Великая война. Тайна рождения ХХ века

I

100 лет назад, между 28 июля и 6 августа 1914 г., началась война, которую современники окрестили «Великой» и которая вошла в историю как Первая мировая. Буквально за неделю мир перевернулся. Ему уже никогда не суждено было стать таким, каким он был в течение столетия — с момента окончания наполеоновских войн.

28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Предыстория известна: 28 июня в Сараево Гаврило Принсип убил наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда. Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум из 15 пунктов. Несмотря на унизительный характер документа, сербы приняли все его пункты, кроме одного, уж слишком явно растаптывавшего их суверенитет. Германский кайзер Вильгельм II вроде бы счёл сербский ответ вполне удовлетворительным. Однако австро-венгры 28 июля объявили войну Сербии. Россия как союзница Сербии объявила мобилизацию. Реакция Германии последовала незамедлительно: России в ультимативном порядке было предложено прекратить мобилизацию к 12.00 1 августа. Россия не прекратила, и 1 августа 1914 г. Германия объявила ей войну. Этот день официально считается началом Первой мировой, хотя на самом деле начало растянулось на целую неделю.

3 августа Германия объявила войну Франции; 4 августа Великобритания — Германии. 6 августа в войну с Россией вступила Австро-Венгрия. Так в течение одной недели заполыхала Европа, а затем и весь мир, и это длилось 1568 дней. Как заметил историк Кратвелл, «одна сумасшедшая неделя разрушила мир», со временем втянув в военные действия 33 страны: четыре — центральные державы (ЦД) и их союзники Османский султанат и Болгария — с одной стороны, и Антанта и 26 их союзников, с другой. Эту неделю, однако, добавлю я, готовили почти три десятилетия.

Всего за четыре с лишком года войны было мобилизовано около 70 млн. чел. (общая численность армий на январь 1917 г. — 37 млн. чел.); протяженность фронтов составила от 2,5 тыс. до 4 тыс. км; прямые военные расходы достигли 208 млрд, долл. — в 10 раз больше, чем стоили все войны с 1793 по 1907 г. вместе взятые. Неудивительно, что войну 1914—1918 гг. часто называют Великой войной.

Неудивительно? Но ведь Вторая мировая война (1939―1945) многократно превзошла масштаб Первой мировой по всем параметрам. И, тем не менее, Великая — не Вторая, а Первая. А слова, как заметил однажды британский историк Э. Хобсбаум, зачастую свидетельствуют лучше документов. Определение «Великая» адекватно отражает суть того, что произошло, — как в объективном плане, так и, что не менее важно, с точки зрения восприятия произошедшего большими массами людей. Во-первых, Европа как целое уже столетие, со времён наполеоновских войн, не воевала — не воевала всерьёз, тотально. Память об этих войнах давно ушла в прошлое, не говоря о Семилетней (1756―1763) и Тридцатилетней (1618―1648). Отчасти и поэтому войну 1914―1918 гг. назвали Первой мировой, хотя на самом деле она не была первой мировой.

Во-вторых, война 1914―1918 гг., которую я, однако, и далее буду называть Первой, используя привычную, хотя и неправильную, нумерацию, по своим параметрам никак не укладывалась в прежний социальный опыт живших тогда людей, в исторический опыт европейской цивилизации. Этот опыт не мог ни объяснить, ни вместить её, что вело к психологическим потрясениям. С Первой мировой войной пришли новые вкусы, новая мораль, новый быт; с ней рухнул прежний мир в целом и начал возникать новый. Вторая мировая война была частью, а не нарушением этого нового бравого — «военно-спортивного» — мира, потому-то и не воспринималась как великая. В ней воевали люди XX в., готовые к ней психологически. Для них она могла быть страшной, ужасной, но не великой. А в войне 1914 г. воевали люди предыдущего века или в лучшем случае межвекового водораздела.

Первая мировая «вывихнула век», разрушила связь времен, стала разрывом с цивилизацией, которую К. Поланьи назвал «цивилизацией XIX в.», или даже «суицидом» (Е. Ихлов) последней. В Первой мировой родился XX век и его человек, а человек XIX в. умер. Или потерялся на всю оставшуюся жизнь, закатился. Первая мировая была закатной войной европейской цивилизации. Эта цивилизация закатилась — в Лунку Истории.

Для людей рубежа хронологических XIX―XX вв. Первая мировая стала изгнанием из чего-то похожего (особенно ретроспективно) на рай и что действительно, по сравнению с «длинными двадцатыми» (1914—1933/34), было раем, по крайней мере, для образованных классов, творящих культуру и пытающихся облечь собственные групповые надежды в форму общих социальных мифов. В любом случае европейская история между Седаном и Сараево (как между Ватерлоо и Севастополем) была тем временем, которое вполне может породить «синдром Сидония Аполлинария», и в определённой степени этот синдром соответствовал реальности.

Для людей цивилизации XIX в., воевавших в первой большой войне XX в. и расхлебывавших её последствия по полной программе, она означала утрату их мира, часто без приобретения нового. Такая травма потребовала мощной компенсаторики — социальной, психологической (разгул «ревущих двадцатых») и даже литературно-художественной: как заметил один критик, романы Хемингуэя позволили представителям «потерянного поколения» «быть сентиментальными (скрытая жалость к себе. — А.Ф.) и в то же время ощущать себя мужественно, благородно и трагически». Для людей разрыва времен, хроноклазма такое «воспитание чувств» было естественным. И вызвавшая его война могла быть только великой. По крайней мере, для Запада. У нас же, в России, дело обстоит по-другому.

В СССР Первая мировая (она же «первая германская») Великой не считалась. Причина очевидна: у нас Великая война — единственная, «одна на всех» — Отечественная (она же «вторая германская»), а двум великим войнам не бывать. И психологически это вполне понятно: Первая мировая не только проигрывает Второй мировой в масштабе, но и заслонена от нас ею. 1945 г. ближе к нам, чем 1918 — до сих пор живы ветераны Великой Отечественной. Она культурно-исторически более значима для России/СССР: во Второй мировой войне угроза для русских была неизмеримо выше, чем во время Первой: немцы Вильгельма II, в отличие от немцев Гитлера, не ставили задачу геноцида русских, физического и метафизического стирания их из истории, окончательного решения русского вопроса.

Если брать не русское, а мировое значение войны 1914―1918 гг., её роль в судьбах XX в., она является Великой не только по субъективным причинам массового восприятия её людьми (впрочем, массовые субъективные чувства — фактор объективный и весьма подверженный материализации), не только по своему характеру, но и по своим результатам. Начать с того, что Вторая мировая война — лишь следствие Первой, а не самостоятельный феномен. Если Вторая мировая определила вторую половину XX в., то Первая задала весь этот век, включая Вторую мировую, определила его, расставила фигуры (после — лишь перестановка, развитие партии, миттельшпиль). Именно война 1914―1918 гг., а не война 1938―1945 гг. закрыла целую эпоху, начавшуюся в 1789 г. Именно эта война стала началом крутого мирового поворота, органичным элементом которого была мировая война 1938―1945 гг.

Я убежден, что началом Второй мировой войны следует считать не 1 сентября 1939 г., а 28 сентября 1938 г. — дату Мюнхенского сговора. Этот сговор Великобритании, Франции и Италии по сути не просто отдавал Чехословакию на растерзание Гитлеру, обеспечивая его мощным военно-промышленным комплексом, выводя на границу, т.е. в непосредственный контакт с СССР и подрывая намеченный именно на вторую половину сентября 1938 г. антигитлеровский заговор немецких генералов («сохраняя мир, мы спасли Гитлера», — заметил Н. Хендерсон; одна поправка: британцы сохраняли мир для себя, готовя войну для Германии и СССР), он делал много больше. Во-первых, по своему содержанию это было создание антисоветского военно-политического блока, эдакого ПротоНАТО с Великобританией в качестве организационного и финансового центра-мозга и нацистским рейхом в качестве военного кулака. Во-вторых, это был формально узаконенный акт агрессии четырёх держав против суверенного государства с прицелом на мировую войну, которая должна была начаться нападением Гитлера на СССР и разгромом последнего, а затем разгромом Гитлера англо-французами. Британцы, прежде всего Черчилль, прекрасно понимали, что и зачем они делают. Более того, они это и не особенно скрывали.

Накануне визита Чемберлена к Гитлеру в Берхтесгаден 14 сентября 1938 г. (этим визитом британцы удерживали фюрера в Альпах — в Берлине против него готовился заговор, т.е. спасали его: он был нужен для реализации проекта «мировая война») Черчилль написал письмо фон Клейсту, участвовавшему в заговоре. В письме Черчилль, в частности, писал: «Я уверен, что пересечение немецкой армией или авиацией чехословацкой границы приведёт к возобновлению мировой войны. [...] Такая война, начавшись, будет вестись как последняя — до горького конца, и мы должны думать не о том, что случится в первые месяцы войны, но о том, где мы все окажемся в конце третьего или четвёртого года»[1]. Далее Черчилль писал, что Великобритания и другие «демократические нации», невзирая ни на какие потери, сделают всё, чтобы сокрушить агрессора, т.е. Гитлера, и победить.

По сути своим письмом Черчилль объяснял генералам-заговорщикам следующее: во-первых, не надо лезть со своим заговором, не надо мешать захвату Чехословакии Гитлером. Во-вторых, этот захват будет означать де-факто начало новой мировой войны (к которой и подталкивала его определённая часть британской верхушки — очевидные поджигатели войны). В-третьих, война продлится 3―4 года и станет ловушкой для Гитлера — рейху, измотанному войной с СССР, англосаксы и французы нанесут поражение.

Ясно, что заговор не состоялся — британцы его сорвали, зато через две недели состоялся Мюнхен, открывший путь к мировой войне и в этом смысле ставший её началом.

Крутой поворот, который я упомянул выше, окончился в 1989―1993 гг., получив югославский кризис 1999 г. в качестве эпилога или даже post scriptum'а. Всё большее число историков (кстати, и Черчилль придерживался такой точки зрения) вообще объединяют две мировые войны XX в. в одну — «тридцатилетнюю», из которой (прав Гераклит: война — отец всего), подобно геополитическому ребёнку из мир-яйца с картины Дали 1943 г., родился XX век (весьма символично: геополитический ребёнок на картине появляется из Северной Америки!).

При таком подходе началом исторического, а не хронологического века и целой эпохи, историческим поворотом становится именно Первая мировая война и её главный краткосрочный результат — русская революция. В результате Великой войны окончательно рухнули четыре империи — Российская, Германская, Австро-Венгерская и Османская; ещё одна империя — Британская — вышла на финишную прямую, хотя внешне именно 1920―1930-е гг. казались пиком её могущества. После войны возникла новая социальная система — коммунистическая, а у капсистемы появился если ещё не новый гегемон, то новый лидер — США, которому за время войны задолжали все промышленно развитые страны, включая Британию; начался самый настоящий «закат Европы», анонсированный Освальдом Шпенглером в 1918 г.

Первая мировая война XX в. стала поворотом в истории капсистемы: она во многом изменила отношения центра и периферии, тип капиталистической экспансии, стратегию как буржуазии, так и антисистемных сил, соотношение сил между государством и господствующими классами, между капиталом и трудом. В ней со всей очевидностью выявились значение, сила и — порой — бессилие тайных межгосударственных союзов, теневых политических структур (например, Комитета имперской защиты Великобритании 1906―1914 гг. — неподконтрольной парламенту структуры) и того, что неудачно именуют «мировой закулисой» (Ленин называл это «международным переплетением клик финансового капитала»). Война 1914―1918 гг. привела к серьёзнейшим изменениям в управлении экономическими и общественно-политическими процессами, способствовала социальной интеграции развитых обществ, заложила основы welfare state, фундамент развития корпораций, профсоюзов и отчасти даже организованной преступности; она резко ускорила развитие техники, прежде всего военной. Война 1914―1918 гг. была первой, в которой массовая «индустриализированная» пропаганда играла важнейшую роль. Нелишне напомнить, что СМИ всех великих держав очень быстро убедили население и даже оппозиционные партии в том, что они стали жертвой агрессии; правительства представили своих противников как угрозу державности, а левые партии (России и Германии) страны — своих противников как угрозу революции.

Иными словами, Первая мировая перенагружена как историческим содержанием, так и историческими последствиями. Увы: несмотря на это, у нас до сих пор она известна недостаточно, воспринимается скорее как некая архаика, мало относящаяся к историческому XX веку и, уж тем более, к нашим дням.