Здесь доходило и до гранатного боя на лестницах здания ФЗУ, в подвале которого находился батальонный КП (из вагона, разбитого артогнем, пришлось перебраться еще первой ночью) и куда ворвались однажды гитлеровцы. Меньше чем за неделю выбыло из строя почти девять десятых первоначального состава бойцов. Таяло и пополнение - четыреста краснофлотцев, - посланное из полуэкипажа... Но сбить батальон с его позиции, окутанной дымом и цементной пылью, фашисты не могли. А моряки предпринимали вылазки и за Балку Адамовича, устраивали за передним краем, в расщелинах горы, снайперские засады, появлялись там, где враг их никак не ждал.
18 сентября фашисты подняли на Восточном молу порта свой флаг. К следующему утру он исчез, став трофеем 305-го батальона.
- Ну, к этому я не причастен! - усмехнулся бывший комбат, когда я напомнил ему этот случай. - Под утро меня разбудил старший лейтенант Ананьин, мой заместитель по артиллерии. Стоит весь мокрый и начинает, ни слова не говоря, раскручивать с себя какое-то полотнище, а на нем - черная свастика... Оказывается, на свой страх и риск переплыл полбухты, вооруженный одним ножом, вылез на мол, снял немецкого часового и вот явился с трофеем.
Да как ты смел, спрашиваю, без моего разрешения?
Разве бы вы пустили? - отвечает. - А победителей не судят!.
А у самого зуб на зуб не попадает: вода в бухте уже остыла, да и норд-ост задул... Насчет того, что победителей не судят, он, чудак, и генералу Петраковскому выпалил, когда тот был у нас час спустя...
Заместитель командарма, конечно, тоже отчитал Ананьина за самовольство, однако велел комбату заполнить на него наградной лист. Молодой офицер был представлен к ордену Красной Звезды. Но получил он орден Красного Знамени так решили старшие начальники. До назначения в морскую пехоту Н. Д. Ананьин командовал артиллерийским подразделением небольшой канонерской лодки Азовской флотилии. У Балки Адамовича в его обязанности входила также корректировка огня береговых батарей. За падением снарядов он обычно наблюдал с заводской трубы Октября - позиции небезопасной, но зато с отличным обзором. Должно быть, оттуда особенно бросался в глаза фашистский флаг на молу, и стерпеть это старший лейтенант не мог.
Вениамин Сергеевич вспоминал, как однажды его вместе с командиром другого батальона, ставшего соседом 305-го, срочно вызвали на КП НОР. Там находились представитель командования фронта и командующий флотом. Комбаты доложили о состоянии батальонов - и в том, и в другом насчитывалось лишь по нескольку десятков бойцов. Затем им объяснили, что положение восточнее Новороссийска остается крайне напряженным, особенно за Шапсугской, откуда противник пытается пробить себе новый выход к морю, и потому на их участок, где враг остановлен, нет возможности дать солидное подкрепление.
- Еще два-три дня продержитесь? - спросил представитель фронта. - После этого сменим.
Комбаты были уверены в одном: люди готовы стоять насмерть, драться до последнего. Это они и доложили старшим начальникам. А им было сказано и разрешено передать бойцам, что о моряках, закрывших для врага стратегически важное шоссе, известно Верховному Главнокомандованию, известно Сталину.
И остатки батальонов, получая скудное маршевое пополнение, держались, ходили в контратаки. НОР помогал им всеми огневыми средствами, какие могли быть тут использованы, вплоть до катюш. Порой гитлеровцам удавалось пересекать Балку Адамовича группами пехоты, однако закрепиться за нею и вывести на шоссе танки - никогда.
Рубеж, обильно политый и вражеской кровью, и кровью наших матросов, был передан затем 318-й стрелковой дивизии полковника В. А. Вруцкого, героя Одесской обороны. И она стояла здесь неколебимо почти год - пока не пришла пора сделать его исходным рубежом наступления.
В один из тех дней, когда уличные бои еще продолжались и в западной части города - 9 или 10 сентября, - под Новороссийском побывал (в последний раз перед тем, как тяжелейшее ранение вывело его из строя) адмирал И. С. Исаков. Назначенный после объединения двух фронтов членом Военного совета Закавказского, он по-прежнему являлся старшим морским начальником на юге.
Ивану Степановичу было, конечно, известно, что морская пехота заняла оборону по Балке Адамовича, и он интересовался всеми подробностями - сколько там бойцов, где именно закрепились, какие батареи поддерживают. Он отлично представлял это место, но хотел сам взглянуть на него хотя бы издали, и мы проехали по шоссе за Шесхарис - проскочить в светлое время дальше было трудновато.
Тогда же И. С. Исаков приказал взорвать Дообский маяк. Он считал, что, раз противник вышел к Цемесской бухте, сохранять такой ориентир нельзя. В те дни гибло немало и более ценного, но красавца-маяка, построенного добротно и прочно, на века, стало жаль до боли. Я попросил нашего флагманского минера А. И. Малова подрывать маячную башню поаккуратнее, чтобы уцелело хоть основание.
Получил я также приказание перенести управление военно-морской базой в Геленджик. База есть база - ее штабу надо быть там, где можно обеспечить стоянку и обслуживание кораблей. К тому же хорошо оборудованный КП на 9-м километре, оказавшийся у линии фронта, понадобился армейцам.
Тихий Геленджик
Этот зеленый городок у небольшой подковообразной бухты, которую ограждают выступающие навстречу друг другу мысы: скалистый, обрывистый Толстый и низкий, песчаный Тонкий, был до войны уютным приморским курортом. С осени 1941 года, когда усилились налеты фашистской авиации на Новороссийск, в Геленджике стояла часть вспомогательных судов нашей базы, а также речные корабли, ушедшие с Дуная.
Геленджик с его бухтой был нашим тылом, нашей запасной позицией, созданной самой природой. Теперь здесь развертывалась передовая, ближайшая к фронту военно-морская база.
Называлась она по-прежнему Новороссийской. Новороссийск находился рядом, за гористым мысом Дооб, и мы, несмотря на тяжелую обстановку на фронте, очень верили, что вернемся туда скоро. Начальникам отделов и служб штаба было даже приказано иметь наготове рабочие планы обратного перебазирования. Майору Бородянскому я объявил, что он, какие бы ни выполнял задания в Геленджике, должен и впредь считать себя новороссийским комендантом.
А пока надо было обживать новое место. Развернув временный командный пункт в землянках среди совхозного виноградника (через несколько дней оборудовали КП на Толстом мысу), мы взялись налаживать базовое обслуживание кораблей.
Обследовав городок и бухту, начштаба Александр Иванович Матвеев смущенно доложил:
- Все три пристани на месте, склады тоже, пресная вода имеется. А вот электростанция не действует. И спросить не с кого...
Геленджик оказался почти пустым. Учреждения и большинство жителей эвакуировались. Электростанцию демонтировали - опасались, как бы не досталась врагу... Конечно, если бы немцы вырвались у Новороссийска на шоссе, их танкам понадобилось бы не слишком много времени, чтобы достигнуть Геленджика. Но не дошло же до этого! И было страшно обидно, что не успели предупредить чью-то чрезмерную поспешность, создавшую столько дополнительных трудностей.
Первую электроэнергию дали на берег из бухты: механики ОВРа во главе с изобретательным Л. Г. Сучилиным приспособили для этого генераторы стоявших тут поврежденных судов.
Но вот как организовать в Геленджике ремонт кораблей, сначала, кажется, не представлял даже многоопытный Андроник Айрапетович Шахназаров. Основное оборудование мастерских он эвакуировал из Новороссийска в дальние тылы - так было приказано. Судоремонтная рота, вынужденно введенная в бой, потеряла многих специалистов...
Однако база, где нельзя подлечить хотя бы малые боевые корабли и вспомогательные суда, - это не база. Изыскать возможности для ремонта их в Геленджике надо было во что бы то ни стало.
На окраине городка обнаружились мастерские машинно-тракторной станции. Там уцелели нефтяной движок, несколько стареньких станков и кое-что еще. С этого и началось восстановление ремонтного хозяйства нашего техотдела. Чем могла, поделилась по-соседски Туапсинская военно-морская база. Очень много необходимого нашлось в разбитом бомбами и снарядами механическом цехе цемзавода Октябрь. Туда, к самой линии фронта, Шахназаров организовывал по ночам несчетные экспедиции, и краснофлотцы выносили под вражеским огнем и станки, и детали, и годный для разных поделок металл. В том, что к возвращению поврежденных кораблей в строй удалось приступить на новом месте довольно быстро, большая заслуга также флагманского инженера-механика Виктора Сергеевича Причастенко и командира судоремонтной роты (постепенно она была пополнена) молодого военного инженера Анатолия Даниловича Баришпольца.
Не могу не рассказать, как техотдельцы пустили собственный литейный цех. Тогда уже полным ходом работала и мастерская, унаследованная от МТС, и филиал ее на специально построенной пристани, где имелось устройство, позволяющее приподнимать над водой легкие суда. Но вот отливать недостающие детали было негде, и техотдел не имел специалистов, способных заново, на пустом месте наладить это дело.
И вдруг Шахназаров встречает на улице знакомого начальника литейного цеха одного новороссийского завода: тот стал партизаном и пришел в Геленджик связным от своего отряда. Андроник Айрапетович прямо вцепился в этого товарища, привел его ко мне и стал доказывать, что нельзя отпускать обратно в горы такого нужного человека. Задержать его я не имел права, но мы договорились с партизанским руководством об откомандировании в базу и этого инженера, и еще одного опытного литейщика.
В Геленджикской бухте уже действовали необходимые портовые службы. Начальником порта был назначен Ф. Ф. Фомин, военно-морским комендантом капитан-лейтенант Н. А. Кулик, однофамилец нашего начальника связи, человек энергичный и с немалым опытом. В напряженную пору больших перевозок на Керченский полуостров он принимал и отправлял все конвои в Камыш-Буруне.
Но держать все приписанные к нашей базе корабли и суда в одном месте было рискованно. Поэтому осваивался и расположенный в нескольких километрах восточнее Фальшивый Геленджик (нынешний Дивноморск). Кстати, странное название этого местечка имеет интересное объяснение. В прошлом веке турки совершали сюда морские набеги ради похищения красавиц-горянок для гаремов. И жители Геленджика, чтобы обмануть пиратов, обозначали огнями фальшивое, не существовавшее тогда селение в устье горной речки Мезыб. Там врагов ждали опасные мели и засады на берегу.
До войны вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову использовать Фальшивый Геленджик для базирования, например, катеров. Но нам крайне важно было рассредоточить корабли, и возникла идея расчистить устье Мезыб, чтобы вводить туда небольшие суда. Рота инженерного батальона получила соответствующее задание.
Задуманное удалось не сразу. Наведавшись в приступившую к работам роту, я застал капитана, командовавшего ею, в унынии.
- Ничего с нашим Суэцким каналом не выходит, - жаловался он. - Чуть задует норд-ост, все опять заносит галькой!..
- Рассчитываете, что командир базы отменит норд-осты? - пошутил я, чтобы немножко его встряхнуть. - К сожалению, не могу. Надо настойчивее искать реальное инженерное решение. А оборудовать здесь корабельную стоянку очень нужно.
Простое решение проблемы предложил Петр Иванович Пекшуев: затопить в определенной точке большую старую баржу. Этого оказалось достаточно, чтобы защитить фарватер от наносов. В дальнейшем в Фальшивый Геленджик перевели торпедные катера.
Обживание Геленджика начиналось в тревожной обстановке. Вражеские снаряды тут не падали, слышалась лишь приглушенная канонада за горами. Но наша штабная карта, куда наносились и данные о положении на сухопутном фронте, показывала, что противник не отказывается от попыток пробиться на Сухумское шоссе - если не через Новороссийск, то где-то восточнее.
19 сентября гитлеровцы развернули наступление со стороны Абинской с совершенно очевидным намерением выйти к морю вблизи Геленджика. Им удалось продвинуться на несколько километров, и обстановка настолько обострилась, что все суда, следовавшие к нам из южных кавказских баз, получили приказание, дойдя до Туапсе, запрашивать, можно ли идти дальше вблизи берега.
В один из тех дней Иван Наумович Кулик, доложив, как оборудуется новый узел связи, спросил:
- А что, если фашисты все-таки отрежут нас от Туапсе?
- Будем драться.
- Это понятно. Но не следует ли заблаговременно кое-что предпринять на самый неблагоприятный случай?
Капитан 3 ранга Кулик всегда отличался предусмотрительностью, не любил попадать в непредвиденные обстоятельства. Сейчас он предлагал заложить в подходящем месте хотя бы небольшой потайной склад: если бы враг прорвался к Геленджику, могло ведь получиться и так, что наш штаб, отправив в море корабли, сам был бы вынужден отойти с какими-то подразделениями в горы.
Я согласился, что это, пожалуй, не лишне. Кулик, хорошо знавший окрестности, вызвался заняться партизанской базой. В одну из ближайших ночей он вывез в горы на вьючных лошадях несколько просмоленных бочек с патронами для автоматов и гранатами, а также с галетами, консервами. О том, где закопаны эти запасы, и вообще о закладке тайника знало минимальное число лиц.
Скажу сразу: этот склад нам не понадобился. 25 сентября 47-я армия под командованием генерал-майора А А. Гречко нанесла по вклинившимся неприятельские войскам контрудар двумя морскими бригадами - 83-й и 255-й (перед тем они были переформированы с включением в них всех батальонов морпехоты, сражавшихся в Новороссийске и на Тамани) - и некоторыми другими частями К исходу следующего дня стало известно, что противник отброшен местами на пятнадцать километров, а его 3-я горнострелковая дивизия потеряла только убитыми свыше двух тысяч солдат. Морским бригадам достались немалые по тому времени трофеи - около 180 пулеметов, десятки минометов.
Отличился там и 142-й батальон морской пехоты капитан-лейтенанта О. И Кузьмина - тот, который мне пришлось в начале боев под Новороссийском повернуть на 180 градусов и отправить с побережья в горы. Учитывая прежнюю подчиненность батальона, командование НОР поручило нам с полковым комиссаром Бороденко вручить бойцам и командирам награды, что мы и выполнили с большим удовольствием.
Наступательных действий сколько-нибудь крупными силами на фронте НОР противник больше не предпринимал. И военные историки справедливо считают 26 сентября 1942 года - день разгрома вражеской группировки, рвавшейся к Геленджику, - датой завершения Новороссийской оборонительной операции советских войск, которая сорвала многое в планах врага, закрыла для него кратчайший - по Черноморскому побережью - путь в Закавказье.
Но битва за Кавказ продолжалась. Все более упорные бои шли под Туапсе, где противник сосредоточил к концу сентября основные силы своей 17-й армии - до десяти дивизий, обеспечив себе значительный численный перевес над оборонявшейся на этом направлении 18-й армией Закавказского фронта.
Образованный еще в августе, почти одновременно с НОР, Туапсинский оборонительный район (ТОР) возглавлял контр-адмирал Г. В. Жуков, руководивший год назад обороной Одессы. С туапсинцами мы держали тесный контакт. Там, на запасном флагманском командном пункте флота, по-прежнему находился контр-адмирал И. Д. Елисеев, координировавший действия двух соседних баз прежде всего в области морских перевозок.
Короткая коммуникация Туапсе - Геленджик, ставшая на всем протяжении прифронтовой, привлекала особое внимание неприятельской авиации. А по ночам здесь рыскали немецкие торпедные катера, появлялись и подводные лодки.
Крупные транспорты, которых оставалось на Черном море немного, надо было беречь, и основными перевозочными средствами в этом районе стали вспомогательные суда, менее уязвимые для бомб и торпед. Из сейнеров, принадлежавших раньше новороссийскому рыбозаводу, в нашей базе была сформирована отдельная часть, именовавшаяся 11-м дивизионом катерных тральщиков. Фактически эти суда для траления не использовались, а как транспортировщики людей и грузов в прифронтовой зоне были просто неоценимы (потом они выполняли и более сложные задачи, боевые в прямом смысле слова). Ходили сейнеры всегда парами - один подстраховывал другого.
В то время сводки Совинформбюро каждый день начинались известиями из района Сталинграда. А сразу вслед за этим часто сообщалось о боях северо-восточнее Туапсе. Уже одно это говорило, насколько серьезно там положение. Угроза прорыва фашистских войск к морю на фронте ТОР сохранялась в течение всего октября. На шоссе между Геленджиком и Джубгой, как и месяц назад, дежурили команды саперов: тогда они готовились взорвать мосты и опорные стенки, если враг опрокинет наш западный заслон на окраине Новороссийска, а теперь фашистские танки могли появиться и с востока.
Штаб флота требовал держать в наивысшей готовности противодесантную оборону. Да мы и сами понимали - если противник вообще планирует высадку с моря, то скорее всего приурочит ее к одной из своих попыток пробиться в новом месте к берегу с суши.
После перевода базы в Геленджик побережье в ее зоне делилось на четыре боевых участка ПДО. Личный состав каждого не превышал усиленной роты морских пехотинцев, но люди - бывалые, обстрелянные. Их задача заключалась в том, чтобы встретить десант у уреза воды и задержать любой ценой, пока подоспеют другие части. С наступлением темноты они занимали позиции на своих участках, готовые к бою.
В такой вот обстановке, когда считался возможным и крупный десант, враг предпринял ту высадку небольшого отряда, о которой я обещал рассказать.
В промозглую безлунную ночь на 30 октября группа шлюпок и легких понтонов бесшумно пересекла Цемесскую бухту позади нашего катерного дозора (он держался мористее - десанта ждали со стороны Анапы). Незадолго до полуночи шлюпки и понтоны приблизились к восточному берегу бухты у мыска Пенай, невдалеке от 394-й береговой батареи и уже в мертвом для ее орудий пространстве. Очевидно, батарея и была объектом задуманной гитлеровцами диверсии.
По противодесантной обороне Пенай относился к боевому участку капитан-лейтенанта В. А. Ботылева. Бойцы, охранявшие мысок, хоть и не получили сигнала от катерников, врага не проглядели. Шлюпки и понтоны были встречены ружейно-пулеметным огнем. Три шлюпки все же достигли узкой песчаной полосы под береговым обрывом. С других, дошедших до мелкого места, немецкие солдаты прыгали в воду. Выбравшись на берег, они устремлялись к расщелине между скалами. Появившийся в это время самолет обстреливал с малой высоты наши огневые точки и окопы.
Первое донесение из штаба боевого участка Ботылева не давало представления о масштабах вражеской акции. По тревоге были подняты все части на побережье вплоть до Джубги. Но помощь не понадобилась. Через 22 минуты после обнаружения противника на Пенае снова царила тишина. Чтобы сорвать высадку диверсионной группы, оказалось достаточно четырех краснофлотцев, окопчик которых располагался над краем скалистой расщелины.
Имея выгодную позицию и вдоволь патронов и гранат, эти краснофлотцы не пустили десантников в расщелину. Те заметались по узкому пляжику под обрывом, где вдобавок наткнулись на наши противопехотные мины, и, не найдя никаких укрытий, бросились назад к шлюпкам, унося раненых и убитых.
По оценке участников боя, на берегу побывало тридцать - сорок вражеских солдат (шлюпок и понтонов насчитали свыше двух десятков, но большая часть до берега или мелкого места не дошла). У воды остались коробки с толом свидетельство диверсионного назначения группы, три брошенных автомата, клочья немецкого обмундирования...
У нас потерь не было. Но хотя кончилось все хорошо, на будущее понадобилось сделать определенные практические выводы: обнаружили противника поздновато...
А на боевом участке ПДО, который в целом не оплошал, стало предметом особого разбирательства поведение одного краснофлотца из той четверки. В разгар отражения вражеской высадки он куда-то исчез и был обвинен в трусости, в оставлении боевого поста. Вопрос встал остро, так что заниматься им пришлось и нам с Бороденко.
Моряк держался с достоинством. Мысль о том, что такой парень мог покинуть товарищей и пуститься наутек, когда на берегу появились фашисты, как-то не вязалась со всем его обликом. Чтобы разобраться в этом деле до конца, мы отправились на место событий. Но не на пляжик под обрывом, где уже побывали наутро после немецкой авантюры, а к окопчику над расщелиной, на боевой пост четырех морских пехотинцев.
Оттуда вела вниз крутая тропка. Краснофлотец попросил спуститься по ней. Идем, сворачиваем к прилепившимся на склоне кустам. Дальше - край той же расщелины, и отлично видно самое ее начало в нескольких шагах от воды. Краснофлотец останавливается у большого камня.
- Вот здесь я был, товарищ командир базы! Бороденко поднимает с земли свеженькую гильзу - их вокруг камня множество.
- Это что, все твои?
- Мои, товарищ полковой комиссар!
Из окопчика, оставшегося выше, было удобно метать в расщелину гранаты, а из-за этого камня, с фланга, явно сподручнее перекрыть автоматным огнем ее ворота. Приметив когда-то это местечко, краснофлотец вспомнил про него во время боя и бросился сюда. В горячке не предупредил товарищей. А вообще-то действовал разумно, находчиво. И к врагам был ближе всех. Обвинение в трусости, в бегстве решительно отпадало.
- Что же ты сразу все толком не объяснил? - возмутился сопровождавший нас уполномоченный.
Моряк молчал. Наверно, он не захотел оправдываться из гордости оскорбился, что заподозрили в позорном поступке...
В середине октября, когда противник, выйдя в долину Туапсинки и заняв ряд высот над нею, находился всего в тридцати километрах от Туапсе, командующий 47-й армией (в ее полосе фронт прочно стабилизировался) генерал-майор А. А. Гречко был назначен командармом 18-й. А в командование Черноморской группой войск Закавказского фронта вступил генерал-майор И. Е. Петров (через несколько дней ему было присвоено звание генерал-лейтенанта). С этими назначениями связан в памяти перелом, постепенно обозначившийся в боях на туапсинском направлении.
Три попытки противника овладеть Туапсе были сорваны одна за другой. Крепнущий отпор и контрудары наших войск (в их составе сражались и две бригады морской пехоты, переброшенные из НОР) заставили гитлеровцев и под Туапсе перейти к обороне. В декабре стало окончательно ясно, что ни захватить этот город, ни отрезать Черноморскую группу войск врагу не удастся.
Гитлеровские планы завоевания Кавказа, за которыми, как известно теперь, фашистским стратегам виделось вторжение в Иран, Ирак, Афганистан, Индию, терпели крах. На левом фланге советско-германского фронта созревали условия для перехода в наступление наших войск.
Завтра наступать нам
Из всей обстановки и из самого расположения Геленджика следовало, что его бухта - ближайшая к фронту, где могли сосредоточиваться корабли, - должна стать в недалеком будущем исходной позицией и опорным пунктом для наступательных действий черноморцев, трамплином для броска вперед.
И наши надежды на это сбылись. Хочется, однако, вспомнить - думается, они того заслуживают - и те будничные боевые дела, которыми жили новороссийцы, пока на фронте, остановившемся у Цемесской бухты, и вообще в районе нашей базы не происходило вроде бы ничего особо значительного.
Одна из задач, поставленных нам в это время, заключалась в том, чтобы не дать гитлеровцам в какой-либо степени пользоваться Новороссийским портом. Решали эту задачу и корабли - канонерские лодки и тральщики, регулярно выходившие на огневые позиции перед Цемесской бухтой. Но главная роль тут отводилась береговым батареям.
Боеприпасы для них отпускались тогда небогато. Снаряды, доставлявшиеся долгим и кружным путем через Среднюю Азию и Каспий, приходилось жестко экономить. И все же, каким бы скудным ни был общий лимит, одна батарея открывала огонь каждый день - 394-я на мыске Пенай.
Когда незадолго до войны начарт базы В. Л. Вилыпанский выбирал для новой батареи место на заросшем дубняком холме в 14 километрах от центра Новороссийска и когда в июле сорок первого здесь начали рыть котлованы для четырех дальнобойных 100-миллиметровых орудий, заботились о защите бухты и порта от набегов неприятельских кораблей. О том, что стрелять отсюда понадобится по самому порту, никто, конечно, не помышлял. Но выбранная позиция оказалась пригодной и для этого. С нее были видны как на ладони порт и город, Цемесская долина, западный берег бухты.
Триста девяносто четвертая надолго стала ближайшей к линии фронта стационарной береговой батареей. Благодаря своему выгодному расположению и высокому огневому мастерству личного состава она приобрела с осени сорок второго года совершенно особое значение. Имя ее командира - старшего лейтенанта, а затем капитана А. Э. Зубкова стало известно под Новороссийском буквально каждому. Не раз называлось оно и в сообщениях Совинформбюро.
Я познакомился с Зубковым, будучи еще начальником штаба базы. Молодой командир батареи выглядел несолидно - мальчишески угловатый, излишне порывистый в движениях, какой-то взъерошенный... Но в нем чувствовались твердый характер, увлеченность своим делом, быстрый и острый ум. И не смущали его никакие трудности.
Зубков не жаловался на то, что из присланных на батарею запасников больше половины вовсе не знакомы с артиллерией и учить их нужно с азов. Сперва они, впрочем, побывали землекопами, бетонщиками. Боевой погреб и командный пункт, дальномерные посты и подземные кубрики сооружались в основном собственными руками. Днем - работа, вечером - занятия. Словом, режим вроде того, какой был на первых порах у дальневосточных подводников, только еще более напряженный подгоняла война.
Через три недели после того как люди начали вгрызаться в каменистый холм, орудия стояли на бетонных основаниях. На следующий день - пробный обстрел, а еще через десять дней - первая зачетная стрельба... Построим на батарее все, что нужно, артиллеристы учились и днем, и вечерами. А утро неизменно начинали с того, что во главе с командиром шли купаться. Только в середине ноября (в 1941 году на редкость сурового) Зубков объявил купанье, до того входившее в обязательный распорядок, добровольным. Однако почти все продолжали каждое утро спускаться к морю.
Обо всем этом я рассказывал потом приезжим журналистам, спрашивавшим, как, подобрался на батарее, к которой успела прийти громкая боевая слава, такой замечательный личный состав - стойкий, закаленный, умелый. Молодой командир не мог знать, сколько времени отпущено ему войной на подготовку людей к бою, по оказавшиеся в его распоряжении месяцы сумел использовать отменно.
Еще учебные стрельбы показали: Зубков - артиллерист талантливый, с великолепной профессиональной интуицией и мгновенной реакцией. В боевой обстановке он вырос в подлинного мастера своего дела. Нельзя было не восхищаться в душе, наблюдая, как быстро и экономно производит он пристрелку, как красиво, словно без напряжения, управляет огнем. Исключительная точность стрельбы по самым разнообразным целям сделалась для его батареи обычной.
В то время, о котором идет речь, на счету Триста девяносто четвертой числилось уже немало подавленных вражеских батарей, подбитых танков, взорванных складов. Писатель Георгий Гайдовский - он работал тогда во флотской газете Красный черноморец - в одном из своих очерков назвал Зубкова регулировщиком уличного движения в занятом фашистами городе. Эта батарея действительно не позволяла гитлеровцам передвигаться ни по набережной, ни по другим главным улицам. А некоторые участки дороги, ведущей к Новороссийску по насквозь простреливаемой Цемесской долине, немцы огородили глухим трехметровым забором...
Враг много раз пытался разделаться с батареей на Пенае. На нее пикировали юнкерсы, производила массированные огневые налеты неприятельская дальнобойная артиллерия. Еще в те дни, когда шли бои в центре Новороссийска, со склонов холма исчезли заросли дубняка и кипарисы, разметанные разрывами сотен тяжелых снарядов и бомб. У Зубкова были потери в людях, на Пенае появилось свое кладбище вокруг ствола старого дуба... Но подавить Триста девяносто четвертую противник не мог.
Со второй половины сентября батарея действовала в составе двух орудий два других пришлось снять и сдать в ремонт. Однако и две скорострельные пушки, используемые активно и расчетливо, представляли на этой позиции серьезную силу. Во всяком случае, Новороссийский порт контролировался надежно - фашисты не посмели ввести туда ни одного катера.
Кроме зубковской у нас оставались стационарные 100 - 130-миллиметровые батареи В. М. Давиденко и М. П. Челака. А два орудия, поврежденных на Пенае, установили после ремонта на Толстом мысу для усиления обороны Геленджикской бухты. Так возникла новая батарея, командиром которой был назначен лейтенант И. С. Белохвостов - тот, что отличился под Анапой.
Все стационарные батареи входили в дивизион майора М. В. Матушенко. Всеми подвижными, расставленными на восточном берегу Цемесской бухты, командовал капитан И. Я. Солуянов, прибывший к нам, как и большинство его подчиненных, с Азовской флотилии.
Цели для дальнобойных береговых батарей часто давали армейцы, но немало их выявляли также флотские разведчики.
Когда фронт приблизился к Новороссийску, в нашей базе был сформирован по указанию штаба флота разведотряд, предназначавшийся для высадок с катеров или сейнеров на занятое врагом побережье. В отряд отобрали несколько десятков краснофлотцев и старшин морской пехоты, проверенных в боях и исключительно добровольцев. Какие замечательные это были ребята!
Помню, как мы с комиссаром базы в первый раз приехали к разведчикам, в отведенное им укромное местечко за Тонким мысом. Зашел разговор о том, кто где успел повоевать, и через несколько минут выяснилось, что тут собрались люди, причастные к самым славным делам, которые совершили черноморцы с начала войны на берегах своего моря. Одни участвовали в десанте под Одессой, другие - под Керчью или в Феодосии, третьи защищали Севастополь. А затем - Темрюк, Тамань, Новороссийск... Правда, опыт действий в тылу противника имели немногие. Никто не проходил специальной подготовки к этому. Зато не занимать им было беззаветной матросской отваги, решимости выполнить любое задание.
Первая высадка двух групп разведчиков за Мысхако имела целью прощупать вражеские гарнизоны в Южной Озерейке и Глебовке. Разведка вылилась в длительный ночной бой, причем потери гитлеровцев - это было потом точно установлено - превысили в несколько раз общее число высадившихся моряков. А главным результатом явились весьма ценные сведения о немецкой обороне в этом районе. Доставлена была, в частности, карта с обозначением огневых точек на побережье. Она находилась вместе с другими документами в полевой сумке немецкого коменданта Южной Озерейки, которого разведчики взяли прямо в комендатуре, сняв перед ней часовых.
Не все в дерзкой вылазке удалось. Очень трудно было оторваться от противника, выяснившего наконец, что у него в тылах действует лишь горстка бойцов. Катера снимали разведчиков в течение двух ночей и доставили в базу не всех. Погиб лихой капитан Собченюк из береговой артиллерии, исполнявший обязанности командира отряда... Но, встречая вернувшихся, я сразу понял: ободрять тут никого не требуется. И спрашивали меня только об одном - когда дадут следующее задание?
Разведотряд возглавил присланный штабом флота младший лейтенант Василий Пшеченко, молодой, но уже опытный в порученном ему деле командир. Высадки на разные участки побережья вплоть до Таманского полуострова стали производиться регулярно. Когда возникала необходимость, разведчики проникали и в Новороссийский порт. А по суше доходили до Абинской, до Крымской. Указывая цели нашей артиллерии и авиации, добывая сведения, необходимые для планирования будущих операций, они и сами наносили внезапные удары по вражеским огневым точкам, комендатурам, складам. Значение этих действий не исчерпывалось непосредственными потерями противника - важно было отвлечь хоть какие-то его силы с туапсинского направления.
Однажды группа разведчиков дала точнейшие ориентиры для удара с воздуха по опорному пункту гитлеровцев вблизи Анапы. Три - четыре дня спустя разведотряд, высадившийся почти в полном составе, разгромил другой опорный пункт врага собственными силами. Два катера-охотника доставили захваченные автоматы, ручные и станковые пулеметы, ящики гранат... Выслушав вместе со мною на причале первый краткий доклад о результатах операции, Иван Григорьевич Бороденко, помню, дважды переспрашивал: точно ли, что совсем нет потерь - ни убитых, ни серьезно раненных? В это действительно трудно было сразу поверить. Разведчики же еще до атаки на опорный пункт сняли целую дюжину охранявших подходы к нему фашистских часовых. В вылазках отряда Пшеченко отличились старшины и краснофлотцы, которые потом, в пору наступательных боев под Новороссийском, прославились на весь флот, - Сергей Колот, Владимир Сморжевский, Кирилл Дибров, Филипп Рубахо...
Если в Новороссийск никакие суда противника не совались, то этого нельзя сказать про отделенную от фронта десятками километров Анапу. Порт там небольшой, однако удобный, например, для самоходных десантных барж, для различных катеров. Это была самая восточная гавань, которой гитлеровцы могли пользоваться на Черном море, и уже потому требовалось следить за Анапой в оба.
Присматривала за ней флотская авиация, а также и наши катерники, особенно в нелетную погоду. В октябре - ноябре торпедные катера не раз совершали набеги на Анапский порт и на рейд близ озера Соленое, топили там буксиры и баржи.
Начали мы посылать туда и катера-охотники, вооруженные катюшами.
Новое оружие появилось на одном катере Новороссийской базы - на МО-84 лейтенанта А. Кривоносова - еще весной 1942 года, и это, насколько мне известно, был первый в Советском Военно-Морском Флоте корабль, с которого запускались какие-либо ракеты. Тогда эрэсы (реактивные снаряды) никаким катерам не полагались. Мы получили их в очень небольшом количестве благодаря командующему черноморскими ВВС генералу В. В. Ермаченкову, так сказать, за счет летчиков. Флагманский артиллерист штаба ОВРа капитан-лейтенант Г. В. Терновский сумел пристроить портативные пусковые установки самолетного типа на катерных пушках - чтобы пользоваться их механизмами наводки.
В апреле два залпа шестью 82-миллиметровыми эрэсами пресекли атаку фашистского торпедоносца на транспорт Пестель между Новороссийском и Анапой. Но поскольку регулярно снабжать нас реактивными снарядами авиаторы не могли, шире испытать на море новое боевое средство в то время не удалось.
Однако вскоре были созданы пусковые установки специально для катеров. К октябрю морскими катюшами оснастились два или три катера из дивизиона Н. И. Сипягина, и боезапас к ним стал поступать обычным порядком.
Поздняя осень - непогожая пора и на Черном море. В ноябре, как положено, зарядили норд-осты. Стихия разыгрывалась подчас так, что даже в относительно защищенной Геленджикской бухте выбрасывало на берег сейнеры и катера. На побережье, как и в прошлом году, взрывались сорванные с якорей мины.
А настроение, природе вопреки, все чаще бывало каким-то весенним. После того как советские войска железным кольцом охватили у Волги армию Паулюса, не могло быть сомнений в том, что общий перелом в ходе войны - праздник на нашей улице, как выразился, выступая в Октябрьскую годовщину, Сталин, - теперь-то уж наступает.
На Кавказе гитлеровцев пока только заставили перейти к обороне. Они еще цеплялись за перевалы Главного Кавказского хребта, продолжали нависать над Туапсе. Но по всему чувствовалось - это уже ненадолго.
Многозначительно прозвучало отпечатанное специальной листовкой обращение Военного совета флота:
Товарищи черноморцы! Наступление Красной Армии в районе Сталинграда успешно развивается... Наступают дни, когда языком Волги и Дона заговорят с немцами на всем советско-германском фронте - на далеком Севере, под Ленинградом, Ржевом, Воронежем, Новороссийском, Туапсе... Оправдаем прославленный в народе образ моряка-черноморца, защитника Севастополя, бойца железной стойкости и изумительной дерзости, человека в бескозырке и тельняшке, ставшего символом бесстрашия, находчивости, умения ломать все препятствия и вырывать победу у врага!
Малая Земля
Отряд майора Куникова
Новороссийская база получила приказ подготовить канонерские лодки, тральщики и другие корабли к перевозке в Геленджик трех стрелковых бригад, танкового батальона, большого количества боеприпасов. А раз армия накапливает силы для наступления на приморском участке фронта, значит, запахло и десантом. Теперь о нем думалось как о вероятной завтрашней боевой задаче.
О десанте повел речь, когда мы остались вдвоем, и прибывший к нам в базу вице-адмирал Ф. С. Октябрьский. Заговорил он об этом словно бы между прочим, как обычно делал, когда еще не мог в полной мере ввести в курс какого-нибудь замысла, но считал необходимым предупредить, к чему следует готовиться. Наверное, такие предварительные разговоры с командирами о предстоящих боевых делах - скорее товарищеские, чем официальные, дававшие собеседнику возможность высказать обо всем свое мнение, - нужны были и самому Филиппу Сергеевичу, чтобы в чем-то себя проверить.
Командующий, естественно, не посвящал меня в уже существовавший и уточнявшийся тогда план большого наступления на Краснодар и Тамань, который подразделялся на взаимосвязанные части Горы и Море. Но он дал понять, что освобождение Новороссийска - дело ближайшего времени. И сообщил, что высадить десант, если это понадобится, намечено в районе Южной Озерейки.
- Одновременно продемонстрируем высадку под Анапой, у Благовещенской, у мыса Железный Рог, - говорил Филипп Сергеевич. - Пошумим там, постреляем с моря, может быть, и фактически кое-что высадим, а потом заберем обратно. Словом, постараемся запутать противника - пусть думает, что высаживаемся на широком фронте. Что-то из этого, естественно, войдет в задачу новороссийцев...
Вот оно, начинается! - радостно подумал я и, чувствуя, что пришла пора выкладывать то, чем еще ни с кем не делился, сказал:
- Поручите нам, товарищ командующий, высадить демонстративный или вспомогательный десант на западном берегу Цемесской бухты! Допустим, в районе Станички...
- Говоришь, в Станичке? - переспросил Октябрьский и задумался.
Я объяснил, почему предлагаю это место. Раз операция в целом будет иметь целью или одной из целей освобождение Новороссийска, высадка даже небольшого отряда в пригородном поселке, почти что в городе, сулит существенные выгоды. Причем десант смогут надежно поддерживать через бухту береговые батареи. Ну а противник вряд ли нас там ждет.
В этих доводах, конечно, не было чего-либо нового для командующего, однако он выслушал их внимательно,
- Наши разведчики только что побывали на Суджукской косе, - добавил я. На берегу бухты у немцев есть и орудия, и пулеметные точки, но когда понадобится, мы постараемся их подавить.
Своего отношения к моему предложению командующий в тот раз определенно не высказал. Но для себя я решил: высадку в Станичке надо готовить!
А некоторое время спустя из штаба флота поступили указания по предстоящей операции. Ими предусматривалась высадка демонстративного десанта на Суджукскую косу и у Станички. Для этого мне поручалось сформировать штурмовой отряд в составе 250 человек.
Когда пришли эти указания, ядро такого отряда у нас уже имелось. Был и командир.
Собственно, с подбора командира мы и начали - это следовало решить прежде всего.
Кандидаты нашлись и в штабе базы, и в полуэкипаже, и на боевых участках противодесантной обороны. Обыкновенный батальон морской пехоты я вверил бы любому из них без колебаний. Но дело шло об отряде особого назначения (так мы стали его называть), где повышенные требования предъявлялись к каждому бойцу. А тем более к тому, кто поведет отряд в бой.
Кажется, кое-кто был в недоумении - вызывает командир базы вроде по текущим служебным делам, а потом задает вопросы, вовсе к этому не относящиеся: что стал бы делать в такой-то обстановке, как решал бы такую-то тактическую задачу? Да еще просит хорошенько подумать и назначает время доложить подробнее...
Участвовал в странных беседах и Иван Григорьевич Бороденко. С недавних пор он был уже не полковым комиссаром, а капитаном 1 ранга и не военкомом базы, а моим заместителем по политической части и начальником политотдела. Мне же в декабре 1942 года было присвоено звание контр-адмирала. Но от всего этого в наших отношениях мало что изменилось. И конечно, я по-прежнему испытывал потребность советоваться с Иваном Григорьевичем обо всем существенном. Особенно - о расстановке людей.
Что касается выбора командира для штурмового отряда, то в это кроме Бороденко пока был посвящен только капитан 2 ранга Аркадий Владимирович Свердлов - новый начальник штаба базы (он возглавлял штаб Азовской флотилии и после ее расформирования был назначен к нам, а Матвеева еще раньше перевели на другую должность).
Вызывали мы и командира 3-го боевого участка ПДО майора Ц. Л. Куникова. Когда он ушел, получив приказание явиться завтра снова, Бороденко решительно заявил:
- Как хочешь, Георгий Никитич, а по-моему, этот человечина - самый подходящий!
Спорить я не собирался, ибо к тому же выводу приходил сам.
Интересовали нас главным образом боевая опытность командира будущего отряда и его личные качества, выявившиеся на войне. Мы не очень вдавались в биографические детали, и многое о Цезаре Львовиче Куникове я постепенно узнал уже потом. Но, конечно, мне было известно, что командир он не кадровый, по образованию - инженер, не окончивший никакого военного училища. (Мои военные университеты - боевые действия, - говорил он сам. ) Однако при общении с ним это как-то забывалось: майор производил впечатление именно кадрового военного. Подтянутый, словно влитый в ладно сидящую на нем форму, он соблюдал правила субординации естественно и привычно, отнюдь ими не скованный, на вопросы отвечал спокойно и немногословно, очень ясно выражая каждую мысль. В нем чувствовались ум, воля, житейский опыт.
Куникову было тридцать четыре года. Война застала его ответственным редактором московской газеты Машиностроение. А раньше - большая комсомольская работа, одновременная учеба в Машиностроительном институте и Промакадемии, столичный завод шлифовальных станков, где он за короткий срок прошел путь от сменного мастера до главного технолога, после чего был начальником технического отдела Наркомтяжпрома и директором Центрального научно-исследовательского института тяжелого машиностроения... Подобные биографии характерны для трудных и кипучих тридцатых годов, когда стремительно росли - этого требовала сама жизнь - активные, энергичные люди с организаторской жилкой, беззаветно отдававшиеся делу. Такие люди, как бы далеки они ни были от армии в мирное время, как правило, очень быстро находили себя и на войне.
На военном учете Куников числился старшим политруком запаса. Однако он добился назначения на командную должность и формировал из призывников-осводовцев отряд водных заграждений - мобильное инженерное подразделение, предназначенное для выполнения специальных заданий на речных рубежах. Отряд был послан на Дон и вскоре вошел в состав Азовской военной флотилии.
Сохраняя ядро первого своего отряда, Куников командовал потом различными другими, создававшимися по обстановке на трудных участках фронта в Приазовье, на Тамани. И наконец - 305-м отдельным батальоном морской пехоты, который, выстояв против фашистских частей, имевших по меньшей мере шестикратный численный перевес, был последним вывезен с Таманского полуострова под Новороссийск. Если бы Куников не попал в госпиталь из-за случайной травмы, то именно ему отдал бы я в ночь на 9 сентября приказ занять оборону по Балке Адамовича.
Но теперь Куникову выпадало задание не менее ответственное.
Узнав, какого рода отряд предлагается ему возглавить, майор воодушевился. С будущей боевой задачей я познакомил его сперва в самых общих чертах, не привязывая ее, разумеется, ни к какому определенному месту. Однако Куникову достаточно было намекнуть, что надо готовиться к высадке на занятый противником берег для захвата там плацдарма, - и мысль его заработала в нужном направлении.
Мы стали регулярно встречаться для обсуждения возникавших практических вопросов. Командир сперва нелегального, не узаконенного еще никакими приказами отряда получил разрешение набирать подходящих добровольцев как на своем боевом участке ПДО, так и на других, и в полуэкипаже. Отряду отвели под штаб и кубрики несколько домиков у Тонкого мыса, по соседству с разведчиками. Кстати, многим из них тоже предстояло скоро перейти под начало Куникова.
В последние дни декабря в Геленджикской бухте стало оживленно. Комендант порта, долго ставивший под разгрузку одни сейнеры, принимал болиндеры с танками. Выгружались и свежие стрелковые части - 47-я армия, державшая левый фланг фронта, получала солидные подкрепления.
Тем временем наш штаб артиллерии, расставив по-новому подвижные батареи, обеспечил еще более надежный контроль над Цемесской бухтой. Всего мы имели между линией фронта и мысом Дооб 38 береговых орудий. Специально для того, чтобы гасить вражеские прожектора, Малахов завел кочующее орудие - поставил корабельную сорокапятимиллиметровку на грузовую машину, снабженную для устойчивости при стрельбе откидными упорами-лапами Расчет этой пушки выполнял свою задачу весьма успешно, не давая гитлеровцам освещать ни наш берег, ни посылаемые в бухту катера.
Темными декабрьскими ночами разведчики из отряда Василия Пшеченко дважды высаживались с легких катеров прямо на новороссийские молы. Продолжались высадки разведгрупп в разных местах между Мысхако и мысом Железный Рог. Им хорошо помогали анапские партизаны. Что касается Новороссийска, то у нас накопилось достаточно данных о расположении неприятельских штабов, учреждений, команд, а также офицерских клубов, кабаре и прочих заведений подобного рода.
Грех было бы не воспользоваться такими сведениями! Подсчитав наличный боезапас, мы с Михаилом Семеновичем Малаховым решили, что можем как следует поздравить фашистов с Новым годом. Прибереженные для какого случая цели в городе Малахов держал, как он выражался, на тихом учете: с разных батарей и в разное время аккуратно произвели пристрелку одиночными выстрелами - и оставили до поры в покое, словно забыли... В ночь на 31-е на море штормило. Торпедные катера, ходившие на поиск неприятельских судов за Анапу, вернулись досрочно: погода была не для них. Если бы волна разгулялась и в Цемесской бухте, это могло помешать нашим разведчикам, у которых тоже были особые планы на следующую ночь.
Но днем ветер стих. Спокойно было и на приморском участке фронта. Наши артиллеристы обстреливали по заявкам армейцев дорогу у Неберджаевского перевала, привели к молчанию фашистскую батарею на Мысхако. Остальное откладывалось до полуночи.
В кают-компании штаба к вечеру появилась, заменяя северную елочку, длинноиглая кавказская сосенка, которую наша заботливая хозяйка - заведующая столовой Клавдия Семеновна Барткевич убрала невесть откуда взявшимися украшениями. Кок Ефрем Салецкий получил указание обеспечить новогодний ужин к двадцати двум ноль-ноль. Кажется, они с Барткевич были несколько удивлены слишком ранним для такого случая часом ужина. А приглашенные в кают-компанию командиры, переступив порог, начинали встряхивать и подносить к уху свои часы: на висящих тут больших настенных стрелки уже приближались к двенадцати. Бороденко подтрунивал над растерянностью сослуживцев.
- Ваши часы в порядке, товарищи! - успокоил я вошедших. - Но давайте встретим сорок третий год по тем, что на стене, вместе с уральцами. Потом будет некогда.
Мы наполняем бокалы и осушаем их за победу. Как хотелось в эту ночь верить, что она уже не очень далека!
За столом под нарядной сосенкой уютно и празднично, но засиживаться нельзя. Взглянув на свои выверенные часы, я встаю. Через несколько минут все, кроме тех, кому надлежит оставаться на КП, отправляются на батареи, боевые участки, наблюдательные пункты. Предусмотрено, что всюду, где на эту ночь что-то планируется с нашей стороны или не исключена возможность внезапных действий противника, будет кто-нибудь из управления базы. Незадолго до наступления полуночи приезжаю на командный пункт начарта. Малахов, уже настроившийся дирижировать новогодним концертом, докладывает с подчеркнутой торжественностью:
- Товарищ контр-адмирал! Береговые батареи Новороссийской военно-морской базы к выполнению боевой задачи готовы...
Кое-кто считает его закоренелым педантом, острит по поводу его приверженности к букве артиллерийских правил. Но это - слишком упрощенное представление о Малахове. За беспокойной требовательностью Михаила Семеновича, не всегда приятной подчиненным, стоят только интересы боевого дела и решительная его неспособность быть к чему-либо равнодушным. А перед сегодняшней стрельбой он охвачен особым душевным подъемом и, конечно, никому не давал спуску, пока не сделали все так, как он считал нужным.
Радиоузел транслирует Москву. Передается специальное сообщение Совинформбюро - итоги шести недель наступления наших войск под Сталинградом. Ликвидация окруженной там фашистской группировки еще не закончена, но уже приводятся такие цифры, что у слушающих восторженно загораются глаза. Захвачено огромное количество танков и орудий, враг потерял многие десятки тысяч солдат... Да, такого поражения гитлеровская армия еще не знала. А пока у Волги разделываются с окруженными фашистами, основной фронт отодвинулся далеко на запад, на сто - сто пятьдесят километров!
В самые последние минуты уходящего года радио доносит глуховатый голос Михаила Ивановича Калинина. Его новогодняя речь - спокойная и рассудительная, без громких фраз. Запоминаются убедительные слова о том, что сегодня военное положение более благоприятно для нас, чем было в это время в прошлом году, и что немецкая армия понесла такие потери, от которых иссякла ее наступательная сила.
Ровно в полночь, как бы салютуя Новому году, открывают огонь батареи Зубкова, Челака, Давиденко, дивизион Солуянова. Одни бьют по разведанным объектам немецкой обороны на западном берегу бухты, у Станички (там сегодня попытается высадиться Пшеченко с группой своих ребят - они уже вышли на катерах из Геленджика), другие - по тем целям в городе, которые Малахов, исподволь пристреляв, держал на тихом учете.
Бьем по Новороссийску, по нашему городу... Каждому, кто подает команды и действует у орудий, знакомы здания, ставшие сейчас целью для наших снарядов. Но там засел враг, а врага надо бить везде, куда бы он ни добрался. И это не требуется объяснять.
По согласованному с нами плану наносят удар и флотские летчики. Группа МБР-2 сбрасывает бомбы в районе Станички. Еще одна группа, побольше, бомбит вражеский передний край за Балкой Адамовича. Теперь полыхает разрывами почти весь берег от линии фронта до Суджукской косы. От рыбозавода ведут огонь и немцы - как раз там, где намечалось высадить разведчиков и но возможности захватить языка... Из темноты бухты устремляется туда густой пучок огненнохвостых эрэсов: это дал залп один из поддерживающих разведотряд катеров. За разведчиков, как всегда, тревожно. И, очевидно, не все у них гладко, раз пришлось прикрывать эрэсами...
Огневой налет длится более часа. В Новороссийске оккупантам, вне всякого сомнения, досталось крепко. С наблюдательных постов разглядели в стереотрубы, как гитлеровцы, собравшиеся встречать Новый год, разбегаются куда попало из своих клубов и казино, накрытых орудийными залпами.
- У противника паника, фашисты удирают к Волчьим Воротам! - доносят наблюдатели.
Кажется, там кое-кто действительно пустился наутек: на дороге в Цемесской долине замелькали лучики притемненных автомобильных фар. Но артиллеристы ударили и по этой дороге.
О смятении в стане врага свидетельствовало также то, что на наш огневой налет не последовало немедленного ответа.
Поблагодарив артиллеристов за четкую боевую работу и удостоверившись у начальника штаба по телефону, что в пределах базы все обстоит нормально, я приказал шоферу Борису Костромину: Теперь - к Куникову! Мы условились с Бороденко встретиться там, если не произойдет ничего неожиданного, во втором часу. Иван Григорьевич должен был приехать в отряд особого назначения раньше, чтобы еще в старом году вручить группе молодых коммунистов партийные билеты. В отряде не спали - шел шумный новогодний вечер. Несколько десятков будущих десантников, уже отобранных Куниковым, были пока в резерве, и майор дал им в эту ночь вволю повеселиться, попеть, потанцевать,
К талантам Цезаря Львовича Куникова, бесспорно, относилось умение превосходно разбираться в людях. И, как я знал, с каждым новым бойцом он знакомился обязательно лично, никому этого не передоверяя. Будущее показало, насколько соответствовали взятые им в отряд люди той выразительной характеристике, которую он, бывало, давал тому или иному моряку: Подходит физически и морально. Смерти не убоится.
А со многими командиру знакомиться и не требовалось: это были его подчиненные по 3-му боевому участку ПДО, соратники по отряду водных заграждений, по 305-му батальону.
- Вот наш Павел Потеря, - представил мне Куников невысокого смуглолицего краснофлотца. - Воюем вместе уже год. Он из-под Азова, учетчик овощеводческой бригады колхоза Большевик... А ныне - хозяин того максима, который мы взяли с витрины Ростовского музея.
Историю музейного максима я слышал еще от капитана Богословского - этот пулемет стоял тогда у Балки Адамовича. Когда азовцы вели бои под Ростовом, Куников приехал в город, надеясь раздобыть недостававшее оружие для только что влившегося в его батальон пополнения. Пренебрегать нельзя было ничем, и он заглянул в краеведческий музей, вспомнив, что раньше видел в экспозиции какое-то оружие времен гражданской войны. Там он получил под расписку несколько наганов и станковый пулемет, оказавшийся вполне исправным. Все происходило в спешке, но директор музея успел сообщить, что пулемет исторический: в октябре семнадцатого года участвовал в штурме Зимнего дворца, потом был у буденновцев в Первой Конной... Ну а Куников уж сумел сделать такую реликвию общей гордостью личного состава. Бить врага из этого пулемета считалось большой честью.
После того как остатки 305-го батальона морской пехоты отвели с передовой на переформирование, майор добился, что знаменитый максим вернулся к нему - на 3-й боевой участок. Теперь он перешел вместе с Павлом Потерей в отряд особого назначения.
Среди отобранных Куниковым десантников были и девушки. Отряду не обойтись без санинструкторов, а недостатка в добровольцах не возникало и тут. И каждая из тех, кого командир взял, прошла уже через суровые боевые испытания.
Помню бойкую, задорную Надежду Лихацкую. Год назад она высаживалась с десантом под Керчью, потом несколько месяцев плавала в составе хирургической группы на судах, вывозивших раненых с Керченского полуострова и из осажденного Севастополя. При гибели Грузии в Южной бухте добралась, обожженная горячим паром, до берега вплавь. После госпиталя была направлена санинструктором на одну из наших береговых батарей. И вот не усидела там: как только прослышала, что набирается отряд для выполнения какой-то особой задачи, подала рапорт с просьбой перевести ее сюда...
Из разведотряда перешли к Куникову Нина Марухно, Зинаида Романова, Анна Бондаренко, не раз участвовавшие в вылазках во вражеские тылы.
В ту ночь отважные девушки весело танцевали со своими товарищами по новому отряду. И все тут были горды тем, что именно им поручат трудное и опасное боевое задание. Какое - они в общих чертах уже представляли, а когда и где это должны были узнать лишь в самый последний момент.
На исходе ночи оперативный дежурный доложил, что возвращаются катера с разведчиками. Было еще темновато, и лейтенанта Пшеченко, стоявшего на палубе головного катера, я узнал с причала лишь по его легкой мальчишеской фигуре.
- Убитые есть? - спросил его, не дожидаясь швартовки и доклада. Кажется, еще никогда не хотелось так, как в это новогоднее утро, чтобы потерь у разведчиков не было.
- Убитых нет, товарищ контр-адмирал! - весело откликнулся Пшеченко. Обошлось!..
- А раненых много?
- Двое...
Высадиться у рыбозавода все же не удалось - слишком сильным оказался там вражеский огонь. Разведчики побывали еще раз только на Суджукской косе. Один из двух полуглиссеров, на которые они пересаживались для быстрого подхода к берегу, был подбит. Выручил катер-охотник, сумевший вывести полуглиссер из-под огня. Тогда и прикрылись залпом эрэсов.
Вылазка далась трудно, взять языка не удалось. Но разведчики все же добыли новые данные о неприятельской обороне на том участке побережья бухты, который представлял теперь для нас особый интерес.
К 10 января 1943 года отряд Куникова был окончательно сформирован, В него зачислили 190 краснофлотцев, 70 старшин и сержантов, 16 человек командного и политсостава. Из 276 куниковцев - так они стали себя называть - 136 были коммунистами.
Отряд делился на пять боевых групп. Командира в каждую назначали с учетом того, что от него может потребоваться большая самостоятельность. Одну из групп возглавил командир разведотряда В. М. Пшеченко. В каждой боевой группе предусматривался замполит и создавалась первичная парторганизация. Своим заместителем по политической части Куников предложил политработника разведотряда старшего, лейтенанта Н. В. Старшинова, участвовавшего уже в нескольких десантах, в прошлом черноморского пограничника.
Едва ли не последним подобрали начальника штаба - капитана Федора Евгеньевича Котанова. Того самого, который впоследствии стал известен по десантам на Азовском море и на западном берегу Черного и командовал знаменитым батальоном, где к исходу войны в списках числилось, включая и командира, более шестидесяти - живых и павших - Героев Советского Союза.
Тогда боевая слава Котанова была еще впереди. О нем я знал сперва лишь то, что в связи с расформированием одного морского полка прибыл в резерв полуэкипажа капитан береговой службы, командовавший стрелковым батальоном еще в начале обороны Севастополя. Числился капитан за флотом, однако явился ко мне при портупее. По военному образованию, да и по опыту он оказался истинным пехотинцем, искушенным в сухопутной тактике, что было весьма кстати. Куникову он понравился, и в тот же день получил предписание вступать в должность.
Отряд Куникова, словно некий магнит, притягивал смелых людей отовсюду.
С десантом следовало высадить представителя поддерживающей береговой артиллерии - опытного корректировщика. Стать им вызвался помощник командира 394-й - зубковской - батареи лейтенант Николай Воронкин. Он, как и многие питомцы севастопольского Училища береговой обороны, повоевал уже в морской пехоте. В боях за Новороссийск командовал ротой, отбивавшей атаки танков у электростанции, откуда был доставлен в Геленджик тяжело контуженным, на несколько дней онемевшим и без всяких документов. Обретя дар речи, лейтенант убедил медиков не отправлять его в тыл, а как только встал на ноги, разыскал Малахова, который удостоверил личность своего бывшего курсанта и оставил его у себя. Так Воронкин вернулся в артиллерию. И хотя батарея на Пенае, ежедневно открывавшая огонь и постоянно сама подвергавшаяся вражеским ударам, была отнюдь не тихим уголком, лейтенанта тянуло туда, где еще погорячее. И майор Куников его понял.
(Раз уж зашла речь об этом непоседливом и отважном человеке, хочется добавить, перенесясь далеко вперед, что после войны Николай Митрофанович Воронкин, уволившись в запас, стал капитаном дальнего плавания. Не забывая старых сослуживцев, он нет-нет да и порадует меня короткой радиограммой с борта своего Михаила Светлова то из Хайфона, то из Неаполя... )
Когда я смог уже без всяких недомолвок объяснить Куникову его задачу, он спросил только, каким временем располагает для подготовки. Я ответил, что нужно уложиться в двадцать суток (точного срока операции еще не знал сам). Фактически отряд имел несколько больше времени. И надо отдать должное Куникову, Котанову, командирам боевых групп - они использовали его отлично.
Наша учеба была беспощадной, - писал мне недавно, вспоминая те дни, один из ветеранов отряда. Это определение вполне соответствует действительности. Достаточно сказать, что куниковцы в полном составе, с оружием и снаряжением, трижды высаживались с катеров в обжигающе холодную воду бухты и, ведя огонь, кидая вперед настоящие, только без рубашек, гранаты, выбирались в ночной темноте на крутой берег, схожий с тем, который им предстояло отбить у врага. А этим общеотрядным репетициям десанта предшествовали дневные и ночные тренировки боевых групп, отделений, расчетов, одиночных бойцов.
Весь отряд надел поверх фланелевок или кителей стеганые ватные куртки и такие же брюки, заправляемые в сапоги. На головах - шапки-ушанки. Краснофлотцы и командиры, ставшие похожими на партизан, без устали карабкались по скользким скалам под дождем и снегом (в январе хватало и того и другого), учились укрываться в расщелинах, действовать по условным сигналам, блокировать и штурмовать огневые точки, вести рукопашный бой...
Мы только что получили очень оперативно выпущенное Генеральным штабом описание опыта уличных боев в Сталинграде, а также в Великих Луках. Куников раздобыл где-то книжку о тактике боевых рабочих дружин девятьсот пятого года на Пресне. Все, что могло пригодиться при высадке десанта, находило отражение в планах очередных практических занятий.
Кроме автомата и гранат каждому десантнику необходимо было холодное оружие. Однако снабдить им почти триста бойцов оказалось не просто - вещь нетабельная. Пришлось организовать изготовление кинжалов кустарным способом. В кузнице Геленджикской МТС, где теперь хозяйничали судоремонтники, их ковали из старых вагонных рессор и заостряли на ручном точиле. Холодное оружие предназначалось не только для рукопашных схваток при сближении с противником вплотную, но и для поражения врагов на расстоянии - десантников учили метать кинжалы в цель. Я видел, как здорово это получалось у самого Куникова.
Майор добивался, чтобы каждый из подчиненных ему людей, не исключая медиков и радистов, владел любым оружием, какое есть в отряде. Все куниковцы научились стрелять из пулемета, все осваивали противотанковое ружье.
Мы с Бороденко часто наведывались в отряд и однажды попали как раз на практическую стрельбу из ПТР. Первым стрелял Куников, за ним остальные - было отпущено по патрону на человека. Предложили стрельнуть и нам с Иваном Григорьевичем. Осрамиться перед десантниками очень не хотелось, и я был рад, что удалось пробить щит...
По просьбе Куникова ему доставили несколько трофейных немецких пулеметов, автоматов и карабинов с боезапасом к ним, а также немецкие гранаты. Оружие врага тоже подлежало освоению - в десанте иной раз приходится пользоваться и им. В боевой группе лейтенанта Сергея Пахомова, где подобрались бойцы, причастные по прошлой службе к артиллерии, изучали даже немецкие легкие орудия. И не напрасно.
Беспощадная учеба стоила людям огромного напряжения сил. Но что бы они ни делали, сразу возникало азартное соревнование. Соревновались и в точности метания кинжалов, и в том, кто скорее перезарядит в полной темноте диск автомата, и в быстроте посадки на катера и высадки с них.
Чтобы не занимать постоянно катера, у которых были и свои задачи, посадку-высадку отрабатывали сперва на суше: на ровном месте обозначался колышками и слегка окапывался макет палубы сторожевого катера в натуральную величину и приставлялись настоящие сходни. Этот земляной кораблик помогал каждому заранее запомнить свое место на палубе и до автоматизма отшлифовать общий порядок движения. Потом посадка на катера всего отряда укладывалась в пятнадцать минут, а высадка боевой группы с полным вооружением - в две.
- Прямо как в лагере Суворова перед штурмом Измаила! - усмехался Бороденко, когда мы заставали одну группу куниковцев бегущей по сходням на земляной кораблик, другую - взбирающейся с завязанными глазами (подготовка к ночным действиям) на скалу, третью - за изучением немецких мин, четвертую - за отработкой приемов самбо...
Мы радовались, что бойцы отряда - этого нельзя было не почувствовать крепко поверили в своего командира. Его пример, его слово значили очень много: раз майор сказал, что нужно, раз делает сам, - значит, все должны уметь делать то же самое. В отряде наизусть знали составленную Куниковым Памятку десантника, где содержались предельно краткие советы, как вести себя при высадке и в бою за плацдарм. Были там и афоризмы, вносившие поправки в известные пословицы. Например: В десанте - и один в поле воин.
Разработал Куников также наставление для командиров боевых групп. Оно явилось результатом изучения опыта прошлых десантов и вероятных условий предстоящего.
Сначала Куникову очень хотелось, чтобы в отряде была своя артиллерия. Но ему пришлось согласиться, что даже самые легкие пушки усложнили бы высадку. Зато организации огневой поддержки десанта с восточного берега бухты уделялось особое внимание.
Чем дальше, тем сильнее верилось: если высадка удастся, снимать десант с плацдарма не придется. Говорю это о себе, а что касается бойцов штурмового отряда, то они с самого начала, еще не зная, где высадятся, настраивались на то, чтобы уцепиться за берег накрепко. Словом, надо было думать и о подкреплениях десанту, о втором эшелоне, хотя он пока и не предусматривался для этого направления общим планом операции.
Внутри базы резервом для усиления десанта могли стать боевые участки ПДО, тем более что охрана побережья вновь передавалась пограничным подразделениям НКВД. С середины января личный состав трех боевых участков - пятьсот с лишним человек - включился в тренировки по той же программе, которую проходили куниковцы. Майор Куников знал, что эти люди вольются после высадки в его отряд, и получил право контролировать их подготовку.
Начались в Геленджикской бухте и тренировки более крупного масштаба: батальоны 255-й морской бригады А. С. Потапова, предназначенной для основного десанта - у Южной Озерейки, отрабатывали погрузку на канонерские лодки с артиллерией и прочей техникой.
К концу января в нашей базе собралось много начальства. Прибыли командующий флотом Ф. С. Октябрьский, члены Военного совета Н. М. Кулаков и И. И. Азаров, командующий черноморскими ВВС В. В. Ермаченков, многие работники штаба флота. В Геленджике развертывался командный пункт управления основным десантом.
Из Москвы приехала группа политработников центрального аппарата во главе с И. В. Роговым, который был теперь в звании генерал-лейтенанта.
То, за что непосредственно отвечала Новороссийская база, занимало довольно скромное место в общем плане готовившегося удара по врагу. Но начальник Главного политуправления ВМФ побывал и в отряде Куникова, и на катерах Сипягина. Насколько я понял, у взыскательного Рогова сложилось неплохое впечатление о них.
25 января я докладывал командующему флотом о готовности отряда Куникова, а также участвующих в операции кораблей и береговых батарей Новороссийской базы.
В связи с тем что намечавшиеся сроки действий затем несколько отодвинулись, утром 2 февраля был сделан повторный доклад о том же. О снятии куниковцев с западного берега Цемесской бухты, после того как они отвлекут на себя и свяжут часть сил противника, речи больше не было. Предполагалось, что вспомогательный десант соединится в ходе операции с основным, а затем и с частями, наступающими на суше. Я получил добро высаживать вслед за штурмовым отрядом подготовленный второй эшелон.
В тот день под Сталинградом завершилась ликвидация армии Паулюса последние ее остатки сдались в плен. Важные события происходили и на юге. Гитлеровцев выбили из Сальска. Северная группа Закавказского фронта вышла к Армавиру, освобождены были Майкоп, Белореченская. Перешла уже в наступление и 47-я армия - наш непосредственный сосед. С 27 января береговые батареи помогали ей взламывать вражескую оборону в районе горы Долгая и Сахарной Головы.
Вспомогательный становится главным
Уточненный план операции предусматривал, что высадка основного и вспомогательного десантов начнется одновременно с выходом ударной группы 47-й армии на Маркотхский и Неберджаевский перевалы.
Но 3 февраля перевалы оставались еще в руках противника. Тем не менее рано утром командующий фронтом принял решение: десанты высадить следующей ночью, начало высадки - 01.00.
Взаимодействующие в наступлении силы на этом этапе как бы поменялись ролями. Если по первоначальному замыслу прорыв сухопутной обороны противника на новороссийском направлении предварял и тем самым облегчал вторжение в его тылы с моря, то теперь атаки с моря должны были помочь быстрее продвинуться на суше, преодолеть возникшую там заминку.
Отряду майора Куникова объявили боевой приказ. Сперва весь командный состав, а затем и бойцы узнали, что им предстоит высадиться в районе Станичка - рыбозавод, другими словами - на окраине Новороссийска.
Вероятно, многие ожидали услышать другой адрес: десанты редко высаживают так близко от линии фронта. Но необычность задачи, за которой виделось освобождение Новороссийска, еще больше воодушевила куниковцев.
Как документ, выразивший их боевой порыв и словно переносящий в незабываемое героическое время, храню я текст клятвы, которую дали в тот день десантники:
Мы получили приказ командования - нанести удар по тылам врага, опрокинуть и разгромить его.
Идя в бой, мы даем клятву Родине в том, что будем действовать стремительно и смело, не щадя своей жизни ради победы над врагом. Волю свою, силы свои и кровь свою, каплю за каплей, мы отдадим за жизнь и счастье нашего народа, за тебя, горячо любимая Родина.
Нашим законом есть и будет движение только вперед!
Мы победим! Да здравствует наша победа!
Майор Куников прочел эти строки перед отрядом и, поцеловав край развернутого знамени, первым скрепил клятву подписью. Вслед за, командиром поцеловали знамя и подписались все десантники. От имени личного состава выделенных для высадки катеров поставил свою подпись капитан-лейтенант Сипягин.
Присутствовать при этом мне не довелось, но от куниковцев, здравствующих поныне, я знаю, что минуты, когда отряд давал клятву, остались для них священными на всю жизнь.
В тот же день имел место по-своему памятный эпизод, характерный для методов работы Куникова с людьми. Чтобы донести до читателя живые детали, позволю себе обратиться к воспоминаниям, переданным мне заместителем командира отряда по политической части Героем Советского Союза Николаем Васильевичем Старшиновым, ныне уже покойным.
Начальник штаба Котанов, - писал он, - доложил командиру, что отряд в составе 273 человек, в полном боевом, построен.
Мы с Цезарем Львовичем решили еще раз посмотреть на бойцов, которых через несколько часов предстояло вести в бой.
Внешний вид людей был безупречен, снаряжение подогнано. А лицо каждого словно говорило: На меня можно положиться.
Обойдя строй, Куников обратился к отряду с краткой речью. Он напомнил, что нам придется столкнуться с врагом, который, несомненно, будет иметь численное превосходство. Но на то мы и советские бойцы, чтобы разгромить фашистов независимо от того, сколько их окажется перед нами.
- Однако надеяться на легкую победу не стоит, - говорил Цезарь Львович. Будут тяжелые бои, будут среди нас раненые и убитые. Готов ли каждый из вас к этому испытанию? Может быть, кто-нибудь передумал идти с нами? Или плохо себя чувствует? Таких прошу, не приказываю, а прошу - выйти из строя.
Отряд не шелохнулся. Немного подождав, Куников приказал начальнику штаба объявить перекур на десять минут. А отряду сказал:
- Товарищи, кто постеснялся выйти из строя при всех, может при новом построении не становиться.
Мы отошли в сторону. Котанов, как бы спрашивая сам себя, сказал:
- Неужели кто-нибудь не встанет?..
- Если кто-то пал духом, пусть лучше уйдет из наших рядов сейчас, ответил Куников.
Я курил уже вторую папиросу. Не докурив ее, зажег третью. Десять минут истекли. Люди снова строятся в две шеренги, производится расчет... Начальник штаба докладывает Куликову:
- Товарищ майор, отряд построен. В строю двести семьдесят... - он запнулся и закончил очень тихо: - ... два человека.
- Повторите цифру! - не выдержал я.
- Двести семьдесят два, - еще тише произнес Котанов.
Куников громко, чтобы слышали все, сказал начальнику штаба:
- Прекрасно! Ведите отряд.
Выяснять, кого именно недостает, он не стал. Нас с Куниковым догнал старшина отряда Алешичев и доложил, что в строй не встал краснофлотец Капустин.
- Он здоров? - спросил Куников.
- Так точно, здоров.
- В таком случае, товарищ Алешичев, - спокойно приказал командир отряда, передайте начальнику снабжения, что краснофлотец Капустин остается в его распоряжении здесь.
Повторяю, все это очень характерно для Куникова, каким я его знал. А Капустин, тяжело пережив тогдашнее свое малодушие, добился потом возвращения в боевой строй отряда и постарался доказать товарищам, что достоин сражаться вместе с ними.
Приехав к куниковцам, я удостоверился в полной боевой готовности отряда.
Куников рассказал, что многие десантники просили разрешить взять меньше харчей (кухни в штурмовом отряде не было, сухой паек на трое суток выдавался каждому на руки), а за счет этого - больше патронов, гранат. Такие просьбы удовлетворялись. Выдача боеприпасов практически не ограничивалась. Сокращение пайка позволяло бойцу взять, не перегружая себя, до восьмисот патронов, две-три противотанковые гранаты, а лимонок - и до пяти.
Проводить отряд прибыл член Военного совета флота контр-адмирал Н. М. Кулаков. Личный состав построился - в последний раз перед боем. Десантники уже натянули на левую руку широкие белые повязки: отличительный знак, чтобы распознавать своих в темноте.
Николай Михайлович Кулаков умел поговорить с идущими в бой людьми не только непринужденно, но и весело.
- А нет ли тут таких, кто холодной воды боится? Или вообще плавать не умеет? - басит он, подмигивая бойцам из-под густых черных бровей.
- Напомните мне, товарищ Котанов, сколько у нас не умеющих плавать, подхватив тот же тон, обращается Куников к начальнику штаба.
Котанов готов уже вполне серьезно доложить, что таких в отряде нет. Но Кулаков успевает опередить его:
- Да что это мы! Позабыли, какие морские волки здесь собрались! Они, хитрецы, спрятали свои тельняшки под ватники, так их не сразу и узнаешь!
В строю оживление, смех. Вместе с бойцами раскатисто смеется и Николай Михайлович. Затем, что-то вспомнив, оборачивается к начальнику штаба: Постойте, постойте, капитан! Так это вы и есть тот Котанов, который по случаю контузии был отправлен из Севастополя на Большую землю учить командиров из запаса и бомбил Военный совет письмами, требуя, чтобы вернули с курсов на фронт! Где вы его нашли, Георгий Никитич?
- Он сам нас нашел, - отвечаю я. - И как раз вовремя. Чуть не опоздал!..
На этом шутки кончаются. Член Военного совета говорит о значении начинающихся боев за Новороссийск, о том, как нужна эта база флоту, чтобы активнее использовать крупные корабли, которым тесно в небольших южных портах Закавказья.
- Даешь Новороссийск! - гремит в ответ из рядов. - Будет база!
Кулаков медленно идет вдоль строя, всматриваясь в молодые лица, словно хочет каждое запомнить. Останавливаясь, заговаривает с одним, с другим. Вот спросил о чем-то главного старшину Николая Кириллова, возглавляющего команду бронебойщиков.
- Все будет в порядке, товарищ адмирал, танки не пропустим! - заверяет старшина. - У нас кроме ПТР противотанковые гранаты есть. Ну а если что - сами пойдем на танки, по-севастопольски...
Кулаков кладет ему руку на плечо, смотрит в глаза.
- Верю, что готовы и на это, но больше всего не хотел бы, чтобы до этого дошло. Вы все очень нужны флоту, вы - это экипажи наших новых кораблей. Так что старайтесь не подставлять грудь ни пуле, ни танку!
Уже в темноте отряд марширует к причалу. Ведут боевые группы лейтенант Василий Пшеченко, капитан Антон Бахмач, командовавший раньше комендантской ротой, старший лейтенант Алексей Тарановский, которого знаю с тех сентябрьских дней, когда создавалась оборона у цементных заводов, лейтенанты Григорий Слепов и Сергей Пахомов. Шагают лейтенант Николай Воронкин со своими корректировщиками, начальник связи Владимир Катещенков с радистами. Среди них - краснофлотец Галина Воронина, известная в базе как мастер держать связь в самых сложных условиях. Добилась, что взяли в десант и ее!..
Посадка дружная, быстрая - каждая группа хорошо знакома со своим катером. Сипягин и Куников, приняв на причале все доклады, садятся последними.
Дав добро на выход, обнимаю Цезаря Львовича, Николая Ивановича, желаю боевой удачи. Сердце не почуяло, кого вновь увижу невредимым, а кого уже нет...
За полтора часа до того, как отошли от Северной пристани семь катеров с куниковцами, командир высадки основного десанта контр-адмирал Н. Е. Басистый вывел из Геленджикской бухты два эсминца, три канлодки, три тральщика с баржами-болиндерами на буксире, группу катеров и вспомогательных судов. На них двинулась к Южной Озерейке бригада А. С. Потапова.
Те, кто был посвящен в план операции, знали, что из Туапсе вышли корабли, принявшие на борт еще одну бригаду морской пехоты - 83-ю Краснознаменную подполковника Д. В. Красникова. А из Батуми шли крейсера и эсминцы, которым скоро предстояло начать артиллерийскую подготовку высадки.
Погода выдалась типично февральская - порывистый ветер, холодный дождь. Тревожил прогноз на дальнейшее усиление ветра. Тем более что командиры канонерских лодок оказались перед необходимостью принять дополнительные грузы, а тральщикам предстояло буксировать неповоротливые болиндеры с танками. Состояние моря при высадке десанта значит немало - от этого никуда не денешься.
Выход из Геленджика основного десанта несколько задержался, и перегруженные корабли уже вряд ли могли нагнать опоздание.
С причалов, где стало пусто и тихо, возвращаюсь к себе на КП, на Толстый мыс. Присутствие в Геленджике командующего флотом, который руководит отсюда всей десантной операцией, обязывает меня оставаться тут. Для непосредственного управления высадкой вспомогательного десанта и затем переправой второго эшелона у нас создан передовой командный пункт базы на берегу Цемесской бухты, на 9-м километре Сухумского шоссе, куда перешел с оперативной группой штаба капитан 2 ранга А. В. Свердлов.
Противник, как обычно, вел методический огонь по восточному берегу Цемесской бухты. Знал ли он что-либо о наших планах, сумел ли и в какой мере раскрыть подготовку к десанту?
Ночь на 4 февраля 1943 года памятна старым черноморцам. В ней переплелись боевой успех и горькая неудача, непредвиденный срыв одной части оперативного замысла и прояснение новых возможностей в другой. И все это - под Новороссийском.
Но я рассказываю прежде всего о том, к чему имел непосредственное отношение сам.
Точно в срок Сипягин передал условный сигнал о том, что катера с вспомогательным десантом прибыли в точку развертывания. В Цемесскую бухту они вошли без помех. Артиллеристы на нашем берегу были в готовности подавлять прожектора, но освещать бухту противник пока не пытался.
Невдалеке от отряда высадки держался катерный тральщик Скумбрия, бывшее рыболовецкое судно. Командование гвардейских минометных частей фронта поделилось с нами своей боевой техникой, и мы смогли - специально к десантной операции - превратить этот скромный корабль в маленький ракетоносец (такого слова, правда, еще не было во флотском лексиконе). На палубе тральщика разместили батарею пусковых устройств для 82-миллиметровых реактивных снарядов. Скумбрия могла давать залп девяносто шестью эрэсами, что значительно превышало огневую мощь ракетных установок, имевшихся на отдельных катерах-охотниках.
Скумбрия получила боезапас на пять залпов. Для управления новым оружием на борту находился капитан-лейтенант Г. В. Терновский. А командовал катерным тральщиком, с которого эрэсы впервые на флоте использовались для поддержки десанта, главный старшина В. С. Жолудев. Он был из местных рыбаков и знал Цемесскую бухту, как родной дом.
Ровно в час ночи, когда Синягин в заранее рассчитанной точке подал катерам сигнал к повороту все вдруг, наша артиллерия ударила через бухту по двухкилометровому участку западного берега между мысом Любви и Суджукской косой. Через десять минут, за которые было выпущено полторы тысячи снарядов, Малахов перенес огонь в глубину плацдарма высадки.
Потом я слышал не от одного десантника, будто майор Куников специально объехал все батареи, чтобы сверить часы, в чем, конечно, не было необходимости. Эта маленькая легенда, проникнутая верой бойцов в своего командира, который решительно все предусмотрел, родилась, быть может, в ту минуту, когда у них на глазах смерч разрывов передвинулся дальше, освобождая обработанное место для высадки.
Короткая артподготовка, естественно, подавила не все, чем располагал враг на берегу. Уцелевшие орудия и пулеметы обнаружили себя, открыв огонь по замеченным теперь катерам. Наиболее сильный огонь велся с правого края участка высадки, от мыса Любви. Туда и послала первый ракетный залп Скумбрия. Катера, устремившиеся к берегу, били по огневым точкам, ближайшим к каждому. С нашего передового КП видели, как заполыхало над Станичкой пересекаемое разноцветными трассами зарево.
С Толстого мыса увидеть это было нельзя. Мы лишь слышали залпы своих батарей и, следя за мучительно медленным движением часовых стрелок, ждали с надеждой и тревогой известий оттуда - с места высадки.
Напряжение разрядила радиограмма Куликова: Полк высадился успешно. Продвигаемся вперед. Жду подкреплений.
Мы так и условились - если высадка удастся, передать об этом открытым текстом, причем отряд именовать полком.
Как стало известно некоторое время спустя, почти всем катерам удалось подойти вплотную к берегу (один из семи был сильно поврежден, и его команда пошла в бой вместе с десантниками). Весьма удачно - прямо на берег и именно там, где было намечено, - высадил командование штурмового отряда с Куниковым во главе командир сторожевого катера МО-134 старший лейтенант П. И. Крутень. Потеряв при самой высадке лишь одного бойца, отряд ринулся вперед, действуя всем наличным оружием - от гранат и пулеметов до кинжалов.
Враг не выдержал этого стремительного натиска. Бросив свои позиции у уреза воды с десятками дзотов и блиндажей, фашисты откатились за полотно идущей вдоль бухты железной дороги.
Впоследствии трофеем советских войск стал журнал боевых действий немецкой армейской группы А. Как свидетельствует этот штабной документ высшего оперативного объединения противника, атака с моря у Станички застала гитлеровцев врасплох. Командир одной из артиллерийских батарей, констатируется в журнале, приказал взорвать свои орудия, в результате чего возникла паника... На некоторых немецких батареях пушки просто бросили. Десантники захватили несколько исправных орудий, много боеприпасов. В первом расширенном донесении Куников сообщал, что четыре трофейных орудия уже бьют по врагу.
Так отряд, имевший лишь легкое оружие, обзавелся собственной артиллерией. Быстро ввести ее в действие помогло то, что всех бывших артиллеристов Куников держал в одной боевой группе. Ее замполит старший лейтенант С. Д. Савалов возглавил трофейный артдивизион. Те же катера, с которых высадился штурмовой отряд, стали перебрасывать на занятый плацдарм второй эшелон - боевые группы В. А. Ботылева, И. В. Жернового, И. М. Ежеля. Первая из них прибыла к Станичке и с ходу включилась в бой примерно через два часа после захвата плацдарма. Спешить надо было не только потому, что Куникову требовались подкрепления. Задул норд-ост...
Связь с передовым КП была непрерывной. Вслед за докладом Свердлова о том, что катера вторично пошли к Станичке, с 9-го километра передали: наши корабли обстреливают долину Озерейки - видно, как за Мысхако рвутся в воздухе осветительные снаряды.
Как я уже знал, артподготовка и высадка десанта на главном направлении были отодвинуты на полтора часа: к первоначальному сроку корабли не поспевали. Теперь, значит, началось и там. Под впечатлением удачной высадки куниковцев мы надеялись, что соединение большого и малого десантов может произойти скоро. А тогда, особенно если и армейцы поднажмут у перевалов, пусть попробуют фашисты удержаться в Новороссийске!..
Когда грузились на катера последние подразделения второго эшелона, связисты соединили меня с причалом у Кабардинки. К телефону подошел Сипягин. Доклада о сделанном мне от него не требовалось - все главное было известно из донесений с нашего передового КП. Хотелось просто услышать его голос, почувствовать настроение.
- Как там, капитан-лейтенант? Горячо?
- В общем, довольно горячо, да что поделать! Важно, что наша берет!..
Пересекать бухту становилось все труднее - уплотнялись вражеские огневые завесы, крепчал ветер, поднимая волну. К тому же начало светать. А многие катера уже имели повреждения. Однако и третий рейс к Станичке прошел успешно. Потери всего второго эшелона на переходе свелись к шести раненым.
Всего в Станичке было высажено 870 бойцов и командиров. В восьмом часу утра катера ушли из Цемесской бухты, прикрываясь дымовыми завесами. Флагманский катер Сипягина вернулся в Геленджик последним.
Отряд Куникова, в который влились все переброшенные подкрепления, в это время занимал плацдарм шириною около трех километров по береговой черте и до двух с половиной в глубину. Сюда входили почти вся Станичка, рыбозавод с его пристанью, Азовская улица Новороссийска. По оценке Куникова, гитлеровцы потеряли в ночном бою (в том числе от огня нашей артиллерии и ударов штурмовой авиации) до тысячи солдат и офицеров. Потери десантников были пока невелики.
По-настоящему порадоваться успеху куниковцев не дали плохие новости об основном десанте.
Что там, у Озерейки, неладно, я почувствовал по нервной напряженности Ф. С. Октябрьского, по мрачному лицу Н. М. Кулакова, когда явился к ним на КП с очередным докладом. Догадка эта, увы, вскоре подтвердилась.
При высадке основного десанта не удалось обеспечить столь важной в таких операциях внезапности. Противник обнаружил в море наши корабли и был начеку, причем у него оказалось в этом районе гораздо больше огневых средств, чем предполагалось. Участники первого броска начали высаживаться в тяжелейших условиях - при шторме и под сильным вражеским огнем. Были потеряны болиндеры и еще несколько вспомогательных судов. Контр-адмирал Н. Е. Басистый признал, что продолжать высадку нельзя, и отдал кораблям приказ отходить.
Общая картина прояснилась, конечно, не сразу. Сперва мне стало известно лишь одно: корабли уходят от Озерейки, не высадив морские бригады, так как это почему-то оказалось невозможным. Я поспешил на КП командующего флотом Ф. С. Октябрьского. Раз уж так вышло, думалось мне, есть смысл повернуть часть кораблей - хотя бы канонерские лодки - в Цемесскую бухту, высадить морскую пехоту на плацдарм, захваченный у Станички, и развивать оттуда наступление на Новороссийск...
Командующего я застал еще более взволнованным и сумрачным, чем час назад. Его состояние попять было нетрудно. Я доложил свои соображения, стараясь быть предельно кратким. Да они, казалось мне, и не нуждались в многословных обоснованиях. Плацдарм существовал. Пристань рыбозавода, способная принять канлодки, была в наших руках. Береговые батареи и флотские летчики, взаимодействовавшие с куниковским отрядом, прикрыли бы и эту высадку... Словом, перестройка плана операции представлялась оправданной. Я даже ожидал, что командующий прервет меня и скажет: Это уже решено.
Ф. С. Октябрьский выслушал до конца. Быстро шагая взад и вперед по комнате, он задал два-три вопроса, из которых я понял, что все это, должно быть, уже обсуждалось тут. Так за чем же дело стало? - думал я.
Отпущенный к себе на КП, я еще некоторое время, пока не рассвело совсем, ждал приказания обеспечить прием кораблей у Станички. Однако тогда оно не последовало. Наверное, я не мог учесть всех обстоятельств, мешавших командующему принять решение немедленно.
Днем корабли, ходившие к Южной Озерейке, вернулись в Геленджик и Туапсе. Многие из них, в том числе канонерские лодки, получили повреждения, имели потери в личном составе. Требовался экстренный ремонт, и Шахназаров с Баришпольцем бросили на это все свои силы, Морские пехотинцы выгрузились на берег, но из их вооружения снимали с кораблей только то, что мешало работам. Никто не сомневался, что высадка главных сил десанта отставлена ненадолго.
Командир дивизиона канлодок капитан 1 ранга Григорий Александрович Бутаков был среди моряков, находившихся в ночь на 4 февраля у Озерейки, наверняка старше всех годами. Но из всех вернувшихся оттуда, с кем я в тот день встречался, он меньше, чем кто-либо, выказывал подавленность происшедшей неудачей, хотя, конечно, тяжело ее переживал. Представитель старинной русской морской династии, военный человек до мозга костей, он держался с обычным спокойным достоинством и, не теряя ни часа, делал все, чтобы новый боевой приказ застал его дивизион готовым к выходу в море.
Минувшей тяжелой ночью Бутаков действовал смело и инициативно. Когда болиндеры (они должны были после высадки штурмового отряда с танками послужить причалами для других кораблей) загорелись у берега от немецких снарядов и подойти к ним стало невозможно, командир дивизиона предложил полковнику А. С. Потапову высадить подразделения его бригады у Абрау-Дюрсо. И высадка с двух канонерских лодок там началась.
Всего вместе с первым штурмовым отрядом, состоявшим из батальона капитан-лейтенанта О. И. Кузьмина, под Озерейкой сошли на сушу почти полторы тысячи десантников и несколько танков. Зацепившись за берег, они дрались геройски. Батальон Кузьмина продвинулся дальше всех, отвлек на себя немало неприятельских сил и этим помог куниковцам.
Потом об этом батальоне долго не было никаких вестей. Но все, что делалось в Геленджике по подготовке кораблей к новому выходу с десантными частями туда, куда будет приказано, делалось с мыслью о товарищах, сражающихся где-то в районе Озерейки. Наши катера, ходившие в разведку, сняли небольшую группу морских пехотинцев близ горы Абрау. В других местах враг не давал им приблизиться к берегу, встречая сильным огнем. 5 февраля комбату Кузьмину было передано по радио приказание пробиваться к Станичке на соединение с Куниковым.
А я получил в тот день от командующего флотом приказ: используя все наличные корабли и плавсредства Новороссийской военно-морской базы, начать в ночь на 6 февраля высадку в районе Станички 255-й бригады морской пехоты, а также 165-й стрелковой бригады полковника П. Ф. Горпищенко, только что прибывшей в Геленджик и) Туапсе.
Этот приказ означал, что на вспомогательном направлении десанта вводятся в бой силы, предназначавшиеся для главного.
Плацдарм героев
Чтобы такая перестройка плана операции (правильная, хотя и запоздалая, как отмечает в своей книге Битва за Кавказ Маршал Советского Союза А. А. Гречко) стала в тот момент возможной, куниковцам надо было, захватив плацдарм на западном берегу Цемесской бухты, продержаться там двое суток. За это время на усиление отряда Куникова удалось перебросить в Станичку лишь двести бойцов-авиадесантников, выделенных 47-й армией. Продержаться оказалось труднее, чем высадиться, и я должен, прежде чем рассказывать о дальнейших событиях, вернуться немного назад.
Майор хорошо использовал преимущества, полученные в результате стремительной, внезапной для противника высадки. Боевые группы отряда сравнительно легко отбросили превосходившего их численно, но растерявшегося врага. Пока он пребывал в замешательстве, можно было даже продвинуться и дальше. Однако Куников понимал, насколько это опасно: не приходилось рассчитывать, что немцы долго останутся в заблуждении насчет реальной силы высадившегося десанта. И на рассвете отряд, пополненный подразделениями второго эшелона, занял оборону.
Как явствует из захваченных впоследствии неприятельских штабных документов, гитлеровцы к этому времени уже знали, что у Станички им противостоят всего несколько сот советских бойцов. Вышестоящему начальству докладывалось: русский десант, вторгшийся в южное предместье Новороссийска, будет ликвидирован до исхода дня... Пользуясь том, что у перевалов наши войска не продвинулись, а под Озерейкой десант потерпел неудачу, враг стягивал к Станичке свои резервы.
Фашисты начали атаки с трех направлений: на обоих флангах - с явной целью отрезать отряд от бухты - и в центре плацдарма. Куниковцев поддерживали почти все наши береговые батареи. Ударили через город и армейские катюши. В самом отряде действовало уже до десятка трофейных орудий, а со вторым эшелоном были доставлены минометы. Тем не менее положение десантников скоро стало тяжелым.
Как ни старались куниковцы взять побольше патронов и гранат, ограничивая себя в харче, бой за высадку, когда трудно быть особенно расчетливым, основательно истощил их арсеналы.
В ночь на 5 февраля Куников пустил по цепи - из окопа в окоп, от бойца к бойцу письменный приказ, первый пункт которого гласил:
При любом тяжелом положении никто не имеет права отходить даже в тех случаях, когда грозит неминуемая смерть.
Далее объявлялось, что впредь разрешается вести огонь из автоматов только одиночными выстрелами и по ясно видимым целям, а оставшиеся гранаты использовать лишь в исключительных случаях, по большим группам противника и с расстояния не более 25 - 30 метров. Личному составу приказывалось вооружиться оружием, брошенным врагом в первую ночь, собрать все патроны и гранаты с убитых. Командир требовал строго экономить продовольствие и особенно воду: там, где высадились куниковцы, не было ни колодцев, ни ручья.
Противник тем временем подтягивал свежие части. Новым атакам предшествовали массированные удары авиации (море еще бушевало, но ветер стихал, и самолеты уже могли летать) и интенсивная артподготовка. На пятачке, занятом отрядом, разорвались уже тысячи снарядов и бомб.
Когда рассвело, к позициям десантников двинулись танки. За ними, в полный рост, шла пехота. Должно быть, враг уже не ожидал серьезного сопротивления. Но Куников сумел сохранить большую часть своих людей, и они держались стойко.
Силы отряда 650 - 700 человек, - доносил он утром 5-го. - Настроение личного состава отличное. Часть раненых отказалась выйти из боя...
Командир отряда расчетливо маневрировал своими силами. Вооружив две боевые группы всем, что можно было использовать против танков, он перебрасывал этот свой резерв туда, где обострялась опасность прорыва обороны. И отряд отражал атаку за атакой. На плацдарме родился лозунг, ставший неписаным законом: Враг может пройти только через наши трупы.
Надо ли говорить, что Малахов и командиры береговых батарей делали все мыслимое, чтобы точнее поражать указываемые куниковцами цели! Самоотверженно помогали десантникам летчики-штурмовики. В тот день они, прорываясь через завесы вражеского огня, совершили более двухсот вылетов на поддержку отряда.
Еще ночью были предприняты попытки сбрасывать с илов боеприпасы. Сперва это не очень ладилось - коробки с патронами падали то в бухту, то в расположение противника. Днем дело пошло лучше, хотя коробки, ударяясь о камни, часто разбивались. Видя, что груз упал в такое место, куда десантники могут добраться, летчики старались помочь им, огнем прижимая гитлеровцев к земле.
До сих пор с благодарностью вспоминаю Героя Советского Союза Мирона Ефимовича Ефимова, - писал мне недавно бывший боец куниковского отряда Георгий Сергеевич Волков. - Мы его пятерку прозвали парикмахером - брил немцев с самой малой высоты так, что они спешили прятаться, как только появлялся этот самолет. А мы, пользуясь этим, копались, словно золотоискатели, в грязи, собирая рассыпавшиеся патроны...
Таким было продолжение дружбы Ефимова и Куникова, возникшей при подготовке к операции. Командир флотского штурмового авиаполка много раз сам водил илы к Станичке, и все десантники знали номер его боевой машины.
Но как ми помогли летчики и артиллеристы, судьбу плацдарма и самого отряда решала стойкость десантников.
Донося об обстановке и своих действиях, командир отряда добавлял: Имею десятки фактов героизма и самопожертвования. Ему было не до того, чтобы их перечислять. Многие примеры самоотверженности и доблести, имена особо отличившихся десантников стали известны за пределами плацдарма позже. Зато некоторые из них с тех, пор уже никогда не забывались на флоте.
Из политдоаесения Н. В. Старшинова мы узнали, сперва без подробностей, о подвиге младшего сержанта Михаила Корницкого.
Он был в числе десантников, занявших здание школы имени Тараса Шевченко, которое затем окружили и подожгли наседавшие на этом участке гитлеровцы. Наши бойцы не могли продержаться в здании долго: кончались боеприпасы. Корницкий, только что подорвавший гранатами cунувшийся в школьный двор танк, вызвался пробраться к своим за помощью. А не проберусь, так даром не погибну - пообещал он товарищам. У каменной стены двора сержанта настигла вражеская пуля. Раненный, он нашел в себе силы вскарабкаться на ограду. Для чего - это стало ясно оставшимся в школе бойцам, когда Корницкий, взмахнув гранатой, перевалился через стену, за которой засели фашисты, блокировавшие выход со двора. Там раздался взрыв, а вслед за ним еще один, очень сильный - сработали противотанковые гранаты, висевшие у сержанта на поясе... Взрыв разметал гитлеровцев, и морские пехотинцы, воспользовавшись замешательством тех, кто уцелел, вырвались из вражеского кольца.
- Вот что такое наше войсковое товарищество! - сказал взволнованный Бороденко, кладя передо мною донесение, где кратко излагалось все это.
Когда я прочитал его, Иван Григорьевич заговорил с грустной задушевностью:
- Ты его не помнишь... живого? Я хорошо помню. Был как-то на партийном собрании у Ботылева - он ведь оттуда, с первого боевого участка, и запомнилось выступление этого Корницкого: умное, убедительное... Ему было уже под тридцать, призван из запаса. Имел семью, двоих детей - мне дали сейчас справку. Такие, зрелые, идут на все сознательно. И знаешь, оказывается, он здешний, кубанец - из Горяче-Ключевского района. Воевал и погиб на самой что ни на есть родной своей земле...
Это был подвиг выдающийся. Но когда перечитываешь теперь донесения из боевых групп куниковского отряда, высокая героика чувствуется и за строками, рассказывающими о том, что было на плацдарме обыденным:
... Со мной 8 человек. Боезапас пока есть, но мало. Настроение личного состава выше желаемого, даже не удержу. Мл. лейтенант....... (фамилия неразборчива).
Противник находится в расстоянии 400 - 500 метров, усиленно скапливает резервы... На моем участке всего со связными - 10 чел. Прошу ускорить доставку продовольствия и боезапаса. Капитан Ежель.
Командир 3-го отделения Лукашев И. Е. занял круговую оборону на берегу. Занят дзот с неисправным орудием, но боец Саванов его исправил... Доношу дополнительно, что военфельдшер Потапов Игнатий Семенович показал себя храбро, уничтожал огневые точки. К-р 5-й боевой группы Пахомов.
С этими донесениями перекликается письмо куниковца Георгия Волкова, на которое я уже ссылался. Вот еще несколько строк из него:
Наше отделение отбивало атаки до батальона. Когда противник накапливался на исходном рубеже, мы раскладывали все свое хозяйство, чтобы под рукой были и гранаты, и диски... Посылали связного просить подкрепления, но где было его взять? Пришел один политрук, не помню уж, какой группы замполит. Ему было за сорок, рыжеватый. Подполз ко мне на левый фланг, поговорил и пополз дальше по цепи. Диск автомата у него разворочен, шинель на спине разодрана. Мы поняли, что он, наверное, ранен, только не подает виду, и это нас воодушевило. Мы и следующую атаку отбили...
Да, политработники отряда умели морально поддержать людей и тогда, когда некого было послать им на подмогу, а боеприпасы приходилось отпускать по самому строгому счету.
Сколько слышал я потом рассказов о листовках В последний час, которые замполит Старшинов писал под копирку на страничках из школьной тетради и отправлял со связными в окопы! В листовках сообщались главные новости из принятых по радио сводок Совинформбюро (новости в те дни были хорошие - только за 5 февраля наши войска освободили Красный Лиман, Купянск, Щигры, перерезали железную дорогу Орел - Курск). Затем шли события по отряду: какая группа продвинулась, кто подавил огневую точку, захватил немецкий пулемет, кто сколько истребил врагов. Маленький листок помогал бойцам ощутить локоть и ближних, и более далеких соседей, и это прибавляло людям сил, мужества.
На второй день боев в Станичке гитлеровцы фактически признали, что не могут осилить десантников.
В два часа дня 5 февраля, - вспоминает Николай Васильевич Старшинов, атаки врага внезапно прекратились. Мы были в недоумении: почему противник вдруг замолчал? Минут через двадцать это разъяснилось. Оказывается, немцы установили вдоль переднего края репродукторы. И кто-то стал читать на ломаном русском языке обращение к личному составу нашего отряда.
Сперва в нем говорилось, что храбрость русских моряков вызывает восхищение. Затем напоминалось, в какой обстановке оказались десантники: не хватает боезапаса и воды, нельзя эвакуировать раненых. И потому, мол, дальнейшее сопротивление бессмысленно, и немецкое командование, во избежание лишних жертв с обеих сторон, предлагает сложить оружие и гарантирует морякам жизнь
На размышления нам давалось десять минут. Диктор объявил, что, если по истечении этого срока не будет поднят белый флаг, немецкое командование одним ударом сбросит всех в море и никому пощады не будет.
Прошло минуты три после того как умолкли немецкие репродукторы, и в невероятной тишине, стоявшей в расположении отряда, зазвучала песня. Сперва совсем тихо - ее запели хриплыми голосами лежавшие на берегу раненые. Затем, все громче, подхватили здоровые. Это была известная всем песня севастопольцев:
И если, товарищ, нам здесь умирать,
Умрем же в бою, как герои,
Ни шагу назад нам нельзя отступать,
Пусть в эту нас землю зароют!..
Допеть песню до конца в тишине не пришлось: враг не выдержал такого дерзкого ответа и возобновил артиллерийскую обработку наших позиций. Вслед за тем заурчали моторы танков, и все началось сначала...
Продержаться куниковцам оставалось считанные часы. Бригады, предназначенные для переброски к ним, уже грузились в Геленджике на корабли. Шторм стал стихать, и можно было надеяться, что высадке он не помешает. С приближением ночи крепла уверенность - подкрепление не опоздает!..
В седьмом часу вечера канонерские лодки Красный Аджаристан и Красная Грузия отдали швартовы, имея на борту более трех тысяч бойцов и различную технику. Еще несколько сот бойцов разместилось на сторожевых катерах, назначенных в охранение канлодок, на трех тральщиках, которым предстояло выйти позже.
На Красном Аджаристане шел к Станичке контрадмирал Н. Е. Басистый - он оставался командиром высадки главных сил десанта.
Все корабли, державшие теперь курс в Цемесскую бухту, ходили позапрошлой ночью к Южной Озерейке. Второй раз за двое суток проводили мы и бригаду А. С. Потапова. После того как первая высадка не удалась, повторный выход десанта требовал и от морских пехотинцев, и от корабельных экипажей двойного мужества. Правда, на этот раз их ждал уже захваченный плацдарм. Однако ширина его у бухты была невелика, в руках противника находились не только все ближайшие высоты, но и выгодные позиции на флангах: с одной стороны - Суджукская коса, с другой - мыс Любви. Так что подход к берегу относительно крупных кораблей означал немалый риск.
Но, видно, Станичка была все-таки счастливым плацдармом! Враг не мог не ожидать, что мы постараемся доставить десантникам подкрепления, как только утихнет шторм, и все же не обнаружил канонерские лодки до самого подхода их к пристани рыбозавода. Этому, конечно, помогла очень темная ночь. А также и точная работа артиллеристов на восточном берегу - едва где-нибудь за бухтой включался прожектор, они тотчас его гасили.
В 22. 30 началась высадка морской пехоты с Красного Аджаристана. Другая сторона пристани оказалась совершенно разбитой, и Красной Грузии пришлось подавать трап прямо на берег, а частично высаживать людей воду. Танки поднимались с палубы спаренными корабельными стрелами и переправлялись на сушу с помощью оттяжек - такой способ был отработан в дивизионе Бутакова. Боезапас перевозили на баркасах.
Передвижение войск замедляли темнота и довольно сильный ветер. Противник начал обстреливать район пристани. Но вражеские батареи в общем успешно подавлялись нашими, и выгрузка, прерывавшаяся при усиления обстрела, затем продолжалась.
К утру все корабли вернулись в Геленджик, доставив из Станички раненых. За эту ночь там было высажено почти четыре тысячи бойцов. И хотя противник также подтянул свежие части, соотношение сил на западном берегу бухты существенно изменилось в нашу пользу. Плацдарм стал расширяться. Радируя, что бригада Потапова высадилась с незначительными потерями, Куников одновременно доносил о занятии его отрядом селения Алексино.
Наращивание сил за Цемесской бухтой продолжалось в следующие ночи Вслед за двумя бригадами, высадка которых закончилась к утру 8 февраля, мы начали перевозить еще одну - прибывшую из Туапсе 83-ю Краснознаменную бригаду морской пехоты Д. В. Красникова. Начальником ее политотдела был мой сослуживец по Дальнему Востоку А. И. Рыжов - о нем говорилось в начале книги. Переправился на тот берег бухты также 29 и истребительно-противотанковый артполк.
Бойцы и командиры, отправлявшиеся теперь на плацдарм, выглядели уже не так, как куниковцы. Они были в обычной форме, со знаками различия. Но однажды вновь прибыли на посадку люди полугражданского вида: на шапках красноармейские звездочки, на груди автоматы, а одеты в изрядно уже поношенные ватники. Это перебрасывались в Станичку новороссийские партизанские отряды - Гроза, Ястребок, Норд-ост, действовавшие до тех пор в горах.
Среди партизан нашлось много знакомых, особенно в Норд-осте, сформированном из работников порта. Тут же был Петр Степанович Эрганов, заведующий гороно. Он направлялся в Станичку в качестве представителя горисполкома.
До встречи в Новороссийске! - сказали мы друг другу уверенные, что это может произойти очень скоро. Я уже послал к Куникову майора П. Д. Бородянского с новеньким удостоверением, где значилось, что он является военным комендантом города...
Кроме канонерских лодок, тральщиков и сторожевых катеров войска стали перевозиться на транспортах с небольшой осадкой и различных малых судах. Темные ночи облегчали их рейсы, однако разгрузка осложнилась до предела: противник пристрелялся к пристани рыбозавода и держал ее под огнем все большего числа батарей. Скоро эта пристань была окончательно разрушена.
Но плацдарм расширялся и в глубину, и по береговому фронту. 8 февраля была очищена от врага Суджукская коса. Переброшенная туда инженерная рота стала сооружать новую пристань, просуществовавшую, правда, недолго. А как только наши части заняли южную оконечность Мысхако, для приема судов начали использовать бухточку, защищенную отвесной скалой, за которую могли залететь лишь осколки снарядов и мин.
Берег там был совершенно необорудованный - не подойти даже тральщику. На рейде людей и грузы принимали баркасы. Все обстояло бы куда проще, имей мы тогда специальные десантные суда. Тем не менее эта бухточка сослужила десантникам хорошую службу, и они называли ее своим портом.
За короткое время на плацдарм переправилось пять стрелковых бригад - более 17 тысяч бойцов. Преодолевая сопротивление врага, они расширили занятую территорию до двадцати с лишним квадратных километров, включая совхоз Мысхако на юге и окраинные кварталы Новороссийска на севере.
За снабжение десантной группы войск до соединения ее с главными силами фронта отвечала Новороссийская военно-морская база. Штабу базы потребовался свой представитель на западном берегу бухты, и вряд ли можно было найти человека, более подходящего на эту роль, чем майор Куников. Он и был назначен старшим морским начальником в Станичке.
Штурмовой отряд моряков отводился с переднего края. На него возлагались с 10 февраля новые обязанности: охранять побережье плацдарма, обеспечивать прием и разгрузку судов, эвакуацию раненых.
Может быть, Куникову, рвавшемуся вперед, в Новороссийск, это пришлось и не по душе. Но, получив от него радиограмму: Обязанности старморнача принял, организую порядок в порту, я был уверен, что он взялся за новое дело со всей присущей ему энергией.
Береговая полоса плацдарма отнюдь не стала спокойным тылом - там все надо было делать под огнем. На правом фланге требовались и активные боевые действия: еще держались, мешая подходу судов, вражеские дзоты на мысе Любви. При подавлении их вновь отличились боевые группы Пшеченко, Тарановского. А многие куниковцы продолжали еще в течение ряда дней участвовать в боях за расширение плацдарма на других участках. Командиры прибывших бригад не очень охотно отпускали их с переднего края, что, впрочем, совпадало со стремлениями самих перводесантников - кто из них не мечтал собственными руками водрузить победный флаг в центре Новороссийска!..
К слову сказать, вопрос об использовании штурмового отряда, после того как им захвачен плацдарм, не просто было решать и в других десантах, к которым я имел отношение впоследствии. В обстановке, когда потери восполняются за счет всего, что есть под рукой, такой отряд легко растворяется в частях, высадившихся вслед за ним. Между тем специально подготовленное ударное подразделение крайне желательно сохранить, не дробя, для дальнейших высадок. Благодаря тому что некоторое время спустя представилась возможность вообще снять куниковцев с Мысхако, мы имели готовое ядро штурмового батальона для сентябрьского Новороссийского десанта.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги