Великие князья Великого Княжества Литовского

СИГИЗМУНД КЕЙСТУТОВИЧ (1432—1440)

За всю историю Великого Княжества Литовского, Русского и Жемайтского не было такого одиозного правителя, как Сигизмунд Кейстутович. 24 октября 1432 года после переворота Сигизмунд, младший брат Витовта, был коронован великим князем литовским. Началось правление «жестокого и насильственного человека, убийцы собственных подданных, который много невинных людей разными мучениями лишил жизни», — так оценил его правление не менее жестокий человек великий магистр Пауль фон Росдорф.

Волей исторических перипетий Сигизмунд стал великим князем, это был слепой выбор истории. Ничем выдающимся не отличался Сигизмунд, не проявил ни политического, ни военного дарования. Жалкая тень великого Витовта. Если что и совершил он героического, то это согласие быть заложником за Витовта у крестоносцев. А так, получив после своего освобождения из неволи в 1405 году Стародубское княжество, тихо жил в нем и ни на что не претендовал.

Редко его имя называлось в летописях, да и о чем было писать про него. Большого политического влияния Сигизмунд не имел.

О Сигизмунде вспомнили, когда поляки задумали убрать с великокняжеского посада Свидригайлу. Королевский совет вызвал Сигизмунда из Стародуба в Краков и предложил стать великим князем с условием ленной зависимости от польской короны и передачи Польше Подолья, Волыни и Киева. Сигизмунд без сомнений согласился.

Когда переворот произошел, в Кракове не скрывали радости: польский ставленник на великокняжеском посаде. Ягайло, который не одобрял переворот, 1 сентября признал Сигизмунда великим князем литовским, хотя себя по-прежнему титуловал верховным князем Литвы. Сигизмунд в Городно 15 октября 1432 года поклялся польскому посольству во главе со Збигневом Олесницким, что Великое Княжество подчинится Польше, и передал ей Подолье. После его смерти все Великое Княжество перейдет к Польше, только Трокское княжество останется во владении его потомков. Позже Городенский договор 3 января 1433 года утвердил Ягайло.

В начале правления Сигизмунда его сторонники находились в эйфории. Орденский посол Ганс Балг писал о настроении Сигизмундовых подданных: «Все они пылают ненавистью к Свидригайле и радуются, что великим князем стал Сигизмунд Кейстутович, который сразу вернул многим их былые владения и уделы. Этим завоевал он любовь своих подданных, которые единодушно восклицали: «Вот как милостиво поступает с нами господарь наш: этого никогда б не сделал Свидригайло; и мы готовы положить за него животы свои». И это было правдой: «Мы все охотней согласимся пролить до последней капли нашу кровь, чем признаем вновь Свидригайлу», — заявили сторонники Сигизмунда.

Но, несмотря на такую поддержку, Сигизмунд не чувствовал себя уверенно, понимал, что он узурпатор. У Свидригайлы оставалось немало приверженцев, особенно среди православных. Не случайно, что довелось силой брать Городно и Берестье, а русские земли Великого Княжества вовсе не признали его власти и поддержали Свидригайлу.

Чтобы отвадить от Свидригайлы православных и «чтобы в будущем между обоими народами не было разницы или какой-нибудь неровности, которой можно наносить вред государству, чтобы все были утешены одинаковыми милостями, единодушно и согласно, с одинаковым старанием и постоянством, заботились о добре и расцвете государства, старательно и верно исполняли волю короля Ягайлы и брата его, великого князя Сигизмунда», король выдал привилей о сословном равенстве католических и православных феодалов. Православным феодалам гарантировались самостоятельное владение своими наследственными и пожалованными имениями, право жен и детей получать в наследство земельные владения, вступать в гербовые братства с католиками, но в политических правах православные феодалы не были уравнены с католическими. По-прежнему государственные уряды в Виленском и Трокском воеводствах доставались католикам, что, понятно, не могло удовлетворить православных феодалов. 15 октября 1432 года Сигизмунд в Городно обнародовал этот привилей. Но даже эта уступка не отвратила от Свидригайлы православных. Крутой нрав Сигизмунда, жестокая расправа над политическими противниками, измена интересам Великого Княжества раскрыли многим глаза на личность нового правителя. Он был только марионеткой в руках Ягайлы, который за него выдавал привилей, присвоив великокняжескую прерогативу. А за Ягайлой стояли поляки, мечтавшие покончить с Великим Княжеством и присоединить его земли к Польше. Для сторонников Свидригайлы Сигизмунд был изменником. Они приглашали Свидригайлу в Вильно взять «наследство отцовское».

Ягайло не приехал в Великое Княжество Литовское обнародовать привилей и не присутствовал на коронации Сигизмунда, как бы хотел остаться в стороне от назревавшей гражданской войны и показать, что не одобряет переворот. Встревоженный Сигизмунд послал в Польшу Яна Гаштольда просить помощи, хотя в Вильно и стоял польский гарнизон.

Свидригайло довольно быстро, за два месяца, собрал большое войско. Его составили полочане, смоляне, тверяне. На помощь Сигизмунду король Ягайло прислал войско. В октябре 1432 года Свидригайло двинулся в Литовскую землю. Против Сигизмунда при великокняжеском дворе возник заговор, но он был раскрыт. Трокский воевода Монивид и маршалок Румбольд со своими приверженцами поплатились жизнью, а жемайтский староста Михаил Кезгайло и вилькомирский староста Шедибор были брошены в заточение. Все они были не только верными сподвижниками Витовта, но и приходились ему родственниками. Тем не менее за власть Сигизмунд принес в жертву и своих родственников, и память Витовта, предав его политику и дело всей жизни своего великого брата. Желая получить поддержку римской курии и Ордена, Сигизмунд провозгласил себя борцом за католичество против Свидригайлы, желавшего «схизматизировать» Литву. Забыл и о привилее Ягайлы о равных правах православных и католиков и готов был разжечь огонь религиозной войны.

Тем временем подольский наместник князь Федор Несвижский 30 ноября возле села Копестрин на реке Морахве подстерег польское войско и, когда оно переправлялось через реку, напал на него. Поляки были разбиты. Было освобождено Восточное Подолье. Эта победа вдохновила Свидригайлу. Он подошел к Вильно, но штурмовать столицу не стал, а отступил в Ошмяны. Дальнейшие события «Хроника Быховца» передает так: «И князь велики Жыгимонт приде з Вильни з литовской силой,[53] в семи тысячах. И бысть им бой месяца декабря осьмого дня в понедельник. И поможе Бог великому князю Жыгимонту, и побегли князи и бояре великого князя Свидригайловы». О сокрушительном поражении Свидригайлы пишет также польский хронист Матей Стрыйковский и называет число его потерь — 10 тысяч убитых и 4 тысячи пленных. Вместе с тем документы свидетельствуют об ином. Нет оснований приписывать Сигизмунду победу в Ошмянской битве, хотя в письме к великому магистру он и убеждает, что Свидригайло разбит и, только благодаря наступившей темноте, убежал. Но и Свидригайло приписывает победу себе и также убеждает магистра, что «он не потерял в битве и двадцать добрых воинов, и пусть неприятель хвалится успехами своими сколько хочет: против одного русского воина, оставшегося на поле, легло шесть воинов». Так что если Свидригайло и не победил Сигизмунда, зато не был разбит и по-прежнему находился в Литве, а Сигизмунд спрятался в Вильно. Только в конце января 1433 года, не дождавшись помощи от ливонских рыцарей, Свидригайло вернулся в Полоцк. Ливонские же рыцари в это время занимались привычным для себя опустошением Жемайтии, откуда вывели три тысячи невольников. Сигизмунд закрыл глаза на разбойническое нападение ливонских грабителей и сделал вид, что произошло оно по недоразумению. В письме великому магистру Росдорфу он заискивающе извиняется перед ним: «Это нападение было, как мы думаем, без твоего ведома, уже наши хотели мужественно ударить, мы их удержали, помня о существующем между нами союзе». Сигизмунду нужен был мир с Орденом, чтобы обеспечить себе спокойный тыл, и в жертву он приносил несчастных жемайтов. Тут он не был оригинальным, так поступил и Витовт. Своего он достиг. Ослабленный вторжением в Пруссию чешского войска, Орден 21 декабря 1433 года в Лельчице заключил мир с Польшей и ВКЛ, точнее с Сигизмундом и подвластной ему частью Великого Княжества. Ливонская ветвь Ордена осталась верной Свидригайле. Переменили свое отношение к Свидригайле и жемайты и готовы были поддержать его.

На это время выпадает попытка Свидригайлы заключить перемирие. Сигизмунд утопил в реке его послов (такая же судьба ждала и его послов к Свидригайле). Утопил он послов и Свидригайлы к Ягайле, которых король выдал ему. Ни великий князь Сигизмунд, ни король Ягайло не хотели мириться со Свидригайлой. Братоубийственная война не прекратилась.

Но положение Сигизмунда было непрочным. Народ толпами бежал к Свидригайле. По сообщению крестоносцев, польский гарнизон в Вильно находился в страхе, сам Сигизмунд обезумел, боясь, что поляки оставят его. Сигизмунд не обезумел, а вот покой утратил. Может, и не представлял он, сколько тревог и забот принесет ему великое княжение. Он жестоко расправлялся с подозрительными людьми. Даже верные сподвижники и те боялись Сигизмунда. Держался он только благодаря оружию и деньгам поляков (задолжал им 100 тысяч коп грошей), поэтому понятно его унижение перед Ягайлой. «Брат ваш младший, великий князь Сигизмунд челом бьет», — так раболепно кланялся он в грамотах Ягайле, чего не позволял себе Витовт.

Второй поход Свидригайлы в Литовскую землю произошел в августе 1433 года. Напуганный Сигизмунд спрятался в глухих лесах. Свидригайло минул Вильно, подошел к Ковно и взял город штурмом. По его приказу был уничтожен польский гарнизон. Был взят замок Кранве, его Свидригайло передал ливонцам. Как выяснилось, жемайты не желали поддерживать его. Поэтому князь, обремененный «большим полоном»* повернул назад. По дороге он взял Крево, сжег Заславль и Менск, «много волостей и сел попленивши и зла не мало сотворывшы в Литовской земли», — писала «Хроника Быховца». Так оно и было, после себя Свидригайло оставлял пепел. Сигизмунд слезно жаловался в письме к Ягайле: «Земля наша опустошена по их (Свидригайло. — Авт.) причине, все подданные города у нас отобрал, а также мед, серебро, куницу и всякую дань. Не знаю, с чем придется до зимы жить». Удары русских полков Свидригайлы были куда более чувствительными и грозными, чем тевтонские, и если б не поляки, Сигизмунд не удержался бы на престоле.

Но и положение Свидригайлы также было нелегким. Орден и Польша заключили мир, и теперь поляки могли перекинуть на помощь Сигизмунду новые войска. А сам Сигизмунд боялся согласия между Свидригайлой и Ягайлой. Старый король, чувствуя вину перед братом, готов был помириться с ним. «Правда и горькая правда, что Свидригайло очень виноват, но моего родного брата не могу осудить, не перенести на сердце моем того, чтобы желать ему великих обид. Богу и его суду отдаюсь, чтобы исправил сердце нашего брата или неисправленного наказал. Что касается меня, то, пока живу, не перестану быть его братом и любить его как родного брата», — признавался Ягайло. Поэтому Сигизмунд и встревожился. На совете со своими сообщниками он даже заплакал: «Хочу, чтобы король нас сам покарал, когда его такая воля, чем нас ему выдал, если согласие с ним совершает. Если даже Бог хотел бы этого согласия со Свидригайлой, то мы этого не допустим, и за те обиды безмерные, на себя принятые, отомстим, ибо земля наша через их опустошена». Месть ослепила Сигизмунда. На предложение короля помириться со Свидригайлой он ответил отрицательно. Сигизмунд готов был сражаться до победы. Он подтвердил 27 февраля 1434 года Городенский договор 1432 года с Польшей только ради того, чтобы заполучить польскую помощь. А 6 мая выдал общеземский привилей, желая «наши земли Литовские и Русские упорядочить и дела их привести в наилучшее состояние и исполнить это с Божьей помощью по мере наших сил», который уничтожал неравенство и разделение католических и православных феодалов.

Главной заботой Сигизмунда было покончить с междоусобной войной, а для этого нужно было реально наделить православных равными правами с католиками. «Желаем также, чтобы между народами этих земель не было никакого раздора или ненужного ущерба в будущем, чтобы не ухудшалось состояние названных земель, но чтобы они пользовались равными милостями и тем наиболее горячо и настойчиво стремились всегда к единению душ и помогали сохранению наиболее счастливого состояния этих земель, чтобы они наиболее верно служили и были послушны нам». Сигизмунд обещал феодалам не карать их по доносу или по тайному обвинению (прежде они должны быть изобличены в публичном суде), освободить их крестьян от государственных налогов, а сами феодалы смогут свободно владеть наследством. «Кроме того, соглашаемся и разрешаем, чтобы князья и бояре русские носили и пользовались гербами или знаками шляхетства так же, как и литвинские, но причисляются они к названным знакам через посредство литвинов после получения согласия от братьев по своей генеалогии из Королевства Польского». Подтверждались прежние грамоты, привилегии и милости, пожалованные церквам, князьям и боярам. Но вот равные права с католиками занимать государственные уряды вновь не дал православным. Такая половинчатая уступка не могла подкупить православных феодалов, сторонников Свидригайлы. Этот важный документ подписали виленский кастелян Остик, Гедыголд из Вишнева и некто Бергал Ходков из Давнельтова — люди из незнатных родов. Великий князь Сигизмунд больше доверял безродным, но преданным ему, чем родовитым, но ненадежным.

Несмотря на все предпринятые Сигизмундом шаги, казалось, фортуна отвернулась от него. 31 мая 1434 года умер его опекун — польский король Ягайло. Королем Польши стал сын Ягайло — Владислав, который «оказывал более приязни» своему родному дяде, чем Сигизмунду.

Да и римский папа Евгений IV склонялся на сторону Свидригайлы, обещавшего привести православную церковь в своих землях к церковной унии. Поэтому в своих буллах папа титуловал его великим князем. По-прежнему благосклонным к Свидригайле оставался император Сигизмунд I, называвший его «дорогим братом». Сигизмунд понимал, что время работает против него. Политическая ситуация в Европе складывалась в пользу Свидригайлы. Нужно было скорее победить своего противника. И на счастье Сигизмунду, тот совершил роковую ошибку. Узнав, что митрополит Герасим участвовал в заговоре против него, Свидригайло жестоко расправился с владыкой, сжег его на костре в Витебске. Влияние и популярность Свидригайлы среди православных резко упали. А не была ли вся история с митрополитом провокацией Сигизмунда? Заговор раскрыли, и Герасима схватил бежавший от Сигизмунда Георгий Бутрим. Может, он был специально послан Сигизмундом для инсценирования заговора среди Свидригайловых сторонников? Если наша догадка верна, то Сигизмунд добился своего. Положение Свидригайлы усугублял и страшный голод, охвативший Полоцкую и Смоленскую земли. Да и во всем государстве после разорительных походов Свидригайлы наступила разруха. «И много лиха того лета учинилося во всей земле Литовской, и много пролития крови сталося, брат брата роженого убивал, и моры были сильные. О таковом страху люди старые не могут памятовати», — сообщает летописец. Обе воюющие стороны обессилели.

Встревоженный Сигизмунд жаждал быстрой победы над противником. Он лично повел войско под Витебск на резиденцию своего врага. Город он не взял и отступил назад. Единственной его удачей было пленение Свидригайловой жены. Княгиню Анну Сигизмунд заточил в тюрьму. Сам папа римский Евгений IV просил князя освободить несчастную женщину. «Самые языческие завоеватели, взяв города, жалели жен и отпускали их с почетом в свои дома: тем более обязаны это делать правители христианские», — писал в булле папа. Но Сигизмунд не послушал папу. Вероятно, польский ставленник был более жестоким, чем «самые языческие завоеватели».

Решающая битва между враждующими князьями произошла 1 сентября 1435 года возле Вилькомира. Войско князя Свидригайлы состояло из полков смолян, киевлян, полочан и ливонских рыцарей во главе с ливонским магистром Франком Керсдорфом. Командовал войском князь Сигизмунд Корибутович, бывший когда-то наместником Витовта в Чехии. Он вернулся в Литву с отрядом гуситов и примкнул к Свидригайле. Сигизмунд имел 12 тысяч поляков и отряды своих приверженцев, которые возглавил его сын Михаил Сигизмундович — как и отец, человек коварный и хитрый. И победы он добился вероломством. Свидригайло, посчитав, что размокшая от дождей местность не подходит для битвы, решил отвести войско ближе к Вилькомиру. Этим и воспользовались Михаил Сигизмундович и польский предводитель Яков Кобыленский: они напали на отходящее войско. Свидригайло не успел перестроить ряды и встретить врага лицом к лицу. А паника, начавшаяся среди воинов Свидригайлы, закончилась сокрушительным поражением. Только Сигизмунд Корибутович с гуситами, укрывшись за возами, поставленными в круг, продолжал биться. Сопротивление Корибутовича дало возможность Свидригайле с 30-ю всадниками убежать. Сам он в битве потерял и коня, и оружие, а если бы не убежал, то мог потерять и жизнь. Куда большие потери понесли ливонцы. «Было убито 12 тысяч человек знатных и благородных воинов. Никогда еще раньше не было в Ливонии такой потери, через что Ливония очень ослабла», — признается орденский хронист Рюссов. Теперь Свидригайло лишился последнего союзника. Погибло множество его верных сподвижников: князья Данил Гольшанский (его отец держался Сигизмунда и был казнен Свидригайлой), Ярослав Мстиславский, Михаил Вяземский, Ярослав Тверской — и «других князей и бояр, и немец много побили». Вилькомирское поражение было катастрофой для всего Великого Княжества, но Сигизмунд этого не понимал. Он восславил братоубийственную резню, возведя на поле битвы храм. Само название селения, что возникло вокруг храма, — Побойск свидетельствует об отношении народа к кровавому триумфу Сигизмунда. Это было жестокое побоище.

Окрыленный Сигизмунд перешел в наступление. Михаил Сигизмундович шесть недель осаждал Витебск и не взял его. Сигизмунд послал новое войско на Полоцк, но и полочане защитили свой город. Зато под его власть перешли Орша, Смоленск, Брянск, Новгород-Северский, Стародуб, Киев. Свидригайло с помощью татар вернул Брянск, Новгород-Северский, Киев. Но судьба войны и самого Свидригайлы решалась на Полотчине. Великий князь Сигизмунд был настолько зол из-за сопротивления Полоцка и Витебска, что приказал утопить полоцких и витебских послов. В 1437 году полочане и витьбичи, «не видя себе ни от кого помощи», признали Сигизмунда своим правителем, который подтвердил их прежние привилегии и вольности. Для Свидригайлы это был тяжелый удар. Он еще владел украинскими землями, но, как точно заметил украинский историк Михаил Грушевский, они являлись аннексированной провинцией, властной державой были земли литовские и белорусские. Поэтому «Хроника Быховца» и указала: «И начал велики князь Жыгимонт княжити в великом княжению на Литовском и на Русском».

Свидригайло понял, что проиграл войну, и 4 сентября 1437 года признал себя вассалом польского короля, получив во владение половину Волыни с Луцком с условием перехода их к Польше после его смерти. Но Сигизмунд по-прежнему не желал мириться со Свидригайлой. «Знаю я хорошо Свидригайлу, старость его бешенства не смирила. Еще тот самый дух его оживет; даже жизнь его опасна для Литвы, когда вернется в нее, вновь страшно запылает война». Ради польской поддержки Сигизмунд 6 декабря 1437 года вновь подтвердил, что Великое Княжество Литовское после его смерти перейдет к Польше, но поляки не должны поддерживать Свидригайлу: за это был отдан Сигизмунду Луцк. Против примирения со Свидригайлой выступила перед королем Владиславом и великокняжеская рада во главе с виленским воеводой Довгердом, трокским — Лелюшем, князьями Ольгердовичами — Олелькой Владимировичем и Семеном Ивановичем Слуцким. От упоминания о мире с «клятвоотступником», по словам рады, «всем нам сердце замутилось, друг друга не видим есмо во слезах», поэтому они требовали не заключать мирного договора со Свидригайлой. Их понять можно: боялись мести Свидригайлы. Этот страх перед ним станет препятствием для Свидригайлы к возвращению на великокняжеский посад.

В конце 1438 года волынские бояре перешли на сторону Сигизмунда. Сдался ему и Киев. Сигизмунд победил, но ценой уступок суверенитета ВКЛ Польше. Как оказалось позже, с таким положением он не согласился. Война со Свидригайлой показала, насколько мощное движение за самостоятельность Великого Княжества Литовского против Польши. С этим невольно надо было считаться.

Недолго правил после победы Сигизмунд. Он стал еще более подозрительным. Когда видел двух разговаривающих человек, приказывал арестовывать их. Одно слово, которое противоречило в их показаниях, могло стать смертельным приговором. Поэтому он приближал к себе безродных слуг, раздавал им имения феодалов «...и сильные окрутенства[54] чынил подданным своим».

Зависимость от Польши стала тяготить Сигизмунда, он желал быть полновластным правителем Великого Княжества Литовского. Теперь заявлял полякам: «Никогда мы не были ничьими подданными. Великое Княжество, пока живет людская память, никогда не было никому подвластно, и мы держим его не с рук поляков, а занимаем посад от Бога наследственным правом после наших предшественников. По смерти нашего брата вечной памяти Витовта оно по праву перешло к нам, как на правдивого наследника, и мы на этом посаде с Божьей помощью никого, кроме Бога, не боимся». Все же к решительному разрыву с Польшей Сигизмунд был не готов, более того, 31 октября 1439 года он вновь подтвердил Городенский договор. Но, как оказалось, политика по принципу «и нашим, и вашим» была пагубной для Сигизмунда. Жестокий со слабым, он терял уверенность и смелость перед сильнейшим. Долго колебался, заключать ли союз с Тевтонским орденом и Священной империей против Польши, и так не заключил его.

Политика Сигизмунда не одобрялась его приближенными. Даже сын Михаил и тот был против антипольских настроений своего отца. В такой вот ситуации Сигизмунд решил созвать сейм. По государству поползли слухи, что на сейме великий князь хочет «всю шляхту выстинати и выкоренити». Против Сигизмунда возник заговор. Возглавили его виленский воевода Ян Довгерд и трокский воевода Петр Лелюш. Они втянули в заговор князей Ивана и Александра Чарторыйских и Олельку Владимировича. 20 марта 1440 года Александр Чарторыйский и киевский боярин Скобейко привели к Трокам обоз с сеном. Под сеном на каждом возу спряталось по пять воинов. Стража ничего подозрительного не заметила и пропустила обоз в замок. Заговорщики разоружили стражу и овладели замком. Сигизмунд в это время молился в опочивальне за закрытыми дверями. Чарторыйский увидел во дворе прирученного медведя. Он не раз был свидетелем, как тот скребся в двери княжеских покоев и Сигизмунд впускал его к себе. Князь поскреб в двери. Обманутый Сигизмунд открыл двери и застыл от неожиданности. В часовню ворвались заговорщики и окружили великого князя. Растерянный Сигизмунд стоял перед ними и слушал, как Чарторыйский говорил о его преступлениях, что собирается он на сейме «всих князей и панов и весь рожай шляхецки выкоренити и кров их розлити, а псю кров хлопскую поднести». После прозвучал приговор: «Што еси был наготовал князем и паном и всим нам питии, тое ты тепер пий один». Тогда Скобейко схватил вилы, которыми поправляли дрова в камине, и ударил ими великого князя по голове. Сигизмунд мертвым упал на пол. Так закончил жизнь правитель, развязавший гражданскую войну в Великом Княжестве Литовском. Войну, принесшую опустошение и разруху державе. Из-за его политики пресмыкания перед Польшей Великое Княжество потеряло исторический шанс стать королевством.

И когда после Александра Чарторыйского приговорили к изгнанию, его брат Иван написал великокняжеской раде: «Не наказания заслуживает убийца Сигизмунда, но награды и почести: ибо убил тирана, жестокую тварь и всякого добра отчизне неприятеля, того, кто много имущества у католиков забрал, много панов мечом жизни лишил без никакой причины, который по науке вещунов все свои деяния делал, собак выше людей ценил, хлеб у подданных забирал, чтобы они быстрее умирали с голоду, и тот хлеб прятал в свои закрома; а что в закрома и склады не мог поместить, скармливал коням; которого подлость, кровосмешение, чужеложество, грабеж, мародерство происходили каждый день». И видно этими словами история вынесла Сигизмунду справедливый приговор.