Верхом на урагане

Матушка Кэт

В истории американского народа было много эпизодов, которые обидно было бы похоронить в ученых книгах, и их стали рассказывать из поколения в поколение. Отец передавал их своему сыну, друзья — своим друзьям. Так исторические события вошли в народное творчество, стали легендами.

Такие легенды рассказывают про двух отважных женщин, матушку Кэт и Эгнес Го́бсон, про двух горячих скакунов Серебряная Подкова и Ласточка и про капитана Худа из Джо́рджии.

Серебряная Подкова был седой красавец скакун, рослый, гладкий, выносливый жеребец. Он да еще вороная лошадка, по кличке Ласточка, прибыли из конюшни самого генерала Джорджа Вашингтона. Знаменитый генерал подарил их капитану Худу, принимавшему участие во многих битвах под командованием генерала Вашингтона. Кони эти вели свою родословную от арабских скакунов, а утверждают, что это лучшие скакуны на свете. Они могли лететь, как ветер, а могли ступать тише кошки, и они все понимали, что говорил хозяин.

Капитан Худ очень ценил этих скакунов и привел их с собой, когда обосновался в штате Джорджия. С Серебряной Подковой он не расставался ни в мирное время, ни в дни войны.

А в те дни шла суровая война. Освободительная война против английского короля, чьи войска хозяйничали в тринадцати колониях, которые потом стали свободными штатами. Сражения шли повсюду, но особенно жаркие битвы в последние годы войны были на Юге.

Капитан Худ к тому времени был уже произведен в генералы, он был первым в любом сражении, верхом на Серебряной Подкове. Верный конь не раз спасал ему жизнь.

Но однажды генерал был тяжело ранен и попал к британцам в плен. Его отправили в форт Ко́рнуоллис в Ога́сте и бросили в тюрьму. Комендантом форта был генерал Браун, человек грубый и беспощадный.

То были черные дни для Америки. Британские солдаты жгли и грабили американские дома, вытаптывали поля и посевы. Мятежным американцам не было пощады, и генерала Худа не раздумывая приговорили к смерти.

Эта ужасная весть мгновенно долетела до его владений, которые были расположены неподалеку. Всех охватила горькая печаль. Госпожа Худ, его родственники и друзья, даже негры-рабы горевали и убивались по нем.

Среди его рабов была уже немолодая негритянка, которую звали матушка Кэт. Она была женщина сильная и бесстрашная. Красивой ее нельзя было назвать, зато она отличалась быстрым умом и все уважали и любили ее.

Прослышав о несчастьи, она сразу пришла к своей госпоже.

— Я освобожу масса Худа, — сказала она. — Только для этого мне нужна Ласточка. С остальным я справлюсь сама.

— Но как же это у тебя выйдет, Кэт? Почему ты думаешь, что удастся?

— Я увидела во сне белую лошадь и загадала. Я знаю, мое желание сбудется. Доверьтесь мне во всем!

И она рассказала госпоже, что задумала. Убедившись, что другого выхода нет, госпожа Худ согласилась.

Матушка Кэт села верхом на Ласточку, которая была ничуть не хуже Серебряной Подковы, и поскакала в Огасту, расположенную примерно в пятидесяти милях от плантаций Худа. Там и был форт Корнуоллис, где находился под стражей генерал Худ.

Не доезжая до города, она зашла к своим друзьям и оставила у них Ласточку. Она попросила спрятать ее от чужих глаз и сказала, что скоро вернется. Потом она раздобыла большую бельевую корзину, поставила ее себе на голову и пошла в форт Корнуоллис.

Соображала матушка Кэт хорошо, и язык у нее был подвешен неплохо. Она прямиком направилась к офицеру, командовавшему фортом и сказала, что хочет подработать стиркой и охотно взялась бы стирать господам офицерам простыни и рубашки.

— А ты разве умеешь гладить как надо наши блузы с оборками? — спросил офицер.

— Я все умею! — сказала матушка Кэт. — Даже на деревья лазить не хуже кошки. А уж рубашки с оборками никто лучше меня не гладит во всей Джорджии. Вот увидите, в моих руках они станут как новые.

Офицеру понравилось ее открытое лицо, широкая улыбка и живая смекалка.

— Если ты такая мастерица, как же случилось, что ты ищешь работу?

— Плоха пчела, которая дает меньше меду, чем может.

— Так стало быть, ты хорошо гладишь рубашки с оборками?

— Хвастаться не хочу, но так оно и есть. Хоть сладко петь ворона не умеет, но уж никто, не скажет, что от нее мало шуму.

Офицер улыбнулся в ответ. Не так-то легко было найти женщину, которая умела хорошо гладить офицерские рубашки с рюшами и оборками.

Матушке Кэт доверили работу, какую она просила, и она справилась с ней отлично. Каждый день она являлась в форт со своей большой бельевой корзиной, забирала грязные рубашки и каждый вечер возвращала их чистыми и отглаженными.

Кэт нравилась всем, потому что любила пошутить и посмеяться. Она постаралась свести дружбу со всеми солдатами форта, даже с теми, кто охранял вход в тюрьму. И вскоре входила и выходила из тюрьмы так же просто, как из своего дома.

Генерал Худ тут же узнал ее, но она вовремя бросила на него предупреждающий взгляд, чтобы он этого не показал.

Однажды как бы в шутку она сказала генералу Худу в присутствии стражника:

— Я могу и вам стирать рубашки, масса Худ, пока вы сидите тут в тюрьме, если, конечно, хотите.

— Хочу и очень даже, голубушка, — сказал генерал. — И с удовольствием заплачу тебе за это.

— Пока не получите разрешения от генерала Брауна, это воспрещается, — вмешался стражник.

— Ну, разрешение получить нетрудно, не труднее, чем белке разгрызть орех, — улыбаясь, сказала Кэт.

Через несколько дней она принесла генералу Брауну его рубашки с оборками и рюшами, которые она отгладила с особым тщанием. Он был очень доволен и похвалил ее за прекрасную работу.

Лицо матушки Кэт так и светилось гордостью. Она поблагодарила и сказала:

— Генерал, тот узник, которого вы держите в тюрьме и собираетесь скоро казнить, просил меня постирать рубашки. Вы, не возражаете? Он говорит, что заплатит. А руки у меня загребущие и, если вложить в них побольше пенсов, получатся золотые гинеи.

Генерал Браун рассмеялся шутке и заметил:

— Ну что ж, он в надежных руках и, думаю, долго носить рубашки ему не придется. Можешь постирать для него, если хочешь. Пусть отправится в последний путь в чистой рубашке.

С того дня матушка Кэт стала часто видеться с генералом Худом, и когда они остались вдвоем, она рассказала ему про свой план. Он только покачал головой, считая, что все это неосуществимо. Однако матушка Кэт не сомневалась в удаче, а поскольку для генерала это была единственная возможность спасти жизнь, он согласился. Как говорится, утопающий хватается и за соломинку.

Вскоре после этого смелая заговорщица узнала, что генерала собираются расстрелять через несколько дней.

Она тут же кинулась в тюрьму.

— Вы слышали колокольный звон, генерал? — спросила она его. — Это в церкви поблизости. — А потом шепотом добавила — Завтра, когда я принесу вам рубашки, будьте готовы.

На другой день матушка Кэт пришла в форт уже к вечеру. Она раздала британским офицерам выглаженное белье, забрала то, что надо было стирать, и по дороге заглянула в тюрьму, чтобы отдать генералу Худу и его вещи.

Уже стемнело, и в камере они оказались вдвоем. Кэт вытряхнула из корзины все грязное белье и, поставив ее на пол, сказала:

— Скорей, масса Худ, ложитесь в корзину и свернитесь клубком, точно щенок!

— Ну, что ты! Тебе не донести. Я тяжелый.

— Какой вы тяжелый? Для мужчины вы не крупный, только ум у вас большой. Ну, а я и женщина крупная, и голова у меня сильная. Быстрей залезайте в корзину.

Она была права. Генерал Худ прекрасно уместился в корзине. Матушка Кэт набросала сверху белье, обеими руками подняла с полу корзину и поставила себе на голову. Придерживая корзину за край, она не спеша вышла из камеры, как делала уже не раз.

В дверях стоял стражник.

— Ох, и тяжелая у меня сегодня корзина, — пожаловалась она молодому солдату.

— С тех пор, как ты стала сюда ходить, наши офицеры готовы менять рубашки хоть каждый день, — посочувствовал ей солдат.

— Чем больше, тем лучше, лишь бы платили! — сказала матушка Кэт. — Я уж подумываю, не поднять ли мне цену.

— Только не для нас, бедных солдат.

— Да что мне с вас брать-то? Нет уж, с офицеров мне идет урожай золотыми, а с вас — жалкими медяками. Ими не разживешься!

Солдату понравился ее ответ, и он свободно выпустил ее из тюрьмы и проводил за ворота, как делал это каждый день.

Сначала она шла спокойно, не торопясь, но как только форт за ее спиной скрылся за деревьями и часовые ей были больше не страшны, матушка Кэт опустила корзину на землю и генерал Худ вылез из нее. Было уже совсем темно.

— Спрячьтесь за деревьями, мой господин, и подождите меня здесь. Я велела прислать из ваших конюшен Серебряную Подкову. Сама я прискакала сюда на Ласточке. На таких прекрасных лошадях нас никто не нагонит. Я сейчас схожу за ними.

Она скрылась в темноте, и не успел генерал и глазом моргнуть, как она вернулась с конями. Генерал Худ вскочил верхом на Серебряную Подкову, а матушка Кэт — на Ласточку. Кони взвились точно молнии и вмиг долетели до плантации.

Все очень радовались, что побег удался, и хвалили матушку Кэт, и благодарили ее. В честь генерала Худа и матушки Кэт устроили настоящий пир. И в честь Серебряной Подковы и Ласточки, разумеется, тоже.

Эгнес Гобсон

Однако война продолжалась. И генерал Худ снова был в самой гуще сражений. Он вел своих солдат в бой, не ведая ни страха, ни сомнений. Но пули не знают пощады и в одном трудном бою он был дважды ранен. Второй раз — в ногу.

Дела у американцев складывались не очень-то удачно. В Северную Каролину прибыл генерал Грин, и теперь он вел американских солдат. Генерал Худ чувствовал себя несчастным оттого, что ему приходилось отсиживаться дома и из-за ранения бездействовать.

Однажды на плантацию Худа явился солдат. Он шел от генерала Элиджа Кларка из штата Джорджия с донесениями к генералу Грину. Как на грех, на плантации Худа не было ни души. А сам генерал Худ еще не мог двигаться. Он был просто в отчаянии. Ни одного мужчины не осталось в его владениях, все ушли на войну.

Плантация Худа соседствовала с плантацией Го́бсонов. Ею занималась сама госпожа Гобсон, на Юге для женщины это было дело обычное. Эгнес Гобсон была славной женщиной. Она прекрасно знала толк в лошадях и очень любила животных. Она была женщина сильная, отважная и настоящая патриотка.

Когда она узнала, какие трудности у генерала Худа, она тут же пришла к нему и предложила отвезти донесение.

— Только для этого мне потребуется Ласточка, — сказала она.

— Нет, нет госпожа Гобсон, — сказал генерал Худ, — поездка предстоит долгая и очень опасная. Даже дюжий мужчина может не выдержать.

— Я ничего не боюсь, — сказала госпожа Гобсон, — и могу не слезать с лошади хоть несколько дней подряд. А Ласточке, я знаю, можно довериться. Это самая быстрая лошадь во всей Джорджии.

— Но ведь вы — леди! — сказал генерал.

— Леди — южанка, не забывайте! Значит, тем лучше. И надежней. Как женщину, меня скорей пропустят туда, где мужчине нельзя и показаться. Буду говорить по дороге, что еду к родственникам в Каролину…

— Да, но…

— И мне ничего не стоит спрятать донесение в прическе. Никому и в голову не придет искать его там. Прошу вас только, разрешите мне взять вашу Ласточку. Вдвоем мы справимся с этим делом!

Посылать было больше некого, и генерал, передав госпоже Гобсон донесение, с тяжелым сердцем распрощался с ней и со своей любимой Ласточкой.

Путь предстоял трудный, в особенности для женщины. Весь день в седле, а вокруг — враги. Днем Эгнес Гобсон скакала верхом, а на ночь останавливалась у друзей или у врагов. Никто не смел отказать леди в ночлеге.

На третью ночь ей пришлось остановиться в каком-то подозрительном доме. Когда она постучала в дверь, громко залаяла собака. Вышел хозяин, и она спросила у него о ночлеге.

Что ж, в доме есть одна свободная комната с чистой постелью в пристройке рядом с гостиной, предложил он. Леди Гобсон с радостью согласилась, она так устала. Хозяин пригласил ее сначала в гостиную, где уже сидело несколько мужчин, только что спешившихся. Она слегка подкрепилась и, извинившись, собралась уйти к себе, чтобы лечь.

Хозяин указал ей на боковую дверь из гостиной, зажег фонарь и сказал, что ее ждет там чистая постель. Она поблагодарила его, но, взяв фонарь, решила пойти сначала посмотреть, как устроили ее лошадь. Вскоре она вернулась с седлом в руках.

— Я привыкла хранить седло рядом с постелью, для верности, — как бы между прочим заметила она.

Потом, пожелав всем доброй ночи, ушла в предоставленную ей на ночь комнату. Освещая фонарем все углы, она осмотрелась. В комнате было только одно окно с закрытыми ставнями. В углу стояла узкая кровать. Она задула фонарь и, не снимая одежды, легла. А седло положила рядом с постелью на пол. Ей почему-то было не по себе, но почему, она не понимала. Из гостиной доносились приглушенные голоса. Она прислушалась к ним.

Вскоре она услышала, что вошли новые постояльцы. И вдруг она совершенно проснулась. Один из мужских голосов сказал:

— Я узнал лошадь, что стоит в конюшне. Это лошадь опасного мятежника. Самая быстрая во всем штате. Могу побиться об заклад, всадник везет с собой важные военные донесения врагу короля.

— Да это дама, — заметил кто-то. — Она сказала, что едет к друзьям в Каролину.

— Я хорошо знаю всех местных жителей. Дайте мне взглянуть на нее, и я вам сразу скажу, за кого она, за короля или за мятежников.

— Похоже, ты прав. Скорей всего, она за мятежников.

— Тогда пошли, посмотрим.

Голоса смолкли.

Эгнес Гобсон крепко зажмурила глаза и постаралась дышать ровно и глубоко.

Она услышала шарканье ног и шаги совсем рядом с ее дверью. Потом настала опять тишина. Они, видно, прислушивались. И вот дверь начала медленно отворяться. Она лежала не шелохнувшись. Дверь распахнулась и осторожно вошли трое мужчин. У первого был фонарь, который он прикрывал рукой. На цыпочках он подошел к постели, поднял фонарь и внимательно оглядел госпожу Гобсон. Потом повернулся и вышел из комнаты. Прочие последовали за ним. Они тихо притворили дверь. Эгнес Гобсон тут же вскочила и приложила ухо к замочной скважине.

— Я ее знаю, — сказал тот человек, что держал фонарь. — Это Эгнес Гобсон. Кто-кто, а уж она-то настоящая мятежница! Наверняка она везет какие-то донесения врагу. Ее надо обыскать.

— Отведем ее в лагерь, — предложил другой.

Лагерь британских войск был расположен поблизости.

— Уже поздно, — сказал хозяин дома. — До утра я постерегу ее здесь, будьте спокойны. Я запру дверь и пущу под ее окна собаку. Мимо моей собаки уж никто не пройдет, разве что превратится в маленького муравья.

Остальные, судя по всему, с ним согласились, так как она услышала, как вслед за этим во входной двери щелкнул замок. Потом под ее окном раздалось рычание собаки, и она поняла, что ее привязывают.

Госпожа Гобсон соображала быстро. Ясно, что дверь открыть она не может. Чтобы выбраться наружу, остается окно. Но там собака! Вообще-то она любила животных, а животные прекрасно чувствуют, кто их любит, и не трогают тех. Она это знала.

Она подождала подольше, пока все разойдутся и лягут спать. Когда все стихло, она осторожно сняла с окна ставни. Послышалось урчание собаки. В темноте она различила огромного черного пса и окликнула его потихоньку. Потом стала с ним разговаривать. Пес продолжал рычать, а она тихо, ласково с ним разговаривала. Пес медленно приблизился к окну. Она распахнула окно и протянула псу руку. Пес завилял хвостом. Она погладила его. Потом, прихватив седло, стала осторожно вылезать из окна, продолжая разговаривать с собакой.

Наконец она вылезла и отвязала собаку. Первым делом она направилась в конюшню, собака за ней. Она открыла дверь и чуть слышно посвистела. Ласточка тут же появилась на ее свист. Она не спеша оседлала ее, вскочила верхом и повела ее медленно, тихо прочь. Собака так же тихо последовала за ними.

Решив, что они уже ушли на безопасное расстояние, госпожа Гобсон слегка тронула бока лошади каблуками, и та помчалась, как вихрь!

Собака осталась позади.

Эгнес Гобсон благополучно добралась до генерала Грина и передала ему донесение.

С тех пор в Джорджии и по всему Югу ходит рассказ о двух отважных женщинах, черной и белой. И о двух скакунах — Серебряной Подкове и Ласточке.

О том, как миссис Мот помогла поджечь свой дом

А вот вам история про Ребе́кку Мот. Ее рассказывают на Юге и в наши дни. Кто как сказку, кто как подлинную историю.

На Юге любят сказки про старину. И рассказывают с таким чувством, словно события эти произошли с кем-то из их друзей или близких, и не давным-давно, а всего неделю или месяц назад. Таковы уж южане.

Всем известно, какую храбрость и самоотверженность выказали женщины-южанки во время войны за независимость. Послушайте же историю про одну из таких женщин из Южной Каролины — про Ребекку Мот, известную на всем Юге.

По берегу реки Ко́нгери, милях в пятидесяти от города Колумбия, раскинулась большая плантация, принадлежавшая семье Мот. Когда вспыхнула война за независимость, мистер Мот и все члены его семьи встали, конечно, на сторону американцев. Мистер Мот находился на полях сражения, и миссис Ребекка Мот одна справлялась со всеми домашними делами и посильно помогала восставшим.

Американцы временно перешли в оборону, и полковник британских войск Та́рлтон захватил дом миссис Мот. В нем разместились офицеры. А поскольку дом был крепкий, надежный, британцы превратили его в военную крепость. Вокруг были возведены укрепления, и ее назвали Форт-Мот.

Однако генерал Фрэ́нсис Мэ́рион, шедший во главе разутой-раздетой армии американских патриотов, которая была точно острая заноза в боку у британцев, решил выбить сторонников короля из дома миссис Мот. Он атаковал их и раз, и другой, пока не отбил один из форпостов. Тогда миссис Мот, продолжавшей жить в большом доме, приказали покинуть его. Британцы боялись оставить в форте жену их врага.

Получив приказ переехать в один из коттеджей за пределами крепости, миссис Мот быстро собрала все нужные вещи. Среди них случайно оказался колчан с тремя стрелами, который ей подарил когда-то один ее друг, приехавший из восточных штатов. Стрелы были отравлены, такими стрелами индейцы пользовались во время войны. К тому же они были пропитаны особым составом, от которого воспламенялось дерево.

Все время, что кавалерийский генерал Гарри Ли и генерал Мэрион, прозванный Болотным Лисом, совершали атаки на большой дом, миссис Мот оставалась в маленьком коттедже неподалеку.

Осада затянулась. Для нетерпеливого Болотного Лиса и Крылатого Коня, как прозвали беспокойного кавалерийского генерала, даже слишком затянулась. И они решили положить этому конец.

Два командира собрались на совет, чтобы обсудить, что делать дальше с осажденной крепостью. Генерал Мэрион, небольшого роста, смуглый, бесстрашный как лев, сказал:

— Генерал, есть только одно средство, чтобы скорей покончить с осадой форта.

Генерал Ли, видный, энергичный мужчина, спросил:

— Какое же, генерал?

— Самое простое. Выкурить из него врага. Поджечь дом, и враг побежит!

— Что ж, идея хорошая, генерал. Но вы забываете, что это дом наших друзей и что миссис Мот любезно предложила нам свою помощь. Нельзя же отплатить ей за это черной неблагодарностью и спалить ее дом.

— Вы правы. Но война есть война, а это единственный путь выбить осажденных, иначе дом всё равно будет потерян.

— Правда ваша, генерал Мэрион, для семьи Мот он в любом случае будет потерян.

— Сами согласитесь, — продолжал генерал Мэрион, — иного выхода у нас нет. Правда, хорошо бы попросить на это разрешение у самой миссис Мот. Уверен, она возражать не станет. Почему бы, генерал Ли, вам не поговорить с ней об этом? Вы же умеете обходиться с дамами.

— Мне будет нелегко, но я попробую.

И он тут же отправился к миссис Мот.

— Мадам, — сказал он, — мы вынуждены были прийти к решению, которое, боюсь, вам будет трудно одобрить. Генерал Мэрион и я уверены, что британцев надо выбить из вашего дома раньше, чем им придет подкрепление.

— Разумеется, — согласилась миссис Мот. — А как вы собираетесь это сделать?

— Есть только один верный способ, миссис Мот: предать ваш дом огню. Генерал Мэрион долго размышлял, прежде чем прийти к такому решению. Нам известно, что подкрепление уже на подходе, и дом ваш так и так будет потерян. Уверяю вас, мне нелегко говорить вам об этом, но иного выхода мы не видим.

Миссис Мот помолчала. Потом генерал Ли услышал от нее ответ, глубоко поразивший его:

— Сэр, — сказала миссис Мот, — я полностью согласна с вами и генералом Мэрионом. Мой дом ничто в сравнении со свободой родины. Решение правильное, и вас не должны тревожить никакие угрызения совести. Более того, я сама вам помогу.

— Вы — нам?

— Конечно! У меня есть кое-что, что облегчит вашу задачу.

— О, это так благородно и самоотверженно с вашей стороны, миссис Мот, что делает вам честь. Вы настоящая патриотка!

— Любая американская женщина на моем месте поступила бы так же. Сейчас я вам расскажу, чем я могу помочь. Один мой друг, живший в восточных штатах, привез мне в подарок несколько стрел. Три еще остались у меня. Это отравленные стрелы, которыми стреляют во время войны. Но есть у них еще одно свойство. Когда они попадают в сухое дерево, дерево воспламеняется и начинается пожар. По совершенной случайности, покидая дом, я прихватила их с собой. Даже не знаю почему, это словно перст судьбы. Я дам их вам, чтобы поджечь мой дом.

И без лишних слов отважная женщина вышла из комнаты. Вскоре она вернулась с колчаном, в котором оставалось три стрелы.

Тогда они пригласили генерала Мэриона, и два опытных бойца проверили стрелы.

— Будьте осторожны, господа, — предупредила их миссис Мот. — Их наконечники отравлены.

— Да, но у нас нет лука, чтобы выпустить их, — заметил генерал Ли.

— Можно выстрелить ими из ружья. Давайте сразу и попробуем, — предложила миссис Мот.

Зарядили ружье одной стрелой и выстрелили ею в крышу главного дома. Затаив дыхание все трое следили за ней. Стрела, описав в воздухе дугу, упала на крышу дома, однако… ничего за этим не последовало.

— Попробуйте вторую, — сказала миссис Мот.

Выстрелили второй, но… с тем же результатом.

Тогда миссис Мот сказала:

— Господа, возможно, дерево отсырело, ведь еще раннее утро. Подождем, пока солнце высушит дранку на крыше. Уверена, тогда нас ждет успех.

Они ждали до полудня и тогда выстрелили третьей стрелой.

Не успела стрела коснуться кровли, как кверху потянулся легкий дымок. И вскоре уже полыхала вся крыша. Пламя растекалось быстро, и англичане поняли, что огонь выгоняет их из дома.

Они вывесили белый флаг и… На какой-то миг война и вражда были забыты, и американцы вместе с британскими солдатами кинулись тушить пожар. Они работали так дружно, что не дали огню охватить весь дом. Сгорела только крыша.

Так смелая и благородная патриотка миссис Мот получила назад свой дом, за исключением крыши, целым и невредимым.

Черный Билл

В старину разбойники встречались повсюду. И в Алаба́ме, и в других штатах.

Про этих отчаянных, которые не боялись ни бога, ни черта, ни закона, ни шерифа, рассказывают в народе несчетное число разных историй.

Например, про Стива Ре́нфро, который сам был когда-то шерифом, а потом сделался разбойником. Его объявили вне закона, а он возьми да явись, в город Ли́вингстон верхом на белом коне. Длинные волосы развеваются по ветру, серебряные шпоры на сапогах так и блестят. Чужие замки и засовы слушались его, словно ручные звери.

Или вот про Руба Ба́рроу, Одинокого Волка, покровителя бедняков, не ведавшего страха.

И наконец, про Черного Билла, который стал знаменитостью на Юге почти так же, как известный разбойник Малютка Билл на Севере. Только за ним водились и добрые дела, не раз он помогал своим друзьям, выручая их из беды.

Негр Билл был черен, как эбонит, и силен, как Самсон из старинных библейских сказаний.

Однажды Билл посмел поспорить с законом, и ему пришлось спасаться бегством. С тех пор родным домом для него стал темный лес. Во мраке лесном он выучился шаманству и колдовству. Теперь он умел оборачиваться любым лесным зверем, и ни шериф, ни его помощники, никто не мог поймать его. Каждый новый шериф клялся, что изловит Черного Билла, но обещания его уплывали, как воды реки Алабамы.

Но вот стражем закона избрали Эда Макми́ллана, и он тоже дал зарок, что схватит Черного Билла.

— Билл работал у меня на перегонке скипидара, — сказал шериф Эд своим родным братьям. — Уж я-то знаю все его повадки и привычки. Буду я не я, если не поймаю его и не поставлю перед лицом закона.

— Берегись, Эд! — предупредили его братья. — Билл самый отчаянный из всех разбойников, каких знала Алабама. Берегись его, Эд!

Но разве можно было остановить Эда, если он что задумал? Храбрости у него хватило бы на целую армию. Страх прятался в кусты, если Эд выходил на дорогу.

Черному Биллу передали эти слова шерифа, когда он сидел у себя в лесной хижине с дружками.

— Ты слышал, Билл? Эд Макмиллан пустился за тобой в погоню. У него твердая рука и верный глаз. Он силач и кремень. Лучше бы тебе спрятаться на время или уйти во Флориду.

— Эду Макмиллану не поймать меня! Никому не поймать меня. Стоит мне обернуться овцой или собакой, и никто не поймает меня. Но я люблю Эда. Я работал у него не перегонке скипидара, он славный малый. Лучше бы он не гонялся за мной, не то придется мне взяться за пистолет. Я напишу ему письмо.

И Билл достал клочок бумаги, огрызок карандаша и печатными буквами вывел:

— Отнесите ему поскорей мое письмо, — сказал Билл своим дружкам, — пока он не пошел меня искать.

Шериф Эд Макмиллан получил письмо Билла и прочитал его вслух своим родным братьям. Те молча выслушали, потом сказали:

— Эд, а не лучше ли оставить Билла в покое?

— Меня выбрали шерифом, — сказал Эд, — и я должен охранять закон. Я поймаю Билла! Как сказал, так и сделаю. Графство Искэмби уже устало от его проделок.

В один прекрасный день шерифу передали, что видели Черного Билла неподалеку от Блафф-Спри́нга.

— Час пробил, — сказал Эд.

И, прихватив двух помощников, пошел ловить разбойника Билла.

Они пробирались лесом, шли осторожно, озираясь по сторонам и прислушиваясь, с винчестером наизготове.

По дороге им повстречался старый негр. Шериф Эд остановил его.

— Ты, черномазый, — сказал он, — где Черный Билл? Отвечай мне, не то сядешь в тюрьму!

Негр долго молчал, а белые долго говорили. Под конец они нацелили на него свои дула, и негр, заикаясь от страха, пробормотал:

— Он там… как пройдете Блафф-Спринг, в пустой хижине возле развилки дорог.

Шериф и двое помощников пустились по следу. Винчестер в руке, никто ни слова. Сквозь деревья мелькнула хижина. Прячась за толстые стволы деревьев, они с разных сторон подкрались к хижине.

И вдруг их окликнули громко:

— Кто идет?

Вместо ответа раздался выстрел. Но пуля не нашла мишени. Тогда шериф Эд выступил из-за зеленого укрытия и снова вскинул винчестер.

Раздался ответный выстрел. Шериф упал на листья. Его помощники дали залп по хижине, но без толку. Хижина уже опустела. Из нее выскочила пышнохвостая рыжая лиса.

Помощники бросились к умирающему шерифу, на лису они даже не взглянули.

А напрасно! Рыжая лиса и была Черным Биллом. Он не зря учился колдовать и вот обернулся хитрым зверем и ушел от охотников.

Шерифу Эду Макмиллану устроили пышные похороны. Помощники шерифа и его родные братья поклялись отомстить Черному Биллу. Они подняли против него всех белых мужчин в графстве Искэмби.

И началась охота за колдуном и разбойником.

Спустя какое-то время после похорон шерифа Черный Билл зашел в лавку Ти́дмора, что по дороге в город Этмор.

Белые «охотники» крались за ним по пятам, хоронясь за деревьями, словно злые духи.

За прилавком сидел сам хозяин. Заряженный винчестер лежал рядом. Только Черный Билл повернулся к нему спиной, грянул выстрел! Потом второй! Третий…

Черный Билл лежал на полу, истекая кровью. Не успел он на этот раз обернуться лисой или волком! Не хватило у него ни сил, ни времени.

Так рассказывают про Черного Билла белые люди. А черные алабамцы усмехаются и говорят, что все было совсем иначе. Они говорят, что Черный Билл и по сей день бродит где-то между Бэй-Ма́йноттом, Фло́мейтоном и Блафф-Спрингом, только когда в облике овцы, а когда собаки, иногда и кабана, а то и кролика, и потешается над сказками белых.

Папаша Меншен и шериф Кислая Рожа

Во Флориде почти каждый охотник, лесоруб или рыбак, живущие на болоте, в лесу или на берегу озера, могут рассказать вам о папаше Ме́ншен, если вам удастся вызвать их на откровенную беседу. Вы будете держаться за живот от смеха, потому что истории про папашу Меншена все такие.

Он был чудо что за человек. Силен, как знаменитый молотобоец Джон Генри. Мог работать десятифунтовым молотом почище машины. Был умнее всех на три тысячи миль вокруг. Во всяком случае так утверждают флоридцы из графства По́улк.

Однако уже не впервой у папаши Меншена случались неприятности с флоридскими шерифами. На этот раз дело было, кажется, по поводу того, что он продавал горькое змеиное мясо на отбивные, или рубил лес, где не положено, или еще что-то в этом духе. Словом, все шерифы штата Флорида ловили папашу Меншена, и после долгой охоты трое из них наконец сцапали его.

Одного из них звали Лунный Свет Ку́лиган, другого Крокодил Ма́кнатт, а третьего просто Кислая Рожа. У третьего и впрямь была самая кислая и вытянутая физиономия во всей Флориде. Но даже эта кличка не могла передать всю угрюмость и мрачность его характера. Он никогда не смеялся, даже не улыбнулся ни разу, как родился. И все ночи напролет мечтал лишь об одном: как засадить кого-нибудь в сырую темницу.

Остальные двое были люди обыкновенные, они старались из патриотического долга, ну и чтобы заработать.

Кислая Рожа имел зуб на папашу Меншена и побожился, что если засадит его за решетку, то уж не выпустит до конца света. Когда эти трое поймали незадачливого преступника, Кислая Рожа так ему все прямо и выложил, чтоб уж сомнений у того никаких не осталось.

Идя по дороге с тремя шерифами, папаша Меншен глубоко задумался, понимая, что на этот раз, как ни крути, он попался. Он чесал в затылке, пока голова не заболела от всяких мыслей. Потом обратился к шерифу.

— Господин начальник Кислая Рожа! — сказал он. — Вообще-то я не пойму, почему вы так сердиты на меня. Конечно, можете сажать меня в тюрьму и держать там до скончания века. Мне-то что! Поступайте, как знаете. Но я должен вам кое-что сказать. Вы потому всем недовольны, что у вас самое недовольное лицо, какое я только видел. Такое лицо, на каком словно написано: «Я сроду не знал ни одной счастливой минуты». Вот это-то и портит вам характер, шериф. А если б вам хоть разочек рассмеяться от души, все ваше недовольство вмиг бы испарилось, ручаюсь вам. Это как пить дать. Давайте договоримся! Если я рассмешу вас, ну хоть вызову на вашем лице улыбку, на этот раз вы отпустите меня, а я пообещаю никогда впредь не совершать никаких незаконных проступков. Если же мне не удастся, держите меня под замком в клетке хоть сто лет. Пусть я проведу остаток дней моих в сырой темнице, коли хоть разок не рассмешу вас.

Господа шерифы Лунный Свет Кулиган и Крокодил Макнатт с радостью ухватились за такое предложение. Однако Кислая Рожа долго размышлял, прежде чем решиться. Смех был так же в дружбе с ним, как цыпленок с лисой. Но не так-то легко отбить охоту, если флоридцам что втемяшится в голову, и оба шерифа насели на Кислую Рожу. Они попытались убедить его, что добрый смех дороже флоридского солнца. Наконец тот уступил.

Папаша Меншен воспрял духом, однако, как на грех, не мог в тот момент придумать ничего смешного. И он опять заскреб в затылке, только уже в другом месте. Наконец он сказал:

— Что-то ничего смешного у меня не придумывается. Изюминки я не нашел, однако попытка не пытка! Так вот, когда господь бог задумал сотворить людей, он решил слепить их из глины, ну как из теста лепят хлеб.

Он замесил побольше глины, потому как хотел слепить людей много-много, как песчинок на дне морском. Налепил всяких, разных, но когда приготовился сунуть их в печь, печь-то оказалась мала, и он решил выпечь их не всех сразу, а по очереди.

Он отправил первую партию в печь, и вскорости вынул их. Но по неопытности слишком скоро вынул. И они вышли у него бледными, недопеченными, какими-то желтыми. Тогда он сказал: «Пусть это будут желтолицые китайцы».

Потом он приготовил вторую партию и тоже сунул ее в печь. На этот раз он решил выждать как следует. Когда же он вынул ее, эта партия оказалась пережаренная, с корочкой, почерневшая. И он сказал: «Пусть эти черные будут африканцы». А крошки все подобрал и долго жевал их: «Чав, чав, чав, чав, чав, чав, чав, чав…»

Папаша Меншен продолжал чав-чав-чавкать, пока всем троим шерифам не надоело это, и Крокодил Макнатт не вскричал:

— Ради всего святого, перестань чавкать и переходи к следующей партии. А что было с ними?

— С ними-то, — не спеша продолжал папаша Меншен, — эта партия так долго ждала, что прокисла, и он так и оставил ее сырой, не стал печь. Из нее-то и вышли шерифы с кислыми рожами.

Лунный Свет Кулиган и Крокодил Макнатт так и покатились со смеху, услышав эту историю, а под конец загоготал и шериф Кислая Рожа.

Пришлось им отпустить папашу Меншена на свободу, как уговаривались.

Напрасная тревога

День в Ло́укаст-Бренче — что означает Ветка Акации — графство Чероки, штат Алабама, стоял солнечный, теплый. Воздух благоухал цветеньем, птицы пели — просто заслушаешься. Жизнь текла мирно, и все были счастливы.

Мужчины работали в поле, женщины суетились по дому, дети играли. Ветер дремал в вышине, удобно устроившись в облаках.

Только в графстве Чероки, штат Алабама в окрестностях деревни Лоукаст-Бренч, что означает Ветка Акации, выпадают такие деньки!

И вот, словно гром среди ясного неба, тишину и покой прекрасного дня прорезал тревожный крик, На дороге со стороны поля показался всадник. Лицо его было в грязи и пыли. Бока взмыленной лошади тяжело вздымались. Мужчина размахивал рукой и что-то громко кричал. Он был объят страхом. За утро он проскакал все графство Чероки, не слезая с лошади.

— Индейцы на тропе войны! — кричал он. — Они уже расправились с семьей Ко́зардов и подожгли их дом. К оружию! К оружию!

Подняв на ноги всех жителей Лоукаст-Бренча, всадник поскакал дальше через поля, через реки в другие селения, чтобы и там возвестить о грозящей опасности.

Мужчины побросали работу в поле и поспешили домой. Тревога и страх были написаны на их лицах. Женщины оставили домашние дела и побежали звать с улицы перепуганных детей. Началась гонка, как на охоте. Жители деревни готовили оружие, осматривали ружья, готовили пули, точили ножи. Словом, спешили, точно гончие, взявшие след бедняги енота.

Вооружившись до зубов, мужчины давали последние наставления женам, как забаррикадировать дом, как защищать детей, скотину, имущество на случай нападения индейцев.

Но была в Лоукаст-Бренче, что означает, как вы помните, Ветка Акации, одна женщина, которая не пожелала сражаться с индейцами. Она вообще была против битв и сражений. Звали ее миссис Холмс. Она не стала возводить ограждения вокруг хижины, точить ножи, кипятить воду и всякое такое прочее, а взяла все свое многочисленное семейство, состоявшее из девяти детей, и повела их на кукурузное поле неподалеку от дома.

Кукуруза в ту пору вытянулась уже высокая, около восьми футов, а то и все восемь. Зеленая, сочная! Только в Лоукаст-Бренче, графство Чероки, штат Алабама, всходит такая кукуруза.

Так вот, взяла миссис Холмс весь свой выводок и поспешила в поле. А там их уж никому не найти! Собрала она вокруг себя всех своих деток и решила пересчитать, чтобы, не дай бог, не потерять кого по дороге. Да не один раз, а дважды считала. И вот, когда дошла она до своего сыночка Уо́ррена, она так и ахнула.

— Ради всего святого, Уоррен! — вскричала она. — Ты забыл надеть куртку! На тебе белая рубашка, которую я выстирала только вчера. Индейцы сразу тебя заметят, даже издали! Лучшей мишени для их стрел не придумать. Спаси нас господь и помилуй!

— Так пойти мне домой за курткой, ма? — спросил Уоррен.

— Только этого не хватало! Ты останешься без скальпа раньше, чем сделаешь хоть шаг. Никуда ты не пойдешь! Я знаю, как исправить дело, и ни один самый зоркий индеец не увидит тебя. Ах, горько и противно мне пачкать такую свежую рубашку, которую я своими собственными руками выстирала только вчера. Но что поделаешь, придется мне испачкать ее во имя спасения твоей жизни. Я так ее замажу, что никто не разглядит ее и в двух шагах!

Пора дождей только-только миновала, и земля еще была сырая и рыхлая. Миссис Холмс брала горсть за горстью черной жидкой грязи и так перемазала белую рубашку Уоррена, что живого места на ней не осталось. Она стала черней само́й земли, на которой выросла такая богатая кукуруза.

Когда дело было сделано, миссис Холмс с детьми зашла поглубже в заросли высоких стеблей, покрытых волнующимися тяжелыми зелеными листьями, и сидела там, дрожа от страха, боясь, что вот-вот раздастся поблизости боевой клич индейцев. Однако широкие кукурузные листья продолжали мирно шелестеть на ветру, словно говоря:

«Как часто люди ошибаются!»

А миссис Холмс все сидела и ждала, но слышала лишь пение птиц да жужжание насекомых. Ждали и прислушивались со страхом решительно все. Ждали долго и наконец услышали.

Но то были не воинственные кличи индейцев и не звуки выстрелов, а просто крики:

— Отпирайте двери! Выходите! Не прячьтесь! Тревога была ложная! Все Козарды живы-здоровы! Мы нашли их, они работают в поле!

Распахнулись двери, отовсюду повыскакивали женщины и дети. Миссис Холмс с детьми тоже вернулась с поля. Все были опять довольны и счастливы, все, кроме…

Кроме бедной миссис Холмс. Она зря измазала чистую рубашку своего сына Уоррена черной грязью.

А все из-за напрасной тревоги.

Вечный двигатель в соленом море

Каких только сказок, не рассказывают про море Бофо́рта. Над одними люди смеются до слез, над другими плачут.

Одни называют их пустой болтовней, враньем. Другие — истинной правдой.

А умные люди, говорят: когда вы слышите сказку, какую в народе повторяют не раз, закройте глаза, откройте уши, слушайте и наслаждайтесь!

Вот вам одна из таких сказок, а уж будете вы плакать или смеяться, это ваше дело. Во всяком случае, умный последует совету умного.

Жил в городе Бофорте один человек по имени Джонс. Он был хорошим мастером, но уж слишком увлекался всякими там болтиками, винтиками, гайками, колесиками. Когда люди спрашивали у него, почему, он отвечал:

— Я хочу открыть тайну вечного движения, чтобы заставить различные предметы двигаться беспрерывно и без посторонней помощи. Вечный двигатель — штука похитрее, чем золото, какое пытаются добыть алхимики. Если найти вечный двигатель, машины будут двигаться и работать сами. Представляете, какую кучу денег можно тогда заработать?

Одни смеялись над Джонсом, другие говорили:

— А может быть, он кое-что и знает?

Во всяком случае, он вечно был окружен толпой зевак, которые наблюдали, как он кует и паяет.

Одним ясным весенним утром мастер Джонс вышел на своем ялике поудить в водах Бофорта рыбу. Уйдя подальше от островов, на которых раскинулся город, он поднял весла и сидел ждал с гарпуном в руке, поглядывая на крутые набегающие волны. Ему хотелось загарпунить большого крылатого ската или, как его еще называют, морского дьявола. В те времена их много водилось там.

Было так уютно, приятно сидеть на теплом солнце, когда рядом тихо плещется о борт лодки морская волна. Вскоре он уже позабыл, ради какого жестокого занятия приплыл сюда, ему уже не хотелось бить рыбу, беззаботно игравшую в глубине. Мысли его сосредоточились на другом — на быстрых колесиках, вертящихся беспрерывно.

Он забыл обо всем на свете и не заметил даже, как его весла уплыли далеко в сизо-голубое море. И вдруг он очнулся от своего сна наяву. Он увидел могучие распластанные крылья гигантского морского дьявола. Тут же в руке его взметнулся гарпун и ушел глубоко под воду.

Рыба, обезумев от боли и ярости, рвалась из стороны в сторону. Но боль не отпускала, наоборот, только терзала сильнее. Скат в дикой ярости устремился вглубь, пытаясь избавиться от мучений. Но это не помогло, и он с еще большим ожесточением стал кидаться вверх и вниз, туда-сюда, волоча ялик Джонса за собой.

Люди на берегу и в рыбацких ботах хорошо видели в море ялик, без весел носящийся по морю. Они разглядели в нем Джонса, услышали его крики и решили, что наконец-то он нашел секрет вечного двигателя. Иначе разве могла лодка носиться по морю с такой скоростью без весел и без паруса?

Однако Джонс в своем ялике и думать не думал о вечном двигателе. Он был до смерти напуган и мечтал лишь об одном, как бы прекратить бешеную гонку по волнам и отделаться от рыбы, которая волочила его.

Рыба уже несла его в открытое море. Джонса охватил ужас. А люди на берегу и в лодках громко веселились и кричали «ура».

Перед глазами испуганного мастера раскинулось море, словно бескрайняя могила. И он летел прямо в нее! Но вдруг его осенило: в кармане ведь у него нож! Он тут же вытащил его и принялся из последних сил перерезать веревку, которой гарпун был привязан к лодке. Это было нелегко, потому что лодку мотало из стороны в сторону с огромной скоростью. Наконец ему все-таки это удалось. Веревка, на которой держалась гигантская рыба, оборвалась… и «вечный двигатель» остановился. Бедняга Джонс был почти без памяти.

Из города приплыли лодки, и люди подхватили выбившегося из сил рыболова. Только тогда они узнали, что послужило источником вечного движения для бешено кружившего по воде ялика Джонса.

Однако у Джонса это не отбило охоты и дальше возиться со своими болтиками и винтиками в надежде создать когда-нибудь вечный двигатель.

Люди забывчивы.

Одна пара голубых атласных туфелек на четырех сестер

Давным-давно берега бурной, быстроводной реки Тич в штате Луизиана населял самый пестрый люд. И выносливые труженики фермеры из канадской Новой Шотландии, и предприимчивые янки, и изнеженные французы, и вспыльчивые испанцы.

В ту пору жило в тех местах семейство Ко́нрадов. Они были совсем не богаты, но имели добрую репутацию и честное имя.

Дом их стоял в дельте реки, которую украшали все богатства луизианского края. Огромные яркие цветы, высокие ивы с кружевом из тонких серебристых листьев, темные стройные кипарисы, могучие дубы.

Еще одним украшением были четыре сестры Конрад, прелестные и грациозные. Щечки их были нежнее свежих роз, а их звонкий смех не уставал звучать целый день, радуя всех.

В один прекрасный вечер, когда сияла полная луна, в доме Конрадов ждали гостей: к четырем хорошеньким сестрам должны были прийти четыре кавалера.

А надо вам сказать, что ухаживание в Луизиане проходило совсем не так, как на Севере. Здесь, на Юге, когда влюбленный молодой человек приходил в гости к любимой девушке, она старалась разодеться, словно ехала на бал. Выбирала самое лучшее платье и кружевную шаль, а на ноги полагалось надеть изящные, остроносые атласные туфельки.

В тот заветный вечер сестры Конрад оделись, как полагается, однако туфельки — увы! — были только одни. Такой важный случай — и всего одна пара атласных голубых туфелек на всех четырех сестер!

Однако у милых девушек были не только живые глазки, но и живой ум. И до прихода молодых людей они о чем-то долго секретничали с верной служанкой, хихикали и смеялись и даже раскраснелись от волнения.

Четыре молодых человека явились в лучших своих костюмах — узких брюках, нарядных сюртуках. Они сидели в мягких креслах и ждали избранниц своего сердца.

Вскоре появилась первая барышня, прехорошенькая малютка мисс Мэри Конрад. Топ, топ, топ! — сбежала она вниз по лестнице в блестящих голубых атласных туфельках. Лицо ее лучилось, как ясная зорька.

Четверо молодых людей поднялись со своих кресел, и самый высокий и стройный из них, Дэвид Уикс, так и вспыхнул от радости. Они приветствовали девушку низким поклоном, она отвечала им радостной улыбкой. Нежнее всего она улыбнулась молодому Уиксу и вскоре увлекла его к широкому окну. Они присели на кушетку, спрятанную за занавесом, и она начала весело болтать с ним. Молодой человек говорил мало, больше слушал.

Говоря о том о сем, девушка незаметно сняла атласные туфельки и выбросила их в окно. Служанка по уговору стояла уже под окном, она подхватила туфельки, обежала вокруг дома, поднялась наверх по черной лестнице, и вскоре… в гостиную по парадной широкой лестнице спустилась хорошенькая сестра Конрад номер два. На ее ножках так и сияли голубые атласные туфельки.

Трое молодых людей вежливо поднялись со своих мест, почтительно поклонились ей, потом один из них, которому девушка улыбнулась самой нежной улыбкой, последовал за ней к другому окну. Они сели и тут же забыли обо всем на свете. Девушка оживленно болтала, молодой человек не сводил с нее глаз и, пока шла нежная беседа, она ловко сбросила с себя атласные туфельки и, высунувшись под каким-то предлогом из окна, кинула их прямо в руки служанки, ожидавшей внизу.

Служанка быстро обежала вокруг дома и через черный ход поднялась наверх.

Спустя несколько минут по широкой, ярко освещенной лестнице в гостиную спустилась хорошенькая сестра Конрад номер три. На ее маленьких ножках красовались голубые атласные туфельки.

Двое молодых людей встали ей навстречу и поклонились. Когда один из них поднял глаза, он увидел приветливую улыбку и последовал за ее владелицей к окну, глядевшему на темно-зеленый газон.

Мисс Конрад номер три весело чирикала, словно пташка, а молодой человек любовался ее нежным личиком. Голубые атласные туфельки соскользнули с ее ног и проделали знакомый путь через окно. И вскоре…

Вниз по лестнице в голубых атласных туфельках спустилась хорошенькая мисс Конрад номер четыре. Навстречу ей поднялся молодой человек, низко поклонился, и они сели вдвоем в одно глубокое кресло посредине гостиной.

Этот вечер для четырех влюбленных парочек прошел очень весело. Они угощались чаем с бисквитами, которые разносила мисс Конрад номер четыре в голубых атласных туфельках, пока остальные сестры Конрад вели задушевную беседу с молодыми людьми, сидя каждая у своего окна в одних чулках. Однако это не помешало молодым людям объясниться в любви и сделать девушкам предложение. А молодым леди принять их предложение…

Прошли годы, и однажды сестры Конрад рассказали, какую службу им сослужила единственная пара голубых атласных туфелек, и мужья их долго смеялись, признав, что жены у них столь же остроумны, сколь милы и прелестны.

О том, как доктор Уокер преподал судье урок вежливости

Случилось это давно, но рассказывают эту историю и по сей день.

Жил в штате Арканзас в местечке — под странным названием Гарнизон один славный человек. Звали его — доктор Уо́кер. Роста он был невысокого, но зато отличался высокими идеями насчет того, как себя вести, как хранить свое достоинство, и всякое такое прочее. Правда, не все соседи соглашались с ним в этом, а потому и говорили, что он чудак. Так всегда говорят про тех, чьи идеи вам чужды.

Он утверждал, что все на свете прекрасно, кроме женщин, которые свистят, куриц, которые кукарекают, каминных решеток, которые скрипят, и скрипачей, которые фальшивят.

Слишком привередлив был этот доктор Уокер, и бог за это наказал его. Его родная дочка, красотка Джейн, сбежала из дома со скрипачом, который безбожно фальшивил.

Когда правительство штата переехало в Литл-Рок, доктор Уокер купил себе в его окрестностях ферму.

В те времена не так уж населены были эти места. Ближайший сосед Уокера жил в двух милях от него. Звали его — судья Ро́вер.

Однажды судья Ровер пришел к доктору Уокеру.

— Послушайте, Уокер, — сказал судья Ровер, — мне нужно ярмо, чтобы запрячь вола и вспахать землю. Мое сломалось пополам. Не одолжили бы свое на время?

— Берите, пожалуйста, судья. Пользуйтесь им, сколько потребуется.

Ровер взял ярмо, пользовался им, сколько было надо, а потом «забыл» его вернуть.

Уокер ждал, ждал… Ярмо ему самому было нужно, и он послал человека с весточкой к Роверу. Ровер в тот день был в плохом настроении и рявкнул:

— Если оно ему так срочно нужно, пусть сам придет и возьмет!

Услышав ответ судьи, Уокер чуть не задохнулся от возмущения.

И, прихватив хорошо смазанное ружье, отправился к дому судьи Ровера, хотя день был жаркий и идти надо было две мили. Но меньше всего он думал о солнце.

Судью Ровера он нашел на заднем дворе, тот осматривал молодого бычка.

— Дэвид Ровер, — сказал доктор Уокер, наставив ружье на судью, — берите-ка ярмо, которое вы у меня когда-то одолжили, и немедленно отнесите его ко мне домой или вы обратитесь во прах!

Ровер глянул на дуло ружья и сказал:

— Миленькое обращение с соседями! Я что, по-вашему, обворовал церковный алтарь? Ладно, я пришлю ваше поганое ярмо с моим человеком!

— Ни с кем вы его не пришлете! Вас следует учить добрососедским отношениям и простой вежливости. Снимайте-ка с гвоздя ярмо и несите ко мне домой, не то…

Ровер перевел взгляд с Уокера на ружье, нацеленное ему в грудь, и прикусил язык. Он снял со стены тяжелое ярмо, надел на себя и отправился в путь. Две мили по солнцепеку. А Уокер шел за ним по пятам с ружьем на плече.

Ровер еле передвигал ноги. Ярмо с каждым шагом делалось все тяжелей. Он трижды хотел остановиться и сбросить его на землю, но каждый раз доктор Уокер приставлял дуло ружья к его затылку и говорил:

— Вперед!

Наконец они дошли до дома Уокера. У ворот Ровер сбросил ярмо и прислонил его к изгороди.

— Вы взяли его не у ворот, — заметил Уокер строго, — а в сарае. Отнесите его туда, где взяли. — Тон его не терпел возражений.

Ровер поднял ярмо и отнес в сарай.

Когда он повесил ярмо на место, Уокер опустил ружье и сказал миролюбиво:

— Пойдемте на веранду, судья Ровер. Там лучше продувает, а день-то жаркий. Я попрошу мою жену сходить за водой и приготовить нам прохладный напиток.

Они сели на веранде, Уокер позвал жену, и она приготовила им прохладный напиток.

Доктор Уокер поговорил с судьей о том о сем, о ферме, о делах, а потом добавил:

— Ровер, вы в любое время можете брать мое ярмо для вола, только, чур, уговор: когда закончите пахать, верните его на место, чтобы мне не приходилось просить об этом. Вот это будет по-добрососедски.

И они расстались друзьями.

Угадайте, кто?

Жила однажды на свете очень миловидная молоденькая негритянская девушка. Глаза ее всегда смеялись, а ноги танцевали. Все молодые люди были от нее без ума, о чем каждый сообщал ей. Ее всегда сопровождала целая свита, куда бы она ни шла. Юноши готовы были даже бросить работу, только бы полюбоваться на нее. А она все не могла решить, за кого же из них выйти ей замуж. Она была чуточку спесива. И все разглядывала их и разбирала по косточкам.

Не стоит ее бранить за это, ведь молодых людей было так много, а выбор сделать так трудно!

И все-таки четырех из них она предпочитала другим. Но кто будет единственный избранник, этого она никак не могла решить.

«А может, мне выйти замуж за того, кто работает быстрее всех?» — наконец подумала она и поделилась этим со своими поклонниками.

Что ж, все четверо были юноши крепкие, сильные и трудностей не боялись. И у каждого было в запасе много нежных слов для хорошенькой негритянки.

Однажды поутру она шла к источнику за водой, держа деревянную бадью в руках.

К ней подошел один из молодых людей, ухаживавших за ней, старший из четырех. Он был плотником.

Он хорошо знал характер девушки и что у нее на уме. И в шутку сказал:

— Я мастер, который ищет работу. Скажи мне, милая, куда ты идешь?

— Я иду за водой! — был ответ.

— И я с тобой! Давай я помогу тебе нести бадью.

Он взял из ее рук бадью, они дошли до источника, и он набрал из него полную бадью воды. А потом пошли назад. И, могу уверить вас, рот влюбленного юноши не был на замке. Он сказал девушке много ласковых слов и попросил выйти за него замуж.

Пока он объяснялся ей в любви, вдруг — крак! — дно деревянной бадьи, полной воды, затрещало и готово было вот-вот выпасть.

Юноша не сплоховал. Как вы думаете, что сделал этот находчивый плотник? Не успела девушка и глазом моргнуть, а в руках у него уже была подходящая доска. Не успела она рта раскрыть, а уж он вырезал из этой доски подходящее для бадьи дно. Не успела она вздохнуть, а уж он вставил дно в бадью, да так крепко, как кора сидит на дереве.

Словом, так быстро, что из бадьи не убежало ни капли воды.

— Можно считать, что я мастер без дела, но вот какой я на деле плотник! — сказал он девушке. — Выйдешь за меня замуж, радость моя?

— Ты лучший плотник во всем штате! Но я еще должна подумать. Подожди немного, тогда я дам ответ.

Времена менялись, а девушка — нет; Пришла зима, стояли сильные холода. Как-то раз у девушки в гостях сидел второй из молодых людей, который ухаживал за ней. Он был дровосеком.

Он хорошо знал характер девушки и что у нее на уме. И в шутку сказал:

— Я лесоруб, который сидит без дела!

Он добавил еще нежных и теплых слов, и все-таки их тепла не хватило, чтобы согреть комнату.

— Тогда раздобудь для печи дров! — сказала девушка. — В доме нет ни щепки.

— С радостью! Я сделаю все, чтобы тебе стало тепло и уютно, единственная моя! — ласково сказал юноша.

Он взял топор и вышел. Неподалеку росло могучее дерево, почти что десяти футов в обхвате. Юноша проверил, достаточно ли остер топор.

В это время вдруг разразилась гроза — только в штате Миссисипи зимой бывают такие странные грозы, когда гремит гром, сверкают молнии, а дождя нет.

Когда юноша в первый раз взмахнул топором, вверху сверкнула молния. Слепящий шар ее устремился с неба на дерево, которое он собирался рубить.

Топор взлетел вверх, потом упал вниз. Вверх, вниз, вверх, вниз — в тысячу раз быстрее молнии.

Раз! Раз! Ух! Ух! Дерево упало.

Гик! Гик! Гик! Во все стороны полетели щепки.

И что бы вы думали, не успела молния ударить в дерево, а молодой дровосек уже с целой вязанкой дров вбежал в дом.

— Вот, моя единственная, я принес много дров, теперь нам будет тепло, и я могу сказать тебе, как я тебя люблю, а потому прошу: выходи за меня замуж! Быть может, я и впрямь лесоруб, который сидит без дела, зато я лучший дровосек на весь штат Миссисипи.

— Не спорю, дровосек ты прекрасный, но о женитьбе еще надо подумать. Подожди немного, тогда я дам ответ.

Однако время не ждет, даже хорошеньких девушек. В Миссисипи пришла весна. Все зазеленело и расцвело. В одно прекрасное утро девушка и третий ее ухажер гуляли в лесу. Этот молодой человек был кузнецом.

Сияло солнце, пели птицы, день был чудесный. Самый что ни на есть подходящий день, чтобы сделать девушке предложение. Так молодой кузнец и поступил, последовав примеру предыдущих молодых людей, и попросил девушку выйти за него замуж.

Что и говорить, ни одной красотке во всем Миссисипи не делали, наверное, столько предложений!

Он хорошо знал характер девушки и что у нее на уме. Шутки ради он сказал:

— Я сапожник без сапог! Но выходи за меня замуж, и увидишь, на что я гожусь!

Кролики и черепахи! Он же всегда носил при себе молоток, гвозди и подковы. Пока они беседовали, мимо пробежал олень.

— Милая, сейчас я покажу тебе, как работает сапожник без сапог. Ну чем я не кузнец?

Он догнал оленя, достал молоток, гвозди и подкову… Раз, два, и готово! Олень был подкован на лету.

Закончив работу, юноша воскликнул:

— Видишь, любимая, какой я работник! Теперь ты решишься выйти за меня замуж не медля, как я не медлил, догоняя оленя?

— Кузнец ты прекрасный, лучше и не найти. Но о женитьбе еще надо подумать, — сказала девушка. — Здесь не надо спешить, как в погоне за мулом или за оленем. Подожди немного, тогда я дам ответ.

Пробежало лето, настала осень. Однажды девушке повстречался четвертый из ее вздыхателей, брадобрей.

— Красавица моя, — воскликнул он, — я безработный брадобрей! Но я тебя люблю и сделаю счастливой.

И он сказал ей всё-всё, что говорят влюбленные молодые люди в таких случаях.

Вдруг из кустов выскочил пушистый кролик с длинными ушами.

— Краса моя, — воскликнул юноша, — я покажу тебе, как бреет безработный брадобрей!

Он вытащил бритву, мыло и воду, которые всегда носил при себе, и не успел кролик пересечь зеленую лужайку, мордочка у него уже была выбрита. И даже за ушами.

— Вот видишь! А теперь пойдешь за меня?

— Брадобрей ты прекрасный, а вот какой муж… Об этом еще надо подумать. Дай мне время, тогда я отвечу.

И милая девушка все думала и думала. Думала и думала.

Так долго думала, что у нас не хватило терпенья дождаться, чтобы узнать, кто станет ее женихом. Мы можем только гадать И вы тоже. А когда угадаете, кто, скажите!

Про судью, любившего бейсбол

Не было во всем Арканзасе судьи, более прославленного, чем Айзек С. Па́ркер. Он заседал в Форт-Смите и прославился тем, что избавил этот город и весь штат от отчаянных разбойников, выходивших на большую дорогу в масках ж с оружием в руках и наводивших страх на честных людей.

В те далекие времена в Арканзасе водилось видимо-невидимо конокрадов, угонщиков скота, грабителей и даже убийц. А судья Паркер вывел их, вырвал с корнем, очистив эту землю, словно косой по лугу прошел.

Двадцать восемь тысяч преступников и обвиняемых предстали перед его судом, и всех судил он по справедливости.

Но судья Паркер любил не одни только законы да судебные заседания. Больше всего на свете он любил бейсбол. И среди многих-многих историй про знаменитого судью Паркера одна из самых известных как раз про бейсбол.

Судья Паркер готов был объявить перерыв в разгар самого серьезного заседания суда, только б не пропустить хорошую игру, объявленную где-нибудь поблизости. Надо сказать, что в те далекие времена, да, собственно, и в наши дни, каждый город имел свою команду, и между ними шла постоянная борьба, кто возьмет верх.

Однажды была назначена решающая встреча между командами Форт-Смита и соседнего Ван-Бьюрна. Команды эти были ведущими весь летний сезон, и теперь предстояло решить, кто же из них победитель.

Судья Паркер сидел с друзьями и обсуждал политику, когда к ним подошли трое. Это были члены команды Форт-Смита.

— Судья, — обратился к Паркеру один из них, — нам предстоит решающая встреча с командой Ван-Бьюрна, а наш первый игрок, индеец Верная Рука, попал в тюрьму. Он у нас лучший на подаче, и без него мы проиграем. А если он будет играть, победа за нами.

Судья внимательно слушал молодых людей.

— Не могли бы вы отпустить его на тренировки и на встречу? — попросили они.

Судья помолчал. Он никогда не говорил, пока еще не решил, что сказать. Но, подумав, он ответил:

— Посмотрим. Сходите-ка пока за мячом, перчаткой и битой. Принесите их в тюремный двор. Мы будем ждать вас там.

И судья вместе с друзьями отправился в тюрьму. Гости устроились во дворе, и судья, вызвав к себе стражника, велел привести индейца. К тому времени подоспели и три бейсболиста с мячом, перчаткой и битой. Индейца вывели во двор.

— Сделаешь несколько подач, — сказал ему судья. — Я видел, как ты играешь. Подаешь ты неплохо, но я хочу лишний раз убедиться.

Индеец Верная Рука бросал мяч за мячом игроку в перчатке, а второй отбивал их, размахнувшись битой, так что только свист стоял.

— Годится, — молвил судья. — А теперь, Верная Рука, слушай внимательно. Я тебе разрешаю принять участие в игре. Но учти, я буду стоять рядом с пистолетом наготове. Только попробуй бежать, далеко не убежишь. И если ты посмеешь плохо подавать и мы проиграем, сидеть тебе в тюрьме до скончания века. Так что помни об этом и выкладывайся, как сумеешь. Если ж ты выиграешь… Впрочем, об этом мы поговорим, когда пробьет час.

Индеец выслушал и не сказал ни слова. Потом ушел со всеми на тренировку. Стражник следом за ним.

На другой день — день состязания — Верная Рука явился вместе с командой Форт-Смита на бейсбольное поле. Зрителей собралось видимо-невидимо. Судья сидел в первом ряду.

Игра была первоклассная, и болельщики шумели больше, чем индейцы, вышедшие на тропу войны.

Верная Рука давал подачу за подачей одна лучше другой. В жизни он так не играл. Ван-бьюрнцы проиграли всухую, и команда Форт-Смита выиграла матч. Она оказалась непобедимой! А все из-за подач Верной Руки. Все его горячо поздравляли. Зрители так орали и ревели от восторга, что было слышно в соседнем штате Оклахома.

На другое утро судья заседал в суде. Перед ним стоял индеец Верная Рука. Дело его было пустяшное: он вел запретную торговлю целебными травами. Судья его внимательно выслушал. В это утро он был настроен милостиво, и справедливость восторжествовала.

Паркер провел длинную беседу с Верной Рукой, он постарался объяснить ему, что все кошки смелы, пока собачьего лая не слышно. А у закона голос громкий, очень громкий, и никому, кто нарушил его, еще не удалось долго прятаться в кустах. Но если он, Верная Рука, будет водить компанию с честными людьми, ему никогда и не придется прятаться.

Под конец судья добавил, что на этот раз он отпускает его на все четыре стороны и желает побольше таких метких подач, как в последнем матче.

Свадьба в Серебряных Ключах

Самая прозрачная вода в штате Флорида, а то и во всей стране, была в Серебряных Ключах — так утверждают местные жители. Вы можете пересчитать все камешки на дне этого источника.

Воды его расцвечены не только золотыми рыбками и шоколадными черепахами, но и благоухающими водяными лилиями, кувшинками и прочими цветами и водорослями. Издалека сюда приходят люди, чтобы полюбоваться на Серебряные Ключи и их пестрых водяных обитателей.

Сколько-то лет назад в этих местах жил спесивый, богатый человек по имени капитан Га́рдинг Ду́глас. У него был единственный сын — Клэйр, красавец собою, юноша весьма благородный. Отец гордился сыном, впрочем как всем, чем он владел.

С ними по соседству жила одна славная и хорошенькая девушка — Бе́рнис Майо. Клэйр влюбился в нее с первого взгляда. Сначала они не думали ни о чем, кроме любви. Но люди часто видели их вместе, и поползли сплетни. Клэйр знал, что отец придет в ярость, когда, он скажет ему, что хочет жениться на Бернис Майо, так как она была из бедной семьи.

Они встречались на берегу озера, в котором били Серебряные Ключи, возле хижины старой тетушки Си́ллы. Одним солнечным днем они сидели у прозрачной воды, любовались водяными лилиями и золотыми рыбками и обсуждали злые сплетни, которые не давали им покоя.

— Я решил поговорить с отцом раньше, чем эти слухи дойдут до него, — сказал Клэйр. — Я скажу, что люблю тебя и хочу на тебе жениться.

Бернис не умела много говорить, но ее глаза были выразительнее слов. Она внимательно посмотрела на юношу, улыбнулась робко и перевела взгляд на бурный поток, бьющий прямо из сердца озера.

— Делай, как тебе кажется лучше, Клэйр, и да поможет нам судьба.

Клэйр поговорил с отцом, при этом не обошлось без гневных слов. Капитан мечтал совсем об ином выборе для своего сына, о не хотел, чтобы сын женился на бедной девушке.

Спор между капитаном Дугласом и его сыном Клэйром длился не один день, но сын не уступал желаниям отца. Под конец капитан решил, что на свете много способов приманивать мошек — тут можно попробовать и мед. И он сказал однажды:

— Я вижу, сын мой, что ты сильно любишь эту девушку. Что ж, я не буду препятствовать вашей любви. Но, прежде чем вы сыграете свадьбу, я попрошу тебя съездить в Европу и выполнить для меня одно важное поручение. Только тебе я могу доверить это дело. А по возвращении ты сразу же сыграешь свадьбу.

Клэйр рассказал об этом предложении Бернис. Ей было что возразить, но она смолчала.

Пришел день расставания, и они решили прогуляться по лесу.

— Знаешь что, Бернис, — сказал Клэйр, — давай возьмем лодку и покатаемся по озеру.

Они быстро доплыли до середины озера, где струились ключи, и вода в искрящемся танце била вверх, отливая всеми цветами радуги.

Оба молчали: трудно было говорить в миг расставания. В глазах у Бернис стояли слезы. У нее было предчувствие, что они расстаются навсегда. Они без слов смотрели на серебряные пузырьки бьющей ключом воды, на веселых рыбок, на водяные цветы.

Клэйр вынул из кармана золотую цепочку и сказал:

— Это тебе мой подарок, Бернис. Носи ее на руке, как браслет, пока я не вернусь, к тебе. Я долго не задержусь. И буду часто тебе писать.

Он взялся за весла и погреб к берегу. Они попрощались и разошлись с тоской на сердце.

В Париже и Лондоне жизнь полна впечатлений, особенно для новичка. И Клэйр с радостью погрузился в нее. Он писал Бернис, но отец его постарался сделать так, чтобы его письма до нее не доходили. И дела он рассчитал так, чтобы Клэйр как можно дольше не возвращался. Пролетали дни, недели, месяцы. Клэйр радовался жизни, как никогда. Он редко вспоминал Бернис Майо. Она же напротив.

Каждое утро она с надеждой ждала письма, и, когда его не было, вечером она засыпала с мыслью: «А может быть, завтра!» Она перестала есть, избегала встречаться с людьми и медленно увядала.

Она любила уплывать в лодке к тому месту, где били Серебряные Ключи. Долгими часами сидела она и смотрела на рыбок, на водоросли и цветы, на прозрачные струи воды и мечтала. Только мечты эти были печальны.

Случалось, мимо хижины Бернис проходила тетушка Силла. Она всегда утешала девушку. Но слова — плохие лекарства. Бернис чувствовала себя брошенной и несчастной и от горя заболела. Щеки ее поблекли, радостный свет потух в глазах, она слабела день ото дня, конец ее был близок.

«Я хочу умереть возле Серебряных Ключей, где мы часто сидели вместе и где Клэйр дал мне обещание скоро вернуться», — решила Бернис.

Она пошла к озеру и села на берегу. Сил, чтобы грести, у нее не осталось.

Тетушка Силла в этот день собралась удить рыбу и заметила на берегу Бернис. Она испугалась, увидев, как похудела и побледнела Бернис.

— Не убивайся так, моя голубка, — сказала она, обняв Бернис за плечи. — Он тебя любит и вернется к тебе.

— Он обещал мне писать и ни разу не написал.

— Не тревожь себе сердце понапрасну. На свете есть и другие, которые рады будут осчастливить тебя.

— Мне никто не нужен. Я хочу умереть.

— Ты слишком молода. Смерть для таких старух, как я.

— Я знаю, что все равно скоро умру. Обещай мне исполнить одну мою просьбу, тетушка Силла. Когда я умру, отвези меня в лодке на середину озера, где бьют Серебряные Ключи, и опусти там на дно.

Тетушка Силла горько плакала, но когда пришел срок, все выполнила, как просила Бернис.

Вскоре вернулся домой Клэйр. Он был так переполнен встречей, что сначала даже не вспомнил о Бернис. К тому же отец позаботился, чтобы дома ему не пришлось скучать. Он пригласил в гости его кузину, прехорошенькую девушку, с которой, надеялся отец, Клэйру приятно будет проводить время.

А утром отец предложил молодым людям:

— Я тут недавно купил парусную лодку. Не прокатиться ли нам до Серебряных Ключей?

Только тут Клэйр вспомнил о Бернис. Он задумался, потом сказал:

— Что ж, поедем.

И кузина, конечно, с радостью согласилась.

Погода стояла солнечная, тихая, и вода в озере была прозрачна, как хрусталь. Туда-сюда сновали золотые рыбки, горели на солнце яркие цветы и зеленели водоросли.

Лодка медленно плыла по озеру, приближаясь к Серебряным Ключам. Капитан Дуглас и кузина весело болтали. Клэйр не говорил ни слова. Вдруг девушка воскликнула с ужасом:

— Смотрите! Там рука и на ней золотая цепочка!

Все глянули вниз, в прозрачную воду.

Клэйр сразу узнал: это была та цепочка, которую он подарил Бернис при прощании.

Подводные скалы вдруг расступились, и они увидели Бернис, покоящуюся на дне.

— Бернис! — воскликнул Клэйр и, прежде чем отец успел его остановить, он бросился в озеро.

Тут же подводные рифы снова сомкнулись, оставив Бернис и Клэйра навсегда вместе.

Когда люди приходят к Серебряным Ключам и слышат, как струится и журчит вода, они говорят:

— Там идет свадьба! Вы слышите, вода рассказывает историю любви жениха и невесты?

Иногда наверх всплывают перламутровые ракушки, словно слезы Бернис.

А на скале растут белые цветы, похожие на водяные лилии. Их называют свадебным венком Бернис. И если девушке дарят эти цветы, значит, через год она станет счастливой невестой.

Охота на бекасов

Розыгрыш розыгрышу рознь. Что и говорить, у ковбоев это развлечение на первом месте, хотя большой деликатностью не отличается. Напротив, часто бывает весьма грубовато.

Вот к примеру шутка, какую сыграли с ковбоем по кличке Пастор, веселым и вполне приличным парнем, который быстро прижился в пестрой компании неутомимых ковбоев. Ребята звали его коротко — Пас.

Пас был просто помешан на естественных науках. Самый большой восторг могло вызвать у него какое-нибудь редкое насекомое или незнакомая птица, а то и змея, если, конечно, попадался особенно удачный экземпляр.

И надо же было именно над ним устроить знаменитый розыгрыш — «охоту на бекасов».

В один прекрасный день кто-то из ковбоев спросил Паса, участвовал он когда нибудь в «охоте на бекасов»?

— Стрелял ли я бекасов? — откликнулся Пас. — Да сотни раз!

— Нет, нет, — возразил ковбой по кличке Бродяга, — я не об том, чтоб стрелять. А ловить их мешком или сумкой. Даже дитя малое знает что такое охота на бекасов.

— Сроду не слышал, — признался Пас. — Как это ловить мешком? Разве словить бекаса живьем?

— Да проще пареной репы! — встрял в разговор другой ковбой. — Если, конечно, знать, как взяться за дело. Стало быть, собирается компания человек в шесть — восемь, и к концу дня после захода солнца все отправляются на болото, в такое место, что поближе к реке, где бекасы любят устраиваться на ночь. С собой лучше всего прихватить старый джутовый мешок и несколько свечей. Сначала надо облюбовать удобное местечко и, когда совсем стемнеет, кто-то один из охотничьей компании будет стоять там с открытым мешком. Перед ним прямо на земле надо установить зажженную свечу. Остальные охотники будут бегать вокруг сначала большими кругами, потом понемногу их сужать, пока не приблизятся к тому, кто стоит с мешком. В руках им полагается держать трещотки и греметь ими, не жалея сил, чтобы вспугнуть как можно больше бекасов. Их задача заставить бекасов бежать на свет свечи. От яркого света птицы на миг словно слепнут и попадают прямо в открытый мешок. Все очень просто. Не охота, а развлечение! Я знаю одно такое местечко, милях в трех отсюда. Бекасов там видимо-невидимо, что саранчи на поле!

— Так что сколотим компанию, пойдем завтра вечером на охоту? — предложил Бродяга.

Пас был в восторге от этого предложения. И тут же нашлось девять охотников на ловлю бекасов. Как ни странно, все, кроме Паса, уже не раз принимали участие в этом развлечении и хорошо знали, что к чему.

Отправились сразу после заката солнца прямо к реке. Бродяга вызвался отвести всех на хорошее место. Шли боковыми тропинками, продирались через кустарник, петляли туда-сюда, пока не вышли к болоту, в котором увязали по щиколотку на каждом шагу.

Москиты тучами носились над болотом.

Достигнув заветного места, все остановились и стали оживленно обсуждать, кому держать мешок. Все притворялись, что каждому это хочется, потому что ловить бекасов в мешок якобы куда веселей, чем бегать по кустарнику с погремушкой и поднимать птицу.

В конце концов кто-то заметил, что поднимать бекасов дело много ответственней, чем держать мешок. И, поскольку Пас был в охоте на бекасов новичком, разумнее именно ему поручить это приятное дело. Все согласились, что так будет справедливо.

Зажгли две свечи и воткнули в мягкую болотную почву. Пас с открытым мешком в руках уселся перед ними. Держать мешок надо было обеими руками; а москиты так и вились, так и жужжали вокруг него.

И вот все ушли, оставив его одного. Куда? — спросите вы. Пугать бекасов? О нет! Самой короткой дорогой поскорей из этого москитного ада прямиком в свой ковбойский лагерь.

Так-то вот!

Назад добрались быстро и легли все спать, не скрывая друг от друга глупого восторга, ясно представляя себе картину, как бедный Пас судорожно держится за края мешка, пока тучи москитов со всего болота слетаются на свет зажженных свечей.

Пас вернулся в лагерь ковбоев только к полуночи. По дороге он еще заблудился и боялся, что ему придется провести ночь где-нибудь под кустом. Джутовый мешок он принес с собой и направился с ним прямо к тому месту, где спали Бродяга и другой ковбой, который так красиво расписывал ему «охоту на бекасов». Он растолкал их с воинственным кличем.

— Привет, Пас! — отозвался чересчур веселый ковбой. — Ну как, много поймал бекасов?

— Клянусь твоей бабушкой, немало! — ответил Пас и вытряс на него и на тех, кто спал рядом, все содержимое мешка. — Полюбуйтесь на голубчиков!

Веселый шутник взвыл от ужаса и вскочил на ноги.

Оказывается, Пас вытряс из мешка не меньше пуда гигантских черных муравьев. Уж кому-кому, а Пасу было хорошо известно, что черные техасские муравьи кусаются хуже змеи. Отыскивая дорогу к коралю, Пас случайно набрел на такой муравейник и собрал всех муравьев в мешок, чтобы посчитаться с партнерами по «охоте на бекасов».

Успех был выше всякого ожидания. Муравьи расползлись во все стороны, и уж спать в эту ночь не пришлось никому.

Суп из гремучей змеи

Итак, у ковбоев было три излюбленных розыгрыша: «охота на бекасов», «рассказ без конца, без начала» и «змеиный суп».

Джек Хилтон был новичком на ранчо, вернее, даже гостем, а потому его следовало разыграть — таков был у ковбоев обычай. Но как?

Уж больно ловко он управлялся со своим лассо. Такие петли набрасывал и затягивал, что твоя змея.

Вот-вот, именно змеиный розыгрыш для него и подойдет, решили все.

Но для этой комедии требовалось побольше участников, чтоб беседа на дикую тему — «Как приготовить суп из гремучей змеи?» — выглядела правдоподобней и убедительней.

К счастью, в этот вечер на ранчо собрались все: Красавчик Джонни, Боб Гиена, Молодой Кабан и даже Пит, по прозвищу Сейф, не считая Большеногого, Грязной Рубахи, а также Лизоблюда и Толстопузика. Эти двое задержались на ранчо по дороге из Гле́ндайва, куда они ездили в поисках развлечений.

Компания для предстоящей игры собралась хоть куда!

Начал ковбой Боб Гиена:

— Скажи, Джек, твоя ма готовит суп из гремучей змеи погуще или пожиже?

— Что за нелепый вопрос? — удивился было Джек, но последующее замечание Толстопузика ввело его в заблуждение.

Толстопузик сказал со вздохом:

— Мм, любимый, мой супчик!

А Грязная Рубаха прямо напустился на бедного Джека:

— Ты что, сроду не пробовал супа из гремучки? Теленок недоношенный! Да любой ковбой на Западе душу за него отдаст! Готовить его мудрёно, а то б мы только его и лакали.

Тут влез в разговор Большеногий, и после его заявления у Джека исчезли последние сомнения насчет этого тошнотворного ёдова.

— Кто-кто, а твоя старуха знает секрет, как его приготовить, получше других, верно, Молодой Кабан? — сказал Большеногий. — Жаль, нету у нее сейчас досуга, а то б живо нам его сварганила.

Так Джек и попался в ловушку.

— Молодой Кабан, — взмолился он, — будь другом, расскажи, как же ее готовить, эту похлебку из гремучей змеи?

И комедия началась. Первое слово — Молодому Кабану:

— Перво-наперво ты достаешь парочку судков, один побольше, другой поменьше, чтоб не спутать. И чтоб внутри они уже проржавели. Это беспременно, чтоб проржавели, иначе суп будет не того, не наварист… Толстопузик, ты давеча спрашивал, какого размера судки лучше подойдут на это дело? Сейчас, дай подумаю… Так, в общем, если это не для торжественного приема или политического раута, я думаю, тот, что побольше, — пусть будет галло́на[9] на три, а поменьше — ну, с термитник, с муравейник, стало быть…

Ты чего, Красавчик Джонни? Не веришь, чтоб проржавели? Без этого никак нельзя, не! Только не наскрозь, а то весь суп вытечет, самый смак уйдет, одна гущина останется. И опять же, организму железо нужно чтобы кровь бодрей играла. Не, без ржави никак нельзя!..

Говоришь, круглые, Лизоблюд? Не, не, любые судки, только не круглые! Я как раз собирался растолковать молодому Хилтону, что свертывать змею кольцом и целиком совать в судок не должно, надо резать ее на куски и кусками класть в судок. Так лучше разварится…

После небольших переговоров подобного рода, в которых все принимали посильное участие, Молодой Кабан снова взял на себя роль ведущего.

— Стало быть, насчет судков теперь ты все уразумел, так, Хилт? Да не забудь посахарить, посолить, поперчить, а коли любишь поострей, можешь прибавить горчички и горсть сушеных листьев молодой полыни…

О чем это вы шепчетесь, Сейф и Красавчик, а? Отвечайте, только не разом оба, по очереди. Сперва Сейф. А-а, ты хочешь знать, какой перец класть, красный или черный? Ты же у нас мексиканец, известное дело, голосуешь за красный. А вот я предпочитаю смешивать — треть красного, две трети черного. Ты предлагаешь прибавить еще и салата, Красавчик? Не стоит, хватит и полыни, она острей. Некоторые считают что щепотка опунции придает супу особую пикантность. Не знаю, судить не берусь.

Спасибо, Большеногий, спасибо, друг, что напомнил про черную патоку! И как я мог забыть про нее? Две-три ложки черной патоки непременно! И несколько капель уксуса. Нет-нет, Гиена, корицу и мускатный орех я на дух не принимаю!..

Потом каждый прибавил еще кое-что, и все серьезно обсудили это. Наконец побоявшись, что они сами вот-вот запутаются и только вызовут у Джека ненужные подозрения, Молодой Кабан перешел ко второй стадии приготовления.

— Значит, ты уже знаешь, Джек, в чем и как варить и чем приправлять. Теперь главное, сама змея. Есть чудаки, которые признают гремучки только одного размера. Я с ними не согласен. Конечно, ты прав, Толстопузик, если змея слишком маленькая, у ней и мяса нет, а коли чересчур большая — она старовата и, значит будет жесткая, все так, верно это. И еще спорят, снимать с ней шкуру или оставлять. Лично я предпочитаю варить с кожей, сочней получается!..

Ты что, Лизоблюд? Хочешь сказать, что делать дальше? Сейчас, сейчас! Значит, так. Раскладываешь змей рядком, отсекаешь им головы аккурат за ушами и бросаешь эти головы в меньшой судок, потом наливаешь воды, чтоб только их закрыла, не больше и отставляешь меньшой судок в сторонку. Потом отрезаешь погремушки и кладешь рядом с малым судком, чтоб были под рукой, когда придет время украшать ими какое-нибудь блюдо. А дальше острым ножом режешь туловище змеи поперек на куски не длиннее трех дюймов… Нет, Грязная Рубаха, не стоит резать ее вдоль, суп будет мутный…

Затем следовал короткий обмен мнениями, в какой точно местности водятся самые вкусные гремучие змеи. А по ходу дела рассказывались правдоподобнейшие историй о том, как такого-то повара в Техасе этот легендарный суп прославил, а такого-то из Орегона навеки осрамил.

Джек слушал развесив уши и Молодой Кабан перешел к заключительной части своего представления:

— Наконец ты берешь большой судок и, устлав дно его листьями полыни, аккуратно укладываешь кусочки змеи — один слой параллельными рядами, другой поперек или сикось-накось и опять сначала, пока не уложишь все куски. И только после этого можешь бросить специи. Вот и все!

Молодой Кабан кончил говорить и отправил в нос понюшку табаку.

— Но что же дальше, бога ради! — воскликнул Джек.

Этой просьбы только все и ждали! Словно приглашения к развязке, какую ковбои предвкушают всегда с восторгом.

После, глубокомысленных «кхе, кхе» и «гм, гм» Молодой Кабан сделал вид, что задумался на минуту, потом торжественно произнес:

— Я сказал «вот и все!». Готов это повторить. Ибо единственное, что можно сделать дальше, — это надеть шляпу и, сохраняя полное достоинство, скакать прочь подальше от этого вонючего варева!

Кофе по-ковбойски

Такое могло случиться только в Техасе. Для вящей верности назовем даже точно место — прямо на север от Гре́йама, чуть в стороне от Уичито-Фолса, где веют свободные ветры, душистые, как утренний кофе!

Там под открытым небом лучшие техасские ковбои объезжали лошадей. У хозяина ранчо и его ребят дел было по горло. Чуть занимался рассвет, а уж ковбои верхом на конях носились наперегонки. Все чем-нибудь да занимались в ожидании раннего завтрака и кофе.

А надо вам сказать, хозяин ранчо был знаменитейшим во всем Техасе кофеваром. Он почти никогда не доверял это дело повару и, как правило, варил кофе сам. Крепкий утренний кофе по-ковбойски в стране дичков и кривоногих ковбоев слаще пения скрипки в субботний вечер!

А что такое крепкий кофе по-ковбойски, вы знаете? Нет? Сейчас расскажем.

Берется два фунта молотого кофе и сыплется в кипящую воду. Кипятится два часа, процеживается через лошадиную подкову и кипятится еще немного. Вот настоящий кофе по-ковбойски и готов!

На этом ранчо был котелок на три галлона, в котором ковбои готовили свой излюбленный напиток.

Перво-наперво хозяин сам промывал котелок, чтобы уж не сомневаться в его чистоте. Наполнял его прозрачной водой, ставил кипятить, потом высыпал туда побольше свеженамолотого крепчайшего кофе. Кофе кипел и пенился, и восхитительно пряный аромат разливался в воздухе, словно сладкий весенний ветерок.

Все рассаживались вокруг и принимались за пресные лепешки с беконом, запивая их дымящимся кофе. Истинное наслаждение! После завтрака все в добродушнейшем настроении садились верхом на своих лошадок.

Все, кроме хозяина. Он любил сам вымыть котелок, чтобы не сомневаться в его чистоте и знать, что он готов для следующей трапезы.

И вот однажды прополоскал он котелок несколько раз, да еще засунул в него руку, чтобы проверить, не осталось ли на дне кофейной гущи, и, когда коснулся дна, почувствовал там что-то мягкое и скользкое. Подцепил, вытащил и… О ужас! Это оказалась длиннющая, в семь дюймов, сороконожка!

Слышали вы когда-нибудь про техасских сороконожек? У каждой сорок ног, и в каждой ноге смертоносный яд. Достаточно прикосновения одной ядовитой ноги, и ты уже мертв! А представляете себе, что значит съесть ее целиком?

Хозяин ранчо был человек порядочный и честный. Увидев, какое сороконогое чудовище варилось в кофе, он стал белее полотна. Этот ядовитый кофе отравит его самого и его ребят!

И он поступил так, как любой порядочный техасец поступил бы на его месте. Он завыл-закричал-завопил громче тысячи койотов, чтобы созвать всех своих людей. Что-что, а соображать он умел и соображал быстро. Все тут же прискакали назад.

— Друзья, — сказал он, — нам конец! И по моей вине. Я сварил ядовитую сороконожку в нашем кофе. — Он поднял высоко длинное гибкое тело гнусного насекомого. — Одного укуса сороконожки достаточно, чтобы отравить человека. А раз я варил эту ядовитую гадину в кофе, значит, кофе и вовсе отравленный. До Грейама больше двадцати пяти миль. Может, там нам и помогли бы, но нам не поспеть! Надежды нет. А коли уж нам суждено умереть, умрем, ребятки, как истинные техасцы!

Ковбои не спеша слезли с коней, они были мрачны и безутешны. Все сели в круг и стали ждать… Кое-кто попробовал засунуть пальцы в рот, чтобы изгнать из себя всю отраву. Другие подбадривали себя такими крепкими словечками, что пробуравят оловянные тарелки. А один даже похвалил хозяина:

— Это был твой лучший кофе!

Так они ждали… ждали… и ждали, пока яд сороконожки подействует.

Долго ждали… Прошел час. Потом медленно протянулся второй. А никто не умер! Ни у кого даже живот не заболел!

Хозяин был озадачен.

— А может, вареная сороконожка вовсе и не ядовитая?! — недовольно пробурчал он. — Может, сороконожка вообще не вредна техасским лодырям? Лично я чувствую себя бодрей сына самого громовержца на огненной колеснице!

— И я!.. И я!.. — раздалось со всех сторон с шумным облегчением.

— Гип-гип-ура! — и ковбойские шляпы полетели в воздух. — Этот кофе для ковбоев не страшен! Отличный был кофе!

Смеху тут было и всяких шуточек! Помалкивали только отпетые зануды, которые вообще не понимают шуток.

— Эй, хозяин, еще один отравленный завтрак из медведя под уксусом — и мы со страху излечимся все от чесотки!

— Верно, ребятки веселей умереть от чашечки первоклассного кофе, чем от ревматизма в старости!

И все отправились работать в прекраснейшем настроении и… в добром здравии.

На другое утро хозяин заявил:

— Уж сегодня я так сварю кофе, что никакая сороконожка не заберется в него!

Он хорошенько вычистил котелок, потом налил воды и насыпал кофе.

И вскоре уже все сидели вокруг и наслаждались горячими лепешками с беконом и крепким кофе.

Самый тощий ковбой на ранчо, по прозвищу Тростинка сказал:

— Кофе что надо, хозяин! Бьюсь об заклад, ты опять положил в него славненькую жирненькую сороконожку!

— Шутки в сторону, Тростинка! — сказал хозяин. — На этот раз ты проиграл. Нет никаких сороконожек в кофе!

Когда с завтраком было покончено, хозяин вытряхнул кофейную гущу и… вот те раз! Опять из котелка выпала отличная вареная сороконожка.

Ну и ну! Ведь он все сам проверил, все осмотрел. На глазах у других ковбоев.

— Не знаю, не знаю, — сказал он, — смягчат ли сладкие слова сердце упрямого северянина, но что кофе с вареной ядовитой сороконожкой особенно хорош — это точно!

Техасский Робин Гуд

А вот вам история про знаменитого Сэма Бэсса, техасского Робин Гуда. И по сей день у ночных костров техасских ковбоев, на ранчо, в домах фермеров — повсюду рассказывают о его подвигах.

Одни говорят, он был дурным человеком, коварнее змеи. Другие клянутся, что — хорошим. А кое-кто утверждает, что и таким, и сяким: когда дурным, а когда хорошим. Пожалуй, последние ближе к истине.

За голову Сэма Бэсса была назначена большая награда, неважно, приведут его живым или мертвым. И многие пытались схватить его.

Однажды один очень способный молодой человек, который называл себя сыщиком, решил заработать на этом кучу долларов. Он искал приключений и не сомневался, что поймает Сэма Бэсса, живого или мертвого. Для этого он отправился в техасское графство Стефенс, где этот разбойник со своей шайкой вел веселую, беззаконную жизнь. Он обошел уже немало холмов и лесов в поисках Сэма и его людей. И всегда на бедре его висел шестизарядный пистолет. Надежда поймать Бэсса не покидала его.

Как-то идя по дороге, он встретил легкую повозку, ею правил возница в шляпе, низко надвинутой на глаза. Это был не кто иной, как Сэм Бэсс. Он застыл на сиденье, точно луна в темном осеннем небе. На дне повозки под сеном было спрятано два шестизарядных пистолета. Лошадь трусила мелкой рысцой.

Увидев молодого человека, разбойник спросил:

— Далеко держишь путь, незнакомец?

— Да, как видно, не близко, — отвечал молодой сыщик.

— Подсаживайся в повозку! Четыре ноги у вола всё быстрей довезут, чем твои две.

Молодой человек подпрыгнул и сел на передок рядом с возницей.

— Видно, новичок в графстве Стефенс, да, приятель?

— Пару дней, как приехал.

— За скотом или за лошадьми, по каким делам-то?

— Ни то, ни другое. За человеком! Сыщик я.

— Ого! Это небось чертовски интересно. А шестизарядка у тебя есть, чтоб изловить его, а? Я слышал, всем сыщикам полагается, работа такая.

— Попал в самую точку! Новехонький шестизарядный пистолет у меня всегда наготове. Дело-то предстоит трудное.

— Рыси воют, зверье разбегается! — заметил с усмешкой Сэм. — Можно подумать, ты играешь по большой?

— А то! Говорят, это самый отчаянный разбойник, на какого я выходил когда. Не люблю хвастать, но тебе скажу: я ищу Сэма Бэсса.

— Тю, тю, тю, да ты, я вижу, парень не промах. Что твой норный пес, натравленный на злюку тарантула. Не застряла б у тебя эта толстая кость в горле, юноша! Никак, ты сам напрашиваешься на беду?

— Знаю, что это крепкий орешек, но мы и не такие виды видали! Надеюсь, с Сэмом Бэссом я справлюсь.

— А как ты узнаешь его, коли встретишь?

— Ха, у меня глаз наметанный на преступников. Я их мигом распознаю. Я их нюхом чую.

— Сразу видно, ты сыщик с головой.

— Я молод, что так, то так, но из моих когтей еще ни одна дичь не вырвалась.

— А что ты, к примеру, сделаешь, если сцапаешь Сэма Бэсса?

— Он у меня станет послушный, как овечка, не то придется выносить его ногами вперед.

— Вот это мужской разговор! Правильно, долой страх! Что ж, юноша, могу помочь тебе, чтоб ты не искал больше Сэма Бэсса. Ибо ты сидишь с ним рядом.

И разбойник глянул сыщику прямо в лицо. Одной рукой он придерживал вожжи, а другой играл своим шестизарядным пистолетом, который вытащил из-под сиденья.

Молодой сыщик стал белее савана.

— Нн-нет… нет… мистер Бэсс, я не то хотел сказать. Я просто расхвастался. А у меня молодая жена и двое детишек… Я вам ничего такого не сделал… Клянусь…

Сэм Бэсс глядел на него улыбаясь и вертя в руке пистолет.

У молодого человека даже язык прилип к гортани. Он не мог выдавить больше ни слова и был уверен, что вот и пришел его конец.

— Нет, — медленно произнес Сэм, — добрую свинцовую пулю я на тебя тратить не стану. Устраивать представление с веревкой тоже не буду. Проваливай отсюда! Живо! Я отпускаю тебя. Но чтоб ноги твоей больше не было в Техасе! Не то пеняй на себя. Тогда уж никто тебе не поможет, хоть подожги прерию с обоих концов!

Молодой сыщик живо соскочил с повозки, и только его и видели.

Вот каков он был, Сэм Бэсс, любил казнить, любил и миловать.

Только глупцы не умеют смеяться над собой

Все техасцы любят говорить, будто Техас — лучший штат в Соединенных Штатах, а техасцы — самые умные люди в стране. Только каждому известно, что в один прекрасный день даже самый умный человек может попасть в глупое положение.

Но зато если техасец окажется в дураках, у него хватит ума, чтобы посмеяться над самим собой. Поэтому когда у жителей Уичито-Фолса хорошее настроение, они всегда рассказывают веселую историю о том, как они однажды попались на удочку. И завершают свой рассказ добродушной улыбкой. Они считают, что только глупцы не умеют смеяться над собой.

Случилось это во времена, когда Уичито-Фолс был городом скотоводов. Тогда их жизнью, их делом был рогатый скот и лошади. Удачливые охотники на бизонов сходились там, чтобы торговать, покупать и сорить деньгами.

Однажды в город прискакал британский офицер. Это был красавец мужчина верхом на красавце коне. Представился он капитаном Генри Наваррским. Ну совсем как знаменитый французский король Генрих IV Наваррский.

Так вот, он расхаживал по городу, высоко подняв голову, в разговоре и обхождении вел себя, как настоящий джентльмен, и все принимали его за важную птицу.

Он очень скоро дал понять, что приехал закупать для британской армии верховых лошадей. Много лошадей. И за хороших лошадей обещал хорошие деньги. На чистом английском языке с прекрасным произношением он рассказывал лошадникам города, что был послан в Уичито-Фолс еще с одним офицером, чтобы совершить эту сделку. Однако спутник его задержался в Новом Орлеане, так как там из-за оспы на город был наложен карантин.

— В разведении лошадей никто не сравнится с вами! Вы прославленные лошадники, — говорил он техасцам. — Вот я и приехал к вам, чтобы вы отобрали для меня тысячу самых резвых скакунов. Сначала я произведу им смотр, а потом дождусь моего напарника, чтобы завершить сделку. Его скоро уже должны отпустить из Нового Орлеана, и все денежные расчеты он возьмет на себя.

Весь город всполошился и ликовал. Мужчины радовались, что предстоит крупная сделка, а женщины, что им выпало счастье развлекать столь видного офицера, который так прекрасно говорит по-английски и так изысканно воспитан. Да что там по-английски, даже по-французски!

Две тысячи жителей Уичито-Фолса почти все до одного были просто очарованы им. Его приглашали во все дома, и поили, и кормили, и развлекали.

Когда он заметил ненароком, что у него кончились деньги, которые ему были выданы, а он тратил их широко, угощая всех подряд, отцы города велели отпечатать для него особые купоны, коими он мог бы расплачиваться. А правительственный финансовый чиновник, случайно оказавшийся в городе, поставил на них государственную печать, чтобы капитан Наваррский пользовался ими как деньгами.

И пока сей блестящий офицер сорил направо и налево деньгами, люди рыскали вокруг и скупали за любую цену лошадей. Вскоре город оказался забит лошадьми. Не хватало конюшен, так что приходилось использовать любое прикрытие.

Такого переполоха и волнений в Уичито-Фолсе не было со времен Ба́нтина, который со всем своим выводком бесстрашных деток ворвался в город, подобно знаменитому ковбою Пекосу Биллу, верхом на диких рыжих рысях.

И вот в пятницу, спустя ровно три недели как капитан явился в город, он объявил, что готов произвести смотр.

— Господа, — сказал он собравшимся вокруг него мужчинам, — приведите всех ваших лошадей в одно место, и наутро ближайшего понедельника назначим смотр. Карантин в Новом Орлеане уже снят, так что мой напарник будет здесь со дня на день.

За субботу и воскресенье сотни лошадей проделали путь в Уичито-Фолс. Всех мастей, размеров и ста́тей. Вели их ковбои, а владельцы шествовали гордо рядом. Сбор был в центре города.

Никогда еще Уичито-Фолс не видел такого сборища прекрасных лошадей. Стук копыт, топот ног, веселое ржание, окрики — город гудел.

Настало утро долгожданного понедельника. Почти все мужчины города толклись возле этого гигантского табуна. Все только ждали капитана Наваррского.

Ждали… ждали… Уже и солнце поднялось высоко над головой, стало жарко, ковбои и лошади начали проявлять беспокойство. Но еще больше беспокоились их владельцы, которые тоже ждали… И, заждавшись, отправили в гостиницу, где остановился капитан Наваррский, целую депутацию.

Однако капитана Наваррского в гостинице не оказалось!

Хозяин сказал им, что капитан уехал еще в воскресенье к вечеру, но обещал рано утром в понедельник вернуться.

Нет, капитан Наваррский так и не вернулся… Добрые горожане и милые дамы остались с носом и были вне себя от гнева.

Но прошло еще какое-то время, и дамы уже говорили:

— А все-таки он был истинным джентльменом и таким красавцем!

Мужчинам ничего не оставалось, как криво улыбаться и… помалкивать.

Что ж, они сами попались на удочку и относились к этому, как истинные техасцы, — с усмешкой!

Женская власть и мужская сила

Эту негритянскую сказку особенно любят рассказывать в южном штате Те́ннесси.

Когда бог сделал мужчину и женщину, он поселил их вместе в одном доме. Мужчина и женщина силой были равны, и, если затевали борьбу, она всегда оканчивалась ничьей.

Однажды мужчина решил: «Надо пойти поговорить с богом. Устал я бороться с женщиной, которую никак не могу одолеть».

И он отправился на небо и предстал перед богом.

— Господи, — сказал мужчина, — никто не поможет мужчине, кроме тебя. Ты умеешь зажигать на небе звезды, так окажи мне милость. Прошу тебя, господи, дай мне еще силы, чтобы я мог одолеть женщину. Не будешь ведь ты каждый раз спускаться с неба на землю, чтобы устанавливать между нами мир. Прибавь мне силы, и я сам наведу порядок. Хоть совсем немножко!

— Хорошо, — сказал, бог, — отныне ты будешь сильнее женщины.

И мужчина побежал с неба прямо домой. Едва добежал он до дома, как закричал:

— Женщина, теперь я твой хозяин! Бог прибавил мне силы, и теперь ты должна меня слушаться!

Женщина начала с ним бороться, но он одолел ее. Она попыталась снова, и опять он одолел ее. И в третий раз он одолел ее.

Мужчина очень возгордился.

— Веди себя хорошо, не то я задам тебе!

Женщина не на шутку рассердилась.

— Это мы еще посмотрим! — сказала она.

И на другой день она сама пошла к богу.

— Господи, прошу тебя, прибавь мне силы, хоть чуточку.

— Ты получила всю силу сполна, — сказал бог. — А мужчине я уже дал добавку.

— Как же так? Ведь теперь он легко может меня одолеть, а раньше не мог. Прошу тебя, господи, дай мне столько же, сколько ему, или отними у него лишнюю.

— Что я дал, то назад не беру. Придется тебе с этим примириться.

И женщина пошла домой очень разгневанная. По дороге она встретила дьявола и рассказала ему, какая у нее стряслась беда.

— Послушай меня, и все обернется к лучшему, — сказал дьявол. — Разгладь морщины, не хмурься, а лучше поворачивайся кругом и возвращайся к богу. Попроси у него ключи, что висят на гвозде возле двери. Потом приходи с ними ко мне, и я научу тебя, что делать.

И женщина вернулась снова на небо.

— Женщина, — сказал бог, уже начиная сердиться, — что тебе еще надо?

— О господи! Властитель радуги и небес и всех звезд небесных!

— Я спрашиваю, женщина, что тебе надо?

— Дай мне ключи вон с того гвоздя!

— Бери и больше не беспокой меня!

Женщина взяла ключи и бросилась бегом к дьяволу.

— Так, значит, ты получила три заветных ключа? — сказал дьявол.

— Да, вот они, — сказала женщина.

— Эти три ключа, — сказал дьявол, — если ты будешь правильно ими пользоваться, принесут тебе больше власти и силы, чем у мужчины есть и будет. Первым ключом ты запри дверь кухни. Мужчины первым делом думают о еде. Второй ключ для спальни. Запри ее. Мужчина будет недоволен, если его не впустят в спальню. Он любит поспать. И третий, последний, ключ для комнаты, где ты качаешь колыбель вашего младенца. Запри и ее. Мужчины привязаны к своим детям, они хотят видеть, как растет их потомство. Бери свои ключи и иди теперь домой.

И дьявол добавил еще:

— Помни: не отпирай дверей, пока мужчина не научится пользоваться своей силой по твоему указанию и тебе на радость.

Женщина побежала домой и сделала все, как было сказано. Вернувшись домой, мужчина застал ее на пороге. Раскачиваясь, она пела:

Когда мужчина обнаружил, что три двери, которые всегда были распахнуты настежь, теперь оказались вдруг заперты, он вскипел от злобы, словно вода в лужах на солнцепеке.

Сперва он попробовал выбить их, надеясь на свою силу. Ему это не удалось, и он закричал:

— Кто запер эти двери, женщина? Откуда взялись ключи?

— Мне дал их господь бог.

— О-о, я этого не потерплю! — завопил он и бросился бегом к богу.

— Женщина заперла от меня еду, и моего ребенка, и мою постель. Она сказала, это ты дал ей ключи.

— Да, я. Она у меня попросила их, а дьявол научил ее, как ими пользоваться.

— Господи! Дай и мне ключи, чтобы я мог отпереть эти двери.

— Этого я не могу сделать, — сказал бог мужчине. — Что я дал, то дал. Я дал женщине ключи, и пусть ключи будут у нее. Ты должен пойти и попросить женщину, чтобы она отперла тебе двери сама.

Мужчина вернулся домой, но заставить женщину отпереть двери не мог, сколько ни старался. Тогда он попросил ее, он долго упрашивал ее и делал все, что ей было угодно, и наконец она отперла двери.

Но мужчине этого показалось мало. Он сказал женщине:

— Давай поделимся! Ты отдашь мне половину ключей, а я тебе половину моей силы.

— Что ж, мне надо подумать, — сказала женщина.

Она села и стала думать. В это время в окно к ней заглянул дьявол.

— Не соглашайся, женщина! — шепнул он. — Пусть у него остается сила, а у тебя — ключи. Запомни раз и навсегда: когда налетают осенние мухи, корове не обойтись без хвоста!

И сделка не состоялась.

С тех пор мужчине приходится сдерживать свою силу, если он хочет ужиться с женщиной.

Вот почему мужчина уступает, а женщина стоит на своем.

Глоток вина для змеи!

Ручаться нельзя, что история эта правдива. Однако сами посудите: если некто каждое воскресенье ходит в церковь, разве станет он в субботу врать первому встречному?

Вот этот-то аккуратный ходок в церковь и поведал данную историю, он поклялся, что все в ней святая правда и что произошло это как раз, когда в виргинской речке под странным названием Коровий Выгон он удил рыбу. В то время по берегам этой речки городов и поселений еще было мало, все пространство покрывали леса и болота.

— Так вот, — рассказал он, — стояло теплое погожее утро, и я отправился на реку, чтобы поудить рыбку.

Пошли мы, стало быть, вдвоем — я и моя старшая дочь Кэ́рол, которая была великая охотница до рыбной ловли, почти что как я. Я нес удочки, а Кэрол — корзину, сплетенную ею собственноручно из ивняка. А в корзине той было полным-полно всякой снеди, да еще кувшин наипрозрачнейшего золотистого вина из одуванчиков, какое ейная мамаша приготовила прошедшей весной. Каждую весну она готовила вино из одуванчиков, и вот вам мое честное благородное, никто лучше ее не умел его делать во всей нашей Виргинии.

Насчет живца мы и не беспокоились, потому как червяка одного-другого я мог изловить везде, а то и лягушку. Их всюду пруд пруди.

Так мы и шли. Я размышлял о политике и всякой подобной ненужности, покамест не добрели до реки. Выбрали местечко, сели. Вот тут-то я и вспомнил о наживке.

«Кэрол, — говорю я, — нам бы живца теперь!»

Уселись мы так уютненько, точно кролики под кустом, и до того неохота мне было подниматься. Гляжу я это вокруг, нельзя ль чего вырыть поблизости, как вдруг замечаю старушку мокасинную змею. Лежит неподалече, а в пасти у ней жирненькая лягушка, и она ее вот-вот заглотнет.

«Эх, была не была! Что змея ее заглотит, что на живца я ее возьму, для нее все едино», — подумал я.

Стало быть, встал я, нашел палку вроде рогатки, прижал змею к земле и вытащил у ней из пасти лягушку нам на живца.

Палку потом выбросил, а старушка мокасинка поглядела на меня с таким укором, что я почувствовал, будто виноват перед ней. Пасть у ней была все так же разинута, а глаза ну впрямь молили меня о чем-то.

Да-а, вы ж знаете, человек я богобоязненный и сердобольный, не могу я видеть, когда живая тварь страдает. Лягушку ей отдать я, понятное дело, не мог, потому нужна она мне была самому. А рядом стоял, значит, — кувшин с одуванчиковым вином, который Кэрол вытащила из корзины, чтоб не упал, не пролился. И недолго думая я плеснул глоток прозрачного одуванчикового сока прямо в глотку старой мокасинке.

Ай-ай-ай, вы бы посмотрели на нее! Только не убеждайте меня, что змеи улыбаться не могут, слово даю, эта старая мошенница расплылась в самой что ни на есть счастливой и благодарной улыбке, какую я встречал в нашем славном штате Виргиния!

Я себя больше не чувствовал виноватым, раз змея теперь глядела счастливой, и сел удить рыбу. Рыбы было много, и мы с Кэрол вскорости наловили ее целую гору. Она лежала прямо на траве, а Кэрол все трещала, не закрывая рта, это она унаследовала от своей матери, а та если начнет говорить, так словно речка журчит. И журчит, и журчит…

Я ее вполуха слушаю и вдруг чую — кто-то легонько толкает меня в ногу. Быстро оборачиваюсь, а это мокасинная змея тыкает меня хвостом. Сама голову задрала, а во рту у нее опять лягушка!

Ах ты, дождик косой! Снимите с меня шляпу, загоните на чердак и уберите лестницу, коли я не верно понял.

Стало быть змея говорит мне на своем змеином языке: «Видишь, хозяин, я принесла тебе другую лягушку, так дай ты мне, ради бога, еще глоток этого одуванчикового сиропа!»

Ну куда мне было деваться? Человек я сердобольный, сами знаете, а потому взял я у ней из пасти лягушку и налил ей туда глоток одуванчикова вина. Но потом я дал ясно понять этой мокасинке, что больше в лягушках не нуждаюсь, а в одуванчиковом вине очень даже нуждаюсь для поддержания сил.

Змея поглядела на меня так грустно, но уползла, ничего не сказала.

Мы с Кэрол много наловили тогда и домой отправились с полной корзиной рыбы.

С тех пор я никогда не хожу удить рыбу без кувшина доброго одуванчикова вина, а потому о наживке могу не беспокоиться, сами понимаете.

Ромео и Джульетта из штата Виргиния

В штате Виргиния жил один верный патриот и прекрасный адвокат по имени Па́трик Ге́нри.

Он прославился не только знаменитым призывом, облетевшим всю страну в годы войны за независимость: «Свобода или смерть!», но и мудрыми решениями в обычной жизни и в суде. Каких только историй о нем не рассказывают и на Севере и на Юге, но больше всего в штате Виргиния. Одну из них мы вам сейчас перескажем. А вы, в свою очередь, перескажите ее кому-нибудь еще, она того стоит, потому что в ней есть над чем посмеяться.

Жил на свете юноша, который влюбился в молоденькую девушку, что часто случается еще со времен Адама. Да, но этой виргинской Джульетте было еще слишком мало лет, и закон запрещал на ней жениться. Хуже того, отец девушки не хотел, чтобы она выходила замуж именно за этого юношу.

Однако для влюбленных закон и отцовские желания не указ, так было всегда, с тех пор как люди узнали про любовь.

Зато в Виргинии был прекрасный старинный обычай убегать из дома родителей и тайно венчаться. Когда дело было сделано, большинство родителей прощали молодых и забывали все. Но для этой парочки бегство из дома сулило серьезные неприятности. Ибо по законам штата Виргиния молодого человека, умыкнувшего слишком юную невесту, сажали в тюрьму, и надолго. Так что сами видите, сколько трудностей было впереди у молодых влюбленных, если бы они сбежали из дому и поженились.

Молодой виргинец голову сломал, обдумывая свои любовные неприятности. Что же все-таки делать?

И тут он вспомнил про Патрика Генри, о котором еще отец всегда говорил ему, что у Патрика самая светлая голова, никто во всем штате лучше его не разбирается в законах. И он пошел к Патрику и поведал ему свою грустную историю.

Знаменитый адвокат внимательно все выслушал, и улыбка заиграла на его лице.

— Вы очень любите эту молодую леди? — спросил он.

— Больше жизни! Я бы заплатил что угодно, только бы мне жениться на ней и не сесть в тюрьму.

— Заплатили бы что угодно? Это хорошее начало для разговора. Даже сто золотых гиней?

— С радостью, сэр! Отец, конечно, даст мне эти деньги.

— Что ж, дальше лучше, такой разговор мне нравится еще больше. Уверен, что сумею все устроить с вашей женитьбой так, чтобы вы остались спокойно жить в своем прекрасном доме и не сели бы в тюрьму.

— О, мистер Генри, я никогда не забуду вашей услуги!

— Прекрасно, прекрасно. Приходите с молодой леди завтра ко мне в контору, и я расскажу, как мы устроим все ваши дела.

И вот влюбленная парочка пришла в контору к Патрику Генри: молодой человек, полный решимости, и юная леди в приподнятом настроении, столь свойственном виргинским девушкам.

Патрик Генри тепло принял их и обратился к невесте:

— Моя юная леди, когда ваш великодушный отец, который противится браку с этим достойным юношей, отлучится из дому, пойдите к себе на конюшню и выберите там лучшего скакуна. А потом скачите как можно быстрей к месту свидания с вашим избранником сердца, который будет там ждать вас… Когда мисс прибудет на место свидания, вы, молодой человек, сядете верхом на того же коня, но только позади нее. Помните: позади нее! Она будет управлять конем и поведет его к священнику, который обвенчает вас. Запомните, моя юная красавица, поводья в руках должны держать вы и направлять коня тоже, а ваш жених пусть сидит сзади и обнимает вас за талию. После венчания идите к отцу и скажите, что вы поженились. А если ваш благородный отец будет стоять на своем и подаст на вас в суд, я буду вашим защитником. И запомните, юная леди, на суде вы должны рассказывать точно, как было совершено бегство, и тогда, обещаю вам, вы вернетесь благополучно домой и вам не придется навещать вашего возлюбленного в тюрьме. Главное, рассказывать все как есть — как вы убежали и как поженились.

Девушка пообещала исполнить все в точности. Они поблагодарили адвоката и ушли.

Вскоре после этого молодая леди узнала, что ее отец должен отлучиться из дому, и условилась о встрече со своим женихом. Путь был свободен, она выбрала в конюшне лучшего коня и прискакала на место свидания. Он вскочил на коня позади нее, как велел ему сделать адвокат, и она пустила коня быстрой рысью прямо к священнику, который тут же обвенчал их по всем правилам. Потом они предстали перед ее отцом и во всем ему признались.

Благородный господин сильно разгневался. Он посадил дочь под замок и подал на молодого мужа в суд. Он требовал для него пожизненного заключения.

Настал день суда. Поскольку на суде присутствовали обе семьи, зал суда был переполнен. К тому же прошел слух, что в защите будет выступать сам Патрик Генри, и люди стекались отовсюду, только чтобы послушать его.

Адвокат обвинения со стороны разгневанного отца поднялся и держал речь, но недолго. Он лишь сказал, что молодой негодяй увез девушку, которой по законам штата Виргиния было еще рано выходить замуж, а потому суд должен принять соответствующее справедливое решение и отправить его в тюрьму.

Затем встал Патрик Генри.

— Ваша честь, — обратился он к судье, — лично я мало что могу сказать по данному делу. Я предлагаю лучше попросить прекрасную, как ангел, молодую невесту рассказать нам все о совершенном побеге, из-за которого выдвигает свое обвинение мой коллега. Тогда, ваша честь, вам легче будет судить, должен этот милый молодой человек отправиться в холодную тюрьму или к себе домой вместе с любимой невестой.

Затем, обращаясь к девушке, он сказал:

— Прошу вас, юная леди, расскажите его чести все в точности, как произошло. Помните, все в точности!

Раскрасневшаяся невеста поднялась на свидетельское место. Она чуть волновалась, но говорила ясно и без запинок.

— Вот как все было, ваша честь. В прошлую среду утром я пошла в нашу конюшню, выбрала Принца Звезду и поскакала на свидание с моим женихом. Он сел на коня позади меня. Правила конем я, он сидел позади меня. Мы поехали к священнику, и священник нас обвенчал.

Тут поднялся Патрик Генри:

— Вы хотите сказать, что посадили его позади себя на коня и увезли к священнику?

— Да, сэр, именно так. Я увезла его.

В зале суда раздался громкий смех.

— Так что видите, ваша честь, — сказал Патрик Генри, — молодой человек вовсе не увозил эту прелестную, как цветок, юную леди. Дело ясное: сама девушка убежала вместе с молодым человеком. А посему вы, конечно, не будете сажать в тюрьму этого прекрасного джентельмена, раз лично он никого не увозил.

Судья долго смеялся, и все присутствовавшие в зале тоже, и даже разгневанный отец. Так все разрешилось ко всеобщему удовольствию благодаря умному совету Патрика Генри.

Виргинский Геркулес

Америка знала много славных пионеров: великана-лесоруба Поля Баньяна, ковбоя диких прерий Пекоса Билла, доброго фермера Джонни Яблочное Зернышко и еще много «золотых петушков», прославившихся своей силой, отвагой и великими делами.

Таков был и Пи́тер Франциско из штата Виргиния. Люди всегда готовы поведать о его редкой силе и бесстрашных подвигах.

Нам бы хотелось рассказать о нем три увлекательных и веселых истории, но, к сожалению, не хватает места.

Питер попал в Виргинию издалека, говорят, будто даже из Португалии, ну да это к делу сейчас не относится. Его подобрали на берегу, брошенного там какими-то бессердечными моряками, удравшими потом на всех парусах. Случилось это давным-давно в районе Хо́пуэлла, неподалеку от Пи́терсберга, штат Виргиния.

Судьба оказалась милостива к маленькому черноглазому и черноволосому мальчугану. Его взял к себе на воспитание судья Энтони Уинстон, чья ферма была расположена по соседству.

Мальчик вырос большой и крепкий, и вскоре о его богатырской силе уже гремела молва. Однако характером он был тихий, в чужие дела не лез и пускал в ход свою силу, только когда в этом была острая необходимость.

С каждым годом росту и силы у него прибавлялось. К шестнадцати годам он достиг уже почти семи футов, а весом был более двухсот пятидесяти фунтов. Он мог каждой рукой поднять по одному взрослому человеку.

Настало время, когда американцы решили освободиться от Британской короны, и Питер одним из первых записался в армию мятежников.

Он тут же отличился силой и храбростью, оказываясь всегда в самой гуще сражения, и покрыл себя неувядаемой солдатской славой. Все, от низших офицеров до генералов, знали о его подвигах.

Генерал Джордж Вашингтон специально для него заказал шпагу шести футов длиной, и Питер размахивал ею, словно перышком.

Генерал Лафайе́т был его лучшим другом, собственно, как и все, с кем он был в одном строю.

Когда кончилась война, он вернулся к мирной и благополучной жизни, открыл гостиницу с пансионом, но о великих делах своих не забывал никогда. Мы вам расскажем лишь об одном случае из его мирных дней, а вы сами убедитесь, что Питер Франциско не зря снискал и похвалу, и любовь многих людей.

Однажды он сидел на веранде своего дома и с удовольствием вспоминал битву с драгунами полковника Та́рнтона, в которой он одной рукой раскидал с полдюжины всадников; второй рукой полковник держал за поводья своего коня. И вдруг Питер услышал топот конских копыт, приближающийся к гостинице.

— Удача! Едет путник, которому нужны будут еда и постель! — и он с нетерпением уставился на дорогу.

Вскоре верхом на коне появился здоровенный детина довольно наглого вида.

— Добрый день, сэр, — приветствовал его вежливо, Питер. — Вы ищете, где бы остановиться? Пожалуйста, у нас сколько угодно свободных комнат.

— Вы Питер Франциско? — заорал громовым голосом всадник, так что на семь миль вокруг, наверно, было слышно.

— Ну, я. Может, вы слезете с коня и войдете?

— Меня зовут Па́мфлет. Я прискакал из самого Кентукки, чтобы отхлестать вас ни за что ни про что.

— Что ж, это нетрудно устроить, дружище Памфлет, — сказал, улыбаясь, Питер. — Эй, кто-нибудь там! — крикнул он.

На веранду вышел слуга.

— Будь добр, — сказал ему Питер, — сходи наломай ивовых прутьев подлинней и покрепче! Потом дашь их вот этому господину, прискакавшему из Кентукки.

Слуга поспешил в сад.

— Мой слуга, дорогой господин Памфлет, избавит вас от лишних хлопот и забот, чтобы вы могли исполнить то, зачем приехали.

Памфлет в недоумении поглядел на Питера: почему этот прославленный богатырь даже не разозлится? Он задумался на минуту, потом соскочил с коня и провел его под уздцы через ворота, потом через палисадник — гордость миссис Франциско, и подошел к самой веранде, на которой сидел Питер. Памфлет был мужчина большой, грузный и ходил неуклюже. Он долго смотрел на Питера, подпиравшего головой потолок веранды, потом медленно произнес:

— Мистер Франциско, не разрешите ли вы мне узнать, какой у вас вес?

— Пожалуйста, если вас это интересует, — и Питер спустился с веранды в сад.

Пришелец из Кентукки бросил поводья своего коня и, собрав все силы, несколько раз приподнял Питера над землей.

— Да, вы тяжелый, мистер Франциско.

— Люди тоже так говорят, мистер Памфлет, — смеясь, заметил Питер. — А теперь, мой дорогой господин Памфлет, приехавший сюда, чтобы отхлестать меня ни за что ни про что́, я бы хотел проверить ваш вес… Разрешите и мне поднять вас, чтобы узнать, сколько весите вы.

Питер Франциско слегка наклонился вперед и легко поднял Памфлета с земли. Он проделал это дважды, а на третий раз поднял его повыше и — хоп! — перебросил через садовую ограду.

Памфлет полежал немного, потом не спеша встал. Он ушибся при падении, правда не очень, и весьма неприязненно посмотрел на Питера.

— Выходит, вы выставили меня из своего сада, — заметил он саркастически. — Тогда будьте любезны выставьте уж и моего коня.

— С преогромным удовольствием, сэр!

Питер спокойно подошел к коню. Разве не поднял он однажды одной-единственной рукой пушку весом в тысячу сто фунтов? Лошадь-то небось весит меньше?

Левую руку он поддел лошади под брюхо, а правой подхватил пониже хвоста, поустойчивей расставил ноги, напряг все мускулы и одним могучим рывком поднял, испуганное животное и отправил вслед за его хозяином через изгородь.

Памфлет глядел на все это разинув рот. Потом медленно и с большим уважением вымолвил:

— Мистер Франциско, теперь я полностью удовлетворен, ибо собственными глазами убедился, что ваша репутация великого силача заслужена вами честно.

— Благодарю вас, сэр, — сказал, приветливо улыбаясь, Питер. — Благодарю вас! Когда будете в другой раз проезжать мимо, милости просим, заходите.

Памфлет ускакал, а Питер вернулся на свое место на веранде, откуда любовался виргинскими цветами и виргинским солнцем.

Янки смеются

Сказочная страна янки — Янкиленд — находится в восточных штатах США. Их называют Новой Англией, потому что именно сюда в начале XVII века прибыли первые переселенцы из Европы. Не считая голландцев, в основном то были англичане.

Что такое янки? Говорят, так произносили слово «английский» голландцы — что-то вроде «янгис» вместо «инглиш». Есть и другие объяснения, но смысл один — это англичане в Америке.

Первое упоминание о янки встречается в веселой народной песенке «Янки Дудл», с которой американские солдаты шли на освободительную войну против колониальных войск британского короля.

Истинные янки той ранней поры — ребята с характером, чуть что кипятятся. Предприимчивости и любопытства у них не занимать стать.

Поджарые, как гончие собаки, лица опалены солнцем. Готовы к празднику и к беде. Гибкие и в жизни, и в походке. Умеют думать, но не умничают. Горячие, лукавые. Глаз острый и пытливый. Не злобивы, в драку зря не лезут. Но и спуску не дадут.

Они прирожденные умельцы, мастера на все руки, неутомимые изобретатели.

Йоркширцы в Америке

Все йоркширцы родом из Англии, из графства Йоркшир.

Но вот йоркширец приехал в Америку — в Новую Англию — и стал самым настоящим янки.

Известно, что янки очень любят хитрить, темнить, торговаться, когда заключают сделку. Но если уж они ударили по рукам, то от своего слова никогда не отступятся.

Однажды фермер-йоркширец пахал на своем поле, и вдруг лошадь его пала прямо посередь борозды. Фермер оставил ее лежать, где упала, и тут же поспешил к своему соседу, чья ферма находилась милях в пяти от его.

Он поднялся на крыльцо, постучал в дверь. Фермер пригласил своего друга-соседа зайти в дом, и они поговорили о том о сем. На прощание йоркширец спрашивает:

— Ты знаешь мою белую кобылу?

— Само собой, — отвечает гостеприимный сосед.

— Хочешь обменять ее на твоего гнедого?

— Добро! — соглашается фермер.

— Стало быть, по рукам?

И они ударили по рукам.

Тогда йоркширец замечает как бы между прочим:

— Да, так значит, белая кобыла лежит на борозде в поле. Пала нынче утром, когда я пахал на ней.

— Что ж, — замечает фермер, — а мой гнедой пал во вторник. Шкура его висит в конюшне.

Один йоркширский малый пришел впервые в Уо́лпол. И свою собаку с собой привел. Никогда прежде он не бывал в таком большом городе. Он останавливался у каждой витрины и глазел по сторонам, потому как все ему было в новинку. И без конца задавал вопросы прохожим:

— Что это?

— Ой, что это?

На большом рыбном рынке он про каждую незнакомую рыбину спрашивал хозяина:

— Что это?

Так он дошел до бочонка с живыми омарами.

— Ой, что это? — ткнув пальцем в бочонок, спросил любопытный йоркширец.

— Омары, — ответили ему. — Хочешь одного? Держи!

— Не, не! Я йоркширец. Не хочу.

— Тогда пусть твоя собака сунет свой хвост в бочонок.

— А-а, это ладно.

И молодой йоркширец приподнял своего пса над бочонком так, чтобы хвост его оказался среди кусачих омаров. Один омар — хвать псину за хвост! Пес вырвался из рук хозяина и с воем бросился бежать.

Торговцы рыбой за бока держались от смеха. А йоркширец только рот разинул и вылупил глаза от удивления.

Когда пес с омаром на хвосте скрылся за углом, хозяин омаров как закричит:

— Держи его! Твой пес утащил моего омара! Покличь его назад!

— Не! — сказал йоркширец. — Он тоже йоркширец. Кличь назад своего омара!

Один бостонец ехал верхом через штат Вермонт в город Че́стерфилд. У дороги он увидел молодого парня, рубившего толстое дерево.

— Джек, Джек! — крикнул всадник. — Я правильно еду на Честерфилд?

— Откуда ты взял, что меня зовут, Джек? — удивился парень.

— Взял да угадал, — ответил всадник.

— Ну тогда тебе ничего не стоит угадать и правильную дорогу на Честерфилд, — заметил лесоруб.

А надо вам сказать, что любого йоркширца в Америке принято было звать Джек.

Поехал бостонец дальше. Уже стемнело, близилась ночь. Навстречу ему фермер. Бостонец спрашивает его вежливо:

— Скажи, дружище, я правильно выбрал дорогу на Честерфилд?

— Правильно, — ответил фермер. — Только хвост и голову твоей лошади лучше поменять местами, не то ты никогда туда не попадешь.

Коробейники, обманщики и пройдохи

В старые времена, когда торговля в бостонских лавках и магазинах шла только зимой и ранней весной, предприимчивые янки отправлялись по сельским дорогам и сбывали там самый залежалый товар. Например, дамские шляпки, вышедшие из моды.

Это было любимым занятием бродячих торговцев — янки-коробейников.

Сэм То́лмен мог всучить свой товар кому угодно, потому что он умел и польстить покупателю, и пошутить с ним, и обмануть. Этот коробейник был истинным янки.

Как-то ранней весной он взял под мышки большущих два короба с дамскими шляпками и пустился в дальнюю дорогу на полуостров Кейп-Код. Женщины в этом отдаленном углу знать не знали, какие шляпки на Большой земле сейчас носят. А если до них и долетали какие-нибудь слухи, то откуда им было достать такие шляпки?

Той весной в моде были до того малюсенькие и воздушные шляпки, что в два короба их уместилось великое множество. Раньше чем за две недели Сэму ни за что бы не распродать их. А ему надо было вернуться в Бостон не позднее чем через десять дней!

Что же он тогда придумал?

Шляпки эти были двух фасонов: одни как плоская тарелочка, а другие как изогнутый кокетливый соусник.

Вот Сэм Толмен и сказал женщинам на острове, что в этом году все бостонские дамы носят сразу по две шляпки: тарелочку впереди, а соусник сзади.

Кейп-кодские модницы, конечно, напокупали себе и своим дочерям и племянницам по две шляпки, так что Сэм Толмен вернулся в Бостон даже раньше чем через десять дней.

В самом начале 80-х годов прошлого века хозяин знаменитого Музея редкостей Ф. Т. Ба́рнем сидел в своей нью-йоркской конторе и вдруг услышал легкий стук во входную дверь. Он крикнул:

— Войдите!

Дверь распахнулась, и на пороге перед мистером Барнемом предстал классический янки. Он сел на предложенный ему стул, опрокинул стаканчик янтарного хмельного напитка и уставился с усмешкой на Ф. Т.

— Вы будете Ф. Т. Барнем? — начал янки.

— Попали с первого раза, — откликнулся хозяин музея.

— Ну так вот, — сказал нежданный гость, — слышь, есть у вас напоказ выставка небывалых животных? Но могу побиться об заклад, такого зверя, как у меня, на ферме в Конне́ктикуте, тут у вас нету!

Мистер Барнем, человек осторожный, захотел, чтобы посетитель представил этому какие-нибудь доказательства.

— Не могли бы вы мне точнее описать это удивительное животное? — спросил он.

— Можем и точнее. Что вы, к примеру, скажете про красавца кота, а?

— Кот? Что в этом такого необыкновенного? Десять тысяч нью-йоркцев могут показать вам кота.

— Э-э-э, но мой-то кот небывалого вишневого цвета.

В недоверчивой улыбке мистера Барнема выразился весь профессиональный опыт прославленного владельца Музея редкостей. Однако он постарался скрыть свою заинтересованность.

— Ну, в таком случае у вас действительно есть кое-что, за что публика будет платить деньги, — небрежно заметил он. — Сколько же вы хотите за вашего вишневого кота?

— Не-е, вы уж сами назначьте цену, мистер Барнем. Но учтите, моя старуха очень привязана к этой твари, она за так ее не отдаст.

— Кот есть кот, — сказал мистер Барнем. — Много он не стоит.

— Много не много, а я вам вот что скажу: ежели я все правильно расписал про него, так, стало быть, вы заплатите мне три сотни долларов, когда я доставлю его вам в Нью-Йорк.

— По рукам, — согласился Ф. Т.

Через неделю в музей Ф. Т. наложенным платежом прибыл упакованный ящик. К ящику был пришпилен счет на триста долларов «за одного вишневого кота, как уговорились». Мистер Барнем оплатил счет и вскрыл ящик. Зверь, сидевший в нем, был несомненно котом, но… точно таких котов можно было встретить на любой улице Нью-Йорка. Он был иссиня-черным.

Мистер Барнем немедленно послал на ферму телеграмму:

Но тут же последовал ответ:

Что ж, мистер Барнем признал, что он проиграл.

Эта веселая шутка облетела весь город Нью-Йорк. Вполне возможно, с легкой руки самого Ф. Т. Так или иначе, пресловутый вишневый кот послужил прекрасной рекламой для Музея редкостей мистера Барнема.

А теперь мы вам расскажем, как Финеасу Барнему удалось разбогатеть. История эта совершенно правдива и взята из воспоминаний самого Ф. Т. Барнема.

Приводим ее слово в слово.

«Я всегда серьезно относился к рекламе. Реклама — это истинное искусство. И не только реклама в печати, к которой я всегда прибегал и которой я обязан своими жизненными успехами. Нет, я считаю, что любые обстоятельства надо уметь подавать и тем самым оборачивать себе на пользу.

Меня долго мучила навязчивая идея во что бы то ни стало прославить мой музей, сделать его притчей во языцех для всего города. Я хватался за любой удобный случай ради этого. Сначала без всякой системы, так просто, по интуиции. И, смею вас заверить, она никогда мне не изменяла. Уже позднее я выработал на этот счет точную науку, а на первых порах действовал по наитию, и весьма успешно.

К примеру, расскажу вам такой случай. Однажды утром в кассу музея ко мне зашел солидной внешности, энергичный на вид мужчина и попросил денег.

— А почему бы вам не пойти работать? — спросил я его. — Тогда б и завелись у вас деньги.

— Подходящего дела не могу найти, — отвечал человек. — Я бы согласился на любую работу за один доллар в день.

Я протянул ему четверть доллара.

— Пойдите подкрепитесь, а потом возвращайтесь, — сказал я. — Я вам предложу несложную работу за полтора доллара в день.

Когда он вернулся, я дал ему пять самых обыкновенных кирпичей.

— А теперь вам надо проделать следующее, — сказал я. — Один кирпич вы положите на тротуар, где перекрещиваются Бродвей и Энн-стрит. Второй вы положите возле музея. Третий — наискосок от музея на углу Бродвея и Ви́си-стрит, рядом с Эстер-Хаус. Четвертый — перед собором святого Павла. А с пятым в руках вы будете быстрым, деловым шагом ходить от одного кирпича к другому. Один класть, другой брать взамен. Но при этом никому ни слова! Никаких вопросов и ответов.

— Но зачем? — не удержался и спросил мой новый работник.

— Пусть вас это не беспокоит, — отвечал я. — Ваше дело выполнять мои указания и помнить, что за это вы будете получать пятнадцать центов в час. Предположим, я так развлекаюсь? Вы окажете мне великое одолжение, если прикинетесь глухим, как стена. Держитесь строго, достойно, ни на чьи вопросы не отвечайте, ни на кого не обращайте внимания и точно следуйте моим указаниям. А каждый раз, как будут бить часы на соборе святого Павла, направляйтесь ко входу в музей. Там вы предъявите вот этот билет, вас впустят, и вы обойдете чинно зал за залом весь музей. Потом выйдете и приметесь за ту же работу.

— Ладно, — согласился человек, — мне все равно, что ни делать, лишь бы заработать.

Он разложил по местам кирпичи и начал свой обход.

Уже полчаса спустя человек пятьдесят не меньше глазели на его загадочные манипуляции с кирпичами. Соблюдая военную выправку, чеканя шаг, он строго держал курс от кирпича к кирпичу.

— Чем это он занят? Откуда эти кирпичи? Что он бегает по кругу, как заведенный? — так и сыпались со всех сторон восклицания.

Но он хранил полную невозмутимость.

К концу первого часа все тротуары по соседству с музеем оказались запружены толпой любопытных, пытавшихся разгадать, в чем тут собака зарыта. А мой новый работник, завершив обход, направился, как было условлено, в музей. Там он посвятил четверть часа тщательнейшему осмотру всех залов и вернулся к своим кирпичам.

И так повторялось каждый час весь длинный день до самого захода солнца. И каждый раз, как мой работник входил в музей, дюжина зевак, а то и больше, тоже покупала билеты и следовала за ним в надежде разгадать смысл его поступков, чтобы удовлетворить, наконец, свое любопытство.

Счастье длилось несколько дней. Число любопытных росло, их плата за вход в музей уже намного превысила жалованье моему работнику. Но тут, увы, полисмен, которого я посвятил в тайну моего предприятия, пожаловался, что из-за толпы зевак на улицах вокруг музея ни проехать ни пройти, и придется мне отозвать моего „кирпичника“.

Этот ничтожный эпизод развеселил всех и вызвал много толков, но главное, послужил хорошей рекламой моему музею, не говоря уже о серьезной материальной поддержке.

Но и это не все. Именно с тех пор Бродвей стал самой оживленной улицей Нью-Йорка».

Двое веселых янки как-то попали на Юг, то есть забрели в Южные штаты и оказались там на мели. Денег, стало быть, у них совсем не осталось, нечем было платить за гостиницу, не на что было даже перекусить. И вот что они придумали.

Зашли в типографию и заказали в долг кучу пригласительных билетов. В них жители города приглашались на единственное в своем роде зрелище:

Взрослым вход 25 центов, детям и собакам — полцены.

Хозяин зверинца с радостью уступил двум приятелям на день свой «дворец» из неотесанных досок. И даже сам соорудил вместо сцены высокий помост и задернул его тяжелым занавесом.

И вот заветный день настал. Более ловкий из этой достойной парочки взял на себя роль директора-распорядителя и билетера, пока другой брат его во грехе исполнял задуманную роль за занавесом. Трудился он в поте лица: рычал и ревел не своим голосом, швырял стулья, гремел цепями и все такое прочее, пока любопытные зрители занимали в зале свои места.

Наконец все расселись, не осталось ни одного свободного местечка, в зале яблоку негде было упасть, как любят говорить в таких случаям. Тогда директор-распорядитель, он же билетер, закрыл двери, торжественно прошел через весь зал, поднялся на сцену и скрылся за занавесом.

И тут же со сцены раздались громкие крики, шум, перебранка, вой, лай, лязг железа. Упало что-то тяжелое, послышался удар кнутом. Словом, зрителям в зале стало ясно, что за тяжелым зеленым занавесом идет жестокая борьба. Время от времени оттуда неслось истошное: «Держи его, Джим!.. Дай ему по голове!.. Вот так!.. Нет-нет, не сюда!..»

Публика все слышала и веселилась. Дети визжали от восторга, мужчины улюлюкали и свистели. Среди всего этого шума и гама вдруг раздалось:

— Позовите хозяина! Он сорвется с цепи! Ой, держите его!..

И из-под занавеса вынырнул взъерошенный билетер-янки, без шляпы, без сюртука, в разодранной рубахе, и завопил не своим голосом:

— Бегите, леди и джентельмены! Гомо-Уродус вырвался на свободу! Спасайте детей!

Что тут началось! Словно нефть забила из пустой скважины или табун диких мустангов пронесся по улицам города. Все бросились к выходу, женщины похватали детей, мужчины работали локтями и кулаками, кое-где даже сцепились врукопашную. Крики, вопли, угрозы!

И под этот громкий аккомпанемент янки тихонечко улизнули из зала, а потом подальше из города.

Когда злосчастные зрители очутились, наконец, на освежающем воздухе, они тут же пришли в себя и очнулись, а узнав, что устроители уникального зрелища сбежали из города, все поняли — к сожалению поздновато! — что их ловко провели. Каждый про себя и дружно все вместе они признались себе, что оказались в дураках.

Рассказывает молодой гид, который сопровождал группу туристов, пожелавших непременно посетить знаменитый дом в Но́ксвиллской долине.

«Помните историю про Ноксвиллский обвал? Нет? Ну как же, неужели вы никогда не слыхали, как чуть не погиб один-единственный дом во всей Ноксвиллской долине? А не погиб потому, что когда оползень был уже у самого дома, он разделился надвое и обошел дом с двух сторон, не задев даже щепки в его деревянной обшивке.

Но самое интересное, что в этом доме жила тогда старая бабушка, которая уже не могла ходить и передвигалась в плетеном кресле на колесах. Она сидела в своем кресле и смотрела, как мимо нее справа и слева спускается страшный оползень.

Много всяких легенд рассказывают про Ноксвиллский обвал и про старушку в плетеном кресле».

Теперь в этом доме живет один очень славный малый по имени Эзра Мур. Когда я со своими туристами посетил это легендарное место, они особенно заинтересовались плетеным креслом на колесах, которое стояло посреди комнаты. Все облезлое, с торчащим тут и там плетением, поцарапанное и скособоченное.

— Что это за развалина? — спросил кто-то из туристов.

— О-о, это кресло моей прапрабабушки, — гордо ответил Эзра Мур. — То самое, в котором она сидела, когда случился обвал. Вы, конечно, слышали эту историю?

Никто не слышал, и он в сотый раз рассказал ее, добавив, что дом этот после смерти прапрабабушки перешел к нему по наследству.

Сами знаете, нет ничего дороже для праздных летних туристов, чем сувенир, который они унесут на память о посещении того или иного места. Вот Эзра и объяснил им, что это знаменитое кресло своим жалким состоянием обязано посетителям, чересчур жадным до сувениров. И мои горе-путешественники тоже давай просить Эзру, чтобы он позволил им отколупнуть на память хоть кусочек ветхого плетения.

— Берите, что с вами поделаешь, — милостиво позволил щедрый Эзра. — Его уж и так всё растащили по соломке. Некоторые даже потихоньку отрывают то тут, то там, стоит мне отвернуться. Пришлось мне даже обзавестись острым ножом, чтобы аккуратней было отрезать их. Вот, пожалуйста, пользуйтесь, если хотите!

Мои туристы тут же принялись за дело, и, пока они добывали себе сувениры, Эзра тихонько поманил меня пальцем. Мы вышли с ним в кухню и устроились у стойки.

— Понимаешь, Вилли, — сказал он мне, — когда я раскусил привычки летних туристов и понял, что у них просто страсть ко всяким сувенирам, я решил им помочь. К примеру, прапрабабушкино кресло. Каждый год я покупаю дюжину кресел. Скребу их, царапаю, поливаю водой, швыряю, пинаю — словом, обрабатываю их на совесть, пока они не состарятся и не станут годны, чтобы выставить их перед туристами. А те уж сами приканчивают их. Одно за другим. В этот сезон это третье кресло моей прапрабабушки. Что ж, и они не остаются у меня в долгу — четвертак за каждую соломку, цена стандартная.

Ничего не скажешь, поступал он как истинный янки. Не очень честно, но зато находчиво.

Соленые янки

— Что-то небо над заливом хмурится, — заметил капитан Элдед своему молодому помощнику, стоящему у румпеля. — Вон как все вокруг обложило! Поворачивай-ка, братец, домой, — отдал он команду, а сам спустился в кают-компанию.

— Каким курсом держать? — крикнул ему вдогонку юноша.

Дом их был в Труро́, это в Канаде. А судно находилось в заливе Кейп-Код, неподалеку от города Ча́тем, что в штате Массачу́сетс.

— Следи за чайками, — ответил капитан. — Они доведут тебя, куда надо.

И скрылся в каюте. Через шесть часов он проснулся. Они всё еще плыли, хотя давно уже было пора пристать к берегу. Капитан вышел на палубу и огляделся. Оконечный мыс полуострова Кейп-Код был еле виден на горизонте. Что делает этот болван рулевой?

— Ты что, спешишь на кладбище? — заорал он на молодого помощника.

— Почему же? — удивился тот. — Я держу курс на чаек. Вы сами мне так сказали.

— Ах ты деревенщина с лягушачьими мозгами! Надо было идти за чатемскими чайками, а не за трурскими!

Кто всю жизнь провел на море, умеет в точности предсказывать погоду. К примеру, вам история про старого капитана в отставке Фина Элдриджа. Когда он ушел в отставку, он завел в Истэме ферму и стал выращивать репу. А ведь всю долгую жизнь он командовал каботажным судном.

Так вот, как-то раз капитан Элдридж запозднился к ужину. Жена выглянула в окно, но увидела лишь море зеленой ботвы, гуляющее волнами от легкого ветерка. Потом словно тень пробежала над этим зеленым морем, и тут же в дом влетел запыхавшийся капитан Элдридж. Он бросился к телефонному аппарату, снял трубку, крутанул ручку и закричал:

— Дайте Чатем! Срочно!.. Алло, Чатем? Дайте мне Сэма Пейна, почтмейстера!.. Привет, Сэм! У меня только что улетела с головы фуражка. Легкий бриз несет ее прямо на юг, к береговым рифам. Я высчитал, что она будет пролетать мимо тебя ровно через четырнадцать минут. У меня к тебе просьба: пришли ее назад с завтрашней почтой. Договорились, Сэм?

Можете не сомневаться, фуражка капитана Элдриджа пролетела над домом Сэма в Чатеме ровно через четырнадцать минут после того, как он повесил телефонную трубку. И на другой день капитан Элдридж получил ее с утренней почтой назад.

В прежние времена на многих судах в докторском сундучке всегда хранился так называемый «журнал симптомов», в котором были записаны симптомы разных болезней и как они день за днем меняются.

Но это еще не все, за диагнозом следовало предписание, что в таких-то и в таких-то случаях надо давать больному и в каких дозах. У каждого лекарства, хранившегося в медицинском сундучке, был свой номер.

Однажды на судне заболел матрос. Все симптомы, согласно «журналу», указывали на номер 11. Однако капитан с огорчением обнаружил, что бутылочка за этим номером пуста. Но его это не слишком смутило.

— Пустяки, — сказал капитан, — раз так, дайте больному ту же дозу номера 6 и номера 5.

Матрос долго болел. К счастью, он поправился, но благодаря ли своей выносливости или находчивости капитана, точно мы вам не скажем.

Само собой, все моряки души не чают в своей посудине. Она у них всегда и первая красавица, и самая быстроходная.

По этому поводу сотни анекдотов рассказывают на Кэйп-Коде. Вот вам один из них, про капитана Элизера и его знаменитую шхуну «Бульдог».

У нее был такой ровный и быстрый ход, что, как говорится, она могла каплю воды рассечь ровно на две половинки. Все в городе знали, как он гордится своей бегуньей. Что ж, удивляться тут не приходится.

Но вот он надумал жениться на девушке по имени Абигейл Лэ́нгс, и все стали интересоваться, не собирается ли он поменять имя своей шхуны на «Абигейл» в честь любимой невесты?

— Нет уж, — отвечал капитан Элизер, — у моей шхуны менять имя я не собираюсь. Вот если Абигейл любит меня, как говорит, пусть она меняет имя на Бульдог. Я не возражаю!

Рассказывают про одного капитана-янки и его помощника.

Корабельный кок часто готовил пудинг с изюмом, но по приказу капитана, изюм клал только в одну половину пудинга. На стол пудинг ставили именно этим концом к капитану. Он первым отрезал себе кусок, в котором был весь изюм, и передавал пудинг своему помощнику.

Так помощнику раз за разом доставался пудинг без изюма.

Ему это порядком надоело, и он подговорил стюарда в следующий раз поставить пудинг пустым концом к капитану. Что стюард и сделал. Но капитан тут же это заметил.

Он взял блюдо с пудингом, поднял его, словно внимательно разглядывая фарфор, и, повернув блюдо на сто восемьдесят градусов, поставил снова на стол, заметив при этом:

— Подумать только, это блюдо стоило мне в Ливерпуле целых два шиллинга!

— Неужели? — выразил удивление помощник.

И как ни в чем не бывало тоже поднял блюдо и, повернув его на сто восемьдесят градусов, опустил на стол, изюмом к себе, конечно.

— Лично я больше одного шиллинга за него бы не дал! — заключил он.

Капитан внимательно посмотрел на своего помощника. Помощник внимательно посмотрел на своего капитана. Капитан рассмеялся. Помощник — тоже.

— Ты меня поймал! Молодец, парень! — сказал капитан. — Разрежем пудинг вдоль на этот раз.

А в другой раз капитан приказал коку, когда тот готовит к обеду пудинг, изюм в него класть равномерно.

Шутки Джо Миллера

Говорят, один янки из Новой Англии изобрел машину для консервирования дневного света, чтобы при надобности использовать его вместо светильного газа.

Он вымазал внутренность бочонка из-под муки сапожной ваксой и выставил на солнце, а потом быстренько накрыл бочонок крышкой, крепко-накрепко. Дневной свет прилип к ваксе, и вечером можно было брать от него по кусочку и пользоваться вместо светильника.

Как-то между двумя янки произошел очень интересный разговор.

— Вы слышали, мистер Блитц, в Нанта́кете выпускают машины для производства мускатного ореха?

— Да-а? А как это у них получается?

— Очень просто. Закладывают в машину дерево целиком, потом поворачивают ручку — трэнк! — и вместо ствола машина выбрасывает бекон, ветчину и копченые языки. А вместо веток и толстых сучьев — деревянные часы и мускатный орех. Остальное перерабатывается на огуречные семена, слабительные пилюли, дамские шляпки и прочее.

— Недурная машинка!

— Да, стоящая, но с «Атлантидой» ее все равно не сравнить!

— А что такое «Атлантида»?

— Машина, чтобы есть атлантическую селедку.

— Как?

— Очень просто. Вставляете машину в рот, в воронку машины закладываете атлантическую селедку, поворачиваете ручку — трэнк! — мякоть попадает вам в живот, а кости выбрасываются наружу. Правда, я чуть на тот свет не отправился из-за этой «Атлантиды».

— Как это?

— Да, понимаете, я ведь левша. Ну вот, вставил я в рот машину, повернул ручку, да не в ту сторону, потому что левой рукой. Ну, кости и застряли у меня в горле, а мякоть выскочила наружу. После этого от меня долго все шарахались в сторону.

— Почему же?

— Принимали за скелет. Все мясо машина выкинула, оставила мне только кожу да кости. Наверное, месяц, если не больше, все принимали меня за живой скелет.

— Да-а, я всегда говорил, что янки народ изобретательный.

Один сапожник из Коннектикута купил сколько-то фунтов деревянных гвоздей, да все они оказались из трухлявого дерева. Не будь дураком, взял он нож, заточил поострей другой конец у каждого гвоздя и продал их все вместо овса.

Один портной, первый раз в жизни увидев Ниагарский водопад, воскликнул:

— Вот где можно отмыть все пятна с сюртука!

Молодой янки пришел делать предложение дочке богатого фермера. Со своей любимой он уже раньше обо всем переговорил и явился теперь, по всем правилам, к отцу.

Разговор для молодого Джоната́на — так в шутку называют всех янки — был не из легких, и от волнения он стругал ножичком трость, которую держал в руках. Старик фермер слушал молодого человека и внимательно следил за его движениями. Тот строгал, строгал трость, пока от нее одни стружки на полу остались. И отец сказал:

— Что ж, молодой человек, я вижу, вы и состоятельны, и в обычаях строги, и хороши собой, но дочь мою я за вас все-таки не отдам. Если б вы выстрогали что дельное из своей трости, вы бы получили мою дочь. А вы просто извели ее. Точно так же вы пустите на ветер и свое состояние по крупице, пока ничего от него не останется, и ваша семья впадет в нужду. Я точно прочитал ваш характер. Вот вам и мой ответ.

Молодой Джонатан из Коннектикута ухаживал за барышней и пошел с ней прогуляться. Они дошли до моста, и он, как честный человек, заплатил свой цент — такую пошлину взимали тогда за переход по мосту. А за девушку платить не стал.

— Плати сама за себя, Сьюзи, — сказал он, — потому что я решил больше не ухаживать за тобой.

Когда в Бостоне впервые появились в продаже железные печки, продавец всем нахваливал их:

— Экономит половину топлива! — говорил он.

Один человек на это заметил:

— Тогда продай мне две, чтобы я обошелся вовсе без топлива!

Один вермонтец перегонял кленовый сок на сахар и, когда дело было сделано, вернул хозяину его котел. Хозяин подал на вермонтца жалобу, что тот испортил его котел.

Защищаясь в суде, вермонтец привел три довода:

— Во-первых, я вернул котел целым и невредимым. Во-вторых, он был уже с трещиной, когда я брал его. А в-третьих, я его вообще никогда не брал.

Так какой же довод лишний?

Однажды случился спор, всегда ли янки отвечают вопросом на вопрос. Побились даже об заклад и, чтобы разрешить спор, пригласили Джонатана.

— Прошу вас, — обратился к нему один из спорщиков, — ответьте мне прямо на мой вопрос.

— С велик… удовольствием, мистер, — отозвался янки.

— Объясните, пожалуйста, почему все жители Новой Англии на вопрос всегда отвечают вопросом?

— Разве? — был ответ янки.

— Скажи, дружище, — обратился Джонатан к вознице, тоже янки, — который час, куда ты так спешишь, этот ручей очень глубокий, сколько тут у вас стоит масло?

Ответ был короткий:

— Второй час, домой, по пояс, одиннадцать центов.

В Бостоне издали закон, запрещающий курить на улице.

Однажды в город по делу прибыл Джонатан. Он с важным видом разгуливал по центру, попыхивая сигарой, и попался на глаза полисмену.

— Так, так, значит, курите, — заметил тот. — С вас штраф два доллара, незнакомец.

— Что вы, разве я курю? — тут же нашелся янки. — Вот попробуйте сами мою «гавану»! Она не зажжена.

Полисмен взял у Джонатана сигару, попробовал затянуться и тут же выпустил густую струю белого дыма.

— Так, так, — заметил янки, — значит, теперь с вас два доллара.

— Ваша взяла, — согласился полисмен. — Вы, я вижу, остряк. Будем считать, мы квиты.

Один фермер наведался в адвокатскую контору за советом.

— Ваша честь, — сказал он адвокату, — я пришел к вам по делу, которое меня сильно тревожит.

— Что ж, изложите все по порядку, — предложил адвокат.

— Предположим, у кого-то на участке протекает речка, — начал истец. — А его сосед, тот, что живет ниже по течению, перекрывает речку плотиной, и вода заливает участок первого фермера. Что в таких случаях можно сделать?

— Преследовать его по суду, и думать тут нечего. В суд его! — воскликнул адвокат, приходя, как всегда, в великое возбуждение от обиды за своего клиента. — Мы потребуем возмещения понесенных убытков, и суд заставит его заплатить все сполна. Поручите это дело мне, а уж я сумею вытянуть из него денежки!

— Стойте, стойте! — испугался жалобщик, пришедший за советом к адвокату. — Ведь это я построил плотину. Речка-то заливает участок соседа Джонса, это он грозится подать на меня в суд.

Адвокат замер лишь на миг и поплыл дальше своим курсом: человек он был гибкий.

— Так, так, сэр, стало быть, вы построили через речку плотину. А что это за плотина?

— Ну, знаете, плотина для мельницы.

— Так, так, значит, плотину под мельницу, чтобы молоть зерно?

— Именно так, ваша честь.

— И вашим соседям пригодилась ваша мельница, так ведь?

— Да, сэр, именно так.

— Они приносят вам на помол зерно?

— Да, сэр, все приносят, кроме соседа Джонса.

— Стало быть, ваша плотина служит на пользу людям, так ведь?

— Конечно, иначе разве я стал бы ее строить! И я вложил в нее большие средства. Ни у кого в округе нет такой мельницы!

— Итак, сэр, — сделал заключение опытный адвокат, — на вашу мельницу везут молоть зерно со всего графства, а сосед Джонс хочет подать на вас в суд только за то, что в его ручейке из-за вашей плотины прибавилось воды, так ведь? Что ж, пускай подает. Пусть только попробует, и он проклянет день, когда это сделает, даю вам честное, благородное слово…

В городе Бристоле несколько лет назад случился интересный казус во время разбирательства в суде спора между двумя соседями.

Защитник одной из сторон во время произнесения своей пламенной речи то и дело останавливался, чтобы выпить стакан воды из кувшина, стоявшего на столе. Защитник противной стороны слушал, слушал его, а потом, как бы между прочим, заметил:

— Впервые вижу, чтобы ветряная мельница работала на воде.

Рассказывает англичанин:

«— Я вижу, с Востока едете, из Новой Англии? — раздался у меня за спиной скрипучий, гнусавый голос.

Я уж и раньше сталкивался с безудержным любопытством, каким страдают все янки, и потому счел самым благоразумным сразу ответить:

— Нет, из Старой.

— А-а, с этого маленького острова, — это он имел в виду Великобританию. — И куда же направляетесь, на Запад?

— Да.

— Один путешествуете?

— Нет.

— По делу едете?

— Нет.

— А зачем же тогда ехать на Запад?

— Для собственного удовольствия.

— О-о, должно быть, у вас водятся денежки. Хотите пристроить свой капитал на Западе?

— Нет, просто возвращаюсь, потеряв весь мой капитал.

— Ай-ай-ай! Если, конечно, вы меня не разыгрываете. Ну и любопытный народ вы, англичане!

Кто, спрашивается, любопытный?»

Коли уж любознательный янки избрал вас своей жертвой, вам не уберечься от его вопросов, даже если вы наотрез откажетесь отвечать. На минуту он смолкнет, но только, чтобы переменить тактику.

— Простите меня, любезный незнакомец, — после минутной передышки начнет он снова. — Если бы вы только знали, как трудно истинному янки сдерживать врожденное любопытство. Не сердитесь, ответьте всего на несколько вопросов. Как вас зовут? Где вы проживаете, каков род ваших занятий? Надеюсь, вы довольны и тем и другим, так что у вас нет причин держать это в секрете?

Один остроумный пассажир в дорожной карете, направлявшейся в Нью-Йорк, в ответ на град посыпавшихся на него вопросов поднялся со своего сиденья, расправил могучие плечи, насколько позволяла высота кареты, и единым духом выпалил:

— Зовут меня генерал Эндрью То́мсон. Проживаю я в штате Миссисипи. Без определенных занятий, но рад сообщить вам, с порядочными средствами. Я много наслышан о городе Нью-Йорке и вот собрался осмотреть его, и, если он оправдает мои ожидания, я намерен его купить.

В карете раздался дружный смех, и вопросов больше не последовало.

Одного янки судьба занесла как-то в Новый Лондон. Он приехал туда дождливым осенним вечером и решил зайти погреться в таверну. Однако возле уютно пылающего очага не оказалось ни одного свободного местечка. Собственно, так тому и полагается быть в холодный осенний вечер.

Само собой, никому в голову не пришло уступить ему место или хотя бы подвинуться.

Тогда усталый янки кликнул хозяина и приказал задать корм его коню, а именно: приготовить свежих устриц, да побольше!

Этот приказ ему пришлось повторить дважды, нет, трижды, пока хозяин, наконец, не уразумел, что же требует от него новый гость. И тотчас бросился исполнять приказ. Он самолично отнес блюдо свежих устриц коню своего гостя.

Следом за хозяином потянулись и все прочие его постояльцы, которые не пожалели бросить теплые уютные местечки у горящего очага, только чтобы усладить свое любопытство и поглядеть, как конь будет есть устрицы.

Вскоре хозяин вернулся к янки, который восседал теперь в глубоком уютном кресле, стоявшем в самом теплом месте у огня, и заявил ему, что конь отказался есть устрицы.

— Бедное глупое животное! — вздохнул янки. — Не понимает радости жизни. Что ж, принесите их мне! Увидите, как я с ними расправлюсь.

Да, янки всегда найдет выход из положения.