Великие женщины великих мужчин

Глава первая. Ясная поляна: Неудачное балансирование

Упоминаемый образ: Софья Берс

Частная жизнь Льва Толстого и Софьи Берс тем и примечательна для любого строителя собственного семейного счастья, что она многими описана подробно и придирчиво, и главное — предельно достоверно. Прежде всего, самими Львом Николаевичем и Софьей Андреевной в интимных дневниках, а уж затем — целым сонмом исследователей, а также лицами из окружения известной семьи. Пожалуй, в истории не было более откровенных и честных рассказчиков о собственных противоречивых импульсах, чем автор «Войны и мира» и его спутница жизни. Но, кстати, само по себе ведение дневников уже есть проявление боязни быть непонятым, высказывая вслух те или иные мысли. И это сразу же свидетельствует о шаткости любви и сомнительности взаимного душевного проникновения супругов. Каждый из них словно обитал в собственном коконе, тщательно зашторенном для партнера, но раскрытом на обозрение потомкам.

Избыточность материала о жизни гения требует максимально сжато представить ключевые особенности семейного балансирования двух стоиков (ведь и в семейном счастье, и в умирании любви всегда замешаны двое). Начинали они возделывать семейное поле с завидным усердием, без робости пользовались матримониальным самоубеждением в наличии любви, и приливы трогательных воздыханий, смешанные с отливами прохладного ропота, длились около девяти лет. Еще пять последующих лет шаткое, построенное на иллюзиях согласие медленно и неотвратимо угасало, натыкаясь на духовный разлад и существенные противоречия в понимании самого мироздания. Наконец, оставшиеся годы из почти полувека совместной жизни отражают скорее муки терпения женщины, крен мужчины к почти полной отрешенности и общий фатализм движения семейного корабля[2].

Не напиши Лев Толстой бессмертных произведений, современники, верно, считали бы его сумасшедшим. Или, как минимум, чудаковатым отшельником, обитающим вне контекста времени и социальных традиций. В самом деле: вместо заботы о собственных детях он думал о бедствиях народа. Будучи графом и имея достаточно средств, собственноручно мастерил калоши, косил, пахал землю, жил, подобно простому мужику. Наконец, общению с себе подобными предпочитал чтение экстравагантного Конфуция и еще мало известного в те времена Шопенгауэра. «Асоциальный тип!» — воскликнул бы обыватель. «Проблематичный муж!» — сразу сообразили бы дамы. А молоденькая Софья Берс просто и безбоязненно впряглась в семейную лямку, как это положено было в подобных случаях, — все восемнадцать лет ее готовили именно к такому делу всей жизни.

Впрочем, относительно Толстого так и хочется воскликнуть: выкристаллизованный, выстраданный семейный сценарий можно считать лучшим из возможных для самого писателя, ибо всякая попытка создать наяву задуманный в воображении идеал изначально обречена на провал! Реальность, как известно, уступает представлениям в яркости. Что же касается подруги жизни мастодонта литературы, то для нее в те времена коридор возможностей был совсем узок, российская патриархальная традиция держала ее крепко, как и большинство девушек, в стальных тисках предопределенной роли. Но поскольку задачей данного анализа является выявление полезных элементов женских семейных стратегий, то и внимание будет сосредоточенно на Софье, а не на ее супруге.

Начать следует с того, что фундаментальные искажения счастья, закладываемого обоими в свой семейный союз, следует искать в первую очередь в нестыковке ролевых игр. И действительно, и Лев Толстой, и его избранница с особой тщательностью анализируют себя и искренне, со всеобъемлющей ответственностью направляют усилия на достижение счастья друг другом. Но ни неустанная забота, ни позитивные намерения не могут закамуфлировать тот факт, что взоры супругов с самого начала обращены едва ли не в противоположные стороны. Писатель смотрел вовне, постигая жизнь Вселенной, стремясь расшифровать предназначение человека, и легко игнорировал душевные переживания близких, в своей одержимости творчеством слишком мало интересовался даже собственными детьми. Горизонт же Софьи Берс ограничивался внутренним миром семьи, переживаниями о здоровье потомства и никогда не выходил за пределы обывательского мирка. «Я чувствую, что у меня утешение — дети, а у тебя — твоя внутренняя духовная жизнь», — писала она мужу в то время, когда уверенность в достижении счастья почти иссякла.

«Друга себе я буду искать между мужчинами, и никакая женщина не сможет заменить мне друга. Зачем же мы лжем нашим женам, уверяя их, что считаем их нашими истинными друзьями?» — обнаружил Дмитрий Мережковский в записях великого человека, и эту фразу можно считать важнейшим ключом к разгадке тайны краха ветхого семейного здания. К женитьбе в свои 34 года Толстой был уже сформировавшимся писателем (к тому времени он завершил свое первое крупное произведение — «Казаки»), тогда как Софье было всего 18 лет. И даже с учетом готовности ее пламенной девичьей натуры дотянуться до своего мужа, стать достойной его во всех отношениях эта, в сущности, неискушенная девочка изначально могла рассчитывать лишь на тоскливую, монотонную роль помощницы, не более. «Софья Андреевна не идет дальше технической помощи — переписывания — и сама признается, что тут “думать не надо, а следишь и пользуешься разными мыслями другого, близкого человека, и оттого хорошо”. Но она чутьем угадывает настроение автора, ревниво оберегает его интересы». Это — восприятие Владимира Жданова, одного из наиболее скрупулезных исследователей интимных уголков жизни Толстого.

Один из сыновей Толстого вспоминал о вкладе матери в литературное творчество отца: «Она сидела в гостиной, около залы, у своего маленького письменного стола, и все свободное время она писала. Нагнувшись над бумагой и всматриваясь своими близорукими глазами в каракули отца, она просиживала так целые вечера и ложилась спать позднею ночью, после всех. <…> Всю ночь мама сидит и переписывает все начисто. Утром на столе лежат аккуратно сложенные, исписанные мелким четким почерком листы, и приготовлено все к тому, чтобы когда Левочка встанет, послать корректуры на почту».

Важно отдать должное деликатности мужа и терпеливости, тактичности его безропотной и энергичной жены. На какое-то время они заговорили самих себя, одновременно внушили себе любовь друг к другу, потому что страстно стремились ее обрести. На этой не слишком плодородной почве и произрастает иллюзорная уверенность многих биографов, будто в первые семь лет совместной жизни супруги были абсолютными единомышленниками. Действительно, подруга гения «с религиозным воодушевлением» переписывала сотни страниц «Войны и мира», а затем «Анны Карениной». И если, забегая вперед, к этому прибавить шестнадцать беременностей, тяжкое взращивание детей, хлопотное управление имениями и даже издательские хлопоты по отправке рукописей, покажется неудивительным, что «творческое перерождение» мужа-писателя истощившаяся и истрепавшаяся, так и не оформившаяся муза считала обыкновенным безумием.

Да, Софья искренне старалась, и небывалые, на первый взгляд, терпение и готовность к компромиссам — результат традиционного воспитания девушек того времени — часто заводили молодую жену в тревожный душевный тупик, и единственное, что она могла делать, — уходить в себя и «из себя высматривать успокоительную дорожку». Один из сыновей Толстого вспоминал о вкладе матери в литературное творчество отца: «Она сидела в гостиной, около залы, у своего маленького письменного стола, и все свободное время она писала. Нагнувшись над бумагой и всматриваясь своими близорукими глазами в каракули отца, она просиживала так целые вечера и ложилась спать позднею ночью, после всех.

<…> Всю ночь мама сидит и переписывает все начисто. Утром на столе лежат аккуратно сложенные, исписанные мелким четким почерком листы, и приготовлено все к тому, чтобы, когда Левочка встанет, послать корректуры на почту». И хотя в воспоминаниях Ильи, прожившего в целом бездарную жизнь, чувствуется враждебность нереализованного мужчины к гению своего отца, вряд ли стоит сомневаться в самой сути добровольной каторжной деятельности графини.

Конечно, серьезной преградой для душевного единения супругов была удручающая поверхностность Софьи. Она уж слишком контрастировала с духовным поиском и глубиной ее мужа. Софья Берс не способна была стать музой — ей для этого не хватало знаний, любви к себе, целостности натуры. Все упомянутое взращивают на свободе, множат в любви, чтобы превратить в обаяние, а при определенных обстоятельствах — в харизму. Разве Толстой всего этого не видел?! Напротив, он прекрасно ощущал и ее примитивное семейное воспитание недалекими гувернантками, и узкий кругозор, и деревенские девичьи устремления. Удивительно, что расчетливый жених, в течение нескольких лет скрупулезно изучавший кандидатуры девушек, отвергший сестру Софьи интеллектуалку Елизавету, с которой подолгу беседовал о литературе и даже привлек к сотрудничеству в журнале, он выбрал жену всего за неделю, причем сам настаивал на скором браке. Прежним разговорам он предпочел очарование молодости и, разумеется, ошибся, разочаровался. А чего же он хотел?! За приближение к молодому, свежему, неискушенному следует платить самую крупную цену — духовной разобщенностью. Вот он и убедил себя, что жена у него будет следить за домом и потомством, а глобальные идеи мироустройства он будет обсуждать с редкими интеллектуалами. Самим решением выбрать Софью Берс Лев Толстой обрек семейную жизнь на разложение. Сама же жена, замурованная в Ясной Поляне, прибитая детьми, как гвоздями к собственному кресту, могла лишь мечтать о том, о чем обычно мечтают обыватели.

На этом моменте иная читательница может указать, скажем, на вполне успешный брак 54-летнего Чарли Чаплина с 18-летней Уной О’Нил. Но все дело в запросах и ожиданиях: талантливому киноактеру, жестоко битому многими неудачными браками, нужна была послушная и заботливая женщина, легкая на подъем, чуткая и. взирающая на мужа, как на идола. Вот и весь секрет. Отсюда следует, что Толстому, с его апломбом быть мыслителем планетарного уровня, с его поистине вертикальным взлетом духа, негоже было останавливать свой взор на молоденькой девочке, абсолютно не готовой к космическим перегрузкам спутника.

Однако вернемся к юной даме, произведенной в графини. Что тут говорить: Софья Берс не была готова ни к роли принцессы, ни к тому, чтобы сделать своего мужа королем. Вернее, поделать она ничего-то и не могла, так как муж намеревался стать королем самостоятельно, без ее помощи и участия. У нее, конечно, был выбор: или радоваться своей жизни как помощницы (что она и делала в первые годы), или заняться собственным проектом. Впрочем, для второго она была слишком ограничена, и ей пришлось бы потратить годы — нет, не на получение знаний, а чтобы расколдовать себя и снять убийственное притяжение патриархального мира. Она вынужденно признала навязанную ей роль, смирилась со своим положением задавленного монотонной работой подмастерья, не доросшего до уровня мастера и друга. И в этом — ее фундаментальный женский просчет.

«Я — удовлетворение, я — нянька, я — привычная — мебель, я — женщина», — записала Софья в дневнике уже через год после замужества. Этой фразой она как бы забила решающий гол в собственные ворота. С этим поражением ей и пришлось коротать оставшуюся долгую жизнь. И даже, когда после восемнадцати лет брака она впервые пошла наперекор мужу, то ее победа не распространилась далее банальных выездов на вечеринки и приемы. То есть за два десятилетия она «выросла» до остальных представителей социума, присоединившись к пустым пересудам, глумливой безвкусице жизни и став частью общей бездарности, описанной мужем в романах. «Левочка привык бы к самому безобразному лицу, лишь бы жена его была тиха, покорна и жила бы той жизнью, какою он для нее избрал», — горестно указывала Софья в первые годы совместной жизни, после шокирующего признания о ненависти к людям, которые смели напоминать ей о ее красоте. Она в те времена оставалась всего лишь куколкой, которую сжигала тайная страсть быть замеченной восхищенными взглядами соблазняющихся мужчин. Но Софья слишком мало себя любила, она отказалась от себя в пользу мужа, и эта непростительная жертвенность предопределила безжизненность ее проекта, словно она сама позволила вампиру высосать живительные силы из души. Она не посмела своевременно выдвинуть требования, послушаться собственного голоса. Она собственноручно запретила себе самодостаточность, как бы опрыскав ядом те участки души, где могли бы появиться ее ростки.

Проблема интимного мира семьи Толстого довольно часто сводится исследователями к настоянию мужчины на производстве потомства и растущей боязни женщины вынашивать и рожать. Каждый из двоих имел свои веские аргументы. Но вот только для мужчины (а Лев Толстой определенно был любвеобильным, жаждущим качественных интимных отношений) вопрос наверняка связывался не столько с рождением очередного ребенка, сколько с проблемой не находящих выхода сексуальных импульсов. Беременность жены несет и ему испытания. Софья пишет, и мы как бы слышим ее крик: «Всему виновата беременность… <…> Физически я постоянно чем-нибудь больна. <…> Я для Левы не существую. Я чувствую, что я ему несносна, — и теперь у меня одна цель — оставить его в покое и, сколько можно, вычеркнуться из его жизни». Это, вне всякого сомнения, издержки тягостного воздержания, испытания пресловутой нравственности. Но они, как видно, становились еще большим бременем для женщины, чем вынашивание потомства.

Последовавшие вскоре смерти детей, как кажется, являются ярким проявлением на физическом уровне психологического отторжения Софьи, ее протеста против неприятных интимных отношений, которые приводят ее в состояние чрезвычайной уязвимости, а порой даже подталкивают к краю могилы. Женщина начинает панически бояться беременеть, а ужас перед родами сводит ее с ума. После тяжелых пятых родов трое следующих детей умирают крошками[3]. Софья разрывается между материнским инстинктом и растущим отвращением к сексу. Ведь именно с сексуальным контактом приходит проблема. А ведь с самого начала область чувственности у мужа заметно преобладает, — викторианское воспитание и боязнь собственного тела закрывают от Софьи прелести интимных отношений с супругом («Так противны все физические проявления», — говорит за нее дневник). «Лева все больше и больше от меня отвлекается. У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно; у меня никакой, напротив. Но нравственно он прочен — это главное», — записывает графиня в еще мало-мальски сносный период семейного плавания.

Что же касается дальнейших лет, отношение к материнству (а с ним и к зачатию) доходит до ненависти. К 1880 году биографы уже фиксируют: после рождения девятого ребенка и трех выкидышей 36-летняя Софья изнемогает, а ее желание иной жизни становится навязчивым. Она уверена, что каждый ребенок будет «последним» (на самом деле ей пришлось, уступая мужу, родить еще троих детей), а кормление доводит женщину до бешенства («14 раз в сутки вся сжимаюсь и обмираю от боли сосков»). В письмах сестре она буквально стенает о затворнической жизни, прямо называя свое положение тюремным («та же тюрьма, хотя и довольно светлая»). Еще несколько лет с очередными родами доконали женщину. «Жаль, что мои роды не кончатся до вашего приезда, — пишет она сестре и угрюмо, с мрачной злобой добавляет, — хорошо бы эту мерзость проделать в одиночестве». Величайшее, Божественное таинство природы попрано вследствие неверных отношений внутри семьи, что, конечно же, не осталось безнаказанным для пары.

А что же суженый? Лишенный душевного покоя и уязвленный в интимной ограниченности, одинокий рыцарь нравственности входит в прямое столкновение с принципами примерного мужа. Он периодически «убегает» в болезнь, но и это не помогает. Неудивительно, что его «коробит мелочность семейных забот, барские замашки жены». Многие исследователи отыскивают сублимацию в творчестве писателя, и действительно: его мечтания ярки и колоритны при описании почти идеальной супружеской жизни. Особенно это видно на примере Левина и Кити в «Анне Карениной», романе, в ходе работы над которым и произошел ключевой слом собственной семейной жизни. А через двадцать лет брака примерный и тактичный муж не выдержал: в сердцах у него прорвалось, что «самая страстная мысль» его о том, чтобы уйти из дому. Еще через два года муж опять пригрозил подобным, но снова оказался непоследовательным. Избрав полумеру решения проблемы, он не снял ее остроты. А к «сожитию с чужой по духу женщиной» (что для него «ужасно гадко») добавилось созерцание бесполезной жизни детей: «Дома играют в винт бородатые мужики — молодые мои два сына». И потом еще более болезненное: «Дети — сонные, жрущие», «дома — праздность, обжорство и злость».

Наконец, отчаявшийся в борьбе за нравственные принципы Лев Толстой как-то записал знаковое признание: «Только земледелец, никогда не отлучающийся от дома, может, женившись молодым, оставаться верным своей жене и она ему, но в усложненных формах жизни мне кажется очевидным, что это невозможно». Что это, если не признание отсутствия у жены чувственности да и, похоже, вообще сексуальности, а также отказ принимать это?! Если душевные потрясения порождают недомогания физические, то на долю отменного здоровяка Льва Толстого их выпало немало. Дневники супругов с самого начала пестрят многочисленными записями о депрессиях, мнительности, приступах тоски и т. д. Собственно, и последнее воспаление легких порождено внутренним протестом и невозможностью смириться с ситуацией.

Говоря об эпохальном романисте, нельзя не обратиться к его творчеству для распознания ориентиров его частной жизни. Стоит, к примеру, задаться вопросом: отчего в «Войне и мире» — романе, который Лев Толстой завершил в 41 год, некогда прелестная и обворожительная Наташа Ростова нарисована опустившейся, располневшей, переставшей заботиться о своей привлекательности? Совершенно не щадя свою героиню, Толстой представляет Наташу основательно поглупевшей и настолько ревнивой, что это составляет предмет шуток домашних. Единственное, что автор оставляет своей героине в отношениях с мужем, — занятия науками, «которым она приписывала большую важность». И писатель, словно уговаривая сам себя, утверждает: не может женщина достичь таких высот, чтобы оказаться наравне с мужчиной, быть ему партнершей во всех отношениях. Неверие Толстого в женщину в значительной степени предопределило неверие Софьи в себя как личность, способную к развитию и росту. И потому, очевидно, она в течение всей совместной жизни изменялась — но в сторону душевного разлада и духовного разложения. Ее личность неуклонно деревенела, пока она сама из потенциально деятельной и динамичной не превратилась в отупевшего истукана, способного лишь к мирским радостям.

Есть ли уроки для отважных оформительниц своего семейного счастья из этой довольно печальной семейной истории? «Какие уж тут уроки?» — может воскликнуть иная читательница, ведь миссия Софьи скорее походит на отбывание повинности, которой она душой противилась и сердцем принять не могла, не умела! И, может быть, в таких словах будет своя женская правота. Тринадцать детей, реальный смертельный риск каждых новых родов, растущее отвращение к физической близости с мужем (как минимум, вследствие ассоциации прямой связи между интимной жизнью и произведением на свет потомства). Необходимость воспитания и обучения детей — при определенной отстраненности мужа. Почти полное непонимание творческих исканий своего избранника — при более чем сомнительной возможности догнать почти вдвое старшего на момент создания семьи мужчину. Наконец — и это, может, самое главное — отказ мужчины впустить жену в свой духовный мир, дать шанс дотянуться до творческого партнерства (что для него, вероятно, имело основания вследствие гигантской разницы в возрасте и духовном развитии). Другими словами, великий писатель сам заложил бомбу замедленного действия под семейные опоры, а его юная жена безропотно приняла это взрывчатое вещество за эликсир любви. А что могла она противопоставить подобному? Хотя пространство выбора 18-летней Софьи, в самом деле, было ограничено, думается, она при желании могла бы обратиться к опыту эмансипированных женщин — таковые тогда уже были. И если учесть выросший уровень свобод современной женщины, то ей, безусловно, стоит принимать во внимание уроки жизни Льва и Софьи.

Первый из них состоит в необходимости четкого моделирования своей роли: всегда можно понять и решить, стоит ли принять уготованную воображением будущего мужа роль. Женщина должна знать два дополнительных к семейной жизни правила: она должна стать кем-то в социально-психологическом плане и она должна четко осознать, кем именно желает стать. И если женщина собирается стать в жизни кем-то, уделить внимание собственной личности, а не растворить себя в личности авторитетного мужа, ей вряд ли подойдет роль безропотной помощницы. И потом — помощница помощнице рознь. Детальное ознакомление с судьбой Софьи Берс не может не наводить на мысль, что ее попросту использовали (и ментально и физически). Сначала она с радостью принимала все это за любовь, затем роптала, позже противилась и, наконец, отплатила сполна своей женской неприязнью.

Второй урок связан с риском изначально разного миропонимания (в случае с Толстым и Софьей помноженном на возрастную разницу). Когда и цели и ценности слишком очевидно отличаются, женщина может либо довольствоваться безликостью помощницы, ободряющей мужа, вскармливающей потомство, либо искать себе другую партию. Ибо женщина, не понимающая миссии своего мужчины, не умеющая интересоваться ею, подобна канатоходцу, движения которого становятся тем более рискованными, чем глубже мужчина самостоятельно погружается в свой собственный мир. Да и какой может быть успешный союз, если каждый из двоих откровенно живет своей отдельной неприкасаемой для другого жизнью?

Конечно, любая семейная жизнь строится по индивидуальному принципу. Тут как в старой поговорке: что русскому хорошо, то немцу смерть. Действительно, Софья Берс старалась, налегал на позитивные принципы и сам Толстой. Но что-то не срослось, не сопоставилось. Со стороны представляется, что тут виною разные представления своих ролей. Хотя писатель мог многое предположить и просчитать еще до свадьбы, имея дело, в общем-то, с ребенком. Но ключевой вопрос не к нему, а к его избраннице. Могла ли Софья восстать?! Воспротивиться предлагаемой роли, повести себя так, словно ее жизнь — ее собственный проект?! Если Иоганна Шопенгауэр, родившаяся почти на сотню лет раньше, смогла, то смогла бы и Софья Берс. Почти ее современница Елена Блаватская решительно воспротивилась повторению материнского сценария — и прожила жизнь по-другому. Не известно, лучше ли, но без злости к себе, без неприязни к окружающим, без отравляющих обид. Подводя итоги мытарствам покорившейся судьбе женщины, из «хорошей, правильной девочки» доведенной до состояния ненавидящей жизнь мегеры, так и хочется вспомнить пронизанное феминизмом высказывание французского психолога Элизабет Бадинтер: «Ничто не заставит нас вновь поверить в то, что семейный очаг — наше единственное назначение, а домашнее хозяйство и материнство — непреложная, обязательная судьба».

Наконец, самый главный урок. Печальный опыт Софьи Берс отчетливо свидетельствует: для производства мужа в главнокомандующие вовсе не обязательно тянуть лямку одного из солдат. Гораздо приятнее и весомее исполнить роль первой и главной советницы, открывая те возможности, которые жадно взирающие только на цель мужчины очень часто выпускают из виду.

Наконец, самый главный урок. Печальный опыт Софьи Берс отчетливо свидетельствует: для производства мужа в главнокомандующие вовсе не обязательно тянуть лямку одного из солдат. Гораздо приятнее и весомее исполнить роль первой и главной советницы, открывая те возможности, которые жадно взирающие только на цель мужчины очень часто выпускают из виду.

Глава вторая. Недопустимым просчет двух Марий: Встреча с незрелым мужчиной

Упоминаемые образы: Мария Монтессори, Мария Каллас

Встреча с незрелым мужчиной — в наши дни явление столь частое, что его просто невозможно обойти стороной. Ведь в такую ловушку нередко попадают и женщины, которых мы договорились называть принцессами. Т о есть сильные самобытные натуры, самодостаточные личности, порой респектабельные и весомые в обществе, одним словом, представляющие нечто интересное. Разумеется, это ловушка, которую они создают сами, и вся суть просчета состоит в неверной ставке, отсутствии проверки самих себя или, что еще чаще происходит, в сугубо эмоциональном решении, лишенном предварительных размышлений.

Одна занятная светская дама, небезуспешная в мирской жизни современного Киева, накануне своего третьего развода сделала любопытное признание в ответ на мой прямой вопрос: «Вы прожили с мужем двенадцать лет и теперь говорите, что он духовно не развивается, не поддерживает ваши начинания. Но разве этого не видно было двенадцать лет назад, что он будет именно таким?» — «Все мои три брака, — заметила она весело, без налета обескураженности, — произошли по залету. Т еперь же я знаю, какой мужчина мне нужен». Мне захотелось ей поверить — ибо по жизни она шагала воодушевленно и энергично, источая чудесный свет. Согревая ли? Трудно сказать. Ведь логика любого удачно сложенного союза — не столько в умении светить, сколько в способности отдавать свет и тепло партнеру… А может, ей нравится обманываться? На этот вопрос мужская логика не дает ответа, потому стоит внимательнее рассмотреть опыт известных женщин, которые шли таким путем. Они дадут подсказку в отношении того, стоит ли обманываться или как не обмануться.

Как и одержимые крупной идеей мужчины, увлеченные и сосредоточенные на одном деле женщины нередко в отношениях с мужчинами попадают в непроглядную пелену бермудских треугольников. И пропадают в пучинах глубоких неведомых вод, окончательно запутавшись. Это как будто легко объясняется: гиперактивность в каком-то секторе деятельности создает пустые клетки в простых и понятных каждому секторах бытия, неравномерность развития приводит к дисбалансу восприятия реальности. Другая версия, не исключающая первую, может заключаться в излишней эмоциональности решений. И дело тут не в отсутствии практичности как таковой, а в неосознанном отказе призвать на помощь рациональное мышление и ответственность за свою судьбу. В этом смысле появление в книге этой главы можно воспринять и как предостережение: речь ведь идет о судьбе, порой — о самостоятельном сложении рисунка жизни. Иными словами, современной женщине при принятии ключевых решений, касающихся отношений с противоположным полом, вероятно, стоит пользоваться ставшим популярным в последние годы лозунгом известного американского радиоведущего Стива Харви: «Поступай как женщина, думай как мужчина».

Так или иначе, стоит обратить внимание на довольно любопытный нюанс, общий для многих социально успешных и несчастливых в личной жизни женщин: в большинстве своем они старательно воплощали планы своих родителей, преимущественно матерей. Такое нередко бывает с женщинами, которые с детства оказались вовлеченными в так называемый большой спорт, в авантюрные родительские программы по воспитанию вундеркиндов и гениев, в попытки родителей любым путем взрастить продолжателей их дела. Следуя программе, разработанной за них их близкими, эти женщины как бы держали свою личную жизнь и персональное счастье за кадром. Этот фактор в итоге создал прецедент «реализации чужой биографии», иногда даже героической, внешне блестяще сыгранной партии, что не исключало эйфорию побед и краткосрочный восторг достижений. Однако установка на личное счастье, не пропускаемая психологическими фильтрами в резервуар сознания, рано или поздно давала о себе знать тяжело заживающими эрозиями в восприятии собственной судьбы.

Отношения всемирно известного педагога Марии Монтессори (она определена решением ЮНЕСКО одним из четырех крупнейших педагогов ХХ века) с противоположным полом покажутся при пристальном взгляде отменно выполненным фотоснимком дисбаланса представлений о реальности. Самоутверждение этой по-мужски целеустремленной женщины зашло в тупик в тот самый момент, когда сама судьба выдвинула ей прямой вопрос: какую в конце концов избрать миссию — ученой с мировым авторитетом или просто матери? Родив сына вне брака, она как будто балансировала между карьерой и материнством, но при всей очевидной успешности социального проекта Марии Монтессори личная жизнь ее не сложилась, принеся немало сомнений и страданий.

Дочь бунтарки, беспредельно преданная собственной матери, следуя рано развитым убеждениям, Мария встала на путь борьбы за установление нового стандарта для женщин. Как утверждают ее биографы, в 10 лет она уже собиралась стать ученой, в 11 — заявляла о том, что будет, подобно дяде, инженером, в 16 — стала единственной представительницей женского пола, поступившей в Политехнический институт. В 20 лет благодаря небывалой напористости, а также обращению за помощью к Папе Римскому оказалась зачисленной в университет с намерением стать доктором медицины. В итоге она стала первой женщиной-врачом в Италии. Материнские установки, как и воздействие авторитетного дяди, известного в стране писателя-педагога, касались сугубо карьерной самореализации. На фоне небывалого для девушки самомнения и самоуверенности вопросы отношений между полами, как и тема построения благополучной личной жизни, неизменно оставались за кадром. И тут даже не вопрос перекоса воспитания — просто мысль о достижениях вытеснила все, стала доминирующей. Убеждения будущей женщины были направлены не просто в другое русло, но в параллельный мир.

Однако сделаем небольшое отступление. Ведь кто-то непременно задастся вопросом: а как же, скажем, Мария Склодовская-Кюри или Майя Плисецкая? Ведь их жизненные модели были ориентированы, в первую очередь, на самореализацию, а счастливое супружество стояло где-то на заднем плане. Не совсем так. К примеру, у Марии Склодовской в семье, где она выросла и воспитывалась, доминировали установки на семейные ценности. Она не только имела возможность наблюдать отца как отличного семьянина и родителя, но ее самые главные переживания детства были связаны с изменением статуса семьи, утратой семейных ценностей. Она стала ученой как бы поневоле, а ее первоначальное стремление к достижениям на подсознательном уровне («стать кем-то, чтобы оставаться значимой при любых обстоятельствах») напрямую связывалось с семейным благополучием. Наконец, и совместная жизнь с Пьером Кюри открывала на порядок больше возможностей, чем штурм вершин в одиночку. Так же и у Плисецкой: брачный союз всегда служил делу двоих, а не кто-то один приносил себя в жертву ради побед другого. И хотя в обоих случаях семейная жизнь оказалась подчиненной более высоким целям, на нее все участники союзов делали убедительные сноски.

Совсем по-другому строилась жизненная концепция Марии Монтессори. Супружеству не придавалось большого значения, а самое крупное переживание детства было связано с душещипательными рассказами матери о том, что ее притесняли и не позволили стать социально значимой фигурой. Это стало главной движущей силой молодой Марии, и когда пружина стала разжиматься, вектор усилий возникал лишь в одном направлении. Вот любопытная фраза из книги Джина Ландрама, исследователя феномена Монтессори: «Отец пытался отговорить свою волевую дочь, но та проигнорировала его». Тут замешано и общее отношение к мужчинам — как полу, который отобрал у женщин привилегии, и их следует отвоевать. Ничуть не уменьшая колоссального значения деятельности Марии Монтессори, достигнутых ею результатов как педагога и, главное, одухотворенности ее персональной миссии, все же сосредоточим внимание на ее отношениях с мужчинами. А именно: будучи от роду 28 лет, Мария влюбилась в своего помощника. Или, точнее сказать, позволила себе влюбиться, ослабив внутренний блок вытеснения. Этот скромный факт сам по себе гласит о том, что неуемная жажда достижений заслоняла у молодой женщины чувственные влечения, — когда все подчинено единственной цели, остальное непременно теряет свою важность.

Первый опыт оказался сродни ожогу с критической потерей области доверия. «Неожиданная» беременность, незаконнорожденный сын, угроза катастрофы с карьерой (в католической Италии того времени к проблемам такого рода отношение было более чем строгим) — все это предопределило еще большее ожесточение Марии против традиционной миссии своего пола. Она как будто сумела уладить назревающую проблему, договорившись с отцом ребенка тайно воспитывать малыша, никогда не заводя семьи.

Ситуация не помешала упорной женщине вскоре стать директором Ортофренического института. А еще Мария удивила окружение, отправившись в лекционный тур «Новая женщина», в котором она советовала соотечественницам «начать полагаться на мозги, а не на сердце». На самом деле ей просто необходимо было выплеснуть нанесенную мужчиной обиду и как бы дать себе новую установку. Впервые установка касалась не карьерного роста, не исследований в области педагогики, а собственного отношения к созданию семьи, к браку вообще. Ведь это именно она, привыкшая всегда и во всем «полагаться на мозги», вдруг доверилась сердцу.

Причина понятна: в амурных делах она была новичком, несведущей, никогда об этом всерьез не задумывалась. Потому решение бывшего возлюбленного жениться на другой женщине стало для Марии истинным шоком. Любовь во все времена оставалась обоюдоострой — с равным успехом на смертоносных лезвиях тут балансируют наслаждение и страдание. Но немужской удар, исполненный коварности и пренебрежения, Мария выдержать не смогла. Она оставила директорство, отдавшись разработке нового метода воспитания детей — вопросу, с некоторых пор наиболее актуальному лично для нее как оставленной матери с ребенком на руках. Брошенная и обманутая, оскорбленная и одинокая, Мария стала сооружать новую конструкцию своего жизненного уклада, и если бы не ее фантастическая воля, можно было бы только гадать о возможных последствиях подобного стресса.

Что ж, ей удалось справиться с задачей поиска смысла жизни, концентрируя внимание только на работе и достижениях, раз и навсегда отказавшись от любви и личной жизни. В добавление ко всему в 40 лет издание книги «Метод Монтессори» прославило ее, к 45 годам пришло всемирное признание. Весь вопрос, разумеется, заключен в векторе направления усилий. Разве не занимательно, что пишет о Марии Монтессори тот же Джим Ландрам: «В молодости Монтессори имела репутацию роковой женщины, что помогало ей вербовать сторонников своего движения». Может быть, если бы тут присутствовала искорка личного, сугубо женского интереса, ее личная жизнь сложилась бы по-иному? В своей последовательной осаде успеха и мирового почитания Мария Монтессори чем-то напоминает Анну Фрейд, кстати, учившуюся у Монтессори. Адресуя свои достижения буквально всему миру, Мария в итоге слишком мало тепла давала собственному ребенку. А ведь самая преданная из детей Фрейда вывела детский психоанализ (наряду с Мелани Кляйн) в целое самодостаточное направление, хотя сама так и не стала матерью. Этот парадокс упомянут не случайно, потому что весомая научная и общественная деятельность обеих известных женщин выглядит не как продолжение жизненной линии, а как некая ответная реакция на экзистенциальный вызов, в высшей степени странная сублимация, исполненная вопреки нескладной, незавершенной, заковыристой судьбе.

Кто бы ни брался описывать жизнь оперной певицы Марии Каллас, неизменно начинал с акцента на ее исключительно волевой самобытной натуре. Кредо яркой примадонны может быть выражено такими словами, сказанными ею на закате своей карьеры: «Я всегда принимаю решения самостоятельно. По вечерам я часто взвешиваю, вспоминаю, что произошло за день, почему все было так, а не иначе, почему я так поступила, правильно ли я сделала, почему я не смогла сделать что-то лучше, неужели мне не хватило силы воли, — одним словом, рассуждаю сама с собой». Это тем более примечательно, потому что ни уникальная воля, ни редкий талант, ни уникальные вокальные данные не позволили ей принять верное решение в пользу личного счастья и равновесия. Ее жизненный опыт способен оказать колоссальное впечатление. Хотя бы тем, что семья и гармония — это нечто иное, чем успех в стандартном, привычном понимании. Для достижения счастья в личной жизни, по сути, необходимы совсем иные более эффективные рецепты.

Мать фактически посвятила ей всю себя, намереваясь воплотить в дочери собственные нереализованные надежды, — поразительное сходство с Монтессори. Правда, если мать Марии Монтессори ограничивалась внушениями, то настырная родительница Марии Каллас сама взялась за дело. Детство среди чарующих звуков великих классиков, которых Мария восторженно постигала с трех лет, непрерывные тренировки на фортепиано и в вокале привели к тому, что остальной пестрый мир оказался для нее несколько затушеванным. Действительность будущая звезда оперы воспринимала как бы сквозь призму достижений, в важности которых ее убедила мать и в неизбежность которых она сама уверовала, подобно революционеру-фанатику. Ее направленность на творческую карьеру еще более укрепилась, когда после прохладной оценки таланта начинающей певицы в Америке (где она родилась) неугомонная мать повезла ее учиться в Европу.

«Когда Мария — не в меру толстая, прыщавая, с обкусанными от волнения ногтями на руках — появилась на прослушивании в Одеон Афинон, Эльвира де Идальго сразу решила, что дело этой дебютантки безнадежно, но едва она допела арию… как между ними возник контакт, обернувшийся пятью годами дружбы.» — указывалось в одном из биографических материалов о Марии Каллас. Этот эпизод приведен не случайно — он отчетливо показывает, что девочка-подросток воспитывалась с вопиющим перекосом, и ее дисгармоничное обитание среди проблем голосовых связок вряд ли могут оправдать даже галопирующие успехи на пути к большой сцене. Ни малейшего представления о физической красоте или гигиене питания, — одним словом, ничего, кроме цели. Впрочем, и ее мать, и она сама с детства были нацелены исключительно на сценический успех, видели именно в нем свое счастье, ну а личная жизнь. Вероятно, мать считала, что дочь сама разберется, когда повзрослеет. С 14 лет Мария приступила к редкой по упорству и терпению учебе в Афинской консерватории под началом известной испанской певицы. Мария, кажется, вовсе забыла о том, что она — девушка, основательно сбитая с толку навязанными стереотипами успеха. В то время ей было достаточно, что сама Эльвира де Идальго «поборола неприязнь к ее внешности». О том, что когда-нибудь у девушки возникнет личная жизнь, ни она сама, ни ее мать ничуть не заботились.

Следующий этап жизни певицы связан с выходом на большую сцену в 17 лет, с удачным дебютом и знакомством впоследствии с бизнесменом-промышленником Джованни Менегини. Он был вдвое старше ее и при этом бесконечно любил оперу. За него она в конце концов и вышла замуж в 25 лет, и, кажется, эта «случайная удача» должна была бы сполна удовлетворить певицу. Но, похоже, она попросту уступила напору своего самого преданного на тот момент почитателя. По большому счету, не до конца понятны мотивация и поступки Марии в организации личной жизни. Хотя, возможно, на одном этапе ей было достаточно внимания, восхищения и покровительства стареющего мужчины, а на другом этапе одной такой привязанности уже явно не хватало. Думается, в интимной жизни она из-за замедленного взросления продолжительное время была инфантильна: эта жизнь виделась ей продолжением сцены — пламенная влюбленность, поклонение, море цветов… То, как легко она сошлась с этим в целом преданным ей мужчиной (супруг Марии продал свой бизнес и стал организатором поддержки ее творчества) и как легко рассталась с ним потом, наводит на мысль, по меньшей мере, о несерьезном отношении к браку и семье вообще. Или просто о непонимании семьи как ценности.

Примечательно другое: период кристаллизации личности Марии показателен и некоторыми эпизодами, приоткрывающими ее, в общем, зашторенную личность. Например, не может не бросаться в глаза удивительная и пугающая отчужденность девушки в театре — она ни с кем не дружила, ни с кем не откровенничала, вообще была не просто необщительной, но диковатой. Вызывающая социальная неприспособленность девушки компенсировалась ее вокальными данными, выразительным артистизмом на сцене и феноменальной способностью не тяготиться жизнью в раковине собственных впечатлений. Все же она в этот период была мила, не лишена известного шарма, а уникальный голос для растущего числа поклонников довершал ее красочный и необычный портрет.

А к своему 30-летию Мария совершила определенно сильный поступок, прямо-таки в стиле Каллас. Кто-то даже назвал бы это женским подвигом: за полтора года она похудела примерно на 30 килограммов, избавившись от своего «самого мучительного комплекса». Не преуменьшая фактора силы воли этой неординарной женщины, стоит сделать предположение, что именно в это время в ней стала просыпаться подлинная женственность. Она просто по-другому посмотрела на себя и окружающий мир, с изумлением обнаружив, что он состоит далеко не только из оперы. И, кажется, именно в это время она если не влюбилась, то была впервые готова к этому. Правда, сама она по-другому оценила этот шаг, заявив в интервью следующее: «Я помню, что моя интуиция — а обычно она меня не подводит — подсказала мне, что у меня слишком полное лицо, и это было очень неприятно. Мне нужны были очень резко очерченные подбородок и шея, чтобы добиться выразительности в трудных фразах и сценах с хором. Как театральная актриса я это чувствовала. <…> я так располнела, что даже вокал стал тяжеловесным — я так все время напрягалась, в общем, на это уходила масса сил». Это можно считать косвенным подтверждением мысли о том, что построение счастливой семьи не входило в область приоритетов певицы.

Если Мария высказалась искренне, то предположение о ее половой инфантильности простирается гораздо дальше тридцатилетия. Ее женственность не просто была завернута в фантик, она тщательно скрывалась и маскировалась, для раскрытия бутона нужны были особые усилия. Или, может быть, скорее предполагался особый социальный статус нового поклонника. Если жизнь для нее стала продолжением оперных подмостков, а психическая незрелость — извечным проводником по жизни, то все обстоит именно так.

Мария Каллас подошла к пику своей славы основательно изменившейся, похорошевшей, приобретшей блеск женского очарования и едва не потерянной сексуальности. Неудивительно, что именно в этот период Каллас совершила поистине триумфальное шествие по оперным сценам Старого Света и своей заокеанской родины. Но сценическое счастье длилось не долго, и не исключено, что-то где-то в глубинах ее сознания свершился тайный обмен торжественного сияния на сцене на нестерпимое желание ощутить любовь. И тут никто бы не посмел ни восхвалять ее, ни осуждать. И, может быть, она и сама до конца не осознавала, что подошел переломный момент ее жизни.

Любовь пришла к Каллас несколько позже. Источники отмечают, что на пышном балу в Венеции, в обстановке, когда благоухающая романтика растворяется, плавно переходя в соблазн, Мария познакомилась с влиятельным миллиардером Аристотелем Онассисом. Марии было 3 3 года, она находилась в самой поре своего расцвета — и как женщина, и как певица. Она являла собой образец успешной женщины, которая сделала себя сама, добилась заоблачных высот собственным трудом и неистощимым мастерством. К тому же она была замужней дамой, что в глазах неискушенной публики как бы подчеркивало ее сенсационное восхождение.

Говорили, что Мария Каллас произвела неизгладимое впечатление на увлекающегося, ни в чем себе не отказывающего беспринципного богача. Он немедленно последовал за Каллас в Лондон, а затем пригласил известную чету на свою яхту. А вот дальше пресса запестрела сообщениями о бурном романе. Не стоит вникать и расследовать, что тут правда, а что вымысел, не стоит гадать, отчего певица увлеклась Онассисом. Гораздо правильнее довериться фактам. Ровно через два года после рокового знакомства последовал развод миллиардера с его женой Тиной, да и у Марии не обошлось без официальных изменений в личной жизни. Если быть точнее, в сумбурной, прерывистой траектории ее полета возник подлинный ураган, пережить который оказалось не под силу. Она подозревала, что творческая карьера нередко бывает изменчивой, но в свои 35, в пике признания и восхваления, столкнуться с таким вызовом наша богиня не ожидала.

Не кривя душой, можно утверждать: для певицы это был экзистенциальный вызов, ведь она отдала творчеству всю свою жизнь. Более того, 1959 год принес ей тройной перелом: потерю голоса и нескончаемую череду скандалов в связи со срывами выступлений; горький и неприятный развод с Менегини после одиннадцати лет совместной жизни и, наконец, мучительную потерю еще не рожденного ребенка. Утверждали, что ребенок тот был от Аристотеля Онассиса и аборт был сделан по его настоянию. До этого Мария не рожала, а перенести в таком возрасте аборт фактически означало лишь одно: у нее почти не будет шансов стать матерью. Онассис повел себя в высшей степени эгоистично. Его явно пренебрежительное, потребительское отношение к здоровью Марии — не что иное, как свидетельство того, что он не рассматривал ее всерьез. Каллас была для богача просто добычей, как у охотника, которому подфартило. Покажется странным, но и для нее миллиардер, похоже, был просто добычей.

«Не важно, кто из нас виноват. Моя семейная неудача — свидетельство моего самого большого поражения». Однако, высказавшись столь пространно, Мария все же многое недосказала. А именно то, что после развода она стала открыто появляться на публике в обществе Онассиса. Любопытным штрихом к картине их отношений стали упорные слухи, будто Мария организует собственную труппу и будет постоянно выступать в оперном театре Монте-Карло, одним из совладельцев которого был именно Онассис. Дыма без огня не случается, и, скорее всего, миллиардер просто держал доверившуюся ему женщину на крючке подобных обещаний.

Если победы Марии Каллас на сцене представляются феноменом, то ее слепота в делах амурных покажется еще более удивительной. У нее были десятки возможностей убедиться в духовном ничтожестве своего нового возлюбленного, но женщина упорно не делала никаких выводов. Однажды Аристотель Онассис пригласил на свою яхту двух знаменитых сестер — Жаклин Кеннеди и Каролину Радзивилл. Не станем здесь распространяться насчет алчных взглядов миллиардера на статусную Жаклин, скажем лишь, что за красоткой Ли, женой польского князя, он ухаживал откровенно. Но оставившая сцену певица (как утверждали, не без уговоров Онассиса) продолжала плестись на поводу у эгоцентричного богача. Глотая обиды, ничего не высказывая, ничего не требуя… Можно ли поверить, что такая ситуация ее устраивала? Разве она не видела духовной пустоты и психической неразвитости влюбчивого и своенравного Онассиса? В это трудно поверить. Разве что ей закрыла глаза пелена собственной инфантильности, детского простодушия…

После развода с мужем Мария фактически оказалась отрезанной от социума. Отец ее жил в Нью-Йорке, и она видела его крайне редко, а отношения с матерью и сестрой к тому времени испортились настолько, что Мария предпочитала их обществу одиночество. Может, и в этом кроется еще одна причина губительной благосклонности к Онассису. Но когда после девяти лет сумбурных, ни к чему не ведущих отношений с миллиардером Каллас из газет узнала о его женитьбе на Жаклин Кеннеди, она попросту закрылась для всего мира. Лишь тогда она осознала, сколь эфемерными и потускневшими оказались ее победы на фоне лишь одного решающего поражения.

Однажды, еще в годы восхождения, Мария заявила журналисту: «Когда у меня не станет врагов, тогда я пойму, что уже ничего не стою». Занимательная фраза. Она четко показывает, насколько было искривлено у этой женщины представление о мире и своем предназначении в нем.

Оценивая судьбу Марии Каллас, тихо ушедшую в иной мир всего в 53 года, нельзя пройти мимо ее общего жизненного настроя — от него веет враждебностью и извечной готовностью к баталии. В таком состоянии сложно добиться спокойствия и равновесия, размышлять об истинных ценностях и смысле бытия, скрытом от поверхностного взгляда. Однажды, еще в годы восхождения, Мария заявила журналисту: «Когда у меня не станет врагов, тогда я пойму, что уже ничего не стою». Занимательная фраза. Она четко показывает, насколько было искривлено у этой женщины представление о мире и своем предназначении в нем. Этот перекос, конечно, возник в ходе борьбы за свое место на сцене; не последнюю роль сыграли и материнские наставления.

Главным уроком от этих сильных, акцентуированных на профессии женщин можно считать необходимость, как говорится, быть в семейной теме. Ведь даже умея зажечь вполне достойных, на первый взгляд, мужчин (молодой подающий надежда: ученый у одной Марии, бизнесмен-промышленник, а за ним миллиардер — у другой), наши героини оказались слишком доверчивыми, малотребовательными и слабо ориентирующимися в отношениях с противоположным полом. Создается впечатление, что они, с невиданным рвением отдавая себя карьере, ничуть не пытались управлять союзом с мужчиной. Речь, естественно, не об ультиматумах, а о знании и исповедовании определенных принципов и установок в личной жизни на всех этапах ее организации. Отношение же большинства современных женщин к возведению семейного замка уже давно не напоминает работу архитектора.

Довольно печальный опыт частной жизни двух Марий убедительно подтверждает лозунг, когда-то провозглашенный самой Монтессори: «Полагайтесь на мозги, а не на сердце». Даже сосредоточившись на своей карьере, женщина может однажды пробудиться для любви, и потому ей стоит быть подготовленной к этому заранее. Невежество в половых, а тем более в психологических вопросах часто приводит к сбоям, за которыми порой стоит и прямая угроза краха карьеры, обесценивание достижений.

Довольно печальный опыт частной жизни двух Марий убедительно подтверждает лозунг, когда-то провозглашенный самой Монтессори: «Полагайтесь на мозги, а не на сердце». Даже сосредоточившись на своей карьере, женщина может однажды пробудиться для любви, и потому ей стоит быть подготовленной к этому заранее. Невежество в половых, а тем более в психологических вопросах часто приводит к сбоям, за которыми порой стоит и прямая угроза краха карьеры, обесценивание достижений. Конечно, и для многих женщин, которые делали «строительство идеальной семьи» своей единственной и непреложной целью, личная жизнь самым непостижимым образом завершалась коллапсом. Потому речь вовсе не о том, чтобы только и думать о счастливом замужестве, — фундаментом счастливого брака всегда являлась более высокая цель. Однако, с другой стороны, судьбоносная нить семьи всегда определяется серьезным отношением к ней. Но если наши женщины сами не демонстрировали серьезности в отношениях, то можно ли было ждать этого от мужчин?

Наконец, достижения женщины только тогда имеют абсолютный вес, когда ее жизнь складывается гармонично, — во всех остальных случаях они будут оставаться компенсацией неудач в личной жизни. И хотя прорицание Монтессори о том, что «новая женщина будет выходить замуж и рожать детей по своему собственному усмотрению», сбылось, это ничуть не уменьшило уязвимости женщины. И, следовательно, как и прежде, не утрачено значение сбалансированной организации жизни, особенно жизни личной.

Глава третья. Преступность жертвоприношения

Упоминаемые образы: Татьяна Лаппа, Елена Шиловская, Эмма Юнг, мать Тереза Калькуттская, Флоренс Найтингейл

Принесение себя в жертву проистекает у женщины по нескольким причинам.

Иногда это слепая любовь, которую требует властный эгоцентричный мужчина, формируя в женщине комплекс поклонения идолу. Порой к жертвенности женщина приходит через прогрессирующую внутреннюю потребность спасения мужчины или даже формирования миссии. Последнее, кстати, сродни монашескому постригу и часто свойственно славянским женщинам. Но какими бы ни являлись причины, все они ведут женщину в «группу повышенного риска», потому что, жертвуя собой, она почти всегда выступает против полноценного собственного проекта.

Историй о женщинах, которые презрели себя ради любимого, тысячи. Психологи обычно выдвигают таким, как они, следующий аргумент: «Разве может женщина ожидать любви от своего избранника, если она сама себя не любит?». Мы же обратимся лишь к некоторым из них, примеры которых можно назвать классическими. Это образы, известные очень многим.

Если взглянуть на фотографию Татьяны Лаппа, первой жены писателя Михаила Булгакова, изображающую ее в старости, пожалуй, может охватить изумление. Женщина кажется благородной и величавой и даже в том возрасте, когда уже не вспоминают о женственности и очаровании, выглядит горделиво, проникновенно, даже мужественно. Ну а в молодости она без преувеличения была потрясающей красавицей, бойкой девчонкой, способной и на сильный, поистине мужской поступок, и на редкое терпение. Порой создается впечатление, что именно эта самоотверженная мужественность на фоне отказа от своего жизненного проекта в пользу проекта мужа ее и погубила. И никак не верится, что такую женщину можно оставить, особенно после таких жертвенных шагов, которые совершила она.

Безоглядно преданная мужу, Татьяна с самого начала взаимных отношений как бы включила программу на отлучение себя от любви. Эта ее ошибка была следствием легкомыслия: помогая возлюбленному получить образование, она совсем не побеспокоилась о своем. Именно тогда появился своеобразный двойной уклон: мужчина все время взбирался вверх (почти всегда благодаря ее помощи), а женщина опускалась вниз. Проблема эта, возможно, была скрытой и затушеванной. Но Татьяна, живя исключительно для своего мужчины, многого не понимала и не училась понимать.

В первые годы совместной жизни муж только и помышлял о том, чтобы совершить что-то причудливое для молодой жены, удивить ее, развлечь. Подобное свойственно многим влюбленным. И это ослепило ее, усыпило бдительность и волю. Татьяна жила одним днем, полностью доверившись мужчине и ничуть не задумываясь о будущем, которое на самом деле следует завоевывать. В отсутствии желания достичь самодостаточности проявилась ее вопиющая инфантильность, потому что сияние молодости для женщины, если только она ищет гармонии, со временем должна заменить способность стать кем-то в социуме. Что, впрочем, вовсе не противоречит задаче оставаться привлекательной как можно дольше.

Да, Татьяна, или Тася, как ласково величал ее Булгаков, готова была терпеть фантастические трудности, — с ней он бы пустыню пересек и не заметил бы, что ей тяжело. Читала в библиотеке классиков, пока Михаил изучал медицину. Но этого было слишком мало. Достаточно, может быть, для среднего человека, для довольствующегося своей судьбой обывателя. Этого хватило бы для беззаботной жизни с мещанином, но было слишком мало для того, чтобы сделать из талантливого литератора признанного, прославленного писателя. А именно это со временем стало необходимо Булгакову. Татьяна же не знала, что для мужчины путь самореализации чаще важнее любви и сильнее пресловутого благополучия — с уютом, теплом и восторженной женой рядом.

Жертвенная до безумия, земная до умопомрачения. И то и другое, казалось бы, должны были стать ее преимуществами, но при увлекающемся, оторванном от реальности, порой витающем в облаках виртуального восприятия жизни муже эти качества стали уязвимыми местами женщины. «Миша, ты всегда был фантазером», — так она разговаривала со своим бывшим возлюбленным, пережив его на четыре десятка лет. Ей надо было научиться отрываться от земной поверхности, а она не могла; крепко упираясь ногами в землю, она и мужа удерживала от гибельного падения в бездну. Те, кто знал ее лично, утверждали: она одна-то и любила по-настоящему Михаила Булгакова.

Кажется абсолютно достоверным, что Татьяна «понимала все с полуслова, была настроена на одну душевную волну с ним». И он к этой волне привык и как-то перестал ценить ее жертвенность. Жертвенность ведь никогда не ценят! Особенно когда взоры направлены вверх. Булгаков смотрел в небеса и больше не видел там своей Таси, а видел других женщин, к которым должен был приобщаться, чтобы решить свою главную задачу — жизни-миссии. Татьяна вылечила его от тифа, рискуя заразиться и не боясь этого. Исцелила от наркомании. Из-за любимого человека решилась на два аборта. Сама дрова колола, топила печь, — в ней всегда била ключом неистощимая энергия пожизненно преданной подруги. В буквальном смысле она довела его за руку до старта, до первых аплодисментов. «Т аськина помощь для меня не поддается учету…» — это слова самого писателя. Но за этой бескомпромиссной борьбой за возвращение мужа в мир успешных людей она непростительно позабыла о себе. Он рос, она же оставалась никем, и это ее в конце концов погубило. Естественно, изменения происходили постепенно, но женщина не обращала должного внимания на тектонические сдвиги в отношениях. Сначала приобретающий вес в социуме Булгаков стал относиться к жене «высокомерно, с постоянной иронией и как к обслуживающему персоналу» (Мариэтта Чудакова). Она служила как бы коллектором для сброса его негативных эмоций, козлом отпущения для вечно мятущейся души…

Можно отыскать такой рассказ о первой жене Булгакова: «.Писал ночами «Белую гвардию» и любил, чтоб я сидела около, шила. У него холодели руки, ноги, он говорил мне: «Скорей, скорей горячей воды»; я грела воду на керосинке, он опускал руки в таз с горячей водой.» Похоже, тут и комментарии излишни, даже если мы говорим о лучших проявлениях любви. Великая любовь сама по себе может быть жертвенной, страдальческой и даже мазохистской. Но гармония в паре никогда не соседствует с жертвенностью.

В отношении новой пассии своего мужа Татьяна Лаппа оставила весьма важное откровение: «У меня ничего уже не было. Я была пуста совершенно. А Белозерская приехала из-за границы, хорошо была одета, и вообще у нее что-то было, и знакомства его интересовали, и ее рассказы о Париже».

В отношении новой пассии своего мужа Татьяна Лаппа оставила весьма важное откровение: «У меня ничего уже не было. Я была пуста совершенно. А Белозерская приехала из-за границы, хорошо была одета, и вообще у нее что-то было, и знакомства его интересовали, и ее рассказы о Париже». Да, Татьяна все прекрасно понимала, просто уже ничего не могла изменить. Может быть, слишком привыкла отдавать, не ожидая ничего взамен. К тому же шаткое положение семьи добила ее ревность, в основе которой, конечно же, была неуверенность, боязнь поражения, страх предстоящего одиночества. «Конечно, Белозерская ближе, чем я, к пониманию литературного процесса, что сблизило ее с Михаилом, и в привлекательности ей не откажешь, но между увлечением, самым пылким, и настоящей любовью существует большая разница. Она все рассчитала: и мои убогие наряды, и измученный вид, и его интерес к зарубежным писателям…» — вспоминала Татьяна много лет спустя, уже после смерти Михаила Булгакова.

Нельзя не отметить так хорошо знакомый эффект несоответствия, который часто служит разрушительным механизмом брака. Пусть даже сотканного из подлинной, глубокой любви. Отказ одного из партнеров от личного духовного роста предопределяет трещины, которые со временем уже не подлежат ремонту.

Елена Шиловская, третья жена писателя, вела себя совсем по-иному: она выступала в таких недоступных Татьяне ролях, как муза, порождающая уверенность в недюжинном таланте, как образцовый литературный агент, как уникальный охранитель выдающегося имени. Потому-то ей Булгаков не опасался доверить самое драгоценное — рукописи. Елена была ловка и сноровиста в игре на имени Булгакова. Она предоставляла для застолий тогда всесильного Александра Фадеева свою квартиру, надеясь выменять его благосклонное отношение и ухаживания на печатание главного романа своего мужа. Любила ли она писателя — большой вопрос. По крайней мере, она вряд ли любила его так, как Тася. Елена вышла замуж за принца, даже непризнанного короля. И посвятила жизнь изменению его статуса — чтобы соответственно изменился и ее статус. Чтобы стать королевой. В чем-то ей это удалось.

Отсутствие требований — еще одна форма жертвенности и предательства себя. В качестве иллюстрации приведем образ Эммы Раушенбах, жены известного философа и психоаналитика Карла Густава Юнга. Еще студентом-медиком Юнг увидел «15-летнюю девушку с заплетенными волосами» и влюбился в нее. Через шесть лет они поженились, и союз обещал стать пожизненной идиллией. Уже через четыре года психотерапевт испытал острый прилив страсти к другой женщине, а через шесть (по всей видимости, впервые) вступил в интимные отношения со своей пациенткой. Через год в его жизни появилась еще одна пациентка по имени Энтони Вольф, с которой он поддерживал интимные отношения в течение добрых сорока лет. Забавно, что Эмма и Тони стали практикующими аналитиками, и жена под давлением мужчины мирилась с создавшейся ситуацией.

Отсутствие требований — еще одна форма жертвенности и предательства себя. В качестве иллюстрации приведем образ Эммы Раушенбах, жены известного философа и психоаналитика Карла Густава Юнга. Еще студентом-ме-диком Юнг увидел «15-летнюю девушку с заплетенными волосами» и влюбился в нее. Через шесть лет они поженились, и союз обещал стать пожизненной идиллией. Сам Юнг был приверженцем тщательного критического самоанализа, посему всякий желающий может отследить, как происходило крушение этой идиллии. Уже через четыре года психотерапевт испытал острый прилив страсти к другой женщине, а через шесть (по всей видимости, впервые) вступил в интимные отношения со своей пациенткой. Через год в его жизни появилась еще одна пациентка по имени Энтони Вольф, с которой он поддерживал интимные отношения в течение добрых сорока лет. Забавно, что Эмма и Т они стали практикующими аналитиками, и жена под давлением мужчины мирилась с создавшейся ситуацией. Кроме того, в жизни Юнга возникла еще одна устойчивая связь с пациенткой — Сабиной Шпильрейн, которая, среди прочего, помогала философу создавать одну из его книг. Это не упоминая, так сказать, коротких связей творца архетипов. Его биограф указывает, что Эмме приходилось нелегко: «Муж был недосягаем, эмоционально неустойчив, с ним было трудно разговаривать».

Вот проясняющая картину цитата из книги Ричарда Нолла: «Случившийся у Юнга в 1944 г. [в 69 лет. — В. £.] сердечный приступ и последовавшая за ним длительная болезнь дали Эмме больший простор для контроля над своим супругом, и в течение остатка своих лет она имела возможность ограничивать доступ к нему Тони Вольф. Но это было позднее, а до этого они составили весьма буржуазное расписание для своей крайне богемной ситуации. Юнг мог регулярно ездить к Вольф в Цюрих по вечерам в среду, а она могла провести воскресный день в Кюснахте с Юнгом и его семьей у них дома. Время от времени она могла сопровождать его в коротких поездках, совершаемых им без Эммы. После того как в начале 20-х годов Юнг построил в Боллингене свою «Башню», они каждое лето имели возможность проводить там наедине недели». Небезынтересно, что Эмма старательно пыталась находиться рядом с мужем, даже принимать участие в психоаналитических конгрессах (где, кстати, на фотографиях она выглядит явно не в своей тарелке).

По мнению Сюзанны Трюб, подруги Эммы Юнг, последняя была не в состоянии воодушевить своего мужа. «Когда у вас пятеро детей, это невозможно», — приводит ее слова биограф, отмечая, следующее: «Для Эммы Юнг полигамия не была результатом свободного выбора. Просто ее супруг поставил ее перед свершившимся фактом. В лучшем случае она по своей воле решила к этому факту приспособиться». Эмма, как указывают исследователи, порой закатывала своему мужу скандалы. Но есть ли смысл в бурном эмоциональном проявлении протеста, если для Юнга полигамия стала неотъемлемой частью жизни? Для Эммы существовали лишь две версии: уход от мужа или мучительное принятие его философско-сексуальной концепции. Она нехотя приняла вторую, чем определенно включила механизмы медленного самоуничтожения. Впрочем, покинуть мужа женщине, имеющей пятерых детей, вовсе не так просто.

А тем временем сам Юнг, уже не стесняясь, прописывал измену жене как лучшее средство от депрессии. Жена в его понимании олицетворяла материнство, а ближайшая из любовниц (Тони) исполняла роль вдохновительницы, музы. Примечательной в этой связи можно считать фразу ярого приверженца Юнга, известного британского антрополога Джона Лайярда, который относительно роли Тони Вольф в жизни философа едко заметил, что Юнг мог бы сообщить «лишь о том, сколь чудесна она была в постели». Известно, что тема развода была частой в семье Юнгов, но решения так и не появилось. Возможно, для обоих супругов существовали неоспоримые аргументы в пользу брака, и вопрос имиджа, как кажется, сыграл далеко не последнюю роль (ведь даже во времена разрыва отношений Юнга с Фрейдом каждый из мыслителей шантажировал другого намеками на публичное раскрытие внебрачных связей — Фрейда со свояченицей Минной, Юнга — с Сабиной).

Как бы там ни было, подавляющее число историй взаимоотношений мужчин и женщин свидетельствует: не существовало ни одного прочного союза, основанного только на качественном сексе. Ведь в конце концов Юнг не послушался Тони и не развелся с Эммой. Считается, что это стало одной из причин того, что сама Тони начала много курить и пить и умерла в 64 года от инфаркта. Эмма, впрочем, ушла в мир иной через два года, после 52 лет сомнительного и противоречивого брака. Что толку, что вдовец, уже признанный миром мыслитель, в порыве скорби называл ее королевой? Еще одна любовь знаменитого психоаналитика — Сабина Шпильрейн — ушла в небытие почти пятнадцатью годами раньше — в 56 лет.

Все-таки необходимо заметить, что во всех случаях проявления женской жертвенности ситуация меняется плавно и поступательно. Женщина как бы уступает шаг за шагом, проигрывая мелкие битвы, чтобы наконец потерпеть фиаско во всем проекте отношений. Но, в принципе, отказаться от жертвенности может любая женщина. А всем жертвенным женщинам можно лишь посоветовать вооружиться замечательной наполеоновской мыслью: «Единственное средство от любовных страданий — бегство!».

Известные исторические примеры отношений женщин со знаменитыми мужчинами говорят о том, что жертвенность может обеспечить женщинам лишь рискованное балансирование, но никогда — гармонию. Однако было бы несправедливым вести разговор о жертвенности женщины, не упомянув случаев трансформации этой, казалось бы, странной внутренней потребности в крупную идею. Это происходит тогда, когда жертвенность выходит за рамки отношений с одним мужчиной и направляется на спасение многих, на большое пространство или даже целый мир. При развитии такой идеи женщина концентрирует энергию милосердия, сочувствия и сострадания, которая, вне всякого сомнения, служит развитию человечества, укреплению созидательных устремлений всех мыслящих существ, сдерживанию деструктивных проявлений в человеке. И тут нельзя не согласиться с тем, что это очень высокая и тонкая, подвластная лишь редким душам миссия. Потому в таких случаях никто не имеет достаточных полномочий утверждать, что та или иная судьба потеряна для отдельной личности, что выбор жертвенности был сделан напрасно. В подтверждение этих слов можно вспомнить несколько самобытных женских образов, например матери Терезы Калькуттской или Флоренс Найтингейл, которые сумели создать новые значимые символы любви. Не задаваясь целью описать их жизненные стратегии, стоит лишь отметить приход к жертвенности, которая переросла во всеохватывающую любовь к страждущему, убогому и больному.

Родившись в зажиточной албанской семье, Агнес Гонджа пережила стресс Первой мировой войны, которая отняла у нее отца. В юном возрасте она познала быстротечность состояний жизни, когда благополучие и благоденствие в один миг, как по мановению палочки злой волшебницы, превращаются в смерть, болезни и нищету. Все это настолько потрясло девочку, что в 17 лет традиционному женскому стремлению стать журналисткой она решительно предпочла монашество. Прошла она и через персональное испытание — туберкулез, поставивший главный вопрос: если жить, то для чего? Не стремясь к популярности, заботясь лишь о распространении милосердия и любви, мать Тереза Калькуттская стала наиболее известной и почитаемой монахиней ХХ века, официально признанной святой.

Флоренс Найтингейл, одна из самых блестящих невест Великобритании отличалась великолепным образованием, изысканным воспитанием и манерами. Но после случайного посещения приюта для больных нищих ее мечта о создании счастливой семьи и воспитании детей неожиданно померкла и в воображении ясно обозначилось иное предназначение. В высшем свете желание стать сиделкой в больнице для бедных расценили как глупую прихоть строптивой не знающей жизни аристократки. Яростный порыв души попросту не был понят, зато решительности 24-летней красавице было не занимать. За последующие семь лет Флоренс, хорошо знакомая с естественными науками, сама разработала метод ухода за больными, включая обстоятельно обоснованные условия карантина. Окончательно отказавшись от замужества, благочестивая женщина посвятила жизнь миссии сострадания. В итоге она стала главным экспертом комиссии по контролю над состоянием английских военных госпиталей, основала школу медсестер, фактически учредила медаль за милосердие, проявленное на поле брани и в мирное время медсестрами и санитарками. Может быть, в викторианскую эпоху это и была одна из версий стать кем-то, пройти по жизни с конкретной незабываемой миссией.

Лучше всего идеологию такой жертвенности выразила мать Тереза. «Из-за того что мы не видим Христа, мы не можем выразить Ему нашу любовь, но ближних всегда можем видеть и по отношению к ним поступать так, как поступали бы по отношению ко Христу, если бы видели Его», — так написала та, кто всю жизнь сомневалась в существовании Бога.

Даже один из таких примеров убедительно гласит: самоотверженность имеет право на свои проявления. Хотя бы потому, что понимание и ощущение счастья у земных существ не одинаково. Кстати, жили женщины-праведницы в согласии сами с собой: мать Тереза выполняла свою миссию до 87 лет и была причислена Католической Церковью к лику блаженных, Флоренс Найтингейл прожила 90 лет. И все же умение различать жертвенность в отношениях в паре и самопожертвование в планетарном контексте не помешает каждой женщине, которая стремится отыскать свой единственный путь и обрести чувство гармонии, осознание своего места во Вселенной.

Глава четвертая. Потеря самодостаточности — тупик для женщины

Упоминаемые образы: Вера Муромцева, Бетти Кальман

Конечно, вполне можно отыскать примеры, когда потеря женщинами своей самодостаточности (психофизической, социальной или духовной) никак не отражается на их способности контролировать жизненное пространство, позитивно влиять на семью и удерживать возле себя любимого мужчину. Порой даже не только удерживать, но и «лепить» его маленькие и большие победы. Также можно допустить, что потерявшиеся в физическом и социальном смысле женщины (прекратившие реализацию в социуме, проявляющие равнодушие к духовному развитию и своему физическому телу) могут вызывать не меньшую любовь, чем женщины, являющиеся эталоном привлекательности.

Однако вряд ли будет преувеличением то, что женщина, потерявшая самодостаточность (или никогда не приобретшая ее), находится в зоне повышенной турбулентности, в непосредственной близости к кризису. Личные наблюдения автора свидетельствуют о том, что очень часто такие семьи живут по инерции, в силу каких-то условностей или особых обстоятельств (необходимость воспитывать и учить совместных детей, вопрос престижа, экономической целостности семьи и др.). Мужчины в таких семьях нередко попросту ловко играют свою незавидную роль, и бегут куда глаза глядят при первой же возможности. История же отношений мужчины и женщины, зафиксированная в их биографиях, неумолимо твердит о том, что женщина, не работающая над собой — будь то оболочка или внутреннее содержание, — неминуемо сталкивается с вызовом своему жизненному сценарию.

Можно приводить немало случаев, когда пары распадаются вследствие возникающей и постоянно растущей пропасти между партнерами — на фоне различных подходов к духовному развитию и реализации в социуме. Когда один партнер резко отстает от другого, он становится все более неинтересным в общении[4]. А ведь именно общение, глубокое эмоциональное взаимодействие на самом деле составляет ядро отношений. И если людям, добровольно объединившимся в пару, со временем не о чем говорить друг с другом, они постепенно отдаляются в разные стороны, становятся чужими и живут до тех пор, пока отчуждение не накроет их союз темной губительной волной. Такое развитие событий можно легко обнаружить при детальном рассмотрении временных диаграмм отношений уже упомянутых Михаила Булгакова и Татьяны Лаппа, Джека Лондона и Бесс Мадерн и многих других известных пар. Но еще более прозаичными и часто повторяемыми являются примеры самоуничтожения семей из-за потери женщиной психофизической самодостаточности.

Наша жизнь обусловлена, мы меняемся и обречены с течением времени настолько потерять свой былой облик, что становимся просто человекообразной оболочкой. Но этот глобальный экзистенциальный вызов, по всей видимости, не случаен — человеку он дан для того, чтобы, обретая с годами мудрость, он мог понять, что является чем-то большим. И только зная о необратимых изменениях своего тела, о грядущей смерти, человек способен по-настоящему любить, переходить с возрастом на новый уровень вибраций. Великий мыслитель ХХ века Виктор Франкл утверждал, что «человек — это больше, чем психика: человек — это дух».

Мы действительно должны помнить, что психическая кондиция и духовная концепция гораздо важнее состояния тела. Мы должны осознанно принимать, что разрушение тела может лишить любви и привязанности именно того принца, к которому лежит сердце в данный момент. Но принц — не единственный на планете. Не зря психология учит женщину: следует полюбить и принять свое тело. По меньшей мере, это подарит равновесие и внутреннее согласие.

Однако эта глава совсем о другом — о том, что искательница принца, потенциальная принцесса всегда превосходно понимает различие между разрушением тела временем и разрушением тела ленью и безволием. Оно, тело, даже по-разному разрушается. Потому что все области самодостаточности тесно переплетены между собой, представляя причинно-следственные зависимости состояний духа, разума и телесной оболочки. Личность — это целостная система, в которой крепкий и плодотворный союз духа, разума и тела создает счастливую судьбу, а рыхлые связи, отсутствие самодисциплины и ответственности, соответственно, выбрасывают несовершенное образование в человеческом облике на обочину жизни.

Природа исповедует универсальные законы — ничто в ней не является постоянным, все может меняться как в лучшую, так и в худшую сторону. А изменения и их качество зависят от внешне простых и понятных способностей — понимать пространство жизни (считывать информацию) и производить акты воли. И именно пониманию отнюдь не радужных перспектив таких изменений служит следующий пример.

У Веры Муромцевой было все, кроме воли. Вернее, и воля поначалу присутствовала, но как-то растворилась под воздействием самой губительной для брака мысли — будто он заключается навсегда. Он — как значок «Мастер спорта»: присваивается однажды, когда тело совершенно, и гордо носится на груди, когда тело едва ли не разлагается на глазах.

Итак, чудесная родословная, завидное образование, безукоризненная красота, великолепные перспективы. Выпорхнув из дворянской профессорской семьи, юная Вера серьезно занималась химией, бегло говорила на четырех языках и ориентировалась в современной литературе. Знатоки того времени утверждали, что девушку без всякого преувеличения сравнивали с леонардовской Мадонной. Она казалась одухотворенной и, вероятно, таковой и являлась — то был расцвет молодых сил, полдень благородного цветка.

На литературном вечере двадцатипятилетняя Вера без труда привлекла внимание тридцатишестилетнего писателя Ивана Бунина — не заметить щедрую на глубоко интеллектуальные, порой радикальные суждения барышню было попросту невозможно. Что касается самой Веры, то заслужить внимание Бунина ей было лестно — к тому времени он был отмечен Пушкинской премией, а за несколько лет до судьбоносной встречи началась публикация собрания сочинений. Это уже был признанный мастер художественного слова, почти король литературного королевства. С другой стороны, нельзя было игнорировать очевидного: Бунин был связан узами легитимного брака, хотя уже определенное время не жил со своей женой.

Сама Вера много лет спустя в мемуарах «Беседы с памятью» вспоминала: «Иногда я забегала к нему днем прямо из лаборатории… Ему нравилось, что мои пальцы обожжены кислотами.» «Будущему классику, видимо, очень импонировало, что целеустремленная Верочка ради дела готова забыть о себе и собственной боли», — отметили по этому поводу Елена Обоймина и Ольга Татькова в книге «Русские жены. Недостижимый идеал». Хотя скорее причина воодушевления будущего классика вовсе не в этом. Рискнем предположить, что зрелого мужчину заворожили признаки самодостаточности девушки — именно их следы были на ее руках. Она если не была уже кем-то в этой жизни, то явно претендовала на это. Милая девушка с авангардным мышлением и богатым внутренним миром, она являлась самостоятельной личностью. И это последнее было и современно и многообещающе.

Но именно со связи с женатым мужчиной, пожалуй, и начинается череда отречений Веры, которая с самого начала не выдвигала никаких требований в отношении себя и даже позволила мужчине распоряжаться своей социальной ролью. Привлеченный многими талантами Веры, Бунин решил сделать так, как было удобнее ему самому. «Я придумал: нужно заняться переводами, тогда будет приятно вместе и жить и путешествовать, — у каждого свое дело, и нам не будет скучно, не будем мешать друг другу.» — заявил он однажды молодой женщине, согласившейся ехать с ним, чужим мужем, в путешествие. И опять подстроилась она, ведомая любовью своего избранника, более опытного и уже социально реализованного. Смелая, решительная, отважно отвергающая закостеневшие моральные устои? Может быть. Скажем, Белла Розенфельд хотела стать актрисой, но, выйдя за художника Марка Шагала, о своей мечте забыла. И таких женщин было немало — готовых дополнить, продолжить собой судьбу мужа, исключив попутно свою индивидуальную (полагая порой, что поместили ее внутрь жизненного проекта избранника). Как будто все верно, но всегда в судьбах находятся те отличительные детали, из которых складывается успех одних и крушение других. Вера Муромцева отлично выдержала экзамен на социальную зрелость: она не только выступила талантливой переводчицей и автором литературных статей, но и, подобно Белле Шагал, оставила после себя книги о мужчине, которому отдала свою жизнь. Но «Жизнь Бунина» и «Беседы с памятью» — это уже послесловие.

Просчет (или недочет) кроется в другом: сосредоточившись на социальной роли, Вера растеряла свое физическое превосходство, отказалась от требований и самооценки, а значит, и от любви к себе. Все это женщина сделала, не задумываясь о степени ответственности партнера. Возможно, она претендовала бы в жизненном проекте на небывалый успех, если бы только сама несла ответственность за свою судьбу, а не переложила бы ее доверчиво на плечи влюбчивого, разбитного и не отличающегося надежностью мужчины. Но, конечно, все, что человек делает (или не делает), свершается в его голове. Проблема некогда обольстительной красавицы Веры — в элементарно заниженной самооценке. «Моя жизнь рядом с его казалась мне очень бедной», — писала она о периоде начала отношений. Оттого-то она и стала бедной, что так считала! Зачем тогда старательно изучать химию, корпеть над четырьмя иностранными языками?! Не лучше ли быть необразованной, но свято верить в себя как подлинную харизматичную, надменно-отстраненную звезду, подобно хотя бы Марлен Дитрих?

Падение в бездну началось незаметно. Это в начале XXI века воспринимается вполне естественно, когда девушка живет с мужчиной без официального оформления отношений, — быстро достигаемая социальная самодостаточность (как утвержденный повсеместно стереотип) позволяет женщинам делать это без особого риска. Однако столетие назад это вызывало недоумение и осуждение со стороны многих. «Когда близкие люди говорили мне, что я жертвую собой, решаясь жить с ним вне брака, я очень удивлялась», — писала Вера впоследствии. Важнейшее слово в этой фразе — жертвую. Можно диву даваться, что столь интеллектуальная, целеустремленная девушка была так ослеплена. Бунин, конечно, принц, но отчаянное безрассудство Веры лишило ее саму атрибутов принцессы и будущей королевы. Оттого-то в отношениях со своей избранницей писатель выступил валетом червей, постепенно превращаясь в пикового короля.

Закон любви — один для всех, и он утверждает, что и в последний день отношений необходимо так же стараться, как и в первый. А наша славная Вера расплылась, обмякла, обрюзгла, растеряла признаки породы. От былой милашки не осталось и следа. Как женщина, она стала решительно не интересна партнеру, который был на одиннадцать лет ее старше.

Они все-таки отправились в путешествие, определившее дальнейший формат отношений, — в гражданском браке паре пришлось прожить еще полтора десятилетия (венчание стало возможным после получения Буниным развода от первой жены Анны Цакни). Бунин же, искренне и беззаветно любя свою Веру, скорее всего, получил отчетливые сигналы: он может распоряжаться ею и дальше, расширяя область своих интересов за счет сужения ее возможностей.

Хотя, как ни странно это выглядит, но именно первые полтора десятилетия оказались лучшими в их совместной жизни — фантастической сказкой. Но не возникла ли эта сказка на основе безотчетной, неосознанной тревоги Веры о том, что мужа необходимо завоевывать каждый день? А вот венчание отчего-то вызвало странный прилив губительного безволия. Может, женщина решила, что официальное замужество станет финишем проекта и создаст вечную крепость для пары? Отнюдь! Закон любви — один для всех, и он утверждает, что и в последний день отношений необходимо так же стараться, как и в первый. А наша славная Вера расплылась, обмякла, обрюзгла, растеряла признаки породы. От былой милашки не осталось и следа. Как женщина, она стала решительно не интересна партнеру, который был на одиннадцать лет ее старше. Вот и появились у мужчины, привыкшего поступать, как ему хочется, разные романчики и романы на стороне. Пока не выросли до вопиющего, поистине потрясающего кощунством шага.

Вероломный и обезумевший от страсти Бунин притащил домой и поселил некую писательницу Галину Кузнецову, которую произвел в свои секретарши-помощницы, а на самом деле попросту сделал любовницей. Чтобы понять, насколько ущербной было восприятие самой себя подавленной и вопиюще нетребовательной Веры Муромцевой-Буниной, стоит лишь представить на миг, чтобы Владимир Набоков привел в дом к своей Вере такую «помощницу». Сложно представить? Именно!!! А вот наша несклочная благообразная Вера Муромцева смирилась, потупившись. Хотя и целый год тихонько жаловалась всем и всюду на свою безвыходную ситуацию. Но кому интересно пропитанное горечью вытье — разве что таким же обижаемым женщинам… И позволяющим себя обижать. Потому-то Бунин и не жаловал жену: ну как может мужчина любить женщину, если она сама себя окончательно разлюбила, поставила на себе крест?! «Любить Веру? Как это? Это все равно, что любить свою руку или ногу», — сказал как-то писатель после многих лет брака. И это откровение свидетельствует: муж уже не признавал в жене цельной личности, самобытной и достойной восхищения. Она стала всего лишь привычкой. Подобно надежной помощнице-служанке, которой все можно поручить и от которой не будет слышно ропота или претензий.

Писателю — глубоко за пятьдесят, женщина — на четверть века моложе. Ограничителей нет никаких. Бурный роман длится до. пресыщения самой женщины, которая сначала беззастенчиво вступила в греховную связь с еще одним приживалой в доме Бунина, а затем и с приведенной в этот же дом другой женщиной. Полный хаос, разврат и моральный нигилизм превратили бунинскую обитель в рассадник беспредела и скорби, круговорот выпущенной наружу обезличенной сексуальности.

Как Вера спасалась от отчаяния? Полтора десятилетия она жила оскорбленной, униженной, обрастая плесенью обмана и лицемерия. Сначала впала в депрессию, затем попросту вытеснила ситуацию из головы, пустила ее на самотек. Возможно, к тому времени это уже было ее спасением. «Я. вдруг поняла, что не имею права мешать Яну любить, кого он хочет. Только бы от этой любви было ему сладостно на душе. Человеческое счастье в том, чтобы ничего не желать для себя.» — читаем такие многозначительные и самоуничижительные строки. Не исключено, что Веру преследовал и комплекс вины, связанный с бездетностью. Ведь единственный сын Бунина — от Анны Цакни — умер в детстве от скарлатины. Но как бы там ни было, а к жертвенности это не имеет никакого отношения. То, что сделала с собой Вера Муромцева в психическом смысле, можно назвать актом медленного самосожжения.

Мемуарист Василий Яновский так написал о Вере Буниной: «Это была русская („святая“) женщина, созданная для того, чтобы безоговорочно, жертвенно следовать за своим героем — в Сибирь, на рудники или в Монте-Карло и Стокгольм, все равно!» Все это, вероятно, так, но с оговоркой: это еще и женщина, отказавшаяся от себя, от своего счастья, презревшая собственный потенциал прожить гармонично и достойно, в соответствии с предназначением истинной Музы.

Мудрецы утверждают, что человек мыслит, используя не только мозг, но и тело. Сказано небезосновательно, ибо разве возможны счастливые ощущения в нездоровом теле? Тело напрямую связано с духом, оно является «одеждой», «храмом» для души. Если тело болеет, очень трудно обрести чувство гармонии, сосредоточиться на успехе. Власть над собственным телом предполагает и власть над духом.

Вдохновлять женщин на непрестанную работу над своим телом и совершенствованием духа могут, разумеется, совершенно другие образы: Майи Плисецкой или Натали Дроэн. Десятки замечательных женщин продемонстрировали, что акты воли вызывают прилив любви к себе и, как цепную реакцию, восхищение окружающих. От возраста это не зависит, желание любить себя должно быть неотъемлемой частью женственности. Чаще всего словосочетание «обрести форму» означает «обрести себя». Взять хотя бы пример Бетти Кальман.

Австралийка Бетти Кальман в свои 85 лет оставалась активным практиком йоги. В шутку ее называли «баба Йога», но на самом деле жизнь этой пожилой женщины (ее внешний облик и, главное, внутреннее состояние не позволяют называть ее бабушкой) чрезвычайно насыщенна и полноценна. Возглавляя несколько школ йоги, ведя программу на телевидении, она стала автором трех популярных книг, наиболее популярная из которых — «Йога и артрит». Как инструктор йоги, госпожа Кальман проводит одиннадцать (!) занятий в неделю, то есть занимается целительными практиками дважды в день. Женственная фигура, мышечная активность, бодрость и здоровые эмоции — это то, что она получила взамен.

Мудрецы утверждают, что человек мыслит, используя не только мозг, но и тело (эту идею относят к мыслителю Радхакришнану). Сказано небезосновательно, ибо разве возможны счастливые ощущения в нездоровом теле? Тело напрямую связано с духом, оно является «одеждой», «храмом» для души. Если тело болеет, очень трудно обрести чувство гармонии, сосредоточиться на успехе. Власть над собственным телом предполагает и власть над духом. «Без предварительной подготовки тела всякие попытки духовного развития бесплодны», — утверждали мудрецы Востока, проповедовавшие йогу и аюрведу.

Глава пятая. Несоответствие, или почему Борис Пастернак расторгал свои браки

Упоминаемые образы: Евгения Лурье, Зинаида Нейгауз, Козима Вагнер, Анна Сниткина

Жизнь порой создает такие замысловатые узоры и хитросплетения, что и стихийная фантазия отдыхает. Одним из таких рисунков с сочными, колоритными линиями является история частной жизни блестящего писателя и поэта Бориса Пастернака. Трогательно сентиментального, выразительного и смелого в своем творчестве — и до боли и досады наивного, инфантильного в личной жизни. Три совершенно различных женских портрета дополняют его изменчивый образ. Часто его жизненные решения казались загадочными и противоречивыми. Но это только на первый взгляд.

Действительно, отчего Борис Пастернак разлюбил замечательную женщину — интеллектуалку Евгению Лурье? Распутывание любого клубка отношений в паре нелишне начать с настойчивого повторения, что не бывает одного виновного в крушении семейного корабля. Романтичный и чувствительный, Борис Пастернак был явно психологически недозревшей личностью, слишком податливой для внушений и манипуляций. Женился он, прямо скажем, по ребячливости, вняв мимолетному совету (или настоятельной рекомендации) брата девушки, которую взял в жены. В стиле больных иллюзиями (относительно женщин) Г енриха Шлимана или Василия Кандинского. Оттого и расплата, оттого и вышли девять лет с первой женой если не кандалами, то психологическим капканом для непредусмотрительного человека.

И все-таки, только ли в незрелости молодоженов дело? Только ли в том, что они друг друга слишком мало и слишком плохо знали? Сама по себе незрелость и скоропалительность брачного решения — это скорее фактор риска, но никак не причина разводов. Действительно, первая избранница Пастернака Евгения Лурье была и интеллигентна, и достаточно привлекательна (несмотря на то, что он считал ее слишком худой), и честолюбива (предпосылка возможной самодостаточности), и к творчеству неравнодушна (намереваясь стать художницей, она демонстрировала все предпосылки к духовному развитию). Однако имелись у нее свои «но»…

Очень важный, если не ключевой момент в совместной жизни Бориса Пастернака и Евгении Лурье — отсутствие понимания женщиной мотивации и вообще стремлений мужчины. Любой мужчина потенциально настроен на миссию, большую или малую, зависящую от условий его воспитания и становления как личности. Раскрыть и поддержать эту миссию — едва ли не главное предназначение женщины и залог успешности ее же личной жизни. Борис Пастернак происходил из семьи с деятельным мужским началом (Леонид Пастернак мог бы служить великолепным примером для подражания), но в нем верх одержали качества скорее женские — тоскливая чувственность и несколько плаксивая мягкость, что, впрочем, для поэзии стало отменным подспорьем. Однако нас больше интересует образ Евгении.

Итак, девушке подарили оранжерейного принца, завернутого в искристую, конфетно шуршащую обертку. И что же? Она вынудила Пастернака с самого начала обслуживать ее, присматривать за ней, наконец, способствовать ее восхождению на творческий Олимп. Да и обеспечивать если не роскошный, то вполне безбедный быт, в условиях которого можно порхать бабочкой-принцес-сой, королевой мотыльков. Как заметил друг Пастернака писатель Борис Пильняк, «Боря у нее был на посылках».

Но дело вовсе не в том, что Евгения намеревалась затмить мужа собою. А в том, что она вообще всерьез не воспринимала его мужское дело. Принимала его как нечто обязанное ее жизнь всесторонне обустроить — от прислуги и няни до капризов с напыщенными претензиями на творческие порывы. Более того, воображая себя значительной художницей, она сама являлась преградой для деятельности своего мужчины. Наиболее интересным в этом плане может оказаться откровение их сына: «Он [Пастернак] был очень сконцентрирован. Вероятно, гениальность Пастернака и выражалась в том, что если ему не давали работать, то он заболевал. Это было причиной, почему они расстались с мамой. <…> Они расстались, потому что два художника не могли ужиться в таких условиях. Мама думала, что он поступится своей работой, но для отца это было бы трагедией». Этих слов уже предостаточно для понимания того, что их семейная жизнь просто не могла сложиться, они были из разных миров, оба и виноваты и невиновны…

Евгения умудрялась демонстрировать вопиющую дисфункцию жены и матери: она не умела быть практичной и не училась этому, не умела воспитывать, взращивать сына и не пыталась освоить это искусство, наконец, она не умела быть женой, которая создает мужчину. В результате потенциал взаимного уважения и желания общаться эта пара быстро растеряла, а угасшая страсть и отсутствие общих интересов сделали дальнейшее пребывание вместе невозможным.

Евгения умудрялась демонстрировать вопиющую дисфункцию жены и матери: она не умела быть практичной и не училась этому, не умела воспитывать, взращивать сына и не пыталась освоить это искусство, наконец, она не умела быть женой, которая создает мужчину. В результате потенциал взаимного уважения и желания общаться эта пара быстро растеряла, а угасшая страсть и отсутствие общих интересов сделали дальнейшее пребывание вместе невозможным.

В своем исследовании перипетий семейной жизни Пастернака Тамара Катаева приводит замечательное свидетельство. Адресованное матери фактически в момент распада семьи (март 1930 года) письмо указывает на творческий кризис, который случился с поэтом на фоне кризиса житейского, бытового. Для человека, живущего литературой и искусством, пробивающего себе путь на этом поприще и при этом мягкотелого, остро переживающего малейшие нестыковки в мирской жизни, это недопустимо. Пастернак начал понемногу терять себя, свое творческое лицо. Но дело и в том, что жена абсолютно не интересовалась главным жизненным вопросом мужа. Грубейшая ошибка женщины была на духовно-душевном уровне, где она не оказывала поддержки, не излучала веры, не выказывала искреннего интереса. Следствие этой ошибки — разобщенность и несовместимость. Истоки этой эмоциональной пустыни — в зацикленности Евгении исключительно на себе. Не умеющий дарить высокое чувство редко может рассчитывать на любовь. В данном случае оба — и муж и жена — не пробовали трудиться по-настоящему на общем семейном поле, оба были аморфными и самовлюбленными, потому их спорадически возникшая связь была обречена.

«Женя — как птичка из сложенного листа бумаги, искусственная, неживая, симметричная жизнь»… «Женя была холодна, требовательна, ленива, она хотела стать художницей, Пастернаку негде было это купить», — это великолепная аранжировка ее образа от Тамары Катаевой.

Евгения Лурье не желала (да и не пыталась) понять мужа, она и не намеревалась создавать пару. От брака ожидала исключительно решения собственных проблем, порожденных эгоцентризмом и камуфлированных под жажду творчества. Собой она не просто заслоняла мужа, но оттесняла его от созидательного творчества. Вместо формирования миссии мужа она старательно убивала в нем желание эту миссию исполнять. Витая в облаках собственных иллюзий, но так и не сумев дотянуться до духовного развития, она разрушала все вокруг своей кощунственной непрактичностью.

В какой-то степени представляется похвальным стремление этой женщины быть вровень с мужем, быть горделивой, самостоятельной и самодостаточной личностью. Но это стремление скорее показное, оно абсолютно ничем не подкреплено, кроме непомерных амбиций — женской формы честолюбия. Она не нашла в себе сил выйти за пределы зоны комфорта, которую ей, как великовозрастному и беспомощному птенцу, устроил супруг. Было бы несправедливым сказать даже такое: «Эта женщина себя искала, но ей чего-то не хватило». Она только говорила, что себя ищет, она подписала протокол о намерениях, огласила желание, но не двинулась дальше этого. И ее семейный опыт показал, что это хуже, чем вовсе не искать ничего. Противопоставляя себя сосредоточенному на творческой работе мужу, она не могла не вызывать раздражения своей псевдотворческой бравадой. Следствием этого стал уход мужчины к очень земной, невзыскательной, более живой и осязаемой женщине.

Негативный опыт семейного строительства Евгении Лурье примечателен срабатыванием одного из важнейших принципов отношений в паре — сбалансированности. Попытка Евгении предстать существом духовным, отбросив на задний план эмоциональную связь, энергетический обмен с партнером, привела ее к краху. Вообще же, творческое начало у женщины само по себе не может замещать жизненную практичность, оно способно лишь ее дополнять, если только женщина собирается сохранить семью. Один из двоих должен брать на себя решение насущных задач, и если никто в паре не готов к такой ответственности, союз неминуемо разрушается и умирает. Длительность этого умирания зависит от индивидуальных особенностей участников семейного строительства.

Но что же Зинаида Нейгауз? Очень приземленное существо, весьма аппетитное и сексуально выраженное на момент встречи. О последующем крушении отношений писателя с нею со свойственной ей легкостью выдавать сразу весь пакет очевидного сообщает Тамара Катаева: «Зинаиду Николаевну он [Пастернак] душой оставил после того, как она оставила его телом…». Однако попробуем неспешно проследить за развитием событий.

Выбор второй жены осуществлялся нашим героем как бы в качестве контрудара, компенсации отсутствующих элементов. Этот выбор предполагал решить преимущественно те проблемы, что возникли в первом браке: непрактичность жены, ее физическая для него непривлекательность и отсутствие страсти. Рискну предположить, что советский нобелевский лауреат никого не любил, кроме самого себя, от назойливых окружающих и от общественного мнения откупался деньгами, и эгоизм его заметно превосходил норму, необходимую для активного творчества. Даже сына своего он предпочитал наблюдать издалека. Конечно, он не был со своими близкими таким бездушным эгоцентристом, как Карл Маркс или Пабло Пикассо, но мягкая, порой эмоциональная заботливость писателя, призванная подменить любовь, не компенсировала суровости поступков. Такому холодному в своей монументальности королю нужна скорее помощница-прислужница — робкая, смиренная, жертвенная. С такими качествами души, как у Анны Сниткиной-Достоевской. Умеющей все обустраивать, но не теряющей себя.

Зинаида Нейгауз такой не была. В противовес безвольной и высокомерной Евгении Лурье она не смогла полюбить в себе личность, не научилась быть другом, с которым можно общаться как с равноценным партнером. И потому, когда страсть естественным образом (как у всех на свете) угасла, перейти на новый уровень отношений она оказалась неспособной. Зато, убивая себя тяжелой работой, она подавляла в себе женственное, женское.

Многое может прояснить один нетривиальный вопрос: почему Зинаида так легко разрушила прежнюю семью? Она имела любящего мужа — знаменитого пианиста, двух рожденных от него мальчиков, у нее с Генрихом Нейгаузом было общее поле деятельности

— музыка, на котором она могла себя ощущать оцененной, почти равной, почти самодостаточной. Муж ее, мягкий, нежный, увлеченный работой человек, не давал ей повода усомниться в верности. Может быть, подверженная чувствам, атакованная безумным обстрелом страсти другого мужчины, она просто поддалась и поплыла по течению жизни? Щелчок — и сработало запрограммированное в ней взрывное устройство, нарушившее баланс между допустимым уровнем увлечения и безопасностью? Возможно, она надеялась на то, что предложенная Пастернаком любовь-увлечение, сугубо физического толка, окажется мимолетным вихрем, который покружит-покружит и отпустит ее на прежнюю орбиту. Уступила моменту, поддалась мимолетному напору ощущений и… погибла, как мотылек, который слишком близко подлетел к огню. Проявила неслыханное легкомыслие, безволие, поставила телесное выше духа, выше великого женского. Потому и результат вышел плачевный.

Конечно, мы тут вправе вспомнить, что и выдающаяся Козима Вагнер тоже оставила мужа, имея от него двоих детей. Оставила композитора фон Бюлова в пользу композитора Рихарда Вагнера. Оставила спокойное ласковое море, уступив штормам, ураганам, остервенелости чувств. Оставила слабость в пользу силы — так бывает у женщин, и в таких случаях стоит выдвигать больше обвинений брошенному мужчине, чем уходящей женщине. Можно с уверенностью сказать, что Козима Вагнер была фон Бюлову хорошей и верной женой — и таковой бы осталась, если б не демон на пути.

Можно предполагать, что профессиональная пианистка Зинаида Нейгауз также оставалась бы отменной половинкой для искристого музыканта, любимца эстетствующей публики Г енриха Нейгауза, но, как и у Козимы с фон Бюловом, тут присутствовала какая-то недостаточность. Вероятно, силы пламени, извечной жажды стать королевой. Если так, то в случае Зинаида1 проявилась основная формула жизни: «За все нужно платить!» И заплатила она жестоко — по двойному тарифу. Жизнь ее разбилась вдребезги. Она, может быть, не ожидала, что Пастернак-разрушитель будет отчаянно искать новую жену, новую семью, дабы сберечь Пастернака-творца? Минула страсть писателя, с которым она не могла играть на рояле в четыре руки, а сестрой по разуму изначально стать не могла.

Потому что собой никогда всерьез не занималась. Не исключено, что и трагическая кончина старшего сына — все та же часть расплаты и удручающего самопрограммирования отрезвевшей Зинаиды. Не потому ли она своего среднего сына боготворила как пианиста (ностальгия по утерянному счастью с первым мужем), а младшего (от Пастернака) снисходительно ограждала от музыки. Нет, младший играл, конечно. Но какой тайный шифр можно обнаружить в записанном одной наблюдательницей восклицании матери: «Зинаида Николаевна возмутилась: как я могла перепутать блистательную игру Стасика с Лёниными экзерсисами?»

А как же Козима? Почему у нее все сложилось с демоном, и как ей удалось этому демону подрезать крылья? Ответ если не прост, то математически просчитан. Сильная и уверенная в себе личность, рожденная в огне страсти пламенного музыканта Ференца Листа и лучистой графини д’Агу, Козима ориентировалась, в первую очередь, на могущество духа. Уловив мятежную суть Вагнера (еще девчонкой, когда тот дружил с ее отцом), она обожгла его своим огнем и усмирила, создав дымовую завесу от всего мира. Она с самого начала была ему другом и оставалась им до самого последнего мгновения. И только где-то в промежутках дружбы становилась женщиной-любовью, женщиной-самкой, женщиной-матерью.

Козима знала себе цену, тогда как Зинаида в себе путалась, не зная, что истинная королева должна быть не «при короле», а «с королем». Вот почему Козима всегда оставалась деятельной и духовно растущей, Зинаида же опустилась и к собственному духовному развитию не прикасалась. Козима сохранила осанку и величавые манеры и на девятом десятке, а Зинаида уже к концу четвертого превратилась в бесформенное никого не привлекающее существо. За все в этой жизни надо платить!

Выводы из интимной истории Бориса Пастернака, вне всякого сомнения, различны — и для участников этой истории, и для читателей этой книги. В личной жизни он предстает довольно безалаберным игроком, относящимся спустя рукава и к своему мирскому счастью, и к формированию пространства любви для людей, его окружающих. Дело не только в его романтичности, поэтичности, природной мягкости и неуклонном желании быть хорошим буквально для всех. Дело в непродуманных решениях, оказавших заметное влияние не только на частную жизнь, но и на творчество. В частности, инфантильная, импульсивная женитьба на девушке, к которой он не испытывал любви, вкупе с эгоистичной формулой бытия привели к слому и разрушению первой семьи.

Удивительно, как что-то одно роднит в несчастливых отношениях с мужчиной и тяготеющую к аристократизму Евгению, и профессиональную пианистку Зинаиду. И это общее — отсутствие способности бороться, отсутствие желания блистать и очаровывать всегда, во всякий момент своей жизни. Эти неспособности у двух женщин проявлялись по-разному.

Если принцесса может временно не соответствовать принцу, полагаясь на свою молодость, свежесть, красоту, сексуальность и прочий инструментарий привлечения перспективного мужчины, то королева — никогда. Чтобы стать истинной королевой, а не тенью короля, нужно не только вдохновлять избранника, формировать ему достойные цели, помогать преодолевать преграды, но и самой становиться личностью. Весомой, деятельной, уверенно играющей свою роль. Это — непреложный закон королев. Ведь принца нужно не только взрастить до короля, но еще и удержать подле себя. А это намного труднее, чем привлечь.

Каждой из них было по-своему трудно жить с человеком, любящим преимущественно себя, ищущим свое отражение в глазах близких ему женщин, жаждущим доказательств своего прикосновения к вечности. Ведь он, этот рафинированный эстет, на самом деле брел по жизни этаким безвольным увальнем, как и его доктор Живаго. Речь здесь идет исключительно о мирском, ибо в мире духовном он был несравненным художником слова (как бы там ни кривился обделенный вниманием Нобелевского комитета Владимир Набоков). Но с Борисом Леонидовичем не было рядом такой, как Вера для Набокова, или Анна Сниткина для Достоевского. Негативный опыт самовлюбленного и отстраненного от мира Пастернака — как в женитьбе без любви, ради формального создания семьи, так и в безудержном броске страсти — довольно убедителен.

Для женщин уроки еще более очевидны.

Во-первых, принцы бывают разные, и па-стернаковская версия — далеко не худшая. Мужчин с огромным потенциалом как достоинств, так и пороков брать необходимо даже не твердыми руками, но железными щипцами! В точности как Анна Сниткина: когда она сама взялась решать экономические задачи семьи, то инфантильные страсти писателя как-то враз улетучились!

Во-вторых, если принцесса может временно не соответствовать принцу, полагаясь на свою молодость, свежесть, красоту, сексуальность и прочий инструментарий привлечения перспективного мужчины, то королева — никогда. Чтобы стать истинной королевой, а не тенью короля, нужно не только вдохновлять избранника, формировать ему достойные цели, помогать преодолевать преграды, но и самой становиться личностью. Весомой, деятельной, уверенно играющей свою роль. Это — непреложный закон королев. Ведь принца нужно не только взрастить до короля, но еще и удержать подле себя. А это намного труднее, чем привлечь.

Наконец, в-третьих, мужчину нужно чувствовать. Находиться с ним в одном вихре вибраций. Во всем диапазоне — от самых низких частот до самых высоких. Если жена витает в облаках, а муж вкопан в землю, ничего хорошего из их союза не выйдет. Или когда жена чрезмерно заземлена, а муж движется ввысь, жаждет полета. Идеальный случай — это тогда, когда женщина научается играть роль ускорителя ракетного двигателя. Главное — чтобы мужчина был способен превратиться в ракету. Кстати, куда лететь — часто вопрос сугубо женский…

Глава шестая. Роль, вывернутая наизнанку

Упоминаемые образы: Фрида Райхманн, Карен Хорни, Агата Кристи, Мария Давыдова-Куприна

История отношений Эриха Фромма — одного из крупнейших мыслителей ХХ века — с его первой женой Фридой Райхманн интересна тем, что и мужчина и женщина к моменту сближения представляли собой сформировавшиеся, психологически зрелые, самодостаточные личности. Социально весомые, признаваемые в своем научном окружении. Казалось бы, именно между такими индивидуумами и возникает крепкая связь на всю жизнь. Но что же произошло на самом деле?

Бытует устойчивое мнение, что люди приходят в психоанализ, в первую очередь, для решения собственных проблем. Скорее всего, эта гипотеза недалека от истины: во всяком случае, очень многие овеянные мировой славой психоаналитики и психотерапевты, включая Зигмунда Фрейда, имели едва ли исправимые комплексы. Кажется, что и герои этой главы не избежали такой участи, но тем интереснее представляются их истории — ведь каждый из них вырос до уровня мирового светила.

Надо сказать, что Фрида, когда на жизненном пути ей встретился молодой и малоопытный исследователь, только что получивший ученую степень, была состоявшимся ученым. У молодой женщины за плечами была сложная и интересная работа ассистенткой у крупных психоаналитиков, и даже у выдающегося создателя системы психофизического саморегулирования, легендарного практика аутогенной тренировки Иоганнеса Шульца. Пройдя курс психоанализа, Фрида, эта необычайно деятельная и активная натура, создала еврейский психоаналитический пансионат. Благодаря своей будущей избраннице Эрих Фромм фактически и стал психоаналитиком, — кстати, первым, не имеющим медицинского образования. «Благодаря психоанализу [то есть благодаря Фриде. — В. £.] социологическое мышление Фромма превратилось в социально-психологическое», — утверждает его биограф Райнер Функ. Среди прочего, это дает основание предполагать, что профессиональный авторитет Фриды Райхманн для еще мало известного Фромма был непререкаемым.

Принимая во внимание, что Фромм некоторое время был фактически учеником Фриды, не исключено, что он был подавлен амбициями и знаниями своей наставницы. Или, по меньшей мере, жил с осознанием, что ее достижения существенно выше его собственных. Нет абсолютно точного ответа на вопрос, демонстрировала ли Фрида свое превосходство избраннику. Важно другое: Фромм это превосходство ясно ощущал, а сменив роль наставницы-покровительницы на роль жены, Фрида, очевидно, никак не изменилась. То есть она не сделала перенос на поддержку деятельности мужа, на ободрение его начинаний, а преспокойно продолжала собственное развитие как бы в параллельном русле реки, немного впереди избранника. У этой пары наметилось две версии будущего: реализация совместного дела — или расставание. Третий путь мог бы получиться, если бы они занимались различными проектами, пусть даже в пределах одной дисциплины. Но в паре, где мужчина и женщина заняты одним и тем же делом и где нет предпосылок разделения деятельности, неизменно наступает разлом. Если провести аналогии, то в том и величие четы Кюри, что они сумели создать общее дело, выступая равными партнерами. То же можно сказать о Николае и Елене Рерих или Станиславе и Кристине Гроф. У Фромма с Фридой все складывалось по-иному: она не могла принять его как равного партнера, которого следует ободрять на реализацию великих проектов. И потому они вместе неминуемо приближались к точке расставания. Каждый должен был в итоге пойти своим путем.

Конечно, анализ семейной попытки Фромма был бы неполным, если не упомянуть расстроенную за год до встречи с Фридой помолвку с девушкой, которая вышла замуж за его друга. Этот факт мог усилить экспрессию восприятия нового женского облика, тем более наделенного столь яркой активностью и целеустремленностью. Тем не менее Эрих и Фрида Фромм прожили вместе лишь около четырех лет. Нет сомнения, что в этой семье безраздельно главенствовала Фрида, которая тем более была на десять лет старше самого Фромма. Она влюбила начинающего ученого не в себя как в женщину, но как в символ науки, властный и бескомпромиссный, порой авторитарный.

Вот что написал об этой женщине выдающийся психоаналитик и мыслитель Ролло Мэй: «Другим великим психотерапевтом, которого я знал и под чьим руководством работал, была Фрида Фромм-Райхманн. Она была прототипом психиатра из книги и фильма «Я никогда не обещала сад из роз». Фрида была беспристрастной личностью. В Нью-Йорке в психиатрических и психологических кругах говорили, в качестве очень искаженной шутки, что на самом деле название первой книги Фромма было «Сбеги от Фриды» (книга Фромма называется «Бегство от свободы». — В. Б.)… У нее всегда были проблемы со взаимоотношениями. И при этом у нее была удивительная проницательность по отношению к людям. Она действительно умерла в одиночестве».

Обладательница несгибаемого и, по всей видимости, неуступчивого характера, Фрида имела необычайное стремление к профессиональному росту. Само по себе качество превосходное, однако если оно реализовывается на подавляемом самолюбии мужа, то это слишком хрупкий фундамент для семейного дома. При всей необъятной проницательности у Фриды не хватило ни мудрости, ни желания сделать из своего мужчины прославленного аналитика. И причина тут ясна: ведь она подсознательно рассматривала мужа как конкурента и соперника. Да, Фрида Райхманн в конце концов добилась мировой известности и признания на профессиональной ниве — этому способствовала 22-летняя целенаправленная психоаналитическая деятельность в области лечения и изучения психически больных. Именно жесткий и эгоцентричный характер позволил ей стать прототипом героини популярной книги, позже экранизированной. Райнер Функ цитирует запись одной из студенток Фриды Райхманн: «Ученики и любили ее, и боялись. Любили за ее теплоту, понимание и чуткость по отношению ко всем, боялись ее острого видения невротических реакций у кандидатов в психоаналитики, когда они переносили свои комплексы на пациентов». А ведь Эрих Фромм фактически и был таким кандидатом в психоаналитики, и можно только представить себе, сколь неуютно и некомфортно ему было в обществе своей безальтернативной и исключительно интеллектуальной жены.

Брак — тайный заговор двух посвященных в проблемный мир друг друга, это не всегда озвучиваемые, но всегда присутствующие в отношениях поддержка и ободрение. И если такового не случается, мужчина становится особенно уязвим. В виртуальном меморандуме о взаимной поддержке Фрида Райхманн не поставила своей подписи, отказавшись от важнейшей функции жены. Потому этот брак был обречен. Более того, для мягкой натуры Фромма закат отношений с женой стал таким мучительным, что он даже заболел туберкулезом и целый год лечился в Давосе, — разумеется, без жены, чья терапия, как видно, имела обратный эффект для близких ей людей.

Брак — тайный заговор двух посвященных в проблемный мир друг друга, это не всегда озвучиваемые, но всегда присутствующие в отношениях поддержка и ободрение. И если такового не случается, мужчина становится особенно уязвим. В виртуальном меморандуме о взаимной поддержке Фрида Райхманн не поставила своей подписи, отказавшись от важнейшей функции жены. Потому этот брак был обречен.

Кстати, не исключено, что предположение Фромма о первичности социальных связей в противовес фрейдовской концепции сексуальной мотивации поведения было рождено как раз персональным негативным опытом создания семейного очага. Ведь в разрыве двух сильных и деятельных личностей именно социальный фактор оказал решающее значение. Эрих Фромм издал «Бегство от свободы» в 41 год, через десятилетие после расставания (и через год после официального оформления развода, после которого они формально остались друзья-ми-коллегами). С этого момента родился новый мыслитель ХХ века, крупнейший ученый с великой миссией. И дело даже не в том, что Фрида не уловила этих перспектив, будто бы упустив свой шанс жены выдающегося человека. Она об этом даже не думала и явно не рассматривала будущего супруга в такой ипостаси. Она была сосредоточена на себе, на своей персональной миссии и небезынтересной работе, наполнявшей ее жизнь смыслом. Тут важен итог, который состоит в безнадежном отрыве ее личного, дорогого, душевного — того, чем также живет человек помимо миссии, — от однобокой концентрации на работе. Такая работа, даже с ее неординарными результатами, теряет смысл, ибо какой прок от великолепного терапевта, тонущего в пучине собственных нерешенных психологических проблем? И пример самого Фромма тут показателен, поскольку даже гигантские объемы решенных исследовательских задач не помешали ему впоследствии организовать свою личную жизнь гармонично. Фрида оставила этот мир с ощущением скорби, в непримиримом одиночестве, в возрасте 67 лет; Эрих Фромм не дожил пять дней до своего 80-летия и умер счастливым, окруженным заботой близкого человека, с ощущением выполненной миссии… Но, может быть, это непреложный закон, что сильные, активно заряженные личности в конце концов отталкиваются от друга?!

Чтобы рассказ о женщинах-психоаналитиках приобрел необходимую полноту, стоит рассказать еще об одной, без сомнения, легендарной фигуре, отдавшей предпочтение персональному развитию и не сумевшей испытать счастья в семейной жизни. Карен Хорни по праву считается одним из мировых столпов женской психологии. Источник шокирующих откровений, революционерка в науке, она представляла собой нечто цельное и яростное. В период отношений с нею Фромма Карен являлась едва ли не центральной фигурой той ветви американского психоанализа, которая сосредоточилась на постижении женской психологии. В годы расцвета культа Фрейда она подвергла его теорию жесткой критике, что свидетельствует о смелости ее характера. Она сделала это, невзирая на резкое расхождение во взглядах со своим руководителем — директором Чикагского института психоанализа Францем Александером, в итоге чего их сотрудничество прервалось. Ее непримиримость ко всему чуждому не знала границ. К этому остается добавить, что, формально имея семью и родив трех дочерей, женщина избрала для себя путь ученой дамы, фактически устранившись от материнских обязанностей. Не перечисляя громадного количества ее собственных психологических проблем, отметим лишь, что именно они привели ее в эпицентр исследований женской психологии и сделали одной из самых заметных персон этого направления.

Небезынтересно, что Карен Хорни, как и Фрида Райхманн, сильно притягивала Фромма (тут, вероятно, следует искать причину в его собственных комплексах, предопределяющих влечение к более старшим, властным и авторитетным женщинам; кстати, его вторая жена также была на десяток лет старше его). Не известно, было ли место интимным отношениям в их жизни, но к тому, что они старательно учились друг у друга (она у него — социологии, он у нее — психоанализу), Райнер Функ многозначительно добавляет перечень мест, где они вместе проводили отпуск. Хотя Карен практически не общалась с мужем задолго до встречи с Фроммом, известна любопытная деталь: ее официальный развод был оформлен как раз в пиковое время их контактов. Тогда Эрих Фромм как раз писал свою первую книгу, которая сделала его знаменитым; влияние такого крупного аналитика, как Карен, на этот труд переоценить невозможно. Но и сама Карен в кульминационное время их сотрудничества издала свою первую книгу, посвященную анализу роли социальных факторов в возникновении неврозов. Вполне естественно, что такой знаток социологии, как Фромм, участвовал в обсуждении многих вопросов, которые затрагивала исследовательница. Но дальше этого их отношения не продвинулись.

О Карен твердили, что, при всем ее обаянии, в личном общении она отличалась отчужденностью, порой холодностью, а стремление к влиянию у нее оставалось непомерным даже с учетом презрительного отношения к формальным должностям. Биограф утверждает: проблема личных отношений Карен и Эриха существовала и была связана со статусом последнего. А именно: после опубликования первой книги популярность Эриха Фромма резко возросла, как бы оттеняя статус в психоанализе самой Хорни. К этому добавился успешный «учебный психоанализ» Фромма в отношении ее дочери (проведенный по ее же просьбе), в результате чего возник справедливый мятеж дочери против собственной матери. Это настолько потрясло Карен, что через несколько лет она со свойственной ей решительностью выступила за то, чтобы психоаналитики имели медицинское образование (то есть фактически против Фромма, который такового не имел).

Итак, статус и социальное положение не позволили Карен Хорни организовать свою личную жизнь. Вероятно, в том числе поэтому, как и Фрида Райхманн, Карен Хорни умерла в 67 лет — от поздно диагностированного онкологического заболевания.

Наверное, всякий любитель детективных романов помнит замечательное высказывание Агаты Кристи. «Сюжеты своих детективных романов я нахожу за мытьем посуды. Это такое дурацкое занятие, что поневоле приходит мысль об убийстве», — иронично заявила уникальная женщина. Это великолепное свидетельство того, что она сознательно не меняла традиционной для данного исторического и социального контекста полоролевой функции. Другими словами, она оставалась женщиной и женой.

Есть такая негативная форма сосуществования полов, когда надменность и излишняя величественность женщины подавляет находящегося рядом мужчину. И такое подавление в большинстве случаев постепенно разъедает чувства, расстраивает отношения, вплоть до полного разрыва.

Жизненная мудрость проистекает из понимания, что задачи верной спутницы мужчины состоят, в первую очередь, в стимулировании его самооценки, пусть даже и за счет замалчивания своих заслуг. Сама писательница умело придавала особую важность деятельности своего мужа, подчеркивая это при каждом удобном случае. Более того, она порой даже чрезмерно старалась на этом поприще. Заполняя графу «Род занятий», госпожа Кристи не колебалась, указывая: «Замужняя дама». Намеренно принижая свой социальный статус, она этим подчеркивала статус мужа. А ведь это происходило в то время, когда многомиллионные тиражи ее книг легко раскупались в нескольких десятках стран. Агата никогда не обижалась, когда Макс Мэллоуэн утверждал, будто не читал ни одного романа своей знаменитой жены. Она прекрасно понимала, что это его своеобразная защита от ее высокого социального статуса и повсеместной узнаваемости. «Я писала детективные истории, Макс — книги по археологии, доклады и статьи», — в этом часто приводимом высказывании писательницы заложено убеждение в ее социальном равенстве с мужем. Она, конечно, отлично сознавала, что достижения и признание титулованной «королевы детектива» не могут равняться успеху мужа-археолога, пусть даже удачливого. Но, однажды выбрав роль жены, она никогда не позволяла себе даже намеком опровергнуть главенство мужчины в их союзе. В этом — главная причина успеха этого союза, и муж, который был на четырнадцать лет моложе, платил ей той же монетой, говоря, что с возрастом она становится как выдержанное вино — лучше и лучше.

Есть такая негативная форма сосуществования полов, когда надменность и излишняя величественность женщины подавляет находящегося рядом мужчину. И такое подавление в большинстве случаев постепенно разъедает чувства, расстраивает отношения, вплоть до полного разрыва. Небезынтересным примером может послужить брак известного писателя Александра Куприна с его первой женой Марией Давыдовой. Мнительный и самолюбивый до крайности, Куприн столкнулся с чрезвычайной значимостью жены в его творческом росте как писателя. Работая над рассказами, он доверительно все читал жене, которая после смерти матери унаследовала издание журнала. Но такое сотрудничество со временем переросло в отчуждение. Вероятно, женщина применяла слишком острые инструменты критики, которую еще не достигший признания Куприн воспринимал так, будто бы его оперировали без наркоза. Известно, что когда он читал жене первую часть своей впоследствии знаменитой повести «Поединок», Мария, отменно знавшая литературу, холодно заметила, что в монолог одного из героев писатель вставил слова Чехова… Куприн изорвал рукопись и целых полтора года не притрагивался к повести. Закончить работу над произведением в конце концов потребовала жена, не пуская его в дом, пока он не принесет новых глав. С одной стороны, она стимулировала его писательскую активность, с другой — вызывала в нем ощущения оскорбленного, неполноценного и едва ли не затравленного мужчины.

Естественно, что и другие отсеки их отношений через несколько лет с емейной жизни были затоплены неприязнью и непониманием. Но кингстоном, потопившим корабль, стала надменная прямолинейность женщины, подавлявшая и без того подверженного фобиям мужчину. Так же, как Фрида Райхманн не желала подыгрывать Эриху Фромму, убив брак демонстрацией своего профессионального превосходства, так и Мария Давыдова не сумела (или не пожелала) уберечь ранимого Куприна. Вот почему писатель расстался с ней, выбрав спутницей жизни другую — настолько бесконечно преданную, насколько неправдоподобно деликатную — женщину.

Итак, какие выводы можно сделать из жизненного опыта женщин, которые в качестве рычага манипуляций избрали статус мужчины? Вполне очевидно, что если женщина намеревается укреплять отношения с избранным мужчиной, то ей необходимо принимать во внимание важнейшую особенность мужского восприятия семейной ячейки. Оно заключается в том, что мужчина не должен чувствовать себя ущербным или неполноценным в семье. Если он действительно таковым является и у женщины нет сил и желания сделать его другим, лучше сразу оставить затею семейного строительства с таким человеком. Нет ничего худшего, чем мужчина, вызывающий жалость у своей жены. Нет ничего худшего, чем жена, испытывающая чувство жалости к своему мужу.

Женщинам стоит помнить: подавляя мужчину, пусть даже справедливо или непреднамеренно, они разрушают самих себя. И потенциал союза. Подавление — худший из механизмов взаимодействия с мужчинами, как и худший способ подчинения своему влиянию. Это не женский инструмент.

А вообще, возможна ли коррекция образов? Могли ли Фрида Райхманн, Карен Хорни или Мария Давыдова измениться? Коррекция, вероятно, возможна, если только существует достаточное желание самой женщины. Но бывает и так: сама женщина полагает, что желает измениться, а ее неумолимая с детства сформированная природа говорит ей твердое «нет»…

Что же в таком случае жизнь сулит женщине, упорно отталкивающей свое простое мирское счастье? Не только страдания и неудовлетворенность. Отказ от гармонии женщина порой способна компенсировать неким эрзацем, позволяющим либо лицезреть холодный, одинокий огонь собственной миссии, либо жертвенный огонек неразделенной любви и милосердия. Если говорить о женщинах, избравших путь гордой, ошеломляющей миссии, то именно к ним мы и можем отнести Карен Хорни и Фриду Райхманн, многое прояснивших в женской природе, но ничего не взявших для себя лично. Только сама женщина способна решить, какой путь для нее правильный. Каждая женщина имеет право принести свою душу на алтарь надежд или сжечь ее в схватке за признание. И то и другое все равно будет называться жизнью.

Глава седьмая. Быстродействующим яд: Умирание веры в мужчину

Упоминаемые образы: Любовь Белозерская, Мария Исаева, Анна Цакни, Клара Джейн Брайент

Если женщина намеревается жить с мужчиной долго и счастливо, она должна принять важный постулат мужской сути: маленький, но гордый мальчик, живущий во всяком мужчине, нуждается в ободрении и поддержке. Так было всегда, и едва ли не самым главным условием достижений мужчины является вера в него жены — самого близкого человека, отлично знающего все уязвимые места его открывшейся души.

Можно вспомнить тысячи историй, когда вера женщины вселяла в мужчину невообразимую уверенность, побуждала к настоящим подвигам, творила чудеса. Благодаря ободрению жены, верившей в его счастливую звезду, Генри Форд в 36 лет решился оставить компанию Эдисона и пост солидного менеджера, чтобы взяться за собственное дело — автомобилестроение. Поддержка жены позволила Владимиру Набокову произвести на свет двенадцатый роман, ставший бестселлером и обеспечивший ему мировую славу. И наоборот, вследствие неверия, душевной слепоты женщин рушились многообещающие отношения многих умных и красивых людей. Тление веры женщины в своего мужчину — лучший шлагбаум для гармонии, самый крепкий яд, убивающий чувства. Это касается любого вида деятельности.

Да, Любовь Белозерская, разлучница и разрушительница первой семьи Михаила Булгакова, получила тот же результат, но совсем по другой причине. Вторая жена Булгакова, словно в противовес первой, чрезвычайно много времени уделяла себе, любила скачки, шумные компании и много других глупостей. Все биографы указывают на одну судьбоносную фразу Белозерской, брошенную мимоходом. Прямо над письменным столом писателя висел телефон, нещадно эксплуатируемый женой в то время, когда он работал. Однажды он сказал ей: «Люба, так невозможно, ведь я работаю!» И она отвечала беспечно: «Ничего, ты не Достоевский!» «Он побледнел, — говорила Елена Сергеевна, — рассказывая мне это. Он никогда не мог простить этого Любе», — так написала об этом судьбоносном эпизоде Мариэтта Чудакова. Самая пикантная подробность — рассказ Булгакова об этом третьей жене. О, он точно этого не забыл!

Если женщина намеревается жить с мужчиной долго и счастливо, она должна принять важный постулат мужской сути: маленький, но гордый мальчик, живущий во всяком мужчине, нуждается в ободрении и поддержке. Так было всегда, и едва ли не самым главным условием достижений мужчины является вера в него жены — самого близкого человека, отлично знающего все уязвимые места его открывшейся души.

Надо сказать, что Федор Достоевский испытал то же самое. Его первая жена Мария Исаева отсутствием веры в мужа разрушила союз. Вот как написал об этом автор его биографии Юрий Селезнев: «Тихо в кабинете Федора Михайловича. Только перо поскрипывает да слышно, как за дверью Мария Дмитриевна бранит «одного литератора», возомнившего себя Гоголем. Как-то не выдержал, сказал, что Г оголь, если б его так постоянно бранили, не то что «Мертвые души», вряд ли бы вообще что-нибудь написал, на что Мария Дмитриевна, хмыкнув, заметила: «Но ты-то ведь не Гоголь!» После чего он предпочитал помалкивать». Видать, власть жены и ее авторитет в доме были для писателя непробиваемыми.

Вообще, создается впечатление, что неверие жен в дело мужей чаще всего касается писательской деятельности последних. Например, успешная семейная жизнь Ивана Бунина и Анны Цакни (первой жены будущего нобелевского лауреата) длилась менее двух лет. Главной причиной сама Анна назвала отсутствие писательского таланта у мужа. Женщина откровенно считала своего избранника бездельником, уверяла его в необходимости заняться чем-нибудь стоящим, а марание бумаги оставить тем искателям счастья, которых Бог одарил получше него. Насмешки и ироничная надменность женщины очень быстро заставили увянуть робкие побеги благодати и обоюдной радости. Кстати, обладая дивной красотой и тонким умом, умея быть эффектной, много лет спустя Анна Цакни завершила свой жизненный путь в доме престарелых, лишившись всего — мужа, ребенка, благосостояния, Божьего благословения. Конечно, к конкретному эпизоду с Буниным это не имеет прямого отношения, но определенно проясняет взаимоотношения женщины с окружающим миром.

Мужчины-короли предпочитают видеть рядом с собой не только сильных и преданных женщин-королев, но и подруг, способных помогать производить на свет все то, что создает самого короля. Слово «помогать» можно разложить на две части. Первая — верить. Вторая — делать то, что сигнализирует мужчине о наличии этой самой веры.

Мужчины-короли предпочитают видеть рядом с собой не только сильных и преданных женщин-королев, но и подруг, способных помогать производить на свет все то, что создает самого короля. Слово «помогать» можно разложить на две части. Первая — верить. Вторая — делать то, что сигнализирует мужчине о наличии этой самой веры. Одной из иллюстраций могут служить отношения автомобильного магната Генри Форда со своей женой.

Вот как представляют эти отношения биографы. Две приведенные ниже цитаты можно встретить едва ли не во всех биографических справках о жизни этого неординарного человека. Первая касается встречи девушки с молодым Фордом, вторая — поддержки мужа, который всерьез взялся за автомобилестроение далеко не сразу. И вряд ли бы сумел достичь титула автомобильного короля без тихого, на первый взгляд, участия своей подруги жизни.

«Клара Джейн Брайент была серьезной девушкой, она знала, что брак не праздник, а испытание. Из человека, которому хватило терпения собрать часы, должен выйти хороший муж».

«Генри Форд никогда не пожалел о том, что сделал предложение Кларе. Она была отличной женой: когда он принес домой свой первый мотор, Клара, оставив полуторамесячного сына и праздничный пирог, стала прилаживать восьмидесятикилограммовое чудовище к кухонной розетке (заработав, мотор разнес на куски и плиту и раковину). Когда он собрал свою первую машину и та не смогла выехать на улицу через слишком узкий дверной проем, Клара схватила кирку и выбила дверную раму: кирпичи и щепки посыпались во двор, обомлевшие соседи увидели, как из сарая выехало какое-то голенастое, пыхтящее, звенящее велосипедными цепями чудовище, увенчанное раскрасневшимся мистером Фордом».

Смиренная и спокойная, она все-таки была королевой, а не прислужницей. Она учила яростного мужа умиротворению. Например, рассудительно и без истерик уговорила его (уже миллионера) прекратить войну с профсоюзами. Замаливала его грехи, тратя баснословные суммы на благотворительные цели. Дома же была настолько терпеливой, что сумела не замечать внебрачной связи мужа и внебрачного ребенка (это, впрочем, гипотеза, которая ничем не подтверждена, кроме скандальной книги о Форде). Клара умела балансировать, но главной ее чертой на протяжении жизни оставалась вера в своего мужа. Она верила даже тогда, когда толком не понимала, что он делает.

Ключевой штрих веры в мужчину-избранника состоит в охране и развитии женщиной его самооценки. Собственно, именно так и создаются короли. Перефразируя слова Сальвадора Дали, уверовавшего в свою гениальность после встречи с русской женщиной (вбившей эту установку ему в голову), можно сказать: «Если долго подыгрывать мужчине в его попытках стать королем, он все-таки станет им». Естественно, жизнь непроста и порой бросает рьяных наездников, как говорится, в грязь лицом. Но настоящая жена всегда способна отыскать необходимый мужу flipside — обратную сторону негативных обстоятельств. Близкая женщина, как никто другой, может своей эмоциональной силой заставить отчаявшегося мужчину изменить точку зрения на неблагоприятные обстоятельства. И затем победить. В этом, пожалуй, и состоит первейшая миссия жены, создающей короля. Но только делать это нужно методически правильно. Как?

Знаменитый ливанский писатель Халиль Джубран в своей книге «Пророк» высказал очень любопытную мысль о принципах счастливой жизни мужчины и женщины:

Стойте рядом, но не слишком близко друг к другу,

Так как и меж колонн храма есть просветы,

И не растут дуб и кипарис в тени друг друга.

Разве этот мыслитель, прослывший защитником права женщины на любовь, говорит не о самодостаточности личности?! И еще одна небезынтересная его мысль кажется знаменательной: «Любовь, которая ежедневно не возрождается, ежедневно умирает». Таким образом, любовь, ведущая к счастливому браку, есть не что иное, как дорога к тяжелому ежедневному труду, в основе которого — ободрение и вера друг в друга.

Глава восьмая. Если эгоцентризм мужчины непоколебим

Упоминаемые образы: Ольга Хохлова, Мария-Тереза Вальтер, Дора Маар, Жаклин Рок, Франсуаза Жило, Анаис Нин, Женевьева Лапорт

В самом деле: как поступать женщине, если на жизненном пути ей встретился мужчина-демон, неисправимый эгоцентрист? Жить с ним в ожидании его пренебрежения или предательства? Раствориться в нем, идя на предельный риск? Бежать от него, как от живого воплощения сатаны? Попытаться переделать его?

Пабло Пикассо, Рихард Вагнер, Карл Маркс, Владимир Ленин — да мало ли таких среди каменных монументов в истории цивилизации, а еще больше их проекций в обыденной жизни. Некоторые из них страдают приступами, казалось бы, беспричинной депрессии, у кого-то возникают странные комплексы или еще какие-нибудь темные тайны бурлящей личности, которые создают извечные проблемы в отношениях. Так или иначе, это одержимые люди, эгоцентристы, презирающие весь мир, а к близкому окружению относящиеся исключительно под углом зрения служения идолу самого себя. Такие мужчины не обязательно гении или невообразимые таланты, они могут занимать любую ячейку в социальном улье, но выделяются цинизмом и деспотичностью там, где могут себе это позволить. Естественно, дом для них — место демонстрации иерархии, близкое окружение — неизменная среда утверждения, независимо от того, производит ли такой тип подлинные шедевры или он просто отъявленный светский фат.

Для исследователя женских моделей организации отношений с мужчинами Пабло Пикассо — поразительно ценный персонаж, ибо он сумел за свою долгую жизнь сжечь в топке своего творческого демона слишком много женщин. Он — со своей откровенно шокирующей фразой «Я не даю, я — беру» — является типичным представителем поглотителя энергии ближнего. Одним из тех, кто живет в облаках женского поклонения. Биографы, уделяя много внимания вампирической натуре темного и окаянного призрака живописи, выдвигают различные разъяснения, главное из которых, по их мнению, — ненасытность мужчины. Однако возможен и другой подход — взглянуть на модели отношений глазами женщин, попытаться понять те едва уловимые различия в диапазоне восприятия магической персоны, которые одних сохранили, а других превратили в невольниц собственного влечения. Попробуем рассмотреть хотя бы некоторые из тех неприкаянных мотыльков, что прилетели на манящие импульсы великого сатира.

Не будем акцентировать внимание на роковом магнетизме любвеобильного художника, который, подобно пауку, всегда наготове держал ловко сплетенную сеть для доверчивых юных сердец. И в этом магнетизме было что-то иррациональное и неестественное, не поддающееся логическому объяснению. Ведь каждая из его жертв слыла красавицей, и едва ли не каждая могла бы стать превосходной спутницей жизни. Все эти женщины сами желали быть ослепленными и парализованными. Итак, остановимся на наиболее ярких образах из целой вереницы потерпевших крушение. Нет, не обманутых, а обманувшихся, потому что они, подписывая свой контракт с демоном, могли разорвать его в любой момент, но отчего-то не делали этого, попадая в фатальную зависимость.

Ольга Хохлова, великолепная балерина, не обделенная интеллектом, породистая славянка, была первой, кому художник отдал предпочтение. Начало романа было многообещающим: Ольга, в социальном смысле, была не менее значима, чем художник; она сама выступила принцессой, которую следует завоевывать. Ольга не просто стала женой живописца, но оказалась первой и, наверное, последней в его нескончаемом списке жертв, кому удалось на время обуздать его разрушительную и исключительно развратную натуру. Тридцатишестилетний Пикассо поначалу явно имел серьезные виды на семью: он во многом потакал Ольге и даже обвенчался с нею в православной церкви. Не станем, однако, концентрировать внимание на личности противоречивого мастера, перенесем взор на избранницу, которой, как она полагала, выпало великое счастье. Возможно, так оно и случись, если бы у нее хватило мудрости распорядиться этим счастьем. Ведь он на первых порах боготворил ее, ревнуя ко всем подряд, безоговорочно принимая ее порой коробившие его представления о манерах и образе жизни. Пикассо был в восхищении от того, что именно он стал первым мужчиной Ольги, которой к моменту замужества было уже 26 лет. Потрясло его и то, что в период ухаживания казавшаяся неприступной балерина из русской труппы (на самом деле Ольга была украинкой) отсылала назад его подарки. Ей удалось снабдить свой собственный образ некоей философской мистикой, неким надуманным антуражем, который, тем не менее, подействовал на впечатлительного, увлекающегося символами и мифами художника.

Казалось бы, устремления Ольги имели верную направленность — сузить и замкнуть в своих руках круг общения мужа, устранить потенциальные раздражители в виде доступных фривольно мыслящих женщин. Нельзя не отметить и того, что Ольга выучила испанский только для того, чтобы разговаривать с Пикассо на его родном языке. Но при этом молодая жена обнаружила довольно жесткий и, как утверждают некоторые биографы, даже деспотичный характер. Интересно, что она не позволила художнику изображать ее в кубических формах. Среди прочего в этом поступке содержится важная информация: Ольга не воспринимала создаваемую ее мужем живопись. Это, конечно, жирный минус их возможному счастью. Но очень продолжительное время ей удавалось навязывать избраннику с его столь размашистыми творческими порывами и не поддающимися структурированию убеждениями совершенно не свойственный ему стиль. Она вынудила его одеваться и вести себя подобно светскому льву, а разговаривать — подобно записному снобу. И что же?

Ее беды начались тогда, когда наброшенная на мужчину узда ослабла самым естественным и предсказуемым образом — вследствие ее беременности. Вынашивание и рождение ребенка всегда делает женщину уязвимой. Особенно тогда, когда потеряно взаимопонимание, трещит по швам доверие, а горделивое величие артистки уже стало ее индивидуальной историей. Каковы были действия Ольги? К сожалению, самые заурядные и отнюдь не вызывающие уважения к ней. Она стала невыносимо склочной, она жаловалась всем знакомым на мужа, называя его воплощением зла. Но и он словно добивал жену, говоря при ней без стеснения своим друзьям, что если он хочет полюбить новую женщину, то «должен сжечь ту, что была последней». Уйти от него у Ольги не было сил. Г оворят, она начала медленно сходить с ума, заговариваться, у нее все валилось из рук. Конечно, она желала мужу зла, обида обволакивала ее невидимой болезненной пеленой. Она не уставала устраивать мужу публичные сцены, закатывать скандалы даже после развода. Был случай, когда Пикассо даже ударил бывшую жену по лицу, чтобы заставить ее замолчать. Но наверняка самым мрачным было устойчивое чувство мастера, что женщина поглощает его творческую энергию.

Заслуживает внимания одно из признаний художника: он всегда чувствовал себя неполноценным рядом с женой. Вместо поощрения и побуждения к великим целям она начала подавлять его, что, естественно, создавало дискомфорт, душевную тревожность. Она не желала вникнуть в суть его творчества, понять его побуждения, и уж конечно, ей не приходило в голову ободрять мужа, искренне считая его выдающимся живописцем. Она не верила и в саму себя, и это отсутствие веры и достоинства не позволило ей простить измены мужа, отпустить его из своей жизни.

Ее чрезмерная опека, попытки изменить мужа больше, чем он хотел сам, и особенно намерение влиять на его творческую мысль — вот самые разрушительные действия Ольги, которые погубили ее и отвратили от нее мужа. Более того, она старалась привязать Пикассо к себе и, конечно же, чем больше это делала, тем больше у него возникало желания бежать, ускользать, искать другого пристанища. Она считала себя обладательницей изысканного вкуса, неподражаемой манерности и интеллекта, но… оказалась не способным к гибкости снобом.

Заслуживает внимания одно из признаний художника: он всегда чувствовал себя неполноценным рядом с женой. Вместо поощрения и побуждения к великим целям она начала подавлять его, что, естественно, создавало дискомфорт, душевную тревожность. Она не желала вникнуть в суть его творчества, понять его побуждения, и уж конечно, ей не приходило в голову ободрять мужа, искренне считая его выдающимся живописцем. Она не верила и в саму себя, и это отсутствие веры и достоинства не позволило ей простить измены мужа, отпустить его из своей жизни. В основе неуверенности Ольги лежит потеря своей былой самодостаточности (того, что привлекло к ней Пикассо), что оказалось фатальным. Любой мужчина безумен в своем алчном собственническом желании привязать жену к очагу, но любит он всегда тех, кто являются кем-то. Той возвышенной богини, которую полюбил художник, больше не существовало. Красавица и умница Ольга быстро растеряла себя после рождения двоих детей, предлагая ему в их лице некую замену. Но женщина не рассчитала уровня эгоцентризма своего мужчины, не поняла, что разрушитель такого масштаба не остановится ни перед чем. Если и возможно привязать подобных людей к семейному очагу, то лишь собственным блеском, отстраненностью, превращенной в неугасаемую силу, а также искренним интересом к делу мужчины, поддержкой его перспектив и демонстрацией веры в семейные ценности.

Роковых мужчин покоряют только роковые женщины. Слишком большой набор порой несовместимых качеств? Слишком мало веры в способность достигнуть такого уровня? Что ж, тогда лучше самой оставить такого мужчину. Причем как можно скорее. Но Ольга не думала об этом. Держа обиду на мужа, внутренними терзаниями она сокрушила себя. Собственное развитие, духовный поиск она заменила причитаниями. Женщина ушла из жизни относительно молодой — ненасытный рак медленно и мучительно съел ее к 63 годам. Отношения супругов до окончательного разрыва выдержали шестнадцать лет, и это представляется немалым для бесноватого импульсивного Пикассо… Он ни разу не навестил ее в больнице, вычеркнув из своей жизни навсегда.

Следующей жертвой нашего минотавра стала Мария-Тереза Вальтер, которая на момент встречи была молодой привлекательной девушкой, годящейся живописцу если не во внучки, то в дочери. Когда они познакомились, ей было всего 17. Любопытно, что эта девушка была лишена нездорового влечения к материальным ценностям (пожалуй, единственная из всех, с кем он встречался), что не ускользнуло от мужчины. Ей импонировала варварская напористость Пикассо, который вел себя с ней, как вождь дикарского племени. Он предложил ей позировать ему, и уже во время третьего сеанса они стали любовниками. Авторитетные исследователи убеждены: именно юная Мария-Тереза, с ее неописуемыми сексуальными дарованиями, обратила Пикассо к самым темным вершинам его «Я».

Да, эта девочка была очень удобна художнику: ласковая, податливая, женственная, спокойная. Она интересовалась лишь спортом, и ничем более. Такая ограниченность явно была на руку любвеобильному Пикассо. Он просто питался ею, как пьют воду из внезапно обнаруженного прохладного источника. «В поэтическом смысле она озаряла его жизнь, не соприкасаясь с нею, но в практическом, едва его сны начинало тревожить ее отсутствие — становилась досягаемой», — пишет о ней благосклонная и незлобивая Франсуаза Жило. Но если ей было так же удобно с ним, то зачем было давать жизнь общему ребенку? Ее интеллектуальная ограниченность не позволяла мысли о временности таких отношений. Она как-то не замечала того, что секс — этот важный деликатес в меню мужчин — почти никогда не занимал в их жизни главенствующего места. Ее не настораживало то, что художник никогда не появлялся с нею среди друзей, словно стыдясь ее неисправимой неотесанности. Она не подозревала, что ей следует хоть немного заняться собой, собственным преобразованием и развитием! Если бы это произошло и ей удалось бы перейти на новый уровень отношений с избранником (или с мужчинами вообще), она никогда бы не потерялась в этой жизни, окончившейся петлей на шее. Правда, сделала она это в 68 лет, но вряд ли жизнь подарила ей хоть несколько крупиц счастья. Можно было бы заявить, будто это счастье украл посланник дьявола Пабло Пикассо. Но на самом деле виновата она сама, — отсутствие решений и действий тоже рассматривается как выбор. Сознательный или неосознанный — не важно. А ведь Мария-Тереза Вальтер определенно могла претендовать на большее — хотя бы благодаря своей внешности. Ее привлекательность откровенно признавала Франсуаза Жило: «Внешне я нашла Марию-Терезу очаровательной. Поняла, что это определенно та женщина, которая пластически вдохновляла Пабло больше, чем любая другая». Просто она себя недооценивала, попросту говоря, не любила достаточно. И не занималась собой, своей личностью.

Очень полезно сфокусировать внимание на жертвенности Марии-Терезы Вальтер. В обширной галерее Пабло Пикассо она занимала особое место — она была совсем необразованной и действительно влюбленной в мастера абсолютно самоотреченно. Изумляющая преданность и монашеская покорность этой женщины сжигали ее изнутри, изредка прошибая душу даже такого невыносимого вампира, каким был Пикассо. Биографы утверждают, что Мария-Тереза была единственной в огромном гареме живописца, кого он в порыве нежности назвал лучшей из женщин. Зная о комплексах и фобиях своего возлюбленного, эта тихая, робкая женщина нарекла родившуюся от него дочь именем

Кончиты — умершей в раннем детстве сестры художника. Как известно, это первое столкновение впечатлительного Пикассо со смертью не давало ему покоя в течение всей его необычайно долгой жизни. И таким символическим актом влюбленная продемонстрировала, что готова отдать ему все без остатка, даже полностью обнажившуюся душу.

Ее слепое идолопоклонничество можно было бы списать на юный возраст. Она полностью подчинила свою судьбу воле живописца, безропотно позволила ему стать автором картины, на которой он неумолимой рукой вывел ее линию жизни до логического обрыва, — тот, кто перестает быть хозяином самого себя, рано или поздно плохо заканчивает. Непреклонный Пикассо предал ее символическому огню, как и всех своих избранниц; темный художник питался образами женщин и, насытившись одной, обращал свой взор к другой. Но даже после этого Мария-Тереза забрасывала своего повелителя страстными письмами, была согласна хоть бы наблюдать за его дальнейшими любовными связями и видеться с ним лишь раз в неделю, когда он приходил навестить дочь. Бедная женщина, мечтавшая о маленьком счастье, желавшая оседлать луч исходящего от художника таинственного света, была ослеплена и обожжена им. Выдержать черную магию Пикассо оказалось ей не под силу, — она повесилась через четыре года после смерти живописца. Желание воссоединиться с ним победило инстинкт жизни.

Тем временем неумолимый фавн шел дальше, — благо, число жаждущих его ласк не уменьшалось. На очереди была Дора Маар — одаренная интеллектуалка, обладающая бесспорным художественным вкусом. Ей приписывали недюжинный талант фотографа и весьма легковесные взгляды. Вне всякого сомнения, эксцентричность в ней порой, как говорится, зашкаливала. Но она была первой из женщин Пабло Пикассо, кто заявил ему о его гениальности и бессмертии. Это был сильнейший козырь, независимо от того, как реально относилась она к его творчеству.

Пикассо же умел изводить своих женщин! Это он беззастенчиво спровоцировал потасовку между новой пассией — Дорой — и уже принесенной в жертву Марией-Терезой. Знали ли они, что понятие «бороться за своего мужчину» не тождественно понятию «драться за мужчину»? Возможно, обе они были инфицированы его магнетическим колдовством. Не потому ли обе проиграли, что забыли о достоинстве женщины? И об оружии, которое должна пускать в ход женщина, если она желает обрести власть над мужчиной. Ведь как только женщина начинает действовать по-мужски, она теряет свою силу. И даже преуспев на мужском поле игры, она слишком рискует проиграть.

В его обширном меню Дора Маар была блюдом поистине изысканным. Впервые Пикассо встретил женщину, с которой можно вести на равных интеллектуальную беседу. Но разумом своим она и расплатилась: женщина, претендовавшая на жизнь в обители богемы, завершила свой путь в психиатрической больнице. Однако, подобно другим жертвам, она сама повинна в такой развязке. То был ее собственный выбор. Главным ее просчетом стал отказ от собственного проекта, при неспособности рассмотреть насмешку в уголках губ своего избранника. Многие, и в том числе умные, женщины почему-то свято верят словам мужчин, а не анализируют их поступки. У Доры отсутствовала собственная внутренняя жизнь, и она не выдвигала никаких требований своему избраннику. Таким образом, между ними установились неравноценные отношения, и Дора благодарно приняла их, как домашнее животное принимает еду из рук хозяина.

Жаклин Рок, вторая и последняя официальная жена Пикассо, познакомилась с художником, когда тому был 71 год. Потому она, с ее остервенелой жертвенностью, пугающим и неестественным заискиванием как бы не в счет. Она — не женщина мастера. Она — его добровольная прислужница, с радостью приковавшая себя к его ногам. Возможно, у нее имелся свой расчет, ведь живописец был несказанно богат и всемирно известен. Не исключено, что истоки этого странного идолопоклонничества и животного терпения, которые снисходительно принимал престарелый художник, крылись в болезненном самолюбии и деньгах. В конце концов Пикассо обеспечивал стабильность, а это немаловажно для еще молодой женщины, имеющей на руках малолетнюю дочь. Кроме того, проницательный биограф Карлос Рохас недвусмысленно указывает на схожесть образов матери Пикассо и его последней жены: сочетание почти самоотверженной любви и монашеской покорности с жаждой полнейшего контроля над жизнью любимого человека. Вероятно, живописец уже находился в том возрасте (да и на той ступени всемирного признания), что ему импонировало отношение к нему, как к ребенку. Но стоит поверить тому же Рохасу, что «жизнь Пикассо с Жаклин Рок не была ни счастливой, ни нормальной». Это если смотреть на нее глазами мужчины. Точка зрения Жаклин, возможно, была совсем другой. Ведь она решала задачу первого уровня: обретение статуса легитимной жены со всеми его атрибутами. Но и Жаклин Рок в итоге не избежала проклятия гения — она застрелилась накануне открытия выставки Пикассо, через тринадцать лет после его ухода в вечность. Овдовев, она едва не впала в безумие.

История Жаклин Рок дает основания утверждать, что жертвенность женщины приносит ей дивиденды лишь в одном случае — когда ее мужчина находится уже в таком возрасте, что впадает в детство. Тогда он возвращается в состояние заблудившегося в незнакомом пространстве ребенка, а женщина способна если не успешно, то вполне сносно исполнять роль подруги-матери. Карлос Рохас указывает, что Жаклин по возрасту могла бы быть внучкой живописца, а ее ухаживание за стариком с подобострастием ревностной матери вызывало какую-то неловкость у окружающих. Но даже в таком случае женщина остается в ущербной позиции, которая может обеспечить ей богатство и относительное благополучие, но никогда не сулит гармонии и счастья.

На фоне многих обманувшихся образ Франсуазы Жило выглядит более светлым. В итоге она победила чары мага. Позволив себе попасть под его влияние, она затем сумела трезво проанализировать ситуацию и сбросить путы. Начало было, как у всех предшественниц (кроме Ольги Хохловой): пребывая в милом заблуждении относительно воздействия тела на разум, она с готовностью разделила ложе с тем, кого молва представляла как великого творца. Но реальная жизнь для нее очень скоро оказалась важнее мифа. В конце концов она стала единственной из женщин Пикассо, которая сама его оставила. При этом особо подчеркнем, что Франсуаза с самого начала выдвинула мужу свои требования. Так, она собиралась покинуть его уже через несколько месяцев: ее возмущали получаемые от Марии-Терезы Вальтер любовные послания, а также необходимость некоторое время находиться в доме, принадлежащем ее предшественнице Доре Маар. Один раз женщина действительно ушла куда глаза глядят, но художник настиг ее, и после долгих объяснений она дала ему еще один шанс. Однако ловелас фактически обманул возлюбленную, убедив родить ребенка; естественно, таким ходом он надолго связал ее. Юная Франсуаза оказалась во власти минотавра еще на несколько лет (вслед за сыном через два года родилась дочь).

Но она продолжала бороться за себя. В частности, когда Пикассо уехал на какой-то конгресс в Польшу, обещая вернуться через 3–4 дня и явившись через 3–4 недели, женщина влепила ему пощечину и заявила, что уйдет, если такое повторится. «С тех пор Пабло всякий раз, когда уезжал, неизменно писал мне, по крайней мере, раз в день», — торжественно сообщает она в своей книге. Разумеется, это лишь паллиатив. Потому что о какой любви могла идти речь, если Пикассо, не показываясь почти месяц, отдыхая с друзьями на полную катушку, даже не написал ни разу? То есть не вспомнил о женщине, которая делит с ним крышу над головой и имеет от него сына. Да и впоследствии он лишь обязал своего помощника ежедневно отсылать Франсуазе телеграммы… Он не давал, он только брал — и это следовало понять каждой, кто приближалась к роковому мужчине.

В конце концов Франсуаза Жило, много размышляя над своими отношениями с Пикассо, пришла к четкому выводу — строить будущее без этого человека. Открыв новый раунд жизни, она просто спасла себя.

В конце концов Франсуаза Жило, много размышляя над своими отношениями с Пикассо, пришла к четкому выводу — строить будущее без этого человека. Открыв новый раунд жизни, она просто спасла себя. В конце своих мемуаров она дала великолепное объяснение своему решению уйти от мастера. А заодно и объяснение своей философии, направленной в будущее, а не в прошлое. Философии, благодаря которой она не сгорела в демоническом пламени. «Когда я впервые пришла одна к Пабло в феврале сорок четвертого года, он сказал, что наши отношения принесут свет в мою и его жизнь. Что мой приход представляется ему открывшимся окном, и он хочет, чтобы оно осталось открытым. Я тоже хотела этого, пока оно пропускало свет, — когда перестало, я закрыла его, в значительной степени против своего желания. Тогда Пабло сжег все мосты, соединявшие меня с нашим общим прошлым. Но поступив так, он вынудил меня найти себя и таким образом выжить. За это я всегда буду ему благодарна». К этим словам нечего добавить.

Продолжая историю спутниц Пабло Пикассо, стоит заметить: чем выше был уровень способности женщин эпатировать весь остальной мир, оставаться самостоятельными, психологически автономными, тем более защищенными они оказывались. Скажем, некоторое время любовницей живописца была эксцентричная Анаис Нин. И что же, она страдала? Вряд ли. Пикассо пил ее как крепкий напиток, но и она откровенно наслаждалась им; они обогащались взаимно, учась друг у друга сильной сути пола. Это было временное обладание друг другом, но каждый остался при своих убеждениях и правилах. Никто не сдал позиций, не пошел в услужение другому, не пал жертвой любви. И, кажется, они расстались нераспознанными друг для друга. Но это не важно, ибо никто из двоих не был удручен, ни для кого переживания не стали кризисом, не говоря уже о гибельных стрессах.

Чем выше был уровень способности женщин эпатировать весь остальной мир, оставаться самостоятельными, психологически автономными, тем более защищенными они оказывались.

Или другой пример — Женевьева Лапорт. В момент встречи с 63-летним художником она была хрупким подростком. Одни считают, что их любовная связь возникла позднее, когда Пикассо было около 70 лет, другие утверждают, что через год после знакомства. Главное другое: влюбившись в демона, девушка не приручалась, не одомашнивалась, не связывала себя с ним надолго. Дело не только в том, что она ощущала за пылкостью любовника холод опасности, а в том, что она была основательно занята собой, своим собственным самоопределением, своим жизненным проектом. При всей своей влюбчивости она преодолела желание раствориться в бушующей личности партнера. Так же, как Анаис Нин и Франсуаза Жило, она нашла свой индивидуальный путь к самореализации, покою и балансу. Небезынтересно и то, что Женевьева Лапорт и Франсуаза Жило весьма плодотворно использовали интимную связь с творцом, превратившимся еще при их жизни в монумент.

Женевьева написала прекрасные мемуары — «Солнце восходит в полночь». Франсуаза, вовремя покинувшая обольстителя, не только продолжила карьеру художницы (пусть и воспринимаемой по-разному критиками), но и издала замечательную книгу «Моя жизнь с Пикассо». С невидимого поля брани обе женщины вышли победительницами.

Что следовало бы вынести из таких историй искательнице счастья, если она попадает в сети демона? Неравноценные, подчиненные отношения, которые он молчаливо навязывает, — верный признак демонизма. И жертвы очень скоро становятся, говоря словами Франсуазы Жило, «расчлененными куклами», над которыми демон властвует. Женщина не имеет права быть абсолютно доступной, расплачиваясь с мужчиной исключительно сексуальностью. Это убедительно доказала Мария-Тереза Вальтер. А вот Дора Маар пошла еще дальше, показав, что тонкий ум женщины не выдерживает интриги, если нет четкости целей и намерений. Анаис Нин и Женевьева Лапорт убеждают, что отсутствие привязанности во временных отношениях — лучший эликсир, а расчетливый разум — самый верный советчик. Наконец, Франсуаза Жило словно твердит подругам: если проект безнадежен, его следует прекратить самой.

В конечном счете все зависит от силы личности. Скажем, не приняв темных сторон своего возлюбленного, Франсуаза Жило ушла от него. Но бывают и другие случаи, когда личность женщины подобна океану, поглощающему и усмиряющему демонов. Среди преуспевших в борьбе с закоулками мужской души можно назвать, к примеру, Козиму Вагнер, которой удалось из вероломного разрушителя сделать достойного мужа, а также изумительно плодотворного творца. По меньшей мере, в сознании очень многих людей.

Вместо выводов. Правила принцесс, или что делать женщине, которая собирается выйти замуж за принца и сделать из него короля

Деятельность всякой женщины, которая решила преуспеть в браке, подобна айсбергу. Видимую часть ледяного царства составляет все то, что относится к проявлению личности, включая силу характера, отношение к себе и к окружающему миру. К невидимой же подводной части относится вся та неприметная кропотливая работа, сотканная из тысяч актов терпения, рассудительности, заботливости, предусмотрительности, эластичности, требовательности, обаяния, сексуальности, успешного материнства и многого другого. Одним словом, всех тех многогранных проявлений сугубо женского естества, которые, оставаясь за кадром, создают ощущение уюта и душевного комфорта для двоих. Именно женщина обживает и обустраивает пространство вокруг очага и создает его тепло, и крайне редко эта часть ее способностей не интересует мужчину, связывающего с нею судьбу. Хотя, разумеется, всякий семейный проект, всякий союз — дело сугубо индивидуальное. Однако мы договорились вести речь не просто о счастливом союзе, но о привлечении принца и умелой доводке его до статуса короля. Тогда вынесем за скобки все обычные принципы счастливого союза и выделим лишь дополнительные, суть которых — повышенные требования.

Принцы женятся на принцессах. Потому глобальным вопросом становится образ мышления принцессы. Все в нашем мире начинается с мышления. И даже простая, скромная, ничем не выдающаяся девушка становится принцессой тогда, когда принимает в сердце эту мысль, облекает свой образ в пелену представлений о том, как должна вести себя принцесса.

Начать стоит с главного: принцы женятся на принцессах. Потому глобальным вопросом становится образ мышления принцессы. Все в нашем мире начинается с мышления. И даже простая, скромная, ничем не выдающаяся девушка становится принцессой тогда, когда принимает в сердце эту мысль, облекает свой образ в пелену представлений о том, как должна вести себя принцесса. И начинает все делать именно так. Она не просто играет роль принцессы, — эта роль становится неотъемлемой составляющей ее образа. Роль может быть сыграна фальшиво, образ жизни — никогда. К этому следует добавить, что принцесса отлично знает: она — лучшая. Потому всегда избирает она. Принцесса не бывает ведомой длительное время — она может лишь играть роль ведомой в союзе, тактично и в меру подыгрывая партнеру. Позиция ведомой противоречит активной социальной позиции.

Попробуем представить все описанное в нашей книге схематично. Попробуем трансформировать все успехи женщин в короткие послания, преобразовать в мыслеобразы, которые можно употреблять, как бальзам для сознания. С той оговоркой, что делать это следует не механически, но сообразно персональной природе. Помня, что эти правила выведены самими женщинами, преуспевшими в организации жизни с принцами. Сделавшими их королями. Итак, начнем.

НАВЕСТИ МОСТЫ МЕЖДУ ВНУТРЕННИМИ МИРАМИ

Как любой человек способен стать выдающимся, так и любая девушка способна превратиться в принцессу. Волшебная палочка всегда в ее руках, просто порой она не знает об этом. Необходимо желать. В один прекрасный день огласить намерения для себя и с того момента вести себя так, если бы преобразования уже свершились.

Всякое позитивное мышление начинается с ответственности за свою судьбу. Женщина, стремящаяся быть автором своей судьбы, осознает, что судьба эта находится в прямой зависимости от образа мышления, от направленности мыслей. Главная идея позитивного мышления, направленного на привлечение партнера, заключается в принципе соответствия облику принцессы. Эту схему превосходно описала знаменитая писательница-эзотерик Дион Форчун. По ее словам, все люди развиваются неравномерно: «В наше время у среднего человека только первые три тела способны к единению — его физическая оболочка, тело инстинктивное и тело эмоциональное. Иными словами, он способен на физическое совокупление, инстинктивное влечение и проявление нежных чувств к своему партнеру, имея весьма слабое представление об интеллектуальной близости». А далее главное, с чем невозможно не согласиться: «Более развитому человеку присущ и этот идеал, если функционирует его ментальное тело, и он будет искать себе жену, у которой жизненные интересы близки его собственным».

Мы можем отбрасывать любое учение, в том числе эзотерическое. Но жизнь убеждает в том, что подлинный принц всегда ориентирован на интеллект. Стало быть, он будет осознанно или интуитивно искать себе половинку, соответствующую его представлениям. Духовно растущая женщина всегда привлекает развитых, духовных, перспективных мужчин; соответственно женщина легкомысленная и фривольная — подобных себе, испытывающих те же вибрации.

Однако важная оговорка, о которой молчит эзотерическая философия, должна быть сделана в пользу сбалансированности образа принцессы. То есть принцесса — не какое-то призрачное эфирное существо, но уверенная в себе индивидуальность, ясно осознающая свои желания и пути персональной реализации. Она попросту обязана быть обаятельной, излучать и тепло, и сексуальность, и интеллектуальный потенциал. Сложно? Разумеется. Но кто сказал, что принцессой быть легко?

Это тот случай, когда нельзя обойтись без надлежащей иллюстрации. Чтобы не повторяться с уже знакомыми образами, упомянем женщину редкого характера — Надежду Мандельштам. Судьбоносная встреча эпатажного, уже известного 28-летнего поэта Осипа Мандельштама и молодой художницы Надежды Хазиной состоялась в киевском ночном клубе для богемы, и 20-летняя девушка повела себя с приглянувшимся мужчиной, как пишет Юрий Безелянский, «дерзко и раскрепощенно», завершив свидание в его гостиничном номере. Шокирующее совращение друг друга? Возможно, они оба этого жаждали. Но, вероятно, все это осталось бы лишь молниеносным фрагментом в их памяти, если бы к женским чарам в какой-то момент не прибавилась магия сильной личности. И Осип Мандельштам вскоре женился, хотя женатым его вообще никто «не мог представить». Таким образом, интимный мир женщины, ее природная красота, физическая привлекательность могут служить лишь инструментом для привлечения первичного внимания, но никак не для решения глобального вопроса — завоевания и удержания сильной личности. Сексуальная энергия может быть превосходным дополнительным стимулом, но никогда — основой союза.

Следует помнить: обычно человек чувствует в одном мире, но мыслит — в другом. Этот разрыв сознания непреодолим и часто порождает страдания. Считается, что самореализация избавляет от страданий. Конечно, это иллюзия. Она минимизирует их и меняет отношение к ним. Уводит из пространства фактов в некое «зазеркалье», создавая индивидуальный механизм восприятия мира и коммуникации с ним.

ПРИОБРЕСТИ НЕОБХОДИМЫЕ ЗНАНИЯ, ВКЛЮЧИТЬ ВОЛЮ

Чтобы стать принцессой, недостаточно мыслить, как баловень судьбы, и театрально играть роль. Нужны, в первую очередь, знания. Те, что порождают интеллектуальную силу, пробуждают ментальное тело. Их можно и необходимо приобрести. Извлекать из признанных книг, получать от верно избранного окружения, выуживать из четко выстроенных жизненных приоритетов. Высекать, подобно искры для будущего огня, из вековой мудрости человечества — из уже имеющихся образов. То есть удачливых успешных гармоничных людей, которые уже прожили жизнь, оставив по себе полезный след. Гений-терапия, предлагаемая автором этой книги, открывает мир поистине дивных возможностей. Гений-терапия, то есть индивидуальная практика использования известных образов, показывает различные действенные пути саморазвития. Опыт даже малообразованных женщин, таких как Коко Шанель, Мэри Беккер-Эдди или Луиза Хей, убеждает, что женщина способна получить необходимые для счастливой и сбалансированной жизни знания в любом возрасте и в любом состоянии своего здоровья.

Подлинная принцесса не позволяет себе оставаться статичной; она всегда динамична. Она действует. Она весело, с задором совершает волевые акты для организации собственного счастья. Они необходимы буквально для всего: для прибавления знаний, для привлечения ресурсов, для излучения красоты и успешности.

Таким образом, мы приходим еще к одной необходимости для принцессы. Подлинная принцесса не позволяет себе оставаться статичной; она всегда динамична. Она действует. Она весело, с задором совершает волевые акты для организации собственного счастья. Они необходимы буквально для всего: для прибавления знаний, для привлечения ресурсов, для излучения красоты и успешности.

РАБОТАТЬ НАД СОБОЙ. РАЗВИВАТЬСЯ, ДОСТИГАЯ САМОДОСТАТОЧНОСТИ

Красота и успешность всегда находятся в самой девушке — она светится ими, она излучает их. И это — также результат образа мышления. Миловидные черты, соблазнительные формы даются в качестве уставного капитала почти каждой девушке, но, вполне естественно, не обеспечивают счастья. Более того, история нередко утверждает, что менее привлекательная девушка, делая ставки на динамичность и развитие, достигает такого уровня обаяния, которое просто не может не привлечь любого интересующего ее мужчину. «Наше тело есть то, что создала мысль», — утверждал индийский мыслитель Вивекананда.

Принцесса знает, что ее боятся потерять, — это краеугольный тест на самодостаточность. Если девушку не опасается потерять ее партнер, значит, она либо утратила свою самодостаточность, либо на пути к этому. В этом случае ей стоит задуматься.

Самодостаточная личность, подобно маленькому солнцу, льет теплые и радостные лучи. Ибо самодостаточность — это владение энергиями. Попробуем расшифровать. Самодостаточность, как правило, имеет несколько составляющих или уровней. Психофизический уровень отвечает за привлекательность принцессы. Его достигают не только в спортивном зале, хотя без тщательного внимания к тонусу тела не обойтись. Не обойтись и без набора женских хитростей — от косметики и прически до стильной одежды. Или создания своего стиля: принцесса ведь существо раскрепощенное, рискованное и азартное. Никто не является для нее авторитетом, никому она не верит слепо, не следует бездумно. Психофизическая красота отражает внутреннее состояние, называемое обаянием. Высшее отражение обаяния называют харизмой. Эта внутренняя привлекательность проистекает из определенной суммы знаний о себе, мире, природе вещей, а также развития способности любить себя и окружающий мир. Не стоит путать такую способность с примитивным эгоизмом, ибо эта любовь глубоко осмысленная, взвешенная. Женщина с тонкой энергетикой, ставя саму себя в центр жизненных приоритетов, при этом способна правильно реагировать на окружающий мир.

Психофизический уровень самодостаточности проверяется свободой. То есть принцесса всегда вольна принимать решения, она свободна. И если она начинает позволять посягать на свою свободу кому-либо (и партнеру в том числе), то теряет харизму принцессы.

Есть и иные уровни самодостаточности, часто не менее важные, — социальный и духовный. Достижение их связано с профессиональной деятельностью женщины, ее способностью играть роль в социуме. Ментальный рост — результат устойчивого намерения и непрестанной работы, работы над собой. Так обеспечивается переход с возрастом на новый уровень, в новый слой загадочности и привлекательности, так проявляются волшебные свойства истинной женщины, хозяйки своего образа и жизненного сценария.

Наконец, принцесса умеет привлекать ресурсы. Ресурсы — это иногда деньги, иногда внезапная, не обязательно материализованная помощь других людей. Ресурсы — это всегда энергия, доброжелательно отданная девушке кем-то. При этом всякий культ ресурсов совершенно недопустим. Достаток не является критерием принцессы. Гала пришла к бедному Дали и сделала его богачом. Вера Слоним вышла за Набокова, когда тот не имел сносной работы. Ни одна по-настоящему выдающаяся женщина никогда не помышляла о богатстве. Оно стало дополнением к счастью. Ресурсы должны течь свободно, без принуждения. Тогда они не ускользают, не приносят вреда. Важным принципом привлечения ресурсов является позитивность мышления. Тот, кто умеет добровольно отдавать, дарить свою энергию, способен ее и притягивать в те моменты, когда эта энергия необходима.

Брак — это не соглашение навсегда. Это скорее обещание расти вместе. Статичность убивает любовь так же, как клетка деформирует психику заключенных в нее птиц или животных. История отношений полов свидетельствует, что наибольшие риски для женщины несет желание, чтобы избранный мужчина ей безраздельно принадлежал — при отсутствии стремления к развитию с ее стороны. Но так не бывает!

Стоит помнить: самодостаточность — обратная сторона самооценки. Брак — это не соглашение навсегда. Это скорее обещание расти вместе. Статичность убивает любовь так же, как клетка деформирует психику заключенных в нее птиц или животных. История отношений полов свидетельствует, что наибольшие риски для женщины несет желание, чтобы избранный мужчина ей безраздельно принадлежал — при отсутствии стремления к развитию с ее стороны. Но так не бывает!

УМЕТЬ РАСПОЗНАТЬ ПРИНЦА. ТРИ МАГИЧЕСКИЕ «Ц»

Подлинная принцесса всегда видит перспективы, распознает потенциального победителя, — в этом принципиальное отличие построения ее мыслительной формулы. Будущего миллионера, генерала или министра — не важно. Но откуда такая необычайная прозорливость?! По правде говоря, это прямое следствие самодостаточности — все мы ищем одинаковые вибрации. Тогда нам есть о чем говорить, тогда мы понимаем, куда можем вместе стремиться.

Все и просто и сложно. Секрет — в обладании знаниями и воле применять их, в ориентации на высшие результаты, в прислушивании к голосу собственного разума. Эти изначальные ориентиры женщина должна расшифровать в будущем партнере. Конечно, она многое воспринимает эмоционально, но коль мужчина в высшей степени рационален, то и принцессе следует научиться ставить себя на его место. Кстати, в пользу приближения к рациональному, аналитическому высказывается именитый семейный психотерапевт Вирджиния Сатир, когда призывает влюбленных больше разговаривать друг с другом до брака.

Рациональным способом выяснения потенциала мужчины может стать формула трех магических «Ц»: Цели, Ценности и Центры (влияния). Если девушка позаботится о выяснении всего того, что заложено в трех «Ц», а затем совершит мысленное наложение на собственную систему миропонимания, то она очень быстро осознает, какая именно модель отношений с данным мужчиной возможна. Например, если Клеопатру интересовала независимость Египта (а значит, создание адекватной военной машины), а Марка Антония — наслаждения и любовь, то совместный проект не мог завершиться не чем иным, как крахом. Если девушку интересует построение успешной семьи, создание высокой цели для своей половинки, а ее возлюбленный бредит только дорогими автомобилями и походами в ночные бары, вряд ли получится сильный союз. Кстати, подлинная принцесса не тратит свою энергию впустую, — когда очевидна бесполезность совместного движения, она уходит. Как минимум, из понимания того, что предназначена более сильному мужчине.

Точно так же женщине важно выяснить ролевую функциональность мужчины. Скажем, если она стремится к самореализации в какой-то сложной сфере, как-то: театр, кино или самостоятельный бизнес, — для нее может оказаться неприемлемым союз с мужчиной, ищущим жену-помощницу. А мужчины — тут не стоит тешить себя иллюзиями — всегда моделируют и просчитывают, как будет вести себя в тех или иных ситуациях потенциальная «половинка».

Вот почему принцесса изначально отказывается от жертвенности.

НЕ ПЕРЕДЕЛЫВАТЬ СВОЮ ПРИРОДУ. ВЫЯСНИТЬ СВОЮ РОЛЬ, ПРИНИМАЯ ЕЕ С БЛАГОДАРНОСТЬЮ

Природа каждого из нас есть сияние неповторимой индивидуальности. Когда личность сформирована, она уже не стерпит насилия. Стоит хорошо различать, где развитие личности, а где насилие над природой. Принцессы ведь бывают разными, сходными остаются только принципы.

Речь о том, что если в голове сформирована модель самостоятельно играющей личности, то не стоит примерять маску смиренной помощницы. Или если идеология взращивания из мужчины-увальня «великого человека» вообще не по душе, не стоит механически использовать принципы жены-матери.

Важным ориентиром тут может стать опыт Вирджинии Вульф с ее способом партнерства. Он сигналит нам: нельзя презреть свои ощущения, но можно найти способ взаимоотношений с мужчиной.

Принцесса делает осознанный выбор… И пусть даже внешне этот выбор кажется значительно удаленным от гармонии — только сама пара способна определить, счастлива она или нет.

Помните, как Майя Плисецкая однажды заметила: «Я могла стать либо матерью, либо хорошей балериной. Сочетание исключено». Это как раз из серии таких выборов. Можно балансировать, но балансирующая женщина всегда в зоне риска.

ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ПРИНЦИПАМИ СЧАСТЛИВОГО СОЮЗА

Принцесса пользуется всеми созданными до нее принципами счастливого союза.

Самодостаточность и сила личности ограждают ее от обид, ревности, злости, разрушительных желаний мести. Они предохраняют от фобии одиночества, покинутости. Уверенность в себе позволяет ей менять мир вокруг себя, экспериментировать, рисковать, действовать.

Принцесса готова к компромиссам. Она гибка в жизни, упрямство — не ее стратегия. Со своим избранником она формирует маленькую, но постоянно действующую в одном направлении команду.

Принцесса признает важность всех сторон жизни союза. В интимной жизни она не менее современна, чем партнер. Но способна смириться с инфантильностью партнера в постели, если твердо верит в его королевское будущее. В то же время самодостаточность воспрещает такой женщине использовать секс в виде разменной монеты в отношениях с партнером. В бытовых вопросах она не теряется, одинаково легко научается жить в аристократической роскоши и в скромных условиях — общение для нее выше абстракций и форм. Она не только сама способна к росту и развитию, но и владеет искусством открывать новые миры своему избраннику. Ибо духовная плоскость в ее жизни составляет фундамент, придающий устойчивость всему зданию.

Для серьезной женщины понятие «энергетическая защита» не является пустым звуком. Она владеет арсеналом средств защиты энергетической оболочки семьи.

И, наконец, главное: принцесса делает ставки на союз. Она не собирается стать одиноко играющей фигурой, пусть и очень весомой. Союз с выдающимся мужчиной — ее идеология, доктрина. Потому что ее миссия — создавать короля. Жить и любить, присутствовать в бытии в рамках женской традиции, когда Инь пластично и естественно соединяется с Ян, создавая божественную притягательность.

НАУЧИТЬСЯ С ВОЗРАСТОМ ПЕРЕХОДИТЬ НА НОВЫЙ УРОВЕНЬ. СТАТЬ КОРОЛЕВОЙ

Наша жизнь обусловлена, мы все когда-нибудь превратимся в прах. Но, зная, сколь короток миг бытия, мы должны еще больше, со всевозрастающим желанием стремиться испытать страсть, любовь, гармонию. Всякий период жизни может быть счастливым, потому-то «осень жизни, как и время года, надо благодарно принимать».

Краткий миг юности, свежести и полноты сил стоит конвертировать в мудрость. Это придает принцессе сил и знаний для того, чтобы стать однажды королевой. Для этого следует научиться трансформировать, видоизменять, корректировать свои цели.

Эта книга содержит немало убедительных примеров таких счастливых переходов. Разве не убедительны образы Елены Рерих, Галины Вишневской или Хилари Клинтон? Разумеется, этому искусству следует учиться, оно — результат особой философии жизни — королевской. Принцесса с самого начала знает, что нет ничего плохого в том, что никому не дано быть вечно молодой. Но когда женщина научается стареть красиво, она остается гармоничной, привлекательной, убедительной, великой. Чтобы понять это, достаточно взглянуть на фотографии, скажем, Лени Рифеншталь в возрасте 100 лет, Натали Дроэн в возрасте 88 лет или Майи Плисецкой в возрасте 87 лет.

Отличительное свойство королевы: она всегда знает, чего хочет, она ясно представляет конечную цель.

УМЕТЬ ДЕЙСТВОВАТЬ АСИММЕТРИЧНО

Это удел выдающихся натур. Людей, которые не разучились думать. Когда нелинейно поступает мужчина, он способен выиграть сражение. Когда парадоксальное мышление развивает в себе женщина, она вырастает до колдуньи, вооруженной арсеналом непредсказуемой магии.

Асимметричные действия в отношениях — это высшая математика, основанная на исключительной уверенности в себе. Нестандартный подход проявляется не столько непосредственно в амурных делах, сколько в поиске уникальных способов организации жизни. Например, удаление в закрытое и неприступное пространство Гималаев — загадочный для всего мира, но тщательно продуманный подход семьи Рерих. Создание своеобразного кокона в Монтрё — личное решение четы Набоковых. Жизнь-путешествие Дюрантов с суперидеей книги в сердцевине — это их новый стандарт. Так же, как бегство из страны, — великолепный ответ Галины Вишневской на блокирование профессиональной деятельности мужа (а заодно и средство сохранения его статуса короля). Таких неподражаемых примеров сотни, и всякий раз за ними легко отыскать тень женщины. Покровительницы, жрицы, ангела-хранителя.

ОВЛАДЕВАТЬ ИСКУССТВОМ СОЗДАНИЯ КОРОЛЯ

Кроме терпения и неизменного ободрения, женщинам стоит вникнуть в психологию деятельности своего избранника. Для этого не обязательно понимать все ее детали. Важнее то, что находится на стыке деятельности с другими областями знаний. Важнее понимание функциональных перекрестков. Например, жена политика (дипломата, менеджера) прекрасно работает с окружением. Стоит лишь вспомнить арсенал деятельности Жаклин Кеннеди, Элеоноры Рузвельт или Хилари Клинтон. Жена ученого или представителя специфической деятельности способна помогать преодолевать трудности текущего момента. Тут могут помочь такие образы, как Маргарет Бор или Клара Джейн Брайент (жена Генри Форда), которые ничего не понимали в физике и автомобилестроении, но очень много сделали для продвижения своих мужей. Конечно, высший пилотаж — это креативные идеи. Как у Галы, Лу Андреас-Саломэ или Елены Рерих. Но порой мужчине достаточно, чтобы кто-то ежедневно убеждал его в гениальности и способности создавать шедевры, независимо от личного понимания предмета. Скажем, Вера Набокова знала мир литературы лучше, чем отличный автомеханик — двигатель. А вот Мерседес Барча Пардо, ставшая женой нобелевского лауреата по литературе Габриэля Гарсиа Маркеса, вообще ничего не смыслила ни в издательской кухне, ни в таинстве производства сногсшибательных текстов для бестселлеров. Но обе добились сходного результата.

На самом деле абсолютно не важно, чем профессионально занимаются мужчина и женщина, скрепившие свои отношения печатью союза. Важно только желание мужчины стать выдающимся и желание женщины, чтобы ее избранник добился успеха. Голос интуиции всегда подскажет путь.

Есть и другие формулы. Скажем, когда женщина сама (вместе с мужем) осваивает направление деятельности, и партнер берется за некое смежное направление, прямо связанное с ее полем. Например, в союзе Роберта и Мелани Саш в совместно созданной аюрведической компании мужчина стал основным разработчиком оборудования, но идея компании принадлежала женщине. Похожий пример есть в жизни создательницы косметических препаратов Эсте Лаудер. Или в жизни Вирджинии Вульф, создавшей вместе с мужем (и для мужа) издательство для продвижения и продажи своих книг.

На самом деле абсолютно не важно, чем профессионально занимаются мужчина и женщина, скрепившие свои отношения печатью союза. Важно только желание мужчины стать выдающимся и желание женщины, чтобы ее избранник добился успеха. Голос интуиции всегда подскажет путь.