Ватага Василия Сталина

«КАКОЙ ЩЕЛЧОК? Я БРОСАЛ КИСТЕВЫМ» Штрихи к портрету

Бобров — Шувалов — Бабич; Бабич — Шувалов — Бобров. ...На какой только лад не повторялись фамилии этой хоккейной тройки из ВВС, потом из ЦСКА; как только не перепевались, сколько интонаций и чувств вобрали в себя и отразили в те далекие времена три славных имени. И вот теперь обладатель одного из них, что все время посередке, сидит передо мной за редакционным столом, рассказывает, потом легко, по-молодому словно выпрыгивает со своего места, встает ближе к двери, приседает и, приговаривая: «Вот так надо, выжимать надо, чтобы катило, накат должен быть», показывает истинную, на его многоопытный взгляд. посадку классного хоккеиста. Снова возвращается за стол. «Как нас звали какие прозвища были? Всеволода — Курносый. Но только за глаза. А чтобы так — не приведи бог. Характер у него в игре был ох нелегкий — уж очень жаден был до мяча и шайбы. Не отдашь на его обычный возглас «А! А!» и сам при том не забьешь, или партнер, кому отдал, промажет — таких, простите, хренов навешает — не унесешь. Бабича звали Макар, он ведь был Евгений Макарыч. А меня... Как-то не приклеилось. Хотя однажды в ленинградской гостинице сидим, футболисты ВВС, а Сергей Коршунов поглядел так косо на меня, потом на портрет Гоголя в холле и говорит «Вот смотрите: Виктор наш — точно второй Гоголь». Пошутили, покликали этак, но не привилось прозвище». И Виктор Григорьевич в шутку поворачивает ко мне голову в профиль, где не самый короткий из виденных мною носов легко объясняет смысл сравнения с автором «Носа».

— Сам я из Челябинска, там начал играть в футбол и хоккей, 1923 года рождения. Директором ЧТЗ был у нас Зальцман Исаак Моисеевич, при нем команда «Дзержинец», нынешний «Трактор», хорошо шла в этих видах. Но в 1949 году Зальцман, Герой Соцтруда, попал в опалу, сняли его якобы за превышение власти. А наш «Дзержинец», лишенный поддержки прежнего директора, начал тормозить, а потом и вниз съезжать. Раньше я не поддавался на уговоры перейти в "Торпедо», в «Динамо», при Зальцмане-то. А после уж... Приехал к нам в Челябинск Руднев Сергей Владимирович, он был судьей спортивным, он и договорился с родителями моими. Поехал я в Москву, в ВВС, играть в футбол и в хоккей, но остался вольнонаемным, правда в мае 50-го мне все же присвоили звание лейтенанта. В тот день, 7 января, я приехал на Центральный аэродром, попрощался с товарищами, передал подарки родителям. Меня не взяли в Челябинск играть потому, что Василий Иосифович Сталин, наш главный начальник и шеф, так приказал: дескать, неудобно, Виктор только что к нам перешел, в родных стенах его освистают, неприятности могут возникнуть со стороны бывших почитателей. В общем, не стоит его брать. Вот я и остался. Оказывается, и в жизни остался...

— «Колоссальную роль в нашем хоккее сыграл Виктор Шувалов, — Пучков словно вскинулся, когда я упомянул это имя. — Это центрфорвард нового типа. И при нем, и после него, например паренек один из «Спартака», пытались ему подражать, копировать. Но — и труба пониже, и дым пожиже. Были другие, отличные, но не в его манере. Шувалов распасовывал и сам забивал очень много. Играл чаще на заднем пятачке, при всем при том нес большие защитные функции, всегда успевал откатиться. Известное дело: там, где Шувалов, там крепко. Так говорили. Отберет шайбу, выкатится, а там уж края, да какие — Бобров и Бабич, Виктор отдаст, а сам — в тень, но следит за игрой со второго пятака зорко. Чуть что — он здесь — и получите. Его знаменитый щелчок необыкновенный был. Как метлой подметал — шайба на 10—15 сантиметров ото льда отрывалась и почти не бралась. Тройка была уникальная. Макар, тот много работал, Бобров, мягко выведенный Виктором в зону, чудовищно расправлялся с защитой. Его кроссы знаменитые. Войдет в зону и тут же, по диагонали, в центр, по ходу обыгрывая соперников, дриблинг ведь удивительный был. И как только Всеволод чувствовал, что проходит воображаемую прямую, пересекающую линию ворот пополам, и вратарь начал смещаться, тут же он бросал под опорную ногу, впритирку к штанге. Вратари капитулировали. Но это я отвлекся. О Викторе Шувалове как о человеке не могу говорить без восхищения. Скромен, с высоко развитым чувством собственного достоинства, он воплощает мое понятие о человеке нравственном, справедливом. Он сплачивал людей уже одним своим присутствием. Виктору Григорьевичу уже давно за 60 лет, а встретил я его на балу олимпийцев в Москве, — как огурчик, и работает по-прежнему. Всегда был бешено трудолюбив. Когда же в наш хоккей стало прибывать полку не профессионалов, а нахалов, то его плечиком этак-то и оттеснили. Шуваловых привыкли приглашать на лед — они никогда не привередничали. А вот, когда они ушли со льда, достойного им места почему-то не находится» — так закончил свою горячую и подробную характеристику Н. Пучков.

— Часто мне приходилось слышать о собственном «щелчке». Какой щелчок? — переспросил Виктор Григорьевич, — я чаще всего бросал кистевым. Шайба на крюке, смотрю на вратаря, как он там двигается, и сейчас — кистевым, он ведь трудно уловим для голкипера. Да, в наше время зарубежные фирменные палки наперечет были. А с нашими клюшками щелчком бросать — не насобираешься обломков. Я про те времена говорю. А сейчас кистевой бросок — марка классного нападающего — редко применяется. Это очень обедняет тактику форварда.