Труп ждал их чуть дальше, на берегу, среди тумана и чаек. Мари выстрелила в воздух, чтобы отогнать птиц. Жюстиньена тошнило, он вцепился в Венёра, и его вырвало на песок. И хотя он неплохо выспался, тело болело сильнее, чем накануне, а по алкоголю он тосковал больше, чем по еде или приличной постели. Де Салер прищурил глаза, вытер рот рукой. Кислый привкус рвоты пристал к его языку.
Лесной бегун лежал на спине, глаза его закатились, одежда была порвана в клочья. Поперек туловища зияла рана, потрескавшаяся от засохшей крови. При жизни он обладал природной силой. После смерти напоминал выброшенного на берег левиафана, уже обмякшего и дряблого, с побелевшей плотью. Его рот был до отказа забит какой-то темной массой мелких ракушек, вероятно морских уточек, то приоткрывавшихся, то лениво закрывавшихся.
Пенитанс опустилась на колени рядом с траппером, и ничто не нарушило серьезности ее лица. Она закрыла ему веки. Внезапно что-то шевельнулось в желудке зверолова. Пастор оттащил свою дочь назад. Зловещим стадом десятки темных крабов вылезли из чрева мертвеца, все еще липкие от его крови. Они устремились на пляж, пересекли лужу рвоты Жюстиньена, не обратив на нее внимания. Тот мгновенно отпрянул назад, избегая их. Позади него закричал Габриэль.
Парень орал без остановки, а крабы тем временем расползались по пляжу. Почему их было так много? Глаза Жюстиньена раскрылись от удивления. Мальчишка кричал изо всех сил. Марсовой Жонас выругался на неизвестном Жюстиньену языке, накинулся на паренька, встряхнул его и приказал замолчать. Он уже собрался ударить его, но Венёр вырвал у матроса жертву, завернул в свое пальто с длинной бахромой и обнял. Габриэль пытался освободиться, но ботаник шепнул ему на ухо несколько слов. Тот немного успокоился.
Офицер Берроу почесал лоб, из-за чего его вязаная шапочка с помпоном приподнялась.
– Не следует ли… произнести молитву или…
Он рефлекторно повернулся к пастору. Тот сухо заявил:
– Молитесь за живых, а не за мертвых. В любом случае смерть – это мирское дело.
Он вытащил из-под обломков шляпу, которая оказалась ему слишком велика, откинул ее назад, пожал плечами. Последний краб с хрустом выбрался из тела. Тыльной стороной рукава Жюстиньен вытер остатки рвоты с подбородка. Едва он успел прийти в себя, как Венёр перекинул ему на руки Габриэля:
– Позаботьтесь о нем.
Мальчик уцепился за молодого дворянина, как будто от этого зависел его рассудок. Жюстиньен с радостью бы отказался брать на себя эту ответственность, но не знал как. Он остался стоять с опущенными руками, а Мари и Венёр опустились на колени возле трупа. Ботаник поправил очки. Путешественница провела по ране кончиками пальцев.
– Это сделало животное.
– Но как? – задумался Венёр. – Франсуа был лесным бегуном, я не могу себе представить, чтобы его застали врасплох на открытом пляже. И какое это могло быть животное? Росомаха? Слишком много повреждений для росомахи…
– Крабы попортили его труп, это не поможет, – заметила Мари.
– У него была предпоследняя вахта, – добавил Берроу.
Пастор пояснил:
– Он меня потом разбудил. В конце смены он был жив. Я бдел до рассвета. Ничего необычного я не увидел и не услышал.
Мари продолжила:
– Он умел действовать скрытно, когда того требовал случай. Я уже слышала о нем в Бобассене. Он вполне мог встать и уйти без вашего ведома, преподобный.
– Но почему же? – настаивал Венёр. – Почему он покинул группу? Он не собирался грабить мертвецов, прежде всего потому, что у них нечего взять, а потом пошел не в ту сторону…
Жюстиньен слушал их споры, не имея ни малейшего желания вмешиваться. И хотя продолжал поддерживать Габриэля, но в мыслях уже углубился в себя. Его не волновало, кто или что убило лесного бегуна. Он просто ждал подходящего момента, чтобы уйти. Помимо кислого запаха рвоты, соли и йода близлежащего океана, он вдохнул сладковатый, почти приторный душок. В тот момент он не особо обратил на это внимание.
Никак не реагируя на укоризненный взгляд отца, Пенни положила на тело свой деревянный крест. Марсовой Жонас все больше нервничал.
– И что теперь? – сплюнул он вдруг, отвернувшись. – Куда мы идем? Она хотела идти вдоль берега, – и он покосился взглядом на путешественницу, – Франсуа… покойный Франсуа… предлагал идти на восток, в лес. Поэтому я повторюсь: куда мы идем?
Жонас пнул песок.
– Давайте проголосуем, – предложил пастор и тут же, прежде чем кто-либо успел возразить, добавил: – Я голосую за побережье. Я предпочитаю знать, куда я иду.
– Лес, – тут же высказался Венёр. – У нас будет больше ресурсов в лесу.
– Берег, – произнесла Мари отстраненным голосом.
– Побережье, – ответил Жонас.
Вдалеке все еще кричали морские птицы, поедая трупы. Жонас инстинктивно стянул полы куртки. Жюстиньен неистово взлохматил свою засаленную копну волос.
– Лес, – заявил он, – даже если это бессмысленно теперь, когда Франсуа мертв.
Ледяное крошево смешалось с пожелтевшей пеной, придав океану еще более мрачный вид. Жюстиньен продал бы душу за то, чтобы удалиться от него или забыть о нем. И за стакан выпивки. За один лишь стакан, чтобы согреться. Чтобы холод океана перестал грызть его кости.