Ваятель фараона

5

– Вы приехали, когда у нас уже все готово! – этими словами встретил Тутмос старого Неджема, который пришел в его дом в Ахетатоне.

Тутмос был разочарован. Он с часу на час ждал, что к нему зайдет главный скульптор фараона или по крайней мере Ипу. Ему было известно, что еще три дня назад Бак вместе со своими мастерами прибыл в Ахетатон и что они заняли просторное помещение, специально предназначенное для мастерской главного скульптора и расположенное не далее чем в пятистах шагах от дома Тутмоса.

Так, значит, они прислали старика! Ни мастер, ни друг не могли сами зайти к нему. Так-то обстоит дело! Но Неджем здесь ни при чем. Тутмос не даст ему почувствовать своего разочарования.

Он ведет старика через всю свою усадьбу, показывает ему главный дом, который еще только строится, дома для подмастерьев, сад с глубоким колодцем, окруженный подрастающими акациями. Тутмос собирается посадить еще финиковые пальмы и смоковницу, которая вряд ли будет дарить его своей тенью, – в лучшем случае под тенью дерева будут сидеть его дети и внуки.

– Ну, Неджем, что ты скажешь? Разве Атон не явил нам чудо? Разве в течение этих трех лет, которые мы здесь работаем, пустыня не превратилась в сад и на пустыре не возникла царская столица? Ты видел дворец? Художники уже в течение нескольких недель работают в нем. Только одни скульпторы замешкались и начнут свою работу последними. Даже если вы привезли с собой все ваши статуи, установка их потребует времени, а царь, говорят, должен приехать сюда через шесть недель.

– Пройдет еще не меньше трех месяцев, – отвечает Неджем, – пока царь приедет сюда. Нахтпаатон, которого он назначил вместо Рамосе, все еще занят приготовлениями. Говорят, что он еще не совсем вошел в курс дела и что в управлении все пошло вкривь и вкось, с тех пор как Рамосе покинул свое место.

– А разве Рамосе оставил свою должность?

– Неужели это здесь неизвестно? Говорят, он не пожелал покинуть свой родной город, несмотря на все уговоры царя не оставлять его в тяжелые минуты испытаний..

– А Кенхор? А Херуф?

– Они тоже остались. Теперь Ранефер ведает лошадьми во всех конюшнях, а Панехси заведует всеми житницами Атона. Это все новые люди. Никто из них не происходит из хорошей семьи. И только Ану последовал за царем. Единственный из старых и опытных чиновников, который работал писцом еще у деда нашего царя. Даже Тэйе отказалась переехать во дворец Ахетатона. Она говорит, что ее супруг, старый царь, вряд ли выдержит такое путешествие.

Тутмосу смешно слушать, с каким пылом выкладывает старик свои новости. Он улыбается, но тут же снова становится серьезным. Так, значит, Минхотеп оказался прав в своем пророчестве. Неужели даже Тэйе и Небмаатра отказали сыну в поддержке? А может быть, они остались, чтобы не упускать из виду город Амона, где враги всегда могут поднять голову. А впрочем, это его, Тутмоса, совсем не касается. Пусть о порядке и справедливости в стране беспокоятся великие. Ему же надлежит служить Маат, отображая истину в своих творениях. Это он и делал с превеликим усердием в течение последних трех лет.

Правда, первые месяцы Тутмосу пришлось работать каменщиком, класть кирпичи. Но когда на территории его будущей мастерской был построен первый маленький домик, предназначенный для надсмотрщика, он принялся за свое прямое дело. Тутмос достал в алебастровых каменоломнях, расположенных вблизи города, материал для мелких статуэток. Ему удалось найти и известняк, из которого он собирался сделать модель для большой статуи царя.

Тогда в его распоряжении был только один подмастерье. Однако Тутмос чаще поручал ему копать колодец или канавы для огорода, чем использовал в своей мастерской.

Обычно юноша сидел один над своими набросками. Голову царя он лепил, наверное не менее дюжины раз, прежде чем остался доволен тем, как ему удалось передать внутренний мир сына бога. Изготовив глиняную модель, он отлил ее из гипса.

Этот образ значительно отличался от тех статуй, которые стояли в храме Атона и тогда вывели из себя старого Иути, статуя выглядела менее вызывающе, но, как казалось Тутмосу, более правдиво.

Эту последнюю модель статуи царя скульптор никому не показывал, тогда как другие модели открыто стояли в помещении, где он спал и работал. Здесь были рельефы со сценами из жизни царской семьи, головка царевны и даже бюст Нефертити, который, по мнению Тутмоса, удался ему хуже всего. Он решил, что при первой возможности рассмотрит царицу как следует, чтобы схватить то необыкновенное сочетание миловидности и величия, которое так для нее характерно.

И Май, надзиратель за всеми царскими работами, ответственный за обеспечение рабочих, и Хатиаи, главный строительный мастер, и Менахтеф, начальник каменщиков, – все они приходили к Тутмосу и заказывали понравившиеся им вещи.

Каждый из них с большим удовольствием ставил на свой домашний алтарь скульптурное изображение кого-либо из царской семьи, надеясь, что та благость, которую Атон проливает из своих рук-лучей на царский дом, частично распространится на них самих и их семьи. В благодарность они снабжали Тутмоса всем необходимым. Менахтеф позаботился о том, чтобы дом Тутмоса был богато украшен деревянными колоннами, в то время как каменотесы Хатиаи вырубали из камня косяки для дверей и ворот.

Сейчас дом уже подводили под крышу. В скором времени Тутмос сможет переехать сюда вместе с молодой женой.

Тутмосу очень хотелось знать, пришел ли Неджем сам или его послал главный скульптор. Но прямо спросить об этом было неудобно. Поэтому он перевел разговор на Ипу и спросил, почему друг не пришел навестить его.

Сначала Неджем не хотел отвечать. Но в конце концов сказал:

– Ты удивляешься, что Ипу сторонится тебя? Разве ты не заметил, что он давно уже не сводит глаз с дочери Бака? А теперь, как ты знаешь, мастер хочет выдать ее за тебя…

Эти слова старика, словно кинжалом, пронзили сердце Тутмоса! Так вот где кроется причина странного поведения Ипу! А он… он потерял друга из-за женщины! И все же Тутмос вынужден признаться, что это льстило ему, хотя он и злился на самого себя.

– Как тебе нравится в Ахетатоне? – спросил Тутмос, чтобы отогнать от себя эти мысли.

– Ты спрашиваешь, как мне нравится новый город? Он нравится так же, как может нравиться путнику куст акации, когда он бредет по роще смоковниц. Или так же, как нравится человеку жизнь в городе, где он не понимает ни слова! – раздраженно ответил старик.

– Как, ты не понимаешь, что говорят здесь люди? Может быть, ты оглох?

– Да нет, слышу я хорошо, и я бы понял все, но кто станет со мной говорить? Когда я иду по улице или на рынок – кругом незнакомые лица. Никто не приветствует меня. Никто не останавливает, чтобы рассказать новости. Ты единственный человек здесь, с которым я знаком. И то мне потребовалось три дня, чтобы узнать, где ты живешь.

«Так вот что привело старика ко мне! – думает Тутмос. – Тоска по дому, потребность в сочувствии, а не поручение мастера».

Какое-то внутреннее беспокойство охватило его душу. Может быть, он был не прав, не встретив Бака, когда узнал о его приезде? Может быть, этим он обидел главного скульптора? Тутмос не отдавал себе отчета, почему он так поступил. Наверно, это была робость. Он боялся показаться навязчивым и самим своим присутствием напомнить мастеру о его случайном обещании. Эту робость в себе он подавить не мог. Чтобы отогнать от себя неприятные мысли, Тутмос обратился к старику.

– Пойдем, Неджем! Я покажу тебе город, может быть, ты еще не видел его как следует. Я знаю одно место, откуда открывается замечательный вид.

По широким мощеным улицам, где стоят еще необжитые, недостроенные дома знати, они попадают в квартал, заселенный строительными рабочими и ремесленниками. Пройдя по переулкам между низкими домами, они поднимаются вверх по каменистой дороге, ведущей в город мертвых, расположенный в отрогах восточных гор. Тутмос и Неджем медленно поднимаются по высохшему руслу реки, где вода бывает лишь во время редких дождей. Старик задыхается и время от времени останавливается. Но у Тутмоса достаточно терпения. Он медленно ведет старика по этой не слишком крутой дороге, изредка перебрасываясь с ним словом. Наконец они добрались до места, где можно было отдохнуть. Старик сел, а Тутмос остался стоять рядом, показывая равнину, простирающуюся у их ног. Река, пересекающая ее, сверкала в лучах солнца.

– Ты видишь вон ту зеленую полосу земли на западном берегу? Стада скота будут пастись там, где сейчас растет камыш. И вместо сухого тростника здесь будет шуметь жито. Здесь хорошая и плодородная земля, и река щедро заливает ее. Дело лишь в том, что этой земли еще ни разу не касался плуг.

А посмотри на тот остров посреди реки, покрытый фруктовыми деревьями. Он похож на бирюзу в серебряном венце. А полоска пальм, тянущаяся вдоль восточного берега, разве она не хороша? Конечно, она узка, потому что пески пустыни спускаются в этом месте почти до берега реки. Но зато здесь было удобно построить город – он на самом берегу и не боится наводнений. Песок пустыни не помешает окружить здесь каждый дом садом. Для этого нужно только вырыть колодцы, чтобы достичь подпочвенных вод. Здесь можно устроить пруды, наполнить их водой и разводить всяких водоплавающих птиц. На месте пустыни возникнет прекрасный город!

– А где же башни храма, колоннады, где сфинксы, стоящие по краям дороги процессий?

– Дорога для процессий нашего бога не должна быть окружена сфинксами с головами баранов! Ведь бог никогда не может иметь лик животных! Храму нашего бога не нужны колонные залы. Ведь храм не должен быть закрыт сверху от взора бога, его лучи должны наполнять все. Вон, видишь, в северной части города огромное сооружение, окруженное тремя стенами? Пилоны еще строятся, но священный камень Бенбен, стоящий внутри святилища, возле алтаря, вздымается к небу гораздо выше, чем башни храма Амона. Его позолоченная верхушка отражает первые лучи восходящего солнца и его последние лучи на закате. В городе нет такого места, откуда не был бы виден священный камень!

Пока Тутмос говорил, он стоял спиной к старику, любуясь молодым городом, покорившим его душу. Затем повернулся, чтобы услышать от Неджема восторженные слова, но огорченно замолк: глаза старика были полны слез.

По дороге домой Тутмос встретил Бака. Они сердечно поздоровались. «Как можно задурить себе голову всякими необоснованными предположениями?» подумал Тутмос и облегченно вздохнул.

– Завтра я зайду к тебе, – сказал главный скульптор. – Я давно бы заглянул к тебе, но ты даже себе не представляешь, как я сейчас занят. Надо доставить во дворец фриз с изображением уреев. В храме Атона необходимо закончить алтарь, прежде чем приедет царь. А часовня, именуемая «Сень солнца» и построенная специально для царицы, еще совсем не отделана. Ты тоже должен принять участие в этой работе, Тутмос! Я пришлю тебе восьмерых помощников. А заказов от частных лиц больше не бери. Ты меня понял?

Уж кто-кто, а Тутмос очень хорошо понимал Бака! Он знал, сколько работы ждет скульптора теперь, когда уже воздвигнуты стены храмов и дворцов и когда вырублены в скале первые гробницы.

– Я приготовил больше тридцати моделей за это время, – сказал Тутмос.

– Очень хорошо! Завтра я их посмотрю!

К приему Бака Хори украсил мастерскую цветами лотоса, которые достал невесть откуда. Старания подмастерья вызывали у Тутмоса улыбку. В глубине души он предполагал, что Бак придет вместе с дочерью и что наконец-то он получит возможность обменяться с ней хоть парой слов. Однако он ошибся. Главный скульптор пришел один, к тому же еще и очень торопился. На цветы лотоса он не обратил внимания. Молча ходил Бак от одной модели к другой. Лицо его становилось все мрачнее.

– Голова царевны получилась ничего, – сказал он наконец, – а бюст царицы…

– Я сам знаю, что он сделан слишком грубо, я не сумел передать ее изящество, но ведь я видел Нефертити только мельком!

– Нет, я не то хотел сказать. Бюст царицы все же нравится мне гораздо больше, чем модель статуи царя. Где же здесь правда, которую он от нас требует? Он не хочет быть приукрашенным, приглаженным!

– Но ведь искажение – это тоже ложь! И преувеличение – это тоже неправда! Я очень хорошо помню черты его лица. Да, у него покатый лоб, но не такой скошенный, как у твоей статуи. Я согласен, у него твердый подбородок, но он обрывается не так резко. У него полные губы, но не такие пухлые, какими ты их сделал. Его глаза слегка прикрыты, но они не такие злые…

– Дело тут совсем не во лбе и подбородке, – раздраженно прерывает его Бак. – Дело не в губах и не в глазах. Весь облик царя должен вызывать такое же чувство, какое испытывают люди, когда падают перед ним ниц, сознавая, что они только пыль по сравнению с ним, сыном бога!

– Нет! Я не согласен. Я считаю, что статуя царя должна быть такой, какой люди видят своего фараона, когда они слушают его учение и чувствуют, что его божественный отец открывает ему, своему сыну, сущую правду!

С этими словами Тутмос подошел к нише, достал из тайника последнюю модель скульптуры царя и протянул ее главному скульптору. Тот долго рассматривал ее, но лицо его так и не просветлело.

– Этому ты научился не у меня, – сухо сказал он. И после длинной паузы, во время которой Тутмос напряженно, не мигая, смотрел на Бака, добавил: – Я возлагал на тебя большие надежды, но ты их, к сожалению, не оправдываешь! Царь достаточно ясно сказал, что ему нравится. Он похвалил мои статуи перед всем двором. Он будет издеваться над твоей работой. Ты лишишься его благосклонности. И я не могу выдать дочь замуж за скульптора, который не будет выполнять царских заказов. Поэтому послушайся моего совета, опомнись, пока не поздно! Это в твоих силах, и ты сможешь, если захочешь!

После ухода Бака Тутмос еще долго вертел в руках гипсовую маску царя.

– Разбить мне тебя, что ли? – сказал он громко. – Неужели это только плод моего воображения, а не ты сам? Разве не излучают твои глаза сияние Атона? Разве не подтверждают это твои губы?

Внутренний голос говорил Тутмосу: «Это глаза царя, его губы! Не слушай чужих советов… верь в себя!»

Ничто не связывает теперь Тутмоса с мастерскими Бака, хотя они и находятся так близко друг от друга. Никто не заглядывает в мастерскую к Тутмосу: ни Ипу, ни кто-либо другой из мастеров, не говоря уже о самом Баке. Даже Неджем, кажется, обходит Тутмоса стороной, когда замечает его издали. Может быть. Бак приказал избегать его? Может быть, он думает, что сумеет таким образом заставить Тутмоса подчиниться?

Крыша главного дома уже готова, однако Тутмос еще не переехал в пустые мертвые помещения. Ему уже доставили табуретки и стулья, столы, посуду, циновки. Он велел Хори разместить это все в комнатах. Но когда все было готово, ни разу не пожелал даже взглянуть на новую обстановку. Часами мог Тутмос сидеть в своей мастерской перед комом сырой глины. Часто Хори слышал, как мастер говорил или громко смеялся. Мальчик со страхом хватался за амулет в виде Беса, божка-карлика, который, в отличие от могущественных владык неба, не был покровителем царей и вельмож. Он был защитником маленьких бедных людей, к которым причислял себя Хори. Хотя Тутмос сорвал этот амулет с его шеи и выругал (ведь, кроме Атона, нет других богов!), Хори все-таки снова нашел беса в помойной яме и носил, пряча в складках своей набедренной повязки. Атон помогает высоким сановникам, может быть, и скульпторам, пользующимся благосклонностью царя, но, конечно же, не такому ничего не значащему парню, каким был он… И который раз Хори крепко сжимает рукой край своей набедренной повязки, желая убедиться, что узел крепко затянут и деревянный божок-карлик еще не потерян.

Никогда Тутмос не работал так долго над моделью, как в этот раз. Почему же он старается приблизить лицо царя к скульптуре Бака? Конечно же, только для того, оправдывает он себя, чтобы в сравнении лучше познать разницу и еще больше уверовать в свою правоту?

Много брани пришлось выслушать Хори на этой неделе. Ничего удивительного, что он постоянно хватается за свой амулет и никак не может угодить мастеру. Ничего удивительного нет и в том, что он уронил первый же гипсовый слепок с глиняной модели. При этом Хори умудрился даже повредить глиняную голову, так что Тутмосу пришлось ее восстанавливать заново. Злой и расстроенный мастер в конце концов сам сделал гипсовый слепок с «несчастной головы», как он ее прозвал. Тутмос успокоился только тогда, когда уже готовая модель была поставлена на полку у стены мастерской.