Вечеринка мертвецов

Ты можешь меня нарисовать?

Вы никогда не задумывались над тем, почему одни люди умеют рисовать, а другие нет? По какому такому волшебству? Не странно ли это?

Когда я был маленьким, я мечтал стать художником-мультипликатором. Я мог часами срисовывать комиксы. Но однажды огляделся вокруг и увидел, что мои рисунки больше напоминают детские каракули и что многие ребята в нашем классе рисуют гораздо лучше меня.

Тогда я решил, что лучше буду писать, а не рисовать. Но с тех пор в моей душе живет восхищение перед настоящими художниками.

Когда я сел и начал писать этот рассказ, я задал себе эти вопросы. Что, если художник внезапно потеряет контроль над своим творчеством? Что, если его рука начнет рисовать сама собой, помимо его воли? Перестанет его слушаться?

Ужасно ли это? Или нет?

Решайте сами…

Я коснулся кисточкой листа бумаги и нарисовал контуры лица Джулии. Затем добавил несколько штрихов, обозначив ее волосы.

— Замри, — сказал я. — Тебе сейчас нельзя шевелиться, пока я не нанесу основные контуры.

Она хихикнула:

— Дилан, какой у тебя серьезный вид.

Я залился румянцем. Дело в том, что Джулия мне очень нравилась. Разумеется, мне хотелось нарисовать ее портрет как можно лучше. Чтобы произвести на нее впечатление.

Она сидела на моей кровати, чуть откинувшись назад. Ее руки опирались на стеганое одеяло. Светлые волосы были связаны на затылке. На Джулии был голубой свитер с высоким воротом и линялые джинсы.

В окно моей комнаты струились золотистые лучи вечернего солнца, заливая ее мягким и теплым светом. На лице Джулии застыла улыбка, от которой на ее щеках обозначились две большие ямочки.

— Как получилось, что ты стал рисовать? — спросила она.

Я наклонился над доской и принялся намечать ее глаза.

— Ты не поверишь, — ответил наконец я. — Однажды я увидел в нашей местной газете рекламу. На ней было изображено лицо девочки. И под ним подпись: «Ты можешь меня нарисовать?»

Кисточка дрогнула в моей руке, и я случайно смазал левый глаз. Я в первый раз работал этими кисточками и еще не приспособился к ним.

— Оказалось, что там проводилось нечто вроде конкурса, — продолжал я. — Я послал туда мой рисунок — и победил. В качестве Приза я получил возможность брать уроки рисования у одного старика, который живет в центре. Его зовут Маккензи Дуглас. Когда-то он был ужасно знаменитым художником-иллюстратором и оформлял известные журналы.

— Ну и как? Он оказался хорошим учителем? — поинтересовалась Джулия.

— Лучше не бывает! — воскликнул я. — Не знаю, как ему это удавалось, но после тех уроков я могу нарисовать кого угодно — без всякого труда.

— Здорово, — сказала Джулия и потянулась. — Ну как, ты почти закончил? Мне хочется поскорей взглянуть, какая я получилась.

Не успел я ей ответить, как услыхал тяжелые шаги и в комнату вошел Флэш. Крупный самец шимпанзе несколько раз коротко ухнул и прыгнул на колени к Джулии.

Она испуганно закричала и упала с кровати вместе с шимпанзе.

— Мэнди! — завопил я. Моя младшая сестра тут же появилась в дверях. — Мэнди, ты должна смотреть за Флэшем! — сердито воскликнул я. — Почему он убежал от тебя?

— Потому что он шимпанзе, вот почему! — Мэнди никогда не лезла за словом в карман.

Джулия стряхнула с себя лопочущую обезьяну и поднялась на ноги.

— Какой тяжелый!

Мэнди уволокла шимпанзе к себе.

— Извини, — сказал я. — Ты не ушиблась? Не испугалась? Наш папа всегда привозит домой животных из ветеринарной лечебницы. Он там работает. Ну а Флэш просто стихийное бедствие.

Да он, по-моему, смышленый, — проговорила Джулия, отряхивая обезьянью шерсть со свитера. Она снова села на краешек кровати. — Нет, я не испугалась, просто уж очень неожиданно.

Вот всегда мне так не везет. Я пытаюсь произвести впечатление на девчонку, а шимпанзе сбивает ее с ног.

— Вчера папа привез домой двух попугаев ара, — сообщил я. — Ты слышишь, как они кричат? Они сейчас внизу, в гостиной. Верещат во всю глотку. А на прошлой неделе у нас даже бегал по дому поросенок!

Джулия засмеялась:

— Ты живешь в зоопарке!

Я склонился над мольбертом и сосредоточился, старательно прорисовывая губы. Джулия была самая классная девчонка в нашем седьмом классе. Я даже не поверил своей удаче, когда она согласилась мне позировать. Я знал, что должен во что бы то ни стало нарисовать свой самый лучший портрет.

Я остался не очень доволен глазами и переделал их. Потом наметил линию носа. Работа спорилась, новая кисточка легко скользила по бумаге.

— Долго еще? — спросила Джулия.

— Не очень, — ответил я. — Я добавляю кое-какие детали.

— Ну как? Я получаюсь похоже?

— Сейчас увидишь сама, — сказал я.

И тут моя рука почему-то резко дернулась. Через весь лист. «Ого, — подумал я. — Что это со мной?»

Я обмакнул кисточку в краску, чтобы закрасить волосы. Но моя рука поднесла кисточку ко рту. Я сделал несколько резких штрихов.

Эй! — воскликнул я.

— Что такое? — удивилась Джулия.

— Ничего, — пробормотал я. Но на самом деле со мной творилось что-то непонятное.

Моя правая рука — она двигалась сама собой!

Кисточка нанесла тени на щеки и лоб Джулии. Затем она взялась за ее губы и стала наносить мазок за мазком.

Я схватил себя за руку и попытался отвести ее от листа. Но не тут-то было! Она не слушалась!

«Бред какой-то! — подумал я. — Так не бывает!»

Моя рука не может рисовать сама собой!

Но я в самом деле потерял над ней контроль.

Я больше не владел своей рукой!

Паника захлестнула меня, и я задрожал. Я снова попробовал овладеть кисточкой, но она продолжала гулять по листу.

У меня вспотел лоб. Я перепугался не на шутку. Что со мной творится?

Внезапно Джулия соскочила с кровати и направилась через комнату ко мне.

— Дай мне взглянуть, что у тебя получается! — заявила она. — У меня кончилось терпение.

— Нет! — закричал я. — Рано! Рисунок пока еще не готов!

— Ничего! — ответила она с улыбкой. — Дай мне взглянуть на твой шедевр!

Я попытался заслонить рисунок своим телом, но Джулия сорвала его с мольберта и повернула к себе.

— ДИЛАН! — вдруг завизжала она. — Какой ужас! Зачем ты это сделал!

Она подняла лист двумя пальцами. На рисунке ее лоб и щеки были покрыты глубокими зияющими ранами. А из открытого рта торчала волосатая крыса с облезлым хвостом.

— Эт-т-то н-н-не я! — испуганно вырвалось у меня. — Я эт-т-того не рис-с-совал!

С яростным криком Джулия разорвала рисунок в клочки.

— Это не смешно! — сердито воскликнула она. — Совсем не смешно. Тоже мне остряк-самоучка!

С этими словами она выскочила из комнаты.

— Но Джулия!.. — крикнул я ей вдогонку.

Через несколько секунд хлопнула входная дверь.

— Как же это случилось? — произнес я вслух дрожащим голосом. — Как? — Я уставился на свою руку, словно она могла мне ответить.

За обедом у меня пропал аппетит. Я почти ничего не ел. Родителям я сказал, что неважно себя чувствую. Я поднялся к себе и стал готовить задание по математике. Но и тут у меня не ладилось. Я никак не мог сосредоточиться на условиях задачи.

Я все время думал про мой портрет Джулии и про крысу, торчащую из ее рта. Еще я не мог забыть о том, как моя рука вырвалась у меня из-под контроля и все мои старания пошли насмарку.

Я лег пораньше спать, но заснуть не мог.

После полуночи я вылез из-под одеяла и включил верхний свет. После этого подошел к столу.

Я должен был доказать себе, что по-прежнему могу рисовать. Что я не сошел пока еще с ума или типа того.

Я поставил перед собой зеркало. Потом положил новый лист бумаги и взял одну из своих новых кисточек.

Я макнул кисточку в свежую краску и принялся рисовать себя. Мои глаза двигались от зеркала к рисунку. Начать я решил с глаз. После этого набросал мой курносый нос и пухлые губы.

Пока все шло нормально.

Я принялся за волосы. Рисовать мои волосы непросто — они короткие и торчат во все стороны.

Но кисточка легко скользила по бумаге. Моя рука работала уверенно и быстро.

Ура! Все наладилось!

Но я радовался слишком рано.

Я снова макнул кисточку в краску и направил ее к нижнему краю бумаги, чтобы нарисовать подбородок. Я уже провел его контур, но тут моя рука дернулась в сторону.

И я с ужасом понял, что она стала рисовать сама по себе. Там, где должна была находиться моя шея.

— НЕТ! — закричал я. Я потянул руку изо всех сил другой рукой. Но она по-прежнему крепко держала кисть и двигалась сама собой с невероятной силой.

Я мог лишь стоять и наблюдать, как кисточка движется по бумаге. Рука опять вышла из-под контроля. Работала сама собой!

Из моей глотки вырвался крик:

— НЕ-Е-Е-Е-Е-ЕТ!

Дверь спальни распахнулась. На пороге показались папа с мамой — в пижамах, с взъерошенными волосами, сонные.

— Дилан, что случилось? — воскликнули они в один голос.

Папа схватил со стола рисунок. Родители с ужасом уставились на него.

На моей шее была нарисована петля. Мой язык высунулся изо рта, а глаза вылезли из орбит.

— Зачем ты рисуешь такую гадость? — строго спросил папа. — И вообще, что это тебе вздумалось рисовать среди ночи?

— Я… я не знаю, — ответил я.

— Зачем ты это нарисовал? — спросила мама. — Дилан, может, тебя что-то тревожит? Может, ты хочешь нам о чем-то рассказать?

— Я… я не знаю, — повторил я.

Весь остаток недели я не подходил к своему столу. Краски и кисти убрал в шкаф.

О том, что произошло, мне жутко было даже думать. Мне хотелось закричать от ужаса всякий раз, когда я вспоминал, как моя рука двигалась сама собой.

В понедельник у меня не было выбора. Я должен был принести в школу свои кисти. Мистер Велла, наш учитель рисования, выбрал меня и еще четверых ребят, чтобы мы нарисовали на стене изостудии большую картину.

Когда я прошел в холле мимо Джулии, она демонстративно отвернулась от меня. Я заметил усмешки на лицах одноклассников и догадался, что она им обо всем рассказала.

Я поскорей нырнул в изостудию. Там за столами сидели младшие ребята, ожидая, когда мы, пятеро художников, примемся за работу.

— Запомните, ребята! Тема картины — «Край родной, навек любимый!», — произнес мистер Велла.

Он поставил меня в конце длинной стены.

— Этот участок предназначен для тебя, Дилан, — сказал он. — Отсюда и до окна. А, я вижу, ты принес свои кисточки! Что ты собираешься нарисовать?

Я поглядел на чистое белое полотно.

— Пожалуй, сцену на ферме, — ответил я. — Каких-нибудь животных. Может, фермерскую семью.

— Ну что ж, тема благодатная, — одобрил мистер Велла. — Приступай к работе. — Он направился к следующему художнику, восьмикласснице по имени Уилла Майерс.

Я оглядел ряд художников и понял, что я среди них единственный семиклассник. Значит, мне надо постараться.

Я начал с карандашных набросков. Нарисовал несколько овец, корову, нескольких лошадей, высовывающих головы из загона. На заднем плане фермерский дом. Семью из четырех человек, бросающих зерна выводку цыплят.

Мистер Велла ходил вдоль стены и делал замечания художникам, что-то предлагал.

— Все очень хорошо, Дилан, — сказал он мне, помогая закончить карандашный набросок. — Можешь приступать к работе красками.

Я принес баночки с краской. Приготовил кисточки.

Моя рука двигалась с подозрительной быстротой. Кисточка мелькала поверх карандашных линий. Я старался не терять над нею контроль. Но прошло еще немного времени — и снова началось непонятное.

«Нет, пожалуйста! Не надо!» — молча молил я.

Но уже не мог остановить свою руку.

Я попытался уронить кисточку на пол, но мои пальцы крепко держали ее. А кисточка двигалась вверх и вниз, рисовала сама, помимо моей воли.

Может, я схожу с ума?

— Дилан, что ты делаешь? — услыхал я встревоженный крик учителя. Вслед за ним раздался дружный смех ребят.

Моя рука закончила рисовать фермерскую семью. Они склонились вчетвером над цыплятами… безголовые, с окровавленными шеями. Головы валялись на земле, и их клевали цыплята.

Коров и лошадей тошнило. У их ног плескались лужи извергнутой блевотины. В боках овец зияли дыры от пуль.

— Дилан! Немедленно перестань! Прекрати это безобразие! — заорал мистер Велла.

— Я, Я НЕ МОГУ ОСТАНОВИТЬСЯ! — в отчаянии ответил я.

Ребята падали на пол от смеха. Все думали, что я шучу.

— ПОМОГИТЕ МНЕ! МИСТЕР ВЕЛЛА, ПОМОГИТЕ МНЕ!

Моя рука потащила меня в сторону. Я ударился об Уиллу Майерс и опрокинул ее баночки с красками.

Моя кисточка напала на ее рисунок. Я перечеркнул жирными черными линиями уже начатую городскую сцену. Моя рука бесчинствовала, ставила жирные кляксы.

— Дилан, убирайся! — закричала Уилла.

— Я не могу! — закричал я. — Я не могу остановиться!

Моя кисточка ткнулась в лицо Уиллы. Я нарисовал на ее щеках черные пятна, перечеркнул волосы ломаной линией.

Уилла пронзительно завизжала и отшатнулась.

— ПОМОГИТЕ МНЕ! КТО-НИБУДЬ! — завывал я.

Класс испуганно притих.

Моя кисточка обмакнулась в красную краску, и я начал малевать на стене жуткие рожи. Потом перешел на пол. Потом метнулся от полотна и нарисовал на оконном стекле красную решетку.

— ОСТАНОВИТЕ МЕНЯ! ОСТАНОВИТЕ! — вырывалось из моей глотки. Рука тянула меня то в одну сторону, то в другую. И рисовала, рисовала. Я никак не мог ее остановить. — ПОМОГИТЕ!!!

Ко мне подбежал мистер Велла.

— Дилан, что случилось? Возьми себя в руки. Я…

Моя рука мазнула красной краской по его лицу. Провела красную полосу на его свитере.

С яростным криком учитель схватил меня за плечи. Я вырвался из его рук, и моя кисточка задела за рукав его свитера. Теперь он был весь измазан красной краской. После этого моя рука принялась за дверь и основательно ее разукрасила.

— Я НЕ МОГУ ОСТАНОВИТЬСЯ! НЕ МОГУ ОСТАНОВИТЬСЯ! — визжал я. — НЕУЖЕЛИ НИКТО НЕ МОЖЕТ МНЕ ПОМОЧЬ?

На следующий день родители оставили меня дома. Они никак не могли понять, сердиться им или беспокоиться. Так что делали и то и другое.

Я сидел в своей комнате, пытался делать уроки, но в голове все путалось. Внизу верещали попугаи ара. Чтобы их не слышать, я врубил телевизор на полную катушку. Но все равно не мог сосредоточиться.

Я не поверил своим глазам, когда после школы к нам явился мистер Велла. Мама провела его в мою комнату.

— Дилан очень сожалеет о том, что он натворил, — сказала она учителю. Потом ушла вниз и оставила нас одних.

Мистер Велла сел за мой стол.

— Как ты сегодня себя чувствуешь? — поинтересовался он.

— Нормально, — ответил я и извинился за все, что произошло в классе. — Я… честное слово… не могу это объяснить, — пробормотал я, садясь на край кровати.

Учитель долго смотрел на меня. Наконец спросил:

— Ты давно занимаешься живописью?

— Да я вообще-то почти не занимался ею, пока не победил на конкурсе. И тогда я стал учиться у одного пожилого художника. Его звали Маккензи Дуглас.

Мистер Велла прищурился и посмотрел на меня.

— Маккензи Дуглас? Я прочел в газете, что он умер три недели назад.

Я ахнул.

— В самом деле? Но тогда я ничего не понимаю. Наши занятия закончились всего несколько недель назад. А еще он… он прислал мне на прошлой неделе несколько своих кисточек.

Мистер Велла взглянул на кисти, лежавшие на моем столе.

— Странно… — пробормотал он.

Мы поговорили еще немного. Потом мистер Велла поднялся и направился к двери.

— Я просто хотел убедиться, что с тобой ничего не случилось, — сказал он. — Вчера ты меня очень напугал.

— Кажется, я уже немного оклемался, — успокоил его я. — Завтра я приду в школу.

Учитель помахал мне рукой и стал спускаться по лестнице. Я слышал, что внизу он поговорил с мамой.

Я подошел к столу и уставился на кисти. Мне было грустно думать, что Маккензи Дуглас умер.

Я брал в руки кисти одну за другой. Интересно, когда же он их отправил? Каким образом они прибыли ко мне лишь через две недели после его смерти?

В тот вечер я быстро заснул. Во сне я разрисовывал небо. Мне хотелось написать на нем белые пушистые облака. Но я никак не мог дотянуться.

Меня разбудило какое-то царапанье.

— А? Кто здесь? — прошептал я.

Моргая спросонья, я оторвал голову от подушки. Прищурился, всматриваясь в полумрак, и ахнул.

Кисти плавали в воздухе.

Они рисовали на бумаге, лежавшей на столике. Наклонялись, скользили вверх и вниз — короче, кисти работали.

Рисовали без меня!

— НЕТ! — с испуганным криком я соскочил с постели. Бросился через комнату и схватил кисти.

Кисти дернулись и мазнули по воздуху. Я схватил их и попробовал удержать.

Мои руки вытянулись над головой. Кисти выкручивались и дергались, как будто пытались вырваться. Но я сжимал руки все сильней.

Я решил, что должен от них отделаться. Вынести их из нашего дома. Если я это сделаю, моя жизнь снова придет в норму.

Крепко сжимая их в руках, я тихонько пошел вниз. Добрался до кухни и остановился возле задней двери.

Земля под моими босыми ногами была жесткая и холодная. Ледяной ветер развевал полы моей пижамы. Я побежал за гараж по сырой траве.

Вдоль гаражной стены стояли четыре мусорных бака. Я приподнял крышку первого и сунул в него кисти. Затем захлопнул крышку и проверил, крепко ли она закрылась.

Дрожа от холода, я побежал домой. Забрался на кровать и натянул до подбородка одеяло. Теперь я мог спокойно спать. Мне казалось, будто я одержал большую победу.

Я и не подозревал, что мои неприятности на этом не закончились.

На следующее утро я выглянул из окна моей спальни на задний двор.

— Что? — Этот хриплый крик вырвался у меня, когда я увидел, что первый бак опрокинулся и, валяется на боку.

Я повернулся и увидел, что кисти как ни в чем не бывало лежат на краю моего столика для рисования.

— Невероятно! — простонал я. — Они вернулись!

— С лихорадочно бьющимся сердцем я бросился к столику через всю комнату. Мои родители стояли на заднем дворе и разговаривали с соседями. Крепко держа кисти обеими руками, я сбежал по лестнице в подвал.

В подвале я проскочил мимо бельевой комнаты и вбежал в папину мастерскую. Наш папа мастер на все руки, и у него много хороших инструментов.

Я включил циркулярную пилу. Конечно, мне не разрешают это делать. Но тут у меня сложились чрезвычайные обстоятельства.

Пила зажужжала, оживая. Круглое зубчатое лезвие начало крутиться. Держась за концы кистей, я поднес их к лезвию.

— Наше вам с кисточкой! — воскликнул я.

Большое лезвие жалобно взвизгнуло, коснувшись первой кисти.

К моему ужасу, деревянная кисть не развалилась пополам. Она просто отскочила. Пила не смогла ее разрезать.

Я сделал еще одну попытку и приложил кисть к крутящемуся лезвию. Оно снова взвизгнуло и погнулось. Кисть же отскочила, целая и невредимая.

Нет. Это невозможно, решил я. Невероятно.

Я выключил циркулярную пилу. Схватил стоявшую на полу рядом с верстаком паяльную лампу.

Мне категорически (именно категорически!) запрещалось ею пользоваться. Но теперь было все равно. Меня охватила паника. Я должен был уничтожить эти кисти — пока они не уничтожили меня!

Я положил кисти на цементный пол. Потом зажег паяльную лампу. Из нее с ревом вырвалось ярко-голубое пламя.

— Ой!

От испуга я чуть не выронил на пол тяжелый инструмент. Но все-таки удержал его и направил пламя на кисти.

И ждал, когда они загорятся. Ждал долго, терпеливо.

Кисти не горели.

Холодный панический ужас завладел мной с ног до головы. Я глядел, не отрывая глаз, на кисти, лежавшие как ни в чем не бывало под раскаленным пламенем.

«Уберу-ка их от греха подальше, — решил я. — Может, мне удастся их отправить в другую страну. Или закопать в землю».

Я загасил паяльную лампу. Потом подобрал кисти и отнес их назад в свою комнату.

Там я хотел положить их на столик, но кисти накрепко пристали к моим рукам.

Я пытался разжать пальцы, чтобы кисти упали. Но вместо этого они все крепче и крепче прижимались деревянными рукоятками к моим ладоням.

— Нет! Нет! Нет! — завыл я и замахал руками. Но тут и мои руки перестали меня слушаться.

Они уже обмакнули кисти в краску и приблизились к бумаге, приколотой к доске для рисования.

— Нет! Нет! Нет!

Я не мог остановить эти проклятые кисти. Не мог от них освободиться.

Кисти уже гуляли по бумаге, выводя жирные красные буквы, которые складывались в слова.

— Нет! Нет!

Разинув рот, я в ужасе глядел на надпись, сделанную кистями:

ТВОИ РУКИ ТЕПЕРЬ МОИ. МЫ БУДЕМ РИСОВАТЬ ВМЕСТЕ — НАВЕЧНО.

Написав это, кисти выпали из моих рук и легли рядом с бумагой.

У меня перехватило дыхание. Не хватало воз духа. Я дрожал всем телом. Я стоял и глядел на кисти. Как же мне от них отделаться? КАК?!

И тогда мне в голову неожиданно пришла блестящая мысль.

Через месяц мы с Джулией сидели у нее дома и смотрели телевизионное шоу. Она хотела сходить на кухню за попкорном, но я становил ее.

— Сейчас моего папу покажут, — сказал я. — Смотри.

Она послушно села, и вскоре мы действительно увидели на экране лицо моего отца. Камера попятилась назад, и теперь нам стал виден Флэш, державший папу за руку. Обезьяна была одета в серебристый костюм.

Папа подвел Флэша к столику для рисования. Наш шимпанзе уселся за него, взял кисть с длинной ручкой и начал рисовать.

— Поразительно! — воскликнул телеведущий. — Он рисует чудовище. Его рисунки странные и жутковатые. Но эта обезьяна рисует лучше, чем многие люди.

Телекамера снова показала крупным планом улыбающееся лицо моего отца.

— Вот почему мы продаем рисунки Флэша в музеи всего мира, — сказал он.

Объектив направился на руки шимпанзе, когда он переменил кисти и продолжил рисовать.

— Как же вам удалось его этому научить? — спросил телеведущий у папы. — И как вы обнаружили у шимпанзе такой талант?

Папа улыбнулся в камеру.

— Чистая случайность, — ответил он. — Мой сын Дилан дал ему набор кистей. Мы посадили Флэша перед доской для рисования — и вот результат перед вами!

Флэш подскакивал и ухал, а его руки водили кистями по бумаге.

Джулия повернулась ко мне.

— Дилан, а ты не ревнуешь? — спросила она. — Ведь ты так серьезно занимался живописью и рисунком. Ты не ревнуешь, что Флэш стал таким знаменитым художником?

Тут настала очередь улыбнуться мне.

— Я? Ревную? — воскликнул он. — Ну уж нет! — И я устроился поудобней и стал смотреть дальше, как рисует Флэш.