Вендетта

Часть первая Паоло Регалбуто. Месть

За рулем красно-коричневого «паккарда» сидел коренастый дородный мужчина с грубо отесанным лицом. Звали его Никола Чиофало. Одна сторона его пропотевшей, неуклюже сидящей куртки оттопыривалась над автоматическим кольтом 45-го калибра. Внешность его соседа, Харри Дитриха, разительно отличалась: невысокий, холеный, одетый с традиционным гангстерским шиком — пиджачок в тоненькую полосочку с набивными плечами и блестящими лацканами, большая серая шляпа, начищенные до глянцевого блеска башмаки с гетрами. Он сам не причислял себя к гангстерам, и даже ни разу в жизни не держал в руках оружия. Харри Дитрих был торговцем. Просто фирма, в которой он трудился, специализировалась в области розничной торговли спиртным. А злосчастная Восемнадцатая поправка делала этот бизнес нелегальным.

«Паккард» протискивался по жарким узким улочкам кварталов Майло. Женщины в квартирах — пожилые, проводящие свое время, пяля глаза из-за окон, и молодые, проветривающие своих пискунов на ржавых площадках пожарных лестниц — старались не слишком упорно рассматривать обоих мужчин в проезжающей машине. Но зато ее сопровождали открыто подозрительные взгляды второй половины человечества, занятой игрой в скопу на ступеньках домов, разодетых в нижние рубашки, штаны и домашние тапочки, и ребятня, блаженствующая сидя на тротуаре, опустив босые ноги в водосточные канавы, а спинами подперев мусорные бачки.

За полтора года после вступления в силу сухого закона они научились понимать значение грубых мужских физиономий в дорогих автомобилях. Для них любой человек в «паккарде» был чужим, более того, иностранцем.

Чиофало свернул на Южную улицу и прижал машину к тротуару возле маленького ресторанчика, на котором красовалась вывеска «Астория».

Харри Дитрих вышел из машины и огляделся. Чиофало, которого он брал с собой в качестве переводчика и на случай, если ожидаемый покупатель окажется несговорчивым, обошел вокруг машины и присоединился к нему. Они вместе вошли в ресторан.

Это было узкое помещение со столами и скамейками, сдвинутыми на одну сторону. Обеденное время уже миновало, поэтому единственными клиентами были трое пожилых мужчин, занявших ближайшие к входу скамейки. Официант, облаченный в грязный фартук, приводил в порядок дальние столы. Дитрих и Чиофало прошли и уселись на дальнюю скамью.

Официант подошел к ним. Звали его Паоло Регалбуто и был он молод и грамотен. Его смуглое лицо уже начало слегка оплывать, что было результатом счастливой семейной жизни и потребления большого количества мучного, но молодое тело указывало на наличие крепких мускулов и костей.

— Это ты босс? Джулио Бруно? — спросил Чиофало по-итальянски.

Паоло относился к тому сорту людей, которые настороженно воспринимали панибратское отношение со стороны незнакомцев. Он ответил по-английски:

— Мистера Бруно здесь нет. Я его компаньон. Чем могу служить? — Он говорил правильно, но с сильным сицилийским акцентом.

— Ну, что же, компаньон, — по-приятельски сказал Дитрих, — для начала налей-ка нам по стаканчику виски. Фабричного. С имбирным пивом.

Паоло извиняюще улыбнулся:

— Имбирное пиво мы не получили. Есть хорошее домашнее вино. А вот виски есть. Если угодно — ржаной самогон. Не марочный, зато дешевый…

Дитрих, который уже давно знал эти штучки, скривил нос:

— Помои. Это даже свиньям не подойдет. И этой дрянью вас снабжают братья Фиоре?

Теперь Паоло нужно было сбить спесь с этих клиентов. Он заговорил вежливо и спокойно, без тени смущения:

— Большинству приходящих сюда он нравится. Кто предпочитает что-нибудь лучшее — приносит с собой, а мы продаем им имбирное пиво и лед.

— Самое время познакомить ваших клиентов с по-настоящему доброй выпивкой, — сказал ему Дитрих. — Буду рад предложить превосходный ром, бренди, виски. С доставкой никаких сложностей. Каждый раз с личной гарантией Рэя Линча.

Это имя было знакомо Паоло. Рэй Линч был предводителем городских головорезов-ирландцев.

— Нашим клиентам такой товар не по карману… — ответил медленно Паоло.

Чиофало прикинул ширину плеч и силу рук Паоло. Сам Чиофало был силен, но уверенности в том, что он сможет одолеть официанта, у него не было. Он откинулся на скамейке, распахнул куртку так, чтобы продемонстрировать торчащую из кобуры рукоятку пистолета. Паоло без всякого выражения посмотрел на оружие.

Харри Дитрих сказал:

— Ваши клиенты позволят себе раскошелиться, как только попробуют товар. У меня есть для вас хорошее предложение. Я расширяю территорию своих поставок. Вы будете первыми в этих кварталах, кому доставят товар Рэя Линча. Поэтому первая поставка со скидкой. Поверь мне, это шанс разбогатеть.

Паоло смягчил грустной улыбкой колкость слов, которые он был вынужден сказать.

— Мне бы очень хотелось разбогатеть. Этого же хочет и мой компаньон. Но если мы будем платить за выпивку, которую наши клиенты не будут брать, то вряд ли мы разбогатеем. Боюсь, что это, скорее всего, самый быстрый путь к банкротству.

Дитрих посмотрел на него тяжелый холодным взглядом.

— Рекомендую принять мое предложение, компаньон.

Паоло тяжело пожал плечами:

— Очень сожалею, — произнес он спокойно и вежливым тоном.

— В этот момент один из мужчин, сидящих на передней скамье, попросил чашку чая.

— Момент, — сказал Паоло и вышел на кухню.

Дитрих проводил его долгам задумчивым взглядом, затем принял решение. Он давно усвоил, что при вторжении на новую территорию необходимо преподнести хороший урок первому же строптивому клиенту. Тогда, обращаясь к следующим, всегда можно сказать: «Нехорошо получилось там-то и там-то. Было бы неприятно, если нечто подобное произойдет и здесь…» И не надо растолковывать что произошло. Они уловят суть.

Он положил обе руки на стол и поднялся.

— Пошли, — бросил он Чиофало.

Когда Паоло вышел из кухни с чашкой чая, их уже не было.

В этот вечер он рано закрыл ресторанчик и направился прямо в штаб-квартиру Дона Карло. Конечно, сам Карло Фондетта был слишком занят, чтобы встретиться с ним, но единственным, кого он хотел видеть, был Доминик Руссо.

Братья Фиоре снабжали спиртным итальянский квартал под покровительством Дона Карло, а Руссо отвечал за все щекотливые дела Дона Карло. Таким образом, вторжение Рэя Линча на бутлегерскую территорию Карло Фондетты автоматически становилось делом Руссо.

К несчастью, Руссо не было на месте, его ожидали только поздно вечером. Озабоченно хмуря брови, Паоло пошел к себе домой, в полуподвальное помещение под рестораном, чтобы поиграть со своими малышами и помочь жене уложить их спать.

После этого он снова попытается отловить Руссо.

Он все еще был дома, когда, на теперь уже темной и пустынной Южной улице, появился красно-коричневый «паккард». За рулем был Чиофало, но Дитриха с ним не было. На этот раз на заднем сидении машины сидел человек по имени Фергюссон. У него были три попарно связанных пачки динамитных шашек. Каждая была привязана к небольшому камню. Приблизившись к ресторану, Чиофало замедлил ход и кивнул в сторону темных окон. Фергюссон чиркнул спичкой, зажег все три фитиля и бросил шашки в открытое окно машины.

Одна утяжеленная камнем связка выбила стекло ресторана. Вторая последовала за ней. Третья влетела в окно полуподвальной квартиры под рестораном…

Когда Доминик Руссо пришел в госпиталь, Паоло Регалбуто был весь забинтован. Из-под бинтов проглядывала лишь щель рта для приема жидкой пищи, да выше виднелись глаза — маленькие, темные и отупевшие от двойной дозы обезболивающего.

Руссо остановился возле кровати и вгляделся в глаза, окруженные бинтами. Он снял свою жемчужно-серую шляпу и непроизвольно пригладил черные волосы квадратной ухоженной ладонью, на мизинце которой сверкал большой бриллиант. Темный пиджак, облегавший его короткое, плотно сбитое тело, был так хорошо сшит, что почти скрывал находящийся под жилетом револьвер. Единственное, что придавало мягкость его острому маленькому лицу — это громадные водянисто-карие, с длинными, как у девушки, ресницами — глаза.

Он наклонился к бинтам и спросил мягким голосом:

— Ты меня слышишь, малыш?

Разница в возрасте не давала повода отеческому тону Руссо. Тридцатилетний Руссо был всего на шесть лет старше Паоло. Но он представлял собой силу, которая вторгалась во все сферы жизни итальянской общины города: неаполитанцев, калабрийцев и сицилийцев. А Паоло Регалбуто был всего лишь официантом маленькой дешевой «Астории». Вернее, был до того, как четыре динамитные шашки разрушили ее, две другие сделали то же самое с двумя комнатками, где Паоло жил со своей семьей.

— Ты слышишь меня? — повторил Руссо немного громче.

Голова Паоло шевельнулась на подушке.

— Да… выдохнул он.

— Похороны были шикарными… Красивыми. Лучшее, что можно сделать за деньги. Гробы, обитые шелком. Картинки…

Маленькие темные глаза влажно заблестели в прорезях бинтов.

Руссо горестно кивнул и сказал, не сдерживая хрипотцу в своем голосе:

— Да, я понимаю. Ужасная вещь. Что бы ни случилось, им нет оправдания. Ублюдки — вот кто они… — в голосе Руссо появилась легкая нерешительность. — Рэй Линч божится, что ничего не знал об этом. И мы должны ему поверить. Во-первых, он мог и в самом деле сказать правду, просто кто-то слишком рьяно выполнял его задание. Во-вторых, его шайка слишком сильна, чтобы мы могли полезть в бутылку. Ты понял?

Темные глаза немигающе уставились на него. Руссо заговорил быстрее:

— Сейчас перво-наперво тебе нужно выкарабкаться, малыш. О деньгах не беспокойся. Дон Карло просил передать, что он считает себя обязанным тебе из-за того, что все так получилось.

Забинтованная голова оставалась неподвижной, глаза остановились на лице Руссо. Тот переступил с ноги на ногу и перевел взгляд с этих глаз на свою шляпу, которую мял в своих пальцах.

— Только между нами, Фондетта так потрясен этой историей с налетом, что собирается вступить в долю с Линчем. Предложил Линч ему торговать в розницу на части нашей территории. Братья Фиоре не в восторге от этой затеи. Я лично собираюсь держать это дело под контролем… — Какое-то время Руссо хмуро разглядывал свою шляпу, находясь во власти невеселых дум. — Фондетта обеспокоен упорством с которым Линч все это проделывает, и как бы тот не отхватил большего. Стареет он, черт побери… Руссо еще полюбовался шляпой, потом вздохнул и посмотрел на Паоло. — Так я считаю. Хотелось, чтобы и ты знал.

Когда Руссо покидал госпиталь, его охватило чувство чего-то недосказанного или недоделанного. Он утешил себя мыслью, что при данных обстоятельствах им сделано все возможное. Теперь перед ним стояли свои нерешенные проблемы: темпераментные братья Фиоре и наложивший в штаны босс…

Две недели спустя в палату к Паоло нервно проскользнул Хайм Рубин. Паоло сидел в кресле у окна, греясь в лучах утреннего солнца. Позавчера с него были сняты бинты. Доктора потрудились на славу. Черты его лица немного исказились, оно стало более ровным и грубым, угол рта пересекал шрам, переносица сломана. Но он был вполне узнаваем.

Хайм встал у стены, так что можно было держать под наблюдением и Паоло и дверь.

— Что-нибудь нужно, Паоло? Я не могу долго оставаться. Некоторым твоим друзьям я не совсем по нраву. — Он горько рассмеялся. — Чувства эти обоюдны, но мне не хотелось бы их демонстрировать.

Сицилиец оценивающе посмотрел на Хайма. Прежде у него не было такого взгляда.

— Я слышал, что ты собираешься работать с Патом Берком. — В голосе слышалась сухость, что тоже было новым.

Хайм пожал костлявыми плечами. Он по-прежнему походил на недоношенную молодую крысу. Крикливая дорогая одежда, приобретенная им с доходов от нелегального бизнеса, ничего не изменила. Лицо его было напряженно-испуганным, серые глаза хитрые и мертвенные, скрывающие мысли.

— Ты много знаешь, — сказал он осторожно. — Ну и…

— Берк знает Рэя Линча, не так ли?

— Шапочно. Они из одного квартала и оба ирландцы, но это не сделало их закадычными друзьями. — Хайм бросил взгляд в сторону двери.

— Я бы хотел, чтобы ты кое-что разнюхал, — мягко сказал ему Паоло. — Я хочу, чтобы вы узнали, кто взорвал мой дом.

Взгляд Хайма вернулся к Паоло, тонкие губы обнажили кривые мелкие зубы. Это было некое подобие улыбки.

— Считаешь, что нужно идти таким путем?

Паоло напряженно и прямо сидел в кресле. Даже в больничном халате его тело было крупнее, чем у среднего сицилийца. Но с костей удалили достаточно много мяса. Уже не было видно необычной силищи, которая помогла ему пережить взрыв, унесший его молодую жену и детишек. Новым, каким-то шершавым голосом, он произнес:

— А как же иначе?

Хайма это не удивило. Даже не будучи сицилийцем, он понимал, что дела между Паоло и Руссо не совсем ясные. Они не были друзьями. То, что было между ними, было чем-то странным, таким, что никто из них, пожалуй, не смог бы и объяснить.

Глаза сицилийца выжидающе смотрели на него. Хайм сказал:

— Это будет непросто. Не будешь же подходить к людям и спрашивать их об этом. Требуется время.

Паоло кивнул.

— Буду тебе обязан, — сказал он мягко и ровно.

Хайм некоторое время изучающе смотрел на него, затем отошел от стены.

— О'кей.

Это было все, и он ушел, не сказав больше ни слова.

Когда Паоло вышел из госпиталя, его уже ждали. Они сидели в тяжелом голубом автомобиле: трое молодых людей с жесткими лицами. За рулем флегматичный и крепкий Джимми Бруно, на заднем сиденье — высокий и стройный Анжело Диморра и маленький Ральф де Блайз.

Затянутое тяжелыми тучами небо разразилось мелким дождем. Все трое оставались в машине, сохраняя свои сшитые на заказ костюмы и умопомрачительные шляпы. Джимми Бруно распахнул перед Паоло дверцу. Паоло ступил на тротуар и посмотрел на них. Они были моложе его. Мальчишкой он верховодил ими. Теперь они сидели в шикарной машине, излучая благополучие, а Паоло, простоволосый, стоял под дождем — крупный мужик с темным и измученным лицом, в старенькой потасканной куртке, слишком тесной для его широких плеч.

Анджи Диморра улыбнулся ему через заднее стекло и мягко произнес:

— Рады тебя видеть снова на своих ногах, капо!

Таким титулом, в знак преданности, веками награждали сицилийцы главарей банд или вождей семейства мафии. Всего несколько лет назад Паоло был для этих парней «капо». Теперь в устах Диморра это звучало как память о былом уважении, как сострадание к горю.

— Залезай, Паоло, — сказал Джимми Бруно.

Паоло сунул руки в карманы и покачал головой.

— Я лучше пройдусь, — он развернулся и пошел по тротуару.

Все трое задумчиво смотрели ему вслед.

— Куда же, черт побери, он направился? — громко поинтересовался Ральф де Блайз.

— Туда, куда та думаешь, — огрызнулся Диморра.

Бруно кивнул, захлопнул дверцу и тронул машину. Они двинулись по улице вслед за крупным, идущим под дождем, мужчиной. До кладбища было более двух миль, а Паоло провел два месяца в больнице. Когда он, наконец, добрался до трех могилок, ноги у него дрожали. Одна, с большим надгробным камнем — его жены, две поменьше — его двойняшек.

Мокрые волосы прилипали к голове, по лицу сбегали струйки дождя. Может быть, он и плакал.

Трое вылезли из машины и встали позади него в почтительном молчании, глядя вместе с ним на эти могилки.

Прошло несколько минут, прежде чем Паоло произнес:

— Дайте мне нож.

Он ни к кому не обратился конкретно. Глаза его не отрывались от могил. Ральф де Блайз вытащил из кармана финку и нажал кнопку. Выскочило длинное лезвие. Паоло взял нож, не отводя взгляда от могил. Затем приложил кончик темного лезвия к ладони левой руки ниже указательного пальца. Его лицо не дрогнуло, когда лезвие разрезало ладонь от одного угла до другого. Из раны потекла кровь.

Паоло Регалбуто шагнул вперед и положил левую ладонь на верхушку надгробного камня жены, крепко сжал его толстыми мощными пальцами. То же самое он проделал над двумя маленькими могилками.

Трех юношей охватила дрожь. Они смотрели на яркие красные пятна на надгробных плитах, видели, как, смешиваясь со струями дождя, кровь стекает по камням.

Это была инстинктивная дрожь, многовековая национальная память о кровавых клятвах, которые произносились на далеком, опаленном солнцем, истощенном острове. Никто из них раньше не видел старинную клятву вендетты. Но они своими костями чувствовали ее значение.

Они также знали, что после этого Паоло не сможет стать прежним. Что бы он после этого ни делал, быть официантом в ресторане он не сможет. Но все равно в течение долгого времени он будет известен как Поль-официант, пока постепенно, с годами — сквозь страх и уважение — это прозвище не перейдет в новое имя — Дон Паоло…

Паоло сидел возле окна гостиной Джимми Бруно и курил сигарету, изредка делал глоток кофе из маленькой чашки. Кофе был крепким, густым и сладким из-за трех ложек сахара. И горячим. Ноздри щекотал резкий табачный дым, а язык ощущал вкус кофе. Чувства его обострились — это с каждым днем возвращались силы, пока он ждал и обдумывал свои будущие действия.

Квартира Бруно состояла из трех хорошо обставленных комнат на верхнем этаже кирпичного дома, стоящего на окраине Малой Италии. Это, конечно, не дворец, но для девятнадцатилетнего парня — роскошь.

Джимми и Ральф де Блайз имели доход с игровых притонов. Часть средств они вкладывали в собственное дело, недавно же они перешли на обслуживание бизнесменов и конкурирующих групп мускулами и угрозами. Это было одной из причин, почему Хайм опасался вступить в контакт с сицилийскими приятелями Паоло. Хайм продавал оружие еще одной группе бутлегеров, возглавляемой Мюрреем Джекобсом, с которой Бруно и де Блайз конкурировали. Когда стычек между группами было немного, Хайм работал с громилой по имени Пат Берк, который специализировался на перехвате грузовиков со спиртным, а иногда на похищении бутлегеров с целью получения выкупа. Так или иначе, но каждый урывал ломоть от сухого закона. Анжело Диморра и его младший брат Митч делали деньги от продажи угнанных легковых и грузовых автомобилей. Часть доходов Анжело вкладывал в гараж, где механиком работал Вито Риккобоне, который придавал угнанным автомобилям неузнаваемый вид. Кроме того, Анжело имел дело с игорным притоном, где шла игра в кости.

Анжело Диморра был наиболее удачливым бизнесменом в этой компании. Квартира у него была побольше, чем у Джимми Бруно, и он предлагал ее Паоло, но более естественно было остаться у Джимми. Когда много лет назад, зеленый, не умеющий сказать двух слов по-английски, Паоло впервые приехал в США, он жил у Джимми Бруно и его дяди Джулио.

Паоло сделал еще глоток кофе и пропустил новую порцию дыма через легкие. С приклеенным ко рту окурком, он задумчиво смотрел сквозь облако дыма на крыши домов противоположной стороны улицы. Вот уже две недели, покинув госпиталь, он большую часть времени тратил на сиденье у окна и раздумья. И почти всегда один. Он выходил из квартиры только на длительные ночные прогулки в одиночестве.

Иногда в квартире ночевал Джимми, а иногда нет. Иногда приходили и другие члены их давней шайки: Анжело и Митч, Ральф де Блайз, Вито Риккобоне. Они не докучали ему болтовней, понимая, что он занят своими мыслями. Они приходили, сидели с ним, немного выпивали, разделяя его молчаливую компанию. Изредка играли в вичинетту — сицилийскую разновидность покера. Иногда Паоло присоединялся к ним, и тогда, как правило, выигрывал. Он понимал, что они стараются улучшить его самочувствие и не сомневался в том, что это дань их прежней дружбе.

Они никогда не приводили с собой девок — еще одно необычное подтверждение их забот о нем. С их стороны было большой деликатностью не вторгаться к нему с вульгарными шлюхами в период его траура и раздумий.

Но иногда, особенно оставаясь один, он вообще ничего не делал. Был такой период, когда он ловил себя на том, что думает о прошлом, пытаясь разгадать уловки судьбы, забросившей его в эту необычную даль для того, чтобы привести к трагедии. Вот и сейчас он сидит у окна, допивая последние капли кофе, созерцая крыши противоположных домов, а мысли его витают далеко, там, за тысячи миль, за океанами и морями, между этим миром и миром, откуда он приехал.

Он родился в отдаленной заброшенной деревушке, прилепившейся к каменистому бесплодному склону горы, одного из наиболее нищих и опустошенных районов Сицилии. Деревушка здесь выросла еще в средние века, когда почва была еще достаточно плодородной для выращивания зерна и выпаса овец, когда фруктовые деревья могли получать живительные соки из каменистого склона. Со временем деревья исчезли, вырубленные на дрова и постройки домов. Стремительные потоки воды, стекающие по склону во время дождей, стало нечем сдерживать, и они подмыли деревню и разрушили много домов. Брошенные нищие хижины были готовы вот-вот развалиться и стояли с дико перекосившимися стенами, которые уже невозможно было подпереть, с земляными полами, которые внезапно могли провалиться, обнажая погреба, изрешетившие деревню еще со времен ее основания.

Дом Паоло был на грани разрушения с самого его рождения.

Палимый безжалостной летней жарой и дикой зимней стужей, подмываемый подземными потоками, он врастал в землю, кренился и растрескивался с каждым годом все сильнее и сильнее. С тех пор, как Паоло себя помнил, его отец, мать и двое детей мечтали выбраться из этого дома и переселиться в Америку. Этой мечтой они жили почти все вечера, они мечтали об этом за скудной пищей, которой едва хватало, чтобы удержать их пупки от прилипания к позвоночнику. Эту мечту подогревало то обстоятельство, что одному из друзей отца, по имени Джулио Брунолицерра действительно удалось попасть в Америку. Отец Паоло часто доставал и бережно держал в руках письмо своего друга из Нового Света. Хотя в этой деревушке никто не умел читать и писать, Джулио все же написал для него письмо. Отцу Паоло его прочитал один грамотный из соседней деревни. Этот человек зарабатывал себе на хлеб чтением и письмом для жителей четырех деревень. Друг отца не так уж плохо чувствовал себя в Америке и уже успел сократить свою фамилию до Бруно. Он приобрел там лавку, где торговал овощами и фруктами. В Новом Свете работа была для всех. Если отец Паоло приедет, то он поможет найти ему дорогу в жизни.

Бесполезные мечты. Отец Паоло был не в состоянии заработать на проезд в Штаты. В их провинции работы было настолько мало, что половина домов деревни пустовала, их обитатели уехали в другие места в поисках заработка. Даже плодородных земель, которые могли дать пищу людям, и тех не хватало для этой деревеньки. Почти вся мало-мальски приличная земля принадлежала крупным помещикам. И хотя большая часть этой земли оставалась неиспользованной, любого, кто собирался ее обрабатывать, или даже просто нарушил бы их границы, ожидало ужасное наказание. Причем эта кара исходила не от карабинеров, а от мафиози, которых содержали помещики для охраны своей собственности.

Девятилетний Паоло видел, как четыре местных мафиози тащили в центр деревни такого нарушителя. Его схватили за то, что он осмелился убить кролика во владениях здешнего помещика. Напуганные жители деревни через щели в закрытых ставнях на своих окнах смотрели, как они изрубили нарушителя топорами. После этого они бросили его истекать кровью. Отсеченные руки были положены ему на грудь. Это был наглядный урок остальным, чтобы они держали руки, подальше от того, что не принадлежало им.

Отцу Паоло повезло. Он получил довольно-таки постоянную работу на каменоломне. Правда, это была каторжная работа. И на такой работе, на проезд в Америку скопить было невозможно, но она позволяла прокормить его семью.

Когда Паоло исполнилось двенадцать лет, финансовое положение его семьи улучшилось. Он достиг того возраста, который устраивал хозяев каменоломни, которым было выгодно нанимать мальчишек — им можно было меньше платить. Использовали их для перетаскивания камней к камнедробилке.

Работа была адская: каждый день по одиннадцать часов приходилось таскать огромные корзины с битым камнем от каменоломен до дробилки. Глядя на парней, которые отработали здесь всего несколько лет, на их изможденные непосильным трудом тела, Паоло представил, что его ожидает в будущем: дрожащий позвоночник, горбатая спина, обвислые плечи.

Но он уже тогда был необычайно крупным для сицилийца. И первое время непрестанная работа с тяжелыми корзинами, которые приходилось таскать по откосу, лишь укрепляли мускулы парня.

Семья стала откладывать небольшие суммы, которые зарабатывал Паоло, чтобы скопить отцу на билет в Америку.

Там он найдет работу, оплачиваемую достаточно, чтобы постепенно перевезти остальных членов семьи.

С помощью грамотея они написали Джулио Бруно письмо. Тот в качестве поручителя прислал необходимые для иммиграции бумаги. Требуемая сумма собиралась более двух лет в жестяной коробке, которая хранилась в подвале их дома.

Но судьба жестоко посмеялась над их планами…

Рабочий должен был вырубить камень с самой вершины скалы. Но, как и большинство каменотесов, отец Паоло к концу дня так уставал, что карабкаться вверх уже не было сил. Однажды в конце рабочего дня он подрубил огромный валун у подножья, тот сорвался и раздробил ему правую ногу. По этой причине Паоло был на работе, а отец оставался дома, когда случай сыграл с ними еще одну злую шутку. В тот день, после затянувшихся дождей, внезапно сползла часть горы, опрокинув их дом и похоронив под камнями всю семью.

Паоло плакал два дня, а затем решил стойко принять удар судьбы. Он вернулся на работу в каменоломню. Теперь возраставшие в банке деньги были целиком его. Он дрожал буквально над каждой лирой, тратя деньги только на еду. И ел он только, чтобы хватило сил на работу. Он не покупал одежду, не платил налогов. Спал он в подвале — это все, что осталось от их дома.

К своему шестнадцатилетию он скопил достаточную сумму для поездки в Америку.

В бюро по делам иммигрантов он назвался именем своего отца, потому что именно это имя значилось в бумагах, которые прислал Бруно. В шестнадцать лет он выглядел достаточно взрослым, чтобы можно было воспользоваться этими документами. Рост его больше не увеличивался, теперь он только раздавался вширь.

Тот факт, что в США он находился нелегально, так как жил под именем своего отца, стал беспокоить Паоло только после женитьбы. А до этого времени причин для беспокойства не было. Приехав в большой город, он очень быстро влился в его жизнь. Имея в запасе несколько фраз, выученных на корабле, он автобусом добрался до города, где жил друг его отца. Показывая конверт встречным, он нашел нужный адрес Джулио Бруно. Но тот здесь уже не жил. Но теперь Паоло находился в районе, где почти все говорили по-итальянски, и он разыскал Бруно.

Джулио Бруно сумел за это время преуспеть. Из зеленщика с развозной тележкой он вырос во владельца крошечного ресторанчика с двумя двухкомнатными квартирами: одна наверху, другая — в подвале. Бездетный вдовец, Джулио был низеньким пухленьким трудягой с большим и щедрым сердцем. У себя он уже приютил сына своего покойного брата. Без колебания он присоединил к нему и Паоло.

Дядя Джулио спал на одной из двух кроватей, занимавших большую часть площади спальни. Паоло делил другую с его двенадцатилетним племянником Джино, имя которого американизировали в Джимми. После того, что он имел в Сицилии, маленькая квартира казалась ему роскошью, а когда он покидал квартиру, то чувствовал, что мечта его семьи о жизни в Америке исполнилась. Это был земной рай!

Тесная квартирка и трущобы улиц района гетто, известного под названием Малой Италии, не разочаровали его. Окружающая бедность по меркам Сицилии не была бедностью. Никто не голодал. Даже для ребятишек существовали возможности урвать кусочек, для этого требовалось только быть ловким, настырным и жестоким.

Поначалу Паоло зарабатывал на жизнь посудомоем и официантом в ресторанчике дяди Джулио. Но потом он все меньше и меньше стал утруждать себя этой работой, так как понял, что проявив ловкость, можно заработать и побольше. Ну, а побольше всегда лучше, чем поменьше!

У него было развито чувство морали, но морали очень специфической, не имевшей ничего общего с работой и бизнесом. Эта мораль была проста — надо было делать все возможное, чтобы получать побольше. Не делать этого — и глупо и высокомерно. Судьбу нужно хватать за хвост. Это было понятно и ему.

Паоло стал как бы старшим братом для Джимми Бруно и его молодых хватких приятелей из квартала: Анжело, Митча Диморра, Ральфа де Блайза и Вито Риккобоне. Старшим братом и признанным вожаком. И не потому, что он был старше и сильнее, Джимми Бруно и Ральф де Блайз становились на опасный путь. Их горячая сицилийская кровь кипела. Самым умным из них, несомненно, был Анжело Диморра. Но у Паоло был достаточно твердый характер, чтобы руководить ими. Без Паоло они просто бы стали группой жестоких индивидуалистов, какие часто встречались в окружающей их жизни. С ним же они сформировались в крепкую спаянную банду. Название банды они взяли по наименованию улицы, где находился ресторанчик дядюшки Джулио — банда Зеленой Улицы. Свою деятельность в качестве организованной банды они начали с грабежа и вымогательства, мелких откупов у местных лавочников и мелких розничных торговцев. Взрослея, они расширяли поле деятельности. Но район их действий был жестко ограничен.

Ресторанчик Бруно находился в середине сицилийского квартала, расположенного на одном конце Малой Италии. Район был разбит на одинаковые грязные участки, подобные враждующим лагерям: итальянцы, ирландцы, евреи.

Ирландцы считали себя элитой эмигрантов, так как приехали сюда раньше остальных. Их шайки были, несомненно, сильнее, имели связи с полицией и часто ими пользовались, поскольку полицейские и политические заправилы чаще всего были ирландцами. За ирландцами следовали более поздние пришельцы: евреи и итальянцы…

Сицилийцы принадлежали к тем отбросам, которые шли даже после итальянцев, неаполитанцев и калабрийцев. Их шайки были малочисленнее, поэтому, а также и в силу традиции, это делало их более спаянными.

Границы между этими враждующими эмигрантами кварталов были весьма неопределенными. По этой причине банде Зеленой Улицы часто приходилось воевать за территорию с молодыми шайками других национальностей. Под предводительством Паоло они чаще всего одерживали верх против превосходящих сил. Но если их и колотили, это все равно приносило пользу: они становились достаточно опасными, чтобы враги с ними считались.

Когда Джимми Бруно исполнилось четырнадцать лет, он зарабатывал вполне достаточно, чтобы найти собственную комнату, где мог удовлетворить свою растущую страсть к проституткам.

Дядя Джулио порицал Паоло за то, что тот верховодит молодняком и толкает их на пагубный путь. Между ними было сказано много неприятных слов. Тогда Паоло переехал к Джимми, внес свою долю платы за квартиру и девок, и уверенно повел банду Зеленой Улицы к успеху в гангстерском мире.

Преступный мир Малой Италии группировался вокруг ресторана Фондетты. Карло Фондетта использовал это место в качестве прикрытия для двух других дел, приносящих ему большую часть дохода: торговли крадеными вещами и рэкета. Чтобы трудиться в этих сферах без вмешательства закона, он регулярно давал взятки капитану местного полицейского участка и политикану по имени Тим Дейл. Это и было источником силы Фондетты во всех кварталах Малой Италии — неаполитанском, калабрийском и сицилийском.

Если кому-нибудь требовалась благосклонность полиции или политического заправилы, обращались к Фондетте. У него были контакты. Благодаря ему, когда это было возможно, благосклонность обеспечивалась, а в обмен на это Дейл получал небольшие суммы и голоса итальянцев на выборах. Это делало Фондетту мозговым центром и давало ему почетный титул.

Для того, чтобы обдирать проституток, регулярно получать взносы с бутлегеров, держать в узде различных гангстеров, Дон Карло Фондетта содержал Сальваторе Фиоре и его диких братьев. Братья Фиоре, как и сам Фондетта, были неаполитанцами, но его доверенным лицом и главным исполнителем приговоров был сицилиец Доминик Руссо.

Паоло слонялся по переулку за рестораном Фондетты, докучал Руссо, чтобы тот дал ему дело для его банды. Поначалу Руссо давал его банде пустяковые задания, иногда поручая кое-кого пощупать. Но и эта маленькая работа выполнялась быстро и качественно. Поэтому Руссо стал давать им работу посложнее: грабеж и вымогательство. К тому времени, когда Паоло исполнилось двадцать лет, его банда стала вызывать серьезные опасения у братьев Фиоре как будущие соперники.

Но в двадцать лет жизнь Паоло резко изменилась. Он повстречал Нину Меттура, нежную красивую девушку, чья семья недавно приехала из Калабрии. Кроткая, спокойная девушка, с роскошным телом и громадными темными глазами, в которые, как в омут, окунулся Паоло. Он влюбился в нее, как могут влюбляться только сицилийцы — неистово и безумно. Родители Нины были хорошими людьми, и выдать дочь замуж за преступника, каким бы преуспевающим он ни был, отказались наотрез.

Для влюбленного Паоло это явилось причиной незамедлительной и неизбежной перемены. Он пришел к дядюшке Джулио, который собирался избавиться от своего ресторанчика и заняться снабжением других ресторанов овощами и фруктами. У Паоло были деньги, чтобы дядя Джулио мог провернуть это дело. Он предложил внести свою долю с тем, чтобы стать работающим компаньоном и в ресторанчике и в новой фирме одновременно. При этом поклялся, что порвет со своим прошлым и объяснил почему.

Дядюшка Джулио понял, поверил и простил. «На нашей родине говорят, — сказал он Паоло, — мужчина — дикий зверь, но прикосновение достойной женщины превращает его в ягненка». Паоло стал компаньоном Бруно. Он женился на Нине и они заняли две комнатки под рестораном.

Без Паоло банда Зеленой Улицы распалась. Каждый стал заниматься собственным бизнесом.

Десять месяцев спустя Нина забеременела и Паоло начал беспокоиться о том, что живет в Штатах нелегально. Если это откроется, то может случиться худшее — его снова вернут в Сицилию. Его жена и дети будут предоставлены сами себе, или, что еще хуже, вынуждены будут навсегда поселиться вместе с ним в Сицилии.

Месяц спустя США вступили в Первую мировую войну, и Паоло пошел добровольцем в армию. Можно было считать, что он пошел служить из подлинно патриотических побуждений: он узнал, что любой служащий в действующей армии становится гражданином США.

К тому времени, как кончилась война, Нина успела родить ему двойняшек. С войны Паоло вернулся с заслуженным им гражданством и медалью за храбрость, которую он считал не заслуженной. Он не считал себя храбрым. Храбрость для него была признаком глупости. Он никогда добровольно не лез в опасность и никогда не рисковал, если в этом не было необходимости. Даже когда обстоятельства принуждали его к действиям, Паоло применял насилие с хладнокровной яростью.

Он вернулся в Америку, изменившуюся за короткое время очень значительно. Сухой закон вступил в силу и бутлегерство в стране стало развиваться гигантскими шагами. Мировая война закончилась, но началась другая — уличная. В каждом городе стали расти, соревнуясь по численности и жестокости, вооруженные банды. Они боролись за те баснословные доходы, которые открывал сухой закон — доходы превышали самые безумные мечтания. Паоло Регалбуто вышел из этой игры и занимался своим бизнесом, пока однажды к нему не пришел Харри Дитрих со своими вооруженными парнями…

Когда Хайм Рубин забрел в переулок позади свалки, было уже темно.

Привыкнув к темноте, он убедился, что там еще никого не было. Прислонившись к высокому деревянному забору, он зажал в уголке рта сигарету и прикурил от плоской зажигалки. Спрятав сигарету за ладонью, так что ее огонек нельзя было увидеть и в двух шагах, он стал ждать Паоло.

Этот переулок был вроде «ничейной земли» между Малой Италией и Еврейским гетто. Меньше, чем в двух кварталах находилось место, где Хайм впервые столкнулся с Паоло. Тогда они были парнишками. Хайм верховодил соседней шайкой ребят, все члены которой были здоровее его. Они тогда переходили с воровства на мелкое вымогательство. Одним из первых, с кого они содрали дань, оказался Джулио Бруно, которому приходилось пересекать их территорию со своей тележкой, чтобы возить дешевые продукты с рынка в свой ресторанчик.

В первый раз, когда его остановили, Джулио заплатил без разговоров. Во второй раз Паоло и его банда подловили их в переулке и здорово побили цепями и свинцовыми трубами. Шайка Хайма была больше, но они их застали врасплох. В первые несколько секунд яростной атаки трое из них, окровавленные и стонущие, были сброшены в канаву. Остальные, спасаясь, убежали. Хайм бежал по переулку, а Паоло бежал за ним по пятам. Переулок кончался тупиком. К забору, преградившему ему путь, были приставлены мусорные бачки. Вскочив коленями на один из них, Хайм выхватил пистолет 22-го калибра. Паоло отделяло от него три шага. Сжимая в своем мощном кулаке свинцовую трубку, он смотрел на пистолет.

— Я ведь достану тебя, — громко сказал Паоло. В те дни он говорил с таким ужасным акцентом, что Хайму пришлось напрячься, чтобы понять его. — Эти пульки слишком малы, чтобы остановить меня.

Хайм рассмеялся. Даже в молодости его смех вызывал озноб у взрослых мужчин.

— Но, тем не менее, они тебе сделают мало хорошего…

— То же я могу сказать об этой трубке, когда она расколет тебе голову, — ответил Паоло.

— В таком случае, пострадаем оба.

Паоло кивнул, думая, что этого достаточно.

— Дело в том, — начал он медленно, — что вы стали беспокоить Джулио Бруно. Он наш родственник. Никто его не смеет беспокоить. Сдирайте деньги с других…

Хайм поднялся на ноги, продолжая целиться в Паоло и придирчиво изучая этого сицилийского парня. На его решение повлияли отнюдь не размеры сицилийца или свинцовый отрезок, а то, что он прочитал в его темных глазах.

— Ладно, — наконец произнес Хайм. — Заметано. А теперь я собираюсь перелезть через забор. О'кей?

Паоло кивнул и не сдвинулся с места, пока Хайм не исчез за забором.

Хайм сдержал слово. Джулио Бруно больше не беспокоили. И не потому, что Хайм испугался Паоло и его шайки. Но вокруг было столько возможностей заработать на жизнь, что не стоило связываться с перевозчиком овощей из-за паршивой пары долларов. Так Паоло и Хайм встретились в первый раз.

Вторично они повстречались в армии. Хайм дал себя завербовать по ряду причин: тяга к массовому убийству и пара забитых до полусмерти, что числились за ним. В армии Паоло и Хайм испытывали друг к другу такие же родственные чувства, что и на улице. Но в лагере, куда их направили для подготовки, они оказались в окружении солдат, презрительно относившихся к жиду и макароннику. Клички их не волновали, но ни Паоло, ни Хайму не нравилось, что их так легкомысленно приняли. Однажды вечером в городке, недалеко от лагеря, они по очереди отловили и избили до потери сознания своих мучителей. После этого остальные солдаты оставили их в покое.

Снова у них возникли сложности, когда они попали на поле боя во Франции. Источником их был новоиспеченный лейтенант. Казалось, ему доставляло садистское удовольствие подстрекать других солдат к возобновлению оскорблений. Этому был положен конец во время атаки на немецкие траншеи. В какое-то мгновение Хайм оказался в зарослях кустарника наедине с лейтенантом. На фоне оружейной трескотни вокруг, три выстрела Хайма в лейтенанта не привлекли ничьего внимания. Но когда Хайм оглянулся, то увидел солдата из своего отделения, одного из мучителей, глазевшего на него и мертвого офицера. Прежде чем Хайм успел среагировать, за спиной солдата показался Паоло и раскроил ему прикладом голову. Разделенные этими двумя трупами, Хайм и Паоло долго стояли и смотрели друг на друга. Ни тогда, ни после об этом случае они между собой не говорили. А Хайм очень скоро и думать перестал. Но сейчас, увидев высокую, крепкую фигуру сицилийца, появившуюся в конце переулка за свалкой, он почему-то вспомнил.

Паоло подошел к нему. Пряча лицо в тени, не задавая вопросов, он ждал, когда Хайм заговорит.

— Это Харри Дитрих сработал, сказал Хайм, — это тот парень, который заходил к тебе в ресторан, чтобы толкнуть пойло Линча. Но сделал это не один. За рулем был какой-то итальянец, которого Дитрих иногда использует. Имени я его не знаю.

На какое-то время Паоло замер в тени, затем мягко спросил:

— А тот, кто бросил динамит?

— Этого я не знаю. Он новый человек в городе. Импортный талант.

— Где живет этот Дитрих?

— Думаю, где-то в Ричмонде. Точно не знаю.

— Найди. Узнай, куда он ходит вечером.

— Ты думаешь, у меня есть на это время? — огрызнулся тот. — Ты и так сорвал мне одно дельце.

— Ладно. Когда ты это сделаешь, я буду у тебя еще в большем долгу.

Настоящая торжественность, с какой были произнесены эти слова, дошла до Хайма. Он знал, что сицилийцы склонны к странным клятвам, а эта была совсем необычной.

— Я прощупаю, — сказал Хайм, отшвырнув окурок, затоптал его каблуком и исчез в темном переулке.

Паоло, очень спокойный, прежде чем пойти, постоял пару минут…

Девица сладострастно потянулась на большой измятой постели, сонно зевнула и стала смотреть, как одевается Харри Дитрих. Ее обнаженное тело было по-девичьи стройным, с маленькими остроконечными грудями. Ей едва перевалило за двадцать, но глаза выглядели на все пятьдесят. Когда Дитрих прошел в ванную, она соскользнула с кровати, надела пеньюар и золотистого цвета шелковый китайский халат. Не запахиваясь, она прошла в гостиную и налила себе в большой бокал коньяку. Сделав солидный глоток, она издала удовлетворенный вздох.

В том, что ее содержал Харри Дитрих, была одна весьма приятная особенность: выпивка, которой он обеспечивал ее квартиру, всегда была великолепна. Она опустилась на диван и сделала глоток поменьше, держа стакан изящными пальчиками с острыми кроваво-красными ногтями, гармонировавшими с ее купидоноподобными накрашенными губами.

Харри вышел из ванной полностью одетый. Это была другая приятная особенность: спать он предпочитал у себя. После его ухода, она звонила молодому безработному саксофонисту, которого, содержала на те деньги, что оставлял ей каждую неделю Дитрих. Харри подмигнул ей.

— Все было чудесно, как никогда, детка.

Она надула губы:

— Если все хорошо, почему ты всегда уходишь домой? Там, где хорошо, надо быть подольше.

Он расплылся от удовольствия.

— Мне так больше нравится. Оставлять тебя чуточку голодной. Тогда горячей встречаешь…

Она продолжала дуться. Тогда он рассмеялся, потрепал ее по щеке и вышел. На маленьком лифте он спустился вниз и вышел через дверь с задней стороны дома, выходящую к маленькому участку для стоянки машин. Дитрих закрыл дверь, достал из кармана ключи от машины и направился к красно-коричневому «паккарду».

Паоло вышел из тени и обеими руками схватил Дитриха за горло. Дитрих попытался закричать, но Паоло сжал пальцы, препятствуя этому. Ключи выпали из рук, Дитрих стал дергаться и извиваться, пытаясь вырваться. Державшие за горло руки оторвали его от земли как пушинку. Паоло сильнее сдавил горло, но не до смерти, а только чтобы перехватило дыхание. Дитрих начал лягать его ногами, бить маленькими кулачками в грудь. Но мышцы у него начали слабеть и удары уже не имели силы. Паоло расставил ноги и продолжал держать его так, чтобы он лишь касался земли своими ботинками. И держал, пока тот не потерял сознания.

Из темноты выскочил Вито Риккобоне и нагнулся над Дитрихом. Разогнув пухлую фигуру, он нервно огляделся вокруг своими большими глазами на лунообразном лице. Вито родился пухлым, а также и нервным, но свои функции он выполнял идеально. Никого не увидев, он отпер заднюю дверцу «паккарда» и распахнул ее. Паоло швырнул бесчувственное тело Дитриха на пол машины, забрался туда сам и сел на заднее сиденье, наступив на Дитриха ногами. Вито захлопнул дверцу, обошел кругом машины и сел за руль. Заведя мотор, он вывел «паккард» с маленькой стоянки. Он не стал включать огни, пока на тихом ходу не проехал квартал. Паоло посмотрел на удаляющиеся дома.

— Думаю, что мне необходимо научиться водить, — голос у него был совершенно спокойный.

— Конечно, — согласился Вито. — Парень, не умеющий водить машину в наши дни — никто. Научиться нетрудно. Я могу научить тебя всего за пару дней.

— Спасибо, — сказал Паоло.

Пока они не доехали до гаража, он больше не проронил ни слова.

Вито купил гараж на деньги, полученные от Анжело Диморра и его брата Митча за организацию угона автомашин. Он вышел из автомобиля и открыл гараж. Загнал туда «паккард», вылез и закрыл дверь гаража. Затем включил единственную в гараже лампочку.

Паоло вылез из машины и посмотрел на его круглое потное лицо.

— Почему бы тебе не сходить в столовую и не перекусить, Вито? Когда нужно будет его увезти, я тебя позову…

Вито сделал вид, что колеблется.

— Ты уверен, что я тебе не понадоблюсь?

Паоло кивнул.

— Уверен.

Он знал, что Вито очень щепетилен в отдельных вопросах, и принимал это без презрения и раздражения. Он всегда принимал людей такими, какие они есть. Каждый что-то имеет, а чего-то ему недостает. Нужно только спрашивать людей, что они могут дать, было бы глупо ожидать от них того, чего у них нет.

— Тогда ладно, — сказал Вито и, крайне благодарный, выскочил наружу. Он мог понять свою младшую сестренку, влюбленную в Паоло. Он тоже преклонялся перед ним…

Когда Дитрих очнулся, то понял, что лежит на холодном жестком цементном полу гаража. Горло болело, рот был заткнут грязным платком. Руки были связаны сзади, но ноги были свободны. Глаза его различили крупного мужчину, сидящего на ящике в нескольких футах от него и что-то делающего с длинной струной. Узнав Паоло, он сначала не забеспокоился. Несколько дольше он соображал, что же тот делал со струной: он вязал петлю. Сквозь засунутый в рот платок, он издал приглушенные звуки.

Сицилиец поднял глубоко посаженные темные глаза и несколько секунд смотрел на Дитриха, затем сказал:

— Ты помнишь меня? — голос его был таким же твердым, как и взгляд.

Дитрих кивнул. Раздвигая челюсти, он пытался языком вытолкнуть платок. Не помогло. Паоло встал, подошел к нему, набросил проволочную петлю на шею Дитриха и затянул так, что она врезалась в кожу горла. Схватив Дитриха за отвороты куртки, Паоло рывком поставил его на ноги. Над головой Дитриха от одной стены к другой проходила труба. Свободной рукой Паоло забросил второй конец струны на трубу, потянул за него.

Проволока глубже впилась в шею и Дитрих приподнялся на носки. Паоло осторожно тащил, пока не натянулась проволока, затем завязал струну вокруг трубы. Дитрих, напрягшись, стоял на носках, глаза у него начали вылезать из орбит, сквозь заткнутый рот вырывались всхлипывающие звуки.

Паоло отошел от него и сказал:

— Я должен знать, кто это сделал. И не вздумай кричать.

Он вынул кляп. Дитрих не кричал. В груди у него все сжалось от страха и он мог только прошептать:

— Это не я! Меня даже не было там. Клянусь… Моей вины здесь нет!

— Ты им приказал сделать это.

— Нет! Я велел им быть осторожными, никого не убивать, только немного тряхнуть ресторан. — Дитрих пытался удержаться на носках, выдыхая слова, понимая важность каждого слова. — Я проклинал их, когда услышал… В том, что они натворили, моей вины нет. Мне это отвратительно… Я не думал, что так получится.

— Кто они? Имена, где живут, где и чем промышляют?

— А потом… что?

— Отпущу. Если скажешь правду.

Дитрих этому не поверил. Но это был единственный шанс остаться живым, и он ухватился за него, несмотря на его ничтожность.

— Машину вел Ник Чиофало. Джек Фергюссон бросал динамит. Он виновник. Он виноват в том, что все это было сделано неправильно.

— Где их найти?

Дитрих сказал ему все, что нужно было узнать. Паоло глядел ему в глаза и понял, что это правда. Он схватил левой рукой за нижнюю челюсть Дитриха, раскрыл ему рот и втолкнул туда платок. Затем отошел, сел на ящик и стал ждать.

Вначале Дитрих мычал сквозь кляп, затем перестал, пытаясь удержаться на носках. Через пять минут его колени и ноги устали от напряжения. Петля глубже впилась в кожу.

Он снова поднялся на носки, воздух с шумом втягивался в его раздувшиеся ноздри, белки его выкатившихся из орбит глаз налились кровью.

Чтобы задушить себя струной, Дитриху понадобился час. Все это время Паоло не отвозил от него взгляда…

Когда Николо Чиофало в четыре утра ушел, игра продолжалась. Он ушел, потому что проигрался, и когда покидал кабинет зубного врача, где велась игра, был дико взбешен. Единственная лампочка на этаже тускло светила возле лестницы, и в коридоре было темно. В здании располагалось только множество дешевых контор, которые на ночь закрывались.

Чиофало слишком устал, чтобы спускаться пешком. Он вызвал лифт, который с грохотом и скрежетом стал подниматься по шахте. Когда лифт дошел до пятого этажа, Николо втиснул в него свое тяжелое тело и нажал кнопку. Лифт пошел вниз и остановился. Николо открыл дверь.

В вестибюле, в тени, стоял Паоло и смотрел на него. Ошеломленный Чиофало уставился на стоящего перед ним мужчину. Прежде чем он успел опомниться и осознать опасность, сицилиец поднял правую руку и вонзил в его левое плечо клинок. Чиофало вскрикнул от боли и попятился в лифт. Паоло вошел следом за ним и закрыл дверь.

Как только лифт со скрипом пошел наверх, Чиофало схватился за револьвер, находящийся в кобуре под мышкой. Он его уже почти вытащил, когда холодная сталь пронзила ему бицепс правой руки. Он снова вскрикнул, а левая рука Паоло вырвала оружие из его обессиленных пальцев.

— Подожди! — простонал Чиофало. — Пожалуйста, парень, дай мне…

— Васки! — это был уличный сленг — «заткнись» — прорычал Пабло, лицо которого напоминало деревянную маску.

Как только лифт миновал второй этаж, Паоло проткнул щеку Чиофало. Из его рта потекла кровь. Он поднял ладони, чтобы защититься. Клинок пробил дыру в одной из ладоней, отошел назад и трижды воткнулся ему в живот. Ни одна из ран не была смертельной, но каждая вызывала ужасную боль внутри. Чиофало попытался вырваться, но в тесноте лифта это было бесполезно. Паоло дважды ударил его ножом в пах. Тот упал на колени.

— О боже! — простонал он. — О, боже мой… — пробормотал он по-итальянски.

Паоло посмотрел на него темными глазами, горевшими на лице-маске.

— Бог тебе не поможет, — прошептал он по-итальянски, и нож глубоко вошел в шею Чиофало.

Он продолжал наносить удары даже после того, как тот был мертв. Он не останавливался до тех пор, пока на теле не образовалось двадцать три раны — это была сумма возрастов жены Паоло и двух его детишек…

Смеркалось, когда красно-коричневый «паккард» въехал на соседнюю со штаб-квартирой Рэя Линча улицу. В доме, на противоположной стороне улицы, у окна сидела страдающая бессонницей женщина и смотрела, как двое мужчин, сидевших спереди, которых она никогда не сможет узнать, вышли из машины. Она видела, как они подошли к задней дверце, открыли ее и вытащили оттуда мужчину, со связанными сзади руками.

Даже, с такого расстояния, женщина разглядела, что у связанного все лицо было в крови. Голова у него свешивалась и одному из мужчин приходилось ее поддерживать. Другой что-то запихнул в карманы куртки связанного, затем зажег спичку и поднес ее к этим карманам. Затем оба отбежали.

Связанный пытался бежать за ними. На каждом шагу его ноги подгибались, но ему удалось проковылять, визжа, почти полквартала, прежде чем в его карманах взорвались динамитные шашки.

Впоследствии опознать тела Дитриха и Чиофало, обнаруженные на заднем сиденье «паккарда», не составило труда. Значительно дольше шло опознание останков Джека Фергюссона…

Ресторан Фондетты был лучшим в городе: большой зал с высокими обшитыми кожей креслами, толстым ковром и рассеянным светом светильников викторианской эпохи, горевших на темных панелях стен. Располагался он недалеко от здания муниципалитета и клиентурой его были политические заправилы, судьи, адвокаты, входящие в корпорацию, высокие юридические чины и крупные бизнесмены из делового района. Те, кто пренебрегал напитками, которыми нелегально снабжался ресторан Фондетты, игнорировали тот факт, что рядом с ними подают спиртное, и довольствовались великолепной неаполитанской кухней. В конце концов, многие из них были заинтересованы в той силе, с которой держал Дон Карло Фондетта итальянские и сицилийские общины города, а они извлекали из этой силы определенные выгоды.

Именно из этого ресторана, из своего кабинета на верхнем этаже, Дон Карло Фондетта руководил разнообразными предприятиями внутри этих общин и на их окраинах: закусочные, ресторанчики, домашние перегонные аппараты, ночлежки и маленькие притоны для азартных игр.

В этот день Дон Карло Фондетта сидя за столом в своем кабинете, пытался изобразить занятость делами, чтобы не встречаться взглядом с Рэем Линчем. Но от слов Линча его игра на глазах увядала.

— Это ужасно, — промямлил он наконец. — Три человека так убиты. Ужасно. — На его мясистом лице выступили бисеринки пота. Фондетта был очень тучным и в эти дни очень легко потел.

Рэй Линч стоял посредине кабинета и смотрел на Фондетту в позе дуэлянта, считающего себя победителем. Линч был квадратным рыжим ирландцем, с розовой веснушчатой кожей. У него кривая улыбка, водянистые циничные глаза, крепкий живот, подтверждающий его способность выпить в среднем от десяти до пятнадцати стаканчиков в день, оставаясь при этом с ясной головой. Он быстро и далеко пошел с тех пор, как до введения сухого закона руководил мелкой шайкой. Самогоноварение и бутлегерство сделало Линча крупнейшим в городе поставщиком крепких напитков и пива. Теперь ему нужно было свалить Фондетту, поэтому он и стоял в такой позе.

— Тот, кто это сделал — псих. Настоящий законченный псих! — говорил Фондетта, в то время как Линч продолжал молча смотреть на него.

Линч рассмеялся. Смех у него был громкий и смеялся он долго. Но за ним числилось много смертей и поэтому его смех редко в кого вселял веселье.

— Итак, достаточно ясно, кто это сделал. Не так ли? Парень по кличке Поль-официант.

— Регалбуто, — подтвердил Фондетта. — Поль Регалбуто. Он, несомненно, не в себе. Он мог это сделать.

— Мог и сделал. Несомненно. Несомненно, хотя бы потому, что он оставил этих мертвецов возле моей конторы. Он показан, что обвиняет меня в убийстве своей семьи. Черт побери, я даже не знал, что они собирались делать. Единственное, что я сказал Дитриху — это пойти и всучить мои напитки.

— Эти сицилийцы очень странные, — сказал Фондетта. — У них необычный ход мыслей.

— Плевать мне на его мысли, — ответил Линч. — Я не собираюсь ждать, когда какой-то бешеный пес в следующий раз придет за мной. А этот парень — бешеный пес! С бешеными псами поступают только одним способом…

Руссо молча стоял, прислонившись к стене и держа руки в карманах хорошо сшитого голубого пиджака, наблюдая за обоими. На этой встрече слова ему не предоставлялось. Он мог только присутствовать как револьвер в плечевой кобуре. Как два брата Галлажера, которые тоже были здесь и стояли у двери позади своего босса. Они были личной охраной Линча и его доверенными лицами. Как и Руссо, они размышляли об услышанном и ничего не говорили. Здесь они находились, чтобы своим присутствием придать вес положению босса. И они это создавали своим присутствием. Считалось, что они близнецы, но они не были похожи, если не считать размеров. Чарли Галлажер был крупным и мощным, с гладкой бронзовой кожей, ухоженными ногтями, зачесанными назад волосами и выпуклыми голубыми глазами. Умный убийца, Джек Галлажер был долговязым, костистым и с чертами лица, словно вырубленными в скале. Он походил на глыбу необработанного камня.

Если словам Рэя Линча понадобится подкрепление, Галлажеры сделают это.

— Я хочу, чтобы этот бешеный пес сдох, — снова заговорил Линч. — И чтобы это произошло быстро. Не представляю себе, каким образом это случится, может быть, ты мне поможешь в этом? Потому что если этим займусь я сам, то в поисках его переворошу половину твоей территории. А это тебе не понравится, Карло, не так ли?

Фондетта напрягся в поисках ответа. Когда-то на подобную угрозу он мог себе позволить ответить с неукротимой яростью. У него тогда хватало мужества на то, чтобы встретить последующее после этого нападение. Но это было давно. Теперь его мужество от долгого бездействия иссякло.

Он опустил взгляд на свои пухлые руки, лежащие на столе, а затем заставил себя посмотреть в циничные глаза Линча.

— Не надо. Не беспокойся, я сделаю это.

Тон его был просительным. Руссо, прислонившись к стене, слушал с напряженным лицом и задумчивыми глазами.

Линч продолжал в упор смотреть на Фондетту, пока не убедился, что толстяк понял его слова. Наконец, он кивнул.

— О'кей, Карло. За этим я и пришел. Справляйся с этим побыстрее. Если я завтра узнаю, что этот официант еще жив, между нами возникнут разногласия. А это стыдно!

С этим Линч развернулся на каблуках и направился к двери. Джек Галлажер, с каменным, ничего не выражающим лицом, распахнул ее и вышел вслед. Чарли, бросив Руссо единственную полуулыбку, щелкнул на прощание пальцами и вышел за ними. Руссо подошел, закрыл за ними дверь, повернулся и посмотрел на Фондетту.

— Ты ничего не сказал Линчу о его вторжении на территорию братьев Фиоре. Они ждут, что ты его остановишь.

Фондетта ничего не ответил. Он достал бурбон из ящика стола, налил полный стакан, выпил почти все и передернулся. Когда он заговорил, голос его был полон сарказма:

— Ты думаешь, Линч остановится, стоит мне только об этом сказать? У него сил больше, чем у нас, и он знает об этом. Нет, я собираюсь потолковать с Дейлом, чтобы он выделил нам полицейских, которым мы платим. Пусть они пощипают людишек Линча, когда те заявятся на чужую территорию.

Руссо скривил лицо.

— Дейлу это не по плечу. Не велика он шишка. У Линча есть партийные шишки поважнее. Поэтому обязаны сработать мы.

— Я и так работаю, черт возьми, — раздраженно прорычал Фондетта. — Только нужно время.

Руссо кивнул и сказал, стараясь придать голосу внушительность и почтительность одновременно:

— Несомненно. Дело в том, что в настоящее время агенты Линча запугивают наших людей, чтобы они начали покупать у них, — он долю секунды помедлил, затем продолжал помягче, — нам нужен человек, который запугивал бы сильнее…

Фондетта нахмурил брови.

— О чем ты мелешь, черт возьми?

— Паоло Регалбуто. Слухи о том, что он сделал с теми тремя уже поползли. Для парня, который способен на такое, люди сделают все, о чем он попросит.

— Ты что, псих? Ты что, не слышал, что сказал Линч?

— Линч говорил о том, что выгодно для него, а я говорю о том, что выгодно для нас.

Глаза Фондетты уменьшились от злости и подозрения.

— Черт тебя раздери. Ты ничего не теряешь, если Линч начнет громить наши точки. А я теряю. Для тебя это хорошо, а для меня лучше держать его в уверенности, что я заодно с ним, пока не придумаю, как от него избавиться.

Фондетта откинулся на спинку большого кожаного кресла, допил оставшийся бурбон, со стуком поставил стакан на стол.

— Итак, ты можешь найти Регалбуто?

— Да, могу.

— Найди. Он должен умереть.

— Не думаю, чтобы это была очень хорошая идея.

Фондетта уставился на него.

— Что?

— Ты что, уступил Линчу в этом? Будет ли это слишком хорошо пахнуть? Ведь пойдут слухи о том, что ты подчиняешься его приказаниям.

— С каких это пор ты стал думать за меня, — прорычал Фондетта. — У меня хватает забот и без этого грубого сицилийского мужлана с его старомодной вендеттой! Ты пойдешь и найдешь его! И убьешь! Уяснил?..

Руссо кивнул. Гром в голосе Фондетты впечатления на него не произвел. Чем жестче человек, тем мягче его голос.

— О'кей, — сказал он, — я позабочусь об этом…

На перекрестке Файрфэкс Авеню и Броад-стрит виадуки надземки делают резкий поворот в сторону нижней части города. Внутри этого поворота расположен клин коммерческого квартала, острым углом которого является десятиэтажное здание отеля «Трингл». Это старый, причудливого стиля отель в свое время был лучшим в городе. Но все было до того, как построили надземку. А после отель стал быстро катиться вниз и скатился до такого сорта клиентов, которым низкие цены за номер значат больше, чем шум проносящихся мимо окон поездов. Но в последние несколько месяцев отель «Трингл» стал процветать в качестве штаб-квартиры Рэя Линча. Ресторан на первом этаже был превращен в ночной клуб, имеющий надежное прикрытие в лице регулярно подмазываемой полиции. В кулуарах постоянно проводили время различные политические деятели, дежурила вооруженная охрана. Движение вверх и вниз по лестницам и в лифте практически не прекращалось ни днем, ни ночью.

Линч занимал апартаменты на втором этаже, с флангов они были прикрыты апартаментами Джека и Чарли Галлажеров. Остальные комнаты этого и следующего этажей занимали люди Линча. На четвертом этаже размещался игорный зал и бар, многочисленные комнаты на других этажах занимали достаточно дорогостоящие проститутки.

Таким образом, отель «Трингл», обновленный и кишащий людьми, являл собой комбинацию дворца удовольствий и крепости для окружения Линча и его приближенных.

Но иногда и королю приходилось покидать свой замок. Было одиннадцать часов, и Паоло Регалбуто уже два часа ожидал, когда Рэй Линч покинет свою резиденцию. Он находился на другой стороне улицы, напротив отеля, укрывшись в обугленных развалинах ковровой фабрики, сгоревшей две недели назад. Огонь почти уничтожил внутренность здания, полы и крышу. Последние два дня аварийная бригада разрушила слабые кирпичные стены. Теперь осталась только нижняя часть стены, внутри которой в беспорядке смешались обгоревшие обломки, битый кирпич, почерневшие балки.

Паоло стоял среди обломков по колено в пепле сгоревших ковров, все еще сыром от воды пожарных шлангов. Его нельзя было увидеть даже с нескольких ярдов, а высокую широкоплечую фигуру можно было просто принять за тень от упавшей балки или кирпичной колонны. С этого места Паоло вел наблюдение сквозь дыру в кирпичной стене. Все было видно как на ладони. Везде возле отеля появилось нечто новое: внешняя охрана. С одной стороны отеля, у входа в вестибюль, развалился в припаркованной машине один из охранников Линча, другой прислонился к радиатору, раскуривая сигару. На другой стороне, у входа в ресторан и у служебного входа, стояла другая машина с двумя охранниками. Это доставило Паоло удовольствие, значит Рэй Линч понимает, что ему грозит опасность. Паоло хотел, чтобы он поглубже усвоил ситуацию, понюхал, чем она пахнет.

Но пока он стоял в терпеливом ожидании, в тени сгоревших руин, никакие эмоции не отражались на его лице. Он даже ничего не чувствовал. Он только думал об одном. Его мозг работал ясно и четко, как никогда в жизни. Но гнев и опустошенность, охватившие его после гибели жены и детей, сожгли в нем остальные эмоции так же, как огонь уничтожил это строение. Его чувства умерли и это беспокоило его больше всего. У него был практический ум. Он был еще молодым и мог бы еще раз жениться. У него снова могли быть дети, чтобы продолжить его род. Он даже уже знал, на ком женится: на младшей сестре Вито Риккобоне. И не потому, что он был в нее влюблен, а потому, что она была похожа на девушку с покинутой родины: сильная, добрая, хорошая мать для его будущих детей.

Чтобы получилась семья, требуется подъем чувств. Нужно, чтобы мужчина распалил в себе хоть немного страсти в нужный момент, в противном случае он просто выступает в роли самца. Так как Паоло долгое время не ощущал в себе даже тени страсти, последние два вечера он провел с проституткой. Просто, чтобы проверить, восстанавливаются ли в нем чувства. Оба раза он смог им позволить лишь обслужить себя. Это принесло некоторое физическое облегчение и только.

Ожидая Рэя Линча, Паоло думал об этом. Может быть со временем пустота внутри него заполнится, но он не был в этом уверен. А за утрату его чувств Рэй Линч должен заплатить значительно более сильными переживаниями. Физическая боль, которую причинили Паоло те трое, убившие его жену и детей, будет только завершением всего, что почувствует Линч. Для Линча он готовил длительную и изощренную злобную психологическую подготовку.

Паоло медленно повернул голову, чтобы посмотреть на машину, остановившуюся у входа в отель. Мужчина, вылезший из нее, был низенький и с брюшком, с редкими седыми волосами, в очках в золотой оправе. На нем был пиджак в полоску. Это был Тим Дейл, официальный партийный лидер Третьего района.

Паоло наблюдал, как он вошел в отель. Автоматически он отметил, что Карло Фондетта, на содержании которого находился Дейл, было бы небезынтересно узнать причину его позднего визита к Линчу. Но дальше эту мысль он развивать не стал.

Он продолжал стоять в тени, держа в опущенной руке автоматический кольт 45-го калибра. Он ждал…

Миновав вестибюль, Дейл направился к лестнице, ведущей на второй этаж, блокированной коренастым мужчиной из людей Линча.

— Рэй ждет меня, — прорычал Дейл. Он нервничал Слухи о том, что он был здесь, могут дойти до Фондетты.

Вышибала не сдвинулся с места.

— Тебе бы лучше подождать, пока я пошлю кого-нибудь проверить это.

Но в этот момент перед ними появился Чарли Галлажер, спустившийся в вестибюль. Он бросил вышибале:

— Все в порядке, Риччи.

Освобожденный от ответственности охранник вернулся на облюбованное место под пальмой в горшке. Чарли взглянул на Дейла своими выпуклыми глазами.

— Ты малость припоздал.

— Ничего не мог поделать. Был на обеде у мэра. Не мог вырваться.

— Ты опоздал. Рэй одевается, чтобы уйти. Он хочет посмотреть на ночной клуб, который мы с Джеком недавно открыли на Западной стороне.

Дейл ухватился за возможность вырваться отсюда поскорее.

— Ладно, я не так уж много собирался ему сказать. Ты передашь?

— Говори.

— Рэй хотел, чтобы я прощупал Фондетту насчет его подлинных намерений относительно Паоло. У меня в округе говорят, что охотиться на этого парня выпущен Руссо. Думаю, с Фондеттой все в порядке.

— Это все?

— Все, — огрызнулся Дейл и поспешно пошел через вестибюль.

Чарли, зажав в зубах сигару, смотрел, как тот исчезает в ночи. Вниз спустился Джек Галлажер и жестом подозвал сидящего на диване в вестибюле Вака Норриса — шофера Линча.

— Босс спустится с минуты на минуту. Подгони его машину.

Вак попрощался с охранником, с которым до этого болтал, и широким шагом пошел к выходу. Чарли угостил брата сигарой Джек прикурил и без всякого выражения в глазах выслушал новости, принесенные Дейлом.

— Ну, Руссо знает весь городской сброд как никто другой, — бросил он небрежно. — Думаю, что он быстро отловит этого официанта.

— Если захочет, — добавил Чарли тем же тоном.

Джек кивнул.

— И такое может быть.

— Рэй выбрал не тот путь. Если хочешь поймать негодяя — дай знать другим негодяям, что платишь за это деньги. В этом случае рано или поздно кто-нибудь поймает.

Джек посмотрел на брата.

— Может, ты должен сказать об этом Рэю?

Чарли посмотрел ему в глаза.

— Может, это не мое дело?

Джек медленно кивнул. Оба они хорошо усвоили, что Рэй Линч не любил, когда думали за него. Он не любил советов своих подчиненных.

Они стояли и курили в ожидании, когда спустится Линч.

Он спустился, чувствуя себя неудобно и неуклюже в новом смокинге и шляпе-котелке.

— О'кей, — сказал он — Поехали смотреть ваше заведение.

С противоположной стороны улицы Паоло смотрел, как серебристо-серый автомобиль Линча подкатил к подъезду. Глаза его сузились, кожа на широких скулах натянулась. Он поднял кольт и прицелился в сторону входа в отель. Этот вид ручного оружия, один из немногих, дающих точность в стрельбе на дальние дистанции, особенно в руках профессионала, умеющего справляться с его отдачей.

Армия сделала Паоло таким профессионалом. В правой руке он сжимал кольт, левая рука обхватывала для устойчивости запястье правой. Сквозь прорезь прицела он видел, как Вак вышел из машины и осмотрел ее, держа что-то в руке. Губы Паоло слегка разжались. Это было почти улыбкой. В руке шофера была обоюдоострая сицилийская наваха. Паоло пришлось обойти много лавок, прежде чем он отыскал ее. Но игра стоила свеч. Линч должен понять значение этой навахи, особенно после того, что произойдет дальше.

Рэй появился в подъезде, прикрытый с флангов Галлажерами. Вак быстро двинулся к нему, протягивая найденный им на переднем сиденье предмет. Линч протянул руку, чтобы схватить, затем отдернул и только уставился на наваху.

Паоло мягко нажал на курок.

Для точной стрельбы с такого расстояния, принимая во внимание густую тень от надземки, даже такое оружие не подходило. Но если Паоло понадобилась предельная точность, он принес бы винтовку. Но он хотел заставить Линча сожрать самого себя со страху. И жрать себя так долго, как это решит он, Паоло. Страх от сознания того, что кто-то держит в своих руках день и час твоей смерти.

Большой револьвер в руках Паоло громыхнул, слегка дернулся и вернулся на место. На стене позади Рэя Линча разлетелся цемент, оцарапав своими осколками ему щеку. Паоло снова нажал на курок, теперь уже дважды. Тяжелые пули выкрошили еще больше цемента в стене отеля.

После этого все мужчины перед отелем пришли в движение. Линч отчаянно бросился обратно в отель. Вак Норрис растянулся на мостовой. Галлажеры рванули в разные стороны от подъезда, выхватывая свои люгеры, любителями которых оба были, и двинулись вперед, охватывая клещами позицию Паоло. Двое охранников выскочили из дежурной машины и пытались разглядеть, кто стрелял из развалин обгоревшего здания. Но никто не смог различить стоящего в тени Паоло.

Он сунул кольт за пояс и пошел прочь. Быстро, но без спешки, он пробрался через обугленные руины к задней стене. Ему не нужно было искать место. Все было продумано заранее. Он изучил каждый шаг маршрута своего отступления. Но он не знал одной детали, которую из предосторожности предусмотрел Линч. На крыше отеля был человек с винтовкой. Выстрел грянул, когда Паоло перелезал пролом, ведший в переулок позади сгоревшего дома. Пуля отколола кусок кирпича от стены и глубоко вошла в правое бедро Паоло. Сильный удар свалил его с ног. Он упал на груду мокрого пепла и сбитого щебня.

Винтовка выстрелила еще дважды. Пули пролетели над ним, ударили в мусорный бак и перевернули его. Паоло рванулся под защиту переулка, волоча кровоточащую ногу. Сзади раздались звуки приближения Джека и Чарли, пересекающих улицу. Он должен выбраться из квартала прежде, чем его окружат и запрут, как в мышеловке.

Цепляясь обеими руками за стену и рыча от острой боли, почти парализовавшей его бедро, он попытался ступить на левую ногу, чтобы подняться с земли, потом ступил на правую ногу, аккуратно, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Ноги действовали. Пуля задела кость, но не раздробила ее. Неуклюже хромая, спотыкаясь на каждом шагу, он продвигался по переулку, отмечая кровью свой путь.

Он добрался до металлической двери черного хода в жилом доме. Она была приоткрыта, но не заперта. Он открыл ее и вошел в темный вестибюль. Закрыв за собой дверь, он заковылял по узкой лестнице. Он уже почти добрался до конца, но тут упал. Сзади него кто-то ударил снаружи по закрытой двери. Цепляясь за ступеньки, Паоло поднялся. Пошатываясь, он вышел через центральный вход дома и похромал через улицу в другой темный переулок. Так шел он, все время держась в тени, сворачивая в узкие дворики и проходя в черные ходы других домов.

В одном из них он упал, снова встал. Он знал, что пока он идет, его не поймают. В темноте они не увидят его кровавые следы, а пока они сообразят достать фонари, пройдет время. Вся беда в том, что он не может больше идти. Он свалится от боли и потеряет сознание раньше, чем доберется до своего района. И будет лежать, пока они его не найдут. Он должен найти себе место где-то поблизости. Место, где сможет спрятаться.

Паоло вышел через центральный вход очередного здания и продолжал идти, спотыкаясь на каждом шагу. Только через десять кварталов он снова подумал об укрытии.

Квартира Руссо…

Доминик Руссо сел на перевернутую ванну и прикурил от плоской зажигалки. В темноте свалки маленький колеблющийся огонек заиграл на алмазе его перстня и скупо осветил его мужественное лицо с мягкими девичьими глазами. Руссо погасил зажигалку и снова навалилась темнота, освещаемая мерцающим огоньком сигареты. Тогда Сальваторе Фиоре зажег керосиновую лампу и они смогли видеть друг друга.

Сальваторе сел на подлокотник распоротого кресла. Фрэнк прислонился к ржавой печке. Джино уселся на картонную коробку из-под консервов. Марчелло устроился своими тощими бедрами на цинковой крышке стола. Они смотрели на телохранителя Фондетты и ждали, когда он заговорит.

Руссо посасывал свою сигару и изучал их. Было два часа утра, и только они, пятеро, находились на этой свалке, окруженной сараями и заборами.

Руссо выпустил сквозь зубы тонкую струйку дыма.

— Я охочусь на Паоло Регалбуто. Может, вы об этом слышали?

Сальваторе усмехнулся.

— Скорее, что ты не слышал! Ты охотишься не там. Пару часов назад он был у «Трингла». Хотел кокнуть Линча.

Руссо немного помолчал.

— Ну, и удачно?

— Нет. А они его зацепили, но не поймали. Он ушел, но крови потерял достаточно.

Руссо пропустил через легкие новую порцию дыма для того, чтобы обмозговать эту новость.

— Он попытается вернуться на свое старое место. Дайте мне знать, если услышите, куда!

Руссо смотрел, как задумался Сальваторе Фиоре, и заметил его колебание. Старший из братьев Фиоре был крупный, громоздкий человек с дородными плечами и широкими грубыми ладонями. У него было тяжелое лицо с маленькими хитрыми глазками и мягким угрюмым ртом. Ни в лице, ни в голосе ничего не отразилось, когда он наконец сказал:

— Все зависит от того, что ты от него хочешь. Я разговаривал сегодня с Фондеттой. Он мне сказал, что Паоло намерен убрать ты.

— Этого хочет Дон Карло, — осторожно поправил Руссо.

— Мы не думаем, что это то, что нам нужно, — тяжело промолвил Сал Фиоре. — Лучше бы официант достал Линча. Это положило бы конец всем нашим неприятностям.

Руссо посмотрел на остальных трех мужчин. Только двое из них были родными братьями Сальваторе. Третий был кузеном, но считался братом.

Братья Фиоре и Джино были похожи на Сальваторе: то же выражение мощи и грубости характера, но лишенные хитрости. У Фрэнка, среднего брата, через все лицо, захватывая угол рта, шел бледный шрам от ножа. Джино, младший брат, был единственным, кто отдавал дань элементам одежды. Он всегда носил в петлице цветок, от него пахло хорошей дорогостоящей мужской парфюмерией. Фрэнк презирал галстуки, а Сальваторе о них просто не думал. Марчелло, кузен, был выше, тоньше и темнее, чем братья, с чем-то змеиным во взгляде.

Руссо не спрашивал Сальваторе о его праве говорить за трех остальных. Они составляли очень тесный клан. В пяти кварталах отсюда находилось местечко, известное как «Угол Фиоре»: два смежных здания, целиком занятых Фиоре и его домочадцами. Там, в их штаб-квартире «Компания вторичного сырья братьев Фиоре» никто не оспаривал права Сальваторе руководить кланом.

Взгляд Руссо вернулся к нему.

— Это дело может не кончиться. Останутся Галлажеры. Они заменят Линча. А они тоже не сахар.

— Верно, но, может быть, они будут благоразумней. Не такими жадными. Может быть, мы с ними сумеем сработаться и будем делать свои дела, не мешая друг другу.

— Может быть, — сказал Руссо без всякой интонации. — Не попробовав — не узнаешь.

— А может быть, — осторожно продолжал Сальваторе, самое время Фондетте успокоиться и куда-нибудь исчезнуть. В том смысле, что пора ему менять кровь на грейпфрутовый сок, и это будет для него самое правильное! — Его маленькие на тяжелом лице глазки еще более уменьшились в ожидании реакции Руссо.

Тот не отреагировал, а только спросил спокойно:

— Такой ты видишь выход?

Сальваторе кивнул.

— Я с тобой откровенен. Если сказанное между нами пойдет дальше, придется заняться тобой.

Угроза не изменила осторожного выражения лица Руссо.

— Могила.

Маленькие глазки Сала заблестели от удовольствия.

— Отлично! — Он наклонился в сторону Руссо и голос его стал мягче. — Вот как мы все это представляем: Фондетта не в состоянии принести нам что-нибудь хорошее. Если он будет продолжать отдавать такие куски, то Линч приберет весь город себе за пару месяцев. А мы останемся на бобах. Согласен?

— Ты, пожалуй, прав, — спокойно согласился Руссо.

Сальваторе бросил на него пронзительный взгляд.

— Мне думается, что единственное полезное для нас достижение Фондетты — это Дейл. В этом вся проблема. Без помощи Дейла у нас связаны руки.

— Да, это проблема, — согласился Руссо. Но, может быть, что-то можно придумать?

Тяжелое лицо Сальваторе медленно расплылось в улыбке.

— У меня есть хороший кусок для тебя.

Трое остальных Фиоре молчали, разглядывая Руссо. Тот бросил окурок в грязь, раздавил его носком начищенного ботинка и встал.

— В настоящее время я все еще разыскиваю Паоло. Если услышите о нем, дайте мне знать.

— Уж обязательно. Я думаю, мы поняли друг друга.

— Думаю, да, — сказал Руссо. Он махнул на прощание рукой и прогулочным шагом пошел со свалки…

Трехэтажный дом, в котором жил Руссо, был его собственностью. На первом этаже располагался магазин подержанных вещей, в котором заправлял его кузен Джек Болпе. На втором этаже находилась забегаловка, попасть в которую можно было с заднего переулка по черной лестнице. Забегаловкой заправляла сожительница Руссо, которая жила вместе с ним на верхнем этаже.

Этот дом и черный «понтиак», на котором он вернулся домой за два часа до рассвета, были единственными двумя вещами, законно принадлежащими Руссо. Все остальное, включая и его владения в городе, пришло к нему благодаря связям с Фондеттой. Он знал, что без Фондетты он был бы никто. На это были свои причины. До недавнего времени он в случае чего мог рассчитывать и опираться только на двух сицилийцев: Джека Болпе и Лея Алегра, работавшего в его забегаловке барменом. Это означало, что Руссо не мог удержаться в соперничестве с кланом Фиоре и без Фондетты, за его спиной они, конечно, избавились бы от Руссо, как только он перестанет быть им нужным.

Но теперь в городе подросло новое поколение сицилийцев, достигших подходящего для работы возраста. А это меняло дело.

Руссо как раз и думал об этом, припарковывая машину и идя по переулку позади своего дома. Пока закусочная функционировала, двери дома не закрывались. Он вошел по лестнице и толкнул дверь. Отодвигая занавеску, попал в полумрак забегаловки.

Второй этаж он почти не перестраивал. После покупки дома он просто заставил комнаты этого этажа стульями и множеством маленьких столиков.

В это позднее время клиентов оставалось немного. Пожилой мужчина с молоденькой подружкой, нализавшийся допьяна в одной комнате, две парочки, приканчивающие по последнему коктейлю в другой.

Руссо прошел в самую большую комнату, почти полностью занятую полукруглым баром. Там единственным клиентом остался Джек Болпе. Как всегда изящный, с холодным взглядом, прислонясь к бару, он потягивал пиво. Лей Алегра, мускулистый и лысый, стоял за стойкой и прибирал там перед закрытием. Странная напряженность овладела ими, когда вошел Руссо. — Где Тори? — спросил он. — Алегра коротким толстым пальцем ткнул вверх.

— Там. У себя в комнате, Дон!

— А в постели… — мягко добавил Болпе, — Паоло Регалбуто!

Руссо напрягся, затем без слов повернулся и вышел из забегаловки.

Слева от занавешенного входа была запертая дверь. Руссо открыл ее ключом и по лестнице поднялся в кухню своей квартиры. В столовой и хорошо обставленной гостиной было пусто. Через ванную Руссо прошел в спальню. Посредине широкой кровати, без сознания, лежал Паоло. Его большое обнаженное тело прикрывали простыни и одеяло. Голова утонула в мягкой подушке, лицо был очень бледным, но дыхание было глубоким и ровным.

Любовница Руссо сидела в легком кресле, курила сигарету в мундштуке из черного дерева и с задумчивым выражением смотрела на спящего мужчину. На ней была свободная пижама из темного шелка, голые ноги она положила на кровать. Услышав входившего Руссо, она повернула голову и сказала:

— Тихо, дружок. Смотри, кто у нас.

Виктория Хельстрем обладала гортанным голосом, пробиравшим мужиков до самой мошонки. Она была маленькой, худенькой, но в бедрах и груди у нее было все, что требуется женщине. И еще у нее было очень женственное лицо. Лицо, в общем-то, простое, с очень умными темными глазами и чувственным изогнутым ртом. Она была на четыре года старше Руссо, но он никогда не стремился к молоденьким.

— Как он сюда попал? — спросил он тихо.

— Шептать не обязательно. Он все время без сознания. Доктор Мозер, прежде чем выковырять у него пулю, сделал ему несколько уколов. Я нашла его на черной лестнице, вокруг все было залито кровью. Болпе и Алегра принесли его сюда.

— Они сказали тебе, кто это?

Она церемонно кивнула.

— Парень, потерявший жену и детей?

— Угу.

Тори снова взглянула на крупного молодого мужчину в постели. Глаза ее на миг затуманились. В шестнадцать лет она сделала подпольный аборт и лишилась возможности когда-либо стать матерью. Но инстинкт материнства остался.

— И Фондетта хочет, чтобы ты убил его? — медленно сказала она.

— Снова в точку!

Она подняла голову, изучающе глядя на него.

— А я послала за доктором, чтобы сохранить ему жизнь. Но мне кажется, что твои желания не совсем совпадают с желанием Фондетты. Забавная мысль, а, Дон? Или я ошибаюсь?

— Права, как обычно, — пробормотал он. — Долгие минуты он рассматривал мужчину на кровати, думая о разговоре с братьями Фиоре. И о Паоло Регалбуто как о настоящем вожаке молодого поколения с сицилийской кровью, о котором он размышлял по дороге сюда.

— Мне нужно выпить, — сказал он и вышел в гостиную.

Когда Тори вошла, он доставал из винного бара бутылку и стакан.

— Я бы тоже выпила. Предполагаю, что я не рождена сиделкой. Я потрясена. Бедный мальчик — ему разрушили всю жизнь.

Руссо достал второй стакан и наполнил до краев.

— Этот бедный мальчик жесток, как кузнечный молот. С ним будет все в порядке. Я позабочусь о нем. Да, но где же, черт возьми, мы будем спать?

Она усмехнулась и показала на два дивана в гостиной.

— Мы можем сложить все подушки на ковер, если ты помнишь былое. Не так уж давно мы занимались этим делом на полу.

— Только не сегодня, — проворчал он и протянул ей наполненный стакан. — Лучше выпей, крошка. Очень поздно и я устал.

Не пригубив, она поставила стакан и обняла его.

— Ты дьявол, — промурлыкала она ему на ухо.

А он им не был. Никогда не был с нею…

Рэй Линч приобрел новое свидетельство своего преуспевания. Он любил породистых лошадей и элегантных женщин. И недавно он купил за городом ферму, где мечтал выращивать первое и тащить в постель второе. Для Линча и ферма, и лошади, и любовница экстра-класса были символом успеха. Поэтому последующие три дня он намеревался наслаждаться всеми тремя символами. И не в таком курятнике, как здесь в отеле. Он этого не любил. Но еще меньше ему нравилась мысль о том, что этот безумный подонок предпримет очередную попытку напасть на него.

— Он сел на диван в гостиной своих апартаментов и в упор посмотрел на Тима Дейла. Перед ним стоял кофейный столик с тремя пустыми стаканами. Его циничные серые глаза тяжело блестели.

— Что ты должен сделать? — напрямик сказал он Дейлу. — Ты должен проинструктировать всех полицейских своего округа, чтобы они начали искать этого подонка Регалбуто. И приказ — стрелять, как только увидят. Усек?

Дейл сильно смутился.

— Фондетте это не понравится. Он поймет, что я работаю на тебя.

В кривой усмешке Линча не просматривалось компромисса.

— Рано или поздно он и так узнает. Пусть будет раньше. Он ни черта не сможет сделать, Тим.

Вошла девушка с полным стаканом виски и бутылкой пива. Она была очень молода и очень хороша собой, хотя и в крикливом стиле, с фантастически чувственным телом. На ней были только туфли на высоком каблуке и тонкая шелковая сорочка, сквозь которую бьющий в окно яркий полуденный солнечный свет обрисовывал все ее прелести. Суровый католик и женатый человек, Дейл старался не глядеть на нее. Она поставила виски и пиво рядом с пустой посудой и неуверенно посмотрела на Линча.

— Может, я могу одеться и уйти?

Линч бросил хмурый взгляд на молоденькую проститутку.

— Может, ты заткнешься, вернешься в постель и подождешь, — он подчеркнул это сочным шлепком по выпуклой попке. Шлепок был игривым, но увесистым. Когда она удирала в спальню, сквозь сорочку проступала красная отметина его ладони на ее ягодице. Линч покачал головой и пригладил пальцами свои рыжие волосы.

— Я исчезаю, поэтому не могу взять с собой глупых проституток, а это уже удар по мне. — Он сделал большой глоток виски и запил пивом прямо из бутылки. — Это еще одна причина, по которой я хочу побыстрее избавиться от этого Регалбуто. Поэтому дай задание своей полиции.

Линч сидел, откинувшись на спинку дивана, и сжимал колени.

— Сделаю все, что ты сказал, Рэй, но Фондетта действительно рассердится на меня. — Дейл пытался говорить внушительно, но выходило виновато.

Линч посмотрел на него так, что, казалось, пригвоздил к спинке дивана.

— А если не сделаешь, Тим, то на тебя рассержусь я. А я плачу больше Фондетты. И собираюсь платить долго. А Фондетта нет. В этом городе он — вчерашний день. И только один он об этом не знает.

— Может быть. Но у него пока есть крепкие ребята.

— Нету. Все они давно навострили от него лыжи. Думаешь, братья Фиоре позволят ему уступить мне их территорию? В любой момент они пошлют его к черту и начнут отвоевывать ее назад.

Лицо Дейла помрачнело.

— Тогда впереди ничего хорошего нет, Рэй. Фиоре — самая злобная банда из всех, что я видел, а видел я немало. Если вы вступите в драку друг с другом, то по городу потечет кровь, и много крови.

Линч рыгнул, улыбнулся и сделал второй глоток.

— По мне, так пусть этот город хоть потонет в крови, — сказал он жутко мягким тоном. — Пока он со мной — он мой. Когда нет, пусть катится к черту. Тот, кто встанет на моем пути, будет сметен с лица земли, или уйдет в нее.

Когда он произносил эти слова, глаза его неотрывно смотрели на Дейла. Тот заторопился. Колени задрожали.

— О'кей, Рэй. Я позабочусь об этом.

— Думаю, что ты справишься, — сказал Линч.

Почти в то самое время, как Дейл поспешил из отеля выполнять указания Линча, у Руссо состоялся еще один разговор с Сальваторе Фиоре. Предметом его явилось пиво и крепкие напитки.

— Я говорю, — пояснил Руссо, — о настоящих напитках. Не помои, не самогон. Я говорю о том, что торговать нам надо на треть дешевле, чем у всех, как в своих забегаловках, так и в других, в твоем подконтрольном районе. Заведения Линча зашевелятся. Ради того, чтобы захватить рынок сбыта у Линча, эту треть ты сможешь себе позволить. Все начнут покупать у тебя. Заманчиво?

— Конечно, заманчиво, — осторожно сказал старший Фиоре. — Мне вот только интересно знать, где ты достанешь такую уйму пойла. И как получится, что их можно продавать на треть дешевле.

— Это мой вопрос. Твоя проблема — Линч, когда он поймет, что остался без покупателей.

— Линча я готов взять на себя. К этому я уже готов с месяц. Единственное, что меня беспокоит — это Фондетта и Дейл.

— Это уже мой вопрос, — спокойно сказал Руссо.

Он оставил свалку и направился побеседовать с Мюрреем Джекобсом. Резиденция Джекобса была под кондитерской лавкой, которую держали его родители при жизни. Он так там и остался жить. Здесь, за большим кухонным столом, выпив по паре пива, он и выслушал все, что собирался ему сказать Руссо.

Основным занятием Джекобса было снабжение воров и бандитов и обеспечение защитой предпринимателей и союзов. Его группа была известна как Еврейская шайка. По сравнению с Линчем, она была невелика и не такая спаянная, как у Фиоре. Но в нее входили наиболее стойкие и самые злобные парни города. Парни, вроде Хайма Рубина, проводившие собственные небольшие операции, но откликавшиеся на первый его зов. Джекобс недавно занялся забегаловками. Пока у него их было только шесть, но он собирался открыть еще несколько.

— Это весьма выгодно, почему не согласиться, — объяснил он Руссо.

Тот кивнул.

— Это я и хотел услышать. — Он старался помогать заведениям Джекобса.

У Мюррея Джекобса было прямолинейное мышление. Он не тратил времени на сомнения.

— Если на одну треть дешевле, то покупаю пойло у тебя. Нужно быть бараном, чтобы не согласиться на это. Если это приличное пойло. — Он не спрашивал, как Руссо достанет напитки, его это не волновало. Его интересовало только, выгодно ли это для его бизнеса.

— Пойло будет такое, какое ты получаешь сейчас, — пообещал Руссо. — Только сейчас тебя снабжает Линч. Ему будет не по вкусу твой уход.

— Не очень-то я его боюсь, — небрежно бросил Джекобс.

Руссо верил ему. В наружности Мюррея не было ничего такого, что указывало на род его занятий. Это был опрятно и щеголевато одетый сорокалетний мужчина со скучными глазами. Грозу таил его тихий скрипучий голос. Особенно нотки безумной ярости, когда он заводился.

— Мне тоже думается, что ты не боишься, — сказал ему Руссо. — Поэтому я хочу сообщить тебе еще одну вещь.

Спокойным голосом он изложил ему все, что спланировал за последнее время. В основе плана было объединение мелких групп, таких как шайки Фиоре и Джекобса, против Линча. Действуя вместе, они имели шанс выстоять против Линча и урвать собственный ломоть от жирного пирога, испеченного сухим законом. Руссо не сказал, кто будет у руля этой новой тайной организации. Если его план сработает — то он. Но он знал, что любой из мелких вожаков, к кому он обратится, будет считать этот руль своей собственностью. Но и с этой стороны все прекрасно. Этот секрет станет для них той побудительной силой, которая заставит их с интересом работать над тем, что он задумал.

Мюррей заинтересовался. Руссо назвал ему цену, которую тот будет платить. Тут Джекобс заморгал глазами.

— Хорошенькое дельце ты мне предложил, — медленно протянул он. — Но будет жарко, очень жарко.

— Результат стоит этого, Мюррей. Мы, в конце концов, станем заправлять всем городом. Даже контролировать выборы. Но чтобы получить все, как мы задумали, надо вначале устранить препятствие.

Джекобс удивленно уставился на него.

— Тогда почему ты не сделаешь это сам?

— Не могу. Я слишком долго был вместе с ним. Сердце говорит, что я не прав.

Паоло Регалбуто, обложенный подушками в постели, наслаждался принесенным ему кофе. При свете яркого солнца было видно, что краски вернулись на его лицо. Доктор, приходивший два часа назад, чтобы сменить повязки, сказал, что через пару дней он уже сможет передвигаться. Отдых и хорошее питание восстановят силы. Но в данный момент он чувствовал себя неважно: болела нога, слабость, головокружение.

Рассматривая Паоло, Руссо отметил, что тот еще не готов исполнить существенную роль, которую он отвел для него в своем плане.

Руссо сказал:

— Я на время покину город, на два-три дня. Должен провернуть одно дельце. — Он не сказал какое, а Паоло не спросил. — Пока меня не будет, о тебе позаботится Тори. Сейчас она вышла купить кое-что для тебя. Пижамы. Мои для тебя маловаты. До моего возвращения не уходи. Даже если будешь хорошо себя чувствовать. Слишком много охотников за тобой отрядил Линч.

Паоло кивнул.

— Не беспокойся. Я не двинусь с места. Я о своих делах много передумал. О том, что буду делать дальше.

— Об этом мы поговорим после, когда я вернусь, — сказал Руссо.

Паоло с любопытством посмотрел на него. Но тот уже закрыл чемодан и шел к выходу…

Он поехал на вокзал и взял билет до Флориды. Ему нужно было навестить одного человека по имени Оуэн Шэйл.

Шэйл был бывшим мэром города. Он переехал во Флориду, отбыв два года в тюрьме за растрату денег из муниципальных средств. Руссо считал, что пора Оуэну Шэйлу возвращаться обратно. Но чтобы вернуть его на нужное место, требовались деньги. Много денег. Деньги должны поступить от продажи напитков Фиоре, Джекобсу и другим владельцам забегаловок. Напитки должен, по его плану, достать Паоло Регалбуто.

В эту ночь Дон Руссо был за много миль к югу, угощая выпивкой всех соседей по поезду, несущемуся во Флориду. Наверняка они долго будут вспоминать его.

В это время из своего ресторана, в сопровождении телохранителей вышел Фондетта. Они разместились на заднем сиденье поджидавшего их автомобиля. Из района Сити-Холл шофер свернул на пустынную улицу, что вела к апартаментам Фондетты.

Никто не обратил внимания, как с соседней улицы вывернул желтый «седан» и поехал за ними, набирая скорость, чтобы обогнать. Водитель «седана», коренастый лысый мужчина, известный под именем Карл Джо Раппопорт, не стал обгонять машины Фондетты. Наоборот, поравнявшись с ней, он сбросил скорость и поехал рядом. Сидящий на заднем сиденье Рубин Хайм достал ручной пулемет «томпсон» и продемонстрировал, чему его научили в армии США.

Звуки очереди, отразившись от стоящих рядом домов, были слишком громкими. Пули пробивали машину Фондетты насквозь. Автомобиль вынесло на тротуар и он врезался в фонарный столб, так что тот согнулся. Затем секунд на пять воцарилась внезапная тишина. Из темного переулка, сжимая обрезанную двустволку, вышел и направился к машине Мюррей Джекобс. Водитель стонал, навалившись на баранку. Двое мужчин на заднем сиденье не подавали признаков жизни. Джекобс распахнул заднюю дверцу. Из нее наполовину вывалился и повис телохранитель Фондетты, очень большой и очень мертвый. Фондетта сложился вдвое между сиденьями. Джекобс не стал тратить время, проверяя, жив ли он. Для полной уверенности он приставил обрез к его затылку и нажал на курок.

От отдачи Джекобса даже отшвырнуло на шаг. Не утруждая себя проверкой результатов выстрела, он быстро пошел в сторону ожидавшего его желтого «седана» и сел в него рядом с Хаймом. Как только захлопнулась дверца, Карл Джо тронул машину.

Когда полиция прибыла на место происшествия, «седан» уже был в реке, а Хайм, Джекобс и Карл Джо Раппопорт направлялись в одну из забегаловок Джекобса, чтобы присоединиться к компании приятелей, которые поклянутся, что они не сходили с места в этот вечер…

Было четыре утра. Прошло два дня, как уехал и не возвратился Руссо. Прошло 24 часа, как Паоло поднялся с постели и попробовал размять ногу. От этого он приободрился и потратил много часов, рассматривая апартаменты. После этого он слегка вздремнул. А теперь было четыре утра, а он слонялся от стены к стене в гостиной Руссо, дикий и беспокойный.

На диване, куда он перебрался из спальни, были подушки и простыни. Но их вид только еще больше беспокоил его. Только обещание, данное Руссо, удерживало его здесь. За стеной кипит жизнь и только через нее он сможет познать свой дальнейший путь.

Фондетта убит. Может быть, Линчем, а может, и нет. Стычка на улице между людьми Фондетты и людьми Линча, один отправлен в больницу. Все, что случилось, вынашивалось здесь. Паоло это чувствовал. А он был заперт в квартире Руссо, словно заточенный в клетке дикий зверь. Он метался по квартире, хотя нога еще болела и он хромал. Время от времени он пропускал большой глоток виски. Это в нем было новым. Раньше он редко употреблял крепкие напитки.

К четырем утра Паоло прикончил полбутылки. Он не опьянел: единственным эффектом было какое-то томление в груди, стремление что-то сделать. Он не мог твердо сказать, что от него требуется. Оно существовало, и его усилием воли было не остановить.

Паоло залез в бар, чтобы еще выпить, когда вошла Тори, закрывавшая на ночь входную дверь в забегаловку. Она взглянула на него, и он заметил усталые тени у нее под глазами.

— Почему ты еще на ногах?

— Потому, что не хочу спать, — огрызнулся он и быстро отвернулся от нее. Ее присутствие возбуждало его, что было очень приятно. Как только он убедился в этом, он стал избегать смотреть на нее.

— Рада тебя видеть в прекрасном расположении духа, — протянула она и сбросила туфли. Это сразу сделало ее маленькой по сравнению с ним.

— Где этот чертов Дон? — прорычал он.

Тори вздрогнула.

— Не беспокойся, он вернется.

— Не сомневаюсь, но когда?

Она задумчиво посмотрела на него.

— Да, действительно, хорошее расположение духа, — и вышла в спальню, не закрывая дверь.

Паоло налил полстакана виски и отошел с ним к окну. Он стоял и вглядывался в ночь, когда вернулась Тори. Паоло повернул голову, чтобы взглянуть на нее, и увидел, что она переоделась в темную шелковую сорочку, глянцево блестевшую в тех местах, где были выпуклости ее аппетитной фигурки. Он снова повернулся к окну и сделал глоток.

За его спиной Тори плеснула себе коньяку и села на диван, служивший Паоло кроватью. Она смаковала коньяк и изучающе смотрела на его широкую спину.

— Ради бога, Паоло, сядь и отдохни.

— Не нужен мне отдых. Я должен выбраться отсюда к черту.

— Куда?

Он продолжал смотреть молча в окно, ответа у него не было. Она некоторое время молчала. Когда она заговорила снова, в голосе ее слышалась печальная мягкость.

— Расскажи мне о своей жене и детях.

Он напрягся.

— Нечего об этом рассказывать.

— Уверена, что есть. И многое. Ты должен перед кем-то выговориться. Пусть это будет со мной.

Он повернулся и посмотрел на нее. Лицо у нее было мягким, а глаза с какой-то мудростью читали в нем, и ему стало не по себе. И еще невозможно было отвести глаза от ее груди, вздымающейся от дыхания, с сосками, натягивающими темный шелк.

— Одень что-нибудь еще, — проворчал он. — Халат, что ли…

Она без улыбки, внимательно посмотрела на него.

— Раньше тебя это не волновало.

— Думаю, что я был слишком слаб, чтобы замечать. Одень что-нибудь.

— О'кей, — она встала и, не улыбаясь, стала расстегивать куртку пижамы.

— Не делай этого, — проскрежетал Паоло.

Ее пальцы застыли на последней пуговице. Глаза впились ему в лицо, очень большие и очень ясные.

— Ты как замороженная глыба льда, — голос ее был низким. Если кто-нибудь тебя в скором времени не растопит, ты действительно рискуешь заболеть.

— Но ведь ты для Руссо…

Она слегка кивнула.

— Конечно. И я люблю его. Но я ничего не отниму от него, если дам тебе то, в чем ты нуждаешься. А ты нуждаешься в этом, Паоло. И очень сильно.

Она сбросила куртку на ковер. Паоло смотрел на ее обнаженный стан.

— Нет…

Она подошла к нему и тонкими пальцами коснулась лица. Он сильно оттолкнул ее. Очень сильно. Она отлетела к столу и упала на пол.

— Извини, — жестко сказал он. Лицо его окаменело.

Она взглянула на него, шумно дыша открытым ртом.

— Зачем? Чувствуешь себя дикарем, так будь им. — Она поднялась. — К черту это!.. — и она расстегнула пижамные брюки.

Тогда он ударил ее. Крепко ударил. Она, всхлипнув, рухнула поперек дивана, брюки обвились вокруг се стройных ног. Ягодицы были небольшие, округлые, крепкие и очень светлые. Что-то прорвалось внутри Паоло.

Тори повернула к нему лицо.

— Иди ко мне, — простонала она сквозь зубы.

Такого больше не повторится. Об этом знали оба. И никто об этом не сожалел. Она добилась своего. Томление ушло из груди Паоло. Оно вернется, но теперь он будет знать, что делать, когда оно придет. Он был жесток с Тори. И достиг той же степени удовлетворения, какое чувствовал, убивая каждого из своих врагов. Это был ответ для него, единственный ответ: насилие или насильственный секс. Такого он не сможет себе позволить по отношению к жене, если снова женится. Если подобное желание охватит его, он будет искать для него выход с проститутками. Потому что с Тори он был первый и последний раз. Когда вернется Руссо, нужно делать вид, что между ними не было ничего.

Но Тори станет подлинной причиной его будущей верности Доминику Руссо. Единственной причиной, которая заставит его делать все, что, по его мнению, будет противоречить его интересам в будущей схватке…