Знойным летним днем на одной из людных улиц большого города, скажем Егупеца, разгуливал, посасывая сигару, чернявый молодой человек с румянцем на щеках, лет этак… Нет, не скажу, каких он лет, ибо в паспорт его я не заглядывал.
В былые времена, когда у нас еще носили бороды, по ним легко можно было определить возраст человека. Теперь же, когда стричь и даже брить бороды по милости божьей стало обычным делом, попробуйте угадать по бритой морде, стар или молод человек. Иной раз трудно даже определить, еврей ли это. Конечно, если хорошенько приглядеться, то еврея нетрудно узнать по носу, по глазам, по взгляду. Он только поднимет на вас глаза, и вы сразу прочитаете в них вопросы: «Кто вы такой? Кажется, мы знакомы? Чем занимаетесь? Не можем ли мы быть полезны друг другу?»
Однако вернемся к чернявому молодому человеку.
Брюнет медленно шествовал, не выпуская сигары изо рта, как человек, который только что чудесно пообедал, закурил и теперь совершает свой моцион. С лица он выглядел прекрасно – румяные щеки блестели, усы бодро торчали кверху. Вот только одеяние его чуть подгуляло: рукава пиджака лоснились, штанины у низа были заметно обтрепаны, а штиблеты, великолепные лакированные штиблеты, с блестящими пуговками, на старости лет тоже сдали. Боже упаси, они не были порваны, но лак на них потрескался и каблуки порядочно стоптались. Да и шляпа говорила о том, что человек этот не бог весть как состоятелен. Не только фасон ее устарел, но и сама она была поношена, а лента вся в сальных пятнах. Да, весьма и весьма неказистая шляпа!
Таково уж свойство нищеты! Коли заберется к кому-нибудь, то прежде всего наложит свой отпечаток на шляпу и носки сапог, затем проскользнет в кошелек, вычистит оттуда все, до последней монеты, даже старый потертый грош унесет, оставив лишь две пуговицы да почтовую квитанцию, а в довершение всего протрет в кошельке дыру, чтобы появившаяся в кои-то времена монета и та потерялась.
Судя по тому, как человек этот чинно шествовал, помахивая тростью, напевая что-то под нос, и все заглядывал в окна верхних этажей, можно было подумать, что он иностранец, от нечего делать решивший побродить по городу; а возможно, местный откупщик, подыскивающий участок, чтобы построиться, – поставить дом посреди просторного двора, фонтан перед крыльцом и палисадник.
Остановился человек у ворот, где красовалась записка с семью ошибками в тексте:
«Сдается дешево место в общежитии, только для холостого».
На лице у нашего героя появилась довольная улыбка, из чего следовало, что он холост, ищет дешевую квартиру и не прочь поселиться с кем-либо вместе.
Позвонив дворнику и взобравшись с ним на пятый этаж, он прошел в небольшую темную комнатушку, которая походила на голубятню под крышей. Здесь он обнаружил сидящего на искалеченном стуле у окна и набивавшего папиросы сухопарого лысого мужчину с бронзовым лоснящимся лицом и седой подстриженной бородкой. Старик был одет… верней, совсем раздет: сидел чуть ли не в костюме Адама, если не считать расстегнутой рубахи, разодранной до колен, и на сухощавых волосатых ногах каких-то старых туфель то ли из прессованной бумаги, то ли из старой мешковины – во всяком случае не из кожи.
Старик не привстал, не приветствовал гостя и даже не взглянул на него, а лишь, протянув длинную, сухую руку, бросил:
– Садитесь!
Вошедший снял шляпу и поклонился полуголому хозяину, затем стал искать глазами, где бы ему присесть. Но так как на единственном стуле сидел сам хозяин, гость решил, что лучше усесться на одну из трех кроватей, стоявших у стены, чем торчать, как пень, посреди комнаты. Решение это, видимо, понравилось и хозяину, который все не отрывал глаз от своей работы.
– Извините, что я принимаю вас в халате, – заметил он, – сегодня чертовски жарко, а здесь под крышей и того жарче. Сущий ад! Вы хотите, конечно, поговорить о квартире? Четыре рубля в месяц, кровать моя, постель ваша, раз в день кипяток из самовара, деньги за неделю вперед. Чем вы занимаетесь?
– Чем занимаюсь? – промурлыкал под нос гость. – Гм… Раз в день кипяток. А я рассчитывал – два раза.
– Зачем вам два раза? Ведь дома не сидите? Все время где-нибудь ходите?
– Ходить-то хожу, – ответил гость. – Случается, однако, придешь домой рано, хочется попить.
– Ну, и пейте воду!
– Спасибо за совет.
– Не за что, – ответил полуголый хозяин, ни на секунду не прерывая работы и не глянув на пришельца.
– Сколько, значит, нас будет здесь? – спросил гость, удивляясь тому, что сюда сумели втиснуть три кровати.
– Значит, нас здесь будет ровно три жильца и один хозяин.
– Три жильца и один хозяин? Но, я вижу, здесь только три кровати. Где же вы спите?
– Обо мне не беспокойтесь! Уж я себе место найду. Могу пристроиться и на столе.
Съемщик выразил изумление. Он не представлял себе, как этот старик поместится на столе и куда денет свои длинные ноги. Ему показалось, что хозяин болтает зря, и, не сдержавшись, он спросил:
Любопытно знать, как это такой большой человек спит на маленьком столе?
– Не знаете, как? К столу пододвигают еще два стола, и все тут.
– Но ведь у вас только один стол.
– Вот это-то и неладно.
«Старый шут!» – подумал пришелец и переспросил хозяина:
– Когда, говорите, надо внести за первую неделю?
– Если квартира за вами, то не сходя с места. Как говорится: на месте подохни!
Гость, который и сам не прочь был пошутить, был поражен. Существо это за все время так и не подняло глаз, не взглянуло даже, когда он достал из кармана серебряный рубль и положил свой задаток на стол. Хозяин лишь пододвинул одним пальцем монету к себе и продолжал набивать свои папиросы.
Это даже задело гостя. Он встал и отрекомендовался:
– Аркадий Швейцер.
– Бронзентолер, – коротко отрапортовал хозяин и, не глядя на гостя, протянул ему на прощание два длинных, сухих, волосатых пальца.
Уже в дверях Аркадий Швейцер обернулся к хозяину:
– Скажите, дорогой Бронзентолер, кто они, мои соседи по квартире?
Хозяин продолжал делать свое дело.
– Вам очень нужно знать их происхождение? Если вы удостоитесь божьей милости и явитесь сюда вечером, то обязательно познакомитесь с ними. Одного зовут Ноль, другого – Шмоль, а со мной и с вами это получится: Ноль, Шмоль и компания. Ну как? Вы довольны? Адье! Можете нести свои вещи.