Великая ложь XX века

Концлагеря

Строительство лагеря в Дахау под Мюнхеном началось всего два месяца спустя после прихода Гитлера к власти. Вскоре появился Ораниенбург. В последующие месяцы возникли т.н. «дикие лагеря», где власть осуществляли СА и СС. В их числе были «болотные лагеря» Папенбург и Эстервеген, печально известные своими тяжелыми условиями содержания — здесь родилась песня о болотных солдатах.

В эти годы лагеря не имели хозяйственного значения. В них от остального населения были изолированы враги государства, которые считались неисправимыми и неподдающимися перевоспитанию в хороших граждан в том виде, как их понимали национал-социалисты. Лагеря должны были оказывать отрезвляющее воздействие на потенциальных противников режима, что не в последнюю очередь достигалось обетом полного молчания, даваемом освобожденными узниками. Возникавшие в связи с этим слухи должны были запугивать готовых к сопротивлению.

Если поначалу лагеря были рассчитаны только на политзаключенных, то вскоре это правило было забыто и в лагеря все чаще направлялись преступники, причем среди них находились бытовики, которых после отбытия срока не выпускали, опасаясь, что они совершат новые преступления. Затем в лагеря стали поступать новые категории заключенных. Каждая категория носила опознавательную нашивку определенного цвета: политические — красную, уголовники — зеленую, асоциальные элементы (нищие, бродяги, проститутки и др.) — черную, гомосексуалисты — розовую *, лиловую — «изучающие Библию», т.е. сектанты, которых относили к подрывных элементам из-за отказа от воинской повинности. Кроме этих нашивок заключенные евреи носили звезду Давида.

Совместное содержание политзаключенных и уголовников было для первых весьма тягостным, так как зачастую уголовники вели себя очень круто и в некоторых лагерях устанавливали власть более жестокую, чем эсэсовцы. Правление «зеленых» было адом прежде всего для интеллигентов, не привыкших к физическому труду, часто слабосильных и неуклюжих. Еще труднее приходилось евреям, которые в лагерной иерархии стояли на самой низшей ступени и выше которых чувствовал себя любой сутенер или уличный грабитель из «арийцев». Поскольку лагерное начальство выбирало «капо» (помощников) из «красных» или «зеленых», те имели возможность распоряжаться жизнью многих узников.

Бенедикт Каутский, австрийский еврей и социалист, сидевший в 1938...45 гг. в Дахау, Бухенвальде, Освенциме и снова в Бухенвальде, писал в своей книге «Дьявол и проклятый» [72]:

Конечно, и политзэки были не ангелы. В «Лжи Одиссея» Рассинье описывает террор коммунистов в Бухенвальде, безжалостное обращение с инакомыслящими и отнятие у них продовольственных посылок, что для многих было равносильно смертному приговору [73].

Участь заключенного во многом напоминало лотерею: кто заправлял в лагере — «зеленые» или «красные»? Был ли лагерь построен или нет или узникам нужно было самим его строить в страшных санитарных условиях, вкалывая до посинения? Был ли начальник грубиян-взяточник, как Карл Кох в Бухенвальде, или относительно приличный человек, как сменивший его Пистер?

В принципе, лишь начальник лагеря мог назначать наказания: запретить переписку, послать работать в воскресенье, заключить в ШИЗО, сократить пайку, подвергнуть наказанию палками (максимум — 25 ударов), хотя в последнем случае обычно требовалась санкция Берлина. Однако зачастую все эти правила были простой бумажкой. Всякое дело зависит от исполнителя, а служить в концлагеря шли, конечно, не сливки общества. С проштрафившимися порой поступали весьма сурово. Борьбой с коррупцией и жестокостями в лагерях занимался судья-эсэсовец Конрад Морген из Управления имперской безопасности, который некоторым из виновных вынес смертный приговор. Герман Флорштедт, пресловутый комендант Майданека, был повешен в присутствии заключенных [74]. За взятки и убийства к стенке был поставлен бухенвальдский комендант Кох [75]. Вышеупомянутый Каутский, безупречный свидетель, описывает как сносные — во всяком случае до войны — условия в образцовом лагере Дахау: труд был тяжелым, но не бесчеловечным, пища — обильной и хорошей [76]. Фавр, наблюдатель из Швейцарии и посланец Международного Красного Креста, в августе 1938 года, после посещения Дахау, писал в отчете [77]:

Освенцим I. Auschwitz. Ватерклозет.

Если до войны зэков в лагерях лишь иногда было более 20 000 человек *, то после ее начала их число стало быстро расти. Война и оккупация иностранных государств привели к тому, что лагеря стали международными; в них из оккупированных государств непрерывно поступали борцы Сопротивления и политически неблагонадежные лица; затем пошли военнопленные, а с 1941 года — все возраставший поток евреев. Общее ухудшение условий жизни особенно остро ощущалось в лагерях, и голод стал постоянным спутником большинства узников.

Новые концлагеря росли в Европе как грибы: от Натцвейлера в Эльзасе до Майданека в Польше. По степени строгости лагеря теоретически делились на три категории, однако эта классификация не всегда отражала истинное положение в них [78]. Например, Бухенвальд числился во время войны по средней категории II, но в последние два военных года, после увольнения пресловутого Коха, он был одним из самых приличных лагерей.

Символом лагерного ужаса стал лишь один концлагерь — австрийский Маутхаузен, числившийся по третьей категории. Первоначально он был запланирован как лагерь для неисправимых уголовников-рецидивистов, но в ходе войны в него со всей Европы все больше и больше свозили политзэков, которых уголовники сильно терроризировали. А поскольку в начальство этого лагеря, несомненно, брали самых жестоких и бесчеловечных эсэсовцев, то у зэков-иностранцев почти автоматически создавалось впечатление, будто все немцы — преступники. Для евреев отправка в Маутхаузен в какие-то периоды означала практически смертный приговор и многих из них до смерти затравливали в каменоломнях.

Всего имелось 14 крупных и некоторое число мелких концлагерей. К ним нужно прибавить 500 «трудовых лагерей», которые обслуживали предприятия; в них концлагеря поставляли заключенных в качестве рабочей силы.

Как явствует из сводки, составленной для Гиммлера эсэсовским генералом Освальдом Полем *, с 1 июля 1942 по 30 июня 1943 года в концлагерях скончалось 110 812 заключенных [79]. Но лагеря не стояли пустыми — «убыль» постоянно восподнялась новыми поставками. В августе 1943 года общее число узников концлагерей равнялось 224 000, а через год — 524 000 человек (без транзитных лагерей) [80]. Большинство заключенных умирало от эпидемий, в особенности от сыпняка, передаваемого вшами. Для борьбы с сыпняком применялся — наряду с другими веществами — циклон Б, содержащий синильную кислоту инсектицид, из которого мифотворцы еврейского геноцида сделали позже средство уничтожения людей.

Если забыть о хаосе последних месяцев войны, то самым тяжелым временем в лагерях были лето и начало осени 1942 года. В эти месяцы в Освенциме иногда ежедневно умирало от сыпняка более 300 человек. Так как именно в данный период в Освенцим непрерывно доставляли евреев из разных стран Европы, то жертвами эпидемии, несомненно, пали многие из них, позже объявленные погибшими в газовых камерах. Жертвы были и среди эсэсовцев. В истории можно найти параллели к эпидемической смертности в нацистских концлагерях, например, из периода гражданской войны в США. В лагерях в Кэмп Дугласе и Рок Айленде в месяц умирало от 2 до 4 процентов военнопленных, а в Андерсонвиле, где находился лагерь для северян, из 52 000 интернированных скончались 13 тысяч солдат [81]. Почти все они умирали от эпидемий, с которыми не могло справиться лагерное начальство. Однако даже эти страшные цифры меркнут по сравнению со смертностью в некоторых сталинских лагерях. Из 25 000 советских греков, сосланных в полярный лагерь Воркуты, в живых через полгода осталось всего 600 человек [82]. Эта массовая гибель, несомненно, была вызвана северными морозами.

Учитывая большое экономическое значение для нацистской Германии труда заключенных, ответственные за него всемерно стремились к снижению смертности. В соответствии с этим управление СС в Ораниенбурге разослало 23 декабря 1942 года врачам и начальникам всех лагерей следующий циркуляр [83]:

Гуманные соображения играли, разумеется, второстепенную роль, главным в усилиях по снижению смертности было сохранение необходимой рабочей силы. Действительно, в 1943 году положение в лагерях существенно улучшилось и стало менее тревожным, однако в Освенциме в августе того же года умерло 2380 заключенных, т.е. по 80 человек в день [84]

Наибольшая смертность в лагерном комплексе Освенцима наблюдалась в Биркенау, лагере, который — как уже говорилось — был устроен для военнопленных, но затем все больше превращался в лагерь для больных. В Биркенау из основного лагеря Освенцима, Моновица и многочисленных филиалов направлялись больные и другие нетрудоспособные зэки (например, старики и цыгане, ибо последние, независимо от состояния здоровья, рабочими не считались). Поскольку при эпидемии сыпняка смертность в Биркенау была действительно чрезвычайно высока, то этот лагерь с полным правом можно было именовать «лагерем смерти». Из «лагеря смерти», где — наряду с неизвестным числом, исчислимым, несомненно, сотнями числом казненных и убитых — 100...120 тысяч человек умерло, вероятно, от эпидемий и истощения, легенда о геноциде евреев создала «лагерь уничтожения», в котором в газовых камерах погибло (в зависимости от пишущего) от одного до трех миллионов жертв.

Для складирования умерших от эпидемий в Биркенау и в главном лагере были выстроены надземные и подземные морги, а для сжигания — крематории. Шаманы геноцида превратили морги в газовые камеры, а крематории для сжигания умерших — в крематории для сжигания отравленных газом. Даже душевые были — по крайней мере, частично — превращены в газовые камеры. Циклону Б, средству для борьбы с насекомыми, в мифе о геноциде отведена двоякая роль: санитарная (борьба с насекомыми) и преступная (массовое уничтожение евреев). Сортировка на трудоспособных и нетрудоспособных была превращена в селекцию для газовых камер. Так возникла ложь об Освенциме, приведшая в нашем столетии к серьезным последствиям.

Метрическое свидетельство о смерти двух узников-евреев 70-80 лет. Легенда отрицает наличие подобных документов, ибо нетрудоспособных уничтожали сразу без регистрации.

Абсурдное представление, будто нацисты убивали миллионы здоровых людей (по легенде, в Освенциме и Майданеке евреев отбирали, а в четырех других «настоящих лагерях уничтожения» их убивали) как раз тогда, когда они особенно нуждались в рабочей силе, заставляет то одного, то другого борзописца холокоста придумывать несуразные объяснения. Например, Арно Майер дописался до того, будто в СС шла фракционная борьба между «уничтожителями» и «использователями» [85]. Естественно, с этой фиктивной борьбой лучше Майера никто не знаком.

В конце 1944 года ситуация во всех лагерях сильнейшим образом ухудшилась, а в последние месяцы войны настала полная катастрофа. Когда незадолго до окончания войны англичане и американцы освобождали один за другим концлагеря, их встречали кошмарные сцены: тысячи непогребенных трупов, тысячи умирающих узников. Фотографии этих сцен обошли весь мир как доказательство беспримерного геноцида, хотя на самом деле смерть людей не имела ничего общего с политикой сознательного уничтожения, о чем хорошо видно по лагерной статистике, в данном случае умерших в Дахау [86]:

1940 — 1515,

1941 — 2576,

1942 — 2470,

1943 — 1100,

1944 — 4794,

1945 — 15384 человек

Следовательно, за последние четыре месяца войны в Дахау умерло больше заключенных, чем за все 1940...44 военные годы! Да и после освобождения лагеря американцами в нем скончалось более 2000 узников. Подобная массовая смертность имела свои причины:

1). Вместо того, чтобы оставлять зэков в лагерях на востоке, к которым подходила Красная армия, нацисты эвакуировали их на запад, главным образом здоровых и трудоспособных. Делалось это для того, чтобы СССР не достался ни один солдат и ни один рабочий. Поскольку транспортные артерии были в основном разбомблены, то многих заключенных в Германию неделями гнали пешком суровой зимой, по морозу и снегу, отчего большая часть этих людей не дожила до конца войны. В лагерях, куда напихали эвакуированных, не хватало всего: бараков, сортиров, пищи, лекарств.

2). С осени 1944 из восточных районов, захваченных Красной армией, на запад устремились миллионы беженцев. В это же самое время англо-американские бомбардировщики безжалостно уничтожали немецкие города и разрушали инфраструктуры. Чак Иджер, впервые преодолевший звуковой барьер, пишет в своих воспоминаниях, что его эскадрилье было приказано обстреливать все живое на территории в 50 квадратных миль [87]:

Западные союзники хотели бомбардировками довести немцев до голода, а немцев упрекали, что они в лагерях плохо кормили заключенных! Тем не менее, в лагерях освободители встречали наряду с горами трупов и ходячими скелетами также десятки тысяч относительно здоровых и упитанных узников. Много подобных нормальных по весу и внешне здоровых зэков можно видеть в фильме об освобождении Освенцима, снятом советскими кинооператорами и ежедневно демонстрируемом в музее этого лагеря.

Для примера возьмем Флоссенбюрг [88]. Лагерь при постройке был рассчитан на 40 000 заключенных. Как и в других лагерях, одежду поступавших подвергали дезинфекции (во Флоссенбюрге не циклоном Б, а горячим паром. Возможно, этот способ дезинфекции породил легенду о паровых душегубках, которая одно время успешно конкурировала с мифом о газовых камерах). С марта 1945 года во Флоссенбюрг доставляли все больше заключенных, эвакуированных из восточных лагерей, что сделало дезинфекцию практически невозможной. Пошли эпидемические заболевания. Вдобавок все железнодорожные пути были разрушены бомбардировками союзников. Прекратилось снабжение даже хлебом, ибо его привозили с другого берега Дуная, мосты через который были уничтожены. К эпидемиям присоединился голод, и смерть стала пожинать среди узников богатый урожай. Горы трупов, обнаруженные освободителями, были представлены пропагандой как трупы умерщвленных или погибших в газовой камере, которую выдумали и для Флоссенбюрга.

Другой пример — Берген-Бельзен [89]. Из-за военных действий в лагере было размещено втрое больше заключенных, чем предусматривалось при его постройке. С эвакуированными в него пришли тиф и дизентирия. По словам Эриха Керна, перед начальником лагеря Йозефом Крамером встала альтернатива [90]:

Вместо того, чтобы во время уйти и смыться, Крамер, явно не чувствуя никакой вины, ждал англичан. За это он поплатился жизнью и был в бульварных газетах описан как «зверь из Берген-Бельзена».

Особый ЗАГС в Арользене (ФРГ) регистрирует все документально подтвержденные смерти в концлагерях. Таковых на конец 1990 года насчитывалось [91]:

Маутхаузен — 78 851

Освенцим — 57 353

Бухенвальд — 20 686

Дахау — 18 455

Флоссенбюрг — 18 334

Штутгоф — 12 628

Грос-Розен — 10 950

Майданек — 8 826

Дора — Миттельбау — 7 467

Берген — Бельзен — 6 853

Нойенгамме — 5 780

Заксенгаузен — Ораниенбург — 5 013

Нацвейлер (Штрутгоф) — 4 431

Равенсбрюк — 3 640

В статистике представлен и Терезиенштадт (29 339 погибших), хотя он был не лагерем, а гетто, в основном для пожилых и привилегированных евреев.

В Арользене напоминают, что данная статистика не отличается полнотой документация из некоторых лагерей не сохранилась и не учтены смертные случаи зарегистрированые в других ЗАГСах *.

По нашему мнению, цифры относительно Дахау и Бухенвальда вполне достоверны: 30...32 тыс. в первом и 33 тыс. — во втором лагере. В 1990 год Советский Союз допустил Красный Крест к книгам регистрации смертей в Освенциме, которые раньше держались в секрете. Они с некоторыми лакунами охватывают период с августа 1941 до декабря 1943 года (местонахожденне остальных книг пока неизвестно) и содержат 74 000 фамилий, в связи с чем общее число жертв Освенцима максимально могло равняться 150 тыс. человек. Из приведенных цифр методом интерполяции можно установить, что в 1933...45 гг. нацистских концлагерях погибло, вероятно, 600...800 тыс. человек от эпидемий голода, пыток, казней и убийства, эвтаназии больных и какое-то число — от медицинских опытов *.

Евреи среди этих жертв составляли не большую, но довольно значительную часть. Судя по всему, больше всего евреев погибло не в лагерях, а в гетто от голода и болезней, во время боевых действий, акций айнзатц-команд и при нелепой эвакуации в последние месяцы войны.

Всех этих преступлений было бы маловато для дискриминации и деморализации немецкой нации в течении десятилетий. Обвиняемые могли бы задавать недоуменные вопросы: разве не англичане придумали концлагеря, загубив в них во время англо-бурской войны 20 000 мужчин, женщин и детей? Имеют ли право нас судить те, кто виновен в массовых казнях польских офицеров в Катыни, в бессмысленном с военной точки зрении уничтожении Дрездена перед самым концом войны, в атомной бомбардировке уже готовой капитулировать Японии? А разве изгнание немцев из восточных областей и из Судет не стоило 1,5...2 млн. жертв и не проводилось с гораздо большей жестокостью, чем изгнание евреев в 1933...41 годах? Не лучше ли подвести черту под ужасами войны, а не упрекать друг друга в преступлениях? *

На эти вопросы у союзников не было ответа. И, чтобы сломить моральный дух немецкого народа и годами шантажировать Германию, они придумали преступление, которое действительно было пострашнее, чем свершенное в Катыни, Дрездене, Хиросиме и Нагасаки, страшнее, чем изгнание немцев с Востока и из Судет. Они придумали самое ужасное и гнусное деяние за всю историю человечества; они придумали холокост — массовое истребление беззащитных людей в газовых камерах.