Венская сказка

— А ну расскажи еще раз, что ты ему говорила про меня?

— Ой, Юрко, до чего ты дотошный! — возмутилась Тереза и, укоризненно поглядывая на спутника, начала: — Ну, говорила, что ты учился одновременно со мной, что ты в украинских делах — дока. И вообще… Да сколько можно повторять?

— Сколько нужно, — с юношеским максимализмом оборвал ее Юрко и продолжать гнуть свое: — А познакомилась ты с ним в ратуше, на благотворительном базаре и еще он специально сюда приехал, так?

— Ой, Юрко, я ж тебе одно и то же толкую… Пан Сеньковский — украинец, и его очень волнует украинский вопрос. Тем более, его вот-вот мобилизовать должны…

— Ну ладно, — в конце концов смилостивился Юрко. — Не обижайся. В нашем деле проверка никогда не помешает!

— Слушай, если уж согласился, то чего теперь начинать? — всерьез рассердилась Тереза. — Сейчас я вас познакомлю, и проверяй его сколько угодно!

— И проверю… — Юрко закрутил головой. — Ну, где он?

— Вон стоит… — Тереза показала на поручика, который, и правда, уже ждал их возле входа в отель.

— Подождем малость, — Юрко придержал Терезу. — Понаблюдаем…

Поручик тоже увидел Терезу с Юрком, но, поняв, что они зачем-то остановились, принял равнодушный вид и отвернулся. И вдруг возле него, как из-под земли, выросли два жандарма.

— Пан Мацей Сеньковский?

Поручик кинул быстрый взгляд на Терезу, словно оценивая степень опасности, и только после этого пренебрежительно протянул:

— Так, это я…

— Следуйте за нами!

— Как вам будет угодно…

Поручик пожал плечами, едва заметно улыбнулся Терезе, сделал два или три шага вместе с жандармами и совершенно неожиданно, откинув их в стороны, одним прыжком вскочил на ступеньку трамвая, проезжавшего рядом. Какой-то момент жандармы растерянно метались по тротуару, не понимая, что случилось, а когда наконец сообразили, что задержанный так нагло сбежал, трамвай вместе с беглецом, звеня на повороте, уже уехал за угол.

Убедившись, что преследователи его не видят, поручик оттолкнул кондуктора, вознамерившегося содрать с него штраф, и на ходу спрыгнул с трамвая. Немного пробежав за вагоном, он ловко присоединился к пешеходам.

Однако погоня вот-вот могла выскочить из-за угла, потому поручик перебежал улицу и на остановке, как нельзя кстати оказавшейся рядом, чинно сел на другой трамвай, шедший в противоположную сторону. Он даже снова проехал мимо отеля, где еще царила суматоха, и успел заметить, как Тереза в сопровождении того же Грицишина уходила прочь от опасного места…

Спокойно доехав на трамвае почти до железнодорожной станции, поручик вышел к воинской рампе, где как раз шла погрузка очередного эшелона, смешался с толпой провожающих и уже дальше, возле выходных стрелок, высмотрев отходивший товарняк, забрался на одну из пустовавших тормозных площадок…

В густеющих сумерках товарняк медленно втянулся на прикордонную станцию. Уже от семафора поручик висел на последней ступеньке и, едва поезд уменьшил ход, почти неслышно спрыгнул на гравий, дохнувший на него запахом угля и мазута.

Где-то впереди шла разгрузка другого эшелона, оттуда долетал невнятный шум, мигали фонари и, время от времени, вспыхивали фары автомобилей, подъезжавших к воинской рампе. Зато вокруг уже воцарилась темнота, и поручик, никем не замеченный, махнул прямиком через железнодорожные пути, сбежал с насыпи на чьи-то огороды и скрылся в путанице неосвещенных переулков пристанционного городка.

На одной из окраин, у неприметного домика, он остановился, с минуту прислушивался, нет ли кого поблизости, и только потом осторожно постучал в дверь. Почти сразу на пороге возник хозяин и, держа в руках керосиновую лампу, посветил в лицо поручику.

— Вам кого?

— Мне нужен машинист Велько.

— Я машинист Велько… А вы кто?

— Я студент, — коротко ответил поручик и, повозившись, достал из кармана монету с тремя крестиками, выцарапанными на аверсе. — Вот, прошу…

— Ого… — присматриваясь, Велько поднес монету к самым глазам. — Что, студент, припекает?

— Да, основательно… Я, было, надеялся, но сегодня утром жандармы повисли буквально на хвосте.

— Понимаю, — Велько посторонился. — Заходите, вам отдохнуть надо…

Через полчаса, сидя за столом, поручик заканчивал сытный ужин, а сам Велько, подсвечивая себе лампой, поспешно, прямо на пол, выбрасывал из сундука вещи. Кое-что он клал на стул и одновременно пояснял:

— Под контрабандиста оденетесь — и ходу отсюда. Я тоже уйду. Войска на кордон выходят, так что и моя работа кончилась…

— Это верно, какая теперь контрабанда… — поручик проглотил последний кусок и поднялся. — Я готов.

— Считайте, повезло… Случайно меня застали, — Велько перебросил одежду поручику. — Переоденьтесь, не так заметны будете.

— Неплохая хламида… — поручик натянул на себя брезентовый пыльник и заметил: — «А ось повезло чи ни — то ще бабця надвое казала!»

— Хорошо, что напомнили. Возьмите-ка «цю бабцю», — слегка взвинченный Велько нервно усмехнулся и передал поручику револьвер армейского образца. — Вы пустой, по-моему…

— Ясное дело… — поручик спрятал оружие под плащом и похлопал себя по внутреннему карману. — Если что случится, все тут.

— Понял, — Велько кивнул и широко перекрестился. — Ну, с Богом…

Рассвет застал их в болоте верст за двадцать от станции. Чавканье шагов скрадывалось густым утренним туманом, и все равно Велько время от времени останавливал спутника и напряженно вслушивался. Болото понемногу отступало, идти становилось легче, однако, как только они достигли твердого грунта, и, казалось, можно было уже вздохнуть с облегчением, Велько настороженно предупредил поручика:

— Ну, студент, держись! Главное, тут…

— Попробую, — поручик огляделся, но за туманом не удавалось что-либо рассмотреть, и он тоже забеспокоился. — Только бы не заблудиться. И так полночи в болоте «копырсались»…

— Нет, идем правильно, — заверил Велько. — Надежнейшее место, специально сюда вышли.

Угадывая правильное направление чуть ли не звериным чутьем, Велько нырнул в сплошной туман, и поручику оставалось только идти следом. Через полверсты туман начал редеть, поручик тоже попытался сориентироваться и вдруг заметил какие-то подозрительные тени, мелькнувшие немного правее.

— Смотри… — поручик ухватил спутника за руку.

— Гонведы! Мать их… — матюкнулся Велько и коротко выдохнул: — Ну, студент, теперь только бегом!

Они враз сорвались с места и изо всех сил помчались к едва различимому сквозь туман редкому лесу. В это мгновение где-то сзади послышался гортанный выкрик и сразу же после него слаженный конский топот.

— Стой! Не успеем! — бросил поручик и выхватил револьвер.

— Успеем! За мной! — и Велько упрямо потянул товарища дальше, стараясь выиграть хоть какое-то расстояние у уверенно настигавшей их погони.

Топот и выкрики так быстро приближались, что, хотя казалось, до ближайших деревьев осталось всего ничего, стало ясно: им не успеть. Тогда Велько резко остановился, в свою очередь выхватил пистолет и сухо, словно на полигоне, приказал:

— По лошадям… Огонь!

Два револьвера, выбросив из стволов короткое пламя, дружно грохнули, и стремительное движение мелькавших в тумане всадников враз прекратилось. Один из силуэтов начал заваливаться и одновременно оттуда же, из белесого марева, ударил первый винтовочный выстрел.

— Бежим! — успевший сориентироваться Велько решительно потянул поручика дальше. — Они залегли!

Пригибаясь как можно ниже и пару раз поклонившись пулям, они таки успели добежать до леса, но едва проскочили первые деревья, как совсем с другой стороны послышался топот коней, идущих наметом. Поручик, дрожащими руками принялся перезаряжать барабан, однако Велько, который никак не мог отдышаться и пыхтел, как загнанная лошадь, махнул рукой.

— Не надо! То уже наши… Казаки…

На лесной просеке возникли стремительно приближающиеся всадники, и почти сразу на плечах переднего поручик разглядел серебряные погоны казачьего офицера…

В помещении старой кордегардии, спрятавшейся несколько в стороне от Генерального штаба, было тихо. Сюда не доносился ни шум толпы с Невского, ни гром оркестров с Дворцовой площади, где вовсю муштровали новобранцев. Зеленый бобрик, сплошь застилавший пол, глушил звук шагов, и только мелодично-серебряный звон савельевских шпор сейчас разносился по коридору, куда выходила череда дубовых, украшенных бронзой, дверей.

Возле одной из них поручик (а это был именно он), одетый на этот раз в полную парадную форму, остановился. Услыхав стук, адъютант, сидевший в приемной, поднял голову и, едва завидев поручика, прихрамывая, бросился ему навстречу.

— Вика!

— Сашка? Войнарович? — поручик радостно заключил адъютанта в объятья. — Как ты тут оказался? Ты же в Германии…

— Был там, Вика, был… Вот видишь, ногу подбили под Гумбиненом. Вот, пока оклемаюсь, здесь. У полковника…

— Ты смотри… А я тоже в Карпатах треснулся. Думал, ногу сломал…

— Да мы тут уже слышали! Целый австрийский поход… Однако ты молодец! Отметим сегодня?

— А нога не помешает?

— Еще чего! Нога — не глотка, помнишь, как мы с тобой после выпуска набузовались, а?

— И не спрашивай! — поручик махнул рукой и сразу посерьезнел. — Ладно, все это потом. Как полковник?

— В порядке. Ты, вроде бы, с ним там встречался?

— А как же! На Венском вокзале. В сортире.

— Комбатанты? — адъютант весело рассмеялся. — Ну, все остальное потом. Давай, заходи и — до вечера…

Весело подморгнув, Войнарович открыл дверь, и поручик, уставным шагом войдя в кабинет, четко обратился:

— Господин полковник!

— Тише… — хозяин кабинета, стоявший возле окна, обернулся. — Не надо громких слов.

Он отошел от окна, возле стола на секунду задержался и наконец в упор посмотрел на офицера.

— Что, досталось немного?

— Ничего, обошлось… — поручик и сам не заметил, как подстроился в тон полковнику. — Добрался, как видите.

— Вот за то, что добрался, спасибо! — полковник вздохнул и после короткой паузы заговорил. — Рапорт читал, подробности выяснены, но, лично для себя, хотел бы кое-что уточнить… Голубчик… Если можно, вспомните. Только точно… Те слова, в кафе, последние… Какими были?

— Я помню, господин полковник, — поручик подобрался. — Все помню. Заговор… Против России… Берегите гвардию…

— Гвардию… — полковник отвернулся к окну. — Судьба гвардии вам известна?

— Так точно. Рассказывают, преображенцы немецких гренадеров штыками как котят через плечо перебрасывали!

— Было такое…

Полковник помолчал с минуту и, сразу сменив настроение, широко улыбнулся.

— Ну, хватит об этом. Вы молодец и, будем надеяться, у вас еще все впереди. Хочу обрадовать, вас представляют к награде.

— Рад стараться! — с долей шутки ответил поручик и щелкнул каблуками.

— Ну что за солдафон… — полковник улыбнулся и хитро прищурился. — Кстати, вы как, встречи со своей австрийской пассией не планируете?

— Каким образом? — поручик вопросительно посмотрел на собеседника.

— Обычным. Вы поступаете в распоряжение генерала Самойло. Это ваш район. Тем более что наступление в Галиции разворачивается успешно и, думаю, на момент вашего прибытия Львов будет взят.

— У вас в отношении ее виды? — осторожно поинтересовался поручик.

— Никаких. Война — не женское дело. Однако я догадываюсь, она вам весьма помогла?

— Без всяких сомнений.

Упоминание о Терезе было не совсем понятным, и поручик еще больше удивился, когда услышал:

— Надеюсь, голубчик, вы там все устроите надлежащим образом… — и предупреждая уставной ответ, полковник дружески положил руку на плечо слегка сбитого с толку молодого офицера…

По стародавним улицам Львова с грохотом катились тяжелые пушки и, не задерживаясь, двигались дальше на Ужок и Сянки, где остатки ландштурма и мадьярской жандармерии в ее черных шляпах с петушиными перьями, кое-как поддержанные слабо вооруженными ротами усусусов[2], пытались сдержать наступление кубанских казаков.

В самом же городе скапливались обозы, артиллерийские парки, тыловые и резервные части, и уже начали размещаться штабы, заполняя улицы множеством армейских фур, грузовиков и легковых авто. К тому же прошел слух, что в город прибудет сам император Николай, что только способствовало общей сумятице, и на все это столпотворение испуганно смотрел с тротуаров окончательно сбитый с толку городской обыватель…

Именно поэтому мало кто обратил внимание, как небольшой отряд драгун во главе с офицером на рысях проскочил площадь, рынок, поблукал некоторое время улочками и в конце концов спешился возле неприметного проезда выводившего на маленький двор. Поручик, возглавлявший отряд, молча спрыгнул с седла, кинул солдату повод и так же молча прошел в ворота, оставив своих драгун на улице.

Во дворе поручик какое-то время рассматривал полубалкон, шедший вдоль задней стены дома, потом не спеша поднялся по ступенькам и, остановившись возле одной из дверей, несколько раз потянул грушу квартирного колокольчика. Сначала дверь долго не открывали, затем послышался легкий шорох и через щель, образованную цепочкой, послышался испуганный женский голос:

— Вам кого?

Поручик дернул дверь на себя, цепочка натянулась и офицер, прижавшись к получившейся щели, не сказал, а прямо-таки выдохнул:

— Тереза, это же я…

— Янчику!? Ты? — скинутая цепочка звякнула о филенку. — Откуда?

Двери широко распахнулись. Тереза замерла на пороге и, глядя на своего Яна, представшего перед ней в столь неожиданном виде, едва смогла выговорить:

— Вы…

— Я, я… — поручик, не ждавший такого афронта, сбился с тона.

— Ну, проходите…

Тереза пошла первой и уже в комнате, остановившись возле стола, принялась нервно дергать край вышитой скатерти.

— Что с тобой, милая? — поручик никак не мог понять, откуда такая внезапная смена в ее настроении.

— Со мной? Ничего… — Тереза подняла взгляд на Яна и, словно преодолевая что-то внутри себя, спросила. — А вы кто? И в каком чине?

— Поручик. Иртеньев, Викентий Георгиевич.

— Так вот кто ты такой, Янчику… — и Тереза наконец-то сделав шаг вперед, несмело коснулась пальцами новенькой портупеи.

— А что? — поручик осторожно взял ее за руку. — Разве это что-то меняет?

— Конечно… — Тереза горестно усмехнулась. — Ты смотри, а я еще удивлялась, чего это тебе тот старый граф так сразу поверил? А он просто почувствовал, кто ты… А еще смеются, что голубой крови нет, а она таки есть. И я это тоже чувствовала, только до конца понять не смогла…

— Ну, пускай так… — поручик попытался осторожно привлечь к себе девушку. — Пускай… Но только, что из того?

— Все… Не пара я тебе, Янчику, — Тереза решительно отстранилась. — И даже если все, что ты сказал, правда, и пускай так вышло, что я помогла тебе, все равно, наверно, у вас есть маеток, и твои родные ни за что не согласятся на твой брак с мещанкой…

— Подожди, — попробовал остановить ее поручик. — Подожди… Сейчас война, и никто не знает, что будет потом…

— Потом? Потом у нас ничего не будет, Янчику…

— Ты хочешь знать правду?

— Какую еще правду, Янчику? — горестная улыбка так и не сошла с лица девушки.

— Да, признаюсь, сначала все казалось простым. Так, флирт, увлечение или что-то еще в том же роде… И у меня был приказ, который я должен был выполнить любой ценой, и я его выполнил… — поручик смолк и судорожно глотнул воздуха. — А потом я… я понял, что в моем сердце заноза, и эта заноза — ты… И эта заноза болит… Конечно, я могу ее вырвать, но уже только с кровью… Однако все дело именно в том, что я не хочу ее вырывать. Не хочу… И поверь мне, все время, пока я тебя не видел, она, эта заноза, ныла и ныла… И я сам не могу понять почему так…

— Ныла?… — Тереза как-то странно посмотрела на поручика, придвинулась ближе и осторожно положила руку ему на грудь. — И сейчас тоже?

— Сейчас нет… — поручик осторожно поцеловал кончики ее пальцев и ласково улыбнулся. — Милая, меня ждут драгуны, я только на минуточку, я на войне…

— Так что же нам делать, Янчику? — похоже, внутри Терезы что-то сломалось и вся ее наигранная решительность мгновенно перешла в растерянность. — Что?…

— Я думал об этом, думал… И я понимаю, ты права. У меня родные, поместье и будущее наследство, все так… Но главное мне неизвестно… Я не знаю, как повернется моя доля и тут все может быть…

Поручик отпустил руку Терезы, не спеша полез в карманы и вытащил оттуда два длинных кожаных мешочка. Потом взвесил их на ладони и положил один возле другого на стол.

— Что это? — Тереза посмотрела на мешочки и перевела недоуменный взгляд на поручика.

— Все это принадлежит лично мне и, что бы ни случилось, я уверен, на какое-то время ты у меня обеспечена…

Еще не понимая о чем речь, Тереза взяла один из мешочков, развязала кожаный ремешок и, повернув к свету, заглянула в середину. Солнечный луч тоже попал туда и неожиданно заиграл сотней отблесков на гранях драгоценных камней и на золоте их оправы, заставив Терезу на какой-то момент потерять дар речи. Заметив это, поручик радостно улыбнулся и напомнил:

— Ты не забыла, как мы в горах говорили про сокровище? Вот я и подумал…

Поручик не случайно заговорил про клад, но результат его слов оказался совершенно непредсказуемым. Вместо того чтобы обрадоваться, Тереза швырнула раскрытый мешочек назад на стол и с омерзением, явно усиленным чувством испытанного унижения, гордо ответила:

— О, какие драгоценности, какие деньги! А ты настоящий аристократ. Ты не как другие, ты за все заплатил мне, и за девичью честь, и за все, что было потом, и я уверена, ни одна проститутка не получала такой щедрой оплаты… — Тереза всхлипнула, запнулась, схватила другой мешочек и швырнув его в лицо поручику, зашлась в истерике: — А теперь пошел вон, мерзавец! Ничего мне от тебя не надо! Ни твоих поместий, ни твоих денег! Ничего! Вон отсюда!

От неожиданности поручик испуганно отшатнулся, пару секунд в упор смотрел на девушку и, неожиданно схватив ее за волосы, притянул к себе.

— Прекрати истерику! И прощай, я ухожу…

Мягко толкнув Терезу на кушетку, поручик повернулся и решительно пошел к двери. Какое-то мгновение Тереза смотрела на его спину и вдруг бросилась вслед.

— Подожди!… Подожди!

Поручик обернулся, и почти на пороге она обхватила его за плечи и прижалась к груди.

— Янчику… Дай я тебя поцелую напоследок…

Потом резко отстранилась, и ее взгляд упал на длинный латунный ключ, торчавший из дверного замка. Тереза медленно, словно решая, следует ли так поступить, вытянула ключ из скважины, еще момент колебалась и наконец подала его поручику.

— Возьми, Янчику, и помни, что, когда б ты ни вернулся, этот ключ отопрет мои двери…