8. Чемпион Европы

Во Франции никто нас фаворитами не считал, все три команды котировались выше. Может, о нас мало информации имели, не смотрели. Ведь в финальную часть мы прошли, по сути, без борьбы. Поместили нас в гостинице на отшибе, и там мы спокойно жили и тренировались. Корреспонденты не давали покоя югославам, французам и чехам. А к нам ноль внимания.

Марсель, портовый город. Температура днем плюс тридцать пять градусов. Высокая влажность. Организаторы хорошо придумали – назначить полуфинальную игру на двенадцать часов дня, в самое пекло. Неважно, кто выиграет – чехи или мы, – любая команда затратит много сил, и французы в финале легко возьмут победу. Разумеется, все рассчитывали, что хозяева выйдут в финал. Но там, в Париже произошли веселые дела. Французы вели счет, за пятнадцать минут до конца было 4:2, но в итоге уступили югославам. Это был настоящий шок для организаторов.

А мы вышли играть с чехами. Мне противостоял Йожеф Масопуст, которого, кстати, недавно признали лучшим футболистом Чехии двадцатого века. Через два года ему вручили «Золотой мяч». Здоровый, серьезный парень, он зимой вроде бы еще и в хоккей играл. Что уж говорить, если Качалин, зная мои физические возможности, все равно предупредил:

– Валентин, придется тебе с ним пободаться.

Ну, мы с ним и бодались весь матч. Здесь уже не было такого, чтобы соперник встал. Он – я, он – я. Но Масопуст из-под меня ничего не смог сделать. А я поучаствовал в одной красивой голевой комбинации. Выиграли со счетом 3:0.

Народ в Марселе тогда еще веселый был. Второй полуфинал должен был состояться только вечером, так что на нас тут же налетела радостная толпа, и у Левы Яшина утащили кепку. А у него старая фетровая кепка – талисман, не мог он без нее. Как Иванов, который играл в заплатанном сером свитере лет пятнадцать. У Левы на глазах слезы. Попросили кого-то из организаторов, и они передали по радио, что у знаменитого Яшина утащили кепку, а кепка – его талисман. Что вместо кепки он готов отдать на сувениры любые вещи – майку, свитер, что угодно, вплоть до трусов, – только бы ему кепку принесли. И ведь один полицейский принес и сказал: «Но вы же обещали…» Лева: «Вопросов нет».

После этой победы отношение к нам в корне изменилось. Тут уж и журналисты повалили. Про меня в газете написали в том духе, что Иванова и Нетто мы знали, а теперь еще увидели в середине поля у русских конструктивного «рано облысевшего» футболиста. Нежно написали. Но дело даже не в нашей хорошей игре. Югославы дали французам такую пощечину, что теперь вся Франция молилась на нас, требуя отмщения. Из марсельской гостиницы нас перевезли на шикарную двухэтажную виллу под Парижем. Подразумевалось, что там будут жить хозяева перед финалом. Изысканная столовая, внизу просторный холл с камином, кругом лес. На зарядку бежим, везде таблички «private», «private», «private» «собственность».

Там мы и жили три дня, как одна семья. Качалин снизу свистнет, и сразу все просыпаются, не надо по комнатам бегать. Отсюда и поехали на финал. Дождь шел. Поле на «Парк де Пренс» было огорожено решеткой, даже скамейка запасных. Ни тренер, ни кто другой не могли выйти на поле. Когда кого-то подбивали или сводило ногу, судья поднимал руку, открывали дверь, врач вылетал, оказывал помощь – и обратно. Там специальный человек стоял у двери.

Ко всеобщему удивлению и радости, перед игрой в раздевалке не было никого из «ответственных лиц». Когда в Москве играли, обязательно кто-то из ЦК приезжал: «Вы знаете, страна смотрит, вы обязаны…» Типичная накачка, действующая на нервы. Здесь присутствовала только наша футбольная артель. Футболисты, врач, массажист, Гавриил Дмитриевич Качалин и Андрей Петрович Старостин, начальник команды. Андрей Петрович выступил и сказал нам про Карфаген…

Я уже упоминал, что Качалин не очень-то любил отпускать футболистов со сборов. Работали мы много и не роптали. Но все равно Андрей Петрович ввел в обиход веселый девиз «не пищать и выиграть». Это по-простому. А в особо торжественные минуты он произносил одну и ту же фразу: «Карфаген должен быть разрушен!» Вот мы и не пищали, ждали часа, когда подойдем к стенам Карфагена.


И тогда, в раздевалке «Парк де Пренс» Андрей Петрович тоже такие слова говорил, так что мурашки по коже бегали. А закончил фразой, которую мы ждали целый год:

– Наконец-то настал день, когда мы должны разрушить Карфаген!

Известна еще одна история, как врач Алексеев вдруг при всех сказал:

– Сегодня понедельник. Хочу сказать, что Понедельник в понедельник забьет гол.

На что Витька ему ответил:

– Я тебе! Если не забью, я тебе начищу!

Должен сказать, что это далеко не шуточки. По себе знаю. Когда мы при Маслове играли со Швецией, он вдруг сказал перед игрой:

– Сегодня за голы отвечают Федосов и Бубукин.

Такая фраза, сказанная в нужный момент, оказывает колоссальное психологическое воздействие. Тренер при всех указывает на тебя. В иной игровой ситуации думаешь о разных вариантах продолжения атаки, а тут у тебя в висках стучит: «Но тебе же сказали забить, и партнеры знают и ждут». Принимаешь неожиданное решение, которого никто по логике не ожидает, и получается как лучше.

Так же и у Виктора. Врач не врач, а при всех указал на тебя. Уже в крови – он же дал задание забить. И Витька лез на все эти мячи…

Первый тайм, однако, мы проиграли по всем статьям. В техническом плане, в тактическом. Великолепен был Шекуларц, да и все югославы играли прекрасно. Счет 0:1. В перерыве опять слово взял Старостин:

– Как же так? Нас рисуют русскими медведями, рекламу нам создают. Мы должны заломать, мы должны рекламу оправдать. Вить, Валь, соберитесь, покажите, как надо играть. Ну, что вы! Витьку бьют с обеих ног. Вы можете это сделать!

Витьку там действительно колотили и сзади, и спереди, и сверху, и снизу.

Но от слов Старостина я лично так завелся, что готов был всех разорвать. Начался второй тайм, и помню тот ключевой момент. Правый защитник убежал от Мишки по флангу. И я разбегаюсь, делаю подкат, хотя подкаты-то никогда особо не тренировал. Но, когда играешь на таком уровне, срабатывает подсознание. Чувствую, лечу, как глиссер, по мокрой траве, и эта махина – правый защитник на мне. Доехали мы с ним аж до рекламных щитов. Врезались в «кока-колу». Встал, думаю: ну сейчас мне судья задаст. А англичанин Эллис, показывает: о-кей, вставай, все нормально, аут бросайте. У них так можно, потому что я в мяч сыграл, а не в ногу. Это у нас серьезно смотрели, чтобы при подкате одна нога на земле была. И тут началось.

Через пару минут я засадил метров с тридцати. Вратарь почему-то посчитал, что возьмет этот мяч легко. А ведь мог сделать шаг навстречу. Мяч во вратарской в траву полетел, как блинчик на речке по воде, с отскоком. Защитники уже по позициям стали расходиться, а наши-то знали, что если я замахиваюсь, то отдавать не буду. Так что Метревели уже дежурил на отскоке. Вратарь сложился и отбил Славке на ногу. 1:1.

Вот здесь мы и начали их переламывать. Переламывать в движении, а когда есть движение, то и техника появляется. Могли еще в основное время выиграть, да Валька не забил из выгодного положения. И как же мы были тогда благодарны Качалину, за то, что он мучил нас кроссами, стартами, штангой. Мы перелопатили физического труда на две команды. Все это сказалось в третьем и четвертом таймах. В маленьком перерыве Гавриил Дмитриевич сказал:

– Все, спокойно, игра перешла в наши руки. Теперь мы завоевали пространство, осталось его освоить, создавать моменты для взятия ворот. И противника надо додушить.

У несчастных югославов уже пять-шесть человек со сведенными ногами играли. А мы рот пополоскали, и снова в бой. За пять минут до конца, после хорошей комбинационной атаки Миша Месхи прошел по флангу и выдал ювелирный пас на Витю. Прямо так, как он про голову Калоева рассказывал. Только в голову Понедельника не попадешь, на нем постоянно кто-нибудь верхом сидит. Значит, на опережение. Гол!

И югославы окончательно осели. После свистка они лежали на траве и плакали. Кто-то из них потом интересную вещь сказал в ответ на вопрос, чем были вызваны эти слезы:

– Перед матчем Тито прислал нам телеграмму, в которой пообещал в случае победы каждому земельный участок в полное владение, чего хочешь строй. Хочешь – фабрику…

Заплачешь тут, когда такое богатство потерял.

Медали нам вручали на Эйфелевой башне. Загнали всю команду в большой лифт и подняли в ресторан, такой, как наше «Седьмое небо», правда, не вертится. Там присутствовало много известных людей. После церемонии к нам подошел Сантьяго Бернабеу, достал чековую книжку и, почему-то обращаясь к Яшину, сказал:

– Пишите, сколько хотите, любую сумму, я возьму всю команду. Увезу в Испанию.

Я Леве говорю:

– Напиши ему три лимона долларов. Только не забудь шесть нолей поставить.

Лева карандашом написал, и еще для верности пересчитал: раз, два, три… Отдал Бернабеу. Тот посмотрел и говорит: «О-кей, нет проблем». Мы все одурели. А нам по сто пятьдесят долларов выдали премиальных. Я еще Зое шубу купил из искусственного меха. Тогда очень модно было; считалось, шикарно. Она ходила, как царица.

Еще в Париже начальник делегации Постников, заместитель председателя спорткомитета разрешил нам выпить по бокалу шампанского. В переводе на русский это означало, что руководство официально разрешает нам отметить победу, но так, чтобы без безобразий. И нам так стало приятно, что мы, не стыдясь, не тайком выпьем стакан-другой хорошего вина. Вполне законно. Валя Иванов, Юрка Войнов, Лев Яшин, я и, помоему, Игорь Нетто собрались у Левы в номере. Лев нажал на кнопку, и нам принесли соломенную бутыль, литра три французского вина. Он расплатился, потом Валентин нажимает, потом я. В общем, всю ночь нажимали. Утром встали к отъезду в аэропорт – и как стеклышки, не брало вино, потому что предельное состояние погасить невозможно. Такое впечатление, что тебе лет десять скинули, как будто ты мальчишка: отбегал на короткую дистанцию за завод, а потом побежал еще в баскетбол играть. Витали в облаках и парили…


В Москве нас, надо отдать должное, приняли с большими почестями. В аэропорту для каждого игрока стояла машина с шофером. Правительственный ЗИМ. Жены и родственники стояли на балконе в Шереметьево. Зоя приехала встречать с Андрюшкой на руках, ему два года было, и с огромным букетом лилий. А у дверей, когда мы стали выходить, нас встречала толпа народа. Прошли сквозь строй, Зоя говорит: «Вот наша машина». И я помню: лилии осыпались…


А дальше нас ждал сюрприз в советском стиле. Тронулся кортеж, поехал, на несколько сот метров растянулся. Впервые я ехал, как член правительства: нигде не останавливают, дорогу перекрывают. Привезли в Лужники. В это время был матч первенства страны, играли «Спартак» и «Локомотив». Тут меня Морозов и ошарашивает:

– Переодевайся скорей. Скоро на поле выходить.

Я говорю: «Куда там! Не могу, две ночи не спал». Еле отвертелся, а Маслака заставили. Он ведь в финале не играл. Вот и вышел на поле у «Спартака». Героический человек. Перед матчем совершили мы с кубком круг почета. Народ кричал, ликовал, аплодировал. И нам даже разрешили сесть на трибунах в ногах у правительства. Там обычно кагэбисты сидели. А тут мы, я еще взял Андрюшку на руки.

Спустя какое-то время нас пригласили в Кремль, вручать ордена. Мы уже, в принципе, знали, кому что. Козьмичу – орден Трудового Красного Знамени. Мне – Знака почета. Ордена Ленина ни у кого не было. За Олимпиаду ребятам давали, а здесь, наверное, решили, что турнир рангом ниже. И уже перед самой церемонией нам сказали:

– Товарищи, не расстраивайтесь, произошли небольшие изменения.

Оказывается, председатель президиума Верховного Совета Брежнев посчитал, что слишком жирно давать такие награды футболистам. Как мне потом рассказывали, когда ему принесли указ на подпись, он подумал и говорит:

– Бубукин? Он же мужик работящий, медаль ему «За трудовую доблесть».

На ней написано «Труд в СССР – дело чести». Всем на ранг понизил.

От ЦК комсомола дали по грамоте и сказали, какие-то льготы будут у того, кто вторую такую получит. Не удалось. Вторую я получил уже от Верховного Совета России за подписью Хасбулатова. К столетию футбола за вклад… и так далее. А какие льготы за комсомольскую грамоту положены, не знаю, однако помню, что в кремлевскую столовую с ней не впускали.

Загрузка...