Ведьмы

Моя бабушка

Лично мне привелось дважды столкнуться с двумя разными ведьмами еще до того, как мне исполнилось восемь лет. В первом случае я благополучно унес ноги, а вот во втором мне куда меньше повезло. Со мной случилось такое, что у тебя, наверно, волосы встанут дыбом, когда ты будешь про это читать. Но ничего не поделаешь. Уж рассказывать – так всю правду. А тем, что я еще жив и могу с тобой разговаривать (как бы я странно ни выглядел), я обязан исключительно моей изумительной бабушке.

Моя бабушка – норвежка. А норвежцы знают про ведьм ну буквально все, потому что именно из Норвегии, из-за норвежских скалистых гор, из темных норвежских лесов явились первые ведьмы. Мои отец и мать тоже были норвежцы, но у отца был бизнес в Англии, поэтому я там родился, стал жить и пошел в английскую школу. Дважды в год, на Рождество и на летние каникулы, мы ездили в Норвегию, в гости к бабушке. Эта старушка, насколько я знаю, осталась у нас единственная из всей родни. Она была мамина мать, и я просто ее обожал. Когда мы с ней бывали вдвоем, мы говорили то по-английски, то по-норвежски. То так, то сяк. На обоих языках мы общались совершенно свободно, и я должен признаться, что бабушка была мне даже ближе, чем мама.

Вскоре после того, как мне исполнилось семь лет, родители, по обыкновению, повезли меня на Рождество в Норвегию, к бабушке. И вот, когда папа, мама и я в ледяную погоду проезжали где-то к северу от Осло, нашу машину занесло – и она рухнула в скалистую пропасть. Родители погибли на месте. Я был надежно пристегнут ремнем на заднем сиденье и отделался царапиной на лбу.

Не буду вдаваться в подробности того страшного дня. До сих пор у меня мурашки по коже, стоит все это вспомнить. В конце концов, естественно, я оказался в доме у бабушки, мы крепко обнялись и проплакали всю ночь напролет.

– Что же нам теперь делать? – спросил я сквозь слезы.

– Ты останешься у меня, – отвечала бабушка, – и я буду за тобою присматривать.

– И я не вернусь в Англию?

– Нет, – сказала она. – Я туда никогда не поеду. Душу мою примут небеса, а в норвежской земле пусть упокоятся мои кости.

И на другой же день, стараясь сама отвлечься и меня отвлечь от нашего горя, бабушка стала рассказывать разные истории. Рассказчица она была изумительная, мне нравилось все, что она рассказывала. Но по-настоящему меня разобрало только тогда, когда она перешла к ведьмам. В этой области она была, очевидно, большим знатоком и с ходу дала мне понять, что, в отличие от всех прочих, рассказы про ведьм – не вымысел. Тут все – истинная правда. Все – исторически достоверно. Все, что она рассказывает про ведьм, на самом деле случалось, и лучше мне в этом не сомневаться. Но что хуже, что гораздо, гораздо хуже – ведьмы до сих пор существуют. Они рядом, они среди нас, и в этом мне тоже лучше не сомневаться.

– Ой, ты действительно правду говоришь, бабуся? Самую правдивую правду?

– Миленький ты мой, – отвечала она, – долго на свете не проживешь, если не научишься распознавать ведьму, как только ее встретишь.

– Но ты же сама сказала, что ведьмы выглядят как самые обыкновенные женщины! И как же я их распознаю, ба?

– А ты слушай меня внимательно, – сказала бабушка. – И запоминай каждое слово. После чего тебе останется только креститься, молиться и надеяться на лучшее.

Мы сидели в большой гостиной бабушкиного дома в Осло, я уже собирался идти спать. Шторы в доме у бабушки никогда не задергивались, и я видел, как большущие хлопья снега тихо падают, падают, укрывая мир за окном, черный как смоль. Бабушка была немыслимо старая, морщинистая, толстенная, грузная, плотно окутанная серыми кружевами. Она величаво сидела в кресле, заполняя его до последнего сантиметрика. Даже мышка не смогла бы протиснуться в уголок, если бы захотела посидеть с нею рядом. А сам я, семилетний, пристроился на полу у ее ног, в пижамке и тапочках.

– Нет, ты, честное слово, меня не обманываешь? – повторял я. – Ты не сочиняешь? Ей-богу?

– Послушай, – отвечала она, – я сама знала пятерых детей, не меньше, которые просто исчезли с лица земли, и с тех пор никто их не видел. Их забрали ведьмы.

– А я все равно думаю, что ты просто нарочно хочешь меня напугать, – не сдавался я.

– Я стараюсь добиться того, чтобы тебя не постигла та же судьба, – сказала она. – Я тебя люблю и хочу, чтобы ты оставался со мной.

– Ну тогда расскажи мне про детей, которые исчезли с лица земли, – попросил я.

Моя бабушка, единственная из всех бабушек, какие мне только встречались, курила сигары. Вот и сейчас она закурила большую черную сигару с запахом жженой резины.

– Первой из всех известных мне исчезнувших пятерых детей, – начала бабушка, – была девочка по имени Рангильда Хансен. Было ей в то время лет восемь, и она играла во дворе с младшей сестренкой. Мать пекла хлеб на кухне и вышла дохнуть свежего воздуха.

– А где Рангильда? – спрашивает.

– А она с высокой тетей ушла, – отвечает сестренка.

– Какая еще тетя? – удивилась мать.

– Высокая тетя в белых перчатках, – говорит сестренка. – Взяла Рангильду за руку и увела.

– И с тех пор никто никогда, – заключила бабушка, – не видел Рангильду.

– И ее не искали? – удивился я.

– Да что ты! Еще как искали, все вокруг обшарили, где только ни рыскали. Весь город всполошился, искали-искали, но так и не нашли.

– А с четырьмя другими детьми что случилось? – спросил я.

– Они все исчезли так же, как и Рангильда.

– Но как, бабуся? Как они исчезли?

– Во всех остальных случаях перед тем, как такому произойти, поблизости видели незнакомую даму.

– Но как, как они исчезли? – повторил я.

– Второй случай особенно удивительный, – начала бабушка. – Жила тут одна семья, по фамилии Христиансен. Жили они в Хольменколлене, и в гостиной у них висела старинная картина маслом, которой они очень гордились. На картине были изображены утки во дворе фермы. Никаких людей, только утки, поросший травою двор и в глубине – домик. Большая такая картина и очень красивая.

И вот однажды дочь их Сольвейг приходит домой из школы и яблоко грызет. Говорит: добрая тетя угостила на улице. А наутро Сольвейг не оказалось в постели. Родители все обыскали, но дочь не нашли. А потом вдруг отец как закричит: «Да вот же она! Наша Сольвейг уток кормит!» А сам тычет пальцем в картину. И там действительно – Сольвейг. Стоит во дворе и бросает уткам хлеб из корзинки. Отец кидается к картине, трогает дочку рукой. Да что толку? Она стала частью картины, просто написанной маслом фигурой.

– А сама ты эту картину видела, ба? С девочкой Сольвейг?

– Конечно, видела сколько раз, – отвечала бабушка. – И ведь что интересно: Сольвейг все время перемещалась по картине. То видишь собственными глазами – в домике сидит, выглядывает из окна. А на другой день вдруг она уже во дворе, в самом дальнем углу, стоит и на руках уточку держит.

– И ты видела, как она по картине двигалась, да, бабуся?

– Никто никогда не видел. Где бы она ни была: во дворе ли кормила уток, в доме ли выглядывала из окна – всегда она была неподвижна, просто написанная маслом фигура. Все это очень странно, – заключила бабушка. – Чрезвычайно странно. И самое странное, что с годами она на картине делалась старше. Через десять лет из маленькой девочки превратилась во взрослую женщину. Через тридцать лет стала немолодой. А потом вдруг, через пятьдесят четыре года после того, как все это стряслось, она совсем исчезла с картины.

– По-твоему, она умерла? – ахнул я.

– Кто знает? – отвечала бабушка. – В мире ведьм творятся совершенно необъяснимые вещи.

– Ну вот, ты рассказала мне про двоих детей. А что с третьим было?

– Третьей была маленькая Биргит Свенсон, – сказала бабушка. – Вон там, прямо от нас через дорогу жила. И вдруг, в один прекрасный день, на теле у Биргит стали расти перья. А через месяц она уже превратилась в большую белую курицу. Родители годами ее держали в прелестном загончике, во дворе. Она даже яйца несла.

– И какого цвета яйца? – спросил я.

– Такие темные. Большущие, я таких и не видывала до тех пор. Ее мать омлеты из них взбивала. Исключительно вкусные.

Я посмотрел на бабушку – сидит в своем кресле, как древняя царица на троне. Глаза – серые, затуманенные и смотрят куда-то далеко-далеко. В ту минуту самым реальным из всего, что было в бабушке, мне показалась сигара, да еще дым, синим облаком окутывавший бабушкино лицо.

– Но ведь эта девочка, которая в курицу превратилась, – она же никуда не исчезла? – заметил я.

– Нет, Биргит не исчезла. Она прожила много лет, неся свои темные яйца.

– Но ты же сказала – они все исчезли?

– Ну, ошиблась, – признала бабушка. – Возраст как-никак. Не молоденькая… Всего не упомнишь.

– А с четвертым ребенком что произошло? – спросил я.

– Четвертым был мальчик по имени Гаральд, – сказала бабушка. – Однажды утром кожа у него пошла серыми и желтыми пятнами. Потом стала жесткой и ломкой, как ореховая скорлупа. А вечером мальчик уже превратился в камень.

– В камень? – поразился я. – То есть в самый настоящий камень?

– В гранит, – уточнила она. – Я как-нибудь тебя отведу на него посмотреть, если хочешь. Его до сих пор держат в доме. Стоит в прихожей такой гранитной маленькой статуей. Гости к нему прислоняют зонтики.

Несмотря на свой юный возраст, я был не склонен верить каждому слову бабушки. Но она говорила с такой убежденностью, так серьезно – без намека на улыбку, глазом не моргнув, – что меня одолели сомнения.

– Дальше рассказывай, бабуся, – попросил я. – Ты сказала, их было пятеро. Что случилось с последним?

– Сигарой не хочешь пыхнуть? – предложила она.

– Бабушка! Мне же всего семь лет.

– Твой возраст в данном случае особого значения не имеет, – ответила бабушка. – Но кто курит сигары, тот никогда не простудится.

– Так как же насчет пятого номера, ба?

– С номером пятым, – начала она, посасывая кончик сигары так, будто это какая-то изумительная вкуснятина, – случилась весьма интересная история. Девятилетний мальчик по имени Лайф проводил летние каникулы со всей семьей на фьорде, они загорали, играли и плавали, ныряя в воду со скал. Нырнул и Лайф, и отец, который за ним присматривал, заметил, что уж слишком долго сын держится под водой. А когда наконец вынырнул, он был уже вовсе не Лайф.

– А кто же, бабуся?

– Он превратился в дельфина.

– Ну уж нет! Не может такого быть!

– Он стал прелестным юным дельфином, – сказала бабушка, – и к тому же весьма дружелюбным.

– Бабуся, – сказал я.

– Что, мой миленький?

– Он на самом деле, честное благородное слово, превратился в дельфина?

– Абсолютно, – подтвердила она. – Да я сама была близко знакома с его матерью. Она мне все это и рассказала. Рассказала, что Лайф-дельфин оставался с ними весь день, он еще катал на спине сестер и братишек. Все чудесно провели время. А потом он взмахнул плавником и – только его и видели.

– Но, бабуся, – не сдавался я, – как же они узнали, что этот дельфин – на самом деле Лайф?

– А он с ними разговаривал, – объяснила бабушка. – Когда их возил на спине, он без умолку шутил и смеялся.

– Ну и суматоха, наверное, поднялась? – предположил я.

– Не особенно, – сказала бабушка. – Ты должен помнить, что мы здесь, в Норвегии, к подобным вещам попривыкли. Тут же ведьмы на каждом шагу. Возможно, прямо сейчас, прямо на нашей улице одна такая живет. Ну а теперь тебе пора спать.

– А эта ведьма не залезет ко мне ночью в окно? – спросил я, едва заметно дрожа.

– Нет, – успокоила меня бабушка. – Не такие они дуры, чтоб по водосточным трубам карабкаться и вламываться к людям в дома. Ты будешь в полной безопасности. Ну, иди, иди. А я тебе одеялко подоткну.