Верь мне, Дженифер

2

Управившись с делами и предвкушая приятный вечер в обществе отца, Гордон позвонил своему пилоту и велел подготовиться к вылету в Техас.

Но едва они взлетели, как неприятности посыпались словно из рога изобилия. Поднялся сильный ветер, и авиадиспетчер посоветовал переждать грозовой фронт, надвигающийся со стороны Луизианы. Это привело к вынужденной посадке в Хьюстоне, где им пришлось просидеть часа два. Потеряв массу времени, самолет, наконец, взял курс на Сан-Антонио.

Гордон несколько раз пытался связаться с отцом, чтобы попросить встретить его в аэропорту. Но тщетно. На линии слышался лишь треск помех. Поэтому, когда самолет приземлился, он был вынужден взять машину, чтобы добраться до ранчо, находящегося в тридцати милях от города.

И вот, в довершение всех сегодняшних бед, вместо долгожданной радостной встречи он наблюдал сейчас, как его отец Роджер Эванс раздраженно вышагивает перед камином в маленькой гостиной.

— Ты попросту отнимаешь у меня время, толкуя о доверенностях и акциях, которые меня в данный момент совершенно не интересуют. Единственное, о чем я мечтаю, — это подержать на руках моего внука! Неужели я прошу слишком многого?.. Вспомни обо всем, что я сделал ради тебя! — Он улучил момент и сменил тактику, воззвав к совести сына.

В мрачном молчании и с растущим недовольством Гордон слушал отца, чья тирада по напору и агрессивности многократно превосходила все прежние заявления на эту тему.

— Если бы не я, неизвестно, чего бы ты добился в жизни. А теперь ты разъезжаешь на лимузине с шофером, у тебя есть личный самолет! — Ткнув для убедительности указательным пальцем себе в грудь, отец продолжил: — Именно я всегда верил в тебя. Я посоветовал тебе поступить в колледж. Я отдал тебе все деньги, чтобы ты получил приличное образование, а сам остался почти ни с чем! — Он остановился, повернулся и направился в кухню. — Мне пора принимать лекарство, — объявил отец, — но я не закончил. Сиди здесь и жди меня!

Гордон по-прежнему молча наблюдал, как отец обходит старое кресло с вытертой обивкой и столик, заваленный газетами. Он чувствовал, что вот-вот сорвется, и только неимоверным усилием воли продолжал держать себя в руках.

Когда Роджер Эванс вернулся в гостиную, все началось по новой. И Гордон с сожалением подумал, что мог бы сослаться на неотложные дела и отсрочить приезд. Тогда бы не пришлось выслушивать навязчивые идеи о продолжении рода, полностью завладевшие сознанием отца.

— Предлагаю тебе сделку, — сказал Роджер, тяжело опустившись в кресло напротив сына. — Ты привозишь ко мне жену, готовую родить тебе детей, а я отписываю тебе все мои акции в первую годовщину вашей свадьбы. В противном случае они пойдут на благотворительные цели. Это мое последнее условие.

Гордон выдержал устремленный на него взгляд, затем стал медленно перелистывать журнал, лежащий на его коленях. В свои тридцать пять лет он был совладельцем компании «Мобил корпорейшн», в которой работали около двадцати тысяч человек. Он полностью контролировал свою деловую и личную жизнь. И вдруг это заявление восьмидесятилетнего отца! Неужели он всерьез намерен выполнить свою угрозу?

— Ну что? — не выдержав, спросил Роджер. — Как тебе мое условие?

— По-моему, — медленно произнес Гордон, — оно не только нелепое, но и безумное.

— Ты считаешь брак безумием? — переспросил отец, и на его лице вновь появилось угрожающее выражение. — Это только потому, что ваше поколение ни в грош не ставит такие старые «безумные» ценности, как семья, дети, ответственность.

Гордон поднял руку и принялся массировать затекшие мышцы шеи. Разговор мог продолжаться до бесконечности, а ему предстояло обсудить с отцом важный вопрос. Но возможно это было лишь в том случае, если отвлечь старика от любимой темы. В прошлом ему всегда довольно ловко удавалось перевести разговор в другое русло, но сегодня отец был настроен решительнее, чем когда-либо.

Уж не сошел ли старик с ума? — закралась в голову мысль. Но Гордон сразу отмел ее. Роджер Эванс ничуть не изменился. Не внешне, конечно, а внутренне. Он всегда был упрямым и настойчивым, как бульдог. Когда на его земле обнаружили нефть, он заявил, что деньги ничуть не изменят его жизни, и, Бог свидетель, не покривил душой. Роджер считал каждый цент как нищий, по-прежнему ездил на джипе двадцатилетней давности, носил вытертые джинсы и заштопанные рубахи.

— Послушай, — начал Гордон, — я не собираюсь с тобой спорить…

— Вот и правильно, — заметил отец.

— Я хотел сказать, что не собираюсь спорить с тобой о безнравственности нашего поколения, о ценности брака и о необходимости иметь детей…

— Замечательно! — перебил его Роджер, с трудом поднимаясь с кресла. — Тогда женись и поспеши с ребенком, чтобы я смог отдать тебе четверть компании. Женись на ком угодно, только женись! И учти, у нас обоих осталось мало времени.

— Что, черт возьми, это значит?

— Только то, что мы пререкаемся уже пять лет, а результат все тот же: ты до сих пор одинок, а я по-прежнему мечтаю о внуке, которого смогу качать на коленях. Посему даю тебе три месяца на женитьбу. Если к этому времени ты не познакомишь меня с женой, я отпишу свои двадцать пять процентов акций благотворительному фонду. Это означает, что за тобой останется решающее слово в руководстве компании только после того, как ты достанешь необходимые деньги. А где их взять — твоя забота. — Роджер выдержал многозначительную паузу. — На твоем месте я не стал бы тянуть, Гордон. Мое сердце может не выдержать в любую минуту, а я не буду тянуть с изменением завещания. И если я умру раньше, чем ты женишься, то можешь распрощаться с наследством.

Гордон всерьез задумался: а не объявить ли отца недееспособным? Но он никогда не рискнул бы нанести отцу такой удар. Правда, можно было еще попробовать опротестовать завещание в суде. Но на это наверняка уйдет много времени, а каков будет исход, неизвестно. Да и думать о смерти отца сейчас ему совсем не хотелось.

Размышления Гордона прервала Фанни, экономка отца.

— Ужин готов, — сообщила она.

Сын и отец услышали ее, но не двинулись с места. Взгляды мужчин — высоких, статных, упрямых, разделенных целым поколением и объединенных желанием настоять на своем, — были устремлены друг на друга.

— Ты хотя бы понимаешь, что за это время я могу не найти женщину, согласную выйти за меня замуж? — наконец произнес Гордон.

В ответ Роджер усмехнулся.

— Нельзя недооценивать себя, мой мальчик. Согласно опросам в различных журналах, ты, несомненно, обладаешь многими качествами, которые женщины хотят видеть в своем избраннике. Ты богат, привлекателен, я бы даже сказал, чертовски привлекателен, хорошо образован, и у тебя большое будущее.

Поняв, что победил, Роджер некоторое время сносил зловещее молчание сына, затем попытался смягчить вызванную им самим враждебность:

— Тебе, бесспорно, не хватает некоторых качеств. Не хочешь ли узнать, каких именно?

— Нет! — отрезал Гордон.

Но отец все-таки предпочел снабдить его этой информацией:

— Ты не хочешь иметь детей и не являешься чутким и внимательным сыном. — Заметив, что его слова не вызвали никакой реакции, Роджер Эванс повернулся в сторону столовой, плечи его поникли. — Фанни уже приготовила ужин, — негромко добавил он.

Гордон смотрел вслед отцу, потрясенный его ультиматумом, который казался ему чем-то сродни предательству самого близкого человека. Две минуты спустя Гордон вошел в столовую, держа в руках блокнот и ручку.

— А теперь, пиши, — сказал он, кладя перед отцом то, что принес с собой.

Фанни застыла на месте, ошеломленно переводя взгляд с одного мужчины на другого, забыв о тарелках с жарким, которые держала в руках.

Роджер машинально взял предложенную ему ручку, и его брови сошлись на переносице.

— Что же я должен написать?

— Условия нашего соглашения. И не забудь указать требования, которые ты предъявляешь к моей жене. Мне ни к чему неприятные сюрпризы, если вдруг в последнюю минуту моя избранница придется тебе не по вкусу.

На лице отца появилась обида.

— Я вовсе не собираюсь выбирать за тебя жену, сынок. Это полностью твоя задача. Не сомневаюсь, что у тебя будет достаточно времени, чтобы найти достойную женщину и привезти ее сюда… дабы я мог взглянуть на нее, а потом… — он сделал многозначительную паузу, — и на брачный контракт.

— Какое великодушие!

— Я хочу, чтобы ты был счастлив.

— По-твоему, выполнение твоих требований сделает меня счастливым?

— Не сейчас. Не в эту минуту — только потому, что ты раздражен.

— Я не раздражен, — возразил Гордон. — Я в бешенстве!

Отец поморщился, словно словесный удар достиг цели, но отнюдь не отказался от своих намерений. Правда, он попытался отпихнуть блокнот, но сын прижал его ладонью.

— Мне нужны условия договора в письменном виде.

В отчаянной попытке спасти положение, прежде чем снова разразится гроза, Фанни бросилась к столу с дымящимися тарелками и поставила их перед мужчинами.

— Поешьте, пока не остыло, — взмолилась она.

— Какие же условия тебя устраивают? — негодующе осведомился Роджер, не глядя на экономку.

— Поешьте, мистер Роджер, — опять принялась уговаривать Фанни. — Напишете потом.

— Так, отец, пиши, что отдаешь свои двадцать пять процентов акций компании мне, если в течение трех месяцев я женюсь.

— С каких это пор тебе недостаточно моего слова?

— А с тех, когда ты решил прибегнуть к шантажу.

— Но послушай! — воскликнул Роджер несколько обиженно. — Я же имею право решать, кто получит принадлежащие мне акции! Имею я и право знать, что когда-нибудь твоему сыну достанутся мои деньги!

— Сыну? — переспросил Гордон. — Это тоже часть сделки? Ставишь новое условие? Может, мне просто жениться на женщине, у которой уже есть сын? Тогда тебе не придется ждать и тревожиться?

Роджер вспыхнул, а затем поспешно нацарапал то, что просил сын, и с возмущением отпихнул блокнот.

— Вот, пожалуйста, все, чего я хочу от тебя, в письменном виде!

Гордон хотел бы немедленно уехать, но не знал, готов ли пилот, и, кроме того, все еще не верил в глубине души, что отец способен на столь чудовищный шаг и осуществит обещанную угрозу. Однако память услужливо подсовывала ему множество примеров болезненного упрямства Роджера, которые подтверждали: он действительно готов совершить непоправимый поступок. Но сердце мириться с этим отказывалось.

Они ели в напряженном молчании и быстро расправились с ужином, затем Гордон вернулся в гостиную, включил телевизор и открыл кейс. Работать, рассудил он, гораздо безопаснее и полезнее, чем ввязываться в очередной спор. А телевизор несколько смягчал зловещую тишину в комнате.

Несмотря на письменное соглашение с отцом, Гордона ничуть не прельщала мысль удовлетворить его нелепые требования — даже для того, чтобы сохранить главенствующее положение в управлении компанией. Правда, он понятия не имел, что теперь делать. В нем еще кипел гнев, а в голове крутились всевозможные решения проблемы — от гражданского судебного иска и заявления о невменяемости отца до поспешного брака с какой-нибудь женщиной. Все эти шаги были отвратительны своей крайностью, не говоря уже о возможных крайне неприятных последствиях.

Роджер, сидя напротив, взглянул на сына поверх газетных страниц. Выражение его лица было умиротворенным, словно спор разрешился к всеобщему удовольствию.

— Насколько мне известно, множество молодых женщин в наши дни предпочитают вообще не иметь детей. Им больше по вкусу заботиться о себе и делать карьеру. Смотри, не нарвись на такую.

Гордон намеренно проигнорировал этот совет, продолжая делать вид, будто внимательно изучает бумаги.

— И будь предельно осторожен, не свяжись с какой-нибудь охотницей за состоянием, которая польстится на твои деньги.

Тут уже Гордон не мог сдержаться.

— Как, черт побери, я выясню истинные намерения женщины всего за три месяца?

— А я-то считал, что у тебя богатый опыт. Для того чтобы понять, выходит женщина за тебя или за твои деньги, много времени не требуется.

— Вот как? — саркастически переспросил Гордон. — Раз ты так хорошо разбираешься в женщинах, посоветуй, каким образом я могу узнать, какую цель преследует моя будущая жена, выходя за меня.

Но Роджер не обиделся.

— Ты прав, здесь я тебе не советчик. После того как твоя мать бросила нас, я и думать не мог о другой. Но это скорее относится к моим достоинствам, нежели к недостаткам. И все-таки одиночество — страшная штука. Поэтому я и не желаю тебе подобной участи. Однако с годами становится все сложнее и сложнее отказываться от своих привычек, от установившегося образа жизни.

Сказав это, Роджер посмотрел на сына, словно ожидая от него понимания, но тот снова углубился в документы.

Последующие полчаса тишину в гостиной нарушал только шелест переворачиваемых газетных страниц. Немного погодя, видя, что Гордон не обращает на него никакого внимания, Роджер поднялся и зевнул.

— Пожалуй, я дочитаю газету в постели, — сказал он. — Уже десять часов. Ты собираешься работать допоздна?

— Последние двенадцать лет я каждый день работаю допоздна, — резко ответил Гордон. — Именно поэтому наша компания так разбогатела.

Минуту Роджер растерянно смотрел на него, но, не найдя, что ответить, медленно вышел из комнаты.

Гордон не поднимал головы до тех пор, пока не услышал, как закрылась дверь спальни отца. Затем швырнул бумаги, которые читал, на журнальный столик и хрустнул пальцами, что было красноречивым свидетельством его отвратительного настроения. Он мысленно перебирал возможные варианты последующих действий, когда его внимание привлек какой-то шорох. Гордон поднял голову — на пороге, смущенно улыбаясь, стояла Фанни с кружкой в руке.

Сколько он себя помнил, стоило им поссориться с отцом, тотчас появлялась Фанни и предлагала ему чего-нибудь вкусненького съесть или выпить — своеобразный жест утешения со стороны добродушной женщины. Ей было за шестьдесят, она выглядела простоватой на вид, ее круглое лицо всегда дышало спокойствием, а в глуховатом голосе неизменно звучала неподдельная доброта.

Гордон смягчился, когда Фанни поставила на кофейный столик дымящуюся кружку.

— Горячий шоколад, — догадался он. Рецепты Фанни от плохого настроения остались неизменными: горячий шоколад вечером и лимонад днем. И еще шоколадный кекс. — А где же кекс? — пошутил Гордон, потянувшись за кружкой и зная, что ему придется выпить все до последней капли, чтобы не обидеть Фанни.

Горячий шоколад был традицией, а с некоторых пор Гордон начал ценить маленькие семейные обычаи. Наслаждался домашним уютом и теплом он только здесь, в доме своего отца, где всем заправляла эта чудесная женщина. Фанни повернулась к двери.

— Со вчерашнего дня у меня остался кусочек. Я купила этот кекс в магазине. Сейчас принесу.

— Раз пекла не ты, значит, не стоит и пробовать, — заключил он, и пожилая женщина просияла от этого комплимента.

— Побудь здесь, поговори со мной, — попросил Гордон, видя, что она опять собирается уходить.

Фанни послушно опустилась на краешек кресла, которое прежде занимал Роджер, и со вздохом произнесла:

— Напрасно ты спорил с отцом.

— Это ты говоришь мне уже на протяжении двадцати лет.

— Но неужели желание отца поскорее увидеть тебя женатым кажется тебе неразумным?

— Иначе не назовешь, — отозвался Гордон.

— По-моему, он думает, что, если не заставить тебя жениться, сам ты этого никогда не сделаешь.

— Не его дело!

Фанни заглянула ему в глаза.

— Он любит тебя.

Гордон сделал глоток шоколада и сердито отставил кружку.

— Мне от этого не легче.

— Но я говорю правду.

— Все равно любовь не оправдание для шантажа, даже если шантаж — пустая угроза.

— Вряд ли мистер Роджер угрожает попусту. Он и мне говорил, что завещает свою часть акций компании благотворительному фонду, если ты не женишься.

Волна ярости вновь накатила на Гордона.

— Не знаю, как он оправдает такой поступок передо мной или перед своей совестью!

Замечание прозвучало чисто риторически. Но у Фанни был готов ответ, и Гордон понял, что она абсолютно права: сквозь все угрозы она разглядела истинную причину, которой руководствовался Роджер.

— Твой отец заботится не о деньгах, его тревожит лишь продолжение вашего рода.

— Откуда вдруг у него взялась эта навязчивая идея? — спросил он.

Помедлив, Фанни объяснила:

— Мистер Роджер очень сдал. Теперь здесь часто бывает доктор Бранс. Он говорит, что помочь твоему отцу уже ничем нельзя.

Гордон был потрясен словами экономки. Он знал, что, услышав однажды свой приговор, отец не разрешал больше и речи заводить о каких-либо визитах к специалистам. Все попытки уговорить его отправиться в Хьюстон и показаться хорошим врачам были бессмысленны.

Фанни испустила длинный прерывистый вздох и подняла на Гордона карие, полные слез глаза.

— Доктор Бранс считает, что теперь это лишь вопрос времени… — Она осеклась, не в силах продолжать, и, поднявшись с кресла, поспешила уйти.

Подавшись вперед, Гордон поставил локти на колени, захлестнутый страхом и ужасными предчувствиями. Ссутулившись и переплетя пальцы рук, он уставился на пустое кресло отца, вспоминая о задушевных вечерних беседах, которые они вели последние три десятилетия. Казалось, все представления о тепле домашнего очага и о семейном счастье, знакомые Гордону с детства, связаны с этой невзрачной комнатой. Со смертью отца он лишится последнего убежища.

Гордон помрачнел, представив свою жизнь без поездок сюда. Только сейчас он понял, что отец и его ранчо были самым главным в его жизни. Угроза Роджера Эванса отдать часть акций компании как-то сама собой забылась. Гордон лихорадочно обдумывал, как предотвратить неизбежное, вдохнуть жизнь в отца и скрасить его последние годы… Или месяцы, или дни. Его мысли крутились по замкнутому кругу. Он мог сделать для отца только одно.

— Дьявол! — выпалил Гордон, но в этом ругательстве прозвучало смирение, а не вызов. Он готов был жениться на ком угодно, но брак в таком штате, как Алабама, где супруги сообща владеют собственностью, означал финансовый риск. Его будущая избранница может устроить сцену, если поймет, что от нее потребуют подписать добрачное соглашение.

Он подумал было нанять кого-нибудь на роль жены, но отец слишком умен и подозрителен, чтобы купиться на дешевую уловку. Несомненно, именно поэтому он пожелал ознакомиться с брачным контрактом. Но, к счастью, не стал настаивать на том, что передаст сыну свою часть акций компании только после рождения наследника. То, что отец упустил такую важную деталь в соглашении, подтверждало: Роджер Эванс уже не столь прозорлив, как в былые годы.

Гордон взял кружку с горячим шоколадом и отнес в кухню, где осторожно вылил остатки содержимого в раковину. Затем сполоснул, чтобы Фанни не обнаружила, как он отнесся к ее угощению, и не обиделась, узнав истину. Истина же состояла в том, что он ненавидел горячий шоколад. Но особую неприязнь Гордон питал к врачам, которые ставят диагноз, делают неутешительные прогнозы, не предлагая лечения.

По этой же причине он не чувствовал воодушевления, размышляя о фиктивном браке, обреченном на провал еще до заключения. Гордон подумал, что наиболее подходящей кандидатурой будет Келли — актриса, с которой он время от времени встречался, и которая была влюблена в него как кошка.

Его работа и плотный график поездок ничуть не смущали молодую женщину, но самого Гордона тревожил тот факт, что, согласившись выйти за него замуж, Келли не захочет впоследствии развестись. Его предыдущий роман закончился разрывом именно потому, что любовница требовала узаконить их отношения. С тех пор Гордон не изменился и не собирался меняться. Дело по-прежнему заменяло ему жену. Он все так же пренебрежительно относился к бесцельной погоне за развлечениями, много путешествовал и не позволял себе продолжительных периодов бездействия.

Неожиданно Гордон вспомнил о Дженнифер. Бесспорно красивая, обаятельная, умная и скромная девушка. Но одно дело — просто встречаться с ней, подарив ей лишь крохотную частичку своей души. И совсем другое — вовлекать в столь чудовищный обман. Его сердце болезненно сжалось, когда он представил, какими могли бы быть их встречи. Только сейчас сложившееся положение вещей делало их невозможными.

Тяжело вздохнув, Гордон, вышел из кухни и направился по коридору к комнате, в которой спал с детства. Кровать показалась ему узкой, когда он снял покрывало и вытянулся на чистых белых простынях, от которых пахло солнцем и летом. Сцепив пальцы за головой, Гордон уставился на вентилятор, медленно крутившийся над ним. Подавленное настроение постепенно отступало — вместе с мыслями о женитьбе. Эта идея была не только смешна, но и абсурдна. Как и утверждение врачей, что его отец недолго протянет.

Гордон закрыл глаза и почувствовал прилив оптимизма. Он непременно найдет решение проблемы, которое устроит и отца, и его самого. Отыскивать выход из явно безвыходных ситуаций удавалось ему всегда. Именно этот талант помог ему обрести богатство и успех, о которых он в юности не смел и мечтать.

Он лежал в маленькой, скромно обставленной спальне, где еще мальчиком грезил о будущем. Казалось, сами стены до сих пор воздействуют на него неким таинственным, волнующим образом.

Окно было открыто. Серебристый лунный свет проникал сквозь прозрачные шторы, превращая их в сияющую шелковистую паутину, развевающуюся под дуновением легкого ветерка. На прикроватной тумбочке громко тикал старый будильник, убаюкивая Гордона, напоминая ему, что утро вечера мудренее…

Роджер Эванс смотрел на спящего сына, хмурясь при виде морщинок в уголках его глаз и около рта. Он беседовал с Гордоном еле слышным, как шорох штор, шепотом, стараясь успокоить его, прогнать тревожные мысли. Роджер делал так всегда, когда сын был дома, и он чувствовал необходимость высказать ему, спящему, то, что не решался сказать в лицо.

— Ты уже добился всего, о чем могут мечтать большинство мужчин, — говорил отец. — Ты уже доказал: тебе удается все, за что ты ни возьмешься. Незачем больше переутомляться, Гордон.

Спящий пошевелился и повернул голову, но дыхание у него осталось ровным и глубоким.

— Утром ты поймешь, что все не так уж и плохо, — мягко пообещал Роджер. — Я люблю тебя, сынок.