Василий Шуйский

ПЛАХА

Князья Шуйские имели основание негодовать на Годуновых. Накануне решающих событий князь Василий и Мстиславский были сняты с высших воеводских постов и отозваны в Москву. Годуновы опасались оставлять армию в руках руководителей Боярской думы. Поведение Федора Мстиславского внушало им особое подозрение.

Толковали, будто Семен Годунов предлагал убить главу думы.

Василий Шуйский соблюдал осторожность, и династия надеялась на его лояльность. Он не раз клялся перед толпой, что своими руками похоронил царевича Дмитрия.

1 июня 1605 г. в окрестности столицы прибыли казаки под командой Корелы. С толпой жителей и казаков атаман прорвался через крепостные ворота в Москву, после чего Гаврила Пушкин взошел на Лобное место и прочитал «прелестные грамоты» самозванца.

Царь Федор Годунов с матерью тщетно пытались утихомирить толпу. Им пришлось выслать к народу думных людей. Дьяк Афанасий Власьев — лучший оратор думы — обратился к москвичам с вопросом о причинах необычного сборища.

Из Кремля выехали князья Шуйские и другие бояре.

Многое зависело от поведения князя Василия. У него было немало приверженцев среди горожан и купцов, возглавлявших посадскую общину.

Шуйский и другие бояре просили толпу разойтись и указывали, что в государстве объявлен траур. Свидетели происшедшего — англичане отметили, что речи бояр были двуличными. Сановники говорили таким безразличным тоном, «что видно было, что при этом участвует один язык».

Василий Шуйский не подумал использовать свое влияние и дар убеждения, чтобы спасти гибнущую династию.

Сторонники Годунова в думе стушевались при виде бушующей толпы. Недруги использовали момент, чтобы свести давние счеты с Годуновыми.

Народ ворвался в Кремль и принялся громить дворы Годуновых. Мятеж дал выход недовольству черни. Посадские люди разнесли дома многих состоятельных людей и торговцев, нажившихся на голоде.

После смерти Бориса его вдова вернула в Москву двоюродного брата, Богдана Бельского, надеясь на его верность. Но она ошиблась. Бельский поспешил примкнуть к мятежникам и фактически взялся править именем Дмитрия. Он позаботился о том, чтобы затворить крепостные ворота, и расставил караулы по всему Кремлю. Бельский помог самозванцу добиться послушания от Боярской думы.

Междуцарствие было коротким. Прошло два дня, и дума приговорила послать своих представителей к «царевичу».

Бельскому удалось запугать думу известиями о походе Лжедмитрия I на Москву.

Самозванец потребовал к себе главных бояр — Василия Шуйского с братьями, Мстиславского и других. Но дума оказала неповиновение и отправила в Тулу боярина князя Ивана Воротынского, 20 лет бывшего не у дел.

В Москве знать не скрывала своего презрения к павшей династии. Царь Федор Годунов и его родня были взяты под домашний арест. По настоянию вельмож свежая могила Бориса в Архангельском соборе была раскопана, труп предан поруганию. Действия бояр развязали руки «вору».

Отрепьев потребовал, чтобы к нему в Серпухов явилось все руководство думы. Не по своей воле к нему отправились Дмитрий Шуйский, Федор Мстиславский и другие бояре. Князь Василий Шуйский уклонился от этой сомнительной чести и остался в столице.

Узнав о разорении могилы Бориса, самозванец потребовал от главных бояр истребления «этих чудовищ, кровопийц и изменников», то есть царя Федора Борисовича и его семьи. Осуществить его приказ взялись князь Василий Голицын, Мосальский и Сутупов.

Палачами царской семьи стали дворянин Михалка Молчанов и Андрей Шерефединов, выходцы из опричной среды. Они явились на старое подворье Бориса Годунова в сопровождении отряда стрельцов, захватили царицу и ее детей и развели «по храминам порознь».

Царица Мария Годунова-Скуратова была задушена. Федор Годунов отчаянно боролся за жизнь, стрельцы долго не могли с ним справиться.

После казни боярин Василий Васильевич Голицын велел созвать перед домом народ и, выйдя на крыльцо, объявил «миру», что «царица и царевич со страстей» отравили себя ядом.

20 июня 1605 г. Лжедмитрий торжественно вступил в столицу и водворился в царском дворце. Низложив Иова, он поставил во главе церкви своего «угодника» — грека Игнатия.

Вслед за тем Лжедмитрий произвел перемены в высшем боярском руководстве. Наибольшим влиянием в думе пользовались князь Василий Шуйский и его братья. На их головы и обрушился удар. «Вор» использовал доносы на Шуйских, поступившие от П. Ф. Басманова, польских секретарей и телохранителей.

Василий Шуйский некогда расследовал обстоятельства смерти царевича Дмитрия. Поэтому к нему постоянно обращались с тех пор, как в Литве объявился самозванец. В кругу доверенных лиц князь Василий допускал откровенность даже после того, как Лжедмитрий занял Москву.

Однажды на двор к князю Василию явились некоторые из московских купцов и горожан, чтобы поздравить его с царской милостью. Шуйский будто бы проехал по улицам столицы с «царем» в его экипаже. В ответ на поздравление одного купца, пользовавшегося полным доверием хозяина, Шуйский в сердцах сказал про нового государя: «Черт это, а не настоящий царевич… Не царевич это, а расстрига и изменник наш». Стоявший поодаль купец подслушал разговор и поспешил донести о нем. Русские источники называют имена купцов и посадских людей, с которыми Шуйский вел неосторожные разговоры. Самым влиятельным из них был Федор Савельевич Конь — крупнейший архитектор и строитель своего времени. В поздних русских «Сказаниях» дело представлено так, будто великий поборник православия князь Василий призвал к себе Федора Коня и другого известного в Москве человека, Костю Лекаря, и сказал им, что государь — злой враг, богоотступник и еретик Гришка Отрепьев. Шуйский якобы сам наказал Коню: «Поведайте тайно в мире с разсуждением, чтобы християне… еретика познали». Федор Конь и Костя Лекарь поведали «про еретика без рассуду многим людям», после чего о крамоле узнал Петр Басманов.

Получив донос, Лжедмитрий приказал без промедления арестовать трех братьев Шуйских. Приставами (тюремщиками) Шуйских были назначены бояре Басманов и Салтыков. При Борисе Годунове Михаил Глебович Салтыков руководил розыском о заговоре Романовых, при самозванце расследовал заговор Шуйских. Боярин усердствовал, чтобы доказать свою преданность новому государю.

Но главными инициаторами розыска были, по-видимому, Богдан Яковлевич Бельский и Петр Федорович Басманов.

Шуйским было предъявлено обвинение в государственной измене. Официальная версия дела заключала в себе много неясного. Даже близкие к особе Лжедмитрия люди по-разному излагали вину князя Василия. Боярина обвиняли то ли в распространении слухов, порочивших государя, то ли в организации форменного заговора с участием многих тысяч лиц.

В письме из Москвы от 4 июля 1605 г. иезуит А. Лавицкий сообщал, что Шуйского осудили за то, что он называл «Дмитрия» врагом и разрушителем истинной православной веры, орудием в руках поляков. Один из секретарей самозванца, поляк С. Слонский, рассказывал, что именно он передал государю донос купца, подслушавшего, как Шуйский называл царя Растригой и изменником. Яков Маржарет, телохранитель Лжедмитрия, писал, что Шуйского обвинили в «преступлении оскорбления величества».

Другую версию изложили командиры польского наемного войска С. Борша и Я. Вислоух, находившиеся в Москве во время суда над Шуйскими. В июле 1605 г. Я. Вислоух сообщил в письме к брату, что в Москве открылась измена: Шуйские начали убеждать народ, что «Дмитрий» — не истинный царь, а польский королевич, который хочет православную веру разрушить, а лютеранскую ввести; заговорщики хотели истребить поляков и уговорили для этого 10 тысяч детей боярских; поляков должны были сжечь с дворами (трактирами) и перебить, но поляки узнали об этом и известили царя. Ротмистр С. Борша воспроизвел ту же версию, но в более кратком варианте. По его словам, Шуйские разработали план переворота, в котором должен был участвовать народ, — они задумали «ночью зажечь Москву и учинить над царем и над нами (польскими солдатами. — P.C.) предательство».

Опираясь на преданные «вору» казачьи и польские отряды, П. Ф. Басманов арестовал множество лиц, которых подозревали в заговоре с Шуйскими. Розыск проводился с применением изощренных пыток. Показания современников о результатах расследования расходятся в самом существенном пункте. Телохранитель самозванца Конрад Буссов утверждал, будто бы многие духовные лица и стрельцы на пытках подтвердили измену боярина Шуйского. Совсем иначе изложил дело голландец Исаак Масса. По его словам, никто из предполагаемых сообщников боярина не мог привести надежных доказательств его вины. Некоторые из арестованных под пытками признались в преступлении, прочие же все отрицали.

Согласно русским источникам, из страха москвичи «друг на друга клеветаху», Растрига же «многих поймав и разными пытками пытаху: иные же, не стерпев пыток, на себя говоряху, а иные же крепяхуся, а иные и впрями ево, Ростригу, обличаху».

В конце концов инициаторы розыска отказались от намерения организовать крупный политический процесс с участием многих видных лиц. Лжедмитрий распорядился привлечь к суду вместе с Шуйскими лишь нескольких второстепенных лиц. В их числе были Петр Тургенев, Федор Калачник и некоторые другие купцы. Род Тургеневых пользовался известностью в Москве. До опричнины дядя Петра Тургенева был ясельничим в дворцовом ведомстве у царя Ивана Грозного. Петр Никитич служил головой в дворянских сотнях. Он так и не получил воеводского чина, но имел один из высших поместных окладов — 500 четвертей земли — и числился «выборным» дворянином из Воротынска. Федор Калачник, судя по прозвищу, был посадским человеком.

Чтобы устрашить столичное население, Отрепьев велел предать «изменников» публичной казни. Дворянина Петра Тургенева вывели на пустырь (Пожар) и там обезглавили. Сообщение о казни Тургенева имеет документальное подтверждение. В подлинной челобитной Дениса Петровича Тургенева подчеркнуто, что отца челобитчика, Петра Тургенева, убил «вор-Рострига». Монах Авраамий Палицын называет Петра мучеником и обличителем «вора».

Сохранилось предание, что торговый человек Федор Калачник, идя на казнь, во все горло кричал, что новый царь — антихрист и все, кто поклоняется этому посланцу сатаны, «от него же погибнут».

Лжедмитрий и его окружение не желали раздражать дворянство. Зато с простонародьем они не церемонились.

В первые же дни правления нового царя, записал Масса, пострадало много простых людей и горожан в Москве, так что ночью и втайне только и делали, что пытали, убивали и губили людей.

Автор «Иного сказания» утверждал, что князь Василий Шуйский и его братья были арестованы на третий день после вступления Лжедмитрия в Москву, а 25 июня 1605 г. их передали в руки палача. Приведенная дата ошибочна. Достоверно известно, что казнь Шуйских была назначена на воскресенье 30 июня. Как бы то ни было, очевидцы единодушно подтверждают, что суд над Шуйскими занял несколько дней.

Установив хронологию заговора Шуйских, С. Ф. Платонов писал: «Трудно понять причины той торопливости, с какою они постарались отделаться от нового царя»;

«…Шуйские необыкновенно спешили и… все их «дело» заняло не более десяти дней. Очевидно, они мечтали не допустить «розстригу» до Москвы, не дать ему сесть на царство». С. Ф. Платонов принял на веру официальную версию заговора Шуйских. Между тем эта версия едва ли заслуживает доверия.

В массе своей московское население приветствовало нового царя. На его стороне была военная сила. Лжедмитрий был на вершине успеха. Планировать в таких условиях переворот было безумием. Шуйский же всегда был трезвым и осторожным политиком.

Спешили не столько Шуйские, сколько Лжедмитрий.

Даже если заговора не было и в помине, самозванцу надо было выдумать таковой.

В Польше коронный гетман Ян Замойский, выступая перед сеймом в начале 1605 г., резко высмеял россказни самозванца и заявил, что если уж поляки хлопочут о возведении на московский трон старой династии, то им надо иметь в виду, что законным наследником Московского княжества «был род Владимирских князей, по прекращении которого права наследства переходят на род князей Шуйских». О речи гетмана говорили по всей Польше, и самозванец не мог не знать о ней.

Из начальных бояр только один Василий Шуйский отказался подчиниться приказу Лжедмитрия и не явился в Серпухов. Это усилило подозрения самозванца, который имел все основания беспокоиться, что князь Василий предъявит претензии на трон при первом же подходящем случае.

Отрепьев мог расправиться с Шуйским тем же способом, что и с Федором Годуновым. Но с некоторых пор он был связан договором с Боярской думой. Следуя традиции, Лжедмитрий объявил о созыве собора для суда над великим боярином.

Находившийся в те дни в Кремле поляк А. Лавицкий писал, что Шуйских судили на большом (многочисленном) соборе, состоявшем из сенаторов, духовенства и других сословий. Капитан Маржарет, перешедший на службу к Лжедмитрию, утверждал, что Шуйские подверглись суду «в присутствии лиц, избранных от всех сословий». Следуя рассказам поляков из окружения самозванца, Георг Паэрле записал, что в суде участвовали как сенат (дума), так и народ. Свидетельства иностранцев полностью совпадают с данными русских источников. Как подчеркнул «Новый летописец», Лжедмитрий «повеле собрати собор» с приглашением духовных властей, бояр и лиц «ис простых людей».

Самозванец пришел к власти на волне народных восстаний. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в первые дни своего пребывания в Москве он продолжал видеть в восставшем народе союзника. В высшем государственном органе — Боярской думе — Шуйские имели много сторонников, и самозванец опасался их происков.

С обвинениями против Шуйских на соборе выступил сам Лжедмитрий. По «Новому летописцу», «царь» объявил членам собора: «…умышляют сии на меня». Станислав Немоевский записал обширную обвинительную речь «государя». Род князей Шуйских, утверждал самозванец, всегда был изменническим по отношению к московской династии: блаженной памяти отец Иван семь раз приказывал казнить своих изменников Шуйских, а брат — царь Федор Иванович за то же казнил дядю Василия Шуйского. Фактически Лжедмитрий отказался от версии о наличии разветвленного заговора. Трое братьев Шуйских, заключил он, намеревались осуществить переворот своими силами: «…подстерегали, как бы нас, заставши врасплох, в покое убить, на что имеются несомненные доводы».

«Царь» утверждал, что имеет несомненные доказательства заговора Шуйских, а потому на соборном суде не было никакого разбирательства с допросом свидетелей и другими формальностями. Авраамий Палицын отметил, что Василия Шуйского осудили тотчас после публичной казни Петра Тургенева и Федора Калачника.

Под впечатлением убийств и казней даже близкие к Шуйским члены думы и священного собора не посмели выступить в их защиту. Как с горечью отметил автор «Нового летописца», «на том же соборе ни власти, ни из бояр, ни из простых людей нихто же им (Шуйским. — P.C.) пособствующе, все на них кричаху».

Опытному царедворцу Василию Шуйскому удалось пережить грозу в правление Бориса Годунова, которая едва не стоила ему головы. Он знал, чем можно заслужить снисхождение, и повинился во всех преступлениях, которые ему приписывали. «Виноват я тебе… царь государь: все это (о Растриге. — P.C.) я говорил, но смилуйся надо мной, прости глупость мою!» — будто бы сказал Шуйский. Крамольный вельможа смиренно просил патриарха и бояр сжалиться над ним, страдником, и просить за него «рыцаря». По словам поляков, обвиняемый признался во всем в самом начале розыска, «боясь быть на пытке».

Собор осудил Василия Шуйского на смерть, а его братьев — на заключение в тюрьму и ссылку. Лжедмитрий спешил с казнью и назначил экзекуцию на следующий день.

Все было готово для казни. По существу, самозванец ввел в столице осадное положение: «…по всему городу уготовлены быша все стрельцы, вооружены во всем оружии, яко на битву».

На «Пожаре» распоряжался новый глава Стрелецкого приказа — боярин Петр Басманов. Несколько тысяч стрельцов оцепили всю площадь полукругом. Преданные самозванцу казачьи отряды и поляки с копьями и саблями заняли Кремль и все ключевые пункты города. Были приняты все меры безопасности против возможных волнений. Выехав на середину площади, Басманов прочел приговор думы и собора о вине Шуйского. Вслед за тем палач сорвал с осужденного одежду и подвел его к плахе, в которую был воткнут топор. Сообщение Исаака Массы, будто Василий Шуйский продолжал обличать еретика Гришку, будучи на эшафоте, а московский народ рыдал, слушая его речь, относится к числу вымыслов. На площади осужденный вел себя совершенно так же, как и на суде. Стоя подле плахи, он с плачем молил о пощаде. «…От глупости выступил против пресветлейшего великого князя, истинного наследника и прирожденного государя своего», просите «за меня — помилует меня от казни, которую заслужил», — взывал князь Василий к народу.

Во время казни Петра Тургенева и Федора Калачника москвичи «ругахуся» на них. Из толпы кричали, что суд им «по делом» был. Шуйские пользовались популярностью в народе, и их осуждение вызвало среди москвичей разные толки. По свидетельству поляков, даже сторонники Шуйских боялись обнаружить свои чувства, чтобы не попасть под подозрение. По словам же Массы, народ выражал явное недовольство. С казнью медлили. Отмена казни не входила в расчеты Басманова, и он проявлял видимое нетерпение. Дело кончилось тем, что из Кремля на площадь прискакал один из телохранителей «царя», остановивший казнь, а следом за ним появился дьяк, огласивший указ о помиловании.

Сподвижник Лжедмитрия Станислав Борша точнее других объяснил причины отмены казни Василия Шуйского.

«Царь даровал ему жизнь, — писал он, — по ходатайству некоторых сенаторов». Бояре не посмели открыто перечить царю на соборе. Но после собора дума сделала все, чтобы не допустить казни князя Василия.

Имущество Шуйских, их вотчины и дворы подверглись конфискации. Князь Василий и его братья Дмитрий и Иван были заключены в тюрьму в галицких пригородах.

При царе Борисе наибольшим влиянием в думе пользовались Годуновы и Шуйские. Обе эти группировки были разгромлены и удалены из столицы. Думу пополнили «воровские» бояре, получившие чин в Путивле, а также опальные бояре и дворяне. Обновив состав Боярской думы, Лжедмитрий добился послушания бояр и стал готовиться к коронации.

Самозванец пожелал дождаться возвращения в Москву старицы Марфы Нагой. Его расчет был безошибочным.

Признание со стороны мнимой матери должно было покончить с сомнениями тех, кто все еще не уверовал в его царское происхождение.

18 июля Марфа Нагая прибыла в Москву. Три дня спустя состоялась коронация Растриги.

К услугам Лжедмитрия были царские регалии — «четыре короны, а именно, три императорские и четвертая — та, в которой короновались некогда великие князья», шапка Мономаха. Самозванец избрал новую корону Бориса Годунова, изготовленную венскими мастерами и привезенную Афанасием Власьевым в 1604 г. Венец был сделан по образцу императорской короны Габсбургов. По-видимому, царь Борис замышлял не только выстроить в Кремле храм «Святая Святых» — новый Иерусалимский храм, средоточие мирового православия, но вслед за тем принять титул императора.

Самозванец шел по стопам Годунова. На золотой монете, отчеканенной в Москве, Лжедмитрий I изображен в высокой шапке наподобие императорской короны Габсбургов, не похожей на шапку Мономаха. В «высокой короне» Отрепьев сидел также и при коронации Марины Мнишек.

Завладев императорской короной, Отрепьев присвоил титул императора.

На коронации Отрепьев допустил отступление от ритуала. Он повторил затверженную речь о своем чудесном спасении.