Великодушный русский воин

ЗАГАДКА ДЛЯ ПОТОМКОВ

Шёл июль 1812 года… Скоро месяц, как огромные полчища Наполеона, покорившего уже многие страны Европы и мечтающего стать «господином мира», продвигались в глубь России. Наполеон спешил, хотел воспользоваться внезапностью нападения и поодиночке разбить разобщённые русские армии…

Раевский сидел на плаще, положив бумагу на походный барабан, и, щурясь от яркого июльского солнца, составлял донесение: «Единая храбрость и усердие российских воинов могли избавить меня от истребления против превосходного неприятеля… Все были герои».

День клонился к вечеру, но жара не спадала. Николай Николаевич расстегнул мундир и огляделся. Дымящееся поле сражения. Стонущие раненые. Как не похоже это на мирную картину, представшую перед ним ранним утром. Какая тишина стояла над пестреющим цветами лугом… Медленно текла узкая речушка, перегороженная небольшой Салтановской плотиной. С холма видны были соломенные крыши деревеньки Дашковки.

Но приказ, полученный генералом, не располагал к созерцанию сельских пейзажей. Его 7-й пехотный корпус должен был хотя бы на несколько часов задержать наступление Даву — одного из лучших французских маршалов.

Раевский решил обмануть французов: первым завязать бой, чтобы те подумали, будто перед ними основные силы, отвлечь внимание и дать возможность соединиться двум русским полководцам — Багратиону и Барклаю-де-Толли.

Хитрость Раевского удалась. Французы попались на удочку. На подмогу им приходят всё новые и новые полки. А ему-то откуда ждать подкрепления?! Казалось, синим мундирам не будет конца. Неприятель час от часу усиливался. Солдаты Смоленского полка стали медленно отходить назад. Было ясно: ещё чуть-чуть — и бой будет проигран.

И тут в самый страшный, переломный момент сражения, случилось невероятное. Сам Раевский примчался на передовые позиции. С ним были оба сына. Шестнадцатилетний Александр всё порывался отобрать у знаменосца полковое знамя, чтобы идти с ним в бой.

Спрыгнув с коня, Раевский выхватил из ножен генеральскую шпагу и, держа за руку десятилетнего Николая, ринулся к солдатам.

— Вперёд, ребята! — мощным голосом, заглушая грохот орудий, вскричал он. — Я и дети мои с вами!

Закалённые бойцы, казалось, всё знающие о ратных подвигах, были потрясены. Сам командир идёт впереди пехоты, готовый пожертвовать сыновьями ради победы…

— У-р-р-а-а! — и тёмно-зелёные шеренги русских бросились в атаку.

Началась жестокая рукопашная схватка. Грозный вид решительно надвигающихся русских солдат устрашил противника. Маршал Даву, по-прежнему считая, что неподалёку свежие русские полки, отдал приказ отступать.

А тем временем армия Багратиона, никем не замеченная, уже переправилась через Днепр и двинулась на встречу с Барклаем-де-Толли.

Мгновенно разнеслась по России, обрастая новыми подробностями, история сражения у крошечной Салтановской плотины.

Художники спешили изобразить генерала с сыновьями перед рядами войск, поэты наперебой посвящали ему стихи.

Сергея Глинку подвиг генерала Раевского вдохновил на такие строки:

Понемногу поток прославлений, похоже, стал раздражать генерала. И по сей день нам остаётся только гадать, что же произошло на самом деле. Потому что спустя некоторое время Раевский решительно отрицал весь этот эпизод: «Правда, я был впереди. Солдаты пятились, я ободрял их… Но детей моих не было в ту минуту. Младший сын собирал в лесу ягоды (он был тогда сущий ребёнок, и пуля прострелила ему панталоны); вот и всё тут, весь анекдот сочинён в Петербурге».

Но молва ширилась. И что бы ни говорил «великодушный русский воин», легенда о его подвиге жива до сих пор.