Вечная иллюзия

8

Буря с дождем разразилась в полночь. Всю ночь бушевал шквалистый ветер, грозя снести дом, в стекла колотил дождь. Линда и Энтони сидели внизу при свечах. Никто из них не хотел идти спать, словно дом состоял только из этой комнаты и не было ни спален, ни других помещений.

Несмотря на стихию, Лин чувствовала себя в безопасности, как будто дом был заколдован. Стены стонали под неистовым напором ветра, по крыше с грохотом пробегал дождь, но девушка не пугалась. Временами капли попадали в трубу, и огонь отзывался сердитым шипением. Глядя на рассыпающиеся во все стороны искры, Линда любовалась красивым зрелищем.

Освещенная пламенем елка смотрелась великолепно. Гирлянды пушистого золотого дождя переливались и мерцали. Каждая металлическая иголочка отражала свет тысячью оттенков. Очарованная гостья даже не замечала, что лампочки остаются темными и бесцветными.

По молчаливому согласию они решили не играть в шахматы. Лин листала журналы, Тони занимался бумагами. Они перекусили ростбифом, потом долго говорили о разных незначительных милых вещах, обсуждая все на свете. Хотелось, чтобы вечер не кончался, но сказалась усталость, и веки Линды налились тяжестью. Она забралась с ногами на диван, положила под голову руки и заснула прямо посреди обсуждения индейских легенд.

Линде покаталось, что прошло не более секунды. И тут она увидела Брука, опускавшегося на колени рядом с ней.

— Просыпайтесь, соня, — мягко сказал он, коснувшись руки.

Первое, что она почувствовала, — тишину. Значит, буря кончилась. Приподнявшись на локте, она тихо спросила:

— Что случилось?

И, глянув через плечо в окно, попыталась определить, день сейчас или ночь. Оказалось, нечто среднее. Небо было синевато-серым с бледно-розовыми и оранжевыми разводами. Девушка зевнула, вытянулась и снова закрыла глаза. О чем Энтони думает? Еще даже не наступил рассвет.

— Эй, время вставать. — Брук потер ее ладошку. — Я хочу кое-что показать.

— Мм… — промычала она, улыбаясь, но не открывая глаз. — Что?

— Просыпайтесь. — Энтони силой усадил ее стал всовывать ее руки в лыжную куртку Пегги.

— О нет, — протестующе пробормотала девушка, осознав, что Тони одевает ее. — Мы идем на улицу? — Он кивнул, и Лин, тяжело вздохнув, стала тереть глаза. — Но если это будет какая-то ерунда… — С шутливой угрозой она сделала страшные глаза.

Но ради того, что Линда увидела, стоило выйти на улицу.

За ночь все вокруг изменилось. Деревья больше не были белыми и пушистыми, покрытые снегом. Они сверкали, как изысканные ледяные скульптуры, выделанные с такой тщательностью, что казались ненатуральными и слишком хрупкими, чтобы существовать. Каждая веточка, каждая иголочка, каждый прутик были покрыты прозрачным льдом. Все казалось сделанным из стекла, ловящим и отражающим краски рассвета.

Землю также покрывал толстый слой изморози. Линда ухватилась за Брука, и уже через несколько минут они были в лесу. Они приблизились к деревьям, образующим круг, на который Линда обратила внимание вчера.

— Мы называли это место Хрустальным аббатством, — сказал Тони, подводя Линду к деревьям, покрытым льдом и имевшим такой же странный и сказочный вид, как и все вокруг.

Прозрачный лед поражал богатством оттенков. Девушка поняла, почему Брук упомянул об аббатстве. Деревья так близко стояли друг к другу, что их ветви переплелись в запутанную паутину, и сейчас, покрытые льдом, образовали стены. Верхушки более высоких деревьев казались шпилями, окрашенными лучами рассвета в нежный прозрачно-розовый цвет.

— Посмотрите с этой стороны. — Он обнял девушку за плечи, — Видите справа два высоких дерева? Когда-то несколько их ветвей сплелись и образовали что-то вроде арки, видите?

Линда кивнула, найдя глазами просвет между деревьями. В просвет было видно небо, испещренное цветными разводами, словно мазки краски на палитре.

— Это был как бы витраж северного нефа, — сказал Брук, улыбаясь. — Во всяком случае, так мы представляли, когда нам было лет по десять. В детстве мы играли здесь с сестрой. Мы воображали, что это монастырь с привидениями. Сестра изображала настоятельницу, — Брук повел девушку вокруг, — а я влюбленного монаха.

Они сделали круг. С любого места аббатство выглядело удивительно красиво.

— Так бывает каждую зиму? — спросила Лин, испытывая благоговение от застывшего очарования этого места.

— Нет. Лично я видел подобное шесть или, может быть, восемь раз за всю жизнь. — Тони тронул обледенелую ветку, — Так бывает только после оттепели и дождя, когда все тут же застывает на морозе. Последний раз я это видел лет пять назад.

Пять лет назад. Его дочка была жива. Лин прикинула — Джейн тогда было около четырех лет, прекрасный возраст. Возможно, он был здесь с дочерью, поэтому сейчас в его голосе странная горькая нотка.

— Ваша дочка, должно быть, была в восторге, — запустила Линда пробный шар, пытаясь что-нибудь вытянуть из спутника. Скорее всего, ее попытки походили на действия доморощенного психолога, но она чувствовала, что, если разговорит его, это будет только на пользу.

Лицо Тони напряглось.

— Она никогда не была здесь, — произнес он монотонно, ведя пальцем по ветке. — Мы не приезжали сюда в то Рождество. У меня была важная сделка в Торонто.

Сердце девушки сжалось. Опять промах. Когда она научится не совать свой нос в его дела?

— Простите.

Он отломил прутик от ветки и начал крутить его в пальцах. Линда наблюдала за этими движениями. Прутик казался неким ископаемым, закованным в прозрачный стеклянный гробик.

— Послушайте, Лин, — наконец сказал Энтони, голос его звучал резко и хрипло. — Если вы ждете моих сентиментальных воспоминаний о полных идиллиях днях, проведенных в семье, то вам лучше оставить эту затею. Нет у меня никаких воспоминаний.

Потрясенная, она смотрела на Брука. Он говорил с такой горечью! Нет воспоминаний? Что же получается, он совсем не видел дочь?

— Попросту говоря, я был никудышным отцом, — Брук отошел на несколько шагов, лед похрустывал у него под ногами.

Она была готова жарко возразить. Этого не может быть. Она видела его с Троллем, помнит, с какой нежностью он успокаивал ее, когда она расплакалась после разговора с сестрой. Его нельзя назвать бессердечным. И нельзя сказать, что он не знает, что такое любовь. А уж с собственной дочерью…

Но что-то остановило ее. В его позе сквозило бессильное отчаяние, которое охватывает невооруженного человека при встрече со старым врагом. Он напряженно смотрел перед собой, словно пытаясь отыскать потерянное.

— Мой брак был неудачей с самого начала, — сказал он с тяжелым вздохом. — Мы с Изабелл и пяти минут не могли провести вместе, чтобы не начать ругаться, поэтому я практически не бывал дома. Жена плевать на меня хотела, но из самолюбия не могла примириться с таким отношением к себе. Отплачивала она тем, что пыталась полностью выкинуть меня из жизни дочери. — Энтони взглянул на собеседницу. — Я не стараюсь выгородить себя. Боюсь, я не боролся за дочь достаточно настойчиво. К тому времени я уже устал сражаться. И постепенно, я думаю, мы привыкли жить отдельно.

Линда сунула руки в карманы, вдруг почувствовав проникающий холод. Ничего удивительного, что он избегал разговоров о дочери. Должно быть, у него была невыносимая жизнь.

— Во всяком случае, Изабелл с удовольствием говорила, что Джейн обижалась, даже ненавидела меня за то, что меня никогда не было дома. И я уверен, что это правда. Жена наверняка приложила максимум усилий, чтобы так оно и было.

— О нет! — возразила Линда, забыв о собственном решении выслушать молча. — Джейн не могла ненавидеть вас. — Ей невыносимо было слышать глухое отчаяние в голосе Энтони. — Возможно, миссис Брук нарочно так говорила, чтобы сделать вам больно. Поверьте, практически невозможно заставить маленькую девочку ненавидеть отца.

Глубоко в карманах ее руки сжались в кулаки. Она начинала презирать эту безликую элегантную миссис Брук, которая посмела настраивать ребенка против отца.

— Вы недооцениваете Изабелл, — бесцветным голосом сказал Энтони, — Она была мастером по отчуждению и разжиганию вражды. И потом, не забывайте, я сам немало помогал ей в этом. Я никогда не ходил с ней ни за покупками, ни в театр, ни в гости. Я всегда был где-то еще.

— Но вы же приводили Джейн в офис, — сказала Линда. — Все говорил об этом.

Он улыбнулся, но улыбка получилась холодной и безжизненной, как обледенелые ветви вокруг.

— Да. Но это была довольно глупая затея. Я хотел, чтобы она побывала в новом месте, чтобы мир не ограничивался для нее тенистыми аллеями парка и косметическими салонами. Изабелл из кожи лезла, чтобы вырастить из дочери свою копию. — Между бровями Брука пролегла глубокая борозда, челюсти сжались. — Девочка была очень похожа на мать. Обещала стать красавицей.

Он потер пальцами лоб, отгоняя образ жены.

— Я думаю, дело в том, что офис — единственное место, где я мог бы побыть с Джейн без Изабелл. Жена совершенно не интересовалась моими делами. Так что я привел дочь из эгоистических соображений. Но совещание директоров едва ли можно назвать развлечением для шестилетнего ребенка.

— Вы не правы, — сказала Линда, подходя к нему, словно уменьшение расстояния между ними могло сблизить их и духовно. — Она и ваша дочь тоже, с вашими генами. Возможно, через какое-то время она заинтересовалась бы бизнесом. И в будущем стала бы вашим помощником.

После этих слов Энтони долго смотрел на девушку, но она не могла разгадать выражения его лица.

— Хорошая мысль, — наконец проговорил он и коротко коснулся ее щеки. — Почему-то меня не удивляет, что я слышу это от вас. Вы хороший человек, мисс Грейс!

Она вспыхнула и вмиг почувствовала, как по занемевшим щекам прокатилась горячая волна.

— Не отталкивайте меня, — попросила она. — Я это сказала не из вежливости. Я действительно так думаю.

Уголки его губ дрогнули.

— Вы считаете, что я отталкиваю вас?

— Да, — ответила Лин, расстроенная, хотя и не смогла бы четко сформулировать почему. Или его фраза «хорошая мысль» прозвучала несколько свысока, как если бы он сказал, что мир во всем мире — это хорошо.

Но на самом деле не это беспокоило ее. Себе самой она могла признаться, что более всего ее задело, что он сказал, какая она хорошая. Хорошая — какое неинтересное, обычное, скучное слово…

Они смотрели друг другу в глаза.

— Но ведь вы же отталкиваете меня, Энтони.

Брук улыбнулся.

— Пытаюсь, — сказал он, медленно качая головой. Бог видит, как я стараюсь.

Едва ли такого ответа она ожидала, но внезапно на сердце посветлело и заиграло, как радуга, что вспыхнула на ледяных стенах аббатства. Она порывисто отвернулась, чтобы не показать нахлынувших на нее чувств.

— Вы не собираетесь пригласить меня внутрь? — Лин тронула твердую блестящую стену из ветвей. — Я не вижу входа. Или он зарос с годами?

— О, чтобы проникнуть внутрь, надо знать секрет, — таинственно сказал Тони. Он сделал несколько шагов влево и вдруг исчез, словно по волшебству прошел сквозь стену льда.

Озадаченная. Линда последовала за ним и все поняла. С одного края деревья не стояли ровно в ряд. Издалека казалось, что стволы плотно смыкаются, вблизи же был виден просвет, вполне достаточный для человека.

— Идете?

Среди ветвей она увидела голову Брука, его рука призывно тянулась к ней.

— Конечно, — ответила Лин.

— Не боитесь? Помните, это заколдованное место.

Она взяла его руку.

— Я никогда не боялась привидений.

Но все же девушка закрыла глаза, когда он протаскивал ее через узкий проход. Волосами она задела тоненькие сосульки, и они со звоном посыпались на землю.

Медленно Линда открыла глаза, и от красоты этого ледяного царства у нее перехватило дыхание. Со всех сторон лились лучи восходящего солнца, окрашивая все внутри в нежно-розовый цвет. Над головами на небе пролегли длинные волнистые розовые полосы. У нее появилось ощущение, будто она ступила в мечту. Мечту Брука.

— Самое красивое место, какое я когда-либо видела, — сказала девушка, оглядываясь и впитывая необыкновенную сверкающую ледяную красоту. — И самое тихое. — Лин взглянула на Энтони. — Не думаю, что здесь водятся привидения.

Все было залито розовыми лучами восходящего солнца, включая Тони, который молча смотрел на нее. Линда подумала, падают ли на нее тоже эти розовые лучи.

— Может, вы и правы, — медленно проговорил Брук. — Вы изгнали их, по крайней мере, на сегодня.

— Почему только на сегодня? — Почти не дыша, девушка подошла к нему так близко, что их куртки соприкоснулись. — Возможно, они больше никогда не появятся.

Его глаза потемнели. С приглушенным стоном Энтони обнял Лин.

— Достаточно, что их нет сегодня, — резко сказал он, нежно лаская волосы, плечи, спину девушки. И сегодня происходит больше, чем он осмеливался желать.

Он поцеловал ее, и поцелуй был сладким и горячим, как солнечный луч, как подогретое солнечное вино. Прошептав ее имя, он крепко прижался к ней. Она тоже обняла его, дрожа от радости, от ощущения его силы и захлестнувшего ее желания.

Они опустились на колени, затем Тони осторожно, не отрываясь от нежных губ, заставил ее лечь, положив под голову согнутую руку. Поцелуй углубился, язык метался, требуя пустить его внутрь, его горячее дыхание обжигало, вызывая трепетную дрожь. Со стоном Линда схватила его за плечи, пытаясь приблизить к себе еще больше. Ее мучило страстное желание почувствовать под пальцами его твердые мускулы, услышать, как бьется его сердце. Но одежда создавала непреодолимую преграду. Из ее губ вырвался возглас разочарования. Ей хотелось большего, она хотела ощущать его кожу, впитывать жар его тела.

Он погасил ее стон новым поцелуем, теперь его язык уже узнал дорогу: горячий и сладкий, он скользил по внутренней поверхности ее губ, по зубам, пока наконец не встретился с ее собственным нежным языком. Это соприкосновение вымыло столь острое ощущение, что у Линды перед закрытыми глазами вспыхнули миллионы разноцветных искр.

Ничего подобного она прежде не испытывала. Она и не подозревала, что поцелуй может быть таким обжигающим и переворачивающим все внутри, вызывающим острое мучительное желание. Губы слились, их потребность друг в друге вылилась в этот поцелуй, настолько глубокий, что дыхание прервалось, и оба почувствовали боль.

Энтони медленно и неохотно отстранился, как будто боялся оторваться от нее. Его дыхание участилось, выдавая силу страсти. Глаза из голубых сделались почти черными. Линда облизнула губы, которые внезапно онемели от холода и требовали тепла.

Свободной рукой он расстегнул ее парку. Затем одним движением — молнию эластичной лыжной куртки. Подняв майку, он добрался до груди, и девушка задохнулась от ледяного воздуха, моментально обжегшего ее обнаженную грудь.

— Тони! — в испуге вскрикнула она. Холод казался непереносимым, она вцепилась в его руки, прерывисто дыша.

Медленно склонившись над ней, Брук захватил губами упругий розовый сосок. Линда напряглась, извиваясь в его руках, подавшись навстречу горячему рту. Пар от дыхания согревал кожу, горячее влажное прикосновение языка пронизывало огнем насквозь.

Энтони жадно припал к нежной груди. По ее телу пробежал электрический ток, отзываясь в каждой клеточке. Сдерживая рвущийся наружу крик, она запустила пальцы в его волосы, прижимая голову к своей груди.

Его губы становились все более требовательными, и ее охватила нарастающая дрожь — так сотрясается почва перед землетрясением, чтобы потом разверзнуться, выпуская наружу скопившийся внутри жар. Странно, что начало трясти именно сейчас, отстраненно подумала она, словно наблюдая за собой со стороны. Это не было реакцией на холод, хотя она, безусловно, жутко замерзла. Нет, трепет появился внутри, где-то в темных глубинах ее существа, не поддающийся воли, непреодолимый.

Вдруг дрожь охватила ее всю, кожу покрыли мурашки, начали дрожать руки; она напряглась, чтобы Энтони ничего не заметил.

Но он был слишком чувствителен. Не успела Линда справиться с собой, как Тони отстранился, глядя на нее потемневшими затуманенными глазами. Не чувствуя более его тепла, она задрожала еще сильнее.

— Лин, — выдохнул он, порывисто прижимая девушку к себе и энергично растирая ей спину. — Ради Бога, прости.

— Ничего, — прошептала она, едва в силах нормально говорить. Ей свело челюсти от усилий унять дрожь. Ничего, все в порядке.

— Черта с два. Ты совсем заледенела. — Чувствовалось, как он зол на себя. — Боже мой, какой же я идиот!.. — Выругавшись сквозь зубы, он поднялся на ноги и помог ей встать. Быстрыми движениями ловко привел ее одежду в порядок. Он поднял ее красную шапочку, аккуратно надел, заботливо подобрав волосы. — Ты бледная как снег.

Постепенно к ней вернулись все ощущения, тело вновь слушалось ее, дрожь унялась. Линда взяла его за руку, пытаясь объяснить, что он напрасно так беспокоится.

— Я не замерзла, — начала она и осеклась и нерешительности. Как объяснить, чтобы это не звучало вульгарно, что ее охватило невыносимое, переполняющее желание. В конце концов, ничего особенного не случилось. Дальше расстегнутой молнии не пошло… Нельзя сказать, что мир перевернулся. И все же что-то в глубине души было задето и перевернуто. Она знала, что уже никогда не будет прежней.

Брук поднял брови и, проведя пальцем по ее шее, покрытой мурашками, спросил:

— Точно?

Она кивнула.

— Да, да, правда. Я просто… — Она сглотнула. — Просто я очень хотела тебя.

Его губы сжались.

— Я тоже. — По тону, однако, не было заметно, что ее признание или его собственное доставило ему радость. Вздохнув, Тони сказал: — Я хотел тебя так сильно, что готов был позабыть обо всем на свете.

— О чем — обо всем? — Она слышала, что его голос все еще выдает желание. — Что еще имеет значение?

— Ну, например, то, что сейчас двадцать градусов мороза. — Он невесело улыбнулся. Не в силах находиться рядом и не прикасаться, Брук погладил ее по щеке. — Или что желание не дает права поступать с тобой, как мне вздумается. Приводить сюда и раздевать на морозе.

Лин начала было возражать, но Тони приложил палец к губам.

— Я готов был даже позабыть самое главное. — Печаль в его голосе причинила ей буквально физическую боль. — Сегодняшняя сказка не будет длиться вечно. Безобразная реальность рано или поздно разрушит ее.

Весь день Тони слушал по радио сводки погоды и звонил в аэропорт, справляясь о летных условиях. После сцены в лесу он решил как можно скорее отправить гостью домой, пока не совершилось действительно что-нибудь безумное. Линда такая нежная и сладкая, такая желанная, а он, безусловно, слаб. Он чувствовал себя Адамом, фатально сосредоточившимся на одном-единственном запретном яблоке в целом саду.

Но погода не хотела улучшаться. Уже почти стемнело, и передали, что полеты для частных самолетов невозможны до утра завтрашнего дня. Завтра наступает Рождество. Мост вряд ли починят до Нового года. Следовательно, мисс Грейс остается в этом доме под его защитой.

Какая ирония судьбы! — и будет томить его своим присутствием, по крайней мере, еще одну бесконечную ночь.

И что хуже всего, она, кажется, не оценила его героических усилий в это утро. Линда избегала ею взгляда, чего не случалось прежде, а если их глаза случайно встречались, она была задумчива, словно витала где-то далеко отсюда. Он скучал по ее милой открытой улыбке больше, чем мог представить.

Она почти не разговаривала с ним, а если спорила, то голос был пустой и безжизненный. Еще одна потеря… Ему нравилась ее компания, нравилось беседовать с ней. Эти несколько дней испортили его, он уже не переносил одиночества, к которому ранее так страстно стремился.

Брук обидел ее, это ясно. Ей не удалось скрыть чувства, и смущение и растерянность были так же ясно видны на ее лице, как и маленький прямой нос. Или полные, чувственные губы. Или большие синие глаза. Как ему хочется покрыть поцелуями и лицо, и глаза, и губы. Прямо здесь и прямо сейчас.

Проклятие! Он швырнул ручку на стол, и она упала с громким стуком. Лин оторвалась от журнала, вопросительно глядя на него, но, не спрашивая, что случилось. Думает, что знает. Думает, что он хочет избавиться от нее.

Действительно ли он хотел?

Брук что-то проворчал под нос, встал и уставился в окно на деревья, которые еще были видны в угасающем закате. Они сильно раскачивались и шумели на ветру, словно напоминая, что погода и не думает меняться.

Зазвонил телефон, и Энтони схватил трубку с непонятным чувством облегчения.

Звонил Оллкрафт.

— Похоже, ты напрасно отправил меня, малыш, — сказал старик, как обычно, минуя условности и переходя прямо к делу. — Эта вонючая толпа костоправов не нашла у меня ничего такого, поэтому они просто зашили рану и гонят меня домой.

Брук все это уже знал, конечно, но он не собирался признавать, что поддерживал с больницей постоянную связь.

— Ничего не нашли? Я так понимаю, что психиатру тебя не показывали.

Лин поняла, с кем он говорит, и подняла голову. Впервые за этот долгий день ее лицо посветлело. Энтони подавил приступ раздражения. Целый день она хандрила, оставаясь ко всему безучастной, и вдруг засветилась, как рождественская елка, — из-за Тролля, одного из самых невыносимых людей на земле!

— Лекарю по мозгам? — Оллкрафт громко фыркнул. — Ну, и что это даст? Эти шарлатаны не способны даже найти…

— С компасом свою задницу, — закончил за него Брук. — Знаю, знаю.

— Извини, что я тебе надоедаю. Я звоню не для этого. Скажи, пожалуйста, мисс Грейс там, или ты, как последний дурак, позволил ей уехать?

Энтони бросил взгляд на Лин, которая сидела на диване, по-прежнему улыбаясь и ловя каждое слово в надежде понять, как себя чувствует старик.

— Да, здесь, — осторожно сказал Брук. — Нам не везет.

— Не везет? — Тролль, казалось, не верил своим ушам. — Не везет? Клянусь, я уже начинаю думать, что ты совершенно безнадежен, малыш. Монах в коме, и тот бы сообразил, что она классная девушка.

— Ты не прав. — Энтони помолчал. — Я тоже это вижу.

— Спасибо тебе, Господи, хоть за что-то! — Оллкрафт хихикнул, довольный. — Ну, и что ты собираешься делать?

— Ничего.

— Ничего?! — возмущенно заорал старик. — Ничего?!

— Совершенно верно, ничего.

Оллкрафт бушевал еще минуту, потом трагически вздохнул.

— Отлично. Оставайся дубиной, если тебе так нравится. Я умываю руки. А теперь дай мне мисс Грейс.

Брук готов был отказать. Невозможно предугадать, что старик может наговорить. Определенно, Тролль сегодня в форме. И, в конце концов, нельзя лишать его удовольствия поговорить с девушкой, да и у нее на лице такое радостное ожидание.

Он протянул трубку.

— Это Тролль, хочет поговорить с тобой.

Лин с улыбкой взяла трубку. Чуть ли не захлебываясь, она спрашивала, как он себя чувствует, смеялась над его, несомненно, дурацкими шутками. Но постепенно ответы стали сдержаннее, совсем как у Брука. Он уставился в документы, притворившись, что не слушает, сам же ловил каждое слово. Но из ее односложных ответов невозможно было понять разговор.

Их беседа продолжалась целую вечность, наконец, она тепло попрощалась и вернула трубку.

— Мне нужно наверх, — вежливо сказала она. — Я вернусь через несколько минут.

Пока ее не было, Тони занялся камином, подложил дров, пытаясь не думать над тем, что говорил ей Тролль. Он поймал себя на мысли, что с тоской ждет ее появления, комната казалась без нее пустой.

Наконец он услышал ее шаги. Линда медленно направлялась к нему, словно боялась подойти слишком близко. К груди она прижимала сверток, похожий на рождественский подарок. Он почувствовал стыд. Ему в голову не пришло позаботиться о подарке для нее…

Когда Лин приблизилась, он увидела, что предмет в ее руке действительно завернут в подарочную бумагу. Он скосил глаза. В бумагу с котятами, если он верно разглядел. Похоже, что заворачивал ребенок.

— Это пролежало на чердаке три года, — сказала она неуверенно, с легкой дрожью в голосе. — Тролль велел отдать тебе это сейчас.

По его груди пробежал холодок, металлический кулак сжал сердце. Линда протягивала сверток, перевязанный голубой лентой с бантом, под бантом он увидел карточку.

«Папочке» — было написано на карточке, и острая боль в груди едва не согнула его пополам. «Папочке от Джейн».