Ведьмина зима

19 Союзники

Лето наступило внезапно, упало на Москву, как армия противника. Лес горел, и город закрывал дым, мешая видеть солнце. Люди сходили с ума от жары, бросались в реку в поисках прохлады или падали на месте, с красными лицами и липкими потными телами.

Крысы пришли с теплом, выбрались из кораблей, пока люди разгружали серебро, вещи и железо, и напали на душные рынки Москвы. Они процветали там, их манила вонь.

Первыми заболели те, кто жил в посаде, в душных хижинах у реки. Они кашляли, потели, потом дрожали. А потом опухало горло и живот, появлялись черные точки.

Чума. Слово терзало город. Москва уже видела чуму. Дядя Дмитрия, Семен, умер от нее вместе с женой и сыновьями одним жутким летом.

— Закрыть дома больных, — сказал Дмитрий капитану стражи. — Они не выйдут, даже в церковь. Если священник согласится благословить их, пусть входит, но только это. Скажи страже у ворот города: больных в город не впускать, — люди тихо шептались о смерти дяди Дмитрия, опухшего, в черных точках, и даже слуги боялись подойти к нему.

Мужчина кивнул, но хмурился.

— Что? — осведомился Дмитрий. В ночь нападения татар стражей Дмитрия стало намного меньше. После мятежа и костра он собрал больше стражи, но они были еще неопытными.

— Эта болезнь — проклятие Бога, государь, — сказал капитан. — Разве люди не должны тогда молиться? Все молитвы смогут достичь ушей Всевышнего.

— Это проклятие передается от человека к человеку, — сказал Дмитрий. — Зачем Москве стены, если не отгонять зло?

Один из бояр в комнате сказал:

— Простите, государь, но…

Дмитрий хмуро обернулся.

— Я не могу отдать приказы, не выслушав половину города? — обычно он развлекал бояр. Они были старше него, они сберегли для него трон, пока он не подрос. Но ужасная жара лишала его сил, вызывала утомленный гнев. Он все еще не получил вестей от двоюродных братьев: князь Серпухов повез все собранное серебро на юг, чтобы уговорить темника Мамая. Саша должен был привести отца Сергея. Но Саша не вернулся, а отчеты с юга сообщали, что Мамай все еще собирает свой улус, словно не слышал Владимира.

— Люди боятся, — осторожно сказал боярин. — Мертвые трижды выходили. Теперь это? Если закроете врата Москвы и откажете больным в церкви, не знаю, что они сделают. Многие уже говорят, что город проклят.

Дмитрий понимал войну и управление людьми, но проклятия в его опыт не входили.

— Я подумаю, как успокоить город, — сказал он. — Но мы не прокляты, — но Дмитрий не был уверен. Он хотел совета отца Сергея, но старого монаха тут не было. Так что великий князь с неохотой повернулся к слуге. — Отправь за отцом Константином.

— Светловолосый князь не дурак, — сказал Медведь. — Но он юн. Он послал гонца за тобой. Когда пойдешь к нему, убеди его дать тебе провести службу в соборе. Созови людей, помолитесь о дожде или спасении. О чем еще люди просят богов? Но созови их вместе.

Константин был один в скриптории Архангельского монастыря, был в легкой робе, пот проступил на его лбу и верхней губе.

— Я рисую, — сказал он, крутя краску под светом. Его краски лежали перед ним как драгоценные камни — некоторые и делались из таких камней. В Лесной Земле он делал краски из коры, ягод и листьев. Теперь бояре в тревоге усыпали его лазуритом для синего и яшмой для красного. Они платили лучшим мастерам Москвы, чтобы те сделали рамки для его икон из серебра с жемчугом.

На улицах шептались о третьем появлении мертвых, он всю ночь прогонял одного, другого, а потом и третьего.

— Это выглядело не так просто, — сказал ему потом Медведь, когда Константин проснулся с криком от кошмара с мертвыми лицами. — Думаешь, если одолеть одного ребенка упыря, можно завоевать всю Москву, крестьян и бояр? Пей вино, божий человек, и не бойся тьмы. Разве я не сделал все, что обещал?

— Сделал, — жалобно сказал Константин, дрожа от холодного пота. Он стал епископом. Получил роскошь, соответствующую статусу. Люди Москвы поклонялись ему с диким пылом. Но это не помогало ему ночью, когда ему снились мертвые руки.

Теперь в скриптории Константин отвернулся от деревянной панели и увидел черта за ним. Его дыхание покинуло его. Он не мог привыкнуть к присутствию демона. Зверь знал его мысли, будил от кошмаров, шептал советы на ухо. Константин не освободится от него.

«Может, я и не хочу», — думал Константин в моменты прояснений в голове. Когда он смотрел на черта, его один глаз уверенно глядел в ответ.

Зверь видел его.

Константин ждал голоса Бога так долго, но он молчал.

Этот черт не переставал говорить.

Ничто не убирало кошмары Константина. Он пытался пить медовуху, чтобы крепче спалось, но от этого только болела голова. Константин в отчаянии попросил у монахов кисти и деревянные панели, масло, воду и краски, стал писать иконы. Когда он рисовал, его душа была только в глазах и руке, разум утихал.

— Я вижу, что ты рисуешь, — едко сказал Медведь. — В монастыре, один. Зачем? Ты же хотел земные радости, божий человек.

Константин провел рукой по рисунку на панели.

— У меня есть радости. А это? Разве не красиво? — его голос был полон иронии, икона была написана человеком без веры.

Медведь заглянул поверх плеча Константина.

— Странный рисунок, — сказал он, протянул толстый палец к картине.

Там был Святой Петр. Он был с темной бородой, диким глазами, ладони и ступни кровоточили, он слепо смотрел на небо, где ждали ангелы. Но глаза ангелов были плоскими, как мечи в их руках. На небесах его будто приветствовала армия у ворот. Петр не был спокоен. Его глаза видели, ладони взмахивали с эмоциями. Он был живым, каким дар Константина и голод, который священник не мог убрать из своей души, мог его сделать.

— Очень красиво, — сказал Медведь, обводя линии, не касаясь. Он был почти потрясен. — Как ты делаешь картину такой… живой? У тебя нет магии.

— Не знаю, — сказал Константин. — Мои руки двигаются сами. Что ты знаешь о красоте, чудище?

— Больше тебя, — сказал Медведь. — Я прожил и увидел куда больше. Я могу оживить мертвое, хоть это лишь насмешка над жизнью. Это… нечто другое.

В том глазе было удивление? Константин не был уверен.

Медведь повернулся к деревянной панели на стене.

— Ты все еще должен провести службу в соборе. Забыл об уговоре?

Константин отбросил кисть.

— А если нет? Бросишь меня? Заберешь мою душу? Будешь пытать?

— Нет, — Медведь легонько коснулся его руки. — Я пропаду, брошусь в огненную яму и оставлю тебя одного.

Константин замер. Один? Наедине с мыслями? Порой этот черт казался единственно настоящим в этом кошмарном жарком мире.

— Не оставляй меня, — сказал Константин хриплым шепотом.

Толстые пальцы гладили его лицо удивительно нежно. Большие голубые глаза смотрели в серый глаз, на лицо в шрамах. Медведь выдохнул ответ в ухо Константину:

— Я был один сотню жизней людей, скованный на поляне под неменяющимся небом. Ты можешь творить жизнь руками, я такого не видел. Зачем мне покидать тебя?

Константин не знал, радоваться или бояться.

— Но, — прошептал Медведь, — собор.

Дмитрий не был согласен.

— Службу для всей Москвы? — спросил он. — Отец, подумай. Люди падают от жары, их могут затоптать. Чувства уже на пределе без общего созыва молиться, потеть и целовать иконы, хоть это и обрадует Бога, — последнее он добавил после мига паузы.

Медведь наблюдал скрытно и сказал с довольным видом:

— Люблю логичных людей. Они всегда пытаются объяснить невозможное, но не могут. А потом они ошибаются. Давай, монах. Ослепи его словами.

Константин не подал виду, что услышал, лишь поджал губы. Но сказал вслух недовольным тоном:

— Это воля Божья, Дмитрий Иванович. Если есть шанс снять проклятие с Москвы, нужно его использовать. Мертвые заразили Москву страхом, а если меня поздно позвали? А если появится что — то хуже упырей, и мои молитвы его не остановят? Нет, лучше всему городу помолиться вместе, может, это покончит с проклятием.

Дмитрий еще хмурился, но согласился.

Для Константина мир стал менее реальным, когда он надел новую бело — красную робу с высоким воротником. Он напрягся, пот стекал ручьями по спине, когда он прижал ладонь к двери собора.

Медведь сказал:

— Я хочу войти.

— Так входи, — сказал Константин отвлеченно.

Черт издал нетерпеливый звук и сжал ладонь Константина.

— Ты должен провести меня с собой.

Константин сжал кулак в руке демона.

— Почему ты не можешь войти сам?

— Я — черт, — сказал Медведь. — Но я и твой союзник, божий человек.

Константин провел Медведя в собор с собой, с горечью посмотрел на иконы.

«Видите, что я делаю, когда вы не говорите со мной?» — Медведь с любопытством огляделся. Посмотрел на позолоту, на рамы икон в камнях, на сине — красный потолок.

На людей.

Собор был полон людей, все толкались, покачивались, от них воняло потом. Они собрались перед иконостасом, плакали и молились, на них смотрели святые и черт с одним глазом.

Медведь вышел с духовенством, когда двери открылись. Глядя на толпу, он сказал:

— Неплохо. Давай, божий человек. Покажи свою силу.

Константин начал службу и не знал, для кого это делал: для следящей толпы или слушающего демона. Но он направил всю боль изорванной души туда, пока собор не зарыдал.

Константин ушел в свою келью в монастыре, которую оставил, несмотря на хороший дом. Он лег без слов на пропитанную потом простыню. Его глаза были закрыты, и Медведь не говорил, но был там. Константин ощущал его удушающее присутствие.

Наконец, священник выпалил, не открывая глаза:

— Почему ты молчишь? Я сделал, как ты просил.

Медведь сказал, почти рыча:

— Ты рисовал то, что не скажешь. Стыд, печаль и скучный отдых. Это все на лице твоего Святого Петра, и сегодня ты пел то, что не можешь произнести. Я ощущал это. А если кто — то поймет? Пытаешься нарушить обещание?

Константин покачал головой, глаза были еще закрыты.

— Они услышат то, что хотят слышать, увидят то, что хотят видеть, — сказал он. — Они без понимания сделают то, что я чувствую, своим.

— Тогда, — сказал Медведь, — люди — дураки, — он оставил это. — В любом случае, сцены в соборе должно хватить, — теперь он звучал удовлетворенно.

— Хватить для чего? — сказал Константин. Солнце пропало, зеленые сумерки немного ослабили жару. Он лежал, дышал, пытался отыскать прохладу.

— Хватит мертвых, — сказал Медведь безжалостно. — Они все поцеловали одну икону. Мертвые мне пригодятся. Завтра ты пойдешь к великому князю. Укрепишь свое место. Тот монах с ведьмой — брат Александр — вернется. Ты должен сделать так, чтобы его место возле великого князя уже не ждало его.

Константин поднял голову.

— Монах и великий князь дружили с детства.

— Да, — сказал Медведь. — Но монах соврал Дмитрию, и не раз. Какие бы клятвы он ни давал, этого не хватит, чтобы вернуть доверие принца. Или это сложнее, чем заставить толпу убить девчонку?

— Она это заслужила, — пробормотал Константин, накрывая глаза рукой. Тьма за веками снова показала ему зеленые глаза, и он открыл свои глаза.

— Забудь ее, — сказал Медведь. — Забудь ведьму. Ты сведешь себя с ума похотью, гордостью и сожалением.

Это было близко. Константин сел и сказал:

— Ты не можешь читать мои мысли.

— Нет, — парировал Медведь. — Но я вижу твое лицо, этого хватает.

Константин лег на грубые покрывала. Он тихо сказал:

— Я думал, что буду удовлетворен.

— Это не в твоей природе, — сказал Медведь.

— Княгини Серпуховой не было в соборе, — сказал Константин. — Как и ее слуг.

— Наверное, из — за ее ребенка, — сказал Медведь.

— Марья? А что она?

— Черти предупредили ее, — сказал Медведь. — Думал, ты убил всех ведьм в Москве, когда сжег одну? Но не бойся. В Москве не будет ведьм еще до первого снега.

— Нет? — выдохнул Константин. — Как?

— Потому что ты созвал всю Москву в собор, — с довольным видом сказал Медведь. — Мне нужна была армия.

— Им нельзя идти! — кричала Марья матери. — Никому!

Дочь и мать были в тонких платьях, пот был на их лицах. Одинаковые темные глаза блестели от усталости. В тереме тем летом женщины жили в сумерках. Не было костров, ламп или свечей. Жар был бы невыносимым. Они открывали окна ночью, но запирали днем, чтобы сохранить прохладу. Женщины жили в серой тьме, и это сказывалось на них. Марья была бледной под потом, худой и вялой.

Ольга мягко сказала дочери:

— Если люди хотят молиться в соборе, я не могу помешать им.

— Должна, — тревожно сказала Марья. — Должна. Человечек в печи сказал. Он сказал, что люди заболеют.

Ольга смотрела на дочь, хмурясь. Марья была сама не своя с этой жарой. Обычно Ольга увозила семью из города в имение в Серпухове, где они могли хоть надеяться на тихий и прохладный воздух, но в этом году говорили о пожарах на юге, и за дверью все ощущали дым, вдыхали его. Теперь за стенами была чума, и все было решено. Она оставила семью тут, но…

— Прошу, — сказала Марья. — Все должны остаться тут. Врата нужно закрыть.

Ольга все еще хмурилась.

— Я не могу держать их закрытыми вечно.

— И не нужно, — сказала Марья, и Ольга заметила с тревогой прямоту взгляда дочери. Она росла слишком быстро. Что — то в пожаре и последствиях изменило ее. Она видела то, чего не видела ее мать. — Только до возвращения Васи.

— Маша… — мягко начала Ольга.

— Она вернется, — сказала ее дочь. Она не упрямо кричала, не рыдала или молила, чтобы мама поняла ее. Она просто сказала. — Я знаю это.

— Вася не посмеет, — сказала Варвара, придя с мокрой тканью, кувшином медовухи из прохладного погреба. — Даже если она еще жива, она знает, как это опасно для всех нас, — она дала ткань Ольге, и та протерла виски.

— Это когда — то останавливало Васю? — спросила Ольга, взяв у Варвары кружку. Женщины с тревогой переглянулись. — Я не пущу слуг в собор, Маша, — сказала Ольга, — хоть они не отблагодарят меня за это. И, если ты… услышишь, что Вася пришла, скажешь мне?

— Конечно, — сказала Марья. — Нам понадобится ужин для нее.

Варвара сказала Ольге:

— Вряд ли она вернется. Она ушла слишком далеко.

20 Золотая уздечка

Голова Васи была полной зимних полуночей, она дрожала от желания увидеть свет. Она не знала, выйдут ли они вообще. Они неслись без перерыва по оврагам и полянам, покрытым льдом, полным тьмы, словно дня никогда не было. Морозко за ее спиной не успокаивал: он был частью долгой одинокой ночи, не тронутый холодом.

Вася пыталась думать о Саше, о Москве и свете дня, о своей жизни, ждущей ее за тьмой. Но вся ее жизнь была в беспорядке, и становилось все сложнее сосредоточиться, пока они ехали в ледяной ночи.

— Не спи, — сказал Морозко ей на ухо. Ее голова покачивалась на его плече, она вздрогнула в панике, и белая лошадь тряхнула ухом. — Если я поведу нас, мы попадем на мои земли зимой, — продолжил он. — Если хочешь в Москву летом, не спи, — они пересекали поляну подснежников, звезды сияли сверху, цветы нежно пахли у ее ног.

Вася поспешила выпрямить спину, сосредоточиться. Тьма смеялась над ней. Как можно было отделить зимнего короля от зимы? Тщетно даже пробовать. Ее голова кружилась.

— Вася, — нежнее сказал он. — Идем в мои земли. Зима довольно скоро придет в Москву. Иначе…

— Я еще не сплю, — яростно сказала она. — Ты освободил Медведя, ты должен помочь мне сковать его.

— С радостью. Зимой, — сказал он. — Это немного Вася. Все два времени года.

— Пустяк для тебя, но много для меня и моих, — сказала она.

Он не спорил.

Она думала о забвении, о странном искажении реальности, что позволяло разводить огонь из ничего или отводить взгляды Москвы от нее. Зимний король не мог идти по миру летом. Невозможно.

Она сжала кулаки.

«Нет, — подумала она. — Нет».

— Немного дальше, — сказала она, и белая лошадь бежала без слов.

Внимание Васи трепетало, как огонь на сильном ветру, усталость терзала ее, и его рука на ее талии была единственным, что не давало ей упасть. Но тут холод стал ослабевать. Под снегом появилась грязь. Они оказались в мире шуршащих листьев. Копыта белой лошади оставляли иней на листьях, когда касались их, Вася все еще держалась.

И они с Морозко и двумя лошадьми вышли в другую ночь, и она увидела костер у реки.

Вес летней жары ударил по ее телу, как рукой, и зима пропала за ними.

Морозко прижался, невесомый, к ее спине. Вася встревожилась, увидев, как его рука становится прозрачнее, как лед, что таял от тепла.

Вася отчасти обернулась и поймала его за руки.

— Посмотри на меня, — рявкнула она. — Посмотри на меня.

Он посмотрел на нее бесцветными глазами, лицо было белым, бел глубины, как свет, что ослабевал в снежную бурю.

— Ты обещал не оставлять меня, — сказала Вася. — Ты говорил, что я не одна. Хочешь так легко отказаться от своих слов, зимний король? — она сдавила его ладони.

Он выпрямился. Он был еще тут, хоть и слабый.

— Я здесь, — сказал он, лед в его дыхании пошевелил листья летнего дерева. В его голосе появилась нотка горького юмора. — Более — менее, — но он дрожал.

«Вы вернулись в свою полночь, — сообщила Пожара, не замечая проблем. — Я ухожу. Мой долг оплачен».

Вася осторожно отпустила руки Морозко. Он не пропал, и она съехала с белой лошади.

— Спасибо, — сказала Вася золотой кобылице. — Я не могу все выразить словами.

Пожара тряхнула ухом, повернулась и убежала без слов.

Вася проводила ее взглядом, подавленная, стараясь не думать о Соловье. Костер у реки ярко сиял в темноте.

— Путешествия в полночи — это хорошо, — пробормотала Вася. — Но приходится сталкиваться с людьми во тьме. Кто это может быть?

— Понятия не имею, — кратко сказал Морозко, — я не вижу, — он сказал это сухо, но выглядел пораженно. Зимой его ощущения тянулись далеко.

Они подобрались ближе и остановились почти у света огня. Серая лошадь стояла без поводьев на другой стороне огня. Она с тревогой подняла голову и слушала ночь.

Вася знала ее.

— Туман, — выдохнула она, а потом увидела трех человек возле лошади. Три хороших коня и вьючная лошадь. Один из мужчин был темным комком в плаще. Но остальные сидели у огня и говорили, несмотря на позднее время. Один был ее братом, его лицо похудело за дни пути, обгорело на солнце. В его волосах были нити седины. Другим был самый святой человек на Руси. Сергей Радонежский.

Саша поднял голову, увидел тревогу лошадей.

— Что — то в лесу, — сказал он.

Вася не знала, как монах — и даже ее брат — отреагируют на нее, пропитанную магией и тьмой, держащую за руку демона холода. Но она взяла себя в руки и прошла вперед. Саша повернулся, а Сергей встал, бодрый, несмотря на годы. Третий проснулся, моргая. Вася узнала его — Родиона Ослябя, брата из Троицкой лавры.

Три монаха, грязных от дней в пути, ночевали на поляне летней ночью. Обычные. С ними зимние полуночи за ее спиной ощущались как сон.

Но нет. Она соединила два мира.

Она не знала, что произойдет.

Сначала брат Александр увидел тонкую фигуру и лицо в синяках. Он выругался мысленно, убрал меч в ножны, помолился и побежал к сестре.

Она была такой худой. Черты ее лица были острыми, как меч, огонь выделял кости. Но она обняла его с силой, и, когда он посмотрел на нее, он увидел мокрые ресницы.

Может, и он плакал.

— Марья говорила, что ты была жива. Я… Вася, прости. Прости меня. Я хотел искать тебя. Я… Варвара сказала, что ты вне досягаемости, что ты…

Она прервала поток слов.

— Нечего прощать.

— Огонь.

Она помрачнела.

— Это в прошлом, брат. Оба пожара.

— Где ты была? Что с твоим лицом?

Она коснулась шрама на скуле.

— Это с той ночи, когда на меня напала в Москве толпа.

Саша прикусил губу. Отец Сергей вмешался резким голосом:

— В лесу белая лошадь. И… тень.

Саша повернулся, его ладонь потянулась к рукояти. Во тьме, едва тронутой костром, стояла лошадь, белая, как луна зимней ночью.

— Твоя? — сказал Саша сестре, а потом посмотрел снова. Тень рядом с лошадью наблюдала за ними.

Он коснулся рукояти меня.

— Нет, — сказала его сестра. — Не нужно, Саша.

Тень, как понял Саша, была мужчиной. Его глаза были бесцветными, как вода, точками света. Не человек. Чудовище.

Он вытащил меч.

— Кто ты?

Морозко не ответил, но Вася ощущала в нем гнев. Он и монах были естественными врагами.

Поймав взгляд брата, она увидела с неприятным чувством, что ярость Саши была не простым презрением монаха к черту.

— Вася, ты знаешь это… существо?

Вася открыла рот, но Морозко вышел на свет и заговорил первым:

— Я отметил ее с ее детства, — холодно сказал он. — Взял ее в свой дом, привязал к себе древней магией и отправил в Москву.

Вася хмуро смотрела на Морозку. Презрение было не только у ее брата.

«И он решил начать разговор с Сашей именно этим».

— Вася, — сказал Саша. — Что бы он ни делал с тобой…

Вася прервала его:

— Это не важно. Я проехала по Руси, одетая как юноша. Я прошла одна в темноте и выжила. Поздно отчитывать. Теперь…

— Я твой брат, — сказал Саша. Это меня касается. Всех мужчин в семье касается, что это…

— Ты оставил нас, когда я была ребенком! — перебила она. — Ты отдался религии и великому князю. Моя жизнь и моя судьба вне твоего суждения.

Родион вмешался, хмурясь.

— Мы — люди Господа, — сказал он. — Это черт. Разве ничего не нужно сказать?

— Думаю, — сказал Сергей, — нужно поговорить, — он не кричал, но все повернулись к нему. — Дочь моя, — спокойно сказал Сергей, — мы выслушаем твою историю с начала.

Они сели вокруг костра. Родион и Саша не убрали мечи. Морозко не садился, а беспокойно расхаживал, словно не знал, кто ему не нравился больше: монахи, их костре или жаркая летняя тьма.

Вася рассказала все, что могла. Она охрипла к концу. Морозко молчал. Ей показалось, что все его внимание уходит на то, чтобы не пропасть. Ее прикосновение или кровь помогли бы, но ее брат хмуро следил за демоном холода, и она решила, что лучше не провоцировать его. Она обвила колени руками.

Когда ее голос утих, Сергей сказал:

— Ты рассказала нам не все.

— Да, — сказала Вася. — Не все опишешь словами. Но я говорила правду.

Сергей молчал. Саша все еще теребил рукоять меча. Огонь угасал, Морозко казался реальнее в слабом красном сиянии, чем в ярком свете костра. Саша и Родион враждебно смотрели на него. Васе показалось, что она глупо надеялась, что эти две силы не объединить общим делом. Пытаясь звучать убедительно, она сказала:

— Зло на свободе в Москве. Нам нужно выступить против него вместе, или мы падем.

Монахи молчали.

Сергей медленно сказал:

— Если в Москве зло, то что нужно делать, дочь моя?

Вася ощутила искру надежды. Родион издал возмущенный звук, но Сергей поднял руку, утихомирил его.

— Медведя не убить, — сказала Вася. — Но его можно сковать, — она рассказала о золотой уздечке.

— Мы нашли ее, — сказал вдруг Саша. — В развалинах сгоревшей конюшни в ночь… ночь…

— Да, — сказала быстро Вася. — В ту ночь. Где она теперь?

— В сокровищнице Дмитрия, если он не переплавил ее на золото, — сказал Саша.

— Если вы с Сергеем скажете, зачем она, он ее отдаст?

Саша открыл рот, чтобы сказать «да». А потом нахмурился.

— Не знаю. Я… Дмитрий уже не так мне доверяет. Но верит отцу Сергею.

Вася знала, что ему было больно от этого. И она знала, почему Дмитрий не доверял ее брату.

— Прости, — сказала она.

Он тряхнул головой, но молчал.

— Нельзя больше доверять вере великого князя, — вмешался впервые Морозко. — Медведь прекрасно устраивает беспорядок, используя страх и недоверие. Он поймет, что вы идете, и подготовится. Пока он не связан, никому нельзя доверять, даже себе, ведь он сводит людей с ума.

Монахи переглянулись.

— Можно ли украсть уздечку? — спросила Вася.

Все монахи опустили взгляды и молчали. Она хотела в отчаянии рвать волосы.

Они долго составляли планы. Когда они закончили, Вася хотела спать. Но не только для сна, а потому что ей нужно было уснуть в своей полуночи, чтобы появился свет. Все это время, пока они говорили, она была в Полуночи. Они все были окутаны тьмой с ней. Она не знала, задавался ли Саша вопросом, что задерживало рассвет.

Когда ей хватило, Вася сказала:

— Мы сможем продолжить утром, — она встала и ушла от костра. Она нашла место, где насыпалось много старой хвои, и укуталась в плащ.

Морозко поклонился монахам. Слабая насмешка в этом вызвала злой румянец у Саши.

— До утра, — сказал зимний король.

— Куда ты? — осведомился Саша.

Морозко просто сказал:

— Вниз по реке. Я еще не видел рассвет на движущейся воде.

И он пропал в ночи.

Саша хотел корчиться от смятения и страха. Он хотел ударить по тому созданию из тени, хотел избавить разум от мысли, что он шептал во тьме его юной сестре. Он смотрел туда, где пропал демон, пока Родион глядел на него с тревогой, а Сергей — с пониманием.

— Присядь, сын мой, — сказал Сергей. — Не время для гнева.

— И мы будем иметь дело с чертом? Это грех, Господь разозлится…

Сергей недовольно сказал:

— Не людям решать, чего желает Бог. Зло лежит там, где люди ставят себя высоко, говоря, что знают, чего хочет Бог, ведь он хочет того же, что и они. Может, ты ненавидишь того, кого она зовет зимним королем, из — за того, как он смотрит на твою сестру. Но он не навредил ей. Она говорит, он спас ей жизнь. Ты не смог и этого.

Это было строго, и Саша вздрогнул.

— Нет, — тихо сказал он. — Не смог. Но, может, он обрек ее.

— Я не знаю, — сказал Сергей. — Мы не знаем. Но наше дело — люди, что беспомощны и напуганы. Потому мы идем в Москву.

Саша долго молчал. А потом утомленно бросил полено в костер и сказал:

— Он мне не нравится.

— Боюсь, — сказал Сергей, — ему до этого нет дела.

Вася проснулась в свете дня. Она вскочила на ноги и подставила лицо солнцу. Она все — таки покинула Полночь, и она надеялась, что больше не увидит тьму.

На миг она радовалась теплу. Потом стал собираться жар. Пот стекал между ее грудей и по спине. Она все еще была в шерстяном платье из домика у озера, и теперь она хотела быть в тонкой одежде.

Босые ноги ощущали прохладу росы на земле. Морозко был в паре шагов от нее, ухаживал за белой лошадью. Она не знала, был ли он рядом той ночью, или он бродил, касаясь летней земли своим инеем. Монахи еще спали, но не крепко, ведь было светло.

Мех и расшитый шелк Морозко пропали, словно он не смог удержать проявление силы в резком свете дня. Он был будто крестьянином, босым, но оставлял за собой следы с инеем, а края рубахи были в холодной воде. От него исходило немного прохлады даже душным утром. Вася вдохнула это, успокаиваясь, и сказала:

— Вот и жара.

Морозко был мрачен.

— Это работа Медведя.

— Зимой я часто мечтала о таких утрах, — сказала честно Вася. — Чтобы все было теплым, — она прошла к белой лошади и погладила ее шею. — А летом я вспоминаю, как душно в такие дни. Тебе жарко?

— Нет, — кратко сказал он. — Но жара пытается уничтожить меня.

Она виновато опустила ладонь на его, гладящую бок лошади. Связь между ними ожила, и его силуэт стал четче. Он сжал ее ладонь. Вася поежилась, и он улыбнулся. Но его глаза были далекими. Ему не нравилось напоминание о его слабости.

Она опустила руку.

— Думаешь, Медведь знает, что ты тут?

— Нет, — сказал Морозко. — И я хочу, чтобы так и осталось. Лучше два дня провести в дороге и попасть в Москву ясным утром.

— Из — за упырей? — сказала Вася. — Его слуг?

— Они ходят только в ночи, — сказал он. Его бесцветные глаза были опасными. Вася прикусила губу.

«Старая война». Дед Гриб так это называл. Она стала третьей силой, как говорили черти? Или приняла сторону зимнего короля? Стена лет между ними вдруг показалась непреодолимой, как до этого в купальне.

Но она заставила себя холодно сказать:

— Думаю, к концу дня даже мой брат будет готов продать душу за холодную воду. Прошу, не дразни его.

— Я злился, — сказал он.

— Мы не долго будем путешествовать с ними, — сказала она.

— Нет, — ответил он. — Я буду терпеть лето, сколько смогу, но, Вася, я не смогу терпеть вечно.

Они ничего не ели из — за жары. Все были румяными и потными еще до отправления. Они пошли по узкой тропе, что вилась вдоль Москвы — реки, приближаясь к городу с востока. Желудок Васи сжимался от нервов. Теперь она не хотела возвращаться в Москву. Она ужасно боялась. Она брела в пыли, пыталась вспомнить, что умеет колдовать, что она не одна. Но было сложно верить в ярком свете дня.

Морозко отпустил белую лошадь пастись у реки и не попадаться людям на глаза. Он сам оставался в стороне, был ветерком, шуршащим листьями.

Солнце поднималось выше и выше над миром. Серые тени лежали прутьями на тропе. Слева текла река. Справа было большое поле пшеницы, красно — золотое, как шерстка Пожары. Оно шипело, когда горячий ветер трепал колосья. Солнце било молотом между глаз. Тропа была в пыли.

Они шли дальше, все миновали пшеницу. Оно казалось бесконечным. Казалось… Вдруг Вася застыла, прикрывая глаза рукой, и сказала:

— Это поле велико?

Мужчины остановились с ней, переглянулись. Никто не мог сказать. Жаркий день казался бесконечным. Морозко не было видно. Вася разглядывала поле пшеницы. Вихрь пыли кружился среди красно — золотых колосьев. Небо потускнело от желтой дымки. Солнце оставалось сверху… Как давно оно там было.

Они остановились, и Вася увидела, что монахи раскраснелись и дышали быстро. Быстрее, чем раньше? Слишком близко? Было так жарко.

— Что такое? — Саша вытирал пот с лица.

Вася указала на вихрь.

— Думаю…

Вдруг с приглушенным воплем Сергей обмяк на шее лошади и накренился. Саша поймал его, лошадь Сергея не двигалась, лишь растерянно склонила ухо. Сергей был алым, перестал потеть.

Вася за монахами заметила женщину со светлой кожей и выгоревшими белыми волосами. Она сжимала ножницы в руке цвета кости.

Не женщина. Вася прыгнула, не думая, поймала нечисть за запястье и отодвинула руку.

— Я встречала Полуночницу, — сказала ей Вася, не отпуская, — но не ее сестру Полудницу, чье прикосновение ударяет людей жаром.

Саша сидел на коленях в пыли, держал Сергея и выглядел потрясенно. Родион побежал за водой. Вася не была уверена, что он найдет ее. Пшеничное поле в полдень было царством Полудня, и они вошли в него.

— Пусти! — зашипела Полудница.

Вася не ослабила хватку.

— Отпусти нас, — сказала она. — Мы не хотим тебе зла.

— Зла? — белые волосы нечисти шуршали, как солома, на ветру. — Их колокола погубят нас. Этого уже хватает, не думаешь?

— Они просто хотят жить, — сказала Вася. — Как и все мы.

— Если они могут жить, убивая, — рявкнула Полудница. — Пусть лучше умрут, — Родион вернулся бел воды, Саша встал на ноги, прижал ладонь к горячей рукояти меча, но не видел, с кем говорила Вася.

Вася сказала Полуднице:

— Их смерти — твои, люди и черти связаны, хорошо это или плохо. Но может быть хорошо. Мы можем разделить этот мир, — чтобы показать хорошие намерения, Вася протянула руку и порезала большой палец о ножницы. Она услышала, как монахи охнули, и поняла, что прикосновение ее крови позволило им увидеть нечисть.

Полудница пронзительно рассмеялась.

— Ты решила спасти нас, маленькое смертное дитя? Когда Медведь пообещал нам войну и победу?

— Медведь лжет, — сказала Вася.

И тут слабый голос Сергей зашептал за ней:

— Бойся и убегай, нечистый дух, зримый лишь через обман. Дух утра, дня, полуночи или ночи, я изгоняю тебя.

Полудница закричала от боли, бросила ножницы, отступала, таяла…

— Нет! — закричала Вася монахам. — Вы так не думаете. Они так не думают, — она поймала Полудницу за запястье, не дав ей пропасть. — Я тебя вижу, — сказала ей Вася тихим голосом. — Живи.

Полудница встала, раненая, испуганная, удивленная. А потом пропала в вихре.

Морозко вышел на солнце.

— Няня не предупреждала про пшеничные поля летом? — спросил он.

— Отец! — закричал Саша. Вася повернулась к монахам. Сергей дышал быстро, пульс дрожал на горле. Морозко мешкал, но, бормоча, опустился на колени в пыли, коснулся длинными пальцами шеи монаха. Он выдохнул, сжимая другой кулак. — Что ты делаешь? — осведомился Саша.

— Жди, — сказала Вася.

Поднялся ветер. Сначала вяло, потом быстрее, пригибал пшеницу. Ветер был холодным: ветер зимы, пах соснами, был невозможным в жаре и пыли.

Морозко стиснул зубы, стал прозрачнее, пока ветер крепчал. Он мог пропасть, напоминал снежинку летом. Вася поймала его за плечи.

— Еще нет, — сказала она ему на ухо.

Он взглянул на нее и держался.

Воздух остыл. Дыхание и пульс Сергея замедлялись. Саша и Родион тоже выглядели лучше. Вася глотала холодный воздух. Но силуэт Морозко трепетал, несмотря на ее хватку.

Саша неожиданно спросил:

— Что я могу сделать? — надежда разбила сдержанность на его лице.

Она удивленно взглянула на него и сказала:

— Видь его. И помни, — Морозко поджал губы, но промолчал.

Сергей глубоко вдохнул. Воздух был прохладным и высушил пот под одеждой Васи. Ветер угасал. Солнце двигалось, жар все еще был сильным, но не убивал. Морозко опустил руку, склонился, серый, как весенний снег. Вася держала руки на его плечах. Холодная вода текла по ее пальцам и его плечам.

Все затихло.

— Вряд ли мы продвинемся дальше, — сказала Вася, глядя на демона холода и мокрых от пота монахов. — Не стоит делать работу Медведя за него, погибая по пути.

Они не спорили.

Они нашли небольшую впадину у реки, прохладной, с травой. Река текла у их ног, быстро неслась к Москве, где соединялись Москва — река и Неглинная. Они видели сам город вдали, окутанный дымкой. Неподалеку река была полна лодок.

Было слишком жарко, чтобы есть. Вася взяла немного хлеба у брата, высыпала крошки в воду. Она вроде бы уловила выпученные глаза, рябь вне потока, но только это.

Саша следил за ней и резко сказал:

— Мама… тоже порой бросала хлеб в воду. Говорила, это для речного короля, — он сжал губы. Но для Васи это звучало как понимание, как извинение. Она робко улыбнулась ему.

— Нечисть хотела убить нас, — сказал хрипло Сергей.

— Она боялась, — сказала Вася. — Все они боятся. Они не хотят пропасть. Думаю, Медведь заставляет их бояться больше, чтобы они срывались. Это была не ее вина. Отец, изгнание только сильнее загонит их на сторону Медведя.

— Может быть, — сказал Сергей. — Но я не хотел умирать в пшеничном поле.

— Не умерли бы, — сказала Вася. — Потому что зимний король спас вам жизнь.

Никто ничего не говорил.

Она оставила их в тени и пошла вниз по ручью, ушла так, чтобы они не слышали. Она опустилась среди высокой травы, сунула ноги в воду и сказала:

— Ты в порядке?

Тишина. А потом его голос зазвучал в летней тиши:

— Бывало и лучше.

Он ступал беззвучно по траве, опустился на землю рядом с ней. Было сложнее смотреть на него теперь, взгляд ускользал, задержаться было невозможно. Вася прищурилась и смотрела, пока чувство не прошло. Он сидел, притянув к груди колени, глядя на сверкающую воду. Он кисло сказал:

— Почему моему брату бояться моей свободы? Я теперь слабее призрака.

— Теперь он знает?

— Да, — сказал Морозко. — Как иначе? Вызвать зимний ветер… Четче знака о своем присутствии не придумаешь, я будто в лицо ему закричал. Если мы хотим попасть в Москву, лучше сделать это сегодня, хоть и рискнуть на закате. Я надеялся избегать ночи и упырей, но если он отправит слуг убить тебя, лучше заполучить сперва уздечку.

Васе поежилась под солнцем. А потом сказала ему:

— Есть причина, по которой черти, как Полудница, на стороне Медведя.

— Многие, но не все, — ответил Морозко. — Черти не хотят пропасть, но мы знаем, что воевать с людьми глупо. Наши судьбы связаны.

Она молчала.

— Вася, как близко мой брат подобрался к тому, чтобы убедить тебя быть с ним?

— Он не был близко, — сказала она. Морозко вскинул бровь. Она добавила тише. — Я думала об этом. Он спросил, как я могу быть верна Руси. Толпа в Москве убила моего коня.

— Ты освободила Пожару, которая подожгла Москву, — сказал Морозко, глядя на воду. — Из — за тебя умер младенец твоей сестры, хоть она была готова умереть при родах. Может, ты заплатила за свою глупость.

Его тон ранил, слова пронзали внезапностью. Она испуганно сказала:

— Я не хотела…

— Ты пришла в город как птица в клетке из камыша, билась о прутья, ломая их. Ты думала, чем все закончится?

— Куда мне было идти? — рявкнула она. — Домой, чтобы меня сожгли как ведьму? Послушаться тебя, носить твой амулет, выйти замуж, родить детей и сидеть порой у окна, с теплом вспоминая дни с зимним королем? Мне стоило…

— Стоило думать, а потом делать, — он выдавил слова, словно ее последний вопрос жалил.

— Сказал демон холода, подвергший царство опасности, чтобы спасти меня?

Он молчал. Вася проглотила пылкие слова. Она не понимала, что лежало между ними. Она не была мудрой или красивой. В сказках не было о желании и раскаянии, о больших жестах и ужасных ошибках.

— Чертям поклонялись бы, — Вася сдерживалась. — Если бы Медведь получил свое.

— Ему поклонялись бы, — сказал Морозко. — Вряд ли ему есть дело до чертей, пока они служат его цели, — он сделал паузу. — Или что будет с людьми, погибшими от его планов.

— Если бы я хотела встать на сторону Медведя, не пошла бы искать тебя, — сказала Вася. — Но да, порой мне не хочется возвращаться и спасать тот город.

— Если все свои дни ты будешь нести бремя причиненного зла, ты лишь ранишь себя.

Она хмуро смотрела на него, а он глядел на нее, прищурив глаза. Почему он злился? Почему злилась она? Вася знала о браках, что осторожно продумывались, знала о парнях в деревнях, что ухаживали за светловолосыми крестьянками в летних сумерках. Она слушала сказки раньше, чем научилась говорить. Никто не готовил ее к этому. Она сжала кулаки, чтобы не касаться его.

Он отпрянул, а она глубоко вдохнула с дрожью и посмотрела на воду.

— Я посплю на солнце, — сказала она. — Пока отец Сергей не будет готов идти. Ты пропадешь, если я это сделаю?

— Нет, — сказал он, звуча так, словно возмущался. Но ей было жарко, она хотела спать и не могла переживать. Она сжалась на траве возле него. Последним она ощутила его легкие прохладные пальцы в своих волосах, словно он извинялся. И вдруг она крепко уснула.

Саша нашел их чуть позже. Демон холода сидел напряженно, настороженно. Летний свет словно проходил сквозь него. Он поднял голову, когда Саша подошел, и Саша поразился не скрытому взгляду на его лице. Но миг прошел. Вася пошевелилась.

— Дай ей поспать, зимний король, — сказал Саша.

Морозко промолчал, но ладонь пригладила спутанные черные волосы Васи.

Глядя на них, Саша сказал:

— Зачем ты спас жизнь отца Сергея?

Морозко ответил:

— Я не благородный, если ты так думаешь. Медведя нужно сковать, и мы не можем сделать это одни.

Саша молчал, обдумывая это. А потом резко сказал:

— Ты — не Божье творение.

— Верно, — его свободная ладонь была неестественно неподвижной.

— Но ты спас жизнь моей сестры. Почему?

Взгляд демона был прямым.

— Сначала для своих планов. А позже — потому что не мог выдержать ее гибели.

— Почему ты теперь с ней? Демону холода летом непросто.

— Она попросила меня. Что за вопросы, Александр Пересвет?

Прозвище звучало и искренне, и с насмешкой. Саша подавил вспышку гнева.

— Потому что после Москвы, — сказал он, пытаясь сохранять голос ровным, — она пошла… в темное царство. Мне сказали, что я не мог последовать за ней туда.

— Ты не мог.

— А ты мог?

— Да.

Саша обдумывал это.

— Если она снова пойдет во тьму… клянешься, что не бросишь ее?

Если демон был удивлен, он не подал виду. С далеким взглядом он сказал:

— Я не брошу ее. Но однажды она пойдет туда, куда я не смогу последовать. Я бессмертен.

— Тогда… если она попросит… если есть мужчина, что может согреть ее, молиться за нее и дать ей детей… то отпусти ее. Не держи во тьме.

— Тебе нужно определиться, — сказал Морозко. — Поклясться не бросать ее или отдать живому мужчине? Что именно?

Его тон ранил. Саша потянулся к мечу, но не сжал его.

— Не знаю, — сказал он. — Я не защищал ее раньше. Я не знаю, смогу ли теперь.

Демон молчал.

Саша сказал:

— Монастырь сломал бы ее, — он с неохотой добавил. — Даже брак, каким бы добрым ни был мужчина, каким бы светлым ни был дом.

Морозко все еще молчал.

— Но я боюсь за ее душу, — сказал Саша, голос невольно стал выше. — Я боюсь за нее, одну во тьме, и я боюсь за нее рядом с тобой. Это грех. И ты — сказка, кошмар. У тебя даже души нет.

— Может, нет, — согласился зимний король, но тонкие пальцы все еще гладили волосы Васи.

Саша стиснул зубы. Он хотел требовать обещания, признания, только бы отложить осознание, что он не все мог изменить. Но он подавил слова. Он знал, что от них добра не будет. Она пережила мороз и огонь, нашла укрытие, хоть и ненадолго. Может, этого хватало в таком жестоком мире.

Он отошел.

— Я буду молиться за обоих, — сказал он сдавлено. — Мы скоро отправляемся.

21 Враг у ворот

Был ранний вечер, яркий и спокойный, серые тени удлинились и смягчились до сиреневых, пока они нашли на берегу Москвы — реки переправу.

Мужчина посмотрел на монахов. Вася держала голову опущенной. С обрезанными волосами, в грубой одежде и с тощим телом она напоминала юного конюха. Сначала было просто забыть, где она была, пока она уговаривала лошадей не шуметь в лодке. Но ее сердце билось все быстрее, пока они приближались к дальней стороне реки.

А в ее голове Москва — река была скована льдом, красная от света огня. Мужчины и женщины суетились, спеша собрать хворост на костер. Может, бревна до сих пор плавают там, где безразличная вода забрала бы ее прах.

Она едва успела добраться до борта, как ее стошнило в реку. Лодочник рассмеялся.

— Бедняга, никогда не был в лодке?

Отец Сергей добрыми руками придерживал голову, пока Васю тошнило.

— Смотри на берег, — сказал он, — видишь, какой он неподвижный? Выпей немного чистой воды. Так — то лучше.

К ее шее сзади прикоснулся лед, невидимые пальцы помогли ей прийти в себя.

«Ты не одна, — сказал он так, что слышала только она. — Помни».

Она села прямее с мрачным лицом и вытерла рот.

— Я в порядке, батюшка, — сказала она Сергею.

Лодка стукнулась о берег. Вася взяла поводья вьючного коня и вывела его на сушу. Веревка скользила в ее потных руках. Люди толкались, чтобы попасть в город до того, как врата закроют на ночь. Было несложно немного отстать за тремя монахами. Холодное присутствие Морозко незримо расхаживало рядом с ней. Он ждал.

Кто — нибудь узнает ее — ведьму, которую они думали, что сожгли? Люди были спереди и сзади, были всюду. Она боялась. В воздухе воняло пылью, гнилой рыбой и болезнью. Пот стекал по ее телу.

Она не поднимала головы, пыталась выглядеть незначительно, совладать с колотящимся сердцем. Вонь города вызывала воспоминания быстрее, чем она могла подавить их: огонь, ужас, руки, рвущие ее одежду. Она молилась, чтобы никто не задался вопросом, почему она была в теплой рубахе с жилетом в жару. Она еще никогда в жизни не ощущала себя такой уязвимой.

Трех монахов остановили у ворот. Стражи прижимали мешочки сушеных трав ко ртам и носам, пока рылись в телегах и задавали вопросы. Река отражала лучики света в их глаза.

— Назовите имя и дело, чужаки, — сказал капитан стражи.

— Я — не чужак. Я — брат Александр, — сказал Саша. — Я вернулся к Дмитрию Ивановичу, сопровождая святого отца Сергея Радонежского.

Капитан нахмурился.

— Великий князь приказал привести вас к нему по прибытию.

Вася прикусила губу. Саша спокойно сказал:

— Я вскоре прибуду к великому князю. Но святому отцу нужно сначала отправиться в монастырь, отдохнуть и помолиться с благодарностью на прибытие, — руки Васи скользили на поводьях лошади.

— Святой отец может идти, куда захочет, — сухо сказал капитан. — Но к великому князю вы пойдете, согласно приказа. Люди сопроводят вас. Великий совет послушался совета и не доверяет вам.

— Чьего совета? — осведомился Саша.

— Чудотворца, — сказал страж, в его сухом голосе появилось немного эмоций. — Это отец Константин Никонович.

Морозко говорил Сергею и Саше, что Медведь теперь знал, что они шли сюда, пока они двигались по берегу Москвы — реки в жаркий полдень.

«Вас могут задержать у ворот. Тогда…»

Вася едва дышала от паники в горле. Но она смогла шепнуть вьючному коню рядом с собой:

— Брыкайся!

И зверь принялся дико взмахивать копытами. В следующий миг обученный Туман Саши стал брыкаться передними копытами. Лошадь Родиона стала бить по воротам, и Сергей повысил голос, сильный, несмотря на его возраст, и сказал:

— Помолимся, брат… — а Туман ударил одного из стражей. Когда смятение достигло пика, Вася скользнула за врата, Морозко — за ней.

Забыть. Как в ту ночь на этой же реке. Забыть, что они могли ее видеть. Конечно, стражи вряд ли увидели бы ее и без магии, три монаха умело отвлекли внимание.

Она ждала в тени ворот. Ждала, пока Саша пройдет с Сергеем, чтобы незримо пройти за ними к дворцу великого князя, пройти с ними внутрь, а потом украсть уздечку.

— Дураком меня возомнил, брат? — спросил знакомый голос. Где — то в его легком тоне были сталкивающиеся армии, крики людей. Медведь стоял в тени ворот. Казалось, он вырос с их последней встречи, словно его питали страх и болезнь в Москве. — Город — мой, — сказал он. — Что ты собираешься делать, придя как дух в обществе монахов? Предашь меня новой религии? Чтобы меня изгнали? Я сильнее. В этот раз у тебя не будет приятной темницы забвения, зато будут цепи и долгая тьма. Но сначала я убью ее и сделаю своей служанкой на твоих глазах.

Морозко молчал. У него был нож изо льда, по которому стекала вода во время движений. Он без слов посмотрел ей в глаза.

Она побежала.

— Ведьма! — закричал Медведь, чтобы слышали все. — Там ведьма! — головы стали поворачиваться, и его голос резко оборвался. Морозко метнул нож в горло брата. Медведь отбил оружие, и они сцепились, как волки, незаметные в пыли.

Вася побежала, сердце колотилось в горле. Она старалась скрыться в тени зданий.

Она пыталась не думать о происходящем за ней. Саша и Сергей отправились отвлекать Дмитрия, Морозко сдерживал Медведя.

Остальное зависело от нее.

«Если до этого дойдет, я не смогу удерживать его долго, — сказал Морозко. — До заката, не дольше. А на закате будет не важно. У него будут мертвые, сила людских страхов, что проявляется во тьме. Его нужно сковать до заката, Вася».

И она бежала, пот заливал глаза. Взгляды чертей падали на нее, как камни, но она не оборачивалась. Люди ходили по делам толпами, тяжело дышали, потели, прижимали мешочки сушеных трав к лицам от болезни, почти не замечая тощего парнишку. Мертвец лежал в углу меж двух зданий, мухи летали над его открытыми глазами. Вася подавила рвоту и побежала дальше. С каждым шагом ей приходилось подавлять панику: она снова была в Москве, одна. Каждый звук, каждый запах, каждый поворот улиц вызывал парализующие воспоминания. Она будто оказалась в кошмаре, пыталась бежать по вязкой трясине.

Врата владений Серпухова снова усилили: деревянные шипы обрамляли вершину, стражи стояли на воротах. Вася замерла, все еще подавляя страх, не зная, как ей…

Голос заговорил сверху. Ей пришлось посмотреть три раза, прежде чем она увидела, кто говорил. Дворовой Ольги. Он протянул к ней руки.

— Сюда, — прошептал он. — Скорее.

Она поймала протянутые руки дворового, ощутив их удивительную плотность. Духи дома Ольги были до этого чуть четче дыма. Но теперь руки черта тянули сильно. Вася пыталась ухватиться, прижала ладонь к вершине стены и перебралась.

Она спрыгнула на землю с другой стороны, попала в тихий двор, где медленно двигались лишь несколько слуг. Она вдохнула, вернула забвение, что не давало им видеть ее. Она едва справлялась. Там лежал Соловей…

— Мне нужно поговорить с Варварой, — процедила Вася дворовому.

Но дворовой схватил ее за руку и потянул в сторону купальни.

— Вам нужно увидеть нашу хозяйку, — сказал он.

Она лежала, сжавшись, как щенок, в купальне. Внутри было не так жарко. Банник, наверное, помогал ей, как показалось Васе. Все черти дома делали для нее, что могли. Потому что она…

Марья села, и Вася поразилась, увидев лицо девочки, темные круги под ее глазами, похожие на синяки.

— Тетя! — закричала Марья. — Тетя Вася! — и бросилась, всхлипывая, в руки Васи.

Вася поймала девочку и обняла ее.

— Маша, милая, расскажи, что случилось.

Приглушенные объяснения зазвучали на уровне груди Васи:

— Ты ушла. И Соловей умер, а человечек в печи сказал, что Пожиратель отправит в наши дома мертвецов, если сможет. И я говорила с чертями, давала им хлеб, порезала руку и давала им кровь, как ты сказала. И мама не выпускала никого из дому в церковь…

— Да, — гордо сказала Вася, прерывая поток слов. — Ты так хорошо постаралась, моя храбрая девочка.

Марья резко выпрямилась.

— Я позову маму и Варвару.

— Хорошая мысль, — сказала Вася, помня, что день угасал. Ей не нравилось стоять в купальне, пока Марья исполняла роль гонца. Но она не могла показываться слугам, и она не могла пока полагаться на отчасти понятую магию. Ужас все еще хотел поймать ее за горло.

— Черти говорили, что ты вернешься, — радостно рассказывала Марья. — Что ты вернешься, и мы уйдем к озеру, где не жарко, где лошади.

— Надеюсь, — пылко сказала Вася. — Но поспеши, Маша.

Марья убежала. Вася несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь взять себя в руки. Она повернула голову к баннику.

— Я плакала по соловью, — сказала она, — но Марья…

— Твоя наследница, твое отражение, — ответил банник. — У нее будет лошадь, и они будут любить друг друга, как левая ладонь любит правую. Она побывает далеко, будет быстро кататься, когда вырастет, — он сделал паузу. — Если вы выживете.

— Хорошее будущее, — сказала Вася и прикусила губу, вспомнив.

— Медведь презирает домашних чертей как инструменты людей, — сказал банник. — Мы поможем тебе, чем сможем. Его сторонник боится нас.

— Его сторонник?

— Священник с золотыми волосами, — сказал банник. — Медведь сделал его своим, дал ему второе зрение, что так его пугает. Они связаны.

— Ох, — сказала Вася. Многое вдруг стало очевидным для нее. — Я убью того священника, — это была не клятва, это было утверждение. — Это ослабит Медведя?

— Да, — сказал банник. — Но будет непросто. Медведь будет защищать его.

Марья вбежала в тусклую купальню.

— Они идут, — сказала она и нахмурилась. — Думаю, они будут рады тебя увидеть.

Ольга и Варвара прошли за ней. Ольга выглядела не радостно, а ошеломленно.

— Похоже, ты вечно будешь поражать меня внезапными встречами, Вася, — сказала она. Голос был строгим, но она крепко сжала ладони Васи.

— Саша сказал, что ты знала, что я выжила.

— Марья знала, — сказала Ольга. — И Варвара. Они сказали нам. Я сомневалась, но… — она замолчала, разглядывая лицо сестры. — Как ты сбежала?

— Не важно, — вмешалась Варвара. — Мы все в опасности из — за тебя, девочка. Теперь ты снова здесь. Тебя кто — нибудь видел?

— Нет, — сказала Вася. — Они не увидели, как я выпрыгнула из своего костра, не увидели и сейчас.

Ольга побелела.

— Вася, — начала она, — прости…

— Не важно. Медведь хочет свергнуть Дмитрия Ивановича, — сказала Вася. — Чтобы тут возник полный хаос. Мы должны остановить его, — она сглотнула, но смогла ровно сказать. — Мне нужно попасть во дворец Дмитрия Ивановича.

22 Принцесса и воин

Отвлечение Саши сработало лучше, чем он надеялся. Туман, обученный для войны, от криков брыкался, вставал на дыбы. Стражей сбегалось все больше, пока три монаха не оказались в центре шумной толпы.

— Он здесь.

— Ведьмин брат.

— Александр Пересвет.

— Кто это с ним?

«Никто не увидит Васю», — подумал Саша. Все смотрели на него. Собиралось все больше людей. Стражи, казалось, не знали, поворачиваться к нему или от него, им не хотелось подставлять спины злому народу. Из толпы вылетела гнилая капуста и разбилась у ног лошади Сергея. Кони встрепенулись, начали взбираться по холму кремля. Летело больше овощей, даже камень. Сергей сидел непоколебимо на коне, подняв руку, благословляя толпу. Саша подвинулся так, чтобы закрывать своим телом и Туманом своего наставника.

— Это безумие, — пробормотал он. — Родион, вы оба отправляйтесь в Архангельский монастырь. Может стать хуже. Святой отец, пожалуйста. Я пришлю весть.

— Хорошо, — сказал Сергей. — Но будь осторожен, — Саша обрадовался, когда Родион и его большой конь проложили путь в толпе и пропали. Стражи выбегали из дворца Дмитрия, и оставалось узнать, доберется ли он туда раньше, чем толпа станет непроходимой.

Но они попали туда, и Саша обрадовался, когда врата хлопнули за ним, а он спустился на пыль двора. Великий князь был снаружи, наблюдал, как мужчина вел трехлетнего жеребёнка. Саша сразу подумал, что он выглядел плохо. Он осунулся, будто потяжелел, челюсть обмякла, а на лице был странный приглушенный гнев.

Священник с золотыми волосами стоял за Дмитрием, он выглядел милее обычного. Его губы и ладони были изящными, будто женскими, глаза были невозможно голубыми. Он был одет как епископ, поднял голову и слушал шум встревоженного города. На его лице не было торжества, только уверенность силы, и это показалось Саше куда хуже.

Дмитрий поймал взгляд Саши и напрягся. На его лице не было радости, только новое напряжение.

Саша пересек двор, с опаской поглядывая на священника.

— Государь, — сказал он Дмитрию официально. Он не хотел говорить об отце Сергее, пока слышал мужчина с холодными глазами.

— Вернулся сейчас, Саша? — вспылил Дмитрий. — Сейчас, когда город полон болезни и тревоги, и людям нужен лишь повод? — он замолчал и прислушался к растущему шуму снаружи. Толпа собиралась у ворот.

— Дмитрий Иванович, — начал Саша.

— Нет, — сказал Дмитрий. — Я не буду тебя слушать. Тебя посадят под замок. Молись, чтобы толпе этого хватило. Отец… скажете им?

Константин сказал идеальным тоном печали:

— Я скажу им.

Саша, ненавидя мужчину, сказал:

— Брат, мне нужно поговорить с тобой.

Дмитрий посмотрел в его глаза, и Саша мог поклясться, что в них что — то было. Предупреждение. И Дмитрий снова стал холодным.

— Ты посидишь под замком, — сказал он. — Пока я не посоветуюсь со священниками насчет того, что с тобой делать.

— Евдокия снова беременна и боится, — сказала Ольга Васе. — Она будет рада отвлечься. Я проведу тебя через врата.

— Это рискованно, — ответила Вася. — Я думала, что мы с Варварой пойдем. Слуги с посланием. Кто заметит? Или даже я одна. Или ты можешь дать мне человека, которому доверяешь, чтобы подбросил меня через стену, — она немного рассказала им о своеобразной невидимости, которую она открыла в себе в ночь сожжения.

Ольга перекрестилась и покачала головой, хмурясь.

— Какие бы странные силы ты в себе ни нашла, у Дмитрия все еще много стражи у ворот. И что будет со слугой, если его кто — то увидит? Москва почти одичала. Все боятся чумы, боятся мертвых и, конечно, Москва боится этого лета. Я — княгиня Серпухова. Я легко проведу тебя через врата. В облике моего слуги ты не вызовешь вопросов, если тебя кто — то увидит.

— Но ты…

— Скажи мне, что это не нужно, — парировала Ольга. — Скажи, что, если так все оставить, я не подвергну опасности детей, мужа и свой город. Скажи, и я с радостью останусь дома.

Вася не могла такое сказать.

Ольга и Варвара знали свое дело. Почти без слов они нашли Васе наряд слуги. Ольга сказала, чтобы ей скорее подготовили лошадей. Марья умоляла, чтобы они взяли ее с собой, но Ольга сказала:

— Сердце мое, улицы полны болезни.

— Но ты идешь, — возразила Марья.

— Да, — сказала Ольга, — но тебя вовлекать нельзя, моя храбрая.

— Заботься о ней, — сказала Вася дворовому Ольги и крепко обняла Марью.

Сестры покинули терем Серпухова в сумерках. В закрытой карете было душно, висело красное солнце. Снаружи доносился гул мятежа, гадкий запах переполнял людный город. Вася в одежде служанки ощущала себя более открыто, чем в мужской одежде.

— Нужно вернуться в твои стены до заката, — сказала она Ольге, с трудом сохраняя голос ровным. Страх снова поднимался в ней, стоило им выйти в Москву. — Оля, если я задержусь, уходи домой без меня.

— Конечно, — сказала Ольга. Она не стала бы глупо жертвовать. Вася знала, что Ольга уже рисковала сильнее, чем хотела. Они проехали пару мгновений в тишине. А потом… — Я не знаю, что делать для Марьи, — вдруг призналась Ольга. — Я стараюсь защищать ее, но она слишком похожа на тебя. Она говорит с тем, чего я не вижу. И с каждой неделей она отдаляется все сильнее.

— Ты не можешь защитить ее от ее натуры, — сказала Вася. — Ей тут не место.

— Возможно, — сказала Ольга. — Но в Москве я хотя бы могу защитить ее от тех, кто желает ей зла. Что случится, если люди узнают ее тайну?

Вася медленно сказала:

— В дикой стране есть дом у озера. Туда я отправилась после пожара в Москве. Оттуда наша бабушка, наша прабабушка. Это в нашей крови. Я хочу вернуться, когда все закончится. Я создам место, безопасное для людей и чертей. Если Марья пойдет со мной, сможет вырасти свободной. Она сможет кататься на лошадях, сможет выйти замуж, если захочет. Или нет. Оля, она зачахнет здесь. Всю жизнь она будет горевать по тому, что даже не успела ощутить.

Морщины тревоги стали глубже вокруг рта и глаз Ольги. Но она не ответила.

Наступила новая тишина. И Ольга заговорила снова, напугав ее:

— Кем он был, Вася?

Вася вскинула голову.

— Хоть немного проницательности у меня есть, — сказала Ольга в ответ на ее взгляд. — Я видела достаточно девиц после свадьбы.

— Он… — Вася вдруг снова занервничала, но по — другому. — Он… — она замолкла. — Он не человек, — призналась она. — Он… один из незримого народа.

Она ожидала, что Ольга будет потрясена, но та лишь нахмурилась, разглядывая лицо сестры.

— Ты хотела этого?

Вася не знала, что больше испугает Ольгу, что она хотела или нет. Но была только правда.

— Хотела, — сказала она. — Он спас мою жизнь. Много раз.

— Ты замужем?

Вася сказала:

— Нет. Я не… я не знаю, возможно ли это. Какая клятва может привязать его?

Ольга опечалилась.

— Тогда ты живешь не под присмотром Бога. Я боюсь за твою душу.

— Не надо, — сказала Вася. — Он… — она запнулась и закончила, — он радовал меня, — она сухо добавила. — Но и раздражал.

Ольга слабо улыбнулась. Вася вспомнила годы, когда сестра была девочкой, мечтавшей о любви и принцах — воронах. Ольга оставила мечты, как и должны делать женщины. Может, она не сожалела. Принц — ворон был бы загадочным, он утащил бы в опасный мир.

— Ты хотела бы его встретить? — вдруг спросила Вася.

— Я? — Ольга была потрясена. А потом сжала губы. — Да. Даже за девушку, влюбленную в демона, должен кто — то заступиться.

Вася кусала губы, не зная, радоваться или переживать.

Они добрались до ворот Дмитрия. Шум города стал сильнее. Толпа вопила у ворот. Ее кожу покалывало.

А потом мелодичный голос разнесся над криками. Утихомирил толпу. Управлял ею.

Она знала голос. Вася ощутила ужасающую вспышку страха. Ее дыхание вырывалось быстро, кожу покрыл пот. Только беспощадная ладонь Ольги на ее руке привела Васю в чувство.

— Не смей терять сознание, — сказала Ольга. — Ты говоришь, что можешь сделать себя невидимой. Он сможет тебя увидеть? Он святой. И он уже хотел тебе смерти.

Вася пыталась думать поверх страха, бьющего крыльями в ее голове. Константин не был святым, но… теперь он видел чертей. Медведь дал ему эту силу. Он смог бы увидеть ее?

— Не знаю, — призналась она.

Они остановились. Вася задыхалась без свежего воздуха.

Голос Константина зазвучал снова, холодный и размеренный, близко. Она стиснула зубы и сжала кулаки, чтобы не шуметь. Ее тело дрожало.

Теперь толпа с неохотой расступалась, пропуская их. Ольга замерла на подушке, изображала спокойствие. Но с тревогой смотрела на Васю, потную и с серым лицом.

Вася смогла выдавить сквозь зубы:

— Я в порядке, Оля. Просто… вспомнила.

— Знаю, — Ольга глубоко вдохнула. — Хорошо, — твердо сказала она. — Иди за мной, — не было времени на большее. Врата заскрипели, и они оказались во дворе великого князя.

Вечернее солнце опускалось, и Ольга была ослепительна в украшенном камнями головном уборе. Ее длинные волосы были переплетены с шелком, усыпаны серебром. Она выбралась первой. Вася старалась не терять смелости, вышла за ней. Ольга тут же схватила ее за руку, для поддержки. Но она была княгиней в тот миг, тащила Васю по ступеням терема, не давая упасть.

— Не оглядывайся, — пробормотала Ольга. — Он вот — вот пройдет через врата. Но терем безопасен. Подожди немного, и я отправлю тебя с заданием. Не попадайся на глаза, и ты будешь в порядке.

Звучало неплохо. Но солнце опускалось все сильнее. У них было не больше часа. Вася так боялась, что едва могла думать.

Новую конюшню построили вместо старой. Теперь они были на ступенях терема, куда Вася забиралась в темноте, чтобы спасти Марью. Где — то сзади был Константин Никонович, чуть не убивший ее самым жестоким образом. А теперь он был в союзе с королем хаоса.

Где был Морозко? А Саша и Сергей? Как…?

Ольга величаво шагала вперед. Они поднялись, их впустили. Вася пыталась держать себя в руках, обрадовалась, когда дверь терема закрылась за ними. Но теперь они были в мастерской, которую Кощей заполнил иллюзиями, где он чуть не убил Марью и ее…

Вася сглотнула, почти всхлипнув, и Ольга строго посмотрела на нее — «не смей сейчас ломаться, сестра» — и Евдокия, великая княгиня Москвы, радостно обняла Ольгу. Евдокию держали в душных комнатах, и она с ее женщинами отчаянно хотели отвлечься.

Вася встала у стены с другими слугами. Она едва могла вдохнуть от страха. Ольга вот — вот решит, что пора, и…

Дверь терема открылась. Вася застыла.

Золотые волосы Константина поблескивали в полумраке. Его лицо было спокойным, но взгляд — растерянным, настороженным.

Вася прижалась к стене в тенях, Ольга посмотрела на Константина, потеряла сознание с точностью и поражающим навыком. Она упала на стол с мясом и вином, и все улетело со скатертью.

Если Саша у ворот немного переигрывал, то отвлечение Ольги поразило всех. Женщины тут же засуетились, даже Константин на пороге сделал пару шагов в комнату. Вася могла обойти его.

«Он не видит тебя. Верь в это, верь…».

Она побежала к двери.

Но он видел ее. Она услышала вдох, повернула голову.

Их взгляды пересеклись.

Шок, ужас, гнев и страх мелькнули на его лице. Ее ноги дрожали, ее желудок был полон кислоты. Они мгновение, будто ударила молния, застыли и смотрели друг на друга.

А потом она повернулась и побежала. Но не на поиски уздечки, чтобы благородно со всем покончить. Нет, она спасалась бегством.

За ней хлопнула дверь терема, и звучный голос закричал. Но она уже юркнула в ближайшую дверь, миновала комнату прядильщиц, как призрак, и выбежала наружу, спустилась. Паника последних часов наполнила ее, и хотелось только бежать.

Вася проскользнула в другой проем, комната была пустой, и она отчаянно остановилась и заставила себя подумать.

Уздечка. Ей нужно получить уздечку. До заката. Если она сможет уберечь всех до полуночи, может, дорога в Полуночи спасет их. Может.

Или она умрет с криками.

Голоса звучали за дверью. Тут была вторая дверь, ведя глубже во дворец Дмитрия, и Вас побежала туда. Место напоминало клетку кроликов. Низкие потолки, тусклые комнаты, во многих было полно вещей: мешки и бочки муки, ковры. Другие комнаты были складами досок и всего для прядения, изделий из кожи и прочего.

Вася все бежала, добралась до комнаты с тюками шерсти и спряталась за самым большим. Она опустилась на колени, вытащила ножик из — за пояса и дрожащей рукой порезала ладонь, повернула ее так, чтобы капли упали на пол.

— Хозяин, — сказала она с дрожью воздуху, — поможешь мне? Я не хочу вредить дому.

Вася слышала ругательства во дворе внизу, кричали мужчины и женщины. Слуга пробежал по комнате с шерстью.

— Они говорят, кто — то есть во дворце.

— Ведьма!

— Дух!

Едва заметный домовой Дмитрия вышел из — за одного из тюков шерсти. Он шепнул:

— Тут опасно. Священник убьет тебя из ненависти, а Медведь — из — за брата.

— Мне плевать, что будет со мной, — сказала Вася, храбрость не вязалась с ее быстрым дыханием, — пока живы мои сестра и брат. Где сокровищница?

— Иди за мной, — сказал домовой, и Вася глубоко вдохнула и последовала. Она вдруг обрадовалась каждому кусочку хлеба, что отдавала духу дома, ведь все эти предметы, хлеб и кровь, ускоряли ноги домового, и он вел ее все глубже в безумное сплетение коридоров дворца.

Все ниже и ниже, в проходе пахло землей, они миновали закованную железом дверь. Вася думала о пещерах и ловушках. Она все еще дышала быстрее, чем должна была.

— Сюда, — сказал домовой. — Скорее, — через миг Вася услышала топот тяжелых ног. Тени двигались на стенах, у нее был лишь миг.

Она в ужасе забыла о невидимости, забыла попросить домового открыть дверь. Она бросилась вперед, гонимая звуком шагов сверху, и прижала ладонь к двери сокровищницы. Реальность исказилась, дверь подалась. Вася охнула и упала внутрь, забралась в угол за бронзовыми щитами.

Голоса зазвучали в коридоре?

— Я что — то слышал.

— Тебе показалось.

Пауза.

— Дверь приоткрыта.

Дверь открыли со скрипом. Тяжелый шаг.

— Там никого нет.

— Какой дурак оставил бы дверь открытой?

— Вор?

— Обыщи комнату.

После всего этого? Они найдут ее, вытащат в Москву, где ждал Константин?

Ну уж нет.

Вдруг снаружи раздался раскат грома, словно озвучивал ее панику и храбрость. Дворец задрожал. Вдруг заревел дождь.

Факелы мужчин потухли. Они ругались.

Ее руки дрожали. Звуки бури, тьма вокруг, большая дверь открылась от ее прикосновения. Все было как из кошмара. Реальность менялась слишком быстро.

Потрясение мужчин от шума и тьмы дало ей миг, но только это. Они зажгут факелы. Найдут ее. Она сможет стать невидимой в этот раз? Когда они будут искать ее в тесной комнатке?

Она не была уверена. И Вася сжала кулаки и подумала о Морозко. Она думала о сне, подобном смерти, который зимний король держал в руках. Мужчины уснут. Ей только нужно забыть, что они бодрствовали.

Она так сделала. Они уснули. Обмякли на грязном полу сокровищницы. Их крики утихли.

Морозко был там лишь миг. Не она усыпила мужчин. Он. Он был там, настоящий, в сокровищнице. С ней.

Теперь зимний король смотрел на нее бледными глазами. Она глядела. Это был он. Его как — то притянуло к ней, когда она вспомнила его силу. Словно притяжение было проще, чем самой призвать сон.

Призвать. Она призвала зимнего короля, как духа.

Они поняли это одновременно. Потрясение на его лице отражало ее ощущения.

Они молчали мгновение.

А потом он сказал:

— Буря, Вася?

Она прошептала сухими губами:

— Это была не я. Это просто произошло.

Морозко покачал головой.

— Не просто. И теперь, с дождем, снаружи достаточно темно. Ему не нужно больше медлить. Дурочка, я не могу отвлекать его из подвала! — Морозко не был ранен, но выглядел побито, как она не могла определить, и его глаза были дикими. Он словно боролся. Наверное, он и сражался, пока она нечаянно не притянула его.

— Я не хотела, — сказала она слабым голосом. — Я так боялась, — реальность мерцала рябью вокруг нее, как ткань на ветру. Она не знала, был он тут или казался ей. — Я так боюсь…

Не думая, она сжала ладони чашей, и в них оказался голубой огонь. И она увидела его лицо. Огонь в ее руках… не обжигал. Она хотела безумно рассмеяться, слепой страх смешивался с новой силой.

— Константин меня видел, — сказала она. — Я убежала. Я так боялась, не могла перестать вспоминать. И я позвала бурю. Я теперь ты тут. Два демона и два человека… — она знала, что ее слова не имели смысла. — Где уздечка? — она огляделась, сжимая огонь руками, словно он был простой лампой.

— Вася, — сказал Морозко. — Хватит магии. Отпусти. Хватит для одного дня. Ты так изогнешь разум, что он сломается.

— Не мой разум изгибается, — сказала она, подняв огонь между ними. — Ты здесь, да? Это все остальное. Весь миг сгибается, — она дрожала, огонь трепетал.

— Нет разницы между миром внутри и снаружи, — сказал зимний король. — Закрой ладони. Отпусти, — он сильнее толкнул дверь, чтобы немного света падало из прохода. Он повернулся к ней, сжал ее ладони, закрыл ее пальцы на огне. Пламя пропало так же быстро, как возникло. — Вася, присутствие моего брата вызывает страх, он приносит безумие. Ты должна…

Она едва слышала его. Она с дрожью озиралась в поисках золотой уздечки. Где была Ольга? Что сделал Константин? Что он делал сейчас? Она отпрянула от Морозко, опустилась у большого сундука. Она толкнула крышку, и та поддалась. Конечно. В кошмаре не было замков. Это был сон, она могла делать, что хотела. Она была в погребе? Беглянка вернулась в Москву и призвала бога смерти?

— Хватит, — сказал Морозко за ней. — Ты сведешь себя с ума невозможным, — его холодные ладони опустились на ее плечи. — Вася, слушай, слушай, слушай меня.

Но она не слышала его, смотрела на содержимое сундука, едва замечая дрожь его рук.

В этот раз он поднял ее, развернул и увидел ее лицо.

Он что — то резко прошептал и сказал:

— Расскажи мне правду. Говори.

Она смотрела на него слепо, сказала, начиная истерически смеяться:

— Нет ничего настоящего. Полночь — это место, и снаружи буря посреди ясного вечера. И тебя тут не было, а теперь ты тут. И я так боюсь…

Он мрачно сказал:

— Тебя зовут Василиса Петровна. Твой отец управлял деревней, его звали Петром Владимировичем. В детстве ты воровала печенье… Нет, смотри на меня, — он поднял ее лицо силой, не прекращал говорить ей правду. Не часть ее кошмара.

Он безжалостно продолжал:

— А потом толпа убила твоего коня.

Она дернулась в его хватке, отрицая правду. Может, она могла сделать так, что Соловей не умирал тут, в кошмарах, где все было возможно. Но он встряхнул ее, поднял подбородок, чтобы видеть ее глаза, заговорил в ее ухо, и его голос был зимой в душном погребе. Он напоминал ей о ее радостях и ошибках, о любви и изъянах, пока она не пришла в себя, потрясенная, но способная думать.

Она поняла, как близко была к безумию в этом погребе, где реальность падала, как гнилое дерево. И она поняла, что случилось с Кощеем, как он стал чудовищем.

— Матерь Божья, — выдохнула она. — Дед Гриб… говорил, что магия сводит с ума. Но я не понимала…

Морозко смотрел в ее глаза, а потом напряжение пропало в нем.

— А ты думала, почему так мало людей колдует? — спросил он, взяв себя в руки, отходя. Она еще ощущала его пальцы, понимала, как сильно он сжимал ее. Как сильно она сжимала его.

— Черти колдуют, — сказала она.

— Лишь мелкое, — сказал он. — Люди сильнее, — он сделал паузу. — Или они сходят с ума, — он опустился у сундука, что она открыла. — И проще пасть добычей страха и безумия, когда Медведь близко.

Она глубоко вдохнула, опустилась рядом с ним у открытого сундука. В нем лежала золотая уздечка.

Она видела предмет дважды: при свете дня на голове Пожары и во тьме конюшни, где золото было бледным по сравнению с яркой лошадью. Но в этот раз уздечка лежала на подушке и неприятно сияла.

Морозко взял предмет в руки, и части рассыпались, как вода, на его пальцах.

— Ни один черт не смог бы это сделать, — сказал он, крутя уздечку. — Не знаю, как Кощей это сделал, — в его голосе звучали восторг и ужас. — Но это может сковать любого, плоть или дух.

Вася протянула дрожащие руки. Золото было тяжелым, на жутком предмете торчали шипы. Вася поежилась, вспомнив шрамы на голове Пожары. Она поспешила расстегнуть ремешки, убрала поводья, оставив две золотые веревки. Она бросила на пол удило. Другие части лежали в ее руках, как змеи.

— Ты можешь использовать это? — спросила она, протягивая их Морозко.

Он коснулся золота, замешкался.

— Нет, — сказал он. — Эту магию сделали смертные для себя.

— Хорошо, — сказала Вася. Она обвила золотыми веревками запястья, чтобы можно было легко их снять при необходимости. — Тогда найдем его.

Снаружи снова раздался раскат грома.

23 Вера и страх

Константин закончил утихомиривать толпу у ворот великого князя. Карету княгини Серпухова распрягли, женщина ушла в терем со служанкой.

Константин мрачно думал, что однажды не будет успокаивать народ Москвы, а снова толкнет их на дикость. Он вспомнил власть той ночи, все те тысячи отвечали на его тихие слова.

Он хотел ту власть.

Демон обещал. Скоро. Но теперь он должен был идти к великому князю, проследить, чтобы Дмитрий не слушал Александра Пересвета.

Он повернулся во дворе, увидел маленькое почти прозрачное создание на пути.

— Бедный дурак, — сказал дворовой Ольги.

Константин не слушал его, поджал губы и пошел по двору.

— Он тебе соврал, кстати. Она не мертва.

Константин невольно замедлился, повернул голову.

— Она?

— Она, — сказал дворовой. — Иди в терем, посмотри сам. Медведь предает всех, кто идет за ним.

— Он не предал бы меня, — Константин с отвращением смотрел на дворового. — Я ему нужен.

— Сам погляди, — прошептал дворовой. — И помни — ты сильнее, чем он.

— Я лишь человек. Он — демон.

— И зависит от твоей крови, — прошептал дворовой. — Когда настанет время, помни об этом, — медленно улыбнувшись, он указал на ступени терема.

Константин замешкался, но повернулся к терему.

Он едва знал, что сказал стражу. Но это сработало, потому что он миновал порог, застыл на миг, моргая в полумраке. Княгиня Серпухова, взглянув на него, упала в обморок. Константин ощутил отвращение. Женщина пришла проведать подруг.

И тут служанка побежала к двери, и он узнал ее.

Василиса Петровна.

Она была жива.

Он долго смотрел на нее. Шрам на лице, обрезанные черные волосы. Но это была она.

Она выбежала, и он закричал, едва осознавая, что говорит. Он слепо последовал за ней, озираясь, но видя только Медведя во дворе.

Медведь тащил за собой человека. Или не человека. Еще одного черта. Второй был с бесцветными внимательными глазами, казался знакомым. Он словно сливался по краям с тенями угасающего дня.

— Она здесь, — сказал Константин Медведю с хрипом. — Василиса Петровна.

На миг второй демон улыбнулся. Медведь ударил его по лицу.

— Что ты затеваешь, брат? — сказал он. — Я по глазам вижу. Что — то не так. Почему ты отпустил ее сюда? Что она делает?

Черт молчал. Медведь повернулся к Константину.

— Зови людей. Поймай ее, божий человек.

Константин не двигался.

— Ты знал, — сказал он. — Ты знал, что она была жива. Ты соврал.

— Я знал, — нетерпеливо сказал демон. — Но какая разница? Она сейчас умрет. Мы постараемся.

У Константина не было слов. Вася жила. Она все — таки одолела его. Даже его чудище было на ее стороне. Хранило ее тайну. Все были против него? Не только Бог, но и дьявол? Для чего были страдания, мертвые, роскошь и прах, жар и стыд того лета?

Медведь заполнил дыру в его вере своим ярким присутствием, и Константин невольно стал верить во что — то новое. Не в веру, а в реальность силы. В его союз с его чудовищем.

Теперь вера разбилась у его ног.

— Ты врал мне, — снова сказал он.

— Я врал, — сказал Медведь, но теперь хмурился.

Второй демон поднял голову, глядя на них по очереди.

— Стоило предупредить тебя, брат, — сухо и утомленно сказал он. — Нельзя врать.

И произошло две вещи.

Второй демон вдруг пропал, словно его и не было. Медведь уставился на пустую руку.

А Константин не пошел к страже на поиски Васи, а бросился в терем без звука, его душа пылала от отчаянной решимости.

Домовой с дикими глазами встретил Васю и Морозко у сокровищницы. Вася сказала:

— Что происходит?

— Темно. Медведь впустит их! — кричал домовой, волосы его стояли дыбом. — Дворовой не может удержать врата, а я вряд ли сохраню дом.

Еще один раскат грома.

— Мой брат перестал мелочиться, — сказал Морозко.

— Идем, — сказала Вася.

Они вырвались из дворца на площадку, посмотрели на изменившийся пейзаж. Шел сильный уверенный дождь, озаренный вспышками молнии. Двор уже был в грязи, но в центре застыли люди.

Стражи. Вася щурилась сквозь дождь. Стражи Ольги и Дмитрия стояли, остолбенев.

Они расступились. Вася заметила Константина Никоновича, его промокшие золотые волосы были посреди двора.

Он держал за руку ее сестру. Ольгу.

Прижимал нож к горлу княгини.

Его красивый голос звал Васю.

Стражи, как видела Вася, разрывались между страхом за княгиню и подчинением святому безумце. Они замерли, если кто и спорил с Константином, шум воды заглушал это. Если страж подходил ближе, Константин пятился, прижимая нож к горлу Ольги.

— Выходи! — ревел он. — Ведьма! Выходи, или я убью ее!

Вася хотела побежать к сестре, но замерла и подумала. Поможет ли она Ольге, показавшись? Может, если Ольга отречется от нее. Но Вася мешкала. Медведь стоял за священником, но не смотрел на Константина. Он глядел во тьму, пропитанную дождем.

— Зовет мертвых, — сказал Морозко, глядя на брата. — Тебе нужно уводить сестру со двора.

Решено.

— Идем со мной, — сказала она, собрала смелость и вышла под дождь с непокрытой головой. Стражи не узнали ее в сумерках и буре: девушку, что должна быть мертва. Но Константин сразу же посмотрел на нее, притих, глядя, как она идет к нему.

Первый страж обернулся, потом другой. Она слышала их голоса:

— Это…?

— Не может быть.

— Да. Святой отец знал.

— Дух?

— Женщина.

— Ведьма.

Теперь они повернули оружие к ней. Но она не замечала это. Медведь, священник, ее сестра — она видела только это.

Между ней и Константином был такой поток гнева и горькой памяти, что даже стражи ощутили, потому что пропустили ее. Но они смыкали ряды за ее спиной с мечами в руках.

Вася помнила последнее столкновение с Константином Никоновичем. Кровь ее коня была между ними. И ее жизнь.

А теперь Ольга попала в их ненависть. Вася думала о клетке в огне, она боялась.

Но ее голос не дрожал.

— Я здесь, — сказала Вася. — Отпусти мою сестру.

Константин не заговорил сразу. Медведь сделал это. Ей показалось, или его лицо на миг стало беспокойным?

— Еще в своем уме? — сказал Медведь Васе. — Жаль. Рад встрече, брат, — добавил он Морозко. — Что за магия утянула тебя из моей хватки до этого…? — он замолчал, посмотрел на Васю и зимнего короля. — Ах, — тихо сказал он. — Сильнее, чем я думал. Ее сила и твоя, ваша связь. Не важно. Хочешь быть побитым еще раз?

Морозко не ответил. Он смотрел на врата, словно видел за деревом в бронзе.

— Скорее, Вася, — сказал он.

— Ты это не остановишь, — сказал Медведь.

Константин вздрогнул от тона Медведя. Его нож рвал вуаль на лице Ольги. Вася говорила как с испуганной лошадью, сказала Константину:

— Чего вы хотите, батюшка?

Константин не ответил. Она видела, что он не знал. Его молитвы принесли ему молчание Бога. Он отдал душу Медведю, но не получил ни верности, ни честности создания. В жалящей хватки ненависти к себе он хотел навредить ей и не думал дальше.

Его руки дрожали. Только вуаль и кокошник Ольги не давали ей пострадать случайно. Медведь взглянул на сцену, упивался эмоциями, но его внимание все еще было на мире за стенами Дмитрия.

Ольга побелела, но не шевелилась. Она смотрела на Васю без дрожи. С доверием.

Вася сказала Константину, показывая ему пустые ладони.

— Я сдамся тебе, батюшка. Но отпусти мою сестру в терем, пусть идет к женщинам.

— Обманываешь, ведьма? — голос Константина не утратил красоту, но власть пропала, он гудел и дрожал. — Ты была в огне, но обманула. И мне поверить снова? Тебе и твоим демонам. Свяжите ее руки, — добавил он страже. — Руки и ноги. Я буду держать ее в часовне, куда демоны не смогут пройти, а она не сможет снова обмануть меня.

Стражи тревожно двигались, но не шагали решительно вперед.

— Живо! — завизжал Константин, топнул ногой. — Или ее демоны придут ко всем нам! — он с ужасом посмотрел на Морозко у плеча Васи, на Медведя на его стороне, на домашних чертей, собравшихся во дворе и глядящих…

Не на драму во дворе. На врата. Вася, несмотря на дождь, уловила запах гнили. Губы Медведя чуть изогнулись в торжестве. Времени не было. Она должна увести Олю…

Новый голос зазвучал в напряженной тишине.

— Святой отец, что это?

Дмитрий Иванович прошел во двор. Подданные спешили за его спиной. Его длинные желтые волосы потемнели от воды, завивались под его шапкой. Стражи пропустили Великого князя. Он замер в центре кольца, посмотрел на Васю. На его лице был интерес. Не удивление. Она с надеждой посмотрела в глаза Дмитрия.

— Видите? — рявкнул Константин, не отпуская Ольгу. Он чуть совладал с голосом, слова звучали как кулаки. — Это ведьма, что подожгла Москву. Мы думали, что наказали ее по заслугам. Но она стоит тут с помощью черной магии, — стражи согласно зарычали. Десяток мечей склонился к груди Васи.

— Продержи их еще немного, — сказал Медведь Константину. — И мы победим.

Гнев исказил лицо Константина.

— Вася, скажи Дмитрию, что нужно отступать, — сказал Морозко. — Времени нет.

— Дмитрий Иванович, нам нужно во дворец, — сказала Вася. — Сейчас.

— Точно ведьма, — холодно сказал Дмитрий Васе. — Ты вернешься в костер, а я продолжу править на нем. Мы не позволим ведьмам жить. Святой отец, — сказал он Константину, — прошу. Эти женщины будут наказаны самым жестоким образом. Но это будет при всем народе, а не в грязи двора.

Константин замешкался. Медведь вдруг зарычал.

— Он врет. Он знает. Монах рассказал ему.

Врата дрожали. Крики звучали из города. Гром заревел в небесах.

— Назад! — вдруг рявкнул Морозко. В этот раз люди услышали его. Головы с тревогой поворачивались, они не понимали, кто заговорил. На его лице был ужас. — За стены, или вы умрете до восхода луны.

Ветер принес запах, от которого волоски на ее теле встали дыбом. Из города доносилось больше криков. Вспышка молнии, и домовой прижимал ладони к дрожащим вратам.

— Батюшка, молю, — сказала она Константину, бросилась в грязь у его ног.

Священник опустил взгляд на нее лишь на миг, этого хватило. Дмитрий прыгнул к Ольге, оттащил ее от священника. Врата распахнулись. Нож Константина задел вуаль Ольги, порвал на одной стороне, но Ольга была целой. Вася вскочила на ноги и отпрянула.

Мертвецы прошли во двор Великого князя.

Чума была не так плоха, как могла быть, тем летом. Не так ужасна, как десять лет назад: она была только у бедных в Москве, не хотела разгораться.

Но они умирали в страхе, и Медведь мог их использовать. Результат его летней работы проходил во врата. Некоторые были в одежде из могил, некоторые — голые, их тела были в черных опухолях, что убили их. Хуже были их глаза с застывшим страхом. Они все еще боялись, искали во тьме что — нибудь знакомое.

Один из стражей Дмитрия закричал, глядя туда:

— Святой отец, спасите нас!

Константин молчал, застыл с ножом в руке. Вася хотела убить его, она еще никого так не хотела убить. Она хотела вонзить этот нож в его сердце.

Но не было времени. Ее семья была важнее ее печали.

Константин молчал, и стражи пятились, нервничая. Дмитрий все еще поддерживал Ольгу, но вдруг заговорил с Васей ровным и спокойным голосом:

— Этих существ можно убить как людей, Вася?

Вася озвучила ответ Морозко, что он произнес в ее ухо:

— Нет. Огонь замедлит их, и их можно ранить, но только так.

Дмитрий посмотрел раздраженно на небо, откуда все лился дождь.

— Огня не будет. Тогда раны, — сказал он и повысил голос для приказов.

У Дмитрия не было власти Константина, красоты тона, но его голос был громким и даже бодрым, придавал его людям сил. И они вдруг перестали бояться, пятиться от чего — то ужасного. Они стали воинами перед лицом врага.

Вовремя. Их мечи перестали дрожать, и мертвецы побежали на них, открыв рты. Все больше мертвецов неслось из ворот. Десятки.

— Морозко! — рявкнула Вася. — Ты можешь…?

— Я могу повалить их прикосновением, — сказал он. — Но не могу управлять всеми.

— Нам нужно во дворец, — сказала Вася. Она поддерживала Ольгу, ее сестра привыкла к гладким полам терема и скользила по грязи двора. Дмитрий пошел вперед со своими людьми и стражей Ольги, они стали квадратом, ощетинились оружием вокруг женщин, вместе пятились к двери дворца.

Константин застыл под дождем. Медведь был рядом с ним, глаза горели при виде его армии.

Первые упыри врезались в стражей Дмитрия. Мужчина закричал. Константин вздрогнул. Юноша был уже на земле с разорванным горлом.

Морозко нежно коснулся, но лицо было хищным, когда он отправил упыря к смерти, повернулся и сделал так еще с двумя.

Вася знала, что им с Ольгой не добраться до двери. Все больше упырей приходило в озаренный молнией двор. Стражей окружали, лишь хрупкие тела стояли меж Ольгой и…

Им нужно сковать Медведя. Они должны.

Вася сжала руку сестры.

— Я должна помочь им, Оля, — сказала она.

— Я буду в порядке, — твердо сказала Ольга. — Господь с тобой, — она сжала руки в молитве.

Вася отпустила сестру и подошла к Дмитрию Ивановичу в ряду его людей.

Мужчины отгоняли упырей копьями, но на их лицах был ужас. Дмитрию пришлось шагнуть вперед, чтобы обезглавить одного, и другой прыгнул, использовав брешь в линии.

Вася сжала кулак и забыла, что мертвецы не горят.

Существо вспыхнуло, как факел, за ним другое, третье. Они горели не долго, дождь тушил огонь, и мертвецы все шли, почерневшие и стонущие.

Но Дмитрий увидел. Ближайший мертвец загорелся, его меч задел воду и огонь, сияя, срубил голову существа.

Он улыбнулся Васе с радостью. На его щеке была кровь.

— Я знал, что у тебя есть нечистые силы, — сказал он.

— Будь благодарен, двоюродный брат, — парировала Вася.

— О, я благодарен, — сказал великий князь, и его улыбка взбодрила ее, несмотря на дождь, кошмарных существ во дворе. Он разглядывал двор. — Но, надеюсь, у тебя есть что — то сильнее огоньков, двоюродная сестра.

Она улыбалась от признания родства, даже когда Дмитрий вонзил меч в другого упыря, отскочил к копьям своих людей в последний миг. Она подожгла еще троих, ужасно, но дождь снова потушил их. Мертвецы опасались мечей, боялись рук Морозко. Но бог смерти был призраком в дожде, черным силуэтом, далеким и ужасным, и уже шестеро живых пали и не двигались.

Медведь стал огромным, полным жара лета, болезни и страданий, и его голос для Васи звучал громче грома, он гнал армию. Медведь не напоминал уже человека: он был в облике медведя, широкие плечи закрывали звезды.

Дмитрий пронзил мечом еще одного, но клинок застрял. Он не мог вытащить меч, и Вася оттащила его в безопасность стражи вовремя. Квадрат сжался.

— У вас обоих кровь, — сказала Ольга с небольшой дрожью в тоне, и Вася опустила взгляд — у нее был порез на руке, у Дмитрия — на щеке.

— Не бойся, Ольга, — сказал ей Дмитрий. Он еще улыбался, спокойно и ярко. И Вася поняла, почему ее брат был так ему верен.

Из кольца стражей закричал мужчина, и Морозко прыгнул, но спасать его было поздно. Медведь рассмеялся, хоть Морозко бросил мертвеца на землю. Их прибывало все больше.

— Где Саша? — спросила Вася у Дмитрия.

— Ушел в монастырь за Сергеем, конечно, — сказал великий князь. — Я отослал его, как только священник сошел с ума. Хорошо. То работа святых, а не воинов. Мы умрем без помощи, — он сказал это спокойно, как генерал, оценивающий шансы своих сил. А потом, щурясь, он посмотрел на Константина, онемевшего рядом с тенью Медведя. В этом была смерть. Мертвые не замечали священника. — Я знал, что священник что — то затеял, он так старался очернить моего двоюродного брата, — Дмитрий говорил рывками, срубил голову еще одному существу. — Я бросил Сашу в темницу, чтобы отвести Константина. Когда я пошел отпускать его, Саша все поведал мне. Вовремя. Я подозревал, что священник обманывает. Но не думал…

Дмитрию казалось, что Константин все делал сам, управлял мертвыми. Он не видел Медведя. Вася знала лучше. Она видела боль на лице Константина во вспышках молнии. И она видела радость на хищном лице Медведя.

Вася сказала:

— Мне нужно к Константину. Он рядом с дьяволом, что все это устроил. Но я не могу пересечь двор живой.

Дмитрий поджал губы. Он молчал. Он кивнул после паузы, повернулся и стал отдавать приказы.

— У тебя нет власти над мертвыми, — шептал дворовой на ухо Константина. Тот чуть вздрогнул от звука, ужас сковывал его. — Но есть власть над ним.

Константин медленно повернулся.

— Да?

— Твоя кровь, — сказал дворовой, — свяжет демона. Ты не бессилен.

Нос Васи был полон запаха земли, гнили и сухой крови. В воздухе шипел дождь, шаркали шаги. Вся сцена озарялась вспышками молний. Она слышала, как Ольга, защищенная кольцом людей, тихо и беспрестанно молилась.

Лицо Морозко жутко пылало бело — голубым светом, волосы прилипли к голове от дождя. Он не напоминал человека. Она видела звезды леса за жизнью в его глазах. Она схватила его за руку, когда он проходил мимо кольца людей. Он повернулся к ней. На миг Вася ощутила весь вес его странной силы, бесконечных лет в его взгляде. А потом на его лице появилось немного человечности.

— Нам нужно к Медведю, — сказала Вася.

Он кивнул. Она не была уверена, что он мог говорить.

Дмитрий все еще отдавал приказы. Он сказал Васе:

— Я разделю людей пополам. Половина останется с княгиней. Другая клином прорежет двор. Помогай нам, чем можешь.

Дмитрий закончил приказывать, и люди тут же разделились. Ольга была окружена сузившимся кольцом, ее уводили к двери дворца.

Остальные стали клином и пошли вперед, крича, к Медведю и Константину, пробивая толпу мертвых.

Вася бежала с ними, десяток упырей вспыхнул по краям. Морозко быстро ловил мертвых за запястья и горло, изгоняя их.

Их было так много. Движение замедлилось, но они все приближались к Медведю. Ближе. Теперь люди запинались, на лицах был страх. Даже Дмитрий вдруг испугался.

Это делал Медведь. Он улыбался. И люди дрожали, а упыри бросались с новой силой. Один из людей Дмитрия пал, горло было разорвано. Потом другой. Третий закричал от ужаса, острые зубы погрузились в его запястье.

Вася стиснула зубы. Страх бил и по ней, но он не был настоящим. Она это знала. Это была уловка Медведя. Она выпустила огонь из души снова, и он вспыхнул на шкуре Медведя.

Тот повернул голову, лязгнул зубами, и огонь тут же потух. Но она воспользовалась его отвлечением. Морозко не подпускал к ней мертвецов, и Вася бросилась последние пару шагов, сняла с запястья золотую веревку и бросила на его голову.

Медведь как — то уклонился от звеньев, пока они летели. Смеясь, он бросился, раскрыв пасть, к Морозко. Демон холода пригнулся, и у Васи не было времени на другую попытку. Движение увело Морозко в сторону, и мертвецы подобрались к ней.

— Вася! — закричал Морозко. Склизкая рука поймала ее за волосы. Она не смотрела, а подожгла существо. Оно отпрянуло с воем. Но их было слишком много. Клин Дмитрия раскололся, люди бились в своих сражениях по всему двору. Медведь не пускал Морозко к ней, и мертвецы смыкали ряды…

Новый голос прозвучал со стороны ворот. Не черт, не упырь.

Ее брат стоял там с мечом в руке. А рядом с ним был его наставник, Сергей Радонежский. Они оба были растрепаны, спешили по опасным улицам. Дождь стекал по мечу Саши.

Сергей поднял руку и стал чертить крест.

— Во имя Отца, — сказал он.

Поразительно, но мертвые застыли. Даже Медведь замер от звука того голоса. Где — то во тьме зазвонил колокол.

Страх появился даже в глазах зимнего короля.

Снова вспыхнула молния, озаряя лицо Константина, которое вытянулось от ужаса и удивления. Вася подумала:

«Он думал, что в этом мире есть только демоны и его воля».

Молитва Сергея была тихой, размеренной. Но его голос пронзал стучащий дождь, и каждое слово четко разносилось по двору.

Мертвые все еще не двигались.

— Покойтесь с миром, — закончил Сергей, — и больше не беспокойте мир живых.

И все мертвые повалились на землю.

Морозко выдохнул раз и с дрожью.

Вася увидела, как лицо Медведя исказил гнев. Он недооценил веру людей, и его армия пропала. Но сам Медведь все еще не был скован. Теперь он убежит в ночь, в бурю.

— Морозко, — сказала она. — Быстрее…

Но молния вспыхнула еще, показала им Константина. Его золотые волосы потемнели от дождя, он стоял перед большой тенью Медведя. Порыв донес голос священника до ее ушей:

— Ты соврал и об этом, — сказал Константин слабым, но ясным голосом. — Ты сказал, что Бога нет. Но святой отец помолился и…

— Бога нет, — услышала Вася Медведя. — Есть только вера.

— В чем разница?

— Не знаю. Нам пора. Идем.

— Ты врал. Соврал снова, — безукоризненный голос оборвался, захрипел, как старик, когда кашлял. — Бог был там… все время.

— Возможно, — сказал Медведь. — А, может, нет. Никто не знает правду, ни люди, ни черти. Идем со мной. Они убьют тебя, если ты останешься.

Константин смотрел на Медведя.

— Нет, — сказал он. — Не убьют, — он поднял меч. — Вернись туда, откуда выполз, — сказал он. — У меня есть сила. Черти рассказали мне это, и когда — то я тоже был божьим человеком.

Медведь взмахнул когтистой рукой. Но священник был быстрее. Константин провел мечом по своему горлу.

Медведь поймал клинок, убрал. Поздно. Никто не издавал ни звука. Молния вспыхнула снова. Вася увидела лицо Медведя, он поймал Константина ладонями человека. Кровь лилась из горла священника.

Вася шагнула вперед и обвила шею Медведя веревкой, крепко затянула.

Он не уклонился. Он не мог, уже пойманный жертвой священника. Он просто дрожал, опустив голову от силы веревки.

Вася обвила другой золотой частью его запястья. Он не двигался.

Она должна была радоваться.

Все было кончено, и они победили.

Но Медведь посмотрел на нее, и на его лице не было гнева. Он смотрел на брата за ней.

— Прошу, — сказал он.

Прошу? Сжалиться? Освободить снова? Но Вася так не думала. Она не понимала.

Медведь посмотрел на умирающего священника в грязи, он едва замечал золотую веревку.

Торжество в голосе Морозко смешалось со странной нотой невольного понимания.

— Ты знаешь, что я не стану.

Медведь скривил губы. Не в улыбке.

— Я знаю, — сказал он. — Я должен был попробовать.

Золотая и синяя головы потемнели от дождя, смерть принесла бледность. Константин поднял руку, во тьме лилась кровь. Медведь сказал:

— Дай коснуться его, — Васе, и она отошла с ошеломлением, дала Медведю опуститься и поймать дрожащую руку священника. Он крепко сжал своими толстыми пальцами его, не замечая скованные запястья. — Ты — дурак, божий человек, — сказал он. — Ты не понимал.

Константин сказал шепотом с кровью:

— Не понимал чего?

— Что я верю, но по — своему, — сказал Медведь. Его губы дрогнули. — Я любил твои руки.

Рука художника с выразительными пальцами и жестокими ногтями обмякла, как мертвая птица, в хватке черта. Глаза Константина помутнели, смотрели на Медведя в смятении.

— Ты — черт, — сказал он, хватая воздух, кровь оставляла его тело. — Я не… разве ты не побежден?

— Побежден, божий человек.

Константин смотрел, но Вася не понимала, на что. Может, он видел лицо над ним, существо, что он любил и бранил, как любил и бранил себя.

Может, он видел только лес со звездами и дорогу без возврата.

Может, в конце его ожидало спокойствие.

Может, там была лишь тишина.

Медведь опустил голову Константина в грязь, волосы уже не были золотыми, а темными от крови и воды. Вася поняла, что прижимала ладонь ко рту. Злые не должны были горевать, сожалеть или видеть своего тихого Бога в вере других.

Медведь медленно отпустил руку священника и неспешно встал. Золотая веревка тянула его к земле, жутко сияла. Связанные руки Медведя сжали ладони зимнего короля.

— Брат, веди священника мягко, — сказал он. — Он теперь твой, а не мой, — он посмотрел на изломанное тело в грязи.

— Ни одного из нас, — сказал Морозко. Вася пыталась перекреститься, едва осознавая это.

Открытые глаза Константина были полны дождя, что выливался по вискам, как слезы.

— Ты победила, — Медведь поклонился Васе, махнул на поле мертвых. Его голос был холоднее, чем когда — либо у Морозко. — Надеюсь, тебя это радует.

Она молчала.

— Ты видела наш конец в тех молитвах, — сказал Медведь. Он кивнул на Сергея. — Брат, мы с тобой останемся в нашей бесконечной войне, даже когда станем пеплом и льдом, и мир изменится. Для чертей теперь нет надежды.

— Мы разделим этот мир, — сказала Вася. — В нем будет место для всех: людей, чертей и колоколов.

Медведь только тихо рассмеялся.

— Идем, близнец?

Морозко без слов протянул руку, поймал золотые путы на запястьях брата. Ледяной ветер поднялся, и они растаяли во тьме.

Вода стекала с волос Дмитрия, по его кровавой ведущей руке. Он пересек двор тяжелыми шагами, убирая мокрые волосы с глаз.

— Я рад, что ты не мертва, — сказал он Васе. — Двоюродная сестра.

Она едко сказала:

— И я.

Дмитрий заговорил с Васей и ее братом:

— Ведите княгиню Серпухова домой, — сказал он. — А потом… вернитесь. В тайне, ради Бога. Это не конец. Дальше будет хуже, чем несколько мертвецов.

Без лишних слов он оставил их, плюхая по двору, уже крича приказы.

— Что дальше? — спросила Вася у Саши.

— Татары, — сказал Саша. — Отведем Олю домой. Я хочу сухую одежду.