«Духовная железа», «гусачина», «купырь», «глядельце», «блонка самоцветная», «бряцало глаголющее», «горница», «небесник». Вряд ли кто-то помнит, что эти слова означают. Что ж, будем выяснять…
Уже во времена средневековой Руси (ну не люблю я этот термин «Древняя Русь»!) тогдашние хирурги умели делать ампутации, трепанации черепа, проводить «чревосечения». Необходимо отметить, что уже в те времена перед операцией инструменты для дезинфекции «проводили через огонь» – а ведь, как мы помним, еще в XIX веке высокообразованные европейские врачи не утруждали себя дезинфекцией ни инструментов, ни рук и занимались травлей доктора Земмельвейса, предлагавшего делать это. Наркоз был стандартным для того времени: маковый отвар и вино в большом количестве (деревянными молотками русские средневековые врачи, похоже, не увлекались, упоминаний об этом в летописях нет). Раны обрабатывали вином, золой и «березовой водой» (должно быть, имевшей дезинфицирующие свойства). После ампутации ног делали и простейшие устройства, соответственно уровню тогдашней «медицинской техники»: деревянные протезы, именовавшиеся «древяница», «тояга» или костель. Согласно письменным источникам, и в Киеве, и в Новгороде имелись «врачеватели», то есть люди, для которых лечение стало особым видом ремесла, профессией. Врачеванием занимались как светские люди, так и монахи в монастырях. Это считалось почтенным и хорошо оплачиваемым занятием.
Параллельно, нужно уточнить, существовала и тогдашняя «нетрадиционная» медицина, потаенная – обосновавшиеся в местах поглуше полуколдуны-полузнахари. Поскольку в работе они наряду с лекарственными зельями использовали и заклинания-волхвования, к широкой известности не стремились, лечили с оглядочкой только «своих» – церковь относилась к ним, мягко скажем, неодобрительно… Наверняка среди них попадались и откровенные шарлатаны – это прямо-таки закон природы что для Руси, что для заграницы. Но, с другой стороны, даже сегодня бывают случаи, когда дипломированные врачи, понизив голос, советуют родителям ребенка для лечения обратиться к «бабке» – и, знаете ли, помогает…
Любили иные иностранцы испокон веков писать о России всякие гадости. Давным-давно некий заезжий иноземец Рихтер, вернувшись домой, издал книгу, где утверждал, что Русь – дикая и малокультурная страна, в русской медицине господствуют мистика и суеверия, так что медицины, по сути, нет, а народ живет в условиях жуткой, говоря современным языком, антисанитарии. Вот только немало прямо противоположных свидетельств других иноземцев…
Никак нельзя обойти своеобразный феномен – русскую баню. С ней сталкивались практически все иностранцы, путешествовавшие по Руси. Многих она попросту пугала – зрелище и в самом деле для непривычного человека было удивительное: в клубах раскаленного пара голые мужчины и женщины что есть силы хлещут себя и друг друга пучками прутьев, а потом еще выскакивают голыми на улицу и бросаются в снег…
Есть итальянская притча времен Возрождения из разряда «плутовских новелл» – о хитрых монахах одного из тамошних монастырей. Кто-то из братии ездил в Россию, был там в бане и, вернувшись, подробно рассказал об увиденном. Монахи в два счета построили у себя точную копию русской бани и с большим удовольствием стали париться. А вдобавок отправили послание вышестоящему церковному начальству, где скромно похвалялись, что они усердно, как и следует верным сынам церкви, постоянно умерщвляют плоть: сидят в клубах раскаленного пара, что есть мочи хлещут друг друга прутьями.
Начальство отправило в монастырь ревизора, посмотреть, как обстоят дела. Ревизор, минутку пробыв в парной (и в самом деле – клубы раскаленного пара, да вдобавок братия друг друга что есть силы связками веток охаживает!), выполз оттуда ни жив ни мертв и доложил начальству: ни капельки вранья, братия в монастыре и в самом деле умерщвляет плоть крайне жестокими способами, с величайшим рвением… Хитрые монахи получили похвалы и льготы…
Пишет арабский путешественник Абу Абдаллах Бекри: «И не имеют они (русские. – А. Б.) купален, но устраивают себе дом из дерева и законопачивают щели его зеленоватым мхом. В одном из углов дома устраивают очаг из камней, на самом верху, в потолке, открывают окно для выхода дыма. В доме всегда имеется емкость для воды, которой поливают раскалившийся очаг, и поднимается тогда горячий пар. А в руках у каждого связка сухих ветвей, которой, махая вокруг тела, приводят в движение воздух, притягивая его к себе. И тогда поры на их теле открываются, и текут с них реки пота, а на их лицах – радость и улыбка».
Ганс Айрманн, один из сопровождающих шведского посла, в своих «Записках о Московии» тоже не прошел мимо русской бани: «Они не пользуются, как мы, скребком для очистки нечистоты с тела, а есть у них так называемый веник, он из прутьев березы, которые высушивают. Летом, пока веники еще зелены и их на бесчисленных телегах привозят в города на продажу, каждый хозяин закупает их во множестве и развешивает для просушки. Ими московиты дают себя хорошенько отхлестать другим. Этот веник предварительно размачивают в теплой воде, которая у знатных людей бывает проварена с хорошими травами, а затем гладят и растирают ими себя по всему телу вверх и вниз, пока вся пакость не отстанет от кожи. Это они делают столько раз, пока не увидят, что совсем чисты. При этом московиты имеют в бане особо здоровое обыкновение обливаться ледяной водой с головы до ног, и только после этого они готовы».
Иностранцев поражало еще, что русские и их прямо-таки тянут в баню, считая ее непременным атрибутом дружеского общения. Курляндец Яков Рейтенфельс, посетивший Москву практически одновременно с Айрманном, писал: «Русские считают невозможным заключить дружбу, не пригласив в баню и не откушав затем за одним столом».
Иностранцы дружно отмечали еще, что в русской бане мужчины и женщины моются вместе (ну, разве что кое-где мужские и женские отделения разделены едва ли не символической перегородочкой), а поваляться в снегу или в проруби выбегают все вместе (подобная практика не имела ничего общего с нынешним обычаем ездить в баню с девочками – хотя нельзя исключать, что отдельные морально нестойкие экземпляры уже в те времена предвосхитили сегодняшние банные развлечения).
Как бы там ни было, только в 1743 году российский Сенат особым указом запретил мужчинам и женщинам мыться вместе. Правда, речь шла только о «торговых», то есть общественных банях, на частные запрет не распространялся (а поскольку там мылись мужья с женами, нельзя исключать, что, в случае молодости супругов, домашние баньки видывали всякое…).
А впрочем, очередной грозный указ Сената соблюдаться-то соблюдался, но лишь в самых больших городах. В провинции все долго оставалось по-прежнему.
Испанец Риберо Санчес, придворный врач императрицы Елизаветы, откровенно восхищался: «Всяк ясно видит, сколь бы счастливо было общество, если б имело нетрудный, безвредный и столь действительный способ, чтобы оным могло не только сохранять здоровье, но и укрощать или исцелять болезни, которые так часто случаются. Я, с моей стороны, только одну российскую баню, приготовленную надлежащим образом, почитаю способной к принесению человеку столь великого блага. Когда помышляю о множестве лекарств, из аптек и из химических лабораторий выходящих, приготовленных столькими иждивениями и привозимых из всех стран света, то желал я видеть, чтобы половина или три четверти оных, всюду великими расходами сооруженных зданий превратилися в бани российские для пользы общества».
Интересно, что иностранцы, долго прожившие в России, вернувшись на родину, частенько заводили у себя бани на манер русских. Особенно быстро этот обычай распространился в Германии. Немецкий врач Макс Плотен писал: «Но мы, немцы, пользуясь этим целебным средством, никогда даже не упоминаем ее названия, редко вспоминаем, что этим шагом вперед в культурном развитии обязаны нашему восточному соседу». А португалец Антонио Санчес даже издал книгу «Уважительные сочинения о русских банях».
Однако, как ни лестно для патриотических чувств убеждение, будто именно Россия обучила мытью «тонувшую в грязи» Европу, объективности ради нужно уточнить, что дело обстояло несколько иначе. Европа не «перенимала» у русских банное дело, а, точности ради, возрождала свое, позабытое на изрядное время.
В раннем Средневековье в Западной Европе бани любили не меньше, чем на Руси. Как явствует из письменных источников, в XIV веке в германских Ульме, Нюрнберге, Франкфурте и Аугсбурге насчитывалось соответственно 11, 12, 15 и 17 бань. А в Вене – 29. В средневековой бане европейцы не только мылись, но и общались с друзьями и знакомыми, могли поесть и получить врачебную помощь. Вдобавок часто мылись и дома: правда, в больших бадьях – бань, похожих на русские, дома не заводили.
Однако настало время, когда все бани потихонечку закрылись. Причина была самая прозаическая: в Западной Европе свели под корень большинство лесов, и дрова вздорожали в разы, на порядки. А углем топить тогда еще не умели. Ситуация такая повлияла и на кулинарию: жареная пища стала привилегией лишь богатых людей. Не в результате каких-то запретов (наподобие существовавших для «низших слоев», не-дворян, касаемо мехов и определенных тканей), а исключительно потому, что жарение требует гораздо больше дров, а они теперь чертовски дороги… Так что народ победнее о жареном и не думал, ограничиваясь всевозможными похлебками как можно более быстрого приготовления, вареным и пареным, а то и тем, что можно было есть сырым (овощи, сыр).
Да вдобавок с чьей-то легкой руки широко распространилось поддержанное многими тогдашними медиками убеждение: мыться – вредно. Мытье, особенно в горячей воде, открывает поры кожи, и в них гораздо легче проникнуть всевозможной заразе. А слой грязи, соответственно, защищает тело от болезней.
В результате сочетания этих двух обстоятельств Европа и засмердела. «Ароматы» годами не мытого тела старались отбить, обливаясь духами. На пару-тройку столетий Европа и в самом деле стала вонючей, немытой, вшивой. А виной всему слова, которых тогда и ведать не ведали: «экологический кризис». Когда с дровами стало получше, стали возрождаться и бани…