Вектор: Жизнь и смерть

ГЛАВА 3

Поддаваясь объятиям любопытства и чуть ли не детского воодушевления перед новым и неизведанным, Портер, словно плывя на легкой волне, а не шагая по твердому полу, приближался к неизвестному, отдалялся от дома. Возможно, повлиял на его состояние еще и кислородный удар: все же в его обители было ограничение воздуха, а здесь, среди длинных коридоров, он впервые за месяцы начал дышать полной грудью. Ему не стоило большого труда оказаться посреди Т-образного перекрестка, где каждая из сторон все сильнее манила его в свои сети, пробуждая давно забытое желание исследования как способа доказательства своей значимости. Справа в оба широко открытых глаза Портер наблюдал коридор, лишенный потолочного освещения, создавшуюся сокрытую зону, не имеющую конца. Слева же была полная противоположность, словно знающая о наличии темной стороны и тем самым пытающаяся привлечь его светом, раскрывая все секреты и доказывая безопасность для него: ведь, как он мог видеть четко и ясно, там никого не было. Серые стены и почти холодный свет, иногда прорывающийся из краев потолка, создавали неподвижную картину, шагнуть в которую казалось невозможным, ведь не было ни одного движения или осязаемого объекта, и если бы не освещение, ощутить наличие глубины было бы крайне сложно. С коридором по правую сторону было все ясно, плавно уходящая в безграничность чернота не особо привлекала, а скорее, что логично, отталкивала своими опасностями и ужасами, которых эта станция совсем не чурается, а порой, кажется, горда иметь их в наличии. Портер внимательно осматривал обе стороны, сам того не осознавая, ему порой хотелось пустить направление даже во тьму: ведь там, вопреки опасностям и явно живому страху внутри него, все же было куда большее, нежели известное ему за спиной. Но то ли его самосохранение дало признаки жизни, то ли он все же позволил воспоминаниям пробиться и напомнить, что именно из левого коридора он когда-то сюда и пришел. Портер принял решение поверить свету, а не тьме. Сродни дежавю, ему стучали по голове всплески воспоминаний того пути, который привел его через этот пустой коридор в то место, откуда теперь он уходит, даже не оглянувшись.

Проводя голыми пальцами правой руки по стене, он будто бы расширяет собственные возможности, стараясь не потерять ни одной нотки некогда существующей здесь жизни. Порой это настолько явно ощущается, что по кисти проходит вибрация от станции, будто бы пытающейся с ним разговаривать. Боль в левой руке словно исчезла, как и все страхи. Когда Портер был здесь в первый раз, Вектор не подавал ему подобных признаков жизни – лишь склад трупов да мемориалы разных форматов с бесчисленными историями, ждущими момента быть услышанными, заботу о чем он и взял на свои плечи в итоге. Первая дверь слева была открыта и манила его своей историей, познать которую ему безудержно хотелось, ведь даже несмотря на то, что рутина его дня состояла из сортировки и отправки данных со станции, Портер прекрасно понимал разницу между фактами и жизнью. Он взаперти уже целых три месяца: для такого места с такими условиями это долгий срок. И ныне он считает заслуженным позволить себе завораживающее опьянение от чего-то большего, чем простое желание жить.

Внутри был лишь один работающий источник света, прямо посреди небольшого помещения, заставленного по левой и правой сторонам стеллажами с ящиками, надписи на которых говорили о техническом складе, где хранятся запасные ремонтные платы, провода и разные неизвестные ему части тех или иных механизмов. По большому счету, он мало что узнал из попадавшегося ему на глаза. Словно ребенок, впервые покинувший родительский дом, где любое иное место было за окном: ведь двери были закрыты, а внешний мир казался картинкой, живущей по своим, неизвестным ему правилам. Понять их и влиться в ту жизнь, которую хочется чуть ли не потрогать руками, казалось чем-то фантастическим и недостижимым. И вот сейчас, выбравшись за пределы стен и преград, Портер так погряз в этом объективно непривычном ему чувстве, что совершенно забыл о безопасности.

Пока он разглядывал ящики, кое-что, некогда считающее себя мертвым, а на самом деле находившееся в спячке, стало просыпаться. Прямо как он познавал обыденность через призму сказочности, неизвестное существо возвращалось к жизни, вспоминая необходимую примитивность для понимания самого себя. Долгое время лишенное еды, оно забралось в это помещение и спряталось в углу, прямо за дверью, слева от входа. Уткнувшись туда, изуродованный организм, некогда бывший человеком, а сейчас лишь отдельными частями тела напоминающий исходный материал, впал в спячку, еще толком не понимая такого процесса, но уверенный в том, как выгодно это будет для продолжительности жизни. Свернувшись в клубок, худые руки и ноги, заканчивающиеся острыми когтями, спрятали голову между собой, превратившись в невысокий, всего в метр, пенек, где костяная спина играла роль верхней защитной части. Вытянув медленно голову вверх, резкими, но краткими движениями освобождая искаженное угловатостями тело, сопровождая это краткими щелчками, существо обратилось к главному инструменту – слуху.

Портер стоял спиной к двери в тот момент, когда существо убедилось в наличии соседа и, недолго думая, не скрывая своего давнишнего голода, напало. Между ними было метра четыре, когда Портер услышал страшный звериный всхлип, погрузивший его в холодный пот и вернувший из детских впечатлений. Страшное существо на четырех вертикально выставленных конечностях стало неестественно, словно только учась балансированию, выходить из тени на свет – открыто показывая ему облезлую кожу и торчащие кости с головой, лишенной кожи и левого глаза, лишь сохранившей рабочую челюсть с мышцами и слуховую распухшую часть.

Было сложно понять источник большего страха: оглушающий визг или неестественно уродливое тело, уже далекое от строения человека? Сгибающиеся в разных местах кости, походившие на руки существа, стали резко трещать и пытаться схватить Портера, внезапно очнувшегося и возненавидевшего себя за то, что допустил такое положение дел. Все происходило быстро: существо почти не дало ему выбраться, заслонив вход между стеллажами. От безвыходности Портер схватил вытянувшиеся вперед конечности, дабы удержать самого монстра от себя подальше, пока неестественно дергающаяся голова пыталась укусить то, чего не видела, но отлично слышала остатками слуховых возможностей. Глядя прямо в его мертвые глаза, он в страхе кричал со всей силы, помогая себе держать натиск, а потом просто развернулся и потянул врага, который в итоге ударился о стену и немного потерял ориентацию. Используемый с умом момент стал решающим: испуганный и злой человек просто прижал ногой костяное туловище и вырвал одну из конечностей существа. Под проносящийся по станции эхом гневный крик уже поваленного монстра, размахивающего конечностями, словно взбешенный паук, Портер, пытающий перекричать его, непрерывно наносил удары острым концом, попадая то по черепу, то по телу. Размашистыми движениями он словно забивал в землю длинный, в полметра, кол, широко замахиваясь и используя весь свой вес, вкладывая в каждый удар не только гнев, но и боль, которую давно терпел. Портер потерял контроль, лишенный всего, вымещал гнев и обиду в адрес виновника его страдания и боли, забывая напрочь о границах и последствиях, справедливости и жалости, благодаря пробудившемуся зверю. Все самое жестокое и безжалостное проснулось в Портере, словно он мстил за все свои несчастья, причем вскоре он почувствовал, что дело уже не в выживании путем вышеупомянутых инструментов: он просто нашел способ выпустить всю ярость и несправедливость, и будь что будет. Лицо, как и тело, запачкалось кровью, отчего он стал хуже видеть, руки уже стали неметь, а его крик лишился соперника. Состояние аффекта стало настолько сильным, что лишь усталость во всем теле заставила его остановиться и упасть на колени, тем самым приняв позу покорности перед мертвой тварью, словно вышедшей победителем из этой схватки, ведь она до последнего была верной себе.

Грязный, в поту и крови, с тяжестью в грудной клетке и болью в горле, Портер трясся от боли в мышцах, явно не готовых к таким нагрузкам. Но если это лишь вопрос времени, то его ум уже явно труднее справляется с переживанием подобных событий. Когда-то он принимал здешнее успокоительное пронокс, что было и так крайне сильным, а при вступлении в симбиоз с зараженным человеком становилось настоящим катализатором самых разносторонних преображений и невообразимых порой последствий. И без того немыслимые изменения в человеке на этой станции оборачивались еще большими последствиями, не имеющими никакого аналога, хотя и представить было страшно, какой путь выберет иноземная эволюция даже без пронокса. А ведь Портер уже давно заражен, как и любой, чьи легкие вдыхают воздух на станции, где иноземная Жизнь решила создать свою атмосферу, благодаря эксперименту в полевых условиях… То ли из-за вируса, то ли из-за бактерий, но почти каждый сходил с ума в этом месте, становясь разными путями истинным безумцем, умирая в ужасных психических отклонениях и теряя связь с реальностью, а самым неудачным оставалось превращение в ужасающих существ. Были и те, кто вобрал в себя оба варианта.

К счастью для Портера, в тот момент, как он оказался взаперти по воле Харви Росса, еще по одной его воле он смог получить сведения о проноксе и его истинном влиянии. Важным для него сейчас было вспомнить об этом из-за произошедшей драки, которую ранее он бы и не заметил, ведь под действием пронокса ему, казалось, и равных-то нет, и, имея в руках огнестрельное оружие, он не боялся проливать кровь. А теперь, вот уже три месяца как не используя лекарство, он превратился в слабака и труса, с трудом контролирующего своего зверя, хотя никогда таким не был. И тот факт, насколько он был на грани смерти, буквально на пустом месте заставляет ненавидеть себя. Как и следует, все эти размышления отрезвляют его, позволяя наконец оценить события с правильной стороны: он ушел без оружия и припасов, оставив к тому же свой дом открытым, рискуя потерять все запасы и впустить то, с чем сейчас он не справится.

Резко поднявшись и вновь взяв в руку кусок на удивление крепкой белой кости, измазанной в чем-то прозрачно-липком, Портер быстро стал возвращаться, лишь мельком оглядываясь по сторонам, боясь встретить сопротивление и не нанести удар первым. Каждый шаг давался легче и легче, хотя его все же пошатывало, но боль в мышцах придавала и адреналина, да и путь был коротким. «Надо было не прекращать колоть пронокс», – думал он на ходу, принимая факт превращения в нечто ужасное в ускоренном темпе.

Ворвавшись в знакомые стены, Портер сначала был ошарашен от неожиданно нахлынувшего спокойствия и чувства безопасности, а после почти поддался паранойе, вынуждающей проверить каждый угол на наличие врага. На удивление и счастье, никто не ворвался сюда, предвкушая прекращение голода. Стоя посреди, он закономерно подумал о том, что, возможно, никого уже и нет, кто бы мог искать или охотиться, пусть станция и огромная. Лишь те, впавшие в спячку, остались, выиграв главный раунд эволюции, научившись адаптации на долгий период.

Он закрыл дверь, используя замыкание нужных проводов, грохот повторился. Портер вымыл руки, лицо, проверил вырванную кость на отсутствие каких-либо живых организмов, как возможных сейчас, так и могущих появиться в будущем: все же эта Жизнь куда сильнее известной человечеству ранее. Спрятав кость в пустой контейнер из-под еды и убрав за пределы комнаты, прямо к стенке за дверью, ныне спокойно открывающейся, Портер не мог найти себе места.

Часто он представлял тот момент, когда дверь откроется и даст ему шанс убраться с этой станции на корабле. Корабле, арендованном его компанией в служебных целях, куда точку отправки он установил совершенно иную, дабы сокрыть путь полета. Все же каждый полет был под контролем правительства и частных компаний, просто так никуда ты не отправишься: нужны бумаги и цель, разрешение и права… Все это кажется ему таким забавным сейчас.

Много раз он был уверен, что его никто и ничто не остановит от побега, и пусть он лучше умрет при попытке, нежели останется заперт в клетке. «Отличное название – клетка», – подумал он, топчась на месте, крепко держа дробовик в руках, боясь выпустить его из объятий все еще под влиянием недавней схватки. Были моменты, когда он хотел покинуть Вектор способом, показанным Харви, представляя то, как его оставшаяся жизнь пройдет здесь в четырех стенах. Сейчас он в смятении: ведь это был его первый выход за три месяца, и влияние это оказало настолько сильное, насколько он готов поверить в вымысел сегодняшних событий. Ведь в таком случае все остается в мечтах, где нет страха неудачи, а угроза его жизни сводится к минимуму. Кратким движением Портер проверил работоспособность выхода и, убедившись в достоверности своих воспоминаний о сегодняшних событиях, на мгновение всерьез пожалел об открывшейся возможности. Когда живешь в одних стенах, с ними срастаешься – и это сказалось на нем сильнее, чем он предполагал.

– Ты не знаешь, как поступить дальше? – женский голос появился плавно, словно из тишины, не спеша добрался до его ушей, мягкими тонами придав теплоты и уюта. Портер увидел заботу в ее глазах, настоящую и искреннюю, но не жалостливую, а осмысленную. Он рассматривал ее, не желая отвечать: ведь прекрасно знал, что это не будет грубостью или неуважением, все это было в его голове. Темные брюки и приталенная белая рубашка, длинные, зачесанные в хвост черные волосы, минимум макияжа, глубоко посаженные карие глаза. Естественная скромная красота была ей к лицу. Лишь маленькие сережки и тоненькая цепочка были предметами роскоши.

– Мне тебя не хватает… – с трудом произнес он чуть ли не дрожащим голосом, увидев в ответ искреннюю улыбку и заботливый взгляд. – Наших разговоров, наших встреч и того, как ты во всем видела лучшее.

– Но ведь я тоже не могла знать все, верно? И я не всегда была такой, но я понимаю, почему именно это тебе нужно сейчас. Так бы поступила каждая мама для своего ребенка. Жаль, мы не могли видеться всегда, я бы очень этого хотела, но…

– Да, я знаю. Поверь, ваш развод всем дался тяжело. – Портер старался говорить спокойно, не позволяя себе полностью отдаться эмоциям, прекрасно зная, как этот диалог работает на решение его проблемы, ведь именно из-за этого он видит свою маму. – Хотя я ведь помню, как в детстве… в моем детстве вы были счастливы. До сих пор гадаю, придумал ли я ту жизнь или нет. Но она была такой же настоящей, как и другая, крайне ужасная жизнь между двумя родителями, неспособными на примирение.

– Мы делали все, что могли, ради тебя, ты знаешь это, мы…

– Зачем ты это говоришь? Я ведь не верю в это, никогда не верил и не раз видел, как вам двоим было бы лучше без меня, вопреки твоей редкой любви и его поощрению моих редких успехов. Прям кнут и пряник вы оба…

Портер не заметил, как уже злился, чуть ли не повышая на нее голос, но в ответ видел лишь смиренное понимание, которое начинало раздражать его еще больше. Но иного быть не могло. У нее было два образа: первый – это заботливая мама, один лишь взгляд которой уже кричал о сочувствии и понимании, прощении и любви. Второй – это психотерапевт, видевшая мир через причину и следствие, холодная, расчетливая, но крайне умная и порой кажущаяся надменной. Это была не болезнь – просто такой человек, не умеющий находить общий знаменатель, она делила жизнь на личную и профессиональную. Только вот зачастую забывала, что для ребенка подобное разделение немыслимо.

– И все же я здесь, а значит, у тебя проблема, сын. Может быть, обсудим это? – она резко сменила тон, что не удивило Портера ни разу, ведь то была другая сторона одного из родителей. – Ты боишься покинуть это место, я понимаю, за три месяца адаптируешься к условиям, от такого не сбежать. Но у тебя появился шанс – и почему-то ты замешкался, а значит, проблема либо там, либо здесь, согласен?

– Не знаю… Что если все из-за того, что там меня никто не ждет? Ты – мертва, отец – мертв, подружки нет, друзья… самые близкие были с работы, да и они тоже мертвы. Что мне остается, если кроме работы ничего не было?

– А может быть, все куда тоньше? – Портер боялся ее слов, не скрывая страха в глазах, уже понимая, о чем она скажет. – Причина настолько явная, что ты игнорируешь ее, но подсознание все равно не дает забыть. Тот сон, который мучает тебя все чаще и чаще, – он ведь был наяву, это ведь воспоминание, которое ты не можешь отпустить.