Вдвое больше притворства

Глава 4. Нереально круто

Райкер

Меня все это бесит. Даже больше, чем когда кто-то пишет «вообщем», а не «в общем».

Но есть вещи пострашнее «ихних» вместо «их».

Например, скажем, PR-мероприятия. За ними следуют интервью после проигрышей. И вишенка на торте – встречи с фанатами, которые больше похожи на наказание за плохое поведение.

Не поймите меня неправильно: я люблю фанатов. Но ненавижу появляться на публике.

Я виню Селену, мою бывшую. Она окончательно испортила мои отношения с прессой. Соответственно, я не люблю медиа и все, что с ними связано. Например… сегодняшний вечер.

Беда в том, что агент велел мне быть дружелюбнее.

У раздевалки перед игрой в прошлом месяце Джош сказал – я цитирую: «В последнее время в прессе ты выглядишь первоклассным козлом. Попробуй, разнообразия ради, использовать слова, а не вести себя как неандерталец. Так будет лучше для команды! Так будет лучше для имиджа. Так будет лучше – ты не поверишь! – для тебя. И твоей семьи».

Тем вечером, когда хоккейный репортер Брайс Такер спросил меня, как я чувствую себя после несправедливого штрафа за подножку, я использовал слова. Одно слово. Я ответил: «Дерьмастически».

И гордо покинул конференц-зал.

К несчастью, тот скользкий уродец перевернул мою реплику с ног на голову и написал, что дерьмастическими я назвал рефери. А потом он окрестил меня Королем-Ворчуном. Как весело!

Агент «Эвенджерс» Оливер позвонил Джошу, и Джош сказал, что мне нужно работать над имиджем немедленно, начиная с совместной фан-встречи со звездой «Си Догз», когда мы сойдемся с нашими соперниками на льду, и заканчивая фотовозможностью с тем же ВИП-победителем во время официального запуска календаря «Красавчики с клюшками» спустя несколько недель.

– Это самый верный способ показать, что ты не придурок, – общение с соперником.

Помнится, в ответ я попросил Джоша убить меня на месте.

Но Чейзу нравятся фан-встречи. Чейзу нравится пресса. Чейзу все нравится! Черт, да этому золотистому ретриверу даже в старшей школе нравилось… А старшая школа не нравится никому!

Поэтому вот он я, заставляю себя улыбаться и открываю дверь лимузина для девушки, которую мы развлекаем этим вечером.

– Дамы вперед…

Я умолкаю, потому что забыл, как ее зовут. Похоже, я и правда козел.

– Трина, – подсказывает Чейз, закатывая глаза, и залезает в лимузин следом за ней.

Придурок.

К тому же, мне казалось, билеты выиграл какой-то одержимый фанат по имени Джаспер. Этот факт несколько недель назад мне сообщил Оливер, поэтому я ожидал, что у скамейки запасных фотографироваться придется с диванным экспертом, полным суперполезных советов типа «Мужик! Как ты мог упустить тот гол во втором периоде в недавнем матче? Я сто процентов не пропустил бы. Надо было гнать быстрее!»

Я совсем не ожидал увидеть привлекательную девушку.

Девушку, на которую я слишком долго смотрел до, во время и после фотосъемки – так сосредоточенно, что пропустил, как Джианна ее представила.

Но, черт возьми, Трина залезает в лимузин, снимает куртку и устраивается на сиденье, и я не могу отвести от нее глаз – с ее лицом в виде сердечка и красными очками формы «кошачий глаз». Это что, маленькая вишенка на оправе? Так мило и в то же время сексапильно…

Перевод: мне конец.

Ко всему прочему, ее нос усыпан веснушками. О ее милых губках даже говорить нечего!

Только вот в Селену я тоже сразу влюбился из-за ее красоты. И что получил в итоге? Нож в спину и рану на сердце от женщины, которую обожал.

Отношения – это отстой. Романтика – обман. Род людской обречен. Дело закрыто.

Хотя, наверное, Джош все-таки прав: иногда можно и раз-хмуриться. Раз-хмуренность приносит больше дохода, чем нахмуренность, что помогает мне заботиться о маме и сестрах. А я намерен всегда о них заботиться. Я не допущу, чтобы мама вновь оказалась в ситуации, требующей от нее тяжелых решений.

– Симпатичное имя – Трина, – бормочу я, но не знаю, слышит она меня или нет, потому что она крутит головой, видимо, в поисках ремня безопасности.

Она наконец его находит, а я сажусь на длинное боковое сиденье лимузина.

– Не ожидала, что найду его, – говорит она, необычайно обрадованная наличием… ремня безопасности. Впрочем, она не пристегивается: просто рассматривает его. – Не знала, что в лимузинах есть ремни.

– Долгое время они были необязательны, – отвечаю я.

Это пробуждает в ней интерес. Она наклоняет голову и спрашивает:

– Как же они этого избегали? Наличия ремней?

Я снимаю пиджак и кладу его на кожаное сиденье.

– Технически лимузины довольно долго считались автобусами. Любой транспорт, куда помещалось больше десяти человек или где сиденья были повернуты в разные стороны, назывался автобусом.

– Даже если он не крякал, как утка?[7] – встревает Чейз.

– А потом был принят калифорнийский закон о ремнях безопасности, и вот они, – заканчиваю, не ведясь на его шутку.

Трина смотрит на меня так, как будто я какой-то странный экспонат в кунсткамере.

– Откуда ты знаешь про калифорнийский закон о ремнях безопасности?

– Я изучил вопрос, когда заказывал младшей сестре лимузин на выпускной несколько лет назад. Мне нужно было знать, что Кэти и ее друзья в безопасности, пускай их кавалеры и были мелкими засранцами, – говорю и качаю головой от досадных воспоминаний.

– Почему засранцы? – спрашивает Трина.

Как много у нее вопросов! Может, она втайне журналистка? Черт! Надеюсь, это не так.

– Скажи, ты журналистка? – отвечаю я вопросом на вопрос. – Уж очень много у тебя вопросов!

– Чувак, остынь! Она не журналистка. Научись проигрывать достойно! – отчитывает меня Чейз.

Я щурюсь.

– Ты тоже ненавидишь проигрывать.

– Само собой. Но суть не в этом. Трина работает в книжном магазине.

Откуда он это знает? Это круто.

– Да? В каком? – спрашиваю я заинтриговано.

– В «Открытой книге» на Филмор, – говорит она немного с вызовом. – Я менеджер.

Люблю этот магазин. Частенько туда захаживаю. Но этого я ей не скажу. Не хочу показывать, насколько на самом деле странный. Игрок защиты, который учился на отлично. Который слушает подкасты про слова и грамматику. Читает всякие захватывающие штуки о том, как устроен мир.

У меня не было другого выбора. Я не знал, смогу ли зарабатывать хоккеем, а мне нужно было поддерживать маму и сестер.

– И хотя я не журналистка, но от природы любознательная. Я следователь. А ты, готова поспорить, конфронтатор[8].

Отлично! Она из тех, кто одержим психологическими тестами. Следовательно, она общительная. Значит, попытается выяснить, почему я такой-то тип личности. То есть ей захочется узнать, кто испортил мне детство.

Я не собираюсь никому рассказывать про своего отца.

Проще ответить на вопрос.

– Все мальчики-подростки – засранцы, потому что они – озабоченные уродцы. Как тот парень, с которым моя сестра пошла на выпускной. Он весь вечер пялился на ее грудь.

Чейз прячет лицо в ладонях и смеется.

– Я его помню. Ты звал его Человек-Стояк.

– Каждый раз, когда он бывал у нас дома, прикрывался подушкой, – бурчу я.

– Ну он хотя бы пытался, – говорит Трина, кажется, сдерживая улыбку.

Чейз поднимает голову.

– К тому же, не все подростки – засранцы. Мои младшие братья не такие, – гордо говорит он.

Чейз заботится об этих ребятах, как о собственных детях.

– Наверняка они тоже за девчонками бегают! И тебе пришлось растолковывать им про согласие и про то, что нет значит нет, – подмечаю я.

Его отца тоже нет рядом, чтобы этим заниматься, пускай и по совершенно иным причинам.

– Ну Джексон за девочками не бегает.

– Ну ты меня понял, – устало говорю я и поворачиваюсь к нашей ВИП-гостье. – Я никому не доверяю, когда речь идет о моих младших сестрах. Следовательно, закон о ремнях безопасности.

– Сдается мне, ремни – не та защита, которая была им нужна на выпускном, – театрально шепчет Трина.

Чейз смеется и дает ей пять.

Я сжимаю зубы, изо всех сил тяну ремень безопасности и защелкиваю.

– Пристегивайся! – рявкаю на друга.

С очаровательной улыбкой, располагающей к нему поклонников, женщин и репортеров, Чейз похлопывает Трину по плечу.

– Не переживай. У него манеры ротвейлера, но я говорю на райкеровском. Он хотел сказать: «На самом деле я большой добряк и не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, особенно когда ты с нами. Поэтому не могла бы ты, пожалуйста, пристегнуться?»

Трина слушается, весело покачивая головой.

– Ну раз уж Капитан Деловитость так просит! – говорит она Чейзу с милой улыбкой.

Я отворачиваюсь.

– У нас уже есть прозвища? Круто! Да еще и точно. – Чейз потирает ладони, потом указывает в мою сторону. – Как его прозвище? Пожалуйста, скажи, что Большой Злой Волк!

Она поднимает подбородок и смотрит на меня с вызовом, совсем как я на нее несколькими минутами ранее.

– Господин Ворчун, но Большой Злой Волк ему тоже подходит.

Ее дерзость меня жутко заводит. Это проблема.

– Да, безусловно подходит, – говорю я с каменным лицом и киваю в сторону Чейза. – Тебя это тоже касается, золотой мальчик! Пристегивайся.

Чейз со вздохом снимает пиджак и берется за ремень безопасности.

– Как скажешь… Большой Злой Волк.

Я стучу по стеклу и говорю водителю отвезти нас в «Стикс энд Стоунз» – бар, в котором есть пул, пинг-понг и прочие игры. Бар выбирал некто Джаспер, что заставляет меня задуматься. Когда машина выезжает с парковки для игроков, я поворачиваюсь к Трине:

– Ты все еще хочешь ехать туда? Место выбрал какой-то мужик по имени Джаспер.

Она лукаво улыбается. Какая досада! Она чересчур хороша, когда улыбается вот так, с чертовщинкой.

– На самом деле место выбирала я. Джаспер попросил совета. Я выбрала этот бар, потому что хочу научиться играть в пул и пинг-понг. Это, кажется, очень весело, и мне давно хотелось попробовать, – говорит она. – Единственной идеей Джаспера было позвать вас двоих в стрип-клуб.

Я скалюсь.

– Я же говорю: уродец.

Чейз фыркает.

– Его ждал бы отказ.

– Да и вообще слабо как-то, – добавляю я. – У этого Джаспера что, совсем воображения нет?

Она расправляет плечи.

– Ну, учитывая, что он переспал с нашей соседкой в нашей же кровати, пока я была на работе, думаю, воображения у него действительно нет. Мог бы и постараться, на самом деле. Комнату там снять. Или проявить оригинальность: пойти с ней, я не знаю, в «Таргет», и там затащить ее в примерочные. Или что-нибудь в этом роде. Правда? – говорит она, пытаясь оставаться сильной и хладнокровной, но я вижу, что ей все еще больно.

Моя неприязнь к Джасперу усиливается в разы. Сейчас он нравится мне даже меньше, чем дерьмастический Брайс Такер, которого я ласково зову «напыщенным уродом».

– Хочешь, мы ему наваляем? – Я похрустываю костяшками в предвкушении.

Мои слова заставляют ее впервые за вечер искренне рассмеяться.

– Потому что мы с радостью, – присоединяется Чейз. В его голосе больше нет напускного очарования: сейчас он серьезен и готов при необходимости доходчиво объяснять все, что надо, всем, кому надо. – Только слово скажи.

Трина моргает и удивленно выдыхает.

– Заманчиво, но я откажусь. Но все равно спасибо за предложение! – говорит она, пока машина встраивается в поток.

– Оно все еще в силе. Когда захочешь, – добавляю я и почесываю подбородок. – Откуда тогда у тебя его билеты?

Трина улыбается, как в интернет-меме, воплощающем слово «коварство».

– Он одержим хоккеем. Вы оба – его любимые игроки. Так что я прихватила с собой его ВИП-билеты, когда узнала, что он изменяет. Выставила его из дома, заставила подумать, что прощаю, но мне нужно проплакаться в одиночестве. Однако вместо этого я забрала собаку и все свои вещи, попросилась пожить у подружки, а по пути захватила мешок джерси и шайб, которые купила ему в подарок, чтобы вы их подписали. Когда я уже была одной ногой за порогом, считай, заметила билеты у него на тумбочке, – говорит она, и ее зеленые глаза недобро сверкают. – Их я тоже забрала. Завершающий штрих, так сказать.

Черт! Я не хочу, чтобы она мне нравилась, но… это мощно!

– А как ты узнала, что он величайший козел во Вселенной?

Она выпрямляет плечи, чтобы казаться сильнее.

– Мой пес съел нижнее белье его любовницы.

У Чейза падает челюсть, и он показывает на Трину пальцем.

– Ох блин! Я смотрел видео того ветеринара. Ты девушка с собачьими трусами!

Я начинаю смеяться. Трина тоже. Мы хохочем на весь лимузин, как безумцы.

– Уверен, трусы были не собачьи, Уэстон, – поправляю его я, пытаясь перевести дыхание.

Чейз морщится, осознав свою ошибку, но потом улыбается.

– Да, твоя собака вряд ли носит белье. Но даже если носит, ничего страшного. Никакого осуждения! – Он поднимает руки и смотрит на Трину. – Свобода самовыражения и все дела.

– Мой пес не носит белье. Он его просто ест, – чинно говорит она.

– Но другую одежду он носит? – спрашивает Чейз.

Пока Трина рассказывает ему про курточку из шотландки – специально для утренних прогулок, когда на улице туман, а потом достает телефон, предположительно, чтобы показать ему фото, я думаю о том, как она украла у Джаспера сувениры и билеты, а потом пришла на игру и вывесила плакат. Со вкусом, и все такое. Не называя имен, просто осуждая преступление. Прекрасная месть! Она умная. Нет ничего более привлекательного, чем умная девушка.

Я тру подбородок. Встречаюсь с ней взглядом, когда беседа о собачьей моде приостанавливается.

– То, что ты сегодня сделала, с плакатами… – говорю я.

Ее глаза взволнованно распахиваются, как будто я собираюсь песочить ее за то, что она припечатала изменщика. Я спешно добавляю:

– Это было нереально круто!

Она опускает взгляд, кажется, немного смутившись от похвалы. Чудесно. Просто чудесно! Это тоже привлекательно – ее скромная сторона в противовес общительной, впечатляющей личности.

Не думай об этом. Не воображай, как идешь с ней на свидание. Не-а! Она просто поклонница, ничего больше.

Я наклоняюсь через сиденье и протягиваю ей кулак. Вот так. Она просто поклонница, а не красотка, которую я хочу отвести к себе домой, раздеть догола и облизать везде, пока она не начнет молить о большем. Всю ночь.

Она ударяет своим кулаком по моему.

Не желая отбиваться ото всех, Чейз присоединяется.

Когда Трина опускает руку и откидывается на сиденье, она уже не кажется задорной и дерзкой, как несколько секунд назад. Может, задумалась о своем козле-бывшем?

Так дело не пойдет.

– Трина, мы заставим его пожалеть о каждой секунде причиненной тебе боли. – Я перевожу взгляд на друга. – Согласен, Уэстон?

Чейз кивает с таким серьезным выражением лица, какое бывает у него только на льду.

– Да, заставим.

Трина снова улыбается, и у меня в груди зарождается какое-то странное чувство. Что-то приятное.

– Хоккей нравится мне все больше и больше, – говорит она.

– К концу вечера ты его полюбишь, – говорит Чейз и снова улыбается ей своей особой улыбкой.

Вот же ж черт!

Мне знакома эта улыбка.

Это очень опасная, блин, улыбка.

Он улыбается так, когда ему нравится девушка.

Поэтому мне надо срочно прекратить о ней фантазировать.

Чейз мне как брат. Мы с ним с детства вместе. Он поддерживал меня, когда отец запил. Мы тогда учились в начальной школе. Папа приходил домой пьяный и злой, не пропускал ни одной юбки, пока мама, несмотря на то что была от него до ужаса зависима, не выгнала его из дома. Я, в свою очередь, поддерживал Чейза, когда мы учились в колледже и его отец – его герой, его пример для подражания – скончался после долгой болезни.

Я ни за что в жизни не позволю девушке встрять между нами. Одного раза было достаточно. Тот случай меня почти убил.

Как бы мне ни хотелось, я даже не смотрю на Трину, когда мы подъезжаем к бару и выходим из лимузина.

А мне хочется – мне ой как хочется пялиться на ее задницу, которая так и просит, чтобы ее отшлепали!

Но я не пялюсь. Вместо этого я отвожу Чейза в сторонку на несколько секунд и делюсь с ним планом на вечер.

– Я в деле! – говорит он.

Хорошо, что мы сошлись во мнениях. Вот бы нам еще не сходиться так очевидно во мнении, что наша ВИП-гостья – конфетка…

Я знаю, что решать эту проблему нам придется очень, очень скоро.