Вендийская демоница

Глава девятая Мать в поисках сына

Кхитаец открыл глаза и обнаружил себя закованным по рукам и ногам. Он попытался пошевелиться, но что-то не давало ему двинуться с места. Было темно, и понять, где он находится, не представлялось возможности.

— Где я? — прошептал он, не надеясь получить ответ, но неожиданно совсем близко прозвучал голос Конана:

— А, очнулся! Прикрой глаза, я подниму шторы.

В комнату хлынул яркий свет. Судя по всему, уже наступило утро следующего дня.

— Что со мной случилось? — зашептал кхитаец.

— Ты жив, больше с тобой пока ничего не случилось, — был флегматичный ответ.

На самом деле киммериец был вовсе не так безразличен к происходящему, как притворялся. Когда он появился с бесчувственным, обвисшим, точно тряпичная кукла, Мэн-Ся перед пирующими, поднялся громкий крик. Масардери устремила на киммерийца грозный взгляд и осведомилась — уж не подрались ли, часом, учитель с учеником.

— Возможно, вы показывали бедняге какой-нибудь новый способ махать кулаками? — осведомлялась она.

Конан не удостоил ее ответом. В конце концов, дама пережила очередное потрясение, так что нет ничего удивительного в том, что ее умственные способности несколько пострадали. Не без удивления он понял, что Масардери на полном серьезе считает своего телохранителя человеком хоть и преданным — не столько нанимателю, сколько собственной чести, — но жестоким и не всегда разумным.

Мне нужна женщина, разбирающаяся в медицине, — сказал Конан.

Кэрхун глянул на кхитайца с плохо замаскированным презрением.

— Что с ним случилось?

— Выбрал неудачное время для катания на лодке, — ответил Конан.

Все три кузины вскочили разом и предложили свои услуги. И поскольку они были весьма усердны, то Мэн-Ся оказался обмотан бинтами туго-натуго, так что очнувшись не смог даже пошевелиться.

— Для чего ты поплыл к этому чудищу? — спросил Конан у кхитайца. — Разве тебе с берега было плохо видно?

— Кое-чего я не видел, — тихо ответил Мэн-Ся.

— Например? — прищурился киммериец.

— Она не из Турана, — сказал Мэн-Ся.

Конан громко расхохотался.

— Разумеется, нет! — воскликнул он. — Я никогда не видывал, чтобы туранские женщины обладали таким ростом. Туранцы вообще невелики ростом, если уж на то пошло… — И киммериец горделиво расправил плечи.

— Меня интересовали черты ее лица, — пояснил Мэн-Ся. — С берега невозможно было разглядеть… Она выглядит не похожей на кхитайского демона. Наши демоны все с плоскими или втянутыми щеками… И на иранистанского дьявола она тоже не похожа. Вот в чем дело, учитель Конан. Вы меня понимаете?

— Не совсем, но продолжай; быть может, я сумею уловить твою мысль.

— Если бы она была обыкновенной женщиной — очень старой и некрасивой, но все-таки обыкновенной женщиной, — медленно произнес Мэн-Ся, — то я принял бы ее за уроженку Вендии… а это наводит меня на кое-какие дополнительные мысли.

— Это не наводит тебя на мысль о том, что ты мог погибнуть? — сердито поинтересовался Конан. — Причем погибнуть глупо, ни за что. Просто из-за пустой фантазии!

— О, учитель! — вскричал Мэн-Ся с неожиданной силой. — Когда меня ударило о скалу, я испытал просветление!

— Ты хочешь сказать, что у тебя искры из глаз посыпались? — уточнил Конан. — Что ж, такое просветление случается со всеми, кто стукается лбом обо что-нибудь твердое.

— Самая твердая вещь из всех, о которую только может стукнуться человек, — медленно и торжественно произнес Мэн-Ся, — это истина. И именно это со мной и случилось. Я врезался в истину и прозрел.

Он протер свои узкие глаза и поморгал ими, как бы показывая, что теперь видит гораздо лучше, чем прежде.

Тугие бинты едва позволяли ему двигаться, тем не менее Конан заставил беднягу проглотить немного жидкой каши и кружку молока. И только затем позволил продолжить рассказ.

— Возможно, это Даанли, — сказал Мэн-Ся. — Учитель Конан, вы слышали когда-нибудь о Даанли?

— Нет, — лаконично ответил Конан.

— О, — протянул Мэн-Ся, — это демоница из Вендии. Ей уже очень давно никто не поклоняется, ибо она стара, почти бессильна и к тому же безобразна. Она не может дать человеку ничего хорошего, она не в состоянии причинить людям большое зло. Много веков о ней ничего не было известно, и казалось, что самая память о ней навсегда исчезла, но затем один ученый маг разыскал кое-какие сведения о Даанли… Он вычитал это в древней вендийской книге, которую отыскал в одном заброшенном храме.

— Продолжай, — велел Конан. Киммериец вдруг насторожился. Возможно, кхитаец действительно испытал «просветление». Во всяком случае теперь его история о демонице из Вендии перестала казаться Конану такой уж бессмысленной.

— Это был заброшенный храм, — сказал Мэн-Ся. — Да, так он рассказывал мне, когда я расспрашивал его о путешествиях. Среди развалин, в траве лежала книга. Она была сделана из человеческой кожи. Всего пять страниц в деревянном окладе. На одной из этих пяти страниц была нарисована ужасная демоница, на другой — мальчик дивной красоты. Третья страница содержала рассказ о том, как этот мальчик был превращен злыми магами в золотую статуэтку. Четвертая — песнь Даанли, скорбную песнь матери, потерявшей сына. Пятая страница описывала проклятья Даанли тем, кто украл у нее сына, и ее обещание наградить богатствами и силой того, кто вернет несчастной великанше единственное сокровище ее жизни, ее ребенка…

— Золотой мальчик из заброшенного храма в Вендии, — медленно, с расстановкой проговорил Конан. — Мэн-Ся, я напишу учителю Тьянь-По о том, что он вырастил под сенью своего философического сада настоящего мудреца! Хоть ты и преступно молод, но ум твой остер и ясен. Демоница из Вендии! Она пришла сюда и бродит в поисках золотого мальчика!

Мэн-Ся тихо вздохнул.

— Теперь, когда вы признали мои достоинства и готовы объявить их перед учителем Тьянь-По, я совершенно счастлив и могу заснуть, — сообщил он.

— Нет, не спи! — возмутился Конан. — Рассказывай дальше.

— Но я рассказал достаточно для того, чтобы вы, учитель Конан, сочли меня мудрым. Я не вижу смысла продолжать, — возразил Мэн-Ся.

Конан скрипнул зубами, но было уже поздно: пользуясь своей привилегией раненого, молодой кхитаец мирно заснул, и разбудить его так и не удалось.

Конан вышел из комнаты и задумчиво прошелся по саду, окружающему господский дом на острове. Итак, «просветление» — а может быть, внушение со стороны демоницы, — открыло Мэн-Ся истинную цель гигантской женщины. Она разыскивает своего сына. Золотого мальчика.

Киммериец почти не сомневался в том, что речь идет о той самой статуэтке, которую покойный супруг Масардери привез из Вендии. С самого начала было очевидно, что статуэтка эта отнюдь не проста и заключает в себе какое-то колдовство.

Теперь, кстати, стало ясно и другое. Конан понял, почему не ощущал магических сил в Кэрхуне. Кэрхун и не был магом. Он не владел темными искусствами и не творил чар. Все делала его союзница — демоница. Узнав о горе чудовищной матери, Кэрхун разыскал ее и пообещал, что вернет ей золотого мальчика — в обмен на богатство и могущество. Очевидно, Даанли согласилась. Не могла не согласиться. Как многие низшие демоны, она доверчива, а горе сделало ее легкой добычей.

Очевидно, именно Даанли помогала Кэрхуну превращать в кровожадных монстров горы песка, костей, обломки и щепки, не говоря уж о самых простых бытовых предметах, вроде веревки или старой шкуры.

Одно оставалось для Конана не вполне понятным: почему Кэрхун одновременно пытался и жениться на Масардери, и убить ее. Но поразмыслив немного, киммериец понял, что здесь нет никакого противоречия. Если бы вдова дядюшки согласилась отдать свою руку племяннику, тот завладел бы золотой статуэткой и вернул Даанли ее сына, а демоница наделила бы Кэрхуна богатством, как и обещала. Но поскольку Масардери отнюдь не поощряла ухаживаний слишком уж настойчивого племянника, Кэрхун счел убийство упрямицы более простым путем к золотому мальчику.

И коль скоро демоница бродит в пределах видимости людей, это может означать только одно: и сама Даанли, и Кэрхун — оба уверены в том, что скоро золотая статуэтка окажется в руках демоницы, а Масардери умрет.

И только Конан может встать между несчастной женщиной и теми, кто желает ей погибели.

Конан вышел в сад в поисках Масардери. Если Мэн-Ся в своем «просветлении» догадался о заговоре против этой дамы, то Конану следует постоянно держаться как можно ближе к Масардери и быть готовым в любой миг отразить очередную атаку врага. Киммериец еще не решил, каким образом он разделается с Кэрхуном. В том, что Кэрхун умрет, у Конана не имелось ни малейших сомнений. Но пока этого не произошло, расслабляться нельзя.

— Конан!

Киммериец обернулся и едва сдержал досадливый возглас, уже готовый сорваться. Только этого не хватало! Его догонял Арвистли. Маг-шарлатан вызывал у Конана неприязненные чувства и меньше всего киммерийцу хотелось сейчас разговаривать с ним. А тот торопливо шеф прямо к Конану и на ходу сильно размахивала руками. Обычно бледное, унылое лицо шарлатана раскраснелось, глаза блестели. Он явно был чем-то возбужден.

— Конан, подожди! Я должен сказать тебе кое-что чрезвычайно важное!

— Говори, только скорей — я тороплюсь, — бросил Конан через плечо.

Настигнув его, Арвистли пошел рядом. Поскольку киммериец шагал стремительно, маг с трудом держался с ним вровень и то и дело принимался бежать.

— Да погоди ты! — взмолился он наконец.

Конан резко остановился и развернулся к нему.

— Что тебе нужно от меня? Я должен отыскать госпожу Масардери как можно быстрее, потому что ей угрожает опасность. Ясно? Не мешай и не путайся под ногами!

— Я вовсе не хотел мешать, — смутился маг. — Напротив, я хотел помочь… Точнее, я как раз собирался сказать тебе, что госпоже Масардери угрожает большая опасность…

— Кажется, я понял это без твоих подсказок, — указал ему Конан.

Арвистли свесил голову и несколько мгновений, скосив глаза, изучал кончик собственного длинного носа, а затем вскинулся:

— Значит, ты понял и насчет ритуала?

— Насчет какого ритуала? — насторожился Конан.

— Этот праздник, который устроил Кэрхун… Кое-что было действительно обыкновенным карнавалом. Все эти фонарики, музыка, угощение… Но одежда самого Кэрхуна, его танец — пет, это не имело никакого отношения к обычному маскараду. Я догадался об этом сегодня утром, когда лежал в постели и размышлял над своими впечатлениями. У меня есть привычка — сортировать впечатления и обдумывать их. Без этого я давно бы пропал…

— И сейчас пропадешь вместе со всеми своими полезными привычками, — зарычал Конан, — если будешь морочить мне голову!

Кажется, Арвистли действительно перепугался. Он втянул голову в плечи и пробормотал:

— У меня сложилось впечатление, что ты и без моих объяснений все хорошо понял… Кэрхун пытается практиковать магию. Он мой благодетель, и нехорошо так поступать по отношению к человеку, который вызволил тебя из тюрьмы…

— К демонам под лед все эти глупости! — зарычал Конан и встряхнул Арвистли так, что у того лязгнули зубы. — Говори!

— Когда я увидел его маску и костюм, когда я понял, с какой серьезностью он исполняет свой танец… Словом, я догадался.

— Демоница? — прищурился Конан, выпуская мага и обтирая ладони об одежду.

Арвистли кивнул и криво улыбнулся.

— Он провел ритуал, чтобы вызвать ее. Думаю, таким способом он вызывал ее и прежде. От нее он черпает свои магические силы.

— Да, и Мэн-Ся тоже так считает, — заметил Конан, больше для того, чтобы Арвистли не слишком радовался собственной догадливости.

Но если киммериец и хотел уязвить Арвистли, то эта стрела пролетела мимо цели. Маг-шарлатан по-настоящему обрадовался.

— Стало быть, этот кхитаец действительно соображает! — заявил он, потирая руки. — Отлично! Чем больше умных людей, тем лучше.

— Он испытал просветление, — сообщил Конан.

— Что ж, очень хорошо, очень хорошо… Идем!

— Куда ты меня тянешь? — удивился Конан.

— Как куда? Спасать госпожу Масардери!

Арвистли почти побежал по дорожке сада, так что теперь Конан едва поспевал за ним.

Служанка сообщила им, что Масардери действительно гуляла по саду, но теперь, кажется, вернулась в дом и сейчас кушает.

Не успела она договорить, как до Конана донесся шум. В доме что-то гремело и трещало, потом раздался звон разбиваемой посуды и вслед за тем — женский визг.

Арвистли позеленел.

— Бежим! — сипло каркнул он.

Киммериец уже спешил на шум. Он скрежетал зубами и проклинал себя за медлительность и недогадливость.

Разумеется, Масардери сейчас в доме и завтракает! С этого следовало начинать поиски. Но как тут сообразишь, когда кругом столько народу и все тебя отвлекают? Конан мог только надеяться на то, что чернокожие слуги сейчас рядом с госпожой и защищают ее. Лишь бы продержались, пока киммериец поспеет!

Он ворвался в зал и замер на пороге — таким необычным и удивительным показалось ему зрелище, представшее глазам. На столе стояла Масардери. Она закрыла лицо руками и даже не кричала — для этого у нее не осталось сил. Возле окна в кресле сидел Кэрхун. Он развалился в непринужденной позе и время от времени делал взмах кистью руки.

А по всей комнате носились предметы. Ожившие тарелки, одушевленные ножи, подвижные чаши, кувшины, салфетки, подносы, сервировочные столики, канделябры, статуэтки — все это летало в воздухе, стукалось, разбивалось, врезалось в стены и норовило задеть Масардери и причинить ей вред. Вот большой острый нож воткнулся в столешницу рядом с ногой испуганной женщины. Она вздрогнула всем телом, но не двинулась с места.

Кэрхун хлопнул в ладоши. Большой поднос сорвался со стены и с силой ударил Масардери в грудь. Она покачнулась и села на корточки, обхватив голову руками.

— Трус! — загремел Конан, обращаясь к Кэрхуну.

Заметив варвара, Кэрхун поднялся.

— Ты успел вовремя, — спокойно проговорил он. — Сейчас ты умрешь.

Конан с презрением рассматривал туранца. Как противник, с мечом в руке, в поединке Кэрхун не стоил ничего. Конан убил бы его в считанные мгновения. Но, вооруженный магией вендийской демоницы, Кэрхун был смертельно опасен.

Несколько длинных ножей полетели в сторону Конана. В последний момент варвар стремительно пригнулся, и лезвия ударились в стену. Однако они сразу же отскочили и вновь взвились в воздух.

Конан схватил большой поднос и, орудуя им, как щитом, отбил следующую атаку.

Кэрхун громко засмеялся. Он сделал рукой вращательное движение, и поднос ожил в пальцах Конана. Как живой, поднос дергался и пытался вырваться на волю. Теперь он не столько служил щитом, сколько был помехой, и потому киммериец выпустил его.

Большой кувшин прилетел откуда-то с верхней полки и ударил Конана по виску. В голове у варвара загудело. Он развернулся в сторону мага, и в горле киммерийца зародилось низкое рычание, как будто Конан вот-вот превратится в дикого зверя и набросится на Кэрхуна.

Масардери, съежившись, наблюдала за своим защитником. Она не сделала попытки вмешаться или сбежать, потому что понимала: самое безопасное для нее сейчас — держаться поближе к Конану.

Конан метнулся в сторону и схватил один из ножей. Он рассчитывал бросить нож в Кэрхуна прежде, чем тот опять применит свою магию.

Тщетная попытка! Нож вырвался из руки киммерийца и, взвившись вверх, отвесно полетел прямо в голову варвара. Конан не успел увернуться от удара, и лезвие расцарапало ему щеку.

Обнажив меч, Конан начал отбиваться от предметов, тучей нападавших на него. Он рассек пополам столик из орехового дерева, и обе половинки принялись с силой бить его по ногам. Сталь звенела *в воздухе. Один особенно злокозненный медный кувшин уже несколько раз избегал смертоносного лезвия и ухитрялся стукать Конана то по макушке, то по кисти руки.

Варвар впал в исступление.

— Кром! — зарычал он, бросаясь вперед, и тотчас споткнулся и едва не потерял равновесие. Обитая бархатом скамеечка для ног ударила его под коленями.

Меньше всего Конан думал сейчас о том, как глупо он выглядит, сражаясь со всеми этими стульями и столовыми приборами. Он знал, что должен спасти жизнь Масардери, а как он это сделает — неважно.

Длинный шнур отвязался от портьеры, прополз через комнату и обвился вокруг ног Конана. На губах Кэрхуна появилась зловещая улыбка.

— Еще немного — и тебе конец, киммериец!

Ответом Кэрхуну было лишь злобное рычание. Второй шнур уже проплывал по воздуху, готовясь связать руки варвара.

В этот момент неведомо откуда взявшаяся обезьяна вскочила на плечи Кэрхуна. Обезьяна эта имела весьма отвратительный вид: большой красный голый зад, косматая физиономия, глумливо оскаленные клыки. Обезьяна топталась на плече Кэрхуна, тыча своим задом ему в лицо.

Конан громко захохотал. Его восхитило унижение противника — а кроме того, киммериец действительно находил поведение обезьяны чрезвычайно смешным.

Услышав смех Конана, Масардери отняла ладони от лица и удивленно посмотрела на своего защитника.

Вместо объяснений Конан показал на Кэрхуна пальцем.

Этот смех возымел на Масардери целебное, почти магическое действие. Женщина вдруг перестала бояться. Она распрямила плечи и спустилась со стола. Садиться на табурет, который в любой миг может ожить и ударить тебя, она не решилась. Просто встала возле стены и принялась наблюдать.

Между тем обезьяна шумно испортила воздух, сделав это так, чтобы большая часть «заряда» пришлась Кэрхуну в нос.

— Проклятье! — заорал Кэрхун. — Дьявольское отродье!

Обезьяна испустила громкий крик, заверещала и перескочила на голову Кэрхуна. Она вцепилась ему в волосы и принялась раскачиваться в порыве совершенного восторга.

Конан быстро избавился от пут и освободил ноги. Затем, держа меч обеими руками, приблизился к Кэрхуну.

Тот успел лишь поднять голову и взглянуть в глаза киммерийцу. С обезьяной на макушке, с обезумевшим взором, с полоской крови, стекающей по виску, — обезьяна расцарапала ему кожу, — Кэрхун казался каким-то странным существом, имеющим лишь отдаленное сходство с человеком.

Обезьяна вдруг застыла, сделалась как бы неживой.

Конан не раздумывал. Он поднял меч и, прежде чем Кэрхун успел сделать хотя бы одно движение, разрубил голову негодяя вместе с обезьяной.

Хлынула кровь, вытек мозг. Кэрхун без единого звука повалился на пол. Одна рука скребнула по плитке пола, и словно бы отвечая шевельнулась скатерть на столе. Звякнула чаша, выплеснулось немного воды. Затем все стихло.

Масардери устало вздохнула, ощущая, как ужас, сковывавший ее все это время, постепенно отпускает. Она все еще боялась верить в то, что все позади. Все страхи, все испытания!

— Ну как, получилось? — послышался голос Арвистли.

Конан с досадой повернулся в сторону шарлатана.

— Что именно получилось? — осведомился киммериец. — Если тебе интересно, успел ли я расправиться с мерзавцем, то мой ответ: да, успел. Кое-кто валяется мертвый, с разрубленной головой. Можешь войти и полюбоваться.

Арвистли, заглядывавший в комнату через окно, быстро убрался. Из-под окна донесся его голос:

Ну уж нет! Ненавижу смерть. Все эти трупы меня пугают. Потом снятся по ночам. Когда я сидел в подземной тюрьме, рядом со мной задушили какого-то парня. Потом объяснили, что хотели задушить меня, но перепутали. А мне каково было — проснуться и увидеть рядом посиневший труп с высунутым изо рта языком? Нет, ни за что. Пусть мертвец остается мертвецом, благодарю покорно, а я пока побуду живым.

Во время этого монолога Конан внимательно рассматривал убитого и наконец поднял голову. Обращаясь в сторону окна, он произнес:

— Странно.

— Что странно? — тотчас откликнулся Арвистли.

— Здесь была обезьяна.

— Разумеется, была! — подхватил Арвистли.

— А теперь ее нет, — продолжал киммериец. — Я разрубил его вместе с обезьяной. Между тем Кэрхун лежит здесь, а обезьяны нет. Ни живой, ни дохлой.

— Разумеется, нет! — согласился Арвистли. — Разве ты не понял? Это была иллюзия. Я же мастер иллюзий! Шарлатан — если по-твоему, хотя на самом деле иллюзии не есть шарлатанство. Впрочем, это дело вкуса. Главное — что в обезьяну поверил Кэрхун.

— Тебе это удалось, — вздохнул Конан.

В окне снова возникла физиономия Арвистли.

— Что именно мне удалось?

— Помочь мне. Вынужден признать: если бы ты не отвлек Кэрхуна своей иллюзией, я бы не одолел всю эту магию. Существуют вещи, не подвластные ни людям, ни богам. Видишь ли, Арвистли, даже Конан-киммериец не в состоянии убить табуретку.