Недавно после урока физкультуры Михаил Иванович велел мне задержаться и сказал:
— Твои друзья, Ерохин, — он кивнул в сторону Таньки и Сашки, — просят, чтобы я разрешил тебе выступить на спортивном вечере с докладом. Уверяют, что у тебя есть способности и ты не подведешь. Доклад, конечно, тебе не под силу сделать, а вот рассказать кое-что об истории спорта нашей области ты, пожалуй бы, смог. Да вот беда — насколько я могу судить, ты принципиальный противник физкультуры и спорта.
— Врать нечего, — ответил я честно, — лично я физкультуру и спорт не люблю. Но если это нужно для всех, то согласен, не подведу. То есть, я хотел сказать, постараюсь не подвести.
— Посмотрим, — заметил Михаил Иванович. — На следующей неделе я еду в Тулу по делам. Попросись у родителей, чтобы тебя отпустили со мной. Кое в чем я тебе помогу.
Но это «кое в чем» оказалось очень многим. Я даже рассказать обо всем не сумею.
В Туле Михаил Иванович и я побывали в гостях у Константина Васильевича Суханова. Ему давно перевалило за семьдесят лет, а он помнит про все лучше молодого. В 1918 году он участвовал в первом чемпионате РСФСР по велосипеду на треке и стал призером этих соревнований. Любопытно, что раньше велосипедисты иногда соревновались с лошадьми и обгоняли их. Много интересного рассказал Константин Васильевич о тульских спортсменах. Потом он повел меня в сарай, где стоял старинный велосипед, который называется «паук». В сравнении с обычными велосипедами этот «паук» неуклюжий и смешной. Переднее колесо у него огромное, а заднее совсем маленькое. Константин Васильевич погладил велосипед рукой и сказал:
— Добрый конь, только с норовом. Плохого седока сразу сбросит. Хочешь покататься на нем, приезжай летом.
Он пощупал мои бицепсы и добавил:
— А силенку подкачай. «Паук» слабаков не любит.
— Подкачаю, — обещал я и нечаянно соврал. — Это я только с виду такой, а на самом деле в двух спортивных секциях занимаюсь.
Сколько бы ни истратил я бумаги, все равно не смогу описать то, что почувствовал сегодня. Сегодня я сам два раза подтянулся на турнике и три раза отжался на брусьях! Сам, безо всякой помощи!
Сашка смотрел на меня и смеялся ужасно глупым, совсем не обидным смехом.
— Ты чего? — спросил я.
— А ты — гвоздь, — сказал Сашка.
— Ага, гвоздь, а не сосиска! — крикнул я.
Мы стали носиться и прыгать в пустом спортивном зале и орали, как сумасшедшие: «Сам-сам! Сам-сам!»
Но пришел Михаил Иванович, сказал, что был звонок, и выпроводил нас из зала.
Я летел домой, как на крыльях. Пока обедал, пока учил уроки, во мне все пело и хотелось выкинуть что-нибудь этакое, из ряда вон выходящее.
Я нечаянно взял с книжной полки «Обратный словарь русского языка». Это такой словарь, в котором «слова расставлены по порядку не с начальных букв, а с окончаний. Я не знаю, зачем нужен такой словарь, но у него, по-моему, есть два преимущества перед другими словарями: во-первых, его можно читать безо всякого ущерба с любого места, хоть с конца; во-вторых, какую страницу не откроешь, сразу найдешь рифму. Например:
Стража — сажа.
Уха — требуха.
Глагол — щегол.
И так далее. Очень забавно.
Я уже говорил, что настроение у меня было замечательное. Я выискивал веселые рифмы в словаре и выписывал их на листок бумаги, чтобы отдать в школе Славке Ершову — ему для стенгазеты стихи дозарезу нужны. Но я и не подозревал, что хорошее настроение плюс «Обратный словарь» — это опасное сочетание.
Вечером, когда родители вернулись с работы, отец задал мне свой обычный вопрос:
— Как в школе дела?
— Как сажа бела, — неожиданно для себя ответил я.
— Эго как же понять? — удивился отец.
— Это значит, — сказал я, — что все у меня очень хорошо. По гимнастике теперь занимаюсь я, как зверь!
— Приятно слышать, — сказал отец, не обращая внимания на мои рифмы. Видимо, как всегда, он думал о своем любимом угольном комбайне. — Давай-давай, занимайся.
Я сказал:
— Мне уже нечего давать, я хотел бы лечь в кровать.
Тут мама всплеснула руками и воскликнула:
— Неужели опять заболел!? Небывалое дело — так рано, а ты спать хочешь ложиться. Иди сюда, я тебе лоб пощупаю.
Я подошел. Она приложила холодную ладонь к моему лбу и сказала озабоченно:
— Горит. Завтра вызову врача.
Но я ответил:
— Абсолютно я здоров, мне не нужно докторов!
— Перестань паясничать, — сказала она, — мне не до шуток.
А меня понесло дальше:
Я шутить не собирался,
Я сегодня отжимался.
Друг мой Сашка Иванов…
Тут я на счастье запнулся, сделал глубокий вдох, чтобы перебить рифму, и выпалил поскорее:
— Понимаешь, я сегодня сам, совершенно сам, два раза подтянулся на перекладине. Это меня Сашка добуксировал.
— Я так и знала, — вздохнула мама. — Ты перезанимался несчастной физкультурой. Даже заговариваться начал.
— Да нет же, это у меня от хорошего настроения, — сказал я. — Честное слово!
— Глупости! У меня тоже бывает хорошее настроение, но я ведь не говорю от этого стихами.
— Ты не сможешь, — стал доказывать я. — Тебе приходится и обед готовить, и по магазинам ходить, и белье стирать. К стирке, по-моему, невозможно рифму подобрать. А у меня рифмы сами изо рта вылетают. Вот послушай:
Мне сегодня непременно
Надо лечь пораньше спать,
Потому что завтра утром
ГТО пойду сдавать.
— Ложись, ложись, — сказала мама. — Только я тебе все равно градусник поставлю. Если есть температура, то какая ж физкультура? Господи, — спохватилась она, — кажется, ты и меня заразил своими рифмами.
Спать я лег рано, однако никак не мог уснуть — переживал радость и думал о завтрашних соревнованиях. Мне казалось, что если я захочу, то стану чемпионом школы, пронесусь по лыжне, словно ураган…
Родители о чем-то негромко разговаривали в соседней комнате. По привычке я не прислушивался. Но вдруг там произнесли мое имя.
— Тимку я понимаю, — проговорил отец. — От хорошего настроения можно и в рифму говорить, и песни петь. Помнишь, когда мы были студентами, я тебе письма стихами писал? У Тимофея, мне кажется, темпора мутаитур!
Я про себя повторил: «Темпора мутаитур». Это надо запомнить. А что это такое?
Как в «Бородино» у Лермонтова: «Ну ж был денек!..»
Врать нечего, если вечером, перед сном, я мечтал стать чемпионом по лыжам, то утром струсил идти на соревнования.
«А вдруг я последним притопаю? — подумал я. — Значит, опять окажусь хуже других. Лучше я дома побуду. Потом совру, что заболел чем-нибудь».
И вот я сидел на диване, слушал «Пионерскую зорьку» и страдал. Когда Сашка постучался в дверь, мне сделалось совсем нехорошо.
— Ты почему не одеваешься? — спросил Сашка. — Опоздаем!
И опять у меня с языка сорвалась дурацкая рифма:
— Я наверное не смогу, подвернул себе ногу.
Вид у меня, конечно, был не совсем нормальный. Сашка заметил это и сказал:
— Показывай, какую ногу подвернул?
Я наугад выставил правую.
— Где? — спросил Сашка.
— Здесь, — ткнул я пальцем в колено.
— Ну-ка, присядь! — приказал Сашка.
Я присел.
— Собирайся! — скомандовал он. — С такой травмой можно на Северный полюс идти.
Тогда я постучал себя кулаком по голове и сказал:
— У меня вот здесь хуже, чем головная боль. У меня эта… Темпора мутантур!.. Заразился, наверное…
Я был бы последним дураком, если бы не воспользовался таким красивым и совершенно непонятным выражением. Я был уверен, что Сашка поверит мне. И он поверил. Он вылупил на меня глаза и сказал:
— Неужели правда? У меня это тоже несколько раз было. Тебе свежий воздух нужен обязательно. При этой болезни лыжи полезнее аспирина. Одевайся скорее, пока тебя совсем не свалило с ног.
Стыдно сознаться, но я не выдержал и рассказал Сашке всю правду про свою трусость. Сашка выслушал меня внимательно, потер шапкой лоб и сказал:
— Если ты не пойдешь на соревнования, тогда ты, действительно, будешь хуже других. Даже хуже тех, кто придет последним. Потому что быть на соревнованиях последним еще не значит — быть плохим. На соревнованиях всегда есть первые и последние. А вообще-то, я тебя не уговариваю. Не хочешь — сиди дома.
— Стой! — сказал я. — А если опозорюсь?
— Пусть попробуют! Ты не только для себя идешь соревноваться, но и для класса. Да за тебя весь класс заступится!
— Если так, — согласился я, — то подожди. Я сейчас…
По дороге на лыжную базу Сашка рассказал мне, что в одном доме с ним живет дядька, бывший фронтовик, у которого нога только по колено. Дядька работает па заводе слесарем. Чтобы не быть хуже других, он научился бегать на лыжах и стал участвовать в соревнованиях. Один раз перед самым финишем у него сломался протез и вместе с лыжей укатился под гору. А дядька все-таки добрался до финиша, и, хотя был в последних, зрители качали на руках его, а не чемпиона.
Я бы в эту историю не поверил, если бы Сашка не видел того дядьку своими глазами и если бы я сам не читал про Алексея Мересьева.
На базе мы получили лыжи, натерли их мазью, и Сашка нацепил на меня номер. Ребят нашего класса запустили со старта всех вместе. Сначала мы толпились кучей и только мешали друг другу, а когда разъехались по лыжне, оказалось, что передо мной пыхтит Федор. Я стал изо всех сил нажимать на палки. Приблизился вплотную и крикнул: «Лыжню давай!» Этому я научился, пока меня другие обгоняли. Федор обернулся и показал мне язык. Я так разозлился, что взял и обогнал его. И тут Федор закричал мне вдогонку:
— Ты что делаешь?! Ты не имеешь права!
«Еще как имею! — подумал я. — Мне бы только продержаться так до конца».
Когда я вышел на последнюю прямую, то почувствовал, что силы от меня уходят, как воздух из проколотой велосипедной шины. И я по-настоящему испугался, подумал: «Ну вот и все, опозорился!..»
И тут я увидел Сашку. Он бежал мне навстречу. Вместе с ним бежали Танька и Гаврилыч. Они махали руками и кричали мне что-то. Но я не мог понять их слов, потому что горел одним стремлением — не подвести ребят, дойти до красного полотна с надписью «финиш».
И я дошел, не пропустил вперед Федора и выполнил норму ГТО. Ребята поздравляли меня, и даже Федор подошел, постучал меня палкой по спине. А когда я отдышался как следует, ко мне снова вернулось хорошее настроение и я сказал ребятам, едва удерживаясь от рифмы:
— Спасибо, братцы, выручили!..
Вечером все участники соревнований собрались в актовом зале школы. Вместо торжественной части объявили награждение победителей. Потом начались спортивные выступления.
Я стоял за кулисами, ждал своей очереди и дрожал от нетерпения. Свой доклад я выучил наизусть. Он у меня начинался для лучшего разгона стихами о спорте. Правда, не помню чьими.
Спорт! И в журнале, и в газете
Имеет эта тема вес,
Поскольку взрослые и дети
К ней проявляют интерес.
Наконец, я услышал:
— Сейчас Ерохин из пятого «Б» расскажет нам кое-что из истории спорта Тульской области.
Девочка, которая вела вечер, сделала кивок в мою сторону — пригласила, значит. Когда я встретился с ней на середине сцены, она шепнула: «Не волнуйся, держись свободнее».
«Мне волноваться нечего», — сказал я себе. А когда посмотрел в зал, то обмер: передо мной были одни лица, которые казались размазанными, как в кино с плохой резкостью. «Для кого же доклад буду делать?» — испугался я. Подошел к самому краю сцены и облегченно вздохнул. Прямо напротив меня сидел в первом ряду Федор. В правой руке он держал кулек с пирожками, а в левой наполовину обкусанный пирожок. Я подумал: «Если каждый будет пирожки трескать, это не собрание получится, а буфет». И я не удержался, сказал Федору:
— Слушай, Федька, неужели ты не можешь потерпеть с едой? Ты опять, как бегемот, набиваешь свой живот.
Тут с задних рядов выкрикнули:
— Громче! Ничего не слышно!
— Он про бегемотов рассказывает! — ответил кто-то.
Федор покраснел, затолкнул остаток пирожка в рот, а кулек сунул за пазуху. Я немного успокоился и сказал уже для всего зала не стихами, которые начисто забыл, а просто так, от себя:
— Если хотите знать, спортом в нашей области еще до революции занимались. Особенно велосипедом и лыжами. Только тогда одни богатейские сынки тренировались, а рабочим было не до этого. Зато после революции стали заниматься все, кто хотел. В Туле, например, живет Константин Васильевич Суханов. В 1919 году он работал на оружейном заводе и стал чемпионом России по велосипедным гонкам на треке. Это особенно важно потому, что в то время белый генерал Мамонтов наседал на Тулу, а наши спортсмены показали всему городу, что генерала бояться нечего. А еще в Туле жил велосипедист Дмитрий Александрович Соловьев. Он двадцать пять лет выступал за нашу область и много раз был чемпионом Союза. А если посчитать, с начала Советской власти в нашей области целый полк чемпионов наберется.
Тут я стал называть наших чемпионов. По велосипеду — Валентину Савину и Сергея Терещеикова, по конькам — Евгения Гришина, по легкой атлетике — Анатолия Юлина, по борьбе — Шамиля Хисамутдииова, по лыжам — Нину Чапкину и Александра Веденина. Очень многих назвал. Под конец я сказал:
— Если бы составить команду из наших чемпионов, мы бы кое-какие страны на обе лопатки положили.
Все захлопали, и я был очень доволен, что моя идея насчет сборной команды туляков ребятам понравилась.
После вечера мы возвращались домой все вместе. Танька, Федор и Гаврилыч шли впереди, а я с Сашкой чуть сзади. Сашка спросил меня:
— Чего ты про Федора говорил? Я не расслышал.
Я ответил:
— Федьке я тогда сказал, чтоб не чавкал на весь зал.
— Брось ты свои глупые стихи. Они у тебя не складные. А если будешь дурачиться, я с тобой вообще говорить не стану.
— Ты уж потерпи, — попросил я Сашку. — Это от хорошего настроения.
— Один день потерплю, — согласился Сашка. — Только ты старайся пореже рифмовать. Расскажи, где тебе удалось столько узнать о спортсменах?
— Мне Михаил Иванович помог. Это он меня познакомил с Константином Васильевичем и другими старыми чемпионами. В Туле их немало живет.
— Ты знаешь, о чем я подумал? — сказал Сашка. — Вот есть разные следопыты: одни занимаются историей революции, другие неизвестных героев войны разыскивают. А разве плохо историей спорта заняться? Будь моя воля, я бы про Ивана Поддубного в историю СССР написал. Пусть бы на уроках такое изучали.
— Насчет Ивана Поддубного согласен, — сказал я. — А в отношении истории по спорту — не знаю: нужно это или нет. Лично я физкультуру принципиально не люблю.
— А зачем же ты согласился доклад делать? — спросил Сашка.
— Да что ты ко мне привязался? — возмутился я. — Может, из-за тебя у меня ослабла сила воли и принципиальность! Я и сам теперь не могу разобраться, кто я такой и что люблю, что не люблю.
— Разбирайся на здоровье, — махнул рукой Сашка. — Я сейчас о другом думаю. А что, если нам летом устроить поход на велосипедах до деревни, где твой дед живет?
— Это будет замечательно! — обрадовался я.
— А речка там есть? — спросил Сашка.
— Чтобы рыбу ловить?
— Да нет, чтобы плавать тебя научить. Ну, и рыбу ловить тоже неплохо.
У меня от его слов сразу упало настроение. Сашка заметил это и спросил:
— Ты чего скис?
— Наверно, я в поход не пойду. Он ведь тоже физкультура, — сказал я.
— Конечно, физкультура. Только при чем здесь поход? Скажи, не хочешь научиться плавать.
— Правда, неохота.
— И в поход не согласен? — спросил Сашка.
— Нет, в поход я готов, тут врать нечего.
— Тогда все в порядке! — засмеялся Сашка. — Значит, у тебя, действительно, темпора мутантур!
Я с сожалением посмотрел на Сашку. Оказывается, он по-всамделишному попался на крючок с этой самой темпорой.
— У тебя насчет болезней никакого понятия нет, — сказал я Сашке. — Ты бы хоть читал про них, если болеть не умеешь. Я ведь обманул тебя сегодня!
— Почему обманул? Удивился Сашка. — Все правильно. Я в словаре успел найти и специально выучил наизусть. По латыни. Темпора мантур эт нос мутамур ин иллис!
— Это еще что за чепуха такая? — спросил я.
— Это в переводе означает: времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.
— Ну, и пусть себе меняются! Лично ко мне эта пословица не относится.
— Если летом пойдем в поход, видно будет, относится или нет, — засмеялся Сашка.
Врать нечего, а Сашку я не понял и подумал: «Вот тебе и физкультура! Оказывается, над ней голову ломать надо. Мало мне дедушкиной загадки про две дороги. Теперь еще Сашка добавил. Ну, ничего! Как-нибудь одолеем».