Ватажники атамана Галани

Глава XVII

Беглярбег Ширвана Мухаммад-хан спешит на помощь осаждённому городу. Известия из Шемахи. Беглярбег меняет план. Мы пробираемся в лагерь. Убийство беглярбега. Бегство из лагеря. Бой в башне древней крепости. Мы возвращаемся на побережье. Мишка Баламут отражает нападение горцев. Мы выходим в море и берём курс на Астрахань.

Беглярбег Ширвана Мухаммад-хан, оставив своего старшего сына и большую часть войска сдерживать орды лезгинов Гаджи Давуда, рвавшегося вновь овладеть Шемахой и воссесть на трон ширван-шахов, с двумя тысячами кызылбашских всадников и пятью горными пушками, навьюченными на вельблудов, поспешил на помощь осаждённому городу. Навстречу его войску тянулись сотни беженцев с нагруженными на двухколёсные повозки пожитками. Едва живые от пережитого ужаса они могли говорить только о дьявольской жестокости гяуров, убивавших всех, не щадя ни детей ни стариков. Добиться от них чего-либо более путного было невозможно.

Бежавшие из Шемахи рассказывали об адском огне, уничтожившем южную часть города, который не могла загасить вода. Беглярбег конечно слышал о греческом огне, но считал секрет его изготовления давно утерянным, поэтому не придал этим рассказам особого значения. У страха, как известно, глаза велики.

Он постарался выяснить численность казаков напавших на его столицу. Тут мнения расходились. Одни говорили, что их неисчислимые тысячи, другие, что гяуров немного, но все они бессмертны. Даже если в них попадает пуля, они встают и продолжают сражаться.

Встав на ночь лагерем в живописном ущелье, Муххамад-хан выслал вперёд разведчиков, которые вернулись утром и рассказали о том, что встретили в горах людей, которые утверждали, что Шемаха пала и в городе идёт грабёж.

Мухаммад-хан созвал своих офицеров на совет. Тот продолжался недолго. Идти в Шемаху теперь не имело смысла. С этим согласились все. Вместо этого было решено повернуть войско и встретить разбойников на горной дороге, по которой они будут отступать к морю.

На следующий вечер, доверенный слуга доложил беглярбегу, что возле лагеря остановили людей, собственными глазами видевших падение Шемахи. Беглярбег, прибывавший в полном упадке сил после многочасовой скачки, и проклинавший себя за то, что не взял с собой индийского врача, настоящего кудесника, который своими чудесными отварами и притираниями умел возвращать бодрость измученному телу, равнодушно махнул рукой.

— Приведи их.

Слуга вышел и вскоре вернулся с прекрасной юной девушкой со светлыми волосами, заплетёнными во множество тонких косичек, а так же сопровождавшими её местным чабаном и косматым гяуром, умевшим кое-как изъяснятся по-персидски, которому караульные сгоряча разбили в кровь губу и поставили под глазом большущий синяк.

— Кто ты, дитя моё, — ласково спросил Мухаммад-хан, залюбовавшись красотой девушки и сразу позабыв про усталость.

Косматый гяур стал переводить сказанное на русский.

Красавица вдруг бухнулась на колени и зарыдала.

— Спаси меня господин от этих ужасных шайтанов. Меня зовут Гольшат. Я родом из Казани. Мои предки когда-то были в родстве с касимовскими ханами. Мой отец недавно умер, оставив мне большое наследство и я решила совершить паломничество по святым местам. Со мной слуга и переводчик Василий. Он русский, и хоть ещё не решился принять истинную веру, опасаясь мести соотечественников, но предан мне всей душой. А это Гасан — наш проводник.

Мы были в Шемахе, когда напали казаки. Всё наше имущество осталось там и наверняка попало в руки разбойников. Мы едва успели бежать перед началом штурма.

— Теперь тебе нечего боятся, дитя моё. Ты под моей защитой, — самонадеянно заявил беглярбег, разглядывая скрывавшуюся под богатым татарским нарядом маленькую упругую грудь и предаваясь сладострастным мечтам. — Скажи мне, сколько этих разбойников, как они вооружены и кто ими командует.

— Разбойников не больше тысячи, господин, — робко заговорила Гольшат. — У них есть огромная пушка, один выстрел из которой может уничтожить целый отряд. Это не преувеличение. Я сама видела. Командует ими страшный человек, не ведающий жалости. Его лицо обезображено сабельным шрамом и зовут его, как мне сказали, атаман Галаня.

Она ещё долго отвечала на вопросы беглярбега. Подробно рассказала, как казаки с помощью чудовищной пушки проломили стены города и учинили резню и грабёж, которые она наблюдала из укрытия в горах. Рассказала, как храбро сопротивлялись немногочисленный гарнизон и ополченцы. Как был сдан шахский дворец. Девушка говорила толково, не сбиваясь, показав при этом неплохое знание военного дела, чем вызвала восхищение правителя Ширвана, который, как человек просвещённый, весьма ценил и женскую красоту, и женский ум.

Беглярбег велел своему слуге дать беженцам тёплые одеяла из верблюжьей шерсти, накормить их, а так же объявить солдатам, что если кто причинит девушке и её спутникам какой либо вред, будет отвечать за это лично перед ним, Муххамад-ханом.

— Как я смогу отблагодарить тебя, мой господин, за твою доброту к бедной сироте!? — порывисто воскликнула Гольшат.

— Я вижу ты девушка неглупая и весьма начитанная, — сразу же откликнулся беглярбег. — А что может быть лучше ужина за приятной беседой с образованным человеком. Останься со мной этим вечером, скрась мою одинокую трапезу.

— С великой радостью, — покорно ответила Гольшат.

— Извини, пища будет скромная, походная. Вот если бы мы были у меня во дворце… Эх… Да что там говорить…

А сейчас иди, дитя моё. Наступает время молитвы. Возвращайся через час. — Тут беглярбег удивил всех нас, бегло и почти без акцента заговорив на русском. — Можешь не брать с собой толмача. Его персидский оскорбляет слух. Я не плохо говорю по-русски, умею по-французски и по-английски. И даже знаю несколько слов по-татарски.

Гольшат согласно кивнула. Слуга беглярбега расстелил циновку, правитель Ширвана опустился на неё и обратился лицом к Мекке.

Выйдя из шатра, мы смогли наблюдать удивительное зрелище. Две тысячи человек во главе с магометанским попом, сев на корточки, и сложив рядом своё оружие, ревностно возносили к небу молитвы. И даже часовые, вместо исполнения своего долга, занялись восхвалением Аллаха и Магомеда.

По окончании молитвы, мы устроились среди недобро посматривавших на нас кызылбашей. Какой-то человек принёс лаваши, сыр, сушёные финики, немного жареной баранины и турку с остывшим кофе. Он тут же скрылся, не проронив ни слова. Мы разожгли костёр, подогрели кофе, подкрепились. Вечерами в горах становится холодно. Мы укутались в одеяла из верблюжьей шерсти. Это согрело наши тела, но не смогло унять внутреннюю дрожь.

Замысел Галани грозил всем нам верной смертью. Узнав о том, что беглярбег собирается отрезать ему путь к отступлению, атаман решил убить правителя Ширвана. Он рассудил, что лишившись командующего, войско на некоторое время погрузиться в хаос безвластия, раздоров и дезертирства. Этого времени должно хватить, чтобы добраться с тяжело нагруженным караваном до побережья.

Гасан знал в этих горах каждую тропинку и по одной из них вывел нас к лагерю персидского войска. Лошадей мы оставили неподалёку в горах вместе с тремя сопровождавшими нас казаками.

Меня успокаивало лишь одно. Галаня бы ни за что не послал свою зазнобу на верную смерть. Я подумал, что татарка и впрямь может быть колдуньей, как о ней говорят, и потому способна выпутаться даже из самого безнадёжного положения. Как легко и быстро она охмурила беглярбега. А ведь тот явно не был слабовольным глупцом.

«Тут без колдовства не обошлось», — подумал я. И сразу спохватился. Я всегда считал себя человеком просвещённым и не подверженным древним суевериям.

Гольшат в отличии от нас с Гасаном была спокойна, даже беззаботна. Уходя в шатёр беглярбега, она шепнула мне:

— Не спите и будьте готовы в любой момент уносить ноги.

Унести ноги, пока их не поотрывали, было единственное, о чём я мечтал.

Лагерь быстро погрузился во тьму. Вокруг нас вповалку спали кызылбаши. Мы же с Гасаном лишь притворялись спящими. Благо страх и крепкий кофе вышибли из нас даже дух Морфея.

В это время беглярбег Ширвана ужинал с красивой и коварной любовницей атамана Галани. После того, как было подано последнее блюдо, он запретил слугам входить к нему до самого утра. Стоявшие в карауле у шатра солдаты видели, как через некоторое время там погасли светильники. Затем начали доноситься сладострастные женские вздохи и стоны.

Уже за полночь из шатра выскользнула закутанная в плащ фигурка. Караульные преградили ей дорогу, но девушка показала им золотой перстень с печаткой, ещё недавно красовавшийся на среднем пальце Мухаммад-хана. Перстень этот, как было известно любому в Ширване, наделял того, кто его носил почти неограниченной властью. Всякий человек, проживающий на подвластных ширванскому губернатору землях, будь то простой крестьянин, городской судья или военачальник, должен был подчинятся обладателю сего перстня беспрекословно, иначе его ждала суровая кара. Перстень давался беглярбегом только самым доверенным людям для выполнения наиболее важных поручений. Увидев этот знак власти, солдаты послушно расступились.

Гольшат появилась рядом с нами бесшумно, словно бестелесный призрак.

— Беглярбег мёртв, — растянув губы в сатанинской улыбке прошептала она. — Я заколола его прямо в сердце его же собственным кинжалом, а затем стонала, будто этот жирный боров порет меня как последнюю б….

— Как мы теперь выберемся из лагеря? — спросил я.

Татарка показала мне перстень беглярбега.

— Я отрезала его вместе с пальцем. Пришлось. Палец распух, и перстень не снимался. Идёмте. До утра в шатёр никто не войдёт, но когда обнаружат, что Мухаммад-хан мёртв, за нами пошлют погоню. Так что к рассвету мы должны быть как можно дальше от сюда.

Гольшат потащила меня к спавшим кызылбашам. Их кони заржали и солдаты повскакивали на ноги. Девушка показала им перстень беглярбега и коротко бросила мне:

— Переводи.

Я стал переводить:

— Мухаммад-хан послал меня и моих слуг в Шемаху с важной миссией, велел взять любых лошадей, а вам проводить нас через посты.

— Мы сделаем всё, как ты пожелаешь госпожа, — низко поклонившись, ответили воины.

Вокруг лагеря кружили разъезды конных часовых. Мы открыто проехали мимо них, и никто даже не подумал нас задержать. Я поражался смелости Гольшат, которая, не дрогнув, пошла прямо в лапы дикому зверю. Ведь убить полководца и выбраться из его лагеря живым — задача непростая, если не сказать невыполнимая. В лучшем случае тебя прикончат в короткой безнадёжной схватке, а в худшем сцапают живьём, и тогда придётся умирать медленно в страшных муках.

Но эта высокая, хрупкая девушка, умевшая с быстротой молнии вскружить голову любому мужчине, в противоречие своей ангельской внешности, была так коварна и безжалостна, что я боялся её больше чем Галаню и его страшного ката Вакулу, изверга, получавшего наслаждение от пыток. Однако, отдавая ей должное, следует сказать, что только благодаря её хладнокровию мы выбрались из персидского лагеря целыми и невредимыми.

К рассвету мы уже были у отвесной скалы, где дожидались наши сопровождающие. В это время смерть беглярбега была обнаружена. Затрубили тревогу. Раздался выстрел из пушки и его эхо прокатилось по горам.

Гасан принялся взволнованно жестикулировать. Что он хотел сказать, я понял без труда:

«Надо спешить. За нами пошлют кызылбашей. У них очень быстрые кони. Когда они нас догонят, сделают большой секир башка».

— У нас, чай, лошадки не хуже. Оторвёмся, — отозвался старший из трёх казаков десятник Иван Бобров.

Весь день мы ехали по едва заметной горной тропе. Старались не разговаривать. Вокруг стояла такая необыкновенная тишина, что даже негромко сказанное слово эхом разносилось на много вёрст вокруг. В середине дня мы, промокнув до нитки в ледяной воде, переправились через бурную каменистую речку.

Ночью разразилась гроза. Продолжать путь было бы совершенным безумием. Мы нашли приют в одиноко стоявшей каменной башне, служившей как видно раньше убежищем от набегов врагов жителям близлежащего селения. Теперь башня была заброшена и медленно разрушалась временем и землетрясениями. Мы развели костёр, высушились и выспались.

На следующий день мы увидели караван-сарай, расположенный у подножия горы, на которой стояла древняя крепость Александра Великого. Именно здесь мы должны были встретиться с отступавшей ватагой Галани. Но колонны казаков ещё не было видно.

Мы хотели было спешиться перед караван-сараем, однако Гольшат сказала, что мы проведём ночь не здесь.

— А где, — поинтересовался я.

— Там, — девушка указала на развалины крепости.

Казаки недовольно зароптали, что придётся лезть на этакую горищу, высотой, наверное, саженей в триста, но послушались.

— Гасан, ты знаешь, как туда подняться? — спросила Гольшат у нашего проводника.

Гасан кивнул. Он развернул коня и устремился вдоль подножия горы. Мы последовали за ним. Непосвященному, тропу, ведущую к вершине, найти было бы непросто. В своём начале она была почти незаметна и, круто поднимаясь вверх, то виляла, то исчезала из вида. Мы остановили лошадей, взгромоздили на плечи оружие, одеяла, седельные сумки и принялись взбираться по крутому склону, каждую секунду рискуя сорваться вниз.

Не успели мы проделать и полпути к вершине, как внизу раздались выстрелы. Мы обернулись и увидели скакавших во весь опор кызылбашей. Это была настигшая нас погоня.

Всадники силились попасть в нас из ружей, но на таком расстоянии это было бесполезной тратой пороха. Они достигли подножия горы, когда мы уже прошли половину пути к вершине. Тут они остановились, очевидно, решив, что деваться нам больше некуда, так как в другом месте спуститься вниз не было никакой возможности. Достаточно было перекрыть тропу, и мы попадали в надёжную мышеловку.

Солнце окрасилось в красный цвет и стало садиться за горизонт, когда мы, окончательно выбившись из сил, добрались до груды камней, оставшихся от крепостных ворот. Перебравшись через неё, мы оказались на обширном дворе перед караульной башней, единственной сохранившейся башней крепости. На её зубцах свил себе гнездо горный орёл, нынче беспокойно круживший в небе, злобно зыркая на вторгшихся в его владения людей. Все остальные строения древней твердыни были полностью разрушены воинами хромого самаркандца Тамерлана.

Переведя дыхание, Гольшат оглянулась в сторону вившийся среди гор дороги и, вскинув руку, воскликнула:

— Там Галаня!

Мы посмотрели туда, куда она указывала. Действительно, вдали поднимались дымки костров расположившегося на ночь каравана ушкуйников.

Я взобрался на стену, выстрелил в воздух из ружья, зарядил его, снова выстрелил, затем снова и снова, а под конец принялся кричать и размахивать руками.

— Они тебя не слышат. Слишком далеко, — сказал мне снизу один из казаков.

Я спустился. Перекусив остатками провианта, мы стали держать военный совет.

— Они нападут ночью, — уверено сказала Гольшат.

Гасан отрицательно зажестикулировал. Мол, ночью подниматься на гору нельзя. Тропа очень узкая. Оступишься и хана.

— Большого выбора у них нет, — ответила татарка. — Они знают, что наши идут по этой дороге и скоро будут здесь. Так что им нужно либо убить нас сегодня ночью, либо отступить. И они не отступят.

— Надо забраться в башню. Там мы сможем держаться хоть до второго пришествия, — сказал десятник Иван Бобров. — Небо нынче ясное, ночь будет звёздная, светлая. Это поможет басурманам вскарабкаться на гору, но и мы увидим их, когда они приблизятся. Так что спать всем вполглаза, не выпуская оружия. Кто увидит супостатов, не кричите караул, просто цельтесь и палите. Постарайтесь не промазать. Нас шестеро, а их не меньше двух дюжин. Хоть одним станет меньше.

Попасть в башню было нелегко. Вход в неё находился на высоте почти в два человеческих роста. Гасан, встав на плечи десятнику, подтянулся на руках и забрался внутрь. А оттуда спустил нам верёвку.

Запалив факелы, мы поднялись на верхушку башни по каменной винтовой лестнице и уселись там, прижавшись спинами к зубцам, защищавших нас от пронизывающего ветра. Ночью в горах очень холодно. Костёр разжечь было не из чего, поэтому все мёрзли, несмотря на шерстяные одеяла. Я долго не мог уснуть, а когда, наконец, слегка задремал, меня тут же растормошил один из казаков и сказал, что настала моя очередь стоять на посту.

Я вылез из-под одеяла. Зуб не попадал на зуб. Наблюдательный пункт был устроен между двух зубцов прямо напротив развалин ворот. Я снова завернулся в одеяло, положил на камни ружьё и стал напряжённо всматриваться в темноту.

Прошло совсем немного времени, прежде чем среди камней показалась какая-то тень. Я осторожно взвёл курок, стараясь так, чтобы замок не произвёл громкого щелчка и подсыпал пороха на полку. Вот вслед за первой тенью возникла вторая, затем третья. Первая тень вдруг остановилась и упреждающе подняла руку. Прочие кызылбаши, а я ни чуть не сомневался, что это были они, тут же замерли. Шедший впереди воин, пригнулся и стал осторожно красться вперёд, оглядываясь по сторонам. Очевидно, он старался понять, где мы прячемся.

Я неспешно взял его на мушку и выстрелил. Кызылбаш со стоном завалился на бок. Его товарищи тут же рассыпались в разные стороны и открыли ответный огонь. Я едва успел укрыться за зубцом от обрушившегося на башню града пуль.

— Началась потеха, — выбираясь из одеяла, пробормотал Иван Бобров.

Гольшат, Гасан и казаки с проклятьями вскочили на ноги. Высунувшись из-за зубцов, они дали нестройный залп, не причинивший никакого вреда неприятелю. Спросонья никто толком не прицелился.

Кызылбаши метались по двору, крича что-то на непонятном мне языке. Мы перезарядили ружья и выстрелили ещё раз, ранив, кажется, одного человека. Нам ответили, но мы все успели вовремя спрятаться за зубцами башни и поэтому остались невредимы.

Тут при ясном свете звёзд мы увидели, как к башне стали приближаться трое человек. Они тащили с собой невесть откуда взявшуюся длинную жердь, похожую на десятисаженную оглоблю.

— Васька! Гасан! Быстро вниз! Остановите их! — заорал не своим голосом Иван Бобров.

Мы с Гасаном бросились по винтовой лестнице. На последних её ступеньках я споткнулся и пока летел носом в каменный пол, наконец, сообразил, что собираются делать кызылбаши.

Двое из них держали жердь сзади, один спереди. Разбежавшись, двое задних подняли того, что спереди по стене и когда я стал подниматься на ноги, он уже стоял в низком проёме входа в башню.

Я навёл на него пистолет и спустил курок. Но замок только безобидно пшикнул. Оружие дало осечку. Кызылбаш потянулся за своим пистолетом, но Гасан, свирепо мыча бросился вперёд и с размаху рубанул супостата по шее. Голова того слетела на пол, а тело, постояв ещё мгновение в проёме, рухнуло вниз.

Темнота тут же осветилась вспышками выстрелов. По стенам зацокали пули. Гасан, сражённый одной из них наповал, упал и больше не двигался. Я, не медля ни секунды, вытащил второй пистолет и, подбежав к входу, выстрелил в кызылбашей, державших жердь. До меня донёсся стон раненного. Жердь покачнулась. Я схватил её и пользуясь тем, что хватка тех кто был внизу ослабла, втянул в башню, лишив тем самым неприятеля его единственного штурмового приспособления.

С верхушки башни мои действия были встречены одобрительными восклицаниями. Я поднялся наверх.

— Где Гасан? — спросила Гольшат.

— Убит, — ответил я.

Кызылбаши внизу вопили от ярости. Стоило кому-нибудь из нас высунуться, он тут же становился мишенью для их ружей. Однако вскоре стрельба стихла. Кызылбаши отступили. Мы просидели остаток ночи, прижавшись к холодным камням башни и прислушиваясь к каждому шороху.

Мы ничуть не сомневались в том, что наши враги попытаются расправиться с нами ещё раз. Под утро мы стали клевать носами. Кызылбаши на это очевидно и рассчитывали. Несколько человек попытались незаметно подкрасться к башне. Мы подпустили их, позволив думать, что их расчёт оправдался. Но когда они, встав друг-другу на спины, собрались проникнуть в башню, мы кинули гранаты. Внизу раздались возгласы ужаса, ещё мгновение шипели фитили и потом один за другим хлопнули четыре взрыва. Пятая граната по какой то причине не взорвалась.

Гранаты произвели настоящее опустошение в рядах штурмующих. Трое были убиты наповал, остальные корчились на земле, обливаясь кровью.

Прикрывавшие свой передовой отряд кызылбаши тут же дали дружный залп. Один из наших казаков чуть-чуть замешкался, прежде чем пригнуться и пуля снесла ему пол головы, забрызгав всех нас кровью и ошмётками мозгов.

Раненые горцы ползли к своим, представляя из себя отменную мишень. Второй казак взялся за ружье, чтобы отплатить за гибель товарища, но Иван Бобров рявкнул ему:

— Не высовывайся! Не хватало, чтобы они ещё и тебя подстрелили.

Вскоре взошло солнце, и с ним пришла тишина. Кызылбаши, казалось, куда-то исчезли. Не было слышно даже стонов раненых. Мы не рисковали высовываться до тех пор, пока совсем рядом не раздался шум яростного боя, а затем звонкий голос Лёшки Кортнева произнёс.

— Эй, есть здесь кто живой!?

Мы осторожно выглянули из-за зубцов, чтобы убедиться, что нам это не чудиться и увидели есаула стоящего перед башней в окружении полусотни казаков. Трупы кызылбашей в беспорядке валялись на камнях.

Звук выстрелов разносится в горах далеко и мои вчерашние попытки привлечь внимание своих, были услышаны. Галаня в подзорную трубу разглядел, как я стою на стене и машу руками. Он тотчас же сообразил, что мы в беде и отправил на выручку конный отряд во главе с Лёшкой Кортневым.

Расчёт атамана оправдался. После убийства беглярбега в персидском войске начались раздоры и неразбериха. Многие солдаты, пользуясь безвластием, дезертировали. Остальных офицеры сумели кое-как организовать, но время было потеряно. Наш караван, растянувшийся на целую версту, благополучно достиг побережья.

Там мы увидели, что Мишке Баламуту всё это время тоже жизнь малиной не казалась. Пока галанино войско бродило по горам и штурмовала Шемаху, несколько местных беков собрав своих нукеров, объединились и попытались сжечь наши суда. О ярости бушевавшего здесь сражения говорили гнившие во рвах трупы людей и лошадей, насаженные на железные колья и около сотни убитых, валявшихся вокруг рвов. Это славно поработала мортирная батарея. Укреплённые на колесе стволы без остановки метали гранаты, безжалостно косившие осколками наступавших всадников. Земля была пропитана кровью. Стояла жуткая вонь.

Как только показалась наша колонна, беки сняли осаду и поспешно убрались восвояси. Мишка Баламут не потерял ни одного человека, не считая двух раненых ещё в морском сражении, умерших за эти дни и одного казака, которому пуля попала в зад, и бедняга страдал оттого, что был не в состоянии сесть, а ещё больше от насмешек товарищей.

Надо было спешно погрузить добычу и уйти в море. Однако добра оказалось больше чем могло влезть в трюмы стругов. Кто-то предложил выкинуть в море «Толстуху», но Галаня категорически воспротивился этому, сказав что такая пушка сама по себе настоящее сокровище. Так что бросили наименее ценное из добычи.

Оставшихся в живых людей хватило, чтобы укомплектовать команды только восьми стругов. Остальные суда пришлось сжечь.

Когда берега Ширвана стали медленно удаляться за горизонт, Галаня произнёс:

— Ну, вот братки, хабара у нас полные трюмы, пора, значит, домой, — и велел кормщику править к Волге-матушке и славному городу Астрахани.