Великан Калгама и его друзья

Глава первая, в которой толстолобики прыгают в лодки

Место для дома великан Калгама выбрал на высоком берегу реки. С крутояра далеко окрест видны луга, сопки, леса и перелески. Даже в самый жаркий день тут было прохладно: дул свежий ветерок, а сень могучих дубов укрывала от палящих лучей солнца.

Если ветер задрёмывал где-нибудь в зарослях ивы, Калгама будил его свистом. Засоня подскакивал, оторопело выдыхал: ух! – и деревца пригибались к земле, а трава шла волнами.

Ночью над жилищем Калгамы нависали звёзды: Илан хосикта – три светила, Дяри – Голова медведя, Хада – Полярная звезда, но больше всех ему нравилась Поракта – Венера: она была очень яркой и светилась красивым голубым цветом. Люди, которые жили ниже по течению в небольшом стойбище, тоже смотрели на звёзды. Они почему-то считали их божествами и даже молились Полярной звезде:

– Хосикта, пик-тэн энусинэй аячо гуасели олъгим вагори!

Люди называли себя нанайцами, и Калгама хорошо понимал их язык. Если перевести молитву, то получится: «Звезда, за здоровье больного ребёнка подарю тебе свинью».

Калгама знал: домашняя свинья – очень ценное животное, люди старательно ухаживали за хрюшками, их мясо считалось вкуснее и нежнее свеженины вепря. Да и попробуй-ка, добудь ещё его! А вот Калгама без труда любого зверя поймает. Если, конечно, захочет. Потому что он больше любит ягоды, грибы, побеги папоротника, луковицы саран или корешки полезных трав. А звери пусть живут себе спокойно, они – наши младшие братья как-никак.

Нанайцы сторонились Калгаму и даже пугали им детей. Ну, виноват ли он, что таким уродился? Остроголовый, глаза – голубые, ласковые, так и светятся звёздочками, но, увы, глубоко посажены, да ещё кустистые брови над ними нависают. Ростом Калгама настоящий великан: больше трех метров, а если захочет, то вровень с самым высоким деревом встанет. Как это у него получалось, он и сам не знает. Просто – может, и всё. Если надо, он умеет и невидимым становиться.

Стоит Калгаме только подумать: «Меня не видно» – и, пожалуйста, будто шапка-невидимка его накрывала. Люди знали об этой его особенности и, если требовалось урезонить расшалившихся малышей, прикрикивали:

– А ну, тище! Вот придёт Калгама и утащит в своё логово! Подкрадётся, невидимый, цап-царап и схватит самых непослушных!

Калгама вообще-то обижался: детей никогда не пугал, зачем напраслину на него возводят? И никакое у него не логово, а очень даже уютный домик. Он построил его из бревен лиственницы, крыша надёжно покрыта корой дуба, даже сильный ливень не промочит. Внутри уютно: стол у окна, резные стулья из липы, кровать в углу всегда заправлена, на полу ни пылинки – Калгама любит чистоту. Какое ж это логово, а?

– Уж никак не хуже, чем у Чумбоки! – проворчал Каргама и посмотрел из-под руки на поселение людей.

Чумбока жил с женой почти у самого берега. Фанза у них старая, дырявая, надо бы давно отремонтировать, да Чумбоке всё недосуг: то поспать охота, то погода плохая, то в спине кольнёт, то голова заболит. Но два дела он хорошо делал: рыбу ловить и трубочку курить. Золотистые сазаны, казалось, сами заходили в невод Чумбоки, да большие такие, жирные! Никогда он без рыбы не оставался. А уж если начинал курить, то люди пугались: никак пожар! Сизые клубы дыма закрывали всё небо, дышать нечем, испуганные птицы с криком в тайгу летели.

Как накурится Чумбока, так спать заваливается. Хоть в десять бубнов бей над ухом – даже не пошевелится. И жена его, Койныт, ему под стать: наестся ухи из сазанов, обгложет сладкие рыбьи головки – и на боковую, даже котёл не помоет. «А что его мыть-то? – рассуждает. – Выставлю во двор, пусть дождик сполоснёт. Зря, что ли, вода с неба льётся!»

На этот раз Чумбока не спал. Калгама видел: он сталкивал оморочку на воду. Неплохая, кстати, у Чумбоки оморочка: легкая, из берёзового ствола выдолбленная, она наперегонки с ветром по реке летела – такая ходкая! А тут, только хозяин в неё запрыгнул, быстрее самой резвой чайки оказалась. Другие лодки за ней не поспевали. А высыпало их на реку ого сколько, десятка два. Гребцы стараются, из всех сил вёслами машут. Брызги на солнце так и сверкают!

– Соревнования, что ли? – подумал Калгама. Но присмотрелся и понял причину переполоха: реку переплывал изюбр. Зверь в воде – слишком лёгкая добыча, и мужчины стойбища решили не упускать свой шанс.

Изюбр испугался людей на лодках и поплыл ещё быстрее, но течение сносило его к преследователям. Чумбока ближе всех к нему подплыл и, радостный, уже лук с плеча снял. Сейчас начнёт целиться в оленя.

– Ну, нет! – решил Калгама. – Изюбр беззащитный, надо ему помочь.

Несколько прыжков – и великан оказался на берегу. Вошёл в реку, она ему по колено, схватил изюбра за холку и, как котёнка, вынес на песчаную косу.

– Беги, давай! – сказал он изюбрю. – Если тут есть настоящий охотник, то он тебя всегда догонит. Так будет честно.

Люди в лодках удивились: как это так получилось, что добыча из-под носа у них ушла? Калгама-то специально невидимым сделался, не показался им. Один Чумбока догадался:

– Оленю великан помог, вот что! – заявил он. – Калгама лесных животных жалеет. Слишком добрый! А наши жёны и дети сегодня без ужина останутся. Их ему не жалко!

Народ зашумел, завозмущался:

– Ах, уж этот Калгама! Вечно что-нибудь учудит!

Это они, наверно, вспомнили, как Калгама над Чумбокой и женой его Койныт однажды подшутил. Женщина-то известная лежебока-засоня, можно сказать, спит на ходу. А чтобы муж не упрекал её в сонливости, объявила себя предсказательницей: мол, что ей приснится, то в жизни и случится.

Да ведь хитрая какая! Вернётся Чумбока с богатым уловом, она радостно улыбается: «Сон в руку! Мне всю ночь снилось: листья с берёз падают, да так много! Каждый листик рыбу означал. Не приснилось бы мне этого, ничего бы не поймал, вот!» А если приходил муж с охоты и приносил лисицу, Койныт вещала: «Так и знала! Я во сне горячую чурку в очаге ворочала. Чурка длинная, красная – как лисий хвост. Вот лисица и попалась тебе. Если бы не я, даже бурундука не добыл бы!»

Чумбока сердился, но на всякий случай прислушивался к словам Койныт. Мало ли… Чего только на свете не бывает. У всех жёны как жёны – обычные, а у него – вещунья. Как примется свои сны женщинам рассказывать, те удивляются: надо же, какая ясновидица! А уж если возьмётся чужие сны разгадывать, то такого наговорит – хоть стой, хоть падай. Что правда, что нет – поди-ка, разберись, а сбудется – не сбудется, это уже другой вопрос, потому что Койныт советовала: «Сон предупреждает. Не хочешь, чтоб явью стал, того-то и того-то не делай…» Но если что-то плохое всё-таки случалось, у неё отговорка наготове: «Никудышно, соседка, старалась! Сама виновата!» И что тут в ответ скажешь?

Калгама решил подшутить над Койныт. Как-то раз, когда она храпака задавала, аж с кедра шишки падали, сгреб он постель со спящей ленивицей да и оттащил на сопку.

Проснулась Койныт: «Ой, ну и приснится же! Саран-то кругом, ох, как много: одна к другой как на огороде растут. Надо бы их луковиц накопать, Чумбока их любит. Да чем копать-то стану? Нет уж, лучше ещё посплю. Может, другой сон приснится?»

Долго ли, коротко ли, снова глаза открыла, зевнула: «Охо-хо-хо, никак всё ещё сплю? В жизни не видела столько голубицы, на каждом кустике – ягод с ведро, не меньше! Хороший сон, однако. Вот бы на самом деле в этом ягоднике оказаться…»

Где сон, где явь, Койныт не поняла. Чумбоки-то рядом нет. Тому надоест храпящая жена, он и двинет её локтем, а то и вовсе разбудит: «Хватит дрыхнуть! Иди еду варить!»

А тут – никто Койныт не будит, почивать не мешает. Ну, и решила она: всё ей снится – и красные сараны, и голубица, и ягода-калина, и всякие полезные травки со сладкими корешками. Проснётся, поглядит вокруг, постель поправит и снова на боковую. «Хорошо, Чумбока хоть не снится, – задрёмывая, подумает. – Вечно он мешает самые лучшие сны доглядеть! Ох, хороший, однако, сон. Всегда бы такое снилось!»

Калгама не знал, что и делать. Он-то думал: проснётся Койныт в незнакомом месте – испугается, решит: меньше нужно спать, а то и не такое ещё приключится. Но куда там! Койныт неделю спала, и ещё, наверно, столько бы продремала, да Калгама решил: шутка не получилась, нужно женщину обратно домой вернуть. Но только он поднял её на руки, как Койныт проснулась.

– Келе, ой, келе! – испуганно закричала она. – Зачем ты снишься мне?

Келе значит чёрт. А Калгама всё-таки великан и с нечистой силой ничего общего не имеет.

– Вот ещё выдумала, никакой я не чёрт, – насупился он. – Меня Калгама зовут. И не снюсь тебе. Настоящий я!

Койныт ещё сильнее испугалась. Спрыгнула с рук Калгамы и, что есть силы, бросилась к селу. Только пятки засверкали!

Только тут простодушный Калгама вспомнил: забыл невидимым обернуться. Перепугал бедняжку своим видом. Эх, и корил же он себя за это!

А Койныт домой прибежала, дверь – на засов и, чуть дыша, возле очага рухнула.

– Где тебя семь дней носило? – заругался Чумбока. – Я столько рыбы наловил – соседи завидовали, а сейчас хихикают: вся она протухла! Я бы и сам её посолил и вялиться подвесил, да не мужское это дело…

– Ох, не знаешь ты ничего! – всхлипнула Койныт. – Меня ведь Калгама похищал. А тебе всё равно, где жена была. Хороший муж искать бы стал, а у тебя на уме одна рыбалка. Ничего и не заметил!

Виноватила Чумбоку как только могла. А тот не верит:

– Делать нечего, что ли, Калгаме! Говорят, он серьёзный великан, некогда ему шутки шутить. Так и признайся честно: хотела всласть поспать!

– Ох, какой он страшный, этот Калгама! – гнёт Койныт своё. – Вровень с лесом, весь мохнатый как медведь, зубищи – во, как у тигра! Насилу от него убежала…

– Ладно врать-то! – не верит Чумбока. – Вон и постели твоей нет. Признайся: унесла её в укромное местечко да и дрыхла там в своё удовольствие. А тут рыба протухла. Плохая ты хозяйка?

– Это я-то плохая? – Койныт вскочила, руки в бока упёрла и ну наступать на мужа. – А ну, повтори-ка, что сказал. Может, не так расслышала?

Только Чумбока повторить хотел, как в дверь стукнули. Уже давно замечено: в неё всегда в самый неподходящий момент стучат. Но тут, может, и к месту, потому как Койныт уже была готова вцепиться в волосы мужа. Если уж она ссорилась, то куда только вся её сонливость девалась!

Открыл Чумбока дверь, глядь: перед ней лежанка Койныт валяется. Ну, не сама же она пришла, нет у постели ног. Ясно: кто-то принёс. А кто? Никого в округе нет. Только в отдалении дерева качаются, будто кто-то их рукой раздвигает.

– А! Великан-невидимка идёт! – догадался Чумбока. – Вернул, однако, лежанку Койныт. Значит, не приснился он ей. Ну и дела!

А Койныт-то, болтливая, соседке о своём приключении по секрету рассказала, та – другим женщинам. Скоро всё село над засоней смеялось!

Вспомнив об этом, Калгама даже расстроился. Мало того, что над Койныт и Чумбокой люди теперь втихомолку пересмеиваются, так опять он невольно подшутил: увёл добычу из-под носа.

– Нехороший ты, Калгама, – бранился Чумбока. – Оставил людей без свеженины! Что, пустую похлёбку теперь хлебать?

Это он, конечно, ради красного словца сказанул. У Чумбоки в амбаре и соленая, и вяленая рыба – полным-полно. Никак уж голодным не останется. Но у других-то и вправду еды нет.

– Помочь надо, – решил Калгама. – Вон по реке косяк толстолобиков плывёт. Хорошая рыба, вкусная, я сам её люблю. Придётся попугать её немножко!

Толстолобики, между прочим, очень боязливые. Стоит в воде, допустим, камешками постучать, как они начинают в панике на поверхность выпрыгивать. Так и скачут, так и скачут! А у страха-то глаза велики – не разбирает рыба, куда прыгает. Так и в лодку рыбаку попасть может. Никаких снастей не надо.

Вошёл Калгама в реку, хлопнул в ладоши под водой – толстолобики испугались и ну выпрыгивать, метров по десять пролетали прежде, чем снова плюхались в Амур. Некоторые, самые большие, прямиком в лодки к людям сигали. А те и рады!

Никто без рыбы не остался. Вечером всё село лакомилось ухой да Калгаму хвалило.