шагал по вилле, хмуро осматриваясь. Больше всего его внимание привлекли настенные росписи: лаково-восковые фрески мифологических сюжетов.

Постепенно их созерцание настолько увлекло его, что лицо консула разгладилось, и он завистливо цокнул языком.

— Я вижу, сенатор, — наконец сказал он, — что вы ценитель не только поэтического слова, но и живописи. Очень сожалею, что ранее мне не приходилось бывать у вас. И если между нами частенько случались расхождения по политическим вопросам, то в живописи, надеюсь, мы бы нашли общий язык.

— Я прекрасно отношусь к живописи, — сказал Крон, — но это не моё увлечение. Стены расписаны ещё при моём дяде, Аурелике.

— А кто художник?

Крон пожал плечами.

— Жаль… Я бы заказал ему под роспись несколько комнат.

Крон снова промолчал.

«Неужели консул настолько туп, — подумал он, — что не предвидит своего конца и продолжает хвататься за ускользающее благополучие? Или привычка играть свою роль для толпы настолько укоренилась в нём, что он не может её оставить даже в столь трагический для Пата момент? А может, он верит в победу? Тогда он ещё более туп. Просто удивительно, как этот напыщенный ханжа мог занять консульское место».

Они вошли в гостиную, где всё в той же позе, тупо уставившись в обеденный столик, сидел Плуст.

— Ба! — удивлённо воскликнул Кикена. — Парламентарий Плуст! Давненько я вас не встречал, а вы вот где прячетесь!

При звуке голоса Кикены Плуст вскочил.

— П-приветствую консула… — промямлил он. Появление Кикены в доме Крона оказалось для него полной неожиданностью.

Консул подошёл к столику и опустился на подушку.

— Садись, — милостиво разрешил он Плусту.

Плуст рухнул на своё место. Глаза его наконец остановились — их намертво приковал к себе кулон Осики Асилонского, висевший на шее Кикены.

Крон сел слева от Кикены и хлопнул в ладоши. Из-за завеси быстро просеменила рабыня с большой глиняной чашей воды. Опустившись на колени перед столиком, она протянула чашу консулу. Кикена неторопливо омыл руки, внимательным взглядом осматривая рабыню. Затем, так ничего и не сказав, отвернулся.

— Картретское или иларнское? — спросил Крон.

— Что похолоднее.

— Картрет, — приказал Крон рабыне.

Она молча подхватила чашу с водой, исчезла за завесью и вскоре появилась с подносом, на котором стояли кувшины с вином и кубки. Когда она наливала вино, низко нагнувшись над столиком, Кикена не преминул заглянуть ей за вырез хиторны.

— Н-да, у твоего раба вкус был ничего.

Крон молча усмехнулся. Шекро успел заменить Калецию другой рабыней.

— За благосостояние и процветание этого дома! — поднял кубок Кикена.

— За победу патского оружия! — спокойно возразил Крон.

Плуст вздрогнул, оторвал наконец взгляд от кулона на шее консула и схватился за свой кубок.

— Да, за победу! — судорожно выдохнул он.

Кикена пристально посмотрел на Крона.

— Правильно, — констатировал он и выпил.

Плуст громко выдохнул, обвёл всех каким-то странным, затравленным, ищущим поддержки взглядом и вдруг начал декламировать:

— Как кровь, вина журчащие струи… — Он запнулся, очевидно, дальше не знал. — Струи журчащие…

Консул с немым удивлением уставился на него. Но Плуст уже молчал, снова погрузившись в отрешённость.

— Когда я слышу в стихах упоминание о журчащих струях, пренебрежительно заметил Кикена, — мне хочется встать и помочиться.

Он отломил кусочек лепёшки, обмакнул в соус и отправил в рот.

— Отличный соус! — похвалил он, дожевав. — Как-нибудь пришлю к вам своего повара, пусть возьмёт рецепт.

Кикена неторопливо вытер руки, губы и повернулся к Крону всем телом. Взгляд его снова стал недобрым и тяжёлым.

— Меня привели к вам, сенатор, государственные дела. Сенат требует от вас выдачи Калеции.

— Рабыни Калеции, — поправил его Крон.

— Да, вашей рабыни.

— Насколько мне известно, — спокойно заметил Крон, — и согласно всем скрижалям, рабы являются собственностью господ, а собственность в империи неприкосновенна, если только человек, владеющий этой собственностью, не является врагом империи. Рабыня Калеция — моя собственность. Следует ли понимать, что если Сенат требует конфискации моей собственности, то моё имя внесено в проскрипционные списки?

Что-то мигнуло в глазах Консула.

— Никто не считает вас врагом империи. Сенат заплатит вам за рабыню.

Крон пожал плечами.

— Это что-то новое в решениях Сената. А завтра он не захочет купить мою виллу? Я не собираюсь ничего продавать.

Лицо Кикены потемнело.

— Послушайте, сенатор, — повысил он голос, — вы прекрасно знаете, зачем нам нужна Калеция! Она была любовницей Атрана, предводителя взбунтовавшихся рабов!

— Ну и что?

Кикена взбеленился.

— Имея её в своих руках, мы заставим Атрана сложить оружие!

— Не мелите чепухи, консул. Если, допустим, шайка разбойников захватит одну из ваших многочисленных любовниц и потребует с вас выкуп, что они получат? Да ни ломаного звонда!

Глаза у Кикены налились кровью, на шее напряглись жилы. Ненавистью, брызжущей из него, он буквально испепелял Крона.

— Я повторяю: Сенат требует выдачи Калеции!

— Успокойтесь, Кикена, — примирительно сказал Крон. — В конце концов я тоже сенатор. Поэтому не вижу разницы, где будет находиться заложница — в тюрьме Сената или у меня под стражей. Пусть она останется здесь, а Сенат попробует предложить ультиматум Атрану. Но вряд ли из этого что-либо получится. Я же свою собственность терять не намерен. Тем более, — Крон попробовал спошлить, — что у меня тоже хороший вкус.

Кикена молчал. Такое предложение его явно не устраивало. Консул хотел иметь хоть один козырь в своих руках.

— Вы заставляете меня применять силу, — процедил он.

Крон весело посмотрел в глаза Кикене.

— В таком случае, вы привели с собой весьма малочисленный отряд. Чтобы с ним справиться, я даже своих стражников не позову на помощь. И вы это знаете.

Консул знал об этом. С год назад сенатор Страдон подкупил разбойничью шайку Тихони-Кровопуска для покушения на Крона. Поводом послужил памфлет, высмеивающий Страдона за противоестественное сожительство со своими рабами. Памфлет был жёсткий и злой, а в Пате даже из-за более невинных проделок подсылали убийц. В ту ночь Крон, не ожидавший нападения, сгоряча уложил в несколько мгновений шестерых нападающих, а остальные поспешно разбежались. При выборах консулу удалось замять имя своего приспешника, но случай наделал в Пате много шума. Его даже сравнивали с подвигами мифологических героев, и с тех пор устраивать покушения на Крона остерегались.

— Хорошо, — Кикена побелел от ярости, — мы ещё вернемся к этому вопросу…

Глиняный кубок с хрустом лопнул в его руке. Он швырнул осколки на стол, встал и, не попрощавшись, зашагал к выходу.

Плуст испуганно проводил его взглядом, затем посмотрел на Крона. Сенатор улыбался.

— Я, пожалуй, тоже пойду, Гелюций, — робко сказал Плуст. — Совсем забыл, мне надо зайти…

Глаза его бегали, он не знал, что придумать.

— В общем, у меня дела.

— Дела так дела, — пожал плечами Крон. — Прощай.

Плуст вздрогнул. Словно «прощай» дохнуло на него смертью.

— Зачем — прощай? — выдавил он из себя, заглядывая умоляющими, слезящимися глазами в глаза сенатора. — Надеюсь, мы скоро увидимся?

— Да. В Долине мёртвых, — мрачно пошутил Крон.

Плуста словно хлестнули шиповыми прутьями. Он скрючился и, поминутно оглядываясь, засеменил прочь.

Крон облегчённо вздохнул. Наконец-то он остался один. Теперь можно привести все свои дела в порядок.

Вошёл Валург и доложил, что консул, а затем и парламентарий покинули виллу.

— Хорошо, — кивнул Крон. — Распусти стражников, но на ночь удвой караулы. Всё.

Он прошёл в зал, где обычно работал, вызвал Шекро и приказал разжечь очаг. Затем сел за столик и взялся за бумаги. Казалось, в жизни Крона ничего не изменилось после совещания в храме Ликарпии. Но это касалось только его деятельности как сенатора. Зато как коммуникатор, он пребывал в полной растерянности. Впрочем, как и все сотрудники Проекта. Все работы на планете были приостановлены, и руководство Проектом полностью перешло в руки службы безопасности Комитета. До сих пор Крон никогда детально не рассматривал свою деятельность со стороны: этическими основами вмешательства занимались теоретики Проблемного института, сами же коммуникаторы, до предела загруженные практической работой, ограничивались лишь шутливым определением коммуникаторства, как своего рода миссионерства, в котором им отводилась почётная роль просветителей. Конечно, в Центре подготовки Крон проходил курс этики коммуникаторства, но одно дело поставить себя на место аборигена чисто теоретически, другое непосредственно оказаться в его шкуре. Рассматривая такую возможность отвлечённо, с высоты земной цивилизации, Крон и не подозревал, насколько страшным может оказаться осознание того, что за тобой наблюдают, и что, возможно, на Земле кто-то посторонний, методично, как и он в Пате, проводит в жизнь свои, отличные от земных, пути развития цивилизаций. Нет, он по-прежнему верил в правоту и необходимость своей просветительской деятельности, но проводимая «бортниками» политика «своего» коммуникаторства, тайная, непонятная, выбивала почву из-под ног. Крон и представить не мог, что окажется столь неуверенным в себе. Превратности личной жизни он переносил стойко, и хотя Пильпия видела в его странной любви к Ане серьёзную помеху работе коммуникатора, он умел, сжав зубы, выполнять свой долг, не давая воли чувствам. В работу он уходил с головой, обретая в ней успокоение, хотя и не всегда оставался доволен — многое приходилось выполнять только строго по инструкциям, напрочь исключающим творческую инициативу, так что порой он казался себе биороботом с чёткой узкоспециализированной программой. Введение же службой безопасности чрезвычайного положения просто-напросто перечёркивало всю предыдущую работу, вносило в неё сумятицу, если не сказать хаос. Но ещё большее смятение вызывали у Крона инструкции по переориентации деятельности на выявление неожиданно обнаруженного противника, слежение за ним и возможную, в случае экстраординарных ситуаций, борьбу с ним, а также хлынувший в связи с этим в Пат огромный арсенал ранее запрещённой аппаратуры наблюдения, анализа и прогнозирования и, что совсем уже было беспрецедентным, оружия. Дикой и нереальной представлялась Крону сама возможность конфронтации двух высокоразвитых цивилизаций, борющихся за будущее стоящей между ними третьей. Разумом он понимал, что если та, другая цивилизация — цивилизация «бортников» — проводит свою линию коммуникаторства тайно от землян, значит, у них другой путь, другие принципы, другая мораль, и будущее Пата они представляют по-своему. И в то же время Крон не мог представить, что землянам и «бортникам» придётся столкнуться в том худшем варианте, который видит служба безопасности. Впрочем, столкновение уже началось. Они уже знали, что о них знали. Как ни старался, как ни искал Крон, он нигде не смог обнаружить ни одного слизня. И в этой ситуации Крон всё сильнее ощущал себя неуверенным и беспомощным. Работа больше не приносила удовлетворения каждое своё действие он невольно расценивал теперь как бесполезный патовый ход, ведущий в тупик.

Крон пододвинул к себе стопку бумаг. Большую часть он перебрал вчера, но сегодня утром рассыльный принес ему ещё кипу от секретаря Сената Дальция Колорона, человека тихого, спокойного, обязательного до скрупулёзности. Единственного, не потерявшего голову в творившемся сейчас в Пате бедламе. Когда утром рассыльный передавал Крону бумаги, у сенатора появилось грустное предчувствие, что Колорона ждёт участь Архимеда. Он так же погибнет, держа в руках стило и склонившись над доской для письма, составляя очередной документ, как погиб сиракузкий механик над своими чертежами.

Крон сбросил на пол перебранные бумаги.

— Это в огонь, — сказал он Шекро и взялся за бумаги Колорона.

Первым лежало донесение от посадника в Асилоне Лекотия Брана. В восторженном тоне, восхваляя самого себя и проводимую им в Асилоне политику, посадник писал о воцарившемся в стране спокойствии и благоденствии после восшествия на престол Асикрахта II. Донесение было датировано двухдекадной давностью. Больше донесений от Лекотия Брана не будет. Далеко Асилон, но и до него докатились отголоски событий, происходящих в Пате. Вчера ночью жреческий коллегиум Асилона совершил очередной переворот в стране, устранив вместе с новоиспечённым царём и посадника Пата. И если жрецы различных культов не передерутся между собой за единоличную власть, то в Асилоне сложится необычная, небывалая в истории планеты ситуация, когда власть в стране будет вершить политеистическая клика.

— Это тоже в огонь, — проговорил Крон, бросая донесение Леоктия Брана на пол. Но следующий документ заинтересовал его. Это был подробный план хозяйственных работ по всей Патской области с подробными финансовыми выкладками. Здесь были сметы на очистку гавани, на укрепление берегов Опы от паводков и наводнений в черте города, укладку мостовых, постройку новых дорог, осушение болот, рытьё каналов, постройку водопровода. Любопытным представлялся пункт об усреднении пошлин — дорожной, мостовой, за проезд по каналам.

Крон читал документ с удовольствием и горечью, восхищаясь дотошностью и скрупулёзной добросовестностью, с которыми Колорон составлял его. Хорошо, но поздно, поздно… Впрочем, документ мог пригодиться в будущем. Сенатор углубился в чтение, как вдруг по ушам резанул душераздирающий крик.

— Не-ет!

Крон вскочил из-за столика и выглянул в окно. Сквозь ветки акальпий и заросли чигарника с трудом просматривались копошащиеся тела.

— Да заткни ты ему пасть! — громко прошипел кто-то.

Послышались глухие удары, чей-то сдавленный стон, кто-то вскрикнул и выругался.

— Кусается, бастурнак!

— Да мешком, мешком! Что ты руку-то суёшь!

Снова зазвучали глухие удары.

— Не хочу-у! — опять донёсся нечеловеческий вопль и захлебнулся в предсмертном стоне.

Крон стремительно выпрыгнул в окно и побежал к месту драки. Между деревьями в кустах стояло трое стражников. У их ног, пронзённый мечом, корчился в предсмертных судорогах старик-писец.

— Вот, — тяжело дыша, сказал один из стражников. — Как вы приказали…

Другой стражник сосредоточенно вытирал о нагрудник прокушенную руку. Третий, отведя глаза в сторону, пытался украдкой задвинуть ногой себе за спину какую-то тряпку, лежащую на траве. Крон подошёл к нему, нагнулся и поднял. Это был сорокагектонный мешок из-под зерна.

— Где вы его поймали?

— Здесь… — сказал первый стражник.

— И для этого вам понадобился мешок?

Стражники молчали.

— Я спрашиваю, где вы его поймали?! — Сенатор яростным взглядом обвёл стражников, затем повернулся к тому, который прятал мешок, схватил его за нагрудник и немилосердно затряс.

— Душу вытрясу! Где вы его поймали?

Стражник побледнел, затем посинел, голова его начала мотаться из стороны в сторону, глаза вылезли из орбит.

— На берегу Опы, у Кайтовой мельницы, — задыхаясь, выдавил он.

Сенатор отпустил стражника, и тот рухнул на четвереньки. Кайтова мельница находилась в другом конце города. Издалека притащили… Крон посмотрел на стражников. Двое из них были белыми как мел, а третий, которого он только что немилосердно тряс, как на вибростенде, уполз в кусты, и там его выворачивало наизнанку.

— Начальника стражи сюда! — крикнул сенатор и только тут заметил, что вокруг них уже собралась толпа челяди.

Валург протиснулся через толпу к сенатору.

— Эти трое, — еле сдерживая себя, чтобы не перейти на крик, проговорил Крон, выделяя каждое слово, — исполнили моё приказание — убили писца. И, как я и обещал, я их награжу. Награжу по-царски.

Он перевёл дух.

— Каждый из них получит по сумме, которую запросит с меня Сенат за жизнь писца. Но за то, что они поймали писца не на территории виллы и пытались заработать награду обманом, они будут доставать эти деньги голыми руками из горящих угольев по одному звонду, пока не выберут все.

Сенатор видел, как с каждым его словом лица не только виновных, но и всех слушавших вытягивались и бледнели.

— А если кто из них откажется, то я приказываю высечь их шиповыми прутьями — по десять ударов за каждый звонд. И кто не выдержит, того похоронят вместе с наградой.

Крон замолчал и обвёл собравшихся мрачным взглядом.

— И на будущее. Если кого-либо это не вразумит, и он захочет получить от меня обещанную награду обманом, то звонды будут влиты ему в глотку расплавленным золотом!

Он круто повернулся и пошёл к вилле.

— Этих троих — в подвал, а старика похоронить, — бросил он через плечо Валургу.

«Вот так мы и несём сюда разумное и доброе», — с горечью подумал он.