Как известно, новое прочтение истории Тридцатилетней войны (1618–1648) в том и заключается, что в ней усматривают военный конфликт двух цивилизаций, находившихся не только в политическом, но и в идеологическом противостоянии. Суть его вкратце сводится к следующему. Согласно этой концепции, воплощением государственности — наследия ренессансной теории и практики, окрашенной протестантизмом, — являлись Соединенные провинции; им противостоял другой тип государственности, вдохновлявшейся идеологией контрреформации, воплощенной в политике Испании. Разумеется, было бы примером упрощенчества усмотреть в этой войне только конфликт между странами — поборницами капитализма, с одной стороны, и старого порядка — с другой. Коалиции воюющих государств формировались по линиям, весьма и весьма касательным к указанному водоразделу. Тем не менее в своей подоснове смутно прогреваемых общественно-экономических интересов, может быть даже как историческое предсказание, указанный водораздел несомненно уже присутствовал и давал о себе знать (см.: Polišensky J. V. The Thirty Years War. Berkley, 1971. P. 9).
Следует заметить, что пересмотр господствующих в историографии позиций осуществляется ныне более широким кругом историков в сравнении с той сравнительно узкой группой специалистов, которая положила начало этому движению и известна ныне под названием «ревизионисты».
Т. е. политически полноправной части нации, имущественное и правовое положение которой обеспечивало ей реальное представительство в парламенте.
Если не считать скоротечной второй гражданской войны 1648 г.
Основными центрами угледобычи были помимо Ньюкасла графства Ноттингем, Вустер, Стаффорд, а также Уэльс. Дешевый водный транспорт открывал возможность для сравнительно дешевых перевозок Угля на далекие расстояния, в частности из Ньюкасла не только в Лондон, но и во Францию.
Хотя это описание принято считать скорее обобщенным, нежели конкретным, т. е. изображением определенного случая, тем не менее сама возможность такого описания свидетельствует о распространенности данного явления.
Так, некий Уильям Стамп арендовал помещения бывшего монастыря в Малмсбери и Осни, в которых было занято около 2000 рабочих.
Впрочем, отнюдь не редкими были случаи, когда такой предприниматель снабжал работающих на дому рабочих не только сырьем, но и станками.
Знаменитый Елизаветинский статут об ученичестве 1563 г. продолжал регулировать объем и технологию производства: требование семилетнего ученичества от всех желающих заниматься ремеслом в городе, запрет держать под одной крышей более двух станков, запрет совмещать в одной мастерской работу ремесленников различных специальностей, ограничение числа подмастерьев, занятых у одного мастера, и т. д.
Существование в промышленности этого времени уклада мелкотоварного, в особенности на севере и северо-востоке страны, не подлежит сомнению. Однако в столкновении городских и сельских форм промышленного производства его носители чаще всего оказывались на стороне последних.
Квартер — мера сыпучих тел, равна 2,9 гектолитра; мера веса — 12,7 кг.
Рост неземледельческого населения, обусловивший значительное расширение хлебного рынка, — явление общеанглийское. Так, данные по Глостеру (начало XVII века) свидетельствуют: 46,2 % взрослого (от 20 до 60 лет) мужского населения было занято в земледелии, 53,8 % — в ремесле и промыслах.
Еще во второй половине XVII века Уильям Петти различал прибавочную стоимость только в двух формах: земельной ренты и процента, причем последний он выводил из первой.
Так, из 67 сданных в аренду ферм, изученных английским ученым Р. Тоуни для XVI века, 37 относились к разряду крупных (из них 33 имели пахотную площадь от 200 до 155 акров и 4 фермы — от 700 до 900 акров); 24 фермы относились к разряду средних (от 50 до 200 акров), и только 6 ферм — к разряду хозяйств крестьянского типа (менее 50 акров). Мы еще плохо осведомлены по вопросу об экономических условиях функционирования арендуемых хозяйств, чтобы грани между названными разрядами считать абсолютными.
Держатели земли в манорах на обычном праве, т. е. на условиях уплаты ежегодной ренты и так называемых вступных файнов, уровень которых регулировался обычаем (отсюда их название — «обычные» держатели), но в действительности бесправные и беззащитные перед волей лорда манора, надумавшего обычаем пренебречь и условия держания изменить в свою пользу. Королевские суды (так называемые суды общего права) в таких случаях жалоб от копигольдеров не принимали и исков не рассматривали.
Многие предприимчивые лендлорды предпочитали самостоятельно вести нацеленное на рынок хозяйство в своих доменах и — более того — снимать дополнительно крупные аренды в других манорах.
Слой вечнонаследственных копигольдеров, условия держания которых оставались неизменными, был крайне малочисленным и локализовался главным образом на востоке и юге страны.
Между 1530–1640 гг. корона продала в частные руки земельные владения на сумму 6,5 млн ф. ст. В результате столь интенсивной распродажи домен английской короны был в 1603 г. намного меньшим, чем в 1500 г.
В 1625 г. Сити Лондона — основному кредитору короны — было передано коронных земель на сумму 216 310 ф. ст.
Чтобы судить о роли копигольда в судьбе английского крестьянства к началу XVII века, приведем следующие данные:
В Восточной Англии рента в течение XVI века возросла в 6 раз; в манорах Уилтшира — в 10 раз в промежутке между 1510 и 1650 гг.; в Уорикшире — в 3 раза (между 1556 и 1613 гг.) и повторно в 3 раза между 1613–1648 гг.; в Ноттингемшире в течение XVI века рента возросла в 6 раз. Рентные доходы владений в Эссексе составляли: в 1572 г. — 1400 ф. ст., в 1596 г. — 2450 ф. ст., в 1640 г. — 4200 ф. ст. Доходы йоркширских маноров лордов возросли между 1613–1651 гг. на 400 % (Kerridge Е. The Movement of Rent 1540–1640. — Econ. Hist. Rev. (2-d Ser.). VI, 1.
Обычный размер такого платежа, взимавшегося по истечении срока копии с наследника двора, равнялся сумме годовой ренты.
Еще в трактате «Рассуждение об общем благе» (1549 г.) «рыцарь» доказывал, что огораживания могут быть и «благими», ибо, как свидетельствует опыт, такие графства, как Кент, Эссекс, Девоншир, в которых огорожено больше всего земли, являются богатыми. При этом он, конечно, обошел молчанием, какой ценой это «богатство» куплено и кому оно пошло на пользу.
Разумеется, для людей «четвертого сорта» «открытость» более высоких сословных статусов оставалась пустой и формальной.
Так, владения графа Мальборо приносили 340 ф. ст. в год.
В 1642 г. ставшие на сторону короля пэры задолжали финансистам Сити около 2 млн ф. ст.
Разумеется, джентри и в имущественном отношении, и формально юридически подразделялось на крупное — верхний слой (баронеты и рыцари), средний слой (эсквайры), низший слой («приходские» джентри — «просто джентльмены»). О количественном соотношении этих разрядов могут дать представление следующие данные (в канун гражданской войны 1641 г.): по Йоркширу насчитывалось 30 баронетов, 70 рыцарей, 256 сквайров, 323 «просто джентльмена»; по Ланкаширу — 7 баронетов, 6 рыцарей, 140 сквайров и 641 «просто джентльмен». Попытка выразить на владельческом языке эти градации привела — на материале Йоркшира — к следующему: низшие джентри владели 50–100 акрами земли, или имели годовой доход в 200 ф. ст.; средние джентри — 1–5 тыс. акров земли; высшие джентри — 5–20 тыс. акров земли. Если же попытаться перевести язык землевладения на язык годового дохода, то 679 представителей джентри Йоркшира в 1642 г. подразделялись следующим образом: 362 (или 53,3 %) получали годовой доход ниже 250 ф. ст.; 244 (или 35,9 %) имели доход 250–999 ф. ст. и 73 (или 10,8 %) — доход, превышавший 1000 ф. ст.
Так, в маноре Нассингтон (Норсемптон) насчитывалось 55 дворов владельцев, каждый из которых мог содержать на общинных пастбищах 3 коровы и 10 овец.
Для сравнения укажем, что имущество некоего Поллена Паркера из Сингглетона (Дерем) после его кончины было оценено в 74 ф. 8 шилл. помимо 60 ф. в монете.
Особенно много таких «незаконных» хижин (т. е. без земельных участков) вырастало на пустошах в тех районах, где преобладало пастбищное хозяйство, и в промышленных, особенно в сукнодельческих, зонах — в Динском лесу, Глостершире, Уилтшире, Сомерсетшире.
По другим данным, эта сумма равнялась только 9 ф. ст. в год.
Недаром, чтобы прокормить себя, должны были с детства трудиться по найму все члены семьи такого работника.
Так, в Девоншире эти расценки оставались неизменными в течение всей первой половины XVII века, в то время как цены на пшеницу возросли за этот срок втрое. В Уорикшире заработная плата наемных рабочих в 1685 г. была ниже той, которую здесь платили в 1594 г.; цены же на продукты питания за этот период выросли в 5 раз.
Опубликованная в Торонто в 1983 г. работа М. Финлейсона «Историки, пуританизм и Английская революция» привлекает внимание прежде всего острым неприятием ее автором таких общих, концептуального характера понятий, как «революция», «пуританизм» и т. п. И это под предлогом, давно, впрочем, выдвинутым неопозитивистскими методологами, опасности «неореализма» — реификации (т. е. их «овеществления»), превращения их в некую историческую реальность. Действительно, поскольку это касается понятия «пуританизм» (его научное употребление восходит к концу XIX века), то современники революции середины XVII века его не знали. Они «обходились» термином «пуританин», которым, кстати, именовали весьма различные оттенки неприятия существовавшего порядка вещей, причем не только в церкви. Однако историческая наука, если она, разумеется, не желает ограничивать свои функции регистрацией частностей, не может и не должна отказываться от пользования общими понятиями, в частности понятием «пуританизм». Обобщение явлений действительности в понятиях не ведет к ее схематизации, а является способом ее научного познания.
Ход истории вскоре подтвердил правильность этого заключения: монархический строй был уничтожен в ходе революции середины XVII века (1649 г.), всего лишь три года спустя после уничтожения епископального строя национальной церкви (1646 г.).
Помимо всего прочего, поскольку епископы по сану своему заседали в парламенте в качестве членов палаты лордов, они автоматически обеспечивали короне 26 голосов, не говоря уже о том, что через них корона осуществляла значительную часть чисто административных функций на местах.
Можно согласиться с тем, что в плане хозяйственной этики пуританин мало отличался от англиканина — такова была «политическая экономия» протестантизма в целом. Главное отличие пуританина от англиканина заключалось в его позиции по отношению к истеблишменту — церковному и светскому.
Правомерность именовать совершенно разнородные элементы этой оппозиции термином «пуритане» подтверждается практикой столь широкого его словоупотребления в официальной терминологии правительственных реляций этого времени.
На 9244 прихода в 1603 г. приходилось только 3804 официально допущенных клирика.
По мнению епископа Хэккета, Гулль был первым среди городов, отказавших в подчинении королю, по той причине, что он был «испорчен» лекторами.
См. главу I.
Подавляющее большинство английского народа, поскольку речь шла о праве участвовать в парламентских выборах, не относилось к числу «свободных». Напомним, что сэр Томас Смис включал в этот разряд поденщиков, бедных хозяев, торговцев или лавочников, лишенных свободной земли, копигольдеров и всех ремесленников: «…они не обладают ни голосом, ни властью в нашем государстве, и их не принимают в расчет, за исключением того, что ими только следует управлять». Таким образом, и публичная свобода рассматривалась в качестве привилегии прежде всего обладателей земельной собственности определенной юридической категории (фригольд) и определенного размера (с годовым доходом 40 шилл.). В результате ею обладало лишь абсолютное меньшинство английского народа — фригольдеры в деревне и так называемые фримены в городах. По сути палата общин была по своему составу однородно дворянской, ибо в подавляющем большинстве случаев и города были представлены джентри.
Что ставило человека в положение, близкое к объявлению его вне закона.
Так, в Лондоне проверка качества шерстяных тканей, предназначенных на экспорт, превратилась при Якове I в откровенную торговлю «штампом», подтверждавшим их «добротность». Вместе с тем сам по себе институт контролеров не мог не тормозить распространение новой технологии в сукноделии, в частности в производстве более легких шерстяных тканей.
Профессор К. Хилл приводит следующие многозначительные данные: из каждого шиллинга, переплаченного потребителем из-за существования монополии на данный товар, корона извлекала только 1 1/2 пенса, т. е. 1/8, а 7/8 присваивал владелец монополии.
Хотя в условиях торгового кризиса начала 20-х годов XVII века парламент объявил вывоз крашеных и отделанных сукон свободным для всех, однако купцы-авантюристы сумели вернуть себе, разумеется за немалую плату в казну, монополию.
Елизавета I продала коронных земель стоимостью 800 тыс. ф. ст., а Яков I — на сумму 775 тыс. ф. ст., что сократило поступавший с них доход дополнительно на 25 %.
Непреложный в правосознании тех лет публично-правовой принцип, согласно которому суверенитет безраздельно принадлежал королю, разделял и влиятельный деятель оппозиции в парламенте 20-х годов сэр Джон Элиот. Оказавшись в 1629 году по вине Карла I в заточении в Тауэре, он написал трактат «De jure majestatis» («О праве суверенитета»), в котором утверждал, что суверенитет — это не право подданных, а исключительное право короля. Элиот пытался убедить последнего, что его суверенитет отнюдь не потерпит ущерба от того, что подданные наделяются свободой обсуждать в парламенте политику короля. В мирное время гармония в государстве требует, чтобы суверен не затрагивал собственность подданных без их согласия.
Это, несомненно, заимствованное из опыта «образцовой» абсолютной монархии во Франции «изобретение» имело в Англии свои особенности. Дело в том, что в условиях отсутствия развитой бюрократической системы продажа должностей усиливала одновременно в управлении и без того значительный элемент малоэффективности, в особенности на местах, и коррупции. По данным исследователя этой проблемы Д. Эйлмера, в 1630-х годах обладатели должностей получали в год в качестве «дохода» 300–400 тыс. ф. ст., т. е. половину того, что поступило в эти годы в королевскую казну. Иными словами, продажа должностей, «выгодная» казне получением моментального дохода, оказывалась отводящим от нее каналом огромных сумм, причиной оскудения ее в долговременной перспективе.
Как мы помним, Декларация палаты общин в марте 1629 года объявила этот сбор незаконным и, более того, под страхом наказаний запретила его выплачивать.
Выдвинутые против него обвинения включали «советы» королю использовать ирландскую армию против «бунтовщиков» в Англии и, расправившись с главарями оппозиции, управлять страной методами чрезвычайного положения.
Что касается потонного и пофунтового налогов, то вместо разрешения собирать его сроком на год, данного Карлу I первыми двумя его парламентами, Долгий парламент требовал возобновления его согласия на это каждые два месяца.
Помимо него Долгий парламент создал пять комитетов — по вопросам торговли, религии, жалоб, Ирландии, по делам судебных палат. Управление отдельными областями общественной жизни посредством парламентских комитетов, введенное Долгим парламентом, предвосхищало будущие министерства.
Роль Пима в организации наступления Долгого парламента на королевскую прерогативу на рассматриваемом этапе революции была столь велика, что, как не без иронии отмечали его недруги, в подписи этого джентльмена не хватало только литеры «R» (Rex — король), сопровождавшей королевские указы.
Дело в том, что многие потомки средневековых переселенцев из Англии в Ирландию, в значительной степени этнически смешавшиеся с ирландцами, так называемые англо-ирландцы, являлись католиками.
Так, пункты 31–32 «Великой ремонстрации» мельком касались вопроса об огораживаниях общинных земель, пункты 33–34 указывали на разорение суконной промышленности, на эмиграцию суконщиков в Голландию и Новую Англию.
Сколь большого накала приняла борьба в палате общин «за» и «против» принятия «Великой ремонстрации» и сколь фундаментально важным представлялось революционно настроенным пуританам ее содержание, видно из реплики Оливера Кромвеля: «Если „Великая ремонстрация“ была бы отвергнута, то для всех честных людей не оставалось бы ничего другого, как покинуть навсегда Англию и найти пристанище на новых берегах».
Огромное знамя с изображением королевских гербов по четырем углам с короной в центре и указующим «с неба» перстом: «Воздайте кесарю должное ему».
Это, разумеется, не исключает того, что в пределах роялистской «зоны» имелись отдельные опорные пункты парламента, как и, наоборот, в «зоне» парламента — опорные пункты роялистов. В указанном географическом размежевании «кавалеров» (роялистов) и «круглоголовых» отражена ведущая тенденция в размежевании общественных сил.
То обстоятельство, что определенная часть провинциальных дворян оказались в ходе войны «нейтралами», объясняется не только их «равнодушием» к будоражившим парламент вопросам высокой политики, но и страхом перед непредсказуемыми для них последствиями самого факта втягивания демократических низов в войну. Это не должно затуманивать вопрос о социально-классовой природе гражданской войны.
Англиканское духовенство, как и следовало ожидать, оказалось на стороне короля.
Своеобразие момента хорошо перелает сообщение из Сент-Олбенса летом 1642 г.: курьер привез одновременно три прокламации: одну (парламентскую) — о повиновении комиссарам по набору в милицию парламента, другую (королевскую) — запрещавшую набор без большой печати, третью (парламентскую) — запрещавшую расквартирование в городе кавалерии.
Обращает на себя внимание большой удельный вес в рядах роялистов дворян-католиков. Так, в северных графствах одну треть офицеров королевского ополчения составляли католики.
В Оксфорд к королю перебрались 175 членов палаты общин (более 1/3 ее состава) и более 80 пэров (4/5 ее состава). С «бунтовщиками», т. е. парламентом, осталось только 30 пэров.
Попытки парламента «договориться» с королем не прекращались на протяжении всей гражданской войны: в 1643, 1644, 1645 и 1646 гг.
В области политики усиление военной роли индепендентов сказалось в парламенте в том, что после более трехлетнего заключения в Тауэре в январе 1645 г. был казнен архиепископ Лод, а в октябре 1646 г. было уничтожено епископальное устройство церкви.
На почве военного разорения в юго-западных графствах в 1644–1645 гг. возникло «нейтралистское» движение крестьян, так называемых клабменов, организовавших вооруженные отряды для защиты селений от вторжения как роялистов, так и частей парламента. Это обстоятельство исключает возможность усматривать в нем аналогию Вандее во время Французской революции конца XVIII века. В Англии речь шла об отрядах крестьянской самообороны, которые защищали деревенский мир от обескровливавших его вторжений военных отрядов, прежде всего роялистских. Поскольку социальный состав клабменов до конца еще не выяснен, трудно заключить, какие слои крестьянства возглавили это движение.
Хотя и не следует, как это делает автор этих строк, преувеличивать прежние «облегчения» и «свободы», но несомненным фактом являлось повсеместное ухудшение положения копигольдеров и мелких лизгольдеров на землях, на которых сменились владельцы.
Под «вольностями» современники революции понимали изъятия, облегчения, привилегии.
Точнее, всякая форма объединения церковных общин с этой точки зрения могла принимать только добровольные формы, т. е. заведомо исключала всякую принудительность и подчиненность.
Левеллер Л. Кларксон сам писал в 1647 г.: «Ибо кто же являются угнетателями, если не знать и джентри, и кто являются угнетенными, если не йомен, арендатор, ремесленник и наемный работник?»
После публикации исследования К. Макферсона «Политическая теория собственнического индивидуализма» («The Political Theory of Possessive Individualism») (1982 г.) в историографии развернулась дискуссия по вопросу о границах круга людей, которые, по мнению левеллеров, должны были быть признаны правомочными участвовать в парламентских выборах. Думается, что следует согласиться с теми ее участниками, которые полагают, что левеллеры склонялись, не без колебаний, к тому, чтобы из этого круга мужчин (о женщинах вообще речи не было) исключить тех, кто потеряли состояние «свободнорожденных», либо по бедности, либо как находящиеся в услужении за плату и живущие под крышей своего «благодетеля».
Возникновение в армии демократической организации в лице «агитаторов» вдохновило народные низы Лондона в графствах на серию петиций с требованиями уничтожить десятину, файны копигольдеров и ограды, возведенные на общинных землях, что, по мнению современника событий Клемента Уокера, означало требование разрушить монархию, ибо «не может какой-либо государь быть королем только нищих лудильщиков и сапожников».
В центре историографических трудностей, связанных с вопросом о трактовке левеллерами термина «свободнорожденный», стоит, несомненно, неясность социального положения лиц, которых называли «слугами», а именно: призывали ли они включать в их число всех получавших заработную плату, т. е. наемных рабочих, или только «слуг» в собственном смысле слова, т. е. находившихся в услужении у другого лица. Представляется, что из возможных толкований ближе к истине второе.
Характерно, что слово «республика» так и не было употреблено в соответствующем акте. Вместо него фигурировал термин «commonwealth», т. е. государство общего блага.
Так называли оставшуюся после прайдовой чистки часть членов парламента, продолжавших заседать в палате общин.
Помимо светских форм более или менее организованно выраженное недовольство народных низов режимом индепендентской республики достаточно широко проявлялось и в религиозной форме — в радикальных сектах. Среди них широкое распространение приобрела секта рантеров — последователей доктрины о всеобщем спасении уверовавших в Христа. Следствием этой доктрины было убеждение в том, что удостоившийся божьей благодати не может сотворить греха, следовательно, неподсуден в своих поступках человеческому суду. Нет сомнения, что в этом открытом отрицании рантерами «человеческих законов» выливался протест народных низов против социальной несправедливости этих законов и властей, стоящих на их страже. Действительно, угроза, исходившая от рантеров, заключалась не в их «распущенности», как уверяли их гонители, а в проповеди общности имущества. Так, проповедник Эбиезер Копп писал: «Истинная общность веры среди людей заключается в общности всех вещей, не называя то, чем кто-либо владеет, своей собственностью».
Что же касается рядовых и младших чинов, которым вместо уплаты задолженности вручали «свидетельства» на получение наделов земли в Ирландии, то большинство из них продали их по дешевке по большей части своим же офицерам, так как помимо всего прочего они не обладали средствами для обзаведения здесь хозяйством.
Как установлено новыми исследованиями, эти земли были, как правило, выкуплены через подставных лиц прежними владельцами, тем более что цены на них были ниже рыночных.
Согласно этой доктрине, Англия оказалась на пороге пришествия Спасителя — Иисуса Христа, который установит в стране «тысячелетнее царство; в нем он будет править вместе со святыми». Эта «монархия» являлась по счету пятой после крушения «четырех» предшествующих, включая римскую.
Поскольку восстановление в стране католицизма повлекло бы за собой восстановление монастырей и возвращение им конфискованных владений.
Судя по всему, Оливер Кромвель был не только заботливым отцом — его нежная привязанность к детям хорошо известна, но и любящим мужем. Тридцать лет спустя после вступления в брак он писал жене, по-видимому жаловавшейся на одиночество: «Ты дороже мне, чем какое-либо другое существо».
Новая хартия вместо двух бейлифов и 24 членов общинного совета, свободно выбираемых ежегодно, передавала управление городом олдерменам, избранным пожизненно, и мэру, ежегодно избираемому самими олдерменами. Это был типичный образец олигархического переворота в городской общине.
Вполне вероятно, что перед нами образец «предсказания» задним числом. Оно могло быть порождено военными успехами Кромвеля в гражданской войне, но было «опрокинуто» назад — ко времени, предшествовавшему разрыву парламента с королем. Впрочем, Гемпден, как близкий родственник Кромвеля, мог здраво судить о его дарованиях.
Характерно, что статья 32 «Ремонстрации», гласившая: «Большое количество общинных земель и отдельных участков было отобрано у подданных без их согласия и вопреки им», была внесена Кромвелем.
За исключением оставшихся к этому времени в живых ветеранов участников войны против Испании на стороне Голландии и буквально считанных участников Тридцатилетней войны. Среди них на стороне парламента остались граф Эссекс, сэр Томас Ферфакс, Александр Лесли, Филипп Скиппон, Джордж Монк и др.
Под понятие «новые пути» современники Кромвеля подводили во всех областях жизни, и прежде всего в отправлении религиозного культа, нечто не традиционное, предписанное, а свободно творимое. Соединение этого понятия с индепендентством указывало на отказ от принудительного в национальном масштабе единообразия в церковных делах.
Для пораженческой тактики графа Манчестера характерен исход битвы при Ньюбери (27 октября 1644 г.), в которой у него имелось двойное превосходство сил над войском «кавалеров» (19 тыс. человек против 10 тыс.), и тем не менее он атаковал столь вяло и нехотя, что роялисты ушли с поля боя почти без потерь.
Перед нами социально-политические выводы из уже упоминавшейся выше доктрины о так называемом нормандском завоевании. Суть ее заключалась в том, что с приходом в Англию Вильгельма Завоевателя и нормандских баронов прервалась «органическая» эволюция англосаксонского общества, была погублена исконная свобода народа, низведенного новыми распорядителями жизни до положения рабов. Разумеется, что, за исключением самого факта нормандского завоевания Англии, представления о донормандском общественном строе англосаксов — образец исторической мифологии. Тем не менее, поскольку режим стюартовского абсолютизма рассматривался в пропаганде публицистов парламента в качестве исторического восприемника всего, что связывалось с угнетением общин Англии нормандскими завоевателями, рассматриваемая доктрина сыграла важную мобилизующую роль в годы революции.
Споры по вопросу о том, знал ли Кромвель о предприятии корнета Джойса, или, быть может, он действовал по его прямому побуждению, начались вскоре после этих событий. Думаю, что можно согласиться с мнением, согласно которому Джойс вероятнее всего действовал по побуждениям, не исходившим непосредственно от Кромвеля. Недаром на вопрос парламентских комиссаров о полномочиях Джойс ответил: «По поручению солдат».
Скорее всего это событие послужило для Кромвеля сигналом к вмешательству в дела армии (см. по этому поводу мнение автора новейшей биографии Кромвеля Д. Тиллингхема: «Кромвель, конечно, знал и одобрил этот шаг». Впрочем, в обоих случаях доказательств никаких).
Граф Кларендон в своей «Истории» высказал подозрение, что побег этот был инспирирован Кромвелем, который, убедившись в несговорчивости Карла I, хотел создать казус, исключавший для парламента, т. е. «для его пресвитерианских соперников», возможность дальнейшего ведения с ним переговоров. Он отмечал: сообщение в парламенте о бегстве короля Кромвель сделал с такой необыкновенной радостью, что все заключили: король находится там, где Кромвель желал, чтобы он находился. И в самом деле, подобное подозрение могло легко возникнуть, так как гарнизоном этого острова командовал кузен Кромвеля Роберт Геммонд. Помимо этого известно, что незадолго до бегства короля Кромвель посетил остров Уайт 4 и 12 сентября; к тому же известна версия, будто Кромвель отправил своему кузену Эдуарду Уолли, командиру охраны Карла I в Гемптон-Корте, письмо, в котором сообщал о существовании заговора с целью убийства короля, побуждая его немедленно показать это письмо королю и тем самым подсказать ему мысль о побеге. И хотя ближайшие советники короля в те дни Беркли и Эшбурнэм позднее свидетельствовали, что детали побега были разработаны ими в беседах с королем, тем не менее очевидно, что без «содействия» охраны этот побег не мог свершиться.
Т. е. если поднимется восстание народных низов против власти парламента, то в этом он сам будет виноват, оставаясь глухим к их требованиям.
В первоначальном варианте этой декларации, принадлежавшей Айртону, значилось нечто более определенное — требование суда над королем и роспуска парламента. Пока шла выработка компромиссного варианта «Ремонстрации», Совет офицеров сделал 15 ноября (со своей стороны как бы соревнуясь с пресвитерианами парламента) последнее мирное предложение королю. 16 ноября был получен его отрицательный ответ. 18 ноября большинством голосов был одобрен окончательный текст документа.
Перед нами знаменательный момент в истории революции: победа над пресвитерианами в парламенте, в результате чего Кромвель стал хозяином политического положения, сделала уже ненужной «левоблокистскую» тактику. Отныне «союз» с левеллерами — не более чем тягостная дань прошлому, Кромвель в нем больше не нуждался.
Вскоре после Карла I были казнены захваченные в плен предводители роялистов во второй гражданской войне — герцог Гамильтон, граф Голланд, полковник Пойер, лорд Кейпл.
Полковник Оккей приобрел два владения; генерал-лейтенант Ламберт — владения в графстве Серри, полковник Уолли — два манора в графстве Норфолк, полковник Прайд — парк в Серри, сэр Нортон — манор Ричмонд с парком и т. д.
Своим названием этот парламент обязан фамильному прозвищу одного из его членов, Вачеволе (лат.) (имя не сохранилось), — лондонского торговца, подвизавшегося в качестве баптистского проповедника.
Не исключено, что Кромвель сознательно смешивал левеллеров с «истинными левеллерами», чтобы сделать их имя и устремления более одиозными.
Секретный пункт его содержал обещание Мазарини не допускать Карла Стюарта во Францию.
Так именовался английский перевод Библии, осуществленный протестантами, бежавшими из Англии в Женеву в правление Марии Тюдор (1553–1558). В отличие от официальной, так называемой Большой, Библии она была небольшого формата, удобная для индивидуального и домашнего пользования.
Год рождения Джона Лильберна устанавливается не по приходским записям, а по эпизодическим упоминаниям самого Лильберна, сколько ему лет в момент данного, описываемого им события. Туманность и неопределенность этих указаний позволяет одним исследователям считать искомым годом 1614-й и соответственно местом рождения — Гринвич.
Манор Тикли-Панчардон включал 200 акров пашни, 100 акров лугов и 200 акров пастбищ. Наличие в маноре всего лишь 2 мессуагиев может свидетельствовать либо о том, что в этих данных фиксирован только домен лорда, либо о том, что держатели здесь были изгнаны в ходе огораживаний, либо, наконец, о том, что речь идет о типе пастбищного хозяйства, в котором земли много, а людей мало.
Так, сэр Томас Лильберн числился в 1630-х годах среди наиболее известных и влиятельных предпринимателей и торговцев в Ньюкасле. Брат Ричарда Лильберна Джордж занимал такое же положение в Сандерленде.
Старшим был его брат Роберт, в годы гражданской войны сражавшийся под началом Ферфакса и Кромвеля в чине полковника кавалерии.
Только при Карле I он пробыл во Флитской тюрьме с конца 1638 по конец 1640 г.
Подобного рода торговые ученики никогда не забывали своего «благородного» происхождения и при всяком удобном случае об этом напоминали. Так, Джон Лильберн писал: «Я сын джентльмена, и мои друзья занимают видное положение в графстве, в котором они живут». Или: «Я второй сын джентльмена». Или: «Я происхожу из древнего и уважаемого рода».
Речь идет о сочинении Джона Фокса, опубликованном в 1533 г. и в среде пуритан ценившемся как своего рода вторая библия. Архиепископ Лод запретил его переиздание.
Приведем только два примера: наставление Бейли «Практика благочестия» («The Practice of Piety») между 1612 и 1636 гг. издавалась 36 раз. Точно так же и наставление Дента «Тропа простого человека в небеса» («The plaine mans path to Heaven») между 1601 и 1640 гг. выдержало 24 издания.
Когда впоследствии от изувеченного во время публичного бичевания Лильберна потребовали отречения от своих убеждений, он воскликнул: «До тех пор, пока епископы на основании законов страны и слова божия не укажут мне, в чем заключается моя вина, я никогда, пока я дышу, не подчинюсь и не отступлюсь».
Памфлет был опубликован в Амстердаме.
Дискуссии, развернувшиеся в новейшей литературе по вопросу о том, какие социальные слои народа подводил Лильберн под понятие «свободнорожденные», см. ниже.
Вместе с тем поражает щедрость парламента к деятелям «своего круга»: потомкам Пима были переданы земельные владения с годовым доходом 10 тыс. ф. ст., точно так же потомкам Джона Гемпдена были подарены владения, приносившие в год 5 тыс. ф. ст., хотя он и без того был известен как наиболее богатый член палаты общин.
Место собраний левеллеров Лондона.
Глосса — примечание, толкование к отдельным положениям (или понятиям) основного текста.
Заслуживает быть отмеченным, что в появившемся вскоре после цитируемого памфлета Лильберна памфлете другого идеолога левеллеров, Уильяма Уолвина, «Плачевное рабство Англии» граница свободы опускалась гораздо ниже, включая в ее сферу всех жителей страны независимо от их имущественного положения: «Та свобода и привилегии, которые вы требуете, в такой же мере принадлежат вам, как сам воздух, которым вы дышите».
Собственно, в действительности никаких перемен в социальной политике парламента не произошло: в начале гражданской войны было только произнесено громко звучащее слово «свобода» без уточнения ее сути и границ, не более того. Теперь же, после ее окончания, обнаружилось, что обещание изначально не распространялось на большинство народа Англии.
Традиция гласит, будто присутствовавший при этом пресвитерианин заметил: «Теперь нашим волнениям наступил конец», на что услышавший эти слова индепендент ответил: «Нет, это только их начало».
Как мы помним, Совет армии был учрежден не без умысла — с целью «обезвредить» влияние и власть существовавших в полках «советов агитаторов».
См. выше, с. 192.
Если принятое здесь истолкование левеллерского принципа свободы было бы в ходе революции реализовано, то число избирателей удвоилось бы в сравнении с их числом по унаследованному от монархии избирательному цензу. При реализации принципа всеобщего (мужского) избирательного права оно возросло в четыре раза.
«Просьба заключенного о представлении его в суд для рассмотрения законности его ареста» («The prisons plea for a habeas Corpus»), «Похороны законов» («The Laws Funeral»), «Плачевное зрелище Англии» («England’s weeping Spectacle»).
В июне 1648 г. вышел первый номер еженедельника левеллеров «Умеренный» («The Moderate») — издания, сыгравшего важную роль в пропаганде левеллерских идей.
Публикация его продолжалась до 63-го номера и была прекращена по распоряжению республиканских властей в сентябре 1649 г.
Как уже отмечалось, речь шла об ущербе, нанесенном Лильберну до революции Звездной палатой по приговору того же лорда Ковентри. Впоследствии эта сумма была увеличена до 3 тыс. ф. ст., но уже из доходов других секвестрованных владений роялистов — на севере Англии.
Одна деталь этой поездки очень важна для понимания характера Лильберна. Осмотрев владения упомянутого Джибба, Лильберн выразил сомнение в юридической обоснованности произведенного секвестра. Джиббу никогда не предъявлялось какого-либо обвинения в преступлении, заслуживавшем такого наказания, и к тому же он «не совершил лично против Лильберна ничего плохого».
Собственно говоря, к «левоблокистской» тактике «шелковые индепенденты» начали прибегать еще весной 1648 г., когда вырисовывалась угроза новой гражданской войны. Так, с целью восстановить единство в армии Военный совет в апреле 1648 г. в Виндзоре постановил: призвать Карла I к ответу за тягчайшие преступления против бога и народа.
Впрочем, в эти дни армия была далека от единства по вопросу об отношении к королю. Так, созванный Ферфаксом в начале ноября 1648 г. Совет офицеров высказался против предания Карла I суду. Он предложил посредничество армии между королем и парламентом.
Четыре представителя от парламентских (политических) индепендентов, четыре представителя от религиозных индепендентов (Лондон), четыре представителя от армейской верхушки и, наконец, четыре представителя от левеллеров (помимо Лильберна были включены Уолвин, Петти и Уайлдмен).
Основная разница между левеллерской и офицерской версиями «Агримента» может быть сведена к следующему:
1) левеллеры рассматривали народ в качестве постоянного носителя верховной власти в стране. Для офицеров эта власть олицетворялась парламентом;
2) в вопросах религии противоречие между проектами сводилось к различию между полной и ограниченной веротерпимостью. Благодаря уступчивости левеллеров сравниваемые проекты «Народного соглашения» практически совпадали по всем остальным вопросам политического устройства страны, вплоть до оснований наделения людей избирательным правом. Оно предоставлялось мужчинам в возрасте 21 года, не получающим милостыню, не находящимся в услужении у кого-либо за плату и, наконец, облагающимся налогом в пользу бедных. Тем самым индепенденты отказались от сохранения традиционного 40-шиллингового фригольдерского ценза в деревне и наличия у человека полноправия в городских корпорациях. Со своей стороны левеллеры согласились на установление определенного имущественного ценза, поскольку налог в пользу бедных предполагал у плательщика определенный имущественный достаток.
Его полное название «Раскрытие новых цепей Англии, или Серьезные опасения части народа относительно Республики».
Ее автором является Уильям Уолвин.
Если же считать «компромиссный» офицерский вариант этого документа, то речь должна идти о четвертой его редакции.
Хотя политическая правоспособность католиков и иностранцев ограничивалась, однако это мотивировалось не только религиозными, но и политическими соображениями.
Свою роль в мобилизации широких масс в поддержку «Агримента» Лильберн позднее подробно описал. Из Тауэра он призывал своих сторонников: «Советуйте своим друзьям в каждом графстве Англии избрать из своей среды и направить к вам, т. е. в Лондон, агентов, в крайнем случае двух от каждого графства, снабдив их деньгами на расходы, с целью рассмотреть совместные с агентами меры, необходимые и неотложные для осуществления принципов „Агримента“ как единственных, которые под властью земного правительства могут сделать вас счастливыми».
Незадолго до этого был проведен акт, по которому лишались права голоса на выборах или права занимать публичные должности лица, которые ранее заключались в тюрьму или подвергались секвестру, помогали королю, участвовали в восстаниях роялистов 1648 г. Как следует из этого перечня, речь шла не только о роялистах, но и о руководителях левеллеров.
В 1659 г., после смерти Лильберна, парламент отменил этот приговор, как незаконный.
Весной 1657 г. Сэксби опубликовал памфлет «Убийство (Killing) не есть преступление (no murder)». При попытке убийства Кромвеля он был схвачен, заточен в Тауэр, где умер в 1658 г.
Идентичное по содержанию английское выражение звучит иначе: «The World turned upside down».
Сама запись о состоявшемся бракосочетании отсутствует ввиду гибели соответствующих архивов в результате пожара.
За 2,5 года его торговый оборот составил более 300 ф. ст.
Лишь однажды, и то более чем косвенно, в памфлете «Рай святого» Уинстенли в самых кратких и общих словах сообщил то, что может случиться с человеком вообще, а на самом деле, вероятно, во многом с ним самим: «болезнь, упреки друзей, людская ненависть, потеря имущества в результате пожара и на воде, будучи обманутым лицемерными людьми, гибель скота и многие подобные случайности, в результате которых он стал бедным в миру».
Поэтому мы не можем согласиться с мнением английского исследователя Д. Петергорского, будто только в конце 1648 г. Уинстенли «непосредственно заинтересовался социальными проблемами» (см.: The Left-Wing Democracy in the English Civil War. L., 1940. P. 138).
He исключено, что «неожиданность» духовного прозрения Уинстенли всего лишь результат нашего полного незнания большей части его биографии.
В этом вопросе я следую толкованию этого термина, близкому к толкованию его в Оксфордском английском словаре — состояние ментальной отвлеченности от внешних вещей.
Памфлет был опубликован вскоре после этого события.
На это указывали Д. Петергорски, Кр. Хилл и др.
В частности, в уже упоминавшемся памфлете «Свет, воссиявший в Бекингемшире» (его полное название — «Свет, воссиявший в Бекингемшире, или Открытие главного принципа — первопричины всякого рабства в мире, но главным образом в Англии, изложенное в форме Декларации многих благонамеренных в этом графстве ко всем бедным и угнетенным сельским жителям Англии») идея уничтожения частной собственности на землю еще отсутствует. Принцип равенства реализуется в нем иным образом: все люди равны; ни один человек не может быть лордом другого; каждый должен есть хлеб, добытый собственным трудом. Кто не работает, тот не ест; если все равным образом трудятся, то справедливо, чтобы все одинаково ели и владели равным имуществом; горе тому, кто прибирает к рукам дом за домом, так что бедному негде и приютиться.
Обратим внимание на то, что сближение состояния бедности со «святостью» носит у Уинстенли, так же как в новозаветной традиции, инструментальный характер. Однако в отличие от этой традиции бедные призваны проложить дорогу к переустройству мира посюстороннего.
Это заключение, как день и ночь, разнится с суждением на эту тему, высказанным «шелковым индепендентом» Айртоном на конференции в Пэтни в октябре 1647 г. По его мнению, «прирожденное право англичан-бедняков ограничивалось лишь „правом“ дышать воздухом Англии», но не более того.
Хотя подпись Эверарда значится в первом манифесте диггеров, его имя не найти во всех последующих документах, опубликованных от их имени. В мае 1649 г. он, по-видимому, покинул колонию близ Кобхема.
1 руда — мера длины, равная 5 м.
Перед нами любопытный факт: различные общественно-политические течения в лагере революции использовали один и тот же исторический миф — гибели древней свободы англосаксов в результате нормандского завоевания — для обоснования совершенно различных целей. Так, представительство так называемой политической нации — парламент обосновывал, опираясь на него, свое верховенство в конституции страны по отношению к короне; политические левеллеры требовали проведения в жизнь своего проекта конституции — «Народного соглашения»; диггеры прибегли к тому же мифу для обоснования требования уничтожения системы лендлордизма.
Этот пассаж имел глубокий смысл. С одной стороны, уход бедноты на общинные земли означал освобождение от угнетавшего ее мирского порядка, основанного на частной собственности, в котором ей отводилась участь наиболее обездоленных и презираемых. С другой стороны, обрабатывая общинные земли и пустоши, диггеры не нарушали законов, охранявших частную собственность, и, следовательно, они не были подсудны этим законам.
В начале июня 1649 г. Уинстенли в письме Ферфаксу отмечал: «Мы сознаем, что начатая нами обработка пустоши — предмет интереса всей страны; некоторые ее одобряют, другие — нет, некоторые являются друзьями, исполненными любви, и считают, что она преследует благо нации… другие являются врагами, полными негодования, и распространяют ложь о нас…»
В этой доктрине переплелись элементы подлинной истории с мифологией, восходившей не только к фольклорной традиции, но и к сообщениям тогдашней историографии.
Уинстенли не ошибался не только по сути вещей, но и формально, именуя свод законов Республики 1649 г. «королевским», поскольку после казни короля было официально объявлено о том, что законы, действовавшие ранее, остаются в силе и при новом режиме.
Учреждение, основанное на признании всех держателей земли от короля на рыцарском праве его вассалами, вследствие чего король осуществлял над их владениями право сюзерена, в частности право опеки над малолетними наследниками (в случае смерти их отца) и распоряжения — до их совершеннолетия — доходами с их земельных владений.
Вот что сообщал Уинстенли в письме к Ферфаксу 9 июня 1649 г.: «Когда Вы посетили нас на холме (Св. Георгия), мы сказали Вам, что многие сельские жители, которые вначале были обижены на нас, теперь благорасположены к нам, видя справедливость нашего начинания, содействуют нам».
Эта акция была ускорена одним обстоятельством. Воспользовавшись растущей среди малоимущих слоев населения симпатией к начинанию Уинстенли и его соратников, неизвестные лица разъезжали по графствам и, предъявляя поддельное письмо за подписью Уинстенли, собирали средства, которые, разумеется, ими же и присваивались.
Так именовались во время крестьянского восстания 1607 г. те, кто сносил возведенные на общинных землях изгороди. Как мы убедились в отношении диггеров, подобный стигмат являлся образчиком сознательной клеветы.
Его обнаружил и опубликовал английский исследователь У. Эйлмер.
Необработанная площадь, заросшая кустарником.
Один из ведущих проповедников секты так называемых рантеров, Лоуренс Кларксон, рассматривал функции Уинстенли в этой должности как «постыдное отступление» от его начинаний на холме Св. Георгия. На этом основании он обвинил Уинстенли в «самолюбии и тщеславии».
Состояние можно было оценивать двумя способами: либо указывая его совокупную (разовую) стоимость, либо оценивая его по тому, какой доход оно приносит в год (проценты на деньги, отданные взаймы, годичный доход с земли, дома). В данном случае речь идет именно о последнем способе оценки.
Единственное исключение из этого представления делалось для горнодобывающей промышленности.
С целью отвести от своего «проекта» выдвигавшиеся против диггеров их врагами обвинения в стремлении ввести не только общую собственность на земле, но и «обобществление жен» Уинстенли в своей утопии несколько раз подчеркивает: «Каждая семья будет жить отдельно, как она теперь живет».
Настораживает то обстоятельство, что каждая семья является в поле с «достаточной рабочей силой» только во время посева, жатвы и доставки хлеба на склады, но чем же они занимаются, если речь идет о земледельцах, в остальное время? Может быть, правомерно допустить, что в каждой семье земледелие совмещалось с ремеслом.
Необходимо отметить, что наряду с продуктами национального производства в «Законе свободы» фигурируют изделия, доставляемые в страну из заморских стран. Они хранятся в каждом городе или местечке в так называемых общих складах, из которых каждая семья может получить необходимое для собственного пользования или для переработки. И хотя Уинстенли не уточняет, каким путем заморские продукты приобретаются, не будет далеким от истины допустить, что деньги сохраняются как средство международного обмена.
Об элементе патриархальности в этой последовательно демократической системе конституирования аппарата управления см. ниже, с. 382. Отец семейства включен в эту систему управления в качестве ее основания.
Единственное, о чем заботится «Закон свободы», — это обязанность глав семейств следить за тем, чтобы продукты не подвергались порче из-за того, что их заготовлено больше, чем семья способна потребить.
Поскольку «идеальное общество» мыслилось как возможное ближайшее будущее Англии, в его изображение то и дело вторгаются обстоятельства, привнесенные в него из общества, реально существующего, и поэтому далеко не идеальные. На эту «непоследовательность» утопии Уинстенли мы уже обращали внимание.
Призыв Уинстенли к опытному познанию тайн природы — единственный путь увеличить власть человека над ней — настолько близок лейтмотиву философии Бэкона, что вопрос о том, знал ли Уинстенли работы Бэкона понаслышке или читал их сам, не может не волновать науку. К сожалению, ответ на него останется, по-видимому, навсегда только гадательным.
В 1660 г. Уинстенли все еще оставался в Кобхеме, о чем мы узнаем из предъявленного ему иска об уплате 144 ф. ст. долга наследникам лондонского купца, с которым Уинстенли в свое время (до своего разорения в 1643 г.) вел торговые дела.