Василиса Опасная. Зеркальная маска джанары

Глава 4

Прежде чем стукнуть в дверь аудитории, где проходил урок истории волшебства, Барбара Збыславовна ободряюще мне кивнула.

– Все будет хорошо, Василиса, – сказала она. – Бояться не надо.

А я и в самом деле боялась, хотя за свою жизнь сменила четыре школы. Причем, в прошлом году меня переводили дважды.

Дверь открылась, и я услышала монотонный дребезжащий голос:

– …основав школу архимагии в Вавилоне, магистр Кидинну первый поставил обучение неофитов на поток. После его смерти школа действовала еще двести лет, пока не была разрушена во время завоеваний Митридата Первого…

– Господин Облачар, разрешите прервать вас, – Барбара Збыславовна вошла в аудиторию. – У меня важное объявление.

Я с присвистом втянула воздух, все еще стоя за порогом. Сейчас я зайду, а там по лавкам сидят голуби, сойки и орлы какие-нибудь. Или еще хлеще…

– Конечно, Барбара Збыславовна, – услужливо задребезжал монотонный голос. – Прошу вас на кафедру.

– Не беспокойтесь, Милян Маркович, я сделаю объявление отсюда. Уважаемые студенты, – она заговорила четко и с таким позитивом, словно собиралась представить им президента, а не меня, – с сегодняшнего дня в вашей группе появится еще один учащийся. Это девушка, зовут ее Василиса Краснова…

– Василиса Прекрасная? – весело спросил какой-то парень.

Его поддержал дружный смех, а меня бросило в жар.

– Не перебивайте, Царёв, – нестрого одернула весельчака Барбара Збыславовна. – Василиса пропустила начало семестра, ей придется догонять вас в учебе, поэтому прошу помогать ей во всем. Василиса, – позвала она меня.

Когда приходишь в новый коллектив, главное – не показать, что боишься. Я зашла в аудиторию, встала рядом с Ягушевской, небрежно сунув руки в карманы джинсов, и огляделась.

Аудитория была сравнительно небольшой, а студентов много. Свободное место было только рядом с лохматым парнем в очках, который сидел за первым столом. Парень был в такой же толстовке, как у меня, и я успела этому обрадоваться, когда один из студентов знакомо хмыкнул:

– Василиса Прекрасная? Это же пацан!

Его опять поддержали смехом, а Ягушевская снова осадила шутника:

– Царёв, ведите себя как следует. Василиса, садитесь к Борису Анчуткину, на первую парту.

– Не надо, Барбара Збыславовна, – с бесстрашной ухмылкой встрял Царёв.

Я посмотрела на него и сразу узнала – тот самый парень с длиной челкой, который бежал по коридору, перебрасывая огненный мяч. Его соседа я тоже узнала – по длинному узкому лицу и светло-карим глазам.

Надо ли говорить, что оба типчика мне совсем не понравились. Царёв, похоже, мажорчик, всеобщий любимчик и заводила, а этот… с козлиным лицом – его верный подпевала.

– Пусть лучше ко мне сядет, – продолжал Царёв. – Андрюха уступит место даме, – он пихнул плечом в плечо своего соседа. – А то если ее к Анчуткину посадить, как мы их различать будем?

Группа полегла от хохота, и больше всех старались девочки – все, как одна, красотки, одетые, как картиночки, с причесочками и ноготочками – аж противно! Я надвинула бейсболку поглубже и широким шагом прошла к первой парте, где сидел несчастный Анчуткин – конечно же, всеобщее посмешище. Похоже, в посмешища сразу же записали и меня.

Сняв рюкзак, я поставила его на пол, возле стола, и села, не замечая смешков за спиной. Анчуткин передвинул книги и тетради на свою сторону, молча освобождая для меня место.

– Очень смешно, Царёв, – сказала Барбара Збыславовна совсем другим тоном. – После лекций зайдите ко мне, пожалуйста. Побеседуем насчет взаимного уважения и вежливого обращения между студентами.

Я оглянулась через плечо. Царёв сразу перестал зубоскалить, а Барбара Збыславовна, еще раз извинившись за прерванное занятие, удалилась.

– Продолжаем дальше, – продребезжал препод Облачар. – Итак, мы остановились на Митридате… Разрушив первую колдовскую школу, Митридат хотел остановить распространение тайного знания, сделав его обладателями лишь жреческое сословие. Но ученики магистра Кидинну продолжили его дело. Уже в первом веке до нашей эры была открыта школа друидов на острове Англси…

Я скосила глаза на соседа – он бегло конспектировал за преподом, а у меня не было даже тетради, чтобы записать этот бред про острова и Митридата. Ладно, конспектом можно заняться и потом, на первый раз простят. А пока можно оглядеться.

Преподаватель стоял за кафедрой, и была видна только его голова – круглая, лысоватая. Он не смотрел на группу, монотонно начитывая текст, а группа занималась чем угодно, только не учебой. Ну, не считая пары-тройки зубрил, которые строчили в тетрадках так, что ручки могли задымиться. Мельком я взглянула в сторону Царёва – он шептался о чем-то со своим соседом, и оба поглядывали так пакостно, что можно было не сомневаться – они уже что-то задумали против меня.

Я покосилась на Анчуткина, который слушал препода, раскрыв рот. Типичный недотепа и неудачник. Хоть и в толстовке.

Звонок затрещал так оглушительно, что я вздрогнула.

Студенты сразу зашевелились, зашумели, а Облачар со стуком захлопнул папку с записями и объявил:

– Через двадцать минут – вторая лента здесь же. Попрошу не опаздывать, – он выбрался из-за кафедры и засеменил к двери.

Он был и в самом деле очень невысокого роста, даже ниже меня, с пухлым животом и кривоватыми ногами. Ни на кого не глядя, он покинул аудиторию, а я приготовилась к настоящей встрече со своими одногруппниками.

Я ждала, что Царёв с дружком сразу бросятся задирать меня, но прошла минута, вторая, а парни так же сидели за столом и о что-то увлеченно чертили на листке, время от времени принимаясь спорить вполголоса. Остальные студенты не обращали на меня внимания – кто-то достал книгу и углубился в чтение, кто-то болтал, заливисто смеясь. Разумеется, ни у одного нет сотового телефона. Я только покривилась.

Заговаривать ни с кем не хотелось, Анчуткин сидел, как чучело – молча и неподвижно, а я залезла в рюкзак, в надежде найти там что-то полезное. Ленка догадалась положить мне блокнот и ручку, и я достала их, чтобы на следующей ленте изобразить видимость учебы.

А если разобраться – на что мне сдались их архимагические школы до нашей эры?!

Я непозволительно расслабилась, и поэтому не заметила, как Царёв с дружком подошли к переднему столу.

– Ну что? – спросил Царёв. – Корешки закорешились?

Спросил, вроде, дружелюбно, но я сразу угадала насмешку. И промолчала, лениво взглянув на него снизу вверх.

– Они нашли друг друга! – заржал парень с длинным лицом.

Андрей. Я запомнила его имя. Сам на козла похож и имя такое же – «Андре-е-ей», с блеянием.

– А почему ты кепку не снимаешь? – продолжал расспрашивать Царёв.

Анчуткин рядом со мной втянул голову в плечи, стараясь казаться как можно незаметнее.

– Не хочу, – ответила я коротко. – Еще вопросы будут?

– Будут, – радостно объявил Царёв.

Аудитория за моей спиной затаилась, и я затылком чувствовала, что все смотрят на нас. И ждут.

– Правда, что ты визжала, когда тебя в печь засовывали? – Царёв смотрел на меня наивными светлыми глазами, но ухмылочка никуда не делась, и только за это надо было врезать ему.

Его подпевала тут же растопырил руки и ноги и заорал тонким голосом, явно передразнивая меня:

– Нет! Нет! Спасите! Помогите! Убийцы!

Кровь бросилась мне в лицо. Я медленно поднялась и оказалась макушкой по ухо Царёву. По физии бить несподручно. А вот между ног…

– Да ладно, что ты, – примирительно сказал Царёв. – Я пошутил. А ты сейчас как будто драться решила! – он сгорбил плечи, выставив кулаки, изображая боксерскую стойку, а потом расхохотался. – Ты точно девчонка, а не пацан? Такая грозная – ух!

– Тупо шутишь, – сказала я.

– Всё, больше не буду, – пообещал он и дружески похлопал меня по плечу.

Я резко отстранилась, и он сразу отступил на шаг, подняв руки, будто сдавался.

– Всё-всё! – заверил он меня. – Теперь даже не смотрю в твою сторону. Смываюсь в ужасе.

Он и в самом деле ушел – вернулся за свой стол.

Смешки среди студентов стали громче и чаще. Я не могла не оглянуться. В самом деле – все смотрели на меня, но тут же отвернулись, словно ничего и не произошло. Я медленно села, не зная – хорошо или плохо, что подраться не удалось. Может, за драку меня бы исключили? Это было бы хорошо. Наверное…

Анчуткин вдруг странно дернулся – и раз, и два, а потом вскочил с каким-то сдавленным писком и принялся скакать по аудитории, хлопая себя по плечам и груди – будто стряхивал кого-то. Я оторопело смотрела на него, не понимая, что происходит, а студенты захохотали так, что стекла в окне зазвенели. Кто-то так ослабел от смеха, что упал грудью на стол, вытирая слезы на глазах, одна девица хлопала в ладоши, заливаясь, как колокольчик.

– Уберите! Уберите их! – завопил Анчуткин и заскакал еще быстрее.

Я посмотрела на Царёва, ожидая, что он тоже умирает от смеха, но тот сидел с какой-то кривоватой усмешкой и почему-то смотрел на меня, а не на беднягу Анчуткина. Прихлебатель Андрюха тоже выглядел озадаченным и удивленно поднял брови, почесывая макушку.

– Что здесь происходит? – услышала я ледяной голос, а потом раздался слаженный грохот – это студенты побросали тетради, книги, сумки и ручки, и вскочили, как один.

Я тоже поднялась, потому что в аудиторию вошел ректор Кош Невмертич собственной персоной, и вид его не предвещал ничего хорошего.

Несколько секунд он смотрел на завывающего Анчуткина, который метался от кафедры к столу, а потом шагнул вперед и поймал его за шею, сильно встряхнув.

– Остановился, – приказал ректор, и Анчуткин тут же перестал орать и замер, вытаращив глаза. – Иди на место, – велел Невмертич, отпуская его.

Парень, спотыкаясь и поправляя очки, прошел к парте и сел, обхватив лохматую голову. По-моему, он даже всхлипнул, но мне некогда было следить за ним, потому что ректор уже стоял передо мной, внимательно разглядывая меня и едва не принюхиваясь.

– Это ваши проделки, Краснова? – спросил он.

– Мои? – глупо переспросила я.

– А это что? – он протянул ко мне руку, и я едва не шарахнулась, но он лишь коснулся моего плеча и показал мне мелко исписанный клочок бумажки, держа его двумя пальцами.

Я вытянула шею, чтобы рассмотреть, что написано на листке, но там были нацарапаны какие-то закорючки.

В отличие от меня, ректор, похоже, сразу понял, что это. Потому что сразу утратил ко мне интерес и обвел взглядом студентов. Стало так тихо, что было слышно, как шуршит листок в пальцах господина Невмертича. Листок вспыхнул синим пламенем и в две секунды осыпался на пол пеплом.

– Кто повесил это на Краснову? – спросил ректор в абсолютной тишине.

У меня шея чесалась оглянуться на Царёва и выдать его с дружком к чертям собачьим, но это не понадобилось. Ректор очень неприятно усмехнулся и произнес:

– Царёв, Козлов, после лекций – прошу ко мне в кабинет.

Так он еще и Козлов. Я мысленно поздравила себя с тем, что угадала, на кого похож дружок Царёва – Андрюшка.

– Меня уже вызвала Барбара Збыславовна, – быстро, но без особого страха отозвался Царёв. – Сегодня. После лекций.

– Значит, вы уже постарались? – вежливо осведомился Невмертич. – Что ж, тогда зайдете ко мне после того, как побываете у Барбары Збыславовны. Козлов – сразу после лекций. А вы, Краснова, – он повернулся ко мне, и я невольно вытянулась по стойке смирно, – будьте внимательнее. Такие крылышки вам ни к чему, – он еще раз окинул мрачным взглядом всех нас и вышел, едва не столкнувшись с Облачаром.

Впрочем, преподаватель вовремя заметил ректора и почтительно уступил ему дорогу.

Мы все провожали Коша Невмертича взглядом. Я смотрела не отрываясь – сегодня он был опять в черном, умопомрачительно элегантном костюме, и в темно-синей рубашке с галстуком на тон темнее. И я снова почувствовала себя неопрятной распутехой, и разозлилась – потому что злиться было всяко лучше, чем умирать от щенячьего восторга.

Откуда Козлов узнал, что я плакала, когда меня отправляли в эту самую «печь»? Не ректор ли рассказал – специально, чтобы пустить гадкий слушок?

– Прошу садиться, господа студенты, – продребезжал Облачар, забираясь за кафедру. – Итак, продолжаем. Школа друидов на Англси была разрушена римскими легионерами…

Но мне было вовсе не до легионеров. Я внезапно осознала, насколько сложным окажется пребывание в этом проклятом институте. Если тут даже первокурсники способны на всякие колдовские штучки… Я покосилась на Анчуткина. Тот держал ручку, но не записал в конспект ни полслова. Сидел, уставившись в стол, очки сползли на кончик носа.

– Эй, – тихо окликнула я его. – Ты как?

Он еле заметно кивнул, но даже не повернул головы. Только минут через пятнадцать он встрепенулся и принялся записывать очередной бред про какую-то колдовскую школу в Баальбеке. Звонок, означавший конец ленты, снова заставил меня вздрогнуть. Студенты убирали конспекты и весело переговаривались, обсуждая предстоящий урок. Особенно веселы были девицы, и вскоре я поняла причину, услышав название предмета – «песнопения».

Царёв прошел мимо меня, чуть не задев плечом. Задел бы – если бы я вовремя не отстранилась. По-моему, это разозлило его еще больше, потому что он еле слышно хмыкнул.

– Краснова, – позвал меня Облачар, приподнимаясь на цыпочки, чтобы увидеть меня из-за кафедры, – подойдите.

Я подошла, забросив рюкзак на плечо.

– Вы уже получили учебники? – спросил препод, подслеповато щуря глаза на меня.

Я отрицательно покачала головой.

– Вам надо получить всю историю по списку, – сказал он деловито. – Вы сильно отстали, поэтому к субботе должны самостоятельно изучить пять параграфов из «Всемирной истории магических школ» и пять параграфов из «Всемирной истории волшебства»…

Мне казалось, что я участвую в каком-то спектакле. Какое волшебство? Какие магические школы? Двадцать первый век на дворе! Нанотехнологии похлеще любого волшебства!

– В субботу придете после лекций, я протестирую вас, – дребезжал Облачар так же монотонно, как читал лекции. – Кроме того, возьмите у старосты задание на неделю. В следующий понедельник будет зачетная работа по древнему миру, постарайтесь написать ее хотя бы на «удовлетворительно». Большего я от вас пока не жду.

Он так напоминал старенького математика из моей третьей школы, что я покраснела до ушей. Бедный дед бился со мной, чтобы я подтянула алгебру, но для меня это было сложнее, чем ему сесть на шпагат. И вот теперь другой дедок решил проявить участие…

Послушно кивая, я даже не старалась запомнить, что и откуда мне надо изучить. Все это было для меня совсем неважным. Важно другое – я не знала, куда сейчас идти, не знала, где здесь библиотека, столовка или туалет, наконец, где искать Ленку. А дед все бубнил и бубнил, выражая надежду, что мое пребывание в школе будет полезным не только для меня, но и для него, так как каждый студент «Ивы» – это открытие…

Минут через пятнадцать он сжалился и отпустил меня, и я вышла в коридор, чувствуя себя очень паршиво.

И куда теперь?

От стены отлепился Анчуткин и подошел, поправляя на носу сползающие очки. Он явно ждал меня, но я этому совсем не обрадовалась. Первое правило в новой школе – не води дружбу с аутсайдерами. Лучше быть одной, чем с теми, кого все гнобят.

– Все пошли в музыкальный зал, – сказал он, смешно вытягивая шею, выступающий кадык так и ходил под кожей. – Я подумал, может, ты не знаешь, где это… раз новенькая.

Наверное, он что-то угадал по моему взгляду, потому что втянул голову в плечи, как черепаха.

– Я могу просто идти перед тобой, дорогу показывать, – произнес он виновато. – Если тебе стыдно со мной рядом…

– Не стыдно, – проворчала я недовольно, потому что мне вовсе не понравилось испытывать угрызения совести из-за жалкого очкарика. – Иди рядом, заодно расскажешь, что тут происходит. Потому что я ничего не понимаю.

– Расскажу! – он зашагал рядом со мной и так обрадовался, что мне снова стало совестно. – Ты не обращай внимания на Ваньку Царёва и на вершков. Они идиоты, надо всеми потешаются.

– На кого не обращать? – переспросила я. – Каких вершков?

– «Вершки», – с готовностью пояснил Анчуткин, суетливо указывая мне дорогу. – Это они так себя называют – вроде как они всегда наверху.

– Они?

– Царёв, Козлов… Вся их компания. А остальные – «корешки».

Мы поднимались по бесконечным лестницам, проходили узкими коридорами, в которых окна были только под потолком – узкие, длинные, я глазела по сторонам, но услышав про «корешков» – резко остановилась.

– «Корешки»? – уточнила я.

Анчуткин кивнул, глядя на меня с глуповатой улыбкой. Сквозь стекла очков его глаза казались маленькими и водянистыми.

– То есть… – я ткнула большим пальцем через плечо, – там, на лекции… «корешки закорешились» – это я сейчас вроде как «корешок»?

Теперь Анчуткин кивнул с сожалением и сочувствием.

Вот только его соплей мне совсем не надо было.

– Значит, «корешок». Ладно, – процедила я сквозь зубы и прикрикнула на Анчуткина: – Чего застыл? Показывай, куда идти.

Мы снова начали бесконечное восхождение, а я расспрашивала:

– А бумажка, которую ректор с меня снял? Это что было?

Заклятье, – вздохнул он. – Царёв по заклятиям лучше всех. С ним Кош Невмертич занимается по особой программе.

– Прямо по особой? – спросила я зло. – И что он тебе там наособил, что ты скакал, как сумасшедший?

Анчуткин успехнулся и смущенно пригладил волосы на макушке:

– Сделал так, как будто по мне ползали муравьи – много, и кусались, как собаки.

– И часто он так развлекается? Ваш «вершок»?

– Ну… часто, – промычал Анчуткин. – Ты с ним не ссорься. А то выкинет какую-нибудь гадость… В этот раз заклятье почему-то на меня перескочило…

– Перескочило? – я опять остановилось. – Так он повесил на меня бумажку, и это я должна была быть в муравьях?

Ответом мне был виноватый взгляд Анчуткина, и это окончательно меня добило. Значит, если бы не этот недотепа (по каким там причинам – не известно), это я бы скакала перед всей группой, как дурная коза. И перед ректором тоже… Перед ректором. Именно это показалось мне самым обидным.

– Только ты с ним не ругайся, – поторопился предостеречь меня Анчуткин. – Его отец – глава попечительского совета «Ивы». Царёв нажалуется – и тебя могут отчислить. Вершки это знают, и пользуются. Знают, что мы в любом случае будем молчать и не пожалуемся.

– И пусть отчисляют, – отрезала я.

Анчуткин как-то странно посмотрел поверх очков, и меня разозлил этот непонятный взгляд.

– Чего опять застыл? – сказала я грубо. – Мы дойдем сегодня до ваших песнопений или нет?

Пока мы шли закоулками института, Анчуткин успел многое мне рассказать. «Вершки» и в самом деле были мажорчиками. Почти у всех родители были выпускниками «Ивы» и теперь занимали какие-то суперважные посты, чуть ли не в ставке Президента. Они обучались платно, и, если верить Анчуткину, плата была очень приличной. Зато «корешки» обучались за счет институтского бюджета – их набирал по всей стране лично ректор. Успешным студентам-«корешкам» даже выплачивали стипендию и они жили в «Иве» постоянно, как в интернате.

– Кош Невмертич меня в Нерюнгри нашел, – похвастался Анчуткин. – Я как узнал, сразу не поверил. Это огромная удача – попасть в «Иву». Хотя и страшно тоже, но…

– Подожди, – перебила я его. – Получается, мажоры учатся платно, а ты – бесплатно? Выходит, у них и талантов-то особых нет, а у тебя есть?

Анчуткин поправил очки и поскреб затылок:

– Нет, не так. По сути, мы все учимся на деньги родителей «вершков» – деньги выделяет попечительский совет. Просто не так много людей с волшебными силами, вот нас и добирают, где только можно. Если нет денег учиться в «Иве» – молись, чтобы тебя не выкинул попечительский совет.

– С чего это молиться? – фыркнула я. – Да я мечтаю вылететь отсюда. Не видела места глупее и бесполезнее, чем ваша «Ива». Чему тут могут научить? Муравьев насылать? – тут я покривила душой. Насылать муравьев – очень даже заманчиво. Умей я делать это года два назад – кому-то очень бы не поздоровилось. Может, моих семи процентов хватит на такое заклинание?..

– Если вылетишь отсюда, – сказал вдруг Анчуткин медленно и таким таинственным тоном – будто рассказывал страшную сказку, – то за тобой сразу приставят особистов. Проколешься – и глазом не успеешь моргнуть, как окажешься в Особой тюрьме. Навсегда. Даже не до смерти. До конца веков.

– Что? – я вытаращилась на него, но он был абсолютно серьезен. – Да что вы все заладили про эту тюрьму? – спросила я с вызовом. – За что меня сажать? Я еще несовершеннолетняя!

– Абигейл Уильямс было тринадцать, когда ее определили в Особую тюрьму. Она там уже почти четыреста лет.

Если он рассчитывал напугать меня, то ошибался.

– Я не знаю, кто такая твоя Абигейл, – произнесла я с вызовом.

– Да, мы это еще не проходили, – смущенно признал Анчуткин. – Это будет в следующем полугодии, когда начнем проходить процесс Салемских ведьм, но в учебнике это написано, на сто двадцать первой странице. Она устроила в Салеме в 1662 году настоящий переполох, из-за нее казнили уймищу невиновных людей, ее поймали маги из Южного ковена и заперли в Особую тюрьму.

– Какого ковена?!

– Южного… – совсем растерялся Анчуткин. – Она не могла контролировать свою силу, и ее изолировали. Ты же не хочешь, чтобы это случилось с тобой… Тут болтают, что ты подожгла машину ректора одним взглядом.

Я замолчала, кусая губы, и не зная, что ему ответить.

– А у тебя сколько процентов по волшебной силе? – спросил Анчуткин. Наверное, под шестьдесят? Хотя, нет, – спохватился он. – Поджечь взглядом – это не меньше семидесяти будет…

– Семь, – сказала я громко и отчетливо.

– Ну вот, я же говорил – семьдесят, – с готовностью поддержал он.

– Семь, – повторила я. – У меня всего семь процентов. Я – особь класса «Цэ».

Лицо Анчуткина вытянулось, и на мгновение он стал ужасно похож на Козлова.

– К-как – семь?! – прошептал он, потрясенно. – Шутишь, наверное?

– Вообще не шучу, – я решительно поправила бейсболку. – Когда мы дойдем уже? Ты как будто нарочно длинным путем ведешь.

– Почти пришли, – Анчуткин покраснел, как рак. – Только не ругайся с Царёвым…

Мы спустились по узкой лесенке, прошли боком через такую же узкую дверь и оказались в просторном коридоре, перед неплотно прикрытой дверью, из-за которой доносилась странная переливчатая музыка.

Разговор с Анчуткиным не прибавил мне позитива. Черте что тут происходит. Садят в тюрьмы малолеток. И за что?! Какие поджоги взглядом? Я и не смотрела на эту проклятую машину!

Мы не успели войти в аудиторию, потому что путь нам преградила бойкая девица, очень непохожая на остальных студенток «Ивы». Она была в спортивном костюме, без макияжа, и волосы у нее были стянуты в затылок так же, как и у меня.

– Ты – новенькая? – спросила она требовательно. – Краснова? – тут она взглянула в блокнотик, который держала в руке. – Василиса, правильно?

– Да, – ответила я, готовясь к какой-нибудь новой каверзе.

– Я с третьего курса, Алёна Козлова, – свое имя она произнесла быстро и невнятно, уткнувшись в блокнот, – я занимаюсь подготовкой выступления к выпускному соревнованию с приматами. Ты будешь участвовать? – она требовательно выпятила подбородок, посмотрев на меня светло-карими глазами.

– То есть я еще и примат… – сказала я с угрозой, снимая рюкзак с плеча.

– Она не знает, кто такие приматы! – встрял Анчуткин.

– Не знает? – Алёна-с-третьего-курса вскинула брови.

– Приматы – это те, кто учится в Институте Прикладной Магии, – объяснил мне Анчуткин. – Сокращенно они называются «ПриМа», и мы зовем их «приматы», – он хихикнул, но под суровым взглядом третьекурсницы продолжил: – У нас с ними постоянно соревнования, а в конце учебного года – финальные показательные выступления. Ты будешь участвовать?

Я немного остыла и успокоилась. Соревнования – это было интересно. И это было понятно. И даже круто.

– А что надо делать? – спросила я небрежно, чтобы эта Алёна не подумала, что я страх как хочу выступать против этих «приматов».

– Вопрос в том, что ты можешь показать, – деловито и напористо заявила Алёна. – Что умеешь?

– Танцевать.

– Танцевать? – пожалуй, это озадачило ее еще больше, чем то, что мне не было известно о «приматах».

Я сняла рюкзак и положила его у стены, и туда же швырнула бейсболку, а потом без разминки сделала прыжок назад через голову, даже не оперевшись об пол рукой. Когда я встала на ноги, Анчуткин смотрел на меня, как на настоящее чудо, и даже его восхищение было приятно. Вот только на девицу это особого впечатления не произвело.

– А что умеешь магического? – спросила она строго. – В чем сильна? Иллюзия? Массовый гипноз? Левитация? Что сможешь показать?

– Ничего такого не умею, – призналась я, почувствовав себя неудачницей еще почище Анчуткина.

– Жаль, – Алёна поджала губы. – Ну что ж, все равно приходи… как время будет. Попробуем использовать тебя где-нибудь в подтанцовке.

Она сделала пометку в блокноте и умчалась по коридору бодрой трусцой.

– Слушай, ты так здорово вот это вот сделала… – Анчуткин покрутил руками, изображая в воздухе какие-то кривые окружности.

Я молча подобрала бейсболку и рюкзак и пошла в аудиторию, откуда продолжала литься серебристая переливчатая музыка.