Великая княгиня Елизавета Федоровна. И земная, и небесная

Первая красавица Европы

Рассматривая фотографии королевы Виктории и ее дочери Алисы, подмечаешь одну странную особенность – ни та, ни другая не смотрят в объектив. Их глаза либо опущены вниз, либо обращены в сторону. Что это? Почему? Может быть, суеверие? Ведь в XIX веке, когда фотография только что появилась, многие опасались, был слух, что фотоаппарат способен через глаза отнять у человека если не душу, то частичку здоровья. Некоторые особенно острожные вообще наотрез отказывались фотографироваться. Возможно, Виктория и Алиса тоже опасались за свое здоровье и душу. А может, стеснялись своей внешности и потому опускали очи долу. И та, и другая не обладали искрометной красотой. В отличие от своих мужей, на которых, как известно, женщины засматривались. Особенно приятное, добродушное и открытое лицо у Людвига, с таким человеком хочется поболтать, вместе поужинать, выпить пива, похохотать над чем-нибудь. Славный малый. Да и вообще героическая натура. На двух войнах, в которых ему довелось участвовать, не прятался за спины солдат, смело шел в бой. Имел орден Железного креста I степени, орден Подвязки и высший орден прусской империи «Pour lе Merite» («За заслуги»), учрежденный еще Фридрихом Великим и выдававшийся только за особые боевые подвиги. При этом ненавидел тех, кто хвастался своим геройством, считая, что хвастовством обесцениваются боевые заслуги. А однажды жена и дети стали свидетелями героического поступка Людвига, когда он на пляже на бельгийском курорте Бланкенберге спас утопающую женщину, которую пыталась унести быстрая морская волна.

На своих младенческих фотографиях Элла больше похожа на отца. На коленях у матери ей сидеть неохота, так и распирает соскочить с рук, скакать и резвиться. А мать держит. И при этом печально и даже горестно смотрит куда-то вниз, будто заранее скорбя о будущей мученической кончине своей дочери.

В 1865 году завершилось строительство так называемого Нового дворца на деньги, предоставленные в качестве приданого их бабушкой – королевой Викторией. В него переселились Людвиг, Алиса и их две маленькие дочери. Окна дворца выходили на католический собор, и все детство и юность Элла видела его, находясь в своей комнате, которую делила со старшей сестрой. Забегая далеко вперед, стоит заметить, что в 1944 году по злой иронии судьбы дворец, построенный в основном на английские деньги, уничтожила английская авиация! В наше время на его месте возвышается унылое бетонное здание драматического театра имени Георга Бюхнера. И лишь стела с барельефом Алисы напоминает о некогда существовавшем доме, в котором прошли детство и юность нашей героини.

В 1866 году Алиса вновь была беременна… Прошу прощения, «в счастливом ожидании», коль уж мы викторианцы. В это время Гессен оказался вовлечен в австро-прусскую войну на стороне австрийцев, и Алиса попала в лагерь, враждебный лагерю ее старшей сестры Виктории, жены Фридриха Прусского. Две державы не смогли поделить спорную территорию Шлезвиг-Гольштейна, и Бисмарк ввел войска в его австрийскую зону владения. Так и разразилась война. Людвиг отправился воевать с пруссаками, возглавив гессенскую кавалерию. Вики и Элла срочно были эвакуированы к бабушке. В деревню, в глушь – в Лондон. Будучи на последних месяцах беременности, Алиса занималась больницами для раненых, изготавливала бинты и лекарства. Этого требовали придворные предписания, но беременные могли от них и уклоняться, так что честь ей и хвала! К тому же, она уже стала увлекаться медициной, ей нравилось бинтовать, ставить примочки, лечить раненых.

11 июля родилась третья девочка. Ее назвали Ирэной, то есть миротворицей, добавив к этому миролюбивому имени еще три – Луиза, Мария, Анна. Едва оправившись от родов, Алиса продолжала посещать лазареты, и муж, вернувшийся с войны, встретил ее, как раз когда она спешила к раненым. Война снова сблизила их – письмами, в которых она описывала, как переживает за него, а он горячо уверял, что с ним ничего не случится и ей не стоит сильно волноваться.

Победа Пруссии ухудшила и без того бедственное положение гессенского двора, пруссаки захватили железные дороги и телеграф герцогства, наложили контрибуцию в 3 миллиона флоринов. Алиса пожаловалась матери, та обратилась к принцессе Виктории, но старшая сестра не захотела облегчить «мучительную и тягостную участь дорогой Алисы», мол, такое положение являлось «одним из неизбежных результатов этой страшной войны». Зато русский император Александр III, помня, что Людвиг приходится ему двоюродным братом, заступился и призвал прусского короля разрешить великому герцогу сохранить трон.

Итак, в 1866 году у Эллы были уже старшая и младшая сестры. Еще через два года, 25 ноября 1868 года появился братик Эрни – Эрнст Людвиг Карл Альберт Вильгельм.

Продолжая посещать больницы, госпитали, приюты и дома для инвалидов, Алиса, наконец, заслужила среди дармштадтцев сначала уважение, а затем и любовь. Ведь после окончания войны придворный протокол уже не заставлял ее оказывать такого рода благотворительность. Старших девочек Алиса стала брать с собой, и с нежного возраста они приучились сострадать людям, вынужденным терпеть боль, слабость, немощь и все страдания, незнакомые здоровым. Они украшали цветами больничные палаты, и вскоре Элла полюбила рисовать цветы. С них началось развитие ее несомненного художественного дарования. Занятия живописью она не оставит до конца жизни, и даже в последние месяцы, в алапаевском плену, будет рисунками скрашивать скорбное заточение.

Забавная и милая деталь – если она видела, что рисунок не получился, у нее рука не поднималась его порвать, и тогда она хоронила его, закапывала где-нибудь в саду. Точно так же поступала с увядшими цветами, считая, что их нельзя просто выбросить. Относилась к рисункам и цветам как к людям!

Она вообще обладала бурной фантазией и многое одушевляла. Например, обожая свои бантики, укладывала их с собой спать, чтобы им было мягко, и боялась, что ночью придут злые существа и похитят ее любимцев. Мать вспоминала, что нередко по утрам заставала Эллу спящей с зажатыми в кулачках бантиками. Она считала бантики особенным олицетворением цветов.

Девочки – сами как чудесные цветы, – росли очень хорошенькими. И очень разными. Старшая Вики четко унаследовала черты матери – крупные прозрачные глаза, длинный нос, грустинку во взгляде. Младшая Ирэна – черты отца, мягкую округлость, открытость в добродушном взгляде. Элла приятно сочетала в своей внешности и отцовские, и материнские черты, и при этом получилось нечто искристое, живое, лучистое, лучезарное. Она уже отличалась и подвижностью ума, и рассудительностью. С портрета 1868 года работы художника Реджинальда Истона на нас смотрит четырехлетнее очаровательное существо, сочетающее в себе черты и ребенка, и уже девушки. Чудесные тонкие черты, искрящиеся и умненькие серые глаза, вьющиеся русые волосы. И во всем образе – необычайная живость. Это не серая мышка с потухшим и опущенным взором, как ее мать, а жизнерадостная бойкая белочка, притом, явно – общая любимица, и скорее всего – папина обожаемая дочка.

И действительно, судя по множеству воспоминаний, у нее был легкий и жизнерадостный характер, она часто смеялась, почти всегда улыбалась. Но иногда словно облачко налетало на ее беззаботность, взгляд девочки становился отсутствующим, витающим где-то в заоблачных высях. Но вот она уже снова здесь, среди близких и любимых людей, бежит рисовать или изучать буквы, вышивать, строгать. Ее восторгал Божий мир с его разнообразием цветов, птиц, зверей, людей, домов, улиц, деревьев. Сразу за их резиденцией начинались прекрасные сосновые боры, сквозь которые можно было дойти до самого Рейна. Ведь и сам титул ее семьи звучал как «Гессенские и Прирейнские».

С младенчества приученная к германской пунктуальности, чистоте и порядку, она любила во всем этот орднунг, который должен быть в крови у каждого немца. И который она наблюдала в новом герцогском доме. По желанию Алисы его выполнили в стиле ренессанса, наподобие английской королевской резиденции в Осборне. Интерьеры украшались творениями английских мастеров живописи и скульптуры. Частым гостем в Кранихштайне бывал Иоганн Брамс, он даже любил играть вдвоем с Алисой на рояле. А однажды здесь побывал и Рихард Вагнер.

Отца она обожала до самозабвения, такого веселого, добродушного, сильного и крупного, храбро воевавшего с ненавистными пруссаками, грабившими теперь их родной Гессен. Гордились дети и тем, что их папа мужественно спас во время бури утопающего. Жаль только, что, спутанный по рукам и ногам многочисленными заботами, военными и государственными делами, он не мог постоянно возиться с ними и большую часть времени отсутствовал. Зато когда бывал дома, мог часами забавлять своих детишек, даже в собственный кабинет пускал их, когда шаловливая волна игр докатывалась туда.

Лишь изредка детство омрачалось ссорами между отцом и матерью. Особенно запомнилось то ужасное время, когда разразилась франко-прусская война. Элле было шесть лет, и она прекрасно понимала, кто прав, кто виноват. Прусский канцлер Отто Бисмарк, желая отнять у Франции вечно спорные Альзас и Лоррен (по-немецки Эльзас и Лотарингию), спровоцировал французского императора Наполеона III, и тот объявил войну Пруссии. При всей ненависти к пруссакам, отец обязан был вступить в прусскую армию со своим гессенским войском и идти сражаться с французами. Он всеми правдами и неправдами отлынивал, ссылаясь на то, что обобранные пруссаками до нитки гессенцы не способны вооружиться. Даже у него, герцога, нет подобающего жеребца. Однажды, доведенный подобными терзаниями до кипения, отец во время завтрака швырнул на стол салфетку и стал кричать на Алису, что если ее мать королева Виктория настаивает, чтоб он отправился на войну бить французов, так пусть пришлет ему одного из жеребцов, коих огромное количество в десяти королевских конюшнях. Алиса сдержанно отвечала, что не намерена обращаться с подобными унизительными просьбами к матери, встала из-за стола и отправилась в свою комнату, но Людвиг погнался за ней, и ссора продолжилась там. Девочки и двухлетний Эрни сидели и хлопали глазами, огорченные при виде скандала между родителями. А мама, осыпаемая бранью отца, тем временем почувствовала сильное головокружение, ей стало душно, начались преждевременные роды. Так, в этой ужасной ссоре, 7 октября 1870 года на свет появился Фритти – Фридрих Вильгельм Август Виктор Леопольд Людвиг, второй сын и пятый по счету ребенок Людвига и Алисы.

Отец вскоре все-таки раздобыл достойную лошадь и отправился воевать, война разгорелась нешуточная, в Дармштадт валом повалили раненые, и уже вскоре после родов Алиса стала водить Вики, Эллу и Ирэну по госпиталям, вновь они увидели страдания, боль, ужас многих несчастных, услышали их стоны и крики, порой доводящие до отчаяния.

Однажды Алиса усомнилась, стоит ли водить девочек в госпитали, не слишком ли это опасно для их психики. Каково же было ее удивление, когда Элла выразила негодование: «Почему ты не взяла меня с собой в госпиталь? Я уже взрослая и все понимаю. Вчера я уколола себя булавкой так сильно, что появилась кровь. Но я не испугалась и терпела. Было очень больно. Но я думаю, что боль, которую я сама себе причинила, – это совсем не та боль, которую может послать Господь. Я молю Бога, чтоб Он послал мне боль, и я смогла доказать тебе и Ему, что выдержу любое испытание. Если, конечно, Он пообещает, что душа и в самом деле останется в неприкосновенности».

Тогда же произошел и очень важный случай, на всю жизнь давший Элле и ее сестрам неоценимый урок милосердия, после которого они навсегда запомнили, что милосердие распространяется на все человечество, и не только на своих близких, но и на врагов, даже когда с этими врагами идет беспощадная битва.

Однажды Алиса сидела в своей комнате и в очередной раз пыталась сочинить письмо матери с просьбой приютить у себя внучек и внуков на время войны. Она сидела в задумчивости перед девственным листом бумаги, когда прибежала верная фрейлина Криста фон Шенк с сообщением, что на окраине Кранихштайна пруссаки бросили несколько повозок, груженых тяжелоранеными французскими военнопленными, и кое-кто уже намеревается вершить над несчастными расправу. Отправившись туда, Алиса удостоверилась в сказанном фрейлиной, увидев обоз с ранеными французскими юношами, многим из которых на вид было не более восемнадцати лет, и, зная о том, что все госпитали переполнены и в них не станут принимать французов, распорядилась доставить их к себе во дворец. Призвав на помощь сестер милосердия, она получила от них решительный отказ и в первые сутки вдвоем с Кристой приняла на себя тяжелую работу. Вики, Элла и Ирэна взялись помогать маме и фрейлине. И все же девочек стал мучить вопрос: как же так? Ведь это же французы, наши враги, это их стараниями госпитали Дармштадта наполнились ранеными и умирающими.

– Это для нас они враги, а для Христа – такие же люди, как и мы. И если мы со Христом, то наш долг оказывать помощь всем страдающим.

И Алиса снова бросилась обихаживать несчастных французов, промывать и перевязывать раны, утешать их, а если надо – давать последнее напутствие умирающим. Благо, отец постарался, чтобы с детства она хорошо знала французский язык.

На третьи сутки опамятовались и дармштадтские сестры милосердия, явились помогать Алисе и Кристе, стало гораздо легче.

Было о чем задуматься. Так вот что такое подлинное милосердие!

К портрету Алисы следует добавить еще один штрих. Когда началась Франко-прусская война, почитаемый ею Давид Фридрих Штраус обменялся несколькими письмами с близким ему по духу теологом и философом Ренаном и тотчас же опубликовал их в своем очередном сборнике «Kleine Schriften». В них он разразился ненавистью, называя французов нацией развратников, а немцами, наоборот, восторгался, взывал к их национальной гордости, преклонялся перед Бисмарком. Ренан отвечал сдержанно, горевал о том, что варварство вновь взяло верх над культурой. И Алиса, жадно читавшая все, что издавал ее кумир, конечно же, ознакомилась с этой перепиской, но в данном случае заняла сторону не Штрауса, а его оппонента Ренана.

На фотографиях того времени шестилетняя Элла выглядит несколько старше своего возраста. Ее светлые глаза наполнены не только сиянием детства, но и ранним пониманием многих вещей, недоступным большинству девочек ее поры. Уже на этих снимках видно, что перед нами обычная девочка, не самой красивой внешности, но уже светящаяся иной красотой – духовностью, душевностью, одухотворенностью. Такой она и будет всю свою жизнь.

«Радуйся, от родителей семена веры приимшая; радуйся, в страсе Божии ими воспитанная. Радуйся, добродетели матере твоея унаследившая; радуйся, трудолюбию и милосердию ею наученная», – поется в акафисте святой Елизавете Федоровне.

Но пока она была еще немецкой девочкой Эллой, растущей в городе Дармштадте в семье, где 6 июня 1872 года на свет появилась четвертая девочка, удостоившаяся имен всех дочерей королевы Виктории – назвали ее Алиса Виктория Елена Луиза Беатриса. Будущая русская царица Александра Федоровна. Ее крестными стали принц Уэльский Эдуард – будущий король Эдуард VII, русский цесаревич Александр Александрович – будущий император Александр III, его супруга Мария Федоровна, младшая дочь королевы Виктории принцесса Беатриса и Мария Анна, принцесса Прусская. В семье новую дочку станут звать на немецкий лад – Аликс.

Все были счастливы, еще не зная, какое горе надвигается на них. Прошло меньше года после появления на свет четвертой дочери. В конце мая 1873 года малыш Фритти, коему шел всего лишь третий год, вбежал в мамину спальню и с разбегу ткнулся в итальянское окно, начинавшееся чуть выше пола. Створки оказались не закрытыми, и он выпал наружу, с высоты шести метров упал на ступени дворца. Испуг родителей сменился радостью – ни перелома, ни вывиха, простой синяк на ноге, за неделю и следа не должно остаться… Но гематома стала стремительно расти, нога опухать, поднялась высокая температура. И к вечеру ребенок скончался на руках у потрясенных родителей! Что это?!

Кровь и любовь очень хорошо рифмуются в поэзии. А вот в медицине, соединяясь, создают весьма страшное понятие – болезнь гемофилию. По-гречески «гемо» – кровь, а «филия» – любовь.

Это весьма редкое наследственное заболевание, выражающееся в нарушении свертываемости крови, которая изливается в суставы, мышцы и внутренние органы. Кровоизлияния могут возникать при травмах, сильных порезах, хирургическом вмешательстве.

Откуда она берется? Точного объяснения причин возникновения гемофилии нет до сих пор. Издревле считалось, что наиболее вероятным виновником выступает кровосмешение, когда в брак вступают близкие родственники, к примеру, полюбившие друг друга брат и сестра. Не отсюда ли и понятие «кровь + любовь»? Во всяком случае, отсюда и исконный запрет на кровосмешения, обозначенный во множестве древнейших законодательств.

Во II веке от Рождества Христова был описан случай в еврейской среде, когда раввин дал разрешение не обрезать ребенка, старшие братья которого истекли кровью и умерли после обрезания. Гораздо позднее описан другой случай из XIX столетия, когда семья украинских евреев отказывалась воспользоваться разрешением не обрезать сыновей и потеряла десятерых младенцев.

Классическое описание гемофилии в 1803 году опубликовал американский врач Джон Отто, и благодаря ему в XIX веке стало широко известно наследственное происхождение недуга. Однако сам механизм передачи наследственных признаков до сих пор остается загадкой. После появления генетики стало известно лишь, что болезнь возникает благодаря изменению одного гена в хромосоме Х. В подавляющем большинстве случаев страдают от смертельного недуга только мальчики и мужчины, а девочки и женщины являются лишь курьерами – носителями и передатчиками болезни.

Европейские монархи всегда кичились близким родством друг с другом, стремились создать некий единый монархический дом Европы. Это же родство стало для них проклятием.

К середине XIX столетия гемофилия была изучена и описана, хотя не имела четких объяснений о своем происхождении. Ее могли диагностировать, но не умели лечить. В семье королевы Виктории гром грянул с появлением на свет младшего сына Леопольда, после чего гемофилию нередко стали называть «викторианской болезнью». Дальнейшие многолетние исследования, продолжающиеся по сию пору, приводят к выводу, что либо «испорченный» ген путем мутации появился у самой Виктории, либо королева появилась на свет путем некоего тайного кровосмешения. Ни то ни другое, пока не доказано. Вероятность мутации определяется учеными как один из 25 тысяч. Стало быть, кровосмешение в 25 тысяч раз вероятнее, особенно если учитывать распутные нравы в Англии до наступления викторианской эры.

Как бы то ни было, первой наиболее известной в истории носительницей гемофилии является королева Виктория. И в королевской семье знали об опасности передачи болезни через женщин мужчинам, но это являлось государственной тайной. Возможно, и отец Эллы не знал о страшной угрозе. А может, и Алиса не знала. Или оба знали, но думали, что их минует чаша сия. К тому же, у старшего сына Эрни никаких признаков страшной болезни не проявлялось. Но чаша скорби не миновала их.

Вся семья пережила тяжелейшее потрясение, когда маленький и хорошенький мальчик так внезапно и быстро угас, возможно, расплатившись за грехи своих предков, многое себе позволявших до того, как на трон Англии взошла основательница викторианства. В память о бедном Фритти мать заказала витраж с изображениями евангельских сюжетов. Первый, Мадонна с Младенцем, показывал радость материнства, второй, Оплакивание Христа, горечь преждевременной утраты сына. Витраж был вставлен вместо стекла в том самом окне, откуда Фритти выпал. Надпись над витражом гласила: «Not lost, but gone before» – «Не умер, но раньше времени ушел». Кроме безутешной матери такое постоянное напоминание о семейной трагедии мало кому нравилось, и когда повзрослевший наследник Эрнст сделался великим герцогом, он велел заменить скорбный витраж на обычное стекло.

Думается, с этой смертью окончилось детство Эллы, которой в тот год исполнилось девять лет. На фотографиях 1875 года мы видим ее, одиннадцатилетнюю, с глазами, в которых отразились скорби. И можно подумать, что перед нами девушка лет двадцати.

После ужасной кончины Фритти стали портиться отношения между отцом и матерью. Правда, ровно через год после трагедии в семье появился еще один малыш, 24 мая 1874 года, в день рождения матери Алисы, королевы Виктории, родилась пятая дочь – Мария Виктория Феодора Леопольдина, которую стали звать Мэй, что по-английски «май», ведь в мае она пришла в мир. Но это не улучшило атмосферы в семье. И дети как бы разделились между собой на две «партии», Алиса больше внимания уделяла сыну Эрни и малютке Мэй; Вики, Элла, Ирэна и Аликс – «партия» отца.

Алиса вернулась к благотворительности, собирала средства для неимущих, вела медицинскую и социальную деятельность. В 1874 году умер ее кумир Штраус, и отныне она вела постоянную переписку с общественной деятельницей Октавией Хилл. Людвигу все это не очень-то нравилось. На фотографиях их последних лет с Алисой он выглядит цветущим, веселым толстяком, она – скорбящей и изнуренной страдалицей. У нее стала постоянно болеть спина, врачи установили искривление матки, и в конце 1876 года Алиса отправилась на лечение в Шотландию, в курортный городок Балморал. Оттуда она написала свое известное, полное отчаяния письмо мужу: «Я жаждала настоящего партнерства, поскольку кроме этого жизнь в Дармштадте ничего мне не могла дать… Поэтому, естественно, я горько разочарована, когда я оглядываюсь назад и вижу, что несмотря на большие планы, добрые намерения и подлинные усилия, надежды мои, тем не менее, потерпели полный крах… Ты говоришь, дорогой, что никогда бы не заставил меня страдать намеренно… Я же жалею об отсутствии какого бы то ни было намерения или желания – или, скорее, понимания – быть чем-то большим для меня, и это не значит тратить на меня всё своё время, в то же время не желая делиться со мной чем-то ещё. Но я не должна говорить о таких вещах. Твои письма милы и добры, но так пусты и блеклы, что я чувствую, что могу сказать тебе меньше, чем любой другой человек. Дождь, хорошая погода, свежие новости – это всё, о чём я когда-либо смогу тебе рассказать – настолько отрезаны мое настоящее я и мой внутренний мир от твоих… Я пыталась снова и снова поговорить о более серьёзных вещах, когда чувствовала необходимость в этом – но мы никогда не встречаемся друг с другом – наши пути разошлись… Вот почему я чувствую, что истинное единение для нас невозможно, ведь наши мысли никогда не потекут в одном русле…»

20 марта 1877 года в мир иной отошел отец Людвига, а 13 июня того же года скончался великий герцог Людвиг III, не оставивший после себя потомства. Отныне на гессенском троне воссели Людвиг IV и его супруга Алиса Великобританская. К тому времени Алиса рассорилась со своей матерью, которую считала повинной в том, что Фритти скончался от гемофилии. В Англию она с детьми не поехала, а июль и август провела в Нормандии. Людвиг время от времени навещал семью там. Он писал жене: «Надеюсь, горечь солёной воды отгонит горечь, которую вызывает Дармштадт. Пожалуйста, дорогая, не говори о нём так резко, когда я снова приеду – это омрачит мне радость от новой встречи с тобой», на что она ответила ему: «Ты отряхиваешь с себя всё неприятное, как пудель отряхивается от воды, окунувшись в море – натуры, подобные твоей, самые счастливые сами по себе, но они не предназначены помогать, утешать и советовать другим, делиться с другими теплом полудня жизни…»

Взойдя на престол, Алиса поначалу занялась государственными делами, но быстро поняла, что не предназначена для них, и вновь вернулась к наукам и искусствам. Великой герцогиней Гессенской ей суждено было оставаться чуть дольше года. Наступил 1878-й – последний год ее жизни. Семья еще не знала, какой новый удар судьбы предстоит перенести.

Но напоследок закатный луч счастья озарил семейство Гессенов. Алиса помирилась с матерью, и осенью 1878 года королева Виктория пригласила всех на отдых в Истборн. Поездка оказалась веселой и радостной, а встреча с королевой в Осборн-хаусе ничем не омрачилась. К ноябрю, довольные, все вернулись в Дармштадт.

Вечером 5 ноября Вики пожаловалась, что ей тяжело поворачивать шею, мышцы сводит судорогой. Алиса поначалу подумала, что это паротит, или, как принято его называть у нас в России, свинка. Даже пошутила, что будет забавно, если вся семья заразилась этой болезнью в Англии, где было слишком хорошо в этот раз. Паротит в то время уже не считался опасным недугом, его хорошо и быстро лечили. Она не подумала, что у паротита симптомы увеличения шейных лимфоузлов и сковывания мышц шеи сходны с другой болезнью, гораздо более опасной и страшной – дифтерией, при которой в глотке образуются пленки, способные закупорить дыхательные пути и привести к смерти больного. В то время лечить дифтерию не умели.

Вечером Вики еще читала остальным детям книгу, причем, что характерно, «Алису в Стране чудес», потом подруга матери Кэти Макбин, заменявшая ей фрейлину, играла на фортепьяно, а все дети беззаботно и весело танцевали.

Вики становилось хуже, наконец, вызвали врача, и он поставил тревожный диагноз. 10 ноября старшая дочка пошла на поправку, но стала заболевать Аликс. «This night my precious Aliky has been taken ill» – «В эту ночь моя драгоценная Алики впала в болезнь», – написала Алиса матери. По-английски она называла будущую российскую императрицу именно так – Aliky, Алики. Слег и Людвиг. К 12 ноября состояние у шестилетней девочки оказалось предсмертное. В ее комнату по приказу матери принесли паровой ингалятор, дабы облегчить дыхание принцессы. Страшно представить, что испытывает мать, видя, как болезнь хищным зверем набрасывается то на одного, то на другого ребенка, терзает мужа. Вскоре Аликс пошла на поправку и к 15 ноября можно было говорить о том, что она спасена. Теперь настала очередь самой маленькой – четырехлетней Мэй, пошло резкое ухудшение, болезнь потекла столь стремительно, что на следующий день утром четырехлетняя малышка умерла. Доктор разбудил Алису, та помчалась в спальню дочери, чтобы осыпать поцелуями ее остывающие руки и личико. Дабы скрыть несчастье от остальных детей, Мэй поспешили переодеть, уложить в гроб и отнести в фамильный склеп.

Людвиг выздоравливал, но разболелся Эрни. 19 ноября у него прошел кризис, когда мальчик оказался на грани жизни и смерти. Но он пошел на поправку. В первых числах декабря они с отцом даже смогли отправиться на прогулку. Из всех детей одна только Элла не болела страшной болезнью. Почему? Очень просто – она находилась в гостях у своей бабушки Елизаветы, и когда пришло известие о начавшейся дифтерии, она осталась в бабушкином дворце.

Казалось, болезнь отхлынула, унеся в свою пучину одну несчастную душу. Как часто бывает в таких случаях, Алиса, больше месяца мужественно переносившая страдания и заботы, теперь могла позволить себе расслабиться… и заболела сама! В день смерти своего отца, утром 14 декабря 1878 года Алисы Великобританской и Гессен-Дармштадтской не стало. Ей было всего 35 лет от роду.

Смерть такой молодой матери – что может быть страшнее для детей, которым от шестнадцати до шести!

Ее похоронили в той же усыпальнице Розенхёэ, рядом с малышкой Мэй. И когда на средства, собранные дармштадтцами, возвели памятник, скульптор Йозеф Эдгар Бём изобразил ее с мертвой малышкой на руках. Всю жизнь Алиса не выходила из печального образа, словно всегда знала, как трагически окончит она дни свои, успев потерять сына и дочь, словно знала, что двум другим ее дочерям, Элле и Аликс, уготована мученическая кончина! И всю жизнь эта маленькая мышка боролась, чтобы облегчить страдания других людей, показывая пример милосердия своим детям. Она оказалась стойким оловянным солдатиком, спасая других, не жалела себя и сгорела в огне внезапного несчастья.

Горе очень сильно повлияло на Эллу, пройдя сквозь ее душу и опалив ее особым огнем. И это необыкновенным образом отразилось на ее внешности. Доселе вполне обычная англо-саксонская девушка, она обрела в своем облике нечто неотразимо прекрасное. В сочетании с правильными и благородными чертами лица это новое скорбное знание о жизни и сотворило ту красоту, о которой заговорили все и которую могли видеть только люди с тонкой душевной организацией.

В том же горестном декабре все члены семьи, живыми вышедшие из горнила смертоносной болезни, отправились в Лондон, где Людвига встречала теща, а детей – бабушка. На многочисленных фотографиях, сделанных во время этой поездки, все смотрят не в объектив, а в сторону. У Людвига вид задумчивый, у Виктории – отрешенный, у Вики печально-опустошенный, у Ирены, Аликс и Эрни – скучающий. А у Эллы такой, что трудно дать одно определение. В ее взоре и скорбь, и свет, и необозримая глубина. Она смотрит в сторону, но, кажется, если лишь на секунду глянет на вас, то пронзит своим взглядом насквозь.

Генрих фон Ангели происходил из рода венецианских патрициев. Он родился в Венгрии в 1840 году, и уже к тридцати годам имел славу великолепного и весьма востребованного портретиста. В 1875 году, находясь при королевском дворе в Лондоне, он по заказу королевы Виктории написал более двадцати полотен. Кроме того, будучи чрезвычайно живым человеком, он слыл лучшим рассказчиком анекдотов и превосходно пел.

Еще когда жива была герцогиня Алиса, великий герцог Людвиг IV Гессенский заказал этому прекрасному художнику свой портрет с женой детьми. Работал живописец долго и заканчивал уже после кончины Алисы. Полотно получилось не просто великолепным – сияющим, полным жизни, света, красок, земной и небесной энергии, исходящей от людей, изображенных на этом шедевре живописи. Величавый отец семейства в окружении своих чудесных отпрысков. Принцесса Элла на портрете изображена за спиной у отца, правым локтем на спинке его кресла, рука упирается в подбородок, а лицо обращено к зрителю так, будто пятнадцатилетняя девушка хочет поведать нам нечто очень важное и хорошее, отчего нам станет гораздо лучше жить, мы сможем пережить невзгоды, обиды и огорчения. «Все это пустое, – словно говорит ее взгляд. – Есть нечто главное и великое, поверьте мне, и оно ждет всех нас, с радостью распахнет нам объятья и примет с любовью!»

Красавица? Если приглядеться к чертам лица – ничего особенного, обычная английская или немецкая мисс или фройляйн. Но этот взгляд, исполненный небесной жизни, заставляет нас ответить таким же открытым взглядом, пойти навстречу душе, распахнувшейся перед нами, заговорить с нею.

Через много лет воспитанница Эллы великая княжна Мария Павловна нарисует в своих воспоминаниях ее портрет с некоторой особинкой: «Тетя Элла… была одной из самых красивых женщин, которых я когда-либо видела: высокая, стройная блондинка с чертами лица исключительного изящества и чистоты; у нее были серо-голубые глаза с коричневым пятнышком на одном из них, эффект от ее взгляда был необыкновенный».

Безусловно, именно такою, как на портрете работы Генриха фон Ангели, увидел и сильно полюбил принцессу Эллу, назвав ее первой красавицей Европы, русский офицер императорской фамилии. К тому времени, когда родилась великая и священная любовь, он, как и она, успел испить из чаши страданий, пережить уход отца к другой женщине, кончину матери, а вскоре и страшную гибель родителя, убитого террористами. И во взгляде Сергея Александровича она увидела то же, что наполняло ее душу.

В его глазах светилась та же прекрасная тайна, его загадочная задумчивость казалась странной окружающим, как и все его поведение, слишком строгое для игривого света. И в порочных кругах так называемого высшего общества уже тогда стали ходить грязные сплетни, вызванные недоуменным, а порой и откровенно презрительным суждением о том, что -