Вернуть или вернуться?

Глава 5

По поводу табака и его упаковки Иван Григорьевич имел с нами беседу на следующий день. Просветил, что фасованный фабричный табак должен иметь акцизу. Наши поделки, мягко говоря, незаконны. Табачный бизнес – серьёзное дело, и занимаются им серьёзные люди. Тот табак, которым торгуют в лавке по тридцать копеек за фунт, привозят казаки из станиц. Он неправильно обработан, высушен кустарным способом, потому имеет плохое качество и низкую цену. Покупают его самые малообеспеченные слои горожан.

В городе есть своя табачная фабрика, выпускающая сигареты, которые продаются с акцизной маркой. Ну точно, как в наше время! Ничего не меняется в сфере бизнеса. И «серьёзные люди» и накостылять могут тем, кто сунется в эту монополию. В общем, купец рекомендовал в табачный бизнес не лезть, а заняться чем-то полезным.

Идею с побелкой лавки Иван Григорьевич одобрил. Маруська выдала нам полведра гашёной извести и метёлку. Вот с этим добром мы и заявились в лавку.

Побелили изнутри, навели порядок, вымели весь мусор. Затем отмыли полы, пересчитали товар, сравнили его с записями Ничипора. Недостачу по соли и гвоздям он велел искать в подвале дома. Мол, не всё перечисленное хранится в лавке. Впрочем, нас это пока мало волновало. Торговля в этот день велась вяло, и мы после уборки уселись перед лавкой, обсуждая, что ещё можно замутить в плане бизнеса в XIX веке.

– Попкорн продавать возле театра, – выдвинул Серёга очередную идею. – С кукурузой здесь проблем нет.

– Сколько мы на этом заработаем? – скривился я. – Даже если изымем у Маруськи нужную посуду, выход продукта грошовый. У американцев специальный аппарат был. И торговали попкорном в кинотеатрах.

– Тогда нужно клад искать, – хмыкнул Сергей. – Что ты о кладах помнишь?

– То, что на Кубани до фига ещё неразграбленных курганов, но большинство из них на территории адыгейских сёл. Там нам копать никто не позволит. Да и лопатой мы много не нароем. Золота найдём мало, в основном, предметы быта и прочую археологическую ценность. Сейчас можно на рынке из-под полы купить «кладовую записку», в которой будет подробно описано, где и какой зарыт клад. Если не нашёл клада по указанной записке, сам виноват, потому что не так понял указания.

Обсудив ещё несколько не самых удачных идей, мы дружно пришли к выводу: что-то изобрести в этом времени мы не можем. Не помним ничего.

– Эх, ноутбук бы сюда с Гуглом, – вздыхал Серёга.

– С ноутбуком любой дурак справится, – заметил я.

– Тогда у нас остаются только тексты песен, которые можно продать в виде стихов, – резюмировал Сергей.

Насчёт текстов песен стоило поспешить с извлечением их из телефонов, которые уже почти разрядились. Точно это сказать мы не могли, так как подвал был теперь закрыт на замок. В момент попадания нам невероятно повезло, что Николай как раз спустился в подвал и люк был открыт. Мне даже припомнилось, что Коленька хотел поискать «кубышку» отца. Сейчас ключи были у экономки. Но я уже оценил крепления и пришёл к выводу, что проушины можно отогнуть вместе с гвоздями. Надо будет ночью спуститься в подвал.

Мы с Серёгой помогли Ничипору закрыть лавку и отправились домой.

Вечером Сергей попросил у Маруськи тёплой воды и устроил постирушки. На это зрелище вышли посмотреть все обитатели дома купца, включая его самого.

– И что такого? – возмущался Серёга. – Носки я уже третий день не менял, трусы тоже. Хорошо, рубашка была на замену.

Выданные мной шаровары Серёга тоже постирал, переодевшись в свои джинсы.

– Справная вещь, – цокал языком Иван Григорьевич, разглядывая штаны. – Англицкие или хранцузы шили?

– Английские, – ответил Сергей и отправился развешивать стираное белье.

– Чего они так взбаламутились? – задал он мне вопрос чуть позже. – Никогда не видели, чтобы парень стирал?

Я, покопавшись в памяти, с удивлением узнал, что стирку здесь устраивают раз в месяц. Чаще смысла не видели. Помогает Маруське одна вдова, Катерина, живущая неподалёку. Свой колодец у Ситниковых был, правда, вода имела странный привкус. Так что таскать издалека её не требовалось. После стирки воду выносили со двора и сливали в канаву.

Теперь я ещё думал, как обрадовать Сергея новостью, что клопов в доме заливают кипятком два раза в год – перед Рождеством и перед Пасхой. И предыдущей ночью, когда он крутился в кровати и жаловался на комаров, кусали его не они, а обычные клопы. Насчёт вшей я тоже не был уверен, что их нет. Могли быть, хотя Маруська бельё и вываривала в большом чугуне. Тоже, думаю, не стоит сразу вываливать на неподготовленного парня информацию, что вываривают вещи, чтобы не только проще их отстирывать, но и от вшей избавляться.

Пока тепло, мы использовали заросли лопуха, растущего вдоль забора, вместо туалетной бумаги. Потом, когда лопухов не станет, такими «пустяками» никто не будет заморачиваться. Нижние портки у мужиков будут в характерных пятнах. И всё это будет перед стиркой вариться в одном чане с полотенцами и нижними юбками женщин. Так что ношенные всего три дня носки здесь никто грязными не посчитал бы. От Ивана Гавриловича вообще постоянно пахнет мочой. Подозреваю, у него с почками проблемы. По малой нужде часто бегает. Маруська ему заваривает спорыш, но это не помогает. А других медикаментов просто нет. Различных инфекций сейчас так много, что за гигиеной нужно следить особо тщательно, но как об этом расскажешь семье купца? Серёга ещё может себе позволить мыть руки перед едой. А на меня уже косо смотрят.

Маруська вечером, как прибралась по хозяйству, вышла за ворота посидеть на скамейке с соседкой, семечки полузгать, заодно обсудить нового постояльца у купца Ситникова. Я не удержался и решил подслушать. Высунулся в окно и внимал разговору. Бабский трёп был, в основном, насчёт того, что на всю эту господскую блажь много денег расходуется. Мол, я тоже уже перенял манеры у Сергея Павловича и столько мыла извёл, что просто жуть! Во всяком случае, подозрений ни моя личность, ни Сергея не вызывали. Вот и хорошо.

Пока я шпионил за Маруськой, Серёга посетил «удобства во дворе», затем заглянул в конюшню.

– Николай, а лошади у купца здоровые? – задал он мне странный вопрос, когда вернулся.

– Вполне, – не понял я, что его смутило.

– Мне показалось, у коней вздутие животов. Выглядят толстыми.

– Всё верно, – согласился я. – Это престижно иметь хорошо откормленную лошадь. Считается, что она сильнее, да и достаток хозяина демонстрирует.

– А для чего дед гриву им квасом мазал и заплетал? – продолжил Серёга расспросы.

– Тоже мода, – заверил я. – Завтра поутру расплетёт, расчешет, будет как у женщин после бигуди – волнистая и красивая грива.

– Дурдом, – пробормотал Серёга и двинулся в спальню. – Мне сапоги нужно купить, – поморщился он, стягивая те, что носил эти дни. – В носках ещё ничего, а с портянками твои жмут.

– Сапоги рублей пять стоят, – заметил я. – Рулетку придётся продавать.

– Продадим, – зевнул Сергей, устраиваясь на кровати. – Ты придумал ещё что-нибудь о бизнесе?

– Ничего определённого. Знаю, что аспирин ещё не изобрели, но насчёт технологии не в курсе. Хотя ивы, из которой получают сырьё, по берегам Кубани много растёт.

– А я посмотрел, как Маруська семечки жарит, вспомнил рецепт халвы.

– Не самый ходовой товар, да и большие объёмы мы не потянем, – раскритиковал я идею.

– Тогда завтра отнесём в редакцию газеты «Кубанские областные ведомости» стихи. Я «Что такое осень» Шевчука написал на листок. Тебе нужно переписать со всеми ятями.

– Думаешь, много заплатят? – усомнился я.

– Ну с чего-то же нужно начинать? – резонно заметил Сергей. – Подвал бы ещё вскрыть…

Но ни в подвал ночью, ни в редакцию газеты мы не попали. Для выдёргивания проушин нужен был инструмент, и я его не смог раздобыть. А на следующий день мы первым делом отправились продавать рулетку. Долго торговались, чтобы получить достойную цену. Купца, которому мы продемонстрировали это «чудо инженерной мысли», смущало наличие дюймов – английской меры длины. Хотя сантиметры, которые шли параллельно дюймам, вполне устраивали.

После долгих споров и демонстраций того, как рулетка сама сворачивается, продали её за три рубля семьдесят копеек. Тому же купцу реализовали рюкзак. За него получили восемь рублей. И уже с этими деньгами отправились покупать Сергею сапоги. Шить на заказ он не хотел. Пришлось искать готовую продукцию. Приобрёл Серёга сапоги всего за четыре с половиной рубля.

Домой вернулись к обеду, быстро перекусили и занялись старой телегой. Оказалось, не то чтобы в ней сломалось что-то конкретное. Просто она была слишком старой. Колеса когда-то менялись, а всё остальное явно помнило ещё Коленькиного деда.

– Вот эти доски можно заменить, – резюмировал Сергей, – и телега для перевозки грузов ещё сгодится.

– Стойки, что выполняют роль амортизатора, тоже придётся менять, – заметил я. – Но ты прав, для груза вполне сойдёт. А для пассажиров у нас бричка имеется.

Иван Григорьевич тоже был не дурак. Хоть и причитал много, но свойственную купцам расторопность проявил. Он, оказывается, нужную древесину уже заказал. И все стенания были только по поводу того, что за работу придётся платить. А так мы с Сергеем за два дня всё, что смогли, сделали бесплатно.

Купец торопил нас, поскольку ему требовался транспорт для поездки по станицам. Дела у купца Ситникова шли не очень хорошо, даже помощника лишнего не было. Поэтому мы без возражений согласились на поездку. Серёга сразу предупредил, что с лошадьми никогда дела не имел, и Ничипора взяли управлять телегой, а Иван Григорьевич самолично правил бричкой.

Поездка получилась познавательной. О неудобствах, комарье ночью и мухах днём я рассказывать не буду, и так понятно, что даже небольшое путешествие в конце XIX века то ещё удовольствие. Нам пришлось проехаться далеко от города, чтобы найти станицы, где ещё народ не распродал семечки подсолнечника. Именно за ними мы и поехали.

Потом предполагалось, что свезём семечки на маслобойню, где отожмут масло, и уже конечным продуктом – подсолнечным маслом – будем торговать в лавке. Раньше сам купец не ездил. Но теперь нужда заставляла искать товар подешевле. Да и после не повезёт он семечки в Ейск или Лабинск на завод. Отожмёт где-нибудь поблизости полукустарным методом.

Участия в торгах я не принимал. Иван Григорьевич и сам неплохо справлялся. Мы с Серёгой снова, как два заблудившихся туриста, разглядывали «жизнь аборигенов в естественной среде обитания».

– И это ещё считается зажиточным регионом, – озвучил мои мысли Серёга. – Нищета сплошняком.

– Не скажи, – не согласился я. – Овцы, козы, корова в каждом дворе. И выращивают они много чего.

Пока купец грузился, мы прошли вдоль улицы. Вышли к полям. Подсолнечник закончили убирать, а длинные стебли ещё лежали, наваленные на краю поля. У меня в голове возникла какая-то ассоциация с этими стеблями. Кажется, их пережигают на золу, а из неё получают что-то полезное. Поделился мыслями с Сергеем.

– Поташ! Первосортный поташ добывают из этой золы! – радостно просветил меня Серёга. – У нас в группе Андрюха Кузьмин учился. Он из Лабинска. Как-то хвастался, что в начале двадцатого века там стоял крупный для того времени завод по производству поташа из золы подсолнечника.

– А поташ – это и мыло, и стекольное производство, – припомнил я.

– Нужно договариваться со станичниками насчёт этого добра, – сориентировался Сергей.

Делать поташ в станицах умели. Но, как правило, в небольших объёмах. Мы же обещали заплатить за крупную партию. На переговоры с атаманом потратили часа два. Казак требовал аванс и на наши доводы не вёлся. Пусть получить золу дело нехитрое. Да и потом извлечь щёлок несложно. А вот для его выпаривания уже требуются дрова. Пришлось оставлять задаток – пять копеек. Конечно, сам атаман такой ерундой не собирался заниматься. Но селянам давал разрешение именно он.

Ночевали мы в этой станице на сеновале у одного из казаков, а на рассвете тронулись в путь. За три дня посетили ещё две станицы. Телега была полностью заполнена мешками с семечками. В последней станице ждать выпаривания поташа мы не стали, а забрали жидкий щёлок с собой в бочонке.

Возвращались домой тем же маршрутом, собирая в станицах наш заказ. В общей сложности у нас получилось купить шесть с половиной фунтов поташа. Потратили тринадцать копеек. Иван Григорьевич молча косился, но не вмешивался в этот бизнес, что организовал Сергей.

Мы же с Серёгой обсуждали, как нам дальше двигаться в этом направлении. Выходить на рынок с готовой продукцией рискованно. Это мы уже поняли по табаку. Рынок давно поделён на сферы влияния. Зато сырьё всегда покупают охотно, и не только в России. А поташ – это популярное сырьё.

– Ситников говорил, что большой завод по отжиму масла есть в Лабинске, – делился со мной Серёга. – Предполагаю, они уже сориентировали все станицы в округе на выращивание подсолнечника. Сейчас всю ботву выбрасывают. И если в будущем именно в Лабинске будет находиться поташное предприятие, то нам просто необходимо опередить того, кто до этого додумался.

– Сто восемьдесят километров от Екатеринодара, – припомнил я расстояние.

– Ну и что?! – отреагировал Сергей. – Нам не нужно там жить постоянно. Сезон сбора подсолнечника короткий. По-хорошему, нужно найти доверенного человека на месте. А самим заниматься только сбытом.

– Уговорил, – кивнул я. – Только договариваться и, возможно, выкупать участок земли под «производство» нужно заранее и в этом году…

Уже в городе мы стали решать, кому продать поташ. Пока выходов на купцов у нас не было, поэтому сдали его в аптеку (кстати, интересное заведение) и получили на руки сорок копеек. Так себе бизнес. Но если говорить о десятках пудов поташа, то цена становится уже интересной.

Из того бочонка с сырьём, что мы привезли с собой, поташ добывали сами на летней кухне, потеснив Маруську. Ведёрный бочонок обошёлся нам в пять копеек, ещё две копейки отдали за щёлок и теперь хотели рассчитать стоимость конечного продукта. С выпариванием провозились полдня, постепенно подливая из бочонка щёлок к тому, что выпаривался. За ночь вся эта масса отстоялась, и на дне чугунка можно было увидеть крупные кристаллы желтовато-бурого цвета. Их доводили до ума уже в печи, прокаливая в закрытой посуде. На выходе у нас был белый порошок. Тот самый поташ.

– Из десяти литров сто сорок – сто пятьдесят грамм, – оценил я наш труд.

– Две – три копейки, – вздохнул Сергей.

– Курочка по зёрнышку клюёт, – подбодрил я его. – Мы ещё халву ресторану продадим, стихи в газету принесём и портреты императора начнём рисовать.