Ведьма

Пролог

В темноте штормовой ночи, разрываемой раскатами грома, мерцал единственный слабенький огонек. Нависающие валуны естественным амфитеатром закрывали его со стороны материка, направляя свет в сторону бушующего моря.

Черной блестящей стеной вздымался прибой. Волны нескончаемой чередой набрасывались на берег и в призрачно-светлом сиянии разбивались об острые скалы. Над пламенем, спиной к морю, сидела старуха.

Возле нее среди гладких камушков стояла серебряная чаша, немного позади виднелся треножник из человеческих костей. В верхней трети кости скреплялись, поддерживая золотой кубок, поверхность которого украшал выгравированный стилизованный осьминог.

Неожиданно старуха запела. Звуки, подобно иглам, пронизывали рокот прибоя. Вознося песнопения, моля о завоеваниях и добыче, голос обещал выполнить все пожелания бога Сосолассы. Продолжая петь, старуха поднялась на ноги и обратилась лицом к морю.

Порыв ветра отбросил капюшон, обнажив скрытую под ним голову. Подобно пене прибоя, на ветру в беспорядке забились длинные пряди седых волос. Гонимые ветром капли влаги оседали на грубых, изменившихся от времени чертах лица старухи. Ее темные, как у хорька, глаза злобно сощурились. Опущенные уголки тонких губ, прикрывавших крепкие белые зубы, вытянулись в тонкую дугу. Покрытое морщинами лицо напоминало карту путешествия, длившегося много десятилетий. Она была свидетелем начала, расцвета и конца многих жизней, словно время не властвовало над ней самой.

На несгибающихся ногах старуха подошла к морю, держа серебряную чашу, зачерпнула воды и, вернувшись к кубку, вылила воду в него. Выровняв кубок, она потянула за тонкую золотую цепочку на шее и вытащила странный изогнутый предмет. Он напоминал половинку широкого птичьего клюва. Заостренный конец тщательно отполированного металла сверкнул в свете костра.

Старуха заговорила, и казалось, голос ее принадлежал видению из кошмарного сна. Скрежещущий, хриплый, он напоминал шелест сухого песка.

— Сосоласса, охотник из Глубокого Покоя, отец бурь, услышь молитвы своей рабы. Я вверяюсь в твои руки. Вкуси и знай — я живу только для того, чтобы служить тебе.

Старуха провела «клювом» по большому пальцу левой руки. С бесстрастным лицом она возвратила талисман на прежнее место и подняла пораненный палец над кубком. В воду закапала кровь. Свет огня приглушил красный цвет, и только дымчатые темные завитки расползались по поверхности воды после каждой капли. Удовлетворенная, старуха подняла серебряную чашу и, держа кубок в другой руке, возвратилась к линии прибоя.

С трудом согнувшись в церемониальном поклоне, она совершила жертвоприношение, вылив содержимое чаши в отступающую волну. Немного спустя старуха снова наполнила чашу. Возвратившись к костру, она встала на прежнее место и вылила в кубок свежую воду.

На этот раз из ее уст послышались удивительно чистые звуки без слов. Она ритмично, раз за разом, повторяла все тот же мотив. Ее взор был неотрывно направлен на плоскую, спокойную поверхность жидкости. Голова ее дрогнула, и вскоре старуха уже кивала и раскачивалась в такт песнопению. Оставленный без присмотра костер стал гаснуть. Куски дерева падали на горящие угли и вспыхивали, превращаясь в пепел. Голова в капюшоне резко наклонилась вперед. Песнопение оборвалось. Ветер усилился, и от резких порывов старуху пробирала дрожь. Волны прибоя почти докатывались до ее ног. Колдунья продолжала раскачиваться. Мех на спине накидки встал дыбом, как у мокрой злой кошки.

В кубке появились маленькие волны. Старуха задергалась, ее руки выскочили из рукавов, хватая пригоршнями песок и камни. В экстазе она издала глухой стон. Ее тело резко наклонилось вперед. Из-под капюшона появилась серебристая нить слюны, подхваченная ветром.

Женщина забормотала. Ей ответил другой голос — низкий и властный.

Это было жутко. Похожий на звериный рык голос исходил из ее крошечного тела. Слова были неразличимы. Утробные, сырые, они схватывали шипение моря и превращали его в некое шумное, пузырящееся подобие речи.

Иногда к старухе возвращался ее обычный голос, и она подобострастно приседала и вертелась в отвратительном раболепстве.

Странная беседа продолжалась, пока костер не погас. Но вот странный голос прозвучал в последний раз, и старуха неуверенно, как будто проснувшись, выпрямилась. Обессилевшая, она чуть не упала от порыва ветра. Опершись на посох, отставила в сторону треногу и кубок и склонилась над красно-черными останками костра, под ветром и дождем пытаясь согреться последним теплом.

Поднявшись, она достала из-под своей накидки деревянный свисток. Ветер подхватил пронзительный звук и унес его через валуны в сторону материка. Через несколько мгновений показался мужчина, тяжело бегущий по краю природного амфитеатра. Огромный, в меховой шапке, накидке и брюках, он был в полтора раза выше старухи. Он резко остановился, разбросав в стороны гальку. Скрестив руки, мужчина снова двинулся вперед, и стало заметно, что он хромает. Он заговорил со старухой:

— Я здесь, Слезы Нефрита. Ты закончила?

Та даже не взглянула на него. На жестком грубоватом лице мужчины промелькнуло выражение обиды. Оно сменилось озабоченностью, когда рука колдуньи опустилась, почти выпустив посох. В ужасе, беспомощно протянув к ней руки, мужчина смотрел, как ее жестоко вырвало.

Наконец старуха выпрямилась, и он сказал:

— Это все от грибов, которые ты ешь, чтобы приготовиться к этим встречам. Тебе становится все хуже. Раньше у тебя только кружилась голова, но никогда не тошнило. Это слишком тяжело для тебя.

Слезы Нефрита отбросила капюшон, не обращая внимания на брызги прибоя и дождь. Ее лицо призрачно белело на фоне темной одежды и черной ночи.

— Твой язык тебя погубит, дурак. Грибы — пища богов, от нее я слышу слова Сосолассы. Ты хаешь то, что позволяет мне общаться с божеством?

В голосе мужчины слышалось отчаяние:

— Гриб тебя убивает!

Старуха задохнулась, ее голос поднялся до пронзительного визга.

— Ты говоришь о смерти в присутствии того, кто сам является смертью? Молись! Молись, Лорсо, прежде чем Он тебя приберет. — Старуха схватила его за запястья. — Не оборачивайся. Не смотри. Может быть, именно сейчас к тебе тянется холодное щупальце, замораживающее сердце. Увидеть — значит умереть.

Задрожав, мужчина закрыл глаза. Побелевшие губы беззвучно шептали молитву. Слезы Нефрита внимательно и бесстрашно смотрела в море. Она была подобна какому-то небольшому, похожему на хорька животному, защищающему свое потомство. Постепенно успокоившись, она отпустила руки Лорсо.

— Мы в безопасности. Он простил тебя. Пока.

Лорсо несколько раз судорожно вздохнул, не осмеливаясь взглянуть на море. Следуя ритуалу, он произнес:

— Позволит ли мне Женщина-Дух прикоснуться к священным предметам?

Лорсо уже протянул руки, когда его остановило шелестящее «нет»: Осторожно выпрямившись, он ждал. Старуха сказала:

— Ты должен услышать. Сосоласса меня предупреждает. На востоке поднимаются враги. Я вижу мужчину-солнце, яркого и прекрасного. Я вижу женщину. Она темная, но сияет подобно ночному морю, играющему со звездами. Цветы земли склоняются перед нею в любви и согласии. Мужчина — завоеватель, такой, который приходит править, а не грабить. Эти мужчина и женщина — дети пророчества. — Она сделала паузу, сплюнула. — Он — земная крыса, море ему незнакомо, из тех, кто роется в земле для пропитания. Женщина тоже земная крыса, она еще хуже, чем мужчина. Она зла. Она бросает вызов, называя его любовью. Я чувствую проклятие излишнего знания. Она не подчиняется законам, определяющим, чем должны быть повсюду все женщины.

Слезы Нефрита замолчала. Затаив дыхание, Лорсо ждал. Наконец старуха продолжила:

— Сосоласса говорит, что мужчина, собирающийся всех завоевать, бросит своих солдат против Скэнов — против нас, правящих всем, что соприкасается с царством Сосолассы. Божество жаждет пожрать этих самонадеянных мертвецов. Слезам Нефрита приказано уничтожить детей пророчества. Сосоласса будет божеством для всех.

Старуха широко раскинула руки и завертелась волчком, впитывая смятение и ярость ночи. Лорсо ждал, пока она не успокоится.

— Ты, взрастившая меня с пеленок, знаешь, что я с радостью и гордостью убиваю во имя Сосолассы. Мне уже не сосчитать, сколько жизней я отправил в Глубокий Покой. Я хочу убить этих детей пророчества, но ведь они находятся под его защитой. Говорит ли Сосоласса, что защитит нас от их божества?

Натянув на голову капюшон, старуха неторопливо обернулась. Ее взгляд обжег возвышавшегося над ней человека.

— Сосоласса не дает обещаний, он приказывает.

Ее когтистые пальцы протянулись, чтобы погладить Лорсо по щеке. Тот мигнул; белки его глаз сверкали, как у испуганной лошади. Старуха продолжила, обращаясь больше к себе самой, чем к мужчине:

— Могучий Лорсо. Поработитель. Не ошиблась ли я, избрав тебя? Не ты ли возвысился и превратил Скэнов в правителей Великого океана и питающих его рек? Мне нужен мужчина, который бросит вызов армиям, а мой Лорсо дрожит от страха перед мужчиной и женщиной. Я стара и устала. Должна ли я воспитать другого мальчика, чтобы он занял место Лорсо, кто будет искренне любить меня и повиноваться нашему божеству?

Лорсо бросился на колени.

— Я присягнул тебе, Слезы Нефрита. Это всем известно. Приказывай! Я подчиняюсь. Я — твое орудие.

Старуха взяла его голову в свои руки.

— Я знаю, сын мой. Знаю. Мой безотказный Лорсо. Мне не следовало тебя дразнить. Но я предвижу губительные, катастрофические перемены, исходящие от этих врагов. Ты можешь быть лишь одним из моих орудий. Мне понадобится другое. Не более мощное. Не более смелое. Более хитрое и ядовитое, Лорсо. И ты мне его добудешь.

Лорсо быстро кивал, сияя от преданности. Все же, когда колдунья зашагала прочь, его рука украдкой легла на рукоять меча. Он глянул в сторону вздымающегося прибоя, и на лице его мелькнула болезненная тоска. Лорсо вздохнул и покачал головой. Подняв священные атрибуты, он поплелся за ней.