Василиса с премудростью (СИ)

Не вынесло сознание девичье перемен этих - сбежало надолго, вернуться не обещая.

Очнулась Василиса лишь несколько дней спустя, в небольшой комнатке уютной на одноместной кровати с периной да пологом красочным. Оглядевшись по сторонам, приметила царевна два сундука крупных, несколько икон да зеркало на стене во весь ее рост. Единственное окошко было здесь распахнуто настежь, впуская свежий воздух, но, при этом, прохлады сильной не создавая.

Только лишь собралась подняться болезная, как дверь в комнату распахнулась, и появился в проеме незнакомец давешний, только теперь одежда на нем простая деревенская была, а выражение лица необычайно хмурым стало:

- Проснулась, наконец? – спросил гость нежданный тем временем, Василису увидев.

А у нее уж на душе птицы запели – так приятно было сызнова голос этот мягкий обволакивающий услышать. Против воли и разума пошла девица - улыбку робкую на свободу выпустила, сдержать не в силах, и румянцем залилась от макушки до пят самых, кивая в ответ и глазки счастливые долу опуская.

- Мда, зелена еще совсем… - снова голос от двери прозвучал, а за ним и шаги неспешные раздались. Вскоре в поле зрения царевны показались короткие кожаные сапоги, а незнакомец продолжил говорить с раздражением явным, - ну будет тебе в молчанку играть, время идет быстро – пора и о деле поговорить. Начнем сначала, пожалуй. Как звать этакую скромницу? И сколько лет тебе в этом году минуло?

- Василисою, - шепнула девица, от переизбытка чувств сминая простыню в руках и губы враз высохшие облизывая, - шестнадцать лет недавно исполнилось.

- А правда ли, что ты – та самая затворница, дочь почивших Ириара и Людмилы? – не унимался мужчина.

- Правда,- только и смогла ответить горе-собеседница, не в силах солгать сероглазому дознавателю.

- Вот оно как, значит, - задумался представитель сильного пола о своем о чем-то, замолчал, прелестницу юную тем временем жадно разглядывая.

Наконец, не выдержав тишины наступившей, сама Василиса в глаза цвета неба предгрозового взглянуть решилась и спросила неуверенно:

- А вы?..И как я здесь?..- широким жестом указала она на окружающую обстановку и плечами пожала, сама своей храбростью восхищаясь.

К чести незнакомца сказать – сразу понял он, что царевна узнать хотела. Еще немного помолчав, он вдруг кивнул (окончательно решение какое-то для себя принимая) и, присев на край кровати, подле ног девичьих, сообщил:

- Имя мое – Влад. Родственник я родителей твоих… но не по крови. Долг у меня есть перед ними один, так придется его выплатить сполна, видимо. Буду заботиться о тебе, как о… как… о сестрице словно родной. Поселю тебя здесь пока – это дом портнихи уважаемой, Ариадны Демьяновны, будешь в подмастерьях у нее. С Кощеем договорились мы, не станет он домогаться боле. Поживешь здесь, подрастешь… Телом, так сказать, нальешься, разума наберешься. Буду навещать вас раз в месяц, о делах твоих справляться. Глядишь, время пройдет, дрожать при виде меня перестанешь… А там и поговорим, что дальше делать. Сейчас еще одну вещь важную запомни: возьми перстень мой, заговоренный он, надень и не снимай ни в коем разе. Он внешность изменит твою совершенно, ни цвета глаз прежнего не оставит, ни формы губ…

При последних произнесенных словах, протянул мужчина руку вперед и едва-едва подбородка царевны коснуться успел. Дальше отшатнулась она, к изголовью кровати прижалась и, нахмурившись, снова взгляд в сторону отвела. Страшно стало вдруг Василисе, представила она, какую плату сейчас «родственник» за доброту свою запросит и в дрожь ее бросило.

Однако, Влад ожиданий ее не оправдал: махнул лишь правой рукой раздраженно, пробурчал что-то под нос себе и, кинув перстень обещанный на смятую простынь, вышел вон из комнаты, напомнив:

- Не снимать! А ни то сама от насильников отбиваться станешь.

А после… После было много открытий новых, удивительных для юной царевны, привыкшей к жизни затворницы... Очень медленно дикарка и скромница снова стала превращаться в веселую молодую девушку, беспечную мечтательницу, способную проявлять любопытство, живость ума и не дюжий оптимизм. А раз в месяц «сестрицу» свою непременно хозяин перстня навещал: устраивал прогулки и сюрпризы разные привозил, внимательно в глаза девичьи всматриваясь, что-то в них разглядеть пытаясь…

Так и пролетело три года, словно один день прошел. И появился у Василисы жених… Были и до этого ухажеры (даже на внешность неприглядную, перстнем созданную, не смотрели), но только стоило девушке благосклонность к кому проявить – тут же разъезжались парни кто куда, причин не объясняя. А Николка стойким оказался, даже до поцелуев за харчевней местной дело дошло… И не сказать, чтобы влюбилась царевна в красавца городского (для нее совсем другой мужчина давно уж лучшим самым стал), да только страсть как хотелось ей на своем примере все прелести любви опробовать, ведь девятнадцать годков стукнуло уж, так и старой девой остаться недолго!

Итак, настал момент нечаянной радости: практически соприкоснулись губы в поцелуе (для Василисы первом), почти замерло сердце ее от переживаний глубоких, почти… Но, стоило царевне глазки в предвкушении прикрыть, как крик болезненный раздался – далеко отлетел Никола, пробил собой оградку и в свинарник прямо угодил, весь в…грязи измазавшись.

- Зря не внял ты предупреждениям моим, - тем временем голос Влада раздался. Стоял он позади «сестрицы» широко расставив ноги, слегка склонив голову на бок и на горе – ухажера очень внимательно поглядывая, - разве не объяснял я тебе, что дважды повторять не стану? Разве мало оказалось переломанных ребер и сотрясения? Или, может быть, ты боль любишь? Тогда не уходи далеко! Сейчас я с Василисою переговорю и продолжим…

Испугалась ли девица грозного голоса и потемневшего взгляда? Отнюдь. Бросилась царевна нежданному гостю на шею с радостным криком, расцеловала в обе щеки и только потом отчитывать стала за то, что Николку тот напугал ни за что, ни про что. А самой радостно от встречи, душа поет – ведь лишь через несколько седьмиц приехать Влад должен был сызнова.

- Ой, ну как же можно человека так пугать, - разорялась Василиса, хитро на «братца» поглядывая, - так ведь и вовек никто меня замуж не возьмет, не приласкает… Придется тебе до старости лет старую деву опекать, с места срываться - от дел отрываться, пока в муках не помру, так ни разу объятий мужских и не познав!

А в ответ ей рык раздается: по всему видать, будет и дальше «родственник» охоту горе - женихам отбивать, не позволит другим к царевне подступиться. Смеется Василиса, а сама всё гадает, доколе еще он мучить ее и себя будет? Тут уж и сам Влад дозрел: проводил взглядом цепким улепетывающего через дворы Николку и сообщил решение свое, крепко кулаки сжав:

- Хватит с меня этих… Нагулялась ты, вижу, отвела душу. В общем, не брат я тебе, никогда им не был и не буду! А ласки… ласки будут, еще как будут, это уж не переживай, только прими предложение мое. - и вместо слов дальнейших протянул мужчина замершей от неверия девушке колечко обручальное аккурат посреди открытой ладони его пристроившееся.

Уж сколько радости было! Сколько ликования! Самый счастливый день настал для пары влюбленной. И не было в душе девичьей ни сомнений, ни переживаний, хоть и не знала она толком мужа будущего. Мало он о себе рассказывал, зато многое сделал за годы прошедшие. Вот и ночь настала в пограничном царстве, и ласки обещанные приняла Василиса, отдавая себя на веки вечные всю целиком, без остатка.

А утром… Проснулась красавица, впервые перстень заговоренный за прошедшие три года с пальца снявшая, в объятиях ни то мужчины, ни то зверя страшного! То вроде и Влад ее был, да только когти черные на руках его вместо ногтей появились, грудь еще мощнее прежней стала, а на плечах могучих, на бедрах и щеках наросты вылезли – словно чешуей тело прежнее покрылось. Закричала от испуга царевна, отпрянула от жениха новоявленного…

Лишь поморщился мужчина, проснувшись окончательно. Магией створки окон прикрыл, дверь в комнату притворил и посоветовал невесте тише себя вести, а лучше и вовсе лечь и доспать время оставшееся:

- Мы сегодня с тобой в мое царство отбываем, там тебе много нового узнать предстоит, иногда несколько пугающего… Но я рядом буду, во всем помогу, как и всегда, – втянулись когти назад в следующий миг, исчезла чешуя с тела жениха и принял он облик прежний, желанный и привычный для глаз ее. – А насчет трансформации тела частичной – не думал я, что перекинусь во время сна. Измотала ты меня ночью, вот и позволил себе немного расслабиться, вышла часть моей ипостаси второй наружу. Если напугал…

-Если?! Если?!!! – заламывая руки, бегала Василиса по комнате взад-вперед, и не думая успокаиваться после пояснений своеобразных, - да кто ты такой вообще? Чего от меня хочешь? Откуда у тебя чешуя змеиная? И…

Осеклась девушка, замерев от догадки дикой. Пробежал мороз по коже нежной, затряслись губы в предвкушении истерики лютой:

- Так это ты?! Змей Горыныч? Из рода древних хранителей врат в царство потустороннее?

Присел мужчина, поняв, что поспать больше сегодня не удастся и, штаны кожаные натягивая, лениво проговорил:

- Я. Владислав, сын Полова из рода Горынычей. Только не нужно снова кричать и из стороны в сторону кидаться! Три года дал я тебе на то, чтобы привыкла ко мне, чтобы поняла, как сильна привязка наша. Мать твоя ритуал запретный провела, а завершить сделку так и не успела. А отец и вовсе из невесты моей нелюдимую варварку сделал. Наказать бы их, по-хорошему, но я великодушно простил.

- Они и так мертвы давно!

- Это не оправдание, - пожал плечами мужчина, продолжая одеваться и пристально Василисе в глаза глядя, - от меня ни на том свете, ни на этом не укрыться: мертвый ли, живой ли – любого к ответу призвать могу. А теперь собирайся, раз отдохнула уже. Нам пора домой.

- Куда? За кипящую реку Смородину, через мост Калинов, прямо в царство серости и ужаса?!!

- Снова кричишь, - Владислав растер лицо свое ладонями и устало на невесту посмотрел, - царство мое Сумеречным называется, а ужасов там до твоего появления отродясь не было. Так, мелочи всякие… Поэтому возьми себя в руки и…

- Никогда!.. Никуда!!! – вжалась Василиса в стену, кулаком в лицо жениху (у которого, к слову сказать, снова чешуя от избытка чувств полезла) тычет, волна гнева в ней разрастается. А уж когда женщина зла – не следит она за тем, что с языка длинного срывается, метко в самые больные места жалит… - Обманщик! Я не хочу… Не пойду никуда!! Забери кольцо свое немедленно и убирайся на все четыре стороны в царство свое зловонное! Нужна тебе невеста? Так лучше жабу с болот подбери, уж она–то тебя за своего с радостью примет!..

- Жабу, говоришь? - дернулась чешуя на правой щеке Владислава, склонил он голову на бок из последних сил ярость звериную сдерживая, да проговорил своим тихим, проникающим в самые глубины души, голосом, - ну так пусть по-твоему будет!

ГЛАВА 4

Вся жизнь прожитая пролетела перед глазами девичьими в один миг… Да только разве мог царь Берендей в подобный рассказ поверить? И, что волновало больше гораздо, проникнется ли сочувствием к рассказчице слушатель важный или осудит за поведение непристойное и вспышки гневные?

Вздохнула поглубже красавица и… решительно новую правду сочинять стала, более для нее удобную:

- Ах, государь – батюшка, правы вы: стерли царство наше с лица земли темные воины с севера пришедшие. Мало кого пожалели, душегубы, а выживших всех в рабство продали. И меня, горемычную, также не отпустили… Я ведь девкой чернавкой переоделась, да колечко батюшкино заговоренное надела, внешность изменяющее – не признали во мне дочь самого Ириара, за медяки да серебрушки Кощею (зверю лютому) отдали.

- Кощею? Тому самому, что властителем царства пограничного значится?! – заелозил на стуле высоком расписном Берендей, не нравилось ему очень начало истории девичьей. – И? Что же дальше было? Не томи старика!

- Дальше страшное самое началось! – выпалила Василиса, всхлипнула погромче и тыльной стороной ладошки слезы воображаемые с глаз смахнула. – Велел Бессмертный всех красавиц к нему привести, дабы пользоваться ими и распоряжаться по усмотрению своему в любое время дня и ночи… Испугалась я жутко, да только перстенек не подвел – не сочли меня годной для удовлетворения нужд особы важной, оставили на кухне прислуживать, местной поварихе в помощь. Так три года я отмаялась, руки все в кровь истерла, света белого толком и не видела…

Замолчала красавица, прикидывая, что дальше сочинить надобно, дабы царя окончательно разжалобить и в тоже время не дать себя замуж за сына его выдать.

- Ну, чего умолкла? – тем временем Берендей снова голос подал, - понимаю, что неприятно ужасы подобные вспоминать, но лучше уж сразу все выложить, как есть, тогда и порешим, что дальше делать.

Закивала царевна, вздохнула снова тяжко и продолжила:

- Так вооот… В один из дней, жарких особенно, пошла я в комнатку для прислуги ополоснуться, а перстень-то мой заговоренный возьми и соскользни с пальца похудевшего! Что тут было! Заметил меня стражник местный, пытать стал: кто да откуда? Потом к самому Кощею привели бедняжку, а там!..

- А там?!! – подался слушатель нетерпеливый вперед, весь в предвкушении.

- Змей Горыныч там, в гостях у Бессмертного! – сама обалдела рассказчица от поворота нового в истории своей. – Увидели они меня, оба захотели к себе в невесты! Начался тут у бывших друзей спор великий, кому я достанусь! Уж и ругались они, и в драку за меня бросались, потом и вовсе магией направо - налево швырять стали! Победил Горыныч, конечно…

Последние слова особенно тепло произнести у царевны получилось, уж больно скучала девица по образу жениха своего, в воспоминаниях явившемуся. Не пугала теперь ни ипостась вторая, ни замок в сумраке где-то спрятанный.

- Кто победил? Хранитель врат в мир потусторонний?!! – перебил грёзы Василисины Берендей, с кресла окончательно съехав, - это что ж он могучий воин такой и за тебя в рукопашную бросился? Опиши-ка подробней зверя этого?..

- Влюбился он в меня со взгляда первого, уж и не знаю, за что! – закивала царевна, глаза и без того большие округлила и давай дальше рассказывать, остановиться не в силах: - а сам страшшшный, здоровенный, высоченный! На лапищах когти огромные, как лезвия острые; во рту клыки жуткие; по всему телу наросты костяные, а на голове рога вверх закрученные…

- Рога-то откуда? - вдруг позади голос до боли знакомый раздался, отчего у Василисы враз запал весь закончился и ноги ослабли стремительно. – Каким угодно его видывал, но рога – перебор, честное слово.

Очень медленно оборачивалась Василиса, дабы убедиться в том, что не почудилось ей явление невероятное. Не почудилось.

Практически у двери самой, на одном из резных сундуков, восседал Владислав, вальяжно ногой покачивая и ухмылку злорадную не скрывая. Чего угодно ожидала завравшаяся царевна дальше, однако и тут Горыныч удивить ее сумел и покраснеть заставил. Как только взгляды ее и его встретились, слетела вмиг маска умиротворения с лица мужчины, вскочил он на ноги и… поклонился озадаченной невесте в пол, громко проговаривая:

- Ну, здравствуйте, Василиса Ириаровна, рад видеть вас очень в здравии полном. Прибыл я по указу правителя - зверя лютого, чешуйчатого и когтистого!

Закашлялась лгунья прекрасная, пересохло в горле у нее – ни слова в ответ вымолвить не может.

- Вот, возьмите водички, прошу вас, - тут же гость нежданный с кувшином полным и стаканчиком рядом оказался, услужить старается: - столько вам пережить пришлось, удивительной вы силы девица! Отдохните, прошу. Позвольте мне, как свидетелю последних событий во дворце Кощеевом происходящих, за вас рассказ мучительный завершить?

Тяжело осела Василиса на место прежнее: вцепилась в стакан с водой, но отпить из него так и не смогла, уж больно дрожь в руках сильной оказалась. А Владислав уже рядышком пристроился, историю давешнюю продолжает, привирать не хуже самой царевны старается:

- Ох, и не шуточной битва то была, государь – батюшка, уж и не чаяли мы, простые смертные, в живых остаться! Летели клочки по закоулочкам, небо ясное тучами заволокло, а земля и вовсе трещинами вся покрылась – того и гляди, разъедется в стороны, и не станет приграничья вовсе! Но, как и сказала невеста сына вашего, закончилось все победой злодея Горыныча. – оглянулся рассказчик на притихшую совершенно царевну, забрал стакан из рук ее оцепеневших, выпил все сам залпом и завершил повествование быстренько: - поняла тогда девица прекрасная, что за чудище ее пользовать будет, выхватила нож из – за пояса и всадила его в сердце холодное!

- Как в сердце?! Кому??? – Берендей вопросил, царственный зад аккуратно на стул заново пристраивая.

- Чего я?.. – глухо Василиса прошелестела, глаза пуще прежнего округлив.

- Петру семипалому, конечно, телохранителю правителя моего, - отвечал Владислав невозмутимо, - подоспел тот вовремя, загородил собой чешуйчатого. Правда, для него это худо закончилось, ну да профессия такая, ничего не попишешь.

В повисшей следом тишине услышала царевна, как комар мимо двери в кабинет пролетел, а за окном капельки дождя первые накрапывать стали.

- Да не убивала я… - наконец вымолвила Василиса, шумно выдохнула и на перепуганного Берендея уставившись, затараторила:- пригрозила просто змею, что со мной шутки плохи… обозвала его эммм… словом нехорошим. Обозлился он и наказал меня - в лягушку превратил! Не знаю я вовсе, кто этот Петька таков, вот вам крест!

Развел руками Горыныч в стороны, пожал плечами широкими да улыбнулся лучезарно:

- Значит, попутал я что-то. Возраст, знаете ли, годы берут своё. То, видать, другая царевна была – всех упомнишь разве?

Вздохнул Берендей облегченно, поднялся с места и к парочке взглядами скрестившейся направился:

- Ну, знаете ли, господин хороший, - обратился он к Владиславу, явно не до конца понимая, кто к нему в гости пожаловал, - вы хоть и послом главным у хранителя врат значитесь, а ведете себя… Не уместны шутки подобные в тереме этом. Василиса Ириаровна сыном моим спасена была своевременно, так что скоро пир мы в честь свадебки их приготовим, не смотря даже на то, что бесприданницей царевна осталась.

- Великодушный вы человек, - Горыныч в ответ молвил, по-прежнему глаз от красавицы не отводя, улыбку загадочную не пряча, - жаль только мне на пиру том погулять не удастся. Лишь только с нечистью болотной разберусь – тут же велено назад возвращаться, в царство наше, серое да зловонное.

Молчит девица красная, в разговор мужчин внимательно вслушиваясь, гадает, неужто так просто от нее жених прежний отступится?

Отступился. Подождал чего-то, посмотрел пытливо с минуту-другую на Василисушку, но, словно бы не обнаружив того, что искал, отвернулся мигом и интерес всякий к ней потерял. Что-то внутри царевны преломилось сейчас же, неспокойно стало ей, и щемящая тоска изъедать душу принялась, пробуждая нечто давно забытое, в народе толи совестью, толи раскаянием зовущееся.

Вскоре и вовсе вышел вон Владислав, а Берендей еще немного посокрушавшись над судьбою будущей невестки, велел ей отдохнуть как следует, дабы на ужин выйти нарядной и бодрой.

… Не задался день у царевны, так и пришлось маяться ей до вечера самого. Ни поспать толком не смогла, ни в себя прийти… Ждала девица жениха судьбою предназначенного, даже за дверь в комнатку свою выглядывала изредка – все шаги его чудились. Отобедала Василиса слабо, аппетит растеряв окончательно. К вечеру так извелась девица, что только слепец ее красавицей назвать мог бы, душою при этом не покривив.

Тогда, как истинная женщина, решила царевна и на ужин не показываться, дабы не понял Владислав, как тронула ее встреча их давешняя. Пошли ей и в этом на уступки – принесли кушанья разные, да чернавок прислали не в меру словоохотливых, чтобы развлекли невесту Иванову. Те и рады стараться – вместо ртов жернова настоящие, любую сплетню в миг перемалывают и за новую берутся!

Тщательно, в пятый раз уж один и тот же кусок дичи пережевывая, думала бывшая лягушка о своем: стоит ли ей идти и каяться к Горынычу, да в чувствах своих сознаваться, или все-таки гордость поберечь и дождаться, пока сам он объявится? Тут-то до сознания ее голос одной из служек донесся, внимание ее восклицаниями разными привлекая сиюминутно:

- … а он брови нахмурил, подобрался весь, да на царя – батюшку нашего накинулся с речью обвинительной: «Что же вы запустили так места те, заветные? – говорит, - одно дело, когда болото стоит на месте, и другое совсем, когда разливаться на пашни да деревни окольные начинает за дни считанные, людей захватывая! Этак нечисть, там расплодившаяся, за лето от царства вашего клочка земли не оставит!» А наш-то плечами только пожимает: « Вам–то, - отвечает, - какое дело? Сами разберемся. Пока только три бабы и пропали, нам от них ни горячо, ни холодно…». Тогда сероглазый кааак зашипит: « Сссын вессссь в отцсааа! – по столу бамс кулачищем, вскочил на ноги и давай коня своего требовать, - и ты, - на Ивана показывает,- со мной пойдешшшь, пользсссу хоть какую-то принесссешь!»..

- Про кого вы говорите, в толк не возьму? – вскинулась Василиса, на чернавок уставилась разъяренно, - поясните мне все немедля да как следует!

А у самой сердце вскачь пустилось от предчувствия нехорошего, того и гляди споткнется и остановится!

- Так чего ж там пояснять, - мямлит девка в ответ невразумительно, - ускакал посол Змея Горыныча, а с собою жениха вашего прихватил. Сказал, чтоб к утру их возвращения ждали. Только простился уж царь-батюшка с сыном младшеньким – шутка ли второй раз за седьмицу на те же болота черные ехать, тут уж никакая удаль богатырская не спасет.

- Зачем это нужно? – прижала Василиса руки к щекам, головой раскачивает, - на кой дались им болота те?!

- Так нечисть там совсем расхулиганилась, никакой управы нет! – поясняет вторая служка, скоренько остатки ужина на подносы собирая, да раскланиваясь, - народ ропщет, спасения требует. За последние деньки и вовсе плохо все стало, болото из берегов вышло и семимильными шагами ко дворцу двинулось! Только вы не переживайте не об чем, спите, царевнушка, не след вам подобными ужасами головушку светлую забивать…

Хлопнула дверь в покои Василисины, осталась одна она, мыслям своим на растерзание.

Больше часа минуло, а покой так и не обрела метущаяся душа девицы. Успела она и у окна посидеть, и песню грустную спеть, затем попытку забыться сном спасительным предприняла - ничто фантазии в голове ее разбушевавшиеся успокоить не в силах было.

Тогда вспомнила царевна, как раньше, в тереме батюшкином от тоски спасться ей удавалось. Приоткрыв дверь в покои свои, громко Василиса чернавку подозвала да велела ей принести нити шелковые всех цветов что найдутся и ткань белую плотную.

Так, спустя энное количество времени, присела у окна царевна с лучиной зажженной и стала припоминать дом свой, матушку с батюшкой, дворец их, поля да реки…Хотелось ей перенести на картину лучшее, что в памяти осталось. Да только мысли девичьи далеко ускользали все время, туда, куда сердечко ее тянулося давным-давно… Где кольнет иглой раз – там река, берегов не видать, течь начинает, где кольнет другой раз – горы высокие, верхушки туманом закрыты, появляются, где третий кольнет – птицы там летят, крыльями огромными машут, ветра холодные разгоняют.

Солнышко вот-вот взойдет, а Василиса покоя не знает – вздыхает горестно, шьет – вышивает, да в окошко зорко поглядывает, всадников на горизонте высматривает.

Наконец, с первыми петухами, как и было Владом обещано, отворились ворота к терему ведущие. Конский топот царевне громом среди ясного неба кажется, душа вот-вот в царство иное отлетит с испуга – такое волнение давно она, горемычная, не испытывала. А наездники оба из стороны в сторону раскачиваются, еле – еле в седлах держаться умудряются. Последнее, что увидеть удалось царевне – стражу подоспевшую к приехавшим – помогли тем спешиться, да в терем гостевой войти.

Ох и странное состояние у царевны тут случилося: не то рыдать она захотела, ни то петь от счастья! Бросила на пол рукоделие свое, законченное минутою раньше, и давай по комнатке метаться – то упрекать жениха в горячности излишней, то радоваться, что невредимым вернулся, а то и вовсе кулаками ему грозить сквозь двери закрытые да стены деревянные, мол, «Ответишь ты мне за ночь бессонную!».

Однако прошло время некоторое, и поутихла буря в душе девичьей, осталась там усталость только да желание самолично в глаза серые взглянуть – убедится, что цел, невредим остался…

Долго думать не стала красавица – решила она так: чем в подушку уткнуться и всхлипывать продолжать до обеда самого, уж лучше предпринять шаг один… опрометчивый весьма.

Кивнув собственным мыслям, схватила царевна шаль годами потрепанную (одной из чернавок забытую), накинула ее себе на голову да на плечи, и к двери в опочивальню свою подошла, прислушалась, выглянула аккуратно. Тихо и пусто кругом, ни души вокруг.

- Эх, была – ни была, - шепнула Василиса, за порог нерешительно выскальзывая. – В случае чего, скажу, что лекаря искала, снадобья его волшебного испросить хотела, от страхов и хворей.

Быстро продвигаясь вперед (передышек себе не позволяя, дабы не передумать дальше идти), скоро добралась царевна до гостевых покоев. Там ей порядочно страху пережить пришлось – чуть на стражу Берендееву не налетела девица в потемках. Хорошо хоть во время услышала шаги тяжелые, успела схорониться в простенке, вся в пыли замаралась, паутиной обмоталась! За то и награду ценную получила, одного из охранников подслушав: оказывается, идти далее никуда не нужно было, ведь «посол змея в соседней опочивальне задремал, беспокоить не велел, любого на покой его дерзнувшего на клочки разорвать грозился».

Усмехнулась царевна, речи такие услыхав, успокоилась немного: раз в силах Горыныч рычать, да стражу запугивать, знать хорошо все будет, ни исцелять его, ни ухаживать не требуется. И вот разумней всего назад повернуть было, себя не опорочив, репутацию не запятнав… Да только ноги уже сами ее к двери заветной подвели, а голос внутренний одобрительно так приговаривать начал: «одним глазком взглянуть-то и требуется, ничего от этого плохого не будет; не узнает никто, зато спокойнее станет».

Опомнилась Василиса уже внутри комнатки небольшой, обставленной почти также как и ее собственная. Кровать здесь разве что поболе была, да стол красивый посередке стоял, скатертью расписной до самого пола укрытый. Так, в нерешительности постояв немного, обстановку окружающую осмотрев, подкралась царевна к балдахину тяжелому и, дыхание затаив, отодвинула ткань в сторону.

Частично укрытый простынею белой, скинув на пол подушки мягкие, раскинулся на перине жених Василисин. Пепельные волосы его разметались по сторонам, на виске венка беспокойная пульсировала, а лицо даже во сне хмурым оставалось, словно не на отдыхе он, а на битве новой сражается. Грудь оголенная вздымалась тяжело, руки в кулаки то сжимались, то разжимались снова…

Совершенно не задумываясь над последствиями действий своих, подошла царевна поближе к красавцу спящему. Глядя на Влада, коснулась девица лба его грозно нахмуренного, по морщинкам пальчиками провела, стараясь разгладить черточку каждую. Навернулись на глаза ее слезы от тоски щемящей: так хотелось подарить ему всю скопившуюся в ней нежность, приласкать, да убрать горечь с лица дорогого…

Да только нужно ли все это ему? Почитай три года прошло со дня памятного, когда наказал Влад невесту за слова обидные. Разозлился не на шутку тогда Горыныч, и не просто обратил царевну в лягушку болотную, но и пари с ней заключил, вопреки правилам всем. Снова воспоминания в голове Василисиной пронеслись…

« - Три года я тебя ждал, - прокричал змей в сердцах, - три года обхаживал, все прихоти исполнял! Теперь и ты подождешь столько же! Слово мое такое: на тебя надену шкуру лягушачью, будешь в ней, в родной словно жить, пока не раскаешься!

- Вот как? Снова выбора мне не оставляешь? – прищурилась злобно зеленая, - справедливо, нечего сказать! Так вот тебе мое слово: не раскаюсь я никогда! Уж лучше на болотах пропаду, чем перед тобой всю оставшуюся жизнь в царстве сумеречном пресмыкаться стану!

- Так тебе выбор нужен?- задумчиво Влад проскрипел, - что ж, согласен я! Уговор такой заключить предлагаю: если три года грядущих выдержишь и шкурку в целости сохранить сумеешь – сниму с тебя обязательство, сможешь идти на все четыре стороны! Но если раскаешься и вернуться решишь - сожжешь лягушачий покров, и вмиг я рядом окажусь, назад тебя приму…

… С радостью царевна на условие змея согласилась. Первый год еще очень зла она была и полна намерения вернуть свободу свою, еще до рождения ее отнятую. Второй год дался тяжелее намного, терзалась часто Василиса сомнениями разными, но не желала первой от своего отступиться… Ну а третий год самым сложным оказался и неизвестно, чем бы все закончилось вскоре, кабы Иван в местах тех же не объявился…»

***

Из воспоминаний вырвал девицу легкий рык: Горыныч слегка повернулся во сне, еще ниже простыню (и без того слишком мало прикрывающую) стаскивая. И снова ослушалась царевна голоса разума, а ведь он громко закричал: «беги, коли шкурку и гордость сохранить хочешь!»

- Что ж не спится тебе, горюшко мое? – Василиса прошептала, нежно плечи мучителя своего поглаживая, уйти не в силах, - отпусти невзгоды, нет сейчас опасности рядом. Отдыхай, даже Хранителю перехода в царство иное покой иногда нужен.

Всем своим существом понимала царевна, что уходить пора, но сил покинуть этого мужчину не было у нее. Раз за разом переводила девушка взгляд с закрытых век Влада, обрамленных светлыми ресницами, на его гордый прямой нос, на губы, подарившие ей когда-то истинное наслаждение, на широкие сильные плечи и ниже -ниже… Останавливаясь лишь на самой границе дозволенного.

- Как хорошо, что застала я тебя спящего, - сама себе царевна зашептала, к лицу змея сызнова возвращаясь, - как хорошо, когда можно вот так рядом побыть, повода не разыскивая, объяснений не придумывая… Просто посмотреть на тебя…

Словно бы услышал ее мужчина: разомкнулись вдруг губы его слегка – будто приглашали к поцелую осторожному. И уж думать ни о чем другом не в силах Василиса: «Только прикоснусь едва и уйду, никто не узнает, никто не осудит…»

Пригнулась царевна, глаза прикрыла даже, предвкушения полная.

- Осторожно, красавица, - вдруг слышит она голос хриплый насмешливый, - не порань губки свои бархатные о клыки мои. Да и рога того и гляди наружу вырвутся, побереги себя, милая.

Вскинулась красавица, отпрянула от Горыныча. Мельком лишь глаза его серые увидать успела – и того хватило, чтобы вспыхнуть как маков цвет. «Глупая девчонка! – корила себя царевна, запутавшись в ткани балдахина, - дурра! Вот дурра и всё!»

- Успокойся ты, - снова Влад заговорил, с кровати легко соскочив и дернув перепуганную насмерть Василису в свою сторону. – Чего заметалась? Не стану я тебя вопросами мучить, и попрекать не стану. Присядь-ка, ну?! Вот так. И не нужно глаза от меня прятать, будто дитя малое.

- Не прячу я, - отвернувшись царевна молвила, попутно паутину ранее забытую, из косы вытаскивая.

Рядом смешок тихий раздался да скрип едва уловимый – повалился Горыныч на кровать снова, руки за голову заложил, ждет чего-то.

- Ты чего улегся-то? – вопросила девица, одним глазом вбок старательно поглядывая, рискуя навсегда косоглазие на себя навлечь. – Не удобно это…

- Не права ты, - ответ ей тут же последовал, - перина хоть и старая уже, да кровать скрипучая, а все ж неплохо здесь устроиться можно. Ну а ежели ты о себе говорила, так я и подвинуться могу, укладывайся, не жалко мне.

Не удержалась Василиса, сорвался с губ ее смешок озорной, дрогнули плечики от веселья наружу рвущегося. Захотелось ей в тот миг все-все обиды отпустить, гордость свою позабыть. Даже развернуться в пол-оборота успела она… Как вдруг стук громкий раздался – верно пришел кто-то, покой Горыныча нарушить решился.

- Только этого нам не хватало, - поморщившись Влад пробурчал, с кровати поднимаясь. – Сиди здесь, за пологом. Наружу не высовывайся. Сейчас быстро наглеца спроважу и вернусь…к разговору начатому.

Лишь кивнула царевна, поплотнее ткань за змеем задергивая, всем телом подрагивая (толи от страха быть застигнутой, толи от предвкушения беседы дальнейшей.)

- Кого еще нелегкая принесла? – нарочито громко из-за полога прозвучало, - неужто сам жених бесприданницы болотной явился? Чего хмуришься, Иван, царский сын? Проходи, раз уж пришел, не стой столбом на пороге.

- А я тут мимо шел, не спится мне совсем, - голос Ивана следом раздался. Показался он Василисе тише обычного, словно бы неуверенность какая-то в нем проскальзывала. – Уж и снадобье лечебное выпил я, и овец с тысячу насчитал…

- Так – таки с тысячу? – весело змей уточнил, - и снадобье чувствую неплохое было, крепленое. Я бы тоже сейчас подлечиться не отказался.

Тишина. Только шаги тихие слышны, затем скрежет характерный – стулья отодвигаются. И, наконец, стук негромкий: «Бутыль с собой приволок, на стол выставил», - догадалась царевна, браня сына Берендеева за предусмотрительность и себя за слабость женскую …

- Вот оно как? - снова Горыныч заговорил, - мимо, говоришь, проходил? Хорррошо. Наливай тогда, да рассказывай, отчего такое смятение в душе молодецкой? Василиса твоя виной тому?

Обмерла царевна вся, заслушалась. Ей хоть и безразличен Иван, да что уж душой кривить, приятно очень, когда из-за тебя не спится кому-то…

- Да причем здесь она-то? – с горечью царский сын отвечал, - другое покоя не дает. Вот скажи, не томи: перед тем, как с коня меня нечисть болотная скинула, видение у меня было…

- Угу…- подбадривает змей богатыря, стаканы при этом до краев наполняя.

- Не сразу я сознания своего лишился, - все более неуверенно голос Ивана звучит, - а перед тем, как глаза закрыть, увидал тебя… только не ты уж был это.

- Ну-ну, не томи, продолжай, - словно бы и не замечает Горыныч растерянности сына царского.

- Так это… ящер то был, - совсем уж тихо молодец промямлил, окончательно веру в себя потеряв, - всамделишный такой, с чешуей да крыльями. Здоровый, меня уж точно больше… И посох с черепом при нем.

- О-на как! – обрадовался чему-то Влад, - а что за посох-то? Откуда вылез он, расскажешь?

- Эмм… Так не заметил я того, откуда вылез, - смутился окончательно богатырь русский, - а потом… В лапах когтистых он у ящера появился. Длинный такой, а на конце череп с глазами светящимися.

Замолчали собеседники, каждый о своем задумавшись.

- Знаешь, не стану я зелье твое пить, - наконец Горыныч снова заговорил, - ну его. А то, чего доброго, привидится всякое. Мне сегодня в путь отправляться, домой возвращаться – пожалуй, пей сам и дальше.

- Значит, привиделось все-таки? – с надеждой Иван спросил, стакан между делом в сторонку отодвигая, - а ведь я перед отъездом тоже лечился! Пол бутыля, почитай, приговорил. Только не было раньше такого никогда, чтобы…

- Ну, друг мой, все однажды впервые случается, – строго на царевича Влад посмотрел, головой покачал, - я, к примеру, слышал, что перед тем, как Василису спасти, ты видел, как товарищи твои в птиц превратились…

- Не все, один из них зайцем стал, - поправил богатырь собеседника и только потом спохватился – задумался, с подозрением на стаканы наполненные уставился. – И вправду было такое. Сейчас припоминаю…

- Эх, знал бы я, что ты за воротник так заливаешь – ни за что тебя на дело не позвал бы, – с горечью напускной змей проговорил, из-за стола поднимаясь, - птицы, зайцы, ящеры – это ведь начало только. Утомил ты меня байками своими, царевич, дай же теперь выспаться прилечь, перед дорогой дальней отдохнуть немного.

Закивал Иван согласно, вскочил на ноги и к дверям направился. Только на пороге самом остановился молодец, вспомнив что-то, и сообщил:

- Я чего хотел–то еще! Сегодня обед у нас намечается торжественный, в честь помолвки моей с Василисою.

- Сегодня уже? – брови Горыныча удивленно вверх взметнулись.

- А чего тянуть? Невеста-то моя, сам видел какая, кабы не покусился кто на чужое. Да и ей не в мочь уже ожидание затянувшееся…

- Мне казалось, вы вчера только познакомились, - вкрадчиво Влад произнес, кулаки за спиной сжимая. – Или не знаю я много? Так просвети?

- Вчера-то оно, вчера… Но я по глазам ее, от счастья блестящим, вижу -жаждет она уединения нашего, еле силы находит, чтоб себя в руках держать. Уж в этом-то я толк знаю! Ну да ладно, перед обедом пришлю за тобой служку, погуляем хоть на последок, перед прощанием!

С этими словами вышел царевич из комнаты, плотно двери за собой притворив.

Постоял еще немного Владислав, затем резко развернулся и к кровати подошел. Отдернул змей полог рывком одним, а за ним сразу Василиса стоит: глаза у девицы на пол-лица, губы подрагивают – того и гляди реветь начнет, но пока крепится.

- Смотрю я на тебя, и в толк не возьму – разве так пиршеству в честь помолвки своей с самим царевичем радуются? – с нотками злости нешуточной в голосе Хранитель врат в мир иной интересуется. – Не этого ли ты добивалась столь долго? Шкурку свою берегла, от меня сторонилась…

Молчит красавица, нечего ей в ответ сказать. Повесила горемычная голову, и давай носом громко шмыгать, да вздыхать судорожно, страдания свои скрыть не в силах.

- Сегодня днем как раз срок сделки нашей выходит, - продолжает Горыныч, не замечая стенаний девичьих, - я, как и обещал, неволить тебя не стану. Оставайся при своем, раз воля твоя такая. А сейчас иди, даже такому зверю, как я, отдых нужен, хоть это ты правильно заметила.

Целый ворох чувств противоречивых в душе царевны пробудился! Мысли табунами туда-сюда заметались, стараясь найти выход единственно правильный. И готова уж признать себя кругом виноватою, и готова все слова свои несправедливые назад взять, да прощения испросить… Только новая премудрость голову девичью посетила: «А нужна ли я ему по-прежнему? Стоит ли сейчас пред ним убиваться, коли нет в его лице ни грамма сочувствия, а уж любви и подавно след простыл.

- Я уйду сейчас, - робко глаза на Горыныча поднимая, шепчет умоляюще Василиса. А сама к полу скрипучему приросла словно, на поступок необычный для себя решается – поговорить на чистоту пытается, - только прежде ответь мне, как на духу, что дальше с нами будет, коли сожгу шкурку, вину свою признавая.

- Сам я теперь не представляю, - было ей ответом, - извела ты меня за годы эти. Не жди от меня обещаний больше никаких. С первой встречи нашей я хотел одного лишь только – любить тебя, рядом быть и делать тебя счастливой. Впрочем, и ты всегда того же хотела, взамен ничего не давая. Прав был Берендей, бесприданницей тебя называя, ведь не оставили тебе отец и мать самого главного – не научили на тепло теплом отвечать, на доброту - добром. Все нахрапом берешь, других ни с чем оставляя… И вот теперь не знаю, что дальше будет. Не знаю, смогу ли довериться тебе, смогу ли всерьез положиться и открыться сызнова.

Слова Горыныча, произнесенные им очень спокойно и твердо одновременно, больно ранили душу девичью. Не могла она и предположить раньше, что может он быть таким пугающе безразличным с нею. Невыразимая тоска охватила Василису, замещая собой прежнюю беспечность и безрассудство.

Так ничего и не ответив Владиславу, отвела царевна взгляд в сторону и, молча, прочь из комнаты его отправилась. Он не обернулся вслед, не окликнул, не остановил. Как добралась она до комнаты своей – вряд ли вспомнить смогла бы: пеленой слез не пролитых застланы были глаза царевны, оглушительным боем сердца перекрыт был ее слух… Многое предстояло обдумать красавице, дабы принять к обеду решение единственно верное.

ГЛАВА 5

Удивительно, как можно из очень счастливой и романтично настроенной барышни за короткое время самой потерянной и измученной стать?

Снова вспомнилась Василисе за несколько часов томительных жизнь ее в царстве родном. Вспомнилась матушка. Добрая, ласковая женщина с улыбкой нежной на губах. Людмила искренне любила мужа и дочь, и каждое действие ее только во благо родным направлено было. Даже обряд тот злополучный, не со зла ведь совершен был, но для укрепления семьи драгоценной. А батюшка… Со временем забывается все плохое, стирают годы из памяти слова резкие и поступки даже самые безумные, оставляя после себя лишь хорошее, светлое.

Только одного никак простить не могла родителям царевна – того, что ушли из жизни ее рано совсем, того, что бросили одну в мире полном жестокости и не подготовили совершенно к этому. Не было больше и нянюшки – советчицы первой, помощницы ненаглядной. Впрочем, зачем душою кривить? Василисы и самой не стало… той, какой ее близкие знали. Другая она теперь, и сейчас почившие родные вряд ли узнали бы в высокомерной красавице у окна их маленькую милую девочку.

Сама же царевна в себе изъянов предпочитала не замечать. Хоть и задумывалась множество раз до этого дня девица над прошлым своим и будущим (поведение свое обдумывала, причины, побудившие поступать именно так, а не иначе изыскивала), но всегда оправдания себе находила. Сызмальства втолковывали маленькой девочке, что нет ее краше, нет ее лучше; относились к ней, как к лучику света, прорезавшего собой непроглядную тьму. В конце концов, естественным это для царевны стало - восхищение и забота окружающих воспринимались ею как нечто совершенно естественное …

Но сегодня Владислав сказал что-то, отчего потерянной да врасплох застигнутой себя красавица почувствовала. Представив жизнь свою дальнейшую без Горыныча, ощутила девушка боль сердечную. Ну а после и вовсе невероятное случилось: сидя у окошка, покаялась царевна в гордыне и тщеславии излишних и даже (от смятения внезапно навалившегося) помолиться хотела, икону старую в углу комнаты заприметив. Хотела… только молитвы ни одной не вспомнила – так что решила такие меры на крайний случай оставить.

Еще некоторое время спустя, сморил несчастную сон крепкий.

И привиделось царевне, будто летает она по небу и смеется, сумасшедшая словно! Вроде и воля - вольная, свобода пьянит, словно мёд перебродивший… Да только слышны в смехе царевны нотки истерики нарастающей.

А вокруг тучи хмурятся, гром да молния в силу входят, серость непроглядная землю окутывает. Замерзать тогда стала красавица, и слабеть стали ее рученьки, коими махала она до этого, крыльями словно. Еще мгновение прошло и неминуемое случилось – камнем вниз полетела девушка, навстречу тьме, так давно зовущей в свои объятия цепкие…

- Просыпайтесь, проснитесь же! – раздался голос незнакомый обеспокоенный, когда, казалось, конец всем мучениям ее совсем уже близок был, - от как волнуется перед помолвкой-то! Ну-ка, Таська, подай кувшин со стола…

Полетели тут брызги воды на лицо да плечи Василисины, вскочила она мигом с постели, заозиралась:

- Что это? Кто посмел?!

- Простите, царевна, - отвечала ей одна из трех служек, рядом оказавшихся, - да только никак мы вас в чувства привести не могли, чтобы не говорили, как бы не просили… А ведь время уже. Скоро обедня праздничная, вас там как самую важную персону ожидают.

Еще минуту - другую постояла Василиса, моргая неустанно, в себя приходя, а затем снова на кровать уселась, с расспросами к чернавкам приставать стала:

- Что за обед? Зачем мне там быть обязательно?

Переглянулись девки друг с дружкой и давай хихикать, головами покачивать, меж собой перемигиваться:

- Так уж вы и не знаете, царевна?

- Наш-то, наш-то влюбилси в вас, мочи нет никакой!

- Уж все в округе знают, что женитесь скоро… Гостей приехало тьма – тьмущая! Даже погода им не помеха оказалась!

Раскудахтались служки, рады стараться. Перебивают одна другую, все новости враз выдать стараются:

- Сегодня объявит все царевич о чаяниях своих!

- А уж перстень какой он вам уготовил! Сам лично из матушкиных вещичек родовых выбрал!

- Ох, и свезло же вам! И силен, и богат, и по мужской части…

- Ну хватит! – спохватилась тут Василиса, сумев наконец в бесконечный поток речевой вклиниться, - принесите-ка лучше лохань с водой, вымыться желаю перед событием таким…счастливым.

- Так мы уже!

- Лохань-то водицей полна, вас только и ожидает!

- Еще и масел душистых принесли, как ваш царевич любить изволит!

- Не нужно ничего, только воду и мыло душистое – красавица проговорила, мрачнея с каждым мгновением все сильнее.

- Так как же это? А тело растереть, чтобы смог к вечеру жених ваш насладиться…

- Ничего. Больше. Не. Нужно!- четко слово каждое выделяя, молвила красавица, зверем хищным на служек глянув.

Поутихли чернавки, плечами только пожимают, да промеж собой взглядами переговариваются. Василиса же с себя рубаху с сарафаном скинула, косы расплела и, молча, в воду приготовленную погрузилась.

- Ах, какая фигурка у вас – заглядишься, – одна из девок прошептала, руки к груди пышной прижав, - не даром наш-то про баб всех в округе позабыл.

- И перстень вам заготовил… Я как увидала – так столбом и встала! – вторая добавить спешит, в глаза царевне заглядывая восхищенно,- вы же словно… словно…

- Голову мне вымойте! – Василиса скомандовала, перебивая словоохотливых чернавок. Их щебет не столько вдохновлял, сколько пугал девушку. По всему выходило, что серьезно Берендей с Иваном настроены: уж и пир торжественный готовят, и кольцо обручальное припасли… А ведь у самой царевны никто даже согласия не испросил.

- Конечно – конечно, не извольте гневаться, все сейчас в лучшем виде сделаем, - тем временем служка рядом оказалась, не замечая смятения в глазах Василисиных, - и сарафан уже принесли мы вам шелковый, самоцветами расшитый, и рубаху белую – белизну кожи вашей подчеркнуть. А уж кокошник увидите – помрете от восторга тот час!

Судя по застывшему в муке лицу красавицы - и впрямь помереть она готовилась, если чернавки вскорости жужжать не перестали бы. К счастью, закончив с помывкой, да прическу нехитрую из волос «словно шелк на ощупь» соорудив, служки оставили Василису на некоторое время, обещая прямо к обеду вернуться и нарядиться помочь.

Поразмыслив, пришла девушка к выводу неутешительному – по всему выходило, что всего несколько десятков минут осталось ей на раздумья тяжкие.

Подперев дверь одним из сундуков, вынула царевна из-под перины рубаху Иванову, ту самую, в которой с болот он ее привез. Именно в этой потрепанной жизнью одежке осталась лежать шкурка лягушачья, красавицей между делом припрятанная.

И вот настал час истины: полезла Василиса в карман нагрудный, за реликвией своей драгоценной, а там пусто совершенно! Что только не пронеслось в голове девичьей за следующие минут несколько… А уж как рубашке досталось! Ее и трясли всячески, и о плетеное изголовье кровати били, и даже (что уж скрывать?) умолять пытались шкурку заветную вернуть.

- Да где же она?.. Ну как же это?! За что со мной так??!.. – упав на перину, обливаясь слезами горькими, кричала в сердцах царевна, бездумно кулаками размахивая, из перины пыль выбивая. И вдруг закралась в голову к девице мысль ужасная: «А что если не найду шкурку вовсе? Что если потеряла я надежду последнюю к Владиславу вернуться?». И такой ужас проник в душу Василисушкину, такой острый липкий и холодный страх ее обуял, что обмерла она на месте, будто громом пораженная. Вот и пришел к ней ответ на вопрос главный, тот, о котором вслух говорить даже боялась… «Не смогу я жить без него. Только он один нужен. Только с ним рядом счастливой становлюсь. Есть ли шкура эта… нет ли ее – не важно! Главное – успеть поговорить с ним, объяснить… сознаться…»

И странное дело, - стоило царевне прийти к соглашению с самой собой, расслабиться и отдышаться немного, как взгляд ее на небольшое зеленое пятнышко наткнулся, из-под столбика прикроватного выглядывающее.

Тут уж, не выдержав напряжения, рассмеялась девушка, слезы при этом по лицу счастливому размазывая. Давно уже она себя настолько радостной и живой не чувствовала. Ушло равнодушие показное, место уступая чувству более благородному и достойному. И пусть не знала Василиса, что ждет ее дальше, зато четко поняла, ради чего непременно идти вперед станет! И начнется ее дорога с трех быстрых шагов к окну ведущих…

Зажгла красавица лучину давешнюю, оглянулась напоследок на комнатку в замке Берендеевом и, вздохнув глубоко, совершила обряд, вину ее целиком и полностью признающий.

Налетел тут откуда ни возьмись ветер студеный промозглый, закружил Василису неистово, да как подхватит с собой – только их и видели.

Очнулась красавица на полу холодном сидя, а вокруг нее полумрак всюду. Поморгав немного, да глазки от души потерев, посмотрела царевна внимательнее на окружение свое.

То был огромных размеров зал, стены которого утопали вдалеке в мягком свете настенных факелов. В центре помещения этого обнаружился подъем из черного блестящего камня выполненный, а уж на нем высился трон золотой, каменьями самыми разными отделанный.

- Э-ге-гей! - привстав с места насиженного, гостья новоявленная прокричала.

- Э-гей… гей… ей… - принесло эхо в ответ.

- Хорош прием, ничего не скажешь, - пробурчала девица, сарафан нарядный от невидимых пылинок отряхивая. – Есть кто живой?! Отзовись!

- Нет никого… нет никого… – снова эхо отвечало.

- Точно? – с подозрением девица переспросила.

- Точнее и быть не может, - откуда – то сбоку раздалось.

Вздрогнув, развернулась царевна на голос и кулаком замахала:

- Ну-ка, выходи! Не то я тебя…

- А ты не пугай! И без тебя пуганые, - из сумрака сначала очертания приближающегося человека появились, затем и сам молодой паренек нарисовался – не сотрешь. Весь из себя рыжий-рыжий, с озорной улыбкой на губах и бесенятами в карих глазах пляшущими. – Егором меня кличут.

- Ну здравствуй, Егор. А я…

- Знаю, Василиса ты, - махнул юноша на царевну рукой, - давно сигнала твоего ждал, почитай три года уж! Думал, зря все это, не решишься огонь да ветер в помощь призвать.

- Я никого не призывала, - удивилась девушка, разглядывая нового знакомого с нарастающим интересом.

- Вот как? – хитро прищурился Егорка, - а здесь как тогда оказалась? Сожгла шкурку лягушачью, а это значит решилась к Владиславу Полозовичу пред ясны очи явиться да покаяться за оскорбление нанесенное.

- Уж больно много ты знаешь,- прошипела красавица, руки в боки устанавливая, - тебе или доверяют сильно, или… А не шпион ли ты часом?!

Рассмеялся паренек, отчего еще больше на солнышко искрящееся похож стал:

- Ох, намается хозяин с тобой, чую, да не моего ума это дело, - тряхнув рыжей головой, успокоился Егорка и назад двинулся, прямо в сумрачные своды огромного зала, - идем, чего стоишь? Провожу тебя в комнату, да обед велю подать. Ох и заполошная же девица, это ж надо…

Стоило Василисе выйти вслед за провожатым из зала, как тут же ослепил ее яркий дневной свет. Коридоры здесь были широкими с большими окнами, прикрытыми прозрачным пологом из магии. А уж какой вид из них открывался!.. Оказалось, что перенеслась царевна не абы куда, а прямо в замок Горынычей, что в скале их предками был высечен.

Всю дорогу до отведенной ей комнаты, пререкалась девушка с Егоркой, заставляя его рассказать подробней о месте их нахождения, о природе здешней, о жителях местных. Паренек же только посмеивался и отделаться от навязчивой особы старался поскорее:

- Вот вернется Владислав Полозович, - говорил, - расскажет все, что надо, а я – человек маленький, с меня и спросу никакого.

Вскорости и вовсе остановился Егорка, вздохнул облегченно, и двери двустворчатые пред красавицей распахнул:

- Прибыли, - с самым счастливым видом провожатый выдал, да в сторонку отодвинулся, гостью вперед пропуская, - жди здесь, располагайся. Скоро обед подадут, а пока отдыхай что ли… Сил перед встречей с хозяином моим набирайся.

И вот Василиса одна в новых покоях осталась. Хотела было девица рассерчать сначала на слугу уж больно много на себя бравшего, да только увидев комнату свою – враз передумала. Вот где ей по-настоящему всё понравилось!

Стены помещения, выполненного в правильной квадратной форме, были обшиты тканью бирюзовой с рисунком мелким. Такого же цвета портьеры прикрывали высокие (в самый потолок) окна, только там ткань была тяжелее гораздо и на ощупь шероховатой. Слева от девицы устроилась вольготно исполинских размеров кровать с двумя сундуками у подножия. Справа же обнаружился большой красивый камин, по бокам от которого две двери расположились: за одной нашлась самая настоящая купальня, а за второй гардеробная! Правда шкафы здешние частично заполнены мужскими вещами оказались, впрочем многие из них видела раньше Василиса на Владиславе...

- Так Егорка меня в хозяйские покои прямо привел, - догадалась царевна, не понимая толком, пришла пора в панику удариться или в ладошки от восторга хлопать? – вот гад, предупредить мог бы!

Выскочив назад, подошла девушка к двум креслам мягким у самого окна расположенным, присела на одно из них и, с видом задумчивым, на дверь входную уставилась, юного рыжего шпиона дожидаясь.

Да только сказались быстро ночь бессонная и утро тревожное: на один миг очи ясные прикрыв, утонула в сновидениях сладких бывшая лягушка, позабыв обо всем, на потом заботы оставив.

… И снилось ей, что плывет она на лодке ветром попутным по волнам гонимой, медленно раскачиваясь из стороны в сторону. А рядом кто-то родной до боли ласково шептал ее имя, убаюкивал, успокаивал…

- Владислаааав, - чуть слышно губы Василисины шепнули, а руки сами собой вокруг шеи его обвились, - какой чудесный сон, век бы не просыпалась.

- Так пусть спит, кто ж ей не дает, - тут же неподалеку раздалось, - говорил же вам, не троньте ее. Ведь так и знал, непременно разбудите…

- Егор! – жестко голосу ехидному змей отвечал, - ану сгинь отсюда. Или я тебе мало заданий дал?

- Всё-всё, считайте и не было меня, - послышался короткий смешок, за которым сильный порыв ветра последовал.

Дрогнули ресницы на прикрытых веках Василисиных, придавая хозяйку окончательно в себя пришедшую. Поняла девушка, что не сон ей снился, а самая настоящая явь то была. Переносил ее Владислав с кресла неудобного на перины мягкие, нежно к себе прижимая да убаюкивая, словно дите малое.

Дождалась царевна коварная, пока на кровать ее донесут, сложила руки по бокам - ждет - выжидает, с глазами серыми встретиться один на один не решается. Вот минутка прошла, вторая… На третьей не сдержала девица любопытства природного, подглядеть решилась, что в округе делается.

А там был он.

В простой белой рубахе и холщевых штанах, с двухдневной щетиной на утомленном лице, Владислав спокойно без тени гнева или упрека на притворщицу смотрел, с ним рядышком расположившуюся.

- Сожгла я лягушачью шкурку, – не выдержав звенящей тишины вокруг, сообщила вдруг Василиса очевидное.

Одного лишь девушке захотелось в тот момент – вернуть насмешливую добрую улыбку на губы, что сейчас плотно сжатыми оставались, да в объятиях крепких снова очутиться. Но как объяснить ему, такому близкому и одновременно далекому, какие перемены в ней происходят? Как убедить, что поняла она всё то, о чем так долго толковал он?.. Разве что отпустить пружину, что гордость внутри засевшая сжимала долгие годы? Дать волю всем тем словам, что готовы ни раз в звуки обратиться были?.. Пожалуй, пришла пора скинуть с себя не только шкурку лягушачью, но и тщеславие безмерное, обнажив чувства глубокие трепетные.

- Мы не похожи с тобой, - на волю эмоций отдавшись, заговорила царевна, на Горыныча глядя. - Ты очень спокоен и рассудителен в обычное время, ты внимателен и сдержан, ты силен и смел… Я же сама не знаю, чего в следующий миг ждать от себя: настроение мое обманчиво и неспокойно, как северный ветер. Я чужих проблем и обид не замечаю, зачастую о себе лишь думая… Никогда и никто раньше не пенял мне моей гордыней - все только восхищались, одну лишь красоту мою видя. Я так привыкла к этому, что не заметила совсем, как стала жить только своими удовольствиями, не зная чувства меры и благодарности…

Замолчала Василиса, старательно слова дальнейшие подбирая, нервно руки от переживаний навалившихся заламывая. Казалось ей, что не находит в оправданиях ее Владислав ничего для себя нового и интересного. От страха быть отвергнутой окончательно, навернулись слезы на глаза прекрасные, задрожали губки алые…

- А еще ты тьму вызываешь как только чувствуешь себя неспокойно, - приподняв рукой подбородок девичий хрипло Горыныч продолжил, - такова сила всех невест рода моего. Все девушки способны впитывать в себя огромное количество энергии негативной и перерождать ее в нечто доброе и светлое. Но, в то же время, стоит им опасность почувствовать, как призывают они тьму со всех земель окружающих, а то и дальше добираются… Так что женихам да мужьям всю жизнь на стороже быть приходится. Прибавь и это к недостаткам выше перечисленным.

Казалось, что сегодня ничто уже удивить царевну не смогло бы, ан нет, получилось у змея.

- Как же это? Ничего такого за мной… Я бы увидела. Запомнила бы, - лепетала красавица, лихорадочно припоминая некоторые события, странными ей показавшиеся ранее.

- Как же? Все началось со смерти матушки твоей и отцовского затворничества. – видя замешательство девичье, пояснять начал Горыныч степенно, - тогда-то на ваше царство и стали нападать все, кому ни лень. Ириар знал, отчего так происходит, да только пуще на тебя наседал, отдавать законному жениху не желал. Довел земли ваши до опустошения, дворец до разрушения, и сам погиб. Потом захватчики твои в пути чего только не натерпелись, вот и решили пленниц «проклятых» Кощею лютому почитай за даром отдать, лишь бы избавиться от несчастий беспричинных. Сам Бессмертный еле ночь пережить сумел, когда ты у него в плену очутилась… Тогда-то я и нашел невестушку. Уж больно меня несчастья эти заинтересовали – кто-то притягивал всю гадость за собой. Пришлось бросить дела важные и поддаться любопытству.

- А болота? Та тьма, что там расползлась…- внезапно догадалась Василиса, - тоже я?

- Ты, – тихо ответил Владислав. – Первый год там еще ничего, нормально все было. На второй год нечисть тамошняя распоясалась - силой напиталась, буянить принялась. Ну а третий год… Пять раз мне бывать там приходилось, лично порядок наводить, да только все сильнее ты злиться начинала…

- Не злиться, - поправила рассказчика красавица, румянцем с ног до головы заливаясь, - тосковать. Не знала я, из-за чего всё это…

- Пусть так. А почему тогда с Иваном уехала? - в голосе Владислава горечь с обидой пополам промелькнула.

- Почему – почему… Сама в толк никак не возьму. Он же причитать сразу начал, что влюблен в меня. Замуж позвал, детей будущих напридумывал… – схватила царевна змея за руку, прижала к груди и давай щебетать, лишь бы не прогнал ее снова: - не собиралась я с ним жизнь свою устраивать, хотела просто понять, что дальше делать, как быть, понимаешь? Немного времени выгадать решила, а они и опомниться мне не дали – сразу невеста, да под венец погнали!

Ухмыльнулся наконец Владислав, оттаял кажется:

- Он ведь искать тебя вознамерился, женишок-то твой, Берендеевич тобиш. Нашел в твоей опочивальне ткань, а на ней все мое царство вышито нитями шелковыми да золотыми. Парень он ума не дюжего, сразу понял что к чему: «Горыныч,- говорит,- похитил ее! Но я отправлюсь в путь-дороженьку, убью подлеца и верну невесту свою законную!»

- Так что же ты не отговорил его?! – воскликнула царевна, в красках представляя, как младший Берендеев сын на подвиги ратные отправляется. Берегись земля русская, хоронись все, кто косо посмотрит…

- Не моя это задача - отговаривать молодца от свершения подвигов доблестных, - пожал плечами совсем развеселившийся Владислав, - вот доедет до нас, на бой меня честный вызовет, – тогда сама ему и расскажешь, как дело было. А вообще парню давно развеяться пора было, не то пропадет он совсем на отварах лечебных. К тому же подсказку дал я ему – сказал, что ехать через Ягу Никитишну нужно. У той, как раз, внучка подрастает, замуж ей пора… Глядишь, сладится там чего. Доброе дело еще сделаем.

Понравилось Василисе, как Горыныч слово «мы» говорит, взглянула она на него с надеждой, улыбнулась робко:

- А что же со мной будет дальше? Вину свою я признала, во всем, что накипело, покаялась… Только захочешь ли, чтобы осталась? Захочешь ли, чтобы рядом была? Потому что жить здесь как сестрица твоя, или, еще хуже, как гостья нежеланная, не смогу.

- Вот оно как? – хитро прищурившись, освободил змей руку свою из объятий ее крепких, сжал ладонь в кулак и, шепнув что-то непонятное, протянул вперед со словами, - тогда забирай то, что твоё по праву с рождения самого.

Что это было? Конечно, колечко памятное. Красивое манящее да как раз на пальчик Василисушкин подходящее.

Как это было?

Что ж, не прозвучало слов очевидных: «Давай снова вместе быть попытаемся» или «Поклянись, что любить меня вечно будешь»…

Он просто прижал к себе лягушку бывшую, просто шепнул ей «моя ты, чтобы ни было», да пригрозил наказанием коварным за выкрутасы ее извечные – пожизненным содержанием в сердце чудища чешуйчатого… А ей счастья большего и не нужно было – прильнула к мужниному телу разгоряченному, да так всю ночь и не отставала, лишь к рассвету умаялась да заснула улыбаясь счастливо.

Так очередная сказка былью стала, а чудесные мечты маленькой царевны в явь воплотились.

И жили они долго и счастливо, пока однажды…

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

…- Ищи ее в Сумеречном царстве, что раскинулось на северо-западе, за горами, лесами и болотами непроходимыми, - делая самое серьезное выражения лица, щебетала юная рыжая девушка, глядя на богатыря русского, - как три пары железных сапог износишь, как три железных хлеба изгрызешь – только тогда и разыщешь свою Василису!

- Чегось? – с сомнением на собеседницу глядя, почесал Иван головушку, оглянулся по сторонам и снова спросил, - а сама Яга Никитишна дома? Мне бы с ней поговорить…лично!

- Нема, - пожала плечиками девица, - я дома. Ядвигой меня звать. Внучка я ее единокровная. Не веришь? Могу портрет бабкин показать, мы с ней – одно лицо почитай. С разницей в триста лет, конечно, ну да мелочи это.

- Так вроде внук у нее только был, - неуверенно богатырь пробасил, брови к переносице подводя.

- И внук есть. Близнецы мы с Егоркой. Только он на службе у Горыныча с измальства находится, стихиями повелевать обучается.

- А ты чего ж? Талантами не вышла?

- А я должна здесь династию бабкину продолжать, - улыбнулась Ядвига, озаряя всю полянку вокруг светом внутренним, от нее исходившим, - учу дело ведьмовское. По лягушкам тоже, как и ты, специализируюсь. Только скучно здесь больно… А вот что! Возьми-ка ты меня, удалец, с собой?

- Ни за что!

Отпрянул Иван от калитки подальше, сплюнул три раза и уже дальше идти вознамерился, как вдруг сзади голос ехидный услыхал:

- А я и дорожку короткую знаю, к концу лета на месте будем. Пока ты силушкой мериться станешь – с братом повидаюсь, травок тамошних подкоплю…

«Короткая дорога – это хорошо, - думал Иван, - а вот баба в спутниках – плохо… А, была - не была, чем, в конце концов, одна рыжая девчонка может навредить?..»

Конец

Так всё начиналось…

Ваша Ника Ёрш, буду благодарна за отзывы.

19.03.2016г.