Великое рок-н-ролльное надувательство-2

VI

Паника, охватившая кремлевскую элиту после осенне-зимних украинских событий 2004 года, была бесстыдно откровенной. Как известно в 1949 году тогдашний министр обороны Джеймс Форрестол выбросился из окна с криком «Русские идут!» Так вот зимой 2005 года складывалось впечатление, что если бы в Кремле (или на Старой площади) появилась большая группа строительных рабочих в оранжевых тужурках, из окон административных зданий посыпались бы, словно на картине Магритта, самоубийцы в дорогих костюмах. Сейчас уже не столь важно, откуда исходила та паническая волна — с самого ли верха или же ее искусно поднимала политтехнологическая братва, предвкушая распил денег, выделенных на борьбу с «оранжевой угрозой» — важно, что волна поднялась. А тут еще — очень ко времени — и «льготные волнения», которые напомнили обитателям Пентаграммы о том, что народ может однажды оторваться от созерцания Петросяна и стать субъектом реальной политики.

Неважно и то, что (как заметили многие трезвые аналитики) Майдан был скорее специфическим украинским римейком августа 1991-го, чем пророчеством будущих кремлевских бед — у страха, как известно, глаза велики. Так или иначе, началось тревожное вглядывание в оранжевую бездну, в ходе которого не могла не обнаружится серьезная мобилизирующая функция, которую сыграла в период «стояния» популярная музыка. Вот тут-то власть и вспомнила впервые за долгое время про этот «дурацкий рок», который, оказывается, может что-то сделать и сейчас, а не только в те стародавние, ушедшие обкомовские времена.

Мысль власти определялась тупым бандитским прагматизмом: раз Сердючка не помогла Януковичу, а Вакарчук помог Ющенко — вакарчуки должны стать нашими (поскольку сердючки таковыми являются по определению — точнее, по факту выплаты гонорара) Комсомолец (и гебешник) как дрессированный медведь умеет делать только то, чему его однажды учили. Память услужливо подсказала решение: нужно срочно организовать кремлевский рок-клуб.

Нельзя сказать, что буквально всех туда пришлось затаскивать силком — некоторые стареющие рокеры, чувствуя поредение слушателей и уменьшение гонораров, рвались к престолу сами. В частности, Борис Борисович Гребенщиков — большой любитель Кремля и карамели, незадолго до этого награжденный орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени.

Очевидцы утверждают, что «посол рок-н-ролла» ждал от «неритмичной страны» гораздо большего — звания народного артиста или там Госпремии. Но в день юбилея ему принесли в гримерку обидное наградное свидетельство и небольшой белый конверт без опознавательных знаков. Открыв влажными от волнения пальцами конверт, юбиляр обнаружил в нем фото, на котором где-то в недрах лондонского ресторана его обнимал за пьяные плечи Борис Абрамыч Березовский, а Ахмед Халидович Закаев подливал в стакан виски. Наивный автор «Поезда в огне» имел теперь дело не с возвышенным полковником Васиным, а с мелкими мафиози, взращенными на Марио Пьюзо и на бессмертной максиме «Мы помним все и редко прощаем».

Так или иначе жалкие остатки «легенд русского рока» удалось к весне 2005 — кого посулами, кого угрозами — стащить перед светлые очи Владислава Суркова на анекдотическое совещание, по которому впоследствии не прошелся только ленивый. Встреча помощника вождя с мастерами искусств в сухом остатке свелась к двум историческим решениям: созданием продюсерского центра на площади Ильича и обещанием установить квоту на радио и телевидении на ротацию русского рока в ущерб попсе. Второе решение к счастью так и не было выполнено (тут Большая Политика столкнулась с единственным более значимым, чем она сама, фактором в РФ — Большим Баблом). Центр же начал свое бесславное существование. Очень скоро выяснилось, что никто из музыкантов, кроме разве уж совсем молодых и совсем продажных, не желает подписывать странный контракт, в котором одним из пунктов стоит неучастие в концертах и мероприятиях, не одобренных продюсерским центром. Причем вовсе не из-за высокой идейности, а из простого понимания, чем такая кабала светит в долговременной перспективе.

Без работы, впрочем, центр не остался. Кроме снабжения слетов нашистов и младоросов халявными концертами звезд за государственный — то есть, за наш с вами — счет, у него нашлась еще одна достойная задача.

Следует понимать, что в глубине своей птичьей душонки комсомольские цыплята всегда подсознательно завидовали рокерам. Еще бы! Это отребье оттягивалось в полный рост, пока они большим коллективным Молчалиным изображали умеренность и аккуратность в приемных партийных дедушек-Фамусовых. И, разумеется, девчонки — по крайней мере, самые симпатичные и отвязные — смотрели ясно в чью сторону. Теперь, когда все бентли скуплены, все яхты отремонтированы и все бабки вывезены в оффшор, можно, наконец, зализать вечную, гноящуюся рану всех троечников — посредственность.

Я звоню своему старому другу-продюссеру. Звоню я ему редко, говорить-то почти не о чем.

— Ну как там, у вас, закончили сводить Славин альбом?

— Да, закончили.

— И чем же теперь занимаетесь?

— Как чем? Снимаем клип для Джохан.

— Ни хрена себе! Так вы скоро дойдете и до того, что у вас и Сам запоет…

(Смех)

— Кто знает, кто знает. Не исключено любое развитие событий.

Пока этого вроде бы не случилось. А жаль. Это было бы логическим завершением истории русского рока.

Я так и представляю себе нервничающего Владимир Владимировича перед выходом на сцену: опрокинута рюмка текилы, вдут паровоз, всосана последняя дорожка. По плечу дебютанта похлопывает другой Владимир Владимирович — Шахрин.

— Не робей, Вова, прорвемся! Все это рок-н-ролл!

Седой Кинчев, из кармана куртки которого то и дело высовывает любопытную головку дьякон Кураев, довольно улыбается — ведь Президент будет петь сегодня именно его песню. Только вот как быть с неудобными строчками:

Кинчев тревожно смотрит на Президента. Но тот только загадочно улыбается: у него в кармане лежит клочок бумаги, на котором рукой то ли Шевчука, то ли Гребенщикова написано:

Раздается рев публики. Вокалист, зажмурившись, делает шаг из-за кулисы и идет к микрофону. Он открывает глаза и ужас охватывает его. Рев публики был записан на пленку, заранее подготовленную Добродеевым и Эрнстом.

Зал пуст.

Впрочем, зрители все равно не увидят этого по телевизору.