Великая победа на Дальнем Востоке. Август 1945 года: от Забайкалья до Кореи

Глава I Окружать или рассекать?

Верховный ещё дотошно выслушивал утренний доклад начальника Генштаба генерала армии Антонова о положении на фронтах, то наклоняясь над «оперативкой», то отступая на шаг от стола, когда в кабинет через внутреннюю дверь вошёл нарком иностранных дел Молотов с неизменной папкой служебных бумаг. В ответ на его приветствие, Сталин привычно кивнул головой, продолжая уточнять диспозицию каждой армии, а порой и отдельных подвижных корпусов. На этот раз речь шла прежде всего о войсках 2-го Белорусского фронта маршала Рокоссовского, которые ускоренным темпом перегруппировывались из Восточной Померании на Берлинское направление, ставшее теперь главным.

Нарком Молотов заговорил сразу, как только председатель Совнаркома опустил трубку на рычаг:

— Сегодня 5 апреля. Пришло время окончательно определиться с Японией. Я подготовил проект нашего заявления о денонсации советско-японского пакта от 13 апреля сорок первого года. Возможно, в ближайшее время Токио предпримет какие-то неординарные шаги, чтобы поссорить нас с союзниками. Это их извечная цель.

Остановившись у торца стола, Сталин быстро пробежал глазами предложенный проект заявления, уверенно заметил после небольшой паузы:

— Абзац о нападении японцев на Перл-Харбор надо исключить. Это из разряда чисто американо-японских отношений. Великобритания и Соединённые Штаты — наши боевые союзники. Значит, денонсируя Пакт, мы выполняем свой союзнический долг. С нашей стороны, этот довод главный. Сегодня надо пригласить японского посла и вручить ему наше заявление. Пусть знают Рузвельт и Черчилль, что для Советского Союза выполнение соглашений конференции в Ялте — совершенно обязательное и святое дело.

— Да, я уже поручил вызвать вечером Сато в Наркомат, чтобы вручить ему текст этого «Заявления».

— Вот-вот. И ещё надо направить копии текстов нашего «Заявления» в Вашингтон и Лондон.

— Непременно направим, — заверил Молотов.

Поздно вечером в тот же день, когда в этом же кабинете детально обсуждался итоговый доклад Генштаба о положении на фронтах, заместитель председателя ГКО Молотов принял в своём наркомате на Кузнецком мосту посла Японии Сато и вручил ему текст «Заявления Советского правительства» о денонсации Пакта о нейтралитете. А спустя пару часов, в Вашингтон и Лондон были отправлены телеграммы с уведомлением союзников о происшедшем 5 апреля в Москве.

Денонсация Пакта о нейтралитете с Японией послужила отправной точкой для развёртывания всесторонней подготовки к заключительной операции Великой Отечественной на Дальневосточном ТВД[1]. Эта тема отныне ни на один час не уходила из поля зрения Верховного, какими бы вопросами по советско-германскому фронту он ни занимался.

Пополудни 7 апреля, сразу после очередного доклада о положении на фронтах, начальник Генштаба генерал армии Антонов уже в третий раз докладывал Сталину о первоначальном замысле грандиозной операции наших войск на огромных просторах Маньчжурии.

— Генштаб окончательно остановился на варианте с окружением главных сил Квантунской армии, товарищ Сталин. Это касается наших группировок в Монгольской Народной Республике и в Приморском крае. Удары их главных сил на Чанчунь и Гирин должны решить судьбу всей стратегической операции, — указка начальника Генштаба дважды скользнула по «оперативке», и условно свела встречные наступательные клинья в центре огромной Маньчжурской равнины.

— Но ведь кроме главных будут нанесены ещё и вспомогательные удары, товарищ Антонов? — Верховный остановился рядом с «генштабистом», скосил взгляд на карту предстоящего театра военных действий.

— Разумеется, товарищ Сталин. У Генштаба есть некоторые соображения на этот счёт, я бы назвал их вариантами, но они детально ещё не прорабатывались. Мы намерены вернуться к этой теме попозже, когда окончательно сложится группировка наших фронтовых сил по главным направлениям.

— Верно, время на отработку плана операции у нас ещё есть, товарищ Антонов. Через месяц или полтора Ставка заслушает мнения командований фронтов по этому поводу. А вот вопросами материально-технического обеспечения кампании на Дальнем Востоке мы должны и сейчас заниматься каждодневно. Тут проблем — непочатый край.

Генерал армии Антонов продолжил прежнюю мысль:

— Протяжённость нашей границы с Маньчжурией превышает пять тысяч километров. Войск у противника, чтобы прикрыть все наиболее опасные направления, не хватает, и они сильно разобщены. Конечно, японское командование в ближайшие месяцы значительно усилит группировку Квантунской армии, которая к началу апреля насчитывала чуть более семисот тысяч человек. По данным разведывательных органов Генштаба, сейчас противник активно восстанавливает свои оборонительные сооружения в укреплённых районах на Приморском направлении.

Верховный, уверенно, возразил:

— Но их укрепрайоны в основном прижаты к границе. Авиация и артиллерия нацеленными ударами имеют возможность разрушить их в первые же дни операции. Такая задача в обязательном порядке должна быть им поставлена.

— В подавлении укрепрайонов противника вдоль Амура и в Северной Корее примут участие корабли Краснознамённой Амурской военной флотилии и Тихоокеанского флота, товарищ Сталин, — добавил начальник Генштаба.

— Действия Военно-Морского флота должны быть строго увязаны по времени с действиями сухопутных сил, — подчеркнул Верховный. — Так что, товарищ Антонов, будем не только окружать войска Квантунской армии, но и расчленять их.

Принимая решение на скорейшее окончание войны с Японией, Ставка отдавала себе полный отчёт в том, что Дальневосточный фронт и выделившаяся из его состава Приморская оперативная группа войск не располагают достаточными силами для быстрого разгрома Квантунской армии. Предстояла стратегическая перегруппировка сил и средств с Западного театра военных действий на Дальний Восток. План перевозок по своему размаху был поистине грандиозным. Необходимые перевозки предстояло осуществить по однопутной железнодорожной магистрали в крайне сжатые сроки и на огромные расстояния — от девяти до двенадцати тысяч километров.

Однако эксплуатационно-техническое состояние восточных железных дорог не отвечало требованиям сложившейся обстановки. На транссибирской магистрали имелось немало сгнивших шпал, свыше одиннадцати тысяч изношенных или лопнувших рельсов, что существенно ограничивало пропускную способность многих её участков. Земляное полотно на некоторых перегонах тоже нуждалось в укреплении. Особенно это касалось прибайкальской линии, где ещё перед войной начались, но так и не были закончены работы по возведению подпорных стенок и ремонту аварийных туннелей. В трудные годы войны на прифронтовые дороги европейской части страны были отправлены практически все запасы рельсов, шпал, стрелочных переводов, большая часть локомотивного парка, а также квалифицированных рабочих и специалистов.

13 апреля ГКО принял постановление «О мероприятиях по улучшению работы железных дорог Дальнего Востока». В целях улучшения руководства Красноярской, Восточно-Сибирской, Забайкальской, Амурской, Дальневосточной и Приморской железными дорогами был создан Особый округ железных дорог Дальнего Востока во главе с заместителем наркома путей сообщения Гарныком. Уполномоченным Центрального управления военных сообщений при Округе был назначен генерал-лейтенант Добряков.

Постановление ГКО обязывало Наркомат путей сообщения обеспечить минимальный пропуск поездов на дальневосточных магистралях в следующих количествах: на направлении Новосибирск — Владивосток к 1 мая — двадцать четыре пары и к 1 августа — тридцать нар; на направлении Карымская — Борзя — Отпор к тем же срокам, соответственно — двенадцать и шестнадцать пар в сутки.

Значительно увеличивался паровозный парк дальневосточных дорог. Для его пополнения с других магистралей и из резерва страны туда перегонялось восемьсот локомотивов. Из двухсот сорока паровозов резерва ГКО и трёхсот шестидесяти паровозов, запаса Наркомата путей сообщения, предстояло срочно сформировать двадцать паровозных колонн.

В течение апреля — июня число машинистов на железных дорогах Дальнего Востока должно было возрасти на две тысячи четыреста человек, помощников машиниста — на две тысячи девятьсот, паровозных слесарей — на три тысячи сто. В распоряжение Дальневосточное го военного округа прибывало три эксплуатационно-железнодорожных полка и три эксплуатационных поездных отделения из Польши и Румынии Возвращались все специальные подразделения, ранее направленные с Дальнего Востока в распоряжение Юго-Западных дорог.

В тот же день, 13 апреля, полевое управление Карельского фронта маршала Мерецкова[2] прибыло в Ворошилов, а 14 апреля превратилось в полевое управление… Приморской оперативной группы войск. Весь её командный состав получил новые удостоверения личности, став в одночасье воинами-дальневосточниками.

В состав Приморской оперативной группы войск входили 1-я Краснознамённая, 25-я, 35-я и 9-я воздушная армии, а также Чугуевская оперативная группа генералов Савушкина, Максимова, Зайцева, Виноградова и Парусинова. Она напрямую подчинялась Ставке Верховного Главнокомандования. Маршал Мерецков ожидал в ближайшее время обещанных Ставкой важнейших подкреплений с советско-германского фронта. Прежде всего, это касалось соединений 5-й армии генерал-полковника Крылова, а также других частей, имеющих достаточный опыт прорыва сильно укреплённых оборонительных рубежей противника в Восточной Пруссии.

Хотя в канун грандиозной Берлинской операции, Сталин был предельно загружен заботами по её материально-техническому обеспечению, он то и дело возвращался к проблемам предстоящей Дальневосточной кампании.

В середине дня 15 апреля Верховный вызвал к себе, вместе с генералом армии Антоновым, начальника Главного разведывательного управления Генштаба генерал-лейтенанта Ильичёва. Он хотел знать уточнённые данные о противнике, что конкретно известно нашей разведке об укрепрайонах японских войск вдоль нашей дальневосточной и монгольской границ.

Сталин умел ставить вопросы и получать на них исчерпывающие ответы. Так было и на этот раз.

— Нам известно о наличии у японца семнадцати укрепрайонов вблизи монгольской и советской границ. А что представляют собой эти укрепрайоны, товарищ Ильичёв?

Начальник ГРУ развернул на столе карту, доложил:

— Вдоль западных границ Маньчжоу-Го имеется четыре укрепрайона; на севере, вдоль Амура, — пять; на востоке, севернее и южнее озера Ханко, — восемь. Все они, товарищ Сталин, вначале предназначались для подготовки агрессии против Советского Союза, но теперь переоборудуются исключительно для обороны. Каждый из них включает до семи узлов сопротивления, насыщенных цепью опорных пунктов. Они занимают господствующие высоты, имеют перекрёстную огневую связь. Фланги же, как правило, упираются в труднодоступную местность — в болота или горы.

— Значит, обойти их укреплённые районы на флангах невозможно? — уточнил Верховный.

— Большими силами невозможно, товарищ Сталин, — подтвердил генерал-лейтенант Ильичёв.

Верховный остановился рядом с начальником разведки Генштаба, после небольшой паузы, спросил:

— А как оборудованы опорные пункты японца в инженерном отношении? Они по зубам нашей тяжёлой артиллерии?

Генерал-лейтенант Ильичёв ответил и на этот вопрос:

— Построены прочные огневые сооружения, состоящие из артиллерийских и долговременных пулемётных огневых точек, бронеколпаков, бронированных НП[3], деревоземляных огневых точек, противотанковых рвов, стрелковых окопов и проволочных заграждений. Помещения для личного состава, долговременного хранения боеприпасов и продовольствия, стационарные электростанции, системы водоснабжения и вентиляционные устройства, по агентурным данным, товарищ Сталин, находятся глубоко под землёй. Развитая сеть подземных ходов сообщения соединяет все долговременные сооружения укрепрайона в единый замкнутый комплекс. Сейчас мы проводим доразведку полос прикрытия противника. Активизированы воздушная и войсковая разведки. Усилено наблюдение за противником с моря.

— На Сахалине и Курильских островах, товарищ Ильичёв, по-видимому, сходная ситуация? — Верховный медленно обвёл указательным пальцем эту дальневосточную акваторию.

— Да, товарищ Сталин. Но там круглосуточное наблюдение за противником ведут в основном разведывательные службы Тихоокеанского флота, — подтвердил высказанное предположение начальник Главного разведуправления.

Следующий вопрос Верховного оказался для начальника разведки Генштаба непростым.

— Что известно нашей разведке, товарищ Ильичёв, о тех вспомогательных силах, которые подкрепляют Квантунскую армию японца в Маньчжурии?

— Вы имеете в виду марионеточные китайские силы, товарищ Сталин? — уточнил начальник разведки Генштаба.

— Да, именно китайские, — подтвердил Верховный и пояснил: — Я имею в виду формирования императора Пу И, князя Дэ Вана и Суйюаньскую группировку.

Ильичёв ответил на этот вопрос предположительно:

— По данным агентурной разведки, армия Маньчжоу-Го императора Пу И имеет в своём составе четыре дивизии, две пехотных и две кавалерийских, а также двенадцать отдельных пехотных бригад и четыре кавалерийских полка. Общая численность армии не превышает ста восьмидесяти тысяч человек. Армия Внутренней Монголии под командованием князя Дэ Вана имеет всего четыре пехотных дивизии. Их количественный состав — порядка шестьдесят пять — семьдесят тысяч человек. Суйюаньская армейская группа имеет в своём составе только кавалерию — пять дивизий и две бригады. Численный состав — до сорока восьми тысяч человек.

— Выходит, японец лишил марионеточные формирования военной техники? Ни орудий, ни танков они не имеют?

— Не имеют, товарищ Сталин. Это понятно. Артиллерии и танков не хватает даже для новых японских формирований.

— Хорошо, понятно, — удовлетворился ответом Верховный, и тут же повернулся к начальнику Генштаба:

— Вопрос о сроках передислокации 59-й армии согласован с командованием 3-го Белорусского фронта, товарищ Антонов?

Генерал армии Антонов был как всегда лаконичен:

— Нет, товарищ Сталин, не согласован. Маршал Василевский считает, что его войскам потребуется не менее двух недель, чтобы привести себя в порядок после окончания тяжелейшей Восточно-Прусской операции.

— Соединения генерала Людникова должны сделать это быстрее других, — в голосе Верховного прозвучала требовательная нотка. — Войска 39-й армии должны отправиться в Забайкалье в конце апреля. Этот срок изменить нельзя. В противном случае наркомат путей сообщения поставит под сомнение весь намеченный план перевозок. Начальник Генштаба резонно возразил:

— Необходимость ускоренной подготовки к перебазированию в новые районы сосредоточения понимают все военачальники, товарищ Сталин, но в условиях продолжения боевых действий, даже частью фронтовых сил, сделать это оказывается не так-то просто.

Верховный продолжил «требовательный монолог»:

— План войсковых перевозок подлежит безусловному исполнению всеми причастными к нему службами, товарищ Антонов. Всевозможные оттяжки и переносы намеченных Ставкой сроков переброски основных формирований исключаются. Генштаб, управление ВОСО[4] должны взять выполнение оперативного плана под строжайший контроль. Следует уже в ближайшие дни отдать предварительные распоряжения о сроках начала передислокации 6-й гвардейской танковой и 5-й армий. Военное время летит быстро.

— Ясно, товарищ Сталин. В ближайшие дни недели такие распоряжения будут в обязательном порядке направлены в штабы 3-го Белорусского и 2-го Украинского фронтов, — заверил Верховного начальник Генштаба.

— Скажите, товарищ Антонов, как работает генерал Ломов? — вдруг круто переменил тему разговора Верховный. — Как вы считаете, правильно поступили Ставка и руководство Генштаба, пригласив его на ответственную должность в Оперативное управление вместо генерала Шевченко?

Генерал армии Антонов уверенно ответил:

— Маршал Василевский редко ошибается в людях, товарищ Сталин. В лице генерала Ломова Генштаб получил специалиста-оперативника, до тонкостей изучившего специфику Дальневосточного театра военных действий. Сейчас его знания и опыт оказались для нас, как нельзя кстати.

— Значит, мы не ошиблись в товарище Ломове, — заметил Верховный и снова обратился к генералу Ильичёву: — А что представляет собой авиационная группировка японца в Маньчжурии? Как она дислоцирована по территории?

Начальник ГРУ опять обратился к карте, ответил:

— По нашим данным, товарищ Сталин, противник располагает в Маньчжурии разветвлённой авиационной инфраструктурой. Здесь функционирует около трёхсот пятидесяти аэродромных точек с оперативной ёмкостью не менее пяти тысяч боевых самолётов. В крупных городах — Хайларе, Цицикаре, Харбине, Чанчуне, Мукдене — расположены мощные авиабазы. На остальной территории разбросано свыше ста двадцати аэродромов и до ста восьмидесяти посадочных площадок.

Сталин закончил совещание на высокой ноте:

— По количественному составу получается вроде бы внушительная сила. Но японская авиация не сильна. Наши авиационные соединения должны в самом начале кампании подавить главные авиационные объекты в глубине вражеской обороны. Им эта задача вполне по плечу.

С началом Берлинской операции Верховный, казалось, всецело был поглощён непрерывными докладами Генштаба и фронтовых штабов о развитии обстановки на главном стратегическом направлении. Но и в этих экстремальных условиях он то и дело возвращался к проблемам предстоящей войны на Дальнем Востоке. Основной упор в своих переговорах с ответственными лицами различных инстанций Сталин делал на сокращении сроков проведения подготовительных мероприятий и работ. Ему всё казалось, что они выполняются намного медленнее, чем это в действительности необходимо.

Утром 17 апреля председатель ГКО с пристрастием «допрашивал» наркома танковой промышленности Малышева о ходе производства «тридцатьчетвёрок» в апреле для быстрейшего укомплектования ударных соединений 6-й гвардейской танковой армии генерал-полковника Кравченко по месту её нового сосредоточения юго-восточнее Чойболсана в Монголии. До конца мая требовалось поставить в войска дальневосточной группировки шестьсот семьдесят танков «Т-34».

Вечером следующего дня Верховный заслушал доклад Главного маршала артиллерии Воронова о ходе выполнения постановления ГКО от 14 марта «Об усилении противовоздушной обороны Дальнего Востока и Забайкалья».

Начальник артиллерии Красной Армии доложил, что к концу апреля, как и предусмотрено постановлением, будет закончено формирование управлений Забайкальской, Приамурской и Приморской армий ПВО, а также входящих в них корпусов и дивизий. Все вопросы по кадрам начальствующего состава соединений уже решены. Командующим Забайкальской армией ПВО назначен генерал-майор Рожков. Она формируется в составе трёх дивизий ПВО и одной истребительной авиадивизии ПВО с размещением штаба в Чите.

Приамурскую армию противовоздушной обороны возглавил генерал-майор Поляков. Она включает два корпуса и две дивизии ПВО Штаб армии находится в Хабаровске. Приморскую армию ПВО возглавил генерал-лейтенант Герасимов. Она уже сформирована в составе одного корпуса и двух дивизий ПВО с размещением штаба в Ворошилове.

— Как вы считаете, товарищ Воронов, названных вами сил противовоздушной обороны будет достаточно для надёжного прикрытия объектов транссибирской железнодорожной магистрали и важнейших промышленных центров Дальнего Востока? — поставил ключевой вопрос Верховный.

— На данный момент, товарищ Сталин, имеющихся сил вполне достаточно, — уверенно заявил начальник артиллерии. — Надо также иметь в виду, что в преддверии окончательного разгрома фашистской Германии японский агрессор, резко убавил провокации на нашей границе. С середины марта разведывательные полёты самолётов противника вдоль нашей границы фактически прекращены. И вдоль монгольской, тоже.

— Понятно, — вроде бы удовлетворился ответом Верховный, но в заключение разговора всё же спросил: — Какие трудности встретила ваша служба при формировании армий противовоздушной обороны, товарищ Воронов?

— Трудность была одна, товарищ Сталин, это — офицерские кадры. Руководящий состав дальневосточных соединений ПВО не имеет боевого опыта, и мы вынуждены производить соответствующие замены. На должности командиров полков и дивизионов назначается командный состав, прошедший фронтовую школу. Однако Главное управление кадров медлит с удовлетворением наших срочных кадровых заявок.

— Этот вопрос в мае будет окончательно решён, — заверил Воронова Верховный. — «Кадровиков» надо поторопить.

Хотя после 20 апреля на ежедневных оперативных совещаниях в Ставке Верховный не ставил напрямую вопросов по Дальнему Востоку целую неделю, в Генштабе изо дня в день, обсуждались различные проблемы предстоящей кампании Оставался и такой вопрос, как отреагирует японское руководство на разгром европейского союзника — подавит он или, напротив, активизирует милитаристские страсти Японии?

Близость воздушных и морских баз противника к нашей территории, расположение Квантунской армии вдоль государственной границы позволяли агрессору в любой момент нанести неожиданный удар по важным дальневосточным объектам и войскам с тяжёлыми последствиями для нас. И Генштаб в своих расчётах должен был предусмотреть в качестве возможного плана войны на Дальневосточном театре военных действий отражение такого внезапного удара. Ближе к концу апреля, вопрос о необходимости оборонительных действий с нашей стороны постепенно терял своё значение, но он не мог быть исключён из поля зрения Ставки вообще.

Не были достаточно ясны и планы возможных действий противника в случае нашего наступления. Генштаб учитывал, что основными компонентами вооружённых сил Японии являлись сухопутная армия и военно-морской флот. Её авиация представлялась относительно слабой. Фактическая дислокация разведанных главных группировок сухопутных войск и флота допускала множество разных вариантов. Это обстоятельство также побуждало наших «оперативников» к разработке наиболее рационального плана предстоящих боевых действий. Это особенно касалось войск маршала Мерецкова.

Сухопутные войска Японии были разбросаны на огромной территории Китая, Юго-Восточной Азии и на островах Южных морей. Крупная группировка сухопутных войск с большими потенциальными резервами дислоцировалась в метрополии. Здесь же находились ударные силы авиации и флота.

Но наиболее мобильной и мощной войсковой единицей, полностью готовой к началу ответных действий, была Квантунская армия в Маньчжурии. Далеко не случайно именно в ней проходили суровую военную школу многие генералы Генштаба армии, а также будущие политические деятели Японии. Разгром этой группировки, по мнению Ставки, являлся ключом к окончательному поражению Японии, поскольку в этом случае рушилась вся система её военного сопротивления.

В последние дни апреля, когда войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов маршалов Жукова и Конева всё плотнее сжимали кольцо вокруг блокированных в центре столицы рейха остатков гитлеровских войск, Верховный вновь вернулся к дальневосточной проблематике. Весомым поводом к тому послужил прилёт в Москву командующего 3-м Белорусским фронтом маршала Василевского, которому, он это знал с августа сорок четвёртого, предстояло в ближайшее время возглавить наши войска в войне с Японией.

В полдень 27 апреля член Ставки маршал Василевский, после более чем двухмесячного отсутствия в Москве, снова оказался на знакомой ему до мелочей «Ближней даче» Верховного. Сталин был искренне рад долгожданной встрече. Усевшись рядом с маршалом Василевским на диване, он подробно расспросил командующего 3-м Белорусским фронтом о ходе труднейшей Восточно-Прусской операции, а потом круто переменил тему разговора, спросил:

— Как вы считаете, товарищ Василевский, какие серьёзные промахи допущены нами в Берлинской операции? Вы ведь наверняка следите за этой последней схваткой?

— Как не следить, товарищ Сталин. Я ведь член Ставки и действую в соответствии с положением о ней, — в том же спокойном тоне ответил Василевский.

— И всё же, что особенно бросилось вам в глаза на протяжении первых десяти дней операции?

— В целом, операция развивается по плану. Это главное. Тут Ставка не ошиблась. Но темны нашего наступления могли быть и выше, если бы с самого начала операции войска маршала Конева тоже были решительно нацелены на Берлин.

— Ну, что же, это, пожалуй, верное замечание. А что ещё можете сказать, товарищ Василевский?

— Ещё, товарищ Сталин, бросается в глаза, что не полностью оправдывает себя применение танковых армий в борьбе за крупные города. В борьбе за них танкисты несут неоправданно большие потери от фаустников.

— Тоже верное замечание, — согласился Верховный и заключил: — Вот это нужно обязательно учесть вам в дальневосточной операции. Там тоже придётся брать Харбин, Гирин, Мукден, Чанчунь, Цзянси… Много чего брать.

Маршал Василевский продолжил свою мысль:

— Но вообще, товарищ Сталин, развитие Берлинской операции нужно ещё тщательно проанализировать и уже на основании глубокого анализа сделать окончательные выводы.

— Мы впредь так и поступим, товарищ Василевский. Но для вас сейчас главная задача — это Дальний Восток. Вопрос отныне переходит в практическую плоскость. Нейтралитета в отношениях с Японией уже не существует. Мы должны выполнить данные союзникам обещания в Ялте, и вступим с нею в войну максимум через три месяца после капитуляции немца.

В конце разговора Верховный поручил будущему Главкому дальневосточных войск принять неотложные меры для быстрейшей переброски основных сил 39-й и 5-й армий генералов Людникова и Крылова к месту новой дислокации в Забайкалье и Приморском крае. Именно, неотложные.

Отныне забота по Дальнему Востоку стала первостепенным делом маршала Василевского, которому предстояло второй раз в победном сорок пятом подтвердить своё стратегическое и оперативное понимание военно-политической обстановки и недюжинное полководческое дарование.

Вечерний вызов в НКИД 5 апреля озадачил посла Японии в Москве Cam И предчувствия не обманули опытного дипломата. Нарком иностранных дел Молотов без долгих вступлений, изложив в нескольких словах причины приглашения посла сопредельной страны, вручил ему «Заявление Советского правительства» о денонсации советско-японского пакта о нейтралитете, подписанного без малого четыре года назад, 13 апреля сорок первого года. Предложив быстрее ознакомить Японское правительство с важным документом, нарком иностранных дел СССР закончил аудиенцию.

Посол Сато высказал сожаление по поводу происшедшего и тотчас удалился. Внешне ни один мускул не дрогнул на его округлом лице. Но внутри сразу разгорелись страсти. Японский посол хорошо понимал, что на самом деле означали эти продуманные действия Советов. Нет, это было ещё не объявление войны, а лишь «пробный шаг» в этом направлении. Но «шаг» осознанный, весомый.

Много лет его страна поддерживала нестабильность на дальневосточных границах северного соседа, вроде бы сохраняя в своих руках «военную инициативу». Но вот, в один миг, ситуация коренным образом переменилась. Теперь всё зависит от действий Москвы. Она поставила перед Токио неразрешимые проблемы. Посол не мог предсказать, как долго продлится это «неопределённое состояние».

«Toeта» японского посла неспешно продвигалась в сторону его резиденции по бурлящим улицам ещё военной, но уже безмятежной русской столицы. Возникший тут же вопрос не отступал: «Как долго?»… Ответ пришёл как бы сам собой: «По крайней мере, до разгрома главного союзника по «Тройственному пакту». А после?.. Месяц, два или полгода? Но подготовка Советов к войне уже началась. Она идёт полным ходом. Сато вспомнились последние доклады сотрудников военного атташата о том, что с начала марта значительно возросли переброски войск и техники по транссибирской железнодорожной магистрали. Несложные расчёты показывали, что для передислокации десяти дивизий требуется не более месяца, двадцати — около двух. Время у них есть.

Тут же послу Японии пришли на ум июньские страсти сорок первого года в Токио. Сколько копий было тогда сломано по вопросу: «Вступать в войну против Советского Союза немедленно или отложить нападение до удобного момента?» Особое боевое рвение проявил тогда его непосредственный начальник, министр иностранных дел Милуока. В коридорах внешнеполитического ведомства гуляла из конца в конец его призывная формула: «Нельзя медлить. Нужно начать с Севера, а потом пойти на Юг. Не войдя в пещеру тигра, не вытащишь тигрёнка. Нужно решиться!» Возобладали, однако, осторожные тенденции. Милуока получил отставку. А в декабре того же года разразился гром на Гавайях. Началась затяжная война с Соединёнными Штатами. Наступление до Иркутска и дальше пришлось отложить на неопределённое время.

В ту же ночь Сато направил в Токио экстренную телеграмму с текстом «Заявления Советского правительства». Внешне оно было воспринято в столице сдержанно. Последовали миролюбивые заявления, чтобы доказать, будто Япония как никогда готова приложить всё силы для поддержания отношений нейтралитета с Советским Союзом, исходя из соображений блага для всего человечества. Официальная позиция на всё лады интерпретировалась в прессе. Лейтмотив пространных публикаций сквозил дружелюбием. Газеты утверждали, что Япония поддерживает отношения с могущественным северным соседом на основе всепроникающей честности.

Набирала силу идея немедленных переговоров с Советским Союзом, получившая свет ещё в сентябре сорок четвёртого, когда крушение вермахта на советско-германском фронте приобрело необратимый характер и предвещало скорую катастрофу. Министерство иностранных дел составило даже перечень возможных уступок, на которые могла пойти Япония в обмен на сохранение Советским Союзом нейтралитета. Он включал одиннадцать пунктов.

1. Разрешение на круглогодичный проход советских торговых судов через пролив Цугару.

2. Заключение между Японией, Маньчжоу-Го и Советским Союзом соглашения о торговле.

3. Расширение советского влияния в Китае и других районах «сферы сопроцветания».

4. Демилитаризация советско-маньчжурской границы.

5. Использование Советским Союзом Северо-Маньчжурской железной дороги.

6. Признание советской сферы интересов в Маньчжурии.

7. Отказ Японии от договора о рыболовстве.

8. Уступка Южного Сахалина.

9. Уступка Курильских островов.

10. Отмена «Антикоминтерновского пакта».

11. Отмена «Тройственного пакта».

Две недели политическая жизнь японской столицы была наполнена слухами о неизбежности скорой войны с Советским Союзом. Утром 17 марта поступила «удручающая телеграмма» из Москвы. Посол Сато, опираясь на донесения агентурной разведки, сообщил: «Ежедневно по транссибирской магистрали проходит от двенадцати до пятнадцати железнодорожных составов. В настоящее время вступление Советского Союза в войну с Японией неизбежно. Для переброски около двадцати дивизий потребуется приблизительно два месяца». В середине апреля, по докладам военного атташе, темпы перевозок в сторону Дальнего Востока ещё более возросли.

Заседание Высшего совета по руководству войной 20 апреля получилось необычайно бурным. Активность его членов превзошла всё ожидания.

— Нет особой необходимости разъяснять суть сегодняшней повестки дня, — премьер-министр Судзуки бросил пристальный выжидательный взгляд на скучные физиономии членов своего Совета. — Для Великой Империи наиболее насущным является сегодня незамедлительное принятие решения о том, какую политику мы должны проводить в связи с создавшейся в мире обстановкой, а именно с неизбежной в ближайшее время капитуляцией «Третьего рейха».

Советы денонсировали договор о нейтралитете с Японией и ведут интенсивную подготовку к войне с нами, чтобы заставить капитулировать и Великую Империю. Не скрою, опасность весьма серьёзна, и недооценивать её нет смысла. Вождь немецкой нации планировал за три-четыре недели дойти до Москвы и поставить Россию на колени. Но, разгромив его пятимиллионную армию, Советы ведут в данный момент бои на подступах к Берлину. Их стратегия оказалась сродни нашей стратегии по завоеванию материковой части Китая.

Для создания сферы совместного сопроцветания Великой Восточной Азии совершенно необходимо, как неоднократно указывалось в Императорских рескриптах, внести должный вклад в обеспечение всеобщего мира. Для сохранения японской нации мы должны теперь в одиночку избежать трудностей на Севере, до конца разрешить китайский инцидент и хотя бы несколько продвинуться в южном направлении.

Стремление достичь этих целей, несомненно, вызовет сопротивление различных государств, отнюдь не только враждебных нам ныне. Но это не должно остановить нас на избранном пути. Мы должны и в этих сложных условиях со всей определённостью заявить о нашей решимости устранить видимые и скрытые препятствия. Эти задачи вполне по плечу Великой Империи. Им должны быть посвящены наши дипломатические и военные усилия. Я хотел бы услышать ваше мнение по этому поводу, Того.

— В условиях продолжения войны с Соединёнными Штатами и Великобританией мы должны предпринять решающие усилия для того, чтобы избежать военного столкновения с Советами. Сделать это, судя по обстановке, не просто. Но этого необходимо добиться. В противном случае могут подтвердиться худшие опасения о неминуемом поражении Великой Империи. Если Советы, несмотря на всё наши политические усилия и возможные территориальные уступки, не согласятся решить дело мирно, то тогда всё будет решаться на поле боя. Более того, на карту будет поставлена судьба нации, ибо сражение развернётся в самой метрополии. Нас ждут жестокие, кровопролитные испытания. Риск велик, но я готов лично отправиться в Москву для ведения переговоров. Возможно, мы снарядим для этой цели ещё более представительную делегацию?..

— А вы уверены, Того, что Москва примет нашу, как вы говорите, представительную делегацию? — премьер-министр с вызовом прервал «первого дипломата» страны.

— Нет, не уверен, господин премьер-министр, чётко ответил Того, и тут же добавил: — Сегодня же мы направим такой запрос в Москву. Кроме того, я постараюсь встретиться с советским послом в Токио по этому актуальнейшему вопросу.

— Согласен, запросите Москву, встретьтесь с послом Советов, — бросил Судзуки и повернулся к начальнику Генштаба армии: — Что предложите вы, Умэдзу?

— Я не подвержен паническим настроениям, господин премьер-министр. Рассматривая ситуацию с военной точки зрения, не следует отчаиваться и впадать в крайность, что всё уже проиграно, — откровения маститого «генштабиста» звучали обнадёживающе. — На Севере наши надежды связаны с прочностью обороны Квантунской армии. В силу глубокого эшелонирования оборонительных полос и рельефа местности на стратегических направлениях — она непроходима. Генерал Ямада уверен в стойкости своих войск. В ближайшие месяцы плотные минные поля закроют горные перевалы на Большом Хингане, а также подходы к местам возможных переправ на Амуре и Сунгари. И это ещё надёжнее укрепит наши позиции.

— Проходима или не проходима оборона Квантунской армии, Умэдзу, станет известно только позднее, — такой комментарий последовал на заявление начальника Генштаба армии со стороны премьер-министра.

Председатель Высшего совета спросил:

— А что вы скажете, Умэдзу, об оснащении Квантунской армии боевым оружием и техникой?

Начальник Генштаба армии доложил:

— В настоящее время, господин премьер-министр, численность войск генерала Ямады превысила девятьсот тридцать тысяч человек. На вооружении армии имеется пять с половиной тысяч орудий и миномётов, девятьсот семьдесят танков, тысяча шестьсот самолётов. Считаю, что это немало.

— В пограничных реках мы имеем двадцать три боевых корабля, которые в оперативном плане тоже подчинены генералу Ямаде, господин премьер-министр, — дополнил доклад генерала Умэдзу начальник морского Генштаба адмирал Тоёда.

— Но эти силы будут планомерно наращиваться в ближайшие месяцы? — Судзуки перевёл вопросительный взгляд с Тоёды на начальника Генштаба армии.

— Будут, — одним словом подтвердил Умэдзу и добавил: — Но новым формированиям не хватает оружия, господин премьер-министр, и его придётся изымать у войск в метрополии.

— Пока можно поступить и так, — примирительно заключил Судзуки и обратился к военному министру: — У вас есть что добавить к сказанному начальником Генштаба, Анами?

— Да, есть, господин премьер-министр, — живо отозвался Анами. — В Маньчжурии находится два наших специальных отряда, «отряд № 100» и «отряд № 731» под командованием генералов-специалистов Вакамацу и Исии, владеющих бактериологическим оружием. Оба «отряда» подчинены командованию Квантунской армией. Генерал Ямада считает, что даже один «отряд № 731» в состоянии обеспечить его войска своим оружием в необходимых количествах. Более того, по моему мнению, неотразимое оружие можно использовать не только против Советов, но и для быстрейшего разрешения китайского инцидента. Следует быстрее покончить с Чуньцинским правительством.

— И всё же, Анами, следует распорядиться о дальнейшем накоплении запасов смертоносного оружия. Возможно, даже, стоит подумать о численном пополнении подразделений генералов Исии и Вакамацу[5]. Причём сделать это необходимо в самые сжатые сроки, в пределах полутора-двух предстоящих месяцев. В противном случае эти усилия уже не потребуются.

— Будет выполнено, господин премьер-министр, — подчинился военный министр Анами.

— Какие необходимые мероприятия предпринимаются высшим военно-морским командованием, адмирал Тоёда? — премьер Судзуки бросил требовательный взгляд в сторону начальника морского Генштаба.

— Позвольте мне, господин премьер-министр, изложить принципиальные соображения, — Тоёда был само внимание.

Премьер Судзуки возразил:

— На Высшем совете, господин адмирал, всё присутствующие излагают только принципиальные соображения.

Адмирал Тоёда окинул взглядом карту материкового ТВД, разложенную на столе, негромко начал доклад:

— Ввиду больших потерь в корабельном составе в прошлом году, восполнить которые нам, видимо, в этом году не удастся, высшее военно-морское командование вынуждено сконцентрировать усилия на обороне островов собственно Японии. Блокада метрополии с моря и нарастающий шквал воздушных бомбардировок противником парализовали работу наших судоверфей. В этих условиях сделан упор на массовое производство специальных боевых средств — микролодок и катеров. С целью наиболее эффективного их использования при защите метрополии продолжается ускоренная подготовка личного состава спецподразделений, каждый воин которых готов отдать жизнь за императора и Великую Японию.

— Адмирал Ионаи, вы можете что-то добавить к сказанному адмиралом Тоёдой? — премьер Судзуки хотел знать мнение всех членов Высшего совета по руководству войной и обратился к военно-морскому министру.

— Есть, господин премьер-министр, — отозвался Ионаи. — Ожесточённое сражение за остров Иводзиму показало, что подобная ситуация может повториться и непосредственно в борьбе за метрополию. Высшее военно-морское командование пришло к выводу, что личный состав флота необходимо готовить и для участия в боевых операциях на суше. Занятия такого рода уже проводятся на боевых кораблях.

Что касается предстоящих возможных действий против Советов на побережье, Сахалине и на Курилах, то мы намерены при защите их использовать тактику, оправдавшую себя в борьбе против американцев и англичан. Но хотелось бы ощутить более тесное взаимодействие с нашей авиацией как в интересах обмена полученными разведывательными данными, так и непосредственно в боевой работе.

Председатель Тайного совета Хара начал своё выступление осторожно, издалека:

— Многие члены Высшего совета знают, что с началом германо-советской войны я выступал за немедленное вступление в войну и Японии на Востоке в свете выполнения обязательств по «Тройственному пакту». Тогда, в сорок первом, восторжествовала осторожная тактическая линия. И вот мы снова стоим перед кардинальной дилеммой: «Что делать?». Как поступить императору, высшему военному руководству Империи, когда уже ей другая сторона диктует свою волю?

Это происходит в условиях, когда более чем трёхлетняя война с Соединёнными Штатами на истощение серьёзно подорвала возможности Великой Империи. Я понимаю, что вступать сегодня в сражение с Советами — это самоубийство для нации. Значит, наши усилия необходимо направить на всемерное укрепление оборонительных бастионов с Севера и активную дипломатическую работу, особенно в Европе.

Господин премьер-министр, я разделяю мнение министра иностранных дел по поводу его инициатив в Москве и здесь, в столице Великой Империи. Возможно, для переговоров с Советами следует направить представительную делегацию в составе известных японских политиков. Я хочу предложить для этой ответственной миссии принца Коноэ.

Я не считаю себя вправе, господин премьер-министр, обсуждать военные аспекты — это дело генералов. Пусть они и решают, что предпринять на Севере, а что на Юге.

В принятом 20 апреля Высшим советом по руководству войной документе под названием «Общие принципы мероприятий в случае капитуляции Германии» ставилась неотложная задача: «Приложить усилия к тому, чтобы умелой пропагандой разобщить Соединённые Штаты Америки, Великобританию и Советский Союз, подорвать решимость Америки и Англии вести войну».

Вечером того же дня министр иностранных дел Того добился-таки встречи с послом Советского Союза в Токио Маликом и высказал настоятельное пожелание о необходимости переговоров с советским коллегой в Москве, куда он готов вылететь немедленно. При этом «первый дипломат» Японии прозрачно намекнул, что его страна при благоприятном их исходе готова пойти на определённые… территориальные уступки. Советский Союз должен и впредь соблюдать денонсированный 5 апреля Пакт о нейтралитете.

В полдень 21 апреля премьер Судзуки доложил императору Хирохито результаты заседания Высшего совета по руководству войной, высказанные на нём предложения. В ходе пространной аудиенции император выказал большую озабоченность военной ситуацией на Окинаве. Собеседники сошлись во мнении, что если американцы и англичане овладеют важнейшим островом, то это создаст неразрешимые проблемы для метрополии. Тема не получила дальнейшего развития. И так было ясно, что воздушные и корабельные бомбардировки Южной Японии многократно усилятся, морская блокада на коммуникациях станет непроходимой.

В заключение встречи император Хирохито впервые ознакомил премьер-министра с содержанием доклада принца Коноэ, который он получил в середине февраля при личной аудиенции с экс-премьером. Император долго, внимательно изучал его, не решаясь ознакомить кого-то из членов Ставки с напористыми выводами маститого политика. И вот они звучат подлинным откровением для премьера Судзуки.

Принц Коноэ заявил, что поражение Японии в войне является, к сожалению, неизбежным. Хотя оно, безусловно, нанесёт ущерб национальному государственному строю Великой Империи, общественное мнение Англии и Америки ещё не дошло до требований изменения её государственного строя. Наибольшую тревогу поэтому должно вызывать не столько само поражение в войне, сколько коммунистическая революция, которая может возникнуть вслед за поражением.

По его мнению, внутреннее положение Великой Империи в данный момент быстро изменяется в направлении коммунистической революции. Внешне, это выражается в необычайном выдвижении и авторитете Советского Союза. Японский народ не понимает в полной мере ею замыслов. После принятия в 1935 году тактики народного фронта, и в особенности после роспуска Коминтерна, в нашем обществе сильно проявляется тенденция недооценивать опасность красного наступления. Это следствие, слишком поверхностного и упрощённого взгляда на вещи. По тем манёврам, которые Советский Союз в последнее время открыто проводит в отношении европейских стран, ясно видно, что он так и не отказался от своей политики красного наступления на весь мир.

Советский Союз ведёт неустанную работу с целью установления в соседних с ним странах Европы советского режима, а в остальных европейских странах — по меньшей мере, близкой ему по духу власти. В настоящее время можно видеть, что эта деятельность в значительной мере приносит свои положительные плоды.

Власть Тито в Югославии является наиболее типичным и конкретным выражением этого. В Польше Советский Союз добивается установления новой власти на базе заранее созданного Советами объединения польских граждан, совершенно игнорируя эмигрантское правительство в Лондоне.

Если судить по условиям перемирия с Румынией, Болгарией и Финляндией, то создаётся впечатление, что Советский Союз придерживается принципа невмешательства во внутренние дела. Однако, требуя роспуска прогитлеровских организаций, он действует так, что власть несоветского типа фактически не может там существовать.

В Иране Советский Союз вынуждает правительство в полном составе уйти в отставку из-за того, что последнее отказывается удовлетворить его требования в отношении создания собственных нефтяных концессий.

Советский Союз отвергает предложение Швейцарского правительства об установлении дипломатических отношений на том основании, что оно поддерживало дружественные связи с державами «оси», и тем самым вынуждает министра иностранных дел Швейцарии уйти в отставку.

Во Франции и Бельгии, уже оккупированных англо-американскими войсками, идёт острая борьба между группами повстанцев, действующими против Германии, и правительствами. Эти страны переживают сейчас политический кризис. Лица, руководящие вооружёнными группами, в основном являются коммунистами или сочувствующими им.

Что касается Германии, то Советский Союз, несомненно, вынашивает идею установления здесь, как и в Польше, новой политической власти на основе уже созданного комитета «Свободная Германия». Это обстоятельство является сейчас предметом особого беспокойства Англии и Америки.

Таким образом, хотя Советский Союз внешне и стоит на позиции невмешательства во внутренние дела европейских государств, в действительности же он осуществляет активнейшее вмешательство в их внутренние дела и стремится повести внутреннюю политику этих стран по советскому пути.

Совершенно аналогичны замыслы Советского Союза и в отношении Восточной Азии. В настоящее время в Яньани создана Лига освобождения Японии во главе с Окано, приехавшим из Москвы. Это новообразование установило связь с такими организациями, как Союз независимости Кореи, Корейская добровольческая армия и Тайваньский авангард, обращается с призывами к народу Японии.

Размышления по поводу подобных обстоятельств приводят к выводу, что существует серьёзная опасность вмешательства, в недалёком будущем, Советского Союза во внутренние дела Японии. Вопросы известны: официальное признание компартии, включение коммунистов в состав правительства, как это было с правительствами де Голля и Бадольо, а также отказ от «Антикоминтерновского пакта».

Если же взять внутреннее положение Великой Империи, то также нельзя не видеть, что с каждым днём созревает всё больше условий, способствующих возникновению коммунистической революции. Таковыми являются нищета населения, увеличение количества выступлений рабочих, просоветские настроения, развивающиеся вместе с ростом враждебности по отношению к Англии и Америке, движение в военных кругах сторонников обновления и связанное с ним движение «новой бюрократии», а также плетущиеся за их спиной тайные интриги левых элементов. Из вышеуказанных фактов особое беспокойство вызывает движение сторонников обновления, которое наблюдается в военных кругах.

Существование в военных кругах радикальных идей, что большинство молодых военных верит в совместимость нашего государственного строя с коммунизмом, объясняется следующим. Большая часть кадровых военных происходит из средних и низших слоёв населения. Большинство из них, в силу своего положения, очень восприимчивы к коммунистическим идеям. В процессе же воспитания в армии их обучали лишь основным понятиям о нашем национальном государственном строе, и поэтому коммунистические элементы стараются перетянуть их на свою сторону теорией совместимости нашего национального государственного строя с коммунизмом.

Таким образом, внутри Великой Империи и за её пределами с каждым днём созревает всё больше различных условий, способствующих приближению коммунистической революции. И если в дальнейшем, положение на фронтах будет складываться для неё неблагоприятно, подобная ситуация будет быстро ухудшаться. Неизбежен глубокий кризис.

Если существовала хотя бы малейшая надежда на перелом в положении на фронтах, всё обстояло бы иначе. Теперь же, исходя из неизбежности поражения Империи в войне, остаётся выразить твёрдое убеждение, что продолжать войну, в которой у нас нет перспектив на победу, значит полностью играть на руку коммунистической партии. Следовательно, с точки зрения сохранения национального государственного строя Японии, необходимо как можно скорее закончить войну[6].

Император Хирохито закончил чтение, положил перед собой доклад принца Коноэ, уверенно обобщил написанное:

— Как видите, Судзуки, Высший совет по руководству войной принимает решение сражаться до конца, а принц Коноэ предлагает закончить воину, ибо поражение Великой Империи, по его мнению, неизбежно. Он прав, поскольку сражение за метрополию уже началось и оно угрожает уничтожением нации. Возможное вступление в войну Советов на Севере докончит дело. Наш выбор в создавшихся условиях невелик. Немедленные дипломатические усилия ещё могут облегчить нашу участь, спасти Великую Империю от полного разгрома.

Премьер Судзуки тотчас согласился:

— Ваше Величество, меры по организации переговоров с Советами уже предпринимаются. Того направил запрос в Москву и готов без всякого промедления вылететь для встречи с Молотовым. Но ответ на наше обращение ещё не получен.

— А какова позиция посла Советов Малика, Судзуки?

— Малик, Ваше Величество, советует обождать ответ ещё несколько дней. Посол надеется получить хоть какие-то инструкции своего руководства из Москвы.

— И вы надеетесь. Судзуки?

— Надежд мало, Ваше Императорское Величество.

Ответ из Москвы не поступил в Токио и 22 апреля. Вечером следующего дня министр иностранных дел Того заявил на заседании императорской Ставки: «Если Японии удастся одержать победу на Окинаве, то Советский Союз убедится, что у нас всё ещё имеются значительные резервы. Поэтому, воспользовавшись подобной ситуацией, можно будет построить фундамент для деятельности нашей дипломатии».

В это же время эмиссары японской дипломатической службы предприняли энергичные действия к установлению связей с представителями американских дипломатических и разведывательных служб в Европе.

В Берне военно-морской атташе Японии капитан 2-го ранга Фудзимура встретился с доверенным лицом рейхсминистра иностранных дел Германии фон Риббентропа нацистом Хекком, и договорился о посредничестве в установлении контактов с американскими представителями. 23 апреля Хекк встретился с Геверницем, секретарём уполномоченного Стратегических служб Америки в Европе Даллеса, и попытался выяснить, в состоянии ли он посодействовать мирным переговорам Японии и США. Только через трое суток «немецкий посредник» смог уведомить Фудзимуру о том, что Даллес желает ознакомиться с условиями Японии и реальными полномочиями её военно-морского атташе в Швейцарии.

Начало японо-американским контактам было положено, но никто даже приблизительно не мог спроецировать их возможные результаты в недалёкой перспективе.

Тем временем, в конце апреля, министр иностранных дел Того ежедневно связывался с послом Маликом на предмет поступления в его адрес визитного приглашения из Москвы. Но инструкции в Токио по этому поводу всё не поступали.

Глава II Генштаб. Шлифовка плана

Ни 28, ни 29 апреля маршал Василевский не встречался с Верховным Главнокомандующим. По два-три часа он самостоятельно работал в Генштабе над документами и картой Дальневосточного театра военных действий. Но всё это время у него не выходила из головы реплика маршала Ворошилова: «Маршалу Малиновскому пора вплотную заниматься дальневосточными делами», которую он бросил в Ставке 27 апреля при обсуждении возможного участия войск 2-го Украинского фронта в операции по освобождению Праги. По ней выходило, что остававшийся до последнего времени открытым вопрос о кандидатуре командующего Забайкальским фронтом уже решён Ставкой?

Утром 30 апреля заместитель наркома обороны маршал Василевский встретился с генералом армии Антоновым и как бы между прочим спросил:

— Так что же, Алексей Иннокентьевич, Родион Яковлевич уже назначен командующим Забайкальским фронтом?

Начальник Генштаба уверенно возразил:

— Нет, Александр Михайлович, ещё не назначен.

— Но как в этом случае понимать заявление маршала Ворошилова об объединении войск 2-го и 4-го Украинских фронтов под командованием генерала армии Ерёменко? — снова спросил Василевский.

— Возможно, на заседании Политбюро ЦК кандидатура маршала Малиновского на должность командующего Забайкальским фронтом уже и обсуждалась, но лично я при этом не присутствовал, Александр Михайлович, — ответил Антонов.

Сразу после первомайскою парада войск и демонстрации москвичей Верховный уехал на «Ближнюю дачу», а вечером гуда был вызван генерал армии Антонов с докладом по плану освобождения чехословацкой столицы Праги. Когда всё детали завершающей операции на Западе были обсуждены, Сталин, после небольшой паузы, спросил:

— А что вы скажете, товарищ Антонов, по дальневосточным делам? Там нам пора разворачиваться во всю мощь.

Начальник Генштаба был готов доложить самые последние сведения и по Дальнему Востоку:

— Сегодня, по нашим данным, товарищ Сталин, из района Инстербурга, в соответствии с директивой Ставки, на Забайкальский фронт отправляются первые эшелоны 39-й армии генерал-полковника Людникова, Впредь темпы переброски войск и боевой техники на Восток резко возрастут. В Приморскую группу войск маршала Мерецкова тоже из Восточной Пруссии отправится 5-я армия генерал-полковника Крылова. Начались поставки новой боевой техники оборонными наркоматами. Всё маршруты перевозок взяты управлением ВОСО под строжайший повседневный контроль.

— Японцы, товарищ Антонов, проявляют повышенное беспокойство по поводу наших дипломатических действий. Товарищ Молотов только что получил из Токио запрос на предмет возможных переговоров с их делегацией, которая в любое время готова прибыть в Москву.

— Возросла активность сотрудников японского посольства в Москве, товарищ Сталин. Представители военного атташата то и дело обращаются в Генштаб по разным вопросам. Предлагают сотрудничество в различных сферах. Они готовы разрешить круглогодичный проход советских торговых судов через пролив Цугара. Гарантируют их полную безопасность.

Верховный не спеша раскурил трубку, заметил:

— Участились поездки сотрудников японского посольства в районы прохождения транссибирской магистрали, товарищ Антонов. Конечно, это разведывательные поездки. Нам необходимо принять строжайшие меры по сохранению в тайне всех проводимых мероприятий.

— Такие меры принимаются, товарищ Сталин. До минимума ограничено количество лиц, допущенных в службе ВОСО к выполнению централизованных военных перевозок, а также к разработке документов, связанных с ними. Станции выгрузки и обслуживания эшелонов занумеровываются. Передача сводок о движении эшелонов строго контролируется офицерами службы, а телефонные переговоры по этим вопросам полностью запрещены. На приграничных участках Дальнего Востока воинские эшелоны будут пропускаться группами и только в тёмное время суток. Конкретно, на Приморской железной дороге, проходящей непосредственно у границы, разгрузка эшелонов также будет производиться только ночью. Техническое обслуживание большинства эшелонов будет осуществляться на промежуточных станциях, а через узловые станции они будут пропускаться с ходу.

— Понятно, — вроде бы удовлетворился ответом Верховный, но тут же задал следующий вопрос: — А что предпринимается Генштабом, товарищ Антонов, для обеспечения безопасности в авиационном смысле сосредоточения и развёртывания прибывающих с Запада войск?

— Эта задача, товарищ Сталин, возложена на приграничные укрепрайоны, и часть сил полевых войск, уже выдвинута к госгранице, на заблаговременно подготовленные рубежи обороны. С воздуха приграничные и тыловые районы будут прикрыты силами противовоздушной обороны, формируемые в составе фронтовых армий ПВО. Кроме того, в каждую из них будет включено по одной истребительной дивизии из приданных фронтам воздушных армий.

Захваченный перипетиями ожесточённых боёв в Берлине, Верховный практически всю первую декаду мая не требовал от «оперативников» подробных докладов по дальневосточным делам. Это позволило Генштабу основательно проанализировать более десяти возможных вариантов действий наших войск и избрать в качестве основного действительно оптимальный. Глубокие встречные удары с территории Монгольской Народной Республики и Приморского края, направленные на окружение и разгром основных сил Квантунской армии, исключали возможность длительного сопротивления противника, позволяли добиться достижения решающих целей всей кампании в самом её начале.

Генштабом был глубоко проанализирован вопрос о нанесении нескольких вспомогательных ударов для решения конкретных локальных задач. Усилия правофланговых войск Забайкальского фронта на Долоннорском и Калганском направлениях преследовали цель на отсечение Маньчжурии от остальной территории Китая. С целью изоляции Квантунской армии от метрополии намечалось наступление Приморской группы войск вдоль восточного побережья Кореи в тесном взаимодействии с десантами Тихоокеанского флота.

Тщательно шлифовался вопрос о пофронтовом составе наших войск. При этом особо учитывалось не только их достаточное количество, но и полученный боевой опыт на советско-германском фронте. С учётом этих обстоятельств определялось возможное количество необходимых средств усиления, главным образом за счёт артиллерии РВГК[7].

В полосе наступления Забайкальского фронта на обширных пустынно-степных и пустынно-горных пространствах нельзя было обойтись без участия мощных подвижных соединений. Для прорыва укрепрайонов и высокоманёвренных действий в оперативной глубине намечались войска также с солидным боевым опытом в сходных условиях.

В полосе наступления Приморской группы войск успешные действия могли быть обеспечены лишь при тесном взаимодействии стрелковых соединений с авиацией, способной сокрушить долговременную оборону укрепрайонов. Прорыв главных фронтовых сил в оперативную глубину по пересечённой заболоченной местности требовал достаточного количества переправочных средств и активных темповых действий одновременно на нескольких направлениях.

Принимая решение о переброске в состав Забайкальского фронта 6-й гвардейской танковой армии генерал-полковника Кравченко, Ставка до середины мая не определила исходный район её сосредоточения. Но в любом случае танкистам предстояло преодолеть Большой Хинган. В необычности применения крупных танковых сил, как полагал Генштаб, и заключался ключ к решению основной задачи операции. Позиции противника на Большом Хингане не были подготовлены. Отдельные полевые укрепления врага прикрывались относительно слабыми войсками. Поэтому задача танкистов заключалась в овладении с ходу имеющимися в горах проходами и развитии оперативного успеха на Маньчжурской равнине.

Такой вариант применения 6-й гвардейской танковой армии, считали в Генштабе, явится неожиданным для командования Квантунской армии. Оно ведь уверено, что Большой Хинган не доступен для крупных танковых сил. Не менее неожиданным должно было явиться и само оперативное построение подвижных соединений, которые наступали в нервом эшелоне. Вслед за ними, как бы во втором эшелоне, на Линьдун и Фусинь, тоже в высоком темпе предстояло наступать испытанным под Кёнигсбергом дивизиям 53-й армии генерал-полковника Манагарова.

Вспомогательные удары войск 36-й и 39-й армий генералов Лучинского и Людникова слева, от главного удара 6-й гвардейской танковой и 53-й армий, а также 17-й армии и конно-механизированной группы советско-монгольских войск генералов Данилова и Плиева — справа, преследовали цель ещё более дезориентировать противника относительно общего плана фронтовой операции.

Не сразу был найден приемлемый ответ на вопрос о сроках начала фронтовых операций при организации их тесного взаимодействия с учётом сложных и очень разных природных и оперативных условий на Монгольском и Приморском направлениях. Детально анализировался вариант, при котором казался целесообразным более ранний переход в наступление войск Забайкальского фронта. В этом случае, как считали в Генштабе, противник непременно снимет часть своих войск из полосы действий Приморской группы и перебросит их навстречу наступающей с запада «советской лавине». Во времени эта передислокация оценивалась в семь — десять суток. Её завершение должно было послужить сигналом к выступлению войск маршала Мерецкова.

Но расчёты показывали, что и при этом оперативном раскладе имеется немало скрытых опасностей. Вдруг командование Квантунской армии не станет ослаблять свои укреплённые районы вдоль восточного участка маньчжурской границы, а перебросит к Большому Хингану войска из глубины, например из Северной Кореи? Тогда в выигрыше окажется уже противник. Он получит возможность надёжно отразить атаки наших фронтов по очереди. Кроме того, переход в наступление войск Приморской оперативной группы для врага ожидаем и не станет каким-то сюрпризом, неожиданностью. Может остаться сюрпризом только месяц нашего наступления. Но в этом случае не извлечёшь слишком больших выгод. Значит, предпочтительным оставался вариант с одновременным выступлением наших ударных фронтов. Окончательное решение ни по одному из вариантов в Генштабе принято не было.

Стремление Ставки добиться внезапности действий наших войск осложнялось тем, что политическое и военное руководство Японии твёрдо уверовало в неизбежности войны с Советским Союзом. Поэтому о достижении стратегической внезапности думать не приходилось. Реальным представлялся лишь фактор тактической внезапности. Другими словами, сам срок начала военной кампании. Требовалось сохранить в секрете степень готовности дальневосточной группировки к нанесению разящих фланговых ударов, которые бы лишили командование Кванту некой армии возможности манёвра силами за счёт 3-го и 17-го фронтов, дислоцированных западнее Мукдена и в Северной Корее.

Срок начала боевых действий никому не объявлялся. Строжайшим образом соблюдался режим не только перегруппировок войск, но и сосредоточения материальных средств. Генштаб обоснованно полагал, что с учётом поставок союзников и относительно слабой пропускной способности транссибирской магистрали противник спланирует начало войны на осень, после периода муссонных дождей на Дальнем Востоке, с наступлением отличной сухой погоды. В то же время, согласованный с союзниками срок начала боевых действий — через два-три месяца после окончания войны с Германией — приходился как раз на самый дождливый отрезок времени.

Немало значил психологический фактор. В прошлых войнах японская армия сама, как правило, наносила первый удар, действуя с поразительным вероломством. Так было в русско-японской войне четвёртого — пятого годов, в авантюрах на КВЖД, у озера Хасан, на Халхин-Голе. Япония первой напала на американскую тихоокеанскую эскадру 7 декабря сорок первого в Перл-Харборе. В последующие годы, в оборонительной войне с Америкой и Великобританией она имела дело с противником, осуществляющим осторожное методичное наступление, которому обязательно предшествовала сильная артиллерийская и авиационная подготовка. Японской армии не приходилось до сорок пятого отражать массированных танковых атак, что являлось нашим важнейшим победным козырем на заключительном этапе советско-германской войны.

9 мая — день нашей Великой Победы над Германией, день воистину всенародного торжества. Советские люди воздали должное своим храбрым воинам, завершившим трудный поход в поверженном Берлине Но и в этот день по железнодорожным магистралям страны один за другим следовали на Дальний Восток сотни воинских эшелонов, чтобы и там прославить Родину мощью нашего грозного оружия.

Для «оперативников» Генштаба праздник Победы ограничился всего одним днём. Рабочие будни начались с утра следующего. Начальник Главного разведывательного управления Генштаба генерал-лейтенант Ильичёв получил донесение из Берлина, в котором сообщалось, что вблизи посольства Японии контрразведчиками «СМЕРШ» 5-й ударной армии задержан советник японского военного атташе в Германии Нохара. При нём были обнаружены документы, содержащие секретные сведения о численности и дислокации соединений Красной Армии в Германии, а также о состоянии советской военной промышленности. В своих показаниях Нохара сообщил, что сведения такого рода с конца июня сорок первого года регулярно поступали в министерство иностранных дел Германии от японских послов в Москве Татэкавы и Сато.

Вечером 11 мая, когда вернувшийся из Прибалтики маршал Василевский вместе с генералом армии Антоновым прибыли в Кремль для очередного доклада, начальник Генштаба доложил Верховному и о показаниях советника японского военного атташе в Берлине.

Сталин, выслушав сообщение, недовольно заметил:

— Сотрудники японского посольства в Советском Союзе всю воину тем только и занимались, что вели разведку о дислокации наших воинских формирований и деятельности оборонных объектов. Когда в октябре сорок первого дипломатические представительства были перемещены в Куйбышев, японские шпионы нередко задерживались на Безымянке[8] и, позднее, в разгар сражения под Сталинградом, даже в прифронтовой зоне. Надо эту вольницу для западных дипломатов прекратить. Пусть о всех своих поездках сообщают в наши компетентные органы. 2-я мировая ещё продолжается.

«Японская тема» на этом монологе временно прервалась. Наступил час очередного доклада Генштаба по текущим делам. Она получила продолжение после совещания, в разговоре Верховного с маршалом Василевским, которому отныне предстояло возглавить всю работу по окончательной отработке плана дальневосточной кампании против Японии.

Когда члены Политбюро ЦК, ГКО и Ставки уже покинули его кабинет, Верховный пригласил Поскрёбышева и попросил принести чай и бутерброды для двоих. Аудиенция с маршалом Василевским всегда располагала Сталина к внутреннему успокоению. За годы трудных военных испытаний он всесторонне изучил сильные стороны этого спокойного, выдержанного «генштабиста», который не терял головы в самых сложных ситуациях и сорок первого и сорок второго. Ему, так давно решил Сталин, по плечу и заключительная операция Второй мировой на Дальнем Востоке.

Верховный пригубил горячий чай, не громко сказал:

— Теперь, товарищ Василевский, полностью переключайтесь на дальневосточные дела. Всё предварительные наработки Генштаба надо свести к общему знаменателю. Сроков проведения кампании никому не называть, новых людей к разработке плана, по возможности, пока не привлекать. Время начала войны — один из наших ключевых секретов.

Будущий дальневосточный Главком согласился:

— Пока в этом нет никакой необходимости, товарищ Сталин. Сейчас самое важное — это уточнить наши расчёты по дислокации войск и согласовать вопросы взаимодействия с авиаторами и Тихоокеанским флотом.

— Правильно. Мы должны нанести удар такой силы, который бы сразу отбил у японцев охоту к организованному сопротивлению. Товарищ Кузнецов уже докладывал мне предварительные расчёты по Тихоокеанскому флоту и Амурской военной флотилии. Сейчас они занимаются подготовкой десантов и материально-техническим обеспечением операции. Главный штаб ВВС также имеет предварительные расчёты по распределению сил на решающих направлениях. Но завтра в Москву возвращается из Германии товарищ Новиков. Так что вы сможете увязать всё вопросы взаимодействия непосредственно с Главкомами авиации и флота.

— Сейчас нам предстоит быстрее определиться с районом сосредоточения танковой армии, товарищ Сталин. Поставки боевых машин с заводов в Монголию уже начались.

— Не переживайте, товарищ Василевский. Танки в любом случае придётся перегонять на большие расстояния своим ходом. Так что, получатся их маршруты на сто километров длиннее или на столько же короче — большой роли не играет. Начиная с сорок первою, с Московской битвы, товарищи Катуков и Ротмистров сами неоднократно обращались ко мне с просьбой, чтобы Ставка разрешила их соединениям сменить диспозицию без погрузки и выгрузки на железнодорожные платформы, своим ходом. При этом они даже выигрывали во времени. Вам предстоит всё это учесть.

Сталин снова отхлебнул пару глотков чая, закусил бутербродом и ровно добавил:

— До станции Чойболсан танки будут доставляться по железной дороге, а там с товарищем Кравченко решим, куда конкретно двинуть их дальше. Время для окончательного решения у нас в запасе ещё есть.

Тут же Верховный поставил ключевой вопрос:

— С противостоящей группировкой японца вы уже ознакомились, товарищ Василевский?

— Насколько возможно, в общих чертах, товарищ Сталин, — ответил будущий Главком дальневосточной группировки.

— Какое сложилось впечатление?

— Квантунская армия — это отборные, самые преданные императору и наиболее боеспособные войска. Служить в ней считается в Великой Империи большой честью.

— А что известно о составе боевой техники?

— В составе армии на материке японское командование сосредоточило две трети своих танков, самолётов и более половины артиллерии. Войска в основном рассредоточены по приграничным укрепрайонам.

— Как громить эти укрепрайоны ещё не решили?

— Эти вопросы будут решаться по-разному на каждом из конкретных направлений, товарищ Сталин.

— Хорошо. Продолжайте работу, товарищ Василевский. Сказав так, Верховный высказал ещё одно пожелание:

— Как только отправитесь на Дальний Восток, товарищ Василевский, сразу организуйте встречи в штабах Тихоокеанского флота, Амурской военной флотилии и в Улан-Баторе, с маршалом Чойболсаном. Монгольские силы в оперативном плане будут подчинены вашему командованию и поэтому должны совершенно точно знать свой манёвр.

— Будет намного лучше, товарищ Сталин, если задачи нашим флотским объединениям поставит член Ставки адмирал Кузнецов, — возразил будущий Главком дальневосточной группировки. — Там могут возникнуть профессиональные вопросы.

— Я вам и не поручаю вмешиваться в чисто морские дела, — поправился Верховный — Вам, в порядке знакомства, надо увидеть в лицо тех командиров, с которыми позднее придётся решать оперативные боевые задачи. А озадачит своих подчинённых адмирал Кузнецов, с которым у меня ещё предстоит отдельная встреча.

— Давайте сделаем так, товарищ Сталин, чтобы и я поприсутствовал на этой встрече вместе с Кузнецовым.

— Не возражаю, — согласился Верховный. — Будет даже лучше в интересах более тесного взаимодействия.

С каждым следующим днём число участников на вечернем итоговом докладе Генштаба прибывало. 13 мая в кабинете Верховного после долгого отсутствия появился и Главный маршал авиации Новиков. Сталин тепло поприветствовал Главкома ВВС, предложил остаться после доклада генерала армии Антонова для отдельного разговора.

Подробно расспросив собеседника об особенностях действий нашей авиации при штурме Берлина, Верховный плавно перевёл разговор в русло ближайших, «завтрашних задач», которые предстояло решить авиационной группировке на Дальневосточном театре военных действий.

Остановившись на своём традиционном месте у торца стола, Сталин как бы продолжил свой вчерашний разговор с маршалом Василевским. Он рассудительно сказал:

— Возможности нашей авиации возросли к настоящему времени неизмеримо, товарищ Новиков. И от нас требуется теперь умело ими распорядиться. На мой взгляд, с учётом доукомплектования действующих на Дальнем Востоке воздушных армий, нет необходимости в переброске туда больших масс авиации с Запада.

— Да, эго так, товарищ Сталин. Согласно разработанному Главным штабом ВВС плану, намечены к перебазированию по воздуху 6-й и 7-й бомбардировочные авиакорпуса генералов Скока и Ушакова, управление и штаб 190-й отдельной истребительной авиадивизии полковника Фокина, а также 21-я гвардейская и 54-я транспортные авиационные дивизии генералов Горского и Щелкина.

— Этот план уже рассмотрен и утверждён Военным советом ВВС, товарищ Новиков?

— Будет рассмотрен в ближайшие дни, товарищ Сталин.

Верховный молча совершил несколько «челноков» взад-вперёд по кабинету и, остановившись рядом с Главкомом ВВС, напутственно завершил приватную аудиенцию:

— Я знаю, товарищ Новиков, что во фронтовой работе вам очень помогает слаженный полевой штаб специалистов. Теперь совершенно необходимо включить в его состав два-три человека, хорошо знающих Дальневосточный театр военных действий. Желательно из служивших там лётчиков. Следует особое внимание уделить доукомплектованию 9-й и 12-й воздушных армий. Маршала авиации Худякова я хорошо знаю по работе в составе нашей делегации на Ялтинской конференции. Это — надёжный командующий. А вот генерала Соколова я знаю хуже. Помогите им успешно подготовиться к выполнению стоящих боевых задач.

Нарком Молотов не стал ждать приезда председателя Совнаркома в Кремль и сам около девяти часов 14 мая появился на «Ближней даче». Так случалось нечасто. Внешне ни один мускул на его лице не выдавал ни волнения, ни тревоги. Сталин уже позавтракал и продумывал вопросы предстоящего дня, когда нарком иностранных дел вошёл в комнату традиционных служебных совещаний, расположенную слева от прихожей.

Председатель Совнаркома встретил его настороженно:

— Случилось что-то неприятное?

— Да нет, но неотложное, — спокойно ответил «непроницаемый нарком» и добавил: — Получена телеграмма из Вашингтона. Американцы без всякого предупреждения прекратили отгрузку в нашу страну поставок по четвёртому протоколу о «ленд-лизе». Ни посольство, ни закупочная комиссия не были заранее поставлены в известность о причинах таких провокационных действий с американской стороны.

— Господин Трумэн показывает зубы, — острый взгляд председателя Совнаркома прошёлся по лежащей перед Молотовым телеграмме. — Это ещё цветочки, а ягодки, конечно же, впереди. Похоже, что только при личной встрече глав правительств союзных государств нам, возможно, удастся урезонить ретивого «сенатора Трумэна»[9].

— Да, Трумэн продолжает тот жёсткий курс, который он продемонстрировал при встрече со мной в апреле, — сказав так, нарком Молотов приподнял со стола документ, процитировал написанное: «Генерал Йорк[10] предупредил Ерёмина[11] также о том, что наряду с прекращением погрузки дано указание вернуть обратно всё пароходы с грузами, идущие в Советский Союз, включая даже те пароходы, которые находятся вблизи советских берегов, например в Чёрном море».

— В таком случае мы вправе запросить американскую сторону о том, намерена ли она вообще выполнять ялтинскую договорённость о поставках в наши дальневосточные порты необходимого автотранспорта? Этот вопрос можно выяснить у посла Гарримана. Пусть лучше он запрашивает своих новых руководителей. Так, по-моему, будет логичней.

— Это будет самый подходящий ход с нашей стороны, если американцы действительно заинтересованы в том, чтобы мы поучаствовали в разгроме японского агрессора. Обязательно запросим. Я сегодня свяжусь с Гарриманом.

— В том, что американы заинтересованы в нашем участии в войне, сомнений быть не может. Всюду они наживались на чужом кровопролитии, а тут собственная армия несёт, по их представлениям, огромные потери в живой силе. — Сталин помедлил чуточку и добавил: — Да и материальные расходы авиации и флота немаленькие от массированных ударов по японским городам и коммуникациям.

Председатель СНК и нарком иностранных дел вместе отправились в Кремль и в дороге продолжили обсуждение ситуации, заметно осложнившей советско-американские отношения. В конце концов они пришли к выводу, что вместо запроса в адрес американского посла в Москве следует всё же нашему временному поверенному в делах в Америке Новикову обратиться с официальным письмом в Государственный департамент относительно прекращения поставок нашей стране по «ленд-лизу». А самое главное, постараться выяснить: «Поставят американцы автотранспорт для дальневосточной группировки или не поставят?». Президент Рузвельт обещал поставить и непременно выполнил бы обещание. Но как поступит «сенатор Трумэн»?

Комплексное решение всех проблем по обеспечению дальневосточной операции вынудило ГКО принять 15 мая специальное постановление «О мерах по увеличению добычи нефти объединением «Дальнефть» в 1945 г.». Острая необходимость в этом возникла не только по причине резкого увеличения расхода горюче-смазочных материалов вообще, но также ввиду перехода кораблей Тихоокеанского флота и Краснознамённой Амурской флотилии на мазут с местных нефтеперегонных заводов. До апреля сорок пятого мазут на Дальний Восток поступал по железной дороге с бакинских заводов. Чтобы использовать мазут, получаемый из сахалинской нефти, его потребовалось смешивать с другими видами горючего. Пришлось разработать специальные технологии, чтобы получить высокоэффективные смеси в необходимых для ведения боевых действий количествах. Специалисты-нефтехимики успешно справились с поставленной задачей.

Новый театр военных действий требовал и утончённых форм и методов партийно-политической работы в войсках. Фронтовые и армейские Военные советы дальневосточной группировки организовали повседневную идейно-воспитательную работу в частях и подразделениях. Она проводилась среди офицеров, старшин рот, батарей и эскадрилий, механиков-водителей танков, шофёров, рядового состава, хозяйственников тыловых служб.

Огромную роль в морально-политической закалке личного состава играла войсковая печать. Несмотря на суровые требования секретности подготовки к военным действиям, ограничивающие возможности печати, фронтовые, флотские, армейские, и дивизионные газеты рассказывали об интернациональном долге советского народа перед угнетёнными народами Азиатского континента. Из номера в номер газеты печатали материалы об агрессивной сущности японского империализма, оккупирующего и эксплуатирующего людские массы и огромные территории в Юго-Восточной Азии и Тихоокеанском бассейне.

Без устали трудился личный состав политуправлений фронтов и Тихоокеанского флота. В короткий срок были разработаны и отпечатаны: «Памятка офицеру по ведению встречного боя», «Памятка бойцу в наступлении», «Памятка водителю автомашины», «Памятка по летней эксплуатации танков и самоходных артиллерийских установок в Монголии», «О предупреждении заболеваний и сбережении сил». В целях лучшего изучения противника были выпущены популярные брошюры: «Разгром японских интервентов на Дальнем Востоке в годы Гражданской войны», «Маньчжурия — плацдарм японской агрессии», «Вооружённые силы Японии», «История и характеристика японского военно-морского флота», а также краткие справочники и «разговорники». Были изданы плакаты с силуэтами боевых самолётов и кораблей Японии, со знаками различия военнослужащих японской сухопутной армии и Военно-Морского флота.

Военный совет Приморской группы войск издал 16 мая директиву, в которой указывалось: «Война, развязанная немецкими империалистами в Европе, окончена. Но вторая мировая война ещё продолжается на Тихом океане. Война бушует у дальневосточных границ нашей Родины. Это обстоятельство заставляет нас быть особенно бдительными и настороженными. Нельзя забывать, что на протяжении более чем двух десятков лет советско-японские отношения носили совершенно неудовлетворительный характер, что руководящие круги Японии вели в отношении нашей страны агрессивную политику, приводившую не раз к острым конфликтам, спровоцированным Японией. Япония, союзница Германии, занимала враждебную в отношении Советского Союза политику в течение всей Великой Отечественной войны».

Вечером 17 мая Верховный позвонил заместителю. начальника Главпура Красной Армии генерал-полковнику Шикину и, поздоровавшись, спросил:

— Скажите, товарищ Шикин, что делается Главпуром по подготовке к работе в войсках противника и среди населения Маньчжурии и Кореи? Кто у вас занимается этой работой?

Генерал-полковник Шикин ответил:

— Этой работой занимается «седьмой отдел»[12] генерала Бурцева, товарищ Сталин. К настоящему времени разработаны перечни агитационных материалов, заготовлены тексты листовок, прокламаций и плакатов для японских и корейских военнослужащих и населения, утверждён график их печатания и рассылки во фронтовые политуправления. Готовятся специальные радиопередачи для рядового состава противника.

— А учтён ли при этом факт, что в Маньчжурии обитает немало русских белоэмигрантов? Эта индифферентная масса, товарищ Шикин, тоже будет как-то, кто хорошо, кто плохо, встречать наши войска в Харбине.

— Учтён и этот факт, товарищ Сталин. Часть листовок печатается на русском языке. Кроме того, в июне намечено провести специальные семинары для участников пропагандистских групп, которые мы планируем выбросить в самом начале операции вместе с войсковыми десантами в нескольких городах Маньчжурии.

— Товарищ Рогов[13] тоже готовит необходимые мероприятия по линии Тихоокеанского флота?

— Да, товарищ Сталин, мы работаем согласованно, в одной упряжке. Он готовит пропагандистские материалы для населения прибрежных районов Маньчжурии и Северной Кореи, а также матросов японского военно-морского флота.

— Понятно, — удовлетворился полученной информацией Верховный. — Желаю успеха, товарищ Шикин.

В середине мая Ставка всемерно форсировала передислокацию наших войск с Запада в Забайкалье и на Дальний Восток. Это считалось безотлагательным делом первостепенной важности и контролировалось ежесуточно.

К исходу 20 мая в город Ворошилов прибыли заглавные эшелоны 5-й армии генерал-полковника Крылова, которой предстояло стать ударной силой Приморской оперативной группы войск маршала Мерецкова.

Премьер-министр Судзуки был недоволен принятым в последние дни апреля решением о том, что 1-я и 2-я армии национальной обороны, а также Объединённая воздушная армия были подчинены не Высшему совету по руководству войной, другими словами, не премьер-министру, а непосредственно императорской Ставке, другими словами не премьер-министру, а императору. Оно, по его мнению, ограничивало возможности оперативного манёвра крупными сухопутными силами на материке в случае перехода в наступление Советов на Приморском направлении. Флот в сложившейся обстановке тоже был не в состоянии решительно вмешаться в события. В войне с англо-американскими войсками он понёс большие потери и вынужден был укрыться в военно-морских базах метрополии.

Вечером 29 апреля военный министр Анами доложил председателю Высшего совета по руководству войной Судзуки о ходе формирования пехотных дивизий в метрополии, а также в Маньчжурии и Корее. В Японии в течение апреля было сформировано шестнадцать пехотных дивизий. Одновременно с ними продолжалось формирование отдельных танковых бригад, полков и авиаотрядов. Всё они предназначались для пополнения армий национальной обороны. На материке формировалось ещё восемь пехотных дивизий и семь отдельных смешанных бригад. Они готовились для пополнения оперативного резерва Квантунской армии и должны были постоянно находиться в повышенной боевой готовности на случай непредвиденных кризисных обстоятельств.

Каждый следующий день свидетельствовал о дальнейшем ухудшении внешнеполитической и военной обстановки. 30 апреля министр иностранных дел Того передал премьер-министру Судзуки мнение посла Германии в Токио: «Дни «Третьего рейха» сочтены. Великой Германии уже не существует». Более полумесяца он не получает из Берлина никаких инструкций. Посол «верного союзника» Японии вообще не представляет себе, чем будет заниматься после капитуляции своей страны. Статус «вольноопределяющегося» его не прельщает. Но и возвращение в разгромленную Германию на длительный срок исключено. Да и как это сделать практически? Какой путь в Европу наиболее безопасен?

Министр иностранных дел Того, в свою очередь, прямо заявил послу «дружественной страны», что в складывающейся «серьёзной обстановке» Японское правительство также не в состоянии предпринять какие-то радикальные меры и оказать составу германского посольства удовлетворительную помощь. Воздушная и морская блокада Японии с юга усиливается. Очевидные угрозы с севера нарастают. Теперь уже ясно — военного конфликта с Советами не избежать. Мир быстро «левеет». Большинство стран спешит установить с Москвой дипломатические отношения. Император в растерянности: «Какие действия необходимо предпринять, чтобы выйти из войны с наименьшими потерями?» А они неизбежны. Япония будет лишена статуса Великой Империи и завоёванных ранее территорий на материке и на океанских просторах…

1 мая мир струился радужными весенними надеждами. В Москве — грандиозный военный парад и невиданная доселе патриотическая демонстрация народа. А в Японии царил нарастающий страх от неминуемого возмездия за недавние кровавые авантюры. Их за последние годы набиралось немало, тактических и стратегических. Они у противников на слуху — у озера Хасан, на Халхин-Голе, в Индонезии, на Гавайях. Откровенные провокации на морях против торговых судов Советов, с потоплением их и человеческими жертвами. И совсем недавние угрозы ударить с тыла в «подходящий момент». О них тоже хорошо известно северному соседу.

Словно снежный ком, нарастали дипломатические усилия Токио. Вечером 2 мая японский военный атташе в Швеции генерал Оно обратился к члену шведского королевского дома принцу Бернадотту с просьбой установить контакт с королём Густавом V для организации мирных переговоров с англосаксами. Принц Карл-младший информировал своё правительство, но усилия «токийского ходатая» получили широкую огласку в печати, и министр иностранных дел Швеции Гюнтер передал Оно просьбу прекратить всякие закулисные действия.

В полдень 3 мая руководитель американского разведывательного центра в Европе Даллес получил наконец из Вашингтона «депешу», которой он уполномочивался принимать любые предложения от японских представителей. На следующий день его секретарь Геверниц сообщил через швейцарского посредника Хэкка японскому военно-морскому атташе Фудзимуре о содержании полученной телеграммы. При этом он особо подчеркнул, что Даллес желает ознакомиться с условиями Японии и полномочиями «настойчивого дипломата». Капитан 2-го ранга Фудзимура посчитал это своим первым дипломатическим успехом.

Независимо от Фудзимуры в это же время пытался договориться с Даллесом и военный апаше Японии в Швейцарии генерал-лейтенант Окамото. Он наладил контакт с советником Швеции в Базельском банке международных расчётов Якобсеном, которому изложил условия капитуляции Японии. Они не отличались большим изыском: «Сохранение императорской системы правления; отказ от пересмотра конституции страны; сохранение за Японией Кореи и Тайваня; интернационализация Маньчжурии».

Параллельно с настойчивыми дипломатическими усилиями японских ответственных лиц по установлению контактов с англо-американскими представителями на предмет возможного сепаратного замирения, военные чины Японии продолжали кипучую деятельность по дальнейшему наращиванию боевого, сухопутного и военно-морского потенциала, чтобы при любом развитии обстановки всемерно затянуть войну и нанести противнику как можно больший ущерб.

Сформированным в ходе второго этапа мобилизации восьми отборным пехотным дивизиям и шести отдельным танковым бригадам, предназначенным исключительно для решающих сражений в метрополии, остро не хватало стрелкового оружия и боевой техники. Имеющиеся запасы позволили удовлетворить до конца апреля их потребности в винтовках только наполовину, в полевой артиллерии и лёгких пулемётах — на одну четверть, в противотанковой и горной артиллерии — на семьдесят пять процентов. Поэтому военный министр Анами прилагал всемерные усилия для выправления критического положения. К тому же, не была доведена до конца работа по сколачиванию штабных структур полевых армий: из девяти планировавшихся было создано только шесть — для 51-й, 52-й, 53-й, 55-й, 56-й и 57-й армий.

Особое внимание уделялось приготовлениям к бактериологической войне, в надежде, что именно это оружие позволит добиться решающего перелома на материковых фронтах в пользу Японии. Вечером 5 мая командир «отряда № 731» генерал-лейтенант Исии, отдал распоряжение, подчинённому командному составу, в котором говорилось: «Война между Японией и Советским Союзом неизбежна. Отряд должен мобилизовать всё силы и в короткий срок увеличить производство бактерий, блох и крыс. Наша задача, ожидать день начала бактериологической войны — «день X».

Спустя всего сутки командующий Квантунской армии генерал-лейтенант Ямада поставил перед своими войсками ключевую задачу: «Если в начале военных действий против Советского Союза японской армии, в силу сложившейся обстановки, необходимо будет отступить в район Большого Хингана, то на оставляемой территории всё реки, водоёмы, колодцы должны быть заражены бактериями или сильнодействующими ядами, а всё посевы уничтожены, скот истреблён».

Ни на один день не «остывала» дипломатическая линия. Вернувшийся в Стокгольм посланник Швеции в Токио Багге, выполняя просьбу посланника Японии в Хельсинки Сакаи, вечером 7 мая имел продолжительную аудиенцию с американским посланником в Швеции Джонсоном. «Шведский посредник» настойчиво убеждал заокеанского дипломата в том, что Япония готова проявить «мирную инициативу». Но японское руководство хотело бы точно знать, какие именно условия мира имеют в виду Соединённые Штаты Америки и Великобритания и будут ли эти условия хоть как-то соответствовать «чести Великой Империи».

Обмен мнениями получился не простой, и посланник Багге мучительно раздумывал, в какой форме лучше всего проинформировать посланника Японии в Стокгольме Окамото[14] о своём разговоре с американским посланником Джонсоном. Но тут инициатива вновь оказалась в руках военно-морского атташе Японии в Швейцарии Фудзимуры. На рассвете 8 мая он направил срочную телеграмму «по начальству» — военно-морскому министру и начальнику военно-морского Генштаба адмиралам Ионаи и Тоёде, в которой просил официальных полномочий для ведения «мирных переговоров» с американскими представителями. Он сообщил, что Даллес, по имеющимся у него сведениям, играет видную роль в американской политической жизни и обещал содействовать реализации «мирных желаний» Великой Империи.

9 мая — день Победы. В поверженном Берлине высшие военные руководители Германии подписали акт о безоговорочной капитуляции. Япония в одночасье оказалась фактически в одиночестве против сплочённого фронта союзников-победителей, но выразила намерение твёрдо держаться прежней линии. Премьер-министр Судзуки заявил в этот день на чрезвычайном заседании кабинета, что его страна вместе с «союзниками по Восточно-Азиатскому блоку» будет продолжать войну против Соединённых Штатов Америки и Англии.

Это заявление внесло сумятицу в действия «токийских мирных ходатаев» за рубежом. Когда на следующий день, 10 мая, шведский посланник Багге встретился с посланником Японии в Стокгольме Окамото, тот оказался не готовым к серьёзному разговору, ввиду… смены правительства в Токио[15]. Всё же Окамото направил министру иностранных дел Того срочную телеграмму и сообщил, что Шведское правительство начнёт действовать в русле «мирного посредничества» лишь после получения официальной просьбы Японского правительства. При этом он указал, что «по целому ряду причин, такая процедура была неприемлемой». В срочной ответной телеграмме Того проинструктировал японского посланника в Стокгольме, чтобы он не предпринимал пока никаких шагов в ответ на предложение Багге.

В этот же день премьер-министр Судзуки предпринял беспрецедентную акцию. С согласия императора Хирохито, он созвал совещание бывших премьер-министров, чтобы обменяться мнениями по поводу сложившейся в мире обстановки. В совещании приняли участие экс-премьеры Хирота, Коноэ и Койсо. Последний был подавлен недавней отставкой и пассивно выслушивал мнение других участников совещания. Напротив, Хирота и Коноэ проявили исключительную активность. Оба они высказались за то, чтобы всеми возможными путями расширять контакты с советской стороной. Действующий премьер-министр особо «напирал» на организацию мирных переговоров с англо-американским противником.

Три следующих дня, 11, 12 и 14 мая, были посвящены трудным дебатам на заседаниях Высшего совета по руководству войной. Мнения его участников вновь оказались по «разную сторону баррикад». Военные чины в отчаянно резкой форме отмежевались от гражданских политиков.

Военный министр генерал Анами и начальник Генштаба армии генерал Умэдзу утверждали, что положение Великой Империи не безнадёжно, но следует принять экстренные меры по предотвращению вступления Советов в войну на стороне Америки и Великобритании. Военно-морской министр адмирал Ионаи и начальник военно-морского Генштаба адмирал Тоёда придерживались сходной позиции. Их решительно поддерживал и заместитель начальника военно-морского Генштаба адмирал Ониси, хотя его голос и являлся в Высшем совете всего лишь совещательным.

Министр иностранных дел Того считал, что слишком поздно для Японии исправить тот ущерб, который она нанесла своим отношениям с Советским Союзом, поддерживая Германию вплоть до 9 мая сорок пятого.

Премьер Судзуки предложил рассмотреть возможность посредничества Швеции, Швейцарии, Ватикана и Китая. Однако всё участники сошлись во мнении, что названные страны не смогут убедить Соединённые Штаты в необходимости отказаться от принципа безоговорочной капитуляции.

Умелым дипломатом проявил себя генерал Умэдзу. Он высказал радикальное мнение, что только Советы могут стать реальным посредником в заключении мира с Соединёнными Штатами Америки и Великобританией на условиях, благоприятных для Японии. Его поддержали не только военный министр Анами, но и министр иностранных дел Того.

В итоге трудных дебатов, Высший совет по руководству войной поручил министерству иностранных дел сделать всё возможное, чтобы предотвратить вступление Советского Союза в войну против Японии. Добиться его благожелательного отношения к, Великой Империи. Уладить трения и «замириться» с Соединёнными Штатами Америки и Великобританией при посредничестве… Советов.

Наряду со стремлением Японского правительства добиться почётного выхода Великой Империи из войны, предпринимались настойчивые усилия по всемерной её подготовке к длительному сопротивлению. В соответствии с политикой тотальной мобилизации, весной сорок пятого началось создание «гражданского трудового корпуса» («кокумин гиютай») — японского варианта гитлеровского «фольксштурма». Он был наделён функциями трудовой армии, а в случае боевых действий в метрополии — территориальной вспомогательной армии. Выступая 13 мая на заседании Совета этого «корпуса», премьер-министр Судзуки подчеркнул, что он должен сыграть в тылу такую же роль, как «камикадзе» на фронте. В сельской местности, под руководством министерства земледелия и торговли, создавался «крестьянский трудовой корпус».

Вечером 15 мая министерство иностранных дел Японии выступило с заявлением, что в связи с безоговорочной капитуляцией Германии Японское правительство считает утратившими силу японо-германо-итальянский договор от 27 сентября сорокового года и всё другие договоры об установлении «особых отношений» сотрудничества с рейхом и другими государствами Европы. В их числе теряли силу «Антикоммунистический пакт» от 25 ноября тридцать шестого года и протокол о его продлении от 25 ноября сорок первого. Министр иностранных дел Того заявил германскому послу Штамеру, что безоговорочная капитуляция Германии является «нарушением ею своих договорных обязательств перед Японией».

В конце дня 17 мая советник японской миссии в Лиссабоне Иноуэ встретился с сотрудниками американского посольства в Португалии и попытался договориться с ними о замирении практически на тех же условиях, которые до этого уже выдвигались на встречах в Швеции и Швейцарии. Он пытался запугать американских собеседников тем, что, имея мощный военно-экономический плацдарм и крупную оперативную группировку на материке в лице Квантунской армии, Япония может значительно затянуть войну. Не преминул указать Иноуэ и на очевидную «советскую угрозу».

Не получив инструкций в течение недели, военно-морской атташе капитан 2-го ранга Фудзимура направил в Токио повторный запрос с той же просьбой о полномочиях. В ночь на 18 мая военно-морской министр Ионаи решил обсудить сложившуюся ситуацию с министром иностранных дел Того.

Он начал диалог оптимистично:

— Надеюсь, вы понимаете, Того, что именно этот канал наших контактов с американскими представителями может принести Великой Империи наиболее желанный результат?

— Боюсь, Ионаи, что это не так. Во-первых, любые полномочия, которые мы решим предоставить Фудзимуре, не очень устроят американцев. Они наверняка сочтут зазорным вести переговоры с таким малозначительным представителем Великой Империи. Во-вторых, адмирал, Высший совет по руководству войной ещё не принял окончательного решения относительно того, в какой именно редакции Япония готова принять требование о безоговорочной капитуляции. Очевидно, добившись таковой от нашего недавнего европейского союзника, американцы и англичане, солидаризируясь с Советами, будут настаивать на этих условиях замирения и с Великой Империей. А это очень болезненный вопрос для нации. Наконец, в-третьих, если мы и сумеем даже договориться с американцами, то на самом последнем этапе переговоров может возникнуть проблема «уламывания Советов». Я продолжаю верить в то, что в настоящее время, решающее слово принадлежит уже не Вашингтону и Лондону, а Москве Теперь Сталин не упустит свой шанс продиктовать нам свои условия. Это неоспоримый факт, что именно русские внесли решающие усилия в разгром «Третьего рейха».

— Ваши соображения, Того, конечно, убедительны, но мы должны верить в лучшую судьбу. Нация наверняка простит нам допущенные в политике грубые ошибки, но слабость духа не простит никогда. Японцы суеверны. Это — определяющий признак нашей нации. Так что вы занимайтесь дипломатией, а мы будем решать неотложные военные проблемы. Я полагаю, что при любом исходе противник не позволит нам сохранить контроль над Кореей и Тайванем. Их придётся, скорее всего, оборонять так же, как и метрополию.

— Вы не сказали, Ионаи, по поводу возможной судьбы Курильских островов и Южного Сахалина. Они ведь тоже должны обороняться, как я понимаю, силами флота?

— Для меня, Того, это давно решённый вопрос. Мы шаг за шагом уступаем позиции на Окинаве, а о «северных территориях» и говорить не приходится. В настоящее время, их просто некому и нечем оборонять. Это правда.

На следующий день, по рекомендации министра иностранных дел, военно-морской министр адмирал Ионаи всё же направил своему военно-морскому атташе в Швейцарии срочную телеграмму, предоставив капитану 2-го ранга Фудзимуре необходимые полномочия для ведения мирных переговоров с представителями американского разведывательного центра в Европе. Однако принятое решение оказалось запоздалым, промежуточным, не окончательным.

Вечером 18 мая министр иностранных дел Того получил дипломатическую почту из Швейцарии, а в ней — подробное донесение японского посланника в этой стране Касэ. В послании сообщалось, что благодаря авторитетным посредникам ему уже удалось встретиться с Даллесом и выяснить предварительные американские условия для ведения предметных переговоров. В состав группы Касэ входили военный атташе Японии в Берне генерал-лейтенант Окамото[16] и японские банкиры, сотрудничающие в Совете Банка международных расчётов, Иосимура и Китамура. Руководитель американского разведывательного центра в Берне дал понять, что существует надежда сохранить императорский режим, большую часть торгового флота, но полностью исключается возможность сохранения контроля Японии над Кореей и Тайванем.

Министр иностранных дел Того на следующий день снова встретился с военно-морским министром адмиралом Ионаи и проинформировал его о полученном документе из Швейцарии. Продолжительный обмен мнениями между двумя министрами протекал в конструктивном плане.

— Вот, видите, Того, напористые действия военно-морского атташе Фудзимуры как бы предвосхитили данные вашего посланника Касэ. Выходит, что военные и дипломаты Японии действуют в одном направлении. Спасение нации всё ставят превыше всего.

— У русских, Ионаи, есть такая популярная пословица: «Вашими бы устами, да мёд пить». Это я говорю к тому, что ваш показной оптимизм в отношении переговоров не столь безупречен, как кажется на первый взгляд.

Адмирал Ионаи недоумённо посмотрел на собеседника:

— Что вы имеете в виду, Того?

«Первый дипломат» Японии уклончиво пояснил:

— Только то, адмирал, что курс на переговоры не столь однозначно принимается японским народом. Многие и многие намерены сражаться до победного конца. В том числе и значительная часть наших военных, солдат и офицеров.

— Поэтому, Того, надо вести работу на два фронта — на внутреннем и внешнем. Вы нравы, что многие военные чины выступают против ведения переговоров с противником. В военно-морском министерстве, к сожалению, тоже царит двоемнение. В том, что курс на переговоры в сложившейся обстановке является единственно приемлемым для Великой Империи, меня поддерживает адмирал Такаги и контр-адмиралы Хосина и Томиока[17]. Напротив, адмиралы Тоёда и Ониси[18] решительно выступают за продолжение войны всеми возможными методами, и мои доводы противоположного свойства не воспринимаются ими, звучат для них оскорбительно.

В рассудительном тоне министр иностранных дел продолжил констатацию любопытных фактов:

— В бытность послом Великой Империи сначала в Берлине, а затем в Москве, я попробовал, Ионаи, изучить психологию того и другого народов. Признаюсь, мне это не удалось. Теперь-то я понимаю, что для такой сложной науки требуются более продолжительные отрезки времени. Особенно это касается русских. В моём представлении они остались загадочными душами, неподкупными. Немцев я «раскусил» быстрее. Они раз и навсегда поверили Гитлеру. Фюрер повёл их к всемирному Олимпу, но переоценил возможности рейха. Именно в этом — его заблуждение и главная ошибка.

Того, осознавая этот факт, сделал паузу и продолжал:

— Японцы и русские в каких-то крайностях похожи друг на друга. Традиционно руководители Японии добивались от простых людей достойною послушания и немало преуспели в этом. Зато теперь мы очень хотим обратного. Мы хотим, чтобы в кратчайшие сроки японцы постарались воспринять новую философию момента, научились не захватывать чужие территории, а захваченные территории возвращать. Да ещё без боя, грубо говоря, добровольно. Вот тут, по-моему, зарыта собака, Ионаи. Этот идеологический просчёт будет дорого стоить Великой Империи. Мы очень скоро убедимся в этом.

Как это ни печально звучит, но принц Коноэ совершенно прав в главном — наше поражение в войне неотвратимо.

Пораженческое заявление Того заметно обескуражило военно-морского министра. Адмирал Ионаи с нарочитой твёрдостью, даже патетически возразил:

— Если американская сторона, как сообщает Фудзимура, не отвергает самой возможности переговоров с Великой Империей, то мы, Того, должны выполнить пожелание Даллеса и направить в Швейцарию для встречи с ним лицо значительно более высокого ранга. Адмирал Такаги готов выполнить эту почётную и ответственную миссию.

— Не забывайте, Ионаи, что вопрос о полномочном представителе на переговорах с воюющей страной может решить только император или премьер-министр. Я не вправе решить такой вопрос и не намерен вмешиваться в это дело.

Военно-морской министр тотчас согласился:

— Давайте решать на высшем уровне, Того. Никто не лишал нас права поставить этот вопрос перед императором или на Высшем совете по руководству войной. Впрочем, не мне учить вас всевозможным дипломатическим увёрткам[19].

Так и не получив из Москвы желаемого приглашения для встречи от наркома иностранных дел СССР, Того в конце второй декады мая решил инициировать встречу рангом ниже, с послом Советов в Токио Маликом. Обсудив злободневный вопрос с премьер-министром Судзуки, он предложил и наиболее подходящую кандидатуру для осуществления намеченного замысла. Получив согласие премьер-министра, Того утром 19 мая пригласил на беседу бывшего посла Японии в СССР, бывшего министра иностранных дел, бывшего премьер-министра Хироту и предложил ему, под благовидным предлогом поздравления «коллеги» с триумфальной победой над «заклятым врагом» в Европе, завязать неофициальные секретные переговоры. Опытнейший японский политик с удовлетворением принял это предложение.

В заключение встречи Хирога высказал обнадёживающий довод о том, что начала войны с Японией летом всё же можно не опасаться. Наличных советских сил для борьбы с Квантунской армией явно недостаточно. Их надо не только пополнить, но и оснастить той боевой техникой, которая привела к успеху на советско-германском фронте. Другое рассуждение бывшего премьера звучало менее убедительно:

— Понимаете, Того, меня, как и вас, очень тревожит судьба императорской Японии. Конечно, вы понимаете, что присутствие в нашей стране императора всего лишь символ, но народ воспитан в духе его высшего почитания. Он является неким гарантом стабильности в обществе, особенно в кризисные моменты истории, когда крайности, внешне, одолевают большинство народа. Руководящий состав страны относится к роли императора с более сдержанными критериями, но в складывающейся обстановке полезнее бороться за сохранение нынешней структуры верховной власти.

«Первый дипломат» Японии поставил прямой вопрос:

— А кто, собственно, по-вашему, Хирота, может попытаться сломать наш государственный строй?

— В этом случае, Того, для Великой Империи большую опасность, несомненно, представляют американцы.

— Я больше боюсь русских, Хирота. Опасность коммунизации мира налицо. Этого сегодня никто из моих коллег не отрицает. Это очевидный факт.

— Нет, Того, Москва не станет ломать устоявшийся государственный институт. Россия сотрудничает в войне с Англией, не придавая большого значения присутствию тронной королевы. В политике не она играет роль первой скрипки. Американцы же могут потребовать перехода к президентскому правлению. Для них оно намного понятней.

— Вы поставили, Хирота, перспективный вопрос, но в нём надо ещё как следует разобраться.

— Вы правы, Того, — согласился бывший премьер. — Политика стала слишком сложной наукой, как сказал Эйнштейн, со множеством неизвестных.

На следующий день, 20 мая, министр иностранных дел Того направил срочную телеграмму послу Японии в Москве Сато и предложил всеми возможными путями расширять контакты с советской стороной…

Глава III Сталин требует невозможного

Начало третьей декады мая прошло в незаметных хлопотах по подготовке к первому послепобедному торжеству — «Обеду Победы». Это внешне не изменило обычного рабочего ритма Ставки. Своей чередой шли доклады Генштаба. В кабинете Верховного Главнокомандующего го и дело оказывались нужные лица, ответственные за «срочные участки» работы. Прибывали в Москву маршалы и генералы, занятые вроде бы рутинным делом по обеспечению боеготовности подчинённых войск.

Дневной доклад генерала армии Антонова 21 мая касался в основном вопросов боепитания Приморской группы войск маршала Мерецкова. Верховный предварил начало доклада исторической ремаркой:

— Как известно, товарищ Антонов, одной из причин поражения царской России в русско-японской войне 1904–1905 годов явилась неспособность командования русской армии перебросить в сжатые сроки на Дальний Восток необходимые людские резервы, вооружение, боеприпасы и другие виды воинского довольствия. Мы должны учесть эти моменты и не допустить повторения прошлых ошибок. Поэтому Ставка должна в период сосредоточения войск уделить вопросам их боепитания первостепенное значение, использовать для этой цели всё имеющиеся возможности.

— Предварительные расчёты Генштаба подтверждают, товарищ Сталин, что войска Приморской группы будут к началу боевых действий обеспечены всем необходимым как при прорыве фронтовой полосы обороны, так и в ходе развития операции в глубину, — генерал армии Антонов искоса бросил взгляд на свою рабочую тетрадь и добавил: — Учитывая прочность долговременной вражеской обороны вдоль нашей границы, мы предусмотрели повышенный расход боеприпасов на начальном этапе операции. Его планируется покрыть за счёт наличных запасов Тихоокеанского флота и их дальнейшего планового завоза до середины июля.

Верховный остановился рядом с «генштабистом»:

— Поскольку транссибирская магистраль оказалась предельно загруженной воинскими перевозками, доставку части материально-технических грузов следует возложить на Дальневосточное пароходство. Кроме того, до начала боевых действий можно частично задействовать по доставке грузов транспортную авиацию Военно-Воздушных сил.

— Транспортная авиация ВВС будет задействована в основном в интересах войск Забайкальского фронта, товарищ Сталин. В Приморском крае необходимости в использовании транспортной авиации нет. К тому же, это демаскировало бы наши приготовления к наступлению. Дальневосточный фронт широко использует в своих интересах возможности Краснознамённой Амурской военной флотилии. Появилась возможность несколько разгрузить транссибирскую магистраль на протяжённом участке Чита — Хабаровск. Она также, в значительной мере, учтена Генштабом.

Появление в кабинете Верховного председателя Госплана Вознесенского и наркома вооружения Устинова прервало доклад начальника Генштаба. Генерал армии Антонов тотчас уехал на Фрунзенскую набережную, чтобы через несколько часов снова вернуться в Кремль с итоговым докладом за 21 мая и проектами важнейших директив Ставки по неотложным вопросам предстоящей кампании на Дальневосточном ТВД.

С вошедшими приглашёнными Сталин решал уже послевоенные вопросы. Председателю Госплана было поручено срочно подготовить проект решения ГКО о возвращении из Дрездена турбогенераторов,' вывезенных гитлеровскими оккупантами с электростанций Донбасса и Кривого Рога, а также представить проект постановления ГКО о мероприятиях по восстановлению железных дорог страны в победном сорок пятом. Наркому вооружения было поручено подготовить материалы для принятия постановления ГКО о конверсионной перестройке промышленности в связи с сокращением производства вооружения. Это были вопросы первостепенной важности для страны, и они решались вплоть до вечернего доклада Генштаба. Но и в этот раз решить их до конца не удалось…

Маршал Василевский уверенно докладывал об источниках стратегического развёртывания на Дальневосточном ТВД:

— Основную массу перегруппируемых войск для стратегического развёртывания на Дальнем Востоке составляют ударные силы 3-го Белорусского фронта. Это управления 5-й и 39-й общевойсковых армий, шесть управлений стрелковых корпусов, восемнадцать стрелковых и две зенитно-артиллерийских дивизии, восемь артиллерийских и две бригады реактивной артиллерии. В сумме они составят почти шестьдесят процентов всего количества перегруппируемых соединений. Управление 5-й армии пополняет Приморскую оперативную группу войск, а 39-й армии — Забайкальский фронт.

Из состава 2-го Украинского фронта маршала Малиновского перегруппировываются фронтовое и два армейских управления, шесть управлений стрелковых, танкового и механизированного корпусов, десять стрелковых и зенитно-артиллерийских дивизий, а также пятнадцать бригад основных родов войск. Всё они поступают в состав Забайкальского фронта. Район их сосредоточения — Монголия.

Из состава Ленинградского фронта маршала Говорова дальневосточная группировка получает управления артиллерийского корпуса прорыва и механизированного корпуса, шесть дивизий и семнадцать бригад различных родов сухопутных войск. Некоторое количество войск поставят на Дальний Восток другие фронты и военные округа.

Из резерва Ставки выделено фронтовое управление, три стрелковых бригады и два укрепрайона. Три бригады реактивной артиллерии выделены 1-м Белорусским фронтом маршала Жукова. Две танковые бригады должны поступить в Приморскую оперативную группу войск из состава Московского военного округа. До семидесяти тыловых частей и учреждений поступит на Дальний Восток из других военных округов.

Предварительное пофронтовое распределение войск произведено Генштабом в соответствии с предстоящими наступательными задачами в конкретных условиях ТВД. Так, соединения 5-й и 39-й армий, участвовавшие в прорыве сильно укреплённых оборонительных полос в Восточной Пруссии, предназначаются для прорыва обороны противника на главных направлениях приграничных укрепрайонов. Первая — в полосе наступления Приморской оперативной группы войск, вторая — на Забайкальском фронте. Соединения 6-й гвардейской танковой и 53-й армий, имевшие большой опыт действий в горно-степной местности, включаются в состав Забайкальского фронта для наступления на пустынных просторах и горно-лесистых массивах Маньчжурии.

По нашим расчётам, стратегическая перегруппировка войск достигнет наивысшего предела в июле, когда на Дальний Восток должно прибыть более половины личного состава, артиллерийского и бронетанкового вооружения. Количество расчётных дивизий возрастёт с шестидесяти до восьмидесяти пяти, почти в полтора раза.

— Понятно, — удовлетворённо подытожил сказанное маршалом Василевским Верховный. — Оперативная группировка наших войск получится довольно внушительной. Она превысит полтора миллиона бойцов.

— Она превысит один миллион семьсот тысяч человек, товарищ Сталин, — уточнил будущий Главком дальневосточной группировки.

— Тем более внушительная, — с ходу согласился Верховный и поставил перед собеседником совершенно неожиданный вопрос: — Скажите, товарищ Василевский, когда в последний раз и какую из работ Ленина вы изучали?

Будущий дальневосточный Главком явно опешил:

— Вы задали сложный вопрос, товарищ Сталин. В годы войны что-то из ленинского наследия изучить основательно не довелось. Но накануне войны, я изучил ряд ленинских работ, написанных в годы 1-й мировой войны. Как мне помнится, это были известные работы: «Война и российская социал-демократия», «Военная программа пролетарской революции», «Крах И Интернационала». Из последней работы я тщательно законспектировал положения о революционной ситуации и ленинские выводы, что не обязательно из каждой из них может родиться революция.

— Правильно, товарищ Василевский, потому что к объективному фактору должен прибавиться и фактор субъективный, — Верховный сделал характерный жест рукой, продолжил диалог: — А работу «Советы постороннего» не изучали?

— Нет, товарищ Сталин, содержание этой работы что-то не помню, — признался маршал Василевский.

Верховный заметно оживился:

— А она, между прочим, очень созвучна нашей нынешней военной ситуации. Причём в прямом смысле, поскольку Ленин тоже ведёт речь о разгроме сильного противника Так вот он рекомендовал собрать большой перевес сил в решающем месте и в решающий момент, чтобы при переходе в наступление застать противника врасплох. Я и хочу у вас спросить, товарищ Василевский, наши фланговые оперативные группировки в Монголии и в Приморском крае буду г в состоянии нанести японцам сильные неожиданные удары?

— У Генштаба, товарищ Сталин, такая уверенность есть. Особенно это касается группировки Забайкальского фронта. На Мукденском направлении противник наверняка не ожидает сильного танкового удара с нашей стороны. Командование Квантунской армией явно переоценивает оборонительное значение горного хребта Большой Хинган. Я считаю, что решение Ставки использовать на этом направлении 6-ю гвардейскую танковую армию станет самым крупным боевым сюрпризом для японской стороны.

— А меня всё же беспокоит эта проблема Большого Хингана, товарищ Василевский. Насколько успешно сумеют наши танкисты преодолеть высокие горные перевалы?

— Не беспокойтесь, товарищ Сталин, сумеют. В Карпатах сумели, хотя горы там были ничуть не ниже, а гитлеровцы оказывали исключительно упорное сопротивление, — заверил Верховного маршал Василевский.

«Обед Победы» 24 мая собрал в Георгиевском зале Кремля весь цвет нашей победоносной армии. Сталин особенно пристально присматривался к тем, кому ещё предстояло скрестить оружие с японским агрессором на Дальневосточном театре военных действий и окончательно завершить Великую Отечественную. Его зоркий глаз не упустил, пожалуй, никого из главных «действующих лиц». Всех их — прославленных генералов Белобородова, Данилова, Захватаева, Крылова, Кравченко, Лучинского, Людникова, Манагарова, Плиева, Чистякова, Терёхина — проверили огнём Москва и Ленинград, Сталинград и Курск, сражения на Украине и в Белоруссии, в Восточной Пруссии, на Берлинском и Пражском направлениях. В тяжёлых схватках с умелым и сильным врагом они с честью оправдали доверие Ставки и его личное доверие. И теперь боевые командармы работали не покладая рук, готовя войска к последним операциям на далёких пространствах Маньчжурии.

Когда «операторы» Генштаба уже по настоящему включились в практическую отработку плана Дальневосточной операции, маршал Василевский опять переключился на «неблагодарную работу» по её обеспечению, в первую очередь, железнодорожными перевозками. Трудностей здесь хватало. Особенно узким местом оказались станции выгрузки: при перемещении почти миллиона человек и тысяч боевой техники всё требовалось проводить скрытно. Вот почему он приказал часть войск, танков, артиллерии и тягачей, выгружать не на конечной станции, в Чойболсане, а на всех станциях от Читы до Крымской, и оттуда, своим ходом, доставлять в районы сосредоточения и развёртывания.

Единственное, что по-настоящему интересовало американскую сторону из предстоящих на Дальнем Востоке событий, так это выполнение Советским Союзом обязательств по участию в войне с Японией. Прибытие в Москву личного представителя американского президента Гопкинса в середине последней декады мая и преследовало «скромную цель»— получить личные заверения председателя СНК Сталина о неизменности ялтинских соглашений по этому вопросу. После подписания акта о безоговорочной капитуляции Германии время вступления СССР в войну было не за горами.

Первая встреча Гопкинса с председателем Совнаркома 26 мая лишь обозначила круг проблем, которые он намеревался обсудить в Москве Их перечень получился более чем внушительный… Место третьей встречи «Большой тройки»; перспективы послевоенного сотрудничества Соединённых Штатов и Советского Союза; набивший уже оскомину «польский вопрос»; вопрос об учреждении Контрольной комиссии по Германии; вопросы, связанные с ведением войны против Японии; отношение Америки и Советского Союза к Китаю. Личный представитель Трумэна особо подчеркнул, что военным властям Соединённых Штатов весьма важно знать в возможно скором времени приблизительный срок вступления Советского Союза в войну против японского агрессора.

В уважительной форме Сталин выразил согласие обсудить всё обозначенные Гопкинсом вопросы. При этом он добавил, что стучится в дверь и вопрос о созыве международной конференции для Европы. Поэтому он хотел бы услышать от собеседника, что думают по этому поводу в руководящих кругах Америки. Хорошо бы быстрее договориться о сроке созыва такой конференции, ибо она потребует провести большую подготовительную работу. Версальская конференция была недостаточно хорошо подготовлена, и поэтому на ней были совершены роковые ошибки.

Встреча с личным представителем президента Трумэна была продолжена 28 мая. Гопкинсу не терпится выяснить главный вопрос, и он сразу же ставит его во главу угла:

— Генерал Маршалл и адмирал Кинг[20] считают, маршал Сталин, что им было бы полезно знать приблизительный срок выступления Советского Союза против Японии.

Для председателя Совнаркома этот вопрос не представляет трудности. Он совершенно определённо отвечает:

— В Крыму, господин Гопкинс, главы Советского и Американского правительств договорились, что советские войска должны быть готовы к этому выступлению через два-три месяца после капитуляции Германии. Капитуляция Германии произошла 8 мая, следовательно, советские войска будут находиться в полной готовности к 8 августу. Что касается конкретной даты выступления, то для того, чтобы её определить, нужно заключить соглашение с китайцами, которое предусмотрено в документе, подписанном в Крыму[21]. Если китайцы не будут возражать против намеченного нами соглашения, то выступление может быть начато в августе. Сейчас уже происходит переброска наших войск на Дальний Восток. Гопкинс дипломатично уточняет:

— В соответствии с подписанным соглашением в Крыму, маршал Сталин, президент Трумэн не должен обращаться к китайцам по этому вопросу до тех пор, пока не получит на то согласия Советского правительства.

Председатель Совнаркома согласен с этим замечанием:

— Да, такое условие в подписанном документе присутствует, господин Гопкинс. Но теперь уже можно будет переговорить с китайцами в Москве или в Чунцине. Можно это сделать в Москве, когда к нам прибудет Сун Цзывень[22].

Представитель американского президента уверен:

— Лучше сделать это в Москве, маршал Сталин. Нужно иметь в виду, что китайцы нередко разбалтывают секреты.

— Не будет ли поздно, господин Гопкинс, переговорить с китайцами в начале июля? К тому времени от японцев уже нельзя будет скрыть переброску наших войск? — вопрос председателя СНК больше походил на оптимальное предложение.

— Как я думаю, маршал Сталин, это будет не поздно, — согласился Гопкинс и тут же поставил новый вопрос: — А когда ожидается прибытие в Москву Сун Цзывеня?

Ответ на этот вопрос представитель американского президента получает уже от наркома иностранных дел Молотова:

— Он, по всей вероятности, прибудет в Москву, господин Гопкинс, после окончания конференции Объединённых Наций в Сан-Франциско. Я так думаю.

— Хорошо, — соглашается Гопкинс, — правительство Соединённых Штатов обратится к Китайскому правительству в начале июля, в то же самое время, когда Советское правительство будет вести переговоры с Сун Цзывенем. Если китайский министр прибудет в Москву раньше, то Американское правительство переговорит с китайцами в Чунцине раньше.

— Договорились, — соглашается председатель Совнаркома. — Так и будем действовать. Время в резерве у нас ещё есть.

Вопрос о влиянии погоды в мае на военные действия, поставленный Гопкинсом, не вызвал заинтересованного диалога, поскольку Сталин откровенно заявил, что не знает в точности условий погоды на Дальнем Востоке в это время года. Дискуссия о ситуации вокруг Японии продолжалась.

Личный представитель президента Трумэна спрашивает:

— Считает ли маршал Сталин, что к Японии должен быть применён принцип безоговорочной капитуляции?

— Имеются слухи о том, что между японцами и англичанами ведутся переговоры о капитуляции, — после продолжительной паузы возражает председатель Совнаркома. — Имеется возможность того, что Япония будет готова капитулировать, но не безоговорочно, господин Гопкинс. В этом случае союзники в качестве одного из вариантов могут прибегнуть к оккупации островов, обращаясь с Японией иначе, чем с Германией. Второй вариант — это безоговорочная капитуляция Японии, которая позволит союзникам наголову разбить Японию. Сточки зрения коренных интересов союзников, я лично предпочитаю добиться безоговорочной капитуляции Японии, ибо она будет означать полный военный разгром Японии.

— Американцы ведут войну против Японии очень энергично на суше, в воздухе и на море, — уверенно говорит Гопкинс. — И когда японцы потерпят поражение, Советский Союз восстановит свои исторические позиции на Дальнем Востоке и получит порты и железные дороги.

— Внешней Монголии[23] должен быть сохранён независимый статус, — добавляет председатель Совнаркома.

Гопкинс воспринимает это заявление как должное:

— Это само собой разумеется, маршал Сталин.

В разговор тотчас вступает американский посол в Москве Гарриман. Ему, оказывается, не всё ясно. Он спрашивает:

— Предполагает ли Советское правительство, маршал Сталин, организовать свою администрацию в Маньчжурии, когда туда вступят советские войска?

— Советское правительство не намерено этого делать, господин Гарриман, — чётко заявляет председатель Совнаркома. — Если китайцы пожелают, то Советское правительство готово допустить их представителей при советских войсках для организации администрации в тех районах, которые будут освобождены Красной Армией.

Посол Гарриман уверенно добавляет:

— Соединённые Штаты не намерены оставлять Японии какие-либо военные кадры, а также авиационную и танковую технику. Наше правительство исполнено решимости уничтожить военную мощь Японии. Оно придерживается принципа безоговорочной капитуляции в отношении Японии.

Гопкинс вполне удовлетворён беседой:

— При следующей встрече в Берлине, маршал Сталин, с президентом Трумэном можно будет обсудить возможные предложения капитуляции со стороны японцев, а также планы оккупации Японии и другие срочные вопросы.

В то самое время, когда в Кремле происходила встреча председателя Совнаркома Сталина с американскими представителями Гопкинсом и Гарриманом в Приморском крае началось перебазирование Чугуевской оперативной группы генерал-лейтенанта Парусинова в район её исходного сосредоточения. На их пути пролегал Сихотэ-Алиньский хребет. Им предстояло преодолеть триста пятьдесят километров труднейшего маршрута по непроходимым местам к побережью Японского моря. Наступило время таяния снегов в горах и разлива рек. Во многих местах автомашины отказывались повиноваться, и их на цепях и канатах приходилось многие километры транспортировать на себе. Но другого выхода не было.

Утром 31 мая в Ворошилов прибыли последние войсковые эшелоны 5-й армии генерал-полковника Крылова. Её прославленным дивизиям предстояло нанести главные удары на Харбин и Гирин, навстречу войскам Забайкальского фронта, перерезая пути отхода основным силам Квантунской армии, а также армии Маньчжоу-Го в направлении Пекина.

Только в первых числах июня Генштаб завершил разработку общего замысла дальневосточной операции. Оценка группировок японских войск на всех театрах военных действий привела к выводу, что решающее поражение Японии может быть нанесено только на материке, в Маньчжурии и Корее, где агрессор располагал прочной военно-экономической базой. Здесь находилась ударная сила его сухопутных войск — Квантунская армия. С разгромом её и подрывом развитой промышленно-продовольственной базы для Японии терялась возможность долговременного ведения войны.

Генштаб спланировал военные действия с расчётом добиться победы в предельно короткие сроки. Выполнение этой задачи достигалось стремительным наступлением наших войск с решительными целями, которые исключали возможность длительного сопротивления врага. Группа фронтов и Тихоокеанский флот проводят согласованные операции, обеспечивающие окружение его основных сил, срыв боепитания и маршевого усиления блокированной группировки.

Замысел всей операции заключался в том, чтобы силами Забайкальского и Дальневосточного фронтов, а также Приморской группы осуществить стремительное вторжение в Маньчжурию на трёх стратегических направлениях. Главные удары наносили войска Забайкальского фронта с территории Монголии на восток и Приморской группы с территории Приморского края на запад. Войска Дальневосточного фронта, действуя на вспомогательных направлениях, наносили удары на Цицикар и Харбин с территории Приамурья. Мощными ударами наши войска должны были рассечь основную группировку Квантунской армии на несколько анклавов для последующей их ликвидации по частям, овладеть важнейшими военно-политическими и экономическими центрами Маньчжурии — Харбином, Чанчунем, Гирином и Мукденом.

Войскам Забайкальскою фронта предстояло нанести главный удар силами трёх общевойсковых и одной танковой армий в обход Халун-Аршанского укрепрайона с юга в общем направлении на Чанчунь. Ближайшей задачей фронта предусматривалось — разгромить противостоящие силы противника, преодолеть хребет Большой Хинган и к пятнадцатому дню операции выйти главными силами на рубеж Солунь — Лубэй — Добаньшан. На острие главного удара — соединения 6-й гвардейской танковой армии, которые к десятому дню операции должны были преодолеть хребет Большой Хинган, закрепить за собой перевалы через него и до подхода стрелковых соединений не допустить занятия их резервами противника. В дальнейшем вывести главные силы фронта на рубеж Чжаланьгунь — Чанчунь — Чжанцзякоу — Мукден — Чифын.

Помимо главного, войскам Забайкальского фронта предстояло нанести два вспомогательных удара. Первый — силами 36-й армии из района Дурой — Старый Цурухайтуй на Хайлар, имея ближайшей задачей, совместно с левофланговыми соединениями 39-й армии, не допустить отхода противника к Большому Хингану, разгромить его Хайларскую группировку, овладеть Хайларским укрепрайоном. В дальнейшем, войска 36-й армии должны были преодолеть горную гряду Большого Хингана и овладеть районом Чжаланьгунь. Второй — силами советско-монгольской конно-механизированной группы — на Долоннор и Калган, с задачей сковать силы противника на этих направлениях и пробиться к Хуадэ. В дальнейшем овладеть Долоннором и Калганом.

С прорывом главной группировки Забайкальского фронта на Центрально-Маньчжурскую равнину предусматривалось развитие её наступления на Ляодунский полуостров.

Войскам Приморской оперативной группы предстояло нанести главный удар силами двух армий на Муданьцзянском направлении, прорвать оборону приграничных укрепрайонов, разгромить противостоящего противника и на пятнадцатый — восемнадцатый день операции пробиться на рубеж Боли — Муданьцзян — Ванцин. В дальнейшем с выходом главных сил группы к реке Муданьцзян и в район Ванцин — Яньцзи развивать наступление правофланговыми соединениями на Харбин, левофланговыми — на Гирин и Чанчунь.

Войска Приморской оперативной группы должны были нанести два вспомогательных удара. Первый — силами 35-й армии из района Губерово — Лесозаводск в направлении на Мишань, с целью овладеть Хутоуским и Мишаньским укрепрайонами с тем, чтобы обеспечить с севера действия главной группировки. Второй — силами 25-й армии из района Дуннина, в направлении Ванцина и Яньцзи, с задачей расширить прорыв в сторону левого фланга, отрезать войскам противника пути отхода в Северную Корею, создать условия для последующего продвижения на Корейский полуостров.

Кроме того, на войска Приморской группы возлагалась задача во взаимодействии с Тихоокеанским флотом обеспечить надёжную оборону морского побережья на участке от бухты Преображения (сто шестьдесят километров восточнее Владивостока) до мыса Сосунова.

С выходом войск Забайкальского фронта и Приморской группы в район Чанчуня предусматривалось развитие наступления на Ляодунский полуостров и в Северную Корею.

Войскам Дальневосточного фронта с подчинённой ему в оперативном отношении Краснознамённой Амурской военной флотилией предстояло силами 15-й армии и 5-го отдельного стрелкового корпуса нанести удары на Сунгарийском и Жаохэйском направлениях с целью прорвать оборону Фуцзиньского, Сунгарийского и Жаохэйского укрепрайонов, разбить японские войска в районах Тунцзяна, Фуцзиня и Жаохэ, очистить от противника выступ, образуемый реками Сунгари, Амуром и Уссури. В дальнейшем наступать вдоль Сунгари в общем направлении на Саньсин и Харбин.

С развитием успеха на главных направлениях Забайкальского фронта и Приморской группы вспомогательный удар наносила правофланговая 2-я Краснознамённая армия из района Благовещенска на Лунчжэнь и Циника. Она блокировала войска противника в Сахалинском и Суньуском укрепрайонах, перерезая пути их отхода в район Харбина.

Войска 16-й армии во взаимодействии с Северной Тихоокеанской флотилией и формированиями Камчатского оборонительного района должны были надёжно прикрыть Камчатку, Северный Сахалин и западное побережье Татарского пролива. Одновременно соединения 56-го стрелкового корпуса должны были подготовить наступление в южную часть Сахалина, а силами Камчатского оборонительного района и Петропавловской военно-морской базы — высадку десантов на Курильские острова.

Ответственные задачи, по замыслу Ставки, возлагались на Тихоокеанский флот: «Согласованными действиями подводных лодок и морской авиации нарушить сообщения противника в Японском море; затруднить базирование его кораблей на порты Северной Кореи; обеспечить наши морские сообщения в Японском море и в Татарском проливе; поддержать прибрежные фланги сухопутных войск; не допустить высадки десантов противника на советское побережье; подготовить собственные десанты на Курильские острова, Южный Сахалин, в портовые города Северной Кореи».

Масштабы наступательных действий наших войск поражали воображение — свыше двух тысяч семисот километров по фронту и до восьмисот километров в глубину.

Вечером 2 июня общий замысел наступательных операций наших войск на Дальневосточном театре военных действий был доложен Верховному. Сталин не сделал по предложенному плану принципиальных замечаний, но поставил перед начальником Генштаба кардинальный вопрос:

— Скажите, товарищ Антонов, когда, по вашим расчётам, закончится сосредоточение наших войск в исходных районах?

Начальник Генштаба уверенно доложил:

— Наши предварительные расчёты показывают, товарищ Сталин, что сосредоточение моторизованных соединений Дальневосточного фронта и Приморской оперативной группы войск, а также 6-й гвардейской танковой армии на Забайкальском фронте с учётом поставок новой техники, может быть закончено в двадцатых числах августа.

Верховный решительно возразил:

— Но вы же знаете, товарищ Антонов, что союзники только что получили наши заверения о готовности начать боевые действия не позднее 8 августа?

— Мне это известно, товарищ Сталин, но союзники сами, возможно, даже сознательно, затягивают сроки подготовки наших войск к началу боевых действий.

Верховный остановился рядом с «генштабистом»:

— Что вы имеете в виду, товарищ Антонов?

— Как вы знаете, товарищ Сталин, американцы поставляют на Дальний Восток грузовики в разобранном виде. Но вчера выяснилось, что во вскрытых упаковках недостаёт четырёх с половиной тысяч металлических кузовов, которые нашим специалистам приходится изготовлять на месте.

— Вы поставили в известность об этом генерала Дина[24]? Возможно, что это делается даже преднамеренно?

— Запросим, товарищ Сталин. Но чтобы не упустить время, я распорядился приступить к изготовлении кузовов собственными силами Для этого на Дальнем Востоке имеются достаточные производственные мощности.

— Вы приняли правильное решение, но этот факт не должен повлиять на сроки нашей подготовки к войне. Войска всех дальневосточных фронтов должны быть в готовности не позднее 1 августа. Это, товарищ Антонов, окончательный срок, от которого мы не имеем права отступать.

— Но уложится ли в этот срок наркомат танковой промышленности? — поставил вопрос «генштабист».

Верховный требовательно заявил:

— Уложится, товарищ Антонов. ГКО поручит товарищу Малышеву[25] принять экстренные меры по перевооружению дальневосточных соединений. И его наркомат непременно сделает это до 1 августа.

— Значит, Генштаб должен пересмотреть сроки передислокации войск, значительно уплотнить их.

— Пересмотрите, товарищ Антонов. Кстати, завтра мы должны обнародовать решение ГКО о переброске войск в Забайкалье и на Дальний Восток, о создании запасов горючего, продовольствия, боеприпасов и поставке автомашин для войск Дальнего Востока и Тихоокеанского флота.

Когда генерал армии Антонов уже приготовился покинуть кабинет Верховного Главнокомандующего, Сталин высказал ещё одна пожелание:

— Поскольку войскам Забайкальского фронта Ставка отводит решающую роль в обеспечении успеха всей дальневосточной операции. то и фронтовой план его командование должно представить в числе первых. Поэтому необходимо раньше других командующих пригласить в Москву товарищей Малиновского и Захарова, чтобы ещё до Парада Победы они представили в Ставку фронтовой план наступления своих войск.

Начальник Генштаба возразил:

— Но маршал Малиновский ещё не назначен командующим Забайкальским фронтом, товарищ Сталин.

— Вот тогда товарищу Малиновскому и будет объявлено о его новом назначении.

В третьей декаде мая две неотступные страсти охватили высшее японское руководство — маниакальное желание добиться сепаратного мира с англо-американцами и, во что бы то ни стало реализовать новый план ведения возможной войны против Советов. Хотя и раньше Великая Империя намечала в кратчайшие сроки создать систему активной обороны, опирающейся на метрополию, Маньчжурию и Китай, и упорно продолжать затяжную войну, после безоговорочной капитуляции главного «европейского союзника» точки зрения на решение ключевых проблем в Токио кардинально изменились.

Майский план, утверждённый Высшим советом по руководству войной, вместо непосредственного вторжения на территорию «северного соседа» предусматривал первоначально оказать его наступающей армии упорное сопротивление на приграничных рубежах, затем на хребтах Большой и Малый Хинган, и на реках Мулинхэ и Муданьцзян. Только в случае большого превосходства войск Советов допускался отход Квантунской армии на линию Янцзы — Чанчунь — Мукден — Цзиньчжоу с занятием на этом рубеже жёсткой обороны. Дальнейшее продвижение противника в южном и юго-восточном направлениях не допускалось, чтобы сохранить за собой Юго-Восточную Маньчжурию и Корею в качестве незыблемого плацдарма на материке.

В последующем, после накопления крупных оперативных резервов, намечалось дать решительное сражение наступающей группировке Советов на линии Чанчунь— Сыпингай — Мукден, разгром её в глубине территории Маньчжурии, и преследование её остатков на различных направлениях — на Читу, Хабаровск, Ворошилов и Владивосток. Овладение частью советской территории в Восточной Сибири и Приморском крае явилось бы важным вкладом в планы создания Великой Империи на огромных азиатских просторах.

Командующий Квантунской армии генерал-лейтенант Ямада строил свою оборонительную концепцию на предположении, что трудные условия боевых действий на большей части территории Маньчжурии подорвут моральное состояние советских войск. Он надеялся, что операции Красной Армии будут протекать в таких же замедленных темпах, как и операции англо-американских войск в бассейне Тихого океана и в Индокитае. Им преувеличивались трудности противника по переброске больших войсковых контингентов, боевой техники и средств материально-технического обеспечения с Европейского на Дальневосточный театр военных действий. Морально он подготовил себя к неизбежному применению, в крайнем случае, бактериологического оружия.

В ночь на 23 мая председатель Высшего совета по руководству войной премьер-министр Судзуки позвонил военному министру генералу Анами, спросил:

— Скажите, Анами, когда командование Квантунской армией завершит переход своих ударных соединений на новые штаты военного времени?

— Точно я не могу ответить на этот вопрос, господин премьер-министр, — признался военный министр. — Процесс перекомплектования пехотных дивизий с двадцатитысячных штатов на штаты численностью тринадцать-семнадцать тысяч искусственно сдерживается двумя обстоятельствами. Во-первых, для вновь формируемых соединений катастрофически не хватает вооружения и командных кадров. Во-вторых, очевидные перемещения больших воинских контингентов непременно демаскируют наши оборонительные усилия и обязательно вызовут подозрения у Советов. В нашем нынешнем положении это просто опасно, господин премьер-министр.

— Но эту работу. Анами, следует продолжать, несмотря ни на какие возможные осложнения. Переформирование ударных соединений Ямады на новые военные штаты позволит сделать пехотные дивизии более манёвренными и приспособленными к действиям в условиях горно-таёжной местности Маньчжурии, — подчёркнуто строго сказал Судзуки.

— Вы правы, господин премьер-министр. Работа по переформированию соединений Квантунской армии будет, безусловно, продолжена. Уже завтра мы начинаем третий этап мобилизации. В кратчайшие сроки предстоит сформировать не менее шестнадцати свежих, штатно укомплектованных, дивизий, всецело предназначенных для обороны метрополии. Штабы Токийской, 50-й, 54-й и 59-й армий уже действуют[26].

Наш Высший совет по руководству войной и императорская Ставка должны принять исчерпывающие меры к устранению имеющихся недостатков в их кадровом обеспечении.

— Обнаружилось слишком много недоработок, Анами, по которым наш Высший совет и императорская Ставка должны принять исчерпывающие решения, — сердито бросил в трубку премьер Судзуки и закончил принципиальный разговор.

Нарастание военных угроз с севера вынуждало высшее командование вооружённых сил страны систематически контролировать ход подготовки Квантунской армии к их неизбежному отражению. В середине третьей декады мая в Чанчунь, в штаб крупнейшей военной группировки сухопутных войск, прибыл лично военный министр генерал Анами. Он лучше многих военных чинов мог установить происшедшие в армии перемены, поскольку сам в течение всей своей военной карьеры так или иначе был связан с этим многопрофильным войсковым объединением. Армию лишь шесть лет назад, нынешний начальник Генштаба генерал Умэдзу в хорошем состоянии передал генерал-лейтенанту Ямаде.

Военный министр тщательно готовился к инспектированию Квантунской армии. В течение дня 24 мая он переговорил с генералами своего министерства, которым в разные годы довелось служить в элитном объединении на материке, а вечером встретился с начальником Генштаба Умэдзу. Разговор Анами начал без всяких предисловий.

— Вчера, Умэдзу, я имел продолжительную беседу с премьер-министром. Императора Хирохито и Судзуки очень беспокоят медленные темпы перехода соединений Ямады на военные штаты. Я полагаю, что увеличение числа дивизий на одну треть сыграет положительную роль в смысле повышения мобильности сухопутных войск, — военный министр пристально вгляделся в непроницаемое лицо «генштабиста».

— Я уже не раз говорил вам, Анами, что ускорение этого процесса сдерживается дефицитом командного состава, — возразил генерал Умэдзу. — Это, разумеется, наиболее актуальный для Великой Империи вопрос.

— Правильно, Умэдзу, вопрос о командном составе свежих дивизий и полков нам с вами не решить, — согласился военный министр. — Сразу после возвращения с материка я поставлю этот вопрос перед императором. У меня есть конкретные предложения на этот счёт.

— У меня тоже есть предложения, — как бы продолжил мысль военного министра «генштабист». — Я предлагаю на одну треть сократить штаты военного министерства и Генштаба и нашими опытнейшими кадрами укомплектовать командования свежих соединений и частей.

— Her, ваше предложение, Умэдзу, решит проблему только частично, — возразил Анами. — Я намерен предложить императору поступить аналогичным образом и в отношении других военных министерств — флота и авиации.

— Лично я не уверен, Анами, что императорская Ставка согласится с вашими радикальными предложениями, — в рассудительном тоне сказал начальник Генштаба. — Но я их разделяю. Фронты боевого применения их сил значительно сократились и, несомненно, будут и дальше урезаться.

— Тогда, Умэдзу, это будет наше совместное предложение.

Квантунская армия, дислоцированная в Маньчжурии, по организационной структуре представляла собой оперативную группу нескольких объединений. Управлением армии объединялись 1-й и 3-й фронты, 4-я отдельная армия, 2-я воздушная армия и Сунгарийская военно-речная флотилия.

3-й (Западно-Маньчжурский) фронт генерала Усироку в составе 30-й и 44-й армий был дислоцирован западнее линии Ванемяо — Чанчунь — Мукден. Две его пехотные дивизии располагались вблизи монголо-маньчжурской границы. Ещё шесть пехотных дивизий, три пехотных и одна отдельная танковая бригады находились в глубине, полукольцом охватывая штаб фронта в Мукдене. Командование Квантунской армии намеревалось использовать войска 3-го фронта в качестве своего главного резерва при прорыве советских войск на Приморском направлении.

4-я (Северо-Маньчжурская) отдельная армия генерала Микио в составе трёх пехотных дивизий, одной пехотной и трёх смешанных бригад дислоцировалась на огромной территории в треугольнике Сахалян — Хайлар — Харбин. Главные надежды в обороне командование армией связывало с бурными пограничными Аргунью и Амуром, бездорожьем, трудными условиями заболоченной местности на большей части приамурской территории. Штаб армии находился в Цицикаре. Она подчинялась непосредственно командующему Квантунской армией генерал-лейтенанту Ямаде.

1-й (Восточно-Маньчжурский) фронт генерала Кита был наиболее мощным и прикрывал Муданьцзянское и Хуньчуньское направления. Организационно войска фронта были сведены в 3-ю и 5-ю армии. В составе 3-й армии имелись четыре пехотных дивизии, отдельная смешанная бригада и части обеспечения. 5-я армия имела три пехотных дивизии и части обеспечения. Три другие пехотные дивизии подчинялись непосредственно командующему фронтом, составляя его оперативный резерв. Штаб фронта располагался в Муданьцзяне, на пути к важнейшим центрам Маньчжурии — Харбину и Гирину.

В Северной Корее дислоцировались войска 34-й отдельной армии генерала Сэнити. Она включала две пехотных дивизии, смешанную бригаду и армейские части усиления, составляя стратегический резерв командующею Квантунской армией. Соединения располагались вблизи портов Северной Кореи Юки, Расин и Сейсин, находясь в готовности к немедленной переброске на материк. Штаб армии находился в Хамхынге.

Соединения 2-й воздушной армии генерала Харады дислоцировались в центре Маньчжурии и ориентировались на поддержку всех формирований сухопутных войск. Они имели на вооружении свыше тысячи боевых машин: более семисот истребителей, четыреста одиннадцать бомбардировщиков, около ста разведывательных и транспортных самолётов. Штаб армии находился в Чанчуне.

Сунгарийская военно-речная флотилия состояла из отряда боевых кораблей, трёх полков морской пехоты с высадочными средствами, которые включали пятьдесят десантных мотоботов и шестьдесят десантных моторных лодок.

В непосредственном резерве командующего Квантунской армией находились пехотная дивизия, отдельные пехотная и танковая бригады. Ему также подчинялись войска марионеточного государства Маньчжоу-Го, японского ставленника во Внутренней Монголии князя До Вана и Суйюаньской армейской группы, дислоцированной в районе Суй юаня и Калгана В общей сложности эти войска насчитывали восемь пехотных и семь кавалерийских дивизий, четырнадцать отдельных пехотных и кавалерийских бригад.

Для усиления Квантунской армии могли быть привлечены резервы из Северного Китая, где в районе Пекина базировалось свыше двух японских армий общей численностью до восьми пехотных дивизий, ста пятнадцати тысяч человек.

Таким же ближайшим резервом для командования Квантунской армии служили войска 17-го (Корейского) фронта генерала Кодзуки, который имел семь пехотных дивизий и две отдельные смешанные бригады, сведённые в 58-ю армию со штабом в Сеуле. Численность личного состава в них превышала девяносто семь тысяч человек. Главные силы этого фронта располагались в основном на крайнем юге страны и на острове Чечжудо.

В ходе возможных боевых действий командование Квантунской армии рассчитывало использовать также вооружённые отряды, сформированные из японских резервистов-переселенцев. Общая численность этих отрядов составляла свыше ста четырёх тысяч человек. Позиционно, они были рассредоточены по всей территории Маньчжурии.

Генерал-лейтенант Ямада, не без очевидного хвастовства, доложил «важному контролёру», что командование вверенной ему армии продолжает наращивать мощь миллионной группировки. Полностью завершено формирование двух отрядов из русских белогвардейцев численностью по полторы тысячи человек. Их намечается использовать на Приморском направлении в кризисные моменты обороны.

Чтобы компенсировать качественное отставание своих войск от Красной Армии в вооружении, намечено широкое применение новых средств борьбы. Продолжается формирование частей спецназначения. Ранее «камикадзе» широко использовались в авиации и на флоте. В Квантунской армии они будут использованы на суше. Их основной задачей станет уничтожение командного состава и боевой техники Советов. «Камикадзе» будут действовать в одиночку или мелкими группами. Генералы и офицеры будут уничтожаться холодным оружием «из-за угла». Танки они будут подрывать, бросаясь под них со связками гранат или минами. Несколько отрядов «камикадзе» готовятся специально для подрыва мостов на путях наступления противника.

С целью обеспечения отрядов «камикадзе» боеприпасами, оружием и продовольствием в тылу, в гористых и таёжных местах создавались особые опорные пункты и секретные военные базы. Эти районы являлись труднодоступными, но от них было недалеко до важных железных и шоссейных дорог, ведущих в глубь Маньчжурии и Кореи.

Командующий Квантунской армией не без гордости представил генералу Анами командира 132-й смешанной бригады генерала Онитакэ, который имел репутацию крупнейшего специалиста по тактике действий мелких групп в японских сухопутных силах Бригада общей численностью четыре тысячи двести офицеров и солдат включала четыре батальона, каждый из которых должен был действовать в строго определённом районе. Кроме того, в состав соединения входили также рота минёров, обученных установке различного рода «сюрпризов» и три «горных артиллерийских батареи».

Военный министр остался весьма удовлетворён докладом генерал-лейтенанта Ямады по повышению боеготовности крупнейшей группировки сухопутных сил. Ему добавило уверенности и то, что в случае спровоцированного вторжениям пределы Маньчжурии, Советы непременно получат достойный отпор. Начнётся ещё одна затяжная военная эпопея на огромных азиатских просторах. Так, успокаивая себя, думал военный министр Великой Империи генерал Анами.

Утром 27 мая министр иностранных дел Того получил из Москвы телеграмму, в которой посол Сато сообщал, что он никак не может получить аудиенцию с кем-либо из ответственных сотрудников дипломатического ведомства Советов. Не говоря уже о наркоме Молотове, он не смог встретиться ни с одним из его заместителей. На чрезвычайную занятость сослались Вышинский, Лозовский и Кавтарадзе. В такой же ситуации оказались военный и военно-морской атташе. В последние дни власти Москвы резко ограничили поездки его сотрудников по стране. Судя по всему, столица русских активно готовится к какому-то важному общественно-политическому мероприятию. В Москве с каждым днём увеличивается количество высокопоставленных военных. Усилились ремонтные работы на улицах и в военных городках. Продолжает возрастать количество воинских эшелонов на подмосковных железных дорогах. Более чем вдвое увеличились американские поставки в дальневосточные порты Советов. Опасность военного конфликта с Москвой стремительно возрастает.

Министр иностранных дел Того в тот же день встретился с премьером Судзуки, подробно изложил ему содержание телеграммы посла Сато из Москвы и предложил официально обратиться к правительству Швеции с просьбой о посредничестве в мирных переговорах с англо-американским противником Но премьер Судзуки не выказал такого согласия, заявил, что, по его мнению, уже имеются косвенные основания сделать вывод об ослаблении сотрудничества между англосаксами, с одной стороны, и Советами, с другой. Недалеко то время, когда Москва поймёт выгоду для себя от загягивания войны между Японией и англо-американцами, в которой обе стороны всё более ослабляют друг друга. Поэтому, при всех минусах складывающейся обстановки, следует активизировать поиски любых контактов с Москвой. У Того сложилось прочное убеждение в том, что премьер-министр Судзуки искренне верит в эту призрачную перспективу.

В заключение беседы премьер-министр Судзуки всё же поинтересовался у собеседника, появились ли какие-либо шансы у бывшего премьера Хироты на встречу с послом Советов Маликом? «Первый дипломат» Японии доложил, что встреча предположительно состоится в первых числах июня. Перенести её на более близкий срок, хотя бы на конец мая, не удалось. Посол Малик тоже сослался на чрезвычайную загруженность служебными делами.

На заседании Высшего совета по руководству войной 28 мая генерал Анами доложил об итогах своей инспекторской поездки на материк, в Квантунскую армию. Оптимистические выводы, сделанные им об уровне боеготовности её соединений, были полностью одобрены участниками заседания. Начальнику Генштаба армии генералу Умэдзу было поручено немедленно распорядиться о сформировании нескольких «летучих отрядов» и в составе 5-го фронта генерала Хигути, войска которого прикрывали подступы к собственно Японии с севера. Фронт подчинялся непосредственно императорской Ставке. В его состав входили: 27-я армия, дислоцированная на Курильских островах; 88-я отдельная пехотная дивизия — на Южном Сахалине; 12-й воздушный флот; 1-я отдельная авиадивизия и две отдельные пехотные дивизии — на Хоккайдо. Штаб фронта находился в Саппоро.

На этом же заседании Высшего совета военный министр генерал Анами напомнил его участникам, что Квантунская армия продолжает совершенствовать методы применения бактериологического оружия, наращивая его запасы. Повторные опыты на полигоне «отряда № 731», вблизи станции Аньда, по заражению газовой гангреной военнопленных китайцев, показали отменные результаты. Спустя шесть-семь суток после заражения неизбежно наступал летальный исход. Свыше пятидесяти четырёх тонн бактерий чумы, сибирской язвы, брюшного тифа и холеры уже подготовлены в качестве ударного средства большой войны. Оно убедительно демонстрирует возрастающую мощь японской армии.

Премьер-министр Судзуки поставил перед генералом Анами кардинальный вопрос: «Когда, по его мнению, может всё же последовать наступление Советов?».

Военный министр уверенно заявил, что, имея не более сорока дивизий, преимущественно стрелковых, по всей советско-маньчжурской границе, дальневосточное командование не будет иметь перевеса над Квантунской армией. К тому же, неизбежны большие потери советских войск при атаках приграничных укрепрайонов. Следовательно, прорыв их крупных сил в глубь Маньчжурии практически исключён. Двойное увеличение имеющихся сил займёт, с учётом неразвитости транспортных коммуникаций в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, не менее трёх месяцев. Генерал Анами сделал вывод: «Наступление Советов возможно не ранее середины сентября, с окончанием периода муссонных дождей в Маньчжурии. Группировка сухопутных войск может быть поддержана не более чем двумя тысячами самолётов».

С военным министром согласились остальные члены Высшего совета по руководству войной. Его председатель премьер-министр Судзуки заключил: «С передислокацией войск в Маньчжурию всё же надо поторопиться. Группировку сил и средств, соответствующую утверждённому плану войны с Советским Союзом, создать не позднее начала сентября».

Только в самом конце мая усилия министра иностранных дел Того увенчались наконец некоторым успехом. С конца первой декады месяца военно-морской атташе Фудзимура направил в Токио три срочных телеграммы с просьбой о предоставлении ему полномочий для ведения мирных переговоров с резидентом США в Европе Даллесом. Военно-морской министр адмирал Ионаи поддержал просьбу «напористого дипломата» и готов был направить в Берн адмирала Такаги, но категорически «против» выступили начальник морского Генштаба адмирал Тоёда и его заместитель адмирал Ониси. «Генштабисты» настаивали на продолжении войны, отвергнув любые переговоры с противником.

Предприимчивый Того предложил адмиралу Ионаи обходной вариант, чтобы сохранить предпосылки для продолжения переговоров о замирении. 29 мая капитан 2-го ранга Фудзимура получил телеграмму из Токио за подписью… начальника бюро военно-морских дел Генштаба контр-адмирала Хосины, в которой он предупреждался о необходимости соблюдения предельной осторожности при установлении контактов с представителями Америки.

В развитие событий на материке 30 мая решительно вмешалась императорская Ставка. Ею был отдан приказ командующему Квантунской армией быть в «готовности к отражению наступления Красной Армии в Маньчжурии и Корее». Согласно приказу, штаб генерал-лейтенанта Ямады «должен провести по всей территории Маньчжурии мобилизацию, передислокацию войск, укреплять оборонительные позиции, дооборудовать тыловые аэродромы. Для обеспечения чёткого управления войсками, срочно привести в боевую готовность всё наличные средства сообщения и связи».

Командующий японскими экспедиционными войсками в Китае генерал-лейтенант Окамура получил приказ «немедленно отправить в Маньчжурию четыре пехотных дивизии и части усиления; перебросить из Хунани, Гуанси и Цзянси части охраны железнодорожных и шоссейных коммуникаций в Центральный, Северный Китай и Маньчжурию».

Утром 31 мая министр иностранных дел Того сообщил премьер-министру Судзуки, что встреча экс-премьера Хироты с послом Советов Маликом назначена на 3 июня. Поэтому оба первых июньских дня он намерен посвятить подробным консультациям с ним по предмету возможных аспектов предстоящих переговоров. Судзуки задал «первому дипломату» Японии только один вопрос: «В каком качестве намерен предстать Хирота в посольстве Советов?» Вопрос для Того получился неожиданным. В итоге предметной дискуссии, собеседники сошлись во мнении, что это будет визит «заинтересованного частного лица».

Помимо дискуссий в первые два дня июня Хирота встретился с министром иностранных дел и 3 числа. Того дважды в течение разговора предупредил экс-премьера о том, что его встретит, скорее всего, прохладное отношение с советской стороны, но тот не должен отчаиваться по такому случаю. Он, «первый дипломат» Японии, до сих пор так и не получил официальное приглашение из Москвы для «взаимных консультаций», хотя неоднократно ставил этот вопрос в течение двух последних месяцев.

Вечером того же дня Хирота прибыл на дачу посла Малика в район Хаконэ, куда выехало советское посольство из-за массированных налётов американской авиации на Токио. Выдавая себя за искреннего многолетнего друга Советского Союза, бывший посол Великой Империи в Москве заявил о желании Японского правительства достигнуть взаимопонимания со своим северным соседом для «сохранения стабильности на Дальнем Востоке». Этому, дескать, достойно послужило бы долгосрочное соглашение между «великими державами». Но посол Советов прямо заявил «навязчивому гостю», что он не уполномочен в создавшихся условиях вести с кем бы то ни было неофициальные переговоры. Японское правительство должно обратиться по этому вопросу непосредственно в наркомат иностранных дел его страны.

Вернувшись в Токио, Хирота сразу же позвонил Того и доложил о результатах своей встречи с послом Советов в курортном местечке Гера. Результат получился нулевым, но посол Малик не воспротивился продолжить переговоры 4 июня. Только это последнее обстоятельство и удовлетворило как-то премьер-министра Судзуки. И он впервые после 5 апреля понял, что «советское направление» стало теперь решающим. Успех или неуспех в переговорах с Советами и решит судьбу Великой Империи.

Глава IV План утверждён. Работа продолжается

Требование Верховного о завершении сосредоточения войск на Дальневосточном театре военных действий до начала августа значительно прибавило работы Генштабу. Всё ранее подготовленные графики переброски личного состава ударных армий, боевой техники и всех средств боепитания фронтов пришлось уплотнить не менее чем на три недели.

Напряжение на восточных железных дорогах нарастало буквально с каждым июньским днём. За сутки 4 июня на Забайкалье прошло двадцать войсковых эшелонов, 5 июня — двадцать два, 6 июня — двадцать четыре. Одноколейная железная дорога на участке Карымская — Борзя — Чойболсан, являясь главной коммуникацией Забайкальского фронта, имела небольшую пропускную способность и была не в состоянии обеспечить необходимый поток войсковых эшелонов.

Ставкой было принято оперативное решение, чтобы моторизованные соединения, а также артиллерийские части на механизированной тяге разгружались на железнодорожных станциях между Чигой и Карымской и далее следовали своим ходом.

Войска прославленных соединений 39-й, 53-й и 6-й гвардейской танковой армий не смущали многодневные маршевые переходы до тысячи и более километров. От Чойболсана в полном составе они выдвигались в районы сосредоточения и развёртывания к государственной монголо-маньчжурской границе. В целях лучшей организации переброски войск на протяжённом степном маршруте штаб Забайкальского фронта выслал в Иркутск и на станцию Карымская специальные группы офицеров.

Особой проблемой для войск Забайкальского фронта являлось стабильное обеспечение водой личного и конского состава, боевой техники и автотранспорта как в ходе сосредоточения и развёртывания, так и в исходных к наступлению районах сосредоточения. Вопрос по этому поводу Сталин задал будущему Главкому дальневосточной группировки при вечерней встрече 7 июня.

— Если обеспечение войск боеприпасами, горючим, продовольствием и материально-техническими средствами производится централизованно, то как они будут обеспечены водой, товарищ Василевский? Насколько мне известно, в монгольской степи это проблема не простая?

Генштаб подготовил расчёты и по этому поводу. Маршал Василевский уверенно доложил:

— Её решают инженерные службы Забайкальского фронта, товарищ Сталин. Пока ситуация далека от нормальной. С прибытием главных фронтовых сил в районы сосредоточения у Чойболсана, потребность в воде возрастёт до десяти тысяч кубометров в сутки, тогда как имеющиеся водоисточники дают только две тысячи, одну пятую часть.

Верховный остановился посреди кабинета, искоса посмотрел на собеседника:

— Но в июле температура поднимется ещё выше и воды потребуется намного больше? Какие нормы расхода воды взяты Генштабом при расчётах?

— Они сложились практически в войсках, постоянно дислоцированных в Монголии, товарищ Сталин. Нормы таковы: на человека — пять литров, на автомашину — двадцать пять, на танк — сто литров, — маршал Василевский выдержал небольшую паузу и добавил: — Во фронтовой операции примет одновременное участие свыше двух тысяч единиц бронетехники и самоходно-артиллерийских установок, тысячи автомашин и лошадей, более полумиллиона человек личного состава. Эти цифры и приняты в расчёт Генштабом. Верховный не изменил прежней вопросительной позы:

— И как будет покрыт расчётный дефицит в воде особенно с началом боевых действий, товарищ Василевский?

Будущий Главком дальневосточной группировки наклонился над рабочей тетрадью, ответил:

— До конца июня на маршрутах следования войск Соловьевск — Чойболсан и Чойболсан — Тамцак-Булак будет отрыто и оборудовано свыше двухсот шахтных колодцев с общим суточным дебитом воды семь тысяч кубометров. Деревянные срубы для двадцати пунктов водоснабжения уже доставлены на маршруты. С переходом войск в наступление водоснабжение их будет организовано «с колёс» специальными отрядами соединений. Для транспортировки и хранения воды, наряду со штатными ёмкостями, намечено использовать подразделения амфибий, понтонные парки, труднозатопляемые поплавки, а также мешки Илошина[27].

Удовлетворившись полученным ответом, Верховный молча прошёлся взад-вперёд по кабинету и поставил новый, кадровый вопрос:

— А как обстоят дела со штатным укомплектованием вашего дальневосточного Главного командования, товарищ Василевский?

Маршал Василевский ответил:

— Рабочая группа по тылу штатно уже укомплектована. Её возглавляет генерал-полковник Виноградов. Авиационная группа комплектуется товарищем Новиковым, военно-морская — товарищем Кузнецовым[28].

— А кого вы наметили на должности члена Военного совета и начальника своего штаба?

— Членом Военного совета Главного командования на Дальнем Востоке будет, если эту кандидатуру утвердит Политбюро ЦК, генерал-полковник Шикин, а вопрос о начальнике штаба ещё не решён, товарищ Сталин. С товарищем Шикиным вопрос о назначении уже согласован, а вот генерал армии Захаров пока не дал своего окончательного согласия. Он попросил неделю на раздумья.

В середине дня 9 июня, когда генерал армии Антонов докладывал Верховному о ходе передислокации войск с Западного на Дальневосточный театр военных действий в минувшую неделю, Сталин вдруг поинтересовался, на какое число вызваны в Ставку маршал Малиновский и генерал армии Захаров? Начальник Генштаба доложил, что командующий 2-м Украинским фронтом и его начальник штаба должны прибыть в Москву не позднее 10 июня. Тема эта дальнейшего развития не получила, потому что Верховный тут же спросил о… положении войск союзников на Окинаве. Сославшись на информацию главы американской военной миссии генерал-майора Дина, генерал армии Антонов доложил, что упорная борьба за Окинаву ещё продолжается и союзники, несмотря на огромное превосходство в силах на суше, в воздухе и на море, никак не могут сломить сопротивление японцев. В разных точках острова продолжаются упорные бои. Союзники несут ощутимые потери.

Сталин коротко подытожил:

— Тактика наших союзников страдает той же медлительностью, которая имела место и на Западном фронте. Не принято, видимо, у них ни стремительно атаковать, ни стоять насмерть в обороне. Для Красной Армии такая тактика не подходит. Она действует иначе.

Сутра 10 июня воинский гарнизон столицы с каждым следующим часом наполнялся прибывающими с разных фронтов Великой Отечественной героями из героев — участниками сводных полков Великого Парада Победы. Командующий 2-м Украинским фронтом маршал Малиновский прилетел в Москву вечером того же дня, позвонил в Генштаб и сообщил генералу армии Антонову о том, что вместе с ним прибыли его начальник штаба генерал армии Захаров и начальник Оперативного управления генерал-лейтенант Павловский. Весь следующий день они занимались обустройством парадного сводного полка фронта, а утром 12 июня маршал Малиновский встретился с начальником Генштаба. Генерал армии Антонов рассказал ему о работе над планом Дальневосточной кампании и осторожно намекнул собеседнику, что, возможно, и ему придётся принять в ней участие.

Вечером в тот же день, командующий 2-м Украинским фронтом был принят Верховным. Тепло поздравив маршала Малиновского с награждением высшим полководческим орденом «Победа», Сталин без обиняков заявил «юбиляру», что Ставка намерена назначить его командующим Забайкальским фронтом. И сразу же, как об уже давно решённом деле, он перешёл к…задачам мобильной фронтовой группировки в предстоящей военной кампании на Дальневосточном театре военных действий.

— Как вы понимаете, товарищ Малиновский, союзникам не удаётся и, думаю, не удастся в ближайшее время поставить на колени японского агрессора. Наше участие в войне против Японии становится неизбежным. На Ялтинской конференции глав правительств стран антигитлеровской коалиции, Советский Союз взял на себя такое обязательство при условии, что в итоге будет восстановлен наш суверенитет над дальневосточными территориями, которые царская Россия утратила после поражения в русско-японской войне 1904–1905 годов.

Сказав так, Верховный сделал два-три «челнока» вдоль кабинета, затем присел на стул рядом с командующим 2-м Украинским фронтом и продолжил свой монолог:

— Войскам Забайкальского фронта предстоит решить сложные задачи по разгрому вражеской группировки на западной границе Маньчжурии. Но Ставку всё же беспокоит проблема прорыва наших танковых сил через горные перевалы Большого Хингана. Генштаб, однако, настойчиво уверяет меня, что использование в составе вашего фронта 6-й гвардейской танковой армии генерала Кравченко и явится как раз наибольшим сюрпризом для японцев. Так что окончательное решение по этому и другим конкретным вопросам наступательной операции в Маньчжурии придётся принимать вам. Поэтому, товарищ Малиновский, надо быстрее вникнуть в суть дела и предложить Ставке лучшее решение со всех точек зрения. Военная кампания на Дальнем Востоке не должна занять много времени. Это главное.

— А какие силы, кроме 6-й гвардейской танковой армии, ориентировочно войдут в состав Забайкальского фронта, товарищ Сталин? — эта составляющая в первую очередь взволновала маршала Малиновского.

— Силы у вас получаются внушительные, товарищ Малиновский, — уверенно ответил Верховный. — Группировка окончательно ещё не сложилась, но по докладам Генштаба, в неё войдут, кроме танковой, ещё четыре общевойсковых армии. Войска 17-й и 36-й армий генералов Данилова и Лучи некого уже находятся в районах сосредоточения на Маньчжурской границе, 39-я армия генерала Людникова перебрасывается в Монголию из Восточной Пруссии. Две армии, 53-я и 6-я гвардейская танковая, ваши. Кроме того, в составе Забайкальского фронта будет действовать советско-монгольская конно-механизированная группа генерала Плиева. Поддерживать войска фронта с воздуха поручено 12-й воздушной армии маршала авиации Худякова, а прикрывать его будет армия ПВО страны генерала Рожкова.

— Товарищ Сталин, когда перечисленные вами войска должны быть в готовности к началу боевых действий? — поставил «самый секретный вопрос» маршал Малиновский и сразу же дополнил его: — И когда я должен вступить в командование Забайкальским фронтом?

— Переброска войск на Дальний Восток началась ещё в апреле, товарищ Малиновский, и по расчётам Генштаба должна завершиться до конца июля, — уклончиво высказался Верховный. — Вы вступаете в командование Забайкальским фронтом сразу же после Парада Победы. Ставка же издаст соответствующие приказы несколько позднее Так будет лучше. Но на разработку плана фронтовой операции вам отпускается только пять дней. Так что, товарищ Малиновский, завтра же и приступайте. Генштаб всё необходимые данные вам предоставит.

Вылетев из Ворошилова 11 числа, в полдень 13 июня маршал Мерецков тоже прибыл в Москву и вечером был принят Сталиным. Его доклад получился продолжительным. Верховного Главнокомандующего интересовали конкретные детали подготовки Приморской группы войск к операции, как прошёл переход Чугуевской оперативной группы через хребет Сихотэ-Алинь, как организовано боепитание войск, достаточна ли помощь войскам в обустройстве со стороны местных партийных и советских органов? Лишь в конце разговора Сталин осведомился о реакции японцев на усиленные «оборонительные мероприятия» наших войск вдоль границы с Маньчжурией, имеются ли случаи провокационных действий с их стороны, возможно ли вообще развязывание военного конфликта со стороны Японии.

За время подготовки к Параду Победы многие из заслуженных военных чинов побывали в кабинете Верховного Главнокомандующего. Но особое внимание Сталин уделил встречам с теми, кому ещё предстояло сразиться с последним противником на Дальнем Востоке, и кого он знал понаслышке, по докладам представителей Ставки и командующих фронтами. Вообще, личному знакомству он всегда придавал первостепенное значение. Верховный понимал, что и для них, кто до этого лично не общался с «товарищем Сталиным», разговор по душам непременно создаст нужный психологический настрой и вдохновит на исключительную самоотдачу, а то и на подвиг в жестоком бою.

Рутинными оставались лишь его встречи с маршалом Василевским и генералом армии Антоновым. Тут всегда разговор был сугубо определённый, по конкретному делу. Но в середине июня они отнюдь не всегда касались только предстоящей Дальневосточной кампании. В их присутствии нередко председатель Госплана Вознесенский обсуждал с председателем СНК корректировки плана производства остродефицитной продукции на второе полугодие сорок пятого, нарком финансов Зверев — распределение финансовых средств на «непредвиденные цели», нарком иностранных дел Молотов — о решении Советского правительства прекратить отправку на родину швейцарских граждан по репатриации. Резон для этого был основательный-. В Москву поступили сведения о препятствиях, чинимых швейцарскими властями, отправке в Советский Союз наших граждан и военнопленных, которые находились в невыносимых условиях в Швейцарии.

Пополудни 16 июня командующий Приморской группой войск маршал Мерецков представил в Ставку свой план проведения наступательной операции. Накануне он был детально рассмотрен в Генштабе и в целом одобрен. Вместо частной операции силами 35-й и 1-й Краснознамённой армий на Хутоу — Мишаньском направлении Военный совет Приморской группы предлагал общее наступление всех армий на Харбин и Гирин, навстречу войскам Забайкальского фронта.

Ближайшей задачей ударной группировки войск маршала Мерецкова считался разгром противостоящих сил 1-го фронта противника и овладение важным узлом обороны и коммуникаций — городом Муданьцзяном. В дальнейшем войскам Приморской группы предстояло развивать наступление на Гирин, навстречу войскам Забайкальского фронта, а частью сил — на Харбин, навстречу войскам Дальневосточного фронта, с целью расчленения, окружения и окончательного разгрома Квантунской армии.

Ведущая роль в выполнении ближайшей задачи Приморской группы отводилась войскам 5-й армии генерал-полковника Крылова. Им предстояло прорвать Пограничненский укрепрайон и на восемнадцатый день операции овладеть важнейшим опорным пунктом, Муданьцзяном.

Правее 5-й армии в составе ударной группировки наступала 1-я Краснознамённая армия генерал-полковника Белобородова. Нанося главный удар из района Турий Рог, краснознамёнцы во взаимодействии с войсками генерал-полковника Крылова должны были разгромить Мулинско-Муданьцзянскую, а совместно с 35-й армией генерал-лейтенанта Захватаева — Мишаньскую группировки японцев.

Войска 25-й армии генерал-полковника Чистякова на первом этапе операции должны были большей частью своих сил действовать в составе главной войсковой группировки. Ближайшей задачей армии являлось овладение Дуннинским укрепрайоном и выход на восьмой день операции в район Лаохэйшаня. В дальнейшем, 25-я армия, получив в своё распоряжение левофланговый стрелковый корпус 5-й армии и, продолжая наступление в западном и юго-западном направлениях, на двадцать пятый день операции должна была выйти на рубеж Ванцин — Тумынь — Чаньчунь.

Частью сил войска 25-й армии наносили вспомогательный удар из района Барабаш — Краскино вдоль побережья Японского моря. Целью этого удара являлось обеспечение левого фланга Приморской группы войск и нарушение важных коммуникаций противника, связывающих Корею и Маньчжурию по кратчайшему пути.

Главные силы 35-й армии, нанося вспомогательный удар из района Губерово, имели ближайшей задачей овладение Хутоуским укрепрайоном. В дальнейшем они наступали на Мишань. Частью сил армия занимала оборону по восточным берегам Уссури и Сунгач с задачей надёжно прикрыть железную и шоссейную дороги на участке Губерово — Спасск-Дальний.

Чугуевская оперативная группа также выполняла вспомогательную задачу, удерживая оборону на побережье Японского моря от Тетюхи до бухты Валентина и от Владимиро-Александровского до Шкотово.

Стремление Военного совета Приморской группы войск обеспечить максимальную силу первоначального удара обусловило необходимость всё четыре армии развернуть в первом эшелоне их оперативного построения. В качестве своего фронтового резерва маршал Мерецков решил использовать отдельные 87-й и 88-й стрелковые корпуса, а также 84-ю кавалерийскую дивизию.

При глубине наступательной операции до пятисот километров ближайшую задачу планировалось выполнить со средним суточным темпом продвижения восемь-десять километров. Такой низкий темп наступления определялся необходимостью прорыва мощных укрепрайонов и трудными условиями горно-лесистой местности.

С учётом конкретных условий действий, силы и средства на фронте Приморской группы войск массировались по участкам прорыва.

Поэтому план операции предусматривал нанесение сокрушительного удара на сравнительно узком фронте с расширением прорыва в сторону флангов. Для решения этих задач армии, действовавшие на направлении главного удара, получили зауженные полосы наступления и значительные средства усиления, что позволяло создать высокие оперативные плотности.

Предложенный Военным советом Приморской группы войск план операции поддержали будущий Главком дальневосточной группировки маршал Василевский, начальник Генштаба генерал армии Антонов, Главком ВМФ адмирал флота Кузнецов. Верховный тоже посчитал решение оптимальным, но предложил маршалу Мерецкову более сжато и конкретно определить задачи левофланговой 25-й армии. Сталин заявил, что её основные силы более целесообразно сосредоточить на левом фланге, ибо их быстрый прорыв вдоль северокорейского побережья обеспечит крупный успех десантной операции Тихоокеанского флота в порты Юки, Расин и Сейсин.

Ставка утвердила решение Военного совета Приморской группы войск и поставила перед ним задачу подготовить к 25 июля общее наступление всех её армий.

Когда обсуждение оперативного плана Приморской группы войск маршала Мерецкова закончилось, Верховный, обращаясь ко всем присутствующим, сказал:

— Вот, товарищ Молотов получил письмо американского посла, в котором его правительство ставит нас в известность, что оно готово разрешить Итальянскому правительству объявить войну Японии. И эту канитель тянут уже несколько месяцев. Какая показная предупредительность. Почти три года водили нас за нос с открытием «второго фронта» в Европе, а тут вдруг стушевались перед формальным актом.

Нарком Молотов уверенно добавил:

— Возможно, даже ставится цель этим шагом спасти разгромленную Италию от законных репараций в пользу Советского Союза, товарищ Сталин?

— Возможно и так, — согласился Сталин, — но мы узнаем об этом позднее, на конференции глав правительств союзных государств в Потсдаме.

— А я всё же побеспокою господина Гарримана, что значит это его письмо? — заметил нарком иностранных дел и отправил документ в свою пухлую панку служебных бумаг.

Пять суток, отпущенные маршалу Малиновскому на разработку оперативного плана наступления войск Забайкальского фронта в Маньчжурии, пролетели как один день. Вечером 18 июня план докладывался в Ставке. Он исходил из необходимости разгромить Квантунскую армию в кратчайший срок. Полное поражение её главным силам планировалось нанести в течение полутора-двух месяцев Командующий Забайкальским фронтом, однако, оговорился, что при благоприятных условиях враг может быть уничтожен значительно раньше. Детализировать эти «благоприятные условия» он не стал.

Войскам Забайкальского фронта предстояло сразиться не только с крупными силами японской пехоты, но также с войсками Маньчжоу-Го и князя Дэ Вана из Внутренней Монголии. В ближайшее время японское командование, докладывал маршал Малиновский, предпримет всё зависящее от него, чтобы усилить это направление. Следовательно, нужно учесть, что здесь появятся силы из Северного Китая, равные семи-восьми пехотным дивизиям.

Всего, таким образом, в первые полтора-два месяца операции Забайкальский фронт может встретить до семнадцати-восемнадцати японских дивизий, шесть-семь дивизий Маньчжоу-Го и Внутренней Монголии, две-три танковые дивизии.

Основная идея решения командующего Забайкальским фронтом на наступление состояла в том, чтобы мощным ударом в центре быстро разгромить японские войска прикрытия, упредить противника в занятии перевалов на Большом Хингане, преодолеть горный хребет и на пятый-шестой день операции подвижными соединениями, а на десятый-пятнадцатый день, в зависимости от хода операции, главными фронтовыми силами выйти на рубеж Солунь — Дабаньшань, то есть на глубину триста пятьдесят километров. В дальнейшем, намечалось во взаимодействии с Приморской группой войск завершить окружение главных сил Квантунской армии в Центральной Маньчжурии, уничтожить или пленить их и выйти на границу с Северным Китаем и на Ляодунский полуостров, к Дальнему и Порт-Артуру.

Маршал Малиновский предложил создать три группировки войск. Главная ударная группировка в составе 6-й гвардейской танковой, 39-й, 17-й и 53-й армий развёртывалась на рубеже Тамцак-Булак — Югодир — Хид. Вспомогательные группировки создавались на фронтовых флангах.

Главная группировка фронта строилась в два эшелона: 39-я, 6-я гвардейская танковая и 17-я армии находились в первом эшелоне, 53-я армия — во втором. На направлении главного удара располагался и резерв командующего фронтом в составе 227-й и 317-й стрелковых дивизий, 111-й танковой дивизии, 201-й танковой бригады, соединений и частей истребительно-противотанковой и зенитной артиллерии.

Одновременно предусматривалось нанести два вспомогательных удара с целью обеспечения главной ударной группировки фронта: первый — силами 36-й армии, развёрнутой также в двух группировках на фронте двести пятьдесят километров, на Хайлар, Чжаланьтунь; второй — силами советско-монгольской конно-механизированной группы, развёрнутой в двух оперативных группировках на фронте в триста пятьдесят километров, на Долоннорском и Калганском направлениях.

В составе ударной группировки на фронте триста шестьдесят километров основные усилия сосредоточивались в центре для наступления на Лубэй и Чанчунь. Здесь концентрировалась большая часть сил и средств фронта: стрелковых дивизий — пятьдесят четыре процента, танков и САУ — три четверти, орудий и миномётов — шестьдесят два процента.

Наступление планировалось начать одновременно на нескольких направлениях на широком фронте. Среднесуточный темп наступления при выполнении ближайшей задачи планировался: для танковых соединений — семьдесят километров, для стрелковых — двадцать три.

Войска 39-й армии генерал-полковника Людникова с 61-й танковой дивизией на острие должны были нанести главный удар из района юго-западнее Халун — Аршана, в общем направлении на Солунь. Обходя Халун-Аршанскнй укрепрайон с юга, армия имела ближайшей задачей выйти на рубеж реки Урленгуй-Гол в шестидесяти километрах от границы. В дальнейшем стремительным ударом отрезать пути отхода Солуньской группировке противника на юго-восток и на пятнадцатый день операции овладеть районом Солунь, глубиной триста пятьдесят километров.

Кроме того, 39-я армия должна была нанести вспомогательный удар силами двух стрелковых дивизий в направлении Хайлара и совместно с 36-й армией не допустить отхода Хайларской группировки к Большому Хингану. Этот удар имел целью воспретить взаимодействие между Солуньской и Хайларской группировками японцев. Одновременно армия одной стрелковой дивизией должна была наступать в направлении Халун-Аршана с севера с тем, чтобы сковать правый фланг войск укрепрайона.

Соединениям 6-й гвардейской танковой армии генерал-полковника Кравченко ставилась оперативная задача: нанести стремительный удар из района юго-восточнее Тамцак-Булака на Лубэй и, не позднее пятого дня с начала операции, преодолеть Большой Хинган и закрепить за собой перевалы на глубине триста пятьдесят — четыреста километров. В дальнейшем главными силами армии выйти на рубеж Чанчунь — Мукден глубиной восемьсот с лишним километров. Выполнение этой стратегической задачи лишало противника любой возможности к сопротивлению.

6-я гвардейская танковая армия имела реальные возможности для решения этой оперативной задачи. В её составе было два механизированных и один танковый корпуса, две мотострелковые дивизии и значительные средства усиления. В армии имелось свыше тысячи танков и САУ, почти двести бронемашин, тысяча сто пятьдесят орудий и миномётов, сорок три установки реактивной артиллерии. По составу сил и средств она была способна к решению самостоятельных оперативных задач в большом отрыве от общевойсковых объединений и на большую глубину.

Войска 17-й армии генерал-лейтенанта Данилова должны были наступать в общем направлении на Дабаньшань с задачей, обеспечивая правый фланг и коммуникации 6-й гвардейской танковой и 53-й армий от удара с юга и юго-запада, на пятнадцатый день операции овладеть районом Линьдун, Линьси, Дабаньшань глубиной триста пятьдесят километров. Имея три стрелковых дивизии и средства усиления (сто тридцать семь танков и САУ, восемьсот тридцать орудий и миномётов, двадцать четыре реактивные установки), армия развёртывалась в полосе двухсот километров и должна была наступать на двух направлениях, разделённых труднопроходимой местностью в шестьдесят-восемьдесят километров.

Войска 53-й армии генерал-полковника Манагарова составляли второй эшелон фронта. Они должны были продвигаться за 6-й гвардейской танковой армией и выйти в район Туцюань, Лубэй в готовности к развитию оперативного успеха в направлении Мукдена.

План операции, предложенный маршалом Малиновским, полностью отвечал сложившейся обстановке и возможностям войск Забайкальского фронта. Он получил поддержку Военного совета фронта.

Ставка утвердила его без особых замечаний и поручила фронтовому командованию подготовить к 25 июля общее наступление участвующих в ней армий.

Без особых замечаний 20 июня был рассмотрен и утверждён Ставкой план операции войск Дальневосточного фронта генерала армии Пуркаева.

Каждое из его войсковых объединений — 2-я Краснознамённая, 15-я и 16-я армии, а также 5-й отдельный стрелковый корпус — имело свою боевую задачу и своё направление для наступления.

Характерной особенностью в подготовке операции Дальневосточного фронта была неизбежность форсирования крупных водных преград — Амура к Уссури. Это обстоятельство требовало проведения большого количества мероприятий и особо учитывалось при планировании как фронтовой, так и армейских операций.

Конец второй и начало третьей декады июня прошли в Москве под знаком тщательной и напряжённой подготовки к Параду Победы. Завершались последние тренировки фронтовых сводных полков. В столь же напряжённом ритме работал Верховный Главнокомандующий.

Вечером 20 июня Сталин принял в Кремле командармов Приморской группы войск — генералов Белобородова, Крылова, Чистякова и Захватаева. В следующий вечер перед ним предстали командармы Забайкальского фронта — генералы Данилов, Кравченко, Людников, Лучинский и Манагаров. Всё они, прошедшие через горнило советско-германского фронта, были достаточно молоды и психологически готовы, чтобы выполнить последнее боевое задание Ставки на Дальневосточном театре военных действий. Всё они с энтузиазмом приняли и эту «неизбежную ношу».

Парад Победы и торжественный приём в Георгиевском зале Кремля в честь его участников были восприняты с чувством достойно исполненного долга. Первым через Красную площадь прошёл сводный полк Карельского фронта. Его командующий, маршал Мерецков, первым, 27 июня, покинул Москву, чтобы непосредственно готовить войска Приморской группы к нанесению удара по противнику, окопавшемуся на Маньчжурской границе.

28 нюня Ставка окончательно утвердила планы наступательных операций войск дальневосточной группировки.

В полдень 4 июня экс-премьер Хирота нанёс следующий визит в Геру. В беседе с послом Советов Маликом он намекнул, что считает эти встречи началом официальных переговоров представителей Японии и СССР. Однако «упрямый русский дипломат» занял твёрдую позицию и заявил, что его страна удовлетворена существующим состоянием отношений с восточным соседом и в силу союзнических обязательств с Великобританией и Соединёнными Штатами не может участвовать в акциях, которые не отвечают союзническому долгу. Лично он не уполномочен вести какие-либо переговоры, и Японское правительство должно устанавливать по этому поводу прямые связи с Москвой. Хирота снова уехал ни с чем.

Министр иностранных дел Того не стал беспокоить премьер-министра Судзуки срочным докладом о второй встрече Хироты с послом Маликом, посчитав его «неактуальным». Но вечером он узнал, что по распоряжению Ставки в Далянь улетел начальник Генштаба армии генерал Умэдзу. На оперативном совещании 5 июня с командующими Квантунской армией и экспедиционными силами в Китае генералами Ямадой и Окамурой были уточнены пункты приказа Ставки от 30 мая и определены меры по ускорению подготовки плацдарма и войск для войны против Соединённых Штатов и Советского Союза на континентальном театре военных действий — в Китае, Маньчжурии и Корее. Эти меры означали подготовку взаимодействия между войсками Квантунской армии, 17-го фронта в Корее и экспедиционными силами в Китае.

На основании приказа Ставки, японские войска в Китае производили существенную перегруппировку. Против гоминдановской армии, а также в составе войск, блокировавших освобождённые районы и партизанские базы, были оставлены лишь части прикрытия. Главные же силы сосредоточивались на основных коммуникациях с задачей выйти в приморские районы Восточного и Юго-Восточного Китая и занять оборону против возможных американских десантов. Наиболее крупные группировки создавались в Северном Китае, чтобы в случае военных действий с Советским Союзом усилить Квантунскую армию и войска 17-го фронта в Корее.

Когда 10 июня начальник Генштаба вернулся с материка в Токио, военный министр тотчас встретился с ним и подробно расспросил Умэдзу о переменах в Квантунской армии за последние две недели. Генерал Анами не скрывал крайней озабоченности и тревоги:

— Военное министерство и Генштаб, Умэдзу, только и занимаются материком, Квантунской армией. Но ведь Советы, в борьбе с Великой Империей, непременно постараются решить старую территориальную проблему в отношении принадлежности южной части Сахалина и Курильской гряды?

— И что же? Возможно, — «генштабист» не сразу понял направление мысли военного министра.

— Мы считаем, что главные события развернутся на фронтах Квантунской армии, на материке Но вдруг Советы предпримут наступление на Сахалине? С помощью морских десантов они быстро достигнут пролива Лаперуза и с ходу предпримут атаки на наши прибрежные укрепления на Хоккайдо.

Умэдзу попробовал успокоить военного министра:

— Вы, Анами, явно преувеличиваете возможности Советов. Границу с ними на Сахалине прикрывает хорошо оборудованный в инженерном отношении укреплённый район с гарнизоном свыше пяти тысяч человек. В любой момент гарнизон может быть усилен за счёт резерва 88-й пехотной дивизии.

— Я повторяю, Умэдзу, что силами 88-й пехотной дивизии невозможно прикрыть всё западное побережье полуострова.

— А зачем прикрывать всё побережье? Вы допускаете высадку десанта на дикий берег, Анами?

— Не только допускаю, но, скорее всего, это так и произойдёт, Умэдзу. Десант высадится вблизи Эсутору с последующим наступлением в северном или южном направлении.

— Единственное, что можно предпринять в нашем положении, Анами, так это усилить дозоры вдоль побережья. Тогда, в случае опасности, генерал Хигути сможет осуществить быстрый манёвр резервными силами.

— Но командующий 5-м фронтом не имеет резервов, Умэдзу. Всеми резервами распоряжается лично Ямада.

— Давайте поставим этот актуальный вопрос на Высшем совете по руководству войной и перед императором. Тогда вопрос прозвучит громче, Анами.

Императорская Ставка постепенно меняла военные акценты Китай, как объект захвата, потерял для Японии прежнее значение. Её войска готовились к сражениям за метрополию и на материке и на островах.

Курс на продолжение войны вместе с союзниками по восточно-азиатскому блоку был подтверждён на заседании Высшего совета по руководству войной 6 июня. Премьер-министр Судзуки заявил, что Великая Империя должна твёрдо придерживаться курса на затяжной характер войны, не считаясь ни с какими жертвами. Её упорство неизбежно вызовет к концу текущего года значительные колебания в решимости противника продолжать войну.

Скорее всего, это заявление председателя Высшего совета служило ублажению воинственных намерений императорской Ставки, нежели отвечало реально складывающейся обстановке Непредвзятый анализ последней, высказанный на этом же заседании Высшего совета министром иностранных дел Того, свидетельствовал о другом, а именно о том, что путём последовательно проводимых мер Советы подготавливают почву по линии дипломатии, чтобы при необходимости иметь возможность выступить против Великой Империи. Одновременно они усиливают военные приготовления на Дальнем Востоке. Поэтому существует большая вероятность того, что Советский Союз предпримет военные действия против Японии. Это может произойти во второй половине этого года, после летнего или осеннего периода.

Тем временем набирал темны третий этан мобилизации. Спешно формировались восемнадцать пехотных дивизий и четырнадцать смешанных бригад. Всё они предназначались для обороны метрополии и организационно входили в Токийскую, 50-ю, 54-ю и 59-ю армии. В числе пехотных дивизий было десять дивизий береговой обороны[29], которые предназначались для прикрытия западного и восточного побережий Хонсю, а также Сикоку и Кюсю. Чтобы обеспечить новые формирования продовольствием, которого остро не хватало, командующий 54-й армией генерал Хигасикуни предложил план уничтожения детей, стариков и больных, поскольку они «не годны для того, чтобы погибнуть вместе с Японией»[30].

Почти неделю, с 7 по 12 июня, продолжалась 87-я чрезвычайная сессия парламента. Дебаты по внешней политике страны носили острый характер. Казалось порой, что шовинистический настрой значительной части депутатов приведёт к непоправимому — принятию безальтернативного решения о продолжении войны до победного конца. Но умеренной части парламентариев всё же удалось сдержать оголтелый напор завзятых «камикадзе».

В кризисные моменты их умело сдерживал премьер-министр Судзуки. Он то и дело напоминал «чересчур воинственным ораторам», среди которых особым рвением отличались военно-морской министр адмирал Ионаи и военный министр генерал Анами, о «мирной позиции» императора. Как-то охлаждала «горячие головы» и неизбежная потеря Окинавы. Тогда, это понимало подавлявшее большинство депутатов, массированные налёты американской авиации нанесут Великой Империи непоправимый ущерб.

Практически ежедневно с конструктивной позицией настойчиво добиваться замирения с Великобританией и Соединёнными Штатами выступал министр иностранных дел Того. Но и «первый дипломат» Японии скептически рассматривал возможность использовать в этом деле посредническое участие Советского Союза. Более того, на секретном заседании парламента 11 июня Того заявил, что на отношения с Советами «нельзя смотреть оптимистически. Наоборот, СССР может вступить в войну против Японии».

Итоговая резолюция парламентской сессии, принятая большинством депутатов 12 июня, гласила: «Добиться мира с Англией и США при посредничестве СССР»[31].

Ставка неустанно требовала от военного министра генерала Анами дальнейшего усиления группировки сухопутных войск в метрополии. 14 июня в адрес императора Хирохито поступил доклад военного министерства, что на южный остров Кюсю переброшен штаб 40-й армии из состава утратившего прежнее значение 10-го фронта, дислоцированного на Тайване. До конца июля из вновь формируемых соединений армия получит не менее трёх дивизий береговой обороны и две отдельных смешанных бригады. Вместе с Объединённым флотом 30-я армия прикроет южные подступы к метрополии.

Практически одновременно с усилением войсковой группировки в метрополии, Ставка спешно наращивала силы Квантунской армии. Авиационная и агентурная разведки систематически доносили с середины мая об усилении активности Советов в пограничных районах Монголии и Приморья. Начальник Генштаба генерал Умэдзу утверждал, что его никогда не введёт в заблуждение расширение оборонительных работ на передовых позициях, тогда как значительное наращивание войск «северного противника» фиксируется уже невооружённым глазом. Министр иностранных дел прав — опасность войны со стороны СССР нарастает. Последовал ответный ход. 16 июня в центр Маньчжурии из Китая, из состава 43-й армии, началась переброска сразу четырёх пехотных дивизий. Генерал-лейтенант Ямада распорядился об использовании их в качестве оперативного армейского резерва.

Вечером 17 июня японский посланник в Швейцарии Касэ получил наконец из Токио правительственную телеграмму, в которой он уполномочивался передать американскому представителю Даллесу мирные предложения своей страны. Их перечень не отличался большим разнообразием: изменение условия о безоговорочной капитуляции; сохранение императорского режима; сохранение действующей конституции; Корея и Тайвань остаются за Японией[32].

Попытки Касэ на следующий день непосредственно связаться с резиденцией Даллеса в Берне не увенчались успехом. Глава американского разведцентра оказался в отъезде. Пришлось использовать апробированный ранее канал связи. «Мирные условия» были переданы японским банкирам Иосимуре и Китамуре, членам Совета Банка международных расчётов в Швейцарии, которые через сотрудника этого же банка шведского банкира Якобсена переправили их в адрес Даллеса.

Третий этап мобилизации быстро подчищал тылы Великой Империи. Всё способные держать оружие призывались под знамёна её боевых защитников. В начале третьей декады июня Генштаб по поручению Ставки приступил к широкой мобилизации в Маньчжоу-Го среди японских колонистов. По его расчётам, она могла дать не менее десяти-двенадцати пехотных дивизий для укомплектования 34-й и 44-й армий, которые в мае и июне были переброшены в Маньчжурию для усиления 3-го и 5-го фронтов Квантунской армии генерал-лейтенанта Ямады.

Продолжался третий этап повальной мобилизации на всей территории Кореи. До конца июня дислоцированный на полуострове и прибрежных островах 17-й фронт пополнился вновь сформированной дивизией береговой обороны и отдельной смешанной бригадой.

Военная ситуация вокруг Великой Азиатской Империи быстро осложнялась. 22 июня вновь собрался на заседание Высший совет по руководству войной, в работе которого принял участие император Хирохито.

Открывая заседание, премьер-министр Судзуки заявил, что никогда ещё нация не находилась в столь сложной военно-политической ситуации, как это имеет место в конце июня. Падение Окинавы на юге явилось тяжёлым ударом для японских вооружённых сил. Поле боя неумолимо приближается к метрополии. Всё попытки завязать мирные переговоры с англо-американцами пока не увенчались успехом. Но всё более угрожающим становится положение на севере страны. Вступление в войну Советов сделает ситуацию непредсказуемой. Япония не в состоянии воевать на два фронта. Это должно быть ясно всем присутствующим.

После столь пессимистического вступления председатель Высшего совета предоставил слово императору. Монарх не стал утруждать себя глубоким анализом сложившейся обстановки и как бы продолжил основную мысль премьер-министра Судзуки. Он обратил внимание членов Высшего совета на то, что уже целые кварталы столицы Великой Империи лежат в развалинах. В стране нет реальных сил, чтобы предотвратить дальнейшие разрушения. Народ бедствует. Моральный дух нации подорван и продолжает падать. Отмечается рост коммунистических настроений. Хирохито высказался за быстрейший поиск мирных решений и прекращение войны, не назвав ни одного приемлемого пути для достижения этой цели.

Прозвучали на заседании и настойчивые предложения противоположного смысла.

Военно-морской министр адмирал Ионаи и его начальник Генштаба адмирал Тоёда не скрывали отрицательного отношения ко всем «мирным поползновениям» и ратовали за продолжение войны «любыми средствами». Сражение за метрополию, по их мнению, должно не только сплотить нацию, но и убедить противника в невозможности достижения окончательной победы над Японией. Они открыто обвинили министра иностранных дел Того в том, что он по дипломатическим каналам инициирует «переговорный процесс» с американскими представителями в Европе. И это, дескать, подрывает моральные устои японского народа, способного отстоять свой суверенитет. Военный совет по руководству войной должен принять исчерпывающее решение и план обороны метрополии, приступить к формирований сил народного ополчения.

Министр иностранных дел Того пояснил свою позицию. Он действует строго в рамках постановления последней сессии парламента страны и никоим образом не форсирует быстрейшее замирение с англо-американским противником. При этом он не хуже высших военных чинов понимает ущербность не обоснованных и поспешных уступок «злейшему врагу». Главные усилия он, Того, направляет на то, чтобы не допустить военного конфликта с Советами. Более того, по его мнению, ещё не задействованы значительные возможности, чтобы использовать высокий международный авторитет Советского Союза для достижения сносного мира с союзниками Москвы. Достичь этого нелегко. Над настоящим в отношениях с Советами довлеет груз прошлых ошибок, когда инициатива в практических действиях, вроде бы, прочно находилась в руках Великой Империи. Теперь, к сожалению, наступили другие времена. Кто не усвоил этой очевидной истины, гот не должен навязывать Высшему совету своих ошибочных оценок.

Решения, принятые Высшим советом по руководству войной 22 июня, казалось, учитывали исключающие друг друга точки зрения. С одной стороны, министерству иностранных дел поручалось всемерно активизировать контакты с Советами, как по политическим вопросам, так и по развитию экономических связей с их центральными и местными органами, в частности Приморского и Хабаровского краёв. С другой, Генштаб армии получил приказ Ставки сформировать в Маньчжурии 30-ю армию и укомплектовать её соединениями из японских колонистов Маньчжоу-Го. Организационно она включалась в состав 3-го фронта Квантунской армии. Одновременно, наиболее уязвимое, Приморское направление спешно подкреплялось дополнительными частями боевого усиления и тылового обслуживания.

Завидную «настырность» проявлял в сложной обстановке экс-премьер Хирота. Утром 24 июня он вновь прибыл в Геру и от имени Японского правительства передал послу Советов Малику конкретные «взаимовыгодные предложения». Наиболее заманчивым представлялось то из них, где речь шла о поставках в Советский Союз редких металлов и натурального каучука в обмен на расширение экспорта в Японию советских нефти и древесины. Хирота высказал мнение об объединении усилий «великой сухопутной державы» России и «морской державы» Японии в деле оказания друг другу поддержки в сохранении мира в Восточной Азии, а также необходимости заключения двустороннего соглашения о ненападении. Посол Советов Малик снова отклонил всё японские предложения, сославшись на «неуполномоченность» вести столь ответственные переговоры, и порекомендовал «правительственному ходатаю» направить официальные документы такого рода непосредственно в Москву.

Встретившись в середине того же дня с Хиротой, министр иностранных дел Того так и поступил. В адрес японского посла в Москве Сато была направлена срочная телеграмма с перечнем важнейших предложений Токио. Они носили радикальный характер. Великая Империя намеревалась добровольно вернуть Советскому Союзу южную часть Сахалина и Курильские острова. При определённых обстоятельствах, а именно невозможности возвращения личного состава Квантунской армии на родину, предлагалось использование её соединений в качестве рабочей силы в зачёт возможных репараций. Дипломату поручалось без промедления представить их правительству Советов и постараться быстрее получить на них ответ. Но как было этого добиться, кому их передать?

Заинтригованный визитами экс-премьера Хироты в Советское посольство, начальник Генштаба армии генерал Умэдзу в ночь на 25 июня неожиданно приехал в ведомство Того, чтобы переговорить с министром иностранных дел с глазу на глаз. Тема эта, как понимали члены Высшего совета по руководству войной, касалась сокровенных секретов высшего государственного уровня и не могла быть доверена телефонному обмену мнениями.

Военная обстановка на южном фронте не располагала к особым сантиментам, но каждый из собеседников был более сведущ в делах своего ведомства, и это обстоятельство как бы раздвигало рамки особо квалифицированных оценок ситуации. А она повсеместно становилась всё серьёзней, загоняя Великую Империю в безысходный тупик.

Начальник Генштаба армии спросил:

— С чем вернулся Хирота на этот раз из Геры, Того?

— Переговоры проходили трудно, — неопределённо ответил министр иностранных дел, но тут же добавил: — Советы находятся на гребне победоносного успеха и поэтому не спешат проявлять какую-то заинтересованность в установлении более тесных контактов с Японией. Мне это понятно. Председателя Сталина значительно больше занимают сейчас сложные европейские отношения, тот же «германский вопрос».

— Но главный вопрос в этом деле уже решён. Победа над Гитлером достигнута. И это для Советов основное грандиозное достижение.

— Советы стремятся извлечь из своей победы максимальную пользу, а этому противятся их недавние союзники. Судя по сообщениям американской и английской прессы, всё большие разногласия вызывает вопрос об установлении приемлемого режима в послевоенной Польше. Он, кстати, присутствовал в числе основных на обеих конференциях «Большой тройки» в Тегеране и Ялте.

— Насколько я понимаю, Того, Английское правительство намерено любой ценой быстрее сбыть в Польшу эмигранта Миколайчика и скрупулёзно торгуется с Москвой за каждый министерский портфель Но позиции правительства Черчилля не столь сильны сейчас в международных делах, как это имело место даже год назад.

Министр иностранных дел согласился:

— Да, Умэдзу, премьер Черчилль для Советов в данный момент не самый сильный оппонент. К тому же, Миколайчик в годы войны оказывал на ситуацию в Польше минимальное влияние. Его имя всплыло только в связи с трагедией военнопленных польских офицеров под Смоленском.

— И всё же, Того, что ждёт нас в отношениях с Советами? — начальник Генштаба армии вернул диалог на круги своя. — С Англией и Соединёнными Штатами Америки мы ещё можем продолжать длительное сражение, но борьба на два фронта для Японии не по плечу.

— Не буду скрывать, Умэдзу, что опасности с Севера нарастают. Американские газеты всё активнее обсуждают проблемы новой встречи «Большой тройки». Видимо, она действительно скоро состоится. Я склонен думать, что на конференции будет обсуждаться вопрос о том, как поступить с Японией.

— Вы считаете, что он ещё не решён?

— До конца, к сожалению, не решён, — уверенно заявил министр иностранных дел. — Это очевидно из действий американской стороны. По сообщениям из Швейцарии, Даллес получил наши мирные предложения.

— Тем временем в Приморье прибывают и прибывают дополнительные войска Советов, — как-то невесело возразил начальник Генштаба армии.

Того, сделав паузу, всё же не согласился:

— Но вы недавно инспектировали Квантунскую армию, Умэдзу, и остались довольны её возросшей боеготовностью. На материке у нас нег войск более надёжных, чем её силы. Это наша главная надежда.

— Для защиты такой большой территории, как Маньчжурия, наличных сил у генерала Ямады может просто не хватить. Непременно скажется и огромный боевой опыт русских, разгромивших вермахт.

Их военная техника более мобильна. Генштаб очень беспокоит вопрос возможного использования Советами танковых войск. Но где, на каком направлении это может произойти практически? Вот большой вопрос, Того.

— Есть, однако, вопросы и в отношении действий их авиации, Умэдзу. Будет ли она использоваться против объектов в метрополии, как это делают американцы?

— Это, Того, второй большой вопрос. С учётом событий недавнего прошлого Советы имеют моральное право не слишком считаться с интересами нации. Они вольны действовать только с учётом собственных намерений. А наша противовоздушная оборона слишком слаба. Теперь это очевидно даже для императора, который утратил прежние иллюзии по поводу её прочности.

— Я думаю, Умэдзу, что войны с Советами не избежать. Но, скажите, для чего в таком случае они проводят оборонительные работы на приморской границе, о которых вы говорили на последнем заседании Высшего совета? Ведь они же непременно намерены наступать?

— Это наиболее убедительный дезинформационный приём, Того. Помните, Гитлер сосредоточивал войска близ советской границы, а на запросы Москвы отвечал, что они отведены на отдых перед решающим броском на Британские острова. Вполне может статься, что именно на участке этих самых оборонительных работ в Приморье и будет нанесён удар по позициям 3-го фронта Квантунской армии.

— Полагаю, что июль окончательно прояснит ситуацию, Умэдзу, и на Юге и на Севере. Возможно, он закончится трагедией для нации, хотя я и остаюсь оптимистом.

— Всё стало так непредсказуемо, так неопределённо, Того. Похоже, что всё лето мы так и не…

Диалог в этом месте прервался. Того позвонил премьер-министр Судзуки и пригласил его к себе. Престарелого премьера[33] не удовлетворил доклад Хироты о результатах поездки в Геру, и он решил обменяться мнениями с «первым дипломатом» Японии по поводу дальнейших «дипломатических шагов». Как преодолеть возникшую патовую ситуацию?

Хотя 26 июня предстояла ещё одна встреча Хироты с послом Маликом, собеседники пришли к очевидному выводу, что и она, скорее всего, не станет началом продуктивных переговоров. Так что же придумать в продолжение этой совершенно необходимой линии связи с «загадочным несговорчивым северным соседом»?

Предположение, что третья встреча экс-премьера Хироты закончится, как и две предыдущие, ничем, подтвердилось. Посол Советов Малик был «непробиваем». Министр иностранных дел Того, выслушав безрадостный доклад «незадачливого дипломата», решил, что этот путь налаживания контактов с «северным соседом» окончательно исчерпан и целесообразнее срочно направить в Москву для официальных переговоров какую-то представительную делегацию. Он позвонил премьер-министру Судзуки и, высказав это соображение, заметил, что готов сам её возглавить.

Премьер-министр Судзуки с этой идеей согласился и пообещал немедленно доложить о ней императору. Принял идею, как наиболее отвечающую сложившейся обстановке, и Хирохито. Монарх, однако, отклонил кандидатуру Того в качестве главы японской делегации и сам выступил с предложением, чтобы её возглавил экс-премьер принц Коноэ. По его мнению, он в большей мере отвечает образу современного либерального политика Великой Империи и сумеет на месте скорректировать позицию нации по ключевым вопросам — в части сохранения существующего режима, территориальных проблем и экономического взаимодействия в регионе. Этот вариант и был принят к исполнению. Оставалось толково скомплектовать состав самой делегации и договориться с наркоматом иностранных дел СССР о том, чтобы она была непременно принята официальными представителями Советского правительства. Такое исключительное поручение — договориться с Москвой о приёме высокой правительственной делегации — и получил от императора министр иностранных дел Того. Поручение было не из простых.

Утром 27 июня шведский банкир Якобсен встретился в Висбадене с руководителем американского разведцентра в Европе Даллесом и передал ему японские «мирные предложения». Телеграмму с текстом этих предложений Даллес немедленно направил в Вашингтон, резонно пол ахая, что мирная инициатива «главного дальневосточного противника» наверняка заинтересует президента Трумэна. Они могли очень пригодиться главе американской делегации на предстоящей встрече «Большой тройки» в Германии. В тот же день Якобсен сообщил о «мирных предложениях» Японии и представителям английской разведки в Лондоне.

В середине дня 28 июня министр иностранных дел Того получил донесение из Берна от посланника Касэ о передаче представителям США и Великобритании «мирных предложений» Японии… В последующие дни Токио сгорал от нетерпения в ожидании ответов на них из Вашингтона и Лондона.

Глава V Перегруппировка сил с учётом…

В конце июня, несмотря на чрезвычайную занятость проблемами предстоящей конференции глав союзных государств, председатель Совнаркома СССР выкраивал час-другой, чтобы обсудить какой-то из неотложных вопросов Дальневосточной кампании с маршалом Василевским. Сразу после полудня 29 июня Сталин вновь вернулся к теме «начальника штаба» Главного командования войск на Дальнем Востоке.

— Так кто же будет у вас начальником штаба, товарищ Василевский? — Верховный остановился посреди кабинета, искоса строго посмотрел на будущего Главкома дальневосточной группировки. — Пора всё наработки по планам фронтов свести к единому знаменателю.

Маршал Василевский доложил:

— Генерал армии Захаров всё же отказался от моего предложения и уже работает в штабе Забайкальского фронта, товарищ Сталин Свой отказ он обосновал тем, что работа во фронтовом штабе видится ему более активной. К тому же за время войны генерал Захаров достаточно сработался с маршалом Малиновским.

— В вашем штабе, товарищ Василевский, работа будет не менее активной, — вроде бы, недовольно возразил Верховный и тут же добавил: — Но настаивать не будем. У Ставки выбор в настоящее время богатый.

— Состоялся предметный разговор с генерал-полковником Курасовым, начальником штаба Земландской группы войск, которого я хорошо знаю по работе в Генштабе, — продолжил доклад маршал Василевский, — но и он попросил пока не перемещать его на другое место, товарищ Сталин, ввиду большой загрузки прибалтийскими делами. Во время приёма участников Парада Победы у меня состоялся разговор с начальником штаба 3-го Украинского фронта генерал-полковником Ивановым. В принципе он дал своё согласие.

— А вы полностью в нём уверены, товарищ Василевский? — выжидательная поза Верховного подтверждала серьёзность поставленного им вопроса. — Тот случай на 1-м Украинском фронте генерала Ватутина в сорок третьем об освобождении Гребёнки[34] на Фастовском направлении не повторится на Дальнем Востоке?

— Тот случай послужил для генерала Иванова предметным уроком, товарищ Сталин, — уверенно защитил подчинённого маршал Василевский. — Что дело обстоит именно так, свидетельствуют его последующая служба в штабах Закавказского и 3-го Украинского фронтов, а также недавнее присвоение ему очередного воинского звания «генерал-полковник».

Сам тон ответа маршала Василевского, по-видимому, убедил Верховного в правильности принятого решения в отношении кандидатуры начальника штаба Главного командования войск на Дальнем Востоке, и Сталин, как это не раз случалось в его кабинете, сразу перешёл к решению других важнейших вопросов.

Остановившись рядом с маршалом Василевским, Верховный не громко спросил:

— Когда вы планируете убыть к месту временной дислокации своего штаба, товарищ Василевский?

Будущий Главком дальневосточной группировки ответил без всяких раздумий:

— Через двое суток, товарищ Сталин, чтобы 5 июля непременно быть на месте. Кстати, не позднее этого срока всё фронты должны получить утверждённые Ставкой директивы.

— Получат, — спокойно подтвердил Сталин и уже на ходу добавил: — В ближайшие дни ГКО примет ряд постановлений по развитию проводной, радио- и телеграфно-телефонной связи Москвы с Забайкальем и Дальним Востоком[35]. Ставка должна иметь надёжную связь с вашим штабом и фронтовыми штабами, как это имело место на советско-германском фронте. Связь — важнейший фактор непрерывного и эффективного управления войсками.

— Есть полная уверенность, товарищ Сталин, что и с передислокацией войск удастся уложиться до конца июля, — маршал Василевский вернул разговор к наиболее «болезненной проблеме». — В последние дни июня перевозки войск и боевой техники достигли наивысшей отметки — до тридцати поездов в сутки. В общей сложности на железнодорожных путях Сибири, Забайкалья и Дальнего Востока и на маршах в районах сосредоточения и развёртывания находится в настоящее время до миллиона советских войск.

— Сейчас очень важно обеспечить надлежащую и прочную оборону государственной границы, а также побережья Японского моря и Татарского пролива, чтобы исключить любые неожиданности, — Верховный сделал акцент на первой части своего замечания. — Всё эти вопросы следует решить быстрее, не откладывая в долгий ящик.

Маршал Василевский возразил:

— Всё эти вопросы решаются комплексно, товарищ Сталин. С 1 июля оборона госграницы в Приморье приводится в состояние боевой готовности. Истребительная авиация фронтов и Приморской группы войск находится на аэродромах также в боевой готовности. Для прикрытия аэродромов от возможных воздушных десантов противника выделены мобильные танковые части. Оборона побережья в основном обеспечивается силами Тихоокеанского флота, а также Чугуевской оперативной войсковой группы.

Верховный закончил аудиенцию 29 июня пожеланием успехов, но всё же предупредил будущего Главкома дальневосточной группировки войск:

— Перед убытием из Москвы обязательно зайдите ко мне, товарищ Василевский. Придётся уточнить ещё некоторые вопросы боепитания войск.

Pix набиралось немало. Анализ ситуации, сложившейся на 1 июля, показал, что на железных дорогах Дальнего Востока не хватает угля. Местные ресурсы подошли к концу, и чтобы не сорвать график оперативных перевозок, требовалось получить разрешение ГКО на использование госрезервов, сохранявшихся в неприкосновенности. С отставанием от утверждённого графика шло накопление боеприпасов Медленно продвигались к районам боевых действий транспорты с самолётами. Затягивался ремонт бронетанковой техники. Серьёзно запаздывало комплектование медицинских учреждений.

Обоснованное беспокойство командования Забайкальского фронта вызывало положение в 6-й гвардейской танковой армии. С каждым днём нарастало отставание от графика движения эшелонов с её войсками и техникой.

Особенно остро ощущался недостаток автотранспорта в количестве трёх тысяч автомашин, которые предполагалось получить по месту выгрузки близ станции Даурия и в районе сосредоточения юго-западнее Тамцак-Булака.

Перед самым отъездом в Кремль во вторник, 3 июля, Верховный накоротке встретился на «Ближней даче» с будущим Главкомом дальневосточной группировки маршалом Василевским, ставшим на время кампании, «генерал-полковником Васильевым». Всё указания Сталина были конкретными, продуманными и взвешенными:

— Теперь от вас зависит очень многое, товарищ Василевский, и прежде всего непосредственная подготовка войск. Я скоро убываю в Берлин, на третью конференцию глав союзных государств. Обсуждению подлежат очень сложные вопросы: раздел Германии, контрибуции, новый порядок в Европе. Быстрота вашей операции обеспечит и силу нашего дальнейшего влияния на Дальнем Востоке, в Китае и Корее. Полная готовность войск и сил флота должна быть достигнута не позднее чем через три-четыре недели.

Прибыв утром 4 июля в Читу, ещё официально не назначенный командующим Забайкальским фронтом, маршал Малиновский сразу же приступил к решению неотложных вопросов сосредоточения фронтовых сил. Ровно сутки спустя он получил из рук маршала Василевского директиву Ставки на проведение наступательной операции. Особое внимание в ней обращалось на обеспечение бесперебойной работы железных дорог в границах фронта и прикрытие района сосредоточения главной войсковой группировки. Подготовку совместных наступательных действий войск Забайкальского фронта и Монгольской народно-революционной армии предлагалось закончить к 25 июля.

Верховный не любил неопределённостей и при подписании директивы Ставки приказал особо оговорить в ней порядок наступления войск генерал-полковника Кравченко: «6-й гвардейской танковой армии: действуя в полосе главного удара в общем направлении на Чанчунь к десятому дню операции форсировать Большой Хинган, закрепить за собой перевалы через хребет и до подхода главных сил пехоты не допустить резервов противника из Центральной и Южной Маньчжурии». Такая формулировка исключала сомнения относительно подлинного места танковой армии в оперативном построении фронтовых сил. Она могла находиться только в первом эшелоне наступающих войск и должна была вести за собой остальные армии.

Директива заканчивалась требованием строго соблюдать скрытность всех наших приготовлений: «К разработке плана операции допустить: командующего, члена Военного совета, начальника штаба фронта и начальника Оперативного управления штаба фронта — в полном объёме. Начальников родов войск и служб допустить к разработке специальных разделов плана без ознакомления с общими задачами фронта. Командующим армиями задачи поставить лично устно без вручения письменных директив фронта. Порядок допуска к разработке плана операции армии установить такой же, как для фронта. Всю документацию по оперативным планам действий войск хранить в личных сейфах командующего войсками фронта и командующих армиями».

В первый же день пребывания в Чите маршал Василевский поручил своему штабу организовать всестороннее изучение противника. Однако необходимость строгого соблюдения пограничного режима лишала возможности использовать такие средства и способы разведки, как артиллерийская инструментальная разведка, аэрофотографирование, боевая разведка. Поэтому во фронтах использовались в основном разведывательные данные центра и средства наземного визуального наблюдения. С этой целью в полосе 15-й армии Дальневосточного фронта каждый стрелковый полк имел до двадцати наблюдательных пунктов. В полосе 5-й армии Приморской группы войск было организовано почти шестьсот наблюдательных пунктов, с которых территория противника просматривалась на глубину до шести километров.

Была организована широкая сеть радиоперехвата. Радиоразведка круглосуточно работала и в штабах фронтов. С целью детального изучения оборонительных сооружений противника проводилось фотографирование приграничной полосы его обороны с самолётов без нарушения границ Маньчжурии и Кореи. Аэрофотографирование дало возможность полностью уточнить укрепления японцев в глубине до пятнадцати-двадцати километров.

Последующие дни первой декады июля будущий Главком дальневосточной группировки посвятил знакомству с войсками Забайкальского фронта. Вместе с маршалом Малиновским он побывал на основных участках сосредоточения войск, познакомился с условиями их предстартового размещения и моральным состоянием. С командующими 36-й, 39-й, 6-й гвардейской танковой, 53-й и 17-й армий удалось всесторонне обсудить оперативную обстановку и в пределах возможного — предстоящие боевые задачи.

Непосредственное знакомство с обстановкой на местах оказалось исключительно полезным с оперативной точки зрения. Были внесены существенные изменения в ранее принятые решения — сокращены сроки выполнения основных задач, предусмотренных директивой Ставки. Оказалось возможным форсировать Большой Хинган войсками 6-й гвардейской танковой армии не на десятый день операции, как планировалось ранее, а не позднее пятого дня. Почти на треть были сокращены сроки выхода общевойсковых армий на Маньчжурскую равнину. Овладение Хайларским укрепрайоном войсками 36-й армии было скорректировано не на двенадцатый, а на десятый день операции. Войска 53-й армии были смещены несколько правее, чем намечалось директивой Ставки, — в затылок 6-й гвардейской танковой армии с задачей неотступно следовать за ней.

В целом, на пять дней были сокращены первоначальные сроки и для войск, действовавших на правом крыле фронта — для 17-й армии и советско-монгольской конно-механизированной группы. Их стремительный прорыв к Дабаньшану, Долоннору и Калгану полностью исключал переброску резервов из Маньчжоу-Го и Центрального Китая в подкрепление фронтов Квантунской армии на Забайкальском и Приморском направлениях. Надёжно обеспечивался правый фланг ударной фронтовой группировки, наступающей непосредственно на Чанчунь и Мукден.

Ближе к вечеру 11 июля на командном пункте Монгольской народно-революционной армии маршалы Василевский и Малиновский встретились с её Главкомом маршалом Чойболсаном. Был обсуждён большой круг вопросов, связанных с участием монгольских войск в наступательной операции Забайкальского фронта. Организационно 5-я, 6-я, 7-я и 8-я кавалерийские дивизии, 1-я авиационная дивизия, 7-я бронебригада, отдельные танковый и артиллерийский полки, а также полк связи входили, в состав советско-монгольской конно-механизированной группы генерал-полковника Плиева[36]. Нанося удары на Долоннор и Калган, подвижная группа практически отрезала войска князя Дэ Вана, Суйюньской армейской группы и Северного фронта японской армии в Центральном Китае от главных сил Квантунской армии.

Всё предложения по уточнению оперативного плана для войск Забайкальского фронта были, как и ожидалось, без замечаний утверждены Ставкой.

Перед самым отъездом на Потсдамскую конференцию руководителей государств антигитлеровской коалиции днём 12 июля, Сталин подписал приказ Ставки о назначении маршала Малиновского командующим войсками Забайкальского фронта. В этот день будущий Главком дальневосточный группировки маршал Василевский находился уже в войсках Дальневосточного фронта генерала армии Пуркаева, которым предстояло начинать операцию с форсирования крупнейших водных преград — Амура и Уссури. Поэтому предстояло провести большое количество подготовительных мероприятий, а это требовало значительного по времени пребывания войск и штабов в выжидательных и исходных районах.

Маршал Василевский тотчас по прибытии в Лазарево, в штаб Дальневосточного фронта, распорядился о немедленном выдвижении главных фронтовых сил в выжидательные районы и обеспечении круглосуточного наблюдения за противником, особенно на участках предстоящего прорыва его обороны. Они были уже определены — восточнее Благовещенска, западнее Ленинского, на Бикинском направлении.

Уточняя боевые задачи фронта, будущий Главком дальневосточной группировки обратил особое внимание на действия истребительной авиации. Она должна была надёжно прикрыть с воздуха наземные войска и корабли Краснознамённой Амурской военной флотилии. Штурмовая и бомбардировочная авиация непрерывно обеспечивала действия стрелковых соединений при форсировании Амура и Уссури. С начала июля она находилась в полной боевой готовности к нанесению ударов по войскам и укреплениям противника на территории Маньчжурского Приамурья.

Это направление по своим физико-географическим условиям не позволяло развернуть крупную танковую группировку. Поэтому основной организационной единицей являлись здесь танковые бригады. Во 2-й Краснознамённой армии имелись три танковых бригады и три самоходно-артиллерийских дивизиона. 15-я армия имела три танковых бригады и четыре самоходно-артиллерийских дивизиона. В 5-м отдельном стрелковом корпусе имелась одна танковая бригада и два самоходно-артиллерийских дивизиона. Было принято решение использовать всё семь танковых бригад после форсирования Амура и Уссури в качестве передовых отрядов и немедленно выдвинуть их в исходные районы.

Утром 13 июля Верховный принял начальника артиллерии Красной Армии Главного маршала артиллерии Воронова, который доложил о выполнении постановления ГКО от 14 марта «Об усилении противовоздушной обороны Дальнего Востока и Забайкалья». Сформированные в короткий срок Забайкальская, Приамурская и Приморская армии ПВО генералов Рожкова, Полякова и Герасимова надёжно прикрыли главные коммуникации войск Дальнего Востока по всей линии соприкосновения с противником, а также наши приграничные города и важнейшие стратегические объекты в Восточной Сибири, на Сахалине, в Хабаровском и Приморском краях. Сталин приказал Воронову с 16 июля привести всё соединения ПВО Дальневосточного театра военных действий в состояние повышенной боевой готовности.

Самолёт командующего Забайкальским фронтом, словно челнок, торопливо сновал вдоль протяжённой монголо-маньчжурской границы от Даурии до Обото. Строго выполняя требования директивы Ставки, маршал Малиновский лично встречался с командующими своих объединений и устно ставил им боевые задачи, поскольку было категорически запрещено отдавать какие-либо письменные распоряжения. Генералы Лучинский, Людников, Кравченко, Манагаров и Данилов получили указания в кратчайший срок разработать всё планирующие документы и быть готовыми начать наступление не позднее 1 августа. Лишь командующему советско-монгольской конно-механизирован-ной группы Плиеву этот срок готовности был отсрочен на двое суток.

И находясь в Потсдаме, Верховный ни на час не выпускал из поля своего зрения предстоящую кампанию на Дальневосточном театре военных действий. Вскоре после прибытия в Бабельсберг и «коллективного завтрака» в своей временной резиденции, Сталин попросил генерал-майора Власика соединить его с Читой, со штабом будущего Главкома войск Дальнего Востока. Телефонная связь работала отлично.

Поздоровавшись, Верховный привычно спросил:

— Как идут у вас дела, товарищ Василевский? Будущий Главком войск Дальнего Востока доложил:

— Я только что вернулся из Приамурья, товарищ Сталин. Исходя из условий заболоченной местности, решили с генералом Пуркаевым заранее вывести ударные соединения его фронта в выжидательные районы.

— А как ведёт себя противник, товарищ Василевский? С его стороны наблюдаются ли какие-нибудь признаки беспокойства? Что предпринимается им близ границы, в укрепрайонах?

— По данным войсковой разведки японцы усиленно укрепляют свои позиции на Приморском направлении. Туда подтягиваются дополнительные войска, на границе ведутся оборонительные работы.

Завтра я вылетаю к маршалу Мерецкову и тогда более подробно доложу вам об оперативной ситуации в Приморской группе войск.

— Выясняйте обстановку, товарищ Василевский, и надо обязательно проработать вопрос о том, чтобы ускорить начало операции хотя бы суток на десять.

Маршал Василевский решительно возразил:

— Едва ли это возможно, товарищ Сталин. Войска всех фронтов испытывают большие трудности с накоплением необходимых материально-технических средств. С большим отставанием от графика доставляются на фронтовые и армейские склады необходимые боеприпасы. Не утешителен и метеопрогноз на конец июля. Ожидается начало муссонов.

— Я не настаиваю на обязательном переносе сроков начала операции, — согласился Верховный, — но прошу выяснить наличие такой возможности.

— Я всё же прошу оставить прежний срок начала операции, товарищ Сталин, — продолжал упорствовать будущий Главком войск Дальнего Востока.

Но Верховный задал следующий вопрос:

— Товарищ Малиновский уже сумел озадачить своих боевых командармов?

— Маршал Малиновский вместе с генералом Плиевым находится сейчас в Улан-Баторе, товарищ Сталин. Окончательно отрабатываются вопросы взаимодействия, уточняются тактические и оперативные задачи войск советско-монгольской конно-механизированной группы.

— А состав её с монгольской стороны уже окончательно вам известен?

— Да, товарищ Сталин. Этот вопрос решён с маршалом Чойболсаном ещё пять дней назад, когда я и Малиновский встречались с ним в Обото.

— Танковый состав для товарища Кравченко получен полностью? — продолжал выяснять ситуацию Верховный. — Как решается вопрос с автотранспортом?

— По танкам и САУ вопрос практически закрыт, а вот с автотранспортом войска испытывают немалые трудности, товарищ Сталин. Инженерные части всё ещё не могут покрыть дефицит по кузовам из американских поставок.

— Необходимо снять остроту с автотранспортом за счёт внутренних военных округов. Свяжитесь, товарищ Василевский, с генералом Хрулёвым[37] и договоритесь с ним, чтобы он до конца июля закрыл имеющийся недокомплект. Такая возможность у нас имеется. Боеготовность наших войск не должна быть зависима от американских поставок. А я здесь напомню президенту Трумэну, что союзники не очень-то выполняют, взятые ранее обязательства.

После убытия маршала Василевского в Читу, командующий Дальневосточным фронтом генерал армии Пуркаев немедленно озадачил своих командармов. Генералы Терёхин, Мамонов, Черемисов, Пашков и Гнечко[38] получили его личные указания о подготовке вверенных им войск к переходу в наступление также не позднее 1 августа. Никакие «отягчающие обстоятельства» при этом в расчёт не принимались. Генерал армии Пуркаев заметил, что всё планирующие документы штабы 2-й Краснознамённой, 15-й и 16-й армий, а также 5-го отдельного стрелкового корпуса и Камчатского оборонительного района должны представить в штаб фронта до 26 июля.

Когда точно в полдень 17 июля председатель Совнаркома СССР И. В. Сталин впервые встретился в Бабельсберге с американским президентом Г. Трумэном, вопрос об участии Советского Союза в войне против Японии обсуждался лишь «в принципе», ввиду того, что «для английского народа эта война стала далёкой войной и он мало проявляет к ней интереса». Председатель СНК СССР подтвердил данные на Ялтинской конференции обещания, по поводу участия Советского Союза в войне против общего врага, но заметил, что запаздывание американских материально-технических поставок в дальневосточные порты несколько отодвигает ранее обозначенный срок перехода советских войск в наступление. Это произойдёт, по-видимому, только в середине августа.

Но будущий Главком войск Дальнего Востока руководствовался несколько иными сроками. Незыблемым рубежом для маршала Василевского оставалось 1 августа. Прибыв 18 июля в Жариково, в штаб Приморской группы войск маршала Мерецкова, он внимательно ознакомился с исключительно трудным характером района предстоящих боевых действий Горы, болота и таёжные дебри не только затрудняли взаимодействие наступающих армейских группировок, но и почти полностью лишали их возможности осуществления тактического манёвра. Практически в полосе каждой наступающей армии оказывалась пригодной для движения войск и техники только одна дорога, идущая в глубь Маньчжурии.

В отличие от Забайкальского фронта, в полосе наступления которого противник не имел в приграничной полосе подготовленной обороны, войскам Приморской группы предстояло прорывать долговременную оборону японцев. В связи с этим отдельные танковые бригады, усиленные тяжёлыми самоходно-артиллерийскими полками, придавались общевойсковым соединениям и должны были совместно с ними, действуя в качестве танков непосредственной поддержки пехоты, прорывать оборону противника. Максимальная плотность танков и САУ создавалась в полосе главного удара 5-й армии — сорок танков и САУ на один километр фронта.

После прорыва обороны противника отдельные танковые бригады планировалось использовать в составе передовых отрядов общевойсковых армий для развития успеха. Кроме обычных задач передовых отрядов: захват узлов дорог, переправ и важных объектов боепитания войск в глубине, отдельные танковые бригады в 1-й Краснознамённой армии должны были также проделывать проходы через таёжные районы для общевойсковых частей и соединений.

В качестве подвижных войск Приморской группы использовался 10-й механизированный корпус генерал-лейтенанта Васильева. Его задача состояла в том, чтобы, войдя в прорыв в полосе 5-й армии, после овладения ею тыловым оборонительным рубежом противника, по реке Муданьцзян, развивать наступление в общем направлении на Гирин и во взаимодействии с 6-й гвардейской танковой армией Забайкальского фронта завершить рассечение и окружение главных сил Квантунской армии в центре Маньчжурии, в районе Чанчуня.

При обучении войск и штабов, Военный совет Приморской группы основное внимание уделил организации и ведению прорыва полос укрепрайонов. Тут требовались стремительные действия боевых групп в условиях горно-таёжной и заболоченной местности; умение воинов совершать длительные марши по бездорожью с прокладкой колонных путей, преодолевать горы и леса, форсировать водные преграды.

В директиве Военного совета указывалось: «При обучении войск наступательному бою добиться, чтобы войска умели вести наступательные бои с прорывом сильно укреплённых полос противника, вести манёвренный бой с обходом его оборонительных полос по бездорожью с выходом на коммуникации с целью окружения и уничтожения».

План учений и сборов рядового и офицерского состава, изложенный в директиве, предусматривал отработку ключевых тем: марш усиленного стрелкового полка по бездорожью в горно-лесистой местности и встречный бой; наступление усиленного стрелкового полка в глубине обороны противника в лесисто — болотистом районе с последующим наступлением на противника, поспешно перешедшего к обороне; форсирование усиленным стрелковым полком водной преграды с последующим наступлением и прорывом обороны противника; действия танковой бригады при прорыве обороны противника в лесисто — болотистой местности, развитие прорыва войсками, которым предстояло форсировать реки Амур, Аргунь, Сунгача, Уссури и участвовать в морских операциях, проводились учения с практической погрузкой на переправочные и десантные средства, выгрузкой с них и последующими действиями по захвату и закреплению плацдарма на берегу противника. В условиях, приближённых к реальным, отрабатывались вопросы взаимодействия десантов с корабельной артиллерией и авиацией.

Личный, состав кораблей, частей и соединений Тихоокеанского флота и Краснознамённой Амурской военной флотилии изучал опыт проведения Керченско-Феодосийской, Новороссийской, Севастопольской и Эзельской операций, а также особенности ведения боевых действий Днепровской и Дунайской военными речными флотилиями, способы высадки морских десантов в экстремальных условиях.

Оперативно-тактическая подготовка генералов, офицеров и армейских штабов осуществлялась испытанным методом проведения командно-штабных учений со средствами связи, на военных играх на картах и на макетах, а также при проведении учений в сложных условиях горно-пустынной и горно-лесистой местности.

С командирами корпусов и офицерами штабов занятия проводили лично командующие армиями. Командиры корпусов и дивизий, в свою очередь, проводили занятия с офицерским составом и подчинёнными штабами. Подготовка и сколачивание штабов проводились с учётом опыта войны на советско-германском фронте.

В течение недели, с 15 по 21 июля, в частях 39-й, 59-й и 300-й стрелковых дивизий перед рядовым и сержантским составом выступил командующий 1-й Краснознамённой армии дважды Герой Советского Союза генерал-полковник Белобородов. Он рассказал подчинённым о боевом пути прославленного орденоносного объединения, о героизме советских воинов в боях у озера Хасан и на реке Халхин-Гол, о взаимной выручке в бою и призвал весь личный состав соединений крепить и множить боевые традиции орденоносной армии, своих частей и подразделений.

Учитывая сложные условия наступления, маршал Мерецков предложил, по опыту Берлинской операции 1-го Белорусского фронта, начать атаку главных сил Приморской группы ночью с использованием прожекторных установок. Будущий Главком войск Дальнего Востока маршал Василевский, однако, поручил проверить эту возможность в ходе текущих тактических учений. Они выявили ряд серьёзных трудностей ночного наступления в условиях горно-таёжной местности, и в конце концов от этого варианта боевых действий пришлось всё же отказаться.

Восторжествовал другой практичный вариант. Опираясь на данные разведки, командование Приморской группой войск учло, что между узлами сопротивления, а также между укрепрайонами оставались значительные промежутки, не заполненные фортификационными сооружениями. Так что линия обороны противника оказывалась не совсем сплошной. Эту слабость и было решено использовать в полной мере при атаке передней полосы.

На пятый день Потсдамской конференции, 21 июля, председатель СНК СССР получил очередное послание президента Трумэна, в котором американская сторона вновь поднимала вопрос о размещении своих радио- и метеорологических станций в Хабаровске и Петропавловске-Камчатском.

В присутствии начальника Генштаба Сталин отреагировал на этот ход Трумэна прозаически определённо:

— Американы решили добиться своего во что бы то ни стало, товарищ Антонов. Намерены установить наши дальневосточные параметры. Не погода и не тайфуны их, конечно, интересуют. Им хочется как можно больше знать о наших коммуникациях, портах и аэродромах.

Начальник Генштаба согласился:

— Отказать союзнику на этот раз, в преддверии начала нашего конфликта с Японией, товарищ Сталин, не удастся. Вот делегацию американских специалистов раза в два, примерно до пятидесяти человек, надо сократить.

— Пожалуй, так и поступим, товарищ Антонов. Подготовьте наш ответ в таком духе президенту Трумэну. Сошлитесь на трудности размещения их военного персонала.

Ответ от американского резидента в Европе Даллеса напряжённо ждал японский посланник в Швейцарии Касэ. Но его, не менее напряжённо, ждали и в Токио. Ответ на японские «мирные инициативы» не поступил из Вашингтона ни в конце июня, ни в первые дни июля. Министр иностранных дел Того объяснял возникшую паузу в контактах подготовкой американской стороны к встрече «Большой тройки». Радикально настроенный в отношении Советов военный министр генерал Анами считал, что после сражения за Окинаву американцы станут более сговорчивыми на переговорах, поскольку понесли невиданные до того потери[39]. Значительно большие потери Японии их мало интересовали[40].

Мнение военного министра в наибольшей степени отражало реальное положение вещей. 2 июля военный министр США Стимсон представил президенту Трумэну «Памятную записку», подготовленную при участии военно-морского министра Форрестола и исполняющего обязанности госсекретаря Грю. Ответственный документ свидетельствовал: «Имеются основания полагать, что последующие за высадкой десанта операции по овладению Японией могут оказаться длительными и потребуют с нашей стороны больших затрат и упорной борьбы… Если мы осуществим высадку на одном из главных островов и начнём захватывать Японию, японцы, по всей вероятности, станут сопротивляться до последней капли крови. У них весьма развито чувство патриотизма, поэтому они, без сомнения, быстро откликнутся на призыв оказать фанатическое сопротивление и не допустить захват страны.

Начав вторжение, нам придётся, по моему мнению, завершить его даже ещё более жестокими сражениями чем те, которые имели место в Германии. В результате мы понесём огромные потери и будем вынуждены оставить Японию, причём наши войска окажутся даже в более ослабленном состоянии, чем после войны с Германией. Причиной этого явится, во-первых, различие в национальном характере между японцами и немцами, а во-вторых, то, что территория, на которой развернутся военные действия, здесь гораздо больше и к тому же обладает целым рядом особенностей, затрудняющих ведение наступательных операций».

Разработанный Комитетом начальников штабов США план высадки войск на японские острова включал два этапа. Сначала предусматривалось десантирование трёх корпусов 6-й армии в южной части острова Кюсю. Начало этой операции под кодовым названием «Олимпик» намечалось на 1 ноября сорок пятого года. И лишь в случае её успеха, 1 марта сорок шестого планировалось осуществить операцию под кодовым названием «Коронет», предусматривающую высадку двух армий в составе четырнадцати дивизий на остров Хонсю. Но в плане имелась оговорка, что сроки высадки десантов могут быть перенесены и на более поздние сроки.

Правительства и военные командования Соединённых Штатов и Великобритании признавали, что если СССР не вступит в войну против Японии, то для вторжения на японские острова им потребуется семимиллионная армия, а сама война затянется ещё минимум на полтора года. Операции в метрополии будут стоить Америке более одного миллиона жертв. Их союзники также могли понести большие потери.

В середине первой декады июля, когда в Токио усиленно формировалась делегация экс-премьера принца Коноэ для переговоров в Москве, в Берн на имя Даллеса из Вашингтона поступила «обнадёживающая телеграмма» с пожеланиями Соединённых Штатов к Японии. Американцы выразили согласие сохранить в стране институт императора, но высказались за изменение конституции страны, не указав конкретно, каких именно положений это касалось. Не было в телеграмме и ответа на вопрос о послевоенной судьбе Кореи и Тайваня, сохраняются ли они за Японией.

Передавая содержание полученной из Вашингтона телеграммы шведскому банкиру Якобсену, Даллес особо предупредил «связного», что Япония должна, как можно, скорее начать официальные мирные переговоры с Соединёнными Штатами, ибо вступление Советского Союза в войну на Тихом океане положит конец любым сепаратным соглашениям. Тогда Японию ждёт безоговорочная капитуляция со всеми, вытекающими из неё последствиями. Якобсен тотчас передал эти «новости» коллегам Иосимуре и Китамуре, а те посланнику Касэ. Так из уст «непримиримого врага» Великая Империя получила достоверные сведения о готовящемся вступлении Советского Союза в войну против «восточного соседа».

Это был вероломный ход американского руководства, которое проводило троякую дальневосточную игру в отношении Токио, Москвы и Яньани. Японию оно запугивало скорым нашествием Красной Армии. Предавало гласности военные приготовления Советского Союза, разгласив заранее секретные решения Ялтинской конференции «Большой тройки». Обеспечив войска Чан Кайши современным оружием, оно направило их главные усилия не против японских оккупантов, а против 4-й и 8-й Народно-освободительных армий Китая на уже освобождённых территориях провинций Шэньси, Ганьсу и Нинся. Над великим китайским народом нависла новая реальная угроза порабощения, но теперь не японским, а американским империализмом.

В ночь на 6 июля посланник Касэ направил в Токио телеграмму, в которой подробно изложил суть американского ответа на «мирные предложения» Японии. В ней особо превозносилось согласие Соединённых Штатов сохранить институт императора. По образу действий американской стороны, он вообще опустил вопрос о дальнейшей судьбе Кореи и Тайваня, лишь, между прочим, упомянув о необходимости изменить конституцию страны.

Получив на следующий день столь «половинчатый ответ» на дипломатические инициативы Японии, министр иностранных дел Того не сразу решился доложить содержание телеграммы из Берна премьер-министру Судзуки. А что конкретно он скажет о вынужденной корректировке конституции и о перспективах важнейших заморских территорий? Кто впредь будет хозяйничать в Корее и на Тайване, без которых Великой Империи будет очень нелегко обеспечить свои потребности в важнейших полезных ископаемых? Да и рабочая сила там обходится втрое-вчетверо дешевле, чем в метрополии.

Но на этот раз Судзуки сам позвонил Того, спросил:

— Есть ли какие новости из Европы, Того?

— Я только что собирался зайти к вам, господин премьер-министр, — сдержанный тон «первого дипломата» Японии настораживал. — Утром поступила телеграмма из Швейцарии, от нашего посланника Касэ. Он сообщает, что американская сторона частично согласна с нашими «мирными предложениями» и предлагает начать официальные переговоры на уровне правительственных делегаций. Но тут возникает сразу несколько вопросов.

— Да, Того, у меня тоже возникло сразу несколько вопросов, — озабоченно возразил Судзуки. — С кем конкретно должна вести переговоры наша правительственная делегация? Где должны проходить эти переговоры — в Вашингтоне или в Токио? К тому же, чтобы вступить в переговоры с Соединёнными Штагами, необходимо подписать с ними какой-то документ о временном перемирии. Кто и в какие, по-вашему, сроки должен ответить правительству Великой Империи на эти жгучие, кардинальные вопросы?

— Да, в телеграмме Касэ ничего не говорится по этому поводу, господин премьер-министр. Это нам ещё предстоит выяснить. Сегодня же я намерен направить телеграмму в Берн, чтобы быстрее получить исчерпывающие ответы. Резерва времени у нас нет. Это я хорошо понимаю.

— О каком резерве времени, Того, может идти речь, если стремительно нарастают угрозы с Севера! Советы не станут ждать, пока мы согласуем всё нерешённые вопросы с американцами. Как быть в таком случае?

— Но что же поделаешь, господин премьер-министр, если раньше мы были столь недальновидными в отношении Советского Союза? До самого последнего времени наша враждебность была столь очевидной для Москвы, что теперь надо благодарить бога за его благосклонное отношение к Великой Империи. Возможно, нам ещё удастся избежать войны, если миссия принца Коноэ всё же состоится и приведёт к желаемому успеху. Надежда остаётся.

— Вы что же, Того, сами готовите ответственную миссию и тем не менее сомневаетесь в её успехе? Впрочем, я уже начал забывать о некоторых причудах завзятых дипломатов — до самого последнего момента не верить в искренность противоположной стороны. Я полагаю, что Советы, понеся огромные потери в войне с рейхом, не станут особо куражиться, чтобы непременно продемонстрировать свою мощь против Великой Империи. Мы имеем на материке Квантунскую армию, и, надеюсь, в Москве понимают, что в схватке с нею их тоже ждут немалые жертвы.

Министр иностранных дел согласился.

— Я тоже очень надеюсь на войска генерала Ямады, господин премьер-министр. Но Генштаб армии полагает, что в создавшихся условиях целесообразно подкрепить их за счёт 10-го фронта на Тайване. После утраты Окинавы сражаться за отдалённый остров не имеет большого смысла.

— Это, пожалуй, верное предложение, Того, — председатель Высшего совета по руководству войной поддержал «первого дипломата» Японии. — Но, скорее всего, мы должны вначале решить судьбу войск 17-го фронта в Корее. Это наиболее очевидный резерв Квантунской армии. В данном случае не потребуется больших передислокаций. Будет гак, как решит, в конце концов, император.

— Господин премьер-министр, фронт туда, фронт сюда — всё это оперативные вопросы. Пусть их решают военные. Нам, дипломатам, вполне хватает своих «кроссвордов».

— Кстати, Того, а какие конкретные условия выдвигают американцы в отношении наших претензий на Корею и Тайвань? — Судзуки задал самый сложный и неприятный вопрос. — Меня это интересует не менее, чем то, что случится с конституцией Великой Империи.

— В телеграмме Касэ ничего не говорится о судьбе Кореи и Тайваня, господин премьер-министр. Возможно, американская сторона сознательно откладывает эту проблему на более поздние сроки. Многое, если не всё, решит предстоящая конференция «Большой тройки».

Премьер Судзуки закончил разговор на «грустной ноте»:

— Великая Империя оказалась за бортом мировой политики, Того. Этот факт следует признать со всей определённостью. Похоже, что безоговорочной капитуляции нам уже не избежать. Как всё переменилось.

Обострённое чувство тревоги будоражило воображение генерала Умэдзу, и ближе к полдню 7 июля он, без предварительной договорённости о встрече, собственной персоной появился в кабинете «первого дипломата» Японии. Разговор начался без всяких вступлений. Начальник Генштаба опустился в кресло возле стола министра, сказал:

— Вы обещали, Того, регулярно информировать меня о ситуации в Европе. Можете поделиться свежими новостями?

— Пока, Умэдзу, я располагаю европейскими новостями сугубо дипломатического свойства.

— Они в пользу империи, Того, или, напротив, окончательно рушат наши надежды?

— Они носят «загадочный характер», Умэдзу. Янки готовы вступить с Японским правительством в переговоры о перемирии, но выдвигают туманные предварительные условия.

— Каковы эти условия, Того?

— Они касаются корректировки нашей конституции, но посланник Касэ не сообщает, какие именно её статьи не устраивают американцев.

— А что сказано о заморских территориях, Того?

— Ничего не сказано, Умэдзу. Ни о Корее, ни о Тайване, без которых империи трудно обеспечивать свою жизнь.

— А каково, Тога, участие Советов в нашей судьбе?

— Сказано, Умэдзу, что Советский Союз в ближайшее время начнёт войну против Империи.

— Что касается начала войны с Советами, то я вполне могу успокоить вас, Того. Война начнётся не ранее чем через полгода, а, возможно, и позднее.

— На чём основан ваш оптимистический прогноз, Умэдзу?

— Советам, Того, придётся решать проблему Квантунской армии. Её миллионный личный состав занимает семнадцать хорошо оборудованных на местности укрепрайонов. И ещё. Позиции генерала Ямады прикрывает четырёхсоткилометровая гряда Большого Хингана, реки Аргунь, Амур и Уссури, горы Чанбайшань. При сносном боепитании армия может успешно противостоять Красной Армии не менее двух лет.

— Но русские перебросят против неё свои лучшие силы, отличившиеся в войне с Германией, Умэдзу!

— Это не так просто сделать, Того. Западную Россию связывает с Дальним Востоком лишь одна транссибирская железная дорога, возможности которой весьма ограничены.

— Согласен, Умэдзу. Трудностей у Советов хватает, но нам надо продолжать усиливать войска генерала Ямады, чтобы исключить всякие неожиданности.

— Генштаб только и занимается решением этих злободневных и неотложных проблем, Того.

Только через день, Того смог выполнить своё обещание премьер-министру и направил срочную телеграмму в Берн. Посланнику Касэ поручалось в предельно сжатые сроки прояснить у Даллеса вопросы относительно корректировки конституции, а также послевоенной судьбы Кореи и Тайваня. Но тут же обнаружились новые неприятности для участвующих в контактах сторон. Американская пресса стала в открытую писать о ведении сепаратных переговоров Японии и Соединённых Штатов по поводу заключения соглашения о мире.

Утром 10 июля вновь заседал Высший совет по руководству войной. Первым делом, по предложению премьер-министра Судзуки, он утвердил принца Коноэ специальным эмиссаром Японии на переговорах в Москве. Никто из членов Совета, однако, не поставил вопрос о том, существует ли договорённость с Правительством СССР на предмет её приёма ответственными представителями. Утвердили в предположении, что будет принята, и… перешли к обсуждению очевидных проблем. А их набиралось немало.

Императора страшно угнетали разрушения в столице после массированных бомбардировок американской авиации. Поэтому он, то и дело, ставил вопрос перед Высшим советом об усилении противовоздушной обороны Токио. Но средств и технических возможностей решительно не хватало. Истребительная авиация понесла невосполнимые потери в боях за Окинаву, а зенитная артиллерия оказалась малоэффективной, поскольку американские «летающие крепости» «Б-29» сбрасывали свой смертоносный груз с большой высоты и безнаказанно уходили на удалённые островные авиабазы. Кошмар безжалостных бомбардировок нарастал каждодневно.

Премьер-министр Судзуки выразил неудовольствие докладом военного министра генерала Анами о провальных темпах мобилизации в метрополии и на материке. До конца первой декады июля группировка войск в метрополии на третьем этапе мобилизации возросла только на четыре пехотных дивизии и пять смешанных бригад. Штаб 40-й армии на острове Кюсю получил в своё распоряжение одну дивизию береговой обороны и две смешанных бригады. По мнению председателя Высшего совета по руководству войной, Генштаб армии вообще излишне увлекается формированием дивизий береговой обороны. Тогда, как всем членам Совета известно, что скудное обеспечение их транспортными средствами резко ограничивает мобильность этих соединений. Недостаток же артиллерии в них делает проблематичным полномасштабное выполнение архиважных оборонительных задач.

Попытка начальника Генштаба армии генерала Умэдзу объяснить низкие темпы мобилизации исчерпанием людских ресурсов не смогла переубедить премьер-министра. Судзуки продолжал стоять на своём, что военное министерство неоправданно свернуло мобилизационную работу на почти половине призывных пунктов и не заботится о восстановлении порушенной бомбардировками оборонной промышленности. Следует принять кардинальные меры по укреплению двух главных войсковых группировок — в метрополии и Квантунской армии на материке. В противном случае Великой Империи не устоять. Поражение станет неизбежным.

В ночь на 11 июля министру иностранных дел Того доложили текст заявления исполняющего обязанности госсекретаря США Грю по поводу распространившихся по миру слухов о закулисных переговорах американских и японских представителей в разных точках Европы. «Первый дипломат» Америки дезавуировал многочисленные публикации по этому поводу, уверяя, прежде всего, союзников своей страны в том, что это результат психологической войны со стороны общего врага. Грю продекларировал традиционную фразу, что политика Американского правительства была, есть и будет основываться на требовании безоговорочной капитуляции Японии.

Окончательно согласовав вопрос о составе делегации принца Коноэ с премьер-министром Судзуки, министр иностранных дел Того в середине дня 12 июля тотчас направил телеграмму послу Японии в Москве Сато. Ему поручалось лично посетить наркома иностранных дел Молотова и вручить письмо, в котором попросить его согласия на приезд в Советский Союз высокой японской делегации во главе с экс-премьером Коноэ в качестве официального представителя императора. На следующий день Сато был принят заместителем наркома иностранных дел Лозовским и вместе с письмом премьер-министра Судзуки вручил ему послание Хирохито, выражавшего «свою волю, чтобы положить скорее конец войне» и восстановить мир на Дальнем Востоке.

Послание императора, однако, игнорировало очевидную реальность. Без всяких на то оснований Хирохито заявлял: «Безоговорочная капитуляция, на чём настаивают США и Англия, не может быть принята Японией, но, если на этом не будут настаивать, Япония может пойти на компромисс по другим вопросам». И в безвыходной ситуации Япония добивалась особого к себе расположения со стороны невоюющего пока что с ней северного соседа. Советы, однако, действовали строго в рамках принятых союзниками договорённостей.

Всё попытки посланника Касэ выйти на контакт с американским резидентом в Европе Даллесом ни 14, ни 15 июля не увенчались успехом. На всё его запросы шведский банкир Якобсен отвечал, что «предмет их жгучего интереса» находится где-то в Германии и вообще маловероятно, что в ближайшее время Даллес снова объявится в Швейцарии. Ни военный, ни военно-морской атташе, генерал Окамото и капитан 2-го ранга Фудзимура, также ничего разузнать не смогли. Тупиковая ситуация угнетала. Вечером 16 июля Касэ сообщил в Токио телеграммой, что его связь с американским представителем временно прервалась из-за отсутствия «адресата».

Настойчиво, но одинаково безуспешно добивался получения ответа на письмо своего правительства и посол Сато в Москве. Единственное, что ему всё же удалось узнать 16 июля, так это неприятную весть о том, что нарком Молотов временно отсутствует в столице, а без него кто же решит столь важный вопрос — принимать или не принимать высокую японскую делегацию?

После 24 июня, став свидетелем грандиозного Парада Победы на Красной площади, посол Сато почувствовал себя в Москве крайне неуютно. Практически ежедневно затем он с ужасом представлял себе, что показанная во время парада военная мощь Советов не сегодня-завтра будет брошена против «старомодной армии» его страны. Сато был совершенно уверен, что в Токио не вполне осознают нависающую над ней смертельную опасность. Посол Великой Империи сделал для себя однозначный вывод, что перед такой мощью и Квантунской армии не устоять. Тревоги нарастали. Военные из атташата ежедневно докладывали послу, что поток воинских эшелонов в восточном направлении не уменьшился и в июле. Ориентировочные подсчёты о переброске советских войск устрашали, нагнетали обстановку.

Начальник Генштаба армии генерал Умэдзу стал в последнее время частым собеседником министра иностранных дел Того. Сведения, которыми оба они располагали в силу повседневных служебных обязанностей, взаимно дорисовывали картину трудных будней на военном и дипломатическом фронтах. Противоречивые «векторы» нелегко было направить в одну сторону, свести к «общему знаменателю», но это надо было сделать, чтобы выработать приемлемые решения. Всем хотелось быть «на плаву».

К необходимости подобных действий обязывали и бурные заседания Высшего совета по руководству войной, которые уже мало что давали практически, но всё же помогали его членам установить близкое к реальности фактическое положение вещей. Кстати, никто уже не отрицал, что оно складывалось ужасным, но всех терзала ближайшая перспектива — ведь так хотелось заранее узнать, что ждёт Великую Империю за «горизонтом».

Начальник Генштаба армии высказался осторожно:

— Вы, Того, несомненно, знаете больше, что творится в Европе, но на волне недавних перемен и вам нелегко разглядеть ближайшее будущее. Десять лет Гитлер проводил свою авторитарную политику, не боясь, ошибиться.

«Первый дипломат» Японии не стал скрывать обуревавших его пронзительных тревог:

— Больше или меньше знать или понимать, Умэдзу, — всё это в нынешней обстановке носит весьма относительный, я бы даже сказал, весьма условный, проблематичный характер. Всегда и любому человеку трудно быстро перестроить свои ориентиры на противоположные, но именно так случилось с Японией. Судьба Великой Империи требует от нас быстрой и кардинальной перестройки.

— Что вы имеете в виду, Того?

— Только то, Умэдзу, что ещё недавно, даже год и тем более два-три года назад Япония, выступив в удобный момент против Советов на Востоке, возможно, могла склонить военную чашу на сторону рейха. Мы этого не сделали. Упустили свой шанс. Ждали ещё более убедительных побед германского фюрера, чем те, что вермахт одержал в сорок первом под Вязьмой, в сорок втором в Крыму и под Харьковом. Теперь ясно и нам, что тогда были последние звёздные месяцы вождя германского народа…

— Какая у вас тонкая философия, Того, — вкрадчиво прервал причитания министра иностранных дел начальник Генштаба армии. — Выходит, определённый, обоснованный риск не заказан не только военным, но и дипломатам?

Того не придал реплике собеседника никакого значения:

— Вам это, пожалуй, неизвестно, Умэдзу, но Отт[41] много раз напоминал тогдашнему руководству Японии, что благоприятных шансов может впредь и не наступить. Так, впрочем, и случилось. Курск развеял всё иллюзии на победу Германии, а, значит, уплыли в небытие и наши «удобные моменты». С начала сорок пятого всё круто изменилось. После Вислы Красную Армию было уже не остановить.

— Мы всё сильны задним умом, Того, — горестно, не упрекая собеседника, заметил начальник Генштаба армии.

— Искать примирения с Советами следовало в сорок третьем, Умэдзу, а не продолжать совершать мелкие козни против их кораблей на тихоокеанских коммуникациях. После утраты Минска и Киева стало уже очевидным, в чьи паруса подул подлинный тайфун.

— Я где-то прочитал недавно, Того, что политика посложнее физики и математики, поскольку в ней слишком иного переменных величин[42].

— Это справедливо в такой же степени, Умэдзу, — тут же отозвался министр иностранных дел, — как и то, что Великая Империя в одночасье оказалась в середине сорок пятого один на один против сверхмощного блока, противостоящего грозной «оси». Берлин — Рим — Токио.

Начальник Генштаба армии снова вернул разговор на «круги своя»:

— Надеюсь, Того, вы разделяете моё мнение об исчерпании наших людских резервов?

«Первый дипломат» Японии, однако, пошёл ещё дальше и откровенно заявил:

— Как это ни печально, Умэдзу, но я считаю наши новые формирования ненадёжным войском, на которое не стоит чересчур уповать. Если Советы обрушат на Квантунскую армию сверхмощные удары, то всё свежие дивизии, сформированные из наших колонистов в Китае, корейцев и русских белогвардейцев, тотчас разбегутся. Какими силами тогда Генштаб армии закроет образовавшиеся бреши?

— Вы более чем правы, Того.

Телеграмма от посла Сато из Москвы не поступила в Токио и 17 июля. Премьер-министр Судзуки справился у «первого дипломата» Японии:

— Приглашение из Москвы всё ещё не поступило, Того?

— Нет, господин премьер-министр. Надежды мизерные, что мы вообще его получим, — сам тон ответа министра иностранных дел подтверждал, что так, видимо, оно и случится.

— А может, всё же напомнить Сато о наших тревогах? Время уходит, а мы из месяца в месяц не можем никак договориться о чём-то конкретном ни с американцами, ни с Советами, — посетовал Судзуки.

— Мы утратили политическую инициативу, господин премьер-министр. Так тяжёлая война распорядилась с судьбой Великой Империи.

— Но будем ждать, Того. Я всё же лелею некоторую скромную, но стойкую надежду.

Вечером 18 июля посол Сато был приглашён в наркомат иностранных дел СССР и из уст того же заместителя наркома Лозовского получил ответ на недавнее письмо премьер-министра Судзуки и послание императора Хирохито. Он не порадовал японского дипломата.

Лозовский заявил, что Советское правительство внимательно изучило оба документа с японской стороны и пришло к однозначному заключению, что в позиции Японского правительства существенных изменений не произошло. В послании императора не нашли отражения ни цели визита принца Коноэ, ни его фактические полномочия. В итоге аудиенции заместитель наркома иностранных дел СССР констатировал: «Советское правительство не видит возможности дать какой-либо определённый ответ по поводу послания императора Японии, а также миссии князя Коноэ».

Весь следующий день посол Сато мучительно ломал голову над текстом «коварной телеграммы», которую должен был срочно отослать в Токио. Он достаточно понимал, что срыв важной миссии экс-премьера Коноэ в Москву может больно ударить и по его дипломатической репутации. Посол Японии впал в депрессию, понимая, что фактически это был отказ в доверии не столько ему лично, сколько его стране, снискавшей позорные титулы милитариста и агрессора… Сато отправил телеграмму в адрес министра иностранных дел Того вечером 19 июля, обосновав отказ в приёме делегации принца Коноэ тем, что японские соображения носят слишком общую форму и не содержат каких-либо конкретных предложений. Советы не желают приобрести репутацию каких-то «сиюминутных сепаратистов».

Настойчивость, которую демонстрировал в середине лета премьер-министр Судзуки, добиваясь ускорения темпов третьей мобилизации, принесла некоторые плоды. В течение второй декады июля были закончены формированием ещё три пехотных дивизии и две смешанных бригады. Высший совет по руководству войной и эти формирования направил на усиление 1-го фронта генерала Кита, чтобы исключить любые неожиданности на опасном Приморском направлении. Командующий Квантунской армией генерал-лейтенант Ямада поддержал обоснованное решение Высшего совета. Он также предложил военному министру генералу Анами быстрее решить вопрос о подчинении ему войск 17-го фронта генерала Кодзуки, дислоцированных в Корее. Это позволяло штабу Квантунской армии доработать план обороны северокорейского побережья и иметь в качестве ближайшего оперативного резерва ещё семь пехотных дивизий и две смешанных бригады. Они насчитывали свыше ста тридцати тысяч человек.

Но выявились и вопиющие недостатки форсированной мобилизации всего пригодного к службе мужского населения метрополии и подвластных территорий. 20 июля, докладывая о новых войсковых формированиях премьер-министру Судзуки, начальник Генштаба армий генерал Умэдзу посчитал необходимым сообщить председателю Высшего совета по руководству войной о том, что военное министерство вынуждено было принять принципиальное решение о расформировании обоих отрядов из русских белогвардейцев, ввиду их крайней политической ненадёжности. Судзуки утвердил принципиальное решение: «Великой Империи требуются только надёжные во всех отношениях войска».

В тот же день, вооружившись коммюнике об открытии Потсдамской конференции глав правительств Советского Союза, Соединённых Штатов Америки и Великобритании, премьер-министр Судзуки и министр иностранных дел Того более часа обсуждали возможные последствия форума победителей для Великой Империи. Они пришли к единому мнению, что на конференции непременно встанет и «японский вопрос» и, скорее всего, в плане требования о безоговорочной капитуляции. Так что, надо быть готовыми к самому худшему. Становился понятным обрыв всех контактов на «дипломатическом фронте». Было не до Японии.

Утром 21 июля сам император Хирохито справился у премьера Судзуки, поступили ли какие-нибудь сообщения из Москвы. Премьер-министр доложил, что Советы отклонили возможность переговоров с делегацией принца Коноэ под предлогом их «беспредметности»…

Поиск мира «любой ценой» стал для Токио единственным исходным вариантом, чтобы с наименьшими потерями снасти лицо Великой Империи, и вообще выжить японской нации.

Глава VI Фронты готовы наступать

Задачи 9-й, 10-й и 12-й воздушных армий, а также 19-го отдельного дальнебомбардировочного авиакорпуса на Дальневосточном театре военных действий были сформулированы Ставкой предельно чётко: завоевать господство в воздухе и надёжно прикрыть от ударов с воздуха главные группировки войск фронтов; ударами по железнодорожным объектам, эшелонам и автоколоннам сорвать манёвр резервами противника; содействовать сухопутным войскам при прорыве системы укрепрайонов и развитии успеха в глубину; ударами по штабам и узлам связи нарушить управление войсками; систематически вести разведку. Боевые действия авиации планировалось вести в форме авиационного наступления.

Анализ соотношения сил сторон, специфика условий предстоящей боевой работы показывали, что поставленные задачи выполнимы при чётком взаимодействии всех звеньев мощной авиационной группировки, в короткий срок сосредоточенной на Дальнем Востоке. И командующий ВВС Главный маршал авиации Новиков неуклонно добивался от авиационного командования всесторонней подготовки к их выполнению. Вместе с ним слаженно работал весь состав его полевого штаба — генералы и офицеры Дагаев, Стерлигов, Кожевников, Коротков, Колесников, Успенский, Андрианов, Жданов, Смирнов.

Для массированного использования авиации на главных направлениях командующий ВВС, исходя из замысла Ставки, решил большую часть стратегического резерва направить на Забайкальский фронт, которому отводилась решающая роль в разгроме Квантунской армии. К началу третьей декады июля 12-я воздушная армия маршала авиации Худякова получила на усиление 6-й и 7-й бомбардировочные авиакорпуса генералов Скока и Ушакова, одну истребительную и две транспортных дивизии, увеличив свой боевой состав более чем в два раза, а по бомбардировщикам — втрое. В армии насчитывалось свыше тысячи трёхсот самолётов.

Командование 12-й воздушной армии спланировало боевые действия на первые пять дней операции. Большая часть наличных авиационных сил была распределена для поддержки войск, действовавших на отдельных операционных направлениях. 6-я гвардейская танковая армия поддерживалась двумя штурмовыми и одной истребительной дивизиями. Для обеспечения её соединений горючим и боеприпасами предназначались две транспортные авиадивизии. Для поддержки войск 36-й армии выделялась одна бомбардировочная дивизия. Советско-монгольской Конно-механизированной группе был придан один истребительный авиаполк.

В первый день операции было намечено нанести массированные удары по железнодорожным станциям в Халун-Аршане, Хайларе и Салуни, перегонам, мостам, эшелонам и автоколоннам с целью уничтожения резервов и изоляции района боёв от притока свежих подкреплений. Одновременно массированные удары наносились по аэродромам и авиабазам врага в глубине ею обороны. Из общего количества запланированных самолёто-вылетов почти пять тысяч, восемьдесят процентов, планировалось осуществить на направлении главного удара Забайкальского фронта.

Боевые действия 10-й воздушной армии генерал-полковника Жигарева были спланированы только на первый день операции, когда основные усилия Дальневосточного фронта были сосредоточены в полосе наступления 15-й армии. На этом главном направлении дислоцировалась почти половина всех авиационных фронтовых сил. На Сахалянском направлении, в полосе наступления 2-й Краснознамённой армии, действовал 18-й смешанный авиакорпус генерал-майора Нюхтилина. На Жаохэйском направлении, в полосе наступления 5-го отдельного стрелкового корпуса, удары по врагу наносил отдельный полк 29-й истребительной авиадивизии в составе сорока экипажей. Как бы в резерве находились 128-я смешанная авиадивизия на Камчатке и 255-я смешанная авиадивизия на Сахалине, имея в своём составе более ста восьмидесяти боевых самолётов.

Каждое из соединений имело конкретную боевую задачу. Истребительные дивизии должны были надёжно прикрыть от ударов с воздуха сухопутные войска, корабли и плавсредства Краснознамённой Амурской военной флотилии, а также приграничные железнодорожные магистрали. Штурмовые и бомбардировочные соединения находились в повышенной боевой готовности и по данным воздушной разведки должны были уничтожить выявленные резервы, оборонительные укрепления и корабли Сунгарийской речной флотилии.

Соединения 9-й воздушной армии генерал-полковника Соколова, действующие в составе Приморской группы войск, имели специфические задачи, связанные с прорывом долговременной обороны противника. До начала операции планировалась предварительная авиационная подготовка в течение пяти-семи дней, когда ежесуточно совершалось бы до восьмисот самолёто-вылетов. Цель её — вскрыть группировку противника перед нашими войсками до рубежа реки Муданьцзян, разрушить долговременные фортификационные сооружения и подавить живую силу и технику врага в Волынском узле сопротивления Пограничненского укрепрайона.

В ночь накануне атаки авиация одиночными самолёто-вылетами должна была маскировать выдвижение танковых частей в исходные районы с попутной бомбардировкой основных войсковых целей. Перед самой атакой предусматривалось нанести два массированных удара штурмовиками и бомбардировщиками по оборонительным сооружениям укрепрайона. С этой целью намечалось осуществить свыше тысячи ста самолёто-вылетов.

Проверяя подготовку авиасоединений во второй половине июля, командующий ВВС вместе со своими помощниками побывал на большинстве аэродромов, встретился с личным составом, уточнил боевые задачи. Как и на советско-германском фронте, Главный маршал авиации Новиков много внимания уделил организации взаимодействия своих частей с наземными войсками. Под его руководством штабы воздушных армий, совместно со штабами Забайкальского и Дальневосточного фронтов, а также Приморской группы войск, общевойсковых и 6-й гвардейской танковой армий, детально разработали планы взаимодействия, единые кодированные карты, радиосигналы и переговорные таблицы, а также сигналы взаимоопознавания войск и авиации.

В 6-ю гвардейскую танковую и общевойсковые армии, которым предстояло наступать на главных направлениях, были выделены оперативные группы из офицеров штабов воздушных армий. Им вменялось в обязанность осуществлять вызов авиации с аэродромов и управление ею над полем боя, согласовывать с общевойсковым командованием вопросы взаимодействия в ходе операции, информировать командующего и штаб о складывающейся в районе их нахождения наземной и воздушной обстановке. В стрелковые и танковые дивизии от авиасоединений были направлены авианаводчики.

Заканчивалась подготовка к стратегической операции перегруппировкой сил воздушных армий непосредственно к монголо-маньчжурской и советской государственным границам. Широкая сеть ложных аэродромов, перелёты небольшими группами при полном радиомолчании, тщательная маскировка и рассредоточение боевой техники держали противника в неведении об истинных замыслах нашей Ставки. Командующий ВВС добивался неуклонного сохранения секретности при проведении подготовительных мероприятий и немало преуспел в этом деле. Так требовала оперативная обстановка.

Вечером 22 июля в Читу позвонил из Потсдама Верховный. Поздоровавшись, Сталин задал традиционный вопрос:

— Как идут у вас дела, товарищ Василевский? Будущий Главком дальневосточной группировки доложил:

— Дела идут нормально, товарищ Сталин. Почти ликвидировано отставание по боеприпасам и горючему. Я только что вернулся из Приморской группы войск. Там продолжается сколачивание соединений. Идёт напряжённая боевая учёба. Военный совет 5-й армии генерала Крылова уже представил на утверждение свой план операции.

— А как складываются дела у товарища Малиновского? Всё ли вопросы решены по конно-механизированной группе с монгольской стороны? — задал следующий вопрос Верховный Главнокомандующий.

— В принципе всё вопросы решены и войска будут готовы к назначенному Ставкой сроку, товарищ Сталин. Трудная ситуация с фуражом, поэтому начало наступления войск генерала Плиева придётся отсрочить на одни-двое суток, — голос маршала Василевского звучал уверенно и чётко.

— А это не повлияет на общий план фронтовой наступательной операции?

— Военный совет фронта считает, что не повлияет.

— Расчёты по горючему для войск генерала Кравченко проверили? Авиация обеспечит танкистов горючим на марше? Расстояния там получаются довольно приличные.

— Главный маршал авиации Новиков уверен, товарищ Сталин, что предварительные расчёты по горючему выполнены квалифицированно. Две транспортные авиадивизии вполне обеспечат соединения танкистов горючим и боеприпасами на всю глубину операции.

— Товарищ Новиков слов на ветер не бросает. Будем считать, товарищ Василевский, что этот вопрос решён окончательно, — подчеркнул Верховный.

Тут же Сталин задал следующий вопрос:

— А как сейчас ведёт себя противник? Что нового со стороны японца на границе?

— По данным разведки, товарищ Сталин, японцы продолжают наращивать свою группировку. Особенно это касается Приморского направления. По-моему, командование Квантунской армии считает, что главный и единственный удар мы нанесём именно в направлении на Муданьцзян.

— Что ж, пусть так и считает, товарищ Василевский.

— Да, товарищ Сталин, ничего другого противник не может предположить. У него ведь свои расчёты.

— Японцы предполагают, а наши войска располагают. Важно в полной мере использовать возможности авиации и подвижных войск на противоположном направлении. К тому же, не следует слишком затягивать и островные операции. В сентябре всё должно завершиться.

— Всё сроки островных операций, товарищ Сталин, уже согласованы. Начало Сахалинской операции сдвигается на «Плюс два», а Сейсинскую и Курильскую войска 16-й армии, Камчатского оборонительного района и Тихоокеанского флота проведут вслед за ней, в середине месяца.

— С товарищем Юмашевым[43] вы уже встречались, товарищ Василевский? Вопросы взаимодействия согласовали?

— Да, встречался, товарищ Сталин. Два дня назад во Владивостоке. Основные вопросы согласованы.

Предметный разговор подошёл к концу. Будущий Главком дальневосточной группировки воспользовался короткой паузой и обратился к Верховному с единственным вопросом:

— Как идёт конференция, товарищ Сталин?

— Сносно, — Верховный ограничился только одним этим словом и тут же закончил разговор: — Желаю успеха, товарищ Василевский. Действовать надо оперативно.

В течение двух следующих дней на конференции «Большой тройки» в Потсдаме продолжалась рутинная работа. Обсуждались вопросы о допущении в ООН бывших сателлитов Германии — Италии, Румынии, Болгарии, Венгрии и Финляндии, а также о выполнении Ялтинской декларации об освобождённой Европе. Не сходил с повестки дня «польский вопрос». В это же время в армейских штабах дальневосточной группировки завершалась разработка оперативных планов объединений в предстоящей кампании.

Первым, 24 июля, свой оперативный план в штаб Забайкальского фронта представил Военный совет 36-й армии. На следующий день, как и предусматривалось директивой Ставки, поступили оперативные планы Военных советов 39-й, 6-й гвардейской танковой, 53-й и 17-й армий, а также советско-монгольской конно-механизированной группы.

Наиболее тщательно были отработаны планы 39-й и 6-й гвардейской танковой армий генералов Людникова и Кравченко. Их содержание свидетельствовало о глубоком проникновении командующих и штабов этих объединений в сущность замысла фронтовой операции и всестороннем учёте особенностей группировки противника и специфики Дальневосточного ТВД. Сказывался огромный боевой опыт, полученный ими на главных направлениях советско-германского фронта.

На решающем этапе подготовки операции с лучшей стороны проявил себя Военный совет советско-монгольской конно-механизированной группы. Он обоснованно предложил перенести главные войсковые усилия с Калганского на Долоннорское направление. Командующий Забайкальским фронтом маршал Малиновский согласился с такой корректировкой фронтового замысла, но приказал Плиеву усилить прикрытие войск на внешнем фланге вспомогательного удара.

Но «японская тема» то и дело по самым разным поводам возникала на конференции «Большой тройки» в Потсдаме. У гром 25 июля премьер-министр Черчилль сообщил президенту Трумэну, что он согласен с предложенным проектом декларации «союзных держав» в адрес правительства Японии с требованием о капитуляции[44]. Когда на следующий день посол США в Чунцине Хэрли сообщил в Потсдам, что президент Китая Чан Кайши также согласен с проектом американского документа, получившего название «Потсдамской декларации», он был передан для публикации в печати[45].

Утром 27 июля госсекретарю США Бирнсу была передана просьба министра иностранных дел СССР Молотова отложить опубликование декларации по Японии. При личной встрече вечером Бирнс вновь вернулся к этой проблеме и заявил, что по политическим соображениям американский президент решил, что будет разумно опубликовать такое заявление до того, как войскам будет отдан приказ начать вторжение в Японию, и до того, как войска союзников понесут дальнейшие потери. Президент Трумэн решил обратиться к Японии с призывом о капитуляции. Ознакомив с проектом документа премьер-министра Великобритании Черчилля и президента Китая Чан Кайши и получив их согласие по существу, а также в связи с подсчётом голосов в Великобритании[46] Трумэн решил немедленно опубликовать декларацию.

Госсекретарь Бирнс особо оговорил причину, по которой текст декларации не был раньше представлен Молотову. Дескать, так как Советский Союз не находится в состоянии войны с Японией, то президент Соединённых Штатов не хотел создавать дополнительных затруднений для Советского правительства. Он, Бирнс, передаёт текст декларации Молотову для сведения. По изложенным выше причинам отложить опубликование декларации не представлялось возможным.

На утреннем заседании «Большой тройки» 28 июля председатель Совнаркома СССР Сталин сообщил главам союзных делегаций, что Советское правительство получило новые предложения Японии[47]. Он высказал неудовольствие действиями правительств Соединённых Штатов Америки и Великобритании: «Хотя Советский Союз не информируют, как следует, когда какой-нибудь документ составляется о Японии, однако советская делегация считает, что следует информировать друг друга о новых предложениях. В полученном документе ничего нового нет. Есть только одно предложение: Япония предлагает Советскому Союзу сотрудничество. Но Советское правительство ответит Японии в том же духе, как это уже имело место в середине июля».

Последние дни июля для командования и войск дальневосточной группировки прошли в крайнем напряжении. 29 июля Военный совет Главного командования рассмотрел вопрос о планировании боевых действий артиллерии. Доклад о тактическом раскладе артиллерийских сил по фронтам был представлен генерал-полковником артиллерии Чистяковым.

На Забайкальском фронте, где противник не имел в приграничной зоне крупных войсковых группировок и наступление предусматривалось с глубоким обходом укрепрайонов, артиллерия 39-й, 6-й гвардейской танковой и 17-й армий развёртывалась вдоль монголо-маньчжурской границы лишь частично, с задачей поддержать передовые отряды при разгроме пограничных застав противника. Артиллерийская подготовка и поддержка атаки здесь не планировалась. Основная масса артиллерии находилась в готовности к движению в колоннах главных сил. В полосе 36-й армии вся артиллерия была развёрнута в готовности уничтожить отдельные опорные пункты противника, а в период форсирования Аргуни поддержать войска огнём при захвате плацдармов на правом берегу.

Войска Дальневосточного фронта, располагая небольшим количеством стрелковых и танковых соединений, готовили наступление в очень широкой полосе по отдельным направлениям с большими промежутками между группировками войск и их открытыми флангами. К тому же, наступление 2-й Краснознамённой и 15-й армий, а также 5-го отдельного стрелкового корпуса должно было развиваться в условиях труднопроходимой местности. Это обуславливало большую привязанность артиллерии к дорогам и сложность перегруппировки её частей с одного направления на другое. Значит, требовалось создать на каждом из направлений такую артиллерийскую группировку, которая обеспечивала бы действия стрелковых и танковых соединений на всю глубину операции.

Поэтому, качественный состав артиллерии фронта был строго продуманным и включал пушечную, гаубичную, истребительно-противотанковую и реактивную артиллерию. Имелось в наличии двадцать девять отдельных полков, что позволяло создать в каждой из армий самостоятельную группировку без дробления артиллерийских частей на мелкие группы. Плотность артиллерии на направлении главного удара достигала ста пятидесяти орудий и миномётов на километр фронта прорыва и продолжала усиливаться.

При планировании боевых действий артиллерии предусматривалась артиллерийская подготовка от тридцати минут на Жаохэйском направлении до пятидесяти минут на Сахалянском и Сунгарийском. Для обеспечения форсирования Амура передовыми частями и захвата плацдармов на южном берегу предусматривался пятиминутный огневой налёт по заранее выявленным целям. Во время движения десантов через реку артиллерия в течение получаса должна была подавлять и разрушать опорные узлы на переднем крае и в ближайшей глубине обороны. В последующем, артиллерия должна была обеспечивать действия войск по расширению плацдармов и отражению возможных контратак врага.

Приморская группа войск получила наибольшее по сравнению с Забайкальским и Дальневосточным фронтами количество артиллерии усиления. Здесь насчитывалось более одиннадцати тысяч орудий и миномётов. Это обуславливалось необходимостью прорыва мощных укрепрайонов и последующими действиями войск на отдельных разобщённых направлениях в условиях горно-лесистой местности при наличии подготовленных рубежей в глубине обороны. Создавались артиллерийско-миномётные группировки с таким соотношением калибров, которое позволяло бы войскам самостоятельно решать поставленные боевые задачи.

В 35-й армии на Хутоуском направлении артиллерия нацеливалась на обеспечение форсирования Уссури и прорыв укрепрайона. На главном направлении юго-западнее Лесозаводска предусматривалась пятидесятипятиминутная артиллерийская подготовка, обеспечение форсирования Сунгача и поддержка атаки в течение часа. Далее, в течение до восьми часов артиллерия должна была обеспечивать действия стрелковых и танковых соединений в глубине обороны противника. Для решения этих задач и организации гибкого управления артиллерией на главном и вспомогательном направлениях создавались артиллерийские группы, включающие подгруппы артиллерии разрушения и контрбатарейной борьбы.

В 1-й Краснознамённой армии в связи с необходимостью преодоления в начале операции горно-таёжного района артиллерийская подготовка не планировалась. Однако в исходном положении до половины наличной артиллерии находилось в готовности к открытию огня и поддержки войск, преодолевающих таёжные дебри.

В 5-й армии на направлении главного удара предусматривалось создание средней артиллерийско-миномётной плотности на километр фронта прорыва не менее ста восьмидесяти, на отдельных участках — до двухсот пятидесяти стволов. На вспомогательном направлении массирование артиллерии было втрое-вчетверо меньшим — не менее шестидесяти стволов.

Боевые действия артиллерии включали пять периодов. Первый, за день до начала операции, — предварительное разрушение долговременных сооружений. Второй, в ночь перед наступлением в течение двух часов, — обеспечение действий передовых батальонов. Третий — артиллерийская подготовка в течение четырёх часов. Четвёртый — поддержка атаки методом сочетания одинарного огневого вала с последующим сосредоточением огня. Пятый — сопровождение войск при бое в глубине обороны противника.

В 25-й армии предусматривался захват отдельных опорных пунктов и узлов сопротивления внезапной ночной атакой передовых батальонов, выделенных из состава укрепрайонов. В целях соблюдения скрытности и внезапности действий артиллерия должна была открывать огонь только с момента оказания противником огневого сопротивления. Поэтому было решено: начало и продолжительность артиллерийской подготовки заранее не планировать, определить эти временные показатели в ходе начального боя при встрече с основными силами противника.

В конце июля — начале августа последовали долгожданные командные назначения. 30 июля маршал Василевский решением Ставки был назначен Главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке. 1 августа ГКО принял решение о создании Военного совета Дальневосточного направления. На следующий день начальником штаба направления был назначен генерал-полковник Иванов. В тот же день, 2 августа, директивой Ставки были образованы:

— Забайкальский фронт: командующий — маршал Малиновский, член Военного совета — генерал-лейтенант Тевченков, начальник штаба — генерал армии Захаров. В состав фронта вошли: 36-я армия генерал-лейтенанта Лучинского, 39-я армия генерал-полковника Людникова, 6-я гвардейская танковая армия генерал-полковника Кравченко, 53-я армия генерал-полковника Манагарова, 17-я армия генерал-лейтенанта Данилова, советско-монгольская конно-механизированная группа генерал-полковника Плиева и 12-я воздушная армия маршала авиации Худякова.

— 2-й Дальневосточный фронт: командующий — генерал армии Пуркаев, член Военного совета — генерал-лейтенант Леонов, начальник штаба — генерал-лейтенант Шевченко. В состав фронта вошли: 2-я Краснознамённая армия генерал-лейтенанта Терёхина, 15-я армия генерал-лейтенанта Мамонова, 16-я армия генерал-лейтенанта Черемисова, 5-й отдельный стрелковый корпус генерал-майора Пашкова, Камчатский оборонительный район генерал-майора Гнечко и 10-я воздушная армия генерал-полковника Жигарева.

— 1-й Дальневосточный фронт: командующий — маршал Мерецков, член Военного совета — генерал-полковник Штыков, начальник штаба — генерал-лейтенант Крутиков. В состав фронта вошли: 35-я армия генерал-лейтенанта Захватаева, 1-я Краснознамённая армия генерал-полковника Белобородова, 5-я армия генерал-полковника Крылова, 25-я армия генерал-полковника Чистякова, Чугуевская оперативная группа генерал-майора Зайцева, 10-й механизированный корпус генерал-лейтенанта Васильева и 9-я воздушная армия генерал-полковника Соколова.

В середине дня 2 августа председатель Совнаркома СССР И. В. Сталин в последний раз встретился с американским президентом Трумэном и уверенно заявил, что, насколько ему известно, советские войска готовы вступить в войну против Японии. Он вернётся в Москву, уточнит последние детали их боеготовности и сообщит в Вашингтон точную дату выступления. Попутно был в принципе согласован вопрос о визите в Советский Союз Главкома американских оккупационных войск в Германии генерала армии Эйзенхауэра. Он, в середине августа, станет гостем Главкома советских оккупационных войск в Германии маршала Жукова.

Через пять часов после встречи с американским президентом глава советской делегации покинул Берлин и поздно вечером 3 августа специальный поезд доставил его в Москву. Не заезжая в Кремль, с «Ближней дачи» Сталин первым делом позвонил в Читу, поздоровавшись, спросил:

— Когда реально смогут начать наступление войска Малиновского и Мерецкова, товарищ Василевский?

— Войска Забайкальского фронта будут готовы к наступлению через двое суток. 6-я гвардейская танковая армия уже находится на исходном рубеже. 39-я и 53-я армии вышли в районы сосредоточения. 1-й и 2-й Дальневосточные фронты двое суток находятся в первой боевой готовности.

— Как идут дела на флоте, товарищ Висилевский?

— Флот достигнет полной боевой готовности не раньше 5 августа. Но я прошу вас, товарищ Сталин, командировать на Дальний Восток адмирала Кузнецова. Он необходим для координации действий флота с сухопутными войсками.

— Значит, мы идём на трое суток с опережением графика? — сделал промежуточный вывод Верховный.

— Выходит, так. Но я считаю, товарищ Сталин, что операцию и надо начинать не позднее 9 августа, используя благоприятную погоду. Она здесь переменчива.

— Разве дело только в погоде, товарищ Василевский? Какие сведения по войскам японца докладывает ваша разведка?

— Противник спешно усиливает группировку Квантунской армии, товарищ Сталин. Число дивизий возросло с девятнадцати до двадцати трёх. За два последних месяца авиагруппировка противника увеличилась почти в два раза, с четырёхсот пятидесяти боевых самолётов до восьмисот единиц.

— Вы считаете, что японец догадывается о наших ближайших военных намерениях?

— О том, что войны с Советским Союзом не избежать, противник знает давно, а вот начало боевых действий он, по нашим данным, относил на сентябрь месяц.

— Значит, товарищ Василевский, придётся начинать кампанию. Трумэн хвастался в Потсдаме какой-то особенной бомбой, которую они заимели. Но в любом случае добивать японца придётся нашему русскому солдату. Ждите в ближайшее время директиву Ставки, — завершил разговор Верховный.

В середине дня 5 августа Главком дальневосточной группировки позвонил Сталину и неожиданно предложил, чтобы операция войск 1-го Дальневосточного фронта началась, в зависимости от развития обстановки на Забайкальском фронте, через пять — семь суток после перехода в наступление войск маршала Малиновского. Кроме того, маршал Василевский попросил Верховного, чтобы Ставка предусмотрела дальнейшее усиление авиасоединений в Приморском крае. По его мнению, необходимо было заранее предусмотреть с началом боевых действий дальнейшее усиление фронтов личным составом и боевой техникой, особенно танками и автотранспортом. Саму дату начала войны Главком предложил утвердить именно 9 августа, на два дня раньше планового срока, утверждённого Ставкой в июле месяце. Верховный приказал Генштабу срочно рассмотреть эти предложения маршала Василевского и окончательно определиться со сроками перехода в наступление войск всех фронтов.

Повторная проверка вариантов развития наступления войск 1-го Дальневосточного фронта показала необоснованность отсрочки на пять — семь суток атакующих действий его основных сил. Передовые отряды, какое бы усиление они ни получили, не смогут вести успешную борьбу за овладение укрепрайонами в течение недели. Их первоначальный успех требовалось немедленно развить вводом в дело главных фронтовых сил. С датой же начала войны 9 августа Генштаб согласился без всяких колебаний. Её утвердил и Верховный.

Это решение Ставки утром 6 августа было передано в Читу. Директиву же на проведение наступательной операции на Дальневосточном театре военных действий Сталин подписал только на следующий день, 7 августа, в шестнадцать тридцать. Войскам Забайкальского, 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов, гласила она, 9 августа начать боевые действия для выполнения задач, поставленных директивами Ставки от 28 июня; боевые действия авиации всех фронтов начать с утра 9 августа; наземным войскам Забайкальского и 1-го Дальневосточного фронтов границу Маньчжурии перейти утром 9 августа; 2-му Дальневосточному фронту — по указанию маршала Василевского. Тихоокеанскому флоту перейти в оперативную готовность номер один, приступить к постановке минных заграждений, одиночное судоходство прекратить, транспорты направить в пункты сосредоточения, а в дальнейшем организовать судоходство конвоями под охраной военных кораблей. Подводные лодки развернуть. Боевые действия флота начать с утра 9 августа.

В семнадцать часов 8 августа нарком иностранных дел Молотов вызвал в наркомат посла Японии в Москве Сато и вручил ему «Заявление Советского правительства»:

«После разгрома и капитуляции Германии Япония оказалась единственной великой державой, которая всё ещё стоит за продолжение войны. Требование трёх держав — Соединённых Штатов Америки, Великобритании и Китая — от 26 июля сего года о безоговорочной капитуляции японских вооружённых сил было отклонено Японией. Тем самым, предложение Японского правительства Советскому Союзу о посредничестве в войне на Дальнем Востоке теряет всякую почву.

Учитывая отказ Японии капитулировать, союзники обратились к Советскому правительству с предложением включиться в войну против японской агрессии и тем сократить сроки окончания войны, сократить количество жертв и содействовать скорейшему восстановлению всеобщего мира. Верное своему союзническому долгу, Советское правительство приняло предложение союзников и присоединилось к Заявлению союзных держав от 26 июля сего года.

Советское правительство считает, что такая его политика является единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после её отказа от безоговорочной капитуляции.

Ввиду изложенного Советское правительство заявляет, что с завтрашнего дня, то есть с 9 августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией».

Спустя два часа после встречи с послом Сато, нарком Молотов пригласил к себе послов Соединённых Штатов Америки и Великобритании, Гарримана и Керра, и информировал их о «Заявлении Советского правительства», которое он сделал только что японскому послу Молотов зачитал документ, вручил послам союзных государств его текст на русском языке, подчеркнул, что Советское правительство тем самым точно выполняет своё обязательство относительно вступления в войну против Японии, спустя три месяца после капитуляции Германии.

Английский посол поздравил Молотова с этим шагом Советского правительства, сказал, что текст «Заявления» составлен очень хорошо. При этом Керр поинтересовался, как на него реагировал посол Сато. Нарком Молотов ответил, что посол Японии внимательно изучил текст Заявления и затем спросил, что означают слова об избавлении японского народа от опасности и жертв. Он, Молотов, ответил ему, что это будет естественным следствием сокращения срока войны в результате участия в ней Советского Союза. Сато сделал вывод, что, по его мнению, война не затянется надолго.

Посол Гарриман добавил, что «Заявление Советского правительства» обрадует каждый дом в Америке. Нарком Молотов солидарен с ним. Он на это надеется и уверен, что вступление Советского Союза в войну обрадует также и англичан. Посол Керр не сомневается, что это, конечно, будет так и что особенно рад этому будет экс-премьер Черчилль.

Вечером 8 августа Верховному позвонил из Читы маршал Василевский и доложил о готовности войск к началу боевых действий. Сталин пожелал командованию и войскам успехов.

Предложение Трумэна совершить инспекционную поездку в войска было воспринято Айком с пониманием. Главком американскими оккупационными войсками организовал её 24 июля в зону дислокации 84-й пехотной дивизии, начальником штаба в которой служил двоюродный брат президента, полковник Льюис Трумэн. Так посещение действующей армии стало для Верховного Главнокомандующего приятным событием не только в официальном, но и в личном плане.

На обратном пути в Бабельсберг Трумэн неожиданно заговорил об использовании в ближайшем будущем некоторых боевых генералов, находящихся в Германии. Эйзенхауэр заявил, что лично он не имеет никаких честолюбивых замыслов и намерен, вернувшись на родину, делать то немногое, чтобы помочь своему народу понять, происшедшие в результате войны перемены в мире. Неожиданно президент обернулся к нему и совершенно серьёзно сказал:

— Можете на меня надеяться, Айк. Я всегда готов помочь вам и положительно отвечу на любую вашу просьбу. В том числе, кстати, и при выдвижении вашей кандидатуры на…президентский пост в сорок восьмом году…

Отослав в Токио «безрадостную телеграмму», исключающую сепаратные переговоры о мире Советского правительства с делегацией принца Коноэ, посол Сато пребывал в сложном состоянии духа, каждый следующий день ожидая чего-то неординарного в грядущей смене событий. Но первая половина третьей декады июля никак не прояснила обстановку в Москве. Он терялся в догадках об истинных намерениях Советов Разведывательные данные о неизбежности скорого военного конфликта тоже не внушали особого доверия.

Утром 26 июля радио разнесло по миру текст Потсдамской декларации союзных государств в адрес правительства Японии, которая звучала угрожающе:

«1. Мы, президент Соединённых Штатов, председатель Национального правительства Китая и премьер-министр Великобритании, как представители сотен миллионов наших соотечественников, согласились о том, что Японии следует дать возможность окончить эту войну.

2. Огромные наземные, морские и воздушные силы Соединённых Штатов, Британской империи и Китая изготовились для нанесения окончательного удара по Японии. Эту военную мощь направляет решимость всех союзных наций вести войну против Японии до тех пор, пока она не прекратит сопротивления.

3. Бесплодное и бессмысленное сопротивление Германии мощи свободных народов мира служит печальным примером для Японии. Могучие силы, которые теперь приближаются к Японии, неизмеримо больше тех, что были применены к сопротивляющимся нацистам и, естественно, опустошили земли, разрушили промышленность и нарушили образ жизни всего германского народа. Применение нашей военной силы, подкреплённой нашей решимостью, будет означать неизбежное и окончательное уничтожение японских вооружённых сил и неизбежное полное опустошение японской метрополии.

4. Для Японии пришло время решить, будет ли она по-прежнему находиться под властью тех упрямых милитаристских кругов, неразумные расчёты которых привели японскую империю на порог уничтожения, или она пойдёт по пути, указанному разумом.

5. Ниже следуют наши условия. Мы не отступим от них. Выбора нет. Мы не потерпим никакой затяжки.

6. Навсегда должны быть устранены власть и влияние тех, кто обманул народ Японии, заставив его идти по пути завоевания мирового господства. Мы убеждены, что лишь тогда станут возможны безопасность и справедливость в мире, когда будет стёрт с лица земли безответственный милитаризм.

7. До тех пор, пока не будет убедительных доказательств, что способность Японии к военным действиям уничтожена, пункты на японской территории, указанные союзниками, будут оккупированы для осуществления основных целей, которые мы здесь излагаем.

8. Условия Каирской декларации должны быть выполнены. Японский суверенитет будет ограничен островами Хонсю, Хоккайдо, Кюсю, Сикоку и менее крупными островами, которые мы укажем в дальнейшем.

9. Личному составу японских вооружённых сил после разоружения будет разрешено вернуться к своим очагам и предоставлена возможность вести мирную трудовую жизнь.

10. Мы не стремимся к тому, чтобы японцы были порабощены как раса или уничтожены как нация, но всё военные преступники, включая тех, кто совершал зверства над нашими пленными, понесут суровое наказание. Японское правительство должно устранить всё препятствия на пути возрождения демократических тенденций японского народа. Будут провозглашены свобода слова, вероисповедания, а также уважение к основным правам человека.

11. Японии будет разрешено иметь такую промышленность, которая позволит ей поддерживать хозяйство и выплачивать справедливые репарации натурой. Будут запрещённые отрасли промышленности, которые позволили бы снова вооружиться для ведения войны. В конечном счёте, Японии будет разрешено участвовать в мирных торговых отношениях.

12. Как только будут достигнуты эти цели и будет учреждено миролюбивое правительство в соответствии со свободно выраженной волей народа, союзники отведут из Японии оккупационные войска.

13. Мы призываем правительство Японии провозгласить безоговорочную капитуляцию всех японских вооружённых сил и дать надлежащие и достаточные заверения в своих добрых намерениях в этом деле, иначе Японию ждёт быстрый и полный разгром».

Отсутствие подписи председателя СНК СССР И. В. Сталина под Потсдамской декларацией породило у руководителей Великой Империи надежды на возможность продолжения войны, поскольку неизбежность поражения они связывали лишь с вступлением в неё Советского Союза. Конфронтационные суждения по поводу дальнейших действий на заседаниях Высшего совета по руководству войной достигли небывалого накала. «Непреклонный ультиматум», прозвучавший из Потсдама, добавил им злобной страсти.

Добавляли напряжения и психологические атаки авиации противника. Утром 27 июля американские самолёты разбросали листовки над территорией одиннадцати городов метрополии, предупредив их население, что в ближайшие сутки они подвергнутся усиленным бомбардировкам с воздуха. На шесть городов ночью действительно были совершены массированные налёты американской авиации.

Продолжительное заседание Высшего совета 27 июля также отличалось крайностью суждений. С невероятным трудом удалось принять компромиссное решение, предложенное премьер-министром Судзуки. Оно гласило, что руководство Великой Империи сможет дать ответ на Потсдамскую декларацию лишь после того, как ему станут ясны намерения Советов. Руководствуясь этим решением, в ночь на 28 июля министр иностранных дел Того направил в Москву послу Сато очередную срочную телеграмму: «Позиция, занятая Советским Союзом в отношении Потсдамской совместной декларации, будет с этого момента влиять на наши действия. Постарайтесь в короткий срок выяснить, какие шаги Советский Союз предпримет против Великой Империи».

Экстренные совещания следовали одно за другим. Утром 28 июля в спешном порядке собрался кабинет министров. Было принято «куцее решение»: опубликовать Потсдамскую декларацию в сокращённом виде, а в комментариях прозрачно намекнуть, что Японское правительство, по-видимому, оставит её без внимания.

Во второй половине дня 28 июля совещание высшего руководства Великой Империи созвал уже император Хирохито. Но и ему не удалось урезонить «оголтелых вояк». В то время, как министр иностранных дел Того в обтекаемых выражениях дипломатично высказался за принятие Потсдамской декларации, военно-морской министр адмирал Ионаи, его заместитель адмирал Тоёда, которых поддержал и военный министр генерал Анами, потребовали от премьер-министра Судзуки, чтобы он выступил на пресс-конференции с заявлением, что Япония игнорирует Потсдамскую декларацию!

Император колебался, и престарелый премьер, подпёртый «одиозным решением», бравурно заявил корреспондентам: «Мы игнорируем Потсдамскую декларацию. Мы будем неотступно продолжать движение вперёд для успешного завершения грудной войны».

И дальше продолжали доминировать взаимоисключающие крайности. В пылу очередной полемики в предпоследний день июля военно-морской министр публично заявил о существовании ещё одного варианта действий, который родился в недрах его министерства. Адмирал Ионаи был предельно категоричен: «В случае вторжения противника в пределы метрополии, необходимо вместе с императором бежать на материк и там продолжать сопротивление силами Квантунской армии, экспедиционной армии Китая и перемещённого на сушу личного состава флота».

Ни у императора Хирохито, ни у премьер-министра Судзуки эта «вдохновляющая идея» поддержки не получила. Но она продолжала практически вплоть до финального разгрома муссироваться в обществе сторонников этого амбициозного «несгибаемого варианта». Надежда, как всегда, и в этом случае умирала последней.

Противник продолжал наращивать информационный террор гражданского населения в метрополии. Утром 31 июля сброшенные американскими самолётами листовки над двенадцатью крупнейшими городами Великой Империи предупреждали их жителей о неизбежной усиленной бомбардировке. Четыре из них — Йокогама, Нагоя, Осака и Хамамацу — подверглись массированному воздушному удару в ночь на 1 августа. Число жертв среди гражданского населения метрополии стремительно нарастало.

С первых дней августа в центре всеобщего внимания в столице Великой Империи оказался министр иностранных дел Того. Ему то и дело названивали император, премьер-министр, министры, военные чины. Всё жили ожиданием обнадёживающих сообщений с дипломатического фронта — из Вашингтона и Лондона, из Берна и Москвы. Но «первому дипломату» Японии нечем было особенно порадовать интересующихся — телетайпы продолжали безмолвствовать.

После досадных разоблачений мировой прессы по поводу ведущихся американскими эмиссарами секретных переговоров о «сепаратном мире» с японской стороной, эти контакты прервались. Руководитель разведывательного центра США в Европе Даллес упорно избегал встреч после Потсдамской конференции «Большой тройки» не только с японскими представителями, но и с их «ходатаями» — швейцарским разведчиком Хекком и шведским банкиром Якобсеном. Никто в точности не мог объяснить причины такого поведения Даллеса.

Но особенно огорчало Токио молчание Москвы. Посол Японии Сато упорно добивался встреч с дипломатическими сотрудниками Советов, но канцелярии ответственных лиц в наркомате иностранных дел также методично указывали либо на их «командировочное отсутствие», либо на чрезвычайную занятость «европейскими проблемами». Обуреваемый недобрыми предчувствиями, посол Сато направил 1 августа в Токио телеграмму и предложил своему правительству принять… Потсдамскую декларацию.

Ближе к вечеру в тот же день Того вновь навестил начальник Генштаба армии генерал Умэдзу, давний собеседник «первого дипломата» Японии. Министр иностранных дел начал разговор с нескрываемого упрёка:

— Насколько я понимаю ситуацию в Высшем совете, Умэдзу, вы тоже напрочь отвергаете Потсдамскую декларацию противника? А вот наш посол в Москве Сато предлагает её быстрее принять. Мне только что передали текст полученной от него телеграммы.

Начальник Генштаба армии гневно повысил голос:

— Документ, Того, только называется декларацией. На самом деле это не что иное, как ультиматум Великой Империи! Но с такой постановкой вопроса я действительно не согласен. Мы ещё в состоянии, Того, постоять за интересы нации и не только на поле брани, но и на…

— Вы не хотите признать, Умэдзу, что Советы вот-вот вступят в войну на материке! — решительно прервал возражения генерала Того. — Я полагаю, что именно такое решение и стоит на самом деле за Потсдамской декларацией, хотя под ней формально и нет подписи советского генералиссимуса.

Начальник Генштаба армии снова не согласился:

— Вы, Того, используя свой дипломатический опыт, делаете выводы на основании анализа общей обстановки. Я, как военный человек, во главу своих выводов ставлю, прежде всего чисто военные аспекты. Так вот, учитывая их, я не могу разделить ваших опасений по поводу предстоящих действий Советов. Они ещё просто не готовы наступать. Их главные силы, сокрушившие вермахт, всё ещё привязаны к Западному театру военных действий. Большие расстояния и неразвитость железнодорожных коммуникаций не позволили им в течение двух последних месяцев создать хоть какое-то превосходство в силах. Для полноценного наступления — это главное.

Министр иностранных дел поставил резонный вопрос:

— Тогда почему раньше, Умэдзу, военные члены Высшего совета не поднимали этот вопрос, а дискутировали лишь по поводу войны на два фронта? Так вот два фронта Великой Империи будут обеспечены, и, по-моему, не так уж важно на каком из них противник создаст превосходство в силах.

— Я только что говорил об одном фронте на материке, Того. Второй, южный фронт, будет и впредь привязан к метрополии. Тут противник давно имеет большое превосходство в силах, но всё не может нас сломить.

— В Потсдамской декларации подчёркивается, Умэдзу, что и на южном фронте силы противника будут умножаться. И потом, разве Генштаб армии располагает точными данными о передислокации советских войск с Западного на Дальневосточный театр военных действий?

— О точных цифрах говорить, конечно, не приходится, Того, но ошибки в ориентировочных подсчётах очень редко выходят за пределы десяти-пятнадцати процентов.

Министр иностранных дел поднялся с привычного места за столом, подошёл к карте мира во всю стену, загадочно бросил взгляд в сторону Советского Союза:

— Значит, вы хотите сказать, Умэдзу, что Москва в состоянии накопить нужные для наступления силы не ранее середины или конца сентября?

Начальник Генштаба армии встал рядом с «первым дипломатом» Японии, запальчиво пояснил:

— Дело, Того, не только в накоплении нужных сил, но и в эффективности их использования в операции. Где сосредоточить большую их часть, на каком участке фронта нанести главный удар? Темп последующего наступления будут определять и условия местности, рельеф. В Маньчжурии, с какой стороны ни подойти, положение войск Квантунской армии выглядит предпочтительнее. Можно сказать и так, что её позиции надёжно оберегают высокие горы, дремучая тайга, непроходимые болота.

Того весомо возразил:

— А вы не допускаете такой вероятный случай, Умэдзу, что Советы и перебрасывают на Дальний Восток как раз те войска, которые преодолевали болотистую местность в Белоруссии и Карпатские горы при прорыве на территорию Чехословакии и Венгрии?

— Наше Приморское направление надёжно прикрывают бастионы шести укрепрайонов, Того. Их не так легко будет преодолеть, как может показаться непрофессионалу на первый взгляд. Это тоже важный долговременный фактор.

— Но Советы штурмовали долговременные оборонительные бастионы Кёнигсберга и Берлина, Умэдзу.

После этих слов министр иностранных дел вернулся на прежнее место за столом и круто переменил тему дальнейшего разговора:

— Кстати, генерал, а как вы относитесь к идее адмирала Ионаи о возможном бегстве руководства Японии на материк и сражении там до победного конца? Что конкретно стоит за этим предложением? Это что же, действительно оригинальный оборонительный вариант или болезненный бред отчаявшегося «морского волка», потерявшего флот на южном фронте, но сохранившего некоторые людские резервы для ведения сухопутной войны?

Этот вопрос поставил начальника Генштаба армии в неловкое положение. Он откровенно признался:

— Вы задали мне вопрос, Того, который выходит за рамки моей компетенции. Ну скажите, как я могу обсуждать проблему, не зная в сущности ни конкретных сил нашего флота да и степени их фактической боеготовности? Это очень непросто. Идею же саму по себе вы определили правильно. Она несёт в себе элемент безысходности. Тут уж мы всё оказываемся в положении «камикадзе». Я этот вариант начисто отвергаю.

— Я полагаю, Умэдзу, что его отвергнет и император. Если уж всем нам придётся погибнуть за Великую Империю, то эго лучше всего сделать при защите метрополии, а не где-то в Маньчжурии, на чужбине…

В этом месте дискуссия министра иностранных дел и начальника Генштаба армии прервалась. Генерала Умэдзу пригласил к себе военный министр генерал Анами, чтобы уточнить некоторые положения доклада, подготовленного Генштабом армии по результатам третьего этапа мобилизации. На следующий день его предстояло доложить премьер-министру Судзуки, который сам решил разобраться в вопросах пополнения японских сил на континенте, их неотложных нуждах.

С объявлением воздушной тревоги министр иностранных дел Того спустился в бомбоубежище, и тут его сразу же пригласили к аппарату. Звонил Судзуки. Премьер-министра интересовала информация из Европы. «Первый дипломат» Японии доложил, что из Швейцарии, где контакты с американскими представителями прервались в середине июля, никаких новых телеграмм не поступило, а вот посол в Москве Сато прислал срочную телеграмму и без объяснения причин предложил побыстрее принять… Потсдамскую декларацию противника. Судзуки выслушал это сообщение молча, а потом всё же порекомендовал Того направить телеграмму в Москву, и пусть Сато вразумительно объяснит, чем конкретно вызвано его «таинственное предложение». Подобного рода предложений он немало слышит и в Токио.

Третий этап мобилизации хотя по цифровым показателям вполне оправдывал возложенные на него надежды (было сформировано шестнадцать дивизий и тринадцать смешанных бригад), в качественном отношении вызывал немало вопросов. Невероятно осложнились проблемы с вооружением новых формирований. Их категорически не хватало. Даже в учебных подразделениях была обеспечена винтовками и автоматическим оружием лишь третья часть личного состава. В 1-й и 2-й Объединённых армиях национальной обороны боевое оружие имели только четверо солдат из пяти. Не спасал положения и переход соединений на штаты военного времени. Число дивизий увеличивалось, но оружия поступало всё меньше и доставлялось оно в войска крайне нерегулярно. Почти в два раза упало производство боеприпасов в Маньчжурии. Участились перебои с горючим.

Неудовольствие премьер-министра вызывало и то, что императорская Ставка до начала августа не решила вопрос о переподчинении 17-го фронта в Корее командованию Квантунской армии. По его мнению, эта искусственная затяжка не позволяла генерал-лейтенанту Ямаде завершить корректировку перспективного оборонительного плана на материке. Судзуки предложил военному министру Анами направить копию «убедительного доклада» императору с обязательной рекомендацией хотя бы пять-шесть дивизий береговой обороны из метрополии побыстрее передать в состав 17-го фронта для лучшего прикрытия побережья и важнейших портов.

В отличие от действий Высшего совета по руководству войной, императорская Ставка своё главное предназначение видела во всемерном укреплении военно-морского флота и боевой авиации. Но проблемы их пополнения техникой, личным составом и боепитанием выдались к августу намного сложнее проблем сухопутных войск.

В последние полтора года войны флот понёс большие потери в корабельном составе, восполнить которые уже не представлялось возможным. Вследствие жестокой блокады метрополии с моря и массированных бомбардировок с воздуха, осуществляемых флотом и авиацией Противника, прервалась работа судоверфей. Поэтому главные усилия военно-морского министерства и наличные материально-сырьевые ресурсы были направлены на массовое производство микролодок и катеров, управляемых смертниками. Уцелевший хорошо обученный и дисциплинированный корабельный состав флота планировалось использовать в операциях на суше, преимущественно при обороне собственно островов метрополии. Получалось солидное войско численностью свыше одного миллиона человек.

Не меньшие усилия в сравнении с флотом прилагались Ставкой и в решении авиационных проблем. Но и здесь, практически по тем же причинам, основное внимание уделялось подготовке смертников. Рост их численности вызывался острой нехваткой опытных боевых лётчиков. В результате массированных бомбардировок авиазаводов и резкого уменьшения импорта бокситов с начала сорок пятого начал снижаться выпуск боевых самолётов. Поэтому Ставка, во-первых, стремилась увеличить выпуск специальных типов штурмовиков и перестраивала имевшиеся транспортные, связные, разведывательные самолёты для смертников, во-вторых, развернула широкую пропагандистскую кампанию по привлечению молодёжи в ряды «камикадзе». Официально это вступление могло быть только добровольным, но с начала последнего года войны оно стало уже «добровольно-принудительным».

Для расширения аэродромной сети на островах собственно Японии и в сорок пятом продолжалось строительство свыше трёхсот двадцати взлётно-посадочных полос, девяносто пять из них — в глухих местах. По перспективному плану «Кэцу» создавались значительные запасы авиационного бензина для обеспечения воздушных операций при обороне метрополии.

К началу августа была практически завершена структурная реорганизация Военно-Воздушных сил в метрополии. Всемерно укреплялась Объединённая воздушная армия национальной обороны генерала Кавабэ. В конце мая в её состав вошла 6-я воздушная армия. Это позволило Ставке большую часть 5-й воздушной армии перебросить в Северный Китай и Корею, оперативно подчинив новую группировку командованию Квантунской армии. Лишь 1-я авиадивизия оставалась в составе 5-й воздушной армии в метрополии.

Для усиления противовоздушной обороны собственно Японии Ставка создала, в дополнение к имеющимся соединениям и частям, ещё 71-ю и 72-ю воздушные флотилии в составе соответственно 3-го и 5-го воздушных флотов. Кроме того, Генштаб сухопутной армии, по указанию Ставки, сформировал в июне — июле четыре дивизии зенитной артиллерии. К началу августа небо Японии охраняли более тысячи истребителей и три тысячи зенитных орудий, что было явно недостаточно. Массированные атаки авиации противника с каждым днём нарастали.

Утром 3 августа император позвонил Судзуки и предложил созвать заседание кабинета министров, чтобы рассмотреть возможность принятия Потсдамской декларации руководителей США, Великобритании и Китая. Премьер выполнил это пожелание Хирохито только на следующий день. Кабинет собрался. Министры находились во взвинченном состоянии, и удовлетворить пожелание императора оказалось делом проблематичным. Военная группа «министров-оборонцев» — адмиралы Ионаи и Тоёда, генерал Анами — решительно отметали капитуляцию страны в любой форме. Их девиз — «Бороться до конца» не претерпел никаких изменений. Военно-морской министр впервые в открытую озвучил свой «материковый вариант». Адмирал Ионаи заявил, что он готов лично возглавить всё наличные войска на материке и достойно защитить интересы Великой Империи от порабощения. Сил для достижения этой цели у неё вполне хватает. Премьер-министр Судзуки, хотя внешне и сохранял присутствие духа, находился в подавленном состоянии и закрыл заседание, не приняв никакого решения.

Во второй половине дня 5 августа американские самолёты вновь разбросали над крупнейшими городами метрополии десятки тысяч листовок с предупреждением населения о грядущих усиленных бомбардировках. Японцы к ним привыкли, и когда на следующий день в восемь пятнадцать утра над центром Хиросимы появились всего две «летающих крепости», никто из жителей не придал этому факту внимания. Население даже не стало укрываться в убежищах. Прогремел первый атомный смертоносный удар.

В тот же день японский посол в Москве Сато получил уведомление из наркомата иностранных дел СССР о том, что вечером 8 августа он будет принят лично наркомом Молотовым. Сато тотчас направил телеграмму в Токио, сообщив министру иностранных дел Того эту «весьма приятную и неожиданную новость».

Утром 7 августа практически одновременно премьер-министр Судзуки получил данные о результатах атомной бомбардировки Хиросимы и текст Заявления президента США Трумэна по этому поводу. Он тут же распорядился о созыве Высшего совета по руководству войной, но «министры-оборонцы» решительно выступили против. Не удалось созвать даже заседание кабинета министров. Адмирал Ионаи и генерал Анами ограничились посылкой в Хиросиму специальной комиссии для исследования происшедшего. Войска и военно-морской флот в метрополии по их приказам были приведены в повышенную боевую готовность.

Весь день 8 августа прошёл в столице Великой Империи в томительном ожидании сообщения посла Сато из Москвы. Руководителей всех рангов будоражила неизвестность: «Какую позицию в новой ситуации займут Советы по отношение к Японии?» Никто не верил в начало войны.

В Приамурье и Приморье тёплый августовский день к вечеру 8 августа сменился ненастьем. В тёмном небе поплыли тяжёлые грозовые облака, пришедшие на материк с просторов Тихого океана. То в одном, то в другом месте их пронизали острые стрелы молний. Над сопками Маньчжурии, долинами Амура и Уссури гремели раскаты грома, как бы предвещая грозные события. Вскоре хлынул тайфунный ливень. С сопок в долины устремились бурные потоки мутной воды, размывая дороги и вызывая широкий разлив рек. Всё потонуло в непроглядной мгле.

Получив сводку погоды с материка, начальник Генштаба армии генерал Умэдзу позвонил министру иностранных дел Того. Приподнятым, возбуждённым тоном он сказал:

— Вот видите, Того, как непросто бывает учесть всё привходящие факторы. Но к этому надо стремиться. На пространствах Маньчжурии бушует тайфун. Дороги размыты ливнем. Ни о каком наступлении советских войск не может быть речи. Я это предвидел.

Того остановил собеседника предостережением:

— По-моему, Умэдзу, вы выдаёте желаемое за действительное. Советы могут перечеркнуть ваши предположения и в непогоду обрушиться на войска Квантунской армии всей мощью. Непогода их вряд ли остановит.

— Погодный фактор, Того, одинаково действен для любых войск. В бурю не летают самолёты, не атакуют танки. А вы держитесь Потсдамской декларации. Ищите выход из войны в позорной капитуляции Великой Империи.

— Я жду, Умэдзу, телеграмму из Москвы. У меня безрадостные предчувствия. Мы можем провалиться в бездну.

Не испытывал душевного подъёма и посол Японии Сато, отправляясь на встречу с советским наркомом Молотовым на Кузнецкий мост. Приехал чуть раньше. Пришлось обождать. Когда он вошёл в кабинет и встретил непроницаемый взгляд наркома, почувствовал неладное. Дальше, больше. Как в дурном сне — это «Заявление Советского правительства». Великой империи объявляется война!… В центре советской столицы! Тихим заикающимся голосом. И война!… Всего через двое суток! Лучше бы принять Потсдамскую декларацию. Он предлагал правительству такое решение, но его отвергли.

Овладев собой, посол Сато задал наркому Молотову один никчёмный вопрос и удалился с ужасно грозной бумагой в папке… Война! Сколько разнокалиберных чувств вместило одно это ёмкое, короткое слово… В пути Сато продумал порядок своих последующих действий. Да, вначале он соберёт весь состав своего посольства и объявит ему о решении правительства Советов начать 9 августа военные действия против его страны. О возможных вопросах не думал, и какие теперь могут быть вопросы?.. Затем направит в Токио короткую телеграмму, приложив к ней текст «Заявления Советского правительства». Но она поступит туда уже 9 августа, когда война уже начнётся…

«Первый дипломат Японии» снисходительно возразил:

— Мне не хотелось бы, Умэдзу, вторгаться в обсуждение оперативных вопросов, но, насколько мне известно, немецкие войска много раз терпели чувствительные поражения как раз из-за недооценки возможностей Советов.

— У вас, Того, имеются убедительные примеры?

— Конечно, Умэдзу. Припомните их контрнаступление под Москвой, окружение 6-й армии Паулюса под Сталинградом.

— Вы правы, Того. Согласен. Мне, кстати, тоже памятно их контрнаступление под Курском. Кто мог предположить, что у Советов окажется столько выдержки и терпения?

— Оказалось, Умэдзу. Со всех точек зрения, ими было принято обоснованное, дальновидное решение.

— Победное, стратегическое решение, Того.

Глава VII Атомные удары американцев

День 25 апреля выдался для обоих собеседников особенно приметным. Военный министр Стимсон был готов к этому докладу с начала месяца, но скоропостижная смерть президента Рузвельта смешала графики контактов высших должностных лиц страны. И вот, наконец он в Овальном кабинете. Стимсон не скрывал возбуждения и высказался патетически:

— Господин президент, отныне атомный проект не вызывает сомнений. В начале июля генерал Гровс[48] планирует осуществить испытательный взрыв, а спустя месяц специальная бомба будет готова к использованию в боевых условиях. Отныне я распорядился, чтобы Гровс еженедельно докладывал мне о ходе работ по проекту.

— Ваше сообщение, Генри, весьма кстати. Как и президент Рузвельт, я продолжаю подготовку к новой встрече глав союзных государств, и атомный фактор должен занять достойное место в моих переговорах с русскими. Вы, надеюсь, понимаете, что они будут непростыми.

— Бомба вызовет революционные изменения в ведении войны и непременно окажет решающее влияние на отношения Соединённых Штатов с другими странами. Но это не моя сфера деятельности, господин президент, и я не намерен в неё вторгаться. Я лишь констатирую точки соприкосновения этих близких направлений нашей повседневной работы.

Президента Трумэна интересовала больше как раз практическая сторона важнейшей проблемы:

— А что делается, Генри, чтобы наяву осуществить атомный взрыв, скажем, против Японии?

Военный министр был готов ответить и на этот вопрос:

— Боевые экипажи 509-й авиагруппы 20-й воздушной армии уже свыше двух месяцев проводят тренировочные полёты над океаном с макетами двух атомных бомб. Так что, господин президент, подготовка ведётся параллельными курсами, чтобы приблизить практический результат.

Президент Трумэн откинулся к спинке высокого кресла, скрестил руки перед собой:

— Разумеется, это происходит где-то вдали от Штатов? Мало ли что может произойти, Генри.

— Да, господин президент. Соблюдены всё предосторожности. Наша ударная авиагруппа именно в эти дни перебазируется на остров Тиниан, чуть севернее Гуама, чтобы с его авиабазы и вести в дальнейшем боевую работу против Японии. По докладу генерала Донована[49] на острове имеется приличная взлётно-посадочная полоса и удобная морская гавань, позволяющая осуществлять подвоз всевозможных грузов. Всё её сооружения надёжно прикрыты с воздуха. Это также немаловажный фактор.

Президент Трумэн сделал короткую запись на листе бумаги и поставил следующий вопрос:

— Надеюсь туда уже переброшены специалисты генерала Гровса, Генри?

— Нет, господин президент. Ещё нет. Первый отряд технических специалистов из лаборатории Лос-Аламоса планируется переправить на Тиниан в середине мая. Пока там они совершенно не нужны.

В заключение продолжительной встречи президент Трумэн выразил военному министру признательность за интересный доклад и пожелание как можно чаще, хотя бы раз в неделю, информировать его о ходе заключительных работ по «Манхэттенскому проекту»[50].

Через два дня после встречи президента Трумэна и военного министра Стимсона, по инициативе последнего, был создан специальный комитет для выбора конкретных объектов атомной бомбардировки, в который вошли три представителя военно-воздушных сил и четыре— «Манхэттенского проекта». 2 мая комитет предложил, а генерал Гровс утвердил в качестве первых возможных целей четыре японских города — Хиросиму, Кокуру, Ниигату и Киото. Президент Трумэн согласился с этим предложением. Эти города с сего числа по распоряжение командующего ВВС генерала Арнольда уже не подвергались усиленным воздушным бомбардировкам, чтобы получить наглядное представление о результатах атомного удара.

Вечером 2 мая, по совету Стимсона, президент Трумэн учредил Временный комитет для подготовки рекомендаций по вопросу, следует ли использовать атомную бомбу. И сразу после этого акта сделал симптоматичную запись в своём дневнике: «Пусть в этом отношении не будет никакой ошибки. Я рассматриваю атомную бомбу как военное оружие и никогда не усомнюсь, что оно должно быть использовано по назначению».

Сходного мнения придерживался и Временный комитет. У его членов были расхождения лишь по поводу деталей нанесения удара, каким именно образом надлежит применить атомную бомбу, чтобы произвести наибольший психологический эффект. 1 июня, по предложению Бирнса, Временный комитет принял решение: «Бомбу следует использовать как можно скорее против Японии. Её следует сбросить на военный завод, окружённый жилыми массивами для рабочих, и без предварительного предупреждения». Эту рекомендацию в тот же день утвердил президент Трумэн.

Воспалённое воображение высших американских политических стратегов всё больше подвигало их к нарушению согласованных ранее союзнических обязательств. Появились предложения проигнорировать Ялтинское соглашение о совместных военных действиях против Японии. Помощник военного министра Макклой на совещании высших военачальников в Белом доме 18 июня прямо заявил, что атомную бомбу следует рассматривать с точки зрения, нуждаются ли Соединённые Штаты в помощи России для разгрома Японии.

Внутренне президент Трумэн был солидарен с мнением Макклоя, но атомная бомба ещё не прошла полигонные испытания и никто не был абсолютно уверен в том, что она непременно взорвётся, Поэтому, по предложению начальника штаба армии генерала Маршалла, было принято компромиссное решение — на Потсдамской конференции получить лично от председателя Совнаркома СССР И. В. Сталина подтверждение о вступлении Советского Союза в войну против Японии, в оговорённые в Ялте сроки. Это было всё же надёжней.

Между тем попытки сорвать вступление Советского Союза в войну против Японии, или хотя бы отсрочить это вступление на неопределённое время, продолжались. По предложению заместителя госсекретаря Грю эту задачу в какой-то степени могла выполнить затяжка советско-китайских переговоров в свете реализации Ялтинских договорённостей. Советскому Союзу предстояло получить согласие генералиссимуса Чан Кайши в отношении интернационализации торгового порта Дайрена с обеспечением его преимущественных интересов в этом порту, а также по восстановлению аренды Порт-Артура как военно-морской базы СССР. Предстояло достигнуть соглашения о совместной эксплуатации Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской железных дорог на началах организации смешанного Советско-Китайского общества с обеспечением преимущественных интересов Советского Союза и сохранением за Китаем полного суверенитета. Считалось, что соглашение с Чан Кайши и определит конкретную дату вступления Советского Союза в войну с Японией.

Тогда, в феврале, президент Рузвельт по совету маршала Сталина, взял на себя обязательство принять необходимые меры для получения такого согласия с китайской стороны. А вот новый президент США не желал выполнить обязательство своего великого предшественника. Больше того, Трумэн не прочь был вообще сорвать такие переговоры, чтобы сделать проблематичным само участие СССР в войне против японского агрессора. Значит, согласие личного представителя президента США Гопкинса в ходе его визита его в Москву в конце мая, провести переговоры с министром иностранных дел Китая Сун Цзывенем в июле вполне отвечало американским интересам?

Противником участия Советского Союза в войне против Японии неожиданно выступил и Главком американских оккупационных войск в Германии генерал армии Эйзенхауэр. Встречая американскую делегацию, прибывшую на пассажирском лайнере «Аугуста» в Антверпен 15 июля для участия в Потсдамской конференции «Большой тройки», и совершенно не зная о готовящемся экспериментальном взрыве атомного устройства в Аламогордо, он заявил, вдруг, президенту Трумэну, что имеющиеся у него сведения указывают на неизбежный скорый крах Японии. Поэтому он категорически возражает против вступления Красной Армии в эту войну. Зачем, дескать, делить с русскими «победный пирог» и на Дальнем Востоке, если желанное лакомство и без их помощи вот-вот окажется в руках американцев?

Президент Трумэн в ответ справедливо напомнил собеседнику о Ялтинских договорённостях, которые пока остаются в силе. Тогда генерал Эйзенхауэр несколько умерил воинственный пыл и предложил Верховному Главнокомандующему, чтобы он, по крайней мере, не ставил себя в положение упрашивающего или умоляющего русских о помощи. Дискуссия на этом прервалась, но на следующий день, при первой встрече с генералиссимусом Сталиным, президент Соединённых Штатов всё же поставил вопрос о… времени вступления Советского Союза в войну против японского агрессора.

Намерение американского руководства использовать атомную бомбу против Японии стало известно большинству её непосредственных создателей и вызвало протесты учёных. В Чикагском университете под председательством лауреата Нобелевской премии профессора Франка началось изучение возможных социальных и политических последствий этого варварского акта. На имя президента Трумэна была направлена хорошо аргументированная петиция, получившая название «Доклад Франка».

Учёные от имени всех сотрудников «Манхэттенского проекта» предупреждали своего президента, что Соединённым Штатам не удастся долго сохранять монополию на атомное оружие. Петиция заканчивалась рекомендацией: «Не применять преждевременно атомную бомбу для внезапного нападения на Японию. Если Америка первой обрушит на человечество это слепое орудие уничтожения, то она лишится поддержки общественности всего мира, ускорит гонку вооружений и сорвёт возможность договориться относительно подготовки международного соглашения, предусматривающего контроль над подобным оружием». Учёные предлагали, вместо планируемого атомного удара по Японии, устроить демонстрацию мощи нового оружия перед представителями всех стран антифашистской коалиции где-нибудь в пустыне или на необитаемом острове.

Однако призыв учёных не возымел действия, был проигнорирован. Подготовка к применению атомной бомбы приобрела с середины июля неотвратимый характер. Даже в условиях неблагоприятной погоды 16 июля в пустыне Аламогордо был произведён экспериментальный атомный взрыв, эквивалентный взрыву двадцати тысяч тонн тринитротолуола. В Потсдам, куда уже прибыла правительственная делегация Соединённых Штатов для участия в конференции «Большой тройки», полетела срочнейшая телеграмма генерала Гровса. Прочитав её, военный министр Стимсон тотчас доложил об испытании президенту Трумэну. Возрадовались вместе выдающемуся достижению. Телеграмма была предельно конкретной: «Результаты испытания удовлетворительны и даже превзошли ожидания».

Получив 21 июля подробный письменный отчёт о взрыве в Аламогордо, президент Трумэн созвал совещание всех высших военных руководителей страны, находящихся в Потсдаме, — адмиралов Леги и Кинга, генералов Маршалла, Арнольда и Эйзенхауэра. Обсуждался только один вопрос: об использовании атомной бомбы против Японии. Всё присутствующие единодушно согласились — при любых условиях бомбу следует применить!

Сообщение о результатах экспериментального взрыва атомного устройства в Аламогордо произвело неизгладимое впечатление на премьер-министра Великобритании Черчилля. И он впопыхах стал убеждать президента Трумэна в необходимости отговорить Советы от выступления против Японии. «Но и на этот раз усилия «злобного антикоммуниста» оказались тщетными. Президент Соединённых Штатов посчитал такие действия со своей стороны алогичными. Во-первых, потому, что только неделю назад он ставил этот вопрос перед генералиссимусом Сталиным; во-вторых, из-за опасения, что атомная бомба, ввиду «самурайского характера» японского народа, может не оказать должного психологического воздействия на правительство Великой Империи. Так что, при определённых обстоятельствах можно было вполне оказаться в дураках. А «мистер Джо» с окончанием войны своего бы интереса не упустил и вернул своей стране территории, оговорённые в Ялтинском соглашении.

Утром 24 июля Трумэн, Стимсон и Маршалл одобрили подготовленный штабом армии приказ командующему стратегической авиацией генералу Спаатсу об атомной бомбардировке Японии. 25 июля этот приказ за подписью исполняющего обязанности начальника штаба армии генерала Хэнди был вручён непосредственному исполнителю. По форме приказ был конкретен и строг: «509-й авиагруппе 20-й воздушной армии доставить первую специальную бомбу сразу после 3 августа 1945 года, как только погода позволит, произвести визуальное бомбометание на одну из следующих целей: Хиросима, Кокура, Ниигата и Нагасаки»[51].

В этот же день, 25 июля, премьер-министр Великобритании Черчилль перед своим убытием в Лондон согласился поставить свою подпись под декларацией о Японии, предложенной президентом Трумэном. Будь она тотчас принята Японским правительством и оказался бы Черчилль под занавес Второй мировой заправским миротворцем, до последнего её дня, пёкшимся о мире и благополучии народов. Но Потсдамская декларация союзных стран была отвергнута «непримиримым врагом», и это дало Соединённым Штатам формальный повод применить атомную бомбу.

Вернувшийся 28 июля в Вашингтон военный министр Стимсон спешно подготовил проект официального заявления президента Соединённых Штатов в связи с атомной бомбардировкой Японии и 30 июля направил его в Потсдам. В сопроводительной телеграмме он просил президента Трумэна рассмотреть его как можно быстрее, чтобы не позднее 1 августа заявление было готово к опубликованию в печати. Высшее руководство страны, посвящённое в секрет предстоящего «атомного действа», с огромным нетерпением ожидало результатов смертоносного удара по японским городам[52].

Принимая решение об использовании атомной бомбы против Японии, политическое и военное руководство Соединённых Штатов преднамеренно нацеливало её не на военные объекты, а против гражданского населения страны. В оперативном приказе № 13 командующего стратегической авиацией генерала Спаатса, отданном 2 августа, указывалось: «День атаки — 6 августа. Цель атаки — центр и промышленный район города Хиросима. Вторая резервная цель — арсенал и центр города Кокура. Третья резервная цель — центр города Нагасаки».

Первые атомные удары наносились по Японии, но одновременно фактически преследовалась и другая важная цель — запугать Советский Союз и другие государства своей непревзойдённой мощью, добиться благодаря атомной монополии американского господства в послевоенном мире. Атомные бомбардировки, дескать, помогут «сделать Россию сговорчивей в Европе». Президент Трумэн высказался в отношении политического руководства Советов более чем определённо: «Если бомба взорвётся, что я думаю, произойдёт, у меня, конечно, будет дубина для этих парней».

Около десяти часов дня 2 августа американская делегация, участвующая в Потсдамской конференции глав союзных государств, покинула пределы Германии и направилась на родину, чтобы там пережить эпохальное событие — первые атомные удары против «непреклонного врага».

При посадке в самолёт на берлинском военном аэродроме «Гатов» государственный секретарь Бирнс негромко сказал президенту Трумэну:

— Мир вступает в эпоху, господин президент, когда всё страны, что бы они ни совершали, непременно обязаны будут оглядываться на Америку, учитывать её могущество. Отныне наступает «американская эпоха».

Не без тени самолюбования, президент Трумэн уверенно поддержал своего «первого дипломата»:

— Так и должно было произойти, Джеймс. Подлинная мощь любой страны определяется прежде всего величиной её военного потенциала. Теперь Лос-Аламос[53] несравненно умножает наши возможности. Независимо от того, желает это кто-то признать или не желает, Америка становится непревзойдённым фаворитом мировой политики. С атомным щитом нам некого бояться. Мы будем диктовать другим американские условия.

Через два с небольшим часа три пассажирских «С-54» доставили Трумэна и других членов американской делегации в Плимут, где был пришвартован лайнер «Аугуста», на котором предстояло снова пересечь Атлантический океан и вернуться в Соединённые Штаты. Ежедневно президент вместе со своим начальником Генштаба адмиралом Леги и госсекретарём Бирнсом кропотливо, по несколько часов, работал над текстом «Обращения к американскому народу» о результатах Потсдамской конференции глав союзных государств, но «атомная тема» оставалась определяющей на протяжении всего пятисуточного перехода. В радиорубку лайнера периодически поступали сообщения из разных регионов планеты, которые сразу же докладывались по команде «наверх».

Вечером 4 августа военный министр Стимсон сообщил президенту Трумэну, что личный состав 509-й авиагруппы коротко проинструктирован о характере нового оружия, которое ей предстоит доставить до цели. 5 августа работа над Обращением была закончена. 6 августа в полдень, когда Трумэн завтракал, капитан «Аугусты» Грэм передал ему радиограмму военно-морского министра Форрестола, в которой сообщалось, что американские самолёты сбросили атомную бомбу на судостроительный центр Хиросимы. Результаты превзошли ожидания учёных и инженеров, создавших новое оружие. Президент Трумэн был восхищён полученным сообщением. Он подал руку Грэму и патетически, громко произнёс: «Это — величайшее событие в истории».

Через несколько минут капитан лайнера доставил Трумэну вторую радиограмму, но теперь от военного министра Стимсона. Она оказалась ещё более возвышенной: «Хиросима полностью уничтожена». Президент США пригласил в свою каюту госсекретаря Бирнса и прочитал ему обе полученные радиограммы. Было решено, что Верховный Главнокомандующий немедленно сделает важное политическое заявление. Капитан «Аугусты» Грэм пригласил в президентскую каюту группу матросов. Трумэн сообщил им об успешном применении атомной бомбы и услышал в ответ овацию. Тут же президент Соединённых Штатов отправился в офицерскую кают-компанию, и там повторил своё сообщение об уничтожении Хиросимы новейшим американским оружием необычайной разрушительной силы.

Подготовленное в Потсдаме Заявление американского президента по поводу атомной бомбы в тот же день было опубликовано в печати, прозвучало по радио. Его угрожающий тон не вызывал сомнений:

«Мы потратили два миллиарда долларов на величайшую в истории авантюру. И победили. Мы сейчас готовы быстро и полностью уничтожить всё промышленные предприятия, имеющиеся у японцев на поверхности земли в любом городе. Опубликованный 26 июля Потсдамский ультиматум был призван спасти японское население от полного уничтожения. Если сейчас наши условия не будут приняты, Японию ожидает с воздуха поток разрушений».

Когда в восемь пятнадцать над центром Хиросимы появилось две «Летающих крепости», мало кто из жителей обратил внимание на традиционный сигнал воздушной тревоги и продолжал повседневные дела. Был понедельник, начало рабочей недели. Но вот первый из бомбардировщиков Б-29 «Энола Гэй» полковника Тиббетса сбросил единственную бомбу, которая на высоте шестисот метров зависла на парашюте, и через несколько мгновений взорвалась. Небо озарила ослепительная вспышка, раздался оглушительный взрыв. Над городом взвился страшный, невиданный «атомный гриб». Хиросиму окутали огромные тучи дыма и пыли. Лёгкие деревянные постройки горели, словно факелы.

К концу дня пожары прекратились, мрак рассеялся, и взору предстала удручающая картина. Хиросимы как города не стало. В радиусе до двух километров от эпицентра взрыва, из каждых десяти человек, находящихся на открытой местности, погибло восемь, а внутри помещений — половина. За пределами этого «круга ада» у трети уцелевших построек были сорваны крыши, выбиты все стёкла в окнах.

Президент Трумэн ожидал, что сразу после уничтожения Хиросимы Японское правительство признает свое поражение и согласится на безоговорочную капитуляцию. Но этого не произошло. Поэтому в полдень 7 августа он устроил на борту «Аугусты» для сопровождающих американскую делегацию журналистов пресс-конференцию на «атомную тему». Его восторженные дифирамбы новому оружию должны были убедить «пишущую братию» в том, что именно «супер-бомбе» суждено привести Соединенные Штаты Америки к быстрой победе над Японией. Ничто уже не спасет дальневосточного агрессора от полного разгрома.

Когда пресс-конференция Трумэна закончилась, корреспондент «Интернэшнл Ньюс Сервис» Никсон обратился к начальнику его Генштаба Леги с вопросом: «Вы уверены, господин адмирал, что атомная бомба произведет революцию в военном деле?» Главный военный советник Трумэна был осторожен с прогнозом: «Ранее для противодействия любому новому наступательному оружию всегда создавалось оборонительное вооружение. Так, видимо, будет парирована угроза и для этой новой бомбы».

Вплоть до прибытия в Вашингтон вечером 7 августа, президент Трумэн, госсекретарь Бирнс и главный военный советник президента адмирал Леги продолжали работать над текстом выступления президента по радио о результатах Потсдамской конференции глав правительств союзных государств. А в ночь на 8 августа, уже находясь в Белом доме, Трумэн направил командующему стратегической авиацией генералу Спаатсу телеграмму, в которой как Верховный Главнокомандующий приказал продолжать атомные бомбардировки Японии по мере готовности смертоносного оружия.

Стремясь во что бы то ни стало выполнить приказ президента США, авиационное командование не посчиталось даже с тем, что у «Летающей крепости» со второй атомной бомбой, «толстяком», обнаружилась неисправность в бортовой электросистеме, а погода в последние дни первой декады августа не благоприятствовала прицельному визуальному бомбометанию. Заместитель военного руководителя «Манхэттенского проекта» генерал Фаррел, отвечающий на авиабазе Тиниана за непосредственную подготовку атомных ударов по Японии, отдал категорический приказ на вылет. Вашингтон снова замер в ожидании «хороших вестей» от генерала Спаатса.

Ранний звонок госсекретаря Бирнса 9 августа насторожил президента Трумэна. Но ничего особенного не произошло. Тот сообщил, что в американской прессе циркулируют упорные слухи о скором втором атомном ударе по Японии. Бирнс решил посоветоваться с президентом: может, госдепартаменту сделать какое-то официальное заявление по этому поводу?

Президент Трумэн, внешне сердито, хмыкнул в трубку:

— Никаких заявлений делать не надо, Джеймс. Прихватите последние телеграммы, поступившие в госдепартамент за минувшие сутки, и немедленно приезжайте ко мне. Я коротко поясню вам сложившуюся ситуацию.

В то время, когда госсекретарь дочитывал длинную телеграмму из Лондона, касающуюся перестановок в правительстве Эттли, по радио прозвучало сообщение о том, что накануне вечером Советский Союз объявил войну Японии. Тут же секретарь положил перед Бирнсом телеграмму из Москвы. Посол Гарриман сообщал из Москвы об этом долгожданном факте более подробно.

Госсекретарь суетливо проследовал в Овальный кабинет президента и, положив перед собой телеграмму посла Гарримана, негромко сказал:

— Генералиссимус Сталин в точности выполняет данные вам обещания, господин президент. Вот телеграмма из Москвы о том, что русские объявили Токио войну. Ровно через три месяца, как записано и в Ялтинском договоре.

— Значит, русские не стали ждать окончания переговоров с Чан Кайши, — рассудительно констатировал Трумэн. — Должно быть, их многочисленные войска уже ведут наступление в Северной Маньчжурии.

— Сообщений о начале боевых действий с их стороны еще не поступало, господин президент, — негромко отозвался государственный секретарь.

— Теперь и нам следует активизировать действия повсеместно. При ускоренном продвижении к южной оконечности Сахалина и вдоль Курильских островов их войска, Джеймс, вполне могут опередить нас и осуществить вторжение в метрополию. Тогда это станет серьезной претензией на совместную с русскими оккупацию собственно Японии. Да и на материке могут возникнуть непредвиденные сложности. Так что, как Верховный Главнокомандующий, я обязан поторопить генерала Макартура[54] с наступлением.

Как бы закончив эту часть разговора, Трумэн поправил пенсне и продолжил… утреннюю дискуссию с Бирнсом:

— Какова реакция в Японии, Джеймс, на наш первый атомный удар? Он, что же, не образумил японцев?

Госсекретарь, по-видимому, еще не пережил до конца важную последнюю новость из Москвы, отозвался неуверенно и кратко, без комментариев:

— Пока едва ли стоит говорить о какой-то реакции, господин президент. Раздаются отдельные голоса, которые обвиняют нас в откровенном варварстве.

— А что же Японское правительство? С его стороны не поступало ни протестов, ни заявлений?

— Император и правительство хранят обет молчания. Я полагаю, господин президент, что ничего подобного с их стороны мы не услышим и после второго атомного удара. Они, похоже, решили скрыть от японского народа правду о жертвах в Хиросиме и не собираются сдаваться.

Президент Трумэн решительно возразил:

— Я так не думаю, Джеймс. Пессимизм с вашей стороны тут ни к чему Уничтожен целый город одним ударом! Скрыть это от народа невозможно. Родственники погибших в Хиросиме всколыхнут всю страну.

— Но у нас есть еще только одна бомба, господин президент, — не хотел соглашаться госсекретарь. — Пострадает еще один город. И все. На изготовление следующих атомных зарядов потребуются месяцы. Большой перерыв только вдохновит японцев к стойкости. Если выступит с призывом император, они будут сражаться до последнего человека, до конца. Это свойственно их нации.

— Это будет уже не та стойкость, Джеймс, — Трумэн был категоричен. — Наша авиация будет наращивать массированные удары по противнику Психологически это будет невыносимо. В конце концов, японцы ведь не будут знать, что несут на борту наши «Летающие крепости»?

— Вы спрашивали меня, господин президент, о реакции на атомный удар в Японии. Но в мире в целом, она отрицательная. Протесты нарастают, как снежный ком. Америка может лишиться союзников.

В голосе Трумэна зазвучала твердость:

— Будем последовательны, Джеймс. Решение по второй бомбе принято окончательно, и она непременно должна быть сброшена. Мы находимся в состоянии войны с Японией и вправе использовать любое имеющееся в нашем распоряжении оружие, чтобы принудить противника к быстрейшей безоговорочной капитуляции.

Госсекретарь Бирнс «сдался»:

— Вы Верховный Главнокомандующий, господин президент. За вами — последнее слово. Сегодня 9 августа, и вторая атомная бомба, вероятно, уже сброшена на выбранную цель.

— Да, сброшена, — согласился Трумэн. — Скоро, часа через три, мы должны получить сообщение об этом. А пока, Джеймс, подготовьте телеграмму в адрес генералиссимуса Сталина по случаю их выступления против японского агрессора. Соблюдём формальность, хотя этот ход русских, похоже, станет для нас очередной «головной болью». А посол Гарриман пусть поподробнее сообщит о своей встрече с наркомом Молотовым. Как я полагаю, она состоялась сразу после аудиенции наркома Советов с японским послом. Нарком Молотов слывет отменным мастером дипломатического протокола.

— Будет сделано, господин президент, — пообещал, расставаясь, госсекретарь Бирнс.

Далее порядок докладов повторился. В самый полдень президенту Трумэну позвонил военно-морской министр Форрестол и доложил, что вторая атомная бомба сброшена, как и намечалось, на Нагасаки. Город охвачен огнем. Его территория покрыта саваном дыма и пыли. В нём едва ли осталось что живое. Спустя десяток минут эту информацию дополнил военный министр Стимсон. Он сообщил, что самолеты 509-й авиагруппы благополучно вернулись на свою авиабазу, не встретив противодействия противника. Противовоздушная оборона Японии практически парализована. Стимсон смело высказался и по поводу ближайшей перспективы в развитии обстановки: если японский агрессор и не заявил пока что о безоговорочной капитуляции, то это дело всего лишь нескольких ближайших дней.

Вечером 9 августа в Белый дом поступил пространный доклад начальника штаба армии генерала Маршалла. В нём сообщалось, что советские войска в нескольких местах перешли границу Маньчжурии и ведут боевые действия на ее территории против главных сил Квантунской армии. Доклады из Китая полны конкретных данных о том, что русские успешно прорвали оборонительные заслоны японцев на границе и, по крайней мере, со стороны Монголии и Приморья продвигаются внутрь страны. Намерения их очевидны — отрезать войска генерала Ямады от подхода резервов, как из Центрального Китая, так и из метрополии через корейские порты.

Пополудни президент Трумэн долго и дотошно анализировал сложившуюся обстановку с госсекретарем Бирнсом.

— Вы, понимаете, Джеймс, что генералиссимус Сталин намеренно поторопился с началом военных действий против Японии, не доведя до подписания соглашения переговоры с президентом Чан Кайши?

— Я в этом абсолютно уверен, господин президент. В данном случае Москва добровольно отдала инициативу по всем советско-китайским проблемам в руки президента Чан Кайши. Силовым способом ни вопрос по железным дорогам, ни в отношении порта Дайрена и базы Порт-Артура решить нельзя, не нарушая суверенитет Китая.

— А если все-таки Москва решится на силовые акции, то какие немедленные действия должны предпринять мы? Для Америки, как я полагаю, первостепенная проблема — это Япония, а Китай — второстепенная?

— В долговременном смысле подобная точка зрения может не соответствовать нашим интересам на Азиатском континенте, господин президент. Для русских более важно как раз укрепить свои позиции в Китае, на материке, нежели рваться решать какие-то внутренние японские дела.

— Почему вы гак думаете, Джеймс? В таком случае, зачем русским было бы вообще вступать в войну против Японии и нести новые жертвы, если и без войны они получили бы свои территории после нашей победы над Великой Империей? Кроме того, у них есть все шансы мирно договориться с Китаем по спорным вопросам.

— Господин президент, Китай является доминантной проблемой для Москвы и по идеологическим соображениям. Я не исключаю, что русские, вслед за Китаем, постараются укрепить свои позиции в Индии. Это будет наглядный пример следования известной ленинской догме о том, что именно эти страны вкупе с Россией будут решать в будущем судьбы мира.

— А как же Америка, Джеймс? Её нет в приведенном вами перечне? По каким критериям он формировался?

— Критерий, видимо, учитывался один — людская масса, господин президент. Все на земле, и хорошее и плохое, делают люди, массы людей.

На следующий день после уничтожения Нагасаки, 9 августа, Трумэн, с одобрения Бирнса и Стимсона, передал для опубликования документ, известный как «Доклад Смита», подготовленный группой виднейших ученых, участвующих в создании атомной бомбы. Доклад частично приподнял пелену военной секретности, окутывающей это важнейшее научное достижение. Популярным языком в нём объяснялись процессы, с помощью которых было достигнуто использование атомной энергии в военных целях.

Атомные удары американцев уничтожили Хиросиму и Нагасаки. Народы мира обсуждали и осуждали эти действия руководства Соединенных Штатов. Но загадочно продолжало молчать Японское правительство. Что же, и атомное варварство американцев оно не желало признавать концом войны? Похоже, что именно так все и было на самом деле.

Казалось, ничто не предвещало рокового исхода. Утром 5 августа, как это случалось уже не один раз, американские самолеты разбросали над одиннадцатью крупнейшими городами Великой Империи десятки тысяч предупредительных листовок об усиленных бомбардировках с воздуха. Но четыре из них — Хиросима, Кокура, Наигата и Нагасаки, — также получившие «воздушные предупреждения», бомбардировкам не подверглись. «Летающие крепости» беспощадно расправлялись с жилыми кварталами столицы, Йокогамы, Нагои и Осаки, но раз за разом обходили стороной «обреченные города».

Во второй половине дня военному министру Анами позвонил Главком японских вооруженных сил в районе Южных морей генерал Тэраути и доложил, что воздушная разведка отмечает необычайную активизацию действий противника на военных объектах Марианских островов. При этом он уточнил, что пролет и фотографирование с воздуха авиабаз на Тиниане и Аганье оказались невозможными ввиду их сильного истребительного и зенитного прикрытия. Несколько разведывательных самолетов было потеряно на дальних подступах к Тиниану. Такого раньше просто не наблюдалось.

Первые донесения о необычайно сильном взрыве над Хиросимой поступили в Токио около девяти часов 6 августа. Очевидцы атомного удара панически сообщали, что в городе продолжаются сильные пожары, он погружен во мрак, закрыт с воздуха непроницаемым колпаком из дыма и пыли. Премьер-министр Судзуки тотчас распорядился направить в район Хиросимы два разведывательных самолета, снять на пленку результаты взрыва, чтобы обсудить на заседании кабинета министров сложившуюся ситуацию.

Столица быстро наполнялась волной слухов о происшедшем в Хиросиме. Ровно в десять премьер-министру позвонил император. Судзуки сдержанно пересказал Хирохито поступившую информацию без всяких комментариев, пообещал попозже созвать Высший совет по руководству войной и доложить ему результаты обсуждения сложившейся обстановки.

Одновременно с этим телефонным разговором состоялась личная встреча военного министра генерала Анами с военно-морским министром адмиралом Ионаи. И здесь главным вопросом была Хиросима. «Министры-оборонцы» сошлись во мнении: до выяснения обстановки никаких совещаний не созывать, войска и флот в метрополии привести в повышенную боевую готовность, в Хиросиму направить представительную специальную комиссию для выяснения всех обстоятельств.

Начальник Генштаба армии генерал Умэдзу тем временем «тормошил» разведывательные структуры всех уровней, требуя в кратчайшие сроки установить места дислокации тех авиачастей противника, которые оснащены «опасным оружием», поразившим Хиросиму. Он позвонил генералу Тэраути и поручил направить в район Марианских островов, находящихся в зоне действия его войск, два-три отряда «камикадзе» с целью проведения диверсий на базах бомбардировочной авиации противника.

До конца дня ничего вразумительного по поводу происшедшего в Хиросиме ни военным спецам, ни правительственным чиновникам выяснить не удалось. Только в ночь на 7 августа появилась возможность начать работы по спасению уцелевших в завалах людей. Город был практически уничтожен, жертвы исчислялись десятками тысяч человек. Едкий дым, стлавшийся над «пустыней погребения», затруднял поиски и спасение несчастных. Увиденное потрясало, даже переживших многое медиков. Больницы, близлежащих Куре и Окаямы быстро заполнялись искалеченными и обгоревшими людьми. Вставал вопрос: война продолжается, и вдруг завтра такой же удар будет нанесен американцами по другому городу?

Наступили вторые сутки после удара по Хиросиме, а премьер-министр Судзуки никак не мог созвать на заседание ни Высший совет по руководству войной, ни кабинет министров. Противились военные чины. Предложение отклонялось под предлогом, что еще ничего не ясно в обстановке и поспешные решения могут только ухудшить ситуацию. Ссылки премьер-министра на недопустимость молчания с его стороны, также не возымели должного эффекта.

К полудню члены правительства ознакомились с данными о результатах атомной бомбардировки Хиросимы и заявлением президента Соединенных Штатов. Министр иностранных дел Того заявил председателю Высшего совета, что угрозы противника носят демонстративный характер, но они реальны. На заседании кабинета министров он готов открыто предложить всему составу правительства принять «Потсдамский ультиматум» от 26 июля, и спасти японский народ от дальнейших бессмысленных жертв.

Император Хирохито настойчиво предлагал премьер-министру Судзуки созвать 7 или 8 августа Высший совет по руководству войной для всестороннего анализа сложившейся обстановки, но этого не удалось сделать по причине обструкции заседания военными членами. На этот раз адмирала Ионаи и генерала Анами активно поддержал член Высшего совета Доихара. К прежнему основному аргументу — отсутствие исчерпывающих выводов специальной комиссии военного и военно-морского министерств, исследующей страшную трагедию Хиросимы, добавилось не менее важное обстоятельство — отсутствие телеграммы из Москвы о встрече посла Сато с наркомом Молотовым.

В середине дня 8 августа над Хоккайдо пронеслись тайфунные ветры с океана и устремились на огромные пространства материка. Они знаменовали начало периода неустойчивой погоды в Восточной Сибири, Приморье и Маньчжурии, с характерными сильными ветрами и муссонными ливнями. Командующий Квантунской армией доложил генералу Умэдзу. что передислокация свежих пополнений из метрополии и Центрального Китая в угрожаемые районы Северной и Восточной Маньчжурии временно приостановлена ввиду крайне неблагоприятных погодных условий. Эта задержка будет непременно восполнена с наступлением устойчивой погоды в конце августа или в начале сентября. Начальник Генштаба армии согласился с убедительными доводами генерал-лейтенанта Ямады.

Машина японского посла двигалась по «предвоенной Москве» ни шатко, ни валко. Только, за пределами Садового кольца Сато попросил шофера увеличить скорость. Далее он действовал по разработанному в пути плану. Созвал весь персонал посольства, сообщил подчиненным страшную весть о войне, приказал немедленно уничтожить важнейшие документы, содержащие государственные секреты и разведданные о Советском Союзе. Через час после возвращения Сато направил в Токио текст «Заявления Советского правительства» с короткой сопроводительной телеграммой. Что будет дальше с ним, с другими членами посольства он не знал, и чем отныне все они будут заниматься — тоже. По опыту других стран посол знал, что члены дипломатических представительств в таких случаях, как правило, интернируются. Но как поступит с ними Советское правительство?

Предчувствия не обманули министра иностранных дел Того. Телеграмма из Москвы была убийственной, но ничего другого он и не ожидал. Вступление Советов в войну против Японии 9 августа в корне изменяло стратегическую обстановку на Дальнем Востоке, и борьба на два фронта становилась для Великой Империи бессмысленной и бесперспективной.

Того позвонил премьер-министру Судзуки, доложил:

— Только что получена телеграмма из Москвы. С сегодняшнего дня, господин премьер-министр, Советы находятся в состоянии войны с Японией. Имеется текст «Заявления Советского правительства», по этому поводу.

Судзуки не сразу нашелся, что сказать, но все же спросил:

— Что вы предлагаете, Того?

— Я предлагаю немедленно созвать Высший совет по руководству войной для рассмотрения обстановки и принятия Потсдамского ультиматума.

— Кто должен внести такое предложение, Того, вы или я?

— Это уже не имеет принципиального значения, господин премьер-министр.

Премьер-министр Судзуки лично обзванивал членов Высшего совета по руководству войной, и во избежание отказов в нём участвовать сразу сообщал, что отныне Великая Империя находится в состоянии войны с Россией и перед докладом императору он должен знать мнение абсолютно всех членов совета. Отмалчиваться дальше не имеет никакого смысла.

Заседание Высшего совета открылось 9 августа чуть позже того времени, когда над Нагасаки американцы взорвали вторую атомную бомбу. Но и о взрыве первой над Хиросимой никто из присутствующих старался не упоминать. Открывая его, премьер-министр Судзуки заявил: «Я пришел к заключению, что единственной альтернативой является быстрейшее принятие условий Потсдамской декларации и прекращение военных действий».

Под давлением чрезвычайных обстоятельств среди «министров-оборонцев» произошла некоторая перегруппировка сил. Военно-морской министр адмирал Ионаи занял выжидательную позицию. Апостолами продолжения войны «при определенных условиях» выступили военный министр генерал Анами, начальник военно-морского Генштаба адмирал Тоёда и… начальник Генштаба армии генерал Умэдзу. Их «определенные условия» доложил совету генерал Анами.

— Господин премьер-министр, по моему мнению, Великая Империя может принять Потсдамскую декларацию только при условии выполнения противостоящими ей странами четырех обязательных условий. Я излагаю эти условия в порядке фактической значимости, Это — сохранение в стране императорской системы государственной власти, наказание военных преступников самими японцами, предоставление Великой Империи самостоятельного разоружения и недопущение оккупации ее территории войсками противника. Если же оккупация неизбежна, то она должна быть непродолжительной, осуществляться небольшими силами и не затрагивать район Токио. Действующая армия не подчинится приказу о демобилизации и не согласится сложить оружие. Разумеется, это лишь основные наши условия. Я полагаю, что другие члены Высшего совета выскажут не менее значимые для Великой Империи замечания по существу поставленного вопроса.

Невозмутимо радикально был настроен начальник военно-морского Генштаба адмирал Тоёда:

— Несмотря на понесенные потери, господин премьер-министр, военно-морской флот Великой Империи в подавляющем большинстве настроен сражаться до конца. Что же касается метрополии, то в этом смысле, как я полагаю, для офицерского корпуса и матросов просто нет альтернативы. Их не сломить никакому противнику ни на севере, ни на юге. Боевой флот в состоянии нанести противнику наибольший урон. Столь же определенно настроено и население японского побережья. Правительство Великой Империи должно до конца отстаивать ее интересы с точки зрения сохранения наших позиций на море. Мы не намерены ни разоружаться, ни терять свой гражданский флот. Без него нет и не может быть Великой Империи в Азии.

Начальник Генштаба армии генерал Умэдзу делал ставку на мощные материковые силы:

— И вчера и позавчера, как вам известно, господин премьер-министр, я думал несколько иначе. Мне казалось, что война против Соединенных Штатов и Великобритании на Тихоокеанском ТВД может продолжаться сколько угодно, а Советы, понеся многомиллионные потери в войне с «Третьим рейхом», еще долго не решатся нанести удары по Великой Империи с севера. Сегодня, односторонность моей прошлой позиции очевидна. Я не склонен что-то скрывать перед Высшим советом. Сегодня многое определялось известием из Москвы. Поскольку, по нашим расчетам, Красная Армия не смогла создать достаточного превосходства над японскими силами на материке, то я считаю возможным отклонить Потсдамский ультиматум и продолжать добиваться приемлемых условий для окончания войны. Я продолжаю верить в стойкость Квантунской армии. Что же касается обороны метрополии, то здесь наше превосходство над противником не вызывает сомнений. В этом достаточно убеждают минувшие годы войны на островах, особенно за Иводзиму и Окинаву.

Министр иностранных дел Того продолжал отстаивать свою неизменную «пораженческую позицию»:

— Никто из представителей армии и флота не говорил здесь о возможных потерях, которые практически неизбежны для Великой Империи после начала военных действий на материке. Нация не выдержит этого сверхнапряжения борьбы на два фронта. Ситуация складывается для нас крайне неблагоприятно. Отчаянные атаки американцев против мирного населения Хиросимы и Нагасаки свидетельствуют о нарастании ожесточения. Правительство не вправе дальше испытывать долготерпение японского народа. Либо оно принимает Потсдамскую декларацию противостоящих нам государств без всяких предварительных условий, либо Великая Империя будет поставлена на колени силой. Япония навсегда потеряет статус великой державы в Азии. Нельзя игнорировать тот очевидный факт, что отныне противник располагает военно-промышленным потенциалом, в несколько раз превосходящим японский, и не намерен продолжать с нашими представителями в Европе эфемерную дипломатическую игру.

Точку зрения Того активно поддержал член Высшего совета лорд-хранитель печати Кидо. Он абстрагировался от чисто военных результатов неизбежного быстрого поражения Японии и заявил, что видит потери Великой Империи значительно меньшими, если она решится принять Потсдамскую декларацию. Стоит ли в таком случае подвергать страну чрезвычайному риску на долгие годы жестокой оккупации стать полуколониальной державой? На долю японского народа выпадет невероятная психологическая нагрузка, последствия которой невозможно вообще спроецировать на будущие поколения нации в пределах до ста лет вперед.

Поскольку мнения членов Высшего совета по руководству войной разделились, премьер-министр Судзуки не стал навязывать никакого решения и в четырнадцать часов того же дня созвал чрезвычайное заседание своего кабинета. И здесь полемика разгорелась с новой силой. Разделяя в основном точку зрения министра иностранных дел, он и предложил Того выступить первым. Глава дипломатического ведомства огласил полный текст Потсдамской декларации и призвал членов кабинета ее принять. Чтобы как-то повлиять на позицию «министров-оборонцев», Того дипломатично высказал согласие о постановке одного, но важнейшего их предварительного условия перед «победителями» — о сохранении императорского строя правления в стране.

Но и эта уловка «пацифистов» не увенчалась успехом. Военные чины, хотя и были в меньшинстве — пятеро против десяти гражданских, — не соглашались ни на какие компромиссы. Генерал Анами даже ужесточил прежнюю позицию. Он заявил, что пораженческие настроения ущербны по самой своей сути в идеологическом плане. Имея на континенте сильнейшую миллионную армию, способную нанести поражение любому противнику, постыдно вообще ставить вопрос о ее добровольном разоружении «без боя». Патриотическому духу нации будет нанесен непоправимый моральный ущерб.

Военный министр напомнил членам кабинета, что к судьбе Великой Империи так или иначе привязаны исторические судьбы Кореи и Тайваня. Совсем недавно, полгода назад, в ходе секретных контактов в Европе представителей Японии и Соединенных Штатов вопрос о неотделимости этих территорий от Великой Империи неизменно фигурировал в числе основных условий замирения. Нет абсолютно никаких оснований сбрасывать его со счетов и в данной обстановке.

— Без полезных ископаемых и промышленного потенциала Маньчжурии Японии не выжить, — продолжал ораторствовать генерал Анами. — С потерей Индонезии с ее естественными источниками нефти доля Маньчжурии в выпуске синтетического горючего возросла до полутора миллионов тонн, половины нашего национального производства. Действующие в Гирине, Фусуне и Сыпине восемь заводов по переработке угля и сланцев в синтетическое топливо необходимо надежно прикрыть с воздуха, чтобы не подвергать нацию смертельной опасности. Свыше двадцати крупнейших маньчжурских машиностроительных и химических заводов производят авиационную и бронетанковую боевую технику, артиллерийское и стрелковое вооружение, а также взрывчатые и отравляющие вещества. Опираясь на этот огромный военный арсенал, Квантунская армия в состоянии противостоять любому противнику. Преждевременная ее капитуляция станет предательством наших национальных интересов. Я не могу с этим согласиться. Приведённые министром иностранных дел Того доводы не поколебали моих убеждений. Победа или смерть во имя императора и Великой Империи!

«Отчаянный монолог» военного министра произвел нужное впечатление. При голосовании предложения главы дипломатического ведомства о принятии Потсдамской декларации лишь с одним условием — сохранение в Японии императорской системы правления — генерал Анами высказался против. Пятеро членов кабинета воздержались. Военно-морской министр, министры юстиции, сельского хозяйства и торговли, вооружения, транспорта и связи, просвещения и министр без портфеля поддержали Того. Семичасовое заседание не выявило единодушного мнения. Окончательное решение вновь не удалось принять.

Понимая, что каждый день, прошедший после вступления в войну Советов, усиливает их право голоса в вопросах, касающихся будущего Великой Империи, сторонники немедленной капитуляции страны решили использовать в своих интересах едва ли не последний весомый аргумент — авторитет императора. Все высшие руководители страны, так или иначе, знали, что наступление Красной Армии в Маньчжурии идет с утра этого дня полным ходом и откладывать решение жизненно важного вопроса преступно даже на один час.

Поздно вечером 9 августа в бомбоубежище императорского дворца по просьбе председателя Высшего совета по руководству войной было созвано экстренное совещание в присутствии императора Хирохито, Открывая его, премьер-министр Судзуки зачитал проект ответа на требование Потсдамской декларации, подготовленный министром иностранных дел Того. В нём признавалось главное: «Японское правительство принимает условия, выдвинутые совместной декларацией трех держав от 26 июля, понимая их в том смысле, что они не содержат требований, затрагивающих суверенитет императора в управлении страной».

Обосновывая необходимость принятия и скорейшего опубликования этого документа, министр иностранных дел Того уверенно заявил:

— Ещё недавно это предложение было бы неприемлемо. Однако, при сложившейся на сегодняшний день обстановке кабинет министров пришел к выводу, что принятие его неизбежно. В противном случае нацию ждет неминуемая катастрофа. Нельзя быть слепым и игнорировать реальное положение вещей. Учитывая тот факт, что Советский Союз не обратил внимания на предложенные нами условия и вступил в войну, я считаю, что мы не можем сейчас выдвигать слишком много условий. А именно, о чём идет речь? Если говорить о свободном отводе японских войск, находящихся за границей, то у нас может быть подходящий момент добиться этого при переговорах о прекращении боевых действий. Трудно согласиться и с требованием о военных преступниках. Тем не менее, этот вопрос не является для нас абсолютно необходимым условием. То же самое следует сказать о самостоятельном разоружении Японии и недопущении оккупации ее территории. Они отвергаются противной стороной. Вопрос же об императорском доме является принципиальным как основа будущего развития нации.

Военный министр генерал Анами высказал свое категорическое несогласие с предложенным проектом заявления. По крайней мере, если принимать условия Потсдамской декларации, то необходимо подготовить четыре наших условия. Необходимо выполнить наш долг перед императором, даже если вся наша нация погибнет. Не может быть сомнения в том, что мы должны вести войну до последней возможности, и что мы еще имеем достаточно сил воевать. Пришло время не дипломатничать, а показать свою истинную силу на поле боя. Победа или смерть!

Начальник Генштаба армии генерал Умэдзу, как и на заседании кабинета министров, был всецело солидарен с военным министром. Он авторитетно заявил:

— Должно быть принято взвешенное решение, учитывающее важнейшие военно-политические обстоятельства. Проведена основательная подготовка к решающему сражению на территории собственно Японии. Хотя вступление Советов в войну создало для нас невыгодную обстановку, все же не следует отказываться от благоприятного случая для нанесения последнего удара по Соединённым Штатам Америки и Англии. Души павших героев не простят нам безоговорочной капитуляции. Как минимум, мы должны отстаивать четыре предварительных условия. Альтернативы этому подходу в оценке обстановки, по моему мнению, просто не существует.

Начальник военно-морского Генштаба адмирал Тоёда не был оригинален в своем несогласии с текстом ответа на Потсдамскую декларацию:

— Судьба нации не простит мне даже минутной слабости. Всех нас ждет величайшее унижение. Я предпочитаю ему смерть на поле боя. Потомки воздадут должное национальным героям, а не пацифистам.

Другие члены Высшего совета по руководству войной и кабинета министров так или иначе высказались за принятие предложенного проекта заявления. Они оказались в подавляющем большинстве.

Итоги обсуждения сиюминутной ситуации подвел император Хирохито:

— Хотя невыносимо тяжело вынуть оружие из рук военных, являвшихся нашей главной опорой, и передать противнику наших подданных в качестве лиц, ответственных за развязывание страшной войны, мы, учитывая все обстоятельства, решили так во имя спасения японского народа от катастрофы. Я принимаю окончательное решение прекратить эту войну!